Эта женщина была вашей мечтой, вашей грезой, которая туманила голову, посылала бессонные ночи, когда тщетно переворачиваешь горячую подушку с одной стороны на другую, чтобы коснуться раскаленной головой прохлады и успокоения, -- и нет этой прохлады, нет успокоения...
О ней, об этой девушке, все мысли, для нее вся жизнь и дыхание.
Будет ли она когда-либо моей?.. Да ведь это такое счастье, что сердце разорвется, дыхание захватит или будешь кататься по полу, визжа от восторга.
И все мы бродим ошалелые, натыкаясь на прохожих, глядя вперед широко открытыми бессмысленными глазами.
Ты -- герой дня. На тебя -- все взоры. А взгляд невесты, этот невинный, стыдливый взгляд, который говорит: "Я твоя, я люблю тебя, мой бог, мой господин!" А?
Самое лучшее платье на ней, самое лучшее платье на тебе, цветы, огни, радостный, веселый праздничный шум -- как пышно, как сладко.
Ну вот, наконец, и поженились. Вот, наконец, и медовый месяц промелькнул -- именно месяц, не больше, черт его возьми.
Так-с. Поженились.
Сидите вы утром за чаем, она непричесанная, с заспанным лицом и с таким разговором:
-- Черт его знает, чего и на обед заказывать. Того нет, это дорого, прямо хоть с голоду подыхай.
Вы нерешительно замечаете:
-- Я бы съел этого... Пирожка с говядинкой.
-- С говядинкой?! Кусок бы еще бриллиантовый ты от меня потребовал... Хи! "С говядинкой! Пирожок!" Мясо-то... я тебе собственное отдам? А мука? У тебя мельница своя, что ли? Что закажу, то и будешь есть.
Голос у нее сухой, серый, совсем неприятный.
Разглядываешь ее лицо. Оно тоже серое, помятое, на правой брови зацепилась пушинка от пуховки, а на носу две неприятных черных точки.
Чай жидкий, теплый и чуть ли не припахивает керосином.
А помнишь, как мечтал об этом, о гнездышке вдвоем, о "бодром шаге рука об руку с любимой навстречу лучезарному будущему".
Шагай, шагай. Дошатался уже до черных точек на носу, до теплого жидкого чаю, до такого, например, разговора:
-- А я у тебя хотела попросить денег...
-- Да ведь я тебе на прошлой неделе пятьсот дал.
-- Мало ли что дал. Все вы давать мастера. Дал на то, чтобы истратить их. Вот я и истратила!
-- Помилосердствуй, матушка! Ведь у меня не денежный завод! Если ты каждую неделю будешь тратить по 500 рублей, это никаких капиталов не хватит!
-- На то ты и мужчина, чтобы зарабатывать!
-- А ты на что, женщина? На то, чтобы целыми днями валяться, ничего не делая, по диванам, грызть шоколад и читать глупейшие книжки?! Для этого я на тебе женился?
-- Ах, вот ты куда метнул?! Отчего же, буржуй ты несчастный, когда делал мне предложение, и то и се обещал, и на руках носить, и молиться на меня, а теперь...
-- Поехала!.. Разве знал я, что ты окажешься дурой и распустехой?!
Брань. Плач. Истерика. Любопытные соседи, подхихикивая, заглядывают в окна. Стыд. Позор. Хочется вскочить и убежать -- да куда убежишь из собственного дома? Сиди, проклятый, на своем месте и мучайся.
Связаны вы друг с другом и уже не "рука об руку к лучезарному будущему", а два каторжника, прикованные к общей тачке до конца жизни.
А ведь -- помнишь? -- были цветы, была белая фата, были приветственные клики радостных гостей.
Где это все -- ау!..
Кончился медовый месяц.
-----
Как мы все мечтали о свободе для России -- помните? О свободе с заглавной буквы. Сколько было бессонных ночей, сколько согретых раскаленной головой подушек... Да ведь, если бы взять все это подушечное тепло да собрать в одно место, так целый город можно отопить.
Лучшие наши люди на виселицу, на плаху шли -- только за то, чтобы губами прикоснуться к краю красной мантии этой высокой, гордой, смелой, прекрасной, замечательной красавицы.
О, боги! Обладать такой неземной, роскошной женщиной -- впору добиться этого и умереть у ее ног от разрыва сердца.
Добились... Что эта была за великолепная, пышная свадьба: красные цветы, веселые огни горящих участков, поздравления соседей, милая стыдливая любящая улыбка на лице прекрасной невесты Свободы, ликующие, восторженные лица свободных граждан на улицах, -- так отпраздновали свадебку, что дай бог каждому.
Ну, что ж... Вот и отпраздновали.
И медовый месяц был очень хороший -- март.
Как в угаре были молодожены.
-----
А теперь сидим мы друг против друга и пьем чай.
Чаишко-то паршивенький, потому сахару нет, самовар позеленел -- некогда почистить; хлеб... вместо хлеба какой-то тяжкий полусырой кирпич. (Горничная мне объяснила, что булочники, вынув хлеб из печи, бросают его в холодную воду для весу). У жены волосы растрепаны, на носу следы плохо стертой пудры, и одна бровь -- конечно, левая, -- совсем растаяла, потекла грязной струйкой по потному от десятого стакана чаю лицу.
-- Матушка, да откуда же я тебе возьму? Работаю как каторжный, даю, даю, -- куда это все девается?!
-- Новое красное платье закажу.
-- У тебя уже и так их чуть не сотня. В глазах рябит! Ты бы лучше делом занялась, чем по диванам валяться да семечки лущить.
-- Да у меня и есть дело. Я с контрреволюцией борюсь.
Гляжу я не ее сонное ожиревшее лицо и думаю:
-- Эх ты, матушка! Да знаешь ли ты, что эта контрреволюция в тебе самой сидит, в этом заспанном лице, в этой широкой жадной пасти, в этом объемистом чреве, которое я никак не могу наполнить, как я ни работаю, как ни тружусь.
-- Ты бы лучше в комнатах прибрала... Погляди: грязь, мусор, семечная шелуха и яичная скорлупа. Да и сама бы ты причесалась, что ли... Да сняла бы этот вековечный красный засаленный капот. Ведь соседи смеются.
-- А начихать мне на твоих соседей! Французишки-буржуи да англичане-империалисты! Важное кушанье! Мне главное -- что обо мне Каролина Карловна думает, а остальные -- фунт внимания, пуд презрения...
Гляжу я на нее -- и холодный ужас сковывает мои мысли: ведь это уже навсегда! Всегда эта жирная, жадная, неопрятная женщина будет около меня, будет сосать мои соки и держать меня в грязи и забросе.
Где исход?
Исход единственный... Я молитвенно гляжу на старый потемневший образ, перед которым давно не теплилась лампада, и шепчу дрожащими устами:
-- Боже, сделай чудо! Только Ты один можешь сделать чудо. Сделай ее, эту женщину, навсегда невестой в подвенечном наряде, сделай, чтобы она всегда любила меня, как любил ее я; сделай так, чтобы нам было хорошо друг с другом, и сделай так, чтобы никогда ни одно слово проклятия не вырывалось у меня по адресу этой женщины, которая вместо того, чтобы "идти рука об руку навстречу лучезарному солнцу", попросту ухватила меня за шиворот и тащит меня, -- безграмотная, невежественная, -- в какую-то страшную тьму, где гады, паутина забвения и мрак...
Спаси, Господи, люди Твоя.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Новый Сатирикон. 1917. No 33.
Если ты каждую неделю будешь тратить по 500 рублей, это никаких капиталов не хватит! -- Фельетон был написан в конце августа. Вот рыночные цены на тот момент (из "Дневника москвича" Н. Окунева): "Табаку дешевле 25 р. за фунт не найдешь, ресторанный обед стоит не менее 10 р., сахар продают (тайно) по 2-2,5 р. за фунт!" А в сентябре, когда этот рассказ был напечатан, фунт сахара стоил уже 4 р.