Арсеньев Константин Константинович
Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Арсеньев Константин Константинович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1907
Обновлено: 08/10/2010. 46k.
Статистика.
Статья
:
Справочная
Статьи из энциклопедии Брокгауза и Ефрона
Иллюстрации/приложения: 4 штук.
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин: об авторе
---------------------------------------------------------------
OCR: Народная Библиотека Максима Горького
---------------------------------------------------------------
Салтыков (Михаил Евграфович) - знаменитый русский писатель. Родился 15
января 1826 г. в старой дворянской семье, в имении родителей, селе
Спас-Угол, Калязинского уезда Тверской губернии. Хотя в примечании к
"Пошехонской старине" С. и просил не смешивать его с личностью Никанора
Затрапезного, от имени которого ведется рассказ, но полнейшее сходство
многого, сообщаемого о Затрапезном, с несомненными фактами жизни С.
позволяет предполагать, что "Пошехонская старина" имеет отчасти
автобиографический характер. Первым учителем С. был крепостной человек его
родителей, живописец Павел; потом с ним занимались старшая его сестра,
священник соседнего села, гувернантка и студент московской духовной
академии. Десяти лет от роду он поступил в московский дворянский институт
(нечто в роде гимназии, с пансионом), а два года спустя был переведен, как
один из отличнейших учеников, казеннокоштным воспитанником в Царскосельский
(позже - Александровский) лицей. В 1844 г. окончил курс по второму разряду
(т. е. с чином X-го класса), семнадцатым из двадцати двух учеников, потому
что поведение его аттестовалось не более как "довольно хорошим": к обычным
школьным проступкам ("грубость", куренье, небрежность в одежде) у него
присоединялось писание стихов "неодобрительного" содержания. В лицее, под
влиянием свежих еще тогда пушкинских преданий, каждый курс имел своего
поэта; в XIII-м курсе эту роль играл С. Несколько его стихотворений было
помещено в "Библиотеке для Чтения" 1841 и 1842 гг., когда он был еще
лицеистом; другие, напечатанные в "Современнике" (ред. Плетнева) 1844 и 1845
гг., написаны им также еще в лицее (все эти стихотворения перепечатаны в
"Материалах для биографии М.Е. Салтыкова", приложенных к полному собранию
его сочинений). Ни одно из стихотворений С. (отчасти переводных, отчасти
оригинальных) не носит на себе следов таланта; позднейшие по времени даже
уступают более ранним. С. скоро понял что у него нет призваны к поэзии,
перестал писать стихи и не любил, когда ему о них напоминали. И в этих
ученических упражнениях, однако, чувствуется искреннее настроение, большей
частью грустное, меланхолическое (у тогдашних знакомых С. слыл под именем
"мрачного лицеиста"). В августе 1844 г. С. был зачислен на службу в
канцелярию военного министра и только через два года получил там первое
штатное место - помощника секретаря. Литература уже тогда занимала его
гораздо больше, чем служба: он но только много читал, увлекаясь в
особенности Ж. Зандом и французскими социалистами (блестящая картина этого
увлечения нарисована им, тридцать лет спустя, в четвертой главе сборника:
"За рубежом"), но и писал- сначала небольшие библиографические заметки (в
"Отечественных Записках" 1847 г.), а потом повести: "Противоречия" (там же,
ноябрь 1847) и "Запутанное дело" (март 1848). Уже в библиографических
заметках, не смотря на маловажность книг, по поводу которых они написаны,
проглядывает образ мыслей автора-его отвращение к рутине, к прописной
морали, к крепостному праву; местами попадаются и блестки насмешливого
юмора. В первой повести С., которую он никогда впоследствии не
перепечатывал, звучит, сдавленно и глухо, та самая тема, на которую были
написаны ранние романы Ж. Занда: признание прав жизни и страсти. Герой
повести, Нагибин - человек обессиленный тепличным воспитанием и беззащитный
против влияний среды, против "мелочей жизни". Страх перед этими мелочами и
тогда, и позже (см. напр. "Дорога", в "Губернских Очерках") был знаком,
по-видимому, и самому С. - но у него это был тот страх, который служит
источником борьбы, а не уныния. В Нагибине отразился, таким образом, только
один небольшой уголок внутренней жизни автора. Другое действующее лицо
романа-"женщина-кулак", Крошина - напоминает Анну Павловну Затрапезную из
"Пошехонской старины", т. е. навеяно, вероятно, семейными воспоминаниями С.
Гораздо крупнее "Запутанное дело" (перепеч. в "Невинных рассказах"),
написанное под сильным влиянием "Шинели", может быть и "Бедных людей", но
заключающее в себе несколько замечательных страниц (напр. изображение
пирамиды из человеческий тел, которая снится Мичулину). "Россия" - так
размышляет герой повести - "государство обширное, обильное и богатое; да
человек-то глуп, мрет себе с голоду в обильном государстве".
"Жизнь-лотерея", подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом;
"оно так - отвечает какой-то недоброжелательный голос, - но почему же она
лотерея, почему ж бы не быть ей просто жизнью"? Несколькими месяцами раньше
такие рассуждения остались бы, может быть, незамеченными-но "Запутанное
дел"') появилось в свет как раз тогда, когда февральская революция во
Франции отразилась в России учреждением негласного комитета, облеченного
особыми полномочиями для обуздания печати. 28-го апреля, 1848 г. С. был
выслан в Вятку и 3-го июля определен канцелярским чиновником при вятском
губернском правлении. В ноябре того же года он был назначен старшим
чиновником особых поручений при вятском губернаторе, затем два раза
исправлял должность правителя губернаторской канцелярии, а с августа 1850 г.
был советником губернского правления. О службе его в Вятке сохранилось мало
сведений, но, судя по записке о земельных беспорядках в Слободском уезде,
найденной, после смерти С., в его бумагах и подробно изложенной в
"Материалах" для его биографии он горячо принимал к сердцу свои обязанности,
когда они приводили его в непосредственное соприкосновение с народной массой
и давали ему возможность быть ей полезным. Провинциальную жизнь, в самых
темных ее сторонах, в то время легко ускользавших от взора, С. узнал как
нельзя лучше, благодаря командировкам и следствиям, которые на него
возлагались - и богатый запас сделанных им наблюдений нашел себе место в
"Губернских Очерках". Тяжелую скуку умственного одиночества он разгонял
внеслужебными занятиями: сохранились отрывки его переводов из Токвиля,
Вивьена, Шерюеля и заметки, написанные им по поводу известной книги
Беккарии. Для сестер Болтиных, из которых одна в 1856 г. стала его женою, он
составил "Краткую историю России". В ноябре 1855 г. ему разрешено было,
наконец, совершенно оставить Вятку (откуда он до тех пор только один раз
выезжал к себе в тверскую деревню); в феврале 1856 г. он был причислен к
министерству внутренних дел, в июне того же года назначен чиновником особых
поручений при министре и в августе командирован в губернии Тверскую и
Владимирскую для обозрения делопроизводства губернских комитетов ополчения
(созванного, по случаю восточной войны, в 1855 г.). В его бумагах нашелся
черновик записки, составленной им при исполнении этого поручения. Она
удостоверяет, что так называемые дворянские губернии предстали перед С. не в
лучшем виде, чем недворянская, Вятская; злоупотреблений при снаряжении
ополчения им было обнаружено множество. Несколько позже им была составлена
записка об устройстве градских и земских полиций, проникнутая мало еще
распространенной тогда идеей децентрализации и весьма смело подчеркивавшая
недостатки действовавших порядков. Вслед за возвращением С. из ссылки.
возобновилась, с большим блеском, его литературная деятельность. Имя
надворного советника Щедрина, которым были подписаны появлявшиеся в "Русском
Вестнике", с 1856 г., "Губернские Очерки", сразу сделалось одним из самых
любимых и популярных. Собранные в одно целое, "Губернские Очерки" в 1857 г.
выдержали два издания (впоследствии - еще два, в 1864 и 1882 гг.). Они
положили начало целой литературе, получившей название "обличительной", но
сами принадлежали к ней только отчасти. Внешняя сторона мира кляуз, взяток,
всяческих злоупотреблений наполняет всецело лишь никоторые из очерков; на
первый план выдвигается психология чиновничьего быта, выступают такие
крупные фигуры, как Порфирий Петрович, как "озорник", первообраз
"помпадуров", или "надорванный", первообраз "ташкентцев", как Перегоренский,
с неукротимым ябедничеством которого должно считаться даже административное
полновластие. Юмор, как и у Гоголя, чередуется в "Губернских Очерках" с
лиризмом; такие страницы, как обращение к провинции (в "Скуке"), производят
до сих пор глубокое впечатление. Чем были "Губернские Очерки" для русского
общества, только что пробудившегося к новой жизни и с радостным удивлением
следившего за первыми проблесками свободного слова - это легко себе
представить. Обстоятельствами тогдашнего времени объясняется и то, что автор
"Губернских Очерков" мог не только оставаться на службе, но и получать более
ответственные должности. В марте 1858 г. С. был назначен рязанским
вице-губернатором, в апреле 1860г. переведен на ту же должность в Тверь.
Пишет он в это время очень много, сначала в разных журналах (кроме "Русского
Вестника" - в "Атенее", "Современнике", "Библиотеке для Чтения", "Московском
Вестнике"), но с 1860 г. - почти исключительно в "Современнике" ( В 1861 г.
С. поместил несколько небольших статей в "Московских Ведомостях" (ред. В. Ф.
Корша), в 1882 г. - несколько сцен и рассказов в журнале "Время"). Из
написанного им между 1858 и 1862 гг. составились два сборника-"Невинные
рассказы" и "Сатиры в прозе"; и тот, и другой изданы отдельно три раза
(1863, 1881, 1885). В картинах провинциальной жизни, которые С. теперь
рисует, Крутогорск (т. е. Вятка) скоро уступает Глупову, представляющему
собою не какой-нибудь определенный, а типичный русский город - тот город,
"историю" которого, понимаемого в еще более широком смысле, несколькими
годами позже написал С. Мы видим здесь как последние вспышки отживающего
крепостного строя ("Госпожа Падейкова", "Наш дружеский хлам", "Наш
губернский день"), так и очерки так называемого "возрождения", в Глупове не
идущего дальше попыток сохранить, в новых формах, старое содержание.
Староглуповец "представлялся милым уже потому, что был не ужасно, а смешно
отвратителен; новоглуповец продолжает быть отвратительным - и в тоже время
утратил способность быть милым" ("Наши глуповские дела"). В настоящем и
будущем Глупова усматривается один "конфуз": "идти вперед - трудно, идти
назад-невозможно". Только в самом конце этюдов о Глупове проглядывает нечто
похожее на луч надежды: С. выражает уверенность, что "новоглуповец будет
последним из глуповцев". В феврале 1862 г. С. в первый раз вышел в отставку.
Он хотел поселиться в Москве и основать там двухнедельный журнал; когда ему
это не удалось, он переехал в Петербург и с начала 1863 г. сталь,
фактически, одним из редакторов "Современника". В продолжении двух лет он
помещает в нем беллетристические произведения, общественные и театральный
хроники, московские письма, рецензии на книги, полемические заметки,
публицистические статьи. Все это, за исключением немногих сцен и рассказов,
вошедших в состав отдельных изданий ("Невинные рассказы", "Признаки
времени", "Помпадуры и Помпадурши"), остается до сих пор не перепечатанным,
хотя заключает в себе много интересного и важного (Обзор содержания статей,
помещенных С. в "Современнике" 1863 и 1864 гг., см. в книг А. Н. Пыпина: "М.
Е. Салтыков" (СПб., 1879). Есть основание надеяться, что эти статьи-или
большая их часть - войдут в состав следующего издания сочинений С.). К этому
же, приблизительно, времени относятся замечания С. на проект устава о
книгопечатании, составленный комиссией под председательством кн. Д.А.
Оболенского (см. "Материалы для биографии М. Е. Салтыкова"). Главный
недостаток проекта С. видит в том, что он ограничивается заменой одной формы
произвола, беспорядочной и хаотической, другой, систематизированной и
формально узаконенной. Весьма вероятно, что стеснения, которые "Современник"
на каждом шагу встречал со стороны цензуры, в связи с отсутствием надежды на
скорую перемену к лучшему, побудили С. опять вступить на службу, но по
другому ведомству, менее прикосновенному к злобе дня. В ноябри 1864 г. он
был назначен управляющим пензенской казенной палатой, два года спустя
переведен на ту же должность в Тулу, а в октябре 1867 г. - в Рязань. Эти
годы были временем его наименьшей литературной деятельности: в продолжение
трех лет (1865, 1866, 1867) в печати появилась только одна его статья
"Завещание моим детям" ("Современник", 1866, No 1; перепеч. в "Признаках
времени"). Тяга его к литературе оставалась, однако, прежняя: как только
"Отечественные Записки" перешли (с 1 января 1868 г.) под редакцию Некрасова,
С. сделался одним из самых усердных их сотрудников, а в июне 1868 г.
окончательно покинул службу и сделался одним из главных сотрудников и
руководителей журнала, официальным редактором которого стал десять лет
спустя, после смерти Некрасова. Пока существовали "Отечественный Записки",
т. е. до 1884 г., С. работал исключительно для них. Большая часть
написанного им в это время вошла в состав следующих сборников: "Признаки
времени" и "Письма из провинции" (1870, 72, 85), "Истории одного города" (1
и 2 изд. 1870; 3 изд. 1883), "Помпадуры и Помпадурши" (1873, 77, 82, 86),
"Господа Ташкентцы" (1873, 81, 85), "Дневник провинциала в Петербурге"
(1873, 81, 85), "Благонамеренные речи" (1876, 83), "В среде умеренности и
аккуратности" (1878, 81, 85), "Господа Головлевы" (1880, 83), "Сборник"
(1881, 83), "Убежище Монрепо" (1882, 83), "Круглый год" (1880, 83), "За
рубежом" (1881), "Письма к тетеньке" (1882), "Современная Идиллия" (1885),
"Недоконченные беседы" (1885), "Пошехонские рассказы" (1886). Сверх того в
"Отечественных Записках" были напечатаны в 1876 г. "Культурные люди" и
"Итоги", при жизни С. не перепечатанные ни в одном из его сборников, но
включенные в посмертное издание его сочинений. "Сказки", изданные особо в
1887 г., появлялись первоначально в "Отечествен. Записках", "Неделе",
"Русских Ведомостях" и "Сборнике литературного фонда". После запрещения
"Отечественных Записок" С. помещал свои произведения преимущественно в
"Вестнике Европы"; отдельно "Пестрые письма" и "Мелочи жизни" были изданы
при жизни автора (1886 и 1887), "Пошехонская Старина"-ужо после его смерти,
в 1890 г. Здоровье С., расшатанное еще с половины 70-х годов, было глубоко
потрясено запрещением "Отечественных Записок". Впечатление, произведенное на
него этим событием, изображено им самим с большою силой в одной из сказок
("Приключение с Крамольниковым", который "однажды утром, проснувшись,
совершенно явственно ощутил, что его нет") и в первом "Пестром письме",
начинающемся словами: "несколько месяцев тому назад я совершенно неожиданно
лишился употребления языка"... Редакционной работой С. занимался неутомимо и
страстно, живо принимая к сердцу все касающееся журнала. Окруженный людьми
ему симпатичными и с ним солидарными, С. чувствовал себя, благодаря
"Отечественным Запискам", в постоянном общении с читателями, на постоянной,
если можно так выразиться, службе у литературы, которую он так горячо любил
и которой посвятил, в "Круглом годе", такой чудный хвалебный гимн (письмо С.
к сыну, написанное незадолго до смерти, оканчивается словами: "паче всего
люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому").
Незаменимой утратой был для него, поэтому, разрыв непосредственной связи
между ним и публикой. С. знал, что "читатель-друг" по-прежнему существует -
но этот читатель "заробел, затерялся в толпе и дознаться, где именно он
находится, довольно трудно". Мысль об одиночестве, "оброшенности" удручает.
его все больше и больше, обостряемая физическими страданиями и в свою
очередь обостряющая их. "Болен я" - восклицает он в первой главе "Мелочей
жизни" - невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из
них. Изможденное тело ничего не может ему противопоставить". Последние его
годы были медленной агонией, но он не переставал писать, пока мог держать
перо, и его творчество оставалось до конца сильным и свободным; "Пошехонская
Старина" ни в чем не уступает его лучшим произведениям. Незадолго до смерти
он начал новый труд, об основной мысли которого можно составить себе понятие
уже по его заглавию: "Забытые слова" ("Были, знаете, слова"- сказал Салтыков
Н. К. Михайловскому незадолго до смерти - ну, совесть, отечество,
человечество, другие там еще.. А теперь потрудитесь-ка из поискать!.. Надо
же напoмнить!"...). Он умер 28 апреля 1889 г. и погребен 2 мая, согласно его
желанию, на Волковом кладбище, рядом с Тургеневым.
Двадцать лет сряду все крупные явления русской общественной жизни
встречали отголосок в сатире С., иногда предугадывавшей их еще в зародыше.
Это - своего рода исторический документ, доходящий местами до полного
сочетания реальной и художественной правды. Занимает свой пост С. в то
время, когда завершился главный цикл "великих реформ" и, говоря словами
Некрасова, "рановременные меры" (рановременные, конечно, только с точки
зрения их противников) "теряли должные размеры и с треском пятились назад".
Осуществление реформ, за одним лишь исключением, попало в руки людей, им
враждебных. В обществе все резче заявляли себя обычные результаты реакции и
застоя: мельчали учреждения, мельчали люди, усиливался дух хищения и наживы,
всплывало на верх все легковесное и пустое. При таких условиях для писателя
с дарованием С. трудно было воздержаться от сатиры. Орудием борьбы
становится, в его руках, даже экскурсия в прошедшее: составляя "историю
одного города", он имеет в виду - как видно из письма его к А. Н. Пыпину,
опубликованного в 1889 г., - исключительно настоящее. "историческая форма
рассказа" - говорит он, - "была для меня удобна потому, что позволяла мне
свободнее обращаться к известным явлениям жизни... Критик должен сам угадать
и другим внушить, что Парамоша - совсем не Магницний только, но вместе с тем
и NN. И даже не NN., а все вообще люди известной партии, и ныне не
утратившей своей силы". И действительно, Бородавкин ("история одного