Аннотация: Специалист по военному делу
Старческое Корни в земле Спиртная посуда Четыре стороны Вильгельма На большой дороге Ужасы войны Отцы и дети Кандидат в венгерские короли Карьера певицы Дусиной Булавка против носорога Счастье солдата Михеева Язва Тайна зеленого сундука.
А.Т. Аверченко
Волчьи ямы
Источник текста: А. Аверченко. Волчьи ямы. Пг: Издательство "Грамотность", 1915.
Прежний "военный обозреватель" поссорился с редактором и ушел.
Он обиделся на редактора за то, что последний сказал ему:
-- Какую вы написали странность: "Австрийцы беспрерывно стреляли в русских из блиндажей, направляя их в них". Что значит "их в них"?
-- Что же тут непонятного? Направляя их в них, -- значит, направляя блиндажи в русских?
-- Да разве блиндаж можно направлять?
-- Отчего же, -- пожал плечами военный обозреватель, -- ведь он же подвижен. Если из него нужно прицелиться, то он поворачивается в необходимую сторону.
-- Вы, значит, думаете, что из блиндажа можно выстрельнуть?
-- Отчего же... конечно, кто хочет -- может выстрелить, а кто не хочет -- может не стрелять.
-- Спасибо. Значит, по-вашему, блиндаж -- нечто вроде пушки?
-- Не по-моему это, а по-военному! -- вспылил обозреватель. -- Что вы, издеваетесь надо мной, что ли? Во всякой газете встретите фразы: "Русские стреляли из блиндажей", "немцы стреляли из блиндажей"... Осел только не поймет, что такое блиндаж!
Редактор догадался, на кого намекает обозреватель, и обиделся.
-- Не знаю, кто из нас осел. Почему же в "Военном Скакуне" обозреватель пишет такую фразу: "немцы прятались в блиндажах". Что ж они, значит, по-вашему, в пушках прятались, что ли?
-- Почему же нет? Если орудие, скажем, восемнадцатидюймовое, а средний солдат, имея объем груди, согласно правилу воинского распорядка частей внутреннего согласования армий, которое... которое... Э, черт! Взял просто человек и залез в пушку.
-- Сел в лужу наш военный обозреватель, -- вступил и разговор корреспондент из Копенгагена. -- Блиндаж -- это нечто вроде солдатской галеты. Иностранное слово. Происходит с русинского. Блин даже. Так сказать, даже блин, и тот идет в ход. Я сам читал корреспонденцию, что немцы без блиндажа ни на шаг. Ясно -- галеты. Любят, черти, покушать. Хотите, я сегодня из Копенгагена напишу об этом?
-- Пожалуйста, -- скривился военный обозреватель. -- Если вы в военных вопросах понимаете больше меня, ведите сами военный отдел. А я вам больше не писарь.
Взял он свое пальто, шляпу, два рубля долгу из конторы и ушел.
* * *
Редактор привез нового военного обозревателя.
Все сотрудники высыпали смотреть на него. Поглядывали с тайным страхом -- вдруг человек возьмет да и начнет стрелять в них. Все-таки военный обозреватель, имеющий дело с разными шрапнелями, мортирами и блиндажами.
Но новоприбывший военный обозреватель оказался на редкость милым, скромным человеком.
Улыбнулся всем, а молодому секретарю сказал даже комплимент:
-- Какие у вас хорошие ботиночки!
-- Да, -- самодовольно согласился секретарь. -- Почти новые. Второй год всего ношу.
-- О чем будете писать нынче? -- спросил редактор.
-- Об Италии.
-- Почему об Италии?
-- Да давно хотелось написать. Тем более что она имеет на карте такую забавную форму.
* * *
Появилась статья военного обозревателя об Италии.
Она начиналась так:
"Италия имеет форму сапога. Капо-спартивенто -- это его носок, Капо-С. Мария -- его каблук. Средняя часть подметки образуется из залива Таренто. К сожалению, мы не можем точно обрисовать верхнюю часть сапога, так как верхушка голенища сливается с материком, а ушки должны быть где-нибудь между Сицилией и Венецией. Что же касается подъема этого сапога, то..." и т. д., и т. д.
Статья была очень оригинальная и в редакции произвела известное впечатление.
-- А о чем вы нынче думаете? -- спросил редактор.
-- Написать о чем? Думаю написать статью о состоянии обуви во французской армии.
-- Разве это такой важный вопрос?
-- Обувь-то? Это -- все. Обуйте солдата как следует, и он сделает чудеса.
* * *
На следующий день появилась новая статья нашего военного обозревателя.
Она начиналась словами:
"Многим, вероятно, интересно, как обута французская армия. Обувь французов состоит из..." и т. д., и т. д.
Эта статья оставила у всех какое-то странное впечатление узости освещения затронутого вопроса и поразила обилием специальных непонятных терминов. Впрочем, редактор утешил себя:
-- Ничего не поделаешь, -- специалист.
А вечером спросил:
-- А завтра о чем будет?
-- Думаю коснуться состояния обуви в австрийской армии.
-- Что вы все обувь да обувь? -- нервно возразил редактор. -- Напишите что-нибудь другое.
-- Именно? -- пугливо спросил новый обозреватель, огорченный редакторской нервностью.
-- Ну... например, напишите о расположении австрийской армии...
-- Слушаю-с.
На следующий день появилась статья:
"Расположение австрийской армии".
Начиналась так:
"Австрийская армия расположена сейчас в виде дамского ботинка, причем левый фланг образует собой как бы носок, а правый как бы верх ботинка. N-й корпус стоит в виде высокого каблука, причем рантом его является..." и т. д., и т. д.
Прочтя эту статью, редактор рассвирепел. Долго кричал на военного обозревателя:
-- Что вы всюду тычете ваши сапоги, туфли и башмаки? Что это за военные статьи, ни одна из которых не обходится без каблука, ранта, подъема и носка? На плане расположение австрийской армии похоже на кочергу, а вы всюду хватаетесь за свой излюбленный сапог. Понимаете? Кочерга, а не сапог!
-- Извините! -- обиженно возразил новый обозреватель. -- Я не кухарка какая-нибудь, чтобы сравнивать положение армии с кочергой.
-- Но и не сапожник же, -- завизжал редактор, -- чтобы сравнивать армии с сапогом!
-- Извините, -- угрюмо прошептал новый обозреватель, -- как не сапожник? Мне своей профессии стыдиться нечего. Сейчас я, конечно, приглашен вами на пост военного обозревателя, но раньше я действительно работал подмастерьем у сапожного мастера Василия Хромоногого.
И когда он, получив расчет и собрав свои вещи (пучок дратвы, две колодки и коробку вару), уходил, -- в глазах его читался короткий упрек:
"За что? Чем я хуже других?"
Старческое
Падают, падают желтые листья на серые, скользкие дорожки. Нехотя падают.
Оторвется лист и тихо, неуверенно колеблясь, цепляясь за каждую ветку, за каждый сук, падает, падает лист, потерявший все соки, свернувшийся, как согбенный старичок.
-- Кхе-кхе...
Невеселую песню тянет тонким голосом запутавшийся среди черных голых ветвей ветер, тоже состарившийся с весны, когда было столько надежд и пышного ощущения своего бытия.
У черта на куличках теперь эти надежды и это пышное ощущение бытия!
Где та нарядная береза, которую он любил целовать в теплый задумчивый вечер, когда озеро гладко, как дорогое зеркало, а оттуда, где закат, доносится мирный, умилительный колокольный звон?
От березы остался грязный скелет, и сама она вместо гармоничного шелеста издает такой печальный скрип, что взять бы да и повеситься на ней от тоски и ужаса.
И еще упало несколько листьев. И еще...
-- Кхе-кхе...
К вам, бедные старики человеки, обращаются мои взоры, и тоска давит сердце: ведь и я буду стариком.
Не хочется...
Как сухие листья, опадут мои нежные, шелковистые волосы -- мои волосы! Как сучковатые ветви, станут мои гибкие сильные руки -- мои руки! Уродливыми корнями уйдут в землю мои стройные ноги, каждый мускул которых напрягался и дрожал, когда несли они меня к любимой, -- мои сильные ноги! Темная кора, вся в морщинах и царапинах, будет покрывать пригнувшееся к земле тело -- мое тело, которое жадно целовали ненасытные женские губы.
Падайте листья, пригибайся ствол -- к земле, к земле! Уходи в землю, старый дурак, нечего тебе шамкать о каких-то любимых и любящих женщинах, -- кто тебя, корявую колоду, мог поцеловать?
-- Да ведь целовали же! Целовали! Ну, вот еще, ей-богу, целовали... И как!
Бедные старики.
Не старик я, а буду стариком.
Богатая у меня фантазия, роскошная фантазия! Вот захочу сейчас, закрою глаза, да и представлю себе, ясно, как на солнце, -- отрывок, огрызочек моей старческой жизни. Слушай, читатель. Кхе-кхе...
* * *
Шелковыми волосами, нежной щекой трется о мою заскорузлую, жилистую руку внук Костя, Саша или Гриша, как там его заблагорассудят назвать нежные родители.
-- Дед, -- говорит Костя, -- что ты все спишь да спишь... Рассказал бы что-нибудь. Эх, ты!.. А еще мамка говорит, что писателем был.
Мои потухшие глаза чуть-чуть загораются.
-- А ведь был же! Ей-богу, был! Помню, выпустил я как-то книжку "Веселые устрицы". Годов тому поди пятьдесят будет. Один критик возьми и напиши: "Этот, говорит, молодой человек подает надежды..."
-- А пес его знает, подал или не подал! Разве тут было время разбирать? Да ты сам взял бы какую книжку с полки, да почитал бы дедову стряпню, хе-хе-кхе... Кхе!
-- Ну ее, -- с наивной жестокостью детской ясной души морщится внук. -- Еще недоставало чего! Почитать... Ничего я там не пойму.
А у меня уже и самолюбия авторского не осталось. Все старость проклятая выела.
Даже не обидно.
-- Ну, чего ты там не поймешь? В мое-то время люди все понимали. Неужто уж умнее были?
-- Нет, непонятно, -- вздыхает внук. -- Вдруг сказано у тебя там: "Приятели чокнулись, выпили по рюмке водки и, поморщившись, поспешили закусить. "По одной не закусывают, -- крякнул Иван Иванович..."" Ни черта, дедушка, тут не разберешь.
-- Вот те раз! Чего ж тут непонятного?
-- Да что это такое водка? Такого и слова нет.
Молодостью повеяло на меня от этого слова -- водка.
-- Водка-то, такое слово было.
-- Что же оно значит?
-- А напиток такой был. Жидкость, понимаешь? Алкогольная.
-- Для чего?
-- А пить.
-- Сладкая, что ли?
-- Эва, хватил. Горькая, брат, была. Такая горькая, что индо дух зашибет.
-- Горькая, а пили. Полезная, значит, была? Вроде лекарства?
-- Ну, насчет пользы -- это ты, брат, того. Нищим человек от нее делался, белой горячкой заболевал, под заборами коченел.
-- Так почему же пили-то? Веселым человек делался, что ли?
Я задумчиво пожевал дряхлыми губами.
-- Это как на чей характер. Иной так развеселится, что вынет из кармана ножик и давай всем животы пороть.
-- Так зачем же пили?
-- Приятно было.
-- А вот у тебя там написано: "Выпили и поморщились". Почему поморщились?
-- А ты думаешь, вкусная она. Выпил бы ты, так похуже, чем поморщился...
-- А почему они "поспешили закусить"?
-- А чтоб вкус водочный отбить.
-- Противный?
-- Не без того. Крякать тоже поэтому же самому приятно было. Выпьет человек и крякнет. Эх, мол, чтоб ты пропала, дрянь этакая!
-- Что-то ты врешь, дед. Если она такая противная на вкус, почему же там дальше сказано: "По одной не закусывают".
-- А это, чтоб сейчас другую выпить.
-- Да ведь противная?
-- Противная.
-- Зачем же другую?
-- А приятно было.
-- Когда приятно -- на другой день?
-- Тоже ты скажешь: "на другой день", -- оживился я. -- Да на другой день, брат, человек ног не потащит. Лежит и охает. Голова болит, в животе мутит, и на свет божий глядеть тошно до невозможности.
-- Может, через месяц было хорошо?
-- Если мало пил человек, то через месяц ничего особенного не было.
-- А если много, дед, а? Не спи.
-- Если много? Да если, брат, много, то через месяц были и результаты. Сидит человек с тобой и разговаривает, как человек. Ну а потом вдруг... трах! Сразу чертей начнет ловить. Смехи. Хи-хи. Кхе-кхе!
-- Ка-ак ловить? Да разве черти есть?
-- Ни шиша нет их и не было. А человеку кажется, что есть.
-- Весело это, что ли, было?
-- Какой там! Благим матом человек орал. Часто и помирали.
-- Так зачем же пили? -- изумленно спросил внук.
-- Пили-то? Да так. Пилось.
-- Может, после того как выпьют, добрыми делами занимались?
-- Это с какой стороны на какое дело взглянуть. Ежели лакею физиономию горчицей вымажет или жену по всей квартире за косы таскает, то для мыльного фабриканта или для парикмахера это -- доброе дело.
-- Ничего я тебя не понимаю.
Внук накрутил на палец кольцо своих золотых волос и спросил, решив, очевидно, подойти с другой стороны:
-- А что это значит "чокнулись"?
-- А это делалось так: берет, значит, один человек в руку рюмку и другой человек в руку рюмку. Стукнут рюмку о рюмку, да и выпьют. Если человек шесть-семь за столом сидело, то и тогда все перестукаются.
-- Для чего?
-- А чтобы выпить.
-- А если не чокаться, тогда уж не выпьешь?
-- Нет, можно и так, отчего же.
-- Так зачем же чокались?
-- Да ведь, не чокнувшись, как же пить?
Я опустил голову, и слабый розовый отблеск воспоминаний осветил мое лицо.
-- А то еще, бывало, чокнутся и говорят: "Будьте здоровы", или "Исполнение желаний", или "Дай бог, как говорится".
-- А как говорится? -- заинтересовался внук.
-- Да никак не говорится. Просто так говорилось. А, то еще говорили: "Пью этот бокал за Веру Семеновну".
-- За Веру Семеновну, -- значит, она сама не пила?
-- Какое! Иногда как лошадь пила.
-- Так зачем же за нее? Дед, не спи! Заснул...
А я и не спал вовсе. Просто унесся в длинный полуосвещенный коридор воспоминаний.
Настолько не спал, что слышал, как, вздохнув и отойдя от меня к сестренке, Костя заметил соболезнующе:
-- Совсем наш дед Аркадий из ума выжил.
-- Кого выжил? -- забеспокоилась сердобольная сестра.
-- Сам себя. Подумай, говорит, что пили что-то, от чего голова болела, а перед этим стукали рюмки об рюмки, а потом садились и начинали чертей ловить. После ложились под забор и умирали. Будьте здоровы, как говорится!
Брат и сестра взялись за руки и, размахивая ими, долго и сочувственно разглядывали меня.
Внук заметил, снова вздохнув:
-- Старенький, как говорится.
Сестренке это понравилось.
-- Спит, как говорится. Чокнись с ним скалкой по носу, как говорится.
-- А какая-то Вера Семеновна пила, как лошадь.
-- Как говорится, -- скорбно покачала головой сестренка, -- совсем дед поглупел, что там и говорить, как говорится.
Никогда, никогда молодость не может понять старости.
Плохо мне будет в 1954 году, ох, плохо!.. Кхе-кхе!..
Корни в земле
Толстый человек, отдуваясь и тяжело дыша, утирал громадный лбище громадным клетчатым платком и, делая после каждого слова антракт, в виде глубокой передышки, говорил:
-- Это (передышка) как же (передышка) будет (передышка) теперича?
-- А что? -- недоуменно поднял я голову.
-- Значит, это выходит, что жить не по-хорошему нужно, не в браке, а в разврате -- да? В гнусности -- да?
-- Именно?
-- Раз свадьбы не сделаешь -- что ж оно выйдет? Ясное дело.
-- Какой свадьбы?
-- Какая бывает. Между двумя.
-- Которыми?
-- Вообще. Барышня, скажем, и кавалер.
-- Ну?
-- Между ими, говорю.
-- Так кто ж им мешает жениться?
-- Без свадьбы-то?
-- Со свадьбой!
Толстяк охнул и, как кит, выпустил из ноздри струю воздуха, поколебавшую гардину на окне.
-- Где-же это вы, скажите на милость, свадьбу теперь увидите?
-- А что? Пост?
-- Тоже вы скажете -- пост. Пост дело проходячее: пост ни при чем.
-- А что не проходячее?
-- Читали, что всякое питье хотят уничтожить?
-- Читал. Прекрасная мысль.
-- Умники вы!.. Новомодные танцоры. Шаркуны, трам-блям... Вот и выдумываете бо-зна-что!
-- Однако, при чем тут свадьба?
-- О, Господи-ж! Да какая христианская душа без выпивки свадьбу справит? Ведь куры ж засмеют. Господи, Господи!
-- Какой вздор. Обряд бракосочетания не требует выпивки.
-- Так-с. Вы по-умному все, по-балетному рассуждаете. А дозвольте вас спросить: вернумшись?
-- Что такое -- вернумшись?
-- Вернумшись с этого бракосочетания, как вы выражаетесь, что они должны делать?
-- Молодые?
-- Да-с. И молодые, и старые.
-- Чай пить.
-- Это на свадьбе-то?! Да пригласи меня человек на такую свадьбу -- я и ему и его невесте всю прическу чаем ошпарю!
-- Пусть не приглашает.
-- Это меня-то? Дядю-то? Кто его после такого поступка лечить будет?
-- Однако, согласитесь сами, что таким образом для вашего племянника создается безвыходное положение.
-- То-есть для племянницы. И верно, что безвыходное. Где уж тут замуж выходить при этом самом! Позорь один, смехота.
-- Не понимаю, почему. Будто все дело в выпивке.
-- Ну, вот и говори с ним. Свадьба это али нет?
-- Свадьба.
-- Музыка должна быть? Туши она должна играть? Под какой же дьявол она будет играть туши, ежели выпить нечего? За мое-то здоровье, за дядюшкино, должны пить или, может быть, скажете -- не должны? За молодых должны пить или не должны? Керосин пить будут, клюквенный сироп? Молодым должны кричать горько! или не должны? А где ж тут горько? От чего? От чего?! Ora моржовой воды?!!
-- Что это за моржовая вода?
-- Лечебная. С пузыречками. Орел на этикетке.
-- Боржом!
-- Это все едино. Пить я его не буду...
-- Ну, и что же?
-- Так вот, при таких обстоятельствах, я вас спрашиваю, что это получится: свадьба или похороны? Чем молодые потом такой день вспомнят? Похороны? Да теперь и похороны тоже... Доведись на меня -- никогда бы я при таких делах не похоронился.
-- Похоронят! И спрашивать не будут.
-- Разве что. А только вот уж всякий на таких похоронах скажет: Собаке собачья смерть. И действительно!
Он всплакнул в платок, высморкался и обратил на меня маленькие покрасневшие глаза.
-- Простите вы меня, сырой я. Так вот вам какие похороны. Певчие без водки злые, как собаки, петь будут безо всякой чувственности, поминальщики за блинами, за пирогами не поплачут, как раньше, а еще по трезвому делу так ругнут, так обложат покойничка, что он, как шашлык на шампуре, завертится в гробу. А детки!.. Эти, ангелочки малые...
Он снова полузаплакал в платок, полувысморкался.
-- Детки, говорю я... Так некрещеными им, значит, и ходить? Ни нашим, ни вашим, да?
-- Ну, уж крестины, простите...
-- Нет, это уж вы мне простите! Не желаю я вам прощать -- лучше уж вы мне простите! Это какие же такие крестины должны получиться, когда за здоровье младенца, за евонную мамыньку, за крестных -- так уж и не выпьет никто?! Это вы как понимаете? Да ведь после таких крестин младенец и лапки кверху задерет.
Я засмеялся.
-- Выживет.
-- Выживет? Почему выживет? Потому что пусть лучше некрещеным бегает, чем...
Очевидно, глаза его устроились в свое время на сыром, болотистом месте. При легоньком нажатии платка в этих двух кочках проступала обильная вода.