Аскоченский Виктор Ипатьевич
Так или нет?

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   За Русь Святую!
   М.: Институт русской цивилизации, 2014.
   

ТАК ИЛИ НЕТ?

   Надо вам сказать, добрые мои читатели, что я из самых односторонних почитателей таких великих художников, как Брюллов [1], Иванов, Бруни [2], Щебуев [3] и tutti guanti. Когда они напишут что-нибудь вроде "Последний день Помпеи" или "Именины дьячка", -- я до икоты восхищаюсь произведениями их кисти и не отстаю от других в восписании им похвал и панегириков: но коль скоро они избирают сюжетом для своей кисти что-либо священное, решаются наделять наши храмы православные картинами собственного сочинения, я становлюсь суров и строг к ним до ригоризма. Передо мною тотчас встают целомудренные и вечно-святые требования Церкви Православной, и я с негодованием отношусь иногда к художнику, намалевавшему какую-нибудь мученицу в изысканном костюме с перетянутою талией или мученика с розовыми щеками и изящными усиками. Если при взгляде на такое изображение и поднимается рука на крестное знамение, то непременно в ту ж пору повторяются в уме слова молитвы Господней: Не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
   Недавно пришлось мне разговориться об этом предмете с одним господином, который, нечего сказать, понимает несколько толк в живописи, но, к сожалению, безусловно преклоняется пред произведениями новейшей кисти. Поводом к разговору послужила копия с картины Брюллова, на которой изображен якобы умерший Спаситель.
   -- Ну, посмотрите, -- сказал я, -- неужели это образ?
   -- А что ж по-вашему?-- с едкою улыбкою спросил мой собеседник.
   -- Картина, и притом весьма неудачная по композиции. Если бы это было просто изображение спящего человека, -- я поглядел бы на нее -- и только: но коль скоро я знаю мысль и намерение художника, то отношусь уже к его произведению с невольною досадой и негодованием. Разве подобную вещь можно поставить, не говорю -- в храме Божием, но даже в каком-либо благочестивом доме?
   -- Почему же нет?
   -- Да хоть бы потому, чтоб не возбудить соблазна. Подведите к этой картине простого мужичка или даже хорошо выдержанного и развитого по своему возрасту ребенка, -- они непременно спросят: "Что это такое? кто тут представлен?" -- А отчего? Оттого, что это и не икона, и не картина, а так, какой-то межеумок.
   -- А что ж такое, по-вашему, икона?
   -- Икона есть изображение или известного лица, или известного события из Истории Церкви, в котором художество строго подчинено требованиям чувства религиозного, в котором нет ни одной черты страстной, вопиющей, которое не привязывает к себе много внимания, а отторгает его от всего земного и возносит горе, к Иерусалиму небесному, где пребывают святые молитвенники за нас, грешных. Выражение лиц, позы, самые краски и сочетание их должны непременно служить этой цели и заставить меня забыть, что святой, которому я поклоняюсь, был подобострастный мне человек.
   -- И однако ж, все святые были люди, подобострастные нам.
   -- Были, но не есть, и мы их чтим не за то, что они были подобострастны нам, а за то, что благодатию Божиею стали выше всего, что составляет несчастную принадлежность нашей страстной природы. Вот потому-то я и хочу в изображении их видеть не мою страстную природу, а ту, которая остается теперь при них в той стране, где нет ничего похожего на условия нашей обыденной жизни.
   -- Да разве это возможно?
   -- Не только возможно, но и должно. Стоит только выучиться иконописать, а не живописать. Образцов для этого довольно и на востоке, и даже на западе. Не говоря о редких экземплярах икон кисти знаменитого Панселина [4], -- присмотритесь к древним фрескам, открытым, например, в Киевософийском соборе: в них нет ничего изысканного, -- линии прямые, контуры строгие, выражение лиц бесстрастное, глубокое, краски отнюдь не кричат, тоны не кокетничают; а между тем вы с благоговением останавливаетесь пред изображением, например, святителя Николая или св. мученицы Пелагии. В одном из приделов этого собора весь иконостас сделан по образцу древних фресков, и вы вообразить себе не можете, как это хорошо и боголепно.
   -- Уж не Солнцев ли писал там?
   -- Да, Солнцев.
   -- Помилуйте, да он вовсе не понимает живописи!
   -- Бруниевской или Шебуевской, -- да и то не то, что не понимает, а не принимает как человек истинно православный и отлично понимающий дело иконописное.
   -- Меня, право, удивляет, что вы так авторитетно судите о живописи: ведь вы не умеете рисовать?
   -- Не умею.
   -- Как же вы можете судить, что хорошо и что дурно?
   -- А позвольте вас спросить, -- искусство живописи входит в науку эстетики или нет? Конечно, входит. Законов же эстетики не чужд и тот, кто не изучал ее как науку, ибо эти законы таятся в природе всякого человека. Ведь вот и вы, по вашему собственному признанию, не умеете отличить в музыке такта от полтакта, а часто являетесь судьею церковно-музыкальных пьес, и хоть не всегда, а таки попадаете в такт. Так и я позволяю себе судить о живописи и, руководясь чувством религиозным, которое есть в высшей степени чувство эстетическое, отдаю полное преимущество в деле иконописания Солнцеву [5] пред всеми этими Бруни, Ивановыми, Шебуевыми и безобразниками -- Ге.
   -- Для вас, пожалуй, и суздальская мазня больше значит, чем живопись нынешней школы.
   -- Если хотите, то чуть ли не больше. Я поясню вам это сравнением. Поет в церкви неискусный дьячок; я слушаю его, сам пою мысленно вместе с ним, дополняя недостающие в его пении тоны, и молюсь всем существом своим, ничем не развлекаемый и спокойный. Пусть же теперь, вместо этого дьячка, запоет хор певцов итальянской оперы по всем правилам своего искусства, -- сейчас молитва останется у меня на заднем плане, и я уйду из храма Божия, святотатственно обращенного в филармоническую залу. Так точно и в иконописи. Простая икона, написанная, конечно, без вопиющего оскорбления эстетического вкуса, хоть бы даже суздальской работы, действует на меня в тысячу раз благотворнее, чем такая, как вот эта, например, картина. Там для меня нет ничего ни прелестного, ни прельщающего; а тут все -- плоть и кровь или, точнее, глыба мяса и клубок жил и нервов. Кстати, замечу вам: укажите мне хоть одну икону новейшей кисти, которая была бы прославлена благодатным даром чудотворения? Рафаэлевские мадонны, рубенсовские изображения святых, Леонардо-да-винчиевские группы служат лишь предметом праздного любопытства. Надо быть восторженным поэтом, чтобы, подобно Жуковскому, видеть в них что-то неземное, божественное. Глядя, например, на Мадонну Рафаэля [6], я никак не могу оторвать моей мысли от известной Форна-рины; согласитесь, что суздалец никак не поведет меня на такие кощунственные мысли и много-много, если заставит подосадовать на неискусное изображение какой-либо части лица или неверность линий и очертаний.
   -- Раскольник!
   -- Кто?.. Не вы ли, господа поклонники новейшей живописи? Раскол является после правого верования, а вы со своими взглядами на иконопись явились гораздо позже Панселинов; стало быть, вы -- раскольники, а не мы -- люди, держащиеся во всем свято-отеческих преданий. Мне сказывали, что какой-то ревнитель благочестия прислал на Синай несколько икон кисти наших модных художников или, по крайней мере, учеников их, и что же? -- синайские отцы не только не выставили их в храме, но не дали им места и в ризнице, а сложили на чердаке. Наших иконописцев или, правильнее, живописцев губит подражательность Западу да незнание церковной истории, православной археологии и священной традистики. У нас, например, принята всею Православною Церковью икона Успения Божией Матери; а нынешние мазилки, в подражание католикам, изображают восшествие на небо Пресвятыя Богородицы. У нас св. апостол Петр всегда изображался с хартией в руке; а католики приказали нам дать ему в руки ключи...
   -- Что вы, что вы! Бог с вами!
   -- Не пугайтесь, а прочитайте то, что пишут по этому поводу в "Киевских епархиальных ведомостях". Извольте-ка прослушать.
   "С давних времен не только в Малороссии, но и в Великороссии вошло в обычай изображать апостола Петра с ключами в руках. Основание для сего, без сомнения, можно указывать в словах Иисуса Христа, обращенных к апостолу Петру: и дам ти ключи царства небесного. Но как этим обещана была Петру только та власть отпускать грехи, которая, по воскресении, Иисусом Христом дана ему вместе с прочими апостолами, то можно спросить, почему только один Петр изображается с ключами как символом этой власти? Почему не изображаются с ключами прочие апостолы, имевшие ту же власть от Господа? Конечно, можно бы и безразлично смотреть на эти вопросы, если бы они были безразличны для Церкви и народа. Но известно, что на ключах Петра в Риме вырос особый догмат, не признаваемый Православною Церковию и противоречащий как Св. Писанию, так и духу Христовой Церкви. Нам известно, что и народ в юго-западной России и на севере ее небезразлично относится к такому изображению апостола Петра. На основании, без сомнения, этого изображения наши народные рассказчики, поэты, художники и иконописцы представляют апостола Петра единственным охранителем дверей рая, вводящим туда праведных и недопускающим входа грешникам, а потому, естественно, народ составляет себе понятие о Петре как апостоле, облеченном от Бога особенным пред прочими апостолами доверием и особым полномочием. Но из древней ли христианской Церкви ведет свое начало обычай изображать апостола Петра с ключами? На Афоне подобных икон нет; не встречаются ключи на древних иконах апостола Петра и в других местах Востока. На фресковых изображениях древнейших киевских церквей, Спаса на Берестове и Киевософийского собора, апостол Петр без ключей, с хартией в руке. Итак, мы вправе сказать, что обычай изображать апостола Петра с ключами в руке есть обычай позднейший, вошедший к нам после XI века, а может быть и гораздо позже, занесенный к нам с Запада; и потому не можем не пожелать, чтобы этот обычай, благоприятствующий римскому догмату о главенстве апостола Петра и основанном на нем главенстве папы, был отменен в русской Церкви. Истина и благо Церкви Православной требуют не только на будущее время не допускать в церквах подобных изображений, но исправить в православном духе и существующие изображения. Весьма правильно было бы изобразить апостола Петра, по древнему обычаю, с хартией, на которой написаны его слова: Симон Петр, раб и посланник Иисус Христов, равночестную с нами получившим веру в правде Бога нашего и Спаса Иисуса Христа {2 Пет 1, ст. 1.}. Как противоположно такое изображение изображению с ключами римскими! Здесь -- апостольское смирение; там -- гордыня и превозношение" {Киевск. епарх. вед. 1864 г. No 11. С. 365.}.
   Собеседник мой молчал, потому что надобно было молчать ввиду таких неотразимых, фактических доказательств. Я продолжал.
   -- Вся беда от того, что мы до сих пор не имеем у себя цензуры собственно для икон. Всякая книжонка, брошюра, даже лубочная картинка подвергаются предварительному просмотру и дозволению выйти в свет; а икона, которая, в сущности, несравненно важнее всего, что мы пишем и печатаем, которая составляет предмет благоговейного поклонения, является бесконтрольно и часто служит явным соблазном для верующих. А будь-ка у нас контроль по этой части, тогда мы не видели бы ни суздальского безобразия, ни академических прелестей.
   -- Да как это сделать-то?
   Очень просто: запретить продажу икон по лавкам, рынкам и базарам и учредить ее собственно при церквах. Пусть при всякой городской и сельской церкви будут иконы, приобретенные священником на церковные деньги от мастеров, и пусть желающие приобретают их с известным процентом -- и вы увидите, что дело пойдет как лучше быть нельзя. Уж как себе хотите, а священник, каков бы там он ни был, гораздо более суздальцев и городских маляров, более даже, чем иные прославленные художники, понимает значение и характер иконы и, конечно, не выберет ни "Николу в рукавицах", ни нелепое подражание рафаэлевской Мадонне. В селах и деревнях мера эта не только уместна, но крайне необходима. Случится, например, мужичку безотлагательная надобность приобрести икону -- ну, сына там отпускает в рекруты, дочь отдает замуж или провожает кого-либо из своих близких на тот свет -- где взять икону? Ехать в город, который отстоит от иной деревни верст на сто и более, убыточно и несподручно; ожидать какого-нибудь разнозчика, -- да скоро ли его дождешься? А будь-ка при церкви иконы, -- пошел к батюшке, заплатил по положению, тут же попросил освятить полученную икону -- и дело с концом.
   -- Но не будет ли это походить на монополию?
   -- А хоть бы и походило, так что ж в этом дурного? Ведь это не то, что покойный откуп, от которого жирело и ширилось несколько особей и разорялись да гибли сотни тысяч. Всякому прихожанину будет очень хорошо известно, что прибыток от приобретенной им иконы обращается на поддержку и украшение церкви, на улучшение материального быта его отцов духовных, на воспитание детей священноцерковнослужительских; и если теперь, когда дерут с него иногда Бог знает за что двойную и тройную цену, он не ропщет, то, без сомнения, не скажет ни слова, когда ему дадут необходимую вещь по известной таксе, без всякого торга и вымогательства. Тогда, если хотите, и самая торговля иконами, которая так неприятно звучит в ушах благочестивого человека, потеряет свой рыночный характер, а будет простым обменом одной вещи на другую -- дара кесарева на дар Божий.
   -- Навряд ли согласятся с вами те, кому о сем ведать надлежит.
   -- А мне какая надобность -- согласятся или не согласятся! Мое дело сказать, подать мысль, а там -- пусть как себе знают.
   Не помню, чем кончилась беседа наша, но только последняя мысль залегла у меня на душе. Право, не мешало бы принять ее к сведению и по должном соображении -- к исполнению {Статья эта была уже написана нами, когда в февральской книжке "Духа христианина" мы прочитал весьма дельные "заметки г. А. Белецкого об иконах, распространенных между нашим простым народом". Мысль г. Белецкого совершенно та же, что и наша, и мы желали бы, чтоб имеющие власть и силу прочитали ее с надлежащим вниманием.}.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] Так или нет? // Домашняя беседа для народного чтения. -- 1864. -- Вып. 32. -- С. 681-686.
   
   [1] Брюллов Карл Павлович (1799-1852) -- художник.
   [2] Бруни Федор Антонович (1799-1875) -- художник.
   [3] Шебуев Василий Козьмич (1777-1855) -- художник.
   [4] Панселин Мануил (Mavovrik Havaëhrivoq) (конец XIII -- нач. XIV вв.) -- византийский живописец, иконописец Палеологовского периода; считается одним из ведущих иконописцев македонской школы.
   [5] Солнцев Федор Григорьевич (1801-1892) -- художник, архитектор, историк.
   [6] Рафаэль Санти (1483-1520) -- итальянский живописец, график и архитектор, представитель флорентийской школы.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru