Архиппов Евгений Яковлевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Может ли пепел сгореть..."
    "На камнях, на плитах у моря..."
    "Когда за ночною калиткою..."
    "Я полюбил бы будку..."
    "Моё сердце будет мучиться..."
    "Томиться, сгорать и упасть..."
    А.А.Фету
    Автопортрет
    России
    Томление
    Иннокентию Анненскому
    Владимиру Соловьёву
    Утро после смерти
    Евгению Баратынскому
    Сергею Соловьёву
    Шаги Расе
    К портрету мадонны Литты
    Осень в парке

   Евгений Архиппов
  
   Содержание
  
   "Может ли пепел сгореть..."
   "На камнях, на плитах у моря..."
   "Когда за ночною калиткою..."
   "Я полюбил бы будку..."
   "Моё сердце будет мучиться..."
   "Томиться, сгорать и упасть..."
   А.А.Фету
   Автопортрет
   России
   Томление
   Иннокентию Анненскому
   Владимиру Соловьёву
   Утро после смерти
   Евгению Баратынскому
   Сергею Соловьёву
   Шаги Расе
   К портрету мадонны Литты
   Осень в парке
  
  
                                 Только сердце своё раскрыть
                                 у холодных Музы колен...
                                                                               Е.А.
  
       Может ли пепел сгореть?
   Может ли сон светиться?
   Я не хотел бы тлеть.
       Как песня, хотел бы литься...
  
       Долететь бы, коснуться и пасть,
   у холодных колен разбиться!
   Разве есть ещё власть,
       что заставит сердце не биться?
  
       Я хочу потерять берега
   и отдать неверное сердце
   на страстной костёр четверга,
       на злую казнь чужеверца!
  
   Не позднее 1923
  
  
       На камнях, на плитах у моря
   вновь встретились Рок и любовь,
   полынь - чарование горя -
       и моря синяя кровь.
  
       Сольются ли пенные волны?
   Обнимет ли нас кольцо,
   когда опрокинутся чёлны
       и Звезда изменит лицо?
  
       Отдаюсь, и томлюсь, и не знаю...
   Стерегу свою тень на краю.
   В синем томлении таю
       и горечь лучей не таю.
  
   Не позднее 1923
  
  
                                            К. И.
  
       Когда за ночною калиткою
   твоя затеряется тень, -
   какой-то проклятой ниткою
       разрежется день.
  
       И пастью поглоченный тёмною,
   сквозь ночи и дня острия,
   в аллею с тоской неуёмною
       тогда отойду и я.
  
       И станет безжалостней скрипки
   ласкать бездонная тьма.
   Над жалкой и тёмной улыбкой
       опустится звёзд бахрома.
  
   Не позднее 1923
  
  
                                       О как печален был
                                       одежд её атлас.
                                                                  И.А.
  
       Я полюбил бы будку
   и моря свинцовый штрих,
   Но ты обратила в шутку
       хрупкий и ломкий стих.
  
       Так лейся, голос шарманки,
   свисти, ошалевший вал!
   Забудь, что истлели так жалко
       Семь твоих покрывал.
  
       Душа обнажённой не стала,
   лишь танец мечты умолк:
   затихла под горечь хорала -
       закутана в мёртвый шёлк.
  
   Не позднее 1923
  
  
                                      И то, что было вздох - Бог,
                                      то стало каменною книгою.
                                                                              И. Э.
  
                                      Легко обо мне подумай,
                                      Легко обо мне забудь.
                                                                       М. Ц.
  
  
       Моё сердце будет мучиться,
   когда кончится игра.
   Скажет тихая разлучница:
       Кончена игра!
  
       Моё сердце станет каменным
   с именем твоим,
   как плита под солнцем пламенным
       с именем твоим.
  
       Как молитва, с камня, дольная,
   не сорвётся стон...
   Ты прочтёшь под солнцем, вольная,
       Камнем ставший сон.
  
   Не позднее 1923
  
  
       Томиться, сгорать и упасть...
   И бред развернуть, как знамя...
   За снастью свёртывать снасть, -
       признать только ветер и пламя!
  
       Как горькая рана болит!
   Как кровь Себастьяна струится!
   Быть может, любовь победит
       иль в дымах лучей приснится?
  
       Оставить рукам твоим власть?
   Свернуть опалённое знамя?
   Иль в зареве, в гари упасть... -
       в бреду выкликать твоё пламя!
  
   Не позднее 1923
  
  
   А.А.Фету
  
       Твой профиль старого еврея-антиквара -
   не верящий, хозяйственный, суровый -
   напоминает мне божественного лара *)
       под пеленою сельского покрова.
  
       Молюсь на чуткость рук изваянно-усталых,
   души твоей разжатые крыла.
   На вечности таинственных причалах
       Твоя душа витала и цвела.
  
       Тончайшая игла из рук твоих роняла
   сладчайших мук узоры сердца, -
   и тайна звёздная три мира сопрягала:
       Лазури, Солнца, Сердца.
  
       Феб севера! Податель света, Фет!
   "Живого алтаря" огонь и символ!
   Среди каких хрустальнейших планет
       Ты якорь-розу кинул?
  
       Твой прах уснул под церковью села,
   под золотой бронёю камергера,
   Но Роза Голубая в небе расцвела, -
       нездешнего свиданья Stella vera!
  
   1923
  
   * Лары - боги-покровители домашнего очага (по древнеримским верованиям).
  
   Автопортрет
  
                                                          К сердцу своему
                                     он прижимал поспешно руку,
                                     как бы смиряя муку
                                                           А.С.Пушкин
  
       I.
  
       Лицо, закрытое для мира
   и ненавидящее всех, -
   с мечтой застывшего Памира
       и горьким пеплом вех.
  
       Руки печальной, жалкой, нежной
   полуподъём и полувздох
   о тайной боли, о безбрежной
       неутолимости тревог.
  
       На фоне олова безличий
   глаза тоски и тлена взглядом
   всё ищут тени Беатриче
       за гулким и пустынным адом.
  
       Глядят сквозь чадные века,
   глядят с тоскою староверца,
   и словно Дантова рука
       сжимает медленное сердце.
  
       II.
  
       Во мне тоскует кровь святого Себастьяна,
   томит от стрел неистовых излиться.
   Уже душа последней болью пьяна,
       сквозь терпкий бред глаза летят молиться.
  
       Но ты спеши... Меня покинь скорее...
   Хочу, чтоб расцвели всем пышным жаром раны.
   Сквозь пышный арум 1) ран и ближе, и виднее
       мои миражные, безвыходные страны.
  
       Лишь помни: я - один! Со мною крест и стрелы...
   Полынь кладу на жаждущую рану,
   сквозь зелень глаз неистовой Семелы 2)
       в угаре и чаду молюсь Себастиану.
  
   III. Парастас 3)
  
       Что мне осталось с Вами,
   милые книги, сказать?
   Оставлю портрет свой в раме
       и пустую кровать...
  
       Вот на столе моё тело
   и проступивший тлен.
   Перед Вечностью, оробелый,
       я разомкнул Ваш плен.
  
       Обступите меня, укройте,
   спасите мои мечты!
   Стихов стихирой 4) воспойте
       жестокий постриг высоты.
  
       В бестелесной хрустальной дали
   стану я различать
   горечь Грааля Печали
       и Черубины 5) печать.
  
   IV. Прощание
  
       Как опускаются руки
   в смертную грань одеял...
   В тонком стоне разлуки
       стынет финальный фиал.
  
       Душа всё ждёт примиренья,
   задыхаясь, считает минуты,
   когда лебедь прольёт своё пенье
       и спадут стеклянные путы.
  
       Утонуть бы в глазах небылицы
   в зеркальном и дальнем взгляде
   и не знать, что Смерти страницы
       раскрылись на новом аде!
  
   V. Лития 6)
  
                          Минутна боль - безмерна жажда муки.
                                                                                        М.В.
  
       На дрогах, на строгих клячах
   волочили мой чёрный трон.
   Траур султанов маячил,
       срывался и плыл перезвон.
  
       И нимфа сошедшая в будни,
   с фарфоровым ликом нагим,
   рыдала за сетью полудней
       под звонкую пену: бом-бим...
  
       И клочьями пены покрыли,
   как флёром, мой первый гроб...
   А сжатые руки всё ныли,
       и думал и мучился лоб.
  
       О чём? О какой потере?
   О чьих зеркальных глазах?
   О том ли, что выпали перья?
       Что кончился смертный страх?
  
   Не позднее 1923
  
   1) Арум, он же аронник - род многолетних ядовитых трав семейства ароидных.
   2) Семела - в греческой мифологии фригийская царевна, которую полюбил Зевс и которая по наущению Геры, сделанному из ревности, попросила его явиться к ней во всём своём божественном величии. Тот, представ перед ней в сверкании молний, испепелил её огнём, поскольку она была смертной.
   3) Парастас (греч.) - заупокойная всенощная.
   4) Стихира (греч.) - церковное песнопение.
   5) Черубина де Габриак - псевдоним поэтессы Е.И.Васильевой, урожд. Дмитриевой, (1887-1928), состоявшей в переписке с Е.Я.Архипповым и являвшейся одним из читателей его рукописных сборников. Приведём здесь стихотворение Черубины де Габриак, посвящённое Е.Я.Архиппову
  
   Е.Я.Архиппову
  
   Опять, как в письме, повторяю я то же,
   звучащее в сердце моём,
   что в гибких стихах, в переливной их дрожи
   я вижу хрусталь с серебром...
  
   Мы в жизни с Тобою друг друга не знали,
   как призрак остался мне Ты.
   В хрустальную чашу с серебряным краем
   хочу я поставить цветы,
  
   хочу, чтобы нить золотая меж нами
   могла воплотиться на миг.
   Пусть в чаще стихов Тебе светится пламя
   невидимых чёрных гвоздик.
  
   6 ноября 1925
   РГАЛИ, ф. 1458, оп.1, ед. хр. 6.
  
   6) Лития (греч.) заупокойная - краткая молитва об усопших.
  
   России
  
                        Памяти Владимира Францевича Эрна
  
       Когда спадёт гнетущая личина
   с лица, закрытого кровавым покрывалом,
   и загорится крест за дьявольским провалом, -
   Ты вся возжаждешь звёздного почина,
   и на челе поруганно-усталом
       проступят знаки ангельского чина.
  
       Ты затомишься вся, сорвав багряный полог,
   по белоснежным лилии атласам,
   и теургическим примером старым расам
   раскроется Твой день, божественен и долог...
   Тогда склонись к Незримой Церкви гласам
       и горний снег прими, живителен и колок.
  
       Омыв угарный лик в небесном плеске крылий,
   сойди и воцарись, принявшая постриг,
   чтоб белоснежный пласт развился и настиг,
   навеки исцелив от адской были...
   О, помолись тогда, чтобы Господь воздвиг
       самодержавие Креста и Лилий.
  
   Не позднее 1925
  
  
   Томление
  
                                                 К.А.
  
                                    Но в даль отбытья, в даль летейской гребли.
                                                                                                       Б.П.
  
                                    М.О.Гершензону
  
       Ещё растёт и шелестит и стелется
   за днём и ночью кольчатая сеть...
   Но ведь придёт же смуглая владелица,
       и разобьётся сердца клеть.
  
       Смотри, смотри, вот солнце катится
   за странный гребень гор...
   Но в зареве сейчас означится
       светил звучащий хор.
  
       Скажи, возможно ль в час последнего смятения
   Сердец молитвы переплесть
   и радостно принять в объятья воскресения
       кольцо змеи и сердца лесть?
  
       Ты видела, как с неба жар упал стремительно...
   О, как жестока пепельная твердь!..
   Ужель так больно, так томительно
       родиться через смерть?..
  
   Не позднее 1925
  
  
   Иннокентию Анненскому
  
   1.
        Сожжённые цветы падут перед портретом.
   Твоим, склонясь, забудусь сном.
   Тебя не встретил я на свете этом.
        Увижу ли на том?
  
        Всегда хочу пред чёрным днём тридцатым
   к твоим рукам приникнуть восковым,
   молиться горечью по милым датам
        и стать никем, ничьим, иным.
  
        О, как хочу остатком губ тепла
   коснуться камня гробового.
   Какая жизнь в Тебе священная текла,
        о, Лебедь озера иного.
  
        Какую синь и грань непринятых морей
   Твои теперь крыла пересекают.
   И также ль в тяжком олове ночей
        азалии тебя крылят и болью исполняют.
  
        Сожжённые цветы падут перед портретом,
   пред лебединым царственным лицом.
   Тебя не встретил я на свете этом,
        но жду: Тебя увижу в том.
  
   2.
        В холодной комнате усталый Твой портрет
   и я, к Тебе простёрший руки,
   меняем медленно печальный взгляд на взгляд,
        считая шум сбегающей разлуки.
  
        Ещё волна прошла. Пройдёт немного лет -
   и не найдут лучи от сирого портрета
   других лучей, на всё таивших яд...
        Полночная растает мена эта.
  
        О, как мне быть тогда? Как я найду Твой день:
   всё в трауре катящееся солнце...
   Какая темнота. Крылом своим разбей
        небытия запорошённое оконце.
  
        Чтоб с паперти моя к Тебе сорвалась тень -
   на острия звезды поющей и хрустальной, -
   чтоб затаить навек медлительность очей
        и плен, и звон, манящий встречей дальной...
  
        А в тёмной комнате оживший Твой портрет
   и я, к Тебе простёрший руки,
   следим скользящей смерти силуэт,
        считая шум сбегающей разлуки.
  
   Не позднее 1927
  
  
   Владимиру Соловьёву
  
        Истончённые слабые руки
   и тяжко нависший взгляд
   в сердце вздымают муки,
        сердце зовут назад, -
  
        к скрижалям Платона и Фета,
   к эротике тайной боли,
   к вознесенью чрез купол лета
        по нитям Господней воли.
  
        Нездешнего брака правил
   каноник. Софийской молитвой
   архангельский меч Ты оправил
        перед новою битвой:
  
        за Восток, за Логос, за Лилю,
   за Лазурную Розу.
   Ты - создавший софиофилию
        и свиданий мимозу.
  
        В семигранном венце,
   историограф видений.
   Ты таишь на лице
        тайный вздох Ея тени.
  
   Не позднее 1927
  
  
   Утро после смерти
  
                    Милый друг! темно разлуки море...
                                                                              В.М.
  
        Бледный рассвет идёт,
   Трогает книги и стены...
   Ты ли, дневной гнёт?
        Вы ли, людские плены?
  
        Радости узится круг...
   Смерть поднимает маску...
   Ты ли уводишь, друг,
        Смерти даривший ласку?
  
        Разве медлить нельзя?
   Душно в "степях чужбины"?
   Вот... и блеснула стезя...
        Вспыхнул венец Черубины.
  
        Всё укрывает песок:
   руки, лицо, кризантэмы...
   (Все слова мои немы!)
        Имя - пречистый исток!
  
   Не позднее 1928
  
  
   Евгению Баратынскому
  
                                             И моё сердце уже почти не бьётся.
                                                                                                   Ч.
  
                                             Остынь, страстей рабыня!
                                                                                     А.Б.
  
        Душа моя, опять, скорбя, зову тебя, остынь!
   Скорей переступи дневное ликованье.
   Сильней прижми к устам запёкшимся полынь,
        на сердце низведи холодное молчанье!
  
        Пусть отойдёт с чела туман игры и муки
   и серебро волос пусть сделает сплошным,
   пленительнее сна, пусть разомкнутся руки
        и ты уйдёшь с земли, обняв жестокий дым...
  
        Ты запоёшь в дыму от огненной оправы,
   душа устанет вечности страшиться:
   уж над тобой плывёт огонь горчайшей славы
        и подан сердцу знак не биться!..
  
   Не позднее 1930
  
  
   Сергею Соловьёву
  
        Где-то в чадном альбоме
   Мы с тобой на одной странице...
   И за птицей летящей птице
        над землёю пути знакомей!
  
        Где-то смолы вливаются в Мессы,
   и ты предстоишь пред Богом.
   Перед пустынным чертогом
        твои возносятся Мессы.
  
        Пусть же пробудится пламя
   и столкнутся щиты за Слово,
   Крест и Меч Соловьёва -
        наше знамя!
  
   Не позднее 1930, Киммерия
  
  
   Шаги Расе *)
  
                             Дмитрию Сергеевичу Усову
  
        Парк спит... и сонно дышит полутень...
   О, как хочу, чтоб не раскрылся день!
   Чтоб в сна немолчную прохладу,
   сквозь сдержанную серенаду,
   неся медлительность и лень,
        вошёл серебряный олень.
  
        Тоскуют птички... Ели высоки,
   и пруд объят туманной позолотой...
   Какой щемящею, мучительною нотой
   отозвались твои шаги,
        беспечны, царственно легки!
  
        Журчит вода. Ещё не наступило лето...
   И вот тебя напомнил листьев звон,
   порфироносный сон
   берёзок севера и Фета,
        моя горчайшая примета...
  
        О, белый призрак Расе и Беаты!..
   Когда сойдёшь в аллею ты,
   вздохнут сожжённые цветы,
   раскроются глаза, томленьем сжаты,
        и смолкнут возгласы Гекаты!..
  
        Как тени здесь и зелены, и низки,
   как сон задумчив и высок!
   В раю на розовый песок
   Горящие с небес скатились диски...
        А здесь не мы,
             лишь тени наши близки...
  
   Не позднее 1935
  
   *) Расе - богиня, статуя которой находилась в Царском Селе.
  
   К портрету мадонны Литты
  
       Как тонок сон... Как рвутся нити!
   Как тяжек стал зигзаг раздумья!
   В ночи горят к мадонне Литте
       мои мольбы - мои безумья.
  
       А наяву всё тот же морок, та же темень
   хватает душу, давит, гложет...
   О, преврати мне сердце в кремень! -
       оно без боли жить не может...
  
       О, это страшное сжиманье!
   о, этот призрак утра мутный! -
   порыв, смятенье, полыханье, -
       и вновь антракт пятиминутный...
  
       Сойди, покой благоволенья!
   О, рассеки томленья нити!
   Так я молюсь мадонне Литте,
       моей мадонне умиленья.
  
   1935?
  
  
   Осень в парке
  
                                    О, Черубины тень - светящая Агата!
  
                                    Лучше этой мёртвой
                                    в свете нет живых!
                                                                     К.С.
  
   Парча и багрянец склоняются к реке.
   Редеют горькие просветы вдалеке.
  
   И душу мне объемлет тишина
   огромная, как страшная луна.
  
   Она затмила всё: и лето, и цветы,
   и одеянье звёзд, каким одета ты.
  
   Шафран и золото склоняются к реке,
   Как горечь губ к угаснувшей руке.
  
   Как тишина летит! Как багрянец поёт!
   И снова сноп лучей по озеру идёт...
  
   А я всё здесь ещё, на гравии аллей
   ищу твоих блистательных путей
  
   и именем Твоим, безмерно чуждый миру,
   я поднимаю каменную лиру.
  
   1935?
  
  
   Евгений Архиппов
   Дымы лучей. Рукописный сборник. Кайэнна, 1923.
   Крест и стрелы. Рукописный сборник, 1924.
   Дальняя Морена (под псевдонимом Д.Щербинский). Рукописный сборник, Тимиссао, 1925.
   Баллада камня и покрова. Рединг, 1927.
   Обиды Расе (под псевд. Д. Щербинский; с примечаниями и комментарием Евгения Архиппова и вступительной статьёй Регины де Круа, т.е. опять-таки самого Архиппова). Остров Орплид.
   Каменная лира (под псевд. Регина де Круа).
   Отдельные стихотворения.
  
   Все тексты находятся в РГАЛИ, ф. 1458, оп. 1.
  
   Оригинал здесь
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru