Помѣщая историческіе отрывки мои въ Вѣстникѣ Европы1, льстилъ я себя надеждою, что, къ пользѣ Исторіи отечественной, знатоки оной удостоятъ ихъ безпристрастнымъ, ученымъ сужденіемъ; и потому обрадовался весьма, услышавъ о касающейся до меня статьѣ, напечатанной въ No 67 Отечественныхъ Записокъ, Ноября мѣсяца 1825 года, на страницахъ 316--234, подъ именемъ Литтературнаго воспоминанія. Выпрашиваю эту книжку; прочитываю въ ней желаемую статью, сочиненную какимъ-то М.2; нахожу тамъ, вмѣсто ученыхъ доказательствъ, порицанія, и недоумѣваю; отвѣчать ли мнѣ сему человѣку, спрятавшемуся подъ М.? Не разсудивъ, что молчаніе сочтется иногда за уступку, я рѣшился изъявить, одинъ разъ, свои мысли критикамъ такого разбора, дабы они могли найти въ отвѣтѣ моемъ всегда готовое себѣ возраженіе.
Вышеозначенный М. начинаетъ Литтературное свое воспоминаніе словами напыщенными и совершенно тщетными; потомъ хвалитъ до безмѣрности Г. Карамзина, безъ сихъ похвалъ давно въ Россіи уже извѣстнаго; и наконецъ, осыпаетъ меня укоризнами за то, что пишу не такъ, какъ ему хочется. Я не займусь высокопарностію и лестію М., знаками суесловной велерѣчивости; а буду оговаривать только сущность его произведенія, представляя оную въ точныхъ выпискахъ изъ упомянутой статьи Отечественныхъ Записокъ {Слова косвенныя съ предстрочными двойными запятыми суть мои, выписанныя М.; не косвенныяжъ, но предстрочныя двойныя запятыя имѣющія, принадлежать собственно ему. Соч.}
"N. 16. Подлинныхъ словъ Кіевской лѣтописи не напечатано; а сочинители упомянутыхъ Исторій (Татищевъ и Карамзинъ) пишутъ не слово изъ слово, и потому ни на одного изъ нихъ не можно здѣсь положиться. Самый легкій способъ находить историческую истину!"
Что можетъ быть легче и такого рѣшенія? Пусть бы М. показалъ самый трудный способъ наложитъ историческую истину; или ето не по силамъ?
"N. 17. Не имѣя подлинныхъ словъ Кіевской лѣтописи, откуда оная рѣчь взята (Князя Суздальскаго В. К. Мзяславу), мы не смѣемъ ее цѣлую представить здѣсь: ибо худо надѣется на переводы (Татищева и Карамзина), между собою не очень согласные. А сколько можно надѣяться на историческую вѣрность и Кіевской лѣтописи?"
Для чего тутъ судить о довѣріи къ послѣдней? Дѣло состоитъ въ томъ, что изъ оной, съ одной рѣчи, находятся два перевода, между собою не очень согласные; а подлинныхъ словъ сей, почти единственной рукописи, для слички, не представлено: какъ же можно было надѣяться на который нибудь изъ обоихъ упомянутыхъ переводовъ и употребить его вмѣсто лѣтописнаго текста? Объясню примѣромъ: если съ М. спишутъ два изображенія, между собою нѣсколько разнящіяся; то, какъ назначить, которое изъ нихъ похожѣе на М., не видавъ его? Уже ли и теперь не понятно?
"Вмѣсто такого замѣчанія, не полезнѣе ли было сличеніемъ показать достоинства обоихъ переводовъ?"
Безъ подлинника! Кто же мѣшаетъ М. заняться симъ самому? Или ето не его дѣло?
"Г. Доленга-Ходаковскій поправилъ сію непростительную ошибку нашего Г. Исторіографа, давая знать, что Чемеринъ находится въ Волынской "губерніи близъ Ольски!"
Развѣ Олыки? Но это можетъ быть и опечатка.
"Почему и какъ узналъ Г. Арцыбашевъ оную непростительную ошибку нашего Исторіографа? По откровенному признанію самаго Карамзина въ примѣчаніяхъ къ VIII тому "Исторіи Государства Россійскаго."
Такого признанія нигдѣ нѣтъ: припечатаніе словъ Г. Ходаковскаго не есть еще признаніе. Опять М. пишетъ свое! Какъ будто бы VIII Томъ Исторіи Государства Россійскаго достать трудно!
"Признаваться въ ошибкѣ дѣло благородное; а укорять за то послѣ сознанія и вспоминать ни къ селу, ни къ городу..."
А употребленіе простонародныхъ поговорокъ въ исторической критикѣ благородной ли дѣло? Сверхъ того, объяснить ошибку не, значитъ укорять. М., будучи самъ охотникомъ до укоризнъ, желаетъ и другимъ приписать оныя.
Вотъ уже настоящая заочная брань, которая, по законамъ нашимъ, обращается въ порицаніе тому, кто ее произноситъ. Впрочемъ я, словами моими, не думалъ оскорбить Г. Исторіографа: и самый умнѣйшій человѣкъ легко можетъ не выразумѣть древней, обветшалымъ языкомъ изложенной и переписчиками испорченной лѣтописи. Развѣ не счелъ г. Исторіографъ прилагательнаго бѣсный, то есть бѣшеный, за родовое прозваніе Вѣскій? Развѣ не назвалъ онъ Уличей Суличами и потому, не приурочилъ ихъ; вмѣсто Днѣстра, къ Сулѣ {Смотри Казанскаго Вѣстника, 1823 года, книжку 1 мѣсяцъ Январь.}?
"Историкъ выписываетъ изъ лѣтописи для него нужное, и руководствуясь благоразуміемъ, ограничиваетъ свои выписки только нужнымъ." Что за нужное? Ненужнаго и не требуется. Развѣ то, что служитъ единственнымъ доказательствомъ повѣствуемому, не есть нужное? На печатную книгу, которую всякому имѣть удобно, можетъ историкъ и сослаться; но если будетъ онъ въ текстѣ своемъ пользоваться рукописью, ему только извѣстною, и не представитъ читателямъ подлинныхъ словъ ея, а особливо выписывая иногда оттуда и непомѣщенное въ текстѣ; то вселитъ подозрѣніе, что писалъ на удачу: ибо рѣдкому случится видѣть эту рукопись и сличить ее со словами историка; слѣдственно, руководствоваться благоразуміемъ въ выпискахъ -- то есть не принимать ничего на свой отчетъ -- значитъ приспособить выписки свои къ тексту,
"Иной привязчивый критикъ пожелаетъ найти въ цитатахъ и цѣлую лѣтопись да основательно ли будетъ его желаніе?"
Изъ сего видно, что М. не знакомъ съ лѣтописями. Въ нихъ есть мѣста, ненужныя для Исторіи {Смотр. въ Истеріи Государства Россійскаго, сочиненной г. Карамзинымъ, тѣ примѣчанія, въ коихъ именно дается знать о случаяхъ, неупомянутыхъ въ текстѣ; на примѣръ Том. II примѣч. 201, 415 и подобныя имъ въ другихъ Томахъ. Соч.}: она непотеряетъ ничего, если и совсѣмъ ихъ оставитъ; слѣдственно нѣтъ никакой надобности историку пользоваться ими; а потому и привязчивому критику желать, чтобъ въ цитатахъ изложена была цѣлая лѣтопись. Тогда сочинитель удовлетворитъ его одними нужными выписками, въ чемъ состоитъ долгъ историка, требующаго себѣ довѣрія.
"Жаль, что слова сіи прерваны точками. Если уже не выразумѣлъ совершенно г. Историкъ; то по крайней мѣрѣ, предоставилъ бы другимъ обдумать и понятъ оныя! т. е. г-ну Арцыбашеву!"
А хотя бы и ему? Тутъ не для чего ставить удивительной: онѣ читатель и человѣкъ извѣстный, слѣдственно имѣетъ болѣе права требовать доказательности отъ Историка, чѣмъ спрятавшійся точколюбецъ М. дивиться тому, что не удивительно.
"No 21. Вездѣ точки!! какъ будто бы читатель обязанъ ихъ принять за доказательство!-- Вездѣ удивительные знаки, по истинѣ самые удивительные!!"
Упомянутые знаки не вездѣ, а рѣдко, что доказывается самими выписками М. изъ разныхъ нумеровъ Вѣстника Европы. Нѣкоторымъ людямъ знаки мои непостижимы и могутъ показаться удивительными; но я и писалъ не для толпы.
"Какъ будто бы читатель обязанъ принять ихъ за дѣльную укоризну!"
То есть мои удивительные знаки. Нечего опасаться: люди благоразумные и въ Россійскомъ языкѣ свѣдущіе отличатъ удивленіе отъ укоризны; не принять же знаковъ моихъ за дѣльные можетъ только знатокъ, доказавъ основательно ихъ недѣльность; а о другихъ я не забочусь.
М. и укоряетъ и взыскиваетъ, а принудить не можетъ. Мало силы даетъ дѣлу Адвокатъ, объявляя въ печатныхъ листахъ, что къ защищаемому имъ лицу неимѣютъ уваженія, и между тѣмъ ничего не доказывая,
"или употребляетъ необдуманныя выраженія и пишетъ цѣлый отрывокъ для того, чтобы въ примѣчаніяхъ удовлетворишь чувству нерасположенія къ трудамъ Карамзина."
Обдуманы, или необдуманы мои выраженія, о семъ изъяснено выше; чтожъ касается до отрывка, стоившаго мнѣ большихъ трудовъ, то я удовлетворялъ имъ преданность мою къ Исторіи отечественной, а не чувство нерасположенія къ трудамъ Карамзина, съ которымъ никогда лично не видался и, уповательно, не увижусь. У М. свои догадки и предположенія: ими доказывается, что онъ не свѣдущъ въ дѣлахъ ученой работы. Исторической отрывокъ писать не такъ легко, какъ брань, чтобы жертвовать имъ удовлетворенію пустыхъ чувствъ.
"въ полной увѣренности, что знаменитый писатель не выдетъ на поле сраженія, "недостойное славы его."
Слишкомъ величаво! Какъ и почему М. знаетъ мою полную увѣренность) Положимъ, что нѣкоторые будутъ и его мнѣнія; а можетъ быть другіе скажутъ и то, что на пол-ß сраженія за побѣду ручаться не льзя.
"Охотники рыться могутъ приняться за работу,"
Рыться! Вотъ это М. не по вкусу: онъ Литтературнылш воспоминаніями, доказалъ, Что не любитъ долго рыться, соображать и думать. Nolit acerbum sumere {За Латынь М. плачу и я Латынью. Соч. }.
"а Г. Арцыбашевъ гнѣваться сколько ему угодно."
Онъ не охотникъ гнѣваться; а М. хотя и гнѣвенъ, да безсиленъ"
"Но сердиться нездорово, говоритъ Редакторъ В. Европы; мы согласны,"
И мы. Зависитъ отъ М. воспользоваться симъ справедливымъ напоминаніемъ.
"и потому совѣтуемъ Г. Арцыбашеву "вмѣсто сочиненія отрывковъ..."
Старика, упражняющагося съ младенчества въ наукахъ и занимающагося около двадцати пяти лѣтъ Россійскою Исторіею, не воспитываютъ такіе люди, какъ М. Отрывки мой, хотя и трудны для Сочинителя Литтературныхъ воспоминаній, но понравились особамъ знаменитѣйшимъ, на что я имѣю письменныя свидѣтельства: и такъ, видно, продолжать мнѣ сочиненіе отрывковъ"
"а въ работѣ оной обѣщаемъ ему и больше пользы и больше удачи."
М. и совѣтуетъ и обѣщаетъ; не испытавши: примутъ ли и уважатъ ли все это? Симъ доказываетъ онъ жаръ свой въ полной мѣрѣ. Чѣмъ совѣтовать и обѣщать другимъ, не льзя ли приняться самому? Или такая работа превосходитъ его способности?
"По моему мнѣнію, не льзя, руководствуясь чувствомъ справедливости, признать ни за критику, ни за рецензію всѣ статьи касательно Исторіи Государства Россійскаго Карамзина, въ В. Е. и Казанскомъ Вѣстникѣ напечатанныя."
Изъявляетъ, и свое мнѣніе, которое желаютъ ли знать, неизвѣстно. Какими же чувствами руководствовались почтенные господа Издатели Вѣстниковъ Европы {Желаніемъ, чтобъ историческія свѣдѣнія распространялись въ нашемъ отечествѣ. Рдрь.} и Казанскаго, признавая статьи сіи за что нибудь? Не одинъ я въ грѣхѣ, не одинъ и въ отвѣтѣ.
"Сожалительно, что подобныя статьи пользуются благосклоннымъ приемомъ въ В. E."
жалѣетъ, незаботясь, расположенъ ли воспользоваться симъ Редакторъ Вѣстника Европы! А можетъ быть, сыщутся охотники пожалѣть и о томъ, кто принимаетъ статьи М.! Изъ нихъ научиться не чему; брани же наслушаться -- желающій найдетъ гдѣ.
"Я надѣюсь, что справедливость не поизводитъ отвергнуть хотя одной статьи "осмѣливающейся сказать нѣчто въ добрую "сторону нашего Ливія:"
Совѣтовалъ, обнадеживалъ, изъявлялъ свое мнѣніе, сожалѣлъ и жалуетъ въ Ливіи,!! Но будетъ ли польза? Жалующій етотъ браниться только мастеръ, а доказывать не хочетъ или не умѣетъ.
"Иначе къ правилу справедливаго суда: "audiatur et altera pars, не будетъ сохранено должнаго почтенія."
Оканчиваетъ увѣщательнымъ напоминаніемъ. Сіи и предъидущія слова М. даютъ подразумѣвать, что онъ, какъ милости, выпрашиваетъ приема статьи своей въ журналъ и, слѣдственно, вдругъ изъ высокомѣрія переходитъ въ противное. Горестнаго защитника нажило себѣ произведеніе Г. Исторіографа! Не ета ли просьба убѣдила и Г. Издателя Отечественныхъ Записокъ сжалиться?
Заключу слѣдующимъ: Я уважаю ту только критику, изъ которой могу чему нибудь научиться, и буду отвѣчать на нее, если найду себѣ оправданіе; но статьи, подобныя Литтературнымъ воспоминаніямъ, не получатъ уже болѣе моего отвѣта -- хотя бы сочинители ихъ прятались подъ буквами или подписывали ясно свое имя: -- у меня нѣтъ времени заниматься бездѣлицами {М. пишетъ: "на что" (то есть на изданіе Кіевской лѣтописи) "по видимому достаточно у него"(то есть у меня) "времени." Изъ чегожъ онъ видитъ? Етотъ человѣкѣ знаетъ мало, а боретъ на себя много. Соч.}.
Николай Арцыбышевъ.
-----
ПРИМЕЧАНИЯ
Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. -- СПб.: РХГА, 2006.
Впервые: Вестник Европы. 1826. No 2. С. 106--118. Печатается по первой публикации (с. 106, 107, 117).
Арцыбашев Николай Сергеевич (1771--1841) -- историк, поэт, прозаик. С 1802 года работал над созданием трудов по русской истории, которую он понимал как свод фактов, извлеченных из летописных источников.
В 1822--1826 годах Арцыбашев опубликовал в "Вестнике Европы" ряд статей, где была представлена так называемая "ученая" критика "Истории" Карамзина.
В 1828 году в "Московском вестнике" были перепечатаны замечания Арцыбашева на первый том "Истории", а затем опубликовано и их продолжение на второй том. Статья сопровождалась предисловием редактора-издателя, М. П. Погодина, где он, не соглашаясь с рядом "выходок" Арцыбашева, отмечал, что помещает его критику во имя будущего исторической науки.
Резкие и придирчивые "Замечания на Историю государства Российского", в которых Арцыбашев неутомимо -- с позиций, близких скептической школе М. Т. Каченовского, -- путем тщательного сопоставления "текстов" уличал прославленного историографа в неточном (т. е. не буквальном, вплоть до орфографии) цитировании летописей, беллетризации исторических событий, преувеличенных представлениях о корнях славянской истории, вызвали литературный скандал, были встречены негодующей и язвительной критикой: С. В. Руссов ("О критике г-на Арцыбашева..." СПб., 1829), П. А. Вяземский (стихотворная сатира "Быль", Московский телеграф. 1828. No 19), О. М. Сомов (Московский телеграф. 1829. No 2), М. А. Дмитриев (Атеней. 1829. No 3--5) и др. В защиту Арцыбашева выступили М. П. Погодин и П. М. Строев (Московский вестник. 1828. No 23, 24), отстаивавшие право "цеховых" историков на свободное обсуждение профессиональных вопросов.
1 В июньском номере "Вестника Европы" за 1821 год была опубликована статья, где Арцыбашев пытается обосновать недостоверность одного из основных источников IX тома карамзинского труда -- "Истории" князя А. Курбского, призывая не верить сущности описанных событий, не принимать за совершенную истину подробностей и нравоизображений. Это было начало серии критических работ Арцыбашева об "Истории" Карамзина. В сентябрьском номере "Вестника Европы" он ставит под сомнение и другие источники IX тома. "Арцыбашев пытался найти иные, чем Карамзин, объяснения тех шести "эпох казней", которые выделял историограф. Если они и были, полагал критик, то причинами их являлись либо жестокие нравы, обычные для того времени не только в России, либо измены, заговоры, "своевольства" бояр и вельмож, испортившие характер выдающегося монарха или вынудившие его прибегнуть к законной "строгости". Примечательно, что в целом эти объяснения не противоречили и концепции Карамзина, также называвшего в качестве причин "перемены в характере" Грозного, разврат бояр и отстранение от государственных дел "мудрых советников" А. Адашева и Сильвестра. Однако если для Арцыбашева последовавшие жестокости Грозного -- неизбежный и оправданный акт самодержца, то для Карамзина -- это нравственный и политический урок, который упорно не желал понять и принять его критик, видя в этом только "предубеждение или желание похвалиться силой слога"" (Козлов В. П. "История государства Российского" Н. М. Карамзина в оценках современников. М., 1989. С. 100--101).
2 Известный писатель М. Н. Макаров взял на себя защиту "Истории" от критики Арцыбашева. Макаров -- восторженный поклонник всего творчества Карамзина -- обвиняет Арцыбашева в отсутствии должного уважения к историографу и способностей к историческим исследованиям.