Аверченко Аркадий Тимофеевич
От сицилиста через социалиста к сицилисту

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.
   Т. 10. В дни Содома и Гоморры
   М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2017.
   

ОТ СИЦИЛИСТА ЧЕРЕЗ СОЦИАЛИСТА К СИЦИЛИСТУ

Фельетон

   
   Быть социалистом для русского интеллигента -- это все равно, что быть Рюриковичем для русского дворянина.

(Не помню, кто сказал. Да это и не важно)

I

   До революции мужицкая Россия социалиста не знала. Мужицкой России был известен только сицилист.
   Впервые это слово вошло в мое сознание, когда мне было 6 лет, и произнесли это слово уста моей няньки, простой доброй деревенской бабы.
   -- Аннушка... Ты видела что-нибудь страшное? -- спросил я однажды, прижимаясь щекой к ее могучей теплой груди.
   -- Видела, Аркашенька. Как не видеть.
   -- Что уж ты видела?
   -- Сицилиста видела.
   Будто кто-то костлявой холодной лапой провел по моей спине...
   Я прижался ближе к надежной груди и дрожащими от ужаса губами прошептал:
   -- А кто же он такой?
   -- Он-то? В очках, как леший.
   -- А что он делает?
   -- А в деревнях колобродят они.
   -- Кого... чего?
   -- Колобродят. (Какое страшное слово! Не просто бродят, а колобродят). Придет такой анафема и сунет зажигательное стеклышко в соломенную крышу.
   -- А зачем?
   -- А для пожару.
   -- А пожар зачем?
   -- Вот тебе раз -- зачем! Чтоб люди погорели.
   Даже та примитивная логика, которая была в то время отпущена мне Провидением для обихода, не удовлетворилась этим объяснением.
   -- Погорели, погорели, -- недоумевающе пробормотал я. -- Это мало, что погорели. А ему это для чего нужно?
   -- Сицилисту-то?
   -- Ну, да.
   Она снисходительно потрепала меня тяжелой рукой по хрупкому плечику.
   -- Ему, брат, все нужно. Прискачет, накрутит делов, да и дальше. А ты спал бы скорей, а?
   -- А он в нашу крышу стекло не всунет?
   -- Еще чего! В городу-то? В железную-то?
   -- В очках? -- переспросил я.
   -- Он-то? В очках.
   -- Патлатый?
   -- Патлатый. А спал бы ты, Аркашенька, а?
   Легко сказать -- спи! Напугала меня, дура, до родимчика, а потом спи.
   Главное, меня пугало то, что поступкам сицилиста нельзя было дать никакого объяснения.
   Пришел, сунул в крышу зажигательное стеклышко и запрыгал дальше.
   Страшные люди водятся на суше!

-----

   Потом уже, когда я подрос, мне случилось разговориться со своим учителем -- радикально настроенным хохлом Павлюком.
   -- Кондрат Иваныч! А что такое со-ци-а-лист?
   -- О-о, брат... Это не твоего умишка дело! Это люди, которые хотят, чтобы всем одинаково хорошо жилось!
   Я ехидно спросил:
   -- А правда, что они зажигательные стекла в соломенные крыши в деревнях подкладывают?
   Глубокое изумление написалось на заросшем черными волосами лице.
   -- Для чего?
   -- Чтоб пожар был.
   -- Какой дурак тебе это сказал?
   -- Один господин, -- соврал я, болея душой за бесхитростную няньку.
   -- Преогромный болванище твой этот господин.
   Этот краткий, но выразительный разговор в корне изменил мое мнение о социалисте, но деревня, очевидно, еще долго питалась легендой о подкладывании зажигательных стекол.
   Потому что отношение деревни к сицилисту было прямолинейное: изловив, его убивали.
   А он, кроткое существо не от мира сего, безропотно терпел эти гонения и при первой же возможности "шел в народ".
   И до того был он прост и бесхитростен, что даже не прибегал к переодеванию, к мимикрии, что умела делать самая простая древесная бабочка или мелкая разная рыбешка, принимая в минуту опасности цвет окружающей ее среды... Нет! Сицилист, -- как был в высоких сапогах, очках, с длинными волосами, -- так он и шел "в народ", крича всей своей натурой:
   -- Вот он, братцы, я! Любите и жалуйте.
   Неизвестно, почему, но темная деревня не любила си-- цилиста и не жаловала.
   Его гнали. На него устраивались облавы.
   -- Игнашка, слышал? К попу к нашему, грят, сицилист приехамши.
   -- Да что ты! Ах, мать честная! Попомнит же он у нас... Где он сейчас?
   -- А вон, вишь ты, вышел, за огородами чивой-то с ребятами разговор разговаривает.
   -- Разговаривает? А к начальству ежели его предоставить -- будет он разговаривать? Заходи оттелева, гони его на меня, а мы с Кузькой тут его переймем. Во-во. Держи его, лови! О-го-го! У-лю-лю!.. Вали его на землю, крути руки!
   И вершила темная жестокая деревня темное жестокое дело, и расплывалась черным липким пятном деревенская страшная бессмыслица.
   

II

   И вдруг -- одним поворотом могучего рычага загнанный, забитый сицилист сразу вознесся на недосягаемую высоту, и сразу же короновался из сицилистов в Социалисты Его Величества Русского Народа.
   О, Боже! Бриллианты, цветы, кружева... Красные флаги, марсельеза, алые банты и поцелуи. Брешко-Брешковскую носят на руках, Троцкого носят на руках, Ленина встречают войска со знаменами.
   Потом все немного перепуталось
   
   "Мчатся, сшиблись в общем крике"...
   
   Потом все перепуталось еще больше...
   Как сказал тот же поэт о результате этой живописной схватки:
   
   "Делибаш уже на пике,
   А казак без головы".
   
   Но, потеряв голову, социалистический казак не опустил рук, наоборот, написав на своем знамени "Грабь награбленное", бодро зашагал в темную дремлющую деревню.
   И вот уже:
   
   "Идут мужики и несут топоры --
   Что-то страшное будет..."
   
   И вот уже претворен волей судьбы этот нарочито дурацкий стишок из "Бесов" Достоевского -- в настоящую живую жизнь: пришли мужики с топорами и сделали нечто страшное... Разоряли культурные имения, резали племенной скот, рубили бессмысленно и дико рояли, картины, редкие оранжереи...
   Прошло еще немного времени -- и вот уже социалистический "беднейший мужик" с топором в руке превращается в мелкого деревенского буржуя и кулака, и вот уже против него посылаются отряды самых настоящих социалистов -- уже безо всякой фальши и подделки, но зато с пулеметами.
   И снова, снова "мчатся", и снова, снова "сшиблись в общем крике".
   Снова на деревню пришел социалист, и снова грянет своеобразная реставрация: снова социалист будет декоро-- нован в "сицилиста".
   И, боюсь я, скоро, до чрезвычайности скоро, наступит то время, когда выбежит на середину деревенской улицы растрепанный мужичонка и гаркнет на всю улицу:
   -- Православные, сицилиста поймал!
   -- Вяжи его, -- грянет вся остальная растрепанная полупьяная Русь. -- Бей его, волоки на начальство!
   -- Заходи оттелева, гони его на меня, крути руки за спину...
   И замкнется на многое множество темных русских лет железный круг: от сицилиста через социалиста к сицилисту...
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Новый Сатирикон. 1918. No 14 (июнь).
   Брешко-Брешковскую носят на руках... -- Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская (1844-1934) была в те времена необычайно популярной фигурой. Еще в молодости она, оставив семью, ушла в революцию, всю жизнь оставаясь верной своему выбору. Начав с увлечения анархизмом П. Кропоткина, радикализировалась, стояла у истоков партии эсеров и Боевой организации Г. Гершуни, пестовала будущих террористов -- И. Каляева, Е. Созонова, Б. Савинкова. Много лет провела на каторге и в ссылке, эмигрировала. Вернувшись на родину в Первую революцию, была выдана Азефом, и снова -- многолетняя сибирская ссылка. Но популярности она не утратила, и после Февраля спецвагон со знаменитой политкаторжанкой приезжал встречать сам Керенский, в союзе с которым и продолжилась ее борьба за народное счастье.
   Брешко-Брешковская стала одним из символов своего времени, был даже снят агитфильм "Бабушка русской революции". Октябрь сильно поправевшая Екатерина Константиновна встретила негативно, но, не преуспев в борьбе с узурпаторами государственной власти, отбыла в эмиграцию.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

как играть на губной гармошке
Рейтинг@Mail.ru