Lib.ru/Классика: Антропов Роман Лукич. Поцелуй Бронзовой Девы

Роман Добрый
(Роман Лукич Антропов)

Гений русского сыска И.Д. Путилин
Первая серия

Книга 11.
Поцелуй Бронзовой Девы

Глава I. Бурная исповедь

Скромный служитель алтаря приветствует вас, сын мой. Исповедь -- великое дело... -- ласково проговорил тучный, упитанный настоятель-ксендз... N-ского варшавского костела, когда перед ним за исповедательными ширмами предстала высокая, стройная фигура молодого красавца графа Болеслава Ржевусского, сына местного магната. -- Облегчите свою душу чистосердечным покаянием.

-- Я прихожу к вам, отец мой, в последний раз... -- несколько неуверенно начал молодой граф.

-- Почему в последний раз?

-- Потому что я люблю и скоро собираюсь жениться.

-- Но разве женатые не исповедуются, сын мой? -- удивленно вырвалось у служителя католической церкви.

-- Вы не дали мне докончить. Я люблю русскую, я собираюсь жениться на православной.

Лицо ксендза как-то сразу потемнело и сделалось угрюмо-суровым.

-- Что ж... -- усмехнулся он. -- Таких случаев, к прискорбию, немало... Это -- дело вкуса и известного влечения. Но, конечно, вы сами будете пребывать в лоне святой католической церкви?

Молодой граф отрицательно покачал головой.

-- Нет... -- твердо произнес он.

-- Как?! Вы...

Ксендз-исповедник даже отшатнулся, отпрянул от молодого человека.

-- Я перехожу в православие. Родители моей невесты ставят непременным условием нашего брака мой переход из католичества в православие.

-- И вы? -- сурово, гневно спросил один из верных слуг ордена Игнатия Лойолы {Т. е. ордена иезуитов. Игнатии Лойола (1491? -- 1556) был его основателем.}.

-- И я принял это условие.

Какие-то хриплые звуки вырвались из груди духовника-иезуита.

-- Я... я не верю своим ушам... Я не хочу, не могу этому верить, вы шутите...

-- На исповеди не шутят, отец мой... -- серьезно ответил молодой граф.

-- Вы, вы -- единственный отпрыск высокочтимого рода Ржевусских, самых пламенных и верующих католиков, переходите в иную, чужую веру?

-- Чужая вера? Что это за странное определение, отец мой? Разве Бог -- не один и тот же? Разве есть специально православный Христос и специально католический Христос.

-- Не смешивайте Господа с церковью! -- гневно прошептал исповедник.

-- Я вот именно и не смешиваю, это делаете вы, разделившие Христа на разные алтари разных церквей... -- в тон ему ответил взволнованно граф.

-- Берегитесь! Вы богохульствуете.

Глаза фанатика-ксендза загорелись бешеным огнем.

-- Я? Вы ошибаетесь. Если бы я переходил в магометанство или в иудейство -- я мог бы понять взрыв вашего негодования, вашей духовной скорби. Но я перехожу в ту веру, которая высоко чтит Бога Христа. Что же это вас так устрашает, отец мой?

-- Вы переходите в веру тех, которые являются врагами нашего народа, ваших отцов, матерей, сестер и братьев.

-- Позвольте, отец мой, вы затрагиваете уже ту область, которая менее всего может касаться вопроса веры, религии: вы переходите на политику. Но разве это уместно здесь, в храме, на исповеди, перед святым Распятием? Или католическое духовенство отлично совмещает в себе служение политическим интригам со служением Богу?

Лицо ксендза стало багрово-красным.

-- Еще раз повторяю вам: берегитесь! Вы начинаете издеваться над священнослужителями католической церкви. Вы с ума сошли! О, я узнаю в этом проклятое влияние православных изуверов... Сколько вы получили наставлений от их попов?...

-- Мне стыдно за вас, отец мой... -- отчеканил молодой граф. -- Вы -- слуга Милосердного Бога -- позволяете себе предавать проклятию в святом месте таких же правоверных христиан, таких же христианских священнослужителей, как и вы сами.

-- О, подлый орден Игнатия Лойолы живуч! Вы -- оптом и в розницу торгующие Богом -- вы остаетесь верны проклятому, вовсе не христианскому, завету: "Цель оправдывает средства". И вы, славшие людей на костер ad majorem Dei glorian (для вящей славы Бога), действительно не брезгуете никакими средствами. Я не ребенок, отец мой... Мне отлично известны проделки католического духовенства, менее всего думающего о догмах христианского евангелия. Прощайте. Я ухожу отсюда примиренным с Богом, но не с вами.

И, поклонившись, граф повернулся, чтобы выйти из исповедальни. Секунду ксендз-исповедник стоял пораженный, словно оглушенный... Потом он вздрогнул и резко крикнул:

-- Стойте, граф! Я вас предупреждаю, что сегодня же я сообщу об этом вашему отцу. Посмотрим, как отнесется он к вашему ренегатству.

-- Вы сообщите? Но разве духовник имеет право рассказывать кому бы то ни было о том, что ему говорилось на духу?

-- Для спасения погибающей души... для торжества церкви... -- залепетал ксендз-иезуит.

Молодой граф рассмеялся.

-- Ну, разве я не прав, когда только что сказал, что у вас -- "цель оправдывает средства"? Вы вот готовы быть клятвопреступником, дабы выслужиться перед вашим орденом, а заодно... и перед знатным, богатым магнатом.

-- Погодите, стойте! -- исступленно схватил за руку графа верный прислужник католической церкви. -- Я умоляю вас именем Бога отказаться от этого безумного решения!

-- Нет! -- резко ответил Ржевусский.

-- Но вы забываете одно, что Бог иногда очень сурово карает вероотступников. Знаете ли вы это, безумец? -- свистящим шепотом пронеслось по исповедальне.

Глаза ксендза сверкали. Что-то молчаливо-угрожающее было видно в этом сверкании, было слышно в этом шепоте.

-- А-а... -- отшатнулся от него молодой граф. -- Я вас понимаю, святой отец: вы грозите мне местью не Бога, а местью его служителей? Что ж, я и этого не боюсь... Работайте, старайтесь, но не забывайте, что теперь -- не средние века, что ужасы святой Инквизиции отошли в область мрачных, отвратительных преданий. Прощайте!...

Глава II. "Спасите графа!"

Перед Путилиным в его служебном кабинете сидел посетитель с дорожной сумкой через плечо. Это был красивый, моложавый старик, очень симпатичный, с манерами старого барина былых годов.

-- Сколько же прошло уже дней, как исчез молодой граф, господин Ракитин? -- спросил посетителя Путилин.

-- Около недели.

-- А почему вы полагаете, что он исчез?

-- Потому что никогда не бывало, чтобы он не являлся так долго к нам. В последнее время, когда он попросил у меня руки моей единственной дочери и сделался ее женихом, он приезжал к нам ежедневно.

-- Скажите, пожалуйста, господин Ракитин, а в замке графа Ржевусского, его отца, вы не узнавали о молодом человеке?

-- Нет, господин Путилин. Вот уже несколько месяцев, как мы прекратили знакомство домами.

-- Для пользы дела мне необходимо знать причину этого разрыва.

-- О, это не составляет ни тайны, ни секрета... Причиной окончательного разрыва послужил резкий спор о России и "Крулевстве Польскием". Граф Сигизмунд Ржевусский, гордый, надменный магнат, высказал такую непримиримую ненависть ко всему русскому, что меня взорвало. Мы расстались врагами.

-- Предполагаемый брак его сына с вашей дочерью, конечно, не мог встретить согласия и сочувствия старого графа?

-- Безусловно. Я говорил об этом Болеславу, на что он ответил, что личное счастье ему дороже вздорных прихотей его отца.

-- Вы не знаете, он имел все-таки объяснение по этому поводу с отцом?

-- Не знаю. До последнего дня нашего свидания он ничего не говорил об этом.

-- Не можете ли вы рассказать мне что-нибудь о вашем последнем свидании с молодым графом?

-- Он приехал к нам к обеду. Как и всегда, был бесконечно нежен с моей дочуркой, но я заметил, что он находится в несколько приподнятом состоянии духа.

-- Ого, он был взволнован? Вы не спрашивали его о причинах?

-- Он сам со смехом бросил вскользь, что его страшно разозлил духовник.

-- По какому случаю он виделся с ним?

-- Он отправился на исповедь. Затем, уезжая, он сказал мне, что ему хотелось бы ускорить свадьбу, обещал приехать на другой день, но -- увы! -- с тех пор мы его более не видели. Мы в отчаянии, дорогой господин Путилин. Горе моей девчурки не поддается описанию. Она все время твердит, что с ним, наверно, случилось какое-нибудь несчастье. Откровенно говоря, у меня самого являются тревожные мысли.

-- Скажите: старый граф любит своего сына?

-- Безусловно. Но, как однажды с горечью вырвалось у молодого человека, старый надменный магнат любит не его душу, не его сердце, а в кем -- самого себя. Он, Болеслав, в глазах отца -- единственный продолжатель "знаменитого" рода Ржевусских, его блестящий представитель, тот, кем можно гордиться. Если вы знакомы с поразительной спесью польских магнатов, с их фанатизмом, вам будет ясна и понятна любовь старого графа к своему сыну. И вот я решил обратиться к вам. Вы, только вы один, господин Путилин, можете пролить свет на это загадочное исчезновение бедного молодого человека, которого я люблю, как родного сына. Спасите его!

Путилин сидел в глубокой задумчивости. Какая-то тревожная

мысль пробегала по его симпатичному, характерному лицу.

-- Не правда ли, ваше превосходительство, вы не откажете нам с дочуркой в этой горячей просьбе?

Путилин поднял голову.

-- Я нахожусь в очень щекотливом положении, господин Ракитин: вмешиваться официально в это дело мне не только неудобно, но я даже не имею права. У меня нет никаких данных для подобного вмешательства. Во-первых, заявление об исчезновении молодого графа должно исходить от отца, а не от частного лица, каким в данном случае являетесь вы; а во-вторых... в Варшаве имеется своя сыскная полиция.

-- Значит, вы отказываетесь? -- с отчаянием в голосе воскликнул старый барин.

Путилин опять задумался.

-- Ну ладно, хорошо. Я попытаюсь. Ваше дело меня очень заинтересовало.

-- Слава Богу! Как мне благодарить вас... -- рванулся Ракитин к Путилину.

Глава III. Путилин в Варшаве. В замке старого магната

Всю дорогу до Варшавы мы ехали в отдельном купе 1-го класса, Путилин не спал.

Он был окружен целым рядом толстых фолиантов.

-- Pater noster! Qui est in Coelum... Credo in aeternam vitam {Отче наш! Иже ecи на небесах... Верую в жизнь вечную (лат.)}... -- бормотал великий, благороднейший сыщик.

-- Что это, И. Д., никак ты на старости лет за изучение латыни принялся? -- спрашивал я в сильном изумлении.

-- Спи, спи, доктор! -- невозмутимо отвечал он.

Вот и гордая, пышная столица бывшего Польского Крулевства. Мы приехали в Варшаву в те достопамятные дни, когда она глухо волновалась.

В роскошном нумере Центрального отеля, где мы остановились, Путилин принялся спешно переодеваться. Он облачился в безукоризненный длинный черный сюртук, надел крупный орден.

-- Что значит этот парад, И. Д.? -- спросил я не без удивления.

-- Я еду сейчас с визитом.

В великолепной -- с белыми колоннами -- зале граф Ржевусский заставил очень долго ждать себя. Наконец послышались шаги, в зал вошел старый магнат. Не подавая руки и слегка лишь наклонив полуседую гордую голову, он холодно спросил:

-- Чем обязан видеть у себя пана... пана Путилина? -- Он поднес визитную карточку Путилина к самому своему носу, обидно-небрежно вчитываясь в то, что на ней стояло.

-- Сейчас я буду иметь удовольствие объяснить пану... пану Ржевусскому цель моего визита... -- ответил ему в тон "пан" Путилин.

Это простое "пану Ржевусскому" вместо "пану-графу", по-видимому, было равносильно для старого магната удару хлыста. Огоньки гнева вспыхнули в его глазах. Голова надменно откинулась назад.

-- Я не знаю "пана Ржевусского", я знаю графа Ржевусского... -- резко проговорил он с сильным акцентом.

-- Равно как я не знаю "пана Путилина", а знаю ею превосходительство господина Путилина, начальника петербургской сыскной полиции, -- насмешливо ответил ему Путилин.

-- Попрошу вас ближе к цели. Что вам угодно?

-- Прежде всего -- сесть. Не знаю, как принято в Варшаве, но у нас в Петербурге я это любезно предоставляю каждому из моих посетителей-гостей.

Магнат побагровел от неловкости и гнева.

-- Прошу вас... -- сделал он величественный жест рукой, точно феодальный герцог, принимающий своего ленного вассала {Так в Западной Европе в эпоху феодализма называли вассалов, которые получали от сеньора (на условии несения службы) земельное владение или какой-либо другой источник дохода.}.

-- Изволите ли видеть, граф, возвращаясь из-за границы и очутившись в Варшаве, я случайно узнал об исчезновении вашего сына, молодого графа Болеслава Ржевусского... -- начал Путилин, не сводя пристального взгляда с лица старого магната.

-- Случайно? Должен сознаться, что случайность играет большую роль в вашей профессии... -- саркастически прервал его граф.

-- Вы правы: в деле раскрытия массы преступлений и поимке многих негодяев случай -- могущественный пособник правосудию.

-- Ну-с?

-- Узнав об этом, я решил проверить справедливость этих слухов и с этой целью явился к вам.

-- Прошу извинить меня, но... для чего?

-- Для того, чтобы предложить вам свои услуги, раз эти слухи справедливы.

Путилин чувствовал на своем лице острый, пронизывающий взгляд надменного магната.

-- Могу я узнать, ваше превосходительство, откуда до вас донесся слух об исчезновении моего сына, графа Болеслава Ржевусского.

-- Случайно в зале первого класса вокзала до меня долетели обрывки разговора компании молодых людей, принадлежащих, по-видимому, к лучшему обществу Варшавы.

-- Прошу извинить пана... pardon! генерала, но мне было бы любопытно узнать, отчего вы так заинтересованы участью пропавшего, как вы говорите, графа -- моего сына.

-- Если вам угодно, я скажу вам совершенно откровенно. Очень еще недавно судьба привела меня спасти от смертельной опасности исчезнувшего таинственным образом сына петербургского миллионера-купца Вахрушинского.

-- Я знаю этот ваш блестящий розыск... -- почему-то очень взволнованно проговорил старый граф.

-- Тем лучше. Так вот, услышав об исчезновении вашего сына, у меня мелькнула мысль: а что, если и в данном случае мы имеем дело с каким-нибудь тайным преступлением? Я поспешил приехать к вам, граф, и, признаюсь, ожидал с вашей стороны более любезного и сердечного приема. Прошу вас не забывать, что я действую совершенно бескорыстно.

Старый магнат взволнованно приподнялся с золоченого кресла и стал нервно ходить по залу. Видимо, какая-то упорная, глухая борьба происходила в душе этого гордого, надменного человека. Моментами он останавливался, словно хотел подойти и что-то сказать своему непрошеному гостю, но то, что боролось в нем, противилось этому. Путилин сидел бесстрастно-спокойный, скрестив руки на груди.

Вдруг старый граф круто остановился перед Путилиным и хрипло произнес:

-- Да, мой сын, мой единственный сын действительно исчез бесследно вот уже девять дней...

-- И вы не тревожитесь этим исчезновением, граф? Горький смех, в котором зазвенели сарказм, гнев, обида, тревога, пронесся по роскошной зале замка старою магната.

-- А будь вы кто хотите: пан генерал, черт или святой, а я вам скажу, что не тревожусь, особенно потому, что я знаю, где находится мой сын!

Граф хрустнул пальцами.

-- Вы... вы знаете, где находится ваш сын? -- Путилин даже привстал в сильнейшем изумлении.

-- Да. Лучше, чем кто-либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.

-- Вы простите меня, граф, но, ради Бога, почему же вы не пытаетесь отыскать его, вызволить из того плена, куда он попал по неосторожности или же по неосмотрительности? Еще раз повторяю: мои, может быть, непрошено-нескромные вопросы продиктованы только чувством искреннего желания помочь вашей беде.

-- Га! -- бурно вырвалось у старого Ржевусского. -- Вы спрашиваете: почему я не делаю попытки спасти моего сына, мою гордость, мою единственную утеху в жизни. Извольте, я вам скажу тоже откровенно: потому что это -- бесполезно, потому что этого плена сам желал и добивался мой сын.

-- Я вас не понимаю, граф... -- искренно вырвалось у Путилина. Жилы напряглись на шее и висках старого магната.

-- Его сгубила проклятая любовь! Исчезновение Болеслава -- дело рук проклятых Ракитиных.

-- Что?! -- переспросил Путилин. Он провел рукой по лбу, словно стараясь привести свои мысли в порядок.

Граф Ржевусский с удивлением поглядел на него.

-- Что с вами?

-- Вы... вы даете мне честное, благородное слово графа Ржевусского, что все, что вы сказали сейчас, -- святая правда?...

-- Я никогда не лгал! -- гордо ответил один из варшавских феодалов.

-- В таком случае... я боюсь, что ваш сын действительно или уже погиб, или на краю гибели.

-- Во имя Пречистой Девы, что означают ваши слова?! Вы что-нибудь знаете?

Как изменилось это холодное, надменное лицо! Сколько чисто отцовской любви и страха засветилось в глазах!...

-- Знаю. Слушайте, граф.

И Путилин шаг за шагом начал рассказывать ошеломленному графу о приезде Ракитина, о том, как тот умолял его спасти молодого человека.

-- Это... это -- правда?

Лицо графа было смертельно бледно. Пот проступил на лбу.

-- Правда, граф.

Маленький золоченый столик, на который опирался магнат, упал на блестящий паркет зала.

-- Так... так где же мой сын, ваше превосходительство? -- с ужасом прошептал он.

-- Вот для того, чтобы узнать это, я и приехал к вам в Варшаву. Как видите, ваше сиятельство, моя профессия не всегда заслуживает такого обидно-пренебрежительного отношения, каким вы подарили ее.

Граф взволнованно подошел к Путилину.

-- Простите меня. Вы как умный человек отлично поймете те чувства, которые обуревали меня. Я против этого брака. Кто может осудить меня за это? Разве каждый отец не относится любовно-ревниво к своему детищу?

-- Простите, граф, теперь нам некогда говорить об этом. Надо спасать вашего сына.

-- Да, да! -- рванулся польский магнат к своему врагу -- начальнику русской сыскной полиции. -- Теперь и я вас умоляю: спасите Болеслава! Я весь к вашим услугам. Угодно вам переехать из гостиницы в мой замок? Распоряжайтесь, как вам угодно.

-- Благодарю вас, но как раз этого не надо делать. Если вам угодно, чтобы я спас вашего сына -- если это только не поздно -- я вас попрошу держать мой приезд в Варшаву в полной тайне. Я буду являться к вам, когда мне потребуется. Мой пароль -- "Pro Christo morir" -- "умираю за Христа".

Путилин, сопровождаемый графом, направился к двери. В ту секунду, когда он взялся за дверную ручку, послышался голос:

-- Libertas serenissime? {Свобода, ваша светлость? (лат.).}

-- Amen! -- ответил граф. -- Аминь!

Быстрее молнии Путилин прикрыл рукой свой орден и, когда отворилась дверь и на пороге показалась фигура упитанного патера, громко по-польски обратился к магнату:

-- Имею высокое счастье откланяться вашему ясновельможному сиятельству...

Глава IV. Тайный трибунал святых отцов. Смертный приговор

Низкая сырая комната со сводчатым потолком тонула в полумраке.

В этой тьме скрывались очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровен, колодок. Чем-то бесконечно унылым, страшным веяло от всей обстановки этого непонятного помещения.

Колеблющийся свет длинных толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой сбегали капли воды и падали со стуком на плиты комнаты.

За длинным столом, на котором горели эти странные свечи, сидело семь человек, все с характерными лицами католических служителей церкви -- иезуитов, в обычных рясах-сутанах.

-- Итак, -- начал сидящий посередине за столом высокий худощавый человек в фиолетовой сутане, с резко очерченным лицом, к которому особенно почтительно относились все иные присутствующие, -- нам предстоит, св. отцы, сегодня поставить окончательный приговор по делу молодого безумца.

-- Так, ваша эминенция {Титул католических епископов или кардиналов.}, -- послышался почтительный ответ заседающих.

-- Вы, конечно, все осведомлены о причине нашего конклава {Конклав -- совет кардиналов, собирающихся для избрания папы римского.} в этом печальном, но необходимом для пользы св. церкви месте? Вам известно со слов тайного донесения достопочтенного духовника графов Ржевусских о преступлении молодого графа? Да? Теперь, стало быть, мы можем перейти ad consultationem... на совещание. Я ставлю два вопроса: виновен ли безумец в преступлении ad ferendam, то есть в таком, которое он собирается совершить, и, если виновен, то к какому наказанию он за это должен быть присужден. Ваши аргументы, св. отцы?

-- Виновен... виновен... виновен... -- раздались голоса.

-- Более мотивированно? -- отдал приказ его эминенция.

-- Переход в лоно проклятой православной церкви... Поношение святой католической; издевательства и насмешки над нами, скромными ее служителями. Это -- maxima culpa {Величайшая вина (лат.)}, это -- измена Христу.

-- И, взвесив все это, какое наказание?...

Минуту в комнате со сводчатым потолком царило молчание.

-- Mors... Смерть! -- погребальным эхом пронеслось по помещению, где заседал, тайный трибунал "святых" отцов.

-- Sis. Так. Но все это было contra... "против" обвиняемого. Не найдется ли голос и pro, "за" него?

-- Прошу благословения св. отцов во главе с вами, ваша эминенция, но я думал бы, это наказание не соответствует преступлению, которое юноша собирается совершить.

-- Как?! -- в один голос воскликнули заседающие.

-- Виноват, я не так сформулировал мою мысль... -- смутился престарелый служитель католического Христа. -- Я хотел сказать, что тут -- juventas... молодость... Любовь... легкомыслие... кроме того, ради высокочтимого графа Сигизмунда Ржевусского нам бы следовало пощадить жизнь его единственного сына... Он оказывал столько услуг нашей св. церкви...

-- Ваши ответы? -- обратился к св. отцам его эминенция.

-- Отдавая должное любвеобильному сердцу моего сослужителя во Христе, я считаю, однако, необходимым резко разойтись с ним во мнениях, и вот по каким причинам, -- послышался елейно-сладкий голос доносчика-предателя, исповедника N-ского костела. -- Во-первых, primo: в это политически-смутное время, которое мы переживаем, нам нужны верные католики, а не перебежчики-ренегаты. Если сегодня ради прекрасных глаз "москальки" обвиняемый готов переменить религиозную веру, то... поручитесь ли вы, св. отцы, что на завтра, ради еще более прекрасной наружности новой еретички, он не променяет и свою политическую веру, свое народное credo? Где же наш политический патриотизм?

-- Верно... верно... -- прокатилось под мрачными сводами.

-- Я продолжаю, secundo, во-вторых: допустим, юноша раскается... Ужас объял его душу... Он будет просить о помиловании. Но... Откуда мы его выпустим? Это вы приняли в соображение? Разве это наше тайное прибежище под рекой Вислой, где мы укрепляем веру и тайно собираемся для важнейших решений, уже не должно составлять величайшего секрета для наших врагов? А если выпущенный безумец-граф предаст нас?... В таком случае для чего же было изобретать название "Unum ets hoc іter ad mortem" {"Это единственный путь к смерти" (лат.)}.

-- Верно... верно! Смерть, смерть! -- послышались теперь уже возбужденные голоса.

-- Но какая?

-- Я полагал бы... мы думали бы... Поцелуй Бронзовой Девы!

Тот, кто заступился за обвиняемого, в ужасе закрыл лицо руками.

-- Это чересчур жестоко... -- еле слышно вылетело из-под капюшона.

-- Приведите сюда обвиняемого! -- бесстрастно отдал приказ старший из судей -- духовных лиц.

Прошло несколько минут. Где-то послышался резкий скрип двери, раздались гулкие шаги по каменным плитам коридора, дверь в судилище распахнулась, и на пороге вырисовалась высокая стройная фигура молодого человека.

-- Потрудитесь приблизиться к столу, граф Болеслав Ржевусский! -- сурово проговорил иезуит в фиолетовой рясе.

Голова молодого человека гордо откинулась назад. В глазах засверкало бешенство. Он сделал несколько шагов по направлению к своим неведомым судьям и резко спросил:

-- Кто вы? На каком основании и по какому праву вы смеете мне приказывать? Честное слово, я начинаю думать, что имею дело с бандой каких-то негодяев.

-- Вы слышите? -- прошептал настоятель N-ского костела.

-- Меня обманным образом -- по подложной записке -- залучают в пустынное место, хватают, везут и, точно преступника, заключают в каземат какого-то проклятого подземелья. Что вам надо от меня? Что должна означать вся эта подлая комедия? Если вам угодно денег, выкупа, извольте. Я вам их дам, подавитесь проклятым золотом, но потрудитесь немедленно выпустить меня на свободу.

-- Вы спрашиваете, кто мы. Мы -- тайный трибунал, блюдущий высшие интересы св. церкви... -- еще более сурово проговорил его эминенция.

-- Это... что же такое: нечто вроде Совета десяти великой святой Инквизиции? -- насмешливо спросил молодой граф.

Но помимо воли смертельная бледность покрыла его лицо.

-- Вы можете богохульствовать: перед смертью у вас еще хватит времени раскаяться в ваших страшных грехах.

-- Перед... смертью? -- вздрогнул Ржевусский. -- Вы шутите, св. отец?

-- Увы, бедный безумец, мои уста еще никогда не произносили шуток. Мы обсудили ваше преступление. Оно ужасно: вы изрекли ужасную хулу на церковь. Нашим совместным решением вы приговариваетесь к смертной казни через поцелуй Бронзовой Девы. Вы обручитесь с ней на вечную жизнь.

-- Что?! -- воскликнул молодой человек и пошатнулся.

Глава V. "Героическое" средство. Письмо к каштеляну N- ского костела

Я провел первую ночь в Варшаве отвратительно. Вы поймете причину этого, если я вам скажу, что Путилин, уехав вечером к графу Ржевусскому, вернулся только... в 6 часов утра!

При виде его вздох радости вырвался у меня из груди.

Путилин шаг за шагом ознакомил меня со своим визитом к старому магнату.

-- Скажу тебе, доктор, откровенно, что случившееся явилось для меня полной неожиданностью: у меня ведь было нешуточное подозрение на участие в деле исчезновения молодого графа самого отца.

Лицо Путилина было угрюмо-сосредоточенное.

И если я прежде не тревожился за жизнь юноши, то теперь я уверен, что она висит на волоске. Это дело куда серьезнее дела об исчезновении сына миллионера Вахрушинского с "белыми голубями и сизыми горлицами".

-- Как, опаснее даже этого?

-- Безусловно. Там, несмотря на весь ужас, который мог произойти с молодым человеком, он все-таки остался бы жив. А тут -- смерть, и наверное, лютая, мучительная.

-- Прости, И. Д., но я не вполне тебя понимаю. Ты говоришь об опасности, угрожающей молодому графу, с такой уверенностью, точно ты знаешь, где он находится.

-- Да, я это знаю.

-- Как?! Ты это знаешь?

-- Еще раз повторяю, знаю. Знаю так же, как знал на второй день розысков, где находится молодой Вахрушинский.

-- Так, ради Бога, в чем же дело?

-- В том, чтобы найти способ проникнуть туда, где он находится.

-- Разве это так трудно?

-- Поразительно трудно. Не забывайте, что не всегда приходится иметь дело с наивными сектантами-изуверами из простолюдинов или же из мещан-купцов российской закваски. Случается нарываться на диаволов в шелковых одеяниях.

Я, каюсь, хлопал глазами.

-- Всю эту ночь я выслеживал их.

-- Кого: этих диаволов?

-- Да. Среди них я заметил необычайное волнение: кажется, приготовляются к кровавому каннибальскому пиру. В поисках известных нитей я чуть не утонул в этой проклятой Висле... Однако я еле стою на ногах. Я сосну часа два, а затем мне придется прибегнуть к героическому средству.

-- Ты думаешь обратиться к содействию властей? Мой друг усмехнулся, отрицательно покачав головой.

-- Нет, доктор, это было бы самое нежелательное. К этому прибегнешь ты, если... если со мной случится несчастье.

-- Ну, что? -- взволнованно спросил граф Сигизмунд Ржевусский Путилина, приехавшего к нему с условленным паролем "pro Christo morir". -- Но, Боже мой, что с вами, ваше превосходительство? Вас не узнать... вы ли это?

Перед магнатом стоял человек с круглым одутловатым лицом без бакенбард.

-- Мои бакенбарды до времени спрятаны, граф... -- усмехнулся Путилин. -- Дело, однако, не в них, а в вашем сыне.

-- Вы узнали что-нибудь?

-- Да, кое-что и очень невеселое. Ваш сын в смертельной опасности.

Граф побледнел.

-- Но где он? Что с ним?...

-- В точности я не могу вам этого сказать, да и некогда. Сейчас вы должны предпринять нечто.

-- Я?

-- Да. Садитесь и пишите письмо.

-- Кому? -- пролепетал совсем сбитый с толку надменный магнат.

-- Вы это сейчас узнаете. Прошу писать, ваше сиятельство, следующее: "Любезнейший padre Бенедикт! Чувствуя себя очень скверно, прошу Вас немедленно посетить меня. Граф С. Ржевусский".

-- Як Бога кохам, я ничего не понимаю! Зачем мне приглашать настоятеля N-ского костела?

-- Вы желаете спасти вашего сына? -- резко проговорил Путилин, пристально глядя в глаза графу.

-- О! -- только и вырвалось у магната.

-- В таком случае я вас попрошу беспрекословно следовать моим распоряжениям.

-- Но что я буду с ним, делать?

-- Вы, разыгрывая из себя больного, настойчиво попросите его остаться в замке и провести с вами всю эту ночь... во всяком случае до того времени, когда я приду к вам.

-- А... а если он не согласится, ссылаясь на свои важные нужды?

-- Тогда вы употребите насилие над "св. отцом", то есть попросту не выпустите его из замка, хотя бы для этого вам потребовалось вмешательство вашей челяди.

-- Помилуйте, господин Путилин, вы требуете невозможного! -- воскликнул испуганно граф. -- Ведь это -- скандал, преступление, разбой. Какое я имею право производить насилие над человеком, да к тому же еще духовным?

-- В случае чего -- ответственность я приму на себя. Впрочем, если вам не угодно, мне останется покинуть вас.

-- Хорошо! -- с отчаянием махнул рукой старый граф.

Через час перед замком его остановилась карета, из которой вышел католический священник. Прошло минут сорок -- и он вышел из замка обратно.

Очевидно, старый магнат не исполнил приказания Путилина.

Глава VI. Ночная процессия

Два багровых восковых факела и несколько зажженных свечей в церковных канделябрах тускло освещали странную процессию, двигавшуюся по темным длинным коридорам. Тут царил такой зловещий густой мрак, что этого света хватало только на то, чтобы не споткнуться, не удариться о стены.

Вслед за двумя фигурами в черных рясах шел высокий худощавый человек, за ним -- попарно -- шесть лиц.

-- Не думал я, что мне придется совершать это печальное путешествие... -- раздался под мрачными сводами резкий, властный голос.

-- Что делать, ваша эминенция. Sis Deus vi It. Так хочет Бог.

-- Осужденный предупрежден, что казнь произойдет сегодняшней ночью?

-- Пока еще нет. Misericordias causa... ради сострадания к юному безумцу-святотатцу час искупления греха не торопились сообщать ему заранее.

И опять жуткое безмолвие, молчаливое шествие таинственной процессии.

Но вот пол коридора стал как бы покатым, словно он спускался вниз.

-- Осторожнее, ваше эминенция, здесь так скользко... -- послышались вкрадчиво-льстивые голоса.

Воздух сразу изменился. Повеяло невероятной сыростью, точно от болота. Пол стал влажным, откуда-то сверху падали крупные капли холодной воды.

Свет факелов и свечей заколыхался вздрагивающими языками, словно под порывом вырвавшегося воздуха. Лязгнули замок и засов железной двери, пахнуло еще большей отвратительной сыростью, и процессия стала осторожно спускаться вниз.

Казалось, точно неведомые существа-призраки, появившись на земле, вновь устремляются в ее таинственные недра.

-- Однако с последнего раза сколько воды прибавилось здесь! -- прозвучал опять тот же резкий голос.

-- Как они смеют?! Как они смеют?! -- В бешенстве юный граф бросался к железной двери, что есть силы колотил в нее руками и ногами.

-- Пустите меня! Вы, преступники, палачи, слышите ли вы меня?

Ни звука. Ни шороха. Точно в могиле. Тогда он бросался к окну и каждый раз в ужасе отшатывался...

И вспомнились ему угрожающие слова: "Смотрите! Бог иногда мстит вероотступникам..." Но ведь он не отступился от Христа. А какой же есть еще Бог? "Вы приговариваетесь к смерти через поцелуй Бронзовой Девы", -- погребальным звоном гудит в его ушах приговор судей-палачей. Болеслав Ржевусский громко, жалобно зарыдал.

Вдруг он вскочил и с каплями холодного пота на лбу стал прислушиваться. Что это? Голоса? Шаги? Да, да, все яснее, ближе... Вот уже у самых дверей его каземата. Он задрожал всем телом, выпрямившись во весь рост.

С протяжным скрипом раскрылась дверь. На пороге со свечами в руках стояло несколько фигур, одетых в рясы-сутаны.

-- Так как вам трудно говорить, о. Бенедикт, то позвольте мне вместо вас напутствовать на смерть и поддержать дух преступника... -- донеслось точно издалека-издалека до несчастного молодого графа.

Два монаха-иезуита торжественно внесли какое-то белое одеяние.

-- Что это... что это значит? Что вам надо? -- в ужасе попятился от вошедших Болеслав Ржевусский.

-- Сын мой! -- начал торжественным голосом старый монах-иезуит. -- Вы уже выслушали смертный приговор, произнесенный вам тайным трибуналом святых отцов. Соберитесь с духом, призовите на помощь Господа. Этот приговор будет приведен в исполнение сейчас.

-- Что? -- дико закричал граф.

-- Сейчас вы искупите ваши страшные грехи.

-- Вы лжете! Слышите: вы лжете! Я не хочу умирать, вы -- палачи, убийцы! Вы не смеете меня умертвить.

-- Сын мой, все напрасно: еще ни один наш приговор не оставался без исполнения.

Два монаха приблизились к осужденному.

-- Оденьте вот это одеяние, а свое скиньте. Это последний наряд приговоренных.

И они протянули обезумевшему от ужаса молодому человеку белый балахон с широкими разрезными рукавами, веревку и белый остроконечный колпак.

-- Прочь! -- исступленно заревел граф, отталкивая от себя служителя палачей. -- Спасите меня! Спасите меня!

Безумный крик вырвался из камеры и прокатился по коридору.

-- Я должен предупредить вас, сын мой, что если вы не облачитесь добровольно, придется прибегнуть к силе. Возьмите же себя в руки: вы умели бесстрашно поносить Святую церковь, умейте же храбро умереть. Я буду читать, а вы повторяйте за мной: Pater noster, qui in coclum {Отче наш, сущий на небесах (лат.) -- первые слова молитвы (Евангелие от Матфея, 6,9).}...?

-- Помогите! -- прокатился опять безумный крик ужаса, страха. Но веревка уже была ловко накинута на руки осужденного.

Граф рванулся -- руки были связаны. Его повалили на соломенный матрац и насильно стали облачать в страшный предсмертный наряд.

-- Свяжите ноги! -- отдал приказ иезуит. -- Готово? Поддерживайте его с двух сторон и ведите!...

И скоро из камеры вышла белая фигура мученика-осужденного со связанными руками и спутанными ногами.

Глава VІІ. Поцелуй бронзовой девы

Шествие открывал престарелый патер-иезуит с распятием в руках. За ним, поддерживаемый двумя черными сутанами, шел осужденный граф. Теперь он не кричал, не сопротивлялся: предсмертный ужас овладел им. Сознание как-то совсем покинуло его.

Когда процессия поравнялась с той таинственной комнатой-судилищем, где был произнесен смертный приговор, из нее вышла новая процессия, которую возглавлял "его эминенция". У всех в руках были зажженные свечи.

При виде новых лиц граф Ржевусский словно пришел в себя.

С раздирающим криком он рванулся из рук державших его иезуитов.

-- Во имя Бога, спасите меня! Пощадите меня!

-- Вы призываете Бога?... С каких пор вы, еретически поносивший Христа и Святую церковь, уверовали в него? -- раздался резкий, суровый голос.

-- Неправда!... Неправда! Клянусь крестом, я не поносил ни Бога, ни Святую церковь.

-- Вы лжете! Вы говорили, что служители католической церкви, отцы-иезуиты, торгуют Христом оптом и в розницу.

-- Но разве иезуиты равносильны Христу? -- с отчаянием закричал граф.

-- Вот видите: вы поносите тех, которые служат Его Величию... Довольно. В этом мире уста ваши не будут больше произносить хулы. Вы предстанете сейчас на суд Его самого.

По знаку, поданному старшим духовным лицом, мрачные своды страшного коридора огласились пением процессии.

-- Morituris laudare dеbet Deum {Идущий на смерть должен восхваляй, господа (лат.)}... -- послышались торжественно заунывные звуки реквиема.

Поняв, что все кончено, что спасения нет и не может быть, граф стал точно безумным.

Громовым голосом он старался заглушить страшное похоронное пение.

-- Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари. Руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Я умру, но моя смерть жестоко отомстится вам. Ваши проклятые гнезда будут разрушены...

-- Ad misericordiam Christi ac santissimae Virginis Mariac {К милосердию Христа и Св. Девы Марии (лат.)} -- все громче и громче гремит процессия.

-- И они еще произносят имя Христа! О, подлые изуверы-богохульцы! -- Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы. -- Будьте вы прокляты!

В конце коридора (в нише) виднелась бронзовая статуя Богоматери. Спокойно скрещенные руки, печать святой благости и любви на св. челе.

-- Что это... что это такое?

-- Статуя Святой Девы.

-- Но вы... вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?

-- Так.

-- Так... как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!

-- Вы это узнаете... -- загадочно ответил добровольный палач. -- Где о. Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.

-- Отца Бенедикта не было! Он исчез.

-- Что это значит? Где же он? -- строго спросил его эминенция.

-- Не знаем... может, отлучился... Он, кажется, болен...

-- Тогда исполните эту обязанность вы, о. Казимир. Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились в его глазах.

"Конечно... все кончено... Смерть... идет... вот сейчас... Господи, спаси меня... Страшно... что со мной будут делать?"

Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик Бронзовой Богоматери.

-- Спаси меня! Спаси меня! -- жалобно простонал он.

-- Вы должны покаяться в ваших грехах, сын мой... Скоро вы предстанете перед Вечным Судией.

-- Не хочу! Пустите меня, пустите! -- осужденный почувствовал, что его крепко держат и все ближе подводят-подталкивают к бронзовой статуе.

В груди все застыло. Волосы шевелятся на голове... Перед глазами -- все, все прошлое, вся жизнь, молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, цветами, с воздухом и солнцем.

-- Говорите, повторяйте за мною, сын мой: "Обручаюсь я с тобою на жизнь Вечную, Святая Мария".

-- Salve, o Santsssima {Приветствую тебя, о святейшая (лат.)}... -- грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос покрыл голоса певших:

-- Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!!!

Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного

-- Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!

Крик ужаса огласил своды инквизиторского логовища иезуитов. Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица... нет, это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом.

Путилин быстро разрезал веревки. Граф чуть не упал на плиты в обморок.

-- Ну-с, св. отцы, что вы на это скажете?

Оцепенение иезуитов еще не прошло... Это были живые статуи.

Путилин вынул два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей св. ордена.

-- Итак, во славу Божию, вы желаете замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!...

Первым пришел в себя его эминенция.

-- Кто вы? Как вы сюда попали?... -- пролепетал он дрожащим голосом.

-- Кто я? Я -- Путилин, если вы о таком слышали.

-- А-а-ах! -- прокатилось среди иезуитов.

-- А попал я сюда вместе с вами, участвуя в вашей процессии.

-- К... как?

-- Так. Я ведь не только Путилин, но и о. Бенедикт! -- злобно расхохотался великий сыщик.

-- Негодяй... предал!... -- бешено вырвалось у монахов.

-- Вы ошибаетесь. О. Бенедикт и не подозревает о моем существовании. Он преблагополучно беседует с графом Сигизмундом Ржевусским.

Молодой человек целовал руки Путилину.

-- Что вы? Что вы? -- отшатнулся Путилин.

-- Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего не мог понять.

-- Вы... вы ошибаетесь, граф! -- вдруг ласково обратился его эминенция к графу. -- Все это -- святая шутка, чтобы попугать вас... Мы и в мыслях не имели убивать вас... Вас решили наказать за ваши дерзости по адресу духовных лиц.

-- Шутка? Вы говорите: шутка? Ха-ха-ха! Хороша шутка! Я вам сейчас покажу, какая это шутка. Не угодно ли вам, ваша эминенция, поцеловать Бронзовую Деву?

-- Зачем... к чему... -- побледнел важный иезуит, отшатываясь от статуи.

-- А, вы не хотите? Вы трясетесь? Ну, так смотрите.

И Путилин, подняв с пола длинный факел, шагнул к статуе.

-- Не ходите! Не смейте трогать! -- закричал иезуит, бросаясь к Путилину.

-- Ни с места! Или даю вам слово, что я всажу в вас пулю.

Он нажал факелом на бронзовые уста статуи, и в ту же секунду руки Бронзовой Девы стали расходиться, и из них медленно стали выходить блестящие острые ножи-клинки. Но не только из рук появилась блестящая сталь. Из уст, из глаз, из шеи -- отовсюду засверкали ножи. Объятия раскрылись, как бы готовые принять несчастную жертву, и затем быстро сомкнулись.

-- Великий Боже! -- простонал молодой граф.

-- Вот какой поцелуй готовили вам палачи! В ту секунду, когда вы прикоснулись бы к устам Бронзовой Девы, то попали бы в чудовищные объятия. В ваши глаза, рот, грудь, руки вонзились бы эти острые клинки, и вы медленно, в ужасных мучениях, испустили бы дух.

Угрожая револьвером, Путилин выбрался со спасенным графом из мрачного логовища иезуитов.

Негласное секретное расследование уже не обнаружило статуи Бронзовой Девы. Очевидно, ее немедленно куда-нибудь убрали или совсем уничтожили.

------------------------------------------------------------------

Источник текста: "Старый русский детектив": ТПЦ "Олеся"; Житомир; 1992.

OCR Busya http://lib.aldebaran.ru/

Оставить комментарий Антропов Роман Лукич (bmn@lib.ru) Год: 1908 Обновлено: 19/11/2015. 48k. Статистика. Рассказ: Проза, Приключения Гений русского сыска И. Д. Путилин	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Серия первая. Книга 11.

Антропов Роман Лукич Поцелуй Бронзовой Девы

Роман Добрый (Роман Лукич Антропов)

Гений русского сыска И.Д. Путилин Первая серия

Книга 11.Поцелуй Бронзовой Девы