Lib.ru/Классика: Аверченко Аркадий Тимофеевич. Караси и щуки

Библіотека "Новаго Сатирикона"

Аркадій Аверченко.

Караси и щуки.

Разсказы послѣдняго дня.

Петроградъ.

Типографія "Грамотность", 5-ая Рождественская, д. 44.

1917.

ОГЛАВЛЕНІЕ

Крыса на подносѣ

Борьба съ роскошью

Добрые калифорнійскіе нравы

Одесситы въ Петроградѣ

Французская борьба

Одинъ часъ въ кафе

Что надо сдѣлать

Министръ безъ портфеля

Благородная кровь

Позитивы и негативы

Человѣкъ, какихъ теперь много

"Публика"

Калифорнія безъ золота

Начало конца

Начальникъ станціи

Мышеловки

КРЫСА НА ПОДНОСѢ

-- Хотите пойти на выставку новаго искусства? -- сказали мнѣ.

-- Хочу,-- сказалъ я.

Пошли.

-----

-- Это вотъ и есть выставка новаго искусства? спросилъ я.

-- Эта самая.

-- Хорошая.

Услышавъ это слово, два молодыхъ человѣка, долговязыхъ, съ прекрасной розовой сыпью на лицѣ и изящными деревянными ложками въ петлицахъ, подошли ко мнѣ и жадно спросили:

-- Серьезно, вамъ наша выставка нравится?

-- Сказать вамъ откровенно?

-- Да!

-- Я въ восторгѣ.

Тутъ же я испыталъ невыразимо пріятное ощущеніе прикосновенія двухъ потныхъ рукъ къ моей рукѣ и глубоко волнующее чувство отъ созерцанія небольшого куска рогожи, на которомъ была нарисована пятиногая голубая свинья.

-- Ваша свинья? освѣдомился я.

-- Моего товарища. Нравится?

-- Чрезвычайно. Въ особенности, эта пятая нога. Она придаетъ животному такой мужественный видъ. A гдѣ глазъ?

-- Глаза нѣтъ.

-- И вѣрно. На кой чортъ, дѣйствительно, свиньѣ глазъ? Пятая нога есть -- и довольно. Не правда ли?

Молодые люди, съ чудеснаго тона розовой сыпью на лбу и щекахъ, недовѣрчиво поглядѣли на мое простодушное лицо, сразу же успокоились, и одинъ изъ нихъ спросилъ:

-- Можетъ, купите?

-- Свинью? Съ удовольствіемъ. Сколько стоить?

-- Пятьдесятъ... -- Было видно, что дальнѣйшее слово поставило лѣваго молодого человѣка въ затрудненіе, ибо онъ и самъ не зналъ -- чего пятьдесятъ: рублей или копеекъ? Однако, заглянувъ еще разъ въ мое благожелательное лицо, пріободрился и смѣло сказалъ: -- Пятьдесятъ ко... рублей. Даже, вѣрнѣе -- шестьдесятъ рублей.

-- Недорого. Я думаю, если повѣсить въ гостиной, въ простѣнкѣ, будетъ очень недурно.

-- Серьезно, хотите повѣсить въ гостиной?-- удивился правый молодой человѣкъ.

-- Да вѣдь картина же. Какъ же ее не повѣсить!

-- Положимъ, вѣрно. Дѣйствительно, картина. A хотите видѣть мою картину: "Сумерки насущнаго"?

-- Хочу.

-- Пожалуйте. Она вотъ здѣсь виситъ. Видите ли, картина моего товарища "Свинья, какъ таковая" написана въ старой манерѣ, красками; a я, видите ли, красокъ не признаю: краски связываютъ.

-- Еще какъ, -- подхватилъ я. Ничто такъ не связываетъ человѣка, какъ краски. Никакого отъ нихъ толку, a связываютъ. Я зналъ одного человѣка, котораго краски такъ связали, что онъ долженъ былъ въ другой городъ переѣхать...

-- То-есть, какъ?

-- Да очень просто. Мильдяевымъ его звали. Гдѣ же ваша картина?

-- A вотъ виситъ. Оригинально, не правда ли?

II.

Нужно отдать справедливость юному маэстро съ розовой сыпью -- красокъ онъ избѣгнулъ самымъ положительнымъ образомъ: на стѣнѣ висѣлъ металлическій черный подносъ, посрединѣ котораго была прикрѣплена какимъ-то клейкимъ веществомъ небольшая дохлая крыса. По бокамъ ея меланхолически красовались двѣ конфектныхъ бумажки и четыре обгорѣлыхъ спички, расположенныхъ очень пріятнаго вида зигзагомъ.

-- Чудесное произведеніе, -- похвалилъ я, полюбовавшись въ кулакъ. Сколько въ этомъ настроенія!.. "Сумерки насущнаго"... Да-а... Не скажи вы мнѣ, какъ называется ваша картина, я бы самъ догадался: э, молъ, знаю!.. Это не что иное какъ "Сумерки насущнаго"! Крысу сами поймали?

-- Самъ.

-- Чудесное животное. Жаль, что дохлое. Можно погладить?

-- Пожалуйста.

Я со вздохомъ погладилъ мертвое животное и замѣтилъ:

-- A какъ жаль, что подобное произведеніе не прочно... Какой-нибудь тамъ Веласкезъ или Рембрандтъ живетъ сотни лѣтъ, a этотъ шедевръ въ два-три дня, гляди, и испортится.

-- Да,-- согласился художникъ, заботливо поглядывая на крысу. -- Она уже, кажется, разлагается. A всего только два дня и провисѣла. Не купите ли?

-- Да ужъ и не знаю, -- нерѣшительно взглянулъ я на лѣваго. -- Куда бы ее повѣсить? Въ столовую, что ли?

-- Вѣшайте въ столовую, согласился художникъ. Въ родѣ этакого натюръ-морта.

-- A что, если крысу освежать каждые два-три дня? Эту выбрасывать, a новую ловить и вѣшать на подносъ?

-- Не хотѣлось бы, поморщился художникъ. Это нарушаетъ самоопредѣленіе артиста. Ну, да что съ вами дѣлать! Значитъ, покупаете?

-- Куплю. Сколько стоить?

-- Да что же съ васъ взять?.. Четыреста... -- Онъ вздрогнулъ, опасливо поглядѣлъ на меня и со вздохомъ докончилъ: Четыреста... копеекъ.

-- Возьму. A теперь мнѣ хотѣлось бы пріобрѣсти что-нибудь попрочнѣе. Что-нибудь этакое... неорганическое.

-- "Американецъ въ Москвѣ" не возьмете ли? Моя работа.

Онъ потащилъ меня къ какой-то доскѣ, на которой были набиты три жестяныхъ трубки, коробка отъ консервовъ, ножницы и осколокъ зеркала.

-- Вотъ. Скульптурная группа: "Американецъ въ Москвѣ". По-моему, эта вещица мнѣ удалась.

-- A еще бы! Вещь, около которой можно заржать отъ восторга. Дѣйствительно, эти пріѣзжающіе въ Москву американцы, они тово... Однако, вы не безъ темперамента... Изобразить американца въ родѣ трехъ трубочекъ...

-- Нѣтъ, трубочки -- это Москва! Американца тутъ, собственно, нѣтъ; но есть, такъ сказать, слѣды его пребыванія...

-- Ахъ, вотъ что. Тонкая вещь. Масса воздуха. Колоритная штукенція. Почемъ?

-- Семьсотъ. Это вамъ для кабинета подойдетъ.

-- Семьсотъ... чего?

-- Ну, этихъ самыхъ, не важно. Лишь бы наличными.

III.

Я такъ былъ тронутъ участіемъ и доброжелательнымъ ко мнѣ отношеніемъ двухъ экспансивныхъ, экзальтированныхъ молодыхъ людей, что мнѣ захотѣлось хоть чѣмъ-нибудь отблагодарить ихъ.

-- Господа! Мнѣ бы хотѣлось принять васъ y себя и почествовать, какъ представителей новаго чудеснаго искусства, открывающаго намъ, опустившимся, обрюзгшимъ, необозримыя свѣтлыя дали, которыя...

-- Пойдемте, -- согласились оба молодыхъ человѣка съ ложками въ петлицахъ и миловидной розовой сыпью на лицахъ. -- Мы съ удовольствіемъ. Насъ уже давно не чествовали.

-- Что вы говорите! Ну, и народъ пошелъ. Нѣтъ, я не такой. Я обнажаю передъ вами свою бѣдную мыслями голову, склоняю ее передъ вами и звонко, прямо, открыто говорю: "Добро пожаловать!"

-- Я съ вами на извозчикѣ поѣду, -- попросился лѣвый. -- A то, знаете, мелкихъ что-то нѣтъ.

-- Пожалуйста! Такъ, съ ложечкой въ петлицѣ, и поѣдете?

-- Конечно. Пусть ожирѣвшіе филистеры и гнилые ипохондрики смѣются -- мы выявляемъ себя, какъ находимъ нужнымъ.

-- Очень просто, согласился я. -- Всякій живетъ, какъ хочетъ. Вотъ и я, напримѣръ. У меня вамъ кое что покажется немного оригинальнымъ, да вѣдь вы же не изъ этихъ самыхъ... филистеровъ и буржуевъ?

-- О, нѣтъ. Оригинальностью насъ не удивишь.

-- То-то и оно.

IV.

Пріѣхали ко мнѣ. У меня уже былъ кое-кто: человѣкъ десять-двѣнадцать моихъ друзей, пріѣхавшихъ познакомиться поближе съ провозвѣстниками новаго искусства.

-- Знакомьтесь, господа. Это все народъ старозавѣтный, закоренѣлый, вы съ ними особенно не считайтесь, a что касается васъ, молодыхъ, гибкихъ піонеровъ, то я попросилъ бы васъ подчиниться моимъ домашнимъ правиламъ и уставамъ. Раздѣвайтесь, пожалуйста.

-- Да мы уже пальто сняли...

-- Нѣтъ, чего тамъ пальто. Вы совсѣмъ раздѣвайтесь.

Молодые люди робко переглянулись:

-- А... зачѣмъ же?

-- Чествовать васъ будемъ.

-- Такъ можно вѣдь такъ... не раздѣваясь...

-- Вотъ оригиналы-то!! Какъ же такъ, не раздѣваясь, можно вымазать ваше тѣло малиновымъ вареньемъ?..

-- Почему же... вареньемъ?.. зачѣмъ?

-- Да ужъ такъ y меня полагается. У каждаго, какъ говорится, свое. Вы вѣшаете на подносъ дохлую крысу, пару карамельныхъ бумажекъ и говорите: это картина! Хорошо! Я согласенъ! Это картина. Я y васъ даже купилъ ее. "Американца въ Москвѣ" тоже купилъ. Это вашъ способъ. A y меня свой способъ чествовать молодые многообѣщающіе таланты: я обмазываю ихъ малиновымъ вареньемъ, посыпаю конфетти и, наклеивъ на щеки два куска бумаги отъ мухъ, усаживаю чествуемыхъ на почетное мѣсто. Ѣсть вы будете особый салатъ, приготовленный изъ кусочковъ обоевъ, изрубленныхъ зубныхъ щетокъ и теплаго вазелина. Не правда ли, оригинально? Запивать будете свинцовой примочкой. Итакъ, будьте добры, раздѣньтесь. Эй, люди! Приготовлено ли варенье и конфетти?

-- Да, нѣтъ! Мы не хотимъ... Вы не имѣете права...

-- Почему?!!

-- Да что же это за безсмыслица такая: взять живого человѣка, обмазать малиновымъ вареньемъ, обсыпать конфетти!.. Да еще накормить обоями съ вазелиномъ... Развѣ можно такъ? Мы не хотимъ. Мы думали, что вы насъ просто кормить будете, a вы... мажете. Зубныя щетки, рубленыя, даете... Это даже похоже на издѣвательство!.. Такъ нельзя. Мы жаловаться будемъ.

-- Какъ жаловаться? -- яростно взревѣлъ я. -- Какъ жаловаться?! A я жаловался кому нибудь, когда вы мнѣ продавали пятиногихъ синихъ свиней и кусочки жести на деревянной доски?! Я отказывался?!! Вы говорили: мы самоопредѣляемся. Хорошо! Самоопредѣляйтесь. Вы мнѣ говорили -- я васъ слушалъ. Теперь моя очередь... Что?! Нѣтъ, ужъ знаете... я поступалъ по вашему, я хотѣлъ понять васъ -- теперь понимайте и вы меня. Эй, люди! Раздѣньте ихъ! Мажь ихъ, y кого тамъ варенье. Держите голову имъ, a я буду накладывать въ ротъ салатъ... Стой, братъ, не вырвешься. Я тебѣ покажу сумерки насущнаго! Вы самоопредѣляетесь -- я тоже хочу самоопредѣлиться!..

Молодые люди стояли рядышкомъ передо мной на колѣняхъ, усердно кланялись мнѣ въ ноги и, плача говорили:

-- Дяденька, простите насъ. Ей Богу, мы больше никогда не будемъ...

-- Чего не будете?

-- Этого... дѣлать... Такихъ картинъ дѣлать...

-- A зачѣмъ дѣлали?

-- Да мы, дяденька, просто думали; публика глупая, хотѣли шумъ сдѣлать, разговоры вызвать.

-- A зачѣмъ ты вотъ, тотъ... лѣвый... зачѣмъ крысу на подносъ повѣсилъ?

-- Хотѣлъ, какъ чуднѣе сдѣлать.

-- Ты такъ глупъ, что y тебя на что-нибудь особенное, интересное даже фантазіи не хватило. Вѣдь ты глупъ, братецъ?

-- Глупъ, дяденька. Извѣстно, откуда y насъ умъ?!

-- Отпустите насъ, дяденька. Мы к мамѣ пойдемъ.

-- Ну, ладно. Цѣлуйте мнѣ руку и извиняйтесь.

-- Зачѣмъ же... руку цѣловать?..

-- Раздѣну и вареньемъ вымажу! Ну?!

-- Вася, цѣлуй ты первый... A потомъ я.

-- Ну, Богъ съ вами... Ступайте.

VI.

Провозвѣстники будущаго искусства встали съ колѣнъ, отряхнули брюки, вынули изъ петлицъ ложки и, сунувъ ихъ въ карманъ, робко, гуськомъ вышли въ переднюю. Въ передней, натягивая пальто, испуганно шептались:

-- Влетѣли въ исторію! A я сначала думалъ, что онъ такой же дуракъ, какъ и другіе.

-- Нѣтъ, съ мозгами парень. Я, было, испугался, когда онъ на меня кричать сталъ. Вдругъ, думаю, подносомъ по головѣ хватитъ!

-- Слава Богу, дешево отдѣлались.

-- Это его твоя крыса разозлила. Придумалъ ты, дѣйствительно: дохлую крысу на подносъ повѣсилъ!

-- Ну, ничего. Ужъ хоть ты на меня не кричи. Я крысу выброшу, a на пустое мѣсто стеариновый огарокъ на носкѣ башмака приклею. Оно и прочнѣе. Пойдемъ, Вася, пойдемъ, пока не догнали.

Ушли, объятые страхомъ...

БОРЬБА СЪ РОСКОШЬЮ.

-- Имѣю честь рекомендоваться: дѣйствительный членъ новооткрытой петроградской лиги для борьбы съ роскошью и мотовствомъ.

-- А! Дѣйствительный?

-- Да-съ.

-- Это хорошо, что дѣйствительный. Прошу покорнѣйше садиться...

-- Куда?

-- A вотъ въ это кресло.

-- Въ это кресло? Ни за что. Оно вѣдь, поди, рублей пятьдесятъ стоить?

-- 120.

-- Сто двадцать?! О, Боже! Какое возмутительное мотовство! Принципіально не сяду... Я лучше, тутъ, на подоконничкѣ...

-- Чѣмъ могу служить?

-- Я пришелъ вамъ сказать одно только слово... Кажется, господинъ Фурсиковъ?

-- Фурсиковъ.

-- Одно слово: опомнитесь, Фурсиковъ! Намъ сообщили, что вы живете роскошно и мотаете деньги безъ всякаго толку и смысла... На чемъ, напримѣръ, вы сейчасъ стоите?

-- На полу.

-- Нѣтъ, на коврѣ! A коверъ-то персидскій, a цѣна-то ему пятьсотъ рублей, a на коврѣ-то этомъ еще лежитъ медвѣжья шкура, тоже, поди, въ два ста ее не уберешь?

-- 550.

-- Я не падаю въ обморокъ отъ этой цифры только потому, что y меня крѣпкіе нервы. Эхъ, господинъ Фурсиковъ! Нуженъ вамъ этотъ коверъ? Нѣтъ, не нуженъ. Нуженъ медвѣдь? Ни для какого чорта не нуженъ. Это y васъ что за комната?

-- Кабинетъ...

-- Так-съ... A та?

-- Столовая.

-- Ну, скажите, пожалуйста... Неужели, эти двѣ комнаты нельзя соединить въ одну? Или обѣдайте въ кабинетѣ или занимайтесь въ столовой. Вѣдь два дѣла за разъ вы не будете дѣлать -- обѣдать и заниматься. Значитъ -- для чего же двѣ комнаты?

-- Но y меня тутъ письменный столъ...

-- A для чего онъ вамъ? На обѣденномъ и занимайтесь... Если бумаги какія есть, документы -- ихъ можно въ ящичекъ изъ-подъ макаронъ класть. Макароны скушать, a въ пустой ящичекъ прятать послѣ работы бумаги... Наконецъ -- чернильница! Для чего вамъ такая огромная -- съ какимъ-то орломъ, съ бронзой и мраморомъ? Прекрасно и баночка изъ-подъ горчицы служить можетъ. Горчицу скушали, a въ баночку чернилъ налили... Это что за комната?

-- Спальня...

-- Ну, вотъ, ну, вотъ! Въ кабинетѣ есть огромный широкій диванъ, есть оттоманка, a вы еще спальню заводите. Что за мотовство?!..

-- Но... y меня вѣдь жена...

-- Ну, что жъ... Прекрасно на этой оттоманкѣ умѣстились бы съ женой рядомъ...

-- На ней нельзя спать... Плюшъ испортится.

-- A зачѣмъ плюшъ? Клеенкой обтянули и конецъ. Что за швыряніе деньгами. Лучше бы эти деньги на военныя нужды пожертвовали... О! Тамъ еще комната?

-- Да.. Это спальня моего брата...

-- Зачѣмъ? Къ чему? Кому это нужно? Спальня! Въ томъ же кабинетѣ можно и устроиться. Вы съ женой на оттоманкѣ, братъ на диванѣ. Когда братъ раздѣвается -- жена ваша выходить на минуту, жена раздѣвается -- братъ выходить. Господи! Только было бы желаніе, a устроиться всегда можно...

-- Но... y жены есть туалетный столикъ... его некуда тутъ поставить...

-- Какъ некуда? A на вашъ письменный столъ. Такой огромный дуракъ, -- неужели онъ не сможетъ сдержать этого крошки... И преудобно будетъ: жена ваша взбирается на письменный столъ (вы ее можете и подсадить) и садится за туалетный столикъ, причесываться или что она тамъ дѣлаетъ, вы y ея ногъ сидите, работаете, a на другомъ концѣ стола можетъ сидѣть вашъ братъ и ѣсть въ это время колбасу.

-- Нѣтъ, такъ неудобно... Жена любитъ, чтобы изъ спальни былъ ходъ прямо въ ванную...

-- О, Боже милостивый! Что вы, Ротшильдъ, что ли? Зачѣмъ вамъ отдѣльная ванная? Ванну можно поставить на мѣсто этой этажерки съ бездѣлушками и отгородить ее ситцевой занавѣсочкой... Да постойте! Вѣдь тутъ, вмѣсто этого мраморнаго идіота, можно поставить керосинку... Тогда вамъ и кухни не надо... Жена будетъ жарить на керосинкѣ яичницу, братъ рубитъ, скажемъ, котлеты, a вы чистите картошку! Ни кухни, ни кухарки не надо... A экономію всю на нужды войны жертвуйте... Сколько y васъ теперь комнатъ?

-- Ш... шесть...

-- Ну, вотъ! A я вамъ доказываю, что одной довольно... Тѣсновато, вы думаете? A на кой дьяволъ вамъ два шкапа книгъ? Что вы ихъ всѣ сразу читаете, что ли? Вѣдь больше одной за разъ не читаете? Ну, вотъ! Запишитесь въ какую-нибудь библіотеку и берите книги, a эти продайте, a деньги на Красный Крестъ пожертвуйте... Вѣдь сердце кровью обливается, когда на васъ смотришь. Это что -- жакетъ на васъ?

-- Жакетъ...

-- Рублей 60, поди, стоить.

-- 140.

-- Ну, вотъ! Кому это нужно?! Взяла бы жена и сшила сама изъ трико по три двадцать аршинъ; и прочно и хорошо. Пальто, вонъ, я ваше въ передней видѣлъ. Почему на мѣху? Можно и въ весеннемъ проходить зиму, a ежели холодно, то не ѣздить на извозчикахъ или тамъ на трамваяхъ, a просто бѣжать по улицѣ. И экономія времени, и согрѣешься... A это пальто спустить надо, a денежки на шитье противогазовъ пожертвовать. Гм... да! Позвольте, г. Фурсиковъ... Почему же вы плачете?

-- О, г. дѣйствительный членъ петроградской лиги для борьбы съ роскошью и мотовствомъ! Вы такъ хорошо говорили, такъ убѣдили и меня, и жену мою, и брата, что мы рѣшили во всемъ и вездѣ слѣдовать тѣмъ принципамъ, съ которыми сейчасъ познакомились...

-- Гм... Ну, да... Я очень радъ... гм!.. Очень. Утрите слезы. Еще не все потеряно... Прощайте, г. Фурсиковъ, прощайте, мадамъ. A гдѣ же вашъ братецъ?

-- A онъ тутъ побѣжалъ въ одно мѣсто... А, вотъ онъ! Вернулся.

-- Прощайте, господа... Это что y васъ, передняя? Ну зачѣмъ такая большая передняя... Все верхнее платье можно вѣшать въ кабинетѣ, около ванны... A экономію пожертвовать на нужды... гм! Гдѣ же мое пальто?

-- Вотъ оно.

-- Это не мое. У меня было съ бобровымъ воротникомъ, новое...

-- Нѣтъ, это ваше. Это ничего, что оно старенькое и безъ воротника. Если вамъ будетъ холодно -- можете бѣжать...

-- Гдѣ мое пальто?!!

-- Вотъ такое есть. Не кричите. A то, которое было вашимъ, мой брать успѣлъ заложить за 300 рублей въ ломбардъ, a деньги внесъ на Красный Крестъ... Вотъ и квитанція. Простите, г. членъ для борьбы съ роскошью, но вы такъ хорошо говорили, что мой брать не могъ сдержать порыва... Всего хорошаго... Позвольте, господинъ!.. Квитанцію забыли захватить...

-- Ушелъ... Обидѣлся, что ли, не понимаю... И на что бы, кажется?

ДОБРЫЕ КАЛИФОРНІЙСКІЕ НРАВЫ.

Предварительное обращеніе къ военной цензурѣ.

Дорогая военная цензура!

Разрѣши, пожалуйста, мнѣ написать то, что я хочу; и не только написать, но и напечатать. Вѣдь ты понимаешь, что то, о чемъ я мечтаю ниже, настолько невѣроятно, настолько нежизненно, настолько не подходить къ нашей русской обстановкѣ и быту, что объяснить мои "мечты" подстрекательствомъ -- можетъ только человѣкъ, имѣющій что-либо противъ меня лично. A такъ какъ военная цензура не должна имѣть на меня сердца (не давалъ повода) -- то твердо надѣюсь, что и все ниженаписанное увидитъ свѣтъ.

Любящій васъ Арк. Ав.

Отрывокъ изъ Брѣтъ-Гарта.

...Нѣсколько всадниковъ съ суровыми мрачными лицами подскакали къ хижинѣ конокрада Джо Мастерса изъ Красныхъ Утесовъ -- и спѣшились.

-- Эй, Джо! Выходи! -- закричалъ предводитель, стуча въ толстую дверь рукояткой кинжала.

На порогѣ показалась молодцеватая фигура Джо Мастерса съ двумя пистолетами въ рукахъ, но когда онъ увидѣлъ выраженіе лица пріѣхавшихъ -- руки его опустились.

-- A я и не зналъ, кто пріѣхалъ -- хотѣлъ защищаться. Значить, дѣло кончено?

-- Да. Я -- представитель комитета общественной безопасности. Ты молодчина, Джо, что уважаешь судъ Линча... Видишь ли, противъ тебя показали два уважаемыхъ гражданина Ревущаго Стана: мистеръ Кентукъ и мистеръ Пигсби... Дѣло вѣрное.

-- Что жъ, -- пожалъ плечами Джо, -- игра проиграна!

Онъ бросилъ пистолеты и задумчиво направился къ дереву, на одной изъ нижнихъ вѣтвей котораго два рудокопа прилаживали тонкую волосяную веревку съ петлей на концѣ...

Существующій порядокъ в Россіи

-- Саламаткинъ! Свидѣтельскими показаніями полиція установила, что ты продаешь недопеченный хлѣбъ. Недопекаешь его ты для того, чтобы онъ больше тянулъ на вѣсахъ. Кромѣ того, ты берешь за него на 1 1/5 копейки дороже противъ таксы. За это мы штрафуемъ тебя на 300 рублей.

-- Ваше благородіе! Помилуйте! Подвозу нѣтъ, вагоновъ, шведскій транзитъ въ неисправности, волненіе въ Персіи -- нешто намъ возможно выдержать?!!..

-- Кардамоновъ, взыщи съ него!

* * *

-- Господинъ городовой! Обратите ваше вниманіе на этого проклятаго извозчика No 100. Я выхожу изъ Литейнаго театра, нанимаю его въ Троицкій, a онъ съ меня за это рупь проситъ. Нешто это дѣло? Грабежъ это безформенный!

-- Ты чего же это, а? Штрафу захотѣлъ? Вотъ я замѣчу твой подлецовскій номеръ, тебя тремя рублями штрафа и огрѣютъ...

-- Господинъ городовой! Нешто я какъ -- по своей волѣ? Овесъ-то почемъ теперь, слыхали? Хозяину я сколько долженъ привезти -- слыхали? 7 рублевъ. A вы штрахъ. Штрахъ съ меня возьмете, a я на другихъ сѣдокахъ отворачивать его долженъ. Городовой-то не всегда поблизу.

-- Ну, ты, разговорился! Дайте ему, господинъ, полтину предовольно съ него! Ѣзжай, анаѳема!

* * *

-- Послушайте, господинъ банкиръ. У васъ тамъ какіе-то запасцы овса оказалась спрятанные. Не хорошо. Ну, какое, скажите, имѣетъ отношеніе овесъ къ банку? Правда, что по закону мы вамъ ничего не имѣемъ права сдѣлать, но совѣсть-то y васъ своя есть -- или какъ?

Порядокъ, о которомъ мечтаетъ авторъ...

Къ дверямъ хлѣбной и бакалейной лавки Саламаткина, что на Загородномъ проспектѣ, подскакали нѣсколько всадниковъ съ мрачными рѣшительными лицами. Они спѣшились и, гремя шпорами, вошли въ лавку.

-- Вы -- Саламаткинъ? Хорошо. Мы -- столичный комитетъ общественной безопасности, находящійся подъ покровительствомъ властей. Вотъ эти двое солидныхъ незапятнанныхъ гражданъ сдѣлали намъ заявленіе, что вы продали имъ совсѣмъ не пропеченный хлѣбъ, вредный для здоровья, при чемъ взяли за него на 1 1/2 копейки болѣе противъ таксы.

-- Штой-то, господа, -- завопилъ Саламаткинъ, -- подвозу нѣтъ, транзитъ изъ Персіи...

-- Тс!! сурово сказалъ предводитель, зазвенѣвъ шпорами. -- Имѣйте больше уваженія къ суду Линча!! Мистеръ Окурковъ, взять его! Мистеры Сѣдакинъ и Лялькинъ, y васъ уже приготовлена веревка на фонарномъ столбѣ?

-- Готово, предводитель. Тутъ же на Загородномъ въ двухъ шагахъ. Уже много гражданъ съ нетерпѣніемъ ждутъ результата суда.

-- Значитъ, формальности всѣ? Взять его!

Желѣзныя руки схватили Саламаткина.

* * *

-- Извозчикъ No 100! Это вы хотѣли взять съ этого сѣдока рубль за конецъ съ Литейнаго театра въ Троицкій?

-- Да какъ же, господа, ежели будемъ говорить овесъ... опять же хозяинъ...

-- Это насъ не касается. Свидѣтельство двухъ уважаемыхъ гражданъ имѣется? Фонарь крѣпкій? Значить все формальности на лицо. Мистеръ Дерябкинъ -- потрудитесь...

* * *

-- Это -- комиссіонныя дѣла нашего банка и они васъ не касаются!! Нашъ овесъ -- мы его купили и можемъ выпустить его на рынокъ, когда намъ заблагоразсудится. Вы не смѣете меня брать -- нѣтъ такого закона...

Предводитель нагнулся съ взмыленнаго коня и заглянулъ прямо въ глаза банкиру.

-- Нѣтъ, есть такой законъ, холодно сказалъ онъ. Калифорнійскій законъ -- законъ Линча!

...Фонарь ласковымъ мирными свѣтомъ освѣщалъ приблизившееся къ нему недовольное лицо банкира...

И что будетъ послѣ введенія такого новаго порядка.

-- Господинъ! Ежели вы находите, что этотъ хлѣбъ не совсѣмъ пропеченъ -- я отрѣжу другой кусокъ.

-- Нѣтъ, что вы! Хлѣбъ великолѣпно выпеченъ.

-- A то скажите только. Потомъ тутъ y насъ такса вывѣшена; такъ мы съ ней не особенно считаемся: на копеечку все дешевле продаемъ. Все-таки, знаете спокойнѣе -- хе-хе!.. Мишка! Дверь открой господину.

* * *

-- Извозчикъ! Къ Народному Дому -- восемь гривенъ.

-- Это съ угла-то Морской и Невскаго? Что вы, господинъ,-- и половины довольно!

-- Ну ты тоже скажешь! Бери шесть гривенъ.

-- Да вѣдь ѣзды здѣсь хорошей 10--12 минуть -- за что же тутъ? Полтину извольте больше никакъ невозможно! A то иначе и не поѣду.

* * *

-- Слушайте, г. банкиръ! У меня есть партія овса. Вы понимаете, 800 вагоновъ по пустяшной цѣнѣ. A если мы потихоньку перевеземъ его сюда да припрячемъ...

-- Эй, кто тамъ! Ильюшка, Семенъ! Гдѣ мой большой револьверъ... Держите этого субъекта, я сейчасъ буду стрѣлять ему между глазъ!!!

-- Ну, хорошо... Ну, вотъ я уже и ушелъ!.. Очень нужно кричать...

ОДЕССИТЫ ВЪ ПЕТРОГРАДѢ.

Утро въ кафе на Невскомъ, гдѣ "все покупаютъ и все продаютъ"...

-- А! Кантаровичъ! Какъ ваше здоровье?

-- Ничего себѣ, плохо.

-- Слушайте, Кантаровичъ... съ чѣмъ вы сейчасъ занимаетесь?

-- Я сейчасъ, Гендельманъ, больше всего занимаюсь діабетомъ.

-- Онъ y васъ есть? Ого!

-- И много?

-- То-есть, какъ много? Сколько угодно. Могу вамъ даже анализъ показать.

-- Хорошо; посидите. Я сейчасъ, можетъ быть, все устрою.

Убегаетъ.

* * *

Наталкивается на Шепшовича.

-- Гендельманъ! Куда вы бѣжите?

-- У меня есть дѣло, не задерживайте меня. Я продаю.

-- Что вы продаете?

-- Діабетъ я продаю.

-- Діабетъ? Гм... Много его есть y васъ?

-- Положимъ, онъ есть не y меня, a y одного человѣчка.

-- У какого?

-- Вы замѣчательный наивникъ. Я, можетъ быть, на этомъ заработаю -- такъ я ему обязательно долженъ сказать, чтобъ онъ изъ-подъ носу вырвалъ!

-- Вы мнѣ можете не говорить, но я васъ завѣряю, что вы безъ меня діабета не продадите.

-- Серьезно?

-- Онъ спрашиваетъ! Я вамъ скажу, что теперь весь діабетъ проходитъ черезъ мои руки.

-- Кому же вы его ставите?

-- Гендельманъ! Не надо считать меня идіотомъ. Это настолько мой хлѣбъ, что я вамъ даже ничего не скажу.

-- Ну, хорошо. Такъ сдѣлаемъ дѣло вдвоемъ.

-- A вагоны?

-- Ой, эти вагоны -- вотъ y меня гдѣ сидятъ. Чистое съ ними наказаніе. Ну, y насъ, впрочемъ, есть спеціалистъ по вагонамъ -- Яша Мельникъ.

* * *

-- Яша! Здравствуйте, Яша. Вы бы могли достать намъ вагоновъ?

-- Подъ чего?

-- Подъ діабетъ.

-- Что это за діабетъ?

-- Здравствуйте! Только сегодня на свѣтъ родились! Діабетъ -- есть діабетъ.

-- Можетъ, дрянь какая-нибудь?

-- Дрянь? A если я вамъ покажу анализъ -- что вы скажете?

-- Если анализъ есть, такъ какой тамъ разговоръ? Вагоны будутъ.

-- Значить, все и устроено!!

-- A y кого діабетъ?

-- Это еще пока секретъ. Но мнѣ сказано, что я могу имѣть его сколько угодно.

-- Почемъ?

-- Что почемъ? Вы раньше скажите вашу цѣну, a потомъ уже мы поговоримъ о моей цѣнѣ.

-- Слушайте! Вы мнѣ должны рубль на пудъ уступить.

-- Рубль? Я вамъ тридцать копеекъ не уступлю. Вы же знаете, что сейчасъ діабетъ съ руками отрывается.

-- Серьезно?

-- Онъ спрашиваетъ! Вотъ, смотрите: Моносзонъ! У васъ есть діабетъ?

-- Нѣтъ.

-- Видите? Эй, молодой человѣкъ... Какъ васъ... Вотъ вы въ коричневомъ. У васъ есть діабетъ?

-- Нѣтъ.

-- Вы видите? Вы разспросите все кафе -- и почти ни y кого не будетъ діабетъ.

-- Хорошо. Мальчикъ! Дай, милый мальчикъ, перо и чернила -- мы напишемъ куртажную расписку. Значитъ, будемъ работать на процентѣ. Мои -- пятьдесятъ (я же продаю!), Яшѣ за вагоны -- двадцать и вамъ, Гендельманъ, за то, что вы найдете намъ діабетъ -- тридцать процентовъ? Согласны?

-- Еще я буду торговаться? Хорошо. Но гдѣ же вашъ покупатель?

-- Я сейчасъ буду къ нему звонить. Мы въ три дня это все и покончимъ! Сдѣлаемъ хорошія деньги. Яша! Я пойду въ комитетъ звонить, a вы работайте насчетъ вагоновъ.

-- Уже!

* * *

-- Алло! Это военно-промышленный комитетъ?

-- Да.

-- Слушайте! Вы интересуетесь діабетомъ?

-- Что? Алло! Что вы говорите?

-- Діабетомъ интересуетесь?

-- Чѣмъ?

-- Діабетомъ! Вы только скажите: хотите вы имѣть діабетъ? -- такъ вы его будете имѣть.

-- Вы -- идіотъ!

-- Что?! Алло! Разъединили! Эта центральная -- прямо какой-то бичъ народовъ. Центральная!? Дайте мнѣ 628--62. Это что такое? Это военно-промышленный комитетъ? Слушайте... Вы можете черезъ меня очень быстро имѣть діабетъ -- хотите?

-- !!........ ?!!!...........

!!...........?!!!. !!!!.........

* * *

Черезъ десять минутъ Шепшовичъ приближается къ Яшѣ Мельнику и Гендельману.

-- Ну, что... Поговорили съ покупателемъ?

-- Гендельманъ! Скажите мнѣ правду: кто вамъ сказалъ, что y него есть діабетъ?

-- Слушайте... Раньше бы я вамъ не сказалъ, потому что вы бы изъ-подъ носу дѣло вытащили, но разъ мы уже подписали куртажную расписку, такъ я вамъ скажу: діабетъ имѣется y Кантаровича!

Шепшовичъ -- со зловѣщимъ спокойствіемъ:

-- Можетъ быть, вы скажете мнѣ, сколько y него этого діабету?

-- Э-э... Мня... Тысячъ тридцать пудовъ...

-- Такъ-съ. И почемъ?

-- Э... 17 рублей пудъ... Вы же сами понимаете, что разъ на рынкѣ діабету почти нѣтъ...

-- Хорошо, хорошо... Скажите: это -- цѣна франко Петроградъ?

-- A то что же!

-- Такъ я вамъ скажу, что вы, Гендельманъ, не идіотъ -- нѣтъ! Вы больше, чѣмъ идіотъ! Вы.. вы... я прямо даже не знаю, что вы! Вы -- максимумъ! Вы форменный мизерабль! Вы знаете, что такое діабетъ, который есть y Кантаровича "сколько угодно?!" Это -- сахарная болѣзнь!!!

-- Что вы говорите! Почему же вы сказали мнѣ, что весь діабетъ проходить черезъ васъ?

-- А!! Если я еще часъ поговорю съ такимъ дуракомъ, такъ черезъ меня пройдетъ не только діабетъ, a и холера, и чума, и все вообще, что я сейчасъ желаю на вашу голову!!..

ФРАНЦУЗСКАЯ БОРЬБА.

Французская борьба, какъ и всякій одряхлѣвшій, обветшавшій организмъ, скончалась неожиданно и по самой пустяковой, незамѣтной для здороваго организма причинѣ...

Въ одинъ изъ обычныхъ "борьбовыхъ" дней, когда знаменитый "дядя Ваня", подъ звуки марша, вывелъ свою разношерстную команду на цирковую арену и, построивъ всѣхъ чемпіоновъ полукругомъ, заревѣлъ своимъ зычнымъ голосомъ:

-- Въ настоящемъ международномъ чемпіо...

-- Неправда! крикнулъ чей-то звучный голосъ съ третьяго ряда.

Дядя Ваня споткнулся и недоумевающе взглянулъ на перебившаго.

-- То-есть... что неправда?

-- Да вотъ вы сказали "въ настоящемъ международномъ" -- это неправда.

-- Что именно? -- обидѣлся дядя Ваня. -- Неправда, что онъ настоящій, или что онъ международный?

-- И не настоящій онъ, и не международный.

-- A какой же онъ?

-- Вамъ лучше знать. Только онъ не настоящій.

Дядя Ваня пожалъ плечами и пошелъ дальше:

-- ...чемпіонатѣ, организованномъ въ интересахъ спорта для борьбы за первенство Міра...

-- И это неправда, -- твердо сказалъ голосъ уже изъ перваго ряда.

-- Что... неправда?

-- Что вы говорите "въ интересахъ спорта"... Ну, при чемъ тутъ интересы спорта?

-- Какъ это... такъ... при чемъ? Спортъ же -- вы сами знаете...

-- Знаю, знаю, -- засмѣялся зритель. -- Потому и говорю: не вѣрю.

Дядя Ваня скрылъ смущеніе и гаркнулъ дальнѣйшее:

-- ...для борьбы за первенство Міра...

-- Неправда! -- крикнулъ кто-то изъ второго ряда. -- И въ Одессѣ, и въ Харьковѣ, и въ Ахтыркѣ, и въ Винницѣ сейчасъ борются въ циркахъ за первенство міра...

-- Ну, такъ что же?

-- Сколько же y васъ міровъ, если въ каждомъ паршивомъ городишкѣ ваши дармоѣды возятся на пыльныхъ коврахъ "за первенство Міра"?

-- Дядя Ваня, -- крикнулъ съ галерки сиплый, дружески-фамильярный голосъ. -- Не втирай очки.

Дядя Ваня призвалъ на помощь все свое самообладаніе и крикнулъ:

-- Побѣдителямъ будутъ розданы слѣдующіе призы...

-- Неправда!..

-- Что? Господи, Боже ты мой... Что же неправда?

-- Вотъ это... что побѣдителямъ...

-- Почему?

-- Ну, какіе они побѣдители? Тоже спортъ нашли! Ха-ха!

Дядя Ваня чуть не плакалъ:

-- ...слѣдующіе призы: большая золотая медаль.

-- Неправда! Не вѣримъ!

-- Да медали хоть повѣрьте!-- стукнулъ страшнымъ кулакомъ себѣ въ грудь дядя Ваня.

-- Не хотимъ! Довольно вѣрили! Хватить!

-- Да чему жъ вы тутъ не вѣрите: обыкновенная большая золотая медаль...

Со всѣхъ сторонъ кричали:

-- Неправда!

-- Нѣтъ! Не можетъ быть!

-- Она не обыкновенная!

-- Не большая!

-- Не золотая!

-- Не медаль!

-- О, Господи! -- надрывался дядя Ваня. -- Да вѣдь что-нибудь борцы получатъ?

-- По мордѣ они получать!

-- Брось, дядя Ваня! Иди спать.

-- Господа, господа! Такъ же нельзя... Васъ много, a я одинъ. Если y публики есть какія-нибудь заявленія, пусть она говоритъ по очереди. Вотъ вы... чего вы отъ меня хотите?

-- Я? Отъ васъ? Конечно, хочу... Скажите, дядя Ваня, y васъ нѣтъ продажнаго бензина? Я вчера въ кафе принялъ заказъ на 3000 пудовъ... Можетъ, продаете?

-- Господа! Это коммерческое дѣло, a мы... въ интересахъ спорта...

-- Борьба тоже коммерческое дѣло!

-- Дядя Ваня! A гдѣ теперь Вахтуровъ?..

-- Вахтуровъ въ Одессѣ! Сейчасъ его Пеликанъ избираетъ почетнымъ гражданиномъ города Одессы и ея окрестностей!

-- Какъ низко палъ Вахтуровъ!..

Увидѣвъ, что публика какъ будто отвлеклась въ сторону, хитрый дядя Ваня воспользовался случаемъ и гаркнулъ:

-- Сегодня состоятся борьбы слѣдующихъ паръ...

-- Неправда! -- взвизгнулъ женскій голосъ.

-- Что неправда?

-- Все неправда! Не сегодня! Не состоятся! Не борьбы! И никакихъ паръ нѣтъ!

-- Мадамъ, что вы! Да два борца -- развѣ это не пара?

-- Ничего подобнаго! Вы съ вашими борцами -- два сапога пара!

-- Дядя Ваня, брось. Охота... Иди спать.

-- Пр-рошу вниманія! Борется первая пара: сэръ Джонъ Куксъ, Англія...

-- Неправда! Онъ армянинъ! Какой же онъ сэръ, если еще на прошлой недѣлѣ намъ y Макаева шашлыкъ подавалъ...

Дядя Ваня сдѣлалъ видъ, что не слышитъ.

-- Сэръ Джонъ Куксъ, Англія и Лиманъ Фрей, негръ, Тимбукту!!

-- Дядя Ваня, какой же онъ негръ, ежели онъ бѣлый.

-- Онъ очень чистоплотный... часто моется...

-- Вотъ тебѣ разъ!.. A говорятъ: чернаго кобеля не отмоешь до бѣла.

-- Прошу почтеннѣйшую публику моихъ негровъ съ собаками не смѣшивать! Вторая пара индусъ Кахута, Индостанъ...

-- Индусъ? Да я съ нимъ давеча разговаривалъ, -- такъ по-ярославски и чешетъ.

-- Онъ за это будетъ оштрафованъ, успокойтесь! Вторая пара...

-- Дядя Ваня, проникновенно сказалъ искренній юный студентикъ изъ ложи.-- Мнѣ скучно.

Солидный господинъ в первомъ ряду вынулъ золотые часы, взглянулъ на нихъ и сказалъ:

-- Досточтимый дядя Ваня! Чтобы не тратить зря драгоцѣннаго времени, сдѣлаемъ такъ: пусть они не борются, a просто вы скажете намъ -- кто кого долженъ побороть. Ей Богу, это все равно. A вечеръ будетъ свободный и y васъ и y насъ.

-- Пр-равильно! -- заревѣлъ мальчишка съ галерки, подражая голосу дяди Вани.

Грустнымъ, полнымъ затаенной боли взглядомъ, обвелъ дядя Ваня всю свою понуренную команду... Всѣмъ было не по себѣ, всѣ сердца щемила боязнь за будущее.

-- Доборолись? ядовито прошипѣлъ дядя Ваня. -- Съ вами, чертями, и не въ такую исторію втяпаешься. Тоже, борцы выискались... Ступайте домой.

И, рявкнувъ по привычкѣ: "Парадъ, алле!", тихо побрелъ за борцами, которые гуськомъ, съ понуренными головами, убитые, молча покидали арену.

* * *

Такъ кончится французская борьба на Руси...

Скука человѣческая вознесла ее превыше лѣса стоячаго, скука человѣческая и положить ее на обѣ лопатки.

Разбредутся безработные борцы, всякій по своему дѣлу, и не скажутъ даже напослѣдокъ своему предводителю:

-- Ave, дядя Ваня! Morituri te salutant.

Не скажутъ, ибо не только не знакомы съ латынью, но и по-русски подписываются такъ:"Борѣцъ Сиргей Петухофъ".

ОДИНЪ ЧАСЪ ВЪ КАФЕ.

Труднѣе всего угнаться за вѣкомъ. Только что ты, запыхавшись, догналъ его, осѣдлалъ, какъ слѣдуетъ, вспрыгнулъ и поѣхалъ на немъ, -- какъ онъ снова дѣлаетъ скачекъ, сбрасываетъ тебя и снова, сломя голову, мчится впередъ, a ты плетешься сзади -- усталый, сбитый съ толку, ничего не понимающій.

Все это время я думалъ, что не отстаю отъ вѣка, a на-дняхъ мнѣ пришлось съ горечью убѣдиться, что это рѣзвое животное снова оставило меня далеко позади.

* * *

Недавно я зашелъ въ первое попавшееся кафе на Невскомъ.

Цѣль y меня была весьма скромная, но достойная всякаго уваженія: выпить стаканъ кофе. И только.

Оказывается, что въ 1915 году это не считается цѣлью. Это только средство.

Не успѣлъ я усѣсться за столикомъ, какъ какой-то не особенно щеголевато одѣтый господинъ, чахлый и запыленный, подошелъ ко мнѣ и, положивъ руку на край стола, спросилъ, таинственно озираясь по сторонамъ:

-- Рубашки есть?

-- Есть, -- отвѣтилъ я немного удивленный выбранной имъ темой разговора при столь поверхностномъ знакомствѣ со мной.

-- Продаете?

-- Нѣтъ, зачѣмъ же, -- съ достоинствомъ отвѣтилъ я. -- Мнѣ самому нужны.

-- Жаль. A то бы дѣло сдѣлали. Термометры вамъ нужны?

-- Какіе термометры?

-- Обыкновенные, лазаретные.

Тутъ я вспомнилъ, что y меня дома не было ни одного термометра. "Заболеешь еще, -- подумалъ я, -- нечѣмъ и температуру смѣрить".

Это соображеніе заставило меня отвѣтить съ полной откровенностью:

-- Нужны.

-- Сколько?

-- Что сколько?

-- Термометровъ. Предупреждаю, что y меня немного. Могу предложить 120 гроссовъ.

-- Господи Іисусе! На что мнѣ столько! При самой тяжелой болѣзни я обойдусь однимъ.

Онъ в ужасѣ поглядѣлъ на меня, отшатнулся и поспѣшно отошелъ къ самому дальнему столику.

Другой господинъ, толстый, упитанный, въ песочнаго цвѣта костюмѣ, подошелъ ко мнѣ въ ту же минуту. Приблизилъ ко мнѣ отверстый тяжело дышащій ротъ и вполголоса спросилъ:

-- Свинцовыми бѣлилами интересуетесь?

-- Нѣтъ, провѣривъ себя мысленно и не колеблясь, отвѣчалъ я.

-- Дубильную кислоту имѣете?

Мнѣ надоѣли его безсмысленные вопросы и приставанія; чтобы отдѣлаться отъ его предложеній, я рѣшилъ прихвастнуть:

-- Имѣю.

-- Много?

-- Сто пудовъ, -- тупо уставившись въ стаканъ съ кофеемъ, буркнулъ я.

-- Беру.

-- Какъ такъ берете?

-- Продаете вы ее?

-- Что вы! Какъ же я могу продать... Она мнѣ въ хозяйствѣ нужна.

-- Простите, -- съ уваженіемъ склонился передо мной господинъ песочнаго цвѣта. У васъ кожевенной заводъ?

-- Три.

-- Очень пріятно. Почемъ y васъ пудъ выдѣланной, для подметокъ?

-- Пятьсотъ рублей.

Господинъ испуганно запищалъ, какъ резиновая игрушечная свинья, изъ которой выпустили воздухъ, и въ смятеніи уползъ куда-то.

Если онъ былъ сбить съ толку и растерянъ, то и я былъ сбитъ съ толку и растерянъ не менѣе его.

Я ничего не понималъ.

Третьяго господина, подошедшаго ко мнѣ, обуревало лихорадочное любопытство узнать, интересуюсь ли я ксероформомъ.

-- Нѣтъ, нервно отвѣтилъ я и иронически добавилъ: -- A вы подковами интересуетесь?

Онъ ни капельки не обидѣлся и не удивился.

-- Помилуйте! Съ руками оторву. Сколько y васъ круговъ?

-- Сорокъ тысячъ.

-- Чудесно. A почемъ?

-- По тысячѣ сто.

-- За тысячу?

-- Конечно. A то за что же?

-- Сбросьте по три сотни.

-- Не могу.

-- Ну по двѣ съ половиной. Ей Богу, иначе нѣтъ смысла.

-- Что жъ дѣлать, -- холодно пожалъ я плечами. -- Кстати... (спокойно, но сгорая тайнымъ любопытствомъ, спросилъ я) для чего вамъ такая уйма подковъ?

-- То есть какъ для чего? Для военнаго вѣдомства.

Краешекъ завѣсы приподнялся передо мной. Проглянуло ясное небо.

-- Вотъ оно что! Сѣрной кислотой интересуетесь?

-- Интересуюсь. И кофе интересуюсь.

-- A азбестомъ?

-- Конечно. Бензиномъ... тоже...

-- И сливочнымъ масломъ?

-- Особенно. Но сейчасъ я много далъ бы за нефтяные остатки.

-- Серьезно, много дали бы?! У меня есть.

-- Что вы говорите! Гдѣ?

-- Дома. Собственно, это скорѣй керосиновые остатки. Лампа, знаете ли на кухнѣ горитъ, ну оно и оста...

-- Чортъ знаетъ, что такое! вскипѣлъ мой собесѣдникъ. -- Съ нимъ о дѣлѣ говоришь, a онъ шутитъ! Мнѣ слишкомъ дорого время, чтобы...

-- Да чортъ васъ возьми! Кто къ кому подошелъ: я къ вамъ, или вы ко мнѣ?! Кто къ кому обратился съ разговоромъ?.. Я къ вамъ или вы ко мнѣ?! Чортъ васъ разберетъ, что вамъ нужно?!. Для чего мнѣ ксероформъ? Для чего дубильная кислота? У меня все есть, что мнѣ нужно, a излишекъ я вамъ могу предложить! Кофе вы интересуетесь? Масломъ вы интересуетесь? Пожалуйста -- вотъ оно! Ѣшьте! Бензинъ вамъ нуженъ? У меня есть дома ровно столько, сколько вамъ нужно, чтобы вывести пятна на вашемъ костюмѣ!!

Тонъ его сдѣлался мягче.

-- Вы, очевидно, первый разъ здѣсь, вотъ вамъ и странно. Серьезно вы мнѣ кофе предлагали или шутя?

-- Серьезно. Садитесь.

* * *

Мы пили уже по второму стакану кофе, и я съ грустью чувствовалъ, что никогда вѣкъ не скакалъ такъ рѣзво и никогда мнѣ больше не угнаться за нимъ.

Какіе-то люди подходили къ моему новому знакомому и вели самые непонятные разговоры.

-- Вы хотите сверлильные, фрезерные?

-- Нѣтъ, я даю.

-- Почемъ?

-- Три тысячи шестьсотъ, франко Ревель.

-- Вагоны ваши?

-- Даю вамъ хоть сто вагоновъ. Кстати, беру трехдюймовое желѣзо...

-- Лондономъ интересуетесь?

-- Благодарю васъ. Могу самъ вамъ дать . Лондона сколько угодно.

-- A термометры?

-- Возьму съ удовольствіемъ. Почемъ?

-- 21 за дюжину.

-- Что вы мнѣ говорите! A въ аптекѣ какая розничная цѣна?

-- Рубль шестьдесятъ.

-- Почему же вы съ меня хотите рубль семьдесятъ пять за оптъ?

-- Почему что вы идіотъ. Вы въ аптекѣ достанете одинъ-два термометра. A пойдите, попробуйте купить сто -- вамъ дадутъ по шеѣ.

Передъ моими глазами происходили чудеса. Къ моему новому знакомому подходилъ человѣкъ, y котораго ботинки отъ ходьбы пѣшкомъ свирѣпо разинули рты, и говорилъ этотъ человѣкъ:

-- Имѣю восемьдесятъ автомобилей. Интересуетесь?

"Какъ! -- простодушно думалъ я. -- Человѣкъ имѣетъ восемьдесятъ автомобилей и такъ упорно и настойчиво ходить пѣшкомъ?!. Чудакъ онъ? Оригиналъ-милліонеръ?" A мой новый знакомый дѣловито возражалъ ему:

-- Нѣтъ, автомобилями не интересуюсь. A вы скажите лучше, когда вы мнѣ отдадите четыре съ полтиной, которые взяли на прошлой недѣлѣ?

Я слышалъ такое предложеніе:

-- Имѣю шестьдесятъ тысячъ рубашекъ. Интересуетесь?

Не удивительно ли было, что счастливый обладатель шестидесяти тысячъ рубашекъ имѣлъ на своемъ тѣлѣ шестидесяти тысячъ первую рубашку -- такую грязную, что если предположить и остальныя шестьдесятъ тысячъ рубашекъ въ такомъ же состояніи, то тысяча прачекъ должна была бы въ теченіе недѣли приводить эти рубашки въ мало-мальски сносный видъ.

Больше всего меня поражала та легкость, съ которой возникали громадныя дѣла, ширились тутъ же на моихъ глазахъ, росли и, почти дойдя до благополучнаго конца, вдругъ съ трескомъ рушились изъ за сущаго пустяка, при чемъ (надо отдать имъ справедливость) иниціаторы предпріятія не особенно горевали о гибели почти налаженнаго колоссальнаго дѣла, a сразу же приступали къ возведенію другого не менѣе колоссальнаго зданія, снова рушившагося.

-- Дровами интересуетесь?

-- Чрезвычайно. Много есть?

-- Десять тысячъ вагоновъ.

-- Великолѣпно! подходить!.. Почемъ?

-- По столько-то.

-- Франко Петроградъ? Цѣна подходящая. Это именно то, что мнѣ нужно. Гдѣ дрова?

-- Въ Финляндіи.

-- Чудесно. Сдѣлаемъ дѣло. Вагоны вы беретесь достать?

-- Вагоны будутъ.

-- Такъ пойдемте писать условю!

-- Пойдемте.

-- Кстати: a сколько вагоновъ вы мнѣ дадите ежедневно?

-- Мнѣ желѣзная дорога обѣщаетъ по десять вагоновъ.

-- Сапожникъ вы. У васъ десять тысячъ вагоновъ, a вы мнѣ будете присылать десять вагоновъ въ день! Это на три года, a мнѣ на эту зиму нужно.

-- Что жъ дѣлать, если больше вагоновъ не достану.

-- Ну, чортъ съ нимъ! Жаль. (Пауза) A шрапнельной сталью вы интересуетесь?

-- Почемъ она y васъ?

Какіе нужно имѣть нервы, чтобы такъ быстро примириться съ крушеніемъ уже почти налаженнаго дѣла, результатъ котораго долженъ на всю жизнь обогатить человѣка?!..

* * *

Подошелъ къ намъ изможденный узкогрудый молодой человѣкъ и сказалъ моему новому пріятелю:

-- У меня есть носки.

-- Беру. Много?

-- Сорокъ тысячъ.

-- Почемъ?

-- 11 рублей дюжина. Франко Выборгъ.

-- Подходитъ. Образцы есть?

-- Есть

-- Покажите.

Къ моему изумленію, владѣлецъ сорока тысячъ паръ носковъ поставилъ ногу на свободный стулъ, засучилъ одну штанину и похлопалъ по собственному носку, довольно пострадавшему отъ времени:

-- Вотъ.

И никто не удивился; всѣ наклонились и стали ощупывать носокъ.

Погоня за рублемъ убила y этихъ людей то, что было y меня съ избыткомъ: непосредственность воспріятія.

И я понялъ всю драму этого владѣльца сорока тысячъ паръ носковъ, получившаго образецъ для предложенія коллегамъ и вынужденнаго силой обстоятельствъ носить этотъ образецъ совсѣмъ не въ томъ мѣстѣ, гдѣ ему надлежало быть.

И подумалъ я: бѣдняга ты, бѣдняга! Ну хорошо, что это только носокъ, a не другая какая-нибудь часть туалета, показываніе которой заставило бы тебя раздѣться въ этомъ шумномъ многолюдномъ кафе -- до рубашки. Хорошо, что тебѣ пришлось показать образцы носковъ, a не кофе, хлѣба, сахару и масла...

Какъ бы, бѣдная твоя голова, показалъ ты ихъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

За тотъ часъ, что я провелъ въ этомъ удивительномъ кафе -- совершилась тамъ только одна торговая сдѣлка: я уплатилъ наличными за пріобрѣтенный мною товаръ (кофе, хлѣбъ, масло) 1 руб. 70 коп. франко кафе наличными.

ЧТО НАДО СДѢЛАТЬ..

Нами получено письмо отъ неизвѣстнаго читателя, подписавшагося скромно и мило:

-- "Петроградецъ".

Въ тонѣ письма и подписи чувствуется солидный человѣкъ, a отнюдь не вертопрахъ какой-нибудь, желающій ошеломить читателя мимолетной ракетой трескучей мысли; мысль автора проста и остроумна, несмотря на кажущуюся сложность ея осуществленія. Вопросъ, котораго касается авторъ, не только назрѣлъ, но и перезрѣлъ, и если его, выражаясь аллегорически, не срѣзать во время, онъ, какъ нѣкій плодъ, съ трескомъ упадетъ на головы заинтересованныхъ людей.

Однимъ словомъ, письмо, написанное нашимъ читателемъ, умно, тонко и исчерпывающе.

Мы гордимся нашими читателями.

Вотъ письмо:

"Милостивый государь, г. редакторъ!

Я уже много лѣтъ читаю вашъ остроумный журналъ и очень люблю его." (поистинѣ удивительно чутье и вкусъ этого скромнаго псевдонима, подъ которымъ, на основаніи вышенаписаннаго имъ, можно заподозрѣть крупную личность, обладающую сильно развитымъ художественнымъ вкусомъ. Примѣч. ред.) Во всякомъ вопросѣ, къ которому вы подходите, вы берете быка за рога. (И вѣрно. Беремъ. Это нашъ принципъ. Но какова y автора наблюдательность! Примѣч. ред.) Надѣюсь, что на этомъ основаніи, вы и дадите на страницахъ вашего уважаемаго и талантливаго (но каковъ вкусъ y человѣка! Примѣч. ред.) журнала мѣсто моему письму...

Читали ли вы когда-нибудь, господа, Майнъ-Рида, именно тѣ его романы, въ которыхъ онъ описываетъ пиратовъ Коромандельскаго берега, бразильскихъ разбойниковъ и дикарей, водящихся въ болотистыхъ мѣстахъ Амазонки.

Положа руку на сердце, кого они вамъ напоминаютъ?

Угадали. Ну вотъ то-то же. Я такъ и зналъ. Дѣйствительно, получается такое впечатлѣніе, что всѣ перечисленные отбросы земного шара перенесены въ Петроградъ, одѣты въ извозчичьи армяки, посажены на козлы и двинуты сомкнутымъ коннымъ строемъ на публику, предводительствуемые однимъ изъ членовъ городской думы, одѣтымъ въ красный мундиръ, мокассины на голыхъ ногахъ и шапку, сдѣланную изъ старой сигарной коробки. Въ ушахъ y этого члена думы сверкаютъ двѣ коробки изъ-подъ сардинокъ, a носъ проткнутъ дамской булавкой. Онъ скачетъ впереди, испуская воинственные крики и науськивая всю свою банду на оторопѣвшую безпомощную публику.

-- Что такое петроградскій извозчикъ? Кто этого не знаетъ,

На грязномъ обшарпанномъ экипажѣ сидитъ безформенное оборванное существо, рычащее, кусающееся и плюющееся.

Право, больно подумать: вѣдь это нашъ же русскій человѣкъ, братъ нашъ по родинѣ, который крестится на каждую церковь, который имѣетъ или имѣлъ папу и маму, поминаемую имъ отнюдь не въ приливѣ сыновней любви.

Это грязное, обшарпанное, ободранное, зловонное существо, сидящее скорчившись на козлахъ -- ненавидитъ всякаго сѣдока острой длительной ненавистью, a сѣдокъ тоже ненавидитъ его и -- боится.

Что бы сказалъ лондонецъ или парижанинъ, если бы кто-нибудь выпустилъ на лондонскія или парижскія улицы нѣсколько тысячъ грязныхъ пиратовъ съ грубыми голосами, озвѣрѣвшихъ разбойниковъ, которые бы подстерегали въ глухихъ мѣстахъ довѣрчивыхъ прохожихъ, усаживали ихъ на особыя приспособленныя для грабежа телѣжки и, провезя ихъ для отклоненія подозрѣній нѣсколько кварталовъ -- грабили бы и обирали этихъ довѣрчивыхъ прохожихъ.

Да вѣдь человѣка, который организовалъ бы эту страшную банду, лондонцы давно бы уже повѣсили во дворѣ мрачнаго Ньюгэта или Тоуэра по приговору короннаго суда.

Мы, петроградцы, -- почти всѣ нервные, раздражительные люди; 1/4 всей этой нервности вызывается петроградскими извозчиками.

Идете вы по улицѣ. Захотѣлось вамъ поѣхать.

-- Извозчикъ!

Онъ тускло и равнодушно глядитъ на спину своей лошади.

-- Извозчикъ!! Свободенъ?

Такой же бы получился результата, если бы вы звали сфинкса y академіи:

-- Сфинксъ! Свободенъ?

Молчитъ, каналья, подлецъ этакій, чтобъ его лихорадка взяла!

-- Изво-о-озчикъ!

Еле замѣтное движеніе головы,

-- Чего орешь? Занятъ. Не видишь, что ли.

Это -- когда онъ занятъ. Вотъ -- когда онъ свободенъ:

-- Извозчикъ!

-- Пожалуйте! Куда прикажете?

-- На Троицкую. (Онъ стоить на Караванной).

-- Рубликъ пожалуйте, безъ лишняго,

-- Что-о? A по таксѣ не хочешь ли?

-- На кладбище тебя повезу по таксѣ, вотъ куда.

Вы, возмущенный, идете дальше. За вашей спиной ставится точка этому краткому разговору:

-- Жуликъ. Туда же.

Подумайте, вѣдь это нашъ же братъ, русскій человѣкъ, обычно такой добрый, отзывчивый къ чужому горю, ласковый и привѣтливый,

Кто его сдѣлалъ такимъ?

Навѣрное, городская дума устроила гдѣ-то подъ землей тайную школу, и особые инструкторы въ тиши ночей тайно учатъ всему этому извозчиковъ. На свою же голову.

-- Извозчикъ! Надеждинская, семь гривенъ.

-- Положите полтора.

-- A по таксѣ не хочешь?

-- Плевали мы на вашу таксу.

Мыслите логично: городская дума придумала свою таксу, извозчики плюютъ на нее; значить -- они плюютъ на думу.

Дѣловому петроградцу приходится цѣлый день носиться по городу на извозчикахъ. Вопросъ: что отъ него остается вечеромъ послѣ десятка вышеприведенныхъ разговоровъ.

Вотъ къ устраненію и разряженію всей этой нервности бѣднаго петроградца и ведется вся сущность моего дѣлового проекта.

Вотъ мой проектъ: за день извозчики доводятъ петроградца, благодаря городской думѣ, до состоянія близкаго къ истерикѣ.

Избивать каждаго извозчика, дабы сорвать злость -- некультурно. Да онъ и не при чемъ.

Разыскивать какого нибудь изъ членовъ думы -- культурно, но хлопотливо.

Что же предлагаю я? Въ Англіи сейчасъ живетъ негръ, бывшій знаменитый боксеръ Джонсонъ. У него лицо отъ тренировки -- какъ камень: хоть полѣномъ по немъ бей -- глазомъ не моргнетъ.

Слѣдуетъ выписать этого негра Джонсона, избрать его въ члены городской думы и выставить на Невскомъ въ особой спеціально устроенной будкѣ.

И вотъ, когда y кого-либо изъ петроградцевъ, ѣдущихъ на извозчикѣ, ужъ очень накипитъ на сердцѣ -- петроградецъ останавливаетъ на Невскомъ извозчика, соскакиваетъ съ экипажа и, подскочивъ къ негру и крякнувъ, со всего размаха ударяетъ это твердокаменное чудовище по лицу. Негру все равно (онъ тренированъ), a петроградцу сразу сдѣлается легче, ибо онъ высказалъ свое мнѣніе о петроградскомъ муниципалитетѣ -- въ самой категорической формѣ Вотъ мой проектъ!

Съ почтеніемъ къ вамъ

Петроградецъ.

P. S. Содержаніе негра Джонсона городъ долженъ взять на себя, a если откажется -- обложить извозчиковъ.

Петрогр.

МИНИСТРЪ БЕЗЪ ПОРТФЕЛЯ.

-- Господа! сказалъ предсѣдатель Думы Родзянко, оглядывая нѣсколькихъ приглашенныхъ имъ въ свой кабинетъ депутатовъ. -- Господа! Вы, слава Богу, уже не маленькіе, господа, и, вообще, пора вамъ уже подумать о своемъ будущемъ... Не все же на шеѣ y Государственной Думы сидѣть. Надо быть самостоятельными.

-- Мы... стараемся.

-- Я знаю. Иначе я и не предложилъ бы того, что предлагаю сейчасъ.

Лицо его приняло торжественное выраженіе.

-- Господа! Знаете ли вы, что предполагается учредить кабинетъ министровъ изъ общественныхъ дѣятелей, облеченныхъ довѣріемъ страны!

-- Кабинетъ? Изъ общественныхъ дѣятелей? послышались радостные возгласы.

-- Да... Гмъ!.. Только, видите ли... безъ портфелей. Понимаете? Да оно, въ сущности, къ чему эти портфели? Одна возня съ ними. Да еще, смотри, украдутъ -- непріятности будутъ.

-- Конечно, обойдемся и безъ нихъ, -- отозвался одинъ добросердечный, склонный на всяческіе компромиссы октябристъ. -- Будемъ бумаги въ рукахъ носить, вотъ и все.

-- То-то и оно. Карманы пошире сшейте, -- какъ вообще министрамъ полагается. Однимъ словомъ, обойдитесь безъ портфелей.

-- Я бы все равно портфеля и не взялъ, -- отозвался сантиментальный прогрессистъ. -- Мнѣ коровокъ жалко.

-- Какихъ коровокъ?

-- Да изъ которыхъ портфели дѣлаютъ. Коровокъ-то убиваютъ ножичкомъ, шкуры съ нихъ снимаютъ и портфели шьютъ.

-- Какое безобразіе! ахнулъ кто-то. -- Звѣри, a не люди.

-- Такъ вотъ, господа. Значитъ, и вступайте, съ Богомъ! Да! Я и забылъ васъ предупредить... Дѣло-то въ томъ, что хотя вы и будете министрами, но тутъ будутъ еще и другіе министры. Прежніе.

-----Да зачѣмъ же прежніе? -- робко пискнулъ кто-то сзади.

-- Какъ же зачѣмъ?!.. Неловко же вѣдь такъ просто взять, да ни съ того, ни съ сего и уволить ихъ. Стыдно зря людей обижать. Да они вамъ не помѣшаютъ, вы не бойтесь.

-- Значитъ, мы съ ними вмѣстѣ будемъ служить?

-- А? Вмѣстѣ.

-- Такъ-съ!

-- Понимаете, этакое сотрудничество. Бокъ о-бокъ.

-- Это хорошо. Веселѣе, -- обрадовался октябристъ. -- Мы министры -- и они министры; мы шьемъ себѣ золотой мундиръ -- и y нихъ золотой мундиръ; мы безъ портфеля -- и они безъ портфе...

Родзянко отвелъ глаза въ сторону и сказалъ, какъ-то ежась:

-- Да нѣтъ, y нихъ, собственно, портфели будутъ, но это ничего. Вы не обращайте на это вниманія. Люди они уже не молодые, со странностями. Привыкли къ своимъ портфелямъ, къ этимъ потрепаннымъ кускамъ старой кожи!.. Хе-хе... Попробуй y нихъ отнять -- крику не оберешься. Вѣрно вѣдь, господа? A вы будьте выше этого.

-- Будемъ выше, согласился со вздохомъ прогрессистъ.

Кадетъ, поклонникъ дѣлового теченія, съ дѣловымъ видомъ высморкался въ платокъ и дѣловито спросилъ:

-- Когда становиться на работу?

-- Завтра же съ утра можно и начинать. Сейчасъ я вамъ напишу адреса: кому куда ѣхать надо.

Онъ писалъ. Депутаты подталкивали другъ друга локтями, вздыхали и перешептывались.

Глаза сіяли почти y всѣхъ:

-- Достукались!

* * *

Министръ озабоченно подписывалъ какія-то бумаги, когда курьеръ доложилъ:

-- Тамъ пришелъ какой-то, ваше высокопревосходительство.

-- Кто такой?

-- Да чудной какой-то. "Я, говоритъ, министръ".

-- Какой министръ?

-- Богъ ѣ знаетъ.

-- Зачѣмъ же онъ пришелъ?

-- Я, говорить, сотрудничать пришелъ. Меня, говорить, назначили.

-- А-а-а!.. Это они, какъ ихъ... безъ портфелей! Общественные дѣятели! Пусть подождетъ тамъ, пока кончу. Дай ему газету, что ли, чтобы не скучно было.

-- Слушаю-съ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Самъ-то сейчасъ занятъ, бумаги, вишь, подписываетъ. A кончитъ, такъ сейчасъ же васъ и приметъ.

-- Да, можетъ, ему помочь нужно? Я бы съ удовольствіемъ. Какъ говорится: умъ хорошо, a два лучше.

-- Нѣтъ, этого они не велѣли. A газету дать велѣли. "Дай ты, говорить, ему газету: пусть читаетъ".

-- А! Понимаю. Онъ, вѣроятно, хочетъ, чтобы я ознакомился съ общественными настроеніями, и потомъ мы вмѣстѣ обсудимъ, какъ и что.

Наружно новый министръ бодрился, но внутри чувствовалъ нѣкоторый страхъ и смущеніе. Мимо него бѣгали какіе-то важные люди въ вицъ-мундирахъ съ золочеными пуговицами и бумагами въ рукахъ.

Нѣкоторые поглядывали на него разсѣянно, нѣкоторые -- строго, и новый министръ, усѣвшись на стулѣ въ уголку и уткнувшись въ газету, думалъ трепетно:

-- Вдругъ этотъ сѣдой подскочитъ ко мнѣ, да какъ раскричится: "кто, молъ, такой? Чего сюда всякихъ пускаютъ? Какой такой министръ? Никакого такого министра не знаю. Евстигнѣй, убрать!"

Тяжело сжималось сердце.

-- Страшно y нихъ тутъ и непривѣтливо. Всѣ что-то знаютъ, всѣ на мѣстѣ, a я ничего не знаю; и всякій меня можетъ обидѣть.

Но черезъ минуту приливъ храбрости наполнилъ сердце новаго министра.

-- Да что въ самомъ дѣлѣ! Вѣдь я тоже министръ! Что-жъ, я, не такой министръ, какъ другіе? Да я могу накричать тутъ на кого угодно, разнести! Распустились всѣ, подтянуть некому!.. Да я вотъ подойду къ этому сѣденькому въ бакенбардахъ, да какъ зыкну на него! "Вы это что же, милостивый государь, а? Да чтобы y меня этого не было, милостивый государь, да я васъ, да вы меня..."

Новый министръ такъ подвинтилъ себя, что вскочилъ и быстро приблизился къ сановнаго вида старичку. Но старичокъ взглянулъ такъ непривѣтливо и такъ сухо спросилъ:

-- A что вамъ угодно, милос.дарь?

Что новый министръ вспыхнулъ и, запинаясь, спросилъ:

-- A гдѣ тутъ уборная? -- будьте такъ добры...

-- Прокофій, проводи, -- брезгливо сказалъ старичокъ.

* * *

-- Васъ проситъ господинъ министръ, -- съ холодной любезностью подошелъ къ новому министру секретарь.

-- Ага, я сейчасъ... Я только тово... Какъ вы думаете, не помѣшаю?

-- Нѣтъ, ничего. Пожалуйте вотъ сюда.

-- А-а... Здравствуйте, коллега, -- протянулъ руку старый министръ.-- Э-э... Мя... Очень пріятно, очень. Признателенъ. Садитесь.

Новый министръ сѣлъ.

-- Какъ вамъ нравится эта бумажка? -- снисходительно спросилъ старый министръ.

Новый министръ робко взялъ въ руки бумажку и прочелъ:

-- "Въ отвѣтъ на Ваше опредѣленіе по дѣлу почетнаго гражданина Іеронима Бутыкина, имѣемъ честь сообщить, что, на основаніи параграфа 1436, дальнѣйшему направленію означеннаго дѣла мѣшаетъ отсутствіе надлежащихъ документовъ, перечисленныхъ въ нашемъ предыдущемъ письмѣ".

-- Ну? -- переспросилъ министръ. -- Какъ вы находите эту бумажку?

-- Да.. да... Бумажка ничего себѣ. Они собственно, правильно пишутъ.

-- Вы думаете? -- неопредѣленно протянулъ министръ. Ну, ладно. Господинъ Звѣздичъ, распорядитесь.

Секретарь взялъ бумагу и увѣренно понесся съ ней куда-то.

A новый министръ подумалъ:

"Боже, какъ всѣ эти дѣла непонятны... Какой-то Іеронимъ Бутыкинъ, какіе-то параграфы.. Почему они все понимаютъ, a я ничего не понимаю?"

Онъ свѣсилъ голову и застылъ въ нетерпѣливой выжидательной позѣ...

Министръ помялся немного, побарабанилъ пальцами по столу и, взглянувъ съ нѣкоторымъ сочувствіемъ на покорно и печально согбенную, молчаливую фигуру, всталъ изъ-за стола.

Отвелъ въ сторону второго секретаря и шепнулъ ему:

-- Послушайте!.. Дайте ему какую-нибудь работу... Что же онъ такъ сидитъ?!

-- Что же я ему дамъ, ваше высокопр.ство? Будь онъ столоначальникъ, a то министръ, вѣдь!

-- Придумайте ему какую-нибудь вѣдомость, что ли.

-- Зачѣмъ?

-- Ну, покажите ему, мнѣнія спросите. Все-таки ему веселѣе будетъ.

-- Поздно ужъ сегодня. Четверть часа до конца присутствія осталось. Пусть ужъ такъ досидитъ.

-- Жалко вѣдь человѣка.

-- Да ужъ не хотѣлъ бы я быть на его мѣстѣ.

Министръ приблизился къ своему коллегѣ и ласково сказалъ:

-- Устали? Ну, вотъ уже и присутствіе кончено. Пора расходиться. Ступайте, отдохните.

Новый министръ облегченно вздохнулъ и сталъ радостно собираться домой.

-- Завтра когда приходить? -- спросилъ онъ.

-- Попозже можно. Это не важно.

-- Слушаю-съ.

* * *

Идя по улицѣ, новый министръ встрѣтилъ товарища. Поздоровался.

-- Послушай, -- сказалъ товарищъ. -- Какъ это тебя угораздило подъ трамвай попасть?

-- Какъ попасть? Я не попадалъ!

-- A руку-то тебѣ правую гдѣ искалѣчило?

-- Развѣ она искалѣчена?

-- Я думаю! Ты подалъ мнѣ всего два пальца я и думалъ, что остальные колесомъ отхватило.

-- Ты все шутишь, -- солидно возразилъ новый министръ, -- a я еле на ногахъ стою.

-- Почему?

-- Вѣдь я министръ -- поздравь. Работы -- уйма! Ты думаешь, государственныя дѣла -- это фунтъ изюму!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

БЛАГОРОДНАЯ КРОВЬ.

Вы хотите знать, что это было за существо? Лошадь. Самая обыкновенная лошадь.

Ея полъ?

Меринъ.

Цвѣтъ?

Сиваго цвѣта она была.

Однимъ словомъ, это была любимая лошадь Вильгельма Гогенцоллерна.

* * *

Когда я впервые наткнулся на нее, она уже умирала. Вся кожа на спинъ и на бокахъ то ходила большими, странными волнами, то сотрясалась мелкой дрожью, a глазъ -- выпуклый и добрый -- былъ уже покрытъ холоднымъ голубоватымъ туманомъ смерти...

И галиційское поле, изрытое тысячами ногъ, пыльное, непривѣтливое, было ея предсмертнымъ ложемъ.

-- Умираешь? тихо спросилъ я.

Ея бока раздулись и снова тяжело опали.

-- Умираю, такъ точно, -- отвѣтила она, какъ отвѣтила бы на ея мѣстѣ всякая дисциплинированная нѣмецкая лошадь.

-- Ранена?

Она съ трудомъ пожала плечами.

-- Съ ума ты сошелъ, что ли? Какъ я могу быть ранена, если я носила на себѣ самого Вильгельма Гогенцоллерна. Да мы за сорокъ верстъ къ линіи огня не приближались... Шутка ли!

-- Опоили?

Какъ ни плохо было ей, она отвернулась, прыснула въ копыто и потомъ, запрокинувъ голову, стала ржать надо мной -- не скажу: какъ лошадь, потому что сравненіе это въ данномъ случаѣ совсѣмъ неумѣстно.

-- Опоили?!! Меня-то? Кхе-кхе!.. Ничего болѣе ядовитаго, болѣе насмѣшливаго ты не могъ бы сказать... Опоили! Да я и умираю-то отъ жажды! Умираю, потому что уже нѣсколько мѣсяцевъ принципіально ничего не пила. Умираю, потому что довѣрчива ужъ я очень.

-- Что ты тамъ бормочешь о принципахъ! -- недовольно проворчалъ я. Еще того недоставало, чтобы y какой-то несчастной лошади были свои принципы!

Она чувствовала себя такъ плохо, что даже не обидѣлась.

-- Слушай... -- шепнула она мнѣ на ухо, съ трудомъ приподнимая голову. Ну?

-- Я что-то хочу y тебя спросить...

-- Ладно. Спрашивай.

-- Ты не обидишься?

-- Ну, да Богъ съ тобой. Говори.

-- Послушай... Правда, что y васъ, y людей, есть выраженіе: "вретъ, какъ сивый меринъ"?

Избѣгая ея пытливаго взгляда, я отвернулся и, найдя на землѣ какую-то чахлую соломинку, сталъ обкусывать ее.

-- Правда?

-- Ну... правда.

-- Такъ смотри же, голубчикъ: я сивая?

-- Пожалуй, что и такъ.

-- Меринъ я, чортъ возьми, или что я такое?

-- Не безъ этого, -- неопредѣленно отвѣчалъ я, дѣлая видъ, что съ аппетитомъ доѣдаю соломинку.

-- Прекрасно. Значитъ, мы можемъ непреложно установить, что я именно и есть сивый меринъ?

-- Ошибка тутъ едва ли возможна.

И опрокинувшись на спину и скрестивъ ноги на груди въ порывѣ возмущенія, спросила лошадь съ нечеловѣческой ироніей въ голосѣ:

-- Значить, по-вашему, я идеалъ вранья? Значитъ, смыслъ и цѣль моей жизни только въ томъ, чтобы врать?!

-- Тебѣ не хорошо, -- попытался я деликатно замять разговоръ. Вредно волноваться.

Она усмѣхнулась.

-- Какая разница? Вѣдь я, все равно, черезъ нѣсколько минутъ протяну ноги. Надѣюсь, что хоть я сивый меринъ, но этому-то ты повѣришъ?..

Она была слишкомъ умна для лошади. Мнѣ сталъ представляться совершенно съ иной стороны поступокъ того римскаго императора, который посадилъ лошадь въ сенатъ, въ качествѣ предсѣдателя.

Что касается моей лошади, то сейчасъ нельзя было разобрать -- смѣется она или кашляетъ.

-- Что съ тобой?

-- "Вретъ, какъ сивый меринъ"... Уморить вы меня хотите отъ смѣху. Скажи ты мнѣ теперь вотъ что: когда императоръ даетъ какое-нибудь слово, можно ему вѣрить?

-- Безусловно! горячо вскричалъ я.

-- Вотъ такъ же думалъ и я -- глупый сивый меринъ!.. Увы!.. Это будетъ стоить мнѣ жизни.

-- Да что съ тобой?!

-- Я умираю отъ жажды!

-- Почему?! Вѣдь вонъ же недалеко рѣчка.

Она насмѣшливо оскалила зубы и взглянула на меня съ непередаваемымъ выраженіемъ.

-- Какая?

-- Что какая? Рѣчка? A чортъ ее знаетъ. Ее даже на двухверстной картѣ нѣтъ.

-- То-то и оно. A мнѣ, братецъ ты мой, Нева нужна!

-- Еще чего выдумай.

Она съ трудомъ приподнялась на сгибѣ передней ноги и посмотрѣла честными глазами въ мои глаза.

-- Послушай! Если десять мѣсяцевъ тому назадъ императоръ Германіи выходить вдругъ передъ фронтомъ, держа меня подъ уздцы, и говоритъ громогласно, такъ что всѣ слышатъ и я слышу: "Солдаты! Я васъ приведу въ Парижъ! Даю вамъ слово. Не пройдетъ и двухъ недѣль, какъ я буду поить свою лошадь водою Сены!" -- должна я этому вѣрить или нѣтъ?

-- Гм... Конечно, если онъ при всѣхъ даетъ слово...

-- То-то и оно. Жду я честно и аккуратно двѣ недѣли, просыпаюсь утречкомъ ровно черезъ двѣ недѣли и что же! Начинаютъ поить меня -- знаете изъ чего? Изъ ведра около какого-то деревенскаго колодца! Какъ я ни фыркала, ни отворачивалась, ни лягала конюха, это животное все-таки вкатило мнѣ всю порцію. Смолчала я. Затаила обиду. "Нечего сказать, думаю. Сами говорятъ: "вреть, какъ сивый меринъ", a сами-то..."

-- Ну? Далыьше!

-- Хорошо-съ. Проходитъ нѣкоторое время.. Однажды смотрю опять тащитъ меня по шаблону подъ уздцы, опять рѣчь, опять: "Солдаты! Мы идемъ на Калэ, a оттуда прямая дорога на Англію! Не пройдетъ и трехъ недѣль, какъ я буду поить свою лошадь водой изъ Темзы". -- "Ладно, думаю, слыхали". Однако, ты знаешь, сказалъ онъ это такимъ тономъ, что я даже въ сомнѣніе пришла. Все-таки, думаю, императоръ. Не будетъ же онъ врать, какъ... (снова ея голосъ зазвучалъ убійственнымъ сарказмомъ) какъ сивый меринъ!

-- Вамъ нельзя волноваться, -- мягко напомнилъ я.

Она отмахнулась хвостомъ, какъ отъ овода.

-- Отстань. Ну-съ... Такъ что же ты думаешь? Проходить три недѣли, проходить четыре недѣли, -- хоть бы капелька темзинской воды y меня во рту была! Опять надулъ. Два мѣсяца тому назадъ вдругъ опять хватаетъ меня подъ уздцы, тащить куда-то. Сразу догадалась я, въ чемъ дѣло: опять врать ведетъ. И удивительная вещь: почему онъ безъ меня врать не могъ? Почему, когда онъ начиналъ врать, обязательно нужно меня подъ уздцы держать? Вдохновляла я его, что ли? Или думалъ онъ втихомолку все на меня свалить? Рядомъ, моль, стояли -- неизвѣстно, кто изъ насъ двухъ говорилъ. Прямо поразительный человѣкъ... Какъ врать, такъ меня за шиворотъ, -- лучшей ему компаніи не надо.

-- Что же онъ въ третій разъ обѣщалъ?

-- Изъ Невы поить. "Ровно, говорить, черезъ пятьдесятъ дней буду свою лошадь изъ Невы поить". Тутъ, знаешь, даже мнѣ за него стыдно сдѣлалось... Ладно, думаю, всякое дѣло до трехъ разъ дѣлается. Если и въ третій разъ соврешь -- издохну, a докажу, что y меня свои принципы есть, не гогенцоллерновскимъ чета! Подожду пять-десять дней, a тамъ или невскую воду буду пить, или никакую не буду пить!..

-- Ну, и что же?

-- Ты самъ видишь... Полторы недѣли тому назадъ пятьдесятъ дней минуло... И вотъ... я...

Мнѣ стало жаль эту глупую, довѣрчивую лошадь. Я попробовалъ ее урезонить.

-- У насъ невская вода не хорошая. Съ вибріонами.

-- Для меня принципъ важнѣе вибріона!

-- И потомъ не виноватъ же Вильгельмъ, что русскіе не пустили его въ Петроградъ.

-- Не обѣщай!

-- A ты знаешь, что?.. Попробуй теперь сдаться въ плѣнъ: можетъ, тогда и напьешься невской воды.

-- Не хочу. Компромиссъ.

Помолчавъ, вспыхнула вдругъ ярко, какъ догорающая свѣча.

-- Послушай! Неужели ты не понимаешь? Если мой императоръ вретъ, какъ сивый меринъ, то дай возможность его сивому мерину сдержать свое слово по-императорски!..

И, закативъ выпуклые глаза, испустило духъ бѣдное довѣрчивое, благородное существо.

Сдержало слово.

ПОЗИТИВЫ И НЕГАТИВЫ.

1. Прежде -- времена буколическія.

Приглашеніе:

-- Петръ Иванычъ, пожалуйте завтра къ намъ на блины...

-- Ахъ, это вамъ будетъ безпокойство...

-- Ну, какое тамъ безпокойство -- одно удовольствіе. Блинковъ поѣдимъ съ икоркой, выпьемъ.

-- Пожалуй...

-- Не пожалуй, a непремѣнно ждемъ. Обидите, если не придете.

* * *

За столомъ:

-- Петръ Иванычъ, еще блинковъ!

-- Увольте, ей Богу, сытъ.

-- Ну, еще парочку съ зернистой.

-- Что вы; довольно! Чуть не полтарелки икры наложили...

-- Ничего, кушайте на здоровье. Коньячку или рябиновой?

-- Ни того, ни другого. Ей-Богу, не лѣзетъ.

-- Ни-ни. И думать не смѣйте отказываться. A семга! Да вѣдь вы, разбойникъ, семги и не попробовали?

-- Ей-Богу, ѣлъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, лукавите! Позвольте, я вамъ положу два кусочка..

-- О, Боже! Я лопну прямо... Надѣюсь, больше ничего не будетъ?

-- Уха еще и рябчики!

-- Уморить вы насъ хотите, дорогой хозяинъ!

* * *

Уходъ:

-- До свиданья, Петръ Иванычъ! Спасибо, что зашли.

-- Теперь вы къ намъ, Семенъ Миронычъ...

-- Да ужъ и не знаю, выберемся ли?

-- Ну, вотъ новости! Послѣзавтра же и пріѣзжайте! Жену привозите, дѣтокъ, свояченицу и братца Николая Мироныча.

-- Осторожнѣе, тутъ темно... Я вамъ посвѣчу...

-- О, не безпокойтесь!

2. Теперь -- собачьи времена.

Приглашеніе:

-- Петръ Иванычъ, a я завтра думаю пожаловать къ вамъ на блины...

-- Ахъ, это намъ будетъ такое безпокойство.

-- Ну, какое тамъ безпокойство -- накормите блинами и конецъ. Блинковъ поѣдимъ y васъ съ икоркой, выпьемъ.

-- Съ чѣмъ, съ чѣмъ?..

-- А? Съ икоркой, говорю.

-- Вамъ еще каменный домъ въ придачу не потребуется ли? Хм! съ икоркой! A вы знаете, что икорка теперь 12 рублей фунтъ?

-- Что вы говорите! Какъ дешево. A я думалъ 14.

-- Мало, что вы думали... Для кого дешево, a для кого и не дешево...

-- Такъ мы все-таки придемъ.

-- Собственно, зачѣмъ?

-- Да вотъ... блинковъ y васъ поѣдимъ, выпьемъ.

-- Это чего жъ такого вы выпить собираетесь?!

-- Да что y васъ найдется. Не побрезгуемъ вашимъ хлѣбомъ-солью.

-- Вода изъ водопровода y насъ найдется -- вотъ, что y насъ найдется. Лучше ужъ не приходите.

-- Нѣтъ, что вы! Обязательно придемъ.

* * *

За столомъ:

-- Дорогой хозяинъ... еще блинковъ... Можно попросить?

-- Увольте! Вѣдь, ей-Богу, вы уже сыты.

-- Ну еще парочку... съ зернистой.

-- Что вы дѣлаете?! Довольно! Чуть не полтарелки себѣ икры навалили.

-- Ничего, буду кушать на здоровье. Коньячку мнѣ выпить или рябиновой?

-- Ни того, ни другого. Ей-Богу, вамъ уже не лѣзетъ, a вы все пьете. Не дамъ больше.

-- Ни-ни. И думать не могите отказывать! A то голову сметаной вымажу. Позвольте... A семга?! Я про семгу забылъ. Ни кусочка не попробовалъ.

-- Ей-Богу, вы уже ели.

-- Нѣтъ, нѣтъ, лукавите. Позвольте, я себѣ положу два кусочка...

-- Два?! A вы знаете, что каждый кусочекъ стоитъ копеекъ семьдесятъ...

-- Ну, и чортъ съ нимъ, -- большая бѣда, подумаешь...

-- Да для васъ бѣда не большая... потому что не вы платили. Ѣдятъ, ѣдятъ люди, ей Богу, не понимаю, какъ не лопнуть!

-- Да-а, съ вашего угощенія дѣйствительно лопнешь... Пригласили на блины, смотрѣть не на что.

-- Кто васъ приглашалъ? Сами навязались.

-- Еще бы! Если бы мы вашего приглашенія ждали -- ноги бы съ голоду протянули.

-- И протягивайте, потеря небольшая... Что еще будетъ, кромѣ этихъ блинишекъ?

-- Ничего не будетъ.

-- Какъ такъ ничего? Бульонъ же долженъ быть какой-нибудь, или уха тамъ... Дичь тоже всякая полагается...

-- Достаточно и такъ дичь несли за столомъ. Ну-съ -- можно вставать изъ-за стола, дорогіе гости. Дорогіе -- сами понимаете почему. Въ 36 рублей обошлось ваше совершенно неумѣстное посѣщеніе.

-- Господи! 35 рублей истратилъ, a ноетъ на двѣсти.

* * *

Уходъ:

-- Прощайте, дорогой хозяинъ.

-- То есть, какъ это прощайте? До свиданья, a не прощайте!

-- Развѣ вы думаете еще разъ насъ пригласить?

-- Нѣтъ-съ, не пригласить, a я думаю самъ къ вамъ на блины пріѣхать.

-- Не стоитъ.

-- То есть, какъ же это такъ -- не стоить?!... Вотъ еще новости! Небось, сами ко мнѣ пришли, пили, ѣли -- a мнѣ нельзя?! Завтра же и пріѣду: жену привезу, дѣтей, свояченицу и брата Николая Мироныча...

-- Вы бы всю улицу еще притащили! Дворника ужъ забирайте, кухарку тоже -- все равно!! Э, ч... чортъ, какая тутъ темнота на лѣстницѣ... Хозяинъ! Ты бы хоть посвѣтилъ.

-- И такъ хорошо. Керосинъ-то нонѣ кусается, сами знаете.

-- Да тутъ ногу еще сломаешь въ этой тьмѣ.

-- И прекрасно! Туда вамъ и дорога.

-- Ну, безпокойной вамъ ночи въ такомъ случаѣ...

-- Всего нехорошаго!..

-----

Собачьи времена наступаютъ, истинно говорю вамъ.

-----

ЧЕЛОВѢКЪ, КАКИХЪ ТЕПЕРЬ МНОГО.

Смѣшно сказать: въ течете двухъ дней я встрѣтилъ этого человѣка три раза; и онъ мнѣ былъ совершенно чуждъ и не нуженъ! A существуютъ люди, которыхъ любишь и съ которыми хотѣлъ бы встрѣтиться -- и не видишь ихъ годами...

Первая встрѣча съ этимъ человѣкомъ произошла y крупнаго ювелира, гдѣ я выбиралъ булавку для подарка, a "этотъ человѣкъ" (до сихъ поръ не знаю, какъ его зовутъ) безсмысленно переминался съ ноги на ногу y прилавка, тоскливо вздыхая, и то распахивая, то запахивая роскошную шубу съ бобровымъ воротникомъ.

-- Вамъ, собственно, что хотѣлось бы? -- спрашивалъ терпѣливый приказчикъ.

-- Да вотъ этихъ купить... ну, какихъ-нибудь драгоцѣнныхъ камней.

-- Какихъ именно?

-- Эти бѣленькіе -- брилліанты?

-- Да.

-- Значить, брилліантовъ. Потомъ еще голубыхъ я взялъ бы... красныхъ... A желтенькихъ нѣтъ?

-- Есть. Топазы.

-- Это дорогіе?

-- Нѣтъ, они дешевые.

-- Тогда не стоитъ. Брилліанты -- самые дорогіе. Они какъ -- поштучно?

-- Нѣтъ, по вѣсу.

-- Вотъ вы мнѣ полфунтика заверните.

-- Видите ли, такъ, собственно, нельзя. Брилліанты продаются на караты...

-- На что?

-- На караты.

-- Это скучно. Я этого не понимаю. Тогда лучше поштучно.

-- Вамъ въ издѣліи показать?

-- A что шикарнѣе?

-- Да въ издѣліи можно носить, a такъ, отдѣльные камни -- они y васъ просто лежать будутъ.

-- Тогда лучше издѣліе.

-- Желаете, колье покажу?

-- Хорошо... Оно дорогое? 12 тысячъ.

-- Это ничего себѣ, это хорошо. Вотъ это оно? A почему же на немъ одни бѣлые камни? Хотѣлось бы чего-нибудь и зелененькаго...

-- Вотъ вамъ другое, съ изумрудомъ.

-- Оно симпатичное, только куда я его надѣну?

-- Виноватъ, это не мужская вещь, a дамская. Если женѣ подарить...

Незнакомецъ хитро прищурилъ одинъ глазъ.

-- Экой вы чудакъ! A если я не женатъ?

-- Гм! -- промычалъ приказчикъ, усиліемъ воли сгоняя съ лица выраженіе отчаянія. -- Вы, значитъ, хотѣли бы что-нибудь выбрать для себя лично?

-- Ну да же! A вы что думали?

-- Тогда возьмите кольцо.

-- A оно сколько стоить?

-- Смотря какое. Вотъ поглядите здѣсь: какое понравится.

-- Вотъ это -- почемъ? Голубенькое.

-- Двѣсти пятьдесятъ.

-- Гадость. Мнѣ тысячъ на пятнадцать, на двадцать.

-- Тогда брилліантовыя возьмите. Вотъ это -- рѣдкая вода: семь съ половиной тысячъ.

-- A дороже нѣтъ?

-- Нѣтъ. Да вѣдь вы можете три взять!

-- И вѣрно вѣдь. Заверните. Вы думаете, что они достаточно шикарны?

-- О, помилуйте, м-сье!

-- Вы меня извините, но я въ этомъ ничего не понимаю. Вотъ насчетъ бумагъ я хорошо намастачился.

-- Но вѣдь теперь, м-сье, биржа, кажется, не работаетъ?

-- Какая биржа? Я говорю о газетной бумагѣ, писчей, оберточной -- все что угодно! Получите за кольца. Вы ихъ пришлете ко мнѣ съ мальчишкой -- не хочется таскаться съ этой ерундой. Или лучше я ихъ на пальцы надѣну. Экіе здоровые каменищи. Не выпадутъ?

-- О, помилуйте...

-- A то выпадутъ -- и пропало кольцо. Куда оно тогда? Намѣсто камня -- дырка. Будто окно съ выбитымъ стекломъ. Прощайте.

* * *

Въ тотъ же день вечеромъ я увидѣлъ его въ мебельномъ магазинѣ...

-- Послушайте, -- горячился онъ. Поймите: если бы вы сказали мнѣ: хочу имѣть самую лучшую бумагу -- я отвѣтилъ бы: вотъ эта лучшая. A вы мнѣ не говорите прямо, что хорошо, что нѣтъ. Вы говорите, что эта гостиная розоваго дерева, a эта -- Людовика, ну? Какая же лучшая?

-- Какая вамъ понравится...

-- A которая дороже?

-- Розоваго дерева. Три тысячи двѣсти.

-- Ну вотъ эту и заверните. Затѣемъ -- какія еще комнаты есть y васъ?

-- Кабинетъ, спальня, столовая, передняя...

-- A еще!

-- Будуары еще есть.

-- Ну, это всего шесть. A y меня десять. Чѣмъ же ихъ заставлять прикажете?

-- A кто y васъ еще будетъ помѣщаться въ квартирѣ?

-- Я одинъ!

-- Гм!.. Можно тогда библіотеку.

-- Семь! A еще?

-- Можно тогда какую-нибудь комнату въ русскомъ стилѣ. Потомъ, ну... сдѣлайте второй кабинетъ. Одинъ для работы, другой... такъ себѣ.

Оба глядѣли другъ на друга безсмысленными отъ натуги глазами и мучительно думали.

-- Это девять. A въ десятую что я поставлю?

-- A десятую... сдайте кому-нибудь. Ну, на что вамъ одному десять? Довольно и девяти. Сдадите -- вамъ же веселѣе будетъ.

-- Это идея. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы эта комната была стильная.

-- Въ какомъ стилѣ, м-сье?

-- Въ хорошемъ. Ну, вы тамъ сами подберите. Охо-хо... Теперь подсчитайте -- сколько выйдетъ?

* * *

A на другой день я къ своему и его удивленію (онъ уже началъ привыкать къ моему лицу) встрѣтилъ его на картинной выставкѣ.

Онъ помѣстился сзади меня, поглядѣлъ изъ-за моего плеча на картину, передъ которой я стоялъ, и спросилъ:

-- Это хорошая?

-- Картина? Ничего себѣ. Воздуху маловато.

-- Ну! A я уже, было, хотѣлъ купить ее. Вижу вы долго смотрите -- значить, думаю, хорошая. Я уже три купилъ.

-- Какія?

-- Да вотъ тѣ, около которыхъ стоять. Я себѣ такъ и думаю: тѣ картины, около которыхъ стоять -- значить, хорошія картины.

Я принялъ серьезный дѣловой видъ.

-- A сколько людей должно стоять передъ картиной, чтобы вы ее купили?

-- Десять, -- такъ же серьезно отвѣтилъ онъ. -- Не меньше. Три, пять, шесть -- уже не то.

A вы сообразительный человѣкъ.

-- Да; я только ничего не понимаю во многомъ. A природный умъ y меня есть. Вы знаете, какъ ловко я купилъ себѣ автомобиль? Я вѣдь въ нихъ ничего не понимаю... Ну вотъ прихожу въ автомобильный магазинъ, расхаживаю себѣ, гуляю. Вижу, какой-то господинъ выбралъ для себя машину... осмотрѣлъ онъ ее, похвалилъ, сторговался, a когда уже платилъ деньги, я и говорю: "уступите ее мнѣ, пятьсотъ отступного"... Удивился, но уступилъ. Хорошій такой господинъ.

-- У васъ, очевидно, большія средства?

-- Ахъ и не говорите. Намучился я съ ними... Вы уже уходите? Пойдемъ, я васъ подвезу на своей машинѣ... Прогуляться хотите? Ну, пойдемъ пѣшкомъ...

* * *

Взявъ меня подъ руку, онъ зашагалъ подлѣ, заискивающе глядя мнѣ въ глаза и согнувшись въ своей великолѣпной шубѣ...

-- Я былъ раньше такой бѣдный, что ужасъ: служилъ конторщикомъ, получалъ 40 рублей въ мѣсяцъ, но скопилъ сто рублей. Пришелъ одинъ товарищъ, говорить: "Давай купимъ пятнадцать стопъ бумаги, a черезъ недѣлю продадимъ". -- "Давай". Купили по десяти рублей -- черезъ недѣлю продали по четырнадцати. Подождалъ онъ. -- "Давай, говоритъ, купимъ по пятнадцати, продадимъ по двадцати". Опять купили, опять продали. Понимаете? Дѣлать ничего не надо, a только покупать, подождать, a потомъ продавать. Понялъ я, въ чемъ штука, сталъ одинъ работать. Даже дѣло проще пошло: пріѣзжаю на бумажную фабрику: почемъ эта бумага? По восемнадцать! -- Дѣлайте тысячу стопъ. Вотъ задатокъ. Дашь задатокъ и ждешь. Черезъ двѣ недѣли -- письмо: "эта бумага уже стоить по двадцать четыре. Предлагаемъ пять тысячъ отступного". Беру отступное, заказываю новую. Понимаете, удобство? Ни брать бумаги не нужно, ни возить ее, ни продавать... Ты себѣ гуляешь, a она себѣ растетъ. Очень спокойное дѣло. Ну, a теперь я рѣшилъ зажить по-человѣчески... Скажите, лошадь имѣть -- шикарно?

-- Очень.

-- Надо бы купить. Знаете что? Я въ лошадяхъ ничего не понимаю. Вы купите лошадь, съ этой самой... съ повозкой! A потомъ продайте мнѣ съ надбавкой. Заработаете -- и мнѣ спокойнѣе.

-- Нѣтъ, я этими дѣлами не занимаюсь.

-- Жалко. На кого это вы такъ посмотрѣли?

-- Дама одна прошла. Красивая.

-- Серьезно, красивая? Да очень. Эффектная.

-- Слушайте, a что если ее взять на содержаніе?

-- Почему непремѣнно ее?!..

-- Я въ этомъ, видите ли, ничего не понимаю, a вы говорите -- красивая. Возьму ее на содержаніе, а?

-- Позвольте! A вдругъ это порядочная женщина.

-- Ну, извинюсь. Большая бѣда. Сколько ей предложитъ, какъ вы думаете?

-- Ей Богу, затрудняюсь.

-- Предложу три тысячи въ мѣсяцъ, чортъ съ нимъ...

Онъ догналъ даму, пошелъ съ ней рядомъ... Заговорилъ... На лицѣ ея послѣдовательно выразилось: возмущеніе, удивленіе, смущеніе, недовѣрчивость, колебаніе и, наконецъ, -- радость, розовымъ свѣтомъ залившая ея красивое лицо.

Покупатель бумаги нашелъ самое нужное въ своей пустой жизни...

* * *

И подумалъ я:

"Теперь ты научишься и брилліанты покупать съ толкомъ, и обстановку выбирать въ настоящемъ стилѣ, и лошадь y тебя будетъ не одна, a двадцать одна, и картины появятся такія, передъ которыми будутъ останавливаться не десятки, a сотни, и во всемъ поймешь ты смыслъ и толкъ... и когда поймешь ты все это, какъ слѣдуетъ -- не будетъ y тебя ни картинъ, ни лошадей, ни брилліантовъ, ибо есть справедливость на землѣ, ибо сказано: изъ земли взять, въ землю и вернешься.

Да будетъ впослѣдствіи тебѣ твое сорокарублевое жалованье пухомъ!"

"ПУБЛИКА".

Я сидѣлъ въ залѣ Дворянскаго собранія на красномъ бархатномъ диванѣ и слушалъ концертъ симфоническаго оркестра, которымъ дирижировалъ восьмилѣтній Вилли Ферреро.

Я не стенографъ, но память y меня хорошая... Поэтому, постараюсь стенографически передать тотъ разговоръ, который велся сзади меня зрителями, тоже сидѣвшими на красныхъ бархатныхъ диванахъ.

-- Слушайте, -- спросилъ одинъ господинъ своего знакомаго, прослушавъ геніально проведенный геніальнымъ дирижеромъ "Танецъ Анитры". -- Чѣмъ вы это объясняете?

-- Что? Да вотъ то, что онъ такъ замѣчательно дирижируетъ.

-- Простой карликъ.

-- То есть, что вы этимъ хотите сказать?

-- Я говорю -- этотъ Ферреро -- карликъ. Ему, можетъ быть, лѣтъ сорокъ. Его лѣтъ тридцать учили-учили, a теперь вотъ -- выпустили.

-- Да не можетъ этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликовъ лица сморщенныя, старообразныя, a y Вилли типичное личико восьмилѣтняго шалуна, съ нѣжнымъ оваломъ и пухлыми дѣтскими губками.

-- Тогда, значитъ, гипнотизмъ.

-- Какой гипнотизмъ?

-- Знаете, который усыпляетъ. Загипнотизировали мальчишку и выпустили. Махай, молъ, палочкой.

-- Позвольте! Всѣ ученые заявили, что подъ гипнозомъ человѣкъ можетъ дѣлать только то, что онъ умѣетъ дѣлать и въ нормальной жизни. Такъ, напримѣръ, девѣушку можно подъ гипнозомъ заставить поцѣловать находящагося вблизи мужчину, но никакъ нельзя заставить говорить ее по-англійски, если она не знала раньше англійскаго языка.

-- Серьезно?

-- Ну, конечно.

-- Тогда все это очень странно.

-- Въ томъ-то и дѣло. Я поэтому и спрашиваю: чѣмъ вы объясняете это?

-- Можетъ, его мучили?

-- Какъ мучили?

-- Да вотъ, знаете, какъ маленькихъ акробатовъ...

Разсказываютъ, что ихъ выламываютъ и даже варятъ въ молокѣ, чтобы y нихъ кости сдѣлались мягче.

-- Ну, что вы! Гдѣ же это видано, чтобы дирижеровъ въ молокѣ варили?

-- Я не говорю въ буквальномъ смыслѣ -- въ молокѣ. Можетъ быть, просто истязали. Схватятъ его за волосы и ну теребить: "дирижируй, паршивецъ!" Плачетъ мальчикъ, a дирижируетъ. Голодомъ морятъ тоже иногда.

-- Ну, что вы! Причемъ тутъ истязанія. Вонъ даже клоуны, которые выводятъ дрессированныхъ пѣтуховъ и крысъ и тѣ дѣйствуютъ лаской.

-- Ну, что тамъ ваша ласка! Если и добиваются лаской, такъ пустяковъ -- пѣтухъ, потянувъ клювомъ веревку, стрѣляетъ изъ пистолета, a крыса расхаживаетъ въ костюмѣ начальника станціи. Вотъ вамъ и вся ласка. A здѣсь -- маленькій мальчуганъ дирижируетъ симфоническимъ оркестромъ! Этого лаской не добьешься.

-- Значитъ, по вашему, его родители истязали?

-- A позвольте! Зачѣмъ бы иначе въ эту исторію вмѣшалось общество защиты дѣтей отъ жестокаго обращенія. Значитъ, ребенка истязали.

-- Значить, по вашему выходить такъ: беремъ мы обыкновеннаго миловиднаго мальчика, начинаемъ истязать, колотить его почемъ попало -- и мальчишка черезъ годъ-два уже дирижируетъ симфоническимъ оркестромъ такъ, что всѣ приходятъ въ восторгъ?!. Просто же вы смотрите на вещи.

-- Виноватъ! Вы вотъ все меня спрашиваете: объясни, да объясни. A какъ вы сами объясняете?

-- Что? Вилли Ферреро?

-- Да-съ.

-- Тутъ если и можетъ быть объясненіе, то гораздо сложнѣй. Послѣднія завоеванія оптической техники...

-- Вы думаете -- посредствомъ зеркалъ?

-- То есть?

-- Знаете, зеркала подъ извѣстнымъ угломъ... Фокусники достигаютъ того, что...

-- Нѣтъ-съ, это пустяки. A видѣлъ я лѣтомъ въ "Акваріумѣ" механическаго живописца. Маленькій человѣкъ, который собственноручно портреты съ публики писалъ. Представьте себѣ, я узналъ, какъ это дѣлается: онъ соединенъ электрическимъ проводомъ съ настоящимъ живописцемъ, который сидитъ за кулисами и рисуетъ на другой бумагѣ. И что же вы думаете! Устроено такъ, что маленькій живописецъ геніально точно повторяетъ всѣ его движенія и рисуетъ очень похоже.

-- Позвольте! Механическаго человѣка можно двигать электричествомъ, -- но вѣдь Ферреро живой мальчикъ! Его даже профессора осматривали.

-- Гм! Пожалуй. Ну, въ такомъ случаѣ -- я прямо отказываюсь понимать: въ чемъ же тутъ дѣло?!.

Я не могъ больше слушать этого разговора:

-- Эй, вы, господа. Все, что мы говорили, можетъ быть очень мило, но почему вамъ не предположить что-либо болѣе простое, чѣмъ электрическіе провода и система зеркалъ...

-- Именно?

-- Именно, что мальчикъ -- просто геніаленъ!

-- Ну извините, -- возразилъ старикъ-авторъ теоріи объ истязаніи. -- Вотъ именно, что это было бы слишкомъ простое объясненіе!

* * *

Подумайте только: на красномъ диванѣ позади меня сидѣли люди, для которыхъ мы пишемъ стихи, разсказы, рисуемъ картины, Шаляпинъ для нихъ поетъ, a Павлова для нихъ танцуетъ.

Не лучше-ли всѣмъ намъ, съ Шаляпинымъ и Павловой во главѣ, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами.

A Вилли Ферреро будетъ y насъ мальчишкой на посылкахъ, -- относить счета заказчикамъ...

КАЛИФОРНІЯ БЕЗЪ ЗОЛОТА.

Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорнію -- они буквально купались въ золотѣ. Вторая волна золотоискателей -- болѣе многочисленная -- ходила уже только по колѣна въ золотыхъ струяхъ, третья -- могла еле омочить пятки, a четвертая, пятая, шестая какъ нахлынула на сухой облѣзшій, когда-то столь густо позолоченный берегъ -- такъ ни съ чѣмъ и отхлынула: рѣдкому счастливцу послѣ долгихъ поисковъ попадался золотой слитокъ, довольно ясно видимый подъ микроскопомъ.

Кто, какой піонеръ, какой первый золотоискатель открылъ Выборгъ -- этотъ золотой пріискъ, гдѣ можно купить любую вещь дешевле грибовъ -- неизвѣстно. Можетъ быть, оно раньше такъ и было -- мнѣ о томъ невѣдомо. Но вслѣдъ за первымъ золотоискателемъ изъ Петрограда хлынулъ цѣлый потокъ золотоискателей -- вотъ теперь они и бродятъ по унылымъ опустѣвшимъ магазинамъ Выборга -- съ видомъ усталыхъ рудокоповъ, изрывшихъ цѣлыя десятины, намывшихъ цѣлыя горы земли и извлекшихъ изъ ея нѣдръ одну только пару, подозрительнаго вида, чулковъ за десять марокъ.

* * *

Компанія измученныхъ петроградцевъ съ остолбенѣлымъ видомъ останавливается передъ витриной крохотной выборгской лавчонки и испускаетъ рядъ отрывистыхъ восклицаній:

-- Ого! Ботинки.

-- Да. И какъ дешево. 50 марокъ.

-- A въ Петроградѣ за такія слупили бы рублей 25.

-- Сколько это марокъ вышло бы?

-- 25 рублей? Пятьдесятъ четыре съ половиной марки.

-- Ну, вотъ видите! На цѣлыхъ четыре съ половиной марки дешевле.

-- Зайдемъ, купимъ.

-- Да мнѣ такихъ не нужно. Я такихъ не ношу.

-- Ну, вотъ еще какія тонкости! Дешево, такъ и бери.

Вваливаются въ магазинчикъ.

-- Покажите намъ вотъ эти ботинки... Что? Послѣдняя пара? Ну вотъ, видишь: я тебѣ говорилъ -- покупай скорѣй. Гм! Послѣдняя пара: вотъ что значить дешевка. Ну-ка, примѣрь.

-- Гм... Вззз... ой!

-- Что? Тѣсноваты? Ну, ничего -- разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдемъ.

-- Да я, собственно, такой фасонъ не ношу...

-- Но вѣдь дешевы!

-- Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тѣсноваты.

-- A зато на четыре съ половиной марки дешевле.

-- Дешевле-то они дешевле.

-- То-то и оно. Бери, пойдемъ. A это что -- смотри-ка... Магазинъ рамочекъ. Для чего эти рамочки?

-- Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будутъ. И какъ дешево -- голубенькая, a семь марокъ стоить. Зайдемъ, купимъ.

Входить всего четверо, но лавочка такъ мала, будто вошли сто.

-- Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?

-- Ля картина...

-- Для картинъ, значитъ, -- переводить одинъ, очевидно, тонкій знатокъ финскаго языка.

-- A черезъ границу провести ихъ можно?

-- Ta, мосна.

-- Я знаю, что таможня, такъ я вотъ и спрашиваю...

-- Ты его не понялъ, -- торопливо поправляетъ переводчикъ. -- Онъ говоритъ, что можно. Но вѣроятно, спрятать нужно, да?

-- Ta, мосна.

-- Спрятать. Мы ихъ подъ костюмъ спрячемъ, въ чемоданъ. Знаешь, я возьму пять штукъ.

-- И я три. Почемъ онѣ?

-- По восьми марокъ.

-- A въ Петроградѣ я такія по два рубля видѣлъ.

-- Да ужъ тамъ сдерутъ. Тамъ могутъ. Россія!

-- A тебѣ для чего эти рамки?

-- Да придумаю. Сейчасъ не нужны, послѣ понадобятся. Вставлю что-нибудь въ нихъ.

-- Заплатили? Пойдемъ. Ну, что тебѣ еще нужно?

-- Да такъ, собственно говоря, ничего...

-- А ты вспомни!

-- Ей Богу, ничего.

-- Чулки не нужны ли?

-- Чулки? -- мямлить вялый петроградецъ. -- Собственно говоря...

-- Ну вотъ видишь! Вотъ тебѣ и чулочный магазинъ. Здравствуйте. Есть чулки?

-- Нету. Ce продано.

-- Ну, что вы. Намъ всего нисколько паръ. Поищите. Можетъ, найдется.

-- Тамская есть чулки.

-- Дамскіе?... Гм! А, ну покажите.

-- Послушай... да зачѣмъ мнѣ дамское.

-- Вотъ чудакъ! Дешево вѣдь. Бери -- теплѣе еще, чѣмъ носки. До самаго колѣна. Бери ты три пары и я три пары.

-- Сести пара нѣту. Сетыри пара есть сего.

-- Нѣту шести паръ? Ну, давайте четыре. A остальныя двѣ пары можно чѣмъ-нибудь другимъ добрать. Вотъ эту штуку дайте.

-- Не, эта не продается. На эта стука сляпа надѣвается. Для окна. На выставка.

-- Дѣйствительно, слушай... Ну зачѣмъ тебѣ болванъ для шляпы. Къ чему онъ?

-- А? Ну, нѣтъ, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой -- куда положить шляпу? Ну, и надѣнешь ее на эту чертовину. A что y васъ еще есть?

-- Нисего нѣту. Ce родано.

-- Русскіе все, чортъ ихъ дери. Пронюхали -- и сразу все расхватали. A это что за кошка? Почемъ?

-- Это наса коска. Сивой.

-- Живая? A чего жъ она лежитъ, какъ искусственная. Только покупателей зря смущаетъ...

-- Пойдемъ, господа.

-- Вотъ драма такъ драма... Пріѣхали въ Выборгъ, a купить нечего. A вотъ магазинчикъ какой-то, зайдемъ. Что здѣсь продается?

-- Чортъ его... не разберешь. Витрина пустая. Войдемъ на всякій случай.

-- Здравствуйте... Гм... Какіе-то рабочіе, a товару не видно. Что вы тутъ дѣлаете, братцы? Это магазинъ?

-- Ta. Тольки сицасъ есцо магазина нѣту. Акроица тая неделя.

-- На той недѣлѣ? A что тутъ будутъ продавать?

-- Вѣтоцна магазинъ.

-- Цвѣточный? Ну, ладно. Если еще пріѣдемъ -- зайдемъ, купимъ. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеиваютъ. Послушайте: почемъ обои?

-- Вѣ марки кусокъ.

-- Ну продайте намъ вотъ эту пачку... Нельзя? Подумаешь важность... Почему нельзя? A ножницы продаются? Нѣтъ? Жалко; очень хорошенькія ножницы...

* * *

Номеръ гостиницы заваленъ коробками, свертками, пачками.

-- Ты чего сопишь?

-- Да вотъ хочу ботинки въ рукавъ пиджака засунуть. Боюсь, вдругъ въ Бѣлоостровѣ таможенные дощупаются.

-- Если новые -- конфискуютъ. A ты поцарапай подошвы -- будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.

Счастливый обладатель ботинокъ вытаскиваетъ перочинный ножикъ и приступаетъ къ работѣ.

Зажимаетъ между колѣнъ подметкой кверху ботинокъ и начинаетъ царапать ножикомъ блестящій лакъ.

-- Ну что?

-- Чортъ ихъ дери: все-таки, видно, что не ношеные, a просто поцарапанные. Грязи на нихъ нѣту.

-- A ты плюнь.

Владѣлецъ ботинокъ послушно плюетъ на подметку.

-- Да нѣтъ, я тебѣ не въ томъ смыслѣ. Ну, да ужъ разъ плюнулъ, теперь разотри получше. Объ полъ повози.

-- И чортъ ихъ знаетъ, почему y нихъ такіе полы чистые... Не мажется! Блеститъ себѣ и блеститъ.

-- Ножемъ потыкай. Постой, дай я. Вотъ такъ -- и такъ... Ой! Видишь -- дырка.

-- Ну вотъ обрадовался.

-- Ничего. Зато ужъ видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, чорту. Тогда ужъ никто не придерется.

-- Я лучше шнурокъ, будто, оборву. Все поспокойнѣе.

-- Собственно, на кой чортъ ты ихъ взялъ? Фасонь не модный, тѣсные, на боку дырка.

-- Ты же самъ говорилъ...

-- Мало, что я говорилъ... Вонъ ты мнѣ абажуръ ламповый посовѣтовалъ взять -- я его себѣ надѣвать буду, что ли, ежели y меня электричество.

-- Сколько ты за него заплатилъ?

-- Пятнадцать рублей на наши деньги.

-- Вотъ видишь, a въ Петроградѣ за восемь цѣлковыхъ купишь -- и возиться не надо, и прятать не надо.

-- Гм... Дѣйствительно. Рамочки... тоже накупили! Обрадовались! Грубыя, аляповатыя.

-- A ты еще въ другомъ магазинѣ докупилъ двѣ штуки -- къ чему?

-- Рамочки -- что... Ихъ, въ крайнемъ случаѣ выбросить можно. A вотъ чулки дамскіе -- это форменное идіотство. Ну, какъ я ихъ надѣвать буду?

-- Обрѣжь верхушку -- носки получатся.

-- Носки... Ихъ еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два цѣлковыхъ? A я по четыре съ полтиной за эту длиннѣйшую дрянь платилъ.

-- Подари кому-нибудь.

-- A ты найди мнѣ такую женскую ногу. Сюда три помѣстятся. Постой... Это еще что такое?

-- Прессъ-папье изъ березовой коры.

-- Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?

-- Мы. A въ этомъ пакетѣ что?

-- Тоже рамочки. A это подставки для фруктовыхъ вазъ, банка гумміарабика, лапландскій ножикъ, сигары...

-- Мы вѣдь не куримъ...

-- Что значитъ -- не куримъ. Мы никого и не рѣжемъ, a лапландскій ножикъ купили. Мы и не бабы, a шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вотъ кто мы.

-- A это что?

-- Этого ужъ я и самъ не знаю. Къ чему оно? Металлическій ящикъ, ручка, какіе-то колесики, задвижечка... Покупаешь, a даже не спросишь -- что оно такое.

-- Зато дешево. Тридцать двѣ марки.

-- Дешево?.. A я тебѣ вотъ что скажу: эти сорочки здѣсь стоятъ пять рублей, a въ Петроградѣ -- четыре, салфетки здѣсь десять рублей, въ Петроградѣ семь, a галстуки... Галстуки, вообще, ничего не стоятъ! Повѣситься можно на такомъ галстукѣ.

-- Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.

-- A тутъ еще съ таможней можетъ быть...

-- Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!

Тяжелое настроеніе.

* * *

Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ исторію съ Марьиной слободой въ городѣ К.

Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.

И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика -- любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ... И чѣмъ дальше -- тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.

A когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда -- я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, a изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиваніе женщинъ и звуки скрипки и разбитаго піанино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.

Ибо сказано -- о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ -- портитъ.

НАЧАЛО КОНЦА...

Вполнѣ умѣстнымъ началомъ можетъ послужить сообщеніе германскаго офиціальнаго агентства, недавно опубликованное: "императоръ Вильгельмъ, прибывъ въ сѣверный городокъ Эльбингъ, неожиданно вошелъ въ трамвайный вагонъ и совершилъ вмѣстѣ со своей свитой поѣздку къ ближней верфи. Какъ кайзеръ, такъ и всѣ лица его свиты, заплатили за проѣздъ полагающіеся 10 пфенниговъ".

Вотъ какое сообщеніе появилось въ газетахъ. A дальше -- мы уже справимся сами безо всякихъ газетъ и сообщеній... Мы знаемъ, что было дальше.

* * *

Снисходительно улыбаясь, Вильгельмъ вошелъ въ подъѣздъ маленькой второстепенной гостиницы и спросилъ: -- A что, голубчикъ, не найдется ли y васъ номерокъ... такъ марки на три, на четыре?..

-- О, ваше величество! воскликнулъ остолбенѣвшій портье. -- Для васъ y насъ найдется номеръ въ двѣ комнаты, съ ванной за двадцать марокъ...

-- О, нѣтъ, нѣтъ -- что вы. Мнѣ именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно такъ, марки на три...

-- Весь въ распоряженіи вашего величества, -- изогнулся портье. -- Попрошу сюда, налѣво. Номерокъ, правда, маловатъ и темноватъ...

-- Это ничего... Цѣна?

-- Три марки, ваше величество.

-- За мной.

* * *

Кайзеръ шагалъ пѣшкомъ по улицъ, a за нимъ шла восторженная толпа. Тихо шептались:

-- Обратите вниманіе, какъ онъ просто держится... Проѣхался въ трамваѣ за десять пфенниговъ, a теперь нанялъ номеръ въ три марки... Что за милое чудачество богатаго вѣнценосца! Интересно, куда онъ направляется сейчасъ?..

-- A вотъ смотрите... Ну, конечно! Вошелъ въ дешевую общественную столовую.

-- Господи! Зачѣмъ это ему?

-- Навѣрное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, насъ кормятъ?..

-- Это вы называете -- попробовать? Да вѣдь онъ уплетаетъ в за обѣ щеки. Слышите, какой трескъ?

-- Дѣйствительно, слышу. Что это трещитъ?

-- У него. За ушами.

-- Ну, ей Богу же -- это мило! Зашелъ, какъ простой человѣкъ въ столовую и ѣстъ то же, что мы ѣдимъ.

-- Какъ не любить такого короля!

-- Правда -- чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.

-- Вотъ онъ... выходить. Сейчасъ, навѣрное, подадутъ ему карету. Любопытно, въ какихъ это онъ каретахъ, вообще, ѣздитъ?

-- Удивительно! Пѣшкомъ идетъ... Заходитъ въ табачную лавочку... Что это онъ? Покупаетъ сигару! Да развѣ найдется y лавочника сигара такой цѣны, на которую онъ куритъ... Что? За пять пфенниговъ?!! Нѣтъ -- вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительнаго короля!

-- Очевидно, рѣшилъ за сегодняшній день испытать все.

-- Тѣмъ пріятнѣе завтра будетъ вернуться ему къ императорской изысканности и роскоши.

* * *

Черезъ три дня:

-- Кто это проѣхалъ тамъ въ трамваѣ? Странно: на площадкѣ народу биткомъ набито, a онъ ѣдетъ внутри совершенно одинъ.

-- А, это нашъ кайзеръ. Развѣ вы не узнали?

-- Но вѣдь онъ уже разъ проѣхался въ трамваѣ. Зачѣмъ же ему еще?

-- Я тоже немножко не понимаю. Третій день ѣздитъ. Заплатитъ кондуктору и ѣдетъ.

-- Странно. A публика не входитъ внутрь вагона -- почему?

-- Ну, все-таки кайзеръ, знаете. Неудобно стѣснять.

-- A куда это онъ ѣдетъ?

-- Вотъ уже выходитъ. Сейчасъ увидимъ. Гм! Опять заходить въ общую столовую.

-- Пищу пробуетъ?

-- Какое! Ѣстъ во всѣ лопатки. Вчера чай пилъ тутъ тоже -- такъ два кусочка сахару осталось. Въ карманъ спряталъ.

-- Что вы говорите! Зачѣмъ?

-- Одинъ придворный тоже его спросилъ. A онъ отвѣчаетъ: "Пригодится, говоритъ. Одинъ кусочекъ подарю Викторіи-Августѣ, другой кронпринцу, если ему Верденская операція удастся".

-- Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообѣдавъ, швырнетъ сотенный билетъ и сдачу оставляетъ дѣвушкѣ?

-- Нѣтъ, вы этого не скажите. Вчера наѣлъ онъ на четыре марки и десять пфенниговъ. Далъ дѣвушкѣ пять марокъ в говоритъ: оставьте себѣ двадцать пфенниговъ, a семьдесятъ гоните сюда.

-- Такъ и сказалъ: гоните сюда?

-- Ну: можетъ, выразился изысканнѣе, но семьдесятъ пфенниговъ все-таки сунулъ въ жилетный карманъ. Потомъ на нихъ (я самъ видѣлъ) купилъ 3 воротничка.

-- Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесятъ пфенниговъ?!

-- Даже за шестьдесятъ. Бумажные. A на оставшіеся десять пфенниговъ купилъ сигару. Докурилъ до половины и спряталъ.

-- Какое милое чудачество!

-- Ну, какъ вамъ сказать...

* * *

Черезъ недѣлю.

-- Виноватъ, позвольте мнѣ пройти внутрь трамвая...

-- Куда вы прете! Неудобно.

-- Это почему же-съ?

-- Тамъ кайзеръ сидитъ.

-- Опять?!

-- Да-съ, опять.

-- Господи, что это онъ каждый день разъѣздился. Торчи тутъ вѣчно на площадкѣ!..

-- Ничего не подѣлаешь. Всѣ одинаково страдаемъ. Раньше хоть свита его ѣздила, a теперь и тѣ перестали.

-- Собственно, почему?

-- Собственно изъ-за сигары. Такія онъ сигары сталъ курить, что даже Гельфериха, друга его, извините, стошнило. Съ тѣхъ поръ стараются съ нимъ въ закрытыя помѣщенія не попадать.

-- Гм!.. Большое это для насъ неудобство.

-- И не говорите! Занимаю я номеръ въ гостиницѣ "Розовый Медвѣдь", какъ разъ рядомъ съ нимъ... И что же!

-- Развѣ онъ до сихъ поръ въ этомъ "Медвѣдѣ" живетъ?!

-- Представьте! Отвратительнѣйшій номеришко въ три марки, и такъ онъ туда представьте вгвоздился, что штопоромъ его не вытянешь. Ну, вотъ. Такъ придешь домой -- портье жить не даетъ: сапогами не стучи, умываться или что другое дѣлать (перегородка-то въ палецъ) не смѣй -- чистое наказаніе! Будто не можетъ человѣкъ себѣ дворца выстроить.

-- Да-съ. Оно и съ обѣдами не совсѣмъ удобно.

Приходить -- всѣ должны вставать и стоять, пока онъ не съѣсть обѣда, A ѣстъ онъ долго. Да еще кусокъ останется, такъ онъ норовитъ его въ карманъ сунуть или въ другое какое мѣсто. Вѣрите -- вчера полтарелки макаронъ за голенищемъ унесъ.

-- Что за милое чудачество!

-- Чудачество? Вотъ что, мой дорогой -- если вы тихій идіотъ, то и должны жить въ убѣжищѣ для идіотовъ, a не толпиться зря на трамвайной площадкѣ!..

* * *

Черезъ мѣсяцъ.

-- Ѣздитъ?

-- Ѣздитъ. Раза четыре въ день: и все норовитъ до конца доѣхать за свои десять пфенниговъ. Опять же вагонъ такъ прокурилъ своими сигарами, что войти нельзя. По полтора пфеннига за штуку сигары куритъ -- повѣрите ли?!!

-- Какъ не стыдно, право. Вѣдь мы къ нему въ его дворцы не лѣземъ, такъ почему жъ онъ къ намъ лѣзетъ. Кайзеръ ты, -- такъ и поступай по-кайзерячьи, a не веди себя, какъ мелкій комми изъ базарной гостиницы.

-- Вотъ вы говорите -- дворцы... Какіе тамъ дворцы, когда, говорятъ, все заложено и перезаложено. Вѣрите ли -- исподнее солдатское подъ видомъ шутки якобы -- подъ штаны надѣлъ, да такъ и ходить. Стыдобушка!

-- Слушайте... A нельзя его не пускать въ трамвай?

-- Попробуй, не пусти. Я, говоритъ, такой же пассажиръ, какъ другіе! Въ столовой тоже: я, говорить, такой же обѣдающій, какъ другіе... A какое тамъ -- такой! Все-таки кайзеръ -- жалко -- ну, лишній кусокъ и ввернутъ или полтарелочки супу подбросятъ.

-- A въ "Розовомъ Медведѣ" все еще живетъ?

-- Живетъ. За послѣдніе полмѣсяца не заплатилъ. Портье жаловался мнѣ. Напомнить, говоритъ неудобно, a хозяинъ ругается.

-- Положеньице! A кайзеръ такъ и молчитъ?

-- Не молчитъ, положимъ, да что толку... Вотъ, говоритъ, выпущу военный заемъ -- тогда и отдамъ. Что жъ военный заемъ, военный заемъ. Военный заемъ еще продать нужно.

-- Некрасиво, некрасиво. Лучше бы, чѣмъ сигары раскуривать -- за номеръ заплатилъ.

-- A вы думаете, онъ свои куритъ? У него теперь такая манера завелась: высмотритъ кого поприличнѣе и сейчасъ съ разговорчикомъ: "Далеко изволите ѣхать?" -- До Пупхенъ-штрассе, ваше величество". "А, это хорошо. Кстати: нѣтъ ли y васъ сигарки. Представьте, свои дома забылъ". Жалко, конечно, -- даютъ. Но, однако -- сегодня забылъ, завтра забылъ -- но нельзя же каждый день! Мы тоже не милліонеры.

-- И не говорите!.. Съ займомъ тоже: подписался только онъ самъ на полмилліарда, да дѣти по сту тысячъ. Больше никто. Однако, подписаться подписались, a взноса ни одного еще не сдѣлали. Сухіе орѣхи. Даже задатку не дали.

* * *

Черезъ два мѣсяца, въ общественной столовой:

-- Послушайте, вы тамъ! Бросьте ѣсть свою гороховую сосиску. Кайзеръ пришелъ. Спрячьте ее.

-- A что, развѣ неудобно при немъ ѣсть?

-- Не то. A увидитъ еще да попросить кусочекъ -- вамъ же хуже будетъ.

-- И Боже жъ ты мой! Кайзеръ, кажется, какъ кайзеръ, a совсѣмъ не по кайзериному поступаетъ.

-- Довоевались.

НАЧАЛЬНИКЪ СТАНЦІИ.

Это былъ обыкновенный замухрышка начальникъ станціи. Ничего въ немъ не было замѣчательнаго: ни звѣзда во лбу не горѣла, ни генеральскимъ чиномъ не былъ онъ отличенъ, ни талантами, ни умомъ не блисталъ.

И однако же, когда я пришелъ къ нему и сказалъ: "Прошу пропустить мои вагоны черезъ вашу станцію -- онъ отвѣтилъ:

-- Не пропущу.

-- То есть, почему это не пропустите?

-- Не пропущу.

-- Однако, по закону вы должны пропустить!

-- Не пропущу.

-- A что нужно сдѣлать, чтобы вагонъ былъ пропущенъ?

-- Смазать.

-- Васъ или вагонъ?

-- Меня.

"Эхъ, смазалъ бы я тебя, -- сладострастно подумалъ я. -- Такъ бы я тебя смазалъ, что ужъ никогда больше не скрипѣлъ бы ты y меня надъ ухомъ". Вслухъ я удивился:

-- Какъ же это васъ можно смазать? Чѣмъ? Не понимаю.

-- Золя читали?

-- Даже въ подлинникѣ.

-- A я въ переводѣ. Романъ y него есть одинъ "Деньги".

-- Знаю. Такъ-то жъ романъ.

-- Хорошо... Пусть то будетъ романъ, a то, что вашъ вагонъ будетъ стоять здѣсь до второго пришествія -- это печальная дѣйствительность.

-- Значить, вы хотите получить съ меня взятку?

-- Нѣтъ, я хочу получить отъ васъ благодарность.

-- Ну, хотите я васъ поцѣлую, если пропустите вагонъ.

-- Мнѣ съ вашего поцѣлуя не шубу шить...

-- A вы хотите, значитъ, получить такое, съ чего шубу можно сшить?

-- И шапку.

-- Не дамъ.

-- Не надо. Я сейчасъ прикажу отцѣпить вагоны.

-- A я донесу на васъ.

-- Доносите.

-- Васъ арестуютъ.

-- Можетъ быть.

-- Посадятъ въ тюрьму, будутъ судить.

-- Чепуха! Ничего подобнаго.

-- Ахъ, такъ? Хорошо же.

Я пошелъ и донесъ, кому слѣдуетъ, что начальникъ станціи Подлюкинъ вымогаетъ отъ меня взятку.

-- Вы жалуетесь на Подлюкина?

-- Да. Знаете, онъ хотѣлъ получить съ меня "благодарность" за пропускъ вагона.

-- A вы что же?

-- Я ему говорю: "Вы, значитъ, хотите получить взятку?"

-- Такъ и спросили? A вы знаете, что это оскорбленіе должностного лица при исполненіи служебныхъ обязанностей?

-- Да какое же это исполненіе обязанностей, если онъ хотѣлъ содрать съ меня взятку?!

-- Это и есть исполненіе его обя... Гм!.. Впрочемъ, что я говорю... Знаете, что? Плюньте на это дѣло.

-- Не хочу! Подать судъ Подлюкина!

-- Трудновато. Вы знаете, что онъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ Мартыномъ Потапычемъ?..

-- Хоть с Чортъ Иванычемъ!

-- Экое каверзное дѣло... Тогда вотъ что: мы его арестуемъ, но только, ради Бога, не подпускайте его послѣ ареста къ телеграфу.

-- Почему?!!

-- Телеграмму дастъ.

-- Кому?

-- Мартынъ Потапычу.

-- A тотъ что же?

-- Освободитъ.

-- Въ такомъ случаѣ я самъ буду присутствовать при арестѣ...

* * *

Такъ оно и было:

-- Вы начальникъ станціи Подлюкинъ?

-- Я Подлюкинъ.

-- Мы васъ должны арестовать по обвиненію въ вымогательствѣ.

-- Хоть въ убійствѣ. Только дайте мнѣ возможность къ телеграфному окошечку подойти.

-- Нельзя!

Первый разъ въ жизни поблѣднѣлъ Подлюкинъ.

-- Какъ нельзя? Я же не убѣгу! Только напишу телеграмму и при васъ же подамъ...

-- Нельзя.

-- Ну, я напишу, a вы сами подайте...

-- Не можемъ.

-- Въ такомъ случаѣ... вонъ тамъ стоитъ какой-то человѣкъ. Позвольте мнѣ ему сказать два слова.

-- Это можно.

Подлюкинъ пріободрился.

-- Послушайте, господинъ... Вы чѣмъ занимаетесь?

-- Я проводникъ въ спальномъ вагонѣ.

-- Хотите быть начальникомъ движенія?

-- Хочу.

-- Такъ вотъ что: вы знаете Мартынъ Потапыча?

-- Господи... Помилуйте...

-- Прекрасно. Такъ пойдите и сейчасъ же дайте ему телегра...

Мы заткнули ему ротъ носовымъ платкомъ и повели къ выходу.

* * *

-- Я ѣсть хочу, -- заявилъ Подлюкинъ.

-- Пожалуйста. Эй, буфетчикъ! Дайте этому господину покушать...

-- Что прикажете?

Подлюкинъ бросилъ на насъ косой взглядъ и сказалъ:

-- Такъ на словахъ трудно выбрать кушанье... Дайте я на бумажкѣ напишу.

-- Сдѣлайте одолженіе.

Я поглядѣлъ черезъ плечо Подлюкина и замѣтилъ, что меню было странное: на первое -- "Мартыну Потапычу", на второе "Выручайте, несправедливо арестованъ, освобод..."

-- Э, -- сказалъ я, вырывая бумажку. -- Этого въ буфетѣ нѣтъ. Выберите что-нибудь другое...

Онъ заскрежеталъ зубами и сказалъ:

-- Вамъ же потомъ хуже будетъ.

Его повели.

Какой-то вѣсовщикъ пробѣгалъ мимо и, увидѣвъ нашу процессію, съ любопытствомъ пріостановился.

Подлюкинъ подмигнулъ ему и крикнулъ скороговоркой:

-- Я арестованъ! Тысячу рублей, если сообщите объ этомъ Мар...рр...

Мы заткнули ему ротъ.

-- Кому онъ говорить сообщить? -- съ истерическимъ любопытствомъ впился въ насъ вѣсовщикъ. -- Какой это Map...?

-- Не какой, a какая, -- твердо сказалъ я. -- Map -- это Маргарита, шведка тутъ одна, съ которой онъ путался.

До арестантскаго вагона вели его съ закрытымъ ртомъ. Онъ краснорѣчиво мигалъ глазами встрѣчавшейся публикѣ, дергалъ ногой, но все это было не особенно вразумительно.

Посадили.

-- Ф-фу! Наконецъ-то можно отдохнуть.

-- Чортъ знаетъ, какой тряпкой вы мнѣ затыкали ротъ. Навѣрное, ротъ полонъ грязи,-- проворчалъ Подлюкинъ. -- Пойду въ уборную, выполоскаю ротъ.

-- Только имѣйте въ виду, что мы будемъ сторожить y дверей.

-- Сколько угодно!

Онъ криво усмѣхнулся и побрелъ въ уборную.

Мы стали на стражѣ y дверей. Сначала былъ слышенъ только обычный грохотъ колесъ -- потомъ рѣзкій звонъ разбитаго стекла.

-- Выскочилъ! -- кричалъ одинъ.

-- Ничего подобнаго! Онъ просто выбросилъ изъ разбитаго окна какую-то бумажку, a пастухъ, сидѣвшій на насыпи, схватилъ ее и убѣжалъ.

-- Сорвалось!

-- Я говорилъ, что глазъ нельзя было спускать...

-- Можетъ, бумажка не дойдетъ.

-- Какъ-же, надѣйтесь. Нѣтъ, теперь ужъ не стоить и сторожить... Эй, господинъ Подлюкинъ... На ближайшей станціи можете и выходить. Ваша взяла.

-- Ага... То-то и оно.

И въ порывѣ великодушія добавилъ сіяющій Подлюкинъ:

-- Я васъ прощаю.

-----

P. S. Я нахожу этотъ фельетонъ совершенно цензурнымъ. Если цензура его пропустить, то я надѣюсь, Мартынъ Потапычъ не подниметъ крика по этому поводу...

Если же цензура не пропуститъ фельетона, найдя въ немъ разглашеніе не подлежащихъ оглашенію тайнъ, я промолчу. Во всякомъ случаѣ жаловаться къ Мартынъ Потапычу не побѣгу...

МЫШЕЛОВКИ.

(О русскихъ курортахъ и тому подобной гадости)

Поѣздъ подходить къ курортной станціи...

Нѣсколько лѣнивыхъ туземцевъ, снабженныхъ грязными щупальцами для переноски тяжестей и называемыхъ поэтому носильщиками, врываются съ алчнымъ видомъ въ вагоны и приступаютъ къ раскопкамъ съ цѣлью извлеченія изъ-подъ чемодановъ и узловъ драгоцѣннаго человѣческаго матеріала.

Извлеченное изъ-подъ обломковъ и вытащенное на перронъ человѣческое тѣло сразу становится "курортнымъ больнымъ".

Существо это -- жалкое, забитое, отъ всѣхъ униженное и оплеванное...

* * *

-- Вамъ что -- номеръ?

-- Да, мнѣ бы номерокъ... недорогой.

-- На билліардѣ y насъ одно мѣсто еще есть. Въ ванной можно устроить.

-- Ну, нѣтъ... Спасибо. Извозчикъ, поѣзжай въ другую гостиницу!

-- Н-но, ты, каракатица! Ползи, что ли.

Ползутъ...

-- Мнѣ бы номерокъ. Недорогой.

-- Пожалуйте: на билліардѣ есть, потомъ, ежели ванную уважаете, или на галлерейкѣ тоже можемъ.

-- Извозчикъ, вези дальше. Что жъ ты, братецъ, увѣрялъ меня, что тутъ есть номера... Врать ты, я вижу, мастеръ.

-- Никакъ нѣтъ, не вру я. Номера тутъ есть.

-- Такъ вотъ -- они же говорятъ, что нѣтъ.

-- Не знаю, a только номера есть.

-- Послушайте: вотъ извозчикъ говоритъ, что номера y васъ есть.

-- Номера? Номера y насъ есть.

-- Какъ же вы говорите, что нѣтъ.

-- Мы не говоримъ, что нѣтъ. A только, можетъ быть, вы на билліардѣ предпочитаете или въ ванной.

-- За сумасшедшаго вы меня считаете, что ли?

-- Не знаю, a только больной такъ уже привыкъ къ безнумеровью, что прямо, какъ пріѣдетъ -- сейчасъ же на билліардъ лѣзетъ. Даже и въ газетахъ пишутъ: курортъ переполненъ, больные спятъ на билліардахъ и въ ваннахъ...

-- Значить, номера есть?

-- Пожалуйте. Вотъ номерокъ въ четырнадцать рубликовъ.

-- Да мнѣ помѣсячно не надо.

-- Это, виноватъ, поденно. Помѣсячно триста.

-- Крестъ-то на васъ есть?

-- На насъ-то? Давно поставили. Мы -- курортъ, съ насъ что взять. Такъ какъ же номерокъ, желаете?

-- Давай, чтобъ онъ провалился, вашъ курортъ!

-- Никакъ нѣтъ, грунтъ y насъ крѣпкій. Васька, тащи чемоданы!

* * *

-- Хозяинъ! Тутъ y васъ изъ окна дуетъ.

-- A чего жъ вамъ. Свѣжій воздухъ идетъ, чего лучше.

-- И замокъ въ дверяхъ не запирается.

-- Испорченъ, потому и не запирается. Будь бы не испорченъ, такъ запирался бы.

-- Однако, не могу же я жить въ незапертой комнатѣ.

-- A вы столикъ къ двери приставьте, да и все. Чемоданъ можно сверху положить для тяжести.

-- Однако, когда я выхожу изъ дому...

-- A зачѣмъ выходить? Сидите дома, слава Богу, никто не гонитъ. Хучь цѣлый день сидите, мы слова не скажемъ.

-- A мнѣ лѣчебныя ванны принимать нужно. Докторъ прописалъ.

-- A вы въ прошломъ году записывались?

-- На что?

-- На очередь. Ежели не записывались, до сентября не получите.

-- Не записывался.

-- Эхъ, вы... Ну, да все равно. Въ этомъ сезонъ такъ поживете, отдохнете, a на будущій запишитесь. Это ужъ вѣрное дѣло будетъ.

* * *

-- Послушайте, что это за гадость передъ самымъ окномъ валяется?..

-- Гдѣ-съ? Это? Вы не позвольте безпокоиться, она не укуситъ, она смирная.

-- Чортъ съ ней, что она смирная! Но она вѣдь дохлая.

-- Собачка-то? Такъ точно, померли. Хорошій песикъ были.

-- Но вѣдь она же смердитъ.

-- Смердѣть она смердитъ, это правда. Да оно, правду сказать, и въ живой собакѣ толку мало.

-- Однако, нельзя же, чтобы во дворѣ дохлая собака валялась?!.

-- Какъ прикажете. Можно ее и на улицу выбросить. Какъ стемнѣетъ, такъ мы ее за ворота и тово...

* * *

-- Чего это тамъ больной раскричался?

-- Кушанье ему, вишь, не нравится. На свѣчномъ, говоритъ, салѣ жарите.

-- A ты бы ему сказалъ, что свѣчи нынче тоже по три рубля по двадцать фунтъ.

-- Потомъ говоритъ: y васъ, говоритъ, не баранина, a какая то кошатина.

-- Понимаетъ онъ много! И какъ это такъ человѣкъ кошку отъ лошади отличить не можетъ... Даже удивительно.

-- A на рыбѣ, говоритъ, червячки были.

-- A вилка ему на что дадена? Отгреби, да и ѣшь во славу Господню. И какъ это они, ей Богу, ко всякой дряни готовы привязаться. Пріѣхалъ на курортъ, такъ терпи. Какъ говорится y насъ: терпи больной, мертвецомъ будешь.

* * *

-- Человѣкъ! Коридорный! Худо мнѣ, что-то... Доктора бы позвать.

-- Какого прикажете?

-- По внутреннимъ.

-- По внутреннимъ нѣтъ.

-- Ну, по какимъ-нибудь -- все равно.

-- По какимъ-нибудь тоже нѣтъ. Акушерка есть -- не желаете ли?

-- Съ ума ты сошелъ -- для чего она мнѣ!

-- Да она женщина пожилая -- что жъ тамъ стѣсняться. Пусть посмотритъ. Прикажете?

-- Неужели ни одного доктора нѣтъ?

-- Курортъ, сами знаете. Гдѣ ихъ достать? Одинъ-то, правда, есть, a только онъ на домъ не ходить. Къ нему надо. Въ очередь записаться.

-- Я съ постели встать не могу -- пойми ты это!

-- A вы нашего комиссіонера изъ гостиницы пошлите. Разскажите ему про свою про болѣзнь, онъ доктору разскажетъ про вашу про болѣзнь, a тотъ ему уже и скажетъ -- какъ и что...

-- Разбойники вы всѣ, вотъ что!

-- Обижать изволите. A только сами вѣдь знали, куда ѣхали.

-- Охъ, коридорнушка, плохо мнѣ!

-- Чичасъ комиссіонера нашего позову. Вы ему объ своей болѣзни все и обскажите.

-- Больной-то нашъ... не дышетъ.

-- Что жъ онъ, чудакъ. Такой y насъ воздухъ хорошій -- a онъ не дышитъ.

-- Померъ онъ, дурья голова! Какой тебѣ воздухъ.

-- Такъ-съ. Вылѣчился. Хи-хи. И чортъ ихъ, анаѳемовъ, носить, такихъ кволыхъ. Боленъ, такъ и сиди дома.

-- Да онъ-то не такъ ужъ, чтобы и боленъ былъ. A рыбки мы ему, дѣйствительно, вчера подсудобили. Какъ говорится: рыбка на червя идетъ, a червь на рыбку.

* * *

-- Николай! Въ какомъ номерѣ y васъ покойникъ лежитъ?

-- Въ сорокъ первомъ.

-- Стащи его пока въ ванную -- сейчасъ съ поѣзда новыхъ привезутъ.

Несмотря на то, что внутри мышеловки болтается уже разложившійся полусгнившій кусокъ сала, мышеловка работаетъ превосходно.

Оставить комментарий Аверченко Аркадий Тимофеевич (bmn@lib.ru) Год: 1917 Обновлено: 01/12/2010. 152k. Статистика. Сборник рассказов: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Рассказы последнего дня Крыса на подносе Борьба с роскошью Добрые калифорнийские нравы Одесситы в Петрограде Французская борьба Один час в кафе Что надо сделать Министр без портфеля Благородная кровь Позитивы и негативы Человек, каких теперь много "Публика" Калифорния без золота Начало конца Начальник станции Мышеловки

Аверченко Аркадий Тимофеевич Караси и щуки

Аверченко Аркадий Тимофеевич
Караси и щуки