Аверкиев Дмитрий Васильевич
Теофано

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трагедия в четырех действиях.

Д. В. АВЕРКІЕВЪ

ДРАМЫ

ТОМЪ ТРЕТІЙ

СМЕРТЬ МЕССАЛИНЫ.-- СИДОРКИНО ДѢЛО.-- ТРОГИРСКІЙ ВОЕВОДА.-- СТОЛИЧНЫЙ СЛЕТОКЪ.-- ТЕОФАНО.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВ0РИНА
1906

   

ТЕОФАНО

ТРАГЕДІЯ ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ ДѢЙСТВІЯХЪ

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИДА:

   Теофано, царица, жена Никифора, вдова самодержца Романа [27 лѣтъ].
   Евпраксія, придворная боярыня.
   Анна, ея племянница.
   Никифоръ Фока, царь и самодержецъ ромейскій [57 лѣтъ].
   Царь Василій, сынъ Теофано и Романа [12 лѣтъ].
   Іоаннъ Цимисхій, полководецъ [44 лѣтъ].
   Василій, царскій постельничій, начальникъ двора, евнухъ.
   Евстаѳій, начальникъ патріаршаго архива [хартофидакъ].
   Леонъ Валантъ, сотникъ.
   Вардъ Склиръ, Мануилъ, Агаѳангелъ, Никита, Спиридонъ, Евлампій, Евгеній, Михаилъ Аргиръ, сенаторы.

Сенаторы, стража, музыканты, хоръ. Византія -- 970 г. [6478].

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Палата во дворцѣ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Входятъ: Василій и Цимисхій.

ВАСИЛІЙ.

   Нѣтъ, благородный мужъ; нѣтъ, достославный Цимисхій; ты напрасно берешься за этотъ Сизифовъ трудъ: ни ты, ни другой, никто не защитить его. Недовольство всюду. Правда, оно проявляется урывками; такъ сказать по мелочамъ, и тѣмъ не менѣе во всей Византіи ты не найдешь ни одного довольнаго человѣка, не встрѣтишь ни одного нехмураго лица.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Не преувеличиваешь ли ты, любезнѣйшій Василій? Врядъ ли тебѣ удастся указать на явные признаки недовольства, хотя ты и утверждаешь что оно повсюду.
   

ВАСИЛІЙ.

   О, сколько угодно! Спроси насъ, людей близкихъ къ престолу; насъ, жильцовъ святого богоспасаемаго дворца. Не намъ ли всѣ завидуютъ, не про насъ ли злословятъ будто мы праздно утопаемъ въ роскоши, -- и что же?.. Мы со вздохомъ вспоминаемъ недавнее прошлое. Бывало, мы ждемъ не дождемся страстного четверга. Тутъ вотъ, въ этой самой палатѣ, разставлялся длинный и широкій столъ. Онъ весь былъ уставленъ ларцами съ золотомъ; горой лежали на немъ эти дорогіе, мягкіе и длинные, плащи, отрада воиновъ въ непогоду. Царь становился вонъ тамъ, и насъ вызывали по списку. Каждый, войдя, кланялся въ ноги, и ему ставили на плечо ларецъ, а на другое клали столько плащей, сколько полагалось по чину. Весело выходили мы, чувствуя на плечѣ пріятную тяжесть. Теперь нашимъ плечамъ легко, но насъ уже не радуетъ близость праздника праздниковъ, и мы кисло улыбаемся, вспоминая про великій четвергъ. Да! у добраго Романа въ рукахъ былъ рогъ Амалтеи,-- скупая рука Никифора едва разжимается на подарки.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Вмѣсто скупости, поставь "экономія", и та же вещь приметъ иной, благообразный видъ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Экономія!.. Пусть будетъ по твоему, пусть экономія... только врядъ ли кто назоветъ ее мудрой. Разсуди самъ: мы весь день въ трудахъ и заботахъ, постоянно на глазахъ у царя. На насъ онъ не рѣдко срываетъ своей гнѣвъ, мы слышимъ и бранное слово, а подчасъ сносимъ и толчки. Справедливо ли, спрашиваю, лишать насъ, хотя бы изъ экономіи, заслуженной награды и съ тѣмъ вмѣстѣ средства обезпечить свою старость, или семью? И если бъ эта скупость отзывалась на насъ однихъ! Отъ нея вопитъ весь городъ. Спроси: почемъ нынче, когда чуть не каждый день мы слышимъ все о новыхъ и новыхъ налогахъ, продается мѣшокъ пшеницы? Дошло ли до тебя что на дняхъ крикнулъ ему отставной воинъ? "Радуйся, царь, по твоей милости, я на старости лѣтъ сталъ вдвое сильнѣе, чѣмъ былъ съ молоду".-- Какимъ образомъ? полюбопытствовалъ Никифоръ. "Прежде на червонецъ давали столько пшеницы что насилу увозилъ ее на двухъ ослахъ, а теперь на два отсыплютъ такую пропасть что легко уношу на спинѣ".
   

ЦИМИСХІЙ.

   Одиночная дерзость, милѣйшій, еще не признакъ народнаго ропота.
   

ВАСИЛІЙ.

   Старикъ дерзко крикнулъ, согласенъ; но другой и третій, и сотый тоже ворчитъ себѣ подъ носъ, иль шепчетъ въ ухо пріятелю, а тамъ, глядишь, какая нибудь женщина, наскучивъ голодомъ, поджидаетъ за угломъ, скоро ли царь будетъ возвращаться съ крестнаго хода, и злобно пускаетъ въ него камнемъ... Вдобавокъ, всѣ знаютъ, отчего дорогъ хлѣбъ. Никифоръ любитъ брата, но выдавать ему деньги изъ казначейства -- жаль; притомъ, говоря правду, и казна скоро бы опустѣла, и у царя отнялась бы рука отъ частаго подписыванья приказовъ о выдачѣ. И вотъ, онъ пожаловалъ брата хлѣбной торговлей, а Льву нужны деньги и на вино, и на игру, и на женщинъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Но нельзя же ставить въ вину Никифору предосудительное поведеніе Льва?
   

ВАСИЛІЙ.

   Но можно сказать: не будь въ его рукахъ вся хлѣбная торговля, онъ жилъ бы скромнѣе. Это, впрочемъ, къ слову. Никифоръ, конечно, не желалъ и не ждалъ такихъ послѣдствій; на его бѣду, всѣ его добрыя намѣренія ему не только не въ пользу, а во вредъ. Онъ вздумалъ позабавить гражданъ въ ристалищѣ примѣрнымъ боемъ, но когда фаланги двинулись одна противъ другой, глупые византійцы струсили и опрометью бросились вонъ: толкотня, давка, крикъ, свалка; однихъ искалѣчили, другихъ совсѣмъ придушили. И доброе намѣреніе Никифора заслужило ему проклятія и пущую ненависть.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Не вѣрнѣе ли что къ этому несчастному случаю просто придрались, чтобъ высказать недовольство царской строгостью,-- онъ, не спорю, неумолимъ къ преступникамъ и не терпитъ легкомысленнаго безпутства. А вѣдь строгость никто не рѣшится осуждать прямо, когда она справедлива, особенно въ человѣкѣ такой строгой жизни, какъ нашъ Никифоръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Твоя правда, онъ человѣкъ самой строгой жизни, и его, даже съ молоду, никто не видалъ на пиру. Онъ богомоленъ, неутомимъ въ долгихъ церковныхъ службахъ; онъ великій постникъ и въ подвижническомъ рвеніи готовъ даже въ скоромные дни отказаться отъ мяса. Онъ изнуряетъ свою плоть, онъ спитъ на полу, постеливъ барсовую кожу да красный войлокъ и покрывшись монашеской мантіей. Какой громогласный витія съумѣетъ воздать ему должную хвалу за толикое воздержаніе? И кто не присоединится къ этимъ хваламъ? Развѣ благовѣрная Теофано поморщится, услышавъ о безплотномъ житіи мужа. И что же? Не знаю, угодилъ ли онъ Богу, но духовенство не на его сторонѣ. Онъ наложилъ руку на церковные доходы, и оно негодуетъ. Вспоминаютъ, что онъ обманомъ женился на царицѣ, увѣривъ патріарха, будто не онъ, а его отецъ воспринималъ при святомъ крещеніи дѣтей Теофанб и Романа; толкуютъ что онъ, правда, благочестивъ, но не благовѣренъ, а безъ благовѣрія и праведность не въ счетъ; наконецъ, его приравниваютъ къ царямъ-иконоборцамъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Меня удивляютъ не эти злые толки,-- отъ нихъ никто не убѣжитъ, и чѣмъ выше стоитъ человѣкъ, тѣмъ они наглѣе... Меня удивляетъ что ты, кого онъ украсилъ чиномъ проэдра,-- высокое званіе, придуманное самодержцемъ нарочно для тебя; что ты, кто больше всѣхъ способствовалъ его воцаренію и помогъ ему въ самую трудную минуту...
   

ВАСИЛІЙ.

   Надѣюсь, что ты не станешь обвинять меня въ неблагодарности? Мы съ нимъ въ разсчетѣ. Я помогъ ему, и онъ наградилъ меня по заслугамъ, Сказать ли, что руководило мною? Видишь ли, благородный мужъ, я хотя и побочный, но все же царскій сынъ. Мой отецъ былъ свергнутъ съ престола, но я не могъ встать за него мстителемъ; еще ребенкомъ я былъ изуродованъ и такъ сказать вычеркнуть изъ списка мужей. У меня была отнята надежда на престолъ, но мое царственное честолюбіе не было же убито. Моя царственная кровь кипѣла, повелѣвая мнѣ стремиться вверхъ чтобъ, достигнувъ возможно высокаго положенія, распоряжаться судьбами царства. Я занималъ уже довольно важное мѣсто, какъ умеръ Романъ, оставивъ царицу съ шестилѣтнимъ наслѣдникомъ на рукахъ. Что же потомъ? Власть была захвачена презрѣннымъ рабомъ, безчеловѣчнымъ и бездушнымъ; во всю жизнь не знавшимъ ничего, кромѣ сплетенъ женскаго терема. Даже нашъ общій недостатокъ, наша общая недоступность для стрѣлъ Эрота,-- и она не только не привлекала меня къ нему, а скорѣй внушала еще большее отвращеніе. Словомъ, нами правилъ Іосифъ Бринда, уроженецъ того Пафлагона, откуда еще въ древности выходили властолюбивые негодяи. И когда я спрашивалъ себя, кто же можетъ спасти ромеевъ отъ этого поношенія,-- имя Никифора Фоки само собою приходило на умъ. Онъ, покоритель Крита, былъ моимъ героемъ; я видѣлъ въ немъ одни доблести, я ждалъ что съ его воцареніемъ возродится золотой вѣкъ. Онъ кстати былъ вдовъ и бездѣтенъ. Я далъ царицѣ совѣтъ списаться съ нимъ и, предложивъ ему руку, просить чтобъ онъ сталъ самодержцемъ, вторымъ отцомъ и сберегателемъ ея сына-царя. Когда онъ подошелъ къ стѣнамъ Византіи, я уговорилъ дворцовую стражу перейти на его сторону, и тѣмъ обезпечилъ ему успѣхъ. Да, ты правъ: онъ мнѣ можетъ быть больше всѣхъ обязанъ вѣнцомъ, но потому-то я и требователенъ къ нему. Теперь, черезъ шесть лѣтъ, я съ каждымъ днемъ разубѣждаюсь въ моемъ избранникѣ; онъ обманулъ мои ожиданія, и моя царственная прозорливость оскорблена въ своей гордости.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Но, почтенный проэдръ, неужели два, три недостатка въ человѣкѣ могутъ затемнить всѣ его достоинства, какъ два, три черныхъ пятна портятъ кусокъ пурпура? Пусть онъ чрезмѣрно расчетливъ, даже скупъ, если хочешь; пусть, въ силу какихъ-то неисповѣдимыхъ причинъ, его преслѣдуютъ досадныя мелочныя неудачи и его, еще вчера и третьяго дня народнаго любимца, дѣлаютъ ненавистнымъ въ глазахъ толпы... не знаю почему... потому ли, что онъ раньше лѣтъ сталъ дряхлѣть душою -- вѣдь ему нѣтъ еще шестидесяти; потому ли, что и въ этомъ случаѣ, какъ насъ учатъ, Провидѣніе противится гордости... Какъ бы то ни было, развѣ онъ безславно правитъ нами? Развѣ онъ не бодро стоитъ на стражѣ царства? Развѣ Сирія не полна его прошлогодними подвигами? Наконецъ, недавно, почти на дняхъ, развѣ Антіохія не взята его счастіемъ? Нѣтъ, Фортуна еще не отвернулась отъ него...
   

ВАСИЛІЙ.

             Правда, Антіохія взята его счастьемъ, хотя не имъ... И не тобой.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Что ты хочешь сказать этимъ?
   

ВАСИЛІЙ.

   То что твоя воинская слава спитъ уже шесть лѣтъ; что Фортуна отвернулась если не отъ него, то отъ тебя. Ты скажешь, что самодержецъ наградилъ твою вѣрность; что онъ далъ тебѣ чины магистра и дуки; что онъ поставилъ тебя начальникомъ восточныхъ войскъ. Ты ихъ вождь,-- но въ мирное время. Ты можешь учить ихъ натягивать лукъ, мѣтко пускать стрѣлы, проворно вертѣть копьемъ во всѣ стороны, ловко дѣйствовать мечомъ и быстро вскакивать на коня; ты можешь, обучая ратному строю, заставлять ихъ въ полныхъ доспѣхахъ, при звукѣ трубъ, громѣ бубенъ и звонѣ кимваловъ, дѣлать круговыя движенья,-- но Побѣда не твой удѣлъ если она, крылатая, и слетитъ на твой зовъ, то не тебя, а иного осѣнитъ своими крылами...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Когда царь при войскѣ, мы, вожди, не смѣемъ и не должны приписывать себѣ побѣду.
   

ВАСИЛІЙ.

   И я говорю не иное. А все же выходитъ, что онъ не только скупъ, но еще и завистливъ вдобавокъ. Сколько тебѣ лѣтъ, достославный полководецъ?
   

ЦИМИСХІЙ.

   Сорокъ четыре.
   

ВАСИЛІЙ.

   И въ эти годы, когда человѣкъ въ полной силѣ мужества, потерять цѣлыхъ шесть лѣтъ!
   

ЦИМИСХІЙ.

   Ты взволновалъ меня...
   

ВАСИЛІЙ.

   Ты еще больше взволнуешься, когда узнаешь,-- не сердись, я знаю твои доблести, но глупое большинство завистливо и любить при случаѣ принижать тѣхъ, кто вырывалъ у него невольные крики восторга... И вотъ, твоя прежняя слава уже на половину забыта, уже не вспоминаютъ, что ты всегда былъ правой рукой Никифора и что во всѣхъ его побѣдахъ тебѣ принадлежитъ равная съ нимъ доля... О тебѣ уже начинаютъ судить какъ о человѣкѣ когда-то подававшемъ надежды и обманувшемъ ожиданія. Онъ, толкуютъ про тебя, всегда любилъ только пировать да, выражаясь проповѣдническимъ слогомъ, валяться въ тинѣ наслажденій... И развѣ ты въ силахъ опровергнуть эти сужденія? Развѣ тебѣ представится возможность вновь доказать и свои дарованія, и свою воинскую доблесть? Пока живъ Никифоръ...
   

ЦИМИСХІЙ.

   О, мое время еще не ушло! Онъ старится и лѣнивѣе одѣваетъ доспѣхи...
   

ВАСИЛІЙ.

   Однако, не тебя, а Колокира послалъ онъ къ этимъ тавроскифамъ, которыхъ чаще зовутъ Россами. А ты и родомъ куда знатнѣе этого новоиспеченнаго патриція, и по матери двоюродный братъ самодержца!
   

ЦИМИСХІЙ.

   Но Колокиръ посланъ не для воинскихъ подвиговъ, и... Я, впрочемъ, радъ, что ты заговорилъ объ этомъ. Именно въ этомъ посольствѣ сказалась особая мудрость Никифора. Онъ не самъ пошелъ противъ мизянъ, а вздумалъ варваровъ укротить варварами...
   

ВАСИЛІЙ.

   Да, и тутъ, какъ во всемъ, расчетливость была у него на первомъ планѣ. Дары Россамъ, думалось ему, обойдутся дешевле похода. Но боюсь, что это дешевое окажется для насъ накладнѣе дорогого. Россы народъ храбрый и сильный; они нападаютъ на всѣхъ сосѣдей и корыстолюбивы до чрезвычайности; въ нихъ много этой варварской, полузвѣрской отваги, которая не смотритъ на опасность, а намѣчаетъ только добычу. Правда, мы расчитывали, что мизяне постоятъ за себя, и варвары изрядно пощиплютъ другъ друга; въ самомъ дѣлѣ, мизяне и намъ, привычнымъ къ побѣдамъ ромеямъ, не давали спуску и врядъ ли съ древнихъ временъ мы насчитаемъ больше трехъ побѣдъ надъ ними; не даромъ же они у насъ вошли въ пословицу и вмѣсто "разорить", мы говоримъ "сдѣлать добычею мизянъ". Но видно Россы храбрѣе самихъ мизянъ; почти вся Мизія въ ихъ власти. И тутъ только мы спохватились и вспомнили, что мизяне наши единовѣрцы, и вотъ шлемъ къ нимъ пословъ и просимъ у нихъ, для закрѣпленія дружбы, прислать намъ въ жены сыновьямъ Романа двухъ царевенъ, которыя дома бѣгаютъ въ тулупахъ и сосутъ сырую кожу! Признаюсь, услышавъ объ этомъ, я готовъ былъ воскликнуть вмѣстѣ съ комикомъ: "по этой ловкой выдумкѣ я узнаю Прометея!"
   

ЦИМИСХІЙ.

   Но я не вижу въ этомъ ничего смѣшного. Варвары, конечно, будутъ польщены родствомъ съ нашими царями.
   

ВАСИЛІЙ.

   Но это не избавитъ ихъ отъ власти Россовъ. Притомъ, какъ я слышалъ отъ людей, знающихъ эти вещи, эти мизяне, или болгаре, какъ зовутъ они себя по имени своего баснословнаго предводителя, по языку очень близки къ Россамъ, и я весьма опасаюсь, что они поладятъ межъ собою. Вдобавокъ, у Россовъ теперь молодой князь Святославъ; онъ, говорятъ, пылокъ, силенъ, предпріимчивъ, до безумія отваженъ и полонъ варварской гордости. Того и жди, что на весну мы увидимъ подъ стѣнами его шатры, и тутъ, на сушѣ, намъ ужъ не поможетъ индійскій огонь, который спасъ насъ отъ морского набѣга отца этого Святослава, Игоря... Все это можетъ радовать одного Колокира...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Какъ? развѣ онъ измѣнилъ?
   

ВАСИЛІЙ.

   Нѣтъ; онъ только подстрекаетъ Святослава добыть ему царскій вѣнецъ.
   

ЦИМИСХІЙ [презрительно].

   О!.. Иль онъ осмѣлился въ чужомъ станѣ провозгласить себя самодержцемъ?
   

ВАСИЛІЙ.

   Нѣтъ, онъ еще не смѣнилъ хитона на порфиру и ходитъ въ такой же, какъ и мы съ тобой, обуви, но на весну заказалъ себѣ красную...
   

ЦИМИСХІЙ.

   А! теперь я понимаю, зачѣмъ Никифоръ велѣлъ мнѣ непремѣнно явиться сегодня. Онъ, конечно, пошлетъ меня противъ тавро-скифовъ...
   

ВАСИЛІЙ.

   Ты горько ошибаешься, доблестный вождь; онъ, конечно, пошлетъ тебя, Только не противъ Святослава съ Колокиромъ, а... въ ссылку, въ твои помѣстья...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Не можетъ быть! Онъ не забылъ... Не могъ забыть... Ты ошибаешься, тебя обманули...
   

ВАСИЛІЙ.

   Хотя я не изъ тѣхъ, которые любятъ хвалиться, что знаютъ все на свѣтѣ, даже то, о чемъ шепталися въ опочивальнѣ Зевсъ съ Герой, но тутъ я не ошибаюсь: я знаю навѣрное.
   

ЦИМИСХІЙ [гнѣвно].

   О! [начинаетъ ходить Взадъ и впередъ по палатѣ].
   

ВАСИЛІЙ [про себя, по временамъ взглядывая на Цимисхія].

   Наконецъ-то онъ и гнѣвно зарычалъ, и заходилъ, потрясая гривой, какъ левъ въ клѣткѣ... А раньше онъ взволновался только разъ, и тотчасъ же быстро совладалъ съ собою. Сколько въ немъ природной осторожности и строгой выдержанности! И говорятъ еще, что нѣтъ народа искуснѣе насъ, ромеевъ, на всякіе ковы, подкопы и каверзы... Нѣтъ, этотъ армянинъ и проведетъ, и выведетъ любого византійца. [Громко, подходя къ Цимисхію и беря его за руку]. Полно же, полно, успокойся, доблестный вождь и любезный другъ. Мнѣ время идти съ докладомъ о томъ, что ты явился, а тебѣ -- побороть свой гнѣвъ. Будь сдержанъ съ нимъ, не пыли и держи въ памяти этотъ стихъ эпика: "Слишкомъ могущественъ царь на мужа подвластнаго гнѣвный".
   

ЯВЛЕНІЕ II.

ЦИМИСХІЙ [одинъ].

   Онъ ловко говорилъ. Какъ искусно онъ отбивалъ мои доводы, какъ умѣло раздражалъ меня по временамъ, и какъ хитро приберегъ для послѣдняго удара самые острые, самые язвительные шипы... Но мнѣ все не вѣрится... Иль Никифоръ до того загордѣлъ, что все прошлое... Правда, онъ ужъ давно косится на меня, но я думалъ, что стоитъ перетерпѣть... Что-жъ за причина такой явной и внезапной опалы?.. Моя связь съ Теофано?.. Но кто же?.. Моя ревнивая жена?.. Нѣтъ, въ такомъ случаѣ Василій намекнулъ-бы... Впрочемъ, развѣ его поймешь вполнѣ и сразу? Даже въ тѣ минуты, когда онъ говоритъ, повидимому, съ полнымъ и горячимъ убѣжденіемъ, у него нѣтъ-нѣтъ, да и промелькнетъ насмѣшливая нотка... Онъ комикъ по природѣ... Итакъ, мнѣ грозитъ ссылка, меня какъ бы живого положатъ въ гробъ, и засыплютъ, и... забудутъ. А тамъ,-- кто знаетъ?-- подосланный рабъ, ядъ иль ослѣпленье... О, Никифоръ! Ты дерзко зовешь меня на бой, но знай, что я не отступлю... [Особенно твердо]. Ни передъ чѣмъ. Но,-- его шаги. Время мнѣ вспомнить совѣтъ Василія.
   

НИКИФОРЪ.

   Ты, Іоаннъ? Хорошо сдѣлалъ, что не опоздалъ; ты не забылъ еще, что я во всемъ люблю точность.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Смѣлъ ли я, государь?
   

НИКИФОРЪ.

   А знаешь ли, зачѣмъ я позвалъ тебя, Іоаннъ?
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Цимисхій, Никифоръ.

ЦИМИСХІЙ.

   Какъ мнѣ проникнуть въ тѣ высокія сферы, гдѣ витаютъ твои державныя мысли, государь?
   

НИКИФОРЪ.

   Но, говоря безъ высокаго слога, ты все же могъ догадываться.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Если-бъ я смѣлъ надѣяться, государь, что ты еще цѣнишь сколько нибудь мои военныя дарованья, безъ сомнѣнія ничтожныя въ сравненіи съ твоими,-- я дерзнулъ бы думать, что ты рѣшилъ послать меня въ Мизію противъ Россовъ.
   

НИКИФОРЪ.

   О, нѣтъ! Тамъ съ меня довольно и одного Колокира!..
   

ЦИМИСХІЙ.

   Чѣмъ я прегрѣшилъ предъ тобою, государь, что ты обидно приравнялъ меня къ этому измѣннику?
   

НИКИФОРЪ.

   Нѣтъ, нѣтъ! и не думалъ, и въ мысли у меня не было... Я просто... Я звалъ тебя, чтобъ спросить: здорова ли твоя жена?
   

ЦИМИСХІЙ.

   Ни здорова, ни больна, государь; она давно ужъ все прихварываетъ да недомогаетъ.
   

НИКИФОРЪ.

   Береги ее, Іоаннъ; ей вреденъ здѣшній воздухъ. Впрочемъ, онъ и для тебя не совсѣмъ здоровъ. Иль ты не согласенъ со мною?
   

ЦИМИСХІЙ.

   Я чувствую себя, благочестивѣйшій самодержецъ, такимъ же сильнымъ и бодрымъ, какъ въ тридцать лѣтъ.
   

НИКИФОРЪ.

   Я говорю не о тѣлесномъ здоровья. Ты ведешь слишкомъ разсѣянную жизнь.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Укажи мнѣ дѣло, самодержавнѣйшій, и я забуду разсѣяніе.
   

НИКИФОРЪ.

   Передъ дѣломъ не мѣшаетъ собраться съ мыслями, обдумать и обсудить на досугѣ, а здѣсь, въ столицѣ, я боюсь, у тебя на это и времени не найдется. Поѣзжай съ женой въ свое помѣстье, а тамъ -- увидимъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   О чемъ же, великій, прикажешь мнѣ размышлять на досугѣ?
   

НИКИФОРЪ.

   О суетности земной славы, или... о чемъ хочешь. Мало ли темъ для размышленій!
   

ЦИМИСХІЙ.

   Итакъ, это ссылка?..
   

НИКИФОРЪ.

   Вѣрнѣе: испытаніе. Или, еще ближе: забота о здоровья твоей жены. Надѣюсь, ты не принудишь меня высылать себя насильно? Ты добровольно ѣдешь въ деревню.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Еще въ юности, читая трагика, я затвердилъ этотъ стихъ, государь: "И мощь, и сила уступаютъ власти!"
   

НИКИФОРЪ.

   Прекрасный стихъ! А монахи еще утверждаютъ будто свѣтская образованность не къ чему, безполезна и только отвлекаетъ насъ отъ религіи. Правда, многіе всю жизнь только и думаютъ что объ Эротѣ, Кипридѣ и Вакхѣ. Но образованность тутъ не причемъ: и поденщикъ чествуетъ Вакха, а его жена или дочь... Впрочемъ, ты въ такихъ уже лѣтахъ, Іоаннъ, когда время забыть обо всѣхъ этихъ мерзостяхъ и подумать о другой жизни -- я говорю не о загробной, о ней всегда время думать -- а объ иной жизни: воздержной, тихой и безмолвной. Вотъ кстати тебѣ и предметъ для размышленій на досугѣ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Государь,-- ты воленъ презирать мои дарованія и удалить меня отъ дѣлъ; ты властенъ отправить меня безвинно въ ссылку; но не достойно ни твоего благородства, ни твоего величія, обращаться со мною, зрѣлымъ мужемъ,-- ты самъ сейчасъ вспомнилъ о моихъ лѣтахъ,-- со мною, потомкомъ восточныхъ царей и твоимъ двоюроднымъ братомъ, какъ съ мальчишкой, у котораго едва пробился пушокъ на щекахъ.
   

НИКИФОРЪ.

   Ты хочешь сказать, что давать наставленія приличнѣе духовнику, чѣмъ самодержцу? Не стану спорить, но что дѣлать? ужъ такой у меня странный нравъ: мнѣ ненавистны любители ночныхъ пировъ и закоснѣлые развратники, и чѣмъ они зрѣлѣе, тѣмъ противнѣе. Пусть иной изъ нихъ, передъ приходомъ ко мнѣ, день, два, даже недѣлю воздерживается отъ питья, а мнѣ все будетъ казаться что отъ него пахнетъ виномъ. Меня коробитъ при видѣ распутника, и только я вздумаю пожаловать его своей милостью, какъ мнѣ вспомнится что не къ своей благовѣрной женѣ поспѣшитъ онъ съ радостной вѣстью, а къ такой же распутной, какъ онъ самъ, любовницѣ. Береги же свою жену, Цимисхій, и не сиди съ чужою за виномъ. Такъ учить Проповѣдникъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Твои наставленія, государь, были бы къ лицу твоему брату Льву, и однако ты любишь же его...
   

НИКИФОРЪ.

   Ты коришь меня за любовь къ брату?.. Прости мнѣ эту слабость, Іоаннъ; когда я вижу его, сердце превозмогаетъ умъ и велитъ, забывая его пороки, помнить только о его заслугахъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Только о его? А заслуги другихъ не стоитъ и помнить. Прости же, государь, и мою слабость... къ правдѣ, и стерпи мой отвѣтъ: пусть не скажутъ по крайности, что ты, не выслушавъ, осудилъ меня. Ты помнишь ли, какъ шесть лѣтъ назадъ -- мы стояли тогда на томъ берегу Босфора, готовясь къ походу -- я, съ письмомъ въ рукахъ, вошелъ въ твой шатеръ. Тебѣ нездоровилось, и ты лежалъ; я сѣлъ возлѣ, и взявъ тебя за руку, сказалъ: "Ты спишь, любезный другъ, ты спишь крѣпче самого Эндиміона, и не предчувствуешь что тебѣ готовитъ судьба". Слѣдомъ, я прочелъ тебѣ письмо презрѣннаго раба, нижайшаго изъ людей, но который въ тѣ дни владѣлъ всѣмъ царствомъ. Иль ты забылъ что стояло въ немъ? Іосифъ Бринза, полновластный начальникъ Двора, приказывалъ мнѣ не медля смѣнить тебя, и стать самому во главѣ войска. И не сулилъ ли онъ мнѣ притомъ престола, только бъ я привезъ тебя, "надменнаго и тщеславнаго Фоку" въ оковахъ въ Византію? Выслушавъ письмо, ты онѣмѣлъ отъ ужаса и не скоро оправясь, промолвилъ слабымъ голосомъ: "Говори, благородный мужъ; скажи же что намъ дѣлать?" И я отвѣтилъ: "Докажемъ этому безстыдному негодяю, что между ромеями не перевелись еще высокія сердца; что мы не женщины, а мужи непреодолимой силы, страшные всѣмъ недругамъ". И не я-ли, вслѣдъ за этимъ, первый провозгласилъ тебя царемъ и самодержцемъ? Иль, всходя на престолъ, ты опирался не на мое плечо?.. Но, видно, эта заслуга мала и ничтожна, и не стоитъ лучшей награды какъ ссылка, гдѣ за-живо будутъ зарыты всѣ мои таланты!..
   

НИКИФОРЪ.

   Я терпѣливо выслушалъ тебя, Іоаннъ. Пойми же изъ этого, что твоя заслуга еще жива въ моемъ сердцѣ. О! если бъ я забылъ о ней, то не ссылка постигла бы тебя, а иная, лютая казнь. Я сгноилъ бы тебя въ подземной темницѣ; я приказалъ бы приблизить раскаленное зеркало къ твоимъ очамъ и держать до тѣхъ поръ, пока не померкнетъ ихъ свѣтъ; я...
   

ЦИМИСХІЙ.

   За что же? Въ чемъ моя вина?
   

НИКИФОРЪ.

   Въ чемъ? Не заставляй меня назвать ее по имени. Я не хочу, что бы ты сгорѣлъ со стыда, а я, блѣдный отъ гнѣва, забылъ о твоей заслугѣ. Ты понялъ? И -- довольно. [Ударивъ въ ладони]. Эй, Василій.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Цимисхій, Никифоръ, Василій.

ВАСИЛІЙ.

   Я шелъ къ тебѣ, благочестивѣйшій, какъ услышалъ твой зовъ. Благовѣрная проситъ видѣть твои свѣтлыя очи.
   

НИКИФОРЪ.

   Царица?.. Хорошо... Сейчасъ... Но раньше, добрый Василій, проводи Іоанна. Онъ покидаетъ насъ.-- Ты не слыхалъ еще? Да, сегодня же уѣзжаетъ въ свои помѣстья, и все -- похвали его любовь!-- ради больной жены. Пожалуйста, добрый Василій, наблюди за его отъѣздомъ и отряди стражу, чтобъ и путь его былъ безопасенъ и чтобъ въ деревнѣ ему не надоѣдали ни письмами, ни посѣщеніями: онъ хочетъ предаться размышленію. Береги жену, Іоаннъ, и привези ее къ намъ такой же бодрой и здоровой, какъ былъ самъ въ тридцать лѣтъ. Прощай.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Никифоръ, одинъ.

   Царица?.. Да, надо позвать ее... Теперь, именно только въ эту минуту я и могу узнать справедливы ли мои подозрѣнія, или я поддался малодушно теремнымъ сплетнямъ?
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Никифоръ, Теофано.

ТЕОФАНО.

             Прости мнѣ, государь, что я вошла,
             Не обождавъ обычнаго приказа...
   

НИКИФОРЪ.

             И поспѣшивъ, ты все же опоздала:
             Онъ только-что ушелъ.
   

ТЕОФАНО.

             Кто онъ?
   

НИКИФОРЪ.

                                 Цимисхій.
             Вѣдь ты къ нему спѣшила, не ко мнѣ.
   

ТЕОФАНО.

             Такъ, значитъ, правда что его постигла
             Твоя немилость,-- нѣтъ, не немилость --
             Ты ужъ давно косишься на него --
             А грозная опала?
   

НИКИФОРЪ.

                                 Какъ? молва
             Уже до терема успѣла добѣжать
             И взволновать царицу ложной вѣстью?
   

ТЕОФАНО.

             Ты помирился съ нимъ?
   

НИКИФОРЪ.

                                           Нельзя мириться,
             Когда о ссорѣ не было и рѣчи.
   

ТЕОФАНО.

             О чемъ же говорили вы?
   

НИКИФОРЪ.

                                           Онъ приходилъ
             Со мной проститься...
   

ТЕОФАНО.

                                           Но куда жъ онъ ѣдетъ?
             Когда? Зачѣмъ?
   

НИКИФОРЪ.

                                 Его жена больна,
             Ей вреденъ здѣшній воздухъ,-- онъ и вздумалъ
             Свезти ее въ помѣстье....
   

ТЕОФАНО.

                                           И на долго?
   

НИКИФОРЪ.

             Пока совсѣмъ поправится, должно быть.
   

ТЕОФАНО.

             Нѣтъ, ты хитришь со мною: ты его
             Отправилъ въ ссылку.
   

НИКИФОРЪ.

                                           Нѣтъ. Я только стражу
             Къ нему приставилъ, для его же пользы...
   

ТЕОФАНО.

             Послушай, милый мужъ, я въ этомъ дѣлѣ
             Не узнаю тебя. Всегда ты, и во всемъ,
   

ТЕОФАНО.

             И разсудителенъ, и знаешь мѣру,
             Со всѣми мягокъ, ласковъ и привѣтливъ,--
             Но чуть коснется дѣло до него,
             До твоего двоюроднаго брата,
             До твоего сподвижника былого,--
             Ты вдругъ становишься и дикъ, и рѣзокъ.
   

НИКИФОРЪ.

             За то моя прекрасная жена
             Къ нему добра и ласкова безъ мѣры.
   

ТЕОФАНО.

             Смѣшная ревность! Но она, при всей
             Забавной вздорности, ей ей, хоть побожиться --
             И такъ мила, и такъ тебѣ къ лицу,
             Что я готова, мой монахъ ревнивый,
             Разцѣловать тебя.
   

НИКИФОРЪ.

                                           Побереги
             Свои лобзанья до его пріѣзда
   

ТЕОФАНО.

             Послушай мужъ и царь, и самодержецъ,
             И какъ тебя еще назвать не знаю,--
             Припомни что всѣ титулы твои,
             Вѣнецъ, порфиру, царственную власть,
             Ты получилъ въ приданое за мною;
             Что я могла отдать другому руку
             И ты бы неминуемо погибъ...
             Охъ, горько мнѣ теперь и жаль до злости
             Что омраченная незапнымъ горемъ,
             Почти ослѣпшая отъ слезъ по мужѣ,
             Повѣривъ перемѣнчивой молвѣ,
             Я безъ ума увидѣла въ тебѣ
             Достойнаго помазанника Божья,
             Спасителя моихъ дѣтей-сиротъ,
             Сберегателя и царства, и престола!
   

НИКИФОРЪ.

             Ты стала каяться немного поздно:
             Что сдѣлано, того не воротить.
             Теперь же, помни: я твой мужъ и царь,
             И ты вдвойнѣ обязана со страхомъ
             Повиноваться мнѣ.
   

ТЕОФАНО.

                                 О! перестань...
             Ты мастеръ наставленія читать,
             Ссылаясь на писаніе; но если
             Мой долгъ вдвойнѣ тебѣ повиноваться,
             То ты за то обязанъ мнѣ любовью!
   

НИКИФОРЪ.

             Я и люблю тебя.
   

ТЕОФАНО.

                                 Иль въ томъ любовь
             Что ты меня распутствомъ укоряешь?
             Гдѣ-жъ доказательства?
   

НИКИФОРЪ.

                                           Иль я не знаю,
             Что ты видалась тайно съ Іоанномъ
             И съ нимъ наединѣ вела бесѣды?
   

ТЕОФАНО.

             Страшась тебя, его я принимала
             Не то чтобъ тайно и въ ночной тиши,
             Но съ осторожностью. Что жъ до бесѣдъ,--
             То я могу ихъ повторить дословно
             Безъ страха и стыда. Онъ умолялъ,
             Чтобъ я его съ тобою примирила;
             Онъ горько сѣтовалъ, что обреченъ
             На полное бездѣйствіе; что тратить
             На пустяки и время, и здоровье
             И такъ-сказать проматываетъ жизнь...
   

НИКИФОРЪ.

             И ты его, конечно, пожалѣла.
   

ТЕОФАНО.

             Не я одна, его жалѣютъ всѣ.
   

НИКИФОРЪ.

             Онъ къ женщинамъ умѣетъ подольститься.
   

ТЕОФАНО.

             Но и мужчины тоже говорятъ...
             Всѣ, кромѣ тѣхъ завистниковъ презрѣнныхъ,
             Которымъ выгодно его паденье.
   

НИКИФОРЪ.

             За то у женщинъ жалость переходитъ
             Въ любовь къ нему.
   

ТЕОФАНО.

                                 Да, я его люблю;
             Онъ мнѣ родной по мужу; я люблю
             Въ немъ свѣтлый умъ и пылкую отвагу
             И къ доблестямъ высокое стремленье.
             Моя любовь пряма и откровенна;
             Она чиста и предъ тобой невинна.
   

НИКИФОРЪ.

             О немъ ты слишкомъ пылко говоришь:
             Разлука охладитъ твой жаръ невинный.
   

ТЕОФАНО.

             Ты мнѣ не вѣришь?
   

НИКИФОРЪ.

                                           Вѣрю, и вполнѣ.
   

ТЕОФАНО.

             Такъ вороти его...
   

НИКИФОРЪ.

                                 Пусть поживетъ
             Въ своемъ помѣстьи, а потомъ -- увидимъ
   

ТЕОФАНО.

             Такъ ты завидуешь ему, иль онъ
             Тебѣ внушаетъ страхъ.
   

НИКИФОРЪ.

                                           Нѣтъ. Страхъ родится
             Когда къ намъ умъ на помощь не приходить.
             Такъ учитъ Проповѣдникъ. Я, напротивъ,
             Придумавъ ссылку, поступилъ умно.
   

ТЕОФАНО.

             При чемъ тутъ умъ!..
   

НИКИФОРЪ.

                                           Цимисхій слишкомъ любитъ
             Гордиться тѣмъ, что онъ прямой потомокъ
             Царей восточныхъ. Царственная кровь
             Его влечетъ неудержимо къ власти.
   

ТЕОФАНО.

             И ты боишься?...
   

НИКИФОРЪ.

                                 Я тебя боюсь:
             Ты, говорятъ, ужъ отравила свекра.
   

ТЕОФАНО

             И ты мой мужъ!.. О, горе мнѣ!.. Какъ? сплетни
             Боярынь теремныхъ что мнѣ не могутъ
             Простить того, что я изъ низкой доли
             Возвысилась до царскаго престола,
             Смутили твой оторопѣлый умъ?..
   

ТЕОФАНО.

             За что его мнѣ было изводить?
             Онъ такъ любилъ, онъ такъ меня лелѣялъ!..
             Ужъ не за то ль его я отравила
             Что онъ со мной Романа повѣнчалъ?
   

НИКИФОРЪ.

             Чтобъ щеголять скорѣй въ вѣнцѣ жемчужномъ
   

ТЕОФАНО.

             Ты лучше бы сказалъ,-- о! знаю я
             Что про меня и это распускаютъ --
             Что я и мужа извела...
   

НИКИФОРЪ.

                                           Зачѣмъ?
   

ТЕОФАНО.

             Затѣмъ, должно быть, чтобъ скорѣй остаться
             Съ ребенкомъ сыномъ горькою вдовой;
             Чтобъ очутиться въ непреклонной волѣ
             Презрѣннаго скопца, и испытать
             Что значитъ униженье на престолѣ;
             Иль наконецъ... чтобъ выйти за тебя.
   

НИКИФОРЪ.

             Ты бредишь...
   

ТЕОФАНО.

                                 А тебя оставилъ умъ...
             И Проповѣдникъ правъ: ты полонъ страха.
   

НИКИФОРЪ.

             Оставимъ споръ; быть можетъ, я зашелъ
             Ужъ черезъ-чуръ далече въ подозрѣньи.
   

ТЕОФАНО.

             Такъ вороти его...
   

НИКИФОРЪ.

                                 Не будь, Теофано,
             Настойчива чрезмѣрно. Я медлитель:
             Мнѣ надо все обдумать, разсудить...
             Ахъ, Боже мой!.. Ахъ, я готовъ заплакать!
   

ТЕОФАНО.

             О чемъ, мой царь?
   

НИКИФОРЪ.

                                 Ты все меня корила,
             Что не доступенъ я для состраданья...
             А у меня, ахъ! сердце ноетъ, вспомнивъ
             Какъ много дѣвъ и женщинъ,-- все вдобавокъ
             Любимѣйшихъ любовницъ Іоанна,--
             Заплачутъ горько объ его отъѣздѣ!..
             Ахъ, Господи! за этой суетою
             Я къ литургіи опоздалъ... Прощай.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Теофано, одна.

             О, подозрительный и малодушный!
             И тоже думаетъ хитрить, а самъ
             Ни сердца женскаго понять не можетъ,
             Ни женскаго любовнаго лукавства...
             Ахъ, бѣдный Яни!.. Гдѣ его увидѣть?
             Какъ мнѣ проститься съ нимъ?.. Кто мнѣ поможетъ?
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Теофано, Василій.

ТЕОФАНО.

             Василій! Вѣрный, неизмѣнный другъ!
             Гдѣ Іоаннъ? Скажи, ужъ онъ уѣхалъ?
             Мнѣ не удастся и проститься съ нимъ?
   

ВАСИЛІЙ.

             Гдѣ царь?
   

ТЕОФАНО.

                       Не въ церкви, гдѣ же быть ханжѣ!
   

ВАСИЛІЙ.

             Я приведу сейчасъ... Еще успѣемъ... [идетъ].
             Но не на долго, на одну минуту...
   

ТЕОФАНО.

             Хоть на мгновенье! Только бы проститься!
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Теофано, одна.

             Тиранъ! скупецъ! Ты хочешь у меня
             Отнять сокровище, а самъ не можешь
             Цѣнить его, и грубо топчешь въ грязь...
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Теофано, Василій, Цимисхій.

ТЕОФАНО.

             Ахъ, Яни, Яни! Здравствуй и прощай!
             Два слова, поцѣлуй, а тамъ -- разлука,
             На долго-долго, навсегда, на вѣкъ. [Цѣлуетъ его].
   

ВАСИЛІЙ, про себя, вздымая руки.

             Эротъ! храни ихъ здѣсь, а я -- оттуда.
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Теофано, Цимисхій.

ЦИМИСХІЙ.

             Царь обо мнѣ съ тобою говорилъ?
   

ТЕОФАНО.

             Его просила я, его я убѣждала,
             Но у него -- ни сердца, ни ума.
             Онъ насъ подозрѣваетъ, и боится
             Отдаться подозрѣнію, и снова...
   

ЦИМИСХІЙ.

             И мнѣ онъ намекалъ не разъ...
   

ТЕОФАНО.

                                                     А ты?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Я будто ничего не понимаю.
   

ТЕОФАНО.

             И хорошо... А знаешь ли чего
             Боится онъ?-- что отравивъ его,
             Я выйду на тебя.
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Онъ сознаетъ
             Что стоитъ этого.
   

ТЕОФАНО.

                                 Но что жъ намъ дѣлать?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Мнѣ ѣхать въ ссылку, а тебѣ -- остаться
             И благовѣрною, и просто вѣрной...
   

ТЕОФАНО.

             И можешь ты шутить!.. И такъ жестоко!
             А я отъ злости на него и съ горя...
             Я ничего придумать не могу.
             Да помоги же, Яни! ты уменъ...
             Окажи что дѣлать... Я на все готова.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Ты думаешь что упросить нельзя?
   

ТЕОФАНО.

             Не знаю... Не надѣюсь... Попытаюсь...
   

ЦИМИСХІЙ.

             А не вѣрнѣе ль будетъ постращать?
             Сказать что я въ изгнаніи опаснѣй,
             Что кликну кличъ,-- и дружною толпой
             Всѣ недовольные ко мнѣ сбѣгутся...
   

ТЕОФАНО.

             Нѣтъ, Яни, нѣтъ!.. избави, Боже!.. что ты!..
             Онъ и гонца не станетъ ожидать,
             А подошлетъ къ тебѣ не медля съ ядомъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Но что жъ еще?
   

ТЕОФАНО.

                                 Ахъ, не повѣришь, Яни,
             Какъ нынче трудно стало ладить съ нимъ.
             Онъ стѣну выстроилъ вокругъ дворца,
             Онъ строитъ башню во дворѣ, и хочетъ
             Въ нее переселиться, потому
             Что предсказалъ какой-то проходимецъ
             Что суждено ему погибнуть въ спальнѣ...
             И -- я тебѣ еще не говорила?--
             Какъ на бѣду, въ день чуда Михаила,
             Когда пришло извѣстье что взята
             Антіохія,-- ужъ другой провидецъ,
             Оборванный монахъ, ему въ соборѣ
             Украдкой сунулъ письмецо, а въ немъ
             Стояло: "Самодержецъ! Провидѣнье
             Открыло мнѣ, ничтожному червю,
             Что въ третій мѣсяцъ послѣ Сентября
             Переселишься ты изъ здѣшней жизни".
   

ЦИМИСХІЙ.

             Спасибо что недолго дожидать,
             Вѣдь послѣ завтра -- нѣтъ, я!-- вѣдь завтра
             Воздвиженье...
   

ТЕОФАНО.

                                 Ахъ, Яни, перестань!
             Да замолчи-жъ... Ты шутками своими
             Меня убьешь... Ужъ я, покоенъ будь,
             Придумаю; Василій мнѣ поможетъ...
             Я именно скажу ему,-- но только
             Не такъ какъ ты совѣтовалъ, стращая,--
             А просто и спокойно: что вѣдь глупо
             (А онъ всегда тщеславится умомъ)
             Держать тебя вдали; что здѣсь надзоръ
             Удобнѣе и строже, и надежнѣй,
             Чѣмъ въ собственномъ твоемъ помѣстьи,-- гдѣ
             И стражу подкупить куда дешевле
             (По скупости онъ этому повѣритъ)
             А здѣсь Василій,-- не подкупный стражъ.
             Иль нѣтъ, я не сама, а пусть Василій;
             Какъ будто отъ себя... Ему онъ вѣритъ.
             Ну, что умно придумала?
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           Умно;
             Весьма умно. Пусть онъ Василью вѣритъ,
             А самъ Василій -- вѣренъ намъ. А тамъ,
             Какъ онъ же любитъ говорить, увидимъ,
   

ТЕОФАНО.

             Я для тебя на все готова, Яни,
             Что ни прикажешь, все безпрекословно...
             Я никогда, мой Яни, никого
             Такъ не любила... Ты не вѣришь? Но,--
             Подумай самъ: кого, кого же, Яни?
             Никифора? Его я уважала,
             Но ужъ давно... Романа? Правда, Яни,
             Мы съ нимъ слюбилися почти дѣтьми,
             И только, только въ куклы не играли...
             Ну, а потомъ какъ онъ надѣлъ вѣнецъ,
             Онъ позабылъ меня... Ахъ, много слезъ
             Я пролила изъ-за его любимицъ...
             И столько же пролью изъ-за твоихъ!
             Нѣтъ, Яни, нѣтъ! Не отпирайся лучше,
             Мнѣ царь сказалъ что много у тебя.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Да онъ тебя обманывалъ нарочно,
             Чтобъ ревность возбудить...
   

ТЕОФАНО.

                                           Нѣтъ, не повѣрю;
             Ужъ мнѣ такая горькая судьба;
             Кого я полюблю, и всѣ полюбятъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Да будетъ же тебѣ! По крайней мѣрѣ,
             Теперь-то за меня не опасайся,
             Ужъ въ ссылкѣ, милая Теофано,
             Будь даже вѣтренъ я и легкомысленъ...
   

ТЕОФАНО.

             О! мало ль тамъ красивыхъ поселянокъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

             И я на нихъ тебя-то промѣняю?
   

ТЕОФАНО.

             Ты увѣряй другихъ, высокородныхъ,
             А я сама вѣдь изъ простыхъ, и знаю
             Что въ сорной кучѣ можно отыскать
             Жемчужину не только въ баснѣ...
   

ЦИМИСХІЙ.

                                                     Полно!
             Скорѣе мнѣ опасность угрожаетъ:
             Ревнивыя вѣдь влюбчивѣй холодныхъ.
   

ТЕОФАНО.

             Но на кого тебя я промѣняю?
             Тебя природа надѣлила всѣмъ,
             Чтобъ женщинъ чаровать. Ничтоженъ, гадокъ
             Передъ тобою Александръ-Парисъ:
             Въ тебѣ и мужество, и гордость Ахиллеса,
             И хитрый умъ героя Лаэртида;
             Лишь одного тебѣ не достаетъ:
             Вѣнца Атрида...
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 И вѣнецъ добудемъ. [Цѣлуетъ ее].
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Теофано, Цимисхій, Василій.

ВАСИЛІЙ.

             Пора, пора! Уже поютъ "достойно".
   

ТЕОФАНО.

             Я, кажется, тебя возненавижу
             За этотъ мигъ, вѣрнѣйшій другъ Василій.
   

ЦИМИСХІЙ, цѣлуя ее.

             Прощай, Теофано...
   

ТЕОФАНО.

                                           Еще мгновенье!
   

ЦИМИСХІЙ.

             Не ты ль во мнѣ хвалила хитрый умъ,
             А онъ велитъ не оставаться дольше.
   

ТЕОФАНО.

             О, будь героемъ!
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Гдѣ нельзя геройствомъ,
             Тамъ надо хитростью.
   

          ТЕОФАНО.

                                           Иди жъ несносный!

[Толкаетъ его, не выпуская его руки изъ своей].

             Несноснѣйшій! [Притягиваетъ его къ себѣ и обнимаетъ].
                                 Я провожу тебя. [Идутъ обнявшись].
   

ВАСИЛІЙ, про себя.

             Она дарить любовь, а я -- престолъ...
             Кого жъ изъ насъ скорѣе онъ обманетъ? [Спѣшитъ за ними].

(Занавѣсъ).

   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Комната на царицыной половинѣ. Вечеръ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Евпраксія, Анна, сидятъ за работой.

АННА.

             Ахъ, милая тетушка, я давно хотѣла спросить тебя... Правда ли что царица... Мнѣ говорила Елена Склиръ, когда я гостила у нихъ... Правда ли что у нея отецъ?...
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Былъ погребщикомъ? Правда, мой дружокъ.
   

АННА.

   Какъ же она могла познакомиться съ царемъ Романомъ?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Романъ былъ вѣтреный и даже безпутный мальчишка. Отецъ не чаялъ въ немъ души, и. позволялъ ему все. Романъ вѣчно и днемъ, и ночью, какъ сынъ какого-нибудь ремесленника, бѣгалъ по улицамъ, гдѣ нѣтъ ничего добраго, и, понятно, посѣщалъ всѣ предосудительныя мѣста. Какъ же ему было миновать погребокъ хорошенькой Анастазо? Вѣдь ее сперва звали Анастазо, и ужъ послѣ, когда взяли ко двору, переименовали въ Теофано... Безпутный мальчишка влюбился въ нее безъ памяти, и сталъ приставать къ отцу. Онъ и плакалъ, и умолялъ, и грозилъ что умретъ съ тоски. Конечно, его слѣдовало бы хорошенько высѣчь, но отецъ, презирая совѣтомъ сына Сирахова не жалѣть жезла, какъ я уже говорила, поощрялъ всѣ его безумства. И вотъ Анастазо -- она тоже была еще дѣвчонкой -- прямо изъ погребка, изъ этого истиннаго преддверія ада, попала во святой богоспасаемый дворецъ.
   

АННА.

   Что жъ, ее стали учить?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Разумѣется. Надо отдать ей справедливость, она была дѣвочка понятливая; правда, не на духовное и высокое, а на пустое и свѣтское, но это-то и нравилось отцу Романа: вѣдь онъ былъ -- прости ему, Господи!-- какой-то полупомѣшанный полуязычникъ и вѣчно, какъ его любимый библіотекарь, нашъ безумный проэдръ Василій, бредилъ этими проклятыми эпиками, трагиками и комиками!
   

АННА.

   Какое счастье послалъ ей Господь!
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Не послалъ, а скорѣе попустилъ, мой дружокъ.
   

АННА.

   А правда ли еще -- и это мнѣ говорила Елена Склиръ -- будто Анастазо... я право не знаю какъ сказать... Словомъ, будто она потомъ не взлюбила своего свекра.
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Тс!.. Во дворцѣ и стѣны слышать... А эта Елена Склиръ -- Склиры, конечно, высокій и именитый родъ -- но она, какъ вижу, не получила надлежащаго воспитанія... Что до того, о чемъ ты хотѣла спросить, дружокъ, то ничего не могу сказать тебѣ утвердительно, но знаю что всѣ охотно тому вѣрятъ...
   

АННА.

   Почему же, если смѣю спросить, милая тетушка?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Потому, дружокъ, что Анастазо родомъ изъ самой низкой черни.
   

АННА.

   Развѣ тамъ не бываетъ добродѣтельныхъ?
   

ЕВПРАКСІЯ, со вздохомъ.

   Конечно, для Бога все возможно, Анна; но судя по человѣчески,-- трудно. Какіе примѣры видѣла она въ дѣтствѣ? Какихъ проповѣдниковъ могла слышать въ погребкѣ? Вѣдь у нея не было такой, какъ у тебя, тетки,-- женщины высокаго рода, которая уже третье царствованье отличена передъ другими боярынями при теремѣ и, украшенная за свои заслуги поясомъ, имѣетъ право на титулъ опоясанной!
   

АННА, бросаясь къ теткѣ и цѣлуя ее.

   О, моя опоясанная тетушка!
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Ты видишь, мой дружокъ, что ты гораздо счастливѣе Анастазо, и напрасно, въ ропотномъ ослѣпленіи, позавидовала ея судьбѣ. Ты съ дѣтства знала только теремъ да церковь; ты воспиталась въ благочестіи и благовѣріи. А она?.. Нѣтъ, права пословица, что Эфіопъ, какъ его ни мой, не сдѣлается бѣлѣе. [Вставая]. Однако я пойду и осмотрю: всѣ ли наши дѣвицы по своимъ комнатамъ... Онѣ черезъ-чуръ любятъ толкаться на площадкѣ у боковой лѣстницы... Охъ, ужъ мнѣ эта боковая лѣстница!... Тамъ вѣчно молодые люди съ верху... Ты надѣюсь, дружокъ, никогда ни бѣгаешь туда?
   

АННА.

   О! никогда.
   

ЕВПРАКСІЯ, трепля ее по щекѣ.

   Это приноситъ честь твоему воспитанію. [Идетъ]. Охъ, падаютъ, падаютъ нравы!..
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Анна [одна].

   Однако я никакъ не думала, и даже не вѣрила Еленѣ Оклиръ... Такое счастіе, и за что? Что у нея съ молоду было смазливенькое личико? Но развѣ я дурна собою, или не хорошо сложена? Развѣ мои глаза не умѣютъ говорить безъ словъ и выражать душевную нѣжность? И что же? мнѣ врядъ ли когда придется щеголять въ жемчужномъ вѣнцѣ и пурпурныхъ туфляхъ... А какъ красиво! И главное что никто, никто, кромѣ царицы, даже порфирородныя царевны, и тѣ не смѣютъ носить красныхъ туфель... [Пауза]. А какая неблагодарная эта Анастазо -- я теперь всегда буду звать ее про себя Анастазо. Мнѣ говорила Елена Склиръ что она вдобавокъ влюблена въ этого Цимисхія, котораго недавно воротили изъ ссылки; что онъ очень красивъ и даже бываетъ тайно у насъ въ теремѣ... Тетушка, конечно, все знаетъ, но спроси ее, и она заведетъ рѣчь о своемъ безконечномъ поясѣ... И хотя я никогда не видала Цимисхія, но Елена Склиръ говорила мнѣ что у него золотистая борода, и кажется что сегодня.... [Пауза]. Правда, у этого борода совсѣмъ, совсѣмъ рыжая, даже красная, но вѣдь Елена могла изъ приличія назвать ее золотистой: она кстати, кажется, сама не равнодушна къ Цимисхію: онъ мѣсяцъ, какъ овдовѣлъ, и она, хотя и приходится двоюродной его покойной женѣ, надѣется выйти за него. Словомъ, я подсмотрѣла украдкой, какъ онъ прошелъ къ царицѣ. Что если... да, это будетъ подвитъ; вѣдь не за добрымъ же дѣломъ онъ тайно ходитъ къ Анастазо, и я все же спасу если не жизнь, то честь самодержца. И онъ, въ благодарность за мой добрый подвигъ... Боже мой! неужели и мнѣ удастся примѣрить красныя туфли? Но почему же нѣтъ? Это подвигъ, и даже несомнѣнный, высокій подвигъ, и развѣ не было примѣровъ?... Какъ же это сдѣлать? Боже! научи меня, какъ спасти царя: его сердце въ твоихъ рукахъ... [Пауза].
   Ахъ! прекрасно, превосходно... Я напишу на клочкѣ бумажки: "Цимисхій у царицы", и отдамъ моему двоюродному брату Михаилу, который служитъ при царской постелѣ, онъ кстати навѣрно поджидаетъ меня на площадкѣ у боковой лѣстницы... Ахъ, какъ это будетъ чудесно... Я научу его со страхомъ и трепетомъ отдать эту бумажку царю, и сказать что онъ поднялъ ее на дворѣ, или на лѣстницѣ... Но тетушка прошла туда... О! она навѣрно во время осмотра комнатъ благородныхъ дѣвицъ, застряла у одной изъ нихъ и надоѣдаетъ ей разсказомъ о томъ, какъ она, уже третье царствованье, отличена передъ другими и украшена поясомъ. Я проберусь потихоньку, и если она попадется на встрѣчу, то солгу что нибудь... Господи! благослови мое вхожденіе и исхожденіе...
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Сцена пуста. Потомъ: Евстаѳій, Цимисхій.

ЕВСТАѲІЙ, за сценой.

             Нѣтъ, благородный Іоаннъ, лучше перейдемъ въ ту комнату. [Входятъ]. Видишь я былъ правъ: тутъ никого нѣтъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Зачѣмъ ты вызвалъ меня отъ царицы, почтеннѣйшій Евстаѳій?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Святѣйшій патріархъ Поліевктъ приказалъ мнѣ сообщить тебѣ нѣчто тайное...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Чего не слѣдуетъ знать царицѣ?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Онъ не сказалъ: "не слѣдуетъ знать"; но приказалъ: "передай это благородному Іоанну, но тайно"...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Въ чемъ же тайна?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Въ тайнѣ, благородный Іоаннъ, говоря безъ украшеній, собственно нѣтъ ничего что не было бы явно. Но, можетъ быть, по мысли святѣйшаго, нѣкоторыя заключенія, или, вѣрнѣе, послѣдствія слѣдуетъ до времени содержать въ тайнѣ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Я слушаю, почтеннѣйшій Евстаѳій.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Ты знаешь, благородный Іоаннъ, какъ нынѣ, въ силу нѣкоторой грамоты, стѣснено духовенство, и притомъ противъ всякой справедливости. Облеченный въ діадему Никифоръ, ради ли возстановленія измѣняемыхъ иными священниками обрядовъ, какъ утверждалъ онъ; или же, точнѣе, ради того чтобъ незаконно подчинить церковь царской власти, принудилъ сѵнодъ составить грамоту, по которой іерархи обязались впредь ничего не вершить въ церковныхъ дѣлахъ безъ его соизволенія. Главное же, онъ наложилъ руку и на достояніе церкви, а у церкви, правильно понимая, нѣтъ ничего своего: что ей дается, дается Богу. А что посвящено Богу, то не безопасно обращать на обыкновенное употребленіе, ибо Божіе никакъ не можетъ стать Кесаревымъ. Кажется, это ясно безъ особыхъ толкованіе.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Вполнѣ ясно, почтеннѣйшій Евстаѳій, и я совершенно раздѣляю эти мысли.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   И благо тебѣ будетъ, благородный Іоаннъ. Въ этой-то именно надеждѣ святѣйшій и приказалъ передать тебѣ, что если тебѣ самому, или царицѣ, или кому иному удастся -- какъ то уже предположено -- уговорить самаго облеченнаго въ діадему отказаться отъ престола,-- ибо онъ одряхлѣлъ и сталъ мало способенъ къ власти; или вообще, если обстоятельства будутъ благоспошествовать тебѣ въ подобномъ предпріятіи, то ты долженъ твердо и клятвенно обѣщать что первымъ долгомъ почтешь возвратить сѵноду сказанную грамоту. И если ты удостовѣришь, что, ни подъ какимъ предлогомъ, не нарушишь даннаго обѣта, то онъ благословляетъ тебя на этотъ подвигъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Передай святѣйшему, почтеннѣйшій Евстаѳій, что я твердо и клятвенно обѣщаю исполнить его волю.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Онъ заранѣе былъ увѣренъ въ этомъ, благородный Іоаннъ. Мы многократно и многообразно бесѣдовали съ нимъ о тебѣ, и онъ всегда звалъ тебя не иначе, какъ единою своей надеждой и спасеніемъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Щедростью и послушаніемъ я постараюсь, почтеннѣйшій Евстаѳій, оправдать его доброе обо мнѣ мнѣніе.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   И нынѣ, отпуская меня къ тебѣ, онъ добавилъ: "благоразумный Евстаѳій",-- онъ не рѣдко, или, точнѣе, всегда удостоиваетъ меня имени благоразумнаго.-- Итакъ, онъ добавилъ: "благоразумный Евстаѳій, или къ благородному Іоанну, и если, при личной бесѣдѣ, ты убѣдишься въ его вѣрности," -- а я убѣдился, благородный Іоаннъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Не знаю, чѣмъ вознаградить тебя за эту услугу, почтеннѣйшій Евстаѳій.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Итакъ, онъ добавилъ: "если ты убѣдишься, благоразумный Евстаѳій, въ его вѣрности и усмотришь его искреннее рвеніе",-- а я усмотрѣлъ, благородный Іоаннъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Разсчитывай на мою щедрость, почтеннѣйшій Евстаѳій.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   О, благороднѣйшій Іоаннъ! Итакъ, наставивъ меня относительно упомянутыхъ вѣрности и рвенія, убѣжденія и усмотрѣнія, онъ воскликнулъ, или, выражусь сильнѣе, провозгласилъ: "Иди же, благоразумный Евстаѳій къ благородному Іоанну, и моимъ именемъ возвѣсти ему: "дерзай! дерзай, чадо, во благо церковнаго достоянія, и помни: елей помазанія, какъ вода крещенія, омываетъ прошлые грѣхи".
   

ЦИМИСХІЙ, съ живостью.

   Какъ ты сказалъ?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Елей помазанія, подобно водѣ крещенія, омываетъ, или -- что равнозначительно -- разрѣшаетъ ранѣе содѣянные грѣхи..
   

ЦИМИСХІЙ, раздумчиво.

   Итакъ, ты думаешь?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Отнюдь не я, благороднѣйшій Іоаннъ. Я вообще избѣгаю собственныхъ мыслей, ибо я малъ и ничтоженъ, и мысли мои, какъ бы онѣ ни были справедливы, все же окажутся малы и ничтожны. Но новая, доселѣ неслыханная мысль, провозглашенная трубой истины!...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Передай святѣйшему Поліевкту, почтеннѣйшій Евстаѳій, что я всегда былъ и до гроба останусь его покорнѣйшимъ сыномъ.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Не только передамъ, но и удостовѣрю, благороднѣйшій Іоаннъ. Теперь-же, по окончаніи порученія святѣйшаго, я могъ-бы, простясь съ тобой, откланяться благовѣрной царицѣ, но есть еще параграфъ; правда, я опасаюсь: не будетъ-ли бесѣда о немъ нѣсколько не благовременна, или, выражаясь точнѣе, нѣсколько преждевременна.
   

ЦИМИСХІЙ.

   Говори, почтеннѣйшій Евстаѳій.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Дѣло въ томъ, что если облеченный въ діадему добровольно откажется отъ царственныхъ дѣлъ, то конечно приметъ постриженіе, и тогда благовѣрная Теофано станетъ вдовою. Но она, уже при вступленіи во второй бракъ, нѣсколько прегрѣшила. Именно, было сомнѣніе въ духовномъ родствѣ брачущихся, но святѣйшій, единственно изъ желанія утѣшить осиротѣвшее царство, не производилъ о томъ тщательнаго дознанія. Соизволеніе же на третій бракъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

   Объ этомъ слишкомъ рано заводить рѣчь... Въ свое время я лично переговорю съ владыкой...
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Какъ соизволишь, благороднѣйшій Іоаннъ. Меня подвигло заговорить о томъ, конечно, не рѣшеніе святѣйшаго, ибо по преждевременности оно еще и не могло окончательно состояться, а недавнее, или, точнѣе, не весьма давнее предсказаніе о близкой кончинѣ облеченнаго въ діадему. Именно, нѣкоторый пустынный монахъ возвѣстилъ, что въ третій мѣсяцъ по исходѣ Сентября, и нынѣ, наступившему Декабрю, быть можетъ и благовре...
   

ВАСИЛІЙ [за сценой, громко].

   Поставить у дверей стражу. И свободно впуская всѣхъ, никого не выпускать безъ доклада мнѣ...
   

ЦИМИСХІЙ [тихо].

   Тс! я долженъ удалиться, но ты останься. Не бойся, почтеннѣйшій Евстаѳій, это Василій, мой вѣрнѣйшій другъ и слуга. [Уходя, про себя]. Что-нибудь да случилось.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Евстаѳій, Василій.

ВАСИЛІЙ.

   Боже мой! кого я вижу. Признаюсь, почтеннѣйшій Евстаѳій, никакъ не ожидалъ я встрѣтить тебя въ теремѣ, и вдобавокъ въ такой часъ! Что скажетъ святѣйшій, узнавъ объ этомъ!...
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Я, досточтимый проэдръ, былъ посланъ отъ святѣйшаго съ нѣкоторымъ порученіемъ къ благовѣрной, но она нѣсколько задержала меня ради бесѣды...
   

ВАСИЛІЙ.

             Надѣюсь, душеспасительной, почтеннѣйшій Евстаѳій?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Патріаршему чиновнику иная бесѣда и не приличествуетъ, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Согласенъ, почтеннѣйшій,-- но исконный врагъ человѣческаго рода силенъ, и конечно не оставляетъ безъ вниманія патріаршихъ чиновниковъ, особенно въ теремѣ... Впрочемъ, я не задерживаю тебя.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Добраго вечера, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Куда-же ты, почтеннѣйшій Евстаѳій?
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Какъ говорится, къ своимъ пенатамъ, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Но ты сказалъ мнѣ что идешь къ царицѣ...
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Я былъ уже у нея, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Иль мнѣ послышалось?... Но, помнится, ты сказалъ что забылъ нѣчто передать ей...
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Я говорилъ это, досточтимый проэдръ?!
   

ВАСИЛІЙ.

   Да, да, конечно; теперь я прекрасно помню. А потому обрати стопы свои, почтеннѣйшій, и возвратись къ царицѣ. Только, пожалуйста, не говори ей, что я здѣсь по приказанію самодержца: сдѣланъ доносъ, будто Цимисхій въ покояхъ царицы.
   

ЕВСТАѲІЙ.

             Цимисхій?! Но развѣ онъ возвращенъ изъ ссылки?
   

ВАСИЛІЙ.

   Спѣши-же къ царицѣ, почтеннѣйшій Евстаѳій, и будь скроменъ, какъ юная дѣва, и безгласенъ, какъ рыба.
   

ЕВСТАѲІЙ.

   Спѣшу, досточтимый проэдръ.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Василій [одинъ].

   Наконецъ-то онъ догадался!.. Странный народъ эти патріаршіе чиновники. Всѣ они люди несомнѣнно умные, но какъ-то особенно вышколены. Чужія слова они запомнятъ и передадутъ, пожалуй, вѣрнѣе и точнѣе, чѣмъ письмо, но гдѣ требуется собственное соображеніе, они становятся не догадливы и неповоротливы, какъ лошаки. Но кто-то идетъ къ намъ.
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Василій, Евпраксія.

ВАСИЛІЙ.

   Ахъ, опоясанная Евпраксія...
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Досточтимый проэдръ... Но, ахъ! у насъ всюду бродятъ воины, вездѣ стоитъ стража... что это значитъ, скажи мнѣ, досточтимый?
   

ВАСИЛІЙ.

   Здѣсь, въ пріемной царицы, сегодняшній вечеръ обязана безотлучно сидѣть боярыня Евпраксія, -- я вхожу и не застаю ее,-- что это значитъ, скажи мнѣ, опоясанная?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Что ты хочешь, чтобъ я сказала тебѣ, досточтимый?
   

ВАСИЛІЙ.

   Или: "ахъ, еслибъ ты сказалъ, что долженъ я отвѣтить!" какъ говоритъ комикъ. То-есть, какъ ты помнишь, онъ говоритъ это не отъ себя, а пародируя трагика. Не правда ли?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Я презираю свѣтскую образованность, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Извини, я и забылъ. Но при всей твоей любви къ духовному, я опасаюсь что тебѣ не очень понравится невольное постриженіе, а оно, весьма вѣроятно, постигаетъ тебя.
   

ЕВПРАКСІЯ.

   За что-же, досточтимый проэдръ?
   

ВАСИЛІЙ.

   За упущеніе по службѣ, опоясанная Евпраксія. Ты обязана, ни подъ какимъ предлогомъ, не отлучаться, и отлучилась...
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Но я отлучилась по важному дѣлу.
   

ВАСИЛІЙ.

   А именно?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Наши дѣвицы имѣютъ дурную привычку толпиться на площадкѣ у боковой лѣстницы, а туда сбѣгаютъ молодые люди, и съ ними соблазнъ. И я уже давно хотѣла просить тебя, досточтимый проэдръ, запретить...
   

ВАСИЛІЙ.

   Хотя я, какъ тебѣ не безызвѣстно, опоясанная Евпраксія, и мало понимаю въ дѣлахъ эротическихъ, но внявъ твоей просьбѣ, конечно, могу и запретить... Но оставивъ это важное, обратимся къ важнѣйшему. Самодержцу сдѣланъ доносъ, будто Цимисхій въ теремѣ...
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Цимисхій? Но онъ въ далекой ссылкѣ...
   

ВАСИЛІЙ.

   Положимъ, что онъ овдовѣлъ, и обратился къ самодержцу съ просьбой о вторичной женитьбѣ, а потому возвращенъ, и мало того, отданъ подъ мой ближайшій надзоръ, при чемъ ему строжайше воспрещенъ входъ во дворецъ, безъ особаго, каждый разъ, на то разрѣшенія. Итакъ, если доносъ оправдается, то я окажусь вдвойнѣ виновенъ, а двойная вина повлечетъ и двойное наказаніе, котораго не минуютъ и мои подчиненные, какъ мои вѣроятные сообщники или сообщницы, и въ ихъ числѣ раньше всѣхъ ты, опоясанная, какъ обязанная нынче сидѣть въ пріемной. Итакъ, отвѣчай мнѣ: видѣла ты сегодня Цимисхія?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Я никогда не вижу того, чего не слѣдуетъ видѣть, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Вотъ превосходнѣйшій отвѣтъ, по истинѣ внушенный мудростью! Но у тебя должна быть помощница... Кто у тебя сегодня въ помощницахъ?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Моя племянница Анна, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Но я не вижу ее здѣсь, хотя вообще вижу не дурно. Иль твоя красота ослѣпила меня, опоясанная? [Подошедъ къ двери]. Эй, отыскать сейчасъ дѣвицу Анну, и приказать ей немедленно явиться ко мнѣ!.. [Евпраксіи]. Теперь... Да! скажи: обладаетъ ли и твоя племянница похвальной способностью не видѣть того, чего не слѣдуетъ.
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Какъ во всемъ добромъ, я наставляла ее и въ этомъ.
   

ВАСИЛІЙ.

   Но она?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Ты знаешь самъ, досточтимый проэдръ, что молодость не всегда внимаетъ совѣтамъ старости.
   

ВАСИЛІЙ.

   Но въ настоящемъ случаѣ?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Я воспитала въ ней безропотную покорность.
   

ВАСИЛІЙ.

   Пусть же покорность возмѣститъ ей недостатокъ мудрости. Но гдѣ жъ она? Ужъ не на той ли подозрительной площадкѣ?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   О, никогда! Я воспитала въ ней робкую стыдливость.
   

ВАСИЛІЙ.

   Но,-- нѣтъ ли у нея родственника между служащими при самодержцѣ?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Мой племянникъ, а ея двоюродный братъ Михаилъ, досточтимый проэдръ, служить при царской постели.
   

ВАСИЛІЙ.

   Неужели? [Въ сторону]. Я кажется нападаю на слѣдъ.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Тѣже, Анна.

АННА [бросаясь къ теткѣ].

   О, моя опоясанная тетушка!
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Вотъ и Анна.
   

АННА.

   Ахъ! досточтимый проэдръ...
   

ВАСИЛІЙ.

   "Ахъ! кому-то придется плохо. Ахъ, кому-то достанется!" какъ говоритъ комикъ.
   

АННА.

   Кому же, досточтимый проэдръ?
   

ВАСИЛІЙ.

   Я весьма опасаюсь что тебѣ, прекрасная Анна. Развѣ ты сейчасъ не бѣгала самовольно на предосудительную площадку, чтобъ повидаться со своимъ братомъ Михаиломъ? А? ты покраснѣла... Отвѣчай же!..
   

АННА.

   Должна ли я отвѣчать правду, если смѣю спросить, милая тетушка?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Я наставляла тебя всегда говорить правду, дружокъ.
   

АННА.

   Да, досточтимый проэдръ, я была на площадкѣ.
   

ВАСИЛІЙ.

   И видѣла Михаила?
   

АННА.

   Видѣла?-- Нѣтъ, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   То-есть какъ же это, прекрасная Анна; и видѣла и нѣтъ?
   

ЕВПРАКСІЯ [трепля Анну по щекѣ].

   О, милая невинность! Какъ она смутилась отъ неожиданнаго вопроса! А не видала ли ты, дружокъ, Цимисхія?
   

АННА.

   Цимисхія? Нѣтъ, никогда, милая тетушка. Но Елена Склиръ, которая влюблена въ него и собирается за него замужъ, говорила мнѣ что у него золотистая борода...
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Ты слышишь, досточтимый проэдръ?
   

ВАСИЛІЙ.

   Слышу, но... Мы своимъ громкимъ разговоромъ встревожили царицу. [Въ дверяхъ видны Теофано и Евстаѳій]. И кто это съ нею? Да, да, самъ Цимисхій... Погляди, у тебя глаза моложе, прекрасная Анна...
   

АННА.

   Цвѣтъ бороды именно такой, какъ описывала Елена Склиръ...
   

ВАСИЛІЙ.

   О, нѣтъ! Теперь я разглядѣлъ: у этого гораздо краснѣе.

[Входятъ: Теофано съ горящимъ ночникомъ въ рукахъ и Евстаѳій].

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Тѣ же, Теофано, Евстаѳій.

ВАСИЛІЙ.

   Боже! да это почтеннѣйшій Евстаѳій... [Аннѣ]. Вотъ видишь, прекрасная Анна, какъ легко, въ ослѣпленіи страстью, принять одно лицо за другое. Такое или подобное нравоученіе прочелъ бы тебѣ самодержецъ, если-бъ онъ былъ съ нами. И онъ подтвердилъ бы свою мысль отъ писанія, но я не силенъ въ писаніи, а почтеннѣйшій Евстаѳій, хотя и силенъ, но не знаетъ въ чемъ дѣло.
   

ТЕОФАНО.

   Василій,-- что значатъ эти странныя и не совсѣмъ приличныя шутки?
   

ВАСИЛІЙ.

   Прости, государыня, но самодержцу сдѣланъ доносъ что Цимисхій,-- не прогнѣвись, августѣйшая, на твоего вѣрнѣйшаго слугу,-- въ твоихъ комнатахъ.
   

ТЕОФАНО.

   Какая дерзость!
   

ЕВСТАѲІЙ.

   И совершенная неправда, или, точнѣе, полнѣйшая ложь, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   И я производилъ дознаніе, какъ ты вошла. А теперь, съ твоего соизволенія, державная, я приступлю къ осмотру терема. Предполагаю начать съ той половины, и затѣмъ уже перейду въ твои собственныя комнаты. Прости, благовѣрная, но для полнаго твоего оправданія, я позволю себѣ запереть эти двери на ключъ. [Евпраксія]. Вѣдь онъ съ замкомъ, опоясанная Евпраксія?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Съ замкомъ, досточтимый проэдръ.
   

ВАСИЛІЙ.

   И ключъ съ той стороны?
   

ЕВПРАКСІЯ.

   Съ той, досточтимый.
   

ВАСИЛІЙ.

   Идемъ же. Вы обѣ впереди, какъ благородная дичь, а я, какъ преслѣдующая васъ гончая. [Въ дверяхъ, Евстаѳію, который пошелъ на нимъ]. Нѣтъ, нѣтъ, почтеннѣйшій Евстаѳій, я не такъ простъ чтобъ выпустить такую крупную добычу.
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Теофано, Евстаѳій.

ТЕОФАНО.

             Почтеннѣйшій Евстаѳій,-- позови
             Его сюда...
   

ЕВСТАѲІЙ.

                                 И мнѣ велишь явиться?
   

ТЕОФАНО.

             Нѣтъ, обожди въ моей опочивальнѣ...
             Бѣги жъ, спѣши...
   

ЕВСТАѲІЙ.

                                 Лечу, какъ шестокрылый...
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Теофано [одна].

             Кто могъ подать доносъ? Кто могъ увидѣть?
             И знаю я: теперь, что день пойдутъ
             Все новые и новые доносы...
             Нѣтъ, время кончить и назначить день.
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Теофано, Цимисхій.

ЦИМИСХІЙ.

             Теофано...
   

ТЕОФАНО.

                                 Входи скорѣе, Яни:
             Я укажу гдѣ выйти безопасно.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Но отчего же было, милый другъ,
             Не выпустить меня обычнымъ ходомъ?
   

ТЕОФАНО.

             Мнѣ не хотѣлось, чтобъ узналъ Евстаѳій
             Что въ спальнѣ у меня есть тайный ходъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Ну, гдѣ ему! онъ скроменъ, какъ Никифоръ.
   

ТЕОФАНО.

             Опять за шутки! Время ль?.. Во вторыхъ,
             Тамъ на дворѣ ты могъ попасть на стражу...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Какая стража! Вѣдь Василій знаетъ
             Что я къ тебѣ всегда вхожу оттуда.
   

ТЕОФАНО.

             Но могъ вѣдь и Никифоръ приказать
             Поставить стражу...
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Врядъ ли догадался!..
   

ТЕОФАНО.

             Пойми же наконецъ, упрямый спорщикъ,
             Что былъ доносъ, что стало быть тебя
             Подсторожилъ, или встрѣтилъ кто случайно.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Да, развѣ это!
   

ТЕОФАНО.

                                 Слушай же. Гляди:
             За этой занавѣскою есть выходъ --
             Тамъ кладовая, гдѣ хранятся платья.
             И въ кладовой, какъ разъ въ углу, на право
             Есть маленькая дверь -- вотъ ключъ, возьми --
             Ты отопрешь ее, но помни, Яни,
             За нею спускъ -- четыре или пять
             Большихъ ступеней -- будь же остороженъ.
             Оттуда выйдешь ты подземнымъ ходомъ
             Почти въ томъ мѣстѣ, гдѣ на берегу
             Изъ мрамора изваяно -- какъ левъ
             Съ свирѣпой силою впился въ загривокъ
             Громадному быку...
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           И гдѣ меня
             Ждетъ не дождется вѣрный мой рыбакъ.
             И говорятъ еще что царь Никифоръ
             Предусмотрителенъ: со всѣхъ сторонъ
             Обнесъ дворецъ высокою стѣною
             Да и забылъ про берегъ!
   

ТЕОФАНО.

                                           Но,-- пора.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Не бойся: вѣрный нашъ Василій крикомъ
             Иль какъ иначе насъ предупредитъ.--
             Но, милая моя Теофано,
             Не время ли назначить день...
   

ТЕОФАНО.

             Къ чему спѣшить?.. Вѣдь близкая опасность
             Намъ не грозитъ?
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Ну, какъ сказать? Конечно
             Вторично онъ меня ужъ не сошлетъ;
             Пожалуй, и въ тюрьмѣ томить не станетъ,
             А прямо голову...
   

ТЕОФАНО.

                                 О, перестань!..
   

ЦИМИСХІЙ.

             Ты за меня не бойся: я хитеръ
             И ловокъ, увернусь... Но царь Василій,
             Твой милый сынъ,-- онъ сынъ царя Романа,
             Никифора отцомъ онъ не зоветъ...
   

ТЕОФАНО.

             Но на него руки онъ не подыметъ...
             Онъ мнѣ клялся, и онъ... грѣха боится.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Убить, онъ не убьетъ... Но ослѣпить
             Посредствомъ зажигательныхъ зеркалъ,
             Иль изуродовать въ конецъ, чтобъ мальчикъ
             Не могъ ни мужемъ быть, ни самодержцемъ.
   

ТЕОФАНО.

             Молчи, молчи!.. Но, Яни, то бы было
             Ненужнымъ и безсмысленнымъ злодѣйствомъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Когда бъ Никифоръ не любилъ родни
             И не хотѣлъ бы укрѣпить престолъ
             За братомъ Львомъ...
   

ТЕОФАНО.

                                           О, ты убьешь меня!..
             Ты лучше мнѣ скажи, тебѣ Евстаѳій
             Не говорилъ... Ну, словомъ онъ тебѣ
             На счетъ Никифора совѣта не давалъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Онъ говорилъ намекомъ, но прозрачно,
             Что лучшій выходъ -- постриженье.
   

ТЕОФАНО.

                                                     Вотъ
             Благая мысль. И ты согласенъ, Яни?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Конечно, милая... Назначь же день.
   

          ТЕОФАНО.

             Я, признаюсь тебѣ, боялась, Яни,
             Чтобъ не было кровавой катастрофы.
   

ЦИМИСХІЙ

             Какая кровь! Мерещится тебѣ!..
             Мы просто ночью, или на разсвѣтѣ
             Его захватимъ мирно въ плѣнъ, и тутъ же
             Въ дворцовой церкви пострижемъ его.
             Конечно, раньше онъ указъ подпишетъ
             Что, утомись мірскою суетою,
             Онъ уступаетъ мнѣ, иль даже проситъ
             Меня, чтобъ препоясавшись браздами
             Правленія,-- я взялъ, иль важнымъ слогомъ,
             Подѣялъ на плечи тягостное бремя
             Владѣнья царствомъ и... его женою...
             Послѣднее, признаться, тяжелѣе.
   

ТЕОФАНО.

             Нѣтъ, ты не исправимъ! Но слушай:
             Онъ больше ничего не говорилъ?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Кто онъ? Евстаѳій? Нѣтъ.
   

ТЕОФАНО.

                                           О чемъ же
             Такъ долго вы бесѣдовали съ нимъ?
   

ЦИМИСХІЙ.

             А краснорѣчіе? Ты про него
             Забыла, но не онъ. Гдѣ надо слово,
             Онъ тутъ -- цвѣтистую и длинную тираду.
   

ТЕОФАНО.

             А обо мнѣ ни слова, ни намека?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Нѣтъ, ничего... А ты ужъ ожидала
             Что онъ о красотѣ...
   

ТЕОФАНО [съ досадой].

                                           О! перестань.
             Я знаю, на меня они шипятъ
             И злобятся. Они подозрѣваютъ
             Что я за то, что долго не давали
             Согласья на мою вторую свадьбу, --
             Никифора коварно подучила
             Взять грамоту иль запись отъ сѵнода...
   

ЦИМИСХІЙ.

             О грамотѣ онъ точно говорилъ,
             И я далъ слово возвратить ее.
             А обо мнѣ?
   

ЦИМИСХІЙ.

                       О, Боже мой! ни слова.
   

ТЕОФАНО.

             Во всемъ, во всемъ меня подозрѣваютъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

             И пусть ихъ! Милая, -- вѣдь люди глупы,
             Имъ вѣрить все не хочется, что тотъ
             Или другой могъ поступить по волѣ:
             "Нѣтъ, кто-нибудь его подговорилъ,
             Нѣтъ, кто-нибудь да подучилъ навѣрно".
             Что дѣлать, другъ мой? Мы съ тобой живемъ
             Въ такое подозрительное время...
   

ТЕОФАНО.

             Скажи мнѣ, Яни: ты всегда такой,
             Или со мной, какъ съ женщиной, нарочно
             Не хочешь ни на чемъ остановиться
             И обсудить до самыхъ мелочей...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Вотъ, видишь милая Теофано,
             Люблю я, говоря о важномъ дѣлѣ,
             Его, какъ солью, пересыпать шуткой!
             Она мой мозгъ, какъ вѣтеръ, освѣжаетъ
             И не мѣшаетъ мнѣ обдумать строго,
             Какъ говорится, мѣрою и вѣсомъ.
             Притомъ, заботиться о всякихъ мелочахъ
             И не годится, и опасно даже.
             Вѣдь надо же оставить и на долю
             Измѣнчивой Фортуны, а она
             Сама причудлива и беззаботна,
             И любитъ беззаботныхъ, а не хмурыхъ.
   

ТЕОФАНО.

             Тс.! кажется шаги. Прощай.
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           А день?
             Какъ видишь, не одинъ я легкомысленъ...
   

ТЕОФАНО.

             Какъ знаешь... назначай... мнѣ все равно,
   

ЦИМИСХІЙ.

             Десятаго: черезъ четыре дня.
   

ТЕОФАНО.

             Я буду ждать всю ночь. Прощай. [Цѣлуетъ его].
   

ЦИМИСХІЙ.

                                                     Прощай. [Идетъ].
   

ТЕОФАНО.

             Постой: забылъ ночникъ. Тамъ тьма... О, вѣтеръ!

[Провожаетъ его].

             Да помни же что дверь въ углу на право.

[Цимисхій уходитъ].

             Да про ступеньки не забудь, гляди!
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Теофано [одна].

             Какъ въ немъ причудливо соединились
             Обдуманность и беззаботность. Впрочемъ,
             Онъ правъ, пожалуй: именно такихъ
             И любитъ своенравная Фортуна.
             Она вѣдь женщина: мы всѣ такія.
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Теофано, Евстаѳій.

ТЕОФАНО [у дверей].

   Почтеннѣйшій Евстаѳій, -- теперь ты можешь перейти сюда.
   

ЕВСТАѲІЙ [за сценой].

   Бѣгу, августѣйшая. [Вошелъ]. А гдѣ же?..
   

ТЕОФАНО.

   Василій? Онъ скоро придетъ. Обожди его здѣсь, почтеннѣйшій Евстаѳій, и прощай. Передай святѣйшему, что я, какъ покорнѣйшая дочь, благоговѣйно цѣлую его благословенную руку.
   

ЯВЛЕНІЕ XIV.

Евстаѳій [одинъ].

   Однако, я очутился въ довольно забавномъ или, точнѣе, въ не совсѣмъ безопасномъ положеніи. Досточтимый проэдръ по понятнымъ причинамъ не выпустилъ меня: я могу свидѣтельствовать что у благовѣрной никого не было и она никого не выпускала тайно. Но,-- но все-таки... Хотя благородный Іоаннъ и удостовѣрялъ что Василій вѣрнѣйшій его слуга... Гм., вѣрнѣйшій! Но, можетъ быть, какъ говорить комикъ, на только вѣрнѣйшій, но и вороватѣйшій? Что если онъ поставить меня предъ самодержцемъ, а облеченный въ діадему, ради испытанія истины, повелитъ предать меня истязанію? Охъ, я уже чувствую, какъ у меня захрустятъ кости.
   

ВАСИЛІЙ [на сценой, громко].

             Нѣтъ, нѣтъ! Сюда, опять сюда!
   

ЕВСТАѲІЙ.

             Вотъ и онъ...
   

ЯВЛЕНІЕ XV.

Евстаѳій, Василій, Евпраксія, Анна.

ВАСИЛІЙ.

             Вотъ и мы! А ты, почтеннѣйшій, все еще здѣсь? Ахъ, что-то скажетъ святѣйшій, узнавъ объ этомъ?.. [Нѣмая сцена].

[Занавѣсъ].

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Царицына спальня.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Теофано [одна].

             Какая ночь! Зги не видать. И снѣгъ
             Валитъ большими хлопьями. И вѣтеръ,
             Какъ бѣсноватый, воетъ и кружится...
             Но, тс! шаги... Да, да... Какъ будто кто-то
             И тяжело, и медленно ступаетъ.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Теофано, Никифоръ.

ТЕОФАНО.

             Никифоръ!..
   

НИКИФОРЪ.

                                 Я къ, тебѣ, Теофано...
             Мнѣ нынче такъ мучительно тревожно...
             Скорѣй бы проходилъ Декабрь, и съ нимъ
             Иль я, иль предсказанье обо мнѣ...
   

ТЕОФАНО.

             Но развѣ ты не могъ послать за мною?
   

НИКИФОРЪ.

             Ахъ! съ той поры, какъ добрый нашъ Василій
             Незапно заболѣлъ,-- все во дворцѣ
             Пошло верхъ дномъ. Я звалъ, и не дозвался;
             Я сталъ искать, и ни души не встрѣтилъ.
             Всѣ разбѣжались, думая, должно быть,
             Что я заснулъ. А я акаѳистъ пѣлъ...
             Охъ, тяжело! [Сѣлъ].
   

ТЕОФАНО.

                                 Послушай, если нынче
             Тебѣ такъ тяжело, то я приду
             И посижу хоть до утра съ тобою.
             Вдвоемъ спокойнѣй, и не такъ ужъ страшно:
             Вѣдь нынче ночь -- кромѣшный адъ.
   

НИКИФОРЪ.

                                                     Да, адъ.
             И вѣтеръ воетъ такъ что сердцу жутко!
             И одному въ такую ночь, безъ сна!
   

ТЕОФАНО.

             Такъ я приду и посижу съ тобою.
   

НИКИФОРЪ.

             Какъ ты добра!
   

ТЕОФАНО.

                                 Я сяду близъ постели
             И буду сказки сказывать, иль стану
             Тебѣ читать, и ты уснешь спокойно,
             Какъ маленькій, подъ пѣсню. Приходитъ?
   

НИКИФОРЪ.

             Да, милая жена, хоть мнѣ и жаль
             Тебя тревожить. Я пойду впередъ.
   

ТЕОФАНО.

             Да, да, ступай... А я сейчасъ же, слѣдомъ...
             Вотъ только косы на-ночь уберу,
             И за тобой... Не запирай же спальни...
   

НИКИФОРЪ.

             Какъ ты добра! А я тебя!-- ты помнишь?--
             Въ коварныхъ замыслахъ подозрѣвалъ...
   

ТЕОФАНО.

             И, полно вспоминать!
   

НИКИФОРЪ.

                                           Такъ я пойду. [Хочетъ встать].
             Ухъ, тяжело! Дай мнѣ вина.
   

ТЕОФАНО.

                                           Сейчасъ. [Идетъ и наливаетъ].
   

НИКИФОРЪ.

             Что ты такъ долго?
   

ТЕОФАНО.

                                 Наливаю въ кубокъ
             И ставлю на подносъ. Вотъ пей [Подноситъ].
   

НИКИФОРЪ [хочетъ взять и вдругъ отстраняетъ кубокъ].

                                                     Нѣтъ, нѣтъ!
             Ты слишкомъ долго... Можетъ быть,-- кто знаетъ?--
             Ты тамъ украдкой... такъ вотъ; двѣ, три капли...
   

ТЕОФАНО.

             Не хочешь ли я выпью все сама?
   

НИКИФОРЪ.

             Ну, пей... посмотримъ. [Она начинаетъ пить, онъ ее останавливаетъ].
                                           Нѣтъ, не надо.
             Я вѣрю, и вполнѣ.
   

ТЕОФАНО.

                                           Такъ ней: вино
             И бодрость намъ даетъ, и крѣпость,
             Какъ эпикъ говорить.
   

НИКИФОРЪ.

                                           Нѣтъ: накажу
             Себя за недовѣріе. При томъ,
             И хорошо вино, но воздержанье
             Гораздо лучше... Охъ, Декабрь!.. Прощай,
             Теофано... Пойду... [Встаетъ].
   

ТЕОФАНО.

                                           Что-жъ, приходитъ мнѣ,
             Иль нѣтъ?
   

НИКИФОРЪ.

                                 Приди. [Идетъ].
   

ТЕОФАНО.

                                           Не запирай же спальни.
   

НИКИФОРЪ [останавливаясь].

             Не запирать?.. А ты придешь, дождешься,
             Какъ я усну, да и... придушишь, ха?..
   

ТЕОФАНО.

             Не мучь себя...
   

НИКИФОРЪ.

                                 Я вѣрю, и вполнѣ.
             Ты... приходи... Иль нѣтъ!.. [Идетъ]. Декабрь, Декабрь!
   

ТЕОФАНО.

             Чего-жъ ты сталъ? иди...
   

НИКИФОРЪ [идетъ].

                                           Гони, гони! [Про себя].
             А если сзади, вдругъ... [Остановясь, быстро оглядываетъ Теофано].
             Не удалося, ха?

[Спѣшно уходитъ].

   

ЯВЛЕНІЕ III.

ТЕОФАНО [одна].

             Какое испытаніе!.. Въ началѣ
             Онъ такъ разжалобилъ меня, что я
             Чуть не расплакалась... Но онъ не могъ,
             Не утерпѣлъ, по злой своей привычкѣ,
             Не оскорбить меня. И этотъ взглядъ
             И дерзкій, и презрительный которымъ
             Меня онъ смѣрилъ съ головы до ногъ,--
             О, онъ его приберегалъ къ концу,
             Чтобъ уколоть больнѣй... Теперь, Никифоръ
             Ты выброшенъ изъ сердца у меня,
             И что бъ съ тобой сегодня ни случилось
             Въ моихъ очахъ и слёзки не найдется,
             Чтобъ выдавить насильно... Что за стукъ?..
             Иль онъ опять?.. Кто тамъ стучитъ? Войди...
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Теофано, Евпраксія.

ЕВПРАКСІЯ [за сценой].

             Я, августѣйшая...
   

ТЕОФАНО.

                                 Кто ты? Войди же. [Входитъ Евпраксія].
             Евпраксія! Какъ, ты не спишь еще?
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Ахъ, страхъ и ужасъ!..
   

ТЕОФАНО.

                                           Что тамъ? Говори же.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Неслыханное чудо, ахъ!..
   

ТЕОФАНО.

                                           Да полно
             Тебѣ вздыхать!.. Ну, говори-жъ скорѣе.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Ахъ, Господи!.. Вотъ, видишь ли, у насъ
             Сегодня пятница, а въ этотъ день
             Ужъ я всегда, всегда, по обѣщанью,--
             Повѣрь мнѣ, благовѣрная, ни разу
             Не пропустивъ,-- всегда пою канонъ
             Своей святой,-- и только-что отпѣла
             И думала ложиться спать, какъ вдругъ...
   

ТЕОФАНО.

             Да что такое?
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                 Слышу я шаги,
             Тяжелые и рѣдкіе... Вотъ такъ:
             Разъ, и потомъ не скоро: два. И снова:
             Разъ, и не скоро: два. Я дверь
             Пріотворила... Боже! самодержецъ!
             Илъ нѣтъ, не онъ, а какъ ты убѣдишься,
             Безплотный духъ во образѣ его.
   

ТЕОФАНО.

             Какіе пустяки!.. Ты чуть меня
             Не испугала.
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                 Но не духъ, такъ кто-же?
   

ТЕОФАНО.

             Онъ самъ сейчасъ былъ у меня.
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                                     Во плоти?
             Во плоти, благовѣрная?
   

ТЕОФАНО.

                                           Конечно:
             И говорилъ, и спрашивалъ вина.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Что духи говорятъ, то несомнѣнно;
             Но что бъ вина! признаться, не слыхала.
   

ТЕОФАНО.

             Поди же, успокойся и усни.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Прости мнѣ, благовѣрная! не вѣрю:
             Не станетъ царь въ глухую ночь, одинъ...
   

ТЕОФАНО.

             Ему не досталось, и стало страшно,
             И онъ пошелъ, чтобъ звать меня къ себѣ.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Нѣтъ, нѣтъ! не можетъ быть! Да онъ послалъ-бы...
   

ТЕОФАНО.

             Онъ и хотѣлъ, да некого...
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Что ты!
             Какъ некого?
   

ТЕОФАНО.

                                 Всѣ слуги разбѣжались,
             Подумавъ что онъ спитъ.
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Не вѣроятно!...
             Я за другихъ, конечно, не ручаюсь,
             Другіе разбѣгутся, но не онъ...
             Нѣтъ, нѣтъ!
   

ТЕОФАНО.

                                 Кто онъ?
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Нѣтъ, онъ не такъ воспитанъ!
             Сегодня мой племянникъ Михаилъ
             Въ ночныхъ у спальни,-- онъ не убѣжитъ.
   

ТЕОФАНО.

             И убѣжалъ, Евпраксія... Прощай-же.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Онъ, августѣйшая, воспитанъ мною...
   

ТЕОФАНО.

             Иди, и успокойся сномъ.
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Прости:
             Я, благовѣрная, еще не все
             Что видѣла, успѣла разсказать...
             Едва я успокоилась со страха,
             Какъ слышу вновь шаги...
   

ТЕОФАНО.

                                           Онъ шелъ обратно.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Обратно шелъ? Такъ скоро? Не возможно!
   

ТЕОФАНО.

             Онъ былъ недолго...
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Снова: разъ, и два!
             Онъ шелъ и -- слушай!-- у него глаза
             Какъ будто выскочить хотѣли: налились,
             А ничего не видѣли. Онъ близко
             Прошелъ, чуть локтемъ не задѣлъ меня,--
             И что же? Не видалъ меня. Будь онъ
             Живой,-- навѣрно-бъ увидалъ, но духи --
             Мнѣ говорилъ пустынный -- никого
             Не могутъ видѣть, кромѣ тѣхъ, къ кому
             Изъ ада, или...
   

ТЕОФАНО.

                                 Не замѣтилъ просто.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Нѣтъ, августѣйшая, не можетъ быть...
             Я съ поясомъ хожу уже при третьемъ,
             И сколько ни было царей, а всѣ,
             Безъ исключенья всѣ, и всякій разъ,
             Встрѣчался со мною говорили:
             "Ахъ, это ты!" иль просто: "это ты,
             Евпраксія?" И проходили мимо,
             А этотъ не сказалъ...
   

ТЕОФАНО.

                                           Ахъ, перестань!
             Ты надоѣла мнѣ; поди, усни.
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Я, благовѣрная, уйду не медля...
             Не гнѣвайся. Прощай, покойной ночи. [Уходя].
             Всѣ говорили "ахъ!", а этотъ -- нѣтъ...
             Одно, что попросилъ вина... А все же
             По утру покроплю святой водой.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Теофано, [одна].

             Несносная старуха! Наконецъ-то
             Угомонилась и ушла... А мнѣ
             Богъ знаетъ что представилось сначала;
             Что встрѣтились они, Никифоръ съ Яни,
             И между ними... И съ чего сегодня
             Не спится никому? Иль это буря
             Тревожитъ всѣхъ? [Пауза].
                                 Который часъ однако?
             Вотъ, какъ на зло, часы "остановились...
             Ахъ, правда, только захворалъ Василій,
             Все во дворцѣ у насъ пошло верхъ дномъ.
             Онъ захворалъ!.. Притворщикъ!.. Ожидаетъ
             Чѣмъ кончится... И въ случаѣ удачи
             Предъ Яни завтра станетъ извиваться,
             А не удастся -- станетъ цѣловать,
             По прежнему, царю скупую руку...
             Какъ гадки люди!.. Скучно и несносно...

[Пауза. Подходитъ къ окну].

             А буря все шумитъ, и снѣгъ мететъ...
             А на-морѣ?.. О, Боже мой!.. Неужто
             Рѣшится онъ сегодня въ лодкѣ... Нѣтъ,
             Онъ не сошелъ съ ума; нѣтъ, онъ отложитъ...
             Нѣтъ, не отложитъ онъ!.. Онъ такъ отваженъ
             И беззаботенъ... И погибнетъ онъ
             Безвременно, безславно, безполезно!..
             Изъ-за чего?-- Изъ-за меня... Да, я
             Во всемъ виновна, я одна... О, Боже!..
             Я, гадкая, распутная жена,
             Я измѣнила и дарю, и мужу...
             Зачѣмъ я слушала признанья Яни,
             Зачѣмъ его безумно полюбила?..
             О! на землѣ нѣтъ кары, чтобъ меня
             Измучить, истерзать и уничтожить!..
             Да, плачь теперь, несчастная, рыдай,
             Рви волосы, ломай до боли руки,
             И сбей съ лица всю красоту свою,--
             Ничѣмъ, ничѣмъ ты горю не поможешь,
             И не убьешь сознанья рокового,
             Что ты одна, одна во всемъ виновна...

[Предается отчаянью; затѣмъ, обезсиленная и успокоенная].

             Какъ тяжело, мучительно, несносно!..
             А буря все шумитъ, и море стонетъ...
             Нѣтъ, надо какъ нибудь себя переломитъ...
             Что дѣлать мнѣ?.. Не разъ я замѣчала,
             Что стоитъ сѣсть безъ думы за работу,
             За пяльцы, за вязанье, за. шитье,--
             И какъ бы ни было тревожно на душѣ,
             Не оставлять ее ни на мгновенье,--
             И успокоишься... Но что жъ мнѣ дѣлать?
             Я стану думать, что Фортуна любитъ
             Такихъ, какъ Яни: смѣлыхъ, беззаботныхъ,
             Да косы на-ночь убирать, да горе,
             Какъ малое дитя, баюкать пѣсней. [Поетъ].
   
                       Для меня не побоится
                       Онъ ни бури-непогоды,
                       Ни сѣдой волны могучей;
                       Онъ смѣется синю морю:

* * *

                       "Что ты хмуришься и воешь?
                       Да волной соленой хлещешь?
                       Какъ ни злись, не помѣшаешь
                       Цѣловать сегодня любы".
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Теофано, Цимисхій.

ЦИМИСХІЙ.

             Какъ видишь; нѣтъ, не помѣшало море
             И я тебя цѣлую, люба...
   

ТЕОФАНО.

                                           Ахъ!..
             Какъ ты подкрался! Какъ я испугалась...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Не бойся, милая. Какъ началось,
             Такъ кончится благополучно. Слушай:
             Помучались мы на-морѣ порядкомъ,
             Противный вѣтеръ, леденѣютъ весла...
   

ТЕОФАНО.

             И ты рѣшился въ бурю... О, безумецъ!
             Я безъ тебя ужъ плакала не мало.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Ахъ, милая! да лучше этой ночи
             Нельзя и выдумать -- другимъ нечайно
             Въ умъ не взбредетъ, что въ этакую бурю
             Найдутся смѣльчаки... Вотъ мы пристали,
             И -- надо похвалить Василья -- онъ
             Все нашихъ нынче въ стражу отрядилъ.
             А изъ другихъ, и то изъ неопасныхъ,
             Такъ кое-гдѣ, по дальнимъ уголкамъ,
             И то по одиночкѣ размѣстилъ...
             Вотъ мы на берегу. А наши ждутъ,
             Стоятъ на крышѣ; живо внизъ спустили
             Корзину, и давай на верхъ таскать...
             А съ крыши снова мы во дворъ спустились...
             Я приказалъ его искать,-- онъ нынче
             Что день перемѣняетъ свой ночлегъ.
             А самъ сюда урвался на минутку:
             Увижу, разцѣлую и бѣжать. [Цѣлуетъ ее].
   

ТЕОФАНО.

             Постой... Сегодня, ночью ужъ, Никифоръ
             Нежданно вдругъ вошелъ ко мнѣ.
   

ЦИМИСХІЙ.

                                                     Зачѣмъ?
   

ТЕОФАНО.

             Онъ говорилъ, что весь истосковался;
             Что спать не можетъ... Какъ онъ жалокъ, Яни!
             И все твердитъ: Декабрь, Декабрь, Декабрь!..
   

ЦИМИСХІЙ, [небрежно].

             А! предсказанье.-- И забыть что съ моря
             Всего удобнѣй!.. Надо учредить
             Морскую стражу, а не то, пожалуй,
             Самъ на себя укажешь путь.-- Прости,
             Я что-то не разслышалъ... Такъ Никифоръ?..
             Да, жалокъ онъ... А дальше?
   

ТЕОФАНО.

                                           Слушай, Яни...
             Дай слово мнѣ; нѣтъ, лучше поклянись
             Что ты его не тронешь...
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           Какъ не трону?
   

ТЕОФАНО.

             Ну... не убьешь.
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Господь съ тобой!.. Зачѣмъ?
             Съ чего? Причины нѣтъ. Вотъ если бъ онъ
             Вдругъ вздумалъ защищаться,-- ну тогда,
             Пожалуй, ранятъ, да и то легко...
             Насъ сорокъ, онъ одинъ...
   

ТЕОФАНО.

                                           Такъ ты клянешься?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Охотно, милая... Чѣмъ хочешь поклянусь...
             Пора однако... Безъ меня они,
             Того гляди, расправятся по свойски...
             Прощай же, милая.
   

ТЕОФАНО [бросаясь къ нему на шею].

                                           Ахъ, Яни, Яни!
   

ЦИМИСХІЙ [строго].

             Иль ты забыла о царѣ Васильѣ? [Мягче].
             Ну, ну, не плачь... Господь съ тобой... Я скоро...
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

ТЕОФАНО [одна].

             Какъ рада я что Яни слово далъ!..
             Теперь спокойнѣе. Хотя сегодня
             Никифоръ оскорбилъ меня, и я
             Была готова погубить его,
             Хваляся тѣмъ, что не найду слезинки...
             Но съ той поры,-- о Боже мой! давно ли?
             А мнѣ ужъ кажется: давнымъ давно!..--
             Такъ много я пережила, такъ много
             Перестрадала... ахъ!-- А постриженье
             Ему не въ тягость будетъ: ужъ давно
             Онъ по-монашески живетъ. И въ кельѣ
             Онъ успокоится: онъ тамъ забудетъ
             И страхъ, и подозрѣнье, отъ которыхъ
             Онъ образъ человѣка потерялъ...
             И миръ Въ душѣ! [Пауза].
                                 А Яни, гдѣ-то онъ?
             Нашелъ, иль нѣтъ?.. А что... Ахъ, Яни, Яни!..
             Безумная! ты хвастала что ты
             Пережила возможныя страданья...
             Нѣтъ! новыя и новыя мученья
             Ростутъ и близятся... Никифоръ спитъ...
             Нѣтъ, онъ въ безсонницѣ, тревожнымъ ухомъ
             Прислушиваясь къ тьмѣ... Вдругъ слышитъ онъ...
             Вотъ онъ вскочилъ, и прячется за дверь
             Съ мечемъ въ рукахъ... А Яни?-- онъ отваженъ,
             Онъ впереди... Ударъ... Онъ пораженъ,
             Онъ въ темя раненъ... онъ убитъ навѣрно...
             А если нѣтъ, тогда другой... И кровь!
             Изъ-за меня!.. Изъ-за ничтожной, слабой,
             Распущенной, грѣховной, мерзкой, злой!..
             О, Господи! въ грѣхахъ неисчислимыхъ
             Я предъ тобой виновна... О, удвой,
             Умножь въ сто разъ въ душѣ моей страданья,
             Но отврати, чтобъ пролилася кровь
             Изъ-за меня... Что это? Снова стукъ?
             Кто тамъ? Войди; войди же, наконецъ.
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Теофано, Евпраксія.

ТЕОФАНО.

             Да это ты, Евпраксія?.. А! ты
             Подсматривать за мною нанялась?
             Ты соглядать!.. Гляди, гляди же въ оба!
             Ищи любовника, и если не найдешь,
             То душу ты напрасно продавала;
             А если и найдешь, то все-жъ погибнешь?..
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Я, благовѣрная, я соглядать?..
             Я съ поясомъ хожу уже при третьемъ,
             А ни одна изъ августѣйшихъ словомъ
             Меня не оскорбляла... "Подсмотрѣть
             Хотѣла! Соглядать взялась!" Да я,
             Какъ родилась, какъ во дворцѣ, чего
             Не слѣдуетъ и вижу да не вижу...
             Охъ, охъ! Пришлось же, довелось узнать
             Такой позоръ на старости!..
   

ТЕОФАНО.

                                           Прости;
             Не плачь же, добрая моя старушка.
             Я такъ встревожена, я съ горяча...
             Не плачь же, помиримся... Вотъ рука,
             Въ знакъ примиренья, поцѣлуй ее.
   

ЕВПРАКСІЯ [цѣлуя ея руку].

             Ахъ, милая моя царица!
   

ТЕОФАНО.

                                           Полно;
             Не плачь, прости.
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                 Охъ, съ радости я плачу,
             Что довелось дожить мнѣ до того,
             Что ты меня нежданно обласкала...
             Охъ, доброта! Охъ, милость безъ конца!..
             Да я теперь готова за тебя
             Въ огонь и въ воду: пусть меня пытаютъ.
   

ТЕОФАНО.

             Чѣмъ ты встревожилась опять?
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                                     Охъ, горе!
             Охъ, горе мнѣ!
   

ТЕОФАНО.

                                 Что? иль опять видѣнье?
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Нѣтъ. Слушай, благовѣрная: вотъ я
             Вернулась отъ тебя къ себѣ; легла я
             А сонъ не-идетъ,-- чуть стану засыпать,
             А онъ опять идетъ передъ глазами:
             Разъ, и не скоро: два!.. Ну, не могу,
             Что хочешь, не могу заснуть, и полно!..
             Я вздумала племянницу взбудить,
             И съ нею посидѣть... Кричу ей: "Анна!"
             Она молчитъ. Я снова: "Анна, слышишь?"
             Отвѣта нѣтъ и въ третій. Встала я
             И подхожу къ ея постели. Что же?
             Ахъ, хитрая дѣвчонка! да она
             Подушки уложила на постель
             И одѣяломъ сверху ихъ прикрыла,--
             А гдѣ сама!
   

ТЕОФАНО.

                                 Къ подругѣ убѣжала?
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Вотъ такъ и я: "должно быть потихоньку
             Къ подругѣ ускользнула поболтать".
             И, дѣлать нечего, пошла въ осмотръ...
   

ТЕОФАНО.

             Да ты весь теремъ разбудила!..
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                                     Нѣтъ.
             Я тихо и на цыпочкахъ ходила
             И слушала у всѣхъ дверей. Нигдѣ
             Не шепчется ночная болтовня,
             Всѣ спятъ... Тутъ я туда, сюда, повсюду...
             Ночного евнуха нашла,-- но онъ,
             Заснувъ, конечно ничего не видѣлъ.
             И тутъ мнѣ вздумалось: "пойду къ царицѣ,
             Быть можетъ августѣйшая еще
             Не собралась къ супругу; доложу ей,
             И попрошу чтобъ отыскать велѣла".
   

ТЕОФАНО.

             Но гдѣ жъ?.. Постой; ты говорила
             Что твой племянникъ Михаилъ сегодня
             Въ ночныхъ у спальни?
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Да.
   

ТЕОФАНО.

                                                     И ты, вдобавокъ,
             Не вѣрила что могъ онъ убѣжать,--
             Вотъ и открылося куда онъ...
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                                     Боже!
             Такое близкое родство!.. Какъ, оба
   

ТЕОФАНО.

             Воспитанные мною вмѣстѣ, ночью,
             И адскимъ мукамъ предаютъ себя!
   

ТЕОФАНО.

             Что дѣлать?-- молоды... Но ты не безпокойся:
             Мы повѣнчаемъ ихъ; я упрошу...
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Такое близкое родство!.. Ахъ, грѣхъ!
             Ахъ, стыдъ!..
   

ТЕОФАНО [въ безпокойствѣ, сама съ собою].

                                 Но эта Анна... Да Василій
             Сказалъ мнѣ что ее подозрѣваетъ...
             И я хотѣла удалить не медля,
             Но онъ боялся, чтобъ не вышло хуже:
             "Да и не стоитъ на четыре дня".
             И вотъ...
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                 Ты, августѣйшая, въ волненьи?
   

ТЕОФАНО.

             И все по милости твоей же Анны...
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Но что жъ она?
   

ТЕОФАНО.

                                 Она продастъ меня...
             И всѣхъ погубитъ, и сама погибнетъ...
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Господь съ тобою, благовѣрная!
   

АННА [за сценой].

                                                     Пусти,
             Пусти же, евнухъ. Я спѣшу къ царицѣ!..
   

ЕВПРАКСІЯ.

             То голосъ Анны,
   

ТЕОФАНО.

                                 Прикажи впустить.
   

ЕВПРАКСІЯ [въ дверяхъ].

             Царица повелѣла пропустить.
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Теофано, Евпраксія, Анна.

АННА [бросаясь царицѣ въ ноги].

             Прости меня, царица, пожалѣй!..
             Я предъ тобой такъ много согрѣшила,
             Противъ тебя я умышляла зло,
             И какъ наказана!.. И, Боже, Боже!
   

ТЕОФАНО.

             Встань, Анна, встань... Да помоги же мнѣ,
             Евпраксія, поднять ее.
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Вставай же...
             Упрямица, бѣглянка!..
   

АННА.

                                           Я не встану,
             Пока не выплачу себѣ прощенья,
             И не омою ногъ твоихъ слезами...
   

ТЕОФАНО.

             О, ради Бога, встань...
   

ЕВПРАКСІЯ.

                                           Вставай же, Анна...
             Царица сердится... [Анна встала].
                                 О, Боже! это что?
             Да ты мальчишкою переодѣлась...
             Ахъ, стыдъ какой!
   

ТЕОФАНО [поднося ей вина].

                                 Вотъ, Анна, выпей
             И успокойся [Анна пьетъ]. Говори теперь...
   

АННА [цѣлуя руку царицѣ].

             О, добрая царица! А вѣдь я
             Тебя задумала...
   

ТЕОФАНО.

                                 Скорѣе къ дѣлу.
   

ЕВПРАКСІЯ [схвативъ Анну за руку].

             Нѣтъ, ты скажи: откуда это платье?
   

АННА.

             Я, эти дни, какъ будто помѣшалась
             Что суждено спасти мнѣ самодержца...
             И нынче, какъ узнала что мой братъ
             Въ ночныхъ у спальни, я рѣшила мигомъ
             Что вмѣстѣ съ нимъ пробуду эту ночь...
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Безстыдница!
   

АННА.

                                 Какъ я пришла къ нему
             И стала умолять, чтобъ онъ позволилъ
             Съ нимъ ночь пробыть, онъ долго не рѣшался...
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Достойный мальчикъ!
   

АННА.

                                           Наконецъ придумалъ,
             Чтобъ я одѣлася какъ онъ... Сейчасъ же
             Мы побѣжали въ комнату къ нему,
             И тамъ...
   

ЕВПРАКСІЯ.

                       О, стыдъ! ужъ лучше бъ промолчала.
   

ТЕОФАНО.

             Да замолчи жъ, Евпраксія...
   

АННА.

                                                     И только
             Мы воротились съ нимъ, какъ царь идетъ.
             Онъ подошелъ къ намъ и сказалъ: "Спасибо,
             Что не покинули меня какъ всѣ;
             Спасибо, Михаилъ,-- а это кто?"
             Тутъ братъ солгалъ, что я его племянникъ
             И нынче въ первый разъ... Я покраснѣла,
             А царь сказалъ: "Какой стыдливый мальчикъ!"
             И потрепалъ меня по подбородку.
             "Смотрите жъ, дѣти, не шумите очень,
             Я спать хочу," прибавилъ царь, и слѣдомъ
             Прошелъ къ себѣ. Мы сѣли потихоньку,
             Прижавшися другъ къ другу, и боялись
             Словечко проронить, и такъ заснули...
   

ЕВПРАКСІЯ [съ умиленіемъ].

             Невинные!
   

ТЕОФАНО.

                       Но дальше, дальше.
   

АННА.

                                                     Вдругъ
             Мы слышимъ сквозь дрему: шаги, шаги,
             Толпа валитъ, а передъ нею евнухъ
             Съ горящимъ факеломъ. "Царь здѣсь", шепнулъ онъ,
             И указалъ на спальню. Всѣ толпой
             Туда какъ ринутся!.. И я за ними,
             Но у дверей свирѣпый воинъ, съ гнѣвомъ
             Меня толкнулъ, проскрежетавъ: "нельзя"...
             Я слышу въ спальнѣ шумъ, и брань, и крики:
             "Сюда, Леонъ; тащи его сюда".
             И снова все затихло. И не знаю,
   

ТЕОФАНО.

             Послышалось, почудилось ли мнѣ,
             Но точно кто-то съ тяжкимъ, тяжкимъ вздохомъ
             Съ трудомъ сказалъ: "Пречистая! спаси".
   

ЕВПРАКСІЯ.

             Спаси насъ, Господи!
   

ТЕОФАНО.

                                           Ахъ! дальше, дальше...
   

АННА.

             Вдругъ новая толпа, и крикъ: "Дорогу,
             Дорогу самодержцу". Я прижалась
             Къ стѣнѣ, и предо мной прошелъ
             Красивый воинъ съ рыжей бородою
             И точно въ ухо кто шепнулъ: "Цимисхій!"
   

ТЕОФАНО.

             Ахъ, Боже мой! Скорѣй, иль я умру...
   

АННА.

             Теперь ужъ дверь была открыта. Я
             Вошла, кой-какъ протискалась впередъ...
             Цимисхій возсѣдалъ на царскомъ ложѣ,
             А передъ нимъ, простертый на полу,
             На войлокѣ и красномъ, и кровавомъ...
   

ТЕОФАНО.

             Онъ раненъ?
   

АННА.

                       Да, вотъ тутъ надъ бровью... Кровь...
   

ТЕОФАНО.

             Но въ памяти?
   

АННА.

                                 О, да...
   

ТЕОФАНО.

                                           Ахъ! слава Богу.
   

АННА.

             Цимисхій, обратясь къ царю, сказалъ:
             "А, это ты, тиранъ несправедливый!
             Ты позабылъ мое благодѣянье
             И увлеченный завистью и страхомъ,
             Ты унижалъ, ты презиралъ меня
             За то, что я храбрѣй и даровитѣй,
             И выше родомъ, и врагамъ страшнѣй,
             Чѣмъ ты. Ты удалилъ отъ дѣлъ, ты въ ссылку
             Меня, какъ въ гробъ, заколотилъ живого.
             Теперь въ моей ты власти, и никто
             Тебя изъ рукъ моихъ теперь не вырветъ!..
             Ну, говори что можешь въ оправданье!" --
             Я не разслышала отвѣтъ царя...
             Но вдругъ Цимисхій яростно вскричалъ
             И бросясь на-полъ дерзкою рукою
             За бороду его схватилъ, и дернулъ...
   

ТЕОФАНО.

             И ты не лжешь?
   

АННА.

                                 Клянусь, не лгу, царица...
   

ТЕОФАНО.

             И... что за тѣмъ?
   

АННА.

                                 Когда онъ утомился
             Отъ варварскихъ мучительствъ, или ими
             Насытился,-- а царь все это время
             Молился вслухъ -- Цимисхій вдругъ вскочилъ
             И наступивъ ему ногой на грудь, рукой
             За мечъ схватился. Всѣ съ свирѣпымъ ревомъ,
             Оружіемъ гремя и потрясая,
             Какъ бросятся къ царю!..
   

ТЕОФАНО.

                                           О! что за ужасъ!
             И онъ убить? убитъ?
   

АННА.

                                           Не знаю. Я,
             Какъ обезумѣвъ, бросилась впередъ
             Съ ребячьимъ визгомъ... Но какой-то воинъ,
             Вскричавъ: "Ты здѣсь зачѣмъ, мальчишка,-- вонъ!"
             Меня схватилъ за правое плечо
             И вышвырнулъ изъ спальни. Я не знала,
             Что дѣлать мнѣ... Вдругъ въ темной головѣ
             Блеснуло молніей: "бѣги къ царицѣ
             И разскажи"... И я стремглавъ пустилась...

[Бросаясь къ теткѣ].

             Ахъ, тетя, тетя! я сейчасъ умру.
   

ТЕОФАНО.

             Веди ее, Евпраксія, веди
             И уложи...
   

ЕВПРАКСІЯ [ведя Анну].

                                 Пойдемъ, пойдемъ, бѣдняжка!
             И какъ рѣшилась ты, какъ ты посмѣла...
   

АННА.

             Ахъ, тетушка! мнѣ страшно такъ хотѣлось
             Пощеголять въ пурпурныхъ туфляхъ...
   

ЯВЛЕНІЕ X.

ТЕОФАНО [одна].

                                                               Боже!
             Иль нѣтъ конца мученьямъ и не будетъ?
             Ахъ, Яни, Яни!.. Какъ ты опозорилъ,
             Какъ низко уронилъ себя!.. О, ужасъ!
             Надъ раненымъ, надъ мертвымъ надругаться...
             И все-то, все-то по моей винѣ!..
             Да! если-бъ я, какъ звалъ меня Никифоръ,
             Пошла за нимъ,-- иной бы былъ конецъ.
             Но я обидѣлась, я страшно оскорбилась,
             Что онъ посмѣлъ подумать, будто я
             Иль отравлю, или ножомъ украдкой...
             А я предъ нимъ была совсѣмъ невинна!
             Совсѣмъ, совсѣмъ! Я только, сговорясь
             Съ любовникомъ, его хотѣла мирно,
             Сведя съ престола, въ монастырь упрятать!!...
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Теофано, Цимисхій [въ красной обуви].

ЦИМИСХІЙ.

             Все кончено. Взгляни, Теофано:
             Я царь и самодержецъ.
   

ТЕОФАНО.

                                           Живъ Никифоръ?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Ахъ, милая! Не по моей винѣ...
             Леонъ Валантъ пробилъ его насквозь...
   

ТЕОФАНО.

             А ты надъ нимъ, надъ мертвымъ не ругался?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Кто могъ сказать?
   

ТЕОФАНО.

                                 О! кто бы ни сказалъ...
             Гдѣ честь твоя была и умъ, и храбрость,
             Когда, его съ ругательствомъ схвативъ
             За бороду, ты нагло издѣвался?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Я гнѣвенъ былъ: гнѣвъ не разборчивъ въ средствахъ.
   

ТЕОФАНО.

             Но чѣмъ же могъ тебя онъ прогнѣвить?
             Тѣмъ что молился вслухъ?
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           Ты лжешь.
   

ТЕОФАНО.

                                                               Не ты ли?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Когда ему сказалъ я: "говори
             Что можешь въ оправданье",-- онъ меня
             Послѣднимъ словомъ обругалъ, какого
             Не вынесъ бы нижайшій изъ людей...
   

ТЕОФАНО.

             А ты, ты не бранилъ его?
   

ЦИМИСХІЙ, [царственно].

                                           Молчать!
             Какъ смѣешь ты допрашивать меня?
             Иль ты меня, какъ властная царица,
             Себѣ заставишь отвѣчать?
   

ТЕОФАНО.

                                           Заставлю.
   

ЦИМИСХІЙ, [съ простою досадою].

             О! перестань... Благодари меня
             Что я не допустилъ,-- иль люди
             Его бы искромсали за меня
             Въ мельчайшіе куски...
   

ТЕОФАНО.

                                           Великій подвигъ!
             Самъ надругался, а другимъ -- нельзя,
             Не смѣть!..
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Ты замолчишь ли?..
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Теофано, Цимисхій, спѣшно входитъ Леонъ Валантъ.

ЛЕОНЪ.

                                                     Самодержецъ,--
             Мятежъ поднялся. У стѣны народъ,
             Ломаютъ ворота... А впереди
             Левъ, царскій братъ. Онъ дико вопитъ,
             И проклинаетъ самого себя,
             И голоситъ, что онъ царя сгубилъ...
             Что съ вечера ему письмо прислали
             Что нынче въ ночь,-- но заигравшись въ кости
             Онъ позабылъ прочесть, и вспомнилъ только...
   

ЦИМИСХІЙ.

             А вы тамъ что? Иль въ кости заигрались?
             Иль не нашлось стрѣлы чтобъ Льва умѣтить?
   

ЛЕОНЪ.

             Смутились мы... народъ...
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           Я васъ смущусь!..
             Срубите голову царю, и вздѣвъ
             На длинное копье съ высокой башни,
             Иль со стѣны народу покажите
             При свѣтѣ факеловъ. И ты увидишь,
             Какъ глупые бараны побѣгутъ.
             Гляди же, самъ сруби, Леонъ. Ступай.
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Теофанъ, Цимисхій.

ЦИМИСХІЙ.

             Прощай, Теофано.
   

ТЕОФАНО.

             Жестокосердый!
             Иль мало надругательства?..
   

ЦИМИСХІЙ.

                                           Въ мятежахъ
             Не время мягкосердымъ быть. Пусть знаютъ,
             Что не охотникъ я до глупыхъ шутокъ...
             И что ему! Онъ мертвый!..
   

ТЕОФАНО.

                                           Отмѣни
             Приказъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 О, никогда!
   

ТЕОФАНО, [схвативъ его за руку.]

                                           Я умоляю,--
             Иль знай...
   

ЦИМИСХІЙ.

                       Довольно. Я спѣшу. Прощай.

[Хочетъ поцѣловать ее].

ТЕОФАНО [отталкивая его].

             Оставь меня,-- ты пахнешь кровью, Каинъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

             А! такъ-то ты,-- гляди, Теофано!
   

ТЕОФАНО.

             И ты гляди! Тиранъ, злодѣй, убійца...

[Нѣмая сцена].

Занавѣсъ.

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Золотая палата. Передъ трономъ занавѣсъ опущенъ.

   

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Сенаторы наполняютъ палату. Входятъ новые, здороваются, составляютъ группы, расходятся и т. д. Густой гулъ. Главныхъ группъ три: I. Склиръ, Мануилъ, маститый старикъ Евлампій, къ Склиру постоянно съ низкими поклонами подходятъ все новые и новые сенаторы; II. Аргиръ, Агаѳангелъ, и еще нѣсколько; III. Спиридонъ, толстякъ, и Евгеній съ друзьями. Никита бродитъ между сенаторами, вездѣ подсматривая и подслушивая.

[Первая группа].

СКЛИРЪ.

             Невольно вспомнить: плачъ былъ въ вечеру,
             По утру радость.
   

ЕВЛАМПІЙ.

                                 Да!
   

МАНУИЛЪ.

                                           Я на разсвѣтѣ
             Разбуженъ былъ трубой...
   

ЕВЛАМПІЙ.

                                           Какъ? повтори.
   

МАНУИЛЪ.

             Разбуженъ былъ трубой. Бѣгу къ окну:
             Цимисхій на конѣ, а впереди
             И позади его -- отрядъ безсмертныхъ.
             Испуганный, нечесаный народъ
             Кругомъ толпится, и бирючъ кричитъ:
             "Кто вздумаетъ мятежничать и грабить,
             Сегодня жъ голову долой!"
   

СКЛИРЪ.

                                           Умно;
             Какъ и вчерашній случай съ головою.
             Что чернь-то распускать! Она готова...
   

ЕВЛАМПІЙ.

             А? да! согласенъ.
   

МАНУИЛЪ.

                                 Ничего не слышитъ
             А любитъ говорить.
   

ЕВЛАМПІЙ.

                                           Какъ? повтори.
   

МАНУИЛЪ [съ почтительнымъ жестомъ].

             Спроси глухого.
   

ЕВЛАМПІЙ.

                                 Да!
   

СКЛИРЪ.

                                           А нашъ Василій,
             Какъ ни хитеръ, а захворалъ не кстати.
   

МАНУИЛЪ.

             Кто? проэдръ? Нѣтъ, сановнѣйшій, здоровъ:
             Онъ былъ съ царемъ на улицѣ, самъ видѣлъ.
   

СКЛИРЪ.

             Гм., ловокъ!
   

[Вторая группа].

АРГИРЪ.

                                 Выбрали же ночку!
   

АГАѲАНГЕЛЪ.

             Цимисхій ничего не устрашится!
   

НИКИТА [подлетая].

             Что, что вы о царѣ?
   

АГАѲАНГЕЛЪ.

                                 Я говорю
             Что новый самодержецъ щедръ безъ мѣры.
   

АРГИРЪ.

             Какъ жаль что въ Декабрѣ!.. Далеко до Святой!..
             Страстного четверга и не дождешься!
   

АГАѲАНГЕЛЪ.

             Но, можетъ быть, по случаю вступленья,
             Подарочки, хоть небольшіе, будутъ
             Намъ, славословящимъ.
   

АРГИРЪ.

                                           Ахъ, хорошо бъ
             И намъ, не славословящимъ! Да гдѣ!
   

[Третья группа].

СПИРИДОНЪ.

             Моя жена, почтеннѣйшій Евгеній,
             Какъ услыхала что царемъ Цимисхій,
             Чуть не сошла съ ума, ей ей; кричитъ:
             "Ахъ, наконецъ надумались на небѣ
             Въ цари красавца!"
   

ЕВГЕНІЙ.

                                 Что жъ, она прелестна,
             А онъ хорошенькихъ не пропускаетъ.
   

СПИРИДОНЪ.

             Мнѣ кстати бы... Да жаль: Теофано...
             И не повѣришь: всѣ, кому я долженъ,
             Какъ сговорилися, съ утра до ночи
             Такъ вотъ и рвутъ, такъ вотъ и рвутъ на части...
   

[Вторая группа].

АГАѲАНГЕЛЪ.

             Почтеннѣйшій Никита! что ты къ намъ,
             Какъ пьявка присосался,-- ты пошелъ бы
             Другихъ подслушивать да соглядать!..
   

НИКИТА [отходя].

             Я памятливъ, любезнѣйшій. Запомни.
   

[Первая группа].

СКЛИРЪ.

             Что говоришь! Никифоръ былъ безспорно
             Великій полководецъ...
   

ЕВЛАМПІЙ.

                                           А? согласенъ!
   

СКЛИРЪ.

             Я повторяю что покойный былъ
             Великій полководецъ,-- но какъ царь!
             Тяжелый человѣкъ: привязчивъ, скупъ
             И подозрителенъ... Развелъ вдобавокъ...
   

ЕВЛАМПІЙ.

             Согласенъ. Да!
   

СКЛИРЪ.

                                 Наушниковъ ораву.
   

МАНУИЛЪ.

             Вотъ кстати къ намъ одинъ и подплываетъ...
   

НИКИТА [подходя].

             Сказали мнѣ, почтенный Мануилъ,
             Что ты сегодня храбрость славословишь?
   

МАНУИЛЪ.

             А что тебѣ?
   

НИКИТА.

                                 Досталося не трусу.
   

МАНУИЛЪ.

             Охъ, не досталось бы тебѣ, сладчайшій,
             О честности, иль вѣрности...
   

СКЛИРЪ.

                                           Какъ вѣрность?..
             Я вѣрность нынче буду славословить!..
   

АГАѲАНГЕЛЪ [подходя].

             Досталось же тебѣ, сановный Склиръ.
   

СКЛИРЪ.

             А что?
   

АГАѲАНГЕЛЪ.

                       Охъ, затруднительная тема!
             Мнѣ "общее",-- я радъ. Но вѣрность, нѣтъ!
             Я не желалъ бы...
   

СКЛИРЪ.

                                 О!.. а ночь въ шатрѣ?..
             Когда къ Никифору пришелъ Цимисхій?..
             Вотъ ты увидишь, какъ я разовью... [Декламируя].
             "Средь тьмы ночной ты вѣренъ былъ царю,
             И возсіялъ намъ свѣтлою звѣздою!"
             Я возглашу о томъ...
   

ЕВЛАМПІЙ.

                                           А? Да! согласенъ.
   

СКЛИРЪ.

             Я разовью...
   

НИКИТА.

                                 О, превозможетъ Склиръ
             Всѣ затрудненія!.. Витія славный!
             Нашъ новый Демосѳенъ!..
   

СКЛИРЪ [не смотря на Никиту].

                                           Спасибо, другъ.
   

МАНУИЛЪ [Никитѣ].

                                                               Пошелъ!..
             Иль ты не видишь, Склиръ?
   

СКЛИРЪ [Никитѣ, черезъ плечо].

                                           Наушникъ подлый...

[Никита быстро отходитъ].

АГАѲАНГЕЛЪ.

             Пойти, Аргиру разсказать, какъ снова... [Идетъ].
   

[Третья группа].

НИКИТА [подлетая къ нимъ].

             Вы слышали? Самъ Склиръ меня назвалъ
             Своимъ милѣйшимъ и вѣрнѣйшимъ другомъ.
   

ЕВГЕНІЙ.

             Подальше, другъ. Я не люблю ушастыхъ.
   

СПИРИДОНЪ.

             Ну, что ты на него!
   

ЕВГЕНІЙ.

                                           И не повѣришь:
             Изъ-за него чуть не попалъ въ темницу.
   

НИКИТА.

             Какая клевета!
   

ЕВГЕНІЙ [Спиридону].

                                 Еще дождется;
             Ему, какъ Малу, ухо отрублю.

[Никита ускользаетъ].

СПИРИДОНЪ.

             Какъ онъ вспорхнулъ!.. И за-ухо схватился!

[Никита подлетаетъ къ первому встрѣчному, и что-то ему говоритъ съ жаромъ, указывая на Склира].

   

[Вторая группа].

АРГИРЪ.

             Кто этотъ черный, тамъ въ углу, не знаешь?
   

АГАѲАНГЕЛЪ.

             Изъ новыхъ, Вурцъ...
   

АРГИРЪ.

                                 А! Изъ вчерашнихъ? Ну, --
             Разбойникъ чистый. Ты вглядись въ лицо.
   

АГАѲАНГЕЛЪ.

             Онъ свойственникъ царю. Гляди, потише...
   

АРГИРЪ.

             Какъ? свойственникъ? Пойти да поклониться...

[Расходятся].

Первая группа].

МАНУИЛЪ.

             Что, старика убрали?
   

СКЛИРЪ.

                                           Нѣтъ, еще
             Не погребенъ... Но къ ночи, вѣроятно.
   

МАНУИЛЪ.

             А самъ принялъ помазанье?
   

СКЛИРЪ.

                                                     Да, утромъ.
   

ЕВЛАМПІЙ.

             А? Да! согласенъ.
   

СКЛИРЪ [тише].

                                 Мнѣ передавали
             Что предъ помазаньемъ -- не знаю, правда ль, --
             Святѣйшій предписалъ ему два, три
             Секретныя условія...
   

МАНУИЛЪ [также].

                                           Возможно.
             Вѣдь онъ Теофано терпѣть не можетъ,
             И эта грамота была для нихъ!
   

АГАѲАНГЕЛЪ [подходя].

             Вотъ нашъ старикъ твердилъ все про Декабрь...
   

МАНУИЛЪ.

             Да, что ни говори, а предсказанье
             Исполнилось какъ разъ.
   

СКЛИРЪ.

                                           Какъ говорится:
             Обмолвившись, сказалъ лгунишка правду.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣ же; Василій.

ВАСИЛІЙ [у занавѣса].

             Почтеннѣйшій синклитъ!

[Съ равныхъ сторонъ].

                                           Тс! проэдръ, проэдръ!

[Утихаютъ, и расходятся на двѣ стороны].

ВАСИЛІЙ.

             Почтеннѣйшій синклитъ! прошу васъ стать
             Въ два полукруга.

[Сенаторы становятся въ два полукруга, по отношенію въ трону].

                                 И, согласно чину,
             Скрестивши руки, голову склоня,
             Стоять недвижно, съ трепетомъ и страхомъ.

[Сенаторы исполняютъ].

             Уже подвиглися дари. Спѣшите,
             Скорѣй, ровнѣй! [Обходя и осматривая].
                                 Почтенный Спиридонъ!
             Ты слишкомъ выставилъ животъ.
   

СПИРИДОНЪ.

                                                     Бѣда
             Мнѣ съ нимъ! Надуть и гордъ, и непослушенъ!
   

ВАСИЛІЙ.

             Почтеннѣйшій Евлампій! ты ужъ слишкомъ
             Повѣсилъ голову.
   

ЕВЛАМПІЙ [когда Василій уже далеко].

                                 А? Да! согласенъ.
   

ВАСИЛІЙ.

             Почтеннѣйшій Никита! Ты глядишь
             Ужъ черезъ-чуръ сурово. На лицѣ
             Такъ и стоитъ что миновало время,
             Какъ всѣмъ отъ скудости жилося плохо,--
             За то наушникамъ жилось богато.
   

НИКИТА.

             О, досточтимый проэдръ! ты -- всѣ знаютъ --
             Поклонникъ комика, и любишь шутки.
   

ВАСИЛІЙ.

             Теперь... да, кажется, что все изящно,
             Красиво, стройно И согласно чину.-- [Торжественно].
             Патрицій Спиридонъ! ты держишь руки
             Не на груди, какъ чинъ велитъ, на чревѣ...
   

СПИРИДОНЪ.

             Гдѣ жъ грудь мнѣ взять? Одинъ животъ остался!

[Приближающаяся музыка.

ВАСИЛІЙ.

             Тс! музыка... Се шествуютъ цари.

[Сенаторы какъ бы окаменѣваютъ въ своихъ позахъ, и уже не измѣняютъ ихъ, оставаясь живой картиной, не взирая ни на какія перепетіи дѣйствія; при чемъ, понятно, при переходѣ Цимисхія съ трона на авансцену, они медленно, какъ статуи на пьедесталахъ, повертываются въ его сторону].

   

ЯВЛЕНІЕ III.

Занавѣсъ передъ трономъ подымается. Открывается престолъ, окруженный равнонародной стражей: греки, русскіе, германцы, арабы, негры и т. п.

Тѣ же; на престолѣ: Цимисхій и по лѣвую его руку Царь Василій. Проедръ Василій, подойдя къ подножію престола, земно кланяется Цимисхію, затѣмъ восходитъ по ступенямъ, цѣлуетъ его руку и поклонясь въ поясъ царю Василію, цѣлуетъ его ногу, спустясь, онъ становится на нижней ступени помоста, на сторонѣ Цимисхія. Музыка смолкаетъ.

ВАСИЛІЙ.

             Благочестивѣйшій, самодержавный
             Великій Іоаннъ, -- передъ тобою
             Стоитъ синклитъ съ склоненной головой,
             Не смѣя на тебя взирать очами,
             И ожидаетъ съ трепетомъ и страхомъ
             Чтобъ ты, самодержавнѣйшій владыко,
             Ему дозволилъ, въ благости твоей,
             Къ престолу приступить благоговѣйно
             И богоравное свершая поклоненье
             Себя на многи лѣта славословить.--
             Соизволяешь ли?
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Соизволяю.
   

ВАСИЛІЙ.

             Патрицій Агаеангелъ!!
   

АГАѲАНГЕЛЪ
[какъ ранѣе проэдръ, и затѣмъ ставъ по сторону царя Василія].

                                           Передъ тобою
             Великимъ богоравнымъ самодержцемъ
             Вселенная смущеніемъ объята.
             Тебѣ подобныхъ не видалъ отъ вѣка
             Сей древній градъ и сей чертогъ златой.
             Его Господь отъ горнихъ странъ воззвалъ,
             Отъ крайняго востока онъ воздвигнутъ
             Да царствуетъ до западныхъ предѣловъ!
             Возрадуйтесь, синклитъ: потомокъ
             Царей древнѣйшихъ на землѣ, -- сидитъ
             На высочайшемъ изъ земныхъ престоловъ.
             Воскликните хвалу и многи лѣта
             Едиными устами славословя!
             Хвалите, воинство и клиръ, и люди,
             И близкіе, и дальніе народы!
             Хвалите всѣ его согласнымъ хоромъ,
             Хвалите въ трубахъ, бубнахъ и брганахъ,
             Хвалите и въ кимвалахъ сладкозвучныхъ,
             Хвалите и въ кимвалахъ восклицанья!

[Торжественная музыка, подъ которую хоръ повторяетъ четыре послѣдніе стиха; Агаѳангелъ, послѣ земнаго поклона, отходитъ на свое мѣсто].

ВАСИЛІЙ.

             Патрицій Мануилъ!
   

МАНУИЛЪ [подобно Агаѳангелу].

                                           Передъ тобою,
             Великимъ, богоравнымъ самодержцемъ,
             Весь міръ подсолнечный блѣднѣетъ въ страхѣ.
             Возрадуйся и вознесися духомъ
             Счастливѣйшій изъ всѣхъ, народъ ромейскій!
             На среброкованномъ твоемъ престолѣ
             Возсѣлъ храбрѣйшій изъ земныхъ вождей.
             Какъ твердый щитъ тебя онъ оградитъ
             И защититъ, какъ крѣпкая ограда.
             Се, мощный левъ; се, пардусъ быстроногій,
             Предъ коимъ всѣ враги бѣгутъ со страхомъ:
             Предъ нимъ дрожали злые агаряне,
             Предъ нимъ и тавроскиѳы затрепещутъ!
             Звени, кимвалъ, тревоги бодрый вѣстникъ!
             Звучи, труба, сзывающая войско,
             Обрадуй насъ блистаніемъ побѣды!

[Воинственная музыка, подъ которую хоръ повторяетъ три послѣдніе стиха. Мануилъ, послѣ земнаго поклона, отходитъ на свое мѣсто].

ВАСИЛІЙ.

             Патрицій Склиръ!
   

СКЛИРЪ [какъ ранѣе другіе].

                                 Передъ тобой, владыко,
             Великій, богоравный самодержецъ,
             Мои уста отъ страха нѣмотствуютъ,
             Но сердце мнѣ велитъ тебя прославить.
             Дерзаю нынѣ вѣрность славословить!..
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣ же; Теофано.

ТЕОФАНО.

             Нѣтъ, не тебѣ,-- а я возславлю вѣрность,
             Тирана, захватившаго престолъ...
             Вы, оробѣлые и подлые рабы,
             Предъ нимъ дрожите, блѣдные отъ страха,
             А вашъ вчерашній царь и самодержецъ
             Еще лишенъ святого погребенья!
             Вы въ свѣтлыя одежды облеклись,--
             Обнажено его честное тѣло
             И на дворѣ валяется, какъ падаль!..
             И только я,-- я, горькая вдова,
             Я, женщина безъ силы и безъ власти,
             Лишенная и мужа, и престола,
             Одѣтая въ смиренную одежду
             Предъ гнуснобеззаконнымъ постриженьемъ,
             Дерзаю обличить цареубійцу...
   

ЦИМИСХІЙ.

             Довольно! вырви злобный свой языкъ
             И онѣмѣй передъ величьемъ трона:
             Я царь и самодержецъ полновластный!
             Помазаньемъ елея я омытъ
             Отъ всѣхъ грѣховъ и вольныхъ, и невольныхъ.
             И прошлое мое не подлежитъ
             Суду -- не только на землѣ, на небѣ!
             Я избранъ Провидѣніемъ: по волѣ
             Его, я въ діадему облеченъ.

[Пауза. Онъ встаетъ, и постепенно сходя съ трона].

             Теперь, когда ты укротила злобу
             И обуздала свой языкъ безумный,--
             Я, въ состраданіи къ твоей печали
             Съ почтеніемъ, какъ къ царственной вдовѣ,
             Любвеобильно снисхожу съ престола,
             И выслушать готовъ твои желанья. [Сошелъ].
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             Позволь и мнѣ сойти. Я, дядя Яни,
             Еще не цѣловалъ сегодня мамы.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Сойди, мой царь. [Тотъ спѣшно сходитъ].
   

ТЕОФАНО [бросаясь къ сыну].

                                 О, милый мой Василій!
             Мой сынъ и царь! о, мой защитникъ вѣрный!
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             Ты, мама, не сердись на дядю Яни:
             Онъ добрый. Сколько онъ принесъ
             Сегодня мнѣ подарковъ драгоцѣнныхъ!
             Никифоръ ничего мнѣ не дарилъ...
   

ТЕОФАНО, лаская сына.

             И ты подкупленъ имъ, мой бѣдный мальчикъ!
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             И не ласкалъ. А если приласкаетъ,
             Всегда ужъ подъ конецъ такое скажетъ,
             Что такъ бы вотъ!.. А дядя Яни -- знаешь?--
             Онъ обѣщалъ мнѣ взять съ собой въ походъ.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Теофано,-- скажи свои желанья,
             И я клянусь передъ синклитомъ: все,
             Возможное въ предѣлахъ царской власти,
             Исполнить свято. Пусть твой сынъ и царь,
             Чье право прирожденное на тронъ
             Оберегаю я,-- пусть онъ судьей
             Межъ нами будетъ. Слушай, царь Василій!
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             О, я въ судѣ не покривлю душою,
             Клянусь синклитомъ и тобою, царь!
   

ТЕОФАНО.

             А матерью не хочешь и поклясться?
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             Клянуся милой мамою моей.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Теофано,-- ты смѣло и свободно,
             Но безъ неистовствъ, можешь говорить.
   

ТЕОФАНО.

             А если я потребую, чтобъ ты
             Цареубійцу предалъ лютой казни?
   

ЦИМИСХІЙ.

             Святѣйшій патріархъ, духовной властью
             Потребовалъ, чтобъ я назвалъ убійцу,--
             И покорился я безпрекословно:
             Леонъ Валантъ, чьей дерзкою рукой
             Былъ святотатственно сраженъ Никифоръ,--
             Ужъ преданъ казни.
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

                                 Слышишь? слышишь, мама?
   

ТЕОФАНО.

             Но если ты не похищалъ престола
             И не виновенъ самъ въ цареубійствѣ,--
             За что же я, сообщница твоя,
             Наказана безвинно и жестоко?
             Ты не порфиру мнѣ прислалъ сегодня,
             А черную отшельницы одежду;
             Не свадебнымъ вѣнцомъ меня украсилъ,
             А этимъ ненавистнымъ клобукомъ,
             Который я срываю съ головы
             И предъ тобой топчу, какъ наглый символъ
             Твоей преступной и проклятой власти!..
   

ЦИМИСХІЙ.

             Я понимаю гнѣвный твой порывъ
             И рѣзкій крикъ души твоей скорбящей,--
             Но будь умѣрена въ своихъ словахъ;
             Не забывай что ты передъ царемъ,
             Предъ общимъ нашимъ и судьей, и сыномъ!
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             Ахъ, мама, успокойся на минуту
             И выслушай царя и самодержца!
   

ТЕОФАНО.

             Пусть говорить что можетъ въ оправданье,
             Но истины не обращаетъ въ ложь.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Не я прислалъ тебѣ клобукъ смиренный
             И черную отшельницы одежду,--
             Святѣйшій патріархъ духовной властью,
             На основаніи святыхъ каноновъ,
             Не разрѣшилъ тебѣ вступленья въ бракъ,
             И повелѣлъ мнѣ -- удалить тебя.
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             Вотъ видишь, мама, царь и не виновенъ:
             Ослушаться святѣйшаго грѣшно.
   

ТЕОФАНО [заливаясь слезами].

             И ты противъ меня!.. И ты, мой сынъ,
             Ему въ угоду осудилъ меня!
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ.

             Ахъ, мама! я, ей ей, не виноватъ:
             Я разсудилъ по правдѣ и закону.
             А мы тебя, не бойся, не забудемъ
             И станемъ навѣщать тебя, и часто...
             Не правда-ль, дядя?
   

ЦИМИСХІЙ.

                                 Правда, царь Василій.
   

ТЕОФАНО.

             О, милый сынъ! Прощай, прощай на вѣкъ!
             Я умерла, я за-живо отпѣта!..
             Я захлебнулася въ своихъ слезахъ!..
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ [удерживая слезы].

             Ахъ, мама, милая! Не плачь, не то --
             Я самъ расплачусь... а судьѣ -- нельзя.
   

ЦИМИСХІЙ.

             Теофано,-- клянусь передъ синклитомъ,
             Что силы всей моей души отнынѣ
             Я обращу на царственное дѣло:
             На то, чтобъ сыну твоему умножить
             Его владѣнія; чтобъ укрѣпить
             Въ его рукахъ и скипетръ, и державу,--
             И воспитать его царемъ, достойнымъ
             Высокаго ромейскаго престола.
   

ТЕОФАНО [со смиреніемъ].

             Благодарю тебя.
   

ЦАРЬ ВАСИЛІЙ [схвативъ Цимисхія за руку, и цѣлуя ее].

                                 О, дядя Яни!
   

ЦИМИСХІЙ [положивъ руку на голову царя Василія].

             Еще клянусь, что въ царственныхъ заботахъ
             Забуду я о женской красотѣ,
             И не одну изъ благородныхъ дѣвъ
             Своей женой не назову до гроба.
             Довольна ль ты, Теофано?
   

ТЕОФАНО [съ радостнымъ и вмѣстѣ отчаяннымъ вскрикомъ].

                                           Довольна...

Занавѣсъ.

   13 авг. 1888 г.
   Мыза Таборъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru