Если бы на поверхности земного шара оставались следы ото всех бродящих по земле человеков -- какой бы гигантский запутанный клубок получился! Сколько миллиардов линий скрестились бы, и сколько разгадок разных историй нашел бы опытный следопыт в скрещении одного пути с другим и в отклонении одного пути от другого...
Бог с высоты видит все это, и если бы его Божественное Внимание могло быть занято только такой неприхотливой пищей -- сколько бы занимательных, трагических и комических историй представилось Всевидящему Оку.
Мы все жалки и мелки перед лицом Бога... Ни одному из нас не удалось проникнуть в лабиринт запутанных путей человеческих, никто даже сотой части клубка не распутал; и только автору этих строк удалось проследить пути одной человеческой троицы, которая причудливо сошлась разными путями к одной и той же точке.
Сошлась, чтобы надолго не разойтись.
Вот их пути...
Часть I
Глава 1 Подходцев
Молодой широкоплечий блондин, с открытым веселым лицом и энергичными движениями, вышел из дома N 7 по Новопроложенному переулку и, усевшись на извозчика, сказал:
-- Вези меня на Дворянскую 5, да только, братец, поскорее.
Извозчик чмокнул губами, и лошадь затрусила.
-- Ты не особенно хорошо едешь, извозчик, -- иронически заметил седок.
-- Еду себе и еду, -- холодно возразил извозчик.
-- Скажу тебе больше: ты едешь просто плохо.
-- Н-о-о-о, ты, проклятая!
-- Должен тебя огорчить извозчик, но ты едешь гнусно, отвратительно.
-- Овес нынче дорог, барин.
-- Не вижу никакой логической связи между ценой на овес и скоростью движения лошади.
-- Чаво?
-- Тово. Это все равно, как если бы я, доехавши до места назначения, отказался от уплаты причитающихся тебе денег под тем предлогом, что нынче калоши вздорожали на сто процентов.
-- Лошадь не бежит, -- угрюмым тоном промолвил извозчик.
-- Тогда она не лошадь, -- учтиво возразил седок.
-- А что ж она?
-- Не знаю. Я думаю, что тебе нужно было бы быть осмотрительнее при покупке лошади. Ты ее когда купил?
-- О позапрошлом годе.
-- Покупая, ты требовал именно лошадь или тебе сорт имеющего быть всунутым в оглобли животного был безразличен?
-- Чаво?
-- Может быть, тебе по твоей неопытности подсунули вместо лошади крокодила?
Извозчик обиделся.
-- Почему это? -- надменно спросил он.
-- Очень просто: что такое лошадь? Это -- животное, которое бежит. Твое животное не бежит. Значит, оно -- не лошадь.
-- Четыре ноги имеет, -- усмехнулся извозчик, -- значит и лошадь.
-- Стул тоже имеет четыре ноги, а, однако, не бежит.
-- У ей голова есть, а у стула нету, -- возразил извозчик, очевидно, серьезно заинтересованный этим принципиальным спором.
-- Подумаешь, важность -- голова. Вон и у тебя голова есть, а что толку?
На это извозчик ничего не нашелся ответить.
-- Вон видишь, все нас перегоняют.
-- Что ж, и мы кой-кого перегоним, -- хвастливо усмехнулся извозчик и действительно перегнал лошадь, запряженную в щегольский экипаж и мирно дремавшую у чьего-то подъезда.
Голову седока осенила какая-то мысль. Он лукаво улыбнулся и предложил:
-- Хочешь, сделаем так: за каждую лошадь, которую ты перегонишь, я плачу тебе пятак. За каждую лошадь, которая перегонит тебя, я вычитаю с тебя пятак.
Это странное предложение произвело на извозчика ошеломляющее действие. Он в один момент вышел из состояния полудремоты, дико захохотал, привстал на козлах и, хлестнув по лошади, закричал:
-- Идет! Считай, барин.
-- Стой, стой! Только, брат, уговор: стоячие и противоположно едущие не считаются.
-- Само собой! Будьте покойны. Эх, ты, милая-а-ая!..
Лошадь понеслась как стрела, а седок, откинувшись с довольным видом на спинку экипажа, принялся отсчитывать пятаки.
-- Пять! Десять! Пятнадцать! Двадцать пять! Пять долой -- нас экипаж один обогнал.
-- Так то ж рысак!
-- Это деталь! Опять двадцать пять, тридцать! Сорок...
Хитрый извозчик в один момент постиг своим светлым мужицким умом не только принципы этой азартной игры, но и ее выгоды. Поэтому он при первом удобном случае свернул с малолюдной улицы на проспект, где экипажей было в десять раз больше, и, не обращая внимания на сделанный крюк, развил такую скорость, что седок еле успевал считать:
-- Рубль тридцать! Еще пять! Рубль сорок. Рубль сорок пять!
-- Нет, рубль пятьдесят, -- заспорил извозчик. -- Сейчас обогнал пару.
-- Да ведь она в одной запряжке, пара.
-- Это все едино! Уговаривались за лошадь пятак, а тут на-кося двух обогнали!
-- Однако и фрукт, брат, ты! Значит, за тройку ты сдерешь пятиалтынный?
-- Само собой, три лошади, три пятака. Н-но!!
-- Да не гони ты так, черт. Ты меня разорить можешь!
-- Имей в виду, если кого-нибудь раздавишь -- по рублю с человека буду вычитывать.
-- Ладно, будьте покойны. А если не раздавлю -- вы мне рупь.
-- Еще что выдумал! Этаким образом ты с меня и тысячу выколотишь.
-- Хи-хи! Н-н-но!!
-- Смотри, дурак, чуть на женщину не наехал.
-- На женщину я никак не могу наехать, -- солидно возразил извозчик и сейчас же подтвердил эти слова самым положительным образом: наехал на мужчину.
Раздались крики, оханья, кто-то смачно выругался, кто-то поднимал с земли испачканного в пыли и в прахе небольшого роста господина, отплевывавшегося розовой кровавой слюной.
-- Черти! -- орал доброволец из публики. -- Прут на народ. Рази так ездют? Надо хорошо ездить, а не плохо ездить надо.
-- Дать бы извозчику по морде, -- посоветовал дворник.
Недовольный такой перспективой, извозчик подобрал в руки вожжи, с явным намерением ускакать от всей этой катавасии, но седок угадал это намерение, опустил могучую руку на его плечо и сказал спокойно, но твердо:
-- Нет, брат, стой. Уезжать нельзя. Умели воровать, надо уметь и ответ держать! Может быть, его в больницу нужно свезти -- как же мы уедем?..
Он легким юношеским прыжком соскочил с экипажа и подошел к пострадавшему, которого поддерживал под руку инициатор награждения извозчика оплеухой.
Глава 2 Громов
Пострадавший поднял на подошедшего ясные кроткие голубые глаза и сказал:
-- С какой это радости вы так расскакались?
-- Простите. Моя фамилия Подходцев, и я готов вам дать всяческое удовлетворение. Конечно, вы не виноваты: переходили себе спокойно улицу, а в это время мой дурак и налетел на вас безо всякого предупреждения. Я могу так и на суде показать.
-- А вы думаете, должен быть суд? -- с легким беспокойством спросил пострадавший, еще раз отплюнувшись кровавой слюной.
-- Это от вас зависит.
К месту происшествия спокойно, с развальцем, подходил околоточный.
-- В чем дело, господа? Прошу разойтись.
-- Мне бы очень хотелось разойтись, но едва ли это удастся, -- проворчал Подходцев. -- Мой возница, благодаря моим же подстрекательствам, ехал быстрее, чем нужно, и наехал на этого господина, который, ничего не подозревая, переходил улицу.
-- Этот господин говорит неправду, -- возразил пострадавший, счищая пыль с локтей. -- Они ехали, как следует, а я сам виноват: мне захотелось покончить жизнь самоубийством, я и бросился под лошадь.
Околоточный немного растерялся от такого оборота дела.
-- Как же вы это так, -- укоризненно сказал он. -- Разве можно так?
-- Что?
-- Да кончать жизнь самоубийством?..
-- А что в ней хорошего, господин околоточный? Так, чепуха какая-то, а не жизнь. И вообще, ответьте мне на вопрос: к чему жизнь наша? Куда мы стремимся? В чем идеал?
-- Вы не имеете права задавать таких вопросов при исполнении служебных обязанностей! -- запальчиво сказал околоточный.
-- Ну, вот видите! Если даже полиция не может ответить, в чем смысл жизни, то кто же может?
Околоточный пожал плечами, вынул книжку и сухо спросил:
-- Вы имеете к седоку и извозчику какую-нибудь претензию?
-- Никакой буквально.
-- А вы? -- обратился околоточный к Подходцеву.
-- Я? К этому господину? Претензию? Да я его считаю самым очаровательным существом в мире!
-- В таком случае, в чем же дело?!
-- Ни в чем.
-- Так расходитесь! Зачем скопляться?!
Околоточный сердито откашлялся и ушел, а Подходцев протянул пострадавшему руку и спросил с легким смущением:
-- Значит, не можете быть полезны. У меня порядочная дыра на локте.
-- У такого порядочного человека даже дыра на локте должна быть порядочная, -- сказал Подходцев, но, считая этот комплимент недостаточной компенсацией за все, что произошло, добавил:
-- Может быть, вам трудно идти -- тогда я уступлю вам своего извозчика.
-- Не могу ехать.
-- Почему? Вам трудно сидеть?
-- Да, трудно, когда не знаешь, чем заплатить извозчику.
Это было сказано с такой благородной простотой, что Подходцев почувствовал еще большую симпатию к молодому человеку.
-- Как ваша фамилия? -- осведомился он.
-- Моя фамилия -- Громов. А вашу я слышал: Подходцев.
Снова оба пожали друг другу руки, продолжая оживленную беседу на краю панели, возле извозчика, совсем погасшего после того, как его увлечение спортом было приостановлено столь резко и неожиданно.
-- В таком случае разрешите мне отвезти вас домой.
-- К кому домой? -- подмигнул Громов.
-- К вам, конечно.
-- А вы знаете адрес?
-- Чей?
-- Мой.
-- Я думаю, вы его знаете.
Громов усмехнулся.
-- Даже под пыткой я не назову его. Первое: я только вчера вечером приехал в этот город. Второе: у меня нет денег для квартиры. Третье: я, пожалуй, сам виноват в том, что попал под вашу лошадь, -- не спавший всю ночь и рассеянный.
-- Хотите поехать ко мне? Мы вдвоем что-нибудь сочиним.
-- Мне неудобно. Будто вы обязаны сделать для меня что-нибудь только потому, что ваш возница на меня наехал...
Подходцев протянул могучие руки, взял своего нового знакомого под мышки, усадил на извозчика и сказал:
-- Пошел! Обратно на Новопроложенный.
Извозчик оживился.
-- С пятаками?
-- Ну тебя к дьяволу! Поезжай просто.
Извозчик снова погас, на этот раз уже окончательно и бесповоротно. Не загорелся он и тогда, когда они доехали и Подходцев, вынимая деньги, сказал:
-- По таксе, плюс тридцать восемь перегнанных лошадей, с меня следует два рубля тридцать. Минус рубль за раздавленного, по уговору -- остается рубль тридцать. Получай и постарайся переменить свое загадочное животное на обыкновенную человеческую лошадь.
Громов, с удивлением слушавший странные математические вычисления, при последних словах засмеялся, и таким образом эти два человека со смехом вошли в дом и со смехом стали оба жить в нем.
Глава 3 Дома
Квартира Подходцева состояла из двух комнат -- одной огромной и одной микроскопической -- похожая на большую жирафу, увенчанную маленькой головкой.
Обстановка была скудная, и Подходцев, обведя широким жестом комнату, поспешил объяснить гостю:
-- То, что маленькое на четырех ножках, -- ходит у меня под именем стульев. Большое, уже выросшее и сделавшее себе карьеру -- называется у меня "стол". Впрочем, так как я иногда на столе сижу, а на стуле, лежа в кровати, обедаю, то я совершенно сбил с толку этих животных, и они ходят у меня под всякую упряжь.
-- А почему у вас две кровати? -- осведомился гость.
-- Эта комната так велика, что мне иногда, когда я бываю по делам в южной ее стороне, трудно достигнуть северной стороны, в особенности, если хочется спать. Поэтому я поставил на каждой стороне по кровати. А в общем -- черт его знает, зачем я поставил две кровати.
Хозяин опустился на одну из кроватей и погрузился в задумчивость.
-- Действительно, зачем я поставил другую кровать? Недоумеваю. Вы есть хотите?
-- То есть как?
-- Да так: рыбу, мясо, хлеб. Вино вот тоже некоторые пьют.
-- Да я, собственно, уже пообедал, -- промямлил гость.
Но тут же врожденная искренность и простота его характера взяли перевес над требованиями хорошего тона. Он рассмеялся и сам перебил себя:
-- С чего это мне вздумалось соврать? Ничего я не обедал и за котлету отдал бы столько собственного мяса, сколько она будет весить.
-- Странные мы народы: я зачем-то поставил лишнюю кровать, вы корчите из себя великосветского денди, щелкая в то же время зубами от голода.
-- Да, если откровенно сказать, то мне... действительно... неловко.
-- А мне, думаете, ловко? Чуть не размазал по мостовой хорошего человека. Положим, и извозчик идиот порядочный.
-- Послушайте, Подходцев... Скажите откровенно, что заставило вас не удрать от меня на своем извозчике, а остаться и расхлебывать всю эту историю до конца?
-- Хотите, я вас удивлю?
-- Ну?
-- Я просто порядочный человек. А теперь скажите и вы: почему вам пришло в голову обелить нас с извозчиком, вместо того чтобы предать обоих в руки сбиров?
-- Хотите, теперь я вас удивлю?
-- Вы тоже порядочный человек?
-- Нет! Я просто хитрый человек. Я просто поступаю по рецепту одного умного художника. Однажды к нему пришел судебный пристав описывать за долги его имущество. И что же! Вместо того чтобы отнестись к этому неприятному гостю с омерзением, повернуться к нему спиной, мой художник принял его по-братски, угостил завтраком, откупорил бутылочку вина и так сдружился с этим тигром в образе человека, что тот ему сделал всяческие послабления: что-то рассрочил, чего-то не тронул, о чем-то предупредил. По-моему, этот художник был не добрый, а хитрый человек.
-- Мне ваш художник нравится. Действительно, если бы вы ввергли нас с извозчиком в темницу -- все бы на этом проиграли, а вы ничего не выиграли. Тогда как теперь...
-- Тогда как теперь я заключил такое, хи-хи, милое знакомство...
-- Ах, как можно говорить такие вещи молодым девушкам, -- смутился Подходцев.
И, чтобы скрыть свое смущение, засуетился: вынул из шкапика коробку сардин, блюдо с холодными котлетами, сыр, хлеб и бутылку красного вина; быстро и ловко постлал скатерть и разложил приборы.
Гость сверкающими глазами следил за всем, что появлялось на столе. В ответ на пригласительный жест хозяина пододвинул к столу стул и сказал:
-- Завтра же опять пойду на ту самую улицу...
-- Зачем?
-- Может быть, опять какое-нибудь животное наедет. Если всякая такая катастрофа несет за собой пир Валтасара...
-- О, -- засмеялся Подходцев, -- мы постараемся найти для вас другую профессию, менее головоломную...
Громов поддел на вилку сардинку, понес ее ко рту и вдруг на полдороге застыл, выпучив глаза...
-- Что с вами?..
-- Ах я, идиотина!
-- А, знаете, ей-Богу, не заметно!
-- Ах, бревно я! Ведь вы очень спешили, когда на меня наехали?
-- Очень. Я, видите ли, обещал извозчику по пятаку за каждую лошадь, которую мы обго...
-- В том-то и дело!! Ведь вы спешили?
-- Ну?
-- И не доехали!
-- Не доехал, -- машинально повторил Подходцев.
-- А если спешили, значит, по очень важному делу, а я вас запутал, а благодаря мне вы не попали в это место...
-- А ведь в самом деле, я и забыл...
-- Что ж теперь будет?! Может быть, вы еще успеете?
-- Кой черт! Эта собака уже ушла из дому.
-- Никогда не прощу себе этого... Дело спешное?
-- Очень. Нужно было перехватить у Харченки пятьдесят рублей для квартиры и прочего. Ну, да черт с ним, выкручусь!
-- Как же вы выкрутитесь?
-- У меня светлая голова на этот счет. Да вот слышите? Кто-то бежит по лестнице... В этом этаже больше никого нет, значит -- ко мне; спешит -- значит, я ему нужен. А раз я ему нужен, он должен ссудить меня пятьюдесятью рублями. Я так прямо и скажу ему...
Дверь с треском распахнулась, и странный гость влетел в комнату, до того странный, что оба -- и Подходцев, и Громов -- инстинктивно поднялись со своих мест и придвинулись ближе друг к другу...
Это был молодой человек довольно грузного вида, с черными, коротко остриженными волосами и лицом в обыкновенное время смуглым, но теперь таким бледным, что черные блестящие глаза казались на фоне этого лица двумя маслинами в куске сливочного масла.
Но не это поразило двух новых приятелей. Поразил их костюм незнакомца... На ногах его, лишенных брюк, красовалось голубенькое щегольское трико, жилет отсутствовал совсем, а пиджак чудесным образом переместился с плеч владельца на одну из его рук, которая ходила ходуном от ужаса.
Отсутствие воротничка и галстука даже в слабой степени не могла заменить большая японская ваза, которую незнакомец держал в другой руке с явно выраженной целью самозащиты...
Увидев двух молодых людей, окаменевших от удивления, новоприбывший, задыхаясь, опустился на кровать и прохрипел:
-- Затворите дверь! На ключ.
Подходцев поспешил исполнить его желание, потом уселся верхом на стул, вперил свой спокойный взор в нового гостя и любезно сказал:
-- Не хотите ли чего-нибудь закусить?
-- Спасибо... Я уже тово... ел. Нельзя ли полстакана вина?
-- Пожалуйста... Эта ваза вас, кажется, стесняет? Поставьте ее сюда. Ну, как вам нравится моя квартирка?
-- Ничего, -- пробормотал незнакомец, колотясь зубами о край стакана. -- Нич... чего себе... У... уд... добна.
-- Да, знаете. Теперь хорошую квартиру так трудно найти, -- любезно заметил Подходцев, изнемогавший от приступа деликатности и упорно не замечавший более чем легкого костюма нового гостя.
-- Вам не дует из окна? -- участливо спросил Громов.
-- Н... ничего. Я немного посижу и пойду себе... домой.
-- Ну, куда вам спешить, -- радушно воскликнул Подходцев. -- Только что пришли и сейчас же уходить. Посидите!
-- Я к вам зашел совершенно случайно...
-- Помилуйте! Мы очень польщены... Позвольте, я вам помогу надеть пиджак на руки.
И едва новоприбывший надел с помощью Подходцева пиджак, как половина самообладания (вероятно верхняя, если расчленить самообладание по частям костюма) вернулась к нему.
-- А мы ведь не знакомы, -- сказал он.
Встал и расшаркался.
Глава 4 Легкомысленный Клинков
-- Позвольте представиться: Клинков.
-- Ага! А мы -- Подходцев и Громов.
Гость снова опустился на кровать и тоскливо прошептал:
-- Вас, вероятно, очень удивляет мой костюм.
-- Ничего подобного! -- горячо воскликнул мягкосердечный Громов. -- Это даже красиво. Голубой цвет вам удивительно к лицу.
Клинков вдруг вскочил и с ужасом в глазах стал прислушиваться.
-- Он, кажется, идет?!
-- Кто, кто?
-- Муж. Вы понимаете, он меня застал... Хотел, кажется, стрелять, я насилу убежал...
-- Если что меня и удивляет, -- заметил Подходцев с самым проницаемым видом, -- так это японская ваза.
-- О! Я схватил первое, что попало под руку. Я разбил бы ее об его голову, если бы он напал на меня. Я пробежал так три этажа, а он, кажется, гнался за мной... И если бы не подвернулась ваша квартира...
-- Кстати! -- хлопнул себя по лбу Подходцев. -- У вас есть пятьдесят рублей?
-- Нет... Двадцать есть. И еще мелочь.
-- Мало, -- призадумался Подходцев. -- Не обернусь. Мне пятьдесят нужно.
-- А вы продайте эту вазу, -- подмигнул Клинков, очевидно совсем успокоившийся. -- Ваза, кажется, не дешевая.
-- Удобно ли? Ваза принадлежит любимой женщине...
-- Пустяки! Ведь не буду же я возвращать им эту вазу: "Нате, мол, не ваша ли? По ошибке, вместо шляпы захватил..." Да кроме того, я у них оставил своих вещей рублей на пятьдесят.
-- Может быть, сходить за ними?
-- Боже вас сохрани! Вы его наведете только на след. Это животное размахивает револьвером, будто это простая лайковая перчатка...
-- Однако послушайте... Вы покинули на произвол судьбы женщину, оставили ее во власти этого зверя...
-- Женщину?! -- воскликнул Клинков тоном превосходства. -- Вы, очевидно, не знаете женщин вообще, а ее в особенности. Женщина, предоставленная сама себе, от десяти мужей отвертится безо всякого ущерба.
И закончил тоном записного профессионала:
-- Нет, нашему брату куда труднее.
-- А все-таки вазу лучше вернуть, -- нерешительно промямлил Подходцев.
-- Боже вас сохрани! Произошла страшная, но красивая в своем трагизме драма. И вдруг вы ее будете опошлять возвратом какой-то вазы. Ну до вазы ли человеку, у которого сейчас сердце разбито, который разочаровался в женщинах. Продайте ее антиквару, и конец. А пока что -- вот вам мои двадцать рублей.
-- Позвольте! Они вам самим понадобятся. Вы можете послать на квартиру за другим костюмом и сегодня выйти на улицу. Вы где живете?
-- Ах, не спрашивайте, -- простонал Клинков.
-- Почему?
-- Я снимал комнату у сестры того человека, который хотел в меня стрелять...
-- Ну?
-- И я не могу теперь к ней показаться...
-- Вот глупости! Какое ей, в сущности, дело. Муж живет здесь, сестра его в другом месте... Вы просто ее жилец...
-- Да, "просто жилец"! Если она узнает от брата, что я ей изменил, она...
Раздался такой взрыв смеха, что даже мрачный Клинков повеселел.
-- Вам смешно, а мне, ей-Богу, пока некуда деваться...
В его тоне было столько добродушной беспомощности, что подходцевское сердце растаяло.
-- Э, чего там, право. Не вешайте носа. Есть у меня две кровати и диван. Ум хорошо, два лучше, три совсем великолепно, а так как вазой оплачивается целый будущий месяц, то... не будем омрачать наших горизонтов! Вот вам. Клинков, одеяло, подсаживайтесь к столу, вы, Громов, выньте из-за окна две новых бутылочки, а я, господа, поднимаю этот стакан за людей, которые не вешают носа!
-- За что же его вешать, -- сказал Клинков, закутываясь в одеяло. -- Это было бы жестоко. Мой нос, во всяком случае, этого не заслуживает.
Три стакана наполнились красной влагой, и эта влага была первым цементом, который так крепко спаял трех столь не похожих друг на друга людей.
Разные пути их вдруг причудливо скрестились, и эти три реки -- одна тихая, меланхолическая (Громов), другая быстрая, прямая (Подходцев), а третья капризная, непостоянная (Клинков) -- слились воедино и потекли отныне по одному руслу...
После третьего стакана было много хохота и возни (Подходцев в лицах представлял первое появление Клинкова), а после четвертого стакана Громов довольно искусно изобразил, как точильщик точит ножи, что навело Клинкова на мысль рассказать не совсем приличный анекдот.
И только ложась спать, все трое с некоторым удивлением отметили, что они как будто созданы друг для друга.
Вот так они и встретились -- причудливо, неожиданно и не совсем обычно, с общепринятой точки зрения. Но такова и жизнь -- причудливая, полная необычайностей и неожиданностей...
Глава 5 Издательское предприятие
Большая пустынная комната, только по окраинам обставленная кое-какой мебелью, дремлет в сумерках. На одной из кроватей еле виден силуэт крепко спящего человека. То, что он крепко спит, чувствуется по его ровному дыханию и неподвижной позе.
И если бы к нему наклониться ближе, можно было бы увидеть, что во сне он улыбается. Так спать может только человек с чистой совестью.
Это Подходцев.
Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни -- Клинков и Громов -- должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается...
Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса -- бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова:
-- А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!
-- Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!
Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.
-- Пусти! -- прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.