В одной из новых опереток встречается преглупый, чисто опереточный персонаж: долговязый молодой человек, который при встрече с кем бы то ни было задает единственный вопрос:
-- Послушайте! Вы на меня не сердитесь?
-- За что же мне на вас сердиться?
-- Ну, слава богу. Отчего же вы на меня так смотрите?
-- Как?
-- Так странно. Слушайте, может быть, вы на меня сердитесь?
-- Да отстаньте вы от меня -- за что мне на вас сердиться?!
-- Ну, спасибо. А я собирался к вам.
-- Зачем?
-- Хотел спросить: не сердитесь ли вы на меня?
Казалось бы, персонаж вымученный, чисто опереточный. Таких в жизни не бывает.
Однако вот нет же! Бывает.
Он тут же, в Петрограде, этот растерянный человек, с виноватым лицом, мечущийся из одного посольства в другое с вековечным вопросом на устах:
-- Вы не сердитесь?
Это министр иностранных дел Терещенко.
Хороши иностранные дела, нечего сказать: вся политическая деятельность человека только в том и заключается, что бегать и за всех извинятся.
Времена меняются: раньше дореволюционный министр натягивал фрак и летел к Бьюкенену извиняться за Булацеля. Теперь революционный министр натягивает фрак же и летит, сломя голову, извиняться за газету "Новая Жизнь".
Бедный Терещенко!.. Виноват ли он в том, что один из сыновей Ноя (Сим и Иафет тут ни при чем) наплодил в России большое потомство и весь цвет этого потомства сконцентрировался, осел в "Новой Жизни"?
Сегодня "Новая Жизнь" обложила предпоследними словами Англию -- Терещенко, беги в английское посольство; завтра "Новая Жизнь" обложила последними словами Францию -- а ну, Терещенко, сбегай, голубчик, извинись перед французами.
Совсем как у Некрасова:
"Отец, слышишь, рубит, а я отвожу".
Горький ругается, министр бегает, извиняется.
У всякого свое дело в стройном аппарате Российского революционного строительства.
Встал утром Терещенко и, прежде чем напиться чаю, бросился к газетам: за какую нужно ехать извиняться? Все пробежал опытным глазом -- слава богу, сегодня сижу дома -- ни одна не нахамила. Ф-фу!
Вдруг -- телефонный звонок.
Екнуло сердце.
-- Алло! Неужели, нужно изви...
Голос:
-- ... нятся! Ну, конечно. Сейчас же летите к румынскому посланнику и извиняйтесь.
-- О, госссп... За кого?
-- За члена Совета Солдатских Депутатов офицера Лоб-- ченко.
Во взоре Терещенко привычная тоска:
-- Схамил?
-- Еще как! В пьяном виде пристал к двум румынским офицерам и избил их.
-- Ну ладно. А нельзя ли подождать до вечера?
-- Это еще зачем?
-- Да, может быть, еще кто-нибудь схамит -- тогда бы уж сразу. А то, что ж -- все по мелочам.
-- Нет, нужно экстренно. Фрак-то... на вас?
-- Я в халате.
-- Милый! Как же можно? Вы должны быть во фраке с утра, как пожарная лошадь в упряжи. Во всякий момент чтобы могли поскакать.
И скачет...
Кто при звездах и при луне
Так поздно едет на коне?
Министр Терещенко. Извиняться едет.
Кто скачет, кто мчится
Под хладною мглой?
Министр Терещенко. Едет извиняться. С поклоном едет.
Сверкнула шашка -- раз и два!
И поклонилась голова.
Кланяется министерская голова, извиняясь за всенародное, всероссийское наше хамство, разгильдяйство и глупость.
* * *
Решил разделить с министром Терещенко его обязанности: каждый день буду ходить по всем дружественным посольствам и извиняться, извиняться, до потери сознания извиняться.
Все, что нам остается...
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Барабан. 1917. No 18.
Министр Терещенко. Едет извиняться. С поклоном едет. -- Михаил Иванович Терещенко (1886-1956), миллионер и промышленник, бывший министр финансов Временного правительства, занял пост министра иностранных дел в мае 1917 г. Сослуживцы отмечали его "безликость", "излишнюю гибкость" и чрезмерную зависимость от позиции оппонента. Даже его соратник и предшественник на министерском посту В.Д. Набоков сетовал на "отсутствие у него твердых убеждений, продуманного плана, полный дилетантизм в вопросах внешней политики".