Аверченко Аркадий Тимофеевич
Болотные туманы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.
   Т. 10. В дни Содома и Гоморры
   М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2017.
   

БОЛОТНЫЕ ТУМАНЫ

   Сейчас большевики хотят возродить русскую армию, сделать ее вновь сильной и мощной.
   Оглянемся назад...
   Я вижу, как по площади, мерно и аппетитно отбивая шаг, идет рота солдат. Все молодцеватые, подтянутые, с такими мило-серьезными русскими лицами. Штыки ружей -- как нарисованные на фоне бледно-голубого зимнего неба, погоны, если на них посмотреть, прищурив один глаз, вытянулись в прямую нитку. Как по линейке.
   Подходит, поскрипывая по снегу щеголеватыми сапогами, ротный -- и застоявшийся морозный воздух рвет звонкое:
   -- Ррота, стой! Смир-р-рно!
   Р-раз!
   Отчетливый стук одного общего сапога.
   Замерли. На диво слаженная машина сразу, от одного маленького поворота винтика, -- стала!
   -- Здорово, р-ребята! -- весело поблескивая бойкими глазами, рвет ротный.
   -- А-рр, а-пп, ап-п, ап-п! -- рубит на диво слаженная машина.
   -- Доценко! У третьего с правого фланга нет пуговицы... Ты чего смотришь? Под ружье захотел?
   -- Так что, наверное, только что оборвалась, ваше благородие!
   -- Ты мне поговори! Ежели пуговица хорошо пришита -- как она сама оборвется? Чтоб у меня это -- последний раз!
   -- Слушаю-с! Ваше! Благородие!!
   И офицер не сердится, и солдат не испугался -- просто надо же, раз беспорядок.
   В машине должно быть все пригнано до последнего винтика. Вот потому-то, когда человеческая машина будет двинута в атаку на другую такую же вражескую машину, -- машина застучит, запыхтит и, рявкнув "ура!", всем своим машинным корпусом ринется вперед.
   -- P-ряды вздвой!!
   Рраз! Два! Три!
   Идеальный механизм!
   И вдруг, оглядываясь мысленно назад, вижу я, как из кривого переулка выходит на площадь трусливая, крадущаяся, как шакал, фигура штатского.
   Он подходит, озираясь, сзади к стройной шеренге и начинает нашептывать что-то -- одному, другому, третьему...
   Солдаты переглядываются, начинают хихикать, подталкивают друг друга локтями, шеренга ломается, скручивается и... чудесное превращение!
   Шапки сдвинуты на затылок, шинель одним краем волочится по земле, походка развинченная...
   Растерянный офицер что-то кричит, бегает от одного к другому, уговаривает.
   Его отпихивают. Молодой солдат с сонным веснушчатым лицом лениво поднимает винтовку и стреляет в своего офицера.
   Падает офицер, ставя красную точку на первом этапе "социальной революции".
   Сделав свое дело, штатский человек снова уползает в кривой темный переулок, но и без него кипит организационная работа: уже одна часть "на диво слаженной машины" взвалила на плечи сундучки и мешки и, пробивая прикладом окно вагона, лезет внутрь на голову буржуя -- тяга домой! Уже другая часть примостилась тут же на площади с корзинками, ларьками, просто с коробками папирос -- второй этап "социальной революции". Уже третья часть поймала жалкого, беспомощного буржуя и тянет с него шубу, уже звенят бутылки разбитых погребов -- третий и последний этап "социальной революции".
   И опять вижу я, как, крадучись и по-шакальи виляя задом, выходит человечек в штатском, сокрушенно оглядывается и говорит, разведя руками:
   -- Где же наша армия? Ах, жалость!.. Товарищи! Объявляю священную войну против империалистов! Организуйтесь, товарищи! Да здравствует дисциплина!
   Гляжу я на него -- шакал, форменный шакал. Уткнул морду в труп и с наслаждением разворачивает лапой выпавшие внутренности.
   -- "Священная война"!
   На-кось, выкуси!

* * *

   Когда я был маленький, мой отец имел в Севастополе три бакалейных лавки.
   Хорошее было время... Могу сказать с гордостью, что я вырос на руках черноморских матросов. Они -- большие, плечистые, с шеями мощными и стройными, как колонны -- приходили к отцу покупать для судовых команд товары, и я, как живой мяч, все время переходил из одних рук в другие. Как я их любил, этих огромных здоровяков!
   Так было уютно и безопасно покоиться на их твердых руках, по которым шариками бегали развитые крепкие мускулы; такие широкие, как прибрежные скалы, мышцы груди, такие могучие, не стесненные воротниками, шеи.
   Тонкая "голланка" трещит от малейшего движения стальных рычагов рук, а матрос подбрасывает меня к потолку темной лавки и голосом, привыкшим к конкуренции с воем шторма, кричит:
   -- Любишь так? Не боишься?!
   Еще бы! Да это приятнее перекидных качелей.
   От матросов так приятно пахло махоркой и здоровым молодым потом, что я, свернувшись на теплых руках калачиком, часами слушал их непонятные разговоры с отцом о макаронах, чае и свечах.
   И они мне делали чудесные подарки. Морских коньков с закрученным спиралью хвостом, ракушки, а большей частью -- огромные акварельные рисунки броненосцев и миноносок, где недостаток искусства живописца скрашивался изумительной точностью деталей, -- целая паутина вантов и рей, и "все", как с гордостью говорил мой простодушный отец, "все на своем месте"...
   Не было на свете чудеснее человека, чем черноморский матрос, когда он шел по узеньким севастопольским улицам в снежно-белом костюме, немного наклонив вперед прекрасную голову на бычачьей шее и переваливаясь с ноги на ногу с какой-то львиной грацией. С правой стороны брюк -- обязательный огромный желвак -- это карман, набитый семечками. За спиной теплый ветерок чуть-чуть вздымает черные ленты шапки, а если сбоку шагает товарищ, то оба идут, обязательно обнявшись -- такая уж мода.
   Как я любил вас, мои милые жилистые черноморские орлы, мои дорогие друзья!
   Но... из грязного вонючего переулка, вихляя задом, выполз шакал, шепнул вам два страшных по своей простоте и доступности словечка -- и вот уже полетели на Малаховой кургане головы ваших благородных офицеров, и носите вы по притихшим от ужаса славным севастопольским улицам эти головы, насадив их на обагренные святой кровью штыки...
   Львы превратились в шакалов, орлы -- в коршунов-стервятников, а где вы, которые баюкали меня в теплых ласковых объятиях -- слышите ли вы меня, чуете ли, что делают дети ваши, черноморские "орлята"?
   Нет! Нет! Пусть не на них кровь мучеников -- бедные они, темные, задуренные, затуманенные люди!
   Видите вы эту шакалью морду, которая хохочет во мраке? На ней кровь.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Новый Сатирикон. 1918. No 2.
   ...и вот уже полетели на Малаховом кургане головы ваших благородных офицеров... -- в декабре 1917 г. Малахов курган был местом бессудных массовых расправ революционных матросов с офицерской "гидрой контрреволюции". В числе жертв -- начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал М. Каськов, начальник местной школы юнг контр-адмирал А. Александров, командир Севастопольского порта вице-адмирал П. Новицкий и многие другие. Один из случайно уцелевших, лейтенант А.Ф. Ульянин, вспоминал впоследствии: "Никто не думал, что, живя в Севастополе, мы находимся в клетке с кровожадными зверями..."
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru