Анучин Дмитрий Николаевич
О судьбе Колумба, как исторической личности, и о спорных и темных пунктах его биографии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   А. Н. Анучин. Люди зарубежной науки и культуры
   Государственное издательство географической литературы, Москва, 1960

[]

О СУДЬБЕ КОЛУМБА, КАК ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ, И О СПОРНЫХ И ТЕМНЫХ ПУНКТАХ ЕГО БИОГРАФИИ

   Судьба Христофора Колумба представляется замечательною во многих отношениях: она может служить поучительной иллюстрацией тех случайностей, превратностей и разнородных перипетий, через которые может проходить историческая личность при жизни и после смерти, в отношениях к современникам и в памяти и отзывах потомства. Она доказывает в то же время, как трудно иногда восстановить хронологию событий, отдельные моменты жизни и общий характер исторического лица, несмотря, по-видимому, на разнородные свидетельства современников, на обширную последующую литературу и на целый ряд новейших кропотливых разысканий и критических исследований.
   Трудно указать другое историческое имя, которое, не принадлежа ни личности знаменитого правителя или государственного мужа, ни основателя или крупного подвижника мировой религии, ни великого поэта или мыслителя, приобрело бы себе такую широкую известность и стало бы в той же степени знакомым всему культурному человечеству, по крайней мере не чуждому европейской цивилизации. По происхождению итальянец, по своей исторической деятельности -- испанец, Колумб был предметом не менее глубокого изучения со стороны французов, немцев, англичан, американцев, и имя его пользуется не меньшею популярностью в Америке, чем среди европейских наций. Генуя, Уэльва, Барселона, Севилья, Мадрид, Санто-Доминго1, Гавана, Нью-Йорк, Чикаго и целый ряд других городов устраивали торжества и выставки в честь Колумба, воздвигли ему грандиозные памятники, хранят с великим почетом его реликвии, документы, портреты и т. д. Десятки грродов и местечек Италии оспаривали честь считаться его родиной, и три города (два в Вест-Индии и один -- в Испании) оспаривают честь хранения у себя его праха.
   Но рядом с таким высоким уважением к памяти знаменитого морехода, уживается и скептическое к нему отношение. Как при его жизни многие относились к нему с сомнением, недоверием, пренебрежением, насмешкою, антипатией -- да и после его великого открытия то оказывали ему почести, то заключали его в оковы и кончили тем, что совершенно его позабыли, так и после его смерти то слагали в честь его поэмы, возвеличивали в исторических произведениях, называли его ученым космографом, мужем великого ума, славным мореходом, "открывателем мира", "героем католицизма", даже "посланником бога" и прилагали старание к его канонизации или признанию святым, то, наоборот, игнорировали его, отнимали в пользу других главнейшую долю его заслуги, видели в нем случайно прославившегося авантюриста, непомерного честолюбца и крайне жадного бессердечного эгоиста, руководившегося исключительно корыстными побуждениями и не представлявшего в своем духовном облике ничего возвышенного, -- слабого и трусливого интригана и болтливого невежду-хвастуна, "владевшего искусством обманывать", прикрывавшегося личиной ханжи и старавшегося убедить окружающих, что бог избрал его своим орудием для высших целей, или полупомешанного фанатика, страдавшего галлюцинациями и окончательно выжившего из ума под старость. Едва ли относительно какой-либо другой исторической личности высказывались (и продолжают еще высказываться) столь резко противоречивые между собой взгляды и отзывы.
   Существование таких разногласий уже само по себе предполагает разноречие исторических свидетельств, путаницу в показаниях современников или неполноту имеющихся данных. И действительно, несмотря на то что сам Колумб заботился о сохранении многих из своих документов, снимая с них по нескольку копий и отдавая их на хранение в различные места, несмотря на то что жизнь знаменитого морехода была описана, по крайней мере отчасти, его сыном Фернандо, а затем Лас Касасом2, Бернальдесом3 и другими, знавшими его лично и пользовавшимися его бумагами, письмами, морским дневником и т. д., несмотря, наконец, на то что Колумбом интересовались с давних пор итальянские, испанские и португальские историки, а с конца прошлого столетия изучением его жизни и деятельности стали заниматься специально и многие французские, американские, немецкие и английские исследователи,-- все-таки в биографии Колумба остается многое неразъясненным и даже совершенно неизвестным. Один испанский писатель, Дуро, издал недавно целый том под заглавием "Nebulosa de Colon", т.е. туманное, неразъясненное в биографии Колумба. Известный американец Гаррис объясняет такое обилие пробелов тем, что "Колумб при жизни далеко не представлялся своим современникам такою важною личностью, какою является он ныне в наших глазах, и многие письма его, вероятно, не внушали к себе никакого особого почтения и бросались как ненужные". Но, с другой стороны, имелись, казалось бы, основания и к сохранению касающихся Колумба документов, равно как и к собиранию вообще возможно более подробных о нем сведений.
   Основания эти заключались, во-первых, в заботах его наследников сохранить за собой имущественные права и титулы, переходившие к ним от "великого адмирала", и отстоять свои привилегии в процессе с испанской короной; благодаря этим заботам немало документов и теперь еще хранится у потомка Колумба, герцога Верагуа4; другие сохраняются в государственных архивах Испании. Далее, сыновья Хр. Колумба были богатые люди и прилагали заботы к сохранению памяти об их отце. Старший сын, Диего, учился в Кордове, был в отрочестве королевским пажем, затем служил в рядах "сотни лейб-гвардейцев", женился на донье Марии де Толедо, единственной племяннице герцога Альбы и родственнице короля с материнской стороны, спорил с короной о своих правах, основываясь на многочисленных документах, и добился титула второго адмирала, а затем и вице-короля [Западной] Индии, причем в течение семнадцати лет действительно управлял испанскими колониями в Америке, пребывая то в Санто-Доминго, то в Испании, где Карл V относился к нему со вниманием, особенно получив от него взаймы крупную сумму в 10 000 дукатов, как прибавляют -- пятую часть его ежегодного дохода (по другому свидетельству, Диего получал одно время по 450 000 унций золота ежегодно с золотых приисков в Испаньоле).
   Но особенно выдающейся личностью был второй (незаконный) сын Колумба, Фернандо Колон, о котором еще отец его выразился, что он "одарен от рождения счастливыми способностями и старательно развивает их". Фернандо принимал участие в четвертой (последней) экспедиции Колумба, отправился затем, после смерти отца, вместе со своим старшим братом в Санто-Доминго, но вскоре вернулся обратно для пополнения своего образования. С 1511 г. он поселился в Севилье, где построил мраморный дворец, окруженный садом, в котором были посажены различные вест-индские растения. Несмотря на благосклонность к нему Карла V и исполнение им иногда поручений этого императора, он уклонялся от государственной службы и посвятил себя исключительно книжным занятиям и путешествиям по Европе.
   Он был несколько раз в Италии, жил подолгу в Риме, ознакомился с Швейцарией, Германией, Голландией, Францией, присутствовал в 1520 г. на коронации Карла V в Аахене, сопровождал своего государя в 1522 г. в Лондон, исполнял в 1524 г. роль третейского судьи в спорном вопросе с Португалией относительно Молуккских островов, а в 1529 [г.] был уполномоченным императора по уступке этих островов португальскому правительству, причем выторговал за них громадную по тому времени сумму. Главная страсть его была, однако, книги; он приобретал их всюду, где только ни был, и благодаря своей состоятельности (по Гаррису, он получал до 180 000 франков в год) собрал таким образом громадную библиотеку, в 12 000 (а по другим [сведениям] -- до 20 000) томов.
   К книгам он относился как истый любитель и библиоман; многие из них были снабжены его примечаниями, на всех почти отмечены место и дата покупки, с обозначением цены, и он сам составлял обстоятельный каталог своего собрания, который, впрочем, не успел окончить. Умирая (в 1539 г.), он завещал свою библиотеку своему племяннику, Луису Колону, но тот нисколько не интересовался ею и даже отказался от этого наследства, не желая принимать на себя связанных с ним условий. Тогда библиотека перешла, согласно завещанию, к капитулу Севильского собора в 1552 г., но здесь долго оставалась в пренебрежении, многие документы и книги из нее были расхищены, и только в конце XVII в. принялись за ее регистрацию, причем оказалось, что в ней сохранилось всего около 4000 томов.
   Известно, что еще в нынешнем столетии некоторые книги из этой библиотеки попадались у букинистов в Париже, Лондоне, Амстердаме и были приобретены разными любителями старины. Как бы то ни было, в библиотеке этой (Bibi. Colombina) еще сохранилось довольно много книг, в том числе и такие, которые принадлежали X. Колумбу и в которых есть рукописные заметки его и его брата Бартоломе, как, нцпример, "De Imagine Mundi" {"Картина (изображение) Мира (Вселенной)". -- Ред.} Пьера д'Айи5 (d'Ailly), 1490, "Historia rerum ubique gestarum" {"История повсеместных подвигов". -- Ред.} Энея Сильвия, Венеция, 1477, с рукописной копией письма Тосканелли6; экземпляр латинского издания Марко Поло, 1485 (?), и др. Фернандо Колон и сам написал несколько сочинений, впоследствии утратившихся; надпись на его гробнице указывает, что он составил, между прочим, обширный труд о Новом Свете, исчезнувший бесследно. В каталоге, составленном Фернандо, упоминается еще какая-то записка о жизни Колумба, составление которой приписывали Ферд: Пересу де Олива, умершему около 1530 г., но она также не дошла до нас. Сохранилась только "Historia" или биография Хр. Колумба, вышедшая в 1571 г. на итальянском языке в Венеции, под заглавием: "История синьора дона Фернандо Коломбо или подлинное описание жизни и дел адмирала Христофора Коломба, его отца, и открытия, которые он сделал в Западной Индии, названной Новым Светом, ныне переведенное с испанского на итальянский язык Альфонсом Уллоа".
   Эта книга считалась долгое время главнейшим и наиболее автентичным материалом для биографии Колумба, но в последнее время ее значение поколеблено, и некоторые из лучших специалистов, как Гаррис и Руге, считают ее поддельною, хотя, с другой стороны, у нее оказались и ярые защитники, как известный знаток истории землеведения д'Авезак, американец Стевенс и патер Перагалло.
   Сомнения в ее подлинности вызываются тем, что книга эта не упоминается ни в составленном Фернандо списке его собственных сочинений, ни в каталоге его библиотеки, и что вообще неизвестно ни одного печатного или рукописного экземпляра этой книги на испанском языке. Притом, Фернандо, всегда настаивавший на своем итальянском происхождении, говоривший отлично по-итальянски и окружавший себя всегда генуэзцами, которые были и его друзьями, и агентами, и банкирами, и душеприказчиками, мог написать сам приписываемую ему книгу скорее на итальянском, чем на испанском языке. С другой стороны, в "Истории" не упоминается о происхождении Хр. Колумба из Генуи, а говорится глухо, что он происходил из благородного рода и что в числе его предков было несколько адмиралов. Далее, в предисловии к книге говорится, что испанская рукопись "Истории" была привезена в Геную Дон Луисом Колоном, внуком и наследником Хр. Колумба в 1568 г., между тем как положительно известно, что Луис Колон, обвиненный в троеженстве, сидел с 1558 по 1563 г. в различных испанских крепостях, а затем был сослан в Оран, где и умер в 1572 г. Кроме того, в самой "Истории" есть явные фактические и хронологические неверности, которые несомненно не могли исходить от Ферн. Колумба. Все это заставило С. Руге прийти к заключению, что "История", приписываемая Фернандо, представляет из себя "тенденциозное сочинение, изданное в Италии с целью освежить память о Хр. Колумбе, начавшую уже бледнеть в Испании", причем издатели, для придания книге большего авторитета, прикрылись именем сына великого адмирала.
   Тем не менее даже этот строгий критик признает, что в книге есть все-таки много верного и ценного и что составители ее, вероятно, воспользовались действительно какой-нибудь запиской Ферн. Колумба. Это видно, между прочим, и из значительного сходства многих мест ее с соответствующими местами "Истории" Лас Касаса, написанной в 1552--1561 гг., который неоднократно ссылается на "Историю" Фернандо, хотя, странным образом, не упоминает о ней при перечислении своих источников во введении к своему труду.
   С другой стороны, трудно понять, для чего могла понадобиться предполагаемая подделка, заключающая в себе все-таки более верного и вероятного, чем явно ложного, и естественнее поэтому думать, что "История" была составлена действительно по рукописи Фернандо, только, может быть, с некоторыми изменениями и дополнениями; ошибки же во введении могли быть ненамеренными и передававшими лишь то, что дошло до составителей по преданиям или слухам.
   Сохранению памяти о Колумбе должно было, по-видимому, способствовать и значение его великого открытия, которое не могло не возбудить интереса, выразившегося, между прочим, в нескольких печатных изданиях писем Колумба, в которых он излагал главные результаты своих экспедиций, а затем в составлении (в XVI и начале XVII в.) целого ряда "историй" эпохи открытий или записок об отдельных ее эпизодах и деятелях -- испанцами Лас Касасом, Бернальдесом, Овьедо7, Геррера, Петром Мартиром8 и т. д. и португальцами Барросом, Васконселлосом и др.
   Некоторые из этих писателей лично знали Колумба, даже были его друзьями, участвовали в его экспедициях, пользовались его документами, письмами, морскими журналами; другие хотя не знали его лично, но могли еще получить разные сведения от его сподвижников и современников или воспользоваться разными источниками в архивах.
   Из числа этих источников многие исчезли теперь бесследно как, например, морские журналы, карты, многие отчеты и письма Хр. Колумба, записка Фернандо Колона и др., и отрывки из них сохранились только в исторических сочинениях указанных авторов.
   Правительства Испании и Португалии, в прежнее время скрывавшие от гласности многие архивные документы из опасения ущерба своим интересам или огласки неблагоприятных для их прошлого фактов, впоследствии, с конца XVIII столетия, стали, наоборот, прилагать заботы к тому, чтобы эпохи наибольшей славы этих государств были исследованы с возможною подробностью. Лиссабонский государственный архив был изучен в нынешнем столетии виконтом Де Сантаремом, затем в новейшее время в нем производил разыскания Гаррис; государственные документы Испании (в том числе и по делам Индии) были собраны и приведены в порядок еще по повелению Карла V в 1543 г. и помещены на хранение в замке Симанкасе, а в 1788 г., по повелению короля Карла III, все бумаги, касающиеся Америки, были отобраны из Симанкасского и других архивов и перевезены в Севилью, где помещены в особом, специально построенном для того здании.
   В конце XVIII в. испанское правительство поручило X. Б. Муньосу заняться разбором всех испанских архивов для выборки из них материалов по истории Индии. Такая выборка была произведена в 1781--1788 гг., после чего в 1793 г. вышел первый том обширного труда Муньоса, оставшегося неоконченным за смертью исследователя; часть второго тома, в рукописи, поступила потом на хранение в Мадридскую историческую академию.
   После Муньоса начал заниматься разработкой архивных документов по поручению правительства Ферн. де Наваррет, продолжавший свои разыскания в течение более 30 лет и начавший в 1825 г. издание своей "Coleccion de los Viages et Descubrimientos qui hicieron рог Mar los Espanoles desde Fines del Siglo XV" {"Сборник описаний морских путешествий и открытий, сделанных испанцами с конца XV в." -- Ред.}, которой вышло пять больших томов. Труд Наваррета (часть его переведена и на французский язык, с дополнительными примечаниями самого Наваррета и других ученых, под заглавием "Relations des Quatre Voyages entrepris par Colomb" {"Описание четырех путешествий Колумба". -- Ред.}) представляет до настоящего времени самый важный источник по истории открытия Америки и деятельности Колумба; в него вошли все документы, отчеты, письма, ранние исторические свидетельства и т. д., найденные (до времени издания сборника) в государственных архивах и частных собраниях Испании, а равно и помещенные в старинных печатных изданиях. В новейшее время испанским правительством изданы и другие серии документов по той же эпохе, многие старинные, найденные в архивах карты, автографы и т. п.
   Немало потрудились над изучением Колумба и итальянцы, особенно генуэзцы, всегда гордившиеся происхождением "великого адмирала" из их среды. Еще при жизни Колумба бывшие в Испании послы разных итальянских республик спешили сообщить своим правительствам донесения о новых открытиях и копии с писем Колумба, которые были затем переведены по- латыни или [по-]итальянски и появились в печати. Официальный историограф Генуи, Антонио Галло, упоминал о Колумбе уже после второй его экспедиции, а в псалтыре Джустиниани, изданном в Генуе в 1516 г., по поводу 19-го псалма, в котором Колумб усматривал пророчество, относившееся именно к нему, помещена первая краткая биография испанского адмирала. Подобным же образом Луиджи Босси, в книге, изданной им в 1818 г. в Милане, явился родоначальником всех новейших биографов Колумба.
   Любопытно, что в этом сочинении уже обнаружился тот оттенок, который отличает почти всех последующих итальянских писателей о Колумбе, до большого двухтомного, вышедшего в прошлом году, по поводу 400-летнего юбилея, труда Ладзарони включительно, именно неприязненное отношение к Испании за то, что она не оценила Колумба, оказалась неблагодарной к нему, воспользовалась в свою пользу его гением и трудами, постаравшись вместе с тем умалить его славу, возвести на него несправедливые обвинения и обобрать его наследников... Такое неприязненное отношение сопровождается, однако, часто недостатком критики, игнорированием неблагоприятных или нежелательных свидетельств и усиленным стремлением к возвеличению Колумба как великой, безупречной, стоявшей выше всяких слабостей или недостатков личности.
   Подобная же тенденция встречается у некоторых писателей других наций, особенно у француза Розелли де Лорга, издавшего с 1844 по 1885 г. ряд сочинений, посвященных Колумбу, но смотревшего на него с восторженно-католической точки зрения, видевшего в его деятельности одни светлые стороны и настаивавшего на его канонизации как святого. Взгляды и тенденции де Лорга, несмотря на все их увлечения и странности, встретили поддержку со стороны Бюэ, де Беллоа и других новейших писателей.
   Известная восторженность присуща и биографии Колумба, написанной американцем Ваш. Ирвингом (1-е издание 1827 г.), долго считавшейся классическою и которая действительно была замечательным по своему времени трудом, так как автор воспользовался материалами, собранными Наварретом, и даже работал сам в испанских архивах, но, вместе с тем, старался облечь свой труд в литературную форму и сделал его интересным для массы. Более критический и научный характер имело исследование А. Гумбольдта "Examen critique de l'Histoire et de la Géographie du Nouveau Continent" {"Критическое рассмотрение истории и географии Нового Континента (Света)". -- Ред.}, вышедшее в 1836--1839 гг.
   Новейшая эпоха характеризуется усилением этого критического духа, стремлением отделить легендарное и сомнительное от действительного и достоверного и разъяснить, насколько возможно, темные моменты в биографии Колумба. Сюда относятся многие кропотливые разыскания итальянцев относительно времени и. места рождения Колумба, его юности, его брака с Филиппой Муньос и т. д., в особенности же ряд критических исследований Генри Гарриса, американца, живущего, однако, больше в Европе и издающего свои труды преимущественно на французском языке. Рядом монографий о Хр. Колумбе, Фернандо Колоне и других деятелях той же эпохи -- монографий, основанных на первоисточниках, на занятиях в испанских и других архивах и на тщательном изучении литературы предмета, -- Гаррис приобрел себе известность одного из первых знатоков Колумба и его эпохи, хотя воззрения его с течением времени нередко менялись в соответствии с новыми открывавшимися источниками и с большим углублением в детали, и хотя он вообще заявил себя крайним скептицизмом, чем и вос- тановил против себя многих исследователей.
   Не менее известным специалистом является профессор С. Руге, написавший несколько сочинений по эпохе открытий и обладающий вообще большими сведениями по истории землеведения в средние и последующие за ними века. Руге отличается также значительным скептицизмом по отношению к личности Колумба, чем вызвал тоже ожесточенные на себя нападки со стороны некоторых итальянских и испанских писателей.
   Еще резче выражено это не только скептическое, но даже прямо неприязненное отношение к Колумбу в книге американца Гудриха "Life of the so called Christoff er Columbus" {Жизнь так называемого Христофора Колумба. -- Ред.}, не заслуживающей, однако, внимания по своему невежественному и тенденциозному отношению к фактам, и в новейшем исследовании о Колумбе американца Уинсора, интересном по многим подробностям и по обилию рисунков (портретов, старинных карт и т. д.), но нередко также переходящем меру в своем стремлении умалить значение Колумба и набросить тень на его память. Напротив того, сочинение Фиске "Открытие Америки", тон которого по отношению к Колумбу может быть признан более объективным с исторической точки зрения, выказывает в изложении жизни этого знаменитого деятеля большее доверие к легенде, чем это могло бы быть оправдано исторической критикой. На более правильной точке зрения стоят, по-видимому, немецкие исследователи Руге, Гельцих, Рейн, Гюнтер и др., которые, пользуясь результатами новейшей критики и отвергая явно легендарное, сомнительное, тенденциозное и преувеличенное, отдают все-таки должное энергии, настойчивости, отважности, наблюдательности и другим положительным качествам великого адмирала, который первый твердо решился и осуществил то, что или считали невозможным, или, если и допускали, то не обладали решимостью выполнить, и который, несмотря на все его недостатки (объясняющиеся отчасти духом века), был все-таки замечательною и, несомненно, выдающейся исторической личностью.
   Как бы то ни было, при всей массе опубликованных документов и обширности литературы о Колумбе (Гаррис насчитывает до 600 сочинений, не считая тех, в которых о Колумбе говорится вскользь, кратко или мимоходом), все-таки в биографии этого известного деятеля остается многое неразъясненным и даже совершенно неизвестным. Так, например, не разъяснено в точности, где он родился. Целый ряд итальянских городов и местечек -- Генуя, Савона, Бисаньо, Терраросса, Кук- каро, Коголетто, Нерви, Финале, Милан, Пиаченца, Модена и др., даже французский город Кальви, в Корсике, --заявляли претензию, что Колумб родился в их стенах, но в большинстве случаев эти претензии, основанные на смутных преданиях, после разбора их специалистами, оказались не выдерживающими критики. Более сторонников приобрела себе Савона, но хотя и есть указания, что здесь жила семья Колумба в течение нескольких лет, однако уже много спустя после рождения Христофора. Сам Колумб всегда говорил и подтвердил это в своем завещании, что он уроженец Генуи, и то же повторяют ближайшие к нему биографы: Петр Мартир, Лас Касас,
   Бернальдес и др. Достоверно известно, на основании нотариальных генуэзских записей, что отец Христофора Коломбо, Домииико Коломбо, приобрел в этом городе себе дом, между 1448--1451 гг., а затем и другой и числился генуэзским гражданином и плательщиком податей в течение около 20 лет, примерно от 1449 до 1470 г.
   Таким образом, права Генуи не подлежали бы сомнению, если бы было усыновлено, что Хр. Колумб родился не ранее 1448--1451 гг., но, как мы увидим далее, наиболее вероятно, что он родился в 1446--1447 гг.9 А так как из некоторых актов видно, что Доминико Коломбо подписывался иногда как уроженец Террароссы (местечко к востоку от Генуи, в долине Fontana buona), то иные склонны допустить, что Христофор родился именно в этом местечке; другие же, имея в виду тот факт, что Доминико женился в 1445 г. на Сусанне Фонтанароза, за которой были даны в приданое дом и участок земли в Бисаньо (Bisagno, тоже к востоку от Генуи), и что Христофор был старшим их сыном, полагают, что всего вероятнее здесь, т.е. в Бисаньо, и родился последующий "герой католицизма". Во всяком случае, это было недалеко от Генуи, если не в самом этом городе, в котором, несомненно, жил Христофор Колумб в своем детстве и отрочестве и гражданином которого он числился и впоследствии (как значится из актов), в возрасте уже свыше 25 лет.
   Путем кропотливых разысканий в архивах маркизу Стальено удалось даже отыскать самый дом, принадлежавший Доминико Коломбо в Генуе, именно перед воротами Св. Андрея на Vico dritto de Pönticello, No 37.
   Дом этот был приобретен Генуэзским советом в 1887 г. за 31 500 лир в собственность города. На нем прибита доска с такою надписью:

Nulla domus titulo dignior
heic.
Paternis in aedibus
Christophorus Columbus
pueritiam primamque iuventutem transegit.

   (Никакой дом не достойнее имени сего. Здесь в родительском жилище Христофор Колумб провел свое детство и первую юность).
   Разногласие усиливается относительно года рождения знаменитого морехода, определявшегося разными авторами в довольно широких пределах между 1430--1456 гг., т.е. в промежутке из 26 лет. Наваррет, А. Гумбольдт, Ирвинг, Розелли де Лорг и другие считали наиболее вероятными 1435--1437 гг., главным образом на основании утверждения Бернальдеса, что Колумб умер приблизительно 70 лет. Но известный немецкий географ О. Пешель принимал, что Колумб должен был родиться в 1455--1456 гг., так как в одном из своих писем (от 7 июля 1503 г.) он заявляет, что ему было 28 лет, когда он поступил на испанскую службу в 1484 г. С этим, однако, не согласно большинство исследователей ввиду разных других соображений, в том числе и утверждения самого Колумба в одном из писем от 1501 г., что он уже 40 лет как плавает в море, т.е., следовательно, с 1460 г., а так как в "Истории" его сына Фернандо говорится, что адмирал стал моряком в возрасте 14 лет, то отсюда следует, что он должен был родиться в 1446 г.
   Это подтверждается и нотариальными актами Савоны, в которой 7 августа 1473 г. Хр. Колумб и его брат Джованни давали показания перед судом в качестве свидетелей по одному делу, следовательно, должны были иметь тогда, по генуэзским законам, не менее 25 лет, и Христофор, как старший, не менее 26 лет, т.е. должен был родиться не позже 1447 года. Но при другом свидетельском показании, 25 мая 1471 г., в котором участвовала семья Колумба, Христофора еще не было, из чего можно заключить, что ему тогда еще не было 25 лет и, следовательно, он должен был родиться после 25 мая 1446 г. А так как подпись его встречается снова в качестве свидетеля на одном завещании от 20 марта 1472 г., то, следовательно, он не мог родиться позже 20 марта 1447 г. Из всего этого можно заключить, что Колумб родился между 25 мая 1446 года и 20 марта 1447 года и что эта дата во всяком случае должна считаться наиболее близкой к истине.
   Род и происхождение Колумба установлены теперь с достаточной вероятностью, хотя и в этом отношении есть некоторые сомнения. Сам адмирал и его сын Фернандо упоминают о происхождении из "благородной семьи", в числе предков которой было будто бы несколько адмиралов, но это показание ничем не подтверждается и, по-видимому, было вызвано лишь суетным тщеславием, желанием облагородить свое происхождение. Слух о происхождении Колумба из низшего сословия существовал, по-видимому, с давних пор и приводится уже в первой биографии Джустиниани; появление "Истории" Фернандо, как рассказывается в ее предисловии, и вызвано было распространением такого слуха, который признается в ней ложным. Другие идентифицировали род адмирала с корсарами Коломбо из Пеголетто, но это утверждение тоже основано на весьма шатких доводах, тем более что фамилия Коломбо была довольно распространена в Италии.
   В позднейшее время на основании нотариальных генуэзских записей и других документов дознано, что отец Колумба, Доминико, был ткач-суконщик, равно как и мать его была дочь ткача; по переселению (неизвестно зачем) в Савону Доминико Коломбо продолжал заниматься ремеслом ткача, но вместе с тем держал одно время и кабачок (остерию), судя по тому, что в судебных актах того времени он именуется "Textor panorum et tabernarius" {"Ткач пряжи и кабатчик". -- Ред.}. Сам Христофор отмечается в актах, именно в одном документе 1473 г., как "ткач из Генуи" (lanerio de Genua).
   К этому времени Доминико вынужден был продать свои дома в Генуе, не выплативши притом еще денег за покупку одного из них, вследствие чего возник процесс, не закончившийся еще и ко времени его смерти. Около 1484 г. Доминико вернулся на жительство в Геную и прожил здесь, по-видимому, еще лет 10; он упоминается в одном документе 1491 г. как "ткач" и "гражданин Генуи" ("textor panorum lane" и "cittadino di Genova" {"Ткач шерстяной пряжи" и "гражданин Генуи" -- Ред.}) и в качестве свидетеля одного завещания, от 30 сентября 1494 г., как "бывший ткач сукон" ("olim textor panorum lane"). Ему было тогда около 75 лет, и вскоре после того он, по-видимому, умер, как кажется -- в бедности и в долгах. Жена его, Сусанна, умерла раньше, около 1484 г., второй сын, Джованни, также уже не был в живых к этому времени, старший сын, Христофор, и третий, Бартоломе, отправились еще ранее в Португалию; дочь Бианкетта, была выдана замуж за одного торговца сыром и умерла прежде отца; наконец, младший сын, Джакомо, отданный в обучение к приятелю-ткачу, сделался потом патером и после открытия Америки последовал тоже за своими братьями в Испанию, где стал потом известным под именем Диего Колон.
   Таким образом, престарелый Доминико остался под конец своей жизни совершенно одиноким, хотя, может быть, ему и пришлось еще услыхать об открытии своего старшего сына, письмо которого, в латинском переводе, уже появилось в это время в Италии. Здесь кстати прибавить, что Доминико имел еще брата. Антонио, у которого было трое сыновей: Джованни, Маттео, Амигетто; эти двоюродные братья Христофора, тоже ткачи, после того как разнеслась весть о счастливой судьбе их кузена, ставшего испанским адмиралом, заключили между собой, 11 октября 1496 г., контракт (сохранившийся в генуэзских архивах), по которому каждый обязывался покрыть треть расходов по поездке старшего из братьев в Испанию, для разыскания адмирала Хр. Колумба (ad inveniendum dominum Cristoforum Columbum admiratum régis Ispaniae {Для разыскания господина Христофора Колумба, адмирала испанского короля. -- Ред.}).
   Несмотря, по-видимому, на всю обстоятельность этих архивных данных, было высказано сомнение, те ли это Колумбы и не однофамильцы ли они, и почему Колумб и его сыновья упорно держались мнения о своем дворянском происхождении. Однако совпадение многих личных имен и дат слишком велико, чтобы объяснять такое совпадение одной случайностью, хотя известие, что Колумб с 14 лет уже был моряком, не совсем вяжется с показанием нотариальных записей, что он еще 25 лет от роду был ткачом.
   Как провел Хр. Колумб свое детство, где учился, будучи отроком, и что делал юношей и взрослым, до 30-летнего возраста, остается, можно сказать, совершенно неизвестным. По словам "Истории", приписываемой его сыну Фернандо, Колумб получил образование в Павианском университете, где изучал космографию, астрологию и геометрию; Лас Касас выражается скромнее, говоря, что Колумб ознакомился в Павии с начатками наук, с грамматикой и латынью. Но в архивах Павианского университета не сохранилось никаких следов пребывания там Колумба, да оно и не вяжется с утверждением адмирала, что он стал моряком с 14-летнего возраста (равно как и с фактом, что он оставался ткачом до 25-летнего возраста). По другим [сведениям], Хр. Колумб получил образование в Пизе, где изучал и морские науки, но это не подтверждается никакими документами или сколько-нибудь убедительными свидетельствами.
   Сам Колумб выразился о себе, в одном письме от 1500 г.: "хотя я мало что знаю" (bien que yo sepa poco)... Тем не менее, он все-таки читал и писал по-латыни, был знаком с геометрией, астрономией, географией того времени, обладал искусством чертить карты, был недурной каллиграф и умел набрасывать эскизы и чертежи. Овьедо называет его "хорошим знатоком латыни" и "весьма ученым космографом"; очевидно, что он должен был получить известное образование, но где -- это остается неразъясненным. В значительной степени он мог быть обязан, однако, самому себе и своим знакомствам с разными учеными лицами.
   В другом своем письме от 1501 г. к испанскому королю он выражается уже гораздо менее скромно о своих познаниях: "Вот уже сорок лет, как я плаваю по морю. Я имел сношения за это время с учеными, духовными, светскими, латинистами, греками, евреями, маврами и представителями всех религий. Я обладаю сведениями в морской науке, астрологии и геометрии и умею чертить карты Земли, обозначая в надлежащих местах, города, реки и горы; я занимался изучением космографических книг, также исторических и философских и чувствую себя особенно призванным -- открыть Индию". Но такое сношение с учеными и вообще достижение известного образования было трудно совместимо с ремеслом ткача или матроса...
   Неизвестно также, где именно плавал Колумб в течение своей долгой карьеры моряка. Есть известие, что, будучи 24 лет, в 1470 г., он возил по Средиземному морю вино и что в 1474 г. он был на острове Хиосе, принадлежавшем тогда Генуе, вероятно тоже за вином. На знакомство с Хиосом намекает одно письмо от 1493 г., в котором одна вест-индская смола приравнивается к хиосской. В другом письме, от 1495 г., Колумб рассказывает об одном эпизоде своей жизни, когда он, находясь у острова Сан-Пьетро, близ Сардинии, получил поручение от короля Ренэ захватить находившуюся перед Тунисом галеру, и как он, выйдя под парусами вечером, к восходу солнца уже обогнул Карфагенский мыс, причем обманул своих матросов, переставив стрелку компаса и показывая вид, что идет на север. Рассказ этот признается многими исследователями, на основании хронологических и других соображений, весьма невероятным как по отношению к королю Ренэ, так и по отношению к Колумбу, бывшему тогда юношей-ткачом, а равно и с мореходной точки зрения, ввиду невозможности произвести с успехом указанный обман и сделать в одну ночь такой быстрый переход. Некоторые исследователи считают даже наиболее вероятным, что Колумб стал моряком лишь по достижении совершеннолетия.
   Впоследствии, пересилившись в Лиссабон, вслед за своим братом Бартоломе, Колумб стал плавать в Атлантическом океане и, как он сам говорит, доходил на север до Англии и на юг до Гвинеи. "История" Фернандо и Лас Касас прибавляют еще, со слов будто бы самого Колумба, что в 1477 г. в феврале месяце он заходил на 5о широты севернее острова Тиле (Туле -- Исландия), причем море было незамерзшее, хотя прилив был очень значительный. Это показание Колумба, которому верит и Фиске, представляется, после тщательного разбора его специалистами, весьма сомнительным, равно как и легенда о том, каким образом Колумб попал в Португалию. Легенда говорит именно, что Колумб находился в это время на службе одного отважного генуэзского корсара, по имени тоже Коломбо, с прозванием Iunior {Младший. -- Ред.}; этот корсар, узнав, что из Фландрии идут четыре венецианские галеры, решился напасть на них со своей эскадрой у берегов Португалии, между Лиссабоном и мысом Сан-Винсент. Но галеры держались дружно и выказали отчаянное сопротивление, вследствие чего несколько судов было объято пламенем и экипаж их должен был искать спасения в море. На одном из этих судов находился и Хр. Колумб, но ему удалось спастись благодаря захваченному им с собою рулю, на котором он мог по временам отдыхать и при помощи которого мог, наконец, достигнуть находившегося в двух милях берега. Лас Касас подтверждает справедливость этого рассказа тем, что у берегов Испании действительно было нападение корсаров на венецианские суда, часть экипажа которых нашла убежище в Португалии, где им была оказана надлежащая помощь, что и вызвало потом со стороны Венецианской республики особое посольство к португальскому королю с изъявлением благодарности за оказанное участие. Но это посольство состоялось в действительности лишь в 1486 г., а самое морское сражение, по данным венецианского архива, 22 августа 1485 г., т.е. в то время, когда Колумб был уже давно женат и даже вынужден был оставить Португалию и отправиться в Испанию.
   Для чего, собственно, Колумб переселился в Португалию, куда он прибыл, как думают, около 1473--1474 гг., и чем занимался здесь в течение около 10 лет, -- тоже в подробностях неизвестно; по-видимому, он продолжал здесь свою профессию моряка и, вместе со своим братом Бартоломе, занимался черчением карт, на которые был в это время постоянный спрос со стороны лиссабонских моряков.
   В Португалии Колумб женился, но где именно и когда, остается неизвестным; о жене своей он упоминает в сохранившихся письмах только два раза, не называя ее по имени. В "Истории" Фернандо о ней говорится как о дочери Бартоломе Перестреллу, и только в завещании старшего сына Колумба, Диего, 1509 г. она называется доньей Филиппой Моньис или (в другом месте) Муньис. Архивные разыскания указали на существование трех Бартоломе Перестреллу в Португалии в XV в., родоначальник коих переселился из Италии в XIV в., и неизвестно в точности, который из числа первых двух из них был женат на Изабелле Моньис и имел дочь Филиппу. Принимают обыкновенно, что отец жены Колумба был губернатором Порту-Санто (близ Мадейры), что дочь Филиппу имел он от второго брака с Изабеллой Моньис и что ко времени прибытия Колумба в Португалию его уже не было в живых; другие считают более вероятным, что Филиппа была дочь Изабеллы Моньис от первого брака, отчего она и носила фамилию матери.
   Существует рассказ, что Колумб познакомился со своей невестой в монастыре, где она воспитывалась по обычаю того времени и куда богомольный Колумб ходил к обедне; что красивая и статная фигура усердно молящегося белокурого итальянца с светлыми проницательными глазами произвела сильное впечатление на молодую девушку, которая со своей стороны пленила своею красотою и скромностью молодого моряка. Женившись, Колумб жил некоторое время в доме тещи в Лиссабоне, а по другим известиям -- также в Порту-Санто, где у Филиппы было небольшое имение и где ее брат (или муж ее сестры) был в это время губернатором. Предполагают, что, породнившись с фамилией Перестреллу, Колумб получил возможность ознакомиться с бумагами и картами своего тестя, которые и навели его впервые на мысль о возможности западного морского пути в Индию. По мнению других, однако, первая мысль о западном пути явилась у Колумба, вероятно, еще в Италии благодаря знакомству с космографиями, путешествием Марко Поло, картами и т.д. и что, может быть, он приехал и в Лиссабон в надежде получить в этом городе, бывшем тогда центром отдаленных морских предприятий, новые сведения по интересовавшему его вопросу, а при случае и возможность осуществления своей мечты о плавании на запад {Markham (Proceed, of the R. Geogr. Soc., L., 1892, Sept.) замечает, что в Генуе были в то время замечательные картографы (Benincasa, Pareto); из Генуи же были родом Паганьи, служившие в ряду нескольких поколений португальскими адмиралами.}.
   Как бы то ни было, несомненно, что в Португалии Колумб приобрел твердое убеждение в исполнимости своего плана, который он и поставил затем главной задачей своей жизни. Окончательно повлияло на его решимость, по-видимому, письмо Паоло Тосканелли, знаменитого флорентийского ученого, космографа и врача. Неизвестно, каким путем Колумб узнал о письме, посланном этим ученым, с приложением карты, своему другу, лиссабонскому канонику Фери. Мартинесу, который, по повелению португальского короля, обращался к Тосканелли с просьбой сообщить известные ему сведения о кратчайшем морском пути в "страну пряностей". Горя, по-видимому, нетерпением разъяснить занимавший его вопрос, Колумб обратился сам с письмом к Тосканелли, через посредство одного, жившего тогда в Лиссабоне флорентийского купца и получил любезный ответ с приложением копии с письма к Мартинесу и морскую карту, подобную посланной тому. Колумб отвечал на это письмо сообщением, что он желает сам отправиться по указанному пути и просил еще некоторых разъяснений, которые Тосканелли и доставил, основываясь главным образом на Марко Поло и на новых сведениях, полученных от Николо да Конти, причем вполне одобрил его план, не только как возможный, но и как несомненно верный, исполнение коего обещает великую славу и неисчислимые выгоды.
   Есть известие, что Колумб имел впоследствии, во время своих плаваний, постоянно при себе карту Тосканелли, но любопытно, что в предложении, с которым он обратился к португальскому королю и в котором приводил разные аргументы в пользу осуществимости западного] пути, он не обмолвился ни разу о письме и карте итальянского ученого. По-видимому, ссылка на эти материалы, доставленные Тосканелли, была неудобна, так как могла повести к следствию о том, каким путем Колумб мог узнать об этом письме и воспользоваться им. Известно, что португальское и испанское правительства смотрели в те времена на подобные сведения как на государственные тайны,
   Тосканелли был в это время уже очень старым человеком, около 77 лет; он умер, не дождавшись осуществления рекомендуемого им плана, т.е. ранее 1492 г. Письмо к Колумбу было послано им, судя по некоторым указаниям в тексте, не ранее 1479 г., тогда как письмо к Мартинесу помечено 25 июня 1474 [г.]. Ни одно из этих писем в подлиннике не сохранилось, равно как и ни один экземпляр карты; точно так же неизвестны и письма Колумба к Тосканелли. Есть основания думать, что Тосканелли писал по-латыни и обращался к Колумбу как к португальцу, называя его Cristobal Columbo. Письма его (два к Колумбу и копия письма к Мартинесу) имеются в трех копиях: на испанском языке в истории Лас Касаса (который говорит, что имел в своих руках подлинный текст и карту), на итальянском языке в "Истории" Фернандо и на латинском -- в копии, по-видимому с описками, рукою Бартоломе Колумба на чистом начальном листе в книге "Historia rerum ubique gestarum" {"История повсеместных подвигов". -- Ред.} Энея Сильвия (папы Пия II), 1477 г., сохранившейся в Колумбовой библиотеке, в Севилье. Что касается карты, то есть многие основания думать, что она послужила оригиналом для океанической стороны глобуса Мартина Бехайма (Behaim), исполненного этим немецким ученым, рыцарем и моряком, находившимся на португальской службе, в 1492 г. для своего родного города Нюрнберга, где глобус этот сохраняется и в настоящее время. Бехайм, изобретатель улучшенной астролябии того времени, принимал участие в португальских экспедициях к берегам Африки и занимал такое положение в Лиссабоне, что, по всей вероятности, ему были доступны все правительственные географические материалы; есть известие, хотя и не вполне достоверное, что он был знаком с Колумбом, который мог воспользоваться и его указаниями.
   Фернандо в своей "Истории" подразделяет причины, убедившие его отца в возможности западного пути в Индию, на три группы: 1) естественные (шарообразность Земли, принимавшаяся тогда меньшая величина моря сравнительно с пространством суши и др.); 2) авторитет писателей, как древних -- Птолемея, Аристотеля, Сенеки, Плиния, у которых есть как бы намеки на существование стран за морем на западе, так и ближайших или современных -- Пьера д'Айи, Марко Поло, Мандевиля10, Тосканелли; 3) рассказы моряков о виденных ими будто бы на западе землях, о приносимых иногда оттуда течением стволов неизвестных деревьев, особых лодках, сколоченных без гвоздей, даже трупах особой породы людей. Имеются убедительные доказательства, что Колумб внимательно изучал "Imago Mundi" д'Айи, читал Марко Поло и Мандевиля, придавал большое значение одному месту у Сенеки, некоторым пророчествам Исайи и т.д. Существует еще легенда, что Колумб приютил раз у себя одного лоцмана, спасшегося после долгих блужданий по морю, во время которых большая часть бывших с ним на корабле умерла от изнурения и голода, и что этот моряк, скоро также умерший, передал Колумбу собранные им сведения и карту островов, виденных им далеко на западе. Легенда эта, португальского происхождения, была признана другими за сказку, придуманную для уменьшения славы Колумба и для доказательства того, что он лишь воспользовался сведениями португальских моряков.
   Как бы то ни было, обдумав свой план, Колумб обратился с ним к португальскому королю Иоаньо II (Жуану II), который будто бы отнесся к нему довольно холодно и поручил рассмотрение его сперва двум своим придворным врачам, Родриго и Иосифу, вместе с епископом Касадилья, а затем королевскому совету. Оба эти собрания высказались против плана или, точнее, настаивали на необходимости продолжать лучше начатые уже исследования вдоль западных берегов Африки, чем пускаться на неизвестный запад, тем более что это повело бы к дроблению сил и к лишним расходам. Доводы эти, обсуждая их хладнокровно, нельзя не признать довольно основательными, так как данные, на которые ссылался Колумб, не могли, во всяком случае, считаться бесспорными, особенно что касается до величины расстояния, отделявшего "страны пряностей и ароматов" от Европы, а в этом расстоянии и заключался существенный вопрос. Кроме того, по словам португальского историка Барроса, восторженность Колумба и его уверенность, что он откроет новые страны с неисчерпаемыми "богатствами", показались некоторым подозрительными и привели к заключению, что Колумб -- не более как пустой хвастун и болтун.
   Впоследствии, обращаясь к испанскому королю, Колумб писал, что он в течение 14 лет напрасно настаивал на своем плане перед королем Португалии, "которому бог закрыл глаза и уши"; эта цифра "14" приводила в затруднение всех исследователей, потому что, по всем данным, все пребывание Колумба в Португалии продолжалось около 10 лет, а выступил он со своим предложением не ранее 1481 г., когда взошел на престол Жуан II; Руге допускает здесь даже возможность ошибки (или описки) -- вместо "14 месяцев". С другой стороны, по словам португальских историков, король, несмотря на отзывы своих советников, был не прочь принять предложение Колумба и предоставить ему три каравеллы (судна), но Колумб предъявил такие "дерзкие и высокомерные условия", принять которые король был решительно не в состоянии. Условия эти были те же, что и предложенные им после испанскому правительству, т.е. возведение в дворянство, наследственный титул великого адмирала моря и вице-короля имеющих быть открытыми стран, пожизненное исправление этой должности, 1/10 всех доходов с новых областей и пр.
   В "Истории" Фернандо рассказывается, что, отклонив предложение Колумба, португальский король, по совету Касадильи, решился на недостойное коварство и тайно отправил один корабль на запад, по пути, указанному Колумбом, но что этот корабль, проплавав долгое время в открытом море, вернулся ни с чем. Прибавляется, что возвратившиеся моряки стали издеваться над Колумбом и тем раскрыли перед ним коварную проделку, что и побудило Колумба покинуть Португалию и искать новых путей для осуществления своего плана. Этот рассказ повторяется Лас Касасом и Геррерой, но неизвестен португальским историкам и не подтверждается никакими архивными данными; по-видимому, если бы рассказанная проделка была фактом, Колумб воспользовался бы ею в своих целях при переговорах с испанским правительством, но этого также нельзя констатировать. Гаррис, Уинсор и другие признают рассказ этот сомнительным и невероятным.
   Полагают, что Колумб покинул Португалию в конце 1484 г., хотя точных сведений не имеется. Вообще, как замечает Гаррис, мы не можем отметить точной датой ни одного события в жизни Колумба, начиная с 7 августа 1473 г. (и то, если считать несомненным, что "ткач из Генуи" Хр. Коломбо -- был тем же лицом, что и позднейший адмирал) и по 4 мая 1487 г., под каковым числом в расходной книге испанского королевского казначея записано: "выдано сего дня 3000 мараведи Кристобалю Коломо, иностранцу". Положительно известно, что Колумб выехал из Португалии со своим старшим сыном Диего, бывшим тогда "малюткой" (полагают, 4--6 лет), но что сталось с его женой и другими детьми, остается неизвестным11. По словам "Истории", жены Колумба уже не было в это время в живых, но в архиве герцога Верагуа сохранилось одно письмо Колумба от 1500 г., адресованное к донье Хуане де ла Торрес, няне инфанта Хуана, в котором Колумб жалуется, что он оставил в Португалии жену и детей, чтобы служить "католическим государям". В завещании же своем Колумб приказывает своему сыну Диего заказывать поминальные обедни о спасении души его, его родителей и его жены.
   Таким образом, есть все основания думать, что, взяв своего старшего сына, Колумб покинул свою жену и остальных детей и не видал их уже более и что ко времени его смерти их уже никого не было в живых. Не подлежит, по-видимому, также сомнению, что Колумб скрылся из Португалии тайно, избегая какого-то -- судебного преследования. В этом убеждает сохранившийся королевский рескрипт (короля Жуана II) от 20 марта 1488 г., в котором король, в ответ на просьбу Колумба о свободном пропуске, отвечал "своему особенному другу в Севилье": "И так как Вы, по известным вещам, в которых Вы замешаны, находитесь под преследованием наших властей, то даем Вам этим нашим письмом свободу для приезда, пребывания и отъезда и удостоверяем, что Вы не будете взяты, арестованы, обвинены, потребованы на суд или допрашиваемы, по какому бы то ни было делу, гражданскому или уголовному, или какому-либо другому". Из этого разрешения не видно, в чем обвинялся Колумб, но несомненно, что он был в чем-то замешан. Одни полагают, что ему грозило преследование за долги, другие -- что он подозревался в присвоении государственной тайны, но положительного ничего не известно; как бы то ни было, видно, что португальский король отнесся к его просьбе весьма благосклонно, вероятно в надежде отвлечь его от сношений с испанским правительством и привлечь снова к себе. Есть известие, что Колумб воспользовался данным ему разрешением и побывал в Лиссабоне полгода спустя, но зачем -- остается неразъясненным.
   Пребывание Колумба в Испании также не выяснено в подробностях. В "Истории" Фернандо рассказывается, что Колумб явился в конце 1484 г. усталым странником-пешеходом вместе со своим малюткой перед воротами францисканского монастыря della Rabida близ Палоса и просил привратника о воде и хлебе для подкрепления сил. Шел же он сюда будто бы для того, чтобы разыскать в соседнем городке Уэльве сестру своей жены, Виоланте Моньис, бывшую замужем за жителем этого города, неким Мулиарте, и оставить ей на попечение малютку-сына. Случайно странника увидал находившийся в это время у ворот брат (монах) Хуан Перес, служивший ранее в королевском казначействе и бывший духовником Изабеллы; он обратил внимание на благородный, интеллигентный вид странника и иностранный акцент его речи, разговорился с ним и пригласил его отдохнуть в монастыре, а затем, узнав об его намерениях, дал ему рекомендательное письмо к духовнику королевы Та-- лавера. Другие исследователи относят этот факт к следующему, 1485 г., а Гаррис полагает, что он относится к еще более позднему времени, именно к 1491 г., когда Колумб явился сюда из Севильи, потеряв всякую надежду на принятие его предложения Фердинандом и Изабеллой.
   Мнение Гарриса основывается на свидетельствах двух лиц, дававших показания более 20 лет спустя, вследствие процесса, возникшего между сыном Колумба Диего Колоном и испанской короной о разных обстоятельствах, касавшихся жизни адмирала, его отправления из Палоса и возвращения обратно. Врач Гарсия Гернандес показал, что "ему известно, что Хр. Колон, вместе со своим сыном Диего, ныне адмиралом, явился в монастырь Рабиды пешком. Никто тогда не знал адмирала. Он просил привратника о хлебе и воде для своего сына... и говорил, что он явился от двора их величеств". Затем Гарсия рассказал, как Колумб заинтересовал своим планом Хуана Переса и как этот настоятель решился обратиться с ходатайством за него к королеве. Другой свидетель, Родригес Кабесудо, показал, что 22 года тому назад он видел старого адмирала в соседнем с Палосом местечке Могере вместе с францисканским монахом и слышал, как они говорили о путешествии для открытия Индии. Адмирал нанял у него мула для того, чтобы монах мог отправиться ко двору.
   Кабесудо прибавил, что ему известно, что адмирал в 1492 г. отправился из Палоса для открытия Индии, что он ее открыл и вернулся обратно в Палое. Уезжая, он оставил ему и монаху Мартину Санчезу своего сына Диего. Последнее утверждение невероятно потому, что Диего был в это время уже пажем при инфанте дон Хуане. Рейн полагает, что оба эти свидетеля, дававшие показания много лет спустя после рассказываемых событий, спутали их, и считает вероятным, что Колумб был два раза в монастыре Рабиды, в первый раз -- когда он только что явился в Испанию, и во второй -- когда он намеревался ее покинуть. В пользу этого говорит то обстоятельство, что если Колумб направлялся в Палое или Уэльву из Севильи, то ему не было надобности заходить в монастырь Рабиды, находившийся в стороне; наоборот, это было неизбежным, если он, как предполагает Рейн, высадился со своим сыном в Сан-Лукаре (при устье Гвадалквивира), с которым, как с гаванью Севильи, было постоянное морское сообщение (тогда как его не могло быть с маленькими рыбацкими местечками Палосом и Уэльвой); из Сан-Лукара приходилось идти в Уэльву по песчаному, почти незаселенному берегу, на протяжении около 60 верст, и не мудрено, что Колумб и его сын крайне утомились на этом пути и вынуждены были просить убежища в монастыре. Кроме того, в одном последующем письме к испанским государям с Испаньолы, Колумб выразился так: "Вашим величествам известно, что я упорно преследовал мой план в течение семи лет. Тогда не было лоцмана, матроса, философа или ученого, который бы не признавал мои проекты ложными. Никто мне и не содействовал в их пользу за исключением брата Антонио де Маркена. Только этот один, Антонио де Маркена, не считал меня смешным". Этого Антонио де Маркена биографы Колумба отождествляют обыкновенно с приором (или настоятелем) Хуаном Пересом, но, по мнению Рейна, это неверно: Хуан Перес был известен современникам только под этим именем, без прозвища Маркена, с другой стороны, Колумб упоминает о своем друге как о брате "Маркена" без прибавления "Хуан Перес" и не называя его приором; по-видимому, Маркена был одним из монахов в монастыре Рабиды, который, занимаясь космографией и астрологией, мог скорее других заинтересоваться планом Колумба и убедиться в его основательности. Он, вероятно, повлиял и на Хуана Переса и вообще проложил Колумбу первую дорогу в Испании. Впоследствии он упоминается в числе участников второй экспедиции Колумба. Можно, однако, привести ряд доводов и в пользу того, что Хуан Перес и А. де Маркена были -- одно и то же лицо...
   Из монастыря Колумб отправился в Кордову с рекомендательным письмом от Хуана Переса к духовнику королевы, Г. де Талавера, который, однако, признал план Колумба неразумным и нашел невозможным представить его государям. Колумб, однако, продолжал оставаться в Кордове, и ему удалось приобрести здесь нескольких друзей и заинтересовать своими планами влиятельного испанского прелата, кардинала архиепископа Толедского, де Мендосу, который устроил ему, наконец, аудиенцию у королевы. С этого времени началась, по-видимому, выдача Колумбу от времени до времени небольших денежных пособий из королевской казны. План Колумба был представлен на обсуждение особой комиссии (Junta) в Саламанке; Ирвинг, основываясь на одном испанском писателе начала XVII в., Рамесале, первый пустил в обращение рассказ, что эта юнта состояла из ученых и профессоров Саламанкского университета; отсюда этот эпизод перешел и в другие биографии, и на одном из барельефов памятника Колумба в Генуе представлено, как знаменитый генуэзец отстаивает безуспешно свои проект перед Саламанкской юнтой.
   Однако Лас Касас упоминает о разборе проекта только "несколькими лицами, находившимися при дворе", что отчасти подтверждает и запись министра (или члена совета) Родригеса де Мальдонадо, который пишет, что план Колумба обсуждался в присутствии приора Прадо, впоследствии архиепископа Гранадского (Талаверы) и многих ученых и моряков, и "мы все пришли к заключению, что изложенное им не может быть истинным. Несмотря на это мнение большинства, он упорно стоял на своем плане предпринять задуманное им путешествие". Слово "большинства" показывает как будто, что были и такие лица, которые склонялись на сторону Колумба, и действительно есть известие, что с его взглядами согласился доминиканец Диего Деса, приор монастыря Св. Стефана и профессор богословия в Саламанкском университете, впоследствии архиепископ Севильский, наставник инфанта Хуана и великий инквизитор. Следует заметить, что в архивах Саламанкского университета не сохранилось никаких следов (протоколов, записей и др.) относительно бывшего будто бы в его стенах совещания.
   Семь лет пришлось прожить Колумбу в Испании, в переездах, жжениях, напрасных хлопотах, прежде нежели ему удалось осуществление его плана. Материальное положение его в это время было, по-видимому, неблестяще; есть известие, что он занимался по-прежнему черчением карт и продажей книг, но едва ли в то время в Испании на этот товар был спрос. Нередко приходилось испрашивать подачки от двора (из расходной книги Кастильского казначейства видно, что К. Коломо были выданы пособия 5 мая, 3 июля, 27 августа и 15 октября 1487 [г].) или пользоваться гостеприимством испанских грандов: в 1490--1491 гг. он жил в замке герцога Мединасели. Мало-помалу, однако, Колумб приобретал себе более и более сторонников; покровителями его стали, кроме герцога Мединасели {который испрашивал даже, впрочем безуспешно, разрешения у королевы снарядить на свой счет несколько судов для Колумба), еще герцог Медина Сидония, министр или контролер финансов Кастилии Алонсо де Квинтанилла, камергер короля Фердинанда Кабреро, казначей Луис де Сантанхель, наконец сама королева Изабелла.
   Все это доказывает, что Колумб был незаурядною личностью, что, несмотря на свое положение бедного иностранца, он в состоянии был производить сильное впечатление на выдающихся людей своего времени и покорять их силою своего убеждения и своих аргументов. Долгая неподатливость испанского правительства легко объясняется многими причинами, и прежде всего -- новизною и грандиозностью проекта, тем более что тогда Испания [не] была еще морской державой и имела еще мало колоний (только на северном берегу Африки и на Канарских островах) и что космографические сведения были весьма мало распространены в ней, даже среди наиболее образованного класса; затем -- трудным положением государства (Кастилии и Арагонии), занятого в это время продолжительной борьбой с маврами, а в 1489 г. пострадавшего еще от наводнения и голода и истощенного вследствие этого в средствах.
   Морские предприятия не были в это время так понятны для испанцев, как для португальцев, и Руге, по-видимому, прав, доказывая, что Колумб, настаивавший перед португальским правительством главным образом на выгодности своего проекта, в Испании стал основываться по преимуществу на религиозных мотивах, вследствие чего и приобрел, наконец, себе сочувствие и покровительство со стороны духовенства. "Я явился к вашему величеству, -- писал впоследствии Колумб королю,-- как посланник святой Троицы к могущественнейшему христианскому государю для содействия к распространению святой христианской веры; ибо воистину бог говорит ясно об этих заморских странах устами пророка Исайи во многих местах Св. Писания, когда он заявляет, что из Испании должно распространиться его святое имя" (места, на которые ссылается Колумб: Исайя, 24, 16. "С концов мира слышим мы песнопения", и Исайя, 65, 17. "Я создам новое небо и новую землю"; "концы мира" Колумб видит в Испании). Впрочем, доискиваясь осуществления своих планов в Испании, Колумб не упускал, по-видимому, случаев привлечь к своему проекту и правительства других стран.
   Есть предание, что он обращался к Генуэзской республике и Венецианской синьории, но это не подтверждается никакими архивными документами; более вероятно, хотя также не вполне доказано, что он старался привлечь в пользу своего проекта английского короля Генриха VII и, через посредство герцогини де Бурбон, французского короля Карла VIII. Посредником его в этих сношениях был его брат Бартоломе, а по другим сведениям -- младший брат Диего (тогда как вообще принимают, что этот Диего Колон прибыл в Испанию уже после возвращения Христофора из его первой экспедиции). Никаких документов, однако, об этих сношениях не сохранилось, равно как и писем к Хр. Колумбу его братьев. Из письма герцога Мединасели к великому кардиналу Испании, де Мендосе, от 19 марта 1493 г. видно только, что Колумб имел намерение отправиться во Францию с ходатайством к ее королю о снаряжении экспедиции для открытия Индии, что, по словам герцога, Колумб и исполнил бы, если бы не был задержан гостеприимством его, герцога.
   Что касается Бартоломе Колумба, то следует прибавить, что он до 1488 г. оставался в Португалии и, по-видимому, принимал участие в экспедиции Бартоломеу Диаша к мысу Доброй Надежды (с августа 1486 по декабрь 1487 г.12). Мы говорим "по-видимому", потому что единственное свидетельство заключается в заметке об этой экспедиции на экземпляре книги д'Айи "Imago Mundi", сохраняющемся в Колумбовой библиотеке в Севилье, -- заметке, в которой сказано: "во всем этом я принимал участие". Лас Касас видел эту заметку и говорит: "я знаю, что это написано Бартоломе, потому что у меня много его писем" и далее: "эти слова написаны рукою Бартоломе Колумба, которого я хорошо знал и после которого у меня сохранилось много карт и писем, трактующих об этих путешествиях".
   Любопытно, однако, что Варнхаген и д'Авезак считали эту заметку сделанною Хр. Колумбом, и то же утверждает Гаррис, видевший ее и признавший тождество ее почерка с почерком Христофора. Но участие Хр. Колумба в экспедиции Диаша опровергается записями расходной книги кастильского казначейства, доказывающими, что в 1487 г. Христофор был в Испании. Впрочем, в декабре 1487 г. Колумб мог быть в Лиссабоне и, следовательно, мог видеть возвращение Диаша; Ладза-- рони и полагает, что слова "во всем этом я принимал участие" относятся, собственно, не к экспедиции Диаша, а к ее приему по возвращении в Лиссабон. Гаррис утверждает, однако, что Колумб приехал в Португалию лишь в 1488 г. с целью привести в порядок дела по имуществу своей умершей жены, -- по другим же [источникам] и для того, чтобы повидаться с Бартоломе и отправить его для исканий в пользу своего проекта в Англию и Францию. Впоследствии, доказывая испанским монархам свою к ним преданность, Колумб похвалялся, что к нему обращались с предложениями короли Португалии, Англии и Франции и что у него есть тому доказательства (письма); но очевидно, что подобные письма могли быть только ответами на его предложения, да и то они весьма сомнительны; по крайней мере, они не сохранились ни в оригиналах, ни в копиях, и о них нет никакого свидетельства, помимо Колумбова.
   В 1487 г. в Кордове Колумб вступил в связь с Беатрисой Энрикес де Арана, молодой девицей благородного происхождения, но бедной и жившей со своим братом Педро де Арана (родителей ее уже не было в живых). Плодом этой связи был сын Диего {Здесь в оригинале ошибка -- незаконным сыном был не Диего, а Фернандо. -- Ред.}, родившийся 15 августа 1488 г. Некоторые католические писатели, стараясь выставить Колумба в возможно более выгодном свете, доказывали, что связь эта была освящена браком, но в пользу этого они не могли привести никаких доказательств, тогда как Дуро сопоставил ряд аргументов, доказывающих, по-видимому, убедительно, что Диего был незаконный сын Колумба. Во-первых, так называет его Лас Касас, который, несомненно, имел возможность, лучше чем кто-либо другой, знать истину, тем более что, по его словам, был хорошо знаком с Педро де Арана; во-вторых, в завещаниях Христофора и Диего Колона, где мать Фернандо упоминается четыре раза, к имени ее ни разу не прибавлен эпитет "доньи", что должно бы быть, если бы она была женою адмирала; в-третьих, в завещании Хр. Колумба есть такой параграф: "Говорю и приказываю моему сыну Диего, чтобы он заботился о Беатрисе Энрикес, матери моего сына Фернандо, чтобы он доставил ей возможность жить прилично как особе, которой я весьма многим обязан. Дело идет об облегчении моей совести, ибо это гнетет тяжко мою душу. Причину того неуместно объяснять здесь". Брат Беатрисы, Педро де Арана, командовал в третьей экспедиции Колумба одной каравеллой; полагают, что и Диего (Родриго) де Арана, оставленный Колумбом в первую его экспедицию комендантом в Испаньоле, был родственником (дядей) Беатрисы; отправляясь в третью экспедицию, Колумб приказал своему сыну Диего уплачивать Беатрисе ежегодно по 10 000 мараведи, но, по-видимому, после смерти отца Диего не всегда уплачивал аккуратно назначенную сумму, как то видно из его последнего завещания, в котором он приказал уплатить ее наследникам просроченные деньги.
   Осенью 1491 г., не добившись ничего от испанского двора, Колумб решился покинуть Испанию и появился в монастыре делла Рабида (в первый или второй раз -- не установлено положительно). Здесь в нем принял участие приор Хуан Перес, который пригласил также к совместной беседе врача Гарсию Гернандес и состоятельного моряка Мартина Алонсо Пинсона, которые все уверовали в план Колумба и пришли к убеждению, что следует употребить все усилия к тому, чтобы слава великого открытия не миновала Испании. Хуан Перес написал соответственное письмо к королеве и отправил его с лоцманом из Лепе, Себастьяном Родригесом (этим известием опровергается вышеприведенное показание Родригеса Кабесудо, что на нанятом у него Колумбом муле отправился ко двору францисканский монах). На этот раз Изабелла заявила себя более податливою и послала Колумбу небольшую сумму, чтобы он мог одеться прилично и явиться ко двору. В декабре 1491 г. Колумб явился в лагерь королевы в Санто-Фе и еще раз представил свой проект на обсуждение высших прелатов и государственных людей Испании. Теперь, может быть, именно вследствие религиозных аргументов, поддержанных Хуаном Пересом, дело Колумба приняло благоприятный оборот. На его стороне оказались не только архиепископ Мендоса, епископ Деса, Квинтанилла и Сантанхель, но и бывший его противник Талавера {Фиске замечает вполне основательно, что утверждение некоторых писателей, например Дрэпера, что Колумб, встретил ожесточенных противников своим планам со стороны испанского духовенства, не выдерживает критики. Сам Колумб подтвердил, что первый, кто стал разделять его планы и оказывать им содействие, был монах Антонио де Маркена. Затем ему сочувствовали Деса и Мендоса, за него хлопотали Хуан Перес, его поддержал, наконец, и Талавера. Кроме того, и Квинтанилла и Сантанхель были из духовного звания.}. Решено было только подождать взятия Гранады, которое и последовало 2 января 1492 г. Вскоре после того начались окончательные переговоры, которые, однако, снова были прерваны ввиду непомерных условий, поставленных Колумбом и которые он требовал внести в письменный контракт.
   Такое поведение Колумба возбуждало негодование многих исследователей, видевших в этом безрассудное упорство, "признак низкопробной натуры", "ненасытную алчность" и т. д.; напротив того, Лас Касас, Овьедо и другие хвалили его за такое "великое постоянство и возвышенность души". Подобные требования со стороны Колумба в его тогдашнем положении могут казаться действительно слишком смелыми и заносчивыми, но Фиске замечает, что назначение лиц, открывших новые страны, губернаторами в них с предоставлением им известной доли доходов не представляло в то время особой редкости в Португалии, например по отношению к Азорским островам, Гвинее и др. и к мореходам вроде Фернандо Гомеса или Гонсаго Каб-- раля. Другие выставляют на вид мечту, которую лелеял Колумб, -- отомстить туркам за свою родную Геную и освободить Иерусалим, для чего он имел в виду организовать войско из 4000 конных и 50 000 пеших рыцарей на средства, которые он рассчитывал получить из своих доходов в Индии. О таком походе он писал потом действительно к папе, а равно упомянул и в своем завещании, поручая осуществление этого плана сыну Диего, "когда то позволят получаемые им доходы". Ничего реального из этой мечты, впрочем, не вышло, равно как, по-видимому, и из торжественного обещания, данного им после третьей экспедиции родной Генуе, или, точнее, ее банку Св. Георгия, -- именно вносить ежегодно одну десятую часть доходов для уплаты податей за беднейших граждан этого города.
   После того как его условия были отвергнуты, Колумб заявил, что он покидает Испанию и отправляется во Францию. Он сел действительно на мула и выехал из Гранады. Но тогда к королеве немедленно отправился Сантанхель и стал убеждать ее не упускать представляющегося случая к открытию новых стран, обогащению казны и распространению христианства. Доводы Сантанхеля были поддержаны Квинтаниллой и подругой королевы, Беатрисой де Бобадилья, маркизой Мойя, бывшей, как говорят, горячей поклонницей Колумба. Они постарались возбудить ее патриотизм, королевскую гордость, религиозное рвение, и усилия их скоро увенчались успехом. Немедленно за Колумбом был послан курьер, который и догнал его на мосту Пинос, в двух лигах от Гранады. Руге полагает, что Колумб на этот раз так подготовил почву, что мог быть уверен, что на его условия согласятся; другими словами, Руге думает, что его отъезд был фиктивный, может быть, даже условленный со своими покровителями. Как бы то ни было, Колумб немедленно вернулся, и при дворе было приступлено к обсуждению условий экспедиции и снаряжения ее. Фердинанд Арагонский сначала был против, но потом склонился на доводы своего камергера Кабреро и на просьбы Изабеллы. 17 апреля 1492 г. в Санта-Фе, близ Гранады, монархи подписали договор, написанный тайным секретарем Хуаном де Колома, причем, по старинному испанскому обычаю, подписи государей заключались не в именах, а в выражениях: "Я король" и "Я королева" (Yo el Rey, Yo la Reina). По этому контракту Колумбу были предоставлены следующие права и привилегии:
   1. Он будет иметь пожизненно, а его наследники удерживать на вечные времена титул адмирала всех земель и островов, которые он откроет или приобретет в океане, с почестями и прерогативами, присвоенными великому адмиралу в его области.
   2. Он будет вице-королем и генерал-губернатором всех вышеупомянутых земель и материков с правом представлять трех кандидатов от каждого острова или провинции, один из которых и будет утверждаем правительством.
   3. Он имеет право оставлять за собой, за вычетом издержек, десятую часть всех жемчугов, драгоценных камней, золота, серебра, пряностей и всех других товаров и продуктов, будут ли они найдены, куплены, выменены или иным способом добыты в пределах его адмиральства.
   4. Он, или его наместник, будет единственным судьею во всех делах или спорах, возникающих по торговле между этими странами и Испанией, подобно тому, как адмирал Кастилии обладает такой же юрисдикцией в своей области.
   5. Он может внести теперь и уплачивать в последующее время одну восьмую часть расходов по снаряжению судов для этого предприятия и получает соответственно восьмую часть всех доходов.
   Заключение договора сопровождалось (30 апреля) утверждением Колумба в звании адмирала, причем он и его наследники были возведены в дворянское достоинство, с присвоением к их имени частицы "дон". С этого времени Колумб стал подписываться и сделался всем известным как Cristobal Colon, тогда как ранее его называли различно: "Colombo", "Colomo", "Colom"; он принял фамилию "Colon", производя ее от латинского "colonus", на том будто бы основании, как объясняет его сын, чтобы выделить свой род от других Колумбов и положить начало новой фамилии.
   Затем возник вопрос о средствах для экспедиции; вследствие войны кастильская казна опустела, и добыть необходимую сумму было нелегко. Лас Касас говорит, что королева решила заложить для этой цели свои бриллианты; по другому свидетельству, нужная сумма была предложена взаимообразно Сантанхелем; третьи соединяют эти два известия в одно, т. е. что королева отдала свои бриллианты Сантанхелю под обеспечение долга. Так как Сантанхель был казначеем церковных доходов в Арагонии, то некоторые полагают, что сумма была выдана, с согласия Фердинанда, из доходов этой страны. Но вернее думать, что Сантанхель дал их из собственных своих средств, и что экспедиция была снаряжена только за счет Кастилии. Это доказывается как тем, что подданные Фердинанда систематически устранялись впоследствии от участия в торговле с новооткрытыми странами, причем исключения допускались лишь в немногих случаях, в виде награды, и вообще признавалось, что испанские Индии принадлежат кастильской короне, так и тем, сочиненным впоследствии и начертанном на гробнице Ф. Колона, девизом, который гласит, что

A Castilla y à Leon Nuevo Mundo diö Colon,

   T. e. "Кастилии и Леону новый мир дал Колон", или

Por Castilla é por Leon Nuevo mundo hallo Colon,

   т. e. "Для Кастилии и Леона новый мир открыл Колон", причем упоминание исключительно о Кастилии и Леоне говорит также против участия в предприятии Арагонии.
   Во что обошлась первая экспедиция Колумба, точных сведений не имеется. Издержки королевы, через посредничество Сантанхеля, были вычислены в 1 140000 мараведи, но выражалось ли этой суммой все участие кастильской казны или это была только сумма, занятая у Сантанхеля, -- не выяснено. Известная доля -- по некоторым свидетельствам 500 000 мараведи -- была внесена Колумбом, а некоторая часть расходов была наложена за какую-то провинность на городок Палое, который должен был уплатить за наем двух судов на два месяца и жалованье матросам за четыре месяца, а также доставить на эти два судна нужное число команды. Чему равнялся тогдашний мараведи -- в точности не выяснено. Это была монета, заимствованная у мавров и стоимость которой в различные эпохи была неодинаковая. На основании исследований Гарриса, 1 140 000 мараведи во времена Колумба равнялись 336 300 нынешним франкам, т. е. 1 мараведи был равен 29 1/2 сантимам. Но по С. Руге, который наводил справки у директора Королевского мюнцкабинета13 в Дрездене, д-ра Эрбстейна, по испанскому закону 1497 г. мараведи составлял 1/34 реала, и стоимость его равнялась только 2,57 нынешнего пфеннига. С другой стороны, проф. Рейн, на основании справок у испанских нумизматов, принимает, что мараведи в конце XV в. равнялся 80 сантимам, или 64 нынешним пфеннигам, тогда как Ладзарони уменьшает стоимость мараведи опять до нескольких сантимов.
   Различие, как видно, весьма значительное: одна оценка превышает другую слишком в 25 раз. При этом является трудно объяснимым, откуда Колумб мог добыть деньги для покрытия своей доли, которые, однако, были им внесены, как то доказывается позднейшими правительственными документами. Испанский исследователь Дуро полагает, что деньги эти были доставлены Пинсоном, который вообще оказал большое содействие снаряжавшейся экспедиции. Итальянский же писатель Ладзарони высказывает предположение, что необходимую ему сумму Колумб получил от Беатрисы де Арана или от ее родни, причем он думает, что Беатриса была законной женой Колумба. Это последнее мнение Ладзарони основывает на невероятности внебрачного сожительства со стороны глубоко религиозного Колумба, имевшего тогда уже более 40 лет и которому такая связь могла бы в то время значительно повредить в его сношениях с испанским двором и духовенством. Ладзарони полагает, что, заняв деньги у жены и ее родственников, Колумб долго не мог их возвратить, что вместе с последующей гибелью Д. де Арана (дяди Беатрисы) на Испаньоле испортило его отношения к жене и ее родственникам, чем всем будто бы и объясняются вышеприведенные загадочные слова его завещания. Конечно, все это не более как произвольные догадки.
   Колумб оставил Гранаду 12 мая 1492 г. Предварительно он устроил детей: именно его старший сын Диего приказом королевы от 8 мая был сделан пажем инфанта Хуана, а младший, Фернандо, был помещен, согласно преданию, в одну школу в Кордове. Причина, почему Колумб отправился в маленький городок Палое, а не в другой какой-нибудь более значительный порт, например Сан-Лукар или Кадис, объясняется, по-видимому, именно тем, что здесь, в Палосе, Колумб мог встретить содействие и поддержку со стороны Хуана Переса и Мартина Алонсо Пинсона. 23 мая в церкви Св. Георгия, в присутствии Колумба и Хуана Переса, был прочитан нотариусом королевский приказ о снаряжении двух судов. Население города отнеслось к этому приказу, как и понятно, весьма несочувственно, и потребовался новый приказ от 20 июня, повелевавший снарядить суда и экипаж силою. Дело усложнялось, и неизвестно, чем бы кончилось, если бы в него не вмешался М. А. Пинсон, состоятельный моряк, интересовавшийся морскими открытиями португальцев и сам плававший с ними до Гвинеи, и не изъявил готовности отправиться лично в экспедицию вместе с двумя своими братьями. Пример Пинсонов повлиял на жителей Палоса и соседнего Могера, тем более что для успешности вербовки прощались недоимки, приостанавливались гражданские иски и даже выпускали преступников из тюрьмы, под условием, что они поступят на суда; было обещано также 10 000 мара-- веди пенсии тому, кто первый увидит землю на далеком западе. Город нанял (с уплатой за два месяца) два судна или каравеллы с высокими носами и кормами, которые только и были снабжены палубами, тогда как середина судов была непокрытая.
   Одно из этих судов, названное "Pinta" ("расписная" или "раскрашенная"), отличалось быстротою хода и было арендовано у двух палосских жителей -- Гомеса Раскона и Кристоваля Кинтеро, поступивших в число его матросов: начальство над этим судном принял Мартин Алонсо Пинсон, а штурманом у него был его младший брат Франсиско Мартин Пинсон. Другое судно, меньшей величины, с треугольными парусами, было нанято у Хуана Ниньо и получило прозвище "Nina" ("маленькая")14; командовал ею брат Пинсона, Винсенте Яньес Пинсон, штурманом у него был владелец судна [Хуан] Ниньо, а кормчим -- Бартоломе Роланд. Наконец, третье судно, большей величины, с полной палубой, так называемая карака, величиною, как вычислено, в 170, а по другим [данным] около 100 тонн16, было нанято на средства, данные королевой, у некоего Хуана де ла Коса16, который и поступил на него штурманом, имея кормчими Санчо Руиса де Гама и Алонсо Пера Ниньо. Судно это, названное -- по одним [источникам] "Capitana", по другим "Santa Maria" или "arigalante", было сделано флагманским и на нем командовал сам Колумб; впоследствии оно было признано "плохим судном и непригодным для открытий". Важная роль, предоставленная Пинсонам, равно как отчасти и их последовавшее отношение к Колумбу, доказывают, как будто, что они считали экспедицию в значительной степени своим делом. Новейшие испанские исследователи приписывают им вообще большое значение в успехе открытия Нового Света и высоко ставят их заслуги, тогда как итальянские писатели, указывая на их последующие происки против Колумба, склонны, напротив того, думать, что с их стороны Колумб встретил более противодействия, чем помощи.
   Как бы то ни было, к началу августа суда были снаряжены и снабжены командой, по свидетельству Пьетро Мартира и Овьедо, из 90, а по свидетельству "Истории" Фернандо и Лас Касаса, из 120 человек. Имена 90 участников приведены в списке, начертанном на гробнице Фернандо Колона в Севилье. В числе команды находился Хуан Бермудес, открывший впоследствии (в 1522 г.) Бермудские острова, один нотариус, один врач (Ма-- estre Alonso, fisico de Moguer), один крещеный еврей, знавший по-арабски и еврейски и взятый как переводчик (Luis de Torres), но ни одного духовного лица. По разысканиям, произведенным Дуро, из экспедиции вернулись обратно: из экипажа "Santa Maria" -- 17, с "Pinta" -- 19 и с "Nina" -- 8, всего 44 лица; умерли на острове Испаньоле (Гаити) двое, а 40 человек17, оставленные под начальством Диего де Арана и двух офицеров в качестве гарнизона в Испаньоле, были потом все перебиты индейцами.
   Исследование списков показало Дуро, что на "Pinta" и "Nina" все матросы были уроженцы Палоса и Могера, и в этом очевидно влияние Пинсонов, которым доверяли, по-видимому, более, чем Колумбу, экипаж же "Santa Maria" был составлен из всякого сброда и из самых различных провинций Испаний (между прочим, из северных, откуда был родом и Хуан де ла Коса, отчего некоторые считали его, но, кажется, ошибочно -- баском). Здесь уместно прибавить, что старший из Пинсонов, вернувшийся в Испанию ранее Колумба, пытался донести первым королю о новых открытиях, но, получив ответ, что он должен дожидаться адмирала и явиться в его свите, был, по-видимому, этим очень огорчен, затворился в своем доме, не показался Колумбу и в скором времени умер. Второй брат, Винсенте Яньес Пинсон, также не имел более сношений с Колумбом, но в 1499 г., получив соответственное разрешение от короля (несмотря на протест Колумба), он снарядил вместе со своим племянником Ариасом, сыном М. Алонсо, на свой счет четыре каравеллы и отправился искать новые страны в более южных широтах, причем ему сопутствовал и Америго Веспуччи. Они первые из испанцев пересекли линию экватора (в январе 1500 г.) и достигли бухты Рио-де-Жанейро. В 1507 г. [Винсенте] Яньес Пинсон пустился вместе с Хуаном Диасом де Солис в новое путешествие к устью Ориноко и исследовал Карибский берег* а в 1509 г., в третьей экспедиции, дошел до 40о ю. ш. Король Фердинанд почтил его титулом королевского лоцмана, а Карл V возвел его фамилию в дворянское достоинство. Умерший несколько лет тому назад испанский адмирал дон Луис Пинсон был одним из потомков этого предприимчивого моряка.
   Отплытие было назначено на 3 августа. Накануне весь экипаж отправился в монастырь Рабиды, где получил отпущение грехов и где был отслужен молебен. Сам Колумб пробыл всю ночь в молитве и беседе с монахами. Рано утром он отправился с приором Хуаном Пересом в Палое, сделал все нужные распоряжения и, наконец, с палубы "Santa Maria" скомандовал -- "во имя И. Христа (en nombre de Jesus Cisto) -- поднять якоря и распустить паруса". В 8 часов утра 3 августа 1492 г. все три каравеллы прошли через бар мимо низкого острова Saltes [Саль-- тес] и вышли в открытое море; они направились сперва к Канарским островам, причем на третий день сломался руль у "Пинты", вина в чем падала будто бы на владельца судна Кристоваля Кинтеро, желавшего вызвать этим возвращение судна. Но каравеллы продолжали свой путь и 7 августа достигли острова Лансароте, а двумя днями спустя острова Гомеры, где стали запасаться провиантом и чинить судно. Только 8 сентября двинулись далее прямо на запад, между 27-ой и 28-ой параллелями. С этого времени Колумб, как он сам пишет, стал вести два дневника, один для себя, с показанием действительно пройденных расстояний, и другой -- для команды, в котором он уменьшал эти расстояния, чтобы ослабить беспокойство своих спутников {Дневник начинался словами: "Во имя господа нашего И. Хр." и был предназначен для представления потом монархам, что видно из вступления: "Всехристианнейшие, всевысочайшие, всепресветлейшие и могущественнейшие государи, король и королева Испании и морских островов! После того, как Ваши величества в настоящем, 1492 г., окончили войну с маврами" и т. д., причем излагаются обстоятельства, вызвавшие экспедицию, и приводятся условия контракта с Колумбом. Ведением двух морских журналов Хр. Колумб стоит совершенно особняком между всеми известными мореплавателями; ряд чисел из обоих дневников приведен у Лас Касаса. В сущности и отметки расстояний, сделанные Колумбом для себя, были весьма приблизительны по несовершенству тогдашних методов определения, но для команды Колумб уменьшал их на 1/4 или около того. Счет велся на испанские léguas (1 legua= 15 000 футов).}. 14 сентября было замечено западное отклонение магнитной стрелки компаса (был пройден магнитный меридиан); 16 сентября суда вступили в так называемое Саргассово море, наполненное плавающими водорослями (sargazo -- водоросль, по-испански), покрывающими значительную часть поверхности океана, к юго-западу от Азор, между 35 и 20о с. ш. Теперь дознано, что эти водоросли растут на берегах Флориды и Багамских островов, откуда увлекаются массами во время бурь и достигают, наконец, благодаря течениям указанного пространства.
   Изредка встречались летящие птицы, даже виднелась как будто земля, но это оказывалось обманом зрения. Погода вообще благоприятствовала, дул большей частью попутный ветер (пассат), изредка был штиль, а иногда поднимался и противный ветер -- "весьма кстати", -- заметил в своем дневнике Колумб, -- так как многие матросы думали, что ветер здесь никогда не дует с запада, и потому нельзя будет возвратиться на родину.
   Воздух был теплый, "как апрель в Андалузии", небо чистое, и вообще, как замечает Руге, это первое плавание Колумба было совершено при таких благоприятных условиях относительно погоды, какими не пользовался ни один из последующих мореплавателей, предпринимавших далекие плавания для новых открытий. Впоследствии испанские моряки называли эту часть океана "дамским морем" вследствие сравнительной легкости переезда через нее. 25 сентября Мартин Алонсо Пинсон заметил как будто землю на юго-западе, вследствие чего Колумб приказал на другой день повернуть по этому направлению, но скоро он убедился, что это просто отмель, и стал держаться опять западного направления.
   Однако 7 октября, после того как "Nina", шедшая впереди, снова заметила признаки земли на юго-западе, Колумб решился опять повернуть по этому направлению. Если бы он продолжал идти прямо на запад, он через несколько дней достиг бы берега Флориды, и тогда ход открытий, как заметил уже Лас Касас, был, бы, вероятно, совершенно иной. Но, уклонившись к юго-западу, Колумб должен был наткнуться на один из Багамских островов, что действительно скоро и случилось. Признаки земли показались уже за несколько дней перед тем: летели птицы, виднелись на поверхности моря плавающие стволы, тростник, доски, была поймана даже какая-то ветвь с цветами, похожими на розы. И октября около 10 часов вечера Колумб заметил вдали какой-то движущийся туда и сюда свет, который он признал искусственным, переносимым, вероятно, людьми. Он подозвал некоего Гутьерреса18 и приставленного к эскадре королевского "счетчика" (или казначея) Родриго Санчеса; первый из них подтвердил показание адмирала, второй заявил, что он ничего не видит. Рано утром, часа в 2 на следующий день, когда прошли еще около 48 морских миль, матрос Родриго де Триана первый заметил при лунном свете песчаный берег в расстоянии около 8 миль, что и вызвало, согласно ранее отданному приказу, залп из орудия. Впоследствии этот матрос требовал себе назначенной королевской награды, но Колумб заявил, что он увидал землю раньше: дело доходило до суда, который признал право за Колумбом.
   Лас Касас считал это справедливым как награду за труды и лишения, претерпенные адмиралом, но многие из новейших исследователей видят в этом лишь низкий поступок со стороны Колумба, "отвратительную жадность", которая опозорила его имя в потомстве и немало повредила ему и при жизни между испанцами. Другие склонны оправдывать Колумба тем, что он, может быть, действительно первый заметил свет на берегу, как это записано в его дневнике, хотя это сомнительно на том основании, что за 50 миль он не мог видеть света на острове19, других же островов ему нельзя было встретить на пути, если -- как теперь принято всеми--первый открытый им остров был Гуанахани ныне Watlingisland20. Во всяком случае, Колумб, очевидно, сам не был уверен в том, что он действительно заметил землю, иначе он приказал бы дать условленный залп. Иные, наконец, полагают, что Колумба интересовали в данном случае не деньги (сумма в 10 000 мараведи была относительно небольшая), а слава, честь -- увековечение факта, что он не только первый указал западный путь, но и первый заметил землю на этом пути. Но такое объяснение, конечно, не в состоянии оправдать отнятие у матроса заслуженной им награды.
   Как уже сказано, плавание через океан было совершено вполне благополучно и при весьма благоприятных условиях; оно продолжалось 33 дня от Канарских островов и 69 -- если считать со дня выхода из Палоса. Оставаться более месяца без вида земли было, конечно, жутко тогдашним испанским морякам, плававшим обыкновенно вдоль берегов или покидавшим из виду землю лишь на какие-нибудь 3--4 дня. Весьма вероятно, что многие из них выражали опасения и даже пытались, может быть, настоять на возвращении обратно, тем не менее нет никаких доказательств приводимому во многих биографиях Колумба рассказу о бунте, поднявшемся будто бы против адмирала, которому угрожала даже смерть, и который едва мог выговорить себе право идти еще на запад в течение трех суток, а затем должен был дать слово -- повернуть обратно. В дневнике не отмечено ничего такого, что бы указывало на явное непослушание экипажа; только на возвратном пути во время шторма Колумб припоминает свое плавание на запад и замечает, что его команда крайне желала тогда вернуться, забываясь даже до угроз, и готова была возмутиться. Во всяком случае, такое недовольство могло проявиться только на "Santa Maria", и совершенно непонятно утверждение некоторых исследователей, что возбуждение против Колумба поддерживалось Пинсонами. Напротив того, "Pinta" и "Nina", как более быстроходные, шли большей частью впереди, и М. А. Пинсон доказал в дальнейшем плавании, что он не боялся даже отделиться от эскадры и идти один. Новейший испанский исследователь Дуро приводит даже некоторые свидетельства, из которых явствует, что сам Колумб стал было под конец колебаться, но Пинсон был непреклонен и объявил, что повесит на мачте первого, кто осмелится на его каравелле оказать ему неповиновение.
   Мы не станем, однако, излагать во всех подробностях это первое путешествие Колумба, равно как и последующие три его экспедиции, и ограничимся только кратким изложением наиболее существенных данных и теми фактами жизни или чертами характера адмирала, которые заслуживают большего внимания или являются недостаточно разъясненными. Утром 12 октября Колумб с двумя Пинсонами и вооруженным конвоем высадился в боте на берег и в присутствии "писца" эскадры Родриго де Эсковедо и казначея Родриго Санчеса, развернув королевское знамя, принял остров во владение Испании. На берегу собралась толпа туземцев, нагих, хорошо сложенных, приятной наружности, с черными и прямыми волосами, падавшими спереди до бровей и спускавшимися сзади на шею, смуглого цвета ("ни черные, ни белые, как канарцы") и нередко окрашенные по телу, лицу или носу белой или черной краской. Они, очевидно, не имели понятия о металлах и употребляли в качестве оружия лишь деревянные копья с острыми рыбьими зубами или камнями вместо железных наконечников. По словам Колумба, остров этот назывался туземцами Гуанахани; Колумб назвал его San Salvador; позже было дознано, что туземцы называли его "Кайос", откуда и последующее название всей группы у испанцев -- "Лукайские острова". Уже Колумб заметил, что жители этих островов по своему крепкому сложению и добродушию легко могли бы быть обращены в невольников; впоследствии вспомнили об этом, и в начале XVI в. все население группы было перехватано и перевезено на Кубу, где скоро погибло от непосильной работы. В 1520 г. острова стали уже совершенно безлюдны и перестали посещаться испанцами. Не мудрено поэтому, что положение их на картах показывалось долго лишь приблизительно и что уже скоро после смерти Колумба возникли сомнения, к какому собственно острову Колумб пристал впервые, и различными авторами были высказываемы по этому поводу различные мнения. В настоящее время большинство сходится на том, что это был нынешний остров Watling [Ватлинг].
   От этого острова Колумб отправился к юго-западу и скоро встретил другие острова той же группы, а затем достиг земли, названной им "Хуана" [Куба] (по имени инфанты, дочери испанских государей) и признанной им сначала за Ципангу (Японию) Марко Поло, но которая была в действительности Кубой. Следуя, однако, вдоль северного берега этой земли к западу, Колумб стал склоняться к мнению, что это не остров, а часть азиатского материка, вероятно Катай (Китай), хотя его и смущало то обстоятельство, что ему не попадались на берегу города и значительные селения, которые должны были бы встретиться, судя по описанию Марко Поло. Заметив, что берег стал далее заворачиваться к северу, Колумб еще более убедился в материковом характере открытой им страны и, повернув обратно, остановился в бухте, названной им Puerto de Mares, откуда он послал внутрь страны на разведки переводчика де Торреса с другим испанцем и двумя индейцами. Через три дня посланные вернулись с известием, что им встречались по пути многие селения, где их принимали хорошо, но ни одного города. При этом был в первый раз примечен у индейцев обычай курения, т. е. втягивания в рот дыма от зажженного, сухого, свернутого в трубку листа, каковые свертки туземцы называли "tabacos". Лас Касас пишет, что в его время уже были испанцы, которые усвоили себе этот варварский обычай, и притом настолько, что не могли отстать от него, несмотря даже на запрещение церкви.
   Всюду, где Колумб встречал туземцев, он старался разведывать о золоте, но покуда следы этого металла были скудны. Узнав о какой-то стране Cibao и богатом золотом острове Бабеке или Бабекве далее на восток, Колумб вообразил, что это и должен быть Ципангу; он пошел по указанному направлению, достиг скоро восточной оконечности Кубы и увидал к востоку от нее новую землю. Это был остров Гаити, названный им Испаньолой21 по сходству, которое представляли будто бы береговые местности этого острова с некоторыми частями Испании. Впрочем, Колумб был не первым, открывшим этот остров. Ранее его, несмотря на запрещение разлучаться, направился туда на "Пинте" со своим братом Алонсо Пинсон, в надежде, по-видимому, первым захватить ожидаемые там сокровища. Колумб открыл, между тем, у северо-западного конца Испаньолы маленький остров Черепах (Tortuga), но в ночь на рождество вблизи мыса Гаитского (Гварико) его судно попало на отмель, получило пробоину и затонуло; экипаж должен был перебраться на маленькую "Нинью", которая бросила якорь у берега. Не имея возможности пуститься со всем своим экипажем в дальнейшее плавание на "Нинье", Колумб вынужден был оставить часть команды на Испаньоле; он выбрал удобную гавань, названную им "Портом Рождества" [Навидад] (Puerto de la Navidad), построил на берегу ее наскоро деревянное укрепление и, оставив в нем гарнизон из 40 человек22 (вызвавшихся добровольно) под начальством Диего (Родриго) де Арана и еще двух офицеров, поспешил сам 4 января 1493 г. в обратный путь. Через два дня к нему снова присоединилась "Pinta", и Колумб, в его тогдашнем положении, вынужден был отнестись к Пинсону снисходительно и дать веру его объяснению, что он разлучился с Колумбом не намеренно. Оба судна шли вместе в течение двух недель, и здесь впервые им пришлось испытать сильный шторм.
   Маленькая "Нинья" особенно подвергалась опасности, так как в ней открылась течь, и люди крайне утомились, постоянно откачивая воду. Утомленный и сам рядом бессонных и тревожных ночей, Колумб стал отчаиваться в своем спасении и, не желая лишить себя совершенно надежды, чтобы его открытие получило известность, он написал отчет о нем на пергаменте, тщательно завернув его в покрытую воском кожу, и, поместив сверток в пустой бочонок, пустил его в море. Матросы также готовились к смерти и дали торжественный обет в случае спасения и возвращения на родину устроить процессию в одежде кающихся в первую ближайшую церковь. Когда буря утихла, "Пинты" снова не оказалось в виду и "Нинья" продолжала путь одна. 15 февраля показался остров Santa Maria (один из Азорских), затем остров San Miguel. Несмотря на довольно недружелюбное отношение португальских властей, Колумб вынужден бьш плохим состоянием своего судна и парусов бросить якорь у берегов Португалии, при устье Тахо, и послать письмо португальскому королю, который пригласил его в свою резиденцию" Вальпараисо около Сантарема (в Лиссабоне была в это время чума).
   Поправив несколько свое судно, Колумб направился в Испанию и 15 марта, в пятницу, бросил якорь в гавани Палоса, куда в тот же день прибыл и Пинсон на "Пинте" {Судно Пинсона было занесено ветрами к берегам Галисии, откуда Пинсон и послал свое уведомление монархам. Получив неблагоприятный для него ответ, он направился в Палое, где и не решился показаться Колумбу.}. Отсюда он послал письмо к Сантанхелю, извещавшее о сделанных им открытиях, а через две недели отправился и сам в Барселону, где тогда находились Фердинанд и Изабелла.
   Монархи приняли Колумба с большим почетом, и доклад о его открытии произвел значительную сенсацию, чему немало^ способствовали и привезенные им шесть человек индейцев, 40 попугаев, образчики золота и другие вест-индские продукты. Колумбу пожалован был герб и разные привилегии, предоставлявшиеся только испанским грандам, причем братья его были также возведены в потомственное дворянское достоинство. Вместе с тем, несмотря на плохое состояние королевской казны, немедленно решено было снарядить вторую экспедицию, для чего был сделан заем в 5 миллионов мараведи у герцога Медина Сидония и прибавлена еще некоторая сумма из средств, полученных от имуществ, которые были оставлены изгнанными в это время из Испании евреями. Через два месяца Колумб уже отправился из Барселоны в Кадис, избранный для снаряжения эскадры. На этот раз под команду Колумба был поставлен целый флот из 17 судов с 1200--1500 человек экипажа23; в числе отправлявшихся было немало разных искателей приключений из дворян и рыцарей, затем ремесленники, рудокопы, человек 20 конных солдат, а также несколько духовных с патером Бойлем во главе.
   Экспедиция направилась к Канарским островам и затем на запад, но по пути градусов на 12 южнее принятого в первое путешествие. Через 20 дней после оставления острова Иерро, именно 3 ноября 1493 г., показался один из Малых Антильских островов, получивший название "La Deseada" (теперь "La Desirade" -- "Жданная"), затем были открыты острова Мария Таланте, Доминика, Гваделупа и другие до острова Пуэрто-Рико включительно24. Здесь были впервые встречены следы людоедства; за обитателями этих островов, ставшими известными под именем караибов, или карибов, утвердилась (кажется, преувеличенная) репутация страшных каннибалов25. Колумб, однако, посвятил на рекогносцировку открытых им островов всего около двух недель и 18 ноября направился к Испаньоле.
   Здесь его ожидало первое разочарование: построенный им форт оказался разрушенным и весь гарнизон истребленным индейцами. Вместо La Navidad Колумб построил в другом месте, верст на 60 восточнее бухты Христовой горы, город Изабеллу (Ciudad Isabella), а внутри острова, вблизи золотых рудников Cibao, форт Св. Фомы. Второе разочарование последовало в форме болезни -- тропической лихорадки, поразившей до половины испанцев, в том числе и самого Колумба, который пролежал больным три месяца. Выздоровев, он отправил капитана Антонио де Торреса с 12 судами в Испанию с письмом к монархам, в котором просил о доставке припасов, семян, скота и т. д., а сам, оставив наместником своего брата Диего, направился в новое плавание на запад, вдоль южного берега Кубы. В этом плавании была открыта Ямайка (названная Сантьяго) и группа мелких островов к югу от Кубы, названная "Садом королевы". Колумбу не удалось, однако, дойти до западного конца Кубы, и тем установить островной ее характер; противные ветры, открывшаяся в судах течь, утомление и беспокойство экипажа заставили его повернуть обратно, причем юн остался при убеждении, что Куба составляет часть азиатского материка, один из выдающихся его полуостровов.
   На возвратном пути, приближаясь к Испаньоле, пришлось выдержать шторм, и все эти мучительные тревоги так повлияли на Колумба, что он снова заболел и впал в бессознательное состояние. В гавани Изабеллы его ожидала приятная новость -- прибытие его брата Бартоломе (с которым он не видался 8 лет), явившегося из Испании с тремя судами, порученными ему испанскими монархами, но вместе с тем и неприятная, именно раздор между испанцами, образование партии, враждебной "чужеземцу" "Колумбу, и одновременно -- неприязненное настроение большей части индейцев, выведенных из терпения притеснениями и дерзким нахальством пришельцев. Проболев пять месяцев, Колумб вынужден был передать часть своих прав, в качестве adelantado {Наместника. -- Ред.}, своему брату Бартоломе, которому удалось, наконец, подавить мятеж и восстановить порядок. Часть недовольных испанцев успела, однако, самовольно вернуться на родину и стала сеять там обвинения против Колумба, поддерживаемые, по-видимому, и вновь назначенным секретарем (министром) по делам Индии26, епископом Фонсекой; эти обвинения вызвали отправление особого королевского уполномоченного Хуана Агуадо, явившегося в Испаньолу для расследования дел. Колумб решился выступить лично в защиту своих действий и 10 марта 1496 г. отправился на "Нинье", в сопровождении другой каравеллы, на которой находился Агуадо, в Испанию. В отчете, представленном им впоследствии испанским монархам, Колумб выставил результатами своей второй экспедиции открытие им на протяжении 335 миль азиатского берега (т. е. южного берега Кубы) и 700 островов, в том числе Испаньолы, равной, как он полагал, по размерам Испании.
   Третья экспедиция Колумба состоялась только через два года, именно отправилась из Сан-Лукара (при устье Гвадалквивира) 30 мая 1498 г. на шести каравеллах (две каравеллы были отправлены раньше с припасами для его брата Бартоломе). У Канарского острова Иерро Колумб разделил свою эскадру на две и приказал трем судам идти прямо к Испаньоле, а сам с остальными тремя отправился к островам Зеленого Мыса и затем на юго-восток, с намерением достигнуть 5о с. ш. Но ему пришлось испытать в течение восьми дней упорный штиль и страшную жару, что заставило его изменить курс и направиться на запад. 31 июля была замечена земля с тремя горными вершинами, получившая название "Троицы" (Trinidad) и оказавшаяся островом.
   Вступив в узкий пролив, отделявший этот остров от материка ("Змеиную пасть" -- "Boca de las Serpientes"), Колумб проник в залив Пария, констатировал пресность его воды, которую он объяснил вполне правильно впадением большой реки (Ориноко), до устья которой он, однако же, не дошел и, выйдя через северный конец того же залива ("Boca Grande" или "Воса de Dragos" -- "Драконова пасть"), был увлечен сильным течением к западу, причем открыл Карибские острова у северного берега Венесуэлы (названной так потому, что встреченные здесь индейские поселения на сваях напомнили Колумбу Венецию27), и особенно остров Маргариту или Жемчужный, у которого добывался индейцами жемчуг. Истощение провианта помешало, однако, дальнейшим разведкам, и Колумб поспешил на Испаиьолу.
   Здесь за два года произошли немалые перемены: с разрешения монархов Бартоломе Колумб перенес резиденцию с северного берега острова на южный, где был основан город Санто-- Доминго (т. е. "Святое воскресенье", по тому поводу, что закладка города состоялась в воскресенье); затем наложенная на индейцев подать золотом и хлопком оказалась для них непосильною, вызвала принуждение их к тяжелым работам, что в свою очередь повело к восстанию; наконец, возросло и число недовольных между испанцами, и повело к открытому их возмущению под руководством Фр. Ролдана, бывшего главным судьей острова. Колумб старался восстановить порядок, но его примирительные усилия оказывались тщетными и производили только впечатление слабости. Жалобы на Колумба и его братьев испанскому двору все усиливались и вызвали, наконец, посылку специального королевского комиссара, рыцаря ордена Калатравы, дона Франсиско де Бобадилья, с поручением "произвести следствие, какие лица на Испаньоле явились нарушителями прав, и поступить с ними по закону".
   В момент прибытия Бобадильи ни Христофора, ни Бартоломе Колумба не было в городе; они были заняты водворением порядка в различных частях острова. Бобадилья велел обнародовать королевский рескрипт, назначающий его губернатором, овладел фортом, выпустил заключенных, арестовал Диего Колона, опечатал жилище, бумаги и имущество адмирала, объявил свободную добычу золота, отменил некоторые налоги и заявил о готовности уплатить всем служащим задержанное у них жалованье: все это привлекло к нему большинство испанцев и многих индейцев.
   Когда явились Христофор и Бартоломе Колумбы, Бобадилья велел их немедленно арестовать и, не подвергая допросу, даже не допустив до себя, приказал отправить их в цепях в Испанию. Дворянин Алонсо де Валлео, которому был поручен Колумб, предложил адмиралу по выходе в море снять с него цепи, но Колумб отвергнул это предложение и предпочел остаться закованным, в каком виде он и был доставлен в Кадис 25 ноября 1500 г. Известный историк, епископ Лас Касас, только что окончивший тогда свои занятия в Саламанке, сам видел Хр. Колумба в цепях в Севилье. Такое позорное обращение с Колумбом вызвало, однако, в Испании удивление и негодование, и монархи поспешили с своей стороны отдать приказ о снятии цепей с адмирала, выразив ему сожаление о случившемся. Они пригласили его к себе в Гранаду, послав ему на подъем 200 дукатов. В Гранаде его ожидал ласковый прием и уверение, что Бобадилья и Ролдан будут отозваны. Тем не менее Колумбу не были возвращены его полномочия, и губернатором в Испаньолу был послан Николай Овандо, с целым флотом из 30 кораблей и 2500 человек экипажа. Колумб же должен был прожить в бездеятельности целых два года и лишь после долгих усилий ему удалось получить в свое распоряжение четыре небольшие каравеллы (в 50--70 тонн) со 150 человеками команды. В экспедиции этой (четвертой и последней) приняли участие: брат Колумба Бартоломе, 15-летний сын его Фернандо, правительственный нотариус Диего Поррас и преданные Колумбу Диего Мендес и Бартоломе Фиески (генуэзец). Колумбу было поставлено в условие, чтобы он не заходил на Испаньолу и не привозил с собою невольников.
   Колумб вышел в море 11 мая 1502 г., направился к острову Ферро и оттуда в двадцать дней переплыл океан и достиг острова Матинино (Мартиника), а затем соседнего с ним Доминики. Отсюда он хотел направиться к Ямайке, но наступившая буря, повредившая одно судно, побудила его искать убежища в Санто-Доминго, где он рассчитывал заменить поврежденное судно другим. Но губернатор Овандо не дозволил ему высадиться, и Колумб, успев только передать пакет с письмами для отправления в Испанию, должен был снова двинуться в море, несмотря на сильное волнение. В это время готовилась отплыть из Санто-Доминго часть эскадры, приведенной туда Овандо, на которой находились Бобадилья, Ролдан, золото и другие продукты острова. Погода между тем хмурилась, Колумб, как опытный моряк, предугадывал бурю и счел своим долгом предупредить о том командира эскадры, но на его предсказание не было обращено никакого внимания. Эскадра вышла в море и была захвачена опустошительным ураганом 14 июля 1502 г. Почти все суда погибли и вместе с ними и все главные враги Колумба -- Бобадилья, Ролдан и др.; спаслось только одно судно, как говорит предание, -- именно то, на котором находилась часть золота, причитавшаяся на долю Колумба. Колумб был свидетелем этой гибели но ему удалось спастись, укрывшись в достаточно защищенной бухте. Суда его, правда, все разошлись, но два дня спустя, когда показалась в виду Ямайка, ему удалось снова с ними соединиться. Море стало успокаиваться, тем не менее сильное течение не позволило пристать к Ямайке и пронесло суда между этим островом и Кубой к "Саду Королевы". 24 июля Колумб достиг острова Пинос, открытого им во втором путешествии, а затем, направившись к югу, открыл маленький остров Гуанаха (Бонака) близ берегов Гондураса; 31 июля он бросил якорь у этого берега, недалеко от нынешнего города Трухилло.
   Отсюда он пошел, однако, не на запад, следуя каковым путем он дошел бы скоро до берегов сравнительно культурного Юкатана, а повернул на восток и достиг 12 сентября большого восточного выступа Центральной Америки, лежащего на одной широте с Мартиникой (15о с. ш.) и под одним меридианом с находящимся около 6о севернее островом Пинос. Плавание вдоль этого берега сопряжено было, однако, с большими затруднениями: "88 дней продолжались, -- как писал потом в своем донесении Колумб, -- мучения отвратительной погоды, в продолжение коей не видно было ни солнца, ни звезд; паруса судов были порваны, якоря, канаты, боты и значительная часть припасов потеряны; люди ослабели и упали духом". Сам Колумб заболел и готовился к смерти; немало удручали его также страдания сына и брата. Дойдя до мыса, которым оканчивался упомянутый выше выступ Центральной Америки и которому, по причине прояснения погоды, дано было название "Мыс Божьей Милости" ("Cabo de Gracias a Dios"), Колумб повернул вдоль берега к югу и затем к юго-востоку, мимо нынешних республик Никарагуа и Коста-Рики, и 5 октября прибыл к лагуне Чирикви (Chiriqui) под 9о с.ш., в нынешнем штате Панама республики Колумбии.
   Здесь он узнал снова о золоте, добываемом в соседней Вера-- гуа, и, остановившись у устья реки Белена (Belén, т. е. Вифлеем, потому что к этому месту пришли на второй день рождества), куда он должен был укрыться вследствие новой надвигавшейся бури, послал своего брата Бартоломе с отрядом на рекогносцировку. Посланные добыли немного золота, но ввиду враждебного отношения индейцев (убивших, между прочим, капитана Диего Тристана), потери одного судна от пробуравления его морским древоточцем (Teredo navalis L.) и значительной порчи остальных судов Колумб решил искать другого убежища и достиг в конце апреля Bel puerto, недалеко от нынешнего городка Колон (Аспинваль). Здесь пришлось бросить за негодностью еще одну каравеллу, а с остальными двумя, тоже значительно поврежденными, и с весьма ограниченным количеством провианта направиться, по усиленному настоянию команды, к Испаньоле. Но сильные ветры снова сбили Колумба с пути, занесли сперва к Каймановым островам, а затем к южному берегу Кубы, вблизи нынешнего города Тринидада; отсюда, починив, насколько быломожно, свои ветхие суда, Колумб двинулся к востоку, подвергаясь при этом значительной опасности среди коралловых рифов. У одного из островов он потерял три якоря, и у него остался лишь один-единственный якорь; так шел он до мыса Креста (Cruz), откуда направился к другому ближайшему острову, оказавшемуся Ямайкой.
   Индейцы здесь встретили его враждебно, и только такту и умению Диего Мендеса Колумб был обязан тем, что успел получить кой-какие съестные припасы и лодку (кану) из выдолбленного ствола дерева. Мендес осмолил ее, устроил мачту и парус и решился отправиться на ней с 6 гребцами-индейцами в Санто-Доминго, чтобы просить помощи у Овандо. Это смелое предприятие ему удалось, и хотя Овандо, занятый в это время подавлением восстания индейцев, отказал в помощи, но Мендес, достигнув Санто-Доминго, дождался там прибытия из Испании трех судов, купил одно из них на вытребованную им из местного казначейства часть доходов Колумба, снабдил его всевозможными припасами и послал под командой Диего де Сальседо в Ямайку, а сам, воспользовавшись возвращением остальных двух судов, отправился в Испанию с целью представить отчет обо всем случившемся королю и королеве. Колумбу пришлось, однако, пробыть на Ямайке 14 месяцев в ожидании своего освобождения и испытать при этом целый ряд тревог и лишений. Сначала индейцы не хотели снабжать его провизией, и только удачное предсказание Колумбом лунного затмения (на основании, вероятно, бывшего при нем морского альманаха) настолько повлияло на дикарей, что они поспешили снабдить пришельцев припасами; затем часть испанцев под начальством капитана де Поррас возмутилась против адмирала, и только энергии Бартрломе Колумб обязан был подавлением этого мятежа в кровавой схватке 19 мая 1504 г. Только в конце июня, пришло, наконец, долго ожидавшееся спасение в лице отправленной Мендесом каравеллы, на которой Колумб с его спутниками и отправился в Санто-Доминго, а затем в Испанию, где и высадился в Сан-Лукаре 7 ноября 1504 г., проведя, таким образом, в путешествии около двух с половиной лет.
   Колумб вернулся изнуренным, больным, ослабевшим телом и духом. Он остановился в Севилье и здесь получил известие о кончине своей покровительницы, королевы Изабеллы. Отправив брата Бартоломе и сына Фернандо в Севилью, чтобы приветствовать короля и представить ему словесный отчет об экспедиции, Колумб стал сам собираться в путь, но слабое состояние здоровья не позволило ему выехать ранее мая 1505 г. В Севилье он уже не застал короля и поехал следом за ним, через Саламанку, в Вальядолид, все в надежде добиться у короля восстановления своих привилегий или, по крайней мере, укрепления их за своим сыном Диего. Но король оставался глух к этим ходатайствам; к тому же он отправился в это время на французскую границу, в Виллафранку, встречать свою дочь и наследницу донью Хуану, ожидавшуюся в Испанию с ее мужем Филиппом Красивым, эрцгерцогом австрийским. Колумб надеялся на заступничество дочери королевы Изабеллы, но он не дождался ее прибытия: 21 мая 1506 г. он скончался в Вальядолиде, подписав за два дня до того, в присутствии нотариуса и свидетелей, свое последнее завещание. Смерть его прошла незамеченной, и местный хронист, отмечавший подробно все городские происшествия, не занес даже этого события в свою летопись. Колумба похоронили в склепе францисканского монастыря этого города, откуда череа три года его сын и наследник Диего Колон перенес гроб в склеп капеллы Св. Анны в Картезианском монастыре Santa Maria de las Cuevas близ Севильи28.
   Здесь останки Колумба покоились 28, а по другим [источникам] -- 32 года, и были затем перевезены, согласно ходатайству вдовы Диего Колона, второго адмирала и вице-короля Индии, в Санто-Доминго, где были похоронены в склепе городского собора. Однако и здесь они не нашли себе успокоения. Землетрясение 19 мая 1673 г. разрушило собор, и останки Хр. Колумба перемешались с останками его потомков и преемников. Правда, с возобновлением собора приняты были меры к новому приличному погребению останков адмирала, но когда в 1795 г., по Базельскому договору, остров Гаити был уступлен Франции, испанский адмирал дон Артисабель приказал вскрыть склеп, вынуть останки Хр. Колумба и перевезти их на испанскую почву, в Гавану, где они с надлежащей церемонией и были помещены в местном соборе 19 января 1796 г. Однако в Санто-Доминго утвердилось мнение, что перевезены были останки не Хр. Колумба, а его сына Диего, и в 1877 г. особая комиссия, вскрывшая склеп и свинцовый гроб, засвидетельствовала якобы подлинность оказавшихся останков великого адмирала в Санто-домингском соборе.
   Эго вызвало специальное расследование со стороны Мадридской королевской исторической академии, которая в своем рапорте испанскому правительству, представленному в 1879 г., привела ряд доказательств в пользу того, что останки Хр. Колумба действительно были перевезены в Гавану и покоятся в соборе этого города.
   Но сантодомингцы этим не убедились и остались при своем мнении; недавно, в 1890 г., немецкий исследователь Р. Кронау, желавший разъяснить этот вопрос, был допущен в капеллу Санто-домингского собора, где хранятся теперь (подлинные или мнимые) останки Хр. Колумба, перенесенные туда из склепа, и в присутствии представителей местной светской и духовной власти, а также иностранных консулов мог видеть кости великого адмирала, помещенные в небольшом ящике с соответственной надписью.
   Ящик этот свинцовый, небольшой, всего 44 см длины (23 см высоты и 21 1/2 см ширины); по преданию, в нем были привезены останки адмирала из Испании. Кронау мог различить позвонки, кости рук и ног, но он не упоминает о черепе; тут же оказался стеклянный сосуд с прахом, собранным со дна гроба. На крышке ящика с наружной и внутренней стороны награвированы надписи; кроме того, в ящике лежит еще серебряная дощечка с надписями на обеих сторонах. Наружная надпись ящика такова: D. de la A. P-er A-te; ее читают: "Descubridor de la América. Primera Almirante" {"Открыватель Америки. Первый адмирал". -- Ред.}; на наружной стороне дощечки находятся буквы: U "а p" te de los r tòs del p ma Al te "Cristoval Colon Des", т. e. "Ultima (или Una) parte de los restos del primera Almirante Cristoval Colon Descubridor" {"Некоторая (одна) часть останков первого адмирала Христофора Колумба -- открывателя". -- Ред.}. В ящике находится еще свинцовая пуля, найденная будто бы при костях и остававшаяся, по-видимому, до смерти в теле адмирала, который получил ее, надо полагать, еще во время своей бурной юности в какой-нибудь схватке. После осмотра вскрытого ящика стеклянный сосуд с прахом был помещен в серебряный, обделанный золотом ящичек и поставлен снова в свинцовый гроб, который в свою очередь был вставлен в стеклянный, снабженный серебряными скобами; этот последний был заперт тремя ключами, обернут трехцветными лентами (красными, белыми и голубыми, соответственно цветам Санто-домингской республики), на которые были наложены печати (правительства, церкви и нескольких консулов), и опущен в деревянный саркофаг, находящийся посередине капеллы. Кронау не сомневается в подлинности сохраняемых с таким почетом реликвий, но многие испанские исследователи относятся к ним скептически, в особенности что касается до сравнительно обильных и несколько сомнительных надписей. К этому можно еще прибавить, что у братии монастыря Santa Maria de las Cuevas, близ Севильи, держится предание, что останки Колумба до сих пор еще находятся у них, а в Америку были будто бы перевезены другие...
   В последнем своем письме к королю Колумб жаловался, что, несмотря на свои двадцатилетние труды и лишения, у него нет крова в Испании, который он бы мог назвать своим, что он вынужден питаться и ночевать в гостинице, и что большей частью у него не оказывается денег для уплаты по счетам. В письме к сыну Диего от 1 декабря 1504 г. он заявлял, что ему приходится жить на занимаемые деньги. Однако в другом письме к сыну от 13 декабря он пишет, что послал брату его, Фернандо, 150 дукатов, с поручением передать часть этих денег Диего, и что он получил 4000 кастеллянос (около 8000 руб. серебром) в качестве причитавшейся ему части с доходов Испаньолы. Отняв у Колумба власть и другие привилегии, испанское правительство, однако, отсчитывало ему причитающуюся часть доходов, так что он не был, по-видимому, поставлен в бедственное положение. Но большая доля этих доходов шла, кажется, на уплату долгов, и сохранился указ короля от 15 апреля 1505 г., которым налагался арест на следовавшую Колумбу долю, для передачи ее Севильскому казначейству и употребления в уплату долгов адмирала. Известно, впрочем, что сыновья Колумба скоро после смерти отца стали очень состоятельными людьми и получали весьма значительные по тому времени доходы. Тем не менее Луис Колон, сын Диего и внук Хр. Колумба, вынужден был отказаться от своих притязаний на вице-королевство Индии и удовольствоваться ежегодной пенсией в 10 000 (или 1000?) дукатов и титулом герцога Верагуа, маркиза Ямайки и адмирала Индии. После его смерти этот титул перешел к его племяннику, сыну его брата Христофора, дону Диего, со смертью которого, в 1578 г., пресеклась прямая мужская линия потомков Хр. Колумба. Братья Христофора, Бартоломе и Диего, не оставили после себя потомства, и титул герцога Верагуа перешел, таким образом, в боковую женскую линию, в которой он существует и до настоящего времени в Испании в одном из родов испанской аристократии.
   Как известно, Колумб был убежден, что страны, открытые им на западе, принадлежат Азии29. В своих экспедициях он, по-видимому, постоянно справлялся с картой Тосканелли, и все открытые им острова и берега пытался отождествить с теми или иными частями Индии, Китая, Золотого Херсонеса древних и т. п. Правда, и в его письмах попадается иногда выражение "Новый Свет", однако, кажется, более в смысле вновь открытого, но относящегося к той же области Азии, о которой сообщали Марко Поло и другие путешественники в восточные страны. В этом отношении уже при жизни Колумба некоторые из его современников стали высказывать сомнение, и еще в 1503 г. появилось в печати в Париже, на латинском языке, письмо Америго Веспуччи к кардиналу Лоренцо Медичи30 с описанием вновь открытого Света, или новой, четвертой части его; это письмо выдержало затем несколько изданий на разных языках и обратило на себя общее внимание. Колумб был вообще скуден в описании своих путешествий, и хотя отчет о первой его экспедиции и появился в печати прежде всего в Италии да и то, по-видимому, без разрешения автора, тем не менее сообщенные в нем известия могли произвести впечатление только на более выдающиеся умы, интересовавшиеся космографическими вопросами. Для прочих образованных людей дело шло об открытии где-то на западе каких-то островов, населенных дикарями, и только.
   Результаты третьей и четвертой экспедиций Колумба оставались долго не обнародованными, а между тем за это время другие испанские и португальские мореплаватели успели открыть многие берега американского континента. Итальянец Америго Веспуччи, в особенности участвуя в качестве космогафа и лоцмана в нескольких экспедициях, успел собрать интересные сведения о новоохкрытых странах и изложить их в занимательных очерках природы и жителей Нового Света; эти очерки (письма) получили широкое распространение, сделали имя Америго известным для всех интересующихся географией, и вот в 1507 г., через год после смерти Хр. Колумба, лотарингский ученый картограф Мартин Вальдземюллер в своей "Cosmographiae Introductio" {"Введение в космографию". -- Ред.} предложил назвать вновь открытую четвертую часть света по имени ее ученого описателя Америкой -- женским именем, подобным именам Европы и Азии. Хотя несколько лет спустя Вальдземюллер и узнал, по-видимому, об открытии Колумба и в новом издании "Птолемея", 1513 г., отметил на карте вновь открытых на западе стран, что страны эти "были открыты генуэзцем Хр. Колумбом, посланным испанским королем", однако эта поправка оказалась уже запоздавшей.
   Название "Америка" появилось на нескольких картах и глобусах 1509, 1512, 1515, 1516 гг. и перешло затем в знаменитые атласы Ортелия и Меркатора; Испания, правда, долго игнорировала это название, довольствуясь именем Западной Индии, но и она в конце концов его усвоила. Имя же Колумба сохранилось только в названии южно-американской республики Колумбии, да среднеамериканского города Колона.
   Мы сказали, что Колумб безусловно верил в принадлежность открытых им стран к Азии. Эта вера была крупной ошибкой, но она обусловила возможность самого открытия, и ей обязан Колумб своей славой. По своему развитию и мировоззрению Колумб был человеком средних веков, крепко полагавшимся на авторитеты и безусловно верившим в то, что он признавал истиной.
   Проникнутый средневековым духом, он был глубоко религиозен и вполне преклонялся перед авторитетом церкви, за исключением только одного -- веры в возможность открытия Индии западным морским путем и в свое призвание -- осуществить эту возможность. В этой вере его не могли поколебать никакие доводы, никакие возражения самых крупных авторитетов; раз убедившись в истине своего плана, он настолько предался ему, что видел подтверждение этой истины и в пророчествах св. писания, и в своих сновидениях, и готов был скорее пожертвовать самым дорогим, чем отказаться от своей мысли. Эта крепкая, безусловная вера и создала его мощь; в ней лежал залог его успеха. Она привлекла к нему сочувствующих и других верующих, она убедила, наконец, многих сомневавшихся; она поддерживала его в течение долгих лет исканий и ожиданий, она одушевляла его в продолжение первой экспедиции и обусловила его твердую решимосгь и неуклонную энергию. Никогда, как заметил известный историк Ранке, великое заблуждение не вызвало более великого открытия.
   Если бы у Колумба оставалась тень сомнения, если бы у него был холодный, анализирующий ум, который мог бы навести его на слабые стороны имевшихся в его распоряжении аргументов, если бы он допустил возможность того громадного расстояния, которое отделяет в действительности западные берега Европы от восточных Азии, то он, конечно, не мог бы отстаивать с таким упорством и убежденностью свой план перед тогдашними португальскими и испанскими авторитетами, не в состоянии был бы поддержать в себе ту бодрость духа, которая была необходима для того, чтобы внушить эту бодрость другим, и не был бы в силах довести свое рискованное предприятие до конца. Убеждение в своем призвании приняло у Колумба даже мистический характер; он искренне видел в себе посланника бога и держал себя, соответственно этому, с достоинством и авторитетом. Его мистицизм сказался даже в усвоенной им подписи: на всех письмах и документах он подписывался так:

S
S. A. S.
X. М. Y.
Хро Ferens,

   что толкуют: "Servidor de Sus Altezas Sacras Jesus, Maria, Josei Cristoforo Ferens" {"Служитель их святейшеств Иисуса, Марии, Иосифа -- Христофор Несущий". -- Ред.}. Штурман Колумба, Хуан де ла Коса, на своей первой карте вновь открытых стран, поместил, между прочим, изображение человека, переносящего через море младенца Христа...
   Многие из новейших исследователей пытались оспаривать преувеличенную будто бы роль Колумба в деле географических открытий. Его предприятие выставлялось как смелая, почти безумная попытка невежественного и упрямого фанатика-честолюбца -- попытка, основанная на грубой ошибке и лишь случайно увенчавшаяся успехом. Его упрекали в том, что он до конца жизни оставался в невежественном самообмане, и что в сущности сам он открыл немного, да и то чисто случайно. Но, во-первых, он дал, как выразился еще Лас Касас, нить, держась за которую уже нетрудно было найти ключ и к другим частям Нового Света, а во-вторых, и открытое им лично было далеко не так мало, как это некоторые хотели представить.
   Багамские острова, Гаити, Куба, Ямайка, Пуэрто-Рико, почти все Малые Антильские острова, берега Гондураса, Венесуэлы, Колумбии, Никарагуа -- все это в совокупности составило значительную часть тропической Америки; ближайшие же последователи Колумба, бывшие в сущности его учениками, распространили ряд открытий далеко за пределы, достигнутые Колумбом. Успех Колумба становится еще рельефнее, если сравнить его с успехами португальских моряков, которым потребовались десятки лет, чтобы пройти вдоль западного берега Африки до мыса Доброй Надежды. Нельзя согласиться и с тем, чтобы все экспедиции Колумба шли, так сказать, на авось, не будучи основанными на каких-либо разумных доводах. Во второй экспедиции он хотел проверить показание индейцев об островах, лежащих к югу от Испаньолы, и потому взял курс на 10о южнее. В третьей экспедиции он пытался взять еще южнее, но обстоятельства заставили его изменить направление; тем не менее встреченное им здесь сильное западное течение, в связи с констатированным им в первые путешествия существованием далее к северу большого выступа или полуострова (за который он принимал остров Кубу), вызвало в нем предположение, что это течение должно вести к какому-нибудь проливу, через который вся эта масса воды должна проходить на запад. Догадка эта была бы, как замечает Markham, совершенно логичной, если бы признание Кубы за полуостров могло бы считаться доказанным фактом. Как бы то ни было, в четвертую экспедицию Колумб решился проверить свою догадку и искать предположенного пролива, для чего он и шел долго вдоль берегов Мексиканского залива, покуда состояние его судов и провианта не заставило его повернуть к Испаньоле.
   Некоторые новейшие исследователи, в частности немецкие, доказывают, что Колумб не только не был выдающейся личностью по своим воззрениям и характеру, но что он был даже посредственным моряком и стоял ниже по своим знаниям многих современных ему мореплавателей. "Заслуги Колумба в практическом мореходстве, -- говорит С. Руге, -- были посредственны, сделанные им определения географических широт неверны, он не был в состоянии достаточно ориентироваться и, например, на возвратном пути из первой экспедиции признал, что он находится у Канарских островов, тогда как в действительности перед ним были Азоры. Если только он не намеренно говорил неправду, его показания о величине Кубы и Гаити были крайне преувеличены. От его собственных съемок у берегов Нового Света не сохранилось ничего. В этом отношении Колумб не может выдержать сравнения со многими великими последующими мореплавателями. Только случайный успех сделал его великим, и этот успех, обязанный лишь крепкой вере в достижение предначертанной цели, оказался столь крупным и важным по своим последствиям, что из-за совершенного факта обыкновенно забывают о плане и способностях его виновника"...
   По отношению к таким неблагоприятным выводам можно сказать, что если бы даже они были справедливы, им все-таки невозможно было бы уничтожить значение фактов, которые свидетельствуют: 1) что Колумб первый проложил морской путь на запад и открыл многие части Америки; 2) что он несколько раз находил дорогу к Испаньоле и благополучно возвращался оттуда в Испанию, несмотря на многие опасности, бури, противные ветры и пр. и невзирая на то, что большей частью ему приходилось плавать на маленьких плохих судах, совершенно неприспособленных для дальних плаваний; 3) что он целые десятки лет провел на море, плавая по Средиземному морю и Атлантическому океану, а потому естественно думать, что он усвоил себе все те мореходные сведения, которые были доступны лучшим тогдашним морякам. Далее, следует принять во внимание несовершенство тогдашней мореходной техники, отсутствие надежных способов к определению долгот и неудовлетворительность имевшихся тогда инструментов для определения (на корабле) широт, отсутствие для Атлантического океана морских карт и вообще незнакомство с условиями плавания в нем в зависимости от времен года, ветров, глубин и т. д., наконец, то обстоятельство, что до нас не дошли ни карты, ни морские журналы, ни многие письма Колумба и что мы вынуждены довольствоваться только немногими его краткими отчетами и свидетельствами других лиц, пользовавшихся колумбовскими данными. Только имея все это в виду и зная вообще состояние космографических сведений к концу средних веков, можно быть беспристрастным к Колумбу, и то требуется большая критическая осторожность и оценка отдельных фактов с точки зрения специалистов. Так, например, относительно ошибок в определении географической широты следует сравнить показания Колумба с определениями его современников и ближайших последователей, и тогда мы убедимся, что у последних встречаются в этом отношении ошибки, не уступающие сделанным Колумбом.
   С другой стороны, некоторые приписываемые Колумбу грубые ошибки оказываются в действительности не ошибками, а описками его копиистов или тех лиц, которые пользовались его материалами. Так, например, Брейзинг указал на крупную ошибку Колумба в определении широты острова Кубы, именно, что она находится будто бы под 42о, тогда как в действительности она находится под 21о. Наваррет думал даже, что Колумб, может быть, пользовался квадрантом, разделенным на вдвое большее число частей, но, как, доказал Руге, таких инструментов вовсе никогда не существовало. Известный специалист по истории землеведения и мореплавания Гельцих доказал, однако, что означенная цифра, приведенная у Лас Касаса несомненно была опиской, вызванной, может быть, неразборчивостью рукописи Колумба; что сам Колумб не мог сделать такой ошибки, явствует из сопоставления различных записей его морского журнала, приведенных у Лас Касаса. 13 октября 1492 г. Колумб определил положение острова Гуанахани и нашел его равным 28о с.ш. (в действительности, он лежит приблизительно под 24о); затем он пошел на юг и, дойдя до Испаньолы, определил ее положение -- под 26о с. ш.
   По дороге 30 октября он зашел к острову Кубе, и вот по отношению к этому острову и стоит цифра 42о. Но может ли быть, спрашивает Гельцих, чтобы Колумб, идя от 28о с. ш. на юг и дойдя до 26о, мог определить одну из промежуточных станций как находящуюся под 42о; этого не сделал бы ни один моряк того времени, и, очевидно, в данном случае надо предполагать описку, сделанную самим Колумбом или, вероятнее, Лас Касасом.
   Далее указывается как другой крупный промах Колумба, что, возвращаясь из своей первой экспедиции, он думал, что прибыл к Канарским островам, тогда как в действительности перед ним были Азоры. Он пометил письмо, написанное им перед островом на корабле --"Canaria", тогда как в действительности, как оказалось после, это был остров "Santa Maria", один из Азорских. Но Варнхаген еще в 1858 г. доказал, что помета "Canaria" была опиской переписчика; им была найдена другая копия, на которой значится "Santa Maria", только написанная так: "Stamaria"; очевидно, не в меру догадливый переписчик подставил вместо "Stam" "Can", и вышлa "Canaria". В новейшее время, однако, один итальянский исследователь выразил сомнение в правильности такого толкования, а именно на том основании, что "если, -- говорит он, -- проследить морской журнал Колумба, как он приведен у Лас Касаса, от 15 февраля (даты письма) взад, то нетрудно убедиться, что его определения были так далеки от истины, что он должен был признать себя находящимся на широте Канарских островов, очутившись перед Азорами". Это замечание вызвало специальную проверку Гельциха, причем были приняты во внимание указанные Колумбом по дням направление курса судна и отметки пройденного пути, а также по отношению к Канарским и Азорским островам показания тогдашних карт; в результате этого кропотливого разыскания оказалось, что Колумб никоим образом не мог сделать приписываемой ему ошибки в определении, т. е., другими словами, он шел сознательно на Азорские острова.
   В доказательство того, как верно Колумб был способен угадывать свое положение в море, Markham указывает на следующий факт. Возвращаясь из своей второй экспедиции, Колумб решился попробовать идти прямым путем на восток, навстречу пассату. Плавание было продолжительное, провизия вся вышла, и экипаж дошел до такой крайности, что намеревался покончить с находившимися на корабле индейцами и воспользоваться их мясом. Вдруг ночью, к удивлению всей команды, Колумб приказал укоротить паруса; на рассвете оказалось, что судно находится перед мысом Сан-Винсент. Этот факт свидетельствует, по мнению Markham'a, о замечательной способности комбинировать данные пройденных расстояний и направлений и о несомненном искусстве Колумба как моряка. Подобное же благоприятное мнение о морских способностях Колумба высказали Юз (Hughes -- итальянец, хотя и с английской фамилией) и известный знаток математической географии и истории землеведения, проф. Гюнтер.
   Гюнтер указывает на заслуги Колумба в отношении земного магнетизма. Колумб первый открыл магнитное склонение и первый определил линию, по которой стрелка компаса указывает точно на Северный полюс или, как сказали бы теперь, изогону 0.; далее он первый открыл Саргассово море, первый обратил внимание на экваториальное течение и выразил при этом мысль что Антильские острова, в частности, Тринидад, должны быть рассматриваемы как оторванные водою от материка части суши; наконец, он проявил значительную наблюдательность в своих замечаниях о климате открытых им стран, их растительности, животном мире, племенах и т. д. Стараясь дать объяснение наблюдаемых им явлений, он прибегал, правда, иногда к смелым и странным гипотезам, но и эти гипотезы могут быть в значительной степени оправданы духом эпохи; так, например, после своего третьего путешествия в отчете королю он развил теорию, что Земля не вполне кругла, что она похожа несколько на грушу, или, точнее, имеет вид сферы, одна часть поверхности которой представляет выпуклость вроде сосца на женской груди; на этом возвышенном месте находится, вероятно, рай, с которого текут райские реки. Как ни странной может казаться такая гипотеза, она, как показал Гюнтер, имела некоторые основания в космографических теориях средних веков и в односторонне понятых собственных наблюдениях Колумба.
   Дойдя до устья Ориноко и до залива Парии, Колумб был поражен массой вливавшейся в этот залив пресной воды и, не видя поблизости гор, он пришел к заключению, что вода эта доставляется большой рекой, текущей с возвышенной площади; тут вспомнилось ему сказание о земном рае, что он находится на горе, что с него текут четыре большие реки, что там благорастворение воздухов и роскошная растительность.
   Действительно, климат здесь был теплый и мягкий, растительность обильная и разнообразная, река большая и текущая, очевидно, с высоких гор, но, вместе с тем, климат здесь показался Колумбу в данное время года не столь жарким и удушливым, как севернее, на широте Гаити, и население, здесь встреченное, было более светлокожим, чем там. Но если здесь, в более южных широтах, т. е. ближе к экватору, климат мягче и население менее черно, то, значит, данная область расположена выше, "ближе к небу", и вот Колумб развивает гипотезу о "грушеобразности" Земли -- гипотезу, которая находила себе опору в средневековой теории несовпадения центров суши и моря, т. е. принимавшей, что сфера суши как бы плавает в сфере воды и выступает из нее местами, образуя особенно один главный выступ в виде сегмента шара. Эта гипотеза, ошибочность которой указывал еще Данте, была невозможной с точки зрения механики, но она была извинительной для Колумба, вся эрудиция которого была чисто средневекового характера. Он верил, например, в легенды о людях с песьими головами, с хвостом, с одним глазом на лбу, об островах амазонок, сиренах и т. д. и искал фактического подтверждения их в своих странствиях; трех сирен он даже видел прыгающими в море, как записано в его дневнике, с наивным замечанием, что они вовсе небыли так красивы, как их описывают...
   Еще большим обвинениям и нападкам подвергся Колумб как человек в отношении к его нравственным качествам. Его обвиняли и продолжают обвинять в алчности, в чрезмерности требований, предъявленных им испанским монархам, в жадном искании золота, в отнятии у матроса заслуженной им награды, в порабощении американских индейцев, в дурном управлении, вооружавшем против него большинство испанцев, в хвастливых описаниях открытых им стран перед испанскими монархами, в грандиозных проектах, оставшихся только на словах и на бумаге, в ханжестве и т. д. Что касается алчности Колумба и его жадности к золоту, то следует припомнить, что искание золота или философского камня занимало многие выдающиеся умы средних веков и было (вместе с пряностями) главным побудительным стимулом многих морских экспедиций конца XV и начала XVI в. Колумб же видел в золоте великую силу, при помощи которой он мечтал об осуществлении такого предприятия, как освобождение Иерусалима; с другой стороны, золота ожидало от него и испанское правительство, и все его спутники. Относительно присвоения себе награды, следовавшей матросу, Колумб, может быть, действительно погрешил; тем не менее дело это было решено судом на основании, очевидно, показаний свидетелей, и мы не имеем оснований утверждать, чтобы суд в таком случае поступил явно несправедливо и пристрастно. Тяжелое обвинение заключается в том, что Колумб первый применил к индейцам обращение в рабство, но и это темное дело подлежит известной оговорке.
   Колумб послал в Испанию караибов, бывших людоедами, с той целью, как он пояснял, чтобы они вдали от родины отвыкли от своего жестокого обычая, научились бы испанскому языку и могли бы быть обращены в христиан и получить спасение своих душ. Затем он послал в Испанию толпу индейцев с Гаити, захваченных при усмирении восстания, как мятежников, с которыми можно было не церемониться. Правда, королева Изабелла заявила себя противницей такого порабощения, выразила по этому поводу неудовольствие Колумбу и издала впоследствии указ (оставшийся, впрочем, без исполнения), приказывавший обращаться с индейцами как со свободными вассалами, но, в этом отношении, королева являлась редким исключением. Даже многие высокопоставленные духовные лица на запрос ее и Фердинанда -- позволительно ли обращать индейцев в рабство, отвечали утвердительно; притом рабство в то время было обычным явлением в Испании, где на рынках Севильи, Кордовы, Гранады и т. д. можно было видеть сотни, тысячи военнопленных мавров, продававшихся в качестве рабов, точно так же как и рабов-негров, вывозившихся из Африки португальцами. Если епископ Лас Касас восстал впоследствии против обращения индейцев в рабство и добился его уничтожения, то со своей стороны он предложил заменить труд индейцев подневольным трудом негров, как будто негры были не такими же людьми, как американские индейцы.
   Лично Колумб относился к индейцам с большей гуманностью и расположением, чем большинство его спутников и преемников. Он старался их обласкать, одарить, запрещал пользоваться их наивностью и выменивать золото на безделушки, сожалел впоследствии (в письмах к сыну Диего) о жестоких притеснениях, которым они были подвергнуты в период управления Овандо и т. д. Характерным представляется и тот факт, что кацик Гваканагари, по прибытии испанцев в Испаньолу во второй их экспедиции, не решался приблизиться к ним до тех пор, пока не увидал Колумба, успевшего внушить доверие к себе в первую его экспедицию.
   Было бы, конечно, преувеличенным и странным считать Колумба нравственным совершенством, безупречной и святой личностью, но если принять во внимание все условия, при которых ему пришлось жить и действовать, и сравнить его с личностями многих его спутников, продолжателей и преемников, то положительные качества знаменитого генуэзца несомненно должны значительно перевесить отрицательные, и многие брошенные в него обвинения должны быть признаны явно несправедливыми и крайне преувеличенными. Если у Колумба и были недостатки, темные стороны, нравственные пятна, то он их искупил своим беззаветным стремлением к тому, что он считал своим высшим призванием, своими тяжкими испытаниями и горькими разочарованиями.
   Простой генуэзец, ткач и матрос, он усваивает себе не только грамотность, латынь, но и высшие космографические сведения своей эпохи, создает себе еще в молодости грандиозный план и употребляет годы для достижения возможности его осуществления; бедняк-чужеземец, он открывает себе доступ в высший круг португальского и испанского общества, приобретает себе уважение и покровительство высших представителей светской и духовной власти, вступает в договор с величайшими монархами Европы и получает звание великого адмирала и вице-короля. На плохих, жалких судах он совершает смелое, уверенное плавание на далекий, неизвестный запад, открывает новый мир, делает великие географические открытия, достигает всеобщего торжественного признания своих заслуг, но затем начинается недовольство, зависть, происки, измена, клевета, всевозможные обвинения; он заковывается как преступник в цепи, бросается в тюрьму, везется на суд, затем его освобождают, но лишают без суда подтвержденных королевскими подписями прав и привилегий; годами он борется с морем, голодает, терпит от бурь, страдает от лихорадки и возвращается дряхлым, расслабленным стариком, чтобы умереть в неизвестности, в долгах, в напрасных стараниях восстановить свои нарушенные права. Есть что-то величаво трагическое в этой жизни, посвященной одному стремлению, одной идее, в основе своей оказавшейся ложной, но увенчавшейся грандиозным открытием, которое произвело существенный переворот в истории культуры и открыло новые пути для европейской колонизации.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   1 Сейчас Сьюдад-Трухильо -- главный город Доминиканской Республики.
   2 Лас-Касас Бартоломе (1474--1566) -- испанский историк. В 1502--1515 гг. участвовал в различных экспедициях в Вест-Индию. Автор хроники "История Индии" в 5 томах. Труды Лас-Касаса являются одним из ценнейших источников по истории колонизации и географических открытий в Америке.
   8 Бернальдес Андрес (ум. около 1513) -- с 1488 по 1513 г. был приходским священником в селении Лос Палосьос, близ Севильи; автор летописи "История католических королей", доведенной им до 1513 г. 18 глав "Истории" посвящены плаваниям Колумба. Бернальдес лично знал Колумба, многих участников его экспедиций, и его летопись -- ценный исторический источник.
   4 Верагуа -- так назвал Колумб (по имени одной из местных рек) открытый им северный берег Панамского перешейка. В 1536 г. внук Хр. Колумба, Луис Колон, получил от короля Карла I владения на перешейке площадью более 600 квадратных километров и титул герцога Верагуа. Это было королевской компенсацией за формальный отказ Колона от титула вице-короля и других прав и привилегий, на которые он, как наследник Колумба, мог претендовать во всей испанской "Западной Индии".
   5 Д'Айи Пьер (1350--1420) -- французский богослов, к концу жизни кардинал. Свою книгу "Описание Мира" он выпустил под латинизированным именем Петр Алиак.
   6 Тосканелли Паоло дель Поццо (1397--1482) -- флорентийский ученый; признавал шарообразность Земли и составил карту мира.
   7 Овьедо-и-Вальдес Гонсало Фернандес -- испанский историк открытия и завоевания испанцами "Западной Индии". Его трехтомный труд "Всеобщая и естественная история Индии" опубликован в Вальядолиде в 1552 г.
   8 Мартир Петр -- итальянец Пьетро Мартире из Ангильяри, переселившийся к 90-м гг. XV в. в Испанию. Вел переписку со многими учеными и влиятельными лицами Испании и Италии. Сборники его писем и хроники--ценные, но не всегда достоверные первоисточники эпохи великих географических открытий.
   9 Сопоставлением нотариальных записей генуэзских архивов с различными документами, относящимися к деятельности Колумба в Португалии и Испании, недавно, как будто окончательно, установлено, что Христофор Колумб родился в Генуе в конце октября 1451 г. Однако это все же не согласуется с рядом высказываний самого Колумба и некоторых его современников.
   10 "Мандевиль Джон" -- лицо вымышленное, герой увлекательной книги анонимного французского средневекового автора "Путешествие сэра Джона Мандевиля", полной самой нелепой фантастики.
   11 По-видимому, жена Колумба Филиппа умерла в 1484 или 1485 г.
   12 В настоящее время доказано, что это плавание относится к 1487--1488 гг.; при этом мыс Доброй Надежды был открыт на обратном пути, по-видимому, 16 августа 1488 г.
   13 Мюнцкабинет -- собрание коллекций (музей) или научное учреждение. Первоначально мюнцкабинеты возникли во Франции по инициативе члена Французской академии наук Мюнца.
   14 "Пинта" по-испански значит кружка, а "нинья" -- детка.
   15 В наши дни водоизмещение "Санта Марии" принимают равным 120-- 130 тоннам.
   16 Не смешивать этого Хуана де ла Коса с кормчим и картографом Хуаном де ла Косон (стр. 51).
   17 Гарнизон на Испаньоле состоял из 39 человек.
   18 Гутьеррес Педро -- старший баталер экспедиции.
   19 Любопытное объяснение причины света, замеченного Колумбом, мы находим у Crawshay L. R. (Possible bearing of a luminous syllid in the gestion of the landfall of Columbus. Nature, vol. 136, No 3440, 1935). По современным расчетам в ночь на 12 октября 1492 г., примерно в 22 ч. местного времени, когда Колумб заметил огоньки "Санта Мария" находилась милях в 85 к востоку с наветренной стороны острова Ватлинг. С такого расстояния никакой огонь на берегу не мог быть замечен. Однако Колумб мог за огни на берегу принять свечение морского организма, донного многощетинкового червя Odontosullis, который при наступлении половой зрелости массами поднимается к поверхности и роится. Подъем этих червей для размножения происходит в ночное время раз в год в строгом соответствии с лунным календарем, и по современным расчетам в 1492 г., во время плавания Колумба, должен был быть в ночь на 12 октября.
   20 Относительно географического положения этого острова в группе архипелага Багамских островов долгое время велся спор, породивший целый поток исследований. В настоящее время принято считать, что имя Сан-Сальвадор ("спаситель"), присвоенное Колумбом первому открытому острову (местные жители называли его Гуанахани), относится к острову Ватлинг (Уотликг). В 1927 г. этому острову присвоено наименование Ватлинг-Сан-Сальвадор.
   21 "Испаньола" в переводе на русский -- Маленькая Испания.
   22 Ошибка -- гарнизон Навидада состоял из 39 человек.
   28 По некоторым источникам число участников второго плавания Колумба достигало 2 1/2 тыс. человек.
   24 Здесь допущена ошибка: 3 ноября 1493 г. первым из Малых Антильских островов был открыт остров, получивший название Доминико (открытие сделано в воскресенье, по-испански воскресенье -- доминика).
   25 "Каннибал" -- искаженнее слово "кариб" ("караиб").
   26 Т. е. Вест-Индии.
   27 Ошибка, название Венесуэла ("Маленькая Венеция") дал Алонсо Охедо в 1499 г.
   28 По другим версиям в Вальядолиде могила Христофора Колумба находилась до семи лет.
   29 Некоторые выражения Колумба позволяют думать, что по крайней мере с 1498 г. (третье плавание) он начал сомневаться в этом. Однако нет никаких оснований для утверждения о том, что он знал об открытии им Нового Света, но умышленно скрывал это.
   30 Медичи Лоренцо -- один из представителей правившего во Флоренции рода был главным управляющим банка Медичи, в то время одного из самых крупных в Европе.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru