Аннотация: Аркадий Аверченко в "Прагер Прессе"
Еще один проект Мой визит в Берлин
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 13. Рассказы циника
М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2015.
Аркадий Аверченко в "Прагер Прессе"
Еще один проект
Мой визит в Берлин
АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО В "ПРАГЕР ПРЕССЕ"
Нам удалось привлечь известного русского писателя Аркадия Аверченко, постоянно проживающего в Праге, к постоянному сотрудничеству с нашим изданием.
С этого воскресенья в постоянной рубрике "Аверченко и мир" мы будем представлять читателям ранее нигде не опубликованные произведения Аверченко. Кроме того, на наших страницах будут публиковаться фельетоны этого автора.
Поскольку сейчас нашим читателям приходится сталкиваться с этим именем почти каждое утро, мы решили напечатать это интервью, чтобы ближе представить Аверченко.
Писатель, среднего возраста, еще недавно брюнет, мужчина с ярким, открытым лицом, охотно ответил на все наши вопросы:
-- Ваша национальность?
-- До революции одесские евреи говорили обо мне: "Аверченко так хорошо пишет, потому что он еврей", а черносотенцы писали: "Аверченко пишет хорошо, хотя он еврей". Я должен сознаться в том, что я ввел в заблуждение и тех, и других: я русский.
-- Давно ли вы пишете?
-- С тех пор, как меня печатают.
-- Вы женаты?
-- Я холост. Да, и настолько одинок, что у меня даже нет детей. Довольно редкое явление для человека, который их так любит.
-- Чем вам больше всего нравится заниматься?
-- Курить.
-- Но ведь курение сокращает жизнь...
-- Вы совершенно правы. Вы видите, я курю и мне 38 лет. Если бы не курил, мне было бы 50.
-- Где вы учились?
-- В прямом смысле этого слова -- нигде. Мальчишкой я видел слишком много плачущих школьников, и это произвело на меня такое сильное впечатление, что я заявил родителям: "У меня слабое зрение. Если вы отправите меня учиться -- я ослепну". Опасаясь за мое здоровье, родители после этого разговора оставили меня под севастопольским солнцем, и я впитал столько его лучей, что их хватит и для уважаемых читателей "Prager Presse". Если угодно, их достаточно даже для вечернего выпуска...
-- Как вы относитесь к большевикам?
-- С восхищением. Если бы не они, я никогда бы не смог работать в такой симпатичной газете, как ваша.
-- Вы очень добры. А как большевики относятся к вам?
-- Они тоже очень любят меня. Как гурман устрицы. Увидев перед собой устрицы, он их глотает. Но, как и все устрицы, я скользкий. И вот -- я здесь. Я вам более того скажу: большевики девять раз приговорили меня к смерти. Был бы и десятый раз, но я терпеть не могу юбилеев.
-- Последний вопрос: Какой режим вы бы желали в будущем России?
-- Такой, при котором мне можно было бы больше не писать.
* * *
Вот, в основном, идеи, привычки и вкусы человека, с которым читатель "Prager Presse" теперь будет часто встречаться на страницах этой газеты.
Еще один проект
Я сидел в ресторане и задумчиво пил пиво. Ко мне подсели два чеха и спросили: "Вы, вероятно, русский?"
"Как вы угадали?"
"Вы совершенно не умеете пить пиво. Если вам приносят свежую кружку пива, вы должны сразу отпить столько, чтобы с одной стороны пиво доходило до края кружки, а с другой -- до верхнего ребра донышка. И только потом вы можете пить его так, как вам нравится".
"Благодарю вас. Такой способ мне очень подходит".
"Ну а как дела у вас в России?"
"Спасибо, отвратительно".
"Но ведь много русских было репатриировано?"
"Я знаю. А с другой стороны, советское правительство выслало много русских за границу".
"Это невозможно".
"Вполне возможно. Месяц назад за границу были высланы профессора и ученые, и совсем недавно последовала вторая группа, численностью в полроты".
Первый чех скептически махнул рукой.
"Почему же из России высылают ученых и профессоров и приглашают туда казаков?"
"Этого я не могу знать".
"Эти перевозки, должно быть, стоят очень дорого. Какой же тогда в них смысл?"
Второй чех хлопнул меня по плечу и заговорил, озаренный идеей.
"Послушайте! Чем, с точки зрения советского правительства, профессор отличается от казака?"
"Для советского правительства разница только в том, что профессора носят черные костюмы, а казаки одеты в мундиры и голубые брюки с зелеными лампасами. Во всем остальном перед советским правительством они равны".
"Замечательно! Это очень сильно упрощает все дело. И для чего тогда нужно терять время с пересылкой туда-сюда и тратить на нее столько усилий? Достаточно бы было, если бы с профессоров сняли их костюмы и послали их за границу. Казакам за границей нужно только снять мундиры и голубые брюки с лампасами и репатриировать их в Россию. В России профессора только наденут голубые брюки, а заграничные казаки наденут черные костюмы... Это же так просто!"
Первый чех поджал губы, подумал и энергично покачал головой.
"Твой проект невыполним".
"Почему?"
"С одних снимут голубые брюки, с других черные и отошлют их... А что будут делать казаки и профессора все это время!? Ведь и у одних, и у других только по одной паре".
Вот так в ночь с 24 на 25 ноября развалился замечательный проект, который был бы в состоянии упорядочить коммунистический хаос.
Мой визит в Берлин
Один коллега из газеты мне советовал: "Поезжайте в Берлин, вам нужно развлечься".
Сейчас, когда я побывал в Берлине, мне этот коллега напоминает кладбищенского сторожа, который в повести Джерома К. Джерома советует одному господину: "Молодой человек, вам необходимо развлечься: сходите на наше кладбище и полюбуйтесь моей великолепной коллекцией черепов..."
* * *
В Берлине скучно.
"Неладно что-то в Датском королевстве", говаривал покойный Шекспир.
Все кругом унылые, все чего-то ждут... Чего?
Сначала я решил, что все ждали моего приезда, но потом понял, что, наоборот, все с нетерпением ожидают, когда я уеду, потому что, в самом деле, своим прекрасным настроением я выделялся на общем фоне, как распущенный павлиний хвост среди хмурых сов и сычей.
* * *
Я сидел в цирке Буша. Цирк как-то побледнел, облез. На арене -- клоун. Шутит. А шутки такие угрюмые, будто у него за полгода квартира не оплачена. И общество похихикивает так скучно, так уныло, что сразу видно: сегодня хлеб подорожал еще на десять марок.
Сравниваю Прагу с Берлином: в Праге все стремится снизу вверх, от грусти и тоски к бодрости, к расцвету, к красоте живой жизни; в Берлине все ползет вниз, все рушится: валюта, настроение, надежды.
* * *
Впервые за два года я увидел в Берлине живого русского коммуниста...
"Смотри-ка, -- схватил я за руку приятеля, -- настоящий коммунист из Чека. Я знал его еще в России".
"Ну и что же? Что ты так разволновался?"
"Прости, но он ведь свободно ходит по улице! Как это возможно? У нас в Праге бы этого не позволили!.."
"Ага! Зато здесь их больше, чем блох на собаке. И вот перед нами коммунист, и вон тот, и тот, что идет с нами рядом..."
"Но как на это смотрят немцы? Ведь эти красные парни все в крови..."
"Знаешь... Немцы стали дальтониками!"
* * *
Впервые, выехав из Чехии, я оценил прелести чешской валюты.
Чешская крона... Все кругом называли меня кронпринцем, а себя скромно маркграфами.
Я действительно жил, как принц: на автомобиле на другой конец города за две кроны? Пожалуйста! Сто сигарет за три кроны? Будьте добры! Однажды я по неопытности попросил в ларьке спичек на крону... (ну много ли их будет? три или четыре коробка?) Мне вручили сто пятьдесят коробков, так что я ушел, прогибаясь под тяжестью приобретенного и три дня потом освещал и топил весь Шарлоттенбург своими спичками. Своей квартирной хозяйке я платил в марках... Но однажды в приступе вполне объяснимой гордости я издалека помахал перед ней стокроновой банкнотой.
Он побледнела, покачнулась, как громом ударенная, издала невразумительный стон и бросилась прочь из комнаты, схватившись за голову руками...
Потом она вернулась. На лице ее еще были следы пережитого потрясения; в руках она держала бумажку.
"Что это?"
"Простите, господин, я совсем забыла: с вас причитается еще 260 марок за свет".
Я сдержанно улыбнулся (что значат для меня, чехословака, две кроны).
"Пожалуйста, возьмите".
Она снова покачнулась, застенала, снова выбежала из комнаты, снова вернулась... На лице у нее отражалась робкая боязнь -- не огрею ли я по нему стулом, -- в руках она держала бумажку...
"Что еще?"
"Простите, я забыла, за смену перины на обычное одеяло -- 130 марок".
Я улыбнулся еще сдержаннее.
"Не бегайте так часто туда-сюда, это дурно скажется на вашем здоровье и подсадит сердце. Давайте я лучше помогу вам и заплачу за все сразу. Пишите: за пропитывание потолка табачным дымом -- 150; за хождение по ковру -- 100; за пение вальса из "Баядеры" по утрам -- 200; за 15 нажатий электрического звонка по пять марок -- 75; за два подмигивания служанке -- 50, всего 575 марок... Вот вам 1000 марок -- и исчезните".
Огромными скачками вылетела радостная квартирная хозяйка из комнаты... Судя по всему, побежала купить дом на Курфюрстенштрассе.
Так живут в Берлине кронпринцы.
* * *
Я уезжал -- и те же серые осунувшиеся лица бурлили и бессильно оседали вокруг меня.
А вот и пограничная станция Подмокли -- родная сторона! Смех, шутки. Таможенный чиновник останавливает меня у выхода...
"Русский?! Боже мой! Я сам говорю по-русски, я был легионером. Русские -- прекрасные люди, идите! Счастливого пути!"
Да будет благословенна страна, где настоящую здоровую политику делают не только дипломаты, но и простые люди.
КОММЕНТАРИИ
Аркадий Аверченко в "Прагер прессе"
Arkadij Awertschenko in der "Prager Presse" // Prager Presse, 16.9.1922, перевод с немецкого языка Анны Хлебиной.
С. 390. Вы видите, я курю и мне 38 лет. -- В 1922 году писателю, родившемуся в 1880-м, было 42 года. По неизвестной причине с момента прибытия в Чехословакию он намеренно занижал свой возраст на четыре года -- как в многочисленных заявлениях для прессы, так и в официальных документах.
-- Где вы учились?
-- В прямом смысле этого слова -- нигде. -- Еще один из мифов, распространявшихся Аверченко вокруг своей биографии. В действительности, он учился в реальном училище, но вынужден был его оставить по семейным обстоятельствам.
... большевики девять раз приговорили меня к смерти. -- Еще один миф, видимо, специально для европейских читателей.
Еще один проект
Ark. Awertschenko. Noch ein Projekt // Prager Presse, 12.1922, перевод с немецкого языка Софии Осиповой.
С. 391. Почему же из России высылают ученых и профессоров и приглашают туда казаков? -- Репатриация в Россию казаков из частей Русской армии при ликвидации лагерей на территории Турции и на острове Лемнос состоялась в 1921 году. Высылка интеллигенции, получившая название "Философский пароход", началась в июне 1922 г., в сентябре и ноябре того же года из Петрограда в Штетин были отправлены специальными рейсами два парохода, часть пассажиров которых вместе с семьями обосновалась в Праге.
Мой визит в Берлин
Arkadij Awertschenko. Mein Besuch in Berlin // Prager Presse, 11.1922, перевод с чешского языка Анны Хлебиной по: Praha a Berlin / Arkadij Avercenko. Praha a Cechové, Praha, Stanislav Minarik. 1923, S. 42-45.
С 392. ...в повести Джерома К. Джерома -- юмористическая повесть Джерома Клапка Джерома "Трое в лодке, не считая собаки", далее цитируется по переводу с английского М. Салье.
Я сидел в цирке Буша. -- Пауль Буш (1850-1927) -- знаменитый немецкий артист цирка, дрессировщик и успешный предприниматель. Ему принадлежали четыре цирка, в том числе в Берлине и Вене.
С. 393. Прости, но он ведь свободно ходит по улице! Как это возможно? У нас в Праге бы этого не позволили!.. -- В Праге в начале и середине 1920-х годов коммунистическое движение не поощрялось, были скандалы с поимкой советских шпионов и провокаторов.
...Все... называли меня кронпринцем, а себя скромно маркграфами. -- Кронпринц -- титул пристолонасдия в Германии и Австро-Венгрии. Маркграф -- граф марки пограничного округа -- марки в Франкском государстве VIII-IX вв., занимавшем в раннем Средневековье почти всю западную часть Центральной Европы. Разумеется Аверченко просто иронизирует, используя названия валют Чехии и Германии.
С. 394. ...пограничная станция Подмокли. -- Чешек. Podmokly, нем. Bodenbach -- когда-то городок, с 1942 года один из районов приграничного чешского города Дечин, первая станция при въезде в Чехию со стороны Дрездена.