Lib.ru/Классика: Антропов Роман Лукич. Белые голуби и сизые горлицы

Роман Добрый
(Роман Лукич Антропов)

Гений русского сыска И. Д. Путилин
(Рассказы о его похождениях)

Первая серия.

Книга 3.
Белые голуби и сизые горлицы

Исчезновение сына миллионера

Я сидел с моим другом Путилиным в его кабинете, и мы вели задушевную беседу о последних "чудесах" криминального Петербурга. В дверь постучались, и на приглашение Путилина войти перед нами выросла фигура дежурного агента.

-- Вас домогается видеть по неотложному и важному делу купец Вахрушинский, ваше превосходительство... -- доложил агент.

-- Вахрушинский?.. -- поднял брови Путилин. -- Это кто же? Не этот ли миллионер?

-- Должно быть, он.

-- Попросите его сюда.

Через секунду в кабинет вошел высокий, тучный, кряжистый, как дуб, старик. Если бы не седые волосы густой шевелюры и длинной роскошной бороды, его нельзя бы было назвать стариком: так свеж был румянец его полных щек -- еще без морщин, таким молодым блеском сверкали его красивые глаза.

Одет он был в очень длинный, из дорогого тонкого сукна сюртук и в лакированные высокие сапоги гармошкой. На шее и на груди виднелись "регалии", состоящие из нескольких медалей и двух крестов-орденов.

-- "Какой великолепный тип именитого, честного торгового гостя!" -- подумал я.

-- Я к вам, ваше превосходительство... -- взволнованно начал он.

-- Господин Вахрушинский?

-- Так точно. Сила Федорович Вахрушинский, потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии и кавалер...

-- И очень щедрый благотворитель. Я много слышал о ваших крупных пожертвованиях на богоугодные дела, господин Вахрушинский. Прошу вас садиться. Чем могу служить вам?

Вахрушинский сел и искоса бросил на меня взгляд.

-- Не беспокойтесь, г. Вахрушинский, -- поймав этот взгляд, проговорил Путилин. -- Это мой ближний друг, доктор Z., прошу познакомиться. Он -- мой верный спутник по многим темным и запутанным розыскам. В его присутствии вы можете говорить совершенно спокойно и откровенно. Но если почему-либо вам нежелательно...

-- Ах, нет, в таком случае очень рад, очень приятно! -- пожал мне руку купец-миллионер.

Путилин выжидательно смотрел на него.

-- Такое дело, ваше превосходительство, что и ума не приложу. Горе на меня свалилось непосильное: сын мой единственный, наследник мой пропал!

Голос старика-красавца задрожал. Он судорожно хватался за красную ленту с медалью, словно она душила его горло.

-- Я вижу, -- проговорил Путилин, -- что вы очень взволнованы. Очевидно, вам будет трудно дать мне связный рассказ происшествия. Поэтому будьте добры отвечать мне на вопросы.

-- Верно... сам не в себе я... -- глухо вырвалось у именитого купца.

-- Сколько лет вашему сыну? -- начал допрос мой друг.

-- Двадцать четыре.

-- Холостой или женатый?

-- Холостой... хотя одно время был как бы на положении жениха.

-- Когда исчез ваш сын?

-- Дней пять тому назад. Я сначала думал, что он вернется, мало ли, думаю, куда отлучился, а вчера старший приказчик вдруг и подает мне письмо. Прочел -- от него!

-- Письмо с вами?

-- Так точно. Вот оно.

И миллионер протянул Путилину листок и конверт из дешевой полусерой бумаги. Вот что было написано в письме:

"Дрожайший мой родитель! Сколь мне ни скорбно покидать Вас, оставляя Вас на старости лет одного, я, однако, делаю это, памятуя слова Священного Писания: "И оставиши дом свой и пойдешь за Мною". Знаю, много Вы будете убиваться, но Господь в Сионе своем простит меня, а Вас поддержит. Простите меня и за то еще, что захватил с собой те восемьдесят тысяч рублей, которые были у меня на руках от получки за постав товара. Не на худое дело, а на Божье взял я эти деньги. Великое спасение уготовлю себе и Вам. Меня не разыскивайте: не найдете, хотя я и неподалеку от Вас жить буду. Буду денно и нощно молиться, чтобы и Вы совратились на лоно истинного спасения души.

Любящий Вас во Христе и Богородице сын Ваш

Дмитрий".

Путилин задумчиво повертел записку в руках.

-- Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-либо особых странностей в характере вашего сына?

-- Как сказать? Особенного -- ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола -- до удивительности воздержан был. Любил книжки читать духовного, божественного содержания.

-- В вашем доме появлялись странники и странницы?

-- Когда покойница -- жена жива была, принимала она их. С Афона от разных монастырей. А с ее кончины -- отрезал я это, потому что откровенно скажу: не люблю я этих ханжей и ханжишек. Лукавые они праведники.

Миллионер-купец вдруг поднялся и чуть не в ноги поклонился Путилину:

-- Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите божескую милость: разыщите моего сына! Одно подумайте -- единственный ведь он у меня, ему все дело передать, помирая, хотел. Радовал он меня нравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите мне только его! Усовещу я его, образумлю; может, и переменится парень. Вы -- вон ведь орел какой! Каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обратился, не хочу дело предавать полицейской огласке...

И Вахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.

-- Голубчик... бросьте... не надо так отчаиваться... никто, как Бог... может быть, и отыщем вашего сынка! -- взволнованно вырвалось у Путилина. -- Я сам лично приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен проехать в ваш дом и осмотреть комнату вашего сына.

Лицо красавца-старика осветилось радостной улыбкой.

-- Лошадки мои ждут меня тут. Живо предоставлю вас, благодетель, в домишко мой!

Жирное пятно

"Домишко" Силы Федоровича Вахрушинского оказался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой, богатством истинно купецкой складки.

Вдруг, пройдя несколько коридоров и спустившись по маленькой лестнице, мы очутились совсем в ином царстве.

Тут обстановка была серенькая, мещанско-купецкая. Пахло постным маслом, щами.

-- Это ваша черная половина? -- спросил Путилин.

-- Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.

В ту минуту, когда мы хотели войти в эту комнату, дверь ее быстро распахнулась и на пороге появилась фигурка седенького человека.

-- Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? -- спросил его Вахрушинский.

-- Да горенку Дмитрия Силыча прибирал... -- старческим высоким голосом ответил старик, бросая на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз. И быстро скрылся в темном закоулке-коридоре.

Комната молодого Вахрушинского отличалась поразительной скромностью убранства.

Простой деревянный стол, на котором аккуратно лежали синие тетради. Над столом -- такая же простенькая полочка, на ней книги в темных переплетах. В углу -- кровать, крытая дешевым шерстяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой, вот и все.

-- Ого, ваш сын -- настоящий отшельник! -- произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью молодого миллионера.

-- Господи! Золото, всяческая роскошь были ему предоставлены мною. Не захотел. "Ничего лишнего, -- говорит, -- мне не надо, папаша. От прихотей грех заводится".

Путилин стал разглядывать книги, тетради. Вдруг, разглядывая одну тетрадь, он быстро повернулся к купцу-миллионеру и спросил его:

-- Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам едят постное?

-- Да-с! -- ответил весьма удивленный Вахрушинский.

-- Ну, а я могу узнать, что у вас, например, сегодня на горячее варили молодцам и приказчикам?

Лицо миллионера было чрезвычайно глупо: оно попросту окаменело от изумления.

-- Я сейчас узнаю, ваше превосходительство! -- пролепетал он, быстро выходя из комнаты.

-- Прости меня, Иван Дмитриевич, -- начал я, подходя к моему другу, который быстро вырвал половину страницы тетради, -- что я вмешиваюсь в твои "первые шаги" розыска. Но ради Бога, неужели "горячее" может играть какую-нибудь роль в деле розыска пропавшего миллионера?..

-- Как "все" -- нет; но как "частность" -- да... -- усмехнулся мой гениальный друг.

-- Сегодня варили щи, ваше превосходительство... -- проговорил миллионер-купец, входя в комнату своего исчезнувшего сына.

-- С грибами? -- спросил Путилин.

-- А... а вы почему это знаете? -- удивленно спросил Вахрушинский.

-- Не в этом дело, голубчик. Скажите: кто это вышел из комнаты вашего сына? Это -- ваш старший приказчик?..

-- Воистину чудодей вы, ваше превосходительство! -- восторженно вырвалось у купца-старика. -- Истину изволили сказать. Это мой старший приказчик.

-- Пригласите его сюда!

Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знаменитый потайной фонарь, и спрятал его в карман. Падали уже темные сумерки раннего зимнего дня.

-- Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, -- обратился Путилин к вошедшему старичку, -- кто доставил вам письмо от исчезнувшего молодого хозяина Дмитрия Силыча?

-- А так, примерно сказать, какой-то неизвестный, не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку -- и убежал!..

-- Так-с... А вы лица этого человека, таинственного посланца, не заметили?

-- А именно-с? -- почтительно насторожился тот.

-- Было ли лицо его с бородой или без бороды?

-- Не приметил-с... -- ответил старший приказчик. Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил его на лицо старшего приказчика.

-- И ни одного гнуса не заползло в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? -- загремел вдруг Путилин громовым голосом.

От неожиданности и я, и миллионер-хозяин вздрогнули и даже привстали со своих мест.

Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от Путилина.

-- Виноват-с... Невдомек мне, о чем изволите спрашивать...

-- Ничего больше... Идите, голубчик... -- мягко ответил Путилин.

Путилин сидел долго, задумавшись.

-- Скажите, пожалуйста, господин Вахрушинский, вы вот давеча говорили мне, что сын ваш был, считался почти женихом. Что это за история с его сватовством?.. Кто была его невеста?

-- А вот, изволите видеть, как дело обстояло. Около года тому назад отправился сын мой по торговым делам на Волгу. Пробыл он там порядочно времени. Познакомился он в Сызрани со вдовой купчихой-миллионершей Обольяниновой и с ее единственной дочерью-красавицей Аглаей Тимофеевной. Вернулся. Сияет весь от радости. Поведал о знакомстве. Я сразу смекнул, в чем дело. Вскоре прибыли в Питер и Обольянинова с дочкой. Поехал я к ним, стал бывать. Однажды меня и спрашивает сын: "Дашь, отец, согласие на брак мой с Аглаей Тимофеевной?" -- "Дам, -- отвечаю, -- с радостью". Однако вдруг все дело круто изменилось: перестал сын бывать у волжской купчихи, стал темнее тучи. Тоска на лице так и светится. Стал я допытываться о причине всего этого. Молчит, а то пустяками отговаривается. А ночи все почти напролет ходит по комнатке этой, охает, вздыхает, то молиться начнет, то -- плачет. А теперь, как известно вашему превосходительству, и вовсе исчез.

-- Скажите, с момента исчезновения вашего сына вы не были у волжской купчихи и ее дочки?

-- Нет-с. Что мне у них делать?..

-- У них есть какое-нибудь торговое дело?

-- И не одно. И мануфактурное, и железное, и рыбное.

-- Отлично. Так как мне хотелось бы повидать бывшую полуневесту вашего сына, то мы сейчас устроим вот что: вы меня отвезете к Обольяниновым и представите им как крупного петербургского промышленника. Доктора мы можем выдать за моего управляющего-доверенного.

--Слушаю-с, ваше превосходительство! -- живо ответил Вахрушинский.

Коленкоровый платок

-- Это их собственный дом? -- спросил Путилин, когда мы остановились перед отличным каменным особняком близ церкви Иоанна Предтечи.

-- Нет-с, это дом их тетки, петербургской богатейки.

Дверь нам открыла женщина, довольно старая, понурого вида, одетая во все черное.

-- Здравствуйте, Анфисушка, дома ваши-то?

-- Дома-с... -- ответила черная женщина. -- Пожалуйте.

-- Так вы скажите самой-то, что приехал, дескать, Сила Федорович с двумя промышленниками об деле поговорить.

Мы быстро разделись и вошли в залу.

Тут не было той кричащей роскоши, что у Вахрушинского, но, однако, и тут все было очень богато.

Не успели мы присесть, как дверь из соседней комнаты распахнулась и вошла девушка.

Очевидно, она не ожидала нас встретить здесь, потому что громко вскрикнула от удивления и испуга.

Одета она была довольно странно и необыкновенно. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сарафан-летник облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драгоценных камней. Руки были все в кольцах. На голове -- простой коленкоровый белый платок, низко опущенный на лоб.

Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.

-- Простите, Аглая Тимофеевна, мы, кажись, вас напугали? -- направился к ней Вахрушинский. -- Нешто Анфисушка не предупредила? Мы -- к мамаше, по торговому делу. Позвольте представить вам незваных гостей.

Путилин, назвав себя и меня вымышленными купеческими фамилиями, низко и почтительно поклонился красавице в сарафане.

-- Очень приятно, -- раздался ее певучий, несколько вздрагивающий голос.

Она была еще в сильном замешательстве.

Путилин, удивительно ловко подражая купеческому говору и даже упирая на "о", стал сыпать кудреватые фразы.

Я видел, что он не спускает пристального взора с лица красавицы, но главное -- с ее белого коленкорового платка на голове.

-- Эх-с, Аглая Тимофеевна, сейчас видно-с, что вы с Волги-матушки, с нашей великой поилицы-кормилицы!

-- Почему же это видно? -- усмехнулась молодая Обольянинова.

-- Да как же-с. Я сам на Волге живал. Где в ином месте можно сыскать такую расчудесную женскую красоту? Вы извините меня. Я человек уж немолодой, комплиментом обидеть не могу. А потом, и наряды-с: у нас теперь в Питере все норовят по-модному, а вы-с вот в боярском сарафане. Эх, да ежели бы к нему кокошничек вместо белого платочка...

Быстрым, как молния, движением девушка сорвала с головы коленкоровый платок.

Я заметил, как сильно дрожали ее руки.

-- Извините... я совсем забыла, что в утреннем наряде щеголяю.

Глаза ее сверкнули. Губы тронула тревожная усмешка.

Черная женщина, "Анфисушка", явилась и доложила, что "сама" извиняется, что за недомоганием не может их принять.

-- Ничего-с, в следующий раз завернем! -- проговорил Путилин.

Когда мы вышли, он обратился к Вахрушинскому:

-- Вот что я вам скажу: дело ваше далеко не легкое. Однако надежды не теряйте. Помните только одно: вашего сына надо как можно скорее отыскать. Он в серьезной опасности.

Возвращаясь к себе, Путилин был хмур, задумчив.

-- Белый или черный... черный или белый... Гм... гм... -- вылетали у него односложные восклицания.

Я не говорил ни слова. Я знал привычку моего гениального друга говорить с самим собой.

-- Скажи, пожалуйста, -- вдруг громко обратился он ко мне, -- тебе никогда не приходила мысль, что черный ворон может обратиться в белого голубя?

Я поглядел на Путилина во все глаза.

-- Бог с тобой, Иван Дмитриевич, ты задаешь такие диковинные вопросы...

Путилин -- московский гастролер

На другой день около четырех часов ко мне приехал Путилин. В руках он держал чемодан, под шубой я заметил дорожную сумку через плечо.

-- Я не мог предупредить тебя раньше, потому что был занят по горло. Если тебе улыбается мысль совершить со мной одно путешествие...

-- Куда?

-- В Москву. Но торопись. До отхода поезда остается немного времени.

Я наскоро уложил чемодан, и через час мы уже сидели в купе первого класса.

Утомительно долгой дорогой (тогда поезда ходили куда тише, чем теперь) Путилин не сомкнул глаз. Просыпаясь, я заставал его за просматриванием каких-то бумаг-донесений.

Откинувшись на спинку дивана, он что-то бормотал про себя, словно заучивая нужное ему наизусть.

-- Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, -- несколько раз обращался я к нему.

-- Некогда, голубчик! Надо зазубрить особую тарабарщину.

-- Скажи, мы едем по этому делу -- таинственному исчезновению сына миллионера?

-- Да. Ах, кстати, я забыл тебе сказать, что сегодня по этой дороге, но ранее нас, проследовали знакомые тебе лица.

-- Кто именно? -- удивился я.

-- Старший приказчик Вахрушинского и красавица в бархатном сарафане с белым платочком на голове.

-- Как? Откуда ты узнал это?

Путилин расхохотался.

-- Прости, ты говоришь глупости! Ты вот называешь меня русским Лекоком. Какой же я был бы Лекок, если бы не знал того, что мне надо знать?

-- И причина их внезапного отъезда?

-- У первого -- желание как можно скорее спасти от опасности своего молодого хозяина, у второй... Как бы тебе лучше объяснить?.. Ну, загладить промах с белым коленкоровым платочком, что ли...

-- Стало быть, этот приказчик будет помогать тебе в деле розыска молодого Вахрушинского?

-- О да! И очень... -- серьезно проговорил мой гениальный друг, этот великий русский сыщик. -- А теперь не мешай мне, спи.

Сквозь полудремоту, овладевавшую мною от мерного покачивания поезда, до меня доносилось бормотание Путилина: "По пиво духовное", "По источника нетления".

"Что за чертовщину несет мой знаменитый друг?!" -- неотвязно вилась около меня докучливая мысль.

Подъезжая к самой Москве, Путилин мне сказал:

-- Из многих дел, свидетелем которых ты был, это -- одно из наиболее опасных, если меня не разорвут в клочки, я окончательно уверую в свою счастливую звезду.

К моему удивлению, лишь только подошел поезд, нас встретил Х., любимый агент Путилина.

Путилин что-то отрывисто его спросил, и мы вместе поехали в гостиницу, оказавшуюся чрезвычайно грязным заведением для приезжающих и находящуюся на одной из окраин тогдашней допотопной Москвы.

-- Почему тебе пришла фантазия остановиться в таком вертепе? -- спросил я Путилина.

-- Так... надо, -- ответил он.

Несмотря на то что был уже вечер, он отправился куда-то с агентом Х. и вернулся далеко за полночь.

Под поздний вечер второго дня нашего пребывания в Москве (в течение всего этого времени Путилин почти не бывал дома) он вытащил чемодан и, порывшись в нем, вынул из него какую-то странную одежду.

-- Надо, доктор, чуть-чуть преобразиться. Сегодня мне предстоит весьма важное похождение.

-- "Мне"? -- спросил я. -- Но почему же не нам?

-- Увы, мой друг, на этот раз я никого не могут взять туда, куда собираюсь. Дай Бог, чтоб удалось и одному-то проникнуть.

-- Стоило тогда мне трястись в Москву, -- недовольно проворчал я.

-- Не говори. Ты и мой милый Х., вы можете мне оказать помощь. Слушайте. Пока я окончательно не убедился в правильности моего предположения, я, по многим соображениям, не хочу обращаться к содействию моих московских коллег. Вдруг "знатный гастролер" -- да оскандалится! Конфуз выйдет. Я вас оставлю неподалеку от того места, куда постараюсь проникнуть. У меня есть очень резкий сигнальный свисток. Если вы его услышите -- можете с револьверами в руках броситься ко мне на помощь. Кстати, голубчик Х., вот вам приблизительный план.

И Путилин подал агенту листок бумаги, на котором было что-то начерчено.

Перед тем как надеть пальто мещанского облика, Путилин облачился... в белый хитон-плащ с изображением красных чертей.

-- Это что такое? -- попятился я от него.

-- Мантия Антихриста, любезный доктор! -- тихо рассмеялся Путилин. -- Кто знает! Быть может, она избавит меня от необходимости прибегнуть к револьверу. Последнее -- было бы весьма нежелательно. Ну, а теперь в путь!

Было половина двенадцатого, когда мы вышли из нашей грязной гостиницы и направились по глухим улицам и переулкам этой отдаленной от центра московской слободы.

Темень стояла -- страшная. Не было видно ни зги.

Улицы были совершенно безлюдны. Только откуда-то из-за заборов доносился злобно-неистовый лай и вой цепных собак. Вскоре Путилин замедлил шаги.

-- Мы сейчас подойдем.

Перед нами по левой стороне улицы высился черной массой дом, за ним -- ряд построек. Все это было обнесено высоким дощатым забором.

-- Ну-с, господа, я встану здесь, у ворот. Вы переходите на ту сторону. Вы знаете, X., тот забор, окружающий пустырь, который мы с вами осматривали вчера?

-- Еще бы, Иван Дмитриевич!

-- Ну, так вот вы с доктором и притаитесь за ним.

Время потянулось медленно. Где-то послышался крик первых петухов.

Почти одновременно с их криком на пустынной улице стали вырисовываться темными силуэтами фигуры людей. Они крадучись, боязливо подходили к воротам таинственного дома, в котором не светилось ни малейшего огонька.

Так как, господа, я люблю рассказывать связно и последовательно, то позвольте мне продолжать теперь со слов самого великого сыщика -- Путилина. Вот что рассказал он мне в пять часов утра этой ночи о своем безумно смелом посещении этого дома.

В страшном "Сионе". Мантия Антихриста

-- Я, -- рассказывал он, -- зорко вглядывался в ночную тьму. Лишь только я увидел приближающиеся фигуры людей, как сейчас же троекратно постучал в ворота.

-- Кто будете? -- раздался тихий голос.

-- Человек Божий, -- так же тихо ответил и я.

--А куда путь держишь?

-- К самому батюшке Христу.

-- А по что?

-- По "пиво духовное", по "источник нетления".

--А сердце раскрыто?

-- Любовь в нем живет.

--Милость и покров. Входи, миленький.

Ворота, вернее, калиточка в воротах распахнулась, и я быстро направился, пробираясь по темным сеням и узким переходам, в особую пристройку к нижнему этажу, выдвинувшуюся своими тремя стенами во двор и представлявшую собой нечто вроде жилого летнего помещения. Тут, почти занимая все пространство пристройки, был навален всевозможный домашний скарб.

Услышав за собой шаги, я спрятался за ткацким станком. Мимо меня прошел высокий, рослый детина и, подойдя к углу, быстро поднял крышку люка и скрылся в нем. Через минуту он вышел оттуда.

-- Никого еще из деток там нет, -- вслух пробормотал он, выходя из постройки.

Быстрее молнии я бросился к этому люку. Дверца его была теперь открыта. Я спустился по узкой лесенке и попал в довольно обширную подземную комнату, слабо освещенную и разделенную дощатой перегородкой на две половины. Тут не было ни души.

Я быстро вошел в смежную, еще более просторную и ярко освещенную паникадилом подземную комнату. Тут тоже не было никого. В переднем углу перед божницей с завешенными пеленой иконами стоял большой, накрытый белоснежной скатертью стол с крестом и Евангелием посередине.

Я моментально забрался под стол. К моему счастью, он был на простых четырех ножках, без перекладины, так что я отлично уместился под ним. Но из-за скатерти я ничего не видел! Тогда осторожно я прорезал в скатерти ножом маленькую дырочку, в которую и устремил лихорадочно жадный взор. Не прошло и нескольких минут, как в странную, таинственную комнату стали входить белые фигуры людей обоего пола. Эти люди были одеты в длинные белые коленкоровые рубахи до пят.

-- Христос воскресе!

-- Свет истинной воскресе!

-- Сударь-батюшка воскресе!

-- Царь царем воскресе! -- посыпались странные взаимные приветствия.

Я не буду тебе сейчас за недосугом времени рассказывать подробно все, что начали делать эти люди. Скажу только, что вдруг я побледнел и задрожал от радости. Я увидел среди собравшихся изуверов старшего приказчика и красавицу Аглаю Тимофеевну. Оба они были одеты в такие же белые рубахи. К красавице Обольяниновой все обращались помимо "сестрицы" еще с титулом "Богородицы".

Затаив дыхание, я смотрел на старшего приказчика.

Лицо его было ужасно! Глаза, в которых сверкал огонь бешенства, казалось, готовы были испепелить всех страшных безумцев, собравшихся здесь.

-- И тако реку: бых среди вас, но ушед аз семь, во новый Сион тайнаго белаго царя путь продержал, яко восхотех плодов райских вкусить в кипарисовом саду, -- загремел вдруг старый изувер.

Он быстро уселся на пол и, точно одержимый бесами, заколотил себя по груди кулаками.

Страшная комната и страшные люди в белых рубахах вздрогнули, замерли, затаив дыхание.

Сотни воспаленных глаз, в которых сверкало сектантское безумие, устремились на того пророка, который, по его словам, был когда-то среди них, но теперь ушел в какой-то таинственный кипарисовый сад.

-- И паки реку: проклятию, треклятию и четвероклятию подлежит всяк женолюбец! Ужли не читали вы: "Откуда брани и свары в вас? Не отсюда ли, не от сластей ли ваших, воюющих во удех ваших?" Рази не сказано: "Да упразднится тело греховное" и паки: "Умертвите уды ваша, яже -- блуд, нечистоту, страсть и похоть злую; уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную". -- "Погубится душа от рода своего у того, кто не обрежет плоти крайния своея в день осмый!" А вспомните, детки, что вещает пророк Исайя: "Каженникам лучшее место сынов и дщерей дается". Апостолы вещают: "Неоженивыйся печется о господних, как угодити Господеви, а оженивыйся печется о мирских, как угодите жене". Вникните и рассудите, детки, куда ведет вас ваше жало греховное, ваш змий-похотник? На погибель вечную, на погибель! Зане глаголено: "Блудники и прелюбодеи и осквернители телесем своим отыдут во огнь негасимый вовеки. И горе им будет, яко никто же им не подаст воды, когда ни ороси глава их, ниже остудить перст един рук их, ни паки угаснет или пременит течение свое река, или утишатся быстрины реце огненней, но вовеки не угаснет никогда же".

Ставший приказчик-изувер вскочил.

Его всего трясло. Лицо стало багровым.

-- Гляньте, как живете вы, что вы делаете? Вожделение содомское, плотское похотение, лобзание и осязание, скверное услаждение и запаление -- вот ваши утехи, ваши бози. Аще реку вам: не заглядывайтесь братья на сестер, а сестры на братьев! Плоть убо взыскует плоть, вы же духовное есте и, яко сыны света, во след батюшки Искупителя тецыте, истрясая в прах все бесовские ополчения. Боитесь, страшитесь! Трепещите! Накроет вас земля и прочие каменья за ваше к вере нерадение!

Несколько минут после этой страстной сектантско-изуверской проповеди в ритуальной комнате царило гробовое молчание. Все были подавлены, поражены, словно пригнулись. Но... прошли эти минуты, и при пении: "Дай к нам Господи, дай к нам Иисуса Христа" -- словно чудом, все преобразилось. Куда девались страх на лицах, понурость, смиренство! В глазах изуверов и изуверок засверкали прежние безумные огоньки. Мужчины стали приближаться к женщинам.

Клубы кадильного дыма стали обволакивать комнату, фигуры сектантов. Вся комната наполнилась как бы одним общим порывисто горячим дыханием. Чувствовалось, что то безумие, которое властно держит в своих цепких объятиях эту массу людей, вот сейчас, сию минуту должно прорваться и вылиться в чем-нибудь отвратительном, гадком, страшном. И действительно, так и случилось.

Я увидел, как около красавицы -- волжской купеческой дочери -- завертелся на одной ноге рыжий детина.

Вдруг вся масса сумасшедших людей закружилась, затопала, завизжала и, подобно урагану, понеслась друг за дружкой в круг, слева направо.

Страшная комната задрожала. Отрывочные слова песни, ужасная топотня голых ног о пол, шелестение в воздухе подолов рубах, свист мелькавших в воздухе платков и полотенец -- все это образовало один нестройный, страшный, адский концерт. Казалось, в одном из кругов ада дьяволы и дьяволицы справляют свой бесовский праздник.

-- Ах, Дух! ай, Дух! царь Дух! Бог дух! -- гремели одни.

-- О, Ега! О, Ега! Гоп-та! -- исступленно кричали другие.

-- Накати! Накати! Благодать накати! -- захлебывались третьи.

-- Отсецыте убо раздирающая и услаждающая, да беспечалие приимите! Струями кровей своих умойтесь и тако с Христом блаженны будете! Храните девство и чистоту! Неженимые не женитесь, а женимые разженитесь! -- высоким, тонким, бабьим голосом до ужаса страшно кричал "старший приказчик". -- Отсеку! Отсеку! Печать царскую наложу! В чин архангельский произведу! Божьим знаменьем благословлю! Огненным крестом окрещу! Кровь жидовскую спущу!

Но старика-приказчика теперь плохо слушали. За общим гвалтом, за этим диким ужасным воем его слова терялись. Едва ли не один я, который их слышал. Огни вдруг стали притухать. Я увидел, как бесновато скачущий перед красавицей Аглаей Обольяниновой рыжий парень в белой рубахе исступленно схватил ее в свои объятия и повалил на пол.

Времени терять было нельзя. Надо было воспользоваться удобным моментом общего, повального безумия, ибо началась отвратительная по своему бесстыдству оргия.

Я тихонько выполз из-под стола и пополз по направлению к выходной двери комнаты, ведущей к той, откуда можно было выбраться через люк.

Благополучно миновав благодаря полутьме это пространство, я бросился к лестнице люка и быстро поднялся по ней. Но лишь только я попал в верхнюю пристройку, как передо мной выросла огромная фигура.

-- Стой! Откуда? Почему до "пролития благодати"? -- раздался свистящий шепот.

Я почувствовал, как железная по силе рука схватила меня за шиворот.

-- Сатана бо есмь! Сатана бо есмь! -- дико вскрикнул я и, быстро выхватив свой фонарь, направил свет его на лицо державшего меня.

Я забыл вам сказать, что пальто свое я снял и спрятал за ткацким станком, что я находился в моей мантии Антихриста. Страшный крик ужаса вырвался из груди рыжего детины.

Он отпрянул от меня и застыл.

-- Свят, свят, свят!.. Сатана... дьявол... Чур меня!..

-- Погибнешь! -- грянул я и быстрее молнии бросился бежать к воротам.

Стражник, прислуживающий около них, при виде развевающейся белой фигуры с изображением красных чертей, мчащейся с фонарем, бросился лицом наземь. А остальное вы знаете.

Да, остальное мы знали, я и агент X., чуть не три часа стоявшие и мерзнувшие под прикрытием забора.

Мы видели, как около трех часов ночи из ворот таинственного дома выскочила белая фигура.

-- Это он! -- шепнул мне агент X.

Мы бросились к белой фигуре, которая оказалась действительно Путилиным.

Агент накрыл его своим пальто. Мы не шли, а бежали и вскоре очутились в нашей гостинице.

Таковы были приключения первого московского похождения. Таков был рассказ Путилина.

Стрелка часов показывала около шести часов утра. Путилин был спокоен, хотя немного бледен.

Мы с агентом Х. слушали все это, затаив дыхание.

-- Вот что, голубчик: сию минуту летите на телеграф и сдайте эти депеши! -- обратился Путилин.

Он быстро набросал несколько слов на двух листках бумаги, вырванных из записной книги.

Когда мы остались одни, Путилин подошел ко мнеи сказал:

-- Запомни на всю жизнь, что я никогда не испытывал такого леденящего кровь ужаса, какой я испытал несколько часов тому назад. Я, закаленный в сыскных боях, был близок к обмороку.

-- Скажи: есть ли практическая цель твоего безумного риска?

-- Как посмотреть на этот вопрос... -- загадочно ответил он.

-- Но ты ведь разыскиваешь сына миллионера?

--Да.

-- Какое это имеет отношение к нему?

-- Никакого. И, представь, в это же время большое. Ты знаешь мою "кривую"? Если она вывезет меня завтра, я буду триумфатором. Я упрям. Я, если хочешь знать, скорее упущу дело, чем разрушу эту кривую. Но мне кажется, что я не ошибаюсь в данном случае.

-- Стало быть, завтра предстоит похождение...

-- Решительнее сегодняшнего, -- усмехнулся Путилин. -- Честное слово, или завтра в одиннадцать часов вечера твой друг совершит подвиг, или московские сыщики будут смеяться над "знаменитым" Путилиным, богом русского сыска. Дай мне рюмку коньяка. Я чувствую себя прескверно. Сейчас я засну.

Действительно, минут через десять послышалось мерное, ровное похрапывание Путилина, не спавшего почти трое суток.

"Кипарисовый сад". Пророк "тайного Белого Царя"

На другой день Путилин исчез с утра. Уходя, он бросил нам:

-- Я вернусь ровно в семь часов вечера.

Признаюсь, я провел отвратительный день. Мысль о том, что сегодня ночью должен разыграться финал таинственной истории, не давала мне покоя. "А если вместо успеха -- полное фиаско?" -- проносилось в голове.

Мы с милейшим Х. передумали и переговорили немало. Ровно в семь часов вернулся Путилин.

-- Телеграммы нет?

-- Есть, -- ответил я, подавая ему полученную около трех часов дня депешу.

Путилин быстро проглядел ее и потом протянул мне. Вот что было сказано в ней:

"Мчусь с экстренным заказным. Машинист старается вовсю. Прибуду к восьми часам.

Вахрушинский".

-- Сию же минуту, голубчик, летите на вокзал и встретьте его! -отдал приказ Путилин агенту. -- Везите его сюда.

Когда мы остались одни, я спросил его:

-- Мы его будем ожидать?

-- Да. Но только до девяти часов. Если поезд опоздает, Х. доставит Вахрушинского вот туда.

И Путилин наскоро набросал несколько слов агенту.

-- Ну что, доктор, сегодня ты хочешь присутствовать вместе со мной на последнем розыске?

-- Ну, разумеется! -- ответил я, ликуя.

-- Отлично, отлично! -- потер руки великий сыщик.

-- Ты сегодня без переодеваний? Без своей страшной мантии?

-- Да. Сегодня это не потребуется, -- усмехнулся он.

В половине девятого дверь нашего номера распахнулась и в него ураганом влетел миллионер-старик.

Он так и бросился к Путилину:

-- Господи! Ваше превосходительство! Да неужели нашли?

-- Пока нет еще. Но, кажется, напал на след, -- уклончиво ответил мой гениальный друг. -- Я вызвал вас так спешно потому, что, может быть, вы понадобитесь. Слушайте, X., вы помните тот трактир, где мы были?

-- Конечно.

-- Так вот, вы отправитесь туда вместе с господином Вахрушинским. Там находится переодетая полиция. Пароль -- "Белый голубь". Лишь только вы явитесь туда, сейчас же возьмите с собой пять человек и оцепите с соблюдением самых строжайших предосторожностей ту часть сада, которую я вам показывал. Ждите моего сигнального свистка и тогда бросайтесь немедленно. Пора, господа, двигаться! Мы поедем с док-тором.

Нас поджидали сани и быстро нас помчали опять по безлюдным, пустынным улицам.

Мы очутились на окраине одной из подмосковных слобод, но не той, где были вчера.

Путилин слез и велел кучеру (впоследствии я узнал, что это был переодетый полицейский) поджидать нас тут.

Перед нами расстилался огромный огород с бесчисленными рядами гряд, запушенных легким снегом. Рядом с ним возвышался каменный двухэтажный дом. Окна старинного типа, как верхнего, так и нижнего этажей, были наглухо закрыты железными ставнями с железными болтами. Ворота с дубовыми засовами. Высокий бревенчатый забор с большими гвоздями вверху окружал сад, примыкающий к дому.

-- Нам надо пробраться туда, в самую середину сада, -- шепнул мне Путилин.

-- Но как нам это удастся? Смотри, какой забор... и гвозди...

-- Иди за мной! Мы поползем сейчас по грядам и проникнем с той стороны огорода. Я высмотрел там отличное отверстие.

Мы поползли. Не скажу, господа, чтоб это было особенно приятное путешествие.

Мы ползли на животе, по крайней мере, минут восемь, пока не уперлись в забор.

Путилин приподнял оторвавшуюся крышку забора и первый пролез в образовавшееся отверстие. Я -- за ним. Мы очутились в саду.

Он был тих, безмолвен, безлюден. В глубине его виднелась постройка-хибарка типа бани.

-- Скорее туда, -- шепнул мне Путилин.

Через секунду мы были около нее.

Путилин прильнул глазами к маленькому оконцу.

-- Слава Богу, мы не опоздали! Скорее, скорее!

Он открыл дверь, и мы вошли во внутренность домика.

Это была действительно баня. В ней было жарко и душно.

Топилась большая печь. Яркое пламя бросало кровавый отблеск на стены, на полок, на лавки.

Путилин зорко оглядел мрачное помещение, напоминающее собою застенок средневековой инквизиции.

-- Скорее, доктор, лезь под полок! Там тебя не увидят. Я спрячусь тут, за этим выступом. Торопись, торопись, каждую секунду могут войти.

Действительно, лишь только мы разместились, как дверь бани раскрылась и послышалось пение старческого голоса на протяжно-заунывный мотив:

Убить врага не в бровь, а в глаз,

Разом отсечь греха соблазн:

Попрать телесно озлобленье,

Сокрушить ада средостенье...

Признаюсь, меня мороз продрал по коже. Эта необычайная обстановка, этот заунывный напев, эти непонятные мне какие-то кабалистические слова...

-- Иди, иди, миленький! -- раздался уже в самой бане тот же высокий, тонкий старческий голос. -- Иди, не бойся! Ко Христу идешь, к убелению, к чистоте ангельской.

Вспыхнул огонек.

Теперь мне стало все видно. Старичок, худенький, небольшого роста, вел за руку высокого, стройного молодого человека.

Он зажег тонкую восковую свечу и поставил ее на стол, на котором лежали, на белом полотенце, крест и Евангелие.

Старик был в длинной холщовой рубахе до пят, молодой человек тоже в белой рубахе, поверх которой было накинуто пальто.

-- А ты теперь, миленький, пальто-то скинь. Жарко тут, хорошо, ишь, как духовито! Благодать! Пока я "крест раскалять" буду, ты, ангелочек, почитай Евангелие. От евангелиста Матфея. Почитай-ка: "И суть скопцы, иже исказиша сами себе царствия ради небеснаго".

Страшный старикашка подошел к ярко пылавшей печке, вынул острый нож с длинной деревянной ручкой и всунул его в огонь, медленно повертывая его. Нож быстро стал краснеть, накаливаться.

Я не спускал глаз с молодого человека.

Лицо его было искажено ужасом. Он стоял как пришибленный, придавленный. Его широко раскрытые глаза, в которых светился смертельный страх, были устремлены на скорчившуюся фигуру старика, сидящего на корточках перед печкой и все поворачивающего в огне длинный нож.

Моментами в глазах его вспыхивало бешенство. Казалось, он готов был броситься на проклятого гнома и задавить его. Губы его, совсем побелевшие, что-то тихо, беззвучно шептали...

-- Страшно... страшно... не хочу... -- пролепетал он.

-- Страшно, говоришь? И-и, полно, милушка! Сладка, а не страшна архангелова печать. И вот поверь, вот ни столечки не больно, -- утешал молодого человека страшный палач.

-- Ну, пора! -- поднялся на ноги старик. -- Пора, милушка, пора! Зане и так вчера дьявол явился в страшной пелене. Не к добру это!

И он с раскаленным добела ножом стал приближаться к молодому человеку.

-- Встань теперь, Митенька, встань, милушка! Дело божеское, благодатное. Одно слово: "Духом святым и огнем"... Не робь, не робь, не больно будет.

Молодой человек вскочил, как безумный. Он весь трясся. Пот ужаса капал с его лица.

-- Не хочу! Не хочу! Не подходи!

-- Поздно, миленький, поздно теперь! -- сверкнул глазами старик. -- Ты уж причастие наше принял...

-- Не дам... убегу... вырвусь... -- лепетал в ужасе молодой человек.

-- Не дашь? Хе-хе-хе! Как ты не дашь, когда я около тебя с огненным крестом стою? Убежишь? Хе-хе-хе, а куда ты убежишь? Нет, милушка, от нас не убежишь! Сторожат святые, чистые белые голуби час вступления твоего в их чистую, святую стаю. Поздно, Митенька, поздно!.. Никто еще отсюда не выходил без убеления, без приятия чистоты... Брось, милушка, брось, не робь! Ты закрой глазки да "Христос воскресе" затяни.

-- Спасите меня! Спасите! -- жалобно закричал молодой человек голосом, в котором зазвенели ужас, мольба, смертельная тоска.

-- Никто не спасет... никто не спасет. Христос тебя спасет, когда ты убелишься! Слышишь? -- прошептал "мастер" с перекошенным от злобы лицом.

И он шагнул решительно к молодому человеку, одной рукой хватая его за холщовую рубаху, другой протягивая вперед нож.

-- Я спасу! -- раздался в эту страшную минуту голос Путилина.

Быстрее молнии он выскочил из засады и бросился на отвратительного старика.

Одновременно два страшных крика пронеслись в адской бане: крик скопческого "мастера"-пророка и крик молодого человека:

--А-ах!..

-- Доктор, скорее к молодому Вахрушинскому!

Я бросился к несчастному молодому человеку и едва успел подхватить его на руки. Он упал в глубокий обморок. Страшные пережитые волнения да еще испуг при внезапном появлении Путилина дали сильнейший нервный шок.

Путилин боролся с проклятым стариком.

-- Стой, негодяй, я покажу тебе, как убелять людей! Что, узнал меня, Прокл Онуфриевич, гнусный скопец?

-- Узнал, проклятый дьявол! -- хрипел тот в бессильной ярости, стараясь всадить нож в Путилина.

Но под дулом револьвера, который мой друг успел выхватить, изувер затрясся, побелел и выронил из рук нож.

Быстрым движением Путилин одел на негодяя железные браслеты и, выйдя из бани, дал громкий сигнальный свисток.

В саду бродили какие-то тени людей.

Это "чистые, белые голуби" ожидали с каким-то мучительным наслаждением крика оскопляемого. Для них не было, как оказывается, более светлого, радостного праздника, как страшная ночь, в которую неслись мучительные вопли жертв проклятых изуверов.

Крики ужаса "старшего приказчика" и несчастного Вахрушинского были поняты "белыми голубями" именно как крики "убеленья".

И вот они, дожидавшиеся этого сладостного момента, выскочили из горенок своего флигеля и приблизились к зловещей бане.

Не прошло и нескольких секунд, как в сад нагрянула полиция, руководимая агентом X.

Начался повальный осмотр -- облава этого страшного изуверского гнезда, оказавшегося знаменитым скопческим кораблем.

-- Оцепляйте все выходы и входы! -- гремел Путилин. -- Никого не выпускайте!

К нему, пошатываясь от волнения, подошел старик-миллионер.

-- Господин Путилин... Ради Бога... Жив сын? Нашли его?

-- Нашел, нашел, голубчик! Жив он, идемте к нему! -- радостно возбужденно ответил гениальный сыщик.

С большим трудом мне удалось привести в чувство несчастного молодого Вахрушинского, едва не сделавшегося жертвой подлых изуверов.

В ту секунду, когда он открыл глаза, вздохнул, в страшную баню входили Путилин и потрясенный отец-миллионер.

-- Митенька! Сынок мой! Желанный! -- увидев сына, закричал, бросаясь к нему, Вахрушинский.

Молодой человек, не ожидавший, конечно, в этом месте мрачного "обеления" увидеть отца, вскочил, точно под действием электрического тока.

-- Батюшка?! Дорогой батюшка! -- вырвался из его измученной груди крик безумной радости.

И он бессильно опустился на грудь старика. Слезы, благодатные слезы хлынули у него из глаз. Они спасли "скопческую жертву" от нервной горячки или, быть может, даже от помешательства.

-- Господи, -- сквозь рыдания вырывалось у старика Вахрушинского, -- да где мы? Куда ты попал? Что это? Почему ты в этой длинной рубахе? Митенька мой... Сынок мой любимый...

Путилин стоял в сторонке. Я увидел, что в глазах его, этого дивного человека, сверкали слезы.

-- Вы спрашиваете, господин Вахрушинский, где вы находитесь? -- начал я, выступая вперед. -- Знайте, что вы и ваш сын находитесь в мрачном гнезде отвратительного скопческого корабля. На вашем сыне белая рубаха потому, что вот сейчас, вернее, с полчаса тому назад ваш сын должен был быть оскопленным, если бы... если бы не гений моего дорогого друга, который явился в последнюю минуту и вырвал вашего сына из рук палача -- скопческого мастера.

-- Боже Всемогущий! -- хрипло вырвалось у миллионера. Его даже шатнуло. -- Как?! Его, моего сына, единственного моего наследника, опору моих старых лет, хотели оскопить? Сынок мой, Митенька, да неужели правда?

-- Правда, батюшка, -- еле слышно слетело с побелевших губ несчастного молодого человека.

Старик миллионер осенил себя широким крестом, сделал шаг вперед и вдруг грузно опустился на колени перед великим сыщиком и поклонился ему в ноги, до земли.

-- Спасибо тебе, Иван Дмитриевич, по гроб жизни моей великое тебе спасибо! То, что ты сделал, сына мне спас, -- никакими деньгами не отблагодаришь. В ноги тебе поклониться надо, и я делаю это!

Растроганный Путилин подымал старика миллионера.

Через несколько минут мы выходили вчетвером из бани, в которой "ангелы" и "пророки" "тайного белого царя" изуродовали не одну молодую жизнь.

Во флигеле мелькали огни, слышались испуганные крики, возня...

К великому сыщику подскочил полицейский чин.

-- Идет, ваше превосходительство, повальный обыск... Мы ожидаем вас!

-- Меня? -- иронически произнес Путилин. -- С какой стати меня? Я, любезный полковник, свое дело сделал. Я ведь гастролер у вас и, кажется, роль свою выполнил успешно. Теперь дело за вами. Я предоставляю вам, как местным властям, знакомиться впервые с тем гнусным притоном изуверов, который столь пышно расцветал и расцвел... у вас под носом, под вашим бдительным надзором. Имею честь кланяться! Моим московским коллегам передайте, что я не особенно высокого мнения об их способностях.

Остаток ночи мы провели впятером в грязной гостинице, где остановились.

Мы были все настолько взволнованы, что о сне, об отдыхе никто и не помышлял, за исключением молодого Вахрушинского, которого я чуть не насильно уложил в кровать.

-- Дорогой Иван Дмитриевич, как дошли вы до всего этого? -- приставал старик миллионер к моему гениальному другу.

-- С первого взгляда на комнату-келью вашего сына, господин Вахрушинский, я сразу понял, что сын ваш страдает известной долей того религиозного фанатизма, которым так выгодно и плодотворно умеют пользоваться прозелиты всевозможных изуверских сект, орденов, братств. В проклятом старике, вашем старшем приказчике, которого мы застали в комнатке вашего сына, я распознал не особенно старого скопца. По-видимому, он перешел в скопчество года три-четыре, потому что еще не вполне преобразился в "белого голубя". Но уже голос его стал бабьим, уже щеки его стали похожими на пузыри, словно налитые растопленным салом. Когда же я увидел на одной из страниц тетради вашего сына свежее жирное пятно, для меня стало ясно, что по каким-то тайным причинам почтенный изувер залезал в тетрадь молодого человека. У Обольяниновых бывшая невеста вашего сына допустила непростительный промах, сразу раскрыв, что она хлыстовка.

-- Хлыстовка?! О, Господи... -- содрогнулся Вахрушинский.

-- Волжская красавица, ха-ха-ха, забыла снять с головки белый коленкоровый платочек, одетый особенным хлыстовским манером. Что исчезновение вашего сына тесно связано с приказчиком-скопцом и с экс-невестой -- хлыстовкой -- в этом я уже не сомневался, но являлся вопрос, куда он попал: в хлыстовский или же в скопческий корабль? Узнав о внезапном отъезде в Москву скопца и хлыстовки, я бросился за ними, послав предварительно в том же поезде господина X., который сидит перед вами. Он проследил, куда направились с вокзала и волжская купеческая дочь, и ваш приказчик. На другой день я был на радении хлыстов. Среди них я не увидел вашего сына. Тогда я бросился к скопцам -- белым голубям. Остальное вы знаете.

Молодой человек, оказывается, не спал. Раздался его вздрагивающий голос:

-- Совершенно верно. А попал я к скопцам потому, что не понимал, в чем заключается та "чистота", о которой они все говорили и пророчествовали. Проклятый Прокл якобы от имени Аглаи мне передавал, что она решила только тогда выйти за меня замуж, если я "убелюсь", восприму "Христову печать -- огненное крещение", если я сделаюсь "белым голубем". Об ужасе, который меня ожидал, я сообразил только в последнюю минуту, там, в этой страшной бане. Но было уже поздно, и, не явись господин Путилин, -- я бы погиб.

------------------------------------------------------------------

Впервые: Гений русского сыска И. Д. Путилин (Рассказы о его похождениях)./ Соч. Романа Доброго. -- Санкт-Петербург: тип. Я. Балянского, 1908. 32 с.; 20 см.

Оставить комментарий Антропов Роман Лукич (bmn@lib.ru) Год: 1908 Обновлено: 20/11/2015. 52k. Статистика. Рассказ: Проза, Приключения Гений русского сыска И. Д. Путилин	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Первая серия. Книга 3.

Антропов Роман Лукич Белые голуби и сизые горлицы

Роман Добрый (Роман Лукич Антропов)

Гений русского сыска И. Д. Путилин (Рассказы о его похождениях)

Книга 3.Белые голуби и сизые горлицы