Первые дни были днями всеобщего сплошного ужаса, смятения и скрежета зубовного... Это были дни, когда они, только что проехав торжественным маршем через всю Германию, с размаху въехали в Россию и с размаху же осели в особняке Кшесинской.
Вся Россия побледнела и осунулась.
-- Боже, что же будет?.. Вот оно: начинается! Приехали неведомые заморские люди, проехали с дозволения германского начальства через всю Германию и с первых же шагов показали, что им на все Россию и российскую революцию наплевать с высокого балкона.
Приехали -- и сразу же въехали в чужой дом. Конечно, ежели разбирать так, по человеческой логике, то они не имели на это никакого права... Но, однако же, въехали, и правительство смолчало, -- черт их знает, может, так оно и полагается.
Все было необычно, все страшно: и то, что немцы чуть не на руках донесли их до границы, и то, что они, въехав, сразу же ограбили мирную, теперь уже частную танцовщицу, и то, что они стали говорить только с крыш и балконов, и то, что разговор их был все на одну и ту же тему: немцы, мол, такие же люди, как мы, а французы и англичане -- империалисты, а наши русские буржуи этих империалистов поддерживают, и что за это-де русских буржуев нужно резать и громить, а животишки и достатки их обратить в доход режущих...
И все очень испугались, что так будет, газеты в ужасе завопили, а Временное Правительство заметалось перед балконом, как бес перед заутреней, или, выражаясь культурнее, как Мефистофель перед крестом...
Бледность покрыла все лица, холодный пот выступил на всех лбах, и всеобщее, равное и тайное дрожание поджилок захватило с силой и мощностью андижанского землетрясения всю Россию:
-- Погибаем!
II. Разногласие
После первых дней ужаса мнение о большевиках стало разделяться надвое:
-- По-моему, простые жулики, -- решал один недоверчивый.
-- Это легко сказать -- жулики! А где у вас доказательства?! Если они жулики, почему же народ их так слушает? Почему они пользуются таким успехом?
-- У кого? -- прищуривался недоверчивый. -- У народа, по-вашему? Да разве это народ? При таком народе к карманам нужно висячие замки привешивать. Нет, продувной фруктец эти приезжие.
-- Однако они же агитируют, говорят, хлопочут, волнуются. Во имя же чего-нибудь они свои идеи несут народу?
-- Во имя чего? А во имя того, что на войну в окопы идти не хотят! Дело простое.
-- А тогда зачем же им было приезжать? Сидели бы у себя в Швейцарии.
-- А Вильгельм послал их для смуты, -- вот они и приехали. Немецкие-то денежки не пахнут! Хи-хи!
-- А у вас есть основания так говорить?
-- Оснований у меня нет, да я и плевать хотел на ваши основания...
-- Ну, так я вам скажу, кто вы: вы безответственный хам!
-- А вы большевистский прихвостень, немецкая затычка, чтобы вас холера в кольцо согнула!
-- После этих слов -- вот вам моя карточка!
-- Хоть десять.
-- Драться до первой крови...
-- Хоть до двадцатой.
-- Расстояние -- тридцать шагов.
-- Хоть тридцать тысяч!
Эти горячие споры слышались повсюду, пока не надоело. Спорили этак с месяц.
III. Сомнение
-- Ну, что же, -- большевики-то ваши, а?..
-- А что?
-- Хвалилась синица море зажечь...
-- Да-а... Кишка тонка оказалась.
-- А говорили, что за ними миллионы.
-- Маленькие!
-- Я так думаю, что дурацкая это партия. Так себе, мыльный пузырь.
-- И, заметьте, пузырь, который вот-вот лопнет. А ведь как горячились!
-- А я даже сомневаюсь, чтоб они были искренни. Врут, передергивают, а когда их ловят с поличным -- отмалчиваются.
-- Да и что-то уж слишком подозрительны отношения некоторых из них к охранке: Черномазов, Малиновский.
-- А ихнего Ганецкого прямо называют темной личностью.
-- А Радека ихнего называют "крадек".
-- А Зиновьева ихнего прямо в лицо честят "нечестной личностью".
-- Гм!.. Все это оч-чень, оч-чень странно.
IV. Юмористическое отношение
Прошел в этих сомнениях целый месяц.
Надоело и это. Кое-кто начал пересмеиваться.
Извозчики понукали своих кляч:
-- Н-но, ты, большевик несчастный!!!
Ночные девушки с Невского плакались друг другу:
-- Приходит он до мине, а потом уходит и дает мине усего три рубли. "Я, -- говорю ему, -- думала, что ты приличный гость у котелке, а ты просто большевик, выходит!"
Мальчишки ругались:
-- Вот дам я тебе по шее, большевистская морда!..
Улица захватала слово, затаскала, заиграла его, как вердиевский мотив на шарманке.
В солдатских казармах иногда среди мертвящей скуки поднимался веселый хохот:
-- Братца, большевика поймал.
-- Врешь?..
-- Верное слово. "Империалисты", говорит, "буржуи", "долой десять министров-капиталистов" -- смехи!
-- А ну, тащи его сюда!
-- Вот он. Да не брыкай ты, падаль.
-- Ну и рожа... А ну, представь чего-нибудь.
-- Товарищи! -- загорался большевик. -- Эта буржуазная война навязана нам империалистами, которых поддерживают все наши продажные министры-капиталисты!..
Раздавался взрыв хохота сотни здоровенных глоток.
-- И Керенский продажный?
-- И Керенский, и Церетели!
-- Хо-хо-хо! Ну и чудачина! Экое отколол! А плясать можешь?
-- Товарищи! Не слушайте ваших буржуев-офицеров! Вас посылают в окопы -- не идите!
-- Хо-хо-хо! А ну, еще что-нибудь! Ты нам насчет интернационала изобрази!.. Ха-ха! Животики надорвешь с этим народом. Михайлов! А ты все же гляди, чтобы, часом, не упер он чего... А то они: емперлизм да буржуазиат, а сам глазом новые сапоги под койкой нашаривает.
-- Товарищи! Вооружайтесь и идите на улицу завоевывать себе свобо...
-- Во-во. Оно самое! Только тебя для этого и ждали. Ш-ш-ш!.. Хо-хо-хо!
V. Скука
-- Вы что? Вам чего? Да позвольте! Вы почему на стол лезете?
-- Товарищи!..
-- А-а... говорить хотите? Ну ладно. Послушаем.
-- Товарищи! Наша империалистическая война, поддерживаемая капиталистами и продавшимися им министрами Временного Правительства...
-- Послушайте, дорогой мой! Ну как вам не надоест -- все одно и то же, одно и то же. Глупо, скучно, в зубах навязло. Мы тут вели серьезный, интересный разговор, а вы лезете, как дурак, на стол и начинаете бубнить какую-то пошлятину. Больше ничего не имеете сказать? Слезайте!
-- Товарищи! Нам нужно с оружием в руках выйти на улицу и доказать напившимся нашей крови буржуям...
-- Боже, какое дерево! Это, знаете, господа, есть такие анекдотисты: расскажет он какой-нибудь неприличный анекдот -- ну, посмеются, заинтересуются. Так он обрадуется, еще раз его расскажет, и еще -- уже никто не слушает, вся скучающая публика разошлась, а он все свое бубнит.
Ну-с, итак, на чем мы остановились?..
И смахнут большевика со стола, как надоедливую муху со лба, а он потрет лапками и полетит дальше, жужжа как муха, в длинный, скучный, томительный, пыльный июльский день:
-- Товарищи! Наш буржуазиат, поддерживающий войну, навязанную нам английскими империалистами, наши капиталисты-министры... Ж-ж-ж-ж...
Хорошо в летную истомную жару спать под мушиное жужжание.
И в этом будет конец большевизма на Руси.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Новый Сатирикон. 1917. No 27.
Номер вышел в свет во второй половине июля, после подавления организованных анархистами и большевиками вооруженных выступлений (т.н. "июльские дни") и разгрома редакции газеты "Правда". Июльские события привели к отставке как министра юстиции П. Переверзева, так и министра внутренних дел и председателя Временного правительства Г. Львова, что вызвало резкое обострение системного кризиса в управлении государством. Новым министром-председателем Вр. правительства становится военный и морской министр эсер А. Керенский.
... слишком подозрительны отношения некоторых из них к охранке: Черномазов, Малиновский.
-- Мирон Ефимович Черномазов (1882-1917), лит. псевдоним Н. Лютеков -- известный с.-д. деятель и сексот охранки (агентурные клички: Москвич, Свой), провокатор. В документах Департамента полиции о нем сказано: "Черномазов... -- 200 руб. жалованья, бывший член Центрального комитета с.-д. партии [не подтверждено документально]. Был гл. руководителем газ. "Правда" [на самом деле -- лишь секретарем редакции газеты и выпускающим редактором (с мая 1913 по февраль 1914 г.)]. Освещает общее положение партии, частью -- местной организации". После Февральской революции и обнаружения компрометирующих документов Черномазова заключают под стражу и начинают расследование. В тюрьме он кончает с собой.
-- Роман Вацлавович Малиновский (1876-1918) -- видный большевик, член ЦК РСДРП(б), лидер социал-демократической фракции в IV Думе. Пользовался особенным доверием и поддержкой В. Ленина. Завербован охранкой около 1910 г., агентурные клички: Портной, Икс. Активно занимался провокаторской деятельностью, после своего разоблачения в 1914 г. эмигрировал в Германию. По возвращении из эмиграции (1918) предстал перед судом и был расстрелян по приговору Верховного трибунала ВЦИК.