Авенариус Василий Петрович
Тайна гоголевскаго слога

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

В. П. Авенаріусъ.

ЛЕПЕСТКИ и ЛИСТЬЯ.

РАЗСКАЗЫ, ОЧЕРКИ, АФОРИЗМЫ И ЗАГАДКИ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.

Съ портретами и рисунками.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе Книжнаго Магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ пер., д. No 2.
1905.

   

0x01 graphic

Тайна гоголевскаго слога.

I.

   Каждый писатель болѣе или менѣе оригинальный вырабатываетъ себѣ со временемъ свой собственный способъ выражать на письмѣ свои мысли, съ любимыми образами и оборотами рѣчи, то, что называютъ слогомъ или языкомъ писателя. Изъ нашихъ великихъ писателей языкомъ наименѣе, пожалуй, правильнымъ, но въ то же время самымъ оригинальнымъ, мѣткимъ, отличается Гоголь.
   Встрѣчающіяся въ его языкѣ неправильности объясняются, прежде всего, тѣмъ, что онъ былъ уроженцемъ Малороссіи и въ родительскомъ домѣ слышалъ постоянно два говора: великорусскій и малороссійскій; по-русски говорили господа, помалороссійски -- дворовые; но русская рѣчь господъ подъ вліяніемъ малороссійской, естественно, искажалась. Въ Нѣжинской гимназіи, гдѣ воспитывался Гоголь, все преподаваніе шло на русскомъ языкѣ. Но преподаватель "россійской" словесности, профессоръ Никольскій, признавалъ русскихъ авторовъ только до Державина включительно, а потому въ классныхъ упражненіяхъ воспитанниковъ особенно поощрялъ такъ-называемый "высокій стиль". Высокопарность эта отражалась также въ письмахъ Гоголя къ роднымъ не только изъ Нѣжина, но и изъ Петербурга, и отчасти даже въ первыхъ разсказахъ.
   И что же? Изданный имъ на 23-мъ году жизни сборникъ этихъ разсказовъ ("Вечера на хуторѣ близъ Диканьки") раскупается публикой нарасхватъ. Жуковскій и Пушкинъ дружатъ съ новымъ собратомъ, пророчатъ ему блестящую будущность. Съ выходомъ же его "Миргорода" самъ Бѣлинскій, лучшій нашъ критикъ, провозглашаетъ его первокласснымъ писателемъ, восторгается его слогомъ. Полвѣка слишкомъ нѣтъ уже Гоголя на свѣтѣ, а слогъ его по-прежнему плѣняетъ насъ. Въ чемъ же тайна этого удивительнаго слога?
   Ключъ къ тайнѣ даетъ намъ ученый трудъ профессора Гельсингфорскаго университета I. Мандельштама: "О характерѣ гоголевскаго стиля". Но такъ какъ это обширное изслѣдованіе, предназначенное для спеціалистовъ-словесниковъ, недоступно для обыкновеннаго читателя, то мы постараемся изложить его сущность въ возможно-сжатомъ видѣ.
   

II.

   Гоголь былъ по преимуществу беллетристомъ. Основнымъ элементомъ его беллетристическихъ произведеній, особенно наиболѣе зрѣлыхъ, былъ юморъ, "озиравшій всю громадно-несуицуюся жизнь сквозь видимый міру смѣхъ и незримыя, невѣдомыя ему слезы" (собственное его выраженіе). Вотъ главнѣйшіе изъ тѣхъ способовъ, которыми пользовался онъ для своихъ забавныхъ положеній и остроумныхъ сравненій, взятыхъ по большей части изъ обыденной жизни:
   1. Отдѣльными словами, употребленными образно, придается цѣлой фразѣ шутливый оттѣнокъ: "наслѣдники спускаютъ на курьерскихъ все отцовское добро"; "онъ имѣетъ надобность пріѣзжать въ городъ и подмазывать судейскихъ"; "выѣхалъ онъ къ протопопу среди чавканья, шлепанья грязи".
   Какъ неистощимъ былъ у Гоголя запасъ такихъ образныхъ словечекъ показываютъ, напр., его синонимы для танцевъ: "откалывали мазурку"; "работалъ ногами, отвертывая на"; "отдирали танецъ самый бѣшеный"; дѣлать выкрутасы"; "пустился и началъ чесать дробно"; "ногами вензеля направо и налѣво", и проч., и проч.
   2. Остроуміе выражается въ случайно подвернувшейся игрѣ словъ:
   "А, красные жупаны на всемъ войскѣ, да хотѣлъ бы я знать, красная ли сила у войска!", восклицаетъ поповичъ въ "Тарасѣ Бульбѣ".
   На совѣтъ почтмейстера въ "Ревизорѣ" дать мнимому ревизору взятку такимъ образомъ, что "вотъ, молъ, пришли по почтѣ деньги, неизвѣстно кому принадлежащія", -- Земляника замѣчаетъ: "Смотрите, чтобы онъ васъ по почтѣ не отправилъ куда-нибудь подальше".
   "Отчего у тебя дубки сдѣлались рѣдки?-- спрашиваетъ приказчика Пульхерія Ивановна въ "Старосвѣтскихъ помѣщикахъ": -- гляди, чтобы у тебя волосы не стали рѣдки!"
   Чичиковъ въ "Мертвыхъ душахъ", попавъ по недоразумѣнію къ Петру Петровичу Пѣтуху, извиняется: "Я совѣщусь... такая нежданная ошибка..." -- "Не ошибка, -- живо проговорилъ Петръ Петровичъ Пѣтухъ, -- не ошибка. Вы прежде попробуйте, каковъ обѣдъ, да потомъ скажите, ошибка ли это".
   3. Люди, не умѣющіе что-нибудь толково объяснить или доказать, прибѣгаютъ, сами того не подозрѣвая, къ смѣхотворному сочетанію словъ съ кажущимся содержаніемъ, въ дѣйствительности же лишенному всякаго смысла:
   "Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за души, которыя въ нѣкоторомъ родѣ окончили свое существованіе?" говоритъ въ тѣхъ же "Мертвыхъ душахъ" Маниловъ Чичикову, котораго затѣмъ въ порывѣ сердечныхъ изліяній увѣряетъ:
   "У васъ все есть, Павелъ Ивановичъ, все есть, даже еще болѣе".
   Хлестаковъ въ "Ревизорѣ" хвастаетъ, что онъ "съ Пушкинымъ на дружеской ногѣ". Въ чемъ же выражается эта дружба?-- "Бывало, часто говорю ему: "Ну, что, братъ Пушкинъ?" -- "Датакъ, братъ,-- отвѣчаетъ, бывало:-- такъ какъ-то все..." Большой оригиналъ".
   А вотъ доводы, которыми сватъ (Кочкаревъ) старается убѣдить невѣсту (Агафью Тихоновну) въ "женитьбѣ", что предлагаемый имъ женихъ Подколесинъ (Иванъ Кузьмичъ) лучше всѣхъ другихъ: Кочкаревъ: "А Иванъ Павловичъ -- дрянь, всѣ они -- дрянь".
   Агафья Тихоновна: "Будто уже всѣ?" Кочкаревъ: "Да вы только посудите, сравните только: это, какъ бы то ни было, Иванъ Кузьмичъ, а вѣдь то, что ни попало: Иванъ Павловичъ, Никаноръ Ивановичъ, чортъ знаетъ что такое!" И, въ довершеніе комизма, невѣста убѣждается.
   4. Болтливыми людьми отъ избытка сообщительности вплетаются въ разговоръ обстоятельства, вовсе не идущія къ дѣлу: "Онъ сшилъ ее (бекешу) тогда еще, когда Агафья Ѳедосѣевна не ѣздила въ Кіевъ. Вы знаете Агафью Ѳедосѣевну? Та самая, что укусила ухо у засѣдателя". ("Ссора Ивана Ивановича съ Иваномъ Никифоровичемъ".)
   5. Сопоставляются предметы или сужденія, не имѣющіе ни внѣшней, ни внутренней связи: "Прекрасный человѣкъ Иванъ Ивановичъ. Онъ очень любитъ дыни..."
   "Иванъ Ивановичъ нѣсколько боязливаго характера; у Ивана Никифоровича, напротивъ того, шаровары въ такихъ широкихъ складкахъ, что еслибы раздуть ихъ, то въ нихъ" и т. д.
   "Больной не успѣетъ войти въ лазаретъ, какъ уже здоровъ, и не столько медикаментами, сколько честностью и порядкомъ". ("Ревизоръ".)
   6. Лицу или предмету присвоиваются свойства, противорѣчащія его характеру или назначенію:
   "У васъ, что ни слово, то Цицеронъ съ языка слетѣлъ", говорятъ судьѣ въ "Ревизорѣ".
   "Садитесь, садитесь... пусть вамъ остается ваше ружье, пускай себѣ гніетъ..." говоритъ Иванъ Ивановичъ Ивану Никифоровичу, и нѣсколько далѣе: "Садитесь, садитесь. Богъ съ нимъ! Пусть оно себѣ околѣетъ".
   "Да я за то, батюшка, вамъ плюну въ лицо, коли вы честный человѣкъ, -- говоритъ сваха въ "женитьбѣ", -- да вы послѣ этого подлецъ, коли вы честный человѣкъ!"
   7. Подмѣчается совершенно случайное, смѣшное сходство между людьми или предметами, не имѣющими между собой ничего общаго: "Онъ (Чичиковъ) подшаркнулъ ножкой, въ видѣ коротенькаго хвоста, или наподобіе запятой".
   "Онъ (экипажъ Коробочки) былъ скорѣе похожъ на толстощекій арбузъ, поставленный на колеса... Ворота наконецъ проглотили это неуклюжее произведеніе".
   "Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами тамъ и сямъ, какъ носятся мухи". ("Мертвыя души".)
   Иногда это сходство доводится до чудовищныхъ гиперболъ:
   "... ротъ величиною въ арку Главнаго Штаба".
   "... Еслибы раздуть ихъ (шаровары Ивана Никифоровича), то въ нихъ можно бы помѣстить весь дворъ съ амбарами и строеніемъ."
   8. Мимоходомъ попадается и скрытая иронія:
   "Губернатору намекнулъ Чичиковъ вскользь,
   что въ его губернію въѣзжаешь какъ въ рай, дороги вездѣ бархатныя"...
   Послѣ шампанскаго и венгерскаго у полицеймейстера въ "Мертвыхъ Душахъ" всѣ спорили, кричали и... "рѣшили тутъ же множество самыхъ затруднительныхъ вопросовъ".
   9. Многократнымъ повтореніемъ одного и того же совершенно обыкновеннаго слова или дѣйствія усиливается еще комизмъ:
   "Но все это предметы низкіе, а Манилова воспитана хорошо, а хорошее воспитаніе получается въ пансіонахъ, а въ пансіонахъ, какъ извѣстно..."
   "-- Не прикажете ли чашку чаю?" -- "Нѣтъ, весьма благодаренъ,-- отвѣчалъ Чичиковъ, поклонился и сѣлъ". Это самая фраза: "поклонился и сѣлъ" повторяется вслѣдъ затѣмъ еще четыре раза,-- и читатель не можетъ уже удержаться отъ улыбки.
   10. Старательно избѣгая вообще иностранныя слова и миѳологическія имена, Гоголь пускаетъ ихъ въ ходъ только ради смѣха:
   "Дворянинъ Иванъ Никифоровъ сынъ Довгочхунъ... учинилъ мнѣ смертельную обиду, какъ персонально до чести моей относящуюся, такъ равномѣрно въ уничиженіе и конфузію моего чина"...
   "Позвольте же только разсказать вамъ, душенька... вѣдь это исторія, понимаете ли, исторія, сконапель истоаръ".
   "Изъ оконъ второго и третьяго этажа присутственныхъ мѣстъ высовывались неподкупныя головы жрецовъ Ѳемиды".
   У безформеннаго толстяка Пѣтуха "шея безъ галстуха, на манеръ Купидона". ("Мертвыя души".)
   Приведенными выше десятью главными разновидностями гоголевскаго юмора далеко еще не исчерпываются всѣ рессурсы этого юмора.
   

III.

   Другой существенный элементъ гоголевскаго слога -- лиризмъ, который особенно выигрываетъ вслѣдствіе своего рѣзкаго контраста съ преобладающимъ юморомъ.
   Всего болѣе лирическихъ мѣстъ встрѣчается у Гоголя въ его первыхъ разсказахъ -- изъ малороссійскаго быта, причемъ свои поэтическіе образы онъ нерѣдко заимствуетъ изъ народныхъ пѣсенъ малороссійскихъ и русскихъ. И въ "Тарасѣ Бульбѣ" слышатся еще отзвуки народной поэзіи. Такъ на вопросъ Тараса казакамъ: "А что, паны, есть еще порохъ въ пороховницахъ? Не иступились ли сабли? Не утомилась ли казацкая сила? Не погнулись ли казаки?" -- тѣ отвѣчаютъ: "Достанетъ еще, батько, пороху; годятся еще сабли; не утомилась казацкая сила; не гнулись еще казаки!"
   Невольно при этомъ приходитъ на память былина о томъ, "какъ перевелись богатыри на святой Руси":
   
   "Не намахалися наши могутныя плечи,
   Не уходилися наши добрые кони,
   Не притупились мечи наши булатные!"
   
   Однако со стороны Гоголя это не было уже подражаніемъ: силою творчества онъ пересоздавалъ народные образы по-своему.
   А что сказать про потрясающую душу сцену смерти казака:
   "Отскочила могучая голова, и упалъ обезглавленный трупъ, далеко вокругъ оросивши землю. Понеслась къ вышинамъ суровая казацкая душа, хмурясь и негодуя, и вмѣстѣ съ тѣмъ дивуясь, что такъ рано вылетѣла изъ такого крѣпкаго тѣлау. "
   Отъ этой картины также вѣетъ народнымъ духомъ, но въ то же время это -- безподобная оригинальная картина великаго мастера.
   Тѣ же лирическія ноты прорываются у него то-и-дѣло, когда рѣчь заходитъ о человѣческихъ страданіяхъ, и глубоко трогаютъ сердце читателя: "Иноземный капитанъ взялъ фитиль, чтобы выпалить изъ величайшей пушки, какой никто изъ казаковъ не видывалъ дотолѣ. Страшно глядѣла она широкою пастью, и тысяча смертей глядѣло оттуда. И какъ грянула она, а за нею слѣдомъ три другія... много нанесли онѣ горя! Не по одному казаку взрыдаетъ старая мать, ударяя себя костистыми руками въ дряхлыя перси, не одна останется вдова въ Глуховѣ, Немировѣ, Черниговѣ и другихъ городахъ. Будетъ, сердечная, выбѣгать всякій день на базаръ, хватаясь за всѣхъ проходящихъ, распознавая каждаго изъ нихъ въ очи, нѣтъ ли между нихъ одного, милѣйшаго всѣхъ; но много пройдетъ черезъ городъ войска, и вѣчно не будетъ между ними одного, милѣйшаго всѣхъ..."
   Задушевный лиризмъ, доходящій до паѳоса, попадается у Гоголя и въ такомъ чисто-реальномъ произведеніи, какъ "Мертвыя души", напр. въ его сравненіи Руси съ "птицей-тройкой".
   Даже при описаніи природы одинъ какой-нибудь возгласъ автора отъ неудержимаго восторга настраиваетъ и васъ восторженно: "Рѣдкая птица долетитъ до середины Днѣпра. Пышный! ему нѣтъ равной рѣки въ мірѣ."
   Или при описаніи степи: "Степь, чѣмъ далѣе, тѣмъ становилась прекраснѣе..." и въ заключеніе: "Чортъ васъ возьми, степи, какъ вы хороши!"
   Такія внезапныя восклицанія придаютъ особенное оживленіе и юмористическому повѣствованію: "А какими пирогами накормитъ моя старуха! Что за пироги!.. А масло!.. Боже ты мой, какихъ на свѣтѣ нѣтъ кушаньевъ!.."
   "Славная бекеша у Ивана Ивановича!.. А какія смушки! Фу ты, пропасть, какія смушки!.." Здѣсь сквозь явный юморъ пробивается также струя наивнаго лиризма.
   

IV.

   Рядомъ съ юморомъ и лиризмомъ, Гоголь, какъ настоящій художникъ слова, вліяетъ на читателя еще и разнообразными другими путями, какъ-то:
   1. Мысли и чувства героевъ разсказа передаются иногда не въ третьемъ, а въ первомъ лицѣ. Въ первой редакціи "Тараса Бульбы", глядя на танецъ запорожцевъ, "Тарасъ Бульба крякнулъ отъ нетерпѣнія и досадуя, что конь, на которомъ сидѣлъ онъ, мѣшалъ ему пуститься самому" (въ танецъ).
   Говорилъ это авторъ отъ своего (третьяго) лица -- и видимо остался недоволенъ, такъ какъ въ новой редакціи той же сцены заставилъ самого Тараса высказать то же отъ себя:
   -- "Эхъ, если бы не конь!-- вскрикнулъ Тарасъ:-- пустился бы, право, пустился бы самъ въ танецъ! "
   Насколько это пылкое восклицаніе самого героя возбуждаетъ въ васъ болѣе сочувствія, чѣмъ хладнокровное сообщеніе разсказчика!
   2. Оживляются разговоры и отрывочною сжатостью. Почтмейстеръ въ послѣдней сценѣ "Ревизора" первоначально выступалъ съ цѣлою рѣчью:
   "Я, господа, пришелъ объявить вамъ удивительное дѣло"; послѣ чего разсказывалъ, что онъ узналъ о Хлестаковѣ.
   Въ окончательной же редакціи почтмейстеръ тотчасъ поражаетъ своихъ слушателей короткимъ заявленіемъ:
   "Удивительное дѣло, господа! Чиновникъ, котораго мы приняли за ревизора, былъ не ревизоръ".
   Слушатели его ошеломлены, не хотятъ вѣрить, и возбужденіе ихъ само собой передается и зрителямъ комедіи.
   3. Обстоятельное описаніе народнаго торжища легко навело бы на читателя зѣвоту. Гоголь же лаконически перечисляетъ только то, что слышитъ и видитъ каждый на такомъ торжищѣ, перечисляетъ въ томъ самомъ быстросмѣняющемся безпорядкѣ, какой тамъ бываетъ на самомъ дѣлѣ,-- и создаетъ необычайно реальную, подвижную картину:
   "Шумъ, брань, мычаніе, блеяніе, ревъ, -- все сливается въ одинъ нестройный говоръ. Волы, мѣшки, сѣно, цыгане, горшки, бабы, пряники, шапки,-- все ярко, пестро, нестройно, мечется кучами и снуется передъ глазами".
   4. То же тонкое чувство художника проявляется въ искусномъ подборѣ нѣсколькихъ почти тождественныхъ названій и выраженій, которыя только въ своей совокупности производятъ цѣльное художественное впечатлѣніе:
   "Зажмуривъ глаза и приподнявъ голову кверху, къ пространствамъ воздушнымъ, предоставлялъ онъ (Тѣнтѣтниковъ въ "Мертвыхъ душахъ") обонянью впивать запахъ полей, а слуху поражаться голосами воздушнаго. пѣвучаго населенья, когда оно отовсюду, отъ небесъ и отъ земли, соединяется въ одинъ звукосогласный хоръ, не переча другъ другу. Бьетъ перепелъ во ржи, дергаетъ въ травѣ дергунъ, урчатъ и чиликаютъ перелетающія коноплянки, по невидимой воздушной лѣстницѣ сыплются трели жаворонковъ и звонами трубъ отдается турлыканье журавлей..." Вы точно собственными ушами слышите этотъ воздушный хоръ; а почему? Потому главнымъ образомъ, что пѣнію каждой птицы присвоено подходящее народное выраженіе.
   Чего прозаичнѣе и скучнѣе, казалось бы, кухонныхъ разговоровъ? А вспомните-ка, какъ заманчиво-сочно заказываетъ повару обѣдъ Петръ Петровичъ Пѣтухъ, который при этомъ "и губами подсасывалъ и причвакивалъ".
   "У мертваго родился бы аппетитъ", говоритъ самъ авторъ. Не выписывая здѣсь этой замѣчательной сценки, приведемъ лишь нѣкоторыя спеціальныя "кухонныя" выраженія: "да поджарь, да дай взопрѣть хорошенько", "положи", "запусти", "да пусти полегче", "да исподку пропеки", "чтобы проняло ее", "да обложи", "да проложи", "да подбавь", "да подпусти"...
   5.. Однимъ мѣткимъ словомъ олицетворяются неодушевленные предметы и даже отвлеченныя понятія:
   "Передъ домомъ охорашивалось крылечко съ навѣсомъ"...
   "Солнце обливаетъ пѣшехода съ ногъ до головы жаркимъ потомъ"...
   "Возлѣ лѣса, на горѣ, дремалъ съ закрытыми ставнями старый деревянный домъ"...
   -- "Вставай, вставай!-- дребезжала ему на ухо нѣжная супруга"...
   "Глаза перешагнули черезъ заборъ..."
   "Ни одно желаніе не перелетаетъ за частоколъ" и проч.
   6. Какъ коренной малороссъ, Гоголь въ своихъ малороссійскихъ разсказахъ удивительно кстати ввертывалъ въ свой великорусскій языкъ "хохлацкіе" слова и обороты рѣчи. Точно такъ же художническое. чутье подсказывало ему, когда ему слѣдуетъ обращаться къ способу повѣствованія великорусскаго народа. Наиболѣе характеристичная черта такого повѣствованія заключается въ томъ, что фраза начинается не съ подлежащаго, а со сказуемаго. И вотъ, написавъ сперва: "Пространства открывались безъ конца", онъ впослѣдствіи выразился такъ: "Безъ конца, безъ предѣловъ открывались пространства".
   Вмѣсто: "Бульба пожалъ плечами и отъѣхалъ къ своему отряду", у него оказалось потомъ слѣдующее: "Пожалъ плечами Бульба, подивился бойкой жидовской натурѣ и отъѣхалъ къ табору".
   Въ томъ и другомъ случаѣ все ограничилось перестановкой словъ и небольшими вставками ("безъ предѣловъ" и "подивился бойкой жидовской натурѣ"), а насколько обѣ картины вышли колоритнѣе!
   

V.

   Показавъ на примѣрахъ, въ чемъ собственно заключается главная прелесть и сила своеобразнаго гоголевскаго слога, обратимся теперь къ разрѣшенію вопроса: какъ слогъ этотъ дошелъ до такой оригинальности, до такого совершенства?
   Еще на школьной скамьѣ Гоголь проявлялъ незаурядную наблюдательность, особенно въ отношеніи людской пошлости и вообще всего смѣшного. Не только у своихъ товарищей и профессоровъ, но и у "существователей" (какъ прозвалъ онъ нѣжинскихъ горожанъ), онъ заслужилъ репутацію опаснаго насмѣшника и талантливаго исполнителя комическихъ ролей въ ученическихъ спектакляхъ. Никто, однако, не подозрѣвалъ тогда, что этотъ довольно беззаботный въ отношеніи своихъ классныхъ занятій юноша завелъ себѣ особую справочную записную книжку. Въ эту книжку, озаглавленную: " Книга Всякой Всячины или Подручная Энциклопедія", попадали всевозможныя летучія замѣтки подъ отдѣльными рубриками: "Лексиконъ малороссійскій"; "Игры, увеселенія малороссіянъ"; "Малороссійскіе преданія, обычаи, обряды"; "Нѣчто о русской старинной масляницѣ"; "Объ одеждѣ и обычаяхъ русскихъ XVII вѣка"; "О старинныхъ русскихъ свадьбахъ", и проч. При своемъ переѣздѣ въ Петербургъ Гоголь дорогою не пропускалъ ничего не замѣченнымъ и заносилъ въ свою дорожную карманную книжку схваченные налету любопытные случаи и анекдоты, цѣлые разговоры, а также мѣткія выраженія и спеціальныя названія. По его настоятельной просьбѣ, мать должна была прислать ему изъ деревни подробное описаніе одежды малороссіянъ современной и "временъ гетманскихъ", а также мѣстныхъ нравовъ, обычаевъ, повѣрій, въ томъ числѣ о колядкахъ, русалкахъ, домовыхъ... Когда онъ затѣмъ близко сошелся съ Пушкинымъ и показалъ тому все имъ записанное и собранное, Пушкинъ былъ просто пораженъ его рѣдкою наблюдательностью и разнообразіемъ, богатствомъ имѣющихся у него матеріаловъ. Вотъ эти-то матеріалы, особенно чисто-народныя слова и выраженія, Гоголь и примѣнялъ потомъ въ своихъ произведеніяхъ, достигая тѣмъ, какъ мы видѣли выше, изумительныхъ эффектовъ.
   Только въ самое первое время литературныя занятія служили ему развлеченіемъ отъ ненавистной ему канцелярской службы. Вскорѣ они стали для него завѣтнымъ трудомъ, какъ пушкинскому "взыскательному" художнику:
   
   ... "Ты самъ свой высшій судъ;
   Всѣхъ строже оцѣнить умѣешь ты свой трудъ..."
   
   И, относясь къ своему труду съ неумолимою строгостью, онъ ни одной вещи не выпускалъ въ свѣтъ, не передѣлавъ ея по нѣскольку (обыкновенно до восьми) разъ. Каждый человѣкъ говоритъ у него своимъ языкомъ; дамы выражаются не такъ, какъ мужчины; простонародье опять по-своему. Въ каждой фразѣ говорящаго передъ вами, въ одинъ мигъ возстаетъ живой человѣкъ съ его характеромъ, темпераментомъ, взглядами, привычками, ужимками. Всѣмъ существомъ погружаясь въ свой сюжетъ, Гоголь одухотворяетъ бездушную природу, неодушевленные предметы, отождествляется съ своими героями, заставляя и читателя видѣть воочію, переживать вмѣстѣ съ нимъ все описываемое. Не смягчая ни грубыхъ выраженій грубыхъ людей, ни пошлости людей пошлыхъ, онъ подмѣчаетъ въ нихъ и нѣкоторыя общечеловѣческія черты и достигаетъ тѣмъ полной иллюзіи настоящей жизни. Изображая же прекрасное и благородное, онъ весь отдается своему художническому увлеченію и увлекаетъ съ собой и читателя. Но непосредственнымъ орудіемъ для очарованія читателя ему служитъ его художественно-реальный языкъ. Усвоилъ онъ его себѣ постепенно благодаря не только своей геніальной чуткости къ тонкостямъ русской рѣчи, но и упорной работѣ надъ своимъ, вначалѣ неподатливымъ слогомъ. Никто изъ его предшественниковъ, даже Пушкинъ, не употреблялъ многихъ изъ тѣхъ простонародныхъ выразительныхъ и образныхъ словъ, къ которымъ пріучилъ насъ Гоголь, и никому не удалось еще до сихъ поръ перенять его неподражаемый "гоголевскій" слогъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru