Аросев Александр Яковлевич
"Первая звездочка"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Александр Яковлевич Аросев.
"Первая звездочка"

   Ушли. Все ушли куда-то. Во-первых, увели маму... Во-вторых... Да, она прощалась и не плакала. Как только ее увели, во дворе был какой-то шум. Амбар кто-то отпер и запер. И кто-то лазал в погреб. Кто-то пробежал по балкону...
   Ушли куда-то все. Женю забыли.
   Он остался в гостиной и смотрел в окно, в ту сторону, куда увели маму.
   Мама не плакала, значит, скоро вернется.
   Только зачем же все ушли? И почему разные замки во дворе гремели?
   Женя горячим лбом прижался к стеклу. На белом височке его билась синяя жилка. Длинные, немного загнутые кверху ресницы, как два маленьких веера, были неподвижны. И под ними, под веерочками, два больших голубых печальных глаза.
   Не причесали сегодня Женю и галстучек завязали наспех. И даже сапожки велели самому надеть.
   -- Ты уж большой: шестой год тебе. Учись без матери-то жить, -- сказала Жене Дуня, у которой лицо красное и сморщенное, как помидор.
   Вышел Женя из залы в столовую. Буфет открыт. На столе в беспорядке посуда. На полу разбившийся стакан и самовар на боку. Тишина кругом. Только часы тик-так, тик-так, тик-так. И смотрят со стены на столовую, как очень спокойное лицо. Смотрят, -- а сказать ничего не могут, кроме своего заученного: тик-так.
   Женю мама учила часы разбирать: если стрелки вытянутся в разные стороны -- значит, половина двенадцатого. Как раз манная каша поспевает. А если стрелки все равно что две руки сожмутся наверху, -- значит, ровно двенадцать. В это время солнышко выше, выше всего. Про солнышко тоже мама рассказывала. А вот сейчас Жене непонятно, сколько времени. Может быть, часы сами скажут сколько. Они иногда кричат так: ахх... ахх... ахх... Сколько раз крикнут, столько и часов.
   Женя стал ждать, когда прокричат часы. Но они все шептались сами с собой: "Тик-так, тик-так, тик-так"...
   Женя прислушался. И ему показалось, что часы говорят: "Иди-иди-иди". Женя пошел.
   На дворе тоже не было никого.
   Никого, кроме собаки Курса, которая металась на цепи около своей конуры.
   Курса увидал Женю и закричал. Сердито-сердито. Даже рявкнул.
   Женя остановился, посмотрел на пса, удивился, зачем это он рычит на него, на Женю, когда вообще все так странно, никого нет. И когда всех, всех жалко и себя жалко. И Курса.
   Женя задумался и взял пальчик в рот. Курса порычал еще немного и успокоился.
   Оба -- и собака и мальчик -- глядели друг на друга удивленно. Женя хотел собаке сказать: "Маму мою увели люди, у которых в руках были ружья. А потом ушли все"... А собака хотела Жене ответить: "Люди тебя покинули, а я осталась с тобой, но помочь тебе не могу, потому что на цепи".
   Женя хотел сказать, но не сказал, потому что ведь все равно собака не понимает по-человечьему.
   Собака хотела сказать, но тоже не сказала, потому что Женя не знает по-собачьи и все ее слова считает рычанием или лаем.
   Женя тронулся было к воротам, но собака завыла и стала рваться с цени.
   "Не будешь лаять, тогда подойду", -- подумал Женя про собаку. Собака будто поняла и замолчала.
   Мальчик подошел к собаке и стал осматривать цепь, нельзя ли освободить собаку.
   Курса старался лизнуть ему руку.
   Цепь была крепкая. Своими пухленькими белыми ручками ничего не мог Женя сделать с цепью.
   Погладил собаку, потом поцеловал ей переносицу и пошел.
   Во всем существе Жени была какая-то большая решимость. Будто сразу он стал большим. И крепко задумался. Запала мысль ему в голову: "Найду маму".
   Пыльная улица, широкая и длинная, распласталась на желтом зыбучем песке. Пустынно. Нет никого. А в синем просторном небе каркают вороны. Многие окна закрыты ставнями. Зловещие черные вороны в небо.
   Женя направился в дом, который стоял наискосок, через улицу. Там жил бойкий мальчик Васька, с которым тетя Дуня даже запрещала водиться. Но зато этот мальчик знал про все. Он был как большой.
   Вдруг Женя увидел, что навстречу ему, подпрыгивая, несется Васька -- грязный, босой и веселый. Особенно весел, не как всегда.
   -- Идут! Идут! Идут! -- кричал он, подстегивая сам себя по ляжкам тонким прутиком. -- Идут, Женька. Идут, не ходи.
   -- Кто, солдаты идут? -- спросил Женя.
   -- Нет, красные идут. Понимаешь? Большевики.
   -- А мама?
   -- Чья, твоя? Да ее увели казаки.
   -- Казаки?
   -- Ну да. То красные, а то казаки. Понял?
   -- Понял.
   Ничего не понял Женя. Хотел спросить бойкого, неугомонного Ваську, но стеснялся. А самому горько, горько было. И в маленькой груди его сердце свернулось в комочек.
   Из дома напротив вышел сапожник. Почесался. Перекрестился на восток. Сплюнул в канаву.
   -- А вы что тут, пострелы? -- огрызнулся на ребятишек.
   -- Идут, дядя Митрич! -- сказал Васька.
   -- Кто, красны-то? У-у, они, брат, те жару дадут.
   -- Митрич, -- обратился к нему Женя, -- ты не видал, куда мою маму увели?
   -- Не знаю, не видывал. А увели, слышь?
   -- Ну да.
   -- Смотри, брат, сиротой бы не остался!
   -- Как сирота?
   -- Так, без матери, стало быть. Больно уж она против офицеров тут говорила. Пожалуй, ей несдобровать.
   У Жени к горлышку словно шарик подкатился. Давил на виски и хотел слезы выжать. Если бы заплакал Женя, то не унять бы его было, пока не явится мама, но Женя еще больше, чем плакать, хотел узнать, где мама.
   Взял пальчик в рот, сделал немножко набок голову и пошел, пошел себе тихими, маленькими шажками куда-то вдоль улицы. И ничего не понимал. А шарик перекатывался то к сердцу, то к височкам, то к сердцу, то к височкам. Горестно, и плакать хотелось.
   А все из-за того, что какие-то "красные" должны прийти в город.
   "Какие же красные? Сапожник сказал, большевики. А все-таки зачем казаки маму увели?"
   Навстречу ему, поднимая пыль, опять летел вприпрыжку Васька. На этот раз его лицо было серьезнее.
   -- Назад, назад! -- кричал он еще издали, завидев Женю. -- Назад!
   -- А что?
   -- Вот те и што! Там я видел -- не скажу што.
   -- И я пойду, -- сказал Женя.
   -- Сказано тебе -- не ходи!
   И Васька рванул шестилетнего мальчика за рукав.
   -- Заворачивай назад. Тебе нельзя смотреть.
   -- А чего там?
   -- Там? Не скажу!
   Васька крепко вцепился в руку Жени и направлял его к дому.
   -- Ну, хоть скажи, на какую букву там?
   -- На букву, -- заколебался Васька, которому тоже было не больше лет девяти. -- На букву "мама", -- выпалил он.
   И оба замерли друг против друга.
   Неизвестно, смогли ли бы дотащить до дому после этих слов Васьки Женю, но выскочила тетя Дуня с помидорным лицом.
   Она, запыхавшись, догнала Женю и на руках дотащила его до дома. Когда она проносила воротами, то Жене сквозь слезы показалось, что собака Курса тоже немного плачет и с ожиданием взирает на ворота.
   -- Где мама? -- спрашивал Женя.
   -- Ее увели, -- разъяснила тетка, -- взяли в плен красные.
   -- Какие, какие кра-кра-сные? -- всхлипывал сдерживая себя, и спрашивал мальчик.
   -- Одним словом, красные, жиды, -- пояснила тетка.
   -- Врешь, жиды бывают черные, -- возразил мальчик.
   И тетка Дуня в его глазах, наполненных слезами, расползалась в широкую каменную стену, которую трудно пробить.
   Женя отошел от тетки. Опять уперся теплым височком своим в окно и смотрел, как проезжали верховые с пиками и винтовками.
   А мамы не было...

* * *

   Вечером, когда тетя Дуня укладывала Женю спать, она опять шушукала ему в оба уха:
   -- Смотри, сиротка, с Васькой, сапожниковским сыном, не водись, не разговаривай с ним: он красный.
   -- А мама?
   -- Вот когда прогонят красных -- будет и мама.
   И опять злые слова говорила про красных, будто бы палками била по темени.
   Чтобы не было так больно голове от палочных слов, Женя укутался одеялом и притворился спящим.

* * *

   А утром пробрался к нему в комнату Васька.
   -- Пойдем!
   -- А что?
   -- А то -- тебя тетка эксплуатирует.
   -- Ну да... -- ответил Женя на непонятные ему слова, чтобы не уронить своего достоинства.
   -- Так вот, значит, бежим на митинг. Там всем объявляют свободу. И сколько тебе лет ни на есть, все равно -- свободен.
   -- А собака?
   -- Тоже.
   -- Значит, Курса уже не на цепи?
   -- Нет, на цепи, но мы сейчас с нее эти кандалы долой. Понимаешь, мы с тобой теперь красные.
   -- Ага, -- подтвердил Женя.
   Быстро спрыгнул с постели. Оделся и побежал с Васькой освобождать Курса. Сначала Курса рычал, а потом, когда толстая веревка, которой кончалась цепь, была обрезана, Курса выскочил за ворота и, как волк, дико озираясь, побежал вдоль улицы и скрылся за поворотом.
   За ним бежали Васька и Женя.
   -- Ты только помалкивай, -- говорил, задыхаясь, Васька. -- Мамку-то твою повесили казаки: она тоже была красная.
   -- А ты видел? -- спросил Женя и вдруг остановился как вкопанный.
   -- Ну да. На площади. Белые перекладину поставили, и там я видел маменьку твою. Висела и без башмаков... только в чулках.
   Постояв в раздумье, Женя рванулся и побежал на площадь, где, как змея, изогнувшаяся в злобе двумя углами, стояла висельная перекладина. Пустая и страшная.
   Васька подумал, подумал и побежал на митинг.

* * *

   Женя не ночевал дома одну ночь и другую.
   За базаром, где стояли угрюмые купеческие дома, там расположились красноармейцы. И там От них слушал Женя объяснения, кто такие красные и кто белые. И за что белые вешают. Васька его завел туда и оставался с ним неразлучно.
   На третий день к вечеру Васька, Женя и еще человек десять ребят, наслушавшись красноармейских рассказов, окружили дом, в котором жил Женя, и повели правильную осаду.
   Тетка Дуня из окна кричала по адресу Жени:
   -- Ах ты, мотыжник этакий! Весь в мать пошел. Приди, приди домой-то. У меня жив не останешься.
   -- Сдавайся, выкидывай белый флаг! -- кричали дети, осаждая дом.
   -- Я тебе кто, я тебе кто? -- кричала тетка Дуня, когда камни градом летели во все окна со стороны осаждающих.
   -- Белогвардеец! -- отвечал Женя и подбадривал своих приятелей, боясь попасться в руки тетки.
   В городе никаких властей, кроме бригады красноармейцев, не было. Дети выбили все окна в доме. К десяти часам вечера тетка Дуня и жившая с нею женщина перелезли через задний забор и покинули дом.
   Васька, Женя и все их приятели победоносно вошли в завоеванное.
   Тут они устроили свой митинг.
   Васька говорил:
   -- Женя!.. Ниче, что маменька твоя погибла. Может, ее твои же тетки предали. Пусть. Теперь этот дом наш.
   Женя не плакал. Сухими блестящими глазами смотрел он на своих товарищей, на разбитые часы в столовой, на опрокинутые стулья, на разбитую посуду. От голода, от волнений Жене показалось, что весь этот разбитый дом со всеми мальчишками плывет, плывет куда-то в неизвестное, в небывалое. И не дом это вовсе, а корабль, и мальчишки -- юнги на корабле. И все они в голубом, в голубом. А впереди всех его мама -- это она зовет, манит всех за собой в далекое, в небывалое.
   Долго Женю его приятели отпаивали и отмачивали холодной водой.
   Утром проходили мимо дома два красноармейца. Зашли. Поздравляли детей с победой над белогвардейцами.
   -- А мама теперь будет? -- спросил Женя робко одного красноармейца.
   -- Нет, не будет. Мы ее похоронили с музыкой и красными знаменами.
   Днем дети стали разбредаться из дома. Остались только Васька, Женя да еще один кривоногий, сирота, которого звали Калач-безродный.
   Они крепко засели в доме.
   А когда пришли исполкомы, отделы собесов, наробразы, подотделы охран и соцвосы, кто-то обратил внимание на детей, завладевших домом. Их оттуда не выгнали. К ним стали поселять еще и еще детей и на воротах прибили вывеску:

Детдом "Первая звездочка".

-----------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Белая лестница. Роман, повести, рассказы / А. Я. Аросев; [Сост., авт. вступ. ст. Н.Д. Ткаченко]. -- Москва: Современник, 1989. -- 554 с., [1] л. портр.; 21 см.. - (Из наследия).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru