Lib.ru/Классика: Арсеньев Константин Константинович. Письмо из Парижа

ПИСЬМО ИЗЪ ПАРИЖА.

Парижъ, (9) 21 сентября 1669.

Переходное время, которое теперь переживаетъ Франція, ни на чемъ, можетъ быть, не отражается такъ ярко, какъ на французской журналистикѣ. Еще недавно забитая, задавленная, она достигла, въ какіе-нибудь два года, почти той же степени вліянія и силы, съ которой ее низвергъ декабрьскій переворотъ 1851 года. Число газетъ увеличивается постоянно, и нѣкоторыя изъ вновь основанныхъ изданій успѣли уже-стать наряду съ ветеранами журнальнаго міра. Каждая партія, каждый оттѣнокъ партіи старается имѣть свой органъ; прежнее однообразіе уступаетъ мѣсто самой разноцвѣтной картинѣ. Разногласіе проникаетъ даже въ среду оффиціозныхъ журналовъ, подобно тому, какъ оно проникло въ правительственныя сферы. Представителемъ стараго бонапартизма остается только одинъ "Pays"; падающій порядокъ вещей -- и это чуть ли не самое краснорѣчивое его осужденіе -- не имѣетъ другихъ защитниковъ, кромѣ презрѣннаго Гранье де-Кассаньяка и журнальныхъ бретгеровъ, имъ руководимыхъ. "Public", органъ Руэра, присоединяется сначала къ "Pays", но поспѣшно переходитъ на другую сторону и вдается въ либерализмъ, которому никто не вѣритъ. "Peuple franèais", это любимое чадо самого императора, играетъ роль столь же неопредѣленную, какъ и императорская политика послѣдняго времени, колеблющаяся между письмомъ къ Макко и посланіемъ 12-го іюля, между посланіемъ 12-го іюля и отсрочкой засѣданій законодательнаго корпуса. "Patrie", "France", "Constitutionnel" пишутъ я не находятъ твердой точки опоры между партіей Руэра, которую они покидаютъ, какъ мыши погибающій корабль,-- и средней партіей, къ которой они не рѣшаются пристать, потому что еще не увѣрены въ ея успѣхѣ. Средняя партія или такъ-называемая династическая оппозиція, три-четыре года тому назадъ не существовавшая вовсе, усиливается въ журналистикѣ, какъ и въ парламентѣ, и располагаетъ цѣлымъ рядомъ газетъ, между которыми первое мѣсто принадлежитъ "Liberté", "Presse" и "Moniteur Universel". "Journal des Débats" и "Journal de Paris" стоять на рубежѣ между династическою оппозиціей и орлеанизмомъ, который можетъ быть еще не такъ близокъ къ кончинѣ, какъ это часто утверждаютъ. Группа клерикальныхъ журналовъ обнимаетъ собою всѣ оттѣнки католической политики или политическаго католицизма, начиная съ велико-ретрограднаго "Univers" до полу-либеральной "Union" и почти совсѣмъ либеральной (повидимому) "Gazette de France". Но первенство числа, какъ и первенство вліянія, безспорно принадлежитъ демократической оппозиціи, десять лѣтъ тому назадъ сосредоточивавшейся въ одномъ "Siècle", а теперь насчитывающей въ Парижѣ по крайней мѣрѣ десять распространенныхъ ежедневныхъ изданій. "Opinion Nationale", руководимая друзьями принца Наполеона, принадлежитъ къ этой оппозиціи больше по имени, нежели на самомъ дѣлѣ, но въ вопросахъ церковныхъ, въ вопросахъ народнаго образованія демократія можетъ разсчитывать на ея поддержку. "Temps" и "Siècle", эти геркулесовы столбы оппозиціи 1863--67 г., считаются теперь, вмѣстѣ съ "Nationale", органами умѣренно-демократической партія "Avenir National" "Tribune", "Electeur Libre" составляютъ переходъ къ представителямъ крайней демократіи, "Réveil" и "Rappel", немыслимымъ при дѣйствіи прежняго закона о печати. Прибавимъ къ этому "Universel", газету безъ ясно опредѣлившагося направленія, но служащую демократіи извѣстными "парижскими письмами" Альсеста, неразгаданный псевдонимъ котораго уже нѣсколько мѣсяцевъ сряду занимаетъ парижскую публику; "Cloche" Ульбаха, идущаго по стопамъ Рошфора; "Charivari", по необходимости робкій въ своихъ карикатурахъ (подчиненныхъ цензурѣ), но тѣмъ сильнѣе бьющій въ цѣль своими юмористическими статьями.

Въ провинціальной прессѣ произошла перемѣна менѣе замѣтная, во можетъ быть еще болѣе существенная. Оппозиціонный журналъ еще недавно былъ рѣдкостью въ провинціи; теперь онъ становится потребностью для каждаго департамента. Вліяніе вновь основанныхъ изданій выразилось уже весьма ясно во время послѣднихъ выборовъ. Оффиціальный департаментскій журналъ, печатаемый во время выборовъ въ громадномъ количествѣ экземпляровъ, раздаваемый безплатно во всѣхъ общинахъ, не имѣлъ прежде соперниковъ и могъ безпрепятственно распространять клевету, выдумки всякаго рода противъ оппозиціонныхъ кандидатовъ. Какъ только оппозиція получила возможность отвѣчать журналистамъ префектуры, исходъ борьба пересталъ быть безусловно благопріятнымъ для правительства. Сельское населеніе, до сихъ поръ вездѣ и всегда слѣпо повиновавшееся указаніямъ администраціи, начинаетъ открывать глаза, сравнивать предлагаемыхъ ему кандидатовъ и сознавать, что ему принадлежитъ свобода выбора между ними. Департаментъ Верхней Луары, во время второй республики считался однимъ изъ самыхъ враждебныхъ президенту; въ населеніи его, бѣдномъ, озлобленномъ нуждою, были распространены довольно сильно не только республиканскія, но и коммунистическія идеи. Въ послѣднія двадцать лѣтъ положеніе дѣлъ перемѣнилось; благодаря желѣзнымъ дорогамъ цѣнность поземельной собственности -- по крайней мѣрѣ въ сѣверной части департамента -- возрасла втрое, вчетверо и даже болѣе; крестьяне, большею частью мелкіе собственники, разбогатѣли я стали относиться къ коммунизму не съ сочувствіемъ, а съ ненавистью и страхомъ. Эксплуатируя этотъ страхъ, правительство располагало въ департаментѣ Верхней Луары значительнымъ большинствомъ голосовъ. Когда во время послѣднихъ выборовъ Гюйо-Монперу выступилъ оппозиціоннымъ кандидатомъ въ сѣверномъ округѣ департамента (arrondissement de Brioude), администрація пустила въ ходъ противъ него старыя средства: она огласила его коммунистомъ, стремящимся къ раздѣлу поземельной собственности (partagera), хотя въ сущности онъ едва ли даже можетъ быть названъ демократомъ {Во время короткой сессіи законодательнаго корпуса Гюйо-Монперу отличился, правда, крайне-рѣзкой выходкой противъ Руэра, но принялъ приглашеніе къ обѣду въ Сенъ-Kлy, отвергнутое всѣми членами демократической оппозиціи.}. Если бы этотъ маневръ остался неотраженнымъ, онъ весьма легко могъ бы доставить побѣду администраціи. Но Гюйо-Монперу, человѣкъ дѣятельный, честолюбивый и богатый, выставилъ батарею противъ батареи; онъ основалъ въ Бріудѣ независимый журналъ, наводнилъ имъ всѣ углы и закоулки избирательнаго округа, посѣтилъ самъ всѣ главныя общины и доказалъ избирателямъ, на словахъ и въ печати, что коммунизмъ его существуетъ только въ воображеніи префекта и подпрефекта. Результатомъ этой дѣятельности было избраніе Гюйо-Монперу въ депутаты весьма значительнымъ большинствомъ голосовъ -- избраніе, которому администрація не хотѣла вѣрить до самой послѣдней минуты. Столь же важную роль играла оппозиціонная провинціальная пресса на выборахъ въ Брестѣ, въ департаментѣ Сены-и-Уазы и во многихъ другихъ мѣстахъ.

Возвращаюсь къ парижской прессѣ. Перечисляя парижскіе журналы, я не назвалъ двухъ газетъ, занимающихъ весьма видное мѣсто въ французской журналистикѣ: "Figaro" и "Gaulois" {Къ этой же категоріи журналовъ принадлежитъ "Paris" и нѣкоторые другіе, менѣе распространенные.}. Дѣло въ томъ, что эти газеты -- явленіе совершенно своеобразное, свойственное только современной Франціи. "Figaro" пріобрѣлъ извѣстность въ то время, когда во Франціи не было настоящей политической прессы, когда французское общество не имѣло ни права, ни охоты заниматься серьезными вопросами, когда легкая литература захватила почти всю область журналистики, когда умѣнье забавлять публику сдѣлалось для газеты лучшимъ источникомъ успѣха -- и лучшею гарантіей безопасности. За отсутствіемъ другихъ интересовъ, вниманіе общества сосредоточилось на сплетняхъ и скандалахъ, на финансовыхъ операціяхъ болѣе или менѣе сомнительнаго свойства, на мірѣ камелій или кокотокъ. "Figaro" задалъ себѣ задачей поставлять публикѣ самую обильную, разнообразную и свѣжую (въ смыслѣ новизны) пищу этого рода, въ формѣ по возможности пикантной и остроумной. Задача была исполнена удачно. Наступилъ 1862 годъ, годъ пробужденія политической жизни во Франціи -- пробужденія медленнаго, постепеннаго, продолжающагося и до настоящаго времени. "Figaro" съумѣлъ примѣниться къ новымъ требованіямъ общества; онъ пришилъ новый кусокъ къ своему старому платью, и оставаясь разносчикомъ сплетенъ, сдѣлался вмѣстѣ съ тѣмъ слегка фрондёромъ. Хроники Рошфора упрочили славу "Figaro"; ему недоставало только ореола административныхъ гоненій -- неуклюжее усердіе Лавалетта и Пинара доставило ему и этотъ ореолъ. Вооруженный такимъ образомъ, онъ выдержалъ кризисъ 1868--69 г. и сохранилъ или можетъ быть даже расширилъ свой кругъ читателей, несмотря на выходъ Рошфора, несмотря на возрастающее вліяніе чисто-политическихъ журналовъ, несмотря на появленіе подражателей, во главѣ которыхъ стоитъ "Gaulois". Главная отличительная черта "Figaro" и "Gaulois" -- это отсутствіе опредѣленнаго направленія, отсутствіе единогласія даже между постоянными сотрудниками журнала. Редакторъ "Figaro" Вилльмессанъ -- типъ беззастѣнчиваго, ловкаго литературнаго афериста -- считается клерикаломъ и легитимистомъ; это не мѣшаетъ ему соединять вокругъ себя бонапартистовъ въ родѣ Витю, орлеанистовъ и вольтеріанцевъ въ родѣ Вилльмо, полу-республиканцевъ въ родѣ Ришара. Редакторъ "Gaulois" Тарбе также называетъ себя вѣрующимъ католикомъ; но большинство сотрудниковъ его при каждомъ удобномъ случаѣ смѣется надъ католицизмомъ. По вторникамъ передовую статью въ "Gaulois" пишетъ Фр. Сарсе, ученикъ и поклонникъ философовъ XVIII вѣка, по средамъ -- Барбе д'Орвильи, талантливый литературный критикъ, но отчаянный реакціонеръ и клерикалъ. Какой-то извѣстный католическій проповѣдникъ, кажется отецъ Гіацинтъ -- сказалъ недавно въ собраніи общества друзей мира, что религія католическая, протестантская и еврейская равноправны передъ цивилизаціей. "Gaulois" поспѣшилъ похвалить этотъ просвѣщенный образъ мыслей -- но на другой же день напечаталъ статью Барбе д'Орвильи, въ которой либеральный проповѣдникъ былъ смѣшанъ съ грязью. Пускай только статья будетъ написана живо, забавно, забористо -- "Figaro" и "Gaulois" не затруднятся напечатать ее, какова бы ни была ея основная мысль. Постоянно гоняясь за успѣхомъ, за оглаской, "Figaro" и "Gaulois" соперничаютъ между собою въ изобрѣтеніи чрезвычайныхъ приманокъ для привлеченія публики. "Figaro" объявляетъ въ іюнѣ мѣсяцѣ, что выпуститъ un numéro à surprise -- и печатаетъ подробный разсказъ объ іюньскихъ дняхъ 1848 года. "Gaulois" слѣдуетъ его примѣру и помѣщаетъ, 27-го, 28-го и 29-го іюня, описаніе событій, совершившихся, въ тѣже самые дли, въ 1830 году. Затѣмъ "Gaulois" объявляетъ конкурсъ для молодыхъ начинающихъ писателей, обѣщая печатать двѣнадцать недѣль сряду, по воскресеньямъ, лучшую изъ присланныхъ ему статей, и затѣмъ выдать тысячу франковъ автору той статьи, которая будетъ призвана лучшею изъ двѣнадцати {Довольно забавно то, что "Gaulois" съумѣлъ сдѣлать изъ этого конкурса выгодную для себя аферу. За хорошую передовую статью платится обыкновенно сто франковъ -- а "Gaulois" заплатятъ за двѣнадцать статей только тысячу!}. "Figaro" слишкомъ гордъ, чтобы сдѣлать тоже самое; но чтобы отпарировать ударъ, нанесенный ему "Gaulois", онъ начинаетъ выпрашивать по нѣскольку строкъ у знаменитостей всякаго рода -- политическихъ, литературныхъ, артистическихъ, и собравъ достаточное количество автографовъ, печатаетъ ихъ въ нѣсколько пріемовъ подъ названіемъ "альбома Фигаро". Соперничество между "Figaro" и Gaulois" этимъ не ограничивается: каждый изъ нихъ старается перегнать другого въ сообщеніи новостей, начиная съ самыхъ важныхъ до самыхъ пустыхъ и не интересныхъ. "Histoire de tenir la corde", говоритъ съ скромно-торжествующимъ видомъ то одинъ, то другой изъ нихъ, повѣствуя міру, что такіе-то petits crevés только-что обмѣнялись пулями изъ-за такой-то petite dame, или что такая-то актриса (извѣстная только посѣтителямъ кафе монмартрскаго бульвара) заключила контрактъ съ директоромъ такого-то крошечнаго театра. Само собою разумѣется, что при этой погонѣ на новостями нѣтъ времени повѣрять ихъ достовѣрность; сколько разъ "Figaro" и "Gaulois" праздновали свадьбу между людьми, никогда не видавшими другъ друга, убивали людей совершенно здоровыхъ {Это случилось не дальше какъ на дняхъ съ отцомъ Э. Оливье.}, создавали пьесы или книги, о которыхъ ничего не звалъ самъ авторъ! "Gaulois" сообщаетъ сегодня, неодобрительно качая головой, что позолота купола на церкви Инвалиднаго дома стоила милліонъ франковъ. Ему сообщаютъ завтра, съ доказательствами въ рукахъ, что позолота купола, вмѣстѣ съ его починкой, стоила только восемьдесятъ тысячъ франковъ; онъ спокойно печатаетъ сообщеніе, не считая даже нужнымъ оправдать или объяснить чѣмъ-нибудь свою колоссальную ошибку. Но настоящая дѣятельность вѣстовщиковъ начинается только тогда, когда что-нибудь сильно интересуетъ парижскую публику. Сколько хлопотъ причинила имъ, напримѣръ, недавняя болѣзнь императора. Они находили возможность узнать и повѣдать своимъ читателямъ, въ которомъ часу всталъ императоръ, изъ чего состоялъ его завтракъ, на чью руку онъ опирался, гуляя по саду въ Сенъ-Клу. Одинъ изъ сотрудниковъ "Gaulois" поселился въ Сенъ-Клу (вѣроятно у привратника дворца) и постахъ оттуда ежедневно списокъ лицъ, въѣхавшихъ во дворецъ и выѣхавшихъ изъ него, свѣдѣнія о томъ, сколько минуть каждый посѣтитель пробылъ въ кабинетѣ императора, сколько разъ дано было приказаніе запрягать и распрягать карету императора, и т. п. Читая эти свѣдѣнія, можно-было, по справедливому замѣчанію одного изъ оппозиціонныхъ журналовъ, вообразить себя перенесеннымъ въ то время, когда Данжо велъ записки о числѣ слабительныхъ и другихъ лекарствъ, принятыхъ Людовикомъ XIV. Сравненіе между двумя эпохами оказывается, впрочемъ, не въ пользу XIX вѣка, потому что записки Данжо, если я не ошибаюсь, не предназначались для печати {Погоня за новостями встрѣчается, конечно, и въ другихъ парижскихъ журналахъ; но ни одинъ изъ нихъ не доводитъ ее до такихъ размѣровъ, какъ "Figaro" и "Gaulois".}.

Почетное мѣсто между новостями, сообщаемыми "Figaro" и "Gaulois", занимаютъ, конечно, новости скандальныя. Нигдѣ вы не найдете такъ скоро извѣстія о дракѣ, происшедшей въ Bal Mabille, или о процессѣ между мужемъ и женой, который предполагается начать въ парижскомъ судѣ. Игорные столы въ Баденъ-Баденѣ и Гомбургѣ, загородное гулянье въ окрестностяхъ Парижа, фешонабельныя французскія villes d'eaux въ родѣ Виши, состоять подъ особеннымъ наблюденіемъ фельетонистовъ "Figaro" и "Gaulois" и служатъ для нихъ неистощимымъ источникомъ такъ-называемыхъ racontar*--новое слово, изобрѣтенное для новой формы переливанія изъ пустого въ порожнее. Монополію этого занятія раздѣляетъ съ ними, впрочемъ, маленькая пресса, т. е. Журналы по одному су, также созданные имперіей и также перешедшіе безъ существенной перемѣны въ новый періодъ жизни французской прессы.

Особенность "Figaro", отличающая его отъ "Gaulois" и другихъ газетъ той же категоріи -- это нерасположеніе къ таланту, во всему, что возвышается надъ общимъ уровнемъ литературы. Нерасположеніе это высказывается очень осторожно и только противъ тѣхъ писателей, которыхъ въ данную минуту не поддерживаетъ мода, за которыхъ не вступится масса публики. Я не принадлежу къ числу поклонниковъ Флобера, но нельзя не признать, что онъ одинъ изъ немногихъ современныхъ французскихъ беллетристовъ, произведенія которыхъ заслуживаютъ серьезнаго вниманія. Онъ пишетъ мало и на половину забыть публикою, передъ которой онъ намѣренъ выступить черезъ нѣсколько недѣль съ новымъ романомъ. "Figaro" выбираетъ эту минуту, чтобы осмѣять его -- а кто же не знаетъ, какъ велико во Франціи значеніе насмѣшки, въ особенности остроумной? Основываясь на слухѣ, что новый романъ Флобера переписанъ съ особенною, роскошью и хранится въ драгоцѣнномъ ящикѣ, "Figaro" рисуетъ цѣлый рядъ забавныхъ сценъ, происходящихъ между Флоберомъ и издателями его сочиненій, и наполняетъ ихъ самыми ѣдкими нападеніями на дарованіе Флобера. Онъ утверждаетъ, напримѣръ, что Флоберъ постоянно носятъ съ собою записную книжку, въ которую записываетъ все видѣнное и слышанное имъ, и что его романы -- не что иное какъ мозаика, составленная изъ этихъ кусочковъ и отрывковъ. Другая выходка такого же свойства направлена противъ Ренана. Въ одной провинціальной труппѣ, говоритъ "Figaro" былъ "jeune premier", хорошо пѣвшій романсъ: "Heureux habitants des doux vallons de l'Helvétie". За отсутствіемъ другихъ шансовъ успѣха, онъ вставлялъ этотъ романсъ во всѣ свои роли, и благодаря ему былъ принимаемъ публикой довольно благосклонно. Тогда товарищи его составили противъ него маленькій заговоръ. Труппа пріѣзжаетъ въ городъ, въ которомъ она еще не давала представленій. Въ третьей сценѣ пьесы, которою она дебютируетъ, долженъ появиться -- jeune premier и спѣть свой знаменитый романсъ. Занавѣсъ поднимается; выходитъ актриса и поетъ: "Heureux habitants" и т. д. Публика апплодируеть. Во второй сценѣ выходитъ père noble и опять поетъ: "Heureux habitants" и т. д. Публика удивлена, но молчитъ. Наступаетъ третья сцена; jeune premier, не зная, что до него происходило, выходитъ, раскланивается и начинаетъ пѣть, "Heureux habitants" и т. д. Публика убѣждена, что это мистификація, и шикаетъ несчастному пѣвцу и его наскучившей пѣснѣ. Г. Ренанъ -- продолжаетъ "Figaro" -- разъигралъ туже самую роль, съ тою только разницей, что онъ самъ пропѣлъ три раза одну и туже пѣсню. Въ первый разъ -- въ "Vie de Jésus" -- она понравилась публикѣ; во второй разъ -- въ "Apôtres" -- она не произвела никакого впечатлѣнія; въ третій разъ -- въ "Saint Paul" -- она возбудила всеобщую тоску и скуку. Въ этой злой сатирѣ на Ренана есть небольшая доля справедливости; въ его историческихъ сочиненіяхъ звучитъ однообразная сантиментальная нота, часто переходящая въ тонъ совершенно фальшивый. Справедливо и то, что "Apôtres" и "St. Paul" далеко не имѣли громаднаго успѣха первой части "Origines du christianisme". Но развѣ это даетъ добросовѣстной критикѣ право относиться къ Ренану такъ, какъ отнесся къ нему "Figaro"? Развѣ въ сочиненіяхъ Ренана нѣтъ ничего, кромѣ сантиментальности и сладенькихъ фразъ? Послѣдніе два тома "Origines du christianisme" гораздо серьезнѣе, чѣмъ первый -- и этимъ объясняется, можетъ быть, меньшая популярность ихъ во Франціи. Для "Figaro" подобныя соображенія не существуютъ; онъ знаетъ только, что публика отвернулась отъ Ренана -- и пользуется случаемъ, чтобъ лягнуть его, къ великому удовольствію многочисленныхъ его враговъ и недоброжелателей.

Какую роль играютъ "Figaro" и "Gaulois" въ политической борьбѣ, которая теперь происходитъ во Франціи? Искренняго убѣжденія, самостоятельнаго взгляда они конечно въ нее не вносятъ; но общій колоритъ ихъ -- оппозиціонный, и удары, наносимые ни правительству, попадаютъ иногда въ цѣль довольно мѣтко. Редакторы политической хроники въ "Figaro" и "Gaulois" (Жюль Ришаръ и Гекторъ Пессаръ) принадлежатъ къ числу лучшихъ сотрудниковъ этихъ журналовъ -- лучшихъ не только по таланту, но и по добросовѣстности (конечно относительной). Ни тотъ, ни другой, однако, не отличается особенною послѣдовательностью. Ришаръ, теперь смѣющійся надъ Э. Олливье, поддерживалъ его во время выборовъ противъ Банселя; Пессаръ, говорящій иногда тономъ республиканца, сдѣлался внезапно поклонникомъ принца Наполеона. Съ достовѣрностью можно сказать только одно: "Figaro" и "Gaulois" нападаютъ на правительство, потому что оппозиція теперь въ модѣ, потому что оппозиціонные журналы продаются лучше консервативныхъ. Оппозиція "Figaro" и "Gaulois" можетъ даже служить, до извѣстной степени, политическимъ барометромъ для правительства; усиленіе ея соотвѣтствуетъ пониженію правительственныхъ фондовъ, и наоборотъ. Иностранною политикою "Figaro" и "Gaulois" или не занимаются вовсе, или занимаются такъ странно, что читателю невольно приходятъ на мысль обвиненія въ продажности, которымъ часто подвергались разные органы парижской прессы Такъ, напримѣръ, "Gaulois", нѣсколько недѣль тому назадъ, внезапно, безъ всякой видимой причины, началъ поносить Пруссію и восхвалять Австрію -- и этотъ маневръ повторяется имъ, въ той или другой формѣ, почти ежедневно.

Таковы, въ главныхъ чертахъ два журнала, расходящіеся въ громадномъ количествѣ экземпляровъ ("Figaro" имѣетъ до двѣнадцати тысячъ подписчиковъ или покупателей въ одномъ. Парижѣ), читаемые всѣми классами общества, служащіе ежедневно матеріаломъ и предметомъ разговоровъ какъ на парижскихъ бульварахъ, такъ и въ самыхъ отдаленныхъ городкахъ Франціи. Что они имѣютъ большое вліяніе на общественное мнѣніе -- это несомнѣнно; но ошибочно было бы выводить отсюда заключеніе, безусловно неблагопріятное для французскаго общества. Успѣхъ "Figaro" и "Gaulois" объясняется съ одной стороны остроуміемъ, въ которомъ у нихъ, безспорно, нѣтъ недостатка, съ другой стороны долговременной привычкой къ поверхностной журнальной болтовнѣ -- привычкой, пережившей тотъ порядокъ вещей, при которомъ она сложилась. Несмотря на блескъ, которымъ она еще окружена, легкая пресса отживаетъ свой вѣкъ и должна, въ непродолжительномъ времени, или довершить преобразованіе, которое уже началось въ ея средѣ, или сойти со сцены, которую она занимала слишкомъ долго.

Съ какимъ запасомъ идей, съ какими чувствами принялась французская пресса на работу, прерванную шестнадцатилѣтнимъ гнетомъ? Воспользовалась ли она горькими уроками сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ, или про нее можно сказать, какъ про Бурбоновъ, что она на чему не научилась и ничего не забыла? Похожи ли журналы 1869 г. на журналы 1847 г.? Сходство между ними во многихъ отношеніяхъ слишкомъ большое, но есть и различіе, позволяющее ожидать лучшей будущности для Франціи. Главная черта сходства заключается въ томъ раздорѣ, который господствуетъ въ средѣ оппозиціонныхъ журналовъ. Какъ ни далека династическая оппозиція отъ республиканской партіи, у нихъ еще слишкомъ много общихъ стремленій и цѣлей, чтобы можно было одобрить явную вражду между ними. Еще менѣе понятно ожесточеніе, съ которымъ такъ-называемые "непримиримые" республиканцы нападаютъ на умѣренныхъ демократовъ. Новобранцы демократіи, "Rappel" и "Réveil", относятся къ своимъ собратьямъ съ высокомѣріемъ, ни на чемъ не основаннымъ и ничѣмъ не оправдываемымъ. Сотрудники "Siècle" и "Temps" вынесли на своихъ плечахъ самое тяжелое время административнаго полновластія надъ печатью, подобно тому какъ Ж. Фавръ, Пикаръ, Гарнье-Паже, Ж. Симонъ выдержали неравную борьбу съ оффиціальнымъ большинствомъ законодательнаго корпуса. Въ глазахъ "Réveil" и "Rappel" это прошедшее какъ бы не существуетъ; исторія демократической партіи въ императорской Франціи начинается для нихъ только съ тѣхъ поръ, какъ они выступили на журнальную сцену, а Бансель, Гамбетта, Распаль -- на сцену законодательнаго корпуса. Въ пользу редактора "Réveil", Делеклюза, говоритъ, до извѣстной степени, то обстоятельство, что онъ пострадалъ за свои убѣжденія, былъ сосланъ въ Гвіану и нѣсколько разъ присужденъ къ тюремному заключенію; но редакторы "Rappel" не имѣютъ даже и этого оправданія -- а между тѣмъ самообольщеніе ихъ простирается еще гораздо дальше, чѣмъ самообольщеніе "Réveil". Редакція "Rappel" страдаетъ, прежде всего, тою формою идолопоклонства, которую кто-то очень удачно назвалъ "hugolatrie"; ея оракулъ В. Гюго, помѣщающій иногда въ "Rappel" свои невыносимо-высокопарныя прорицанія и невозможныя фразы. Отголоски этихъ фразъ слышатся въ статьяхъ поклонниковъ и подражателей В. Гюго -- сыновей его Франсуа и Шарля, Вакри, Мёриса, Ф. Ша и др. Рошфоръ печатаетъ два раза въ недѣлю политическія хроники -- блѣдную (по таланту, но не по энергіи выраженій) копію съ первыхъ нумеровъ "Lanterne" -- и поклоняется въ нихъ какъ В. Гюго, такъ и самому себѣ. Внѣ тумана, напущеннаго такимъ образомъ на странницы "Rappel", стоятъ только Эд. Лакруа и Жюль Клареси, живые, остроумные, смѣлые писатели, но конечно не первоклассные публицисты. Я не думаю, чтобы "Rappel" внесъ въ журнальную полемику хотя одну новую идею -- а между тѣмъ онъ держитъ себя такъ, какъ будто бы въ его рукахъ -- и только въ его рукахъ -- участь французскаго народа. "Réveil" стоитъ во всѣхъ отношеніяхъ гораздо выше "Rappel" (и пользуется несравненно меньшимъ успѣхомъ); но и въ немъ встрѣчаются такія выходки, какъ слѣдующее восклицаніе Делеклюза: "дайте намъ (т. е. крайнимъ демократамъ) листъ бумаги и часъ времени -- мы составимъ счастіе Франціи!" {Я цитую не буквально, но смыслъ фразы переданъ мною вѣрно.} Интересъ французской демократіи очевидно заключается въ томъ, чтобы сохранять, поддерживать всѣ наличныя силы, которыми она располагаетъ; "Réveil" пользуется самымъ ничтожнымъ поводомъ, чтобы бросить грязью въ одного изъ лучшихъ представителей провинціальной демократіи, Лавертюжона. Почему? потому что онъ намѣренъ выступить кандидатомъ въ восьмомъ парижскомъ избирательномъ округѣ (вакантномъ вслѣдствіе избранія Ж. Симона въ Бордо), въ которомъ "Réveil" хочетъ доставить побѣду одному изъ "irréconciliables". Нужно отдать справедливость умѣренно-демократическимъ журналамъ; они не отвѣчаютъ "Rappel" и "Réveil" въ томъ тонѣ, какимъ говорятъ послѣдніе и только этимъ предупреждаютъ открытую борьбу, результаты которой были бы гибельны для демократіи. Какъ бы то ни было, образъ дѣйствій крайнихъ демократическихъ журналовъ -- если онъ соотвѣтствуетъ настроенію крайней демократіи -- заставляетъ предполагать, что въ случаѣ торжества враговъ имперіи во Франціи легко могутъ повториться событія 1848 года.

Другая, утѣшительная сторона медали, это -- распространеніе болѣе здравыхъ взглядовъ на причины политическихъ невзгодъ, которымъ такъ часто подвергалась Франція, и на средство къ предупрежденію ихъ. Прежде все вниманіе политическихъ реформаторовъ сосредоточивалось на формѣ правленія, т. е. на устройствѣ центральнаго правительства; о коренномъ преобразованіи мѣстнаго управленія никто не думалъ. Легитимисты и орлеанисты, бонапартисты и республиканцы были равно усердными поклонниками административной централизаціи, видѣли въ ней послѣднее слово политической мудрости и лучшее основаніе для національной гордости французовъ. Уваженіе къ административной системѣ, созданной или лучше сказать вновь организованной Наполеономъ І-мъ, простиралось такъ далеко, что ни одна изъ политическихъ бурь, слѣдовавшихъ на паденіемъ первой имперіи, не коснулась знаменитой 7б-й статьи конституціи VIII-го (1799 года) -- статьи, запрещающей Суданъ приникать жалобы частныхъ лицъ на чиновниковъ безъ предварительнаго разрѣшенія государственнаго совѣта. Засѣданія генеральныхъ (департаментскихъ) и окружныхъ совѣтовъ до сихъ поръ непубличныя; вліяніе ихъ гораздо меньше, чѣмъ вліяніе нашихъ только-что созданныхъ земскихъ учрежденій. Вторая имперія нанесла послѣдній ударъ мѣстной общественной жизни, присвоивъ правительству назначеніе меровъ, уничтоживъ всякое выборное управленіе въ Парижѣ и Ліонѣ и предоставивъ префектамъ право замѣнять, на время, выборный муниципальный совѣтъ аднинистративною коммиссіею. Избытокъ зла привелъ, какъ это часто бываетъ, къ хорошему результату. Французы поняли наконецъ, что прочная свобода въ центрѣ государства невозможна безъ самостоятельной дѣятельности отдѣльныхъ составныхъ частей его. Газеты всѣхъ партій и направленій требуютъ отмѣны 75-й статьи конституціи VIII-го года, избранія меровъ муниципальными совѣтами или непосредственно общинами, расширенія круга дѣйствій генеральныхъ Н окружныхъ совѣтовъ, однимъ словомъ -- административной децентрализаціи. Само собою разумѣется, что съ этимъ словомъ соединяются еще самыя различныя понятія, чаще узкія, нежели широкія; но движеніе, однажды начавшееся и поддерживаемое такъ единодушно, приведетъ, раньше или позже, къ желанной цѣли. Уже теперь высказывается мысль, что искусственное, произвольное дѣленіе на департаменты должно быть замѣнено образованіемъ болѣе крупныхъ административныхъ единицъ, соотвѣтствующихъ той естественной связи, которая установляется между отдѣльными мѣстностями географическимъ положеніемъ ихъ и тожествомъ или сходствомъ интересовъ. Если этой мысли суждено перейти въ Дѣло, то осуществленію ея поможетъ, безъ сомнѣнія, сила преданій, завѣщанныхъ прежнимъ провинціальнымъ устройствомъ Франціи, преданій, до сихъ поръ еще не угасшихъ, несмотря на нивеллирующую дѣятельность конвента, первой имперіи и всѣхъ послѣдующихъ правительствъ. Доказательствомъ этому можетъ служить слѣдующій фактъ, заимствуемый мною изъ вѣрнаго источника. Сѣверная часть департамента Верхней Луары, отдѣленная отъ южной хребтомъ горъ (черезъ который только теперь проводится желѣзная дорога), принадлежала прежде къ Оверни, южная -- къ Лангедоку. Со времени соединенія ихъ въ одно цѣлое прошло восемьдесятъ лѣтъ -- но онѣ все еще тяготѣютъ больше къ прежнимъ своимъ историческимъ центрамъ, чѣмъ другъ къ другу. Жители Бріуда по прежнему посылаютъ своихъ дѣтей, для воспитанія, не въ Ле-Пюи (главный городъ департамента Верхней Луары, лежащій въ южной его части), а въ Клермонъ, бывшую столицу Оверни, съ которою они соединены множествомъ общихъ интересовъ; для жителей Ле-Пюи туже самую роль, хотя и въ меньшей степени (такъ какъ у Ле-Пюи больше собственныхъ ресурсовъ), играетъ Нимъ, бывшая столица Лангедока. Говорятъ даже, что жители обоихъ городовъ враждебно расположены другъ къ другу. Этотъ примѣръ конечно не единственный въ своемъ родѣ; Бретань, Провансъ, Гасконь "охранили, несмотря на раздробленіе свое, множество особенностей, благодаря которымъ онѣ легко могли бы быть пробуждены къ самостоятельной провинціальной жизни.

Между вновь основанными ежедневными газетами, какъ и между прежними, нѣтъ, если я не ошибаюсь, ни одной, которая отличалась бы чисто-соціалистическимъ направленіемъ. "Courrier Franèais" Bepмореля, "Réforme" Малеспина издавались, кажется, въ этомъ духѣ; но они больше не существуютъ {"Réforme", говорятъ, скоро появится вновь, подъ редакціей П. Леру, который намѣренъ возвратиться во Францію. Консидерана, извѣстнаго послѣдователя Фурье, также ожидаютъ въ Парижѣ.} и мѣсто ихъ никѣмъ не занято. Какъ объяснить это явленіе, въ виду усиливающагося броженія соціалистическихъ идей, такъ ясно выразившагося на базельскомъ конгрессѣ?-- Укажу, въ заключеніе, еще на одну характеристическую черту французской журналистики: преобладаніе газетъ надъ такъ-называемыми толстыми журналами. Число послѣднихъ, со времени изданія новаго закона о печати, почти не увеличилось. Конечно, большая свобода политической жизни всегда отражается преимущественно на ежедневной прессѣ; но съ развитіемъ послѣдней идетъ обыкновенно рука объ руку и распространеніе еженедѣльныхъ, ежемѣсячныхъ, трехмѣсячныхъ періодическихъ изданій, какъ это ясно доказываетъ примѣръ Англіи. Если Франція составляетъ исключеніе изъ общаго правила, то не объясняется ли это тѣмъ, что она отвыкла отъ усиленной умственной работы, которой требуетъ (сравнительно съ чтеніемъ газетъ) чтеніе толстыхъ журналовъ? Не слѣдуетъ ли ожидать, что значеніе этого отдѣла періодической литературы будетъ возрастать во Франціи по мѣрѣ того, какъ будетъ падать подорванное уже господство легкой прессы?

-----

P. S. Убійство въ Обервиллье -- это страшное побоище, на которомъ уже нѣсколько дней сосредоточено все вниманіе парижанъ и подробности котораго безъ сомнѣнія извѣстны читателямъ -- даетъ маѣ поводъ довершить характеристику "Figaro" и "Gaulois". Эти газеты, какъ и слѣдовало ожидать, стали во главѣ всеобщей погони за новостями, которую возбудила первая вѣсть объ убійствѣ. Сотрудники "Figaro" поспѣшала въ Рубе -- мѣсто жительства убитыхъ, въ Гербиллеръ (въ Эльзасѣ) -- родину ихъ, затѣмъ въ Гавръ, гдѣ былъ арестованъ Тропманнъ. "Gaulois" обнаружилъ дѣятельность нѣсколько меньшую, но за то помѣстилъ портреты сначала трехъ жертвъ убійства, потомъ всѣхъ шести, въ томъ видѣ, въ какомъ они лежали на доскахъ Морги {Morgue -- это мѣсто, въ которомъ выставляются тѣла убитыхъ, самоубійцъ, скоропостижно умершихъ или погибшихъ отъ несчастнаго случая, до опознанія ихъ родственниками или знакомыми.}. "Figaro" напечаталъ планъ квартиры, которую семейство Кинкъ занимало въ Рубе; "Gaulois" напечаталъ видъ забора и крестовъ, поставленныхъ на мѣстѣ убійства. Не ограничиваясь этимъ безмолвнымъ соперничествомъ, они вступили въ полемику между собою, обвиняя другъ друга въ сообщеніи неточныхъ, невѣрныхъ свѣдѣній и восхваляя достовѣрность собственныхъ своихъ сообщеній. "Пожалуйте ко мнѣ, мой товаръ самый отличный, товаръ сосѣда никуда не годится", кричатъ они во все горло, зазывая публику въ свою лавочку. Это было бы только смѣшно; но вотъ что гораздо хуже. Съ самаго перваго дня "Figaro" и "Gaulois" стали обвинять въ совершеніи убійства Кинка и старшаго его сына. Не довольствуясь оглашеніемъ данныхъ болѣе или менѣе шаткихъ, они дѣлали изъ этихъ данныхъ самые рѣшительные выводы. Арестъ Тропманна остановилъ ихъ на этой дорогѣ; они поняли, что обвиненіе Кивковъ было по меньшей мѣрѣ преждевременно, и съ такою же легкостью, съ какою пустили его въ ходъ, стали доказывать всю его невѣроятность. Имъ кажется и не приходитъ на мысль, что съ обвиненіемъ въ матереубійствѣ и дѣтоубійствѣ слѣдуетъ обращаться осторожно; что уголовное дѣло -- не предметъ для игры въ загадки и разгадки; что еслибы Кинкъ отецъ или сынъ былъ найденъ до опроверженія первоначальныхъ извѣстій о дѣлѣ, то онъ могъ бы быть разорванъ въ куски разъяренною толпою. Они предполагаютъ совершенно спокойно, что если Тропманнъ называетъ Кивковъ сообщниками своими, то дѣлаетъ это вѣроятно подъ вліяніемъ прочитанныхъ имъ журнальныхъ статей; они не замѣчаютъ, что въ этомъ предположеніи заключается самое горькое осужденіе ихъ безумной суеты и лихорадочнопоспѣшныхъ заключеній. Они знаютъ только, что благодаря убійству въ Обервиллье, журналы расходятся въ двойномъ количествѣ экземпляровъ {По собственнымъ словамъ "Figaro", число продаваемыхъ имъ экземпляровъ внезапно возросло на 30,000!}, и стараются только поддержать какъ можно дольше, возбудить какъ можно сильнѣе любопытство публики. Безспорно, въ этомъ страстномъ любопытствѣ заключается главный источникъ зла -- но это не оправдываетъ журналовъ, такъ безстыдно эксплуатирующихъ слабость общества Нужно отдать справедливость демократической прессѣ; въ особенности "Réveil" и "Rappel"; она плыветъ противъ теченія и порицаетъ въ самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ какъ публику, такъ и слишкомъ усердныхъ ея прислужниковъ. Наравнѣ съ "Figaro" и "Gaulois" отличается маленькая пресса -- "Petit Journal" и т. п., доказывая еще разъ, какъ необходима коренная реформа въ нравахъ Этой отрасли періодической литературы. Если припомнить, въ какой тѣсной связи состоитъ паденіе журналистики съ политическимъ режимомъ двухъ послѣднихъ десятилѣтій, что нельзя не примѣнить къ послѣднему восклицаніе поэта:

"Au seinen Früchten"

Sollt Ihr ihn erkennen!

K. АРСЕНЬЕВЪ.

"Вѣстникъ Европы", No 10, 1869

Оставить комментарий Арсеньев Константин Константинович (bmn@lib.ru) Год: 1869 Обновлено: 17/04/2024. 37k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Арсеньев Константин Константинович Письмо из Парижа

ПИСЬМО ИЗЪ ПАРИЖА.

Арсеньев Константин Константинович
Письмо из Парижа