Растакого-то числа уличная жизнь города Петрограда текла своим обычным порядком. Извозчики цеплялись колесами за предохранительные решетки трамваев и немедленно же обрушивались на вагоновожатых отборной, круто замешанной бранью. Вагоновожатые отвечали не менее увесисто, стараясь в то же время увернуться от проворного извозчичьего кнута, который мелькал перед самой вагоновожатой физиономией.
Извозчичьи седоки ругали трамвайную публику, потому что презирали ее, а трамвайная публика обливала извозчичьих седоков самой сочной бранью, ибо трамвайная публика мучительно завидовала извозчичьим седокам.
-- Награбила денег, акула, вот и разъезжаешь на извозчиках! На фонаре скоро будешь болтаться, а не на извозчиках ездить!
Пешеходы не вмешивались в эти классовые распри и если ругались, то строго придерживаясь своего круга. Ругались только друг с другом, пешеход с пешеходом:
-- Куда тебя черти несут?! Чуть с ног не сбил, арестант этакий!..
-- Вот ты у меня поговори еще! Идешь как колода: рот распялил до ушей, галок считаешь.
-- Я тебе -- на галок! Я тебе зубы все пересчитаю!..
-- Свои придержи! Как бы не высыпались.
А на неизмеримой высоте, почти над самым Невским, парил аэроплан.
И пилот его, в кожаной куртке и шапке с наушниками, был, вероятно, единственный человек, который ни с кем не ругался: вблизи не было другого пилота.
* * *
Растакого-то числа петроградская уличная жизнь мирно текла по своему обычному руслу.
Погребальная процессия, пересекая в одном месте Невский проспект, столкнулась с целой вереницей ломовиков. Передний ломовик, рыжий, страшный детина, сделал так, что его лошадь очень ловко отрезала заднюю половину погребальной процессии от передней, так что покойник остался позади, а принадлежащие ему по праву венки и прочее поехали вперед.
-- Куда прешь, рыжий дьявол, -- заорал факельщик, замахиваясь факелом на ломовика. -- Не видишь нешто -- покойника везем?!
-- А что он за цаца такая, твой покойник, -- взревел ломовик. -- Сдай назад, сдай назад!!!
-- Дай ему факелом по морде, -- негодующе вскричал другой факельщик. -- Осади, рыжий!!. Чтоб тебе с твоей лошадью подохнуть!! В самого покойника оглоблей въехал!.. Осади!
-- Много вас тут, покойников, будет ездить, -- проревел ломовик. -- Да перед каждым еще осаживать!.. Подвинь гробик-то влево.
-- Вот этим бы гробиком тебя -- да по шее, -- вступился родственник покойного.
Поднялся невероятный шум и крик... Все смешалось, сбилось в кучу.
Крышка гроба тихо пошевелилась, потом приподнялась... Бледное сердитое лицо выглянуло из гроба.
-- И что это за народ проклятый, -- с сердцем сказал покойник, перекидывая одну ногу через край гроба. -- Похорониться даже не дадут как следует. Послушайте, ей! Вы распорядитель похорон? Вот что, голубчик... Я лучше пешком дойду, сторож мне там укажет место... Сил моих нету ехать при таких условиях! А вы тут распутывайтесь как знаете.
И, растолкав сцепившихся факельщиков и ломовиков, тихо побрел по улице.
А петроградская уличная жизнь по-прежнему мирно текла в своих обычных берегах...
* * *
И вдруг, среди этого мирного течения, случилось такое невероятное событие, что очевидцы его даже кулаками глаза протерли: не сонное ли это видение?..
Случилось нижеследующее на углу Невского и Караванной, -- очевидцы это твердо запомнили и точно так же показали потом и интервьюерам.
Было вот что: по Невскому проезжал на извозчике господин в котелке. И вдруг ветер ни с того ни с сего злобно дунул (в Петрограде и ветер беспричинно злобен) -- и у проезжавшего господина котелок слетел с головы, покатившись по неровной торцовой мостовой куда-то вдаль.
Сначала было все как обычно: господин растерянно схватился за обнаженную голову, публика на тротуаре весело и радостно засмеялась, извозчик, ехавший сзади, постарался направить свою лошадь так, чтобы она наступила копытом на котелок... Но тот же ветер откатил котелок от ног лошади и подбросил под ноги мальчишки, несшего на голове какую-то кладь... Мальчишка, конечно, ударом ноги отбросил котелок обратно на мостовую, но... тут-то начинается самое удивительное, самое неслыханное, еще более удивительное, чем случай с обидевшимся на порядки покойником.
Именно: когда котелок, подпрыгивая, покатился назад на мостовую, из толпы гулявших по тротуару выбежал худощавый молодой человек и погнался за котелком.
Тот же беспричинно злобный, по петроградской манере, ветер гнал котелок все дальше и дальше по направлению к Аничкову мосту, но у молодого человека была разумная воля и ловкость, которой ни у котелка, ни у ветра не было: на углу Фонтанки и Невского молодой человек догнал котелок, поднял его и, обмахнув платком пыль и сор, приставшие к полям, понес его владельцу.
Около последнего собралась уже огромная толпа, с напряженным интересов следившая за непонятными, странными поступками молодого человека.
Шли оживленные толки, но мнения разделились.
-- Я знаю, зачем он побежал, -- говорил суетливый прохожий. -- Догонит котелок, поднимет, плюнет в него, бросит и побежит дальше.
-- Ну, это вы слишком от него большого остроумия захотели, -- возразил другой. -- Просто он, догнав котелок, наступит на него ногой, продавит и пойдет дальше по своим делам.
-- А, может быть, он и не за котелком побежал, -- высказал предположение третий. -- А просто увидел вдали знакомого и бросился догонять, чтобы дать ему по морде.
-- А не вытащил ли он у кого-нибудь из нас кошелек и не бросился ли он просто бежать, независимо от кошелька?..
-- У тебя вытащишь, -- критически заметил первый. -- Ты, кажется, сам такой, что не прочь рукой в чужой карман прыгнуть.
-- А вы моей палки еще не пробовали?
-- Что?!! Да я, т-т...
Но тут, как по волшебству, все споры прекратились, и толпа молча, с глубоким изумлением стала следить за странными эволюциями молодого человека...
Он приблизился к господину, продолжавшему в растерянности сидеть на извозчике, вежливо поклонился ему и подал шляпу.
Все оцепенели.
-- Молодой человек! -- хриплым от волнения голосом спросил господин. -- Зачем вы это сделали?..
-- Что именно? -- удивился молодой человек.
-- Зачем вы погнались за моей шляпой?
-- Как зачем? Чтобы поймать ее и отдать вам.
Глубокое волнение захватило дыхание господина на извозчике.
-- Молодой человек! Вы, вероятно, нездешний?
-- Да, я только вчера приехал. А что?
-- Молодой человек! Я не верю своим глазам!.. Это такой подвиг, такая красота, такое самоотвержение, что я... Позвольте вас прижать к моему сердцу. Да нет! Этого мало! Я сейчас же еду в Думу и потребую, чтобы вам выдали медаль.
-- За что же, господи?!
-- Как за что? За вежливое обращение. У нас теперь такие поступки награждаются медалью на ленте, с надписью.
К месту происшествия со всех сторон бежали интервьюеры. Сзади ковылял фотограф, бормоча с отдышкой: "Молодой человек! Позвольте, я вас сниму для газеты. Это будет ударный номер!"
Потрясенная толпа долго не расходилась.
* * *
Заметка в газетной хронике:
Безумно красивый поступок
Вчера одним приезжим молодым господином, не пожелавшим назвать своей фамилии, совершен бесконечно красивый по глубокому внутреннему благородству и внешней безыскусственной простоте поступок: он поднял какому-то господину шляпу, слетевшую от ветра. Ему будет выдана медаль. Президиум "Общества борьбы со всеобщим петроградским хамством" учреждает в университете стипендию его имени.
-----
Этого сейчас еще нет.
Но если жизнь будет идти по такому же уклону, как сейчас, то это наступит скоро: примерно через полгода.