Анненская Александра Никитична
Путешествие Свена Гедина в 1893-1897 гг. в Памир, Тибет и Восточный Туркестан

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

ПУТЕШЕСТВІЕ Свена Гедина въ 1893--1897 гг.
въ Памиръ, Тибетъ и Восточный Туркестанъ.

ОБРАБОТАНО ДЛЯ ЮНОШЕСТВА
А. Н. Анненской.

Съ 33 рисунками, 2-мя картами и портретомъ Свена Гедина

Изданіе 2-е.

Въ предыд. изданіи Учен. Комит. Мин. Нар. Просв. допущ. въ ученич. библ. низш. учебн. завед., одобрена для ротныхъ библіотекъ кадетскихъ корпусовъ.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1911.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ.

   ВВЕДЕНІЕ
   ГЛАВА I. Отъѣздъ.-- Оренбургъ.-- По степи на лошадяхъ и на верблюдахъ.-- Киргизы.-- На берегахъ Аральскаго моря.-- Памятникъ древней цивилизаціи
   " II. Ташкентъ.-- Кокандъ.-- Маргеланъ.-- На "крышу міра".-- Черезъ Алайскій хребетъ.
   " III. Трудный перевалъ.-- Лавины.-- Верблюдыпроводники.-- Волки.-- Еще перевалъ.-- На озерѣ
   " IV. Конецъ труднаго пути.-- Памирскій постъ.-- Пріятный отдыхъ.-- Китайская подозрительность
   " V. Священная гора.-- Легенды.-- Лѣкарь поневолѣ.-- На якахъ.-- Выше всѣхъ европейскихъ горъ.-- Неожиданная неудача.-- Снова въ Булюнъ-кулѣ
   " VI. Кашгаръ.-- Въ пріятномъ обществѣ.-- Любезный даотай.-- Китайскій обѣдъ.-- Измѣненіе маршрута
   " VII. Въ горную область.-- Киргизскіе аулы.-- Ущелье Тенгитаръ.-- Благодатный уголокъ.-- У старыхъ знакомыхъ.-- Дикая забава
   " VIII. Озеро Малый Кара-куль.-- Новый дорожный товарищъ.-- Ледники,-- Попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату, -- Въ киргизскомъ аулѣ.-- Снова неудача
   ГЛАВА IX. Отшельникъ,-- Новая попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату.-- 20.000 ф. надъ уровнемъ моря.-- Ѣѣшеная скачка на якахъ
   " X. Тайкомъ черезъ границу.-- Снова на Памирѣ.-- Самодѣльная, лодка.-- Мирная жизнь дикарей
   " XI. На востокъ въ арбѣ.-- Первыя свѣдѣнія о пустынѣ.-- Заколдованная страна.-- Могила святого.-- Приготовленія къ путешествію.-- Выступленіе каравана
   " XII. Преддверіе пустыни.-- Черезъ лѣсъ къ озерамъ.-- Пріятный бивуакъ.-- Невѣрныя свѣдѣнія.-- Песокъ и ничего, кромѣ песку!-- Роковая оплошность.-- "Корабли пустыни" начинаютъ сдаваться
   " XIII. Сонъ и дѣйствительность.-- Рытье колодца.-- Ночное совѣщаніе.-- Угрызенія. совѣсти.-- Телесматъ.-- Кара-буранъ.-- Ничего лишняго
   " XIV. Новая вина Джолчи.-- Послѣднія капли воды.-- Лагерь смерти.-- Напрасныя жертвы.-- Только двое
   " XV. Впередъ съ мужествомъ отчаянья.-- Первый кустъ тамариска.-- Въ лѣсу.-- Касимъ изнемогъ.-- Вода, вода!-- Спасательные сапоги.-- Скорѣй къ людямъ
   " XVI. Пастухи и ихъ шалашъ.-- Добрая вѣсть.-- Неожиданная радость.-- Жизнь въ бесѣдкѣ.-- Экспедиція въ пустыню.-- Снова въ путь.-- Еще смерть.-- Акъ-су и дорога въ Кашгаръ
   " XVII. Снова горы.-- Среди старыхъ друзей.-- Опасная переправа,-- Возвращеніе въ Кашгаръ и снаряженіе новой экспедиціи.-- Проводы.-- Яркендъ.-- Священные голуби
   " VIII. Хотанъ въ древности и теперь,-- Любезный амбань.-- Остатки древней цивилизаціи.-- Новая экспедиція въ пустыню
   " XIX. Среди песковъ.-- Мертвый лѣсъ.-- Погребенный городъ.-- Пріятная неожиданность.-- На берегу Керіи-дарьи
   " XX. По берегу Керіи-дарьи,-- Еще погребенный городъ.-- Пустыня побѣдила.-- Дикіе верблюды
   ГЛАВА XXI. Рѣка Таримъ.-- Курля.-- Приключеніе съ Исламомъ.-- Къ Лобъ-нору.-- Открытіе Пржевальскаго.-- Кто правъ?-- По озерамъ и камышамъ.-- Кунчиканъ-бекъ,-- Чапканы
   " XXII. Любимый верблюдъ.-- Ли-даринъ и Шидаринъ.-- Пріятный сюрпризъ.-- Китайское правосудіе.-- На дачѣ.-- Прощальный пиръ
   " XXIII. Изъ Хотана на востокъ,-- Горные перевалы.-- Трусость таглыковъ.-- Составъ каравана и порядокъ движенія.-- Все выше и выше,-- Бѣдный Фонгъ-ши!-- Болѣзнь Ислама
   " XXIV. Страшный градъ.-- Привалъ на лужайкѣ.-- Бѣглецы и наказаніе ихъ.-- Перевалъ черезъ Арка-тагъ.-- Озеро, -- Дикіе ослы
   " XXV. Слѣды прежнихъ путешественниковъ.-- Дикіе яки.-- Караванъ таетъ.-- Самое большое изъ соленыхъ озеръ.-- Припасы истощаются.
   " XXVI. Неосторожный охотникъ,-- Интересныя находки.-- Ошибка Ислама.-- Семья монгола-охотника.-- Новый учитель.-- На волосъ отъ смерти.-- Еще монголы
   " XXVII. Новый караванъ.-- Дружба съ монголами.-- Равнина Цайдама.-- Досадная задержка.-- Тоссо-норъ и Курлыкъ-норъ.-- Живописное "обо"
   " XXVIII. Лопсенъ труситъ.-- Мѣры предосторожности.-- Первая встрѣча съ разбойниками.-- Тангуты и ихъ жилища.-- 6100-лѣтній лама.-- На озерѣ Куко-норѣ
   " XXIX. Вѣсти о "русскихъ".-- Караваны.-- Городъ Донкыръ.-- "Русская" барыня.-- Подарки Далай-ламы.-- Ло-сэръ и храмы Гумбума.-- Неопрятные ламы
   " XXX. Городъ Сининъ-фу.-- На мулахъ и въ арбахъ до Лянь-чу-фу.-- Услужливый китаецъ.-- Лянь-чу-фу и католическіе миссіонеры,-- Снова верблюды.-- Усмиренный мандаринъ.-- Пустыня Ала-шань.-- У князя Норво
   ГЛАВА XXXI. Энергичный миссіонеръ.-- Варварскіе обычаи.-- Изъ Нинъ-ся до Бауту.-- Безъ каравана.-- Послѣдній день пути, -- Пекинъ.-- Черезъ Монголію и Сибирь.-- Конецъ странтствіямъ
   

ВВЕДЕНІЕ.

   "Въ исторіи географическихъ открытій наступаетъ новая эра. Піонеры скоро окончательно сойдутъ со сцены; бѣлыя пятна на картахъ материковъ постепенно исчезаютъ; наши свѣдѣнія о физическихъ свойствахъ океана съ каждымъ годомъ возрастаютъ. Піонеры прежняго времени, среди неустанной борьбы съ препятствіями и опасностями, пролагали новые пути; современные путешественники изслѣдуютъ поверхность земного шара во всѣхъ подробностяхъ, изучаютъ всѣ проявленія жизни на землѣ и постоянно находятъ новые пробѣлы въ своихъ знаніяхъ, новыя задачи, требующія рѣшенія. Многія страны уже были подвергнуты такому подробному изученію, но еще остались и такія, въ которыхъ піонеры не окончили своей задачи. Это въ особенности можно сказать о внутреннихъ областяхъ Азіи, которыя до сихъ поръ весьма мало изслѣдованы. Огромное пространство почти недоступной пустыни Гоби и безконечныя площади въ Тибетскомъ плоскогорьѣ извѣстны намъ такъ же мало, какъ крайнія полярныя страны".
   Этими словами молодой шведскій ученый, Свенъ Гединъ, начинаетъ описаніе своего интереснаго путешествія въ центральныя области Азіи. Задумавъ предпринять изслѣдованіе этихъ областей, Свенъ Гединъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ усердно изучалъ географію Центральной Азіи въ Берлинскомъ университетѣ и знакомился со всѣмъ, что написано о ней прежними путешественниками; затѣмъ въ 1885-- 86 г. онъ ѣздилъ въ Персію, а въ 1890--91 г. въ русскій Туркестанъ и Кашгаръ. Это дало ему возможность ознакомиться со способами передвиженія въ азіатскихъ областяхъ и изучить нѣсколько мѣстныхъ нарѣчій. По возвращеніи изъ Кашгара онъ составилъ подробный планъ экспедиціи въ плоскогорье Тибета и, представивъ этотъ планъ на разсмотрѣніе шведскаго короля Оскара, просилъ его оказать содѣйствіе приведенію замысла въ исполненіе. Расходы на всю экспедицію были исчислены имъ въ 30.000 кронъ {Крона = 52 коп.}. Шведскій король немедленно согласился выдать половину требуемой суммы, остальная часть была быстро покрыта пожертвованіями частныхъ лицъ, и весной 1893 г. Свенъ Гединъ могъ уже отправиться въ путь.
   Въ самой срединѣ Азіи, между двумя высочайшими въ свѣтѣ хребтами, Куэнь-лунь и Гималайскимъ, лежитъ громадное Тибетское плоскогорье, простирающееся почти на 2.000.000 кв. верстъ. Средняя высота его доходитъ до 14.000 футовъ, а на сѣверныхъ окраинахъ даже до 16.000, слѣдовательно, соперничаетъ съ высочайшими вершинами Альпъ. Бѣдная природа страны, ея высокія недоступныя горы, ея положеніе въ самой срединѣ материка, наконецъ, нравы ея жителей, часть которыхъ принадлежитъ къ фанатическимъ послѣдователямъ ламаизма, не допускающимъ приближенія, иностранцевъ къ своимъ святынямъ, а другая часть кочевники-разбойники,-- все это отпугивало путешественниковъ, заставляло ихъ искать поле для своихъ изслѣдованій въ другихъ частяхъ земного шара, въ полярныхъ моряхъ или на островахъ тропическихъ странъ. До сихъ поръ Тибетъ принадлежитъ къ наименѣе извѣстнымъ областямъ земного шара. Даже карта Африки не изобилуетъ такимъ количествомъ бѣлыхъ пятенъ, какъ карта Центральной Азіи.
   Первыми европейцами, проникшими въ Тибетъ, были миссіонеры. Монахъ Одорико де Порденоне, выѣхавшій изъ Китая, посѣтилъ Лассу {Ласса или Хласса -- главный городъ Тибета, мѣсто жительства Далай-ламы, первосвященника ламаистовъ.} еще въ XIV вѣкѣ. Въ XVII и XVIII вѣкахъ нѣсколькимъ миссіонерамъ удалось пробыть довольно долго въ этомъ городѣ. Усилія ихъ распространить тамъ христіанство остались безплодными, но они привезли въ Европу нѣкоторыя свѣдѣнія о странѣ и бытѣ ея жителей. Въ 1845 г. два французскихъ миссіонера, Гюкъ и Габе, проникли въ Лассу изъ Пекина черезъ Куку-норъ и хребетъ Танъ-ла. Первый изъ нихъ далъ очень интересное описаніе своего путешествія, но послѣ этого поклонники Далай-ламы стали еще суровѣе относиться къ иностранцамъ, и всѣ попытки проникнуть въ ихъ столицу терпѣли неудачу.
   Окраины Тибета посѣщались во второй половинѣ нынѣшняго столѣтія многими путешественниками, нѣмцами, англичанами, французами, русскими. Особенно далеко внутрь страны удалось пробраться одному пундиту (индійскій браминъ), Наинъ-Сингу. Въ іюнѣ 1874 г. онъ отправился изъ Ладана по направленію къ Лассѣ съ караваномъ изъ 26 легко нагруженныхъ барановъ; послѣ 4-мѣсячнаго путешествія, во время котораго пройдено было 1000 англійскихъ миль, всѣ эти бараны, кромѣ четырехъ, погибли. Питались они во время пути чѣмъ попало. По его словамъ, мѣстность была большею частью необитаема. На востокъ Тибетское плоскогорье простиралось на 800 миль до истоковъ китайскихъ рѣкъ и хребта Бурханъ-Будда и представлялось, насколько хваталъ глазъ, громадною степью, поросшею травой, на которой паслись цѣлыя стада антилопъ, дикихъ ословъ и горныхъ барановъ. Кое-гдѣ встрѣчались пастушескія хижины. Результатомъ путешествія было опредѣленіе широты 276 пунктовъ, нанесеніе на карту 1200 миль неизвѣстной прежде области, измѣреніе высоты 497 возвышенностей и цѣлый рядъ метеорологическихъ наблюденій.
   Первое мѣсто среди путешественниковъ по восточной окраинѣ Тибета принадлежитъ знаменитому русскому путешественнику, генералу Пржевальскому. 17 ноября 1870 г. онъ съ тремя спутниками, тоже русскими, выѣхалъ изъ Кяхты и черезъ Ургу, Калганъ и пустыню Гоби отправился въ Пекинъ. Сдѣлавъ экскурсію на озеро Далай-норъ, онъ выѣхалъ изъ Калгана въ маѣ 1871 г. и направился на западъ, черезъ хребты Инъ-шань и Муни-улу, затѣмъ по верховьямъ желтой рѣки достигъ Алашаня и Дынь-юань-ина, главнаго города этой области. Послѣ этого онъ вернулся въ Калганъ, а въ слѣдующемъ году снова прибылъ въ Дынь-юань-имъ, откуда началось его путешествіе въ мало извѣстныя страны. Сначала онъ изслѣдовалъ лѣсистую горную страну Гань-су, къ сѣверо-востоку отъ Куку-нора; затѣмъ обошелъ кругомъ озера, перевалилъ черезъ южную часть хребта Куку-нора и достигъ широкихъ болотистыхъ равнинъ Цайдама, откуда поднялся выше, въ страну дикихъ яковъ. Перерѣзавъ нѣсколько горныхъ цѣпей тибетскаго плоскогорья, экспедиція 10 января 1878 г. достигла Янъ-тсе-кіанга (Голубой рѣки), а въ октябрѣ того же года вернулась въ Иркутскъ. Пржевальскій находился на 27 дней пути отъ Лассы, но, несмотря на все свое желаніе, не могъ проникнуть въ этотъ городъ, такъ какъ вьючныя животныя его были слишкомъ утомлены, и запасы экспедиціи приходили къ концу. И безъ того въ теченіе своего трехлѣтняго путешествія ему приходилось бороться съ невѣроятными трудностями, съ лѣтними жарами монгольской степи и съ зимними холодами тибетскихъ горъ. Цѣлые мѣсяцы, часто при 40о морозахъ, жилъ онъ въ маленькой непрочной палаткѣ и питался почти исключительно дичью, какую удавалось настрѣлять чинамъ экспедиціи. Окруженный враждебнымъ населеніемъ страны, подвергая себя всевозможнымъ опасностямъ и лишеніямъ, онъ прошелъ пространство около 11.000 верстъ и во время остановокъ занимался разрабатываніемъ своихъ записокъ и приведеніемъ въ порядокъ своихъ коллекцій.
   Второе путешествіе Пржевальскаго продолжалось отъ августа 1876 по іюль 1877 г. Оно было обставлено значительно лучше перваго, число участниковъ было больше и хотя оно охватило только 4.000 верстъ, но результаты его были весьма значительны. Экспедиція посѣтила область до тѣхъ поръ почти совсѣмъ неизвѣстную европейцамъ, имѣвшимъ о ней понятіе только по слухамъ. Изъ Кульджи онъ направился черезъ долину Или на Юлдусъ, затѣмъ на югъ по бассейну Тарима къ озеру Лобъ-норъ и къ большой горной цѣпи Алтынъ-тагъ; нанесеніе на карту этой цѣпи совершенно измѣнило извѣстный до тѣхъ поръ рельефъ Центральной Азіи.
   Третья экспедиція Пржевальскаго продолжалась отъ марта 1879 г. до ноября 1880 г. и прошла болѣе 7.000 верстъ. Исходнымъ пунктомъ ея былъ городъ Зайсанъ, откуда она черезъ Джунгарію направилась въ г. Баркуль и затѣмъ черезъ хребетъ Тянь-шань въ Хами. На этотъ разъ Пржевальскому удалось проникнуть дальше на югъ черезъ Янѣтсе-кіангъ и горы Танъ-ла до 32о сѣв. широты.
   Послѣднее путешествіе Пржевальскаго началось въ октябрѣ 1884 г. и продолжалось два года. Изъ Кяхты онъ направился черезъ Гоби и плоскогорье Гань-су до истоковъ желтой рѣки, озеръ Тсаринъноръ и Оринъ-норъ. Сдѣлавъ экскурсію къ Янѣтсе-кіангу, онъ продолжалъ путь черезъ Цайдамъ и Алтынъ-тагъ къ Лобъ-нору; затѣмъ мимо сѣвернаго подножія Куэнь-луня въ Хотанъ и внизъ по Хотанъ-дарьѣ черезъ Тянь-шань.
   Для знакомства съ восточнымъ Тибетомъ имѣли также не малое значеніе путешествія 1878--82 г. пундита Крисна. Переодѣтый купцомъ и щедро снабженный средствами отъ англійскаго правительства, Крисна отправился черезъ Сининъ въ Лассу. Онъ прибылъ въ этотъ городъ въ сентябрѣ 1878 г. и прожилъ тамъ цѣлый годъ, ожидая какого-нибудь большого каравана, вмѣстѣ съ которымъ можно бы пуститься на сѣверъ, такъ какъ разбойники дѣлали путь далеко не безопаснымъ. Наконецъ, въ Лассу прибылъ монгольскій караванъ, который сопровождали между прочимъ сто всадниковъ монголовъ и тибетцевъ, вооруженныхъ копьями, мечами и огнестрѣльнымъ оружіемъ. Караванъ долженъ былъ скоро вернуться обратно съ тѣмъ же конвоемъ, и Крисна воспользовался случаемъ отправиться вмѣстѣ съ нимъ. Во время пути соблюдалась большая осторожность: высылались патрули впередъ, ночью ставились караулы. Послѣ пятимѣсячнаго странствованія по плоскогорью, они достигли горнаго перехода Ангыръ-дакчина на высотѣ 15.750 ф. У Тенгалика въ Цайдамѣ сдѣлали привалъ; тутъ караванъ подвергся нападенію разбойниковъ, которые ограбили Крисну, отняли у него всѣ товары и всѣхъ животныхъ. Ему однако удалось спасти свои инструменты и записки, и онъ намѣревался продолжать путь. Перезимовавъ на западномъ берегу Курлыкъ-нора, онъ собирался весной двинуться къ Лобъ-нору. Но его слуга, индіецъ, бѣжалъ отъ него, захвативъ всѣ его вещи, такъ что ему самому пришлось поступить въ услуженіе къ одному монголу, отправлявшемуся въ Са-чжоу. Китайскій губернаторъ не позволилъ ему оставаться въ этомъ городѣ, и онъ отправился въ обратный путь опять-таки въ качествѣ слуги. Въ Тарсандо онъ обратился въ католическую миссію и получилъ отъ нея средства вернуться въ Индію.
   Изъ путешествій въ Тибетъ, предпринятыхъ въ самые послѣдніе годы, особеннаго вниманія заслуживаетъ экспедиція принца Генриха Орлеанскаго и экспедиція генерала Пѣвцова. Принцъ Генрихъ пересѣкъ всю Азію отъ сѣверо-запада до юго-востока. Къ Лобъ-нору и Алтынъ-тагу онъ направился по маршруту Пржевальскаго, а затѣмъ, перейдя Алтынъ-тагъ, пустился прямымъ путемъ къ югу. Три мѣсяца двигалась экспедиція по плоскогорью Тибета, на высотѣ не менѣе 13.000 ф. пересѣкла нѣсколько отроговъ Куэнь-луня и открыла множество озеръ. Почти на всемъ протяженіи ея пути мѣстность была пустынна, не виднѣлось ни кустовъ, ни деревьевъ, не было даже подножнаго корма для верблюдовъ и лошадей, такъ что бѣдныя животныя почти всѣ перемерли отъ голода и холода. Въ теченіе почти двухъ мѣсяцевъ экспедиція не встрѣтила ни одного человѣка. Южнѣе Тенгри-нора путешественниковъ задержали тибетцы и не допустили ихъ проникнуть въ Лассу. Имъ пришлось сдѣлать громадный обходъ, чтобы добраться до Тонкина.
   Генералъ Пѣвцовъ предпринялъ въ 1889--90 гг. путешествіе въ восточный Туркестанъ. Его сопровождали двое бывшихъ спутниковъ Пржевальскаго -- Роборовскій и Козловъ, а также геологъ Богдановичъ. Они перешли Тянь-шань, по теченію Яркендъ-дарьи дошли до Яркенда и Хотана и затѣмъ перезимовали въ Ніи. Отъ сѣвернаго подножія Куэньлуня они предпринимали нѣсколько экскурсій на Тибетское плоскогорье и особенно изслѣдовали ту часть ея, которая лежитъ къ сѣверу отъ Арка-тага. Обратный путь ихъ шелъ черезъ Лобъ-норъ, Карашаръ и Джунгарію.
   

ГЛАВА I.

Отъѣздъ.-- Оренбургъ.-- По степи на лошадяхъ и на верблюдахъ.-- Киргизы,-- На берегахъ Аральскаго моря.-- Памятникъ древней цивилизаціи.

   Въ октябрѣ 1898 г. Свенъ Гединъ сѣлъ на пароходъ Фонъ Дёбельнъ и отправился изъ Стокгольма въ Петербургъ. Онъ захватилъ съ собой только самыя необходимыя вещи, разсчитывая закупить все остальное въ Россіи. Багажъ его состоялъ главнымъ образомъ изъ всевозможныхъ инструментовъ для метеорологическихъ, геологическихъ и прочихъ наблюденій, изъ фотографическаго аппарата, биноклей, очковъ, принадлежностей для рисованія и т. п. Изъ оружія онъ взялъ съ собой два ружья и нѣсколько револьверовъ при двухъ ящикахъ боевыхъ припасовъ.
   "Никогда не забуду я этого холоднаго, темнаго осенняго вечера, -- пишетъ Гединъ, разсказывая о своемъ отъѣздѣ изъ Стокгольма:-- тяжелыя дождевыя тучи висѣли надъ городомъ, и огни его скоро скрылись изъ моихъ глазъ. Болѣе тысячи и одной ночи одиночества и тоски ждали меня впереди; все, что было мнѣ дорого, оставалось позади. Эта первая ночь была для меня самой горькой; послѣ того я ни разу не страдалъ такъ сильно тоской по родинѣ. Только тотъ, кто, какъ я, надолго покидалъ родину, имѣя въ виду туманное, неопредѣленное будущее, можетъ понять мои чувства въ эти минуты. Но, съ другой стороны, весь широкій міръ былъ открытъ передо мной, и я далъ себѣ слово сдѣлать все, что было въ моей власти, для рѣшенія задачъ, которыя поставилъ себѣ".
   Отъ Петербурга до Оренбурга Гединъ ѣхалъ по желѣзной дорогѣ. Въ Сызрани онъ переѣхалъ Волгу по мосту, -- одному изъ самыхъ длинныхъ мостовъ въ свѣтѣ,-- и черезъ четыре дня очутился въ Оренбургѣ, лежащемъ при впаденіи Сакмары въ Уралъ. Оренбургъ, съ своими небольшими каменными домами и широкими, немощенными, грязными улицами, показался путешественнику весьма мало привлекательнымъ. Его заинтересовали только окраины города, гдѣ татары и киргизы ведутъ торговлю, частью въ низенькихъ деревянныхъ сараяхъ, частью подъ открытымъ небомъ. Въ одномъ мѣстѣ продаютъ всевозможные экипажи, телѣги, телѣжки, тарантасы, привозимые большею частью изъ Уфы; въ другомъ -- сѣно, наваленное громадными копнами на телѣги, въ которыхъ запряжены верблюды; въ третьемъ -- лошадей, рогатый скотъ, овецъ, куръ, гусей, индѣекъ и всякую живность.
   Изъ зданій Оренбурга путешественнику особенно понравилась татарская мечеть, построенная на средства одного богатаго купца. Въ Оренбургѣ на 56.000 жителей насчитывается до 8.000 магометанъ; большинство изъ нихъ татары, остальные башкиры и киргизы. Между магометанами много купцовъ изъ Хивы и Бухары, торгующихъ хлопкомъ, который вывозится изъ Средней Азіи.
   Отъ Оренбурга до Ташкента разстояніе около 2.000 верстъ. Можно было бы проѣхать по желѣзной дорогѣ на Самаркандъ, но эта дорога была знакома Гедину по его прежнимъ путешествіямъ, и онъ рѣшилъ лучше ѣхать на лошадяхъ. Чтобы не мѣнять экипажъ на каждой станціи, онъ купилъ себѣ тарантасъ, запасся войлоками, коврами и тулупомъ на случай холодовъ; его предупредили, что на почтовыхъ станціяхъ, кромѣ самовара да хлѣба, ничего нельзя достать, и потому онъ накупилъ всякой провизіи на дорогу. Чемоданы и ящики его обшили рогожами и привязали крѣпкими веревками, частью сзади тарантаса, частью передъ козлами; мѣшки, которые могли понадобиться въ дорогѣ, фотографическіе аппараты, провизію, а также войлоки, ковры, подушки и шубы уложили внутрь тарантаса, тщательно смазавъ оси, чтобы онѣ не загорѣлись при ѣздѣ. Все было готово. Но вотъ, въ день, назначенный для выѣзда, 14 ноября, вдругъ разразилась снѣжная мятель, и термометръ показалъ 4о мороза. Тѣмъ не менѣе Г'едину не хотѣлось откладывать отъѣзда. Въ тарантасъ запрягли тройку здоровыхъ лошадей, и онъ съ грохотомъ и звономъ колокольчика выѣхалъ изъ города. Къ вечеру путешественникъ былъ уже въ степи; вѣтеръ гудѣлъ и свисталъ вокругъ кожанаго фартука и поднятаго верха тарантаса и гналъ въ лицо цѣлыя облака мелкой снѣжной пыли...
   Первую часть пути Гедину пришлось ѣхать еще по Европѣ, по Оренбургской губерніи; затѣмъ онъ очутился уже въ Азіи и слѣдовалъ по Тургайской области, по Сыръ-дарьинской, вдоль Аральскаго моря и рѣки Сыръ-дарьи. На пути лежало шесть маленькихъ городовъ: Орскъ, Иргизъ, Казалинскъ, Перовскъ, Туркестанъ и Чимкентъ.
   "Бѣлые станціонные домики, съ своими квадратными дворами для лошадей и экипажей, стояли обыкновенно,-- разсказываетъ Гединъ,-- уединенно среди поля; ближайшими сосѣдями ихъ были, вѣроятно, какіе-нибудь киргизскіе аулы. Дальше въ глубинѣ степей эти домики были самаго примитивнаго устройства, часто состояли просто изъ киргизской юрты, обнесенной плетнемъ. Но и такія юрты, какъ всѣ вообще комнаты на станціяхъ для пріѣзжихъ, украшались портретомъ русскаго Государя на стѣнѣ и были меблированы кожанымъ диваномъ, столомъ и стульями. Въ углу комнаты висѣла икона съ лампадкой передъ ней, а на столѣ лежало евангеліе. Этими книгами снабдилъ всѣ станціи отъ Оренбурга до Орска извѣстный путешественникъ Пржевальскій".
   Станціонные смотрителя живутъ на станціяхъ съ своими семьями въ полномъ уединеніи. Одно, что нарушаетъ ужасающее однообразіе ихъ жизни, это пріѣздъ почты или грохотъ тарантаса какого-нибудь проѣзжаго. Но это соприкосновеніе съ внѣшнимъ міромъ обыкновенно очень коротко. Проѣзжій спѣшитъ какъ можно скорѣе выѣхать изъ этого уединеннаго дома. Онъ велитъ запрягать свѣжихъ лошадей. выпиваетъ стаканъ чаю, пока ихъ закладываютъ, и несется дальше. Въ распоряженіи старосты находятся четыре ямщика, обыкновенно изъ татаръ или киргизъ. Ихъ положеніе еще менѣе завидно: во всякое время, во всякую погоду они должны быть готовы сѣсть на козлы и ѣхать на своей тройкѣ, по дорогѣ, тысячу разъ сдѣланной ими въ дождь и темень, въ удушливый зной и въ бурю, въ холодъ и снѣгъ. Они, правда, имѣютъ привычку дремать, какъ только выѣдутъ на дорогу; но въ этомъ отношеніи они слѣдуютъ примѣру пассажира, и нельзя не простить имъ этой маленькой слабости. "Всюду по пути я слышалъ разговоры о добромъ старомъ времени, когда эта дорога была единственной, соединявшей Туркестанъ съ Россіей; когда множество людей проѣзжали по ней взадъ и впередъ; когда на каждой станціи стояло девять или десять троекъ. Послѣ похода Скобелева противъ туркменъ и послѣ постройки желѣзной дороги въ Самаркандъ начались новые порядки. Почта въ Ташкентъ и большая часть проѣзжихъ предпочитаетъ новую дорогу, такъ какъ она короче, дешевле и удобнѣе. Старый почтовый трактъ черезъ Киргизскія степи пришелъ въ упадокъ. Проѣзжіе стали здѣсь теперь рѣдкостью. Города потеряли значеніе и обѣднѣли".
   Черезъ двое сутокъ путешественникъ пріѣхалъ въ Орскъ, лежащій на лѣвомъ берегу Урала и на правомъ берегу Ори, слѣдовательно, уже въ Азіи. Городъ раскинутъ вокругъ холма, на которомъ возвышается каланча; съ нея открывается широкій видъ на окрестность; вблизи идетъ красивая гористая мѣстность, а къ юго-западу тянется громадная степь. Весной Уралъ сильно разливается и иногда заливаетъ нижнюю часть Орска. Горожане любуются тогда съ высоты своего холма, какъ степь превращается въ большое озеро. Во время весенняго ледохода обыкновенно ломается деревянный мостъ черезъ Уралъ, и его приходится каждый годъ чинить. Когда нѣтъ моста, почту перевозятъ черезъ рѣку въ лодкахъ.
   Между рѣкою Ураломъ, Каспійскимъ моремъ, Аральскимъ моремъ, Сыръ-дарьей и Иртышемъ тянется огромная Киргизская степь. Населеніе здѣсь очень рѣдкое и состоитъ изъ кочующихъ киргизовъ; животныя: волки, лисицы, антилопы, зайцы и проч., тоже попадаются, но въ небольшомъ количествѣ; растительность бѣдная; колючія степныя растенія съ трудомъ выдерживаютъ борьбу съ неблагопріятными условіями. Въ сырыхъ мѣстахъ растетъ масса камыша или тростника; а въ сухихъ, песчаныхъ, косматые кусты саксаула, которые достигаютъ иногда сажени въ высоту. Твердые, длинные корни этого растенія составляютъ главное топливо киргизовъ. Почти у каждаго аула лежатъ большіе пуки этихъ корней, и Гединъ встрѣчалъ цѣлые обозы, нагруженные ими. Тамъ и сямъ по степи протекаютъ ручьи, но осенью они всѣ пересыхаютъ. Эти ручьи впадаютъ въ небольшія соленыя озера, на берегахъ которыхъ весной и осенью собираются безчисленныя стаи перелетныхъ птицъ. Около этихъ ручейковъ киргизы разбиваютъ свое кочевье, состоящее изъ черныхъ юртъ и навѣсовъ, сдѣланныхъ изъ камыша. На зиму они строютъ себѣ жилища изъ глины и земли. Лѣтомъ они направляются на сѣверъ съ своими стадами, чтобы избавиться отъ зноя и найти пастбища, невыжженныя солнцемъ. Многіе киргизы имѣютъ до 3.000 головъ овецъ и до 500 лошадей и считаются богачами. Зимой въ сѣверномъ Тургаѣ стоятъ суровые холода. Въ январѣ и февралѣ свирѣпствуютъ страшные бураны; тогда киргизы спѣшатъ укрыться въ свои зимнія жилища и держатъ овецъ въ загонахъ, окруженныхъ тростниковымъ заборомъ.
   Киргизы -- полудикій народъ, но очень способный, здоровый и добродушный. Они называютъ себя "кайсаками", т.-е. храбрыми молодцами, и очень довольны своею одинокою жизнью въ степяхъ; для нихъ всего на свѣтѣ дороже свобода, они не признаютъ начальства и презираютъ тѣхъ, кто живетъ въ городахъ и занимается земледѣліемъ. Стада составляютъ ихъ главныя средства въ жизни, даютъ имъ и пищу и одежду; скудная степная растительность и самая земля служатъ матеріаломъ для постройки ихъ жилищъ, а длинные горючіе корни саксаула защищаютъ ихъ отъ зимняго холода. Языкъ ихъ не очень богатъ; когда они разговариваютъ между собой, они часто поясняютъ свои слова оживленными жестами.
   Киргизы страстно любятъ свою унылую степь, гдѣ предки ихъ жили вольною жизнью; они находятъ ее красивой и разнообразной, хотя чужестранецъ напрасно ищетъ, на чемъ бы остановить свой взглядъ. Правда, степь подобна морю, величественна и безгранична, но она въ высшей степени однообразна и тосклива. Гединъ быстро несся по ней день за днемъ, а ландшафтъ оставался все тотъ же. Тарантасъ неизмѣнно находился въ центрѣ громаднаго пространства съ безграничнымъ горизонтомъ. Весна -- единственное время года, когда путешественникъ можетъ съ удовольствіемъ проѣхаться по этимъ мѣстамъ. Тогда воздухъ наполненъ чуднымъ ароматомъ цвѣтовъ; растительность развивается здѣсь съ необыкновенною быстротою, точно торопится воспользоваться короткимъ промежуткомъ, пока палящее лѣтнее солнце не выжжетъ все вокругъ.
   У киргизовъ сильно развито чутье мѣстности и зрѣніе. Тамъ, гдѣ чужестранцу мѣстность представляется совершенно ровною, безъ всякихъ отмѣтинъ, безъ всякихъ признаковъ пути, киргизъ сумѣетъ отлично найти дорогу даже ночью. Не однѣ только звѣзды служатъ ему указателями; онъ замѣчаетъ каждое растеніе, каждый камень, каждую неровность почвы. Онъ можетъ отличить масть лошади, показавшейся на горизонтѣ, прежде чѣмъ европеецъ увидитъ тамъ что-либо. Киргизъ можетъ опредѣлить, приближается или удаляется экипажъ, который кажется путешественнику, даже въ хорошій бинокль, просто черной точкой.
   Изъ Орска почтовая дорога шла по прямому берегу рѣки Ори. Около станціи Бугаты-саи расположенъ былъ зимній аулъ киргизовъ. Жители встрѣтили Гедина не особенно дружелюбно, замѣтивъ его фотографическіе аппараты. Они все спрашивали, не стрѣляетъ ли большій изъ аппаратовъ, и ни за что не соглашались стать передъ нимъ группой и позволить снять себя. Гедину съ трудомъ удалось сдѣлать нѣсколько портретовъ съ помощью маленькой камеры. Отдохнувъ въ бугаты-саѣ, путешественникъ выѣхалъ изъ долины Ори. Луна бросала свой серебристый свѣтъ на пустынную степь, запорошенную снѣгомъ; нигдѣ не видно было ни людей, ни слѣда жилья; мертвая тишина прерывалась лишь звономъ бубенчиковъ, окриками ямщика да хрустѣньемъ снѣга подъ колесами тарантаса.
   Станціонные дома всѣ похожи другъ на друга какъ двѣ капли воды: это обыкновенно одноэтажный домикъ, выкрашенный красной краской; посрединѣ крылечко, съ одной стороны его фонарный столбъ, съ другой столбъ съ обозначеніемъ разстоянія отъ двухъ ближайшихъ станцій. Около дома возвышаются большіе стога сѣна и кучи сухого топлива.
   На станціи Тамды путешественникъ остановился переночевать и на слѣдующее утро увидѣлъ на льду рѣчки слѣды цѣлой стаи волковъ; они были настолько смѣлы, что ночью вошли во дворъ и утащили у старосты трехъ гусей.
   Первый русскій городъ за границей Азіи -- Карабутакъ, маленькій городокъ, въ которомъ всего 33 дома и живетъ человѣкъ тридцать русскихъ, около сотни татаръ и нѣсколько киргизовъ. Кара-бутакъ имѣлъ прежде значеніе какъ фортъ и былъ построенъ лѣтъ 30 тому назадъ генераломъ Обручовымъ, чтобы сдерживать нападенія киргизовъ, безпокоившихъ русскую границу. Кругомъ городка разбросано много киргизскихъ ауловъ; вообще аулы встрѣчаются по всей дорогѣ до Иргиза, но южнѣе они попадаются все рѣже и рѣже и наконецъ совсѣмъ исчезаютъ на границахъ пустыни Кара-кумъ. Дорога на Иргизъ шла вдоль пересохшей въ это время года рѣки Иргизъ. "День и ночь несли меня быстрыя почтовыя лошади -- пишетъ Гединъ -- по однообразной степи. Я такъ привыкъ къ ѣздѣ въ тарантасѣ, что преспокойно спалъ по ночамъ, завернувшись въ шубы и войлоки, и просыпался только, когда мы останавливались на новой станціи. Я показывалъ свою подорожную старостѣ, мнѣ впрягали свѣжихъ лошадей, и мы неслись дальше. Пробужденіе среди ночи, при 15о мороза, не особенно пріятно; чувствуешь себя усталымъ, разбитымъ, хочется спать, хочется чаю. Наконецъ, солнце поднимается надъ горизонтомъ, обливаетъ степь своими золотыми лучами, оттаиваетъ иней, покрывшій за ночь траву своимъ нѣжнымъ бѣлымъ налетомъ, и отгоняетъ волковъ отъ почтоваго тракта".
   Городъ Иргизъ расположенъ на небольшомъ возвышеніи, на берегу рѣки Иргиза, которая впадаетъ въ соленое озеро Чалкаръ-тенисъ. Иргизъ -- укрѣпленіе. Гарнизонъ его состоитъ изъ 150 человѣкъ, наполовину казаковъ. Жителей въ немъ около тысячи, большею частью сарты, которые ведутъ торговлю съ киргизами и привозятъ свои товары изъ Оренбурга, изъ Москвы и съ Нижегородской ярмарки. Въ Иргизѣ путешественнику вмѣсто тройки заложили въ тарантасъ четверку.
   "И вотъ мы опять помчались во весь духъ. Солнце садилось въ пять часовъ; оно медлитъ на минуту на краю горизонта, пылая словно раскаленное ядро, и матово-пурпурный отблескъ разливается по степи. При закатѣ солнца можно наблюдать удивительно странныя свѣтовыя явленія. Такъ какъ не видно ничего, что могло бы служить для сравненія, то постоянно впадаешь въ ошибки относительно разстоянія и размѣра появляющихся предметовъ. Невинныя вороны, сидящія въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дороги, кажутся величиной съ верблюдовъ, а кустикъ степной травы представляется высокимъ деревомъ. Но вотъ, солнце сѣло, пурпуровая краска смѣнилась фіолетовой и свѣтло-голубой; черезъ нѣсколько минутъ онѣ уступили мѣсто болѣе темнымъ тѣнямъ и перешли наконецъ въ ночную тьму. Впрочемъ, ночь здѣсь не особенно темна: воздухъ чистъ и ясенъ, звѣзды свѣтятся словно электрическія лампочки, и луна заливаетъ все своимъ серебристымъ блескомъ".
   За шесть верстъ отъ станціи Тереклы начинается пустыня Каракумъ (Черный песокъ). Растительность рѣдѣла все болѣе и болѣе, и скоро путники очутились среди моря песку. Эта мѣстность была въ давнія времена покрыта водами Каспійскаго и Аральскаго морей; до сихъ поръ въ пескѣ находятъ раковинки морскихъ животныхъ.
   На станціи Константиновской, гдѣ помѣщеніемъ для проѣзжихъ служитъ простая киргизская "кибитка", въ тарантасъ запрягли вмѣсто лошадей трехъ верблюдовъ, такъ какъ лошади не въ состояніи тащить тяжелый экипажъ по глубокому песку. Верблюды бѣгутъ обыкновенно ровною рысью, переходя иногда въ галопъ. Они вообще очень послушны, но среди нихъ попадаются и упрямцы, которымъ непремѣнно хочется свернуть съ дороги. Тогда ямщику не остается ничего болѣе, какъ взгромоздиться на средняго изъ нихъ и такимъ образомъ управлять тройкой. Запрягаютъ верблюдовъ довольно жестокимъ способомъ: поводья прикрѣпляютъ къ палочкѣ, продѣтой сквозь носовой хрящъ.
   Почва постепенно понижалась къ юго-западу, и въ томъ же направленіи висѣло густое облако тумана надъ Аральскимъ моремъ. На сѣверѣ же и на востокѣ небо было совершенно ясно. По временамъ дорога шла около самаго берега озера; тонкій желтый песокъ былъ такъ твердъ и плотенъ, что копыта верблюдовъ оставляли на немъ еле замѣтный слѣдъ; но подальше отъ берега идутъ такъ называемые "барханы" -- кучи песку, въ которыхъ тарантасъ вязъ по ступицы.
   Аральское озеро лежитъ на 21 сажень выше уровня моря и имѣетъ около 48.000 кв. верстъ. Берега его голы и безплодны, и вода такъ солона, что ее нельзя пить. При сильномъ юго-западномъ вѣтрѣ воду гонитъ въ бухту, и затѣмъ она затопляетъ берегъ на большомъ пространствѣ, наполняя всѣ ямы и впадины. Въ этихъ ямахъ можно тогда ловить руками стерлядей и другую рыбу. Зимой, когда бухта замерзаетъ, караваны переходятъ по льду, сокращая себѣ такимъ образомъ путь; а лѣтомъ при мелководьѣ проходятъ вбродъ черезъ бухту, такъ какъ она очень не глубока. Во время жаровъ, когда песокъ сухъ, его сноситъ вѣтромъ въ море, и береговая линія постоянно измѣняется, образуются отмели, островки, песчаные бугры. Вдоль берега находится много такъ называемыхъ солончаковъ, маленькихъ озеръ, которыя лѣтомъ пересыхаютъ; они образовались изъ заливчиковъ и бухточекъ, которые летучіе пески отдѣлили отъ моря. Въ морѣ водится масса рыбы, и уральскіе казаки, занимающіеся ловлею ея, закидываютъ свои невода иногда верстъ за 12, за 15 отъ берега.
   Климатъ въ этой мѣстности довольно умѣренный; зимой не бываетъ слишкомъ сильныхъ морозовъ, а лѣтній жаръ умѣряется близостью Аральскаго моря; зато дожди и туманы здѣсь самое обыкновенное явленіе. На правомъ берегу Сыръ-дарьи, въ 30 верстахъ отъ Аральскаго моря, лежитъ городъ Казалинскъ, имѣющій всего 600 домовъ; живутъ въ нихъ, кромѣ русскихъ, главнымъ образомъ уральскихъ казаковъ, сарты, бухарцы, татары и киргизы. Дома русскихъ выстроены изъ кирпича и чисто выбѣлены; дома сартовъ, бухарцевъ и др. сѣрые, изъ глины, высушенной на солнцѣ, и часто окружены стѣнами, придающими имъ угрюмый видъ. Самые богатые купцы -- бухарцы. Киргизы, напротивъ, всѣ бѣдны: они такъ любятъ свои степи, что сколько-нибудь зажиточные изъ нихъ не живутъ въ городахъ. Во время русскихъ походовъ на Хиву и Бухару Казалинскъ имѣлъ значеніе какъ укрѣпленное мѣсто и какъ гавань для Аральской флотиліи. Теперь въ городѣ всего 24 солдата гарнизона и два какихъ-то баркаса. Жизнь и движеніе замерли; только крылья вѣтряныхъ мельницъ да множество рыбачьихъ лодокъ и оживляютъ этотъ печальный городокъ. Единственно, что въ немъ красиво, это роща чудныхъ серебристыхъ тополей.
   Отъ Казалинска дорога идетъ то берегомъ рѣки, то настоящей, пустыней, гдѣ растетъ одинъ саксаулъ да камышъ, гдѣ въ теченіе цѣлаго дня можно не встрѣтить ни одного живого существа.
   Только за фортомъ Петровскимъ, расположеннымъ на берегу Сыръ-дарьи и очень похожимъ на Казалинскъ, растительность становится богаче: камышъ, саксаулъ и колючіе степные кустарники образуютъ цѣлыя заросли, среди которыхъ дорога идетъ точно по коридору. Въ этихъ заросляхъ водятся тигры, кабаны, газели, масса дикихъ гусей, утонъ, фазановъ. Фазаны до того смѣлы, что стоятъ на краю дороги и поглядываютъ на проѣзжихъ; но стоитъ экипажу остановиться и человѣку прицѣлиться, какъ они съ шумомъ и крикомъ улетаютъ. Въ эту мѣстность часто пріѣзжаютъ охотники изъ Ташкента и всегда возвращаются съ богатой добычей.
   Сыръ-дарья, несмотря на свою желтовато-сѣрую воду, представляетъ по своей ширинѣ величественное зрѣлище. Дорога идетъ вдоль ея берега до города Туркестана, который лежитъ значительно лѣвѣе ея. Нынѣшній ничтожный городишко Туркестанъ лежитъ на мѣстѣ очень древняго и очевидно значительнаго города. Въ немъ находится грандіозная мечеть -- мавзолей, воздвигнутый въ 1397 г. Тамерланомъ въ честь одного киргизскаго святого. Ея высокій фасадъ украшенъ арками, а по бокамъ его возвышаются двѣ живописныя башни. На кровлѣ мечети нѣсколько дыневидныхъ куполовъ. Облицовка изъ фарфоровой глины свалилась съ фасада, но на двухъ стѣнахъ зданія она вполнѣ уцѣлѣла и пестрѣетъ голубой и зеленой краской. Мечеть обнесена четыреугольной глиняной стѣной, которую построилъ Худояръ-ханъ; внутри этой стѣны расположены русскія казармы. Съ башенъ мечети открывается чудный видъ на окрестность.
   "Обычное востоку грустное настроеніе охватываетъ васъ здѣсь,-- пишетъ Гединъ:-- съ одной стороны памятникъ древней архитектуры поражаетъ своей красотой и прочностью, съ другой новыя постройки -- жалкія глиняныя лачужки съ плоскими крышами, отдѣленныя другъ отъ друга кривыми переулка.мы. Я пріѣхалъ въ Туркестанъ въ магометанскую субботу (пятницу) и осматривалъ мечеть въ то самое время, когда тамъ должно было начаться богослуженіе. Множество сартовъ въ свѣтлыхъ кафтанахъ и въ бѣлыхъ чалмахъ собралось около дверей; затѣмъ они сняли свои тяжелые стучащіе сапоги и торжественно вошли въ мечеть. Посреди мечети стояла на полу огромная чаша, окруженная множествомъ тугъ -- пучковъ конскихъ волосъ на длинныхъ палкахъ. Стѣны были бѣлыя, украшенныя разными священными изреченіями. Старый ахулъ (служитель) вѣжливо попросилъ меня выйти, такъ какъ должна была начаться молитва; но мнѣ удалось пробраться на одну изъ верхнихъ галлерей; никто меня тамъ не видѣлъ и не подозрѣвалъ моего присутствія, и я могъ спокойно смотрѣть на длинные ряды колѣнопреклоненныхъ и кладущихъ поклоны сартовъ; это была поразительно красивая картина".
   Послѣ Туркестана дорога идетъ глинистая, почва холмистая; въ экипажъ впрягли пятерку лошадей, и она часто съ большимъ трудомъ вытаскивала тарантасъ изъ липкой грязи, особенно когда приходилось подниматься въ гору. Зато подъ гору ямщику трудно было сдерживать лошадей, и онѣ летѣли съ быстротою вѣтра. Вдоль дороги по обѣимъ сторонамъ разставлены столбики изъ высушенной глины, чтобы указывать путь проѣзжимъ. Телеграфные столбы недостаточны для этой цѣли: дорога безпрестанно виляетъ отъ нихъ то направо, то налѣво, а въ буранъ (снѣжная мятель) ихъ совсѣмъ не видно. Нерѣдко случается, что почтовыя тройки ночью сбиваются съ пути въ степи и принуждены бываютъ ночевать въ сугробахъ, ожидая или конца мятели, или разсвѣта.
   4 декабря Гединъ добрался наконецъ до Ташкента. Въ 19 дней онъ сдѣлалъ 2.060 верстъ, проѣхалъ 96 станцій и подвинулся къ югу на 111/2 градусовъ. Хотя приближалась середина зимы, но для него дни становились все длиннѣе, погода все теплѣе. Около Урала онъ испыталъ морозъ въ 19о, а когда пріѣхалъ въ Ташкентъ, тамъ было 10--12о тепла.

0x01 graphic

ГЛАВА II.

Ташкентъ,-- Кокандъ.-- Маргеданъ.-- На "крышу міра" черезъ Алайскій хребетъ.

   Въ Ташкентѣ Свенъ Гединъ могъ вполнѣ отдохнуть и сдѣлать всѣ нужныя приготовленія для дальнѣйшаго путешествія. Генералъ-губернаторъ, баронъ Вревскій, принялъ его-самымъ радушнымъ образомъ, приглашалъ его каждый день къ себѣ и оказывалъ ему содѣйствіе при его сборахъ въ путь. Въ его домѣ Гединъ былъ въ сочельникъ на "елкѣ", которую, за неимѣніемъ настоящей елки, устроили изъ вѣтокъ кипариса и освѣтили восковыми свѣчами. Тамъ же встрѣчалъ онъ новый годъ и присутствовалъ 2 января на торжественномъ обѣдѣ, на который генералъ-губернаторъ обыкновенно приглашалъ разныхъ чиновниковъ, офицеровъ, посла эмира бухарскаго, почетнѣйшихъ сартскихъ кади (судей) и т. п. Бухарскій посолъ пріѣзжаетъ къ новому году въ Ташкентъ поздравить генералъ-губернатора отъ имени эмира и привозитъ множество дорогихъ подарковъ: лошадей съ великолѣпными шитыми золотомъ и серебромъ сѣдлами, нѣсколько сотъ халатовъ, главнымъ образомъ бухарскихъ, но также кашемирскихъ и китайскихъ, ковры, матеріи, драгоцѣнныя украшенія и т. под.
   Гединъ прожилъ въ Ташкентѣ недѣль семь и все время энергично занимался приготовленіями къ своему дальнѣйшему путешествію на востокъ. Онъ велъ оживленную переписку, снялъ множество фотографій въ сартскомъ кварталѣ города, провѣрялъ свои инструменты на обсерваторіи и собиралъ письменно и устно разныя свѣдѣнія о Памирѣ. Всѣ вещи его оказались въ порядкѣ, только ртутный барометръ разбился во время ѣзды на лошадяхъ, да ящики съ боевыми припасами оказались въ жалкомъ видѣ: гильзы съ патронами смялись, жестянки, въ которыхъ онѣ лежали, скомкались Въ Ташкентѣ же Гединъ закупилъ необходимые припасы для дальнѣйшаго пути: разные консервы, чай, какао, сыръ, табакъ и проч. Кромѣ того онъ накупилъ множество мелочей для подарковъ киргизамъ, китайцамъ и монголамъ:- револьверовъ съ патронами къ нимъ, часовъ, компасовъ, музыкальныхъ ящиковъ, биноклей, калейдоскоповъ, микроскоповъ, серебряныхъ чарокъ, украшеній и проч. Во внутренней Азіи матеріи почти замѣняютъ деньги: за нѣсколько аршинъ ситцу или коленкору можно пріобрѣсти лошадь или провіанту для цѣлаго каравана на нѣсколько дней. Наконецъ, Гединъ запасся подробной картой Памира, хронометромъ, берданкой, и 25 января 1894 г. въ три часа утра выѣхалъ изъ Ташкента.,
   По мѣрѣ удаленія отъ Ташкента становилось холоднѣе; вся окрестность была покрыта снѣгомъ, кочковатая земля замерзла, такъ что ѣхать по ней было далеко не пріятно. Въ холодномъ, густомъ туманѣ, окутывавшемъ мѣстность, тамъ и сямъ проглядывали длинные караваны верблюдовъ.
   Изъ городовъ, по которымъ пришлось проѣхать Гедину, замѣчательнѣе другихъ Кокандъ, какъ одинъ изъ центровъ мусульманскаго просвѣщенія.
   Въ Кокандѣ 35 медрессе, или высшихъ духовныхъ мусульманскихъ училищъ. Изъ нихъ особенно замѣчательны: медрессе Ханъ, въ которомъ 86 комнатъ, 300 учениковъ, и медрессе Джами съ громаднымъ четыреугольнымъ дворомъ, осѣненнымъ тополями, ивами и тутовыми деревьями, съ минаретомъ, украшеннымъ изящными рѣзными колоннами, съ галлереей, потолокъ которой покрытъ пестрою живописью. Въ этомъ медрессе тоже 86 комнатъ, но только 200 учениковъ. Медрессе Хакимъ-аджимъ основано лѣтъ тридцать тому назадъ матерью Кокандскаго хана Худояра, съ большой библіотекой и красивой террасой, выходящей на обширный четыреугольный дворъ. Основательница подарила медрессе землю и сады, доходы съ которыхъ (около 5.000 р.) должны итти на содержаніе училища и на пособіе учащимся.
   Во время посѣщенія Коканда Гединомъ, въ тамошнихъ медрессе насчитывалось 5.000 учащихся, живущихъ на счетъ медрессе, и 800 своекоштныхъ учениковъ. Кромѣ того въ городѣ было до 80 мусульманскихъ школъ для мальчиковъ и дѣвочекъ и три еврейскія. Населеніе Коканда (60.000 чел.) состоитъ главнымъ образомъ изъ сартовъ и другихъ азіатскихъ народовъ; русскихъ тамъ нѣтъ и 2.000, считая гарнизонъ, состоящій изъ 1.400 человѣкъ. Весною пріѣзжаютъ обыкновенно нѣсколько китайцевъ съ кашгарскими коврами. Въ городѣ не менѣе 11.000 домовъ и 9 фабрикъ для очистки хлопка.
   Въ Кокандѣ Гединъ осматривалъ бани, которыя очень напоминаютъ наши русскія. "Входишь, разсказываетъ онъ, -- въ большую залу со скамьями, покрытыми коврами и съ деревянными колоннами; это раздѣвальня. Изъ нея узенькіе коридорчики ведутъ въ темныя, наполненныя парами, сводчатыя комнаты различной температуры. Въ срединѣ каждой комнаты находится широкая скамья, на которой моющагося растираетъ и моетъ голый банщикъ. Мусульмане часто проводятъ въ банѣ полдня; они тамъ курятъ, пьютъ чай, иногда даже обѣдаютъ".
   Изъ Коканда Гединъ отправилъ свои вещи на двухъ арбахъ прямо въ Маргеланъ, а самъ поѣхалъ кружнымъ путемъ на сѣверъ, чтобы болѣе подробно изучить Сыръ-дарью. Въ Урганчи, большомъ кышлакѣ киргизовъ (зимнее становище), была въ это время ярмарка, и улицы кишѣли народомъ. Дальше дорога вела мимо цѣлаго ряда деревень, а по обѣ стороны ея шли арыки, оросительные каналы, которые наполняются водой Сыръ-дарьи и ея притоковъ и снабжаютъ водой оазисъ Кокандъ. Путешественникъ два раза переѣхалъ Сыръ-дарью на паромѣ, сдѣлалъ нѣсколько измѣреній ширины, глубины рѣки и быстроты ея теченія, ознакомился съ ея главнѣйшими притоками, и 4 февраля прибылъ въ Маргеланъ, главный городъ Ферганской области. Отсюда собственно должно было начаться путешествіе его въ малоизслѣдованныя области Центральной Азіи. Первая изъ этихъ областей, которую онъ намѣревался посѣтить, была Памиръ.
   На границахъ Восточнаго и Западнаго Туркестана, Афганистана и Индіи возвышается огромное плоскогорье, отъ котораго расходятся высочайшія въ свѣтѣ горныя цѣпи, къ востоку Кунь-лунь, къ юго-востоку Гималаи и Кара-курумъ, уходящій въ глубь Тибета; къ сѣверо-востоку Тянь-шань, къ юго-западу Гинду-ку. Многіе ученые полагаютъ, что именно здѣсь жили первые люди; древнія преданія разсказываютъ, что отсюда вытекали четыре райскія рѣки, упоминаемыя въ библіи. Жители нагорной Азіи до сихъ поръ относятся съ благоговѣніемъ къ Памиру, называя его "крышей міра", съ которой горные великаны окидываютъ взглядомъ весь міръ.
   До недавняго времени Памиръ находился подъ властью хановъ кокандскихъ. Но когда Россія покорила Кокандъ, право на владѣніе Памиромъ перешло къ ней. Сначала Россія не обращала вниманія на эту почти необитаемую и трудно достижимую область. Это ободрило сосѣднія съ ней государства присоединить къ своимъ владѣніямъ нѣкоторыя части ея. Афганцы овладѣли Бадахшаномъ и Шугнаномъ и воздвигли форты около рѣки Пянджъ. Китайцы овладѣли восточной окраиной, а англичане взяли Читрамъ и Канджутъ. Тогда русскіе рѣшили положить конецъ подобнымъ захватамъ. Въ 1891 г. полковникъ Іоновъ съ 1.000 казаковъ и караваномъ, который везъ провіантъ, боевые запасы и даже пушки, выступилъ изъ Маргелана, прошелъ черезъ Памиръ до Гинду-ку и имѣлъ стычку съ афганцами. Послѣ этого онъ основалъ около рѣки Мургаба фортъ, который называется теперь Памирскимъ постомъ; въ немъ находится двѣ-три сотни казаковъ, которые обязаны наблюдать, чтобы никто не нарушалъ правъ Россіи на этомъ плоскогорьѣ.
   Когда Свенъ Гединъ еще въ Ташкентѣ высказалъ свое намѣреніе ѣхать въ Кашгаръ черезъ Памиръ, многіе стали отговаривать его. Офицеры, принимавшіе участіе въ походѣ Іонова, находили, что необходимо переждать мѣсяца три, такъ какъ въ зимнее время путешествіе это представляетъ громадныя затрудненія. Одинъ капитанъ, зимовавшій за годъ передъ тѣмъ на Мургабѣ, говорилъ, что никто, даже обитатель самаго крайняго сѣвера, не можетъ составить себѣ понятія о суровыхъ морозахъ и о страшныхъ снѣжныхъ буряхъ, свирѣпствующихъ на Памирѣ зимою Даже среди лѣта, во время бурана термометръ часто вдругъ падаетъ до 8 гр. холода. Зимой 1892--93 г. температура доходила въ январѣ до 43о мороза, и чуть не каждый день бывали снѣжныя бури. Эти бураны обыкновенно начинаются совершенно неожиданно. Небо кажется яснымъ, безоблачнымъ, вдругъ откуда-то налетаетъ буря, дорога въ одну минуту занесена снѣгомъ. Воздухъ наполненъ крутящимися хлопьями. На аршинъ разстоянія ничего не видно. Остается стоять неподвижно, завернувшись въ шубу. Если путникъ имѣлъ неосторожность отойти отъ своего каравана, гибель его почти неизбѣжна. Онъ не въ состояніи добраться до своихъ спутниковъ, хотя бы они находились всего въ 20 шагахъ отъ него. Все окутано падающимъ снѣгомъ, ничего не видно, съ трудомъ можно различить шею лошади, на которой ѣдешь. Кричать безполезно. Всякій звукъ, даже выстрѣлъ изъ ружья, заглушается шумомъ бури. Несчастный путешественникъ, очутившійся въ такую мятель одинъ, безъ палатки, безъ провіанта, безъ войлоковъ и мѣховъ, неминуемо гибнетъ.
   Несмотря на эти мрачные разсказы, Гединъ не захотѣлъ отказаться отъ своего намѣренія и нашелъ. поддержку у барона Вревскаго и у губернатора Ферганы. Губернаторъ Ферганы за недѣлю до его отъѣзда изъ Маргелана послалъ джигитовъ (сартскихъ курьеровъ) къ киргизамъ, кочевавшимъ въ долинахъ Алайскихъ горъ, съ приказомъ принимать путешественника дружелюбно, заготовить для него юрты въ опредѣленныхъ мѣстахъ, снабжать его провіантомъ и топливомъ, расчистить отъ снѣга дорогу и пробить во льду ступеньки на узкихъ и опасныхъ горныхъ тропинкахъ, вообще оказывать ему всякую помощь и содѣйствіе въ пути. Въ Мургабъ отправлены были верховые съ такими же приказаніями; нѣсколько джигитовъ должны были сопровождать караванъ. Гедина снабдили письмами къ коменданту Мургабскаго поста и къ китайскому начальнику въ Булюнъ-кулѣ, около границы.
   Разстояніе между Памирскимъ постомъ и Маргеланомъ всего 459 верстъ, но на этомъ пространствѣ приходилось дѣлать три перевала черезъ горные хребты, поэтому свѣдущіе люди, составлявшіе Гедину его маршрутъ, назначили ему 23 дня пути и изъ нихъ пять дней отдыха, чтобы не слишкомъ заморить лошадей. Онъ нанялъ себѣ десять вьючныхъ лошадей и одну верховую. Джигитъ Рехимъ-бай, умѣвшій говорить по-русски и хорошо готовить кушанья, ѣхалъ въ качествѣ его слуги на собственной лошади. Два проводника шли пѣшкомъ, нѣсколько конныхъ джигитовъ ѣхали верхами. "Въ общемъ составился длинный, величественный караванъ, -- замѣчаетъ Гединъ,-- и я не безъ гордости наблюдалъ за его выступленіемъ со двора губернаторскаго дома".
   Въ Маргеланѣ путешественнику пришлось оставить многія вещи, ставшія ему ненужными, между прочимъ свой тарантасъ и европейскіе чемоданы. Вмѣсто чемодановъ онъ купилъ сартскіе "ягданы", деревянные ящики, обитые кожей и устроенные такъ, что ихъ можно было связывать попарно и вѣшать на спину лошади; кромѣ того, онъ запасся сѣдлами, валенками, разными пищевыми продуктами, стальными заступами, топорами и кирками.
   22 февраля караванъ выступилъ, а 23 утромъ Гединъ, оставшійся ночевать въ Маргеланѣ, догналъ его около Учъ-кургана. Сдѣлано было всего 35 верстъ, но мѣстность успѣла подняться на 1100 футовъ, и караванъ очутился на высотѣ почти 3000 фут. надъ уровнемъ моря.
   Версты за двѣ отъ Учъ-кургана, живописной деревеньки, расположенной на берегу рѣки Исфайрана, вытекающей изъ Алайскихъ горъ, путешественника встрѣтилъ волостной старшина этой деревни вмѣстѣ съ своимъ товарищемъ, старшиной Аустана, деревни, лежащей еще выше въ горахъ. Одинъ изъ нихъ былъ сартъ, другой киргизъ. На обоихъ были синіе парадные халаты, бѣлыя чалмы, поясы изъ кованаго серебра и кривыя сабли въ окованныхъ серебромъ ножнахъ. Имъ сопутствовала большая свита конныхъ всадниковъ. Они проводили путешественника въ деревню, гдѣ въ ожиданіи его собралась большая толпа народа, жадная до всякаго "тамаша" (зрѣлища). Послѣ приличнаго угощенія, "дастархана", караванъ снова выступилъ въ путь, въ сопровожденіи свиты всадниковъ.
   Дорога шла по долинѣ вверхъ, большею частью берегомъ рѣчки Исфайрана, темнозеленыя прозрачныя воды которой весело журчали между каменныхъ глыбъ. На слѣдующемъ привалѣ, въ Аустанѣ, для путешественника приготовлена была юрта изъ бѣлой кошмы, украшенная снаружи кусками пестрыхъ матерій, а внутри выстланная киргизскими коврами; въ ней привѣтливо трещалъ огонь очага. Здѣсь можно было развьючить лошадей, напоить, накормить ихъ и дать имъ полный отдыхъ. Гединъ провелъ весь слѣдующій день въ Аустанѣ, киргизскомъ кышлакѣ во сто юртъ, съ красивыми тополевыми садами. Пока лошади и люди отдыхали, онъ дѣлалъ разныя наблюденія въ окрестности; температура была рано утромъ 5о мороза, а въ теченіе дня поднялась до 16о тепла; деревня лежала на высотѣ 4510 ф. надъ уровнемъ моря.
   Выѣзжая изъ Маргелана, Гединъ не подумалъ взять съ собой собаку, которая караулила бы его юрту, но на слѣдующій день по выступленіи изъ Аустана къ каравану совершенно неожиданно пристала большая желтая киргизская собака. Ее приласкали, накормили, и она слѣдовала за караваномъ до самаго Кашгара и каждую ночь держала строгій караулъ около палатокъ. Ей дали кличку Джолчи, что значитъ "найденная на дорогѣ".
   "Тотчасъ за Аустаномъ, -- разсказываетъ Гединъ,-- дорога пошла круто вверхъ. Лошади карабкались гуськомъ другъ за другомъ. Черезъ нѣсколько минутъ мы уже поднялись такъ высоко, что журчанье рѣки еле достигало до насъ. Подъемъ былъ очень труденъ: онъ то вился въ узкихъ проходахъ между обломками камней, то шелъ по краю обрыва, спускавшагося въ долину, то пробивался между гигантскими скалами, то круто спускался къ рѣкѣ, то столь же круто поднимался наверхъ.
   "Долина Исфайрана прорѣзываетъ поперекъ параллельные хребты Алайскихъ горъ, и скалистыя окраины ихъ поднимаются надъ ней ступенями, точно боковыя стѣны декораціи, представляя дикую и величественную картину. Громадные оползни, образующіеся вслѣдствіе вывѣтриванія болѣе слабыхъ породъ, спускались внизъ до самаго дна долины, увлекая за собой деревья и кусты. Съ обрывовъ горъ свѣшивались надъ зіяющими пропастями косматыя головы старыхъ кустовъ можжевельника. Безпрестанно приходилось переѣзжать черезъ рѣку по животрепещущимъ деревяннымъ мостикамъ. Одинъ изъ нихъ назывался Чокуръ купрукъ, т.-е. Глубокій мостъ. Съ вершины скалы, по которой шла дорожка, онъ казался тоненькой жердочкой, переброшенной черезъ узкое ущелье гдѣ-то далеко внизу. Тропинка спускается къ мосту почти отвѣсно и затѣмъ такъ же отвѣсно вьется зигзагами вверхъ, по другую сторону рѣки. Черезъ каждые десять-двѣнадцать шаговъ усталыя лошади останавливались, чтобы перевести духъ. То и дѣло приходилось поправлять ихъ вьюки, которые съѣзжали то напередъ, то назадъ. Крики проводниковъ, понукавшихъ лошадей и предостерегавшихъ другъ друга въ опасныхъ мѣстахъ, звонко отдавались среди скалъ и пропастей. Мы тихо и осторожно подвигались по узенькой, головоломной дорожкѣ. Вскорѣ послѣ Глубокаго моста она оказалась обледенѣлой; съ обѣихъ сторонъ ея шли покрытые снѣгомъ откосы, превращавшіеся нѣсколько ниже въ вертикальныя стѣны, у подножія которыхъ торчали острыя глыбы сланца. Передовую лошадь каравана, на которую были навьючены мѣшки съ соломой и моя походная постель, велъ киргизъ-проводникъ. Тѣмъ не менѣе, дойдя до этого мѣста, лошадь поскользнулась; она дѣлала неимовѣрныя усилія, чтобы удержаться, но все напрасно. Она соскользнула съ откоса, перевернулась раза два въ воздухѣ, ударилась объ утесъ и была отброшена въ рѣку. Мѣшки разорвались и солома разсыпалась. Рѣзкіе крики огласили воздухъ. Караванъ остановился. Мы тропинкой сбѣжали внизъ. Одинъ изъ киргизовъ вытащилъ мою постель, которую уже уносило теченіемъ, другіе кричали на лошадь, стараясь ободрить ее и заставить подняться. Но она лежала въ водѣ, положивъ голову на уступъ скалы, и не отзывалась на ихъ крики. Киргизы сняли сапоги, подошли къ ней по водѣ и вытащили ее на землю. Но это былъ напрасный трудъ. Бѣдное животное сломало себѣ спину, и черезъ нѣсколько времени мы оставили ее мертвою среди рѣки, куда она снова потащилась въ предсмертной агоніи. Солому собрали и навьючили на другую лошадь.
   "Вернувшись на свою дорогу, мы принялись работать топорами и лопатами, счистили ледъ и посыпали песокъ. Лошадей проводили черезъ опасное мѣсто поодиночкѣ со всякими предосторожностями. Я, конечно, шелъ пѣшкомъ. Прежде чѣмъ мы добрались до ночлега, неожиданно наступили сумерки. Ночныя тѣни все гуще и гуще закутывали узкое, глубокое ущелье, наполняя его мракомъ. Но черезъ нѣсколько времени на небѣ зажглись звѣзды, и ихъ блѣдное сіяніе одно только слабо освѣщало нашъ путь. Много пришлось мнѣ испытать приключеній и опасностей во время путешествія по Азіи, но тѣ три часа пути, которые еще оставались намъ до Лянгара, были едва ли не самыми тяжелыми изъ всѣхъ. За первой обледенѣлой тропой пошли другія, такія же обледенѣлыя, одна другой опаснѣе. Мы шли, ползли и тащились по краямъ черныхъ пропастей, подстерегавшихъ добычу. Безпрестанно приходилось останавливаться, отчищать ледъ и посыпать дорогу пескомъ. Каждую лошадь переводили черезъ опасныя мѣста двое: одинъ велъ ее подъ уздцы, другой держалъ за хвостъ, чтобы ухватить въ случаѣ, если она споткнется или поскользнется. Несмотря на это, онѣ много разъ падали, хотя снова становились на ноги. Одна упала и уже начала скользить по откосу, но, къ счастью, ее удалось удержать во-время. Мнѣ самому приходилось ползти на четверенькахъ по нѣскольку десятковъ саженъ; одинъ изъ киргизовъ ползъ вслѣдъ за мной и поддерживалъ меня на особенно опасныхъ мѣстахъ. Паденіе въ одну изъ пропастей было бы неминуемой смертью.
   "Однимъ словомъ, это былъ отчаянный переходъ: темно, холодно, страшно. Единственные звуки, прерывавшіе гробовую тишину ущелья, были пронзительныя вскрикиванья проводниковъ, когда падала лошадь, крики предостереженія, которыми они обмѣнивались при приближеніи къ опасному мѣсту, да постоянный шумъ рѣки, которая, пѣнясь, бѣжала по камнямъ внизъ. Когда мы наконецъ добрались до Лянгара, усталые, иззябшіе, голодные, оказалось, что мы шли по снѣгу больше двѣнадцати часовъ безъ отдыха. Какъ пріятно было намъ найти двѣ уже приготовленныя для насъ юрты съ пылавшимъ въ нихъ огнемъ!"
   

ГЛАВА III.

Трудный перевалъ,-- Лавины.-- Верблюды-проводники.-- Волки,-- Еще перевалъ, -- На озерѣ.

   Изъ Лянгара Гединъ направился почти прямо на югъ, къ Тенгисъ-байскому горному проходу. Пять переваловъ, идущихъ съ запада на востокъ, соединяютъ Ферганскую долину съ Алайской. Изъ нихъ наиболѣе удобенъ Талдыкскій (11.605 ф. высоты), черезъ который проложена порядочная дорога; но онъ почти всю зиму заваленъ снѣгомъ. На Тенгисъ-Байскомъ (12.680 ф.) обыкновенно снѣгу меньше, и въ самыя снѣжныя зимы онъ бываетъ непроходимъ только нѣсколько дней. Февраль особенно неудобенъ для путешествія по этимъ мѣстностямъ, такъ какъ это мѣсяцъ лавинъ и бурановъ; если погода не совсѣмъ ясная и тихая, самые храбрые киргизы не рѣшаются пускаться черезъ перевалъ. Рѣдкая зима проходитъ безъ несчастій. На одной стоянкѣ недалеко отъ перевала киргизы разсказывали Гедину, что въ началѣ прошлаго года къ нимъ пришелъ изъ Учъ-кургана пріятель, чтобы провести съ ними рамазанъ (постъ). На обратномъ пути его застигъ 23 марта на самомъ перевалѣ сильнѣйшій буранъ, и онъ принужденъ былъ пролежать на землѣ четверо сутокъ, завернувшись въ свой тулупъ. Лошадь его околѣла; провіантъ весь вышелъ. Когда буранъ прекратился, онъ увидѣлъ, что дорога и взадъ и впередъ завалена снѣгомъ. Несмотря на это, онъ пошелъ дальше, гдѣ ползкомъ, гдѣ пѣшкомъ, и послѣ двухъ сутокъ добрался до Кара-кіи. Тамъ онъ встрѣтилъ нѣсколькихъ киргизовъ, которые накормили и отогрѣли его. Оправившись немного, онъ продолжалъ свой путь въ Учъ-курганъ. Онъ дошелъ до дому, но въ ту же ночь умеръ отъ переутомленія.
   25 февраля Гединъ послалъ впередъ нѣсколько киргизовъ съ лопатами и кирками, чтобы прочистить путь, а на слѣдующее утро двинулся за ними со своимъ караваномъ. Имъ надобно было проходить черезъ такъ называемую Кара-кію, Черное ущелье, вполнѣ заслуживающее свое названіе: это узкій проходъ между двумя высокими, отвѣсными скалами; лучи солнца никогда не проникаютъ въ него, онъ постоянно окутанъ мракомъ. На днѣ его бѣжитъ и пѣнится рѣка Исфайранъ, образуя шумный водопадъ. Черезъ эту рѣку переброшено нѣсколько узкихъ и весьма ненадежныхъ мостиковъ. Только-что путники благополучно миновали и ихъ и ущелье, какъ имъ встрѣтилось неожиданное препятствіе: вся долина была завалена недавно скатившеюся лавиной, которая засыпала и рѣку и дорогу. Вообще на этомъ пути они натолкнулись на нѣсколько лавинъ, при этомъ дорога поднималась круто вверхъ, лошади скользили, падали и не могли подняться съ вьюками, такъ что безпрестанно приходилось разгружать и снова нагружать ихъ. Переходъ черезъ послѣднюю лавину былъ такъ труденъ, что киргизамъ пришлось нести багажъ на себѣ и вести подъ уздцы еле передвигавшихъ ноги лошадей, а Гединъ почти весь день шелъ пѣшкомъ. На слѣдующій день, благодаря киргизамъ, нѣсколько расчистившимъ дорогу, имъ удалось добраться до перевала. Въ глубокихъ снѣжныхъ сугробахъ протоптана была узкая тропинка, по которой приходилось подвигаться очень осторожно, такъ какъ одинъ невѣрный шагъ, и лошадь по шею проваливалась въ снѣгъ, изъ котораго нѣсколько человѣкъ съ трудомъ могли ее вытащить.
   На юго-западѣ виднѣлись мрачныя вершины Кара-киры, которыя, точно баканъ на морѣ, указывали путь къ Тенгисъ-баю. Тропинка вилась кверху безконечными зигзагами, лошади еле двигались отъ усталости, люди были сильно утомлены. Но вотъ наконецъ они достигли самаго высокаго пункта перевала и могли нѣсколько отдохнуть.
   "Мѣсто, гдѣ мы находились,-- говоритъ Рединъ -- было со всѣхъ сторонъ окружено грядами снѣжныхъ горъ; лишь тамъ и сямъ изъ-подъ снѣжнаго покрывала выступали голыя, черныя вершины скалъ. Къ сѣверу у нашихъ ногъ разстилалась долина Исфайрана. Къ юго-востоку глазамъ открывалась чудная панорама: тамъ виднѣлись рѣзко очерченные гребни Алайскихъ горъ, а вдали, съ противоположной стороны Алайской долины, хребетъ Заалайскій, вершины котораго тонули въ облакахъ, склоны же блестѣли снѣжными полянами ослѣпительной бѣлизны".
   Горы, на которыхъ они находились, составляютъ водораздѣлъ бассейновъ Сыръ-дарьи и Аму-дарьи. Переваливъ черезъ Тенгисъ-бай, они вступали въ область, омываемую притоками Аму-дарьи. Спускъ оказался такъ же крутъ, какъ подъемъ. Безпрестанно приходилось перебираться черезъ лавины. Одна изъ самыхъ большихъ лавинъ, скатившаяся наканунѣ, имѣла до 200 саженъ ширины и до 10 глубины. Киргизы радовались, что такъ счастливо избѣгли встрѣчи съ нею. Эти лавины съ такой страшной силой несутся съ горъ, что, вслѣдствіе давленія, нижній слой ихъ превращается въ ледъ; всякое живое существо, встрѣчающееся имъ на пути, попадаетъ въ средину крѣпкой стекловидной массы и примерзаетъ къ ней.
   На слѣдующій день, при переходѣ черезъ долину Дараутъ-кургана, несчастнымъ лошадямъ пришлось чуть не каждыя десять минутъ переходить вбродъ рѣку, журчавшую подъ сводами и мостами изъ снѣга. Съ отвѣснаго обледенѣлаго берега онѣ должны были бросаться въ воду и затѣмъ сильнымъ прыжкомъ выскочить на противоположный столь же крутой берегъ. На ихъ счастье, пошелъ снѣгъ, подулъ сильный вѣтеръ и путникамъ пришлось не только раньше обыкновеннаго остановиться на ночлегъ, но и пробыть весь слѣдующій день въ киргизскомъ кышлакѣ Дараутъ-курганѣ, пережидая, пока уляжется непогода.
   Когда вѣтеръ стихъ, караванъ двинулся въ дальнѣйшій путь по Алайской долинѣ къ Заалайскому хребту. Снѣгу намело такъ много, что киргизы, посланные впередъ, не могли прочистить дорогу и пришлось прибѣгнуть къ помощи верблюдовъ. Впереди каравана два проводника ѣхали на верблюдахъ, отыскивая, гдѣ былъ слой снѣга потверже. Часто случалось, что верблюды проваливались по самыя уши, и тогда приходилось поворачивать въ сторону и искать пути въ другомъ направленіи. При приближеніи къ одной юртѣ, которая должна была служить путникамъ убѣжищемъ на ночь, снѣгъ оказался до того рыхлъ и глубокъ, что не было возможности вести по немъ лошадей: первая изъ нихъ сразу провалилась въ него и чуть не погибла. Тогда киргизы придумали такой оригинальный исходъ: они стащили съ юрты кошмы, разостлали ихъ длинной дорожкой по снѣгу, и по этой дорожкѣ осторожно проводили одну лошадь за другой. При этомъ они разсказывали, что иногда бываетъ еще хуже. Снѣгу наваливаетъ наравнѣ съ юртами и, чтобы поддерживать сношенія между аулами, прибѣгаютъ къ помощи домашнихъ яковъ: они своими рогами пропахиваютъ снѣгъ точно плугами, и киргизы идутъ уже по тѣмъ туннелямъ и бороздамъ, какіе они сдѣлаютъ. Нѣсколько разъ приходилось путешественникамъ проводить цѣлые дни въ пустынныхъ юртахъ, посылая въ сосѣдніе аулы за киргизами, которые являлись или на верблюдахъ,.или на своихъ маленькихъ горныхъ лошадкахъ и расчищали имъ путь. На одномъ ночлегѣ ихъ встрѣтили четверо киргизовъ, больныхъ, усталыхъ. Оказалось, что вслѣдствіе распоряженія ферганскаго губернатора, волостной старшина селенія Учъ-тепе хотѣлъ лично встрѣтить путешественника и отправился со свитой черезъ Алайскій хребетъ. На перевалѣ его застигъ буранъ, который у него на глазахъ засыпалъ цѣлое стадо барановъ. Старшина не рѣшился ѣхать дальше, а послалъ шестерыхъ изъ своихъ людей; они бились девять дней, чтобы перебраться черезъ занесенный снѣгомъ перевалъ, потеряли одну лошадь, принуждены были бросить юрту и топливо, которыя везли съ собой. Двое какъ-то отбились отъ прочихъ и неизвѣстно, куда дѣлись, а остальные четверо находились въ самомъ жалкомъ положеніи: у одного была отморожена нога, другой былъ пораженъ такъ называемой "снѣжной слѣпотой". Эта болѣзнь происходитъ отъ переутомленія глазъ, когда приходится долго смотрѣть на блестящій бѣлый снѣгъ. Чтобы защититься отъ нея, киргизы прикрываютъ лобъ и глаза бахромой изъ конскихъ волосъ, засунутыхъ подъ шапку, или широкимъ кожанымъ ремнемъ, въ которомъ прорѣзаны маленькія щелочки для глазъ.
   Несмотря на сильные морозы, доходившіе до 30о, рѣка Кызылъ-су, которую надобно было переѣхать, оказалась не замерзшей посрединѣ. "Очень жуткое испытываешь ощущеніе, -- пишетъ Гединъ, -- когда лошадь останавливается на краю льда, готовясь прыгнуть въ воду. Ей легко, поскользнуться или упасть, и тогда холодная ванна неизбѣжна, что при такой погодѣ не можетъ доставить удовольствія. Мало того, это просто опасно, такъ какъ человѣкъ, укутанный шубами, понятно, стѣсненъ въ движеніяхъ. Когда лошадь благополучно очутилась въ водѣ, у меня закружилась голова, такъ кипѣла и пѣнилась рѣка, готовая унести и коня и всадника. Стоило мнѣ не такъ крѣпко держать лошадь, дать'ей уклониться отъ брода, она потеряла бы почву подъ ногами, и потокъ унесъ бы ее. Лѣтомъ такіе случаи весьма обыкновенны здѣсь ".
   Чѣмъ ближе къ хребту, тѣмъ холмистѣе становилась мѣстность. Заалайскій хребетъ обрисовывался все яснѣе, снѣжный гребень его ослѣпительно сверкалъ, отливая серебромъ и лазурью; высоко надъ нимъ сіяло бирюзовое небо. Легкіе клочки бѣлыхъ облаковъ повисли надъ вершиною горы Кауфмана. Медленно и безмолвно подвигался караванъ по глубокимъ сугробамъ. Только въ особенно тяжелыхъ мѣстахъ тишина, царившая вокругъ, прерывалась покрикиваньями проводниковъ: "Бисмил-лахъ!" (съ Богомъ!) или "Айда!" (впередъ!).

0x01 graphic

   Всѣхъ больше наслаждалась путешествіемъ собака. Она то ныряла въ сугробахъ, то каталась по снѣгу, то ради шалости набирала полный ротъ снѣга, то какъ стрѣла мчалась впереди каравана. Вообще собака эта была какая-то странная, полудикая. Киргизы считаютъ собакъ нечистыми животными, присутствіе которыхъ оскверняетъ человѣческое жилище. Джолчи была воспитана въ этихъ правилахъ и твердо держалась ихъ. Ни лаской, ни угрозой нельзя было заставить ее войти въ юрту. Въ метель и холодъ она лежала на открытомъ воздухѣ и добросовѣстно стерегла хозяйское добро, но ничѣмъ не проявляла своего особеннаго расположенія къ самому хозяину.
   Между холмами часто попадались волчьи слѣды. Киргизы разсказывали, что въ этихъ мѣстахъ водится много волковъ, которые лѣтомъ таскаютъ у нихъ барановъ. Хотя пастушечьи собаки за версту за двѣ чуютъ волковъ, но тѣ часто надуваютъ ихъ: они иногда цѣлыми недѣлями ходятъ и выжидаютъ удобный случай для нападенія. Кровожадны они невѣроятно и, если нападутъ на беззащитное стадо, не оставятъ въ живыхъ ни одного животнаго. Одинокимъ путникамъ тоже достается отъ нихъ. Киргизы разсказываютъ массу исторій о людяхъ, загрызенныхъ ими. Предыдущей зимой одинъ изъ проводниковъ Гедина и сартъ-джигитъ наткнулись на цѣлую стаю волковъ. Въ одну минуту дюжина хищниковъ окружила ихъ со всѣхъ сторонъ. Къ счастью, люди были хорошо вооружены и застрѣлили двухъ волковъ. Тогда остальные бросились на убитыхъ товарищей и принялись терзать ихъ, а всадники воспользовались этимъ, чтобы быстро уѣхать. Киргизы относятся къ волкамъ не просто какъ къ хищнымъ животнымъ, а какъ къ своимъ смертельнымъ врагамъ. Если имъ удастся подстрѣлить волка, они не убиваютъ его сразу, а замучиваютъ до смерти страшными пытками.

0x01 graphic

   Во время глубокихъ зимнихъ снѣговъ въ Алаѣ волки подвигаются къ Памиру и бродятъ по берегамъ озера Кара-куля, гдѣ живутъ главнымъ образомъ охотой на архаровъ, красивыхъ горныхъ барановъ центральной Азіи, кійковъ (дикихъ козъ) и зайцевъ На архаровъ волки охотятся съ большими хитростями, устраивая настоящія облавы. Они окружаютъ стадо широкимъ кольцомъ, начинаютъ выть, чтобы напугать животныхъ, и сжимаютъ кольцо все тѣснѣе и тѣснѣе. Подойдя близко къ стаду, они отбиваютъ отъ него нѣсколькихъ барановъ, загоняютъ ихъ въ какое-нибудь ущелье или на скалу. Если скала слишкомъ высока, и волки не могутъ влѣзть на нее, они со всѣхъ сторонъ окружаютъ ее и терпѣливо ждутъ, пока тонкія ноги бѣднаго барана онѣмѣютъ отъ усталости и онъ скатится къ ногамъ своихъ хищныхъ преслѣдователей.
   Утромъ 9 марта всѣ киргизы каравана упали на колѣни въ снѣгъ и стали молиться Аллаху о благополучномъ переходѣ черезъ Кызылъ-артъ, гдѣ часто неожиданно поднимаются страшные бураны. Но на самомъ дѣлѣ перевалъ оказался вовсе не такимъ труднымъ, какъ можно было ожидать. Погода стояла ясная, тихая, и караванъ уже поднялся на такую высоту, что достигнуть вершины Заалайскаго хребта (14.015 ф.) было сравнительно легко. На самомъ перевалѣ возвышается могила мусульманскаго святого Кызылъ-арта, груда камней, украшенная "тугами", кольями, на которыхъ навѣшены куски разныхъ матерій и рога антилопъ. Киргизы разсказываютъ, что этотъ святой, жившій еще во времена Магомета, отправился изъ долины Алая на югъ проповѣдывать истинную вѣру и открылъ этотъ проходъ.
   На южной сторонѣ перевала оказалось сначала довольно много снѣгу, но затѣмъ, чѣмъ дальше, тѣмъ слой его становился тоньше, и мало-по-малу ландшафтъ совершенно измѣнился: почва была почти совсѣмъ обнажена отъ снѣгу и на большихъ пространствахъ покрыта пескомъ и мелкими обломками горныхъ породъ; горы становятся болѣе округленными, и гребни ихъ отдѣляются другъ отъ друга широкими, отлогими долинами. Мѣстность повышалась къ юго-востоку, и скоро караванъ достигъ небольшого перевала Учъ-булака, съ котораго виднѣлась сѣверо-восточная часть озера Кара-куль, покрытая льдомъ и снѣгомъ и окруженная величественными горами, отъ подошвы до вершины закутанными въ блестящее снѣжное покрывало. Отъ Учъ-булака дорога пошла черезъ широкую степь, которая постепенно спускалась къ самому озеру и была покрыта корявыми, сухими кустами терескена, корни котораго доставляютъ превосходное топливо.

0x01 graphic

   Дойдя до озера и переночевавъ въ небольшой землянкѣ на берегу его, Гединъ взялъ съ собой двухъ сартовъ-джигитовъ, Рехима и Исламъ-бая, и двухъ киргизовъ и отправился дѣлать изслѣдованія озера. Всѣ они были на лошадяхъ, а двѣ вьючныя лошади везли за ними багажъ. Остальные люди и лошади должны были отправиться прямо къ слѣдующей стоянкѣ около юго-восточнаго берега озера.
   Кара-куль -- соленое озеро, площадь котораго имѣетъ около 200 кв. верстъ. Киргизское названіе свое Кара-куль (Черное озеро) оно получило потому, что вода его кажется лѣтомъ черною сравнительно съ окружающими горами, на которыхъ даже лѣтомъ лежатъ снѣжныя полосы. Гединъ провелъ на немъ два дня, прорубая въ нѣсколькихъ мѣстахъ ледъ и дѣлая измѣренія глубины воды, ея температуры и толщины ледяного покрова. Когда сдѣлана была послѣдняя прорубь среди залива въ южной части озера, трое изъ спутниковъ Гедина попросили позволенія ѣхать съ вьючными лошадьми впередъ, къ мѣсту, назначенному для ночовки, и приготовить тамъ палатку. "Я отпустилъ ихъ,-- разсказываетъ Гединъ,-- и остался одинъ съ киргизомъ Ширъ. Пока я производилъ и записывалъ свои измѣренія, стемнѣло. Сначала мы ѣхали по льду заливчика и ясно видѣли слѣды оставившихъ насъ людей. Но, выѣхавъ на берегъ, мы потеряли эти слѣды. Мы долго ѣхали по полуострову, покрытому пескомъ и камнями. Скоро надъ горизонтомъ поднялся серпъ луны и своими холодными, блѣдными лучами освѣтилъ пустынный ландшафтъ. Не слышно было ни звука, не видно было ни одного живого существа. Мы время отъ времени останавливались и кричали,-- отвѣта не было. Разъ на небольшой снѣжной полянкѣ мы снова напали на слѣдъ, но очень скоро потеряли его, когда мѣсяцъ заволокло вечернимъ туманомъ. Послѣ четырехъ часовъ ѣзды мы выѣхали на восточный берегъ озера. Но нигдѣ не замѣтно было ни всадниковъ, ни огней, никакихъ признаковъ бивуака. Очевидно, наши люди поѣхали другой дорогой. Но какой? Мы проѣхали еще часъ наугадъ, но все напрасно -- мы никого не могли найти. Тогда рѣшено было остановиться на ночлегъ. Мѣсто, на которомъ мы сдѣлали привалъ, представляло изъ себя песчаную площадку съ тонкимъ налетомъ снѣга. Мы связали лошадей, чтобы онѣ не убѣжали; бѣдныя животныя, не ѣвшія цѣлый день, рыли песокъ копытами, но ничего не находили, кромѣ крѣпкихъ, сухихъ корней терескена, и съ жадностью жевали ихъ. Устроивши себѣ ночлегъ настолько удобно, насколько позволяли наши скудныя средства, мы усѣлись рядомъ и до часа ночи болтали, пугая другъ друга разными страшными исторіями о волкахъ. Ширъ, впрочемъ, увѣрялъ, что наши лошади издали почуютъ волковъ и предупредятъ насъ. Наконецъ, уставши разговаривать, мы закутались въ свои тулупы и улеглись по-киргизски, стоя на колѣняхъ, наклонивъ голову и подставивъ спину вѣтру. Вмѣсто подушки я положилъ себѣ подъ голову свой чемоданчикъ съ картами, записными книжками, термометромъ и проч. Но я не родился киргизомъ, и потому никакъ не могъ заснуть въ такой позѣ. Ширъ похрапывалъ, а я глазъ не смыкалъ. Я попробовалъ лечь такъ, какъ мы, европейцы, обыкновенно ложимся; но скоро холодъ прохватилъ меня насквозь, я принужденъ былъ вставать и ходить взадъ и впередъ, чтобы согрѣться. Счастье еще, что ночной вѣтеръ былъ не особенно свѣжъ и морозъ доходилъ всего до 15о".
   На-зарѣ они встали голодные, прозябшіе, сѣли на коней и продолжали свой путь къ югу. Послѣ полудня имъ наконецъ удалось найти своихъ спутниковъ, ожидавшихъ ихъ около разложенныхъ костровъ съ горячимъ чаемъ и жареной бараниной.
   Путешественникамъ предстоялъ еще одинъ перевалъ черезъ Коры Акъ-байталъ. Къ нему вела, постепенно повышаясь, долина Мусъ-колъ, изрѣзанная ключами, которые питаютъ своими водами рѣку Мусъ-колъ. Зимой ключи эти замерзаютъ и становятся горными озерами, въ которыхъ отражается небо и окрестныя горы. На берегу, одного изъ этихъ озеръ возвышались два интересныхъ ледяныхъ вулкана. Здѣсь бьютъ изъ почвы два ключа. Осенью вода, разливающаяся кругомъ нихъ, замерзаетъ; но ключи продолжаютъ бить, и мало-по-малу вокругъ нихъ образуются ледяные конусы въ нѣсколько саженъ высоты.
   

ГЛАВА IV.

Конецъ труднаго пути.-- Памирскій постъ.-- Пріятный отдыхъ.-- Китайская подозрительность.

   15 марта, послѣ десятичасового очень труднаго перехода, путники достигли вершины перевала Акъ-Байталъ (15.360 ф. высоты). Поднялась вьюга, разъигрался небольшой буранъ, поднимавшій облака снѣжной пыли. Спускъ былъ такъ же крутъ, какъ и подъемъ. Но это были уже послѣднія трудности, встрѣченныя караваномъ на пути въ Памиръ. Дальше ему пришлось двигаться долинами, по снѣгу не особенно глубокому. Навстрѣчу ему начальникъ памирскаго поста выслалъ татарина, переводчика, въ парадной одеждѣ съ шестью медалями на груди. Онъ подалъ Гедину письмо съ привѣтствіемъ коменданта. 18 марта караванъ вступилъ въ широкую долину Мургаба. Вблизи виднѣлось небольшое укрѣпленіе, на башнѣ котораго развивался русскій фдагъ, когда караванъ приблизился, солдаты и казаки выстроились на стѣнѣ и привѣтствовали его громкимъ ура. Около воротъ Свена Гедина ожидалъ комендантъ, капитанъ Зайцевъ, съ шестью офицерами. Они привѣтливо встрѣтили путешественника и провели его въ комнату, которая давно была приготовлена для него. Онъ вымылся въ хорошей русской банѣ и затѣмъ явился на обѣдъ въ офицерское собраніе. "Навѣрно, нигдѣ не было такого веселья, -- замѣчаетъ онъ,-- какъ у насъ, на "крышѣ міра", на высотѣ 11.850 ф. надъ уровнемъ моря, въ самомъ центрѣ Азіи, въ странѣ, гдѣ ближайшими сосѣдями нашими являлись горные бараны, степные волки да королевскіе орлы, парящіе въ поднебесьѣ".
   Памирскій постъ -- укрѣпленіе, возвышающееся на правомъ берегу рѣки Мургаба. Наружная стѣна его, сложенная изъ дерна и мѣшковъ съ пескомъ, окружаетъ большой дворъ, на которомъ расположенъ домъ для офицеровъ и нѣсколько землянокъ съ деревянными крышами: казармы, кухня, лазаретъ, баня, мастерскія и проч. Продовольственные запасы и амуниція сохраняются въ юртахъ. Тамъ же находится небольшая метеорологическая станція, на которой три раза въ день производятся наблюденія. Переходы температуры здѣсь необыкновенно рѣзки. Иногда въ теченіе какихъ-нибудь 5--6 часовъ термометръ отъ 30 градусовъ холода переходитъ на 10 град. тепла; разница между температурой на солнцѣ и въ тѣни громадная. Въ углу стѣны, обращенной къ сѣверу, находятся двѣ батареи съ митральезами. Стѣна, обращенная къ югу, идетъ по краю террасы и господствуетъ надъ правымъ берегомъ Мургаба. Между укрѣпленіемъ и рѣкой тянется болотистая мѣстность, изъ которой пробивается нѣсколько свѣтлыхъ ручейковъ. Постройка форта- на такой высотѣ и такъ далеко отъ цивилизованныхъ мѣстъ представляла громадныя трудности. Весь матеріалъ приходилось привозить изъ Ферганской области на вьючныхъ лошадяхъ тѣмъ же путемъ, какимъ шелъ Гединъ. Осенью, когда шла постройка, безпрестанно разражались страшные бураны, засыпавшіе все и всѣхъ облаками снѣжной пыли и песку и опрокидывавшіе юрты, въ которыхъ жили офицеры и солдаты.
   Въ послѣднее время между Памиромъ и Кашгаромъ проложена новая дорога; кашгарскіе купцы пріѣзжаютъ съ своими товарами, вымѣниваютъ ихъ у киргизовъ на овецъ, гонятъ этихъ овецъ на продажу въ Ферганъ, и съ хорошими барышами возвращаются въ Кашгаръ. Вообще же гарнизону форта приходится вести совсѣмъ уединенную жизнь на этомъ клочкѣ земли, отдѣленномъ отъ всего міра. Почта приходитъ туда разъ въ недѣлю, и можно себѣ представить, съ какимъ нетерпѣніемъ всѣ ожидаютъ джигита, который привозитъ ее на своей лошади, съ какою радостью встрѣчаютъ его! Почтовыя сумки быстро распаковываются; счастливцы, получившіе вѣсти съ далекой родины, спѣшатъ къ себѣ въ комнату, чтобы безъ помѣхи прочесть ихъ; остальные набрасываются на газеты, на журналы, и всѣ потомъ въ теченіе нѣсколькихъ дней горячо обсуждаютъ все, что прочли, что узнали.
   Женщинъ въ фортѣ нѣтъ ни одной. Казаки готовятъ кушанья, служатъ за столомъ, убираютъ комнаты, стираютъ бѣлье. Порядокъ дня такой: утромъ чай, затѣмъ ученье солдатъ, въ 12 часовъ громкая барабанная дробь сзываетъ всѣхъ офицеровъ въ общую столовую къ завтраку, а солдатъ къ обѣду. Послѣ своего обѣда солдаты и казаки учатся грамотѣ и разнымъ мастерствамъ; въ шесть часовъ барабанъ снова сзываетъ офицеровъ къ обѣду. Вечеръ всѣ не дежурные по службѣ проводятъ свободно.
   Съ началомъ весны снѣжная пустыня нѣсколько оживилась. Птицы начали свой весенній перелетъ. Стаи дикихъ утокъ и гусей, проведя зиму въ Индіи, направлялись въ Сибирь и останавливались на отдыхъ въ Мургабѣ. Казаки ловили и стрѣляли ихъ. Офицеры и солдаты гарнизона предпринимали нерѣдко охотничьи экспедиціи за архарами и обыкновенно возвращались съ богатой добычей.
   По воскресеньямъ устраивались разныя игры и пляски. Музыка была неважная: гармоника, два барабана, треугольникъ да пара тарелокъ -- вотъ и все; но музыканты играли съ большимъ одушевленіемъ, а казаки плясали камаринскую такъ, что пыль столбомъ стояла. "Когда солнце садилось, -- разсказываетъ Гединъ,-- а западный вѣтеръ, бушевавшій весь день, утихалъ, семьдесятъ сильныхъ, свѣжихъ голосовъ оглашали горный воздухъ звуками русскихъ пѣсенъ, то заунывныхъ, то бойкихъ солдатскихъ. Послѣднее воскресенье моего пребыванія въ фортѣ закончилось такимъ музыкальнымъ вечеромъ. Въ воздухѣ стояла тишина; было холодно; звѣзды сіяли необыкновенно ярко; издали во время паузъ доносилось тихое журчаніе Мургаба. Солдаты пѣли съ необыкновеннымъ чувствомъ, точно подъ наплывомъ воспоминаній о далекой родинѣ. Офицеры и я, мы съ удовольствіемъ прислушивались къ этимъ свѣжимъ голосамъ, разносившимся далеко кругомъ".
   Прогостивъ въ фортѣ до 7 апрѣля, Гединъ отправился дальше, на сѣверо-востокъ, въ Кашгаръ. Западная часть Памира принадлежитъ Россіи, восточная -- Китаю. Какъ та, такъ и другая населена киргизами, изъ которыхъ очень немногіе ведутъ осѣдлый образъ жизни, -- большинство кочуетъ все лѣто со своими стадами и только зиму проводитъ въ опредѣленномъ мѣстѣ, въ своихъ кышлакахъ. Послѣ пятидневнаго пути и перевала черезъ хребетъ Сарыколъ, путешественникъ очутился въ китайскихъ владѣніяхъ. Онъ сдѣлалъ привалъ въ небольшомъ китайскомъ аулѣ, но тамъ его встрѣтили очень недовѣрчиво. О немъ заранѣе ходили самые нелѣпые слухи, въ родѣ того, что это русскій, который готовится съ 60 вооруженными казаками сдѣлать нападеніе на китайскія владѣнія. Но когда киргизы увидѣли, что Гединъ путешествуетъ одинъ, въ сопровожденіи ихъ же соплеменниковъ, они успокоились и приняли его гостепріимно, но все-таки поспѣшили дать знать о его прибытіи въ сосѣднюю китайскую крѣпостцу Булюнъ-куль. На слѣдующее утро явились трое посланныхъ отъ коменданта этой крѣпостцы привѣтствовать путешественника и въ то же время вывѣдать, кто онъ такой и по какому дѣлу ѣдетъ. Главнымъ посломъ былъ османъ-бекъ, красивый, статный киргизъ съ очень интеллигентнымъ лицомъ, начальникъ сотни въ Булюнъ-кулѣ; его сопровождали начальникъ пограничной стражи Яръ Мухаммедъ-бекъ и мулла. Всѣ трое были въ бѣлыхъ чалмахъ и пестрыхъ халатахъ. Удовлетворивъ свое любопытство, они отправились обратно въ Булюнъ-куль.
   Для помѣщенія путешественника приготовлена была жалкая юрта, покрытая рваными кошмами на разстояніи трехъ "кичкеримовъ" {"Кичкеримъ" -- разстояніе, на которомъ слышенъ громкій человѣческій крикъ.} отъ крѣпостцы. "Мы едва успѣли привести въ нѣкоторый порядокъ нашъ багажъ,-- разсказываетъ Гединъ,-- какъ явился "юзъ-баши", сотникъ, объявить, что помощникъ коменданта Булюнъ-куля, киргизъ Тюря Келды Савганъ, и собратъ его китаецъ Дзяо-даринъ, комендантъ другой сосѣдней крѣпостцы, ѣдутъ ко мнѣ съ визитомъ. Я вышелъ навстрѣчу имъ изъ юрты, и оказалось, что они уже подъѣхали въ сопровожденіи десятка китайскихъ солдатъ. Эти солдаты представляли довольно комичное зрѣлище въ своихъ сѣрыхъ шароварахъ, въ башмакахъ и въ красныхъ мундирахъ, украшенныхъ крупными китайскими письменами; всѣ были съ ружьями и ѣхали на бѣлыхъ коняхъ съ красными сѣдлами и длинными брянчащими стременами. Я пригласилъ ихъ войти въ цалатку и велѣлъ подать имъ изысканный "дастарханъ" изъ сардинокъ, шоколаду, засахаренныхъ плодовъ, сладкаго печенья и ликера. Я нарочно захватилъ всѣ эти лакомства изъ Маргелана, чтобы угощать китайцевъ. Дзяо-дарину особенно понравился ликеръ, и онъ спрашивалъ, сколько можетъ выпить его человѣкъ не опьянѣвъ. Папиросы мои тоже пришлись имъ по вкусу, хотя Дзяо-даринъ находилъ, что его кальянъ лучше.
   "Намъ съ мандариномъ было не очень легко вести разговоръ. Въ то время я еще не умѣлъ говорить по-киргизски. Поэтому я говорилъ по-русски; Куль Маметьевъ (переводчикъ, сопровождавшій Гедина изъ порта Памира) передавалъ мои слова потюркски переводчику мандарина, сарту, а тотъ въ свою очередь передавалъ ихъ по-китайски Дзяо-дарину. Тюря Келды Савганъ былъ очень живой, пріятный человѣкъ, но тонкій и осторожный дипломатъ. Узнавъ, что я намѣренъ предпринять восхожденіе на гору Мусъ-тагъ-ату, они заявили, что Куль Маметьевъ не можетъ сопровождать меня, такъ какъ онъ русскій подданный. Но когда я имъ показалъ свой паспортъ и письмо китайскаго посланника въ Петербургѣ къ дао-таю въ Кашгарѣ, они уступили, но поставили условіемъ, что немедленно по возврашеніи съ горной экспедиціи Куль Маметьевъ кратчайшей дорогой вернется въ русскій Памиръ. Я хотѣлъ теперь же отправить Рехимъ-Бая (повара) на верблюдѣ въ Кашгаръ, такъ какъ онъ заболѣлъ дорогой и нуждался въ отдыхѣ и удобномъ помѣщеніи; но на это Тюря Келды Савганъ не согласился: если киргизъ умретъ по дорогѣ, говорилъ онъ, изъ-за его смерти китайскимъ властямъ могутъ быть непріятности. Въ концѣ концовъ я успокоилъ ихъ только тѣмъ, что обязался послѣ восхожденія на Мусъ-тагъ-ату вернуться обратно въ Булюнъ-куль и никакимъ другимъ путемъ не направляться въ Кашгаръ. Въ залогъ я долженъ былъ оставить имъ одного изъ своихъ людей и половину багажа. Придя къ такому соглашенію, я заявилъ, что желалъ бы немедленно отдать визитъ своимъ гостямъ; но они оба отвѣчали, что не имѣютъ права пустить европейца въ укрѣпленіе въ отсутствіе коменданта Джанъ-дарина, уѣхавшаго въ Кашгаръ. Переговоры эти продолжались цѣлыхъ пять часовъ. Когда наконецъ мои гости собрались уходить, я, чтобы расположить ихъ въ свою пользу, хотѣлъ подарить имъ тульскій кинжалъ и серебряную чарку. Сначала они отказывались, говоря, что послѣ такого изысканнаго дастархана мнѣ не слѣдуетъ дарить ихъ, что правильнѣе было бы имъ одарить меня, такъ какъ я ихъ гость, но въ концѣ концовъ они согласились принять подарки, выражая надежду отдарить меня, когда я вернусь изъ экспедиціи на Мусъ-тагъ-ата. Послѣ этого они любезно распрощались со мной и умчались въ облакѣ пыли, сквозь которое долго еще мелькали ихъ бѣлые кони, ихъ красные мундиры и ихъ блестящее оружіе. Съ тѣхъ поръ мы ни разу больше не видали ихъ, хотя они и напоминали мнѣ о себѣ во время моей экскурсіи въ горы: они запрещали киргизамъ своей области доставлять мнѣ баранину, топливо и другія необходимыя вещи.
   "Весь остальной день прошелъ у меня въ приготовленіяхъ къ восхожденію на Мусъ-тагъ-ату. Я рѣшилъ взять съ собой только четырехъ человѣкъ: Куль Маметьева, Исламъ-бая (замѣнившаго мнѣ больнего Рехима) и двухъ киргизовъ. Четыре вьючныя лошади должны были везти нашъ багажъ: продовольствіе, постель, шубы, подарки, аптечку, фотографическій аппаратъ, научные приборы и другіе необходимые предметы. Все прочее я оставлялъ подъ присмотромъ сарта Хаджи, которому поручилъ и уходъ за Рехимъ-баемъ. Несмотря на мои старанія устроить его какъ можно лучше, бѣднякъ все не поправлялся. Зимній переходъ на Памиръ совершенно изнурилъ его. Лицо его поблѣднѣло и осунулось, глаза стали какими-то стеклянными, безжизненными. Онъ измѣнился просто до неузнаваемости.
   "Вечеромъ къ намъ пришло нѣсколько китайскихъ солдатъ изъ крѣпости. Они попросили позволенія осмотрѣть нѣкоторые изъ моихъ ящиковъ и чемодановъ. Какъ мы узнали впослѣдствіи, въ крѣпости говорили, что мои сундуки набиты русскими солдатами, которыхъ я такимъ образомъ перевожу черезъ границу. То обстоятельство, что въ каждомъ изъ моихъ сундуковъ могло помѣститься не больше половины солдата, нисколько не уменьшило подозрѣній. Я открылъ имъ два-три ящика, и послѣ этого они, повидимому, успокоились. На ночь китайцы поставили сторожей вокругъ моей палатки, но догадались держать ихъ на нѣкоторомъ разстояніи и не на виду. Очевидно, они получили приказаніе слѣдить за мной и разузнать, съ какою цѣлью задумалъ я посѣтить такой отдаленный уголокъ обширной Китайской имперіи
   

ГЛАВА V.

Священная гора.-- Легенды.-- Лѣкарь поневолѣ.-- На якахъ.-- Выше всѣхъ европейскихъ горъ.-- Неожиданная неудача.-- Снова въ Булюнъ-кулѣ.

   Гора Мусъ-тагъ-ата считается у мѣстныхъ жителей священною. Проходя мимо нея или издали завидѣвъ ее, киргизы становятся на колѣни и творятъ молитву. По ихъ словамъ, тамъ покоится 70 святыхъ; говорятъ даже, что вся гора громадный "мазаръ", могила святыхъ, въ которой между прочимъ лежатъ Моисей и Али, племянникъ Магомета. Киргизы даже иногда называютъ гору Хазретъ-и-Муза, т.-е. святой Моисей. Между прочими легендами разсказываютъ, что въ давнопрошедшія времена одному старому ишану (святому) удалось взобраться на гору. Онъ нашелъ тамъ озеро и рѣчку, на берегу которой пасся бѣлый верблюдъ. Тамъ былъ также большой садъ, въ которомъ росли сливы и расхаживали почтенные старцы въ бѣлыхъ одеждахъ. Святой сорвалъ нѣсколько сливъ и съѣлъ ихъ. Тогда одинъ изъ старцевъ подошелъ къ нему и сказалъ, что онъ хорошо поступилъ. Если бы онъ пренебрегъ плодами, какъ другіе, онъ былъ бы обреченъ вѣчно оставаться на горѣ, вѣчно ходить взадъ и впередъ по саду. Послѣ этого явился всадникъ на бѣломъ "онѣ, взялъ святого человѣка и вмѣстѣ съ нимъ спустился съ горы. Когда ишанъ очутился въ долинѣ, юнъ лишь смутно вспоминалъ все, что съ нимъ произошло. Дальше киргизы разсказываютъ, что на вершинѣ Мусъ-тагъ-аты находится древній городъ Джанайдаръ, построенный въ то время, когда общій миръ и общее счастье царили на землѣ. Послѣ этого всѣ сношенія между городомъ и остальною землею были прерваны, и поэтому жители его до сихъ поръ наслаждаются полнымъ блаженствомъ. Тамъ растутъ деревья, которыя круглый годъ приносятъ великолѣпнѣйшіе плоды, цвѣтутъ никогда не увядающіе цвѣты, живутъ никогда не старѣющія и не дурнѣющія женщины. Всѣ блага жизни даются тамъ въ изобиліи; смерть, холодъ и мракъ навсегда изгнаны оттуда.

0x01 graphic

   Однимъ словомъ, Мусъ-тагъ-ата, какъ впрочемъ большинство особенно высокихъ горъ, окружена ореоломъ таинственности, являясь центромъ цѣлаго ряда фантастическихъ легендъ и сказокъ.
   Мусъ-тагъ-ата, высочайшая гора Памира и одна изъ высочайшихъ горъ въ свѣтѣ, имѣетъ 25.600 ф. высоты и представляетъ главную вершину цѣпи Мусъ-тагъ, или ледяныхъ горъ, достойныхъ соперниковъ Гималаевъ, Кунъ-луня, Кара-корума, Гинду-ку. Имя "Мусъ-тагъ-ата", "отецъ ледяныхъ горъ", показываетъ ея несомнѣнное превосходство надъ всею цѣпью. Это имя какъ нельзя болѣе подходитъ къ ней. Дѣйствительно, вершина ея вздымается, словно сѣдая голова отца среди дѣтей, въ свою очередь.одѣтыхъ въ чистые бѣлоснѣжные плащи и закованныхъ въ блестящія ледяныя латы. Словно гигантскій маякъ, льетъ громадная гора свое серебристое сіяніе на необозримое пространство пустыни.
   Изъ Булюнъ-куля къ Мусъ тагъ-атѣ путь шелъ по долинѣ Сары-колъ, представляющей громадную впадину на Памирскомъ плоскогорьѣ. Долина эта то суживающаяся, то расширяющаяся окружена высокими горами. Она очень бѣдна пастбищами и почти необитаема. Подвигаясь по ней къ юго-востоку, путешественники дошли до озера Малый Кара-куль, замѣчательно красиваго, обрамленнаго высокими горами, которыя отражаются въ его прозрачной водѣ, придавая ей то синій, то зеленый оттѣнокъ. Съ юга въ озеро вливается рѣка Су-баши, на берегахъ которой паслись стада косматыхъ яковъ. Тутъ же стояла небольшая китайская крѣпость Су-баши. Начальникъ ея Тогдасынъ-бекъ принялъ Гедина очень любезно и проводилъ въ свою большую, прекрасно убранную юрту.
   "Только-что мы успѣли разложить багажъ,-- разсказываетъ Гединъ, -- какъ къ намъ явилась масса гостей, и визиты не прекращались до самаго вечера. Сначала пришли сосѣдніе киргизы, потомъ китайцы, солдаты гарнизона. Всѣ больные окрестной мѣстности явились ко мнѣ просить лѣкарствъ. Одна старуха жаловалась, что у нея кокандская болѣзнь; у другого болѣли зубы, у третьяго -- носъ; одинъ изъ солдатъ гарнизона жаловался, что во время бури у него сводитъ желудокъ и т. д. Я лѣчилъ ихъ всѣхъ одинаково, раздавая пріемы хинина. И они всѣ уходили отъ меня совершенно довольные, твердо вѣруя, что, чѣмъ лѣкарство болѣе горько, тѣмъ оно дѣйствительнѣе. На слѣдующій день мы устроили чай для знатнѣйшихъ киргизовъ аула и для нѣсколькихъ солдатъ-китайцевъ. Вечеромъ я пригласилъ къ себѣ Тогдасынъ-бека и угощалъ его ликеромъ и игрой ящичка съ музыкой. Это привело его въ полный восторгъ. Онъ увѣрялъ, что помолодѣлъ на двадцать лѣтъ, и что ни разу не слыхалъ такой чудной музыки, со временъ владычества надъ Кашгаромъ великаго Якубъ-бека; тогда, лѣтъ двадцать тому назадъ, турецкій султанъ прислалъ въ подарокъ Якубъ-беку большой ящикъ съ музыкой".
   Когда Гединъ разспрашивалъ жителей Алайской долины о восхожденіи на Мусъ-тагъ-ату, они утверждали, что добраться до вершины горы совершенно невозможно; отвѣсныя скалы и пропасти заграждаютъ путь, склоны горы покрыты льдомъ, блестящимъ и гладкимъ какъ стекло, на вершинѣ постоянно дуютъ буйные вѣтры; смѣльчака, который добрался бы до нея, великанъ-гора повелитъ вѣтрамъ сдуть прочь какъ песчинку. Киргизы Су-баши тоже считали подъемъ на гору очень труднымъ, но все-таки многіе изъ нихъ согласились сопровождать путешественника и постараться помочь ему въ его предпріятіи, хотя не скрывали тѣхъ опасностей, какія грозили ему. Охотники, которымъ случалось заблудиться на большихъ высотахъ, чувствовали сильное головокруженіе; ловкіе, быстроногіе архары, когда ихъ загоняютъ къ отвѣснымъ ледянымъ скаламъ, въ страхѣ отступаютъ; даже королевскій орелъ не поднимается до вершины горы: крылья его слабѣютъ, прежде чѣмъ онъ доберется до нея.
   "17 апрѣля,-- разсказываетъ Гединъ,-- меня ожидала при выходѣ изъ юрты живописная группа. Она состояла изъ полудюжины загорѣлыхъ киргизовъ въ тулупахъ, съ палками въ рукахъ, изъ 9 яковъ -- большихъ черныхъ, добродушныхъ, флегматичныхъ созданій, и изъ двухъ барановъ. Нѣкоторые яки были навьючены необходимымъ провіантомъ, кирками, топорами, заступами, канатами, шубами и мѣховыми коврами, фотографическимъ приборомъ и проч. Научные приборы и бинокли лежали въ мѣшкахъ, которые несли киргизы. Остальные яки были осѣдланы. Мы сѣли на нихъ, распрощались съ бекомъ Тогдасынъ, и караванъ двинулся въ путь. Яками управляютъ посредствомъ веревки, продѣтой въ носовой хрящъ. Впрочемъ, управлять ими почти не приходится, такъ какъ они обыкновенно идутъ, куда сами хотятъ, уткнувъ носъ въ землю, и при этомъ сопятъ такъ сильно, что у васъ въ ушахъ постоянно стоитъ шумъ, точно отъ лѣсопильни. Подъемъ былъ очень крутъ и усѣянъ гнейсовыми обломками различной величины. Къ вечеру мы достигли мѣстечка, защищеннаго отъ вѣтра и свободнаго отъ снѣга, на высотѣ 14.560 ф., и разбили свой незатѣйливый бивуакъ. Одного изъ барановъ зарѣзали, киргизы произнесли молитву: Аллаху акбаръ, бисмиллахъ эрахи манъ эррахимъ (Богъ великъ, но имя Бога милосерднаго, справедливаго), и парное мясо опустили въ котелъ съ талымъ снѣгомъ, кипѣвшій надъ огнемъ. Такъ какъ у насъ не было топлива, то нашъ костеръ состоялъ просто изъ сухого помета яковъ. Позже вечеромъ пріѣхалъ еще киргизъ съ двумя яками, нагруженными терескеномъ. Мы развели чудесный огонь и усѣлись вокругъ него ужинать. Веселое пламя прыгало и плясало, то задѣвая легкимъ поцѣлуемъ губы кого-нибудь изъ присутствующихъ, то поджигая бороду какого-нибудь зазябшаго киргиза и вызывая этимъ общую веселость. Луна взошла изъ-за склона Мусъ-тагъ-аты, окруженная сіяющимъ вѣнцомъ. Огонь мало-по-малу погасъ, и мы заснули сномъ праведныхъ подъ открытымъ небомъ, на горѣ св. Моисея.
   "На слѣдующій день погода была неблагопріятная: холодная, вѣтряная, небо покрыто тучами. Несмотря на это, мы рѣшили двигаться дальше. Такъ какъ киргизы предпочитали итти пѣшкомъ, то мы взяли съ собой только трехъ яковъ, чтобы везти багажъ. По извилистымъ тропинкамъ, которыя становились все круче и круче, взбирались мы вверхъ. Яки шли очень твердой походкой, но часто останавливались отдыхать. Когда тучи разсѣялись, глазамъ нашимъ открылась чудная картина. Долина Сары-колъ развертывалась далеко внизу, точно географическая карта. На сѣверѣ виднѣлся Малый Кара-куль и Булюнъ-куль; на юго-западѣ горные хребты Мургаба, а на западѣ, внизу подъ нами, могила батыря Уумъ-кара-кашки, изъ долины она кажется лежащею на большой горѣ, а отсюда эта гора представлялась незначительнымъ холмомъ.
   "Наконецъ, мы дошли до ледника Ямъ-булакъ и устроили около него стоянку. Мы находились на высотѣ 15.900 футовъ надъ уровнемъ моря, т.-е. выше всѣхъ европейскихъ горъ. Ледникъ выступаетъ съ королевскимъ величіемъ изъ воротъ своего дворца -- глубокаго широкаго ущелья; выйдя на открытое мѣсто, онъ становится вдвое-втрое шире, но зато и гораздо тоньше".
   Поднявшись еще выше, до 17 500 ф., путешественники были застигнуты страшнымъ бураномъ, такъ что имъ пришлось нѣсколько часовъ провести на мѣстѣ и затѣмъ очень осторожно, пробираясь по снѣжнымъ сугробамъ, спуститься снова къ мѣсту своей стоянки у ледника. На другой день буря продолжала бушевать, и Гединъ, предполагая, что экскурсія займетъ больше времени, чѣмъ онъ ожидалъ, послалъ въ долину за съѣстными припасами. Почти всѣ киргизы, сопровождавшіе его жаловались на головную боль и тошноту, такъ что онъ рѣшилъ дать имъ лишній день отдыха, а самъ съ Исламъ-Баемъ и двумя здоровыми киргизами, какъ только буря утихла, предпринялъ экскурсію для изслѣдованія ледника. Онъ сдѣлалъ нѣсколько измѣреній его, снялъ топографическую карту его и сдѣлалъ нѣсколько фотографій. Громадныя трещины, прорѣзывавшія его по всѣмъ направленіямъ, сильно затрудняли движенія; наименьшая толщина ледника доходила до 20--30 саженъ.
   Гединъ рѣшилъ обойти гору и попытаться взойти на ея вершину съ южной стороны. Но его намѣреніе было разрушено самымъ неожиданнымъ образомъ. Вѣроятно, вслѣдствіе работъ на ледникѣ и блеска снѣга, у него сдѣлалось воспаленіе глазъ. Страшная боль заставила его бросить все и поспѣшно спуститься въ Су-баши. Несмотря на отдыхъ и болѣе мягкій климатъ, воспаленіе не уменьшалось, и бѣдный путешественникъ, разочарованный въ своихъ гордыхъ замыслахъ, рѣшилъ вернуться въ Булюнъ-куль за оставленными тамъ вещами и людьми. При отъѣздѣ жители аула и солдаты гарнизона провожали его съ большимъ сочувствіемъ.
   "Когда караванъ нашъ двинулся въ путь,-- пишетъ Гединъ, -- они всѣ стояли молча, точно присутствуя на похоронахъ. Это грустное впечатлѣніе еще болѣе усилилось, когда черезъ часъ пути насъ нагналъ отрядъ солдатъ, которымъ обязанности службы помѣшали присутствовать на проводахъ. Они пожелали мнѣ счастливаго пути и съ полчаса провожали насъ, распѣвая въ честь меня пѣсни до того заунывныя, что въ концѣ концовъ нашъ караванъ сталъ казаться мнѣ погребальной процессіей, а самъ я покойникомъ".
   Въ Булюнъ-кулѣ путешественника ждали новыя непріятности. По дорогѣ туда его засталъ сильный буранъ, онъ пріѣхалъ къ крѣпости уже подъ вечеръ и тотчасъ послалъ къ коменданту съ просьбой дать ему порядочную юрту. Посланный вернулся съ отвѣтомъ, что комендантъ пьянъ, и его нельзя безпокоить. Пришлось довольствоваться прежней старой юртой. Несмотря на это, Гединъ рѣшилъ пробыть тутъ нѣсколько дней, пока боль его сколько-нибудь утихнетъ. Не тутъ-то было. На другой день отъ коменданта получено было приказаніе немедленно удалиться, если онъ не хочетъ подвергнуться насилію. Дѣлать было нечего! Больной, полуслѣпой путешественникъ сѣлъ на лошадь и вмѣстѣ съ своимъ караваномъ двинулся къ Кашгару, отправивъ Куль Маметьева обратно въ фортъ Памиръ. Путь былъ не легкій. Приходилось подниматься на горы по головоломнымъ тропинкамъ, ѣхать по узкимъ дорожкамъ около пропастей, нѣсколько разъ перебираться то вбродъ, то по ветхимъ мостикамъ черезъ Гезъ-дарью, быструю, бурливую горную рѣчку. 30 апрѣля они выѣхали наконецъ изъ горной мѣстности, но здѣсь уже не было слѣдовъ зимы; термометръ поднимался днемъ до 15о тепла, равнина была покрыта роскошною растительностью. Бѣдныя лошади, отощавшія во время путешествія, не могли удержаться отъ искушенія пощипать давно невиданную сочную траву. Еще одинъ опасный переѣздъ черезъ поломанный мостъ, остановка около китайской крѣпостцы, комендантъ которой не пропускалъ путешественника, не осмотрѣвъ предварительно его паспорта, -- и къ вечеру 1 мая караванъ достигъ наконецъ Кашгара.
   

ГЛАВА VI.

Кашгаръ. Въ пріятномъ обществѣ.-- Любезный дао-тай,-- Китайскій обѣдъ.-- Измѣненіе маршрута.

   Въ Кашгарѣ Гединъ могъ вполнѣ отдохнуть и вылѣчиться отъ своей болѣзни. Онъ жилъ въ домѣ русскаго консула Петровскаго, человѣка гостепріимнаго, веселаго, не только образованнаго, но и ученаго, вполнѣ знакомаго съ мѣстнымъ краемъ, сдѣлавшаго не мало археологическихъ изысканій и собравшаго въ своей библіотекѣ всѣ лучшіе труды по описанію центральной Азіи. Всѣ европейцы, жившіе въ Кашгарѣ, посѣщали домъ консула; кромѣ того къ нему и по дѣламъ, и просто въ гости безпрестанно приходили разные сарты и китайцы; изъ разговоровъ этихъ людей путешественникъ знакомился съ мѣстными нравами, обычаями и образомъ жизни мѣстнаго населенія. Вообще о своемъ пребываніи въ Кашгарѣ онъ вспоминаетъ съ величайшимъ удовольствіемъ. "Я помѣщался,-- пишетъ онъ,-- въ уютной комнаткѣ въ павильонѣ, среди сада, и послѣ завтрака обыкновенно прохаживался взадъ и впередъ подъ тѣнью тутовыхъ деревьевъ и платановъ, по террасѣ, съ которой виднѣлись тѣ пустынныя области, черезъ которыя лежалъ мой путь на дальній востокъ. Моими постоянными сотоварищами были ласточки, которыя свили себѣ гнѣзда подъ крышей и свободно влетали въ комнаты и вылетали изъ нихъ въ открытыя окна и двери; погода стояла такая теплая, что окна и двери не закрывались ни днемъ, ни ночью. Я прилежно работалъ въ своемъ павильонѣ и написалъ нѣсколько статей. Вообще я чувствовалъ себя превосходно. Вѣтеръ шепталъ что-то въ листвѣ платановъ. Я не знаю, что именно, но иногда воображалъ, что онъ приноситъ мнѣ привѣтъ съ далекой родины..."
   Кромѣ европейцевъ, жившихъ въ Кашгарѣ, путешественникъ познакомился и съ китайцами. Китай раздѣляется на 19 провинцій, управляемыхъ губернаторами; помощниками губернаторовъ являются: вице-губернаторъ, управляющій финансами, судья и дао-тай ("указывающій правый путь"). Власть губернатора распространяется и на всю провинцію, власть дао-тая на одну ея часть. Такъ, въ провинціи Синь-цзянь, обнимающей весь восточный Туркестанъ, есть нѣсколько дао-таевъ. Положеніе этихъ дао-таевъ въ нѣкоторомъ отношеніи важнѣе губернаторскаго, такъ какъ они контролируютъ дѣйствія всѣхъ чиновниковъ и могутъ приносить на нихъ жалобы императору. Дао-тай кашгарскій управлялъ обширною областью и, кромѣ гражданскихъ дѣлъ, завѣдывалъ военною частью, распространяя свое вліяніе на весь восточный Памиръ.
   Въ первые же дни по пріѣздѣ Гединъ счелъ своею обязанностью сдѣлать визитъ такому важному сановнику. Дао-тай жилъ въ обширномъ "яменѣ" (дворцовомъ помѣщеніи). Зданія яменя были расположены вокругъ лабиринта квадратныхъ дворовъ, засаженныхъ посрединѣ тутовыми деревьями и окаймленныхъ со всѣхъ сторонъ верандами. Столбы, поддерживавшіе веранды, были украшены китайскими письменами, а стѣны зданій рисунками, изображавшими по большей части драконовъ и другихъ фантастическихъ животныхъ.
   "Дао-тай встрѣтилъ меня,-- пишетъ Гединъ,-- у первыхъ воротъ и съ привѣтливой улыбкой проводилъ до пріемной комнаты, гдѣ мы сѣли около маленькаго квадратнаго столика и принялись пить чай и курить серебряныя трубки. У воротъ выстроился караулъ изъ солдатъ съ длинными аллебардами, а нѣсколько почтенныхъ желтолицыхъ чиновниковъ, съ тщательно заплетенными косами и съ шариками на черныхъ шелковыхъ шапочкахъ, стояли вокругъ стѣнъ комнаты, молча и неподвижно все время, пока продолжался мой визитъ. Дао-тай былъ въ роскошномъ одѣяніи изъ голубого и чернаго шелка въ широкихъ складкахъ котораго прятались золотые драконы, а золотые львы карабкались по причудливо извивающимся гирляндамъ. На его шелковой шапочкѣ торчалъ шарикъ, показывавшій, что онъ даринъ или мандаринъ второго класса. На шеѣ его висѣла длинная цѣпь изъ твердыхъ, рѣзныхъ косточекъ плодовъ. Чтобы заплатить мандарину за честь честью, я тоже одѣлся въ самую лучшую свою черную пару и пріѣхалъ на бѣломъ конѣ, въ сопровожденіи свиты казаковъ.

0x01 graphic

   "Мы цѣлыхъ два часа вели разговоръ, соперничая другъ съ другомъ въ любезности. Дао-тай спросилъ меня, нравится ли мнѣ чай?-- Хао (хорошъ), отвѣтилъ я единственнымъ китайскимъ словомъ, которое зналъ. Онъ всплеснулъ руками и сказалъ:-- Клянусь памятью моихъ отцовъ, что за удивительно ученый человѣкъ мой гость! Нѣсколько минутъ спустя онъ сообщилъ мнѣ, что рѣка Таримъ, вытекающая изъ озера Лобъ-нора, теряется въ пустынѣ и затѣмъ черезъ нѣсколько тысячъ "ли" снова выходитъ на свѣтъ Божій большой китайской рѣкой Хуангъ-хо. Я въ свою очередь воскликнулъ:-- Какой ваше превосходительство ученый человѣкъ! вы все знаете!
   "Но я все-таки высказалъ ему и немножко правды: я разсказалъ ему, какъ меня приняли въ Булюнъ-кулѣ, на китайской границѣ, и выразилъ удивленіе, что встрѣтилъ такую нелюбезность, несмотря на китайскій паспортъ и свои рекомендательныя письма; я прибавилъ, что намѣренъ жаловаться высшимъ властямъ. Физіономія дао-тая сразу омрачилась, онъ видимо взволновался и сталъ просить меня не жаловаться, обѣщая наказать коменданта Булюнъ-куля. На слѣдующій день дао-тай отдалъ мнѣ визитъ со всею азіатскою пышностью. Впереди ѣхалъ герольдъ, который черезъ каждые пять шаговъ ударялъ въ огромный гонгъ. За нимъ слѣдовало нѣсколько человѣкъ, вооруженныхъ хлыстами и нагайками, которыми они угощали всякаго, кто не сторонился немедленно. Самъ сановникъ ѣхалъ въ маленькой каретѣ на двухъ высокихъ колесахъ и съ тремя окнами. Надъ муломъ, впряженнымъ въ экипажъ, возвышался балдахинъ, прикрѣпленный къ оглоблямъ. Около кареты шли слуги, державшіе зонтики и желтые флаги съ черными надписями. Шествіе замыкалось отрядомъ солдатъ, ѣхавшихъ на красивыхъ бѣлыхъ лошадяхъ, но въ самыхъ фантастическихъ костюмахъ".
   Знакомство Гедина съ дао-таемъ не ограничилось обмѣномъ визитами: черезъ нѣсколько дней сановникъ пригласилъ его къ себѣ на обѣдъ вмѣстѣ съ русскимъ консуломъ и нѣсколькими европейцами, жившими въ Кашгарѣ. Когда китаецъ хочетъ пригласить кого-нибудь на обѣдъ, онъ обыкновенно за день или за два присылаетъ маленькую пригласительную карточку въ огромномъ конвертѣ. Если гость принимаетъ приглашеніе, онъ оставляетъ у себя карточку, въ противномъ случаѣ отсылаетъ ее обратно. Приличіе требуетъ приходить позже означеннаго часа, иначе рискуешь застать хозяина спящимъ и весь домъ въ безпорядкѣ. Когда у хозяевъ все готово, они еще разъ посылаютъ къ гостямъ пригласительную карточку. Только послѣ этого можно начинать одѣваться и не спѣша отправляться на обѣдъ..
   "Наше шествіе къ дому сановника вышло по истинѣ блестящимъ,-- описываетъ Гединъ.-- Во главѣ процессіи ѣхалъ сартъ изъ западнаго Туркестана, аксакалъ (старшина) всѣхъ торгующихъ русскихъ подданныхъ Кашгара. На немъ надѣтъ былъ красный бархатный халатъ, съ тремя золотыми русскими медалями на груди. Сзади него казакъ везъ шелковый консульскій флагъ, красный съ бѣлымъ, съ синимъ косымъ крестомъ въ углу. Въ открытомъ ланда ѣхалъ консулъ Петровскій и я, затѣмъ два офицера и Адамъ Игнатьевичъ (миссіонеръ-католикъ), въ своей длинной бѣлой одеждѣ, съ крестомъ на шеѣ и четками въ рукахъ. Въ заключеніе 12 казаковъ въ бѣлой парадной формѣ, едва сдерживавшихъ своихъ горячихъ коней. *
   "Такимъ торжественнымъ образомъ, разодѣтые въ праздничные костюмы, мы ѣхали тихимъ шагомъ подъ палящимъ солнцемъ, по узкимъ, пыльнымъ улицамъ Кашгара, черезъ базарную площадь, гдѣ тѣснились сотни лавчонокъ съ соломенными крышами, подпертыми наклонными жердями, мимо мечетей, медрессе и караванъ-сараевъ, мимо рынка, гдѣ торговали старымъ платьемъ; мы нѣсколько разъ сталкивались то съ караваномъ верблюдовъ, то съ вереницей ословъ, нагруженныхъ боченками воды, и наконецъ очутились въ китайскомъ кварталѣ съ его оригинальными магазинами, загнутыми крышами, изображеніями драконовъ и красными объявленіями. Мы подъѣхали къ большимъ воротамъ резиденціи дао-тая, и навстрѣчу намъ вышелъ самъ его превосходительство, окруженный отрядомъ морщинистыхъ, безбородыхъ солдатъ, одѣтыхъ въ самые парадные мундиры.
   "Послѣ легкой закуски хозяинъ провелъ насъ и своихъ китайскихъ гостей въ маленькій павильонъ въ саду, гдѣ былъ приготовленъ обѣдъ. Китайскій этикетъ требуетъ, чтобы хозяинъ прикладывалъ ко лбу всѣ кубки, изъ которыхъ пьютъ гости, и всѣ деревянныя палочки, которыми они ѣдятъ. Кромѣ того дао-тай потрясъ каждый стулъ, чтобы показать, что онъ проченъ, и провелъ рукой по его сидѣнью, какъ бы стирая пыль. По окончаніи всѣхъ этихъ церемоній мы усѣлись вокругъ большого краснаго лакированнаго стола. Вошла цѣлая вереница слугъ; каждый изъ нихъ несъ маленькую фарфоровую мисочку съ какимъ-нибудь кушаньемъ. Они поставили всѣ эти кушанья на середину стола. Ихъ оказалось больше дюжины, и черезъ нѣсколько времени появилась новая смѣна и еще, и еще. Передъ каждымъ гостемъ стояло кромѣ того нѣсколько маленькихъ чашечекъ съ приправами, соусами и соями. Если гость самъ не бралъ кушаньевъ, хозяинъ накладывалъ ему по собственному выбору. Въ числѣ блюдъ стояли: чешуя, хрящи и плавники разныхъ китайскихъ рыбъ, грибы, кусочки соленаго бараньяго сала, саламандры, ветчина въ разныхъ видахъ и разныя странныя кушанья, названія и составныхъ частей которыхъ я не могъ узнать. Попробовать ихъ я не рѣшился, такъ какъ видъ у нихъ былъ подозрительный и запахъ весьма непріятный. Обѣдъ закончился конченой ветчиной съ патокой, чаемъ и китайской водкой, крѣпкой и страшно горячей. Большая часть припасовъ, подававшихся за этимъ обѣдомъ, была привезена изъ восточнаго Китая и вслѣдствіе дальняго разстоянія стоила очень дорого. Очевидно, дао-тай, который обыкновенно довольствуется весьма простымъ столомъ, хотѣлъ угостить насъ на славу. А мы,-- я, къ сожалѣнію, долженъ замѣтить,-- не отдали чести китайской кухнѣ. Чтобы ѣсть китайскіе обѣды, необходимо привыкнуть къ тѣмъ страннымъ блюдамъ, какія на нихъ подаются. Нѣкоторыя изъ нихъ оказываются очень вкусными. Такъ, напримѣръ, супъ изъ съѣдобныхъ ласточкиныхъ гнѣздъ -- просто объяденье, но въ этой отдаленной мѣстности онъ рѣдко подается, такъ какъ стоитъ слишкомъ дорого.
   "На одной изъ стѣнъ были изображены какія-то надписи: я спросилъ, что онѣ означаютъ, и мнѣ сказали: "Пей и разсказывай веселыя исторіи". Намъ не нужно было этого напоминанія: у насъ, европейцевъ, и безъ того во все время обѣда было самое веселое настроеніе, и мы безпрестанно нарушали строгія правила китайскаго этикета. За обѣдомъ музыканты сарты играли на флейтахъ, били въ барабаны и пѣли; подъ ихъ монотонную музыку плясали и кружились двое мальчиковъ-танцоровъ. Когда послѣдняя перемѣна кушаній была съѣдена, мы слѣдуя строгому правилу этикета, встали и распрощались съ хозяиномъ.
   "На возвратномъ пути домой мы проѣзжали по совершенно безлюднымъ и тихимъ улицамъ, площадямъ и базарамъ; кое-гдѣ попадались одинокіе пѣшеходы, какой-нибудь дервишъ или прокаженный нищій. Солнце сѣло за высокими горами Терекъ-давана. Сумерки продержались всего нѣсколько минутъ, и скоро настала темная ночь".
   Въ теченіе семи недѣль, проведенныхъ въ Кашгарѣ, Свенъ Гединъ подробно обсуждалъ съ Петровскимъ планъ своего дальнѣйшаго путешествія. Въ концѣ концовъ они рѣшили, что вмѣсто одной большой экспедиціи лучше предпринять нѣсколько мелкихъ, принявъ за исходный пунктъ Кашгаръ, и возвращаясь туда всякій разъ для приведенія въ порядокъ собранныхъ матеріаловъ и для приготовленія къ новому походу.
   Гединъ намѣревалея отправиться прежде всего на изслѣдованіе озера Лобъ-нора, но въ началѣ іюня произошла быстрая перемѣна погоды, и настало знойное лѣто. Термометръ показывалъ въ тѣни 38о, а на солнцѣ температура доходила до 65о, и даже ночь не приносила прохлады. Каждый вечеръ надъ городомъ проносился горячій вѣтеръ пустыни, принося съ собой облака сухой, мелкой пыли и заволакивая улицы удушливой мглой. Чѣмъ ближе къ серединѣ лѣта и къ центральнымъ областямъ материка, тѣмъ сильнѣе долженъ былъ становиться зной. Путешественникъ, такъ недавно испытавшій сорокаградусные морозы Памирскаго плоскогорья, не могъ безъ ужаса подумать о раскаленномъ воздухѣ безводныхъ пустынь. Поэтому онъ рѣшилъ отложить посѣщеніе Лобъ-нора до болѣе прохладнаго времени года, а въ теченіе лѣта продолжать свои изслѣдованія горныхъ областей.
   Вечеромъ 21 іюня онъ выѣхалъ изъ Кашгара. Караванъ состоялъ изъ шести вьючныхъ лошадей, нагруженныхъ, кромѣ продовольственныхъ запасовъ, приборовъ, инструментовъ, походной постели, шубъ, мѣховъ и оружія, еще халатами, матеріями, цвѣтными платками и шапками, предназначенными для подарковъ киргизамъ. Вмѣстѣ съ Гединомъ ѣхалъ одинъ миссіонеръ, крещеный магометанинъ Іоганнъ, слуга Исламъ-бай, замѣнившій Рехимъ-бая, переводчикъ и проводникъ, которому принадлежали лошади. Кромѣ того, рѣшено была каждый день нанимать двухъ мѣстныхъ киргизовъ, коорые должны были указывать дорогу. Любезность дао-тая превзошла всѣ ожиданія. Онъ не только далъ путешественнику два большихъ, пестрыхъ рекомендательныхъ письма, но и послалъ комендантамъ Сары-кола и Тагармы увѣдомленіе, что къ нимъ ѣдетъ человѣкъ, равный по чину мандарину съ двумя шариками, и что ему слѣдуетъ оказывать соотвѣтствующій почетъ.
   "Солнце клонилось къ закату, хотя лучи его все еще сильно жгли -- пишетъ Гединъ,-- когда караванъ нашъ двинулся между рядами изъ и тополей по широкому шоссе, проложенному Якубъ-бекомъ. Такъ какъ день былъ базарный, то на дорогѣ замѣчалось сильное движеніе. Мандарины разныхъ "шариковъ" ѣхали въ своихъ маленькихъ голубыхъ кареткахъ, запряженныхъ мулами, увѣшанными бубенчиками и колокольчиками; китайскіе офицеры и солдаты въ свѣтлыхъ мундирахъ гарцовали на коняхъ; цѣлыя компаніи сартовъ и китайцевъ наполняли высокія, живописныя арбы съ полукруглой соломенной крышей, запряженныя четверкой лошадей, изъ которыхъ одна стояла въ оглобляхъ, а три другія были припряжены толстыми веревками спереди. Эти экипажи служатъ дилижансами въ восточномъ Туркестанѣ. Въ такой арбѣ можно за очень дешевую плату (немного больше рубля) проѣхать отъ Кашгара до Яркенда, т.-е. сдѣлать четырехдневный путь. Мы встрѣчали одинъ караванъ за другимъ; толпы нищихъ и всевозможныхъ калѣкъ, водоносы съ своими большими глиняными кувшинами, булочники и продавцы фруктовъ съ своими лотками сидѣли по краямъ дороги; а въ грязной водѣ канавъ, окаймлявшихъ ее, купались загорѣлые мальчишки. Мы миновали рядъ могилъ святыхъ, развалины дворца Якубъ-бека, переѣхали по мосту черезъ мутную, темно-красную рѣчонку и, оставивъ влѣво китайскій городокъ Янгишаръ, вступили въ безплодную, безжизненную мѣстность, которая тянулась на югъ и на востокъ безграничной равниной".
   

ГЛАВА VII.

Въ горную область.-- Киргизскіе аулы.-- Ущелье Тенги-таръ.-- Благодатный уголокъ.-- У старыхъ знакомыхъ.-- Дикая забава.

   Возвращаясь изъ Кашгара въ горную область Муо-тага, путешественникъ ѣхалъ не той дорогой, которой прибылъ въ городъ. Онъ взялъ болѣе восточное направленіе на Янги-гиссаръ. Это небольшой городокъ, наполовину китайскій, наполовину мусульманскій, грязный, пыльный, съ узкими улицами, съ мечетями, медрессе и массой садовъ. Южнѣе его, подвигаясь по равнинѣ, перерѣзанной массой горныхъ рѣчекъ и ручейковъ, караванъ прошелъ еще два городка, Кара-башъ и Игизъ-яръ, и вступилъ мало-по-малу въ горную область. Благодаря распоряженіямъ Кашгарскаго дао-тая, китайскіе чиновники вездѣ принимали путешественниковъ привѣтливо, снабжали ихъ припасами, давали имъ проводниковъ. У подошвы горъ разсѣяны киргизскіе кышлаки съ зеленѣющими рощицами. Около входа въ долину Тазгунгъ скалы образуютъ узкій проходъ, защищаемый маленькой крѣпостцой съ гарнизономъ въ 24 человѣка, и дальше какъ въ этой, такъ и въ сосѣднихъ долинахъ живутъ только киргизы-кочевники. Деревьевъ здѣсь почти нѣтъ, но зато пастбища по берегамъ горныхъ рѣчекъ превосходны. Киргизы принимали путешественниковъ съ тѣмъ гостепріимствомъ, какимъ вообще отличаются кочевые народы. Въ долинѣ Кинколъ караванъ былъ застигнутъ страшнымъ ливнемъ. Онъ подходилъ въ это время къ аулу, и старшина тотчасъ же пригласилъ путешественниковъ въ юрту. Въ аулѣ было человѣкъ 20 жителей; они проводятъ Здѣсь ежегодно три лѣтнихъ мѣсяца, а на зиму спускаются съ своими стадами ниже, такъ какъ аулъ лежитъ на высотѣ 11.000 фут. Каждый вечеръ овецъ и козъ пригоняютъ въ аулъ доить, а на ночь запираютъ въ обширные загоны, гдѣ ихъ охраняютъ отъ волковъ злыя, длинношерстыя собаки. Какъ только ночью послышится лай, кто-нибудь изъ людей бѣжитъ къ загону и дикимъ крикомъ старается прогнать волковъ. Пока путешественники сушились и пережидали дождь, въ аулъ явилась цѣлая толпа разряженныхъ мужчинъ и женщинъ; они шли на погребеніе одного мальчика въ другой аулъ, лежащій ниже, но при видѣ чужестранцевъ многіе изъ нихъ предпочли остаться съ ними. Въ юрту старшины набралось человѣкъ тридцать гостей, мужчинъ, женщинъ и дѣтей; было довольно тѣсно, но очень весело. Одинъ киргизъ игралъ на "дутарѣ" (двуструнномъ инструментѣ), другіе болтали и смѣялись. Женщины въ огромныхъ бѣлыхъ головныхъ уборахъ угощались хлѣбомъ и молокомъ, которое пили изъ деревянныхъ чашекъ. Самъ хозяинъ, старый Абдулъ-Магометъ, строго исполнялъ постановленія религіи и въ опредѣленные часы совершалъ молитвы; остальные, не обращая на это вниманія, продолжали вести свои разговоры. Посреди юрты горѣлъ по обыкновенію огонь.
   По мѣрѣ продолженія пути ландшафты становились все разнообразнѣе, а природа все болѣе дикой. Направляясь отъ Игизъ-яра, караванъ пересѣкъ обширные восточные склоны Мусъ-тага, представляющіе настоящій лабиринтъ гребней, вершинъ и долинъ. Изъ долины Кинколъ онъ перешелъ въ долину Чаарлина, а оттуда въ долину Пасъ-рабатъ, при чемъ переправился черезъ два горные перевала. Дорогу безпрестанно пересѣкали горные рѣки и ручьи. Количество воды этихъ рѣкъ находится въ зависимости отъ таянья снѣговъ на горахъ и отъ количества выпадающаго снѣга. Маленькій, чуть замѣтный ручеекъ можетъ черезъ нѣсколько часовъ превратиться въ грозный потокъ, все уносящій на своемъ пути.
   Однимъ изъ самыхъ трудныхъ переходовъ былъ переходъ черезъ ущелье Тенги-таръ (узкій проходъ). Приходилось дѣлать безконечные зигзаги, пробираясь между громадными глыбами, свалившимися съ сосѣднихъ горъ, и нѣсколько разъ переѣзжать рѣку. Среди ущелья бьютъ изъ земли три горячіе ключа. Вода издаетъ непріятный сѣрный запахъ и окрашиваетъ окружающіе камни въ желтоватый и коричневый цвѣтъ. Столбъ пара стоялъ надъ источниками, вода которыхъ имѣла температуру въ 52о.
   За ключами ущелье еще болѣе сузилось и, наконецъ, превратилось въ коридоръ, имѣвшій всего нѣсколько аршинъ ширины: воздухъ въ немъ былъ холоденъ и сыръ, точно въ погребѣ, скалы поднимались отвѣсными стѣнами съ обѣихъ сторонъ его, рѣка, наполнявшая почти все его пространство, билась и лѣнилась, пробиваясь среди обломковъ скалъ и образуя множество маленькихъ водопадовъ. Надъ головами виднѣлась узенькая полоска неба. Каждую минуту казалось, что скалы впереди сходятся и преграждаютъ путь. Но это означало лишь новый поворотъ дороги. Очень трудно было перевозить тяжело нагруженныхъ лошадей черезъ узкій коридоръ; большею частью приходилось ѣхать по водѣ, и изъ-за ея пѣны не видно было, куда ступаетъ лошадь. Въ самыхъ глубокихъ мѣстахъ окрестные жители навалили ряды большихъ и мелкихъ камней, которые должны были составить нѣчто въ родѣ мостовъ черезъ рѣку; но это только увеличивало опасность: вода смыла песокъ и глину, которые соединяли камни, и между ними образовались глубокіе провалы, въ которые попадали йоги лошадей. Въ концѣ ущелья проходитъ горный отрогъ, и когда путешественники съ трудомъ взобрались на него, глазамъ ихъ открылась чудная картина: позади лежалъ узкій проходъ, а впереди разстилалась широкая, ровная долина съ холмами и пригорками, съ роскошною растительностью и съ весьма удобной дорогой по берегу рѣки. По этой дорогѣ караванъ дошелъ до аула Булакъ-баши, гдѣ было шесть юртъ и тридцать жителей-киргизъ. Эти киргизы обязаны постоянно жить здѣсь и нести караульную службу, т.-е. давать помѣщеніе и оказывать всякую помощь путешественникамъ-китайцамъ, а также перевозить почту. Здѣсь живутъ три китайскіе почтовые чиновника, получающіе за свою службу весьма скромное вознагражденіе въ видѣ нѣсколькихъ четвертей пшеницы, которыя доставляются имъ изъ сосѣднихъ городовъ.
   Послѣ этого путешественникамъ оставалось перевалить черезъ главный хребетъ Мусъ-тага. Они поднялись довольно отлогой дорогой по горному проходу на высоту 15.000 ф. и оттуда спустились въ большую долину рѣки Тагармы. Направо виднѣлась четыреугольная стѣна китайской крѣпости Бэшъ-курганъ съ гарнизономъ въ 120 человѣкъ. Долина эта представляетъ большую котловину, со всѣхъ сторонъ окруженную горами, которыя защищаютъ ее отъ вѣтра. Она покрыта чудною зеленью и пересѣчена множествомъ горныхъ ручейковъ. Зимы бываютъ здѣсь довольно холодныя, но лѣто стоитъ страшно жаркое. Во время прохода по ней Гедина въ палаткѣ было 30о тепла, а на открытомъ полѣ доходило до 50о. Воздухъ былъ удушливо-знойный, небо безоблачно-чистое, отъ раскаленной почвы поднимался легкій паръ. Благодаря обилію тепла и множеству ручейковъ, орошающихъ долину, она покрыта богатою растительностью и представляетъ великолѣпныя пастбища. Киргизы живутъ въ долинѣ и зиму и лѣто. У нихъ насчитывается всего 80 юртъ, и въ каждой юртѣ живетъ среднимъ числомъ по четыре человѣка. Кромѣ того, въ Бэшъ-курганѣ живетъ двадцать семей таджиковъ. Большинство киргизовъ бѣдные люди. У нихъ у всѣхъ вмѣстѣ насчитывается не болѣе 2,000 овецъ и 200 яковъ. У нѣкоторыхъ нѣтъ ничего, кромѣ 5--6 овецъ, а у другихъ и того нѣтъ. Таджики, напротивъ, считаются весьма зажиточными. Они не кочуютъ, какъ киргизы, а живутъ осѣдло въ глиняныхъ мазанкахъ и занимаются земледѣліемъ; сѣютъ главнымъ образомъ пшеницу и ячмень, но не брезгаютъ и скотоводствомъ; у нѣкоторыхъ изъ нихъ бываетъ по 1.000 штукъ овецъ. Киргизы говорятъ, что имъ жилось гораздо лучше прежде, когда Кашгаромъ правилъ Якубъ-бекъ. Въ то время они пользовались большей свободой, и никто не мѣшалъ имъ переходить съ своими стадами на западъ, на пастбища Памира; теперь же китайцы строго запрещаютъ имъ переступать черезъ русскую границу.
   Дикихъ животныхъ водится здѣсь множество: встрѣчаются дикія козы, зайцы и другіе грызуны, волки и лисицы, куропатки, дикіе утки и гуси, разныя породы плавающихъ и голенастыхъ птицъ.
   Дальше путь пошелъ на западъ и сѣверо-западъ, вдоль подошвы Мусъ-тагъ-аты и, черезъ небольшой перевалъ Улугъ-рабатъ, въ долину Субаши. У подошвы сѣвернаго склона Улугъ-рабата расположено два аула, одинъ изъ девяти, другой изъ пяти юртъ; вокругъ обоихъ пасутся большія стада овецъ. Въ первомъ изъ этихъ ауловъ путешественника встрѣтилъ очень радушно его старый знакомый, Тогдасынъ-бекъ. Онъ тотчасъ повелъ его къ его прежней юртѣ, которая стояла на старомъ мѣстѣ и была убрана такъ же, какъ въ первый разъ; но теперь она была занята нѣсколькими грязными китайскими солдатами, которые съ любопытствомъ осматривали путешественника, громко смѣялись, показывая на него пальцами, и ощупывали всѣ его вещи. Когда они ушли, явился секретарь коменданта крѣпости Ши-дарина и потребовалъ паспортъ путешественника. Осмотрѣвъ его, онъ, повидимому, остался доволенъ, принялъ приглашеніе на чай и старался быть любезнымъ гостемъ.
   Какъ великъ гарнизонъ какой-нибудь китайской крѣпости, узнать обыкновенно очень трудно, такъ какъ китайцы любятъ преувеличивать число своихъ солдатъ, надѣясь этимъ внушить спасительный страхъ сосѣднимъ киргизамъ. Вооруженіе гарнизона Су-баши состоитъ изъ полдюжины англійскихъ и такого же количества русскихъ ружей, изъ луковъ и копій. Съ европейскими ружьями солдаты обращаются небрежно, плохо чистятъ ихъ, иногда даже просто употребляютъ вмѣсто палокъ при переходѣ черезъ грязь. Хорошихъ лошадей у нихъ наберется съ десятокъ, остальныя просто караванныя клячи. Ученье, стрѣльба въ цѣль и проч. почти никогда не производятся. Тогдасынъ увѣрялъ, что весь гарнизонъ, не исключая коменданта, проводитъ цѣлые дни въ куреніи опіума, въ игрѣ, въ ѣдѣ и пьянствѣ. Эти пограничные гарнизоны смѣняются черезъ опредѣленные сроки новыми изъ Кашгара, Яркенда и Янги-гиссара; изъ этихъ же городовъ имъ раза три-четыре въ годъ присылаютъ продовольствіе. Киргизы не платятъ имъ податей, но обязаны каждый мѣсяцъ поставлять полдюжины барановъ, за которыхъ получаютъ полцѣны и даже меньше.
   "Мало-по-малу я сталъ питать большую симпатію къ киргизамъ,-- говоритъ Свенъ Гединъ. Я прожилъ среди нихъ цѣлыхъ четыре мѣсяца, около меня не было ни одного европейца, но я вовсе не чувствовалъ себя одинокимъ, благодаря тому дружелюбію и гостепріимству, какія они мнѣ оказывали. Они охотно раздѣляли трудности моей скитальческой жизни; нѣкоторые изъ нихъ сопровождали меня въ моихъ экскурсіяхъ по горамъ и ледникамъ, не обращая вниманія ни на какую погоду. Въ мѣстахъ моихъ стоянокъ пріѣзжали ближніе и дальніе киргизы, привозили мнѣ въ подарокъ барановъ, утокъ, куропатокъ, хлѣбъ, яковое молоко, сливки. Когда я подъѣзжалъ къ какому-нибудь аулу, меня почти всегда встрѣчалъ отрядъ конныхъ киргизовъ и провожалъ къ юртѣ своего бека, который усаживалъ меня на почетное мѣсто у огня и предлагалъ мнѣ дастарханъ. Особенно забавляли меня дѣти; они бѣгали въ разноцвѣтныхъ шапочкахъ на головахъ и безъ всякаго признака другой одежды на тѣлѣ, кромѣ развѣ огромныхъ кожаныхъ сапогъ отца, и были такъ милы, что мнѣ бывало трудно оторваться отъ нихъ. При первомъ взглядѣ на меня, на мои очки и мою странную для нихъ одежду ребята обыкновенно разбѣгались или прятались за матерей и по угламъ юрты; но достаточно было протянуть имъ кусочекъ сахару, чтобы пріобрѣсти ихъ довѣріе. Киргизы скоро поняли, что я смотрю на нихъ какъ на друзей, и что я чувствую себя хорошо среди нихъ. Я постоянно жилъ въ ихъ юртахъ, ѣлъ ихъ пищу, ѣздилъ на ихъ якахъ, переходилъ подобно имъ съ мѣста на мѣсто, словомъ, ни въ чемъ не отставалъ отъ нихъ.
   -- Вы стали настоящимъ киргизомъ, похваливали они меня иногда.
   Желая доставить удовольствіе своему гостю и показать ему во всемъ блескѣ аулы Су-баши и сосѣдніе "яйлаки" (пастбища), Тогдасынъ-бекъ устроилъ для него "байгу" (конное игрище).
   "Утромъ цвѣтъ молодежи направился группами къ ауламъ, лежавшимъ нѣсколько выше, въ долинѣ Эрикъ-якъ, гдѣ должны были происходить игры,-- разсказываетъ Гединъ. "Около полудня я тоже поѣхалъ туда въ сопровожденіи 42 киргизовъ въ самыхъ нарядныхъ халатахъ всевозможныхъ цвѣтовъ, въ пестрыхъ поясахъ, съ кинжалами и ножами, съ перевязями, на которыхъ болталось огниво, кисетъ съ табакомъ и проч., въ шапкахъ разныхъ фасоновъ, между которыми преобладали маленькія черныя круглыя шапочки, вышитыя краснымъ, желтымъ и синимъ шелкомъ. Среди этой веселой, праздничной толпы я, въ своемъ сѣромъ дорожномъ костюмѣ, казался чѣмъ то вродѣ нищенствующаго дервиша. Единственное украшеніе, придававшее нѣкоторый блескъ моему костюму, была толстая цѣпочка отъ компаса, которую киргизы легко могли принимать за золотую.
   "Изъ старшинъ самыми нарядными были бекъ Тогдасынъ и бекъ Тогда-Магометъ, старшина киргизовъ, живущихъ къ востоку отъ Мусъ-тагъ-аты. На первомъ былъ надѣтъ оранжевый халатъ, отороченный золотой парчей, который я привезъ ему въ подарокъ изъ Кашгара. На второмъ -- длиннополый темно-синій халатъ съ широкимъ свѣтло-голубымъ поясомъ и высокая лиловая шапка, обшитая золотымъ позументомъ. Тогда-Магометъ былъ типичный киргизъ, съ узкими, косыми глазами, выдающимися скулами, рѣдкой, черной бородкой и торчащими усами.
   "Толпы всадниковъ становились все гуще и гуще, и вотъ мы подъѣхали къ мѣсту, назначенному для игрищъ. Меня провели на почетное мѣсто, гдѣ уже стоялъ Хоатъ-бекъ, красивый старикъ 111 лѣтъ отъ роду, окруженный пятью сыновьями, тоже уже сѣдыми стариками, и толпой другихъ всадниковъ. Хотя спина стараго патріарха немного сгорбилась подъ бременемъ лѣтъ, но онъ держался на сѣдлѣ твердо, съ молодецкой осанкой. На немъ надѣтъ былъ лиловый халатъ, подбитый мѣхомъ, коричневые сафьяновые сапоги и коричневая чалма. У него были рѣзкія черты лица, большой римскій носъ, короткая бѣлая борода и ввалившіеся сѣрые глаза, которые, казалось, жили больше воспоминаніями прошлаго, чѣмъ впечатлѣніями настоящаго. Всѣ киргизы оказывали ему большой почетъ; беки спѣшили сойти съ лошадей, чтобы поклониться ему, а онъ принималъ знаки всеобщаго почтенія съ невозмутимымъ величіемъ. Старикъ былъ въ прежнее время чонъ-бекомъ (главнымъ начальникомъ) надъ киргизами Сары-кола; званіе это переходитъ въ его родѣ отъ отца къ сыну въ семи поколѣніяхъ. Когда онъ не былъ погруженъ въ собственныя мысли, онъ становился очень разговорчивымъ и охотно разсказывалъ все, что помнилъ о добромъ старомъ времени и о своихъ семейныхъ дѣлахъ. У него было 7 сыновей, 5 дочерей, 43 внука и 16 правнуковъ. Почти всѣ они жили вмѣстѣ, въ одномъ аулѣ, который лѣтомъ разбивалъ свои юрты около озера Кара-куля, а зимой -- около Басыкъ-куля. Старшій сынъ его, Ошуръ-Бекъ, очень словоохотливый старикъ, разсказывалъ мнѣ, что въ теченіе своей долгой жизни отецъ его имѣлъ четырехъ женъ-киргизокъ, изъ которыхъ двѣ девяностолѣтнія старушки были живы до сихъ поръ, и около сотни женъ-сартянокъ, которыхъ онъ въ разное время покупалъ въ Кашгарѣ и отсылалъ прочь, когда онѣ ему надоѣдали.
   "Хоатъ-беку такъ понравились мои очки, что онъ сталъ просить меня подарить ихъ ему. Но они были необходимы мнѣ самому, и я объяснилъ ему, что разъ онъ жилъ безъ нихъ 111 лѣтъ, то можетъ и еще немножко прожить. Потомъ я подарилъ ему разныхъ матерій, шапокъ и платковъ. Осенью старикъ собирался съ однимъ изъ сыновей сходить въ Янги-гиссаръ, черезъ горный проходъ, который былъ всего на 350 фут. ниже Монблана. У него въ Янгигиссарѣ была земля и, кромѣ того, ему хотѣлось немного повеселиться передъ долгой зимней спячкой,
   "Передъ нами поставили барана. Киргизъ однимъ взмахомъ ножа отрубилъ ему голову и далъ течь крови, пока она не остановилась сама собой. Баранья туша должна была служить- предметомъ состязанія и наградой побѣдителю. Одинъ изъ всадниковъ подъѣхалъ, перекинулъ тушу себѣ черезъ сѣдло и умчался съ ней. Черезъ нѣсколько минутъ показалась толпа всадниковъ, которые неслись къ намъ бѣшенымъ галопомъ. Трава, покрывавшая равнину, была до-чиста съѣдена пасшимся здѣсь скотомъ, и восемьдесятъ лошадей били копытами по твердой землѣ. Къ оглушительному топоту ихъ примѣшивались рѣзкіе, дикіе крики людей и бряцанье стременъ. Передній всадникъ бросилъ убитаго барана къ самымъ ногамъ моей лошади. Словно орда дикихъ Гуновъ или ватага свирѣпыхъ разбойниковъ промчались они мимо насъ. Затѣмъ, описавъ широкій кругъ по равнинѣ, снова вернулись къ тому мѣсту, гдѣ мы стояли. Тотъ, передъ кѣмъ бросаютъ тушу, долженъ выразить свою признательность за эту честь, или устроивъ дастарханъ, что обыкновенно дѣлаютъ киргизы, или бросивъ горсть мелкихъ серебряныхъ монетъ, что сдѣлалъ я.
   "Едва успѣли мы отступить на нѣсколько шаговъ, какъ дикая ватага снова была около насъ. Они набросились на тушу, еще не успѣвшую остыть, и за обладаніе ею завязалась ожесточенная борьба, точно это былъ мѣшокъ съ золотомъ. Я ничего не могъ различить кромѣ кучи лошадей и людей, двигавшихся въ облакѣ пыли. Лошади падали, взвивались на дыбы, пятились назадъ. Крѣпко держась въ сѣдлахъ, всадники наклонялись до самой земли, стараясь ухватить тушу. Нѣкоторые сваливались на землю и рисковали попасть подъ копыта лошадей, другіе свѣшивались подъ брюхо лошади, всѣ хватались за тушу, дрались и барахтались въ общей дикой свалкѣ. Прибывали новые всадники и съ разбѣга врѣзывались въ толпу, какъ будто хотѣли раздавить все и всѣхъ. Люди кричали, лошади ржали. Пыль стояла столбомъ. Нѣкоторыя уловки считались дозволительными: такъ, напр., можно было схватить лошадь противника за узду, ударить ее ручкой кнута по мордѣ, чтобы заставить отступить, даже выбить противника изъ сѣдла. Общее смятеніе еще увеличилось, когда явилось двое борцовъ верхомъ на якахъ. Попавъ въ свалку, яки тыкали лошадей своими острыми рогами; тѣ метались и лягались. Яки, раздраженные ихъ ударами, стали нападать на нихъ еще болѣе яростно, и игра приняла видъ настоящаго боя быковъ. Наконецъ, одному изъ киргизовъ удалось схватить тушу. Онъ вскинулъ ее на лошадь, крѣпко зажалъ между ногой и сѣдломъ и, прорвавшись сквозь толпу, помчался съ быстротою вѣтра, описывая широкій кругъ по равнинѣ. Вслѣдъ за нимъ полетѣли остальные. Скоро они исчезли у насъ изъ глазъ. Прошла минута, двѣ, три. Снова глухой топотъ, топотъ десятковъ лошадиныхъ ногъ. Всадники неслись прямо на насъ, не разбирая дороги. Казалось, мы неминуемо будемъ смяты,-- намъ некуда было своротить. Но вотъ, не доѣзжая нѣсколькихъ саженъ, они, не замедляя шага, круто повернули въ сторону. Къ ногамъ нашимъ опять бросили тушу, представлявшую теперь безформенную массу мяса, и борьба снова началась. Такъ повторялось нѣсколько разъ.
   "Я замѣтилъ Хоатъ-беку, что намъ, старикамъ, хорошо быть лишь зрителями и не принимать участія въ свалкѣ. Старикъ засмѣялся и сказалъ, что навѣрно прошло сто лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ ему было столько же лѣтъ, сколько мнѣ теперь; но я разсчиталъ ему, что онъ всего только вчетверо старше меня.
   "Между тѣмъ видъ борьбы привелъ Тогдасынъ-Бека въ такое возбужденіе, что онъ самъ бросился въ свалку и одинъ разъ успѣлъ овладѣть добычей и отскочить на лошади въ сторону. Но такъ какъ при этомъ лицо и носъ его оказались въ крови и синякахъ, то онъ быстро присмирѣлъ, сталъ рядомъ съ нами и удовольствовался ролью спокойнаго зрителя. Во время игры многіе сбросили съ себя халаты, нѣкоторые обнажились до пояса. Не многіе вышли изъ борьбы невредимыми, безъ ранъ и увѣчій. У нѣкоторыхъ всѣ лица были залиты кровью, такъ что они поспѣшили обмыться у сосѣдняго ручья; не мало оказалось и хромыхъ лошадей. Шапки и нагайки валялись по всему полю, и по окончаніи игры, хозяева ходили разыскивать ихъ. По правдѣ сказать, я удивлялся, что дѣло обошлось безъ особенно серьезныхъ увѣчій. Это можно объяснить только тѣмъ, что киргизы съ самаго ранняго дѣтства привыкаютъ держаться въ сѣдлѣ и становятся замѣчательно искусными наѣздниками. По окончаніи игры почетные гости были приглашены на дастарханъ въ юрту сосѣдняго старшины, гдѣ мѣстные музыканты увеселяли насъ своею музыкою".
   

ГЛАВА VIII.

Озеро Малый Кара-куль. Новый дорожный товарищъ.-- Ледники.-- Попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату.-- Въ киргизскомъ аулѣ.-- Снова неудача.

   Около мѣсяца провелъ Свенъ Гединъ на берегахъ озера Малаго Кара-куля и на ледникахъ Мусъ-тагъаты. Онъ кочевалъ по берегамъ озера, раскидывая свою палатку то въ томъ, то въ другомъ пунктѣ, и дѣлалъ подробное изслѣдованіе мѣстности. Для услугъ онъ нанималъ нѣсколькихъ киргизовъ, а неизмѣнными спутниками его были Исламъ-бай и одинъ четвероногій товарищъ. Собака Джолчи потерялась въ Кашгарѣ, но взамѣнъ ея явилась другая. Во время пути изъ Кашгара къ долинѣ Сары-колъ путешественникъ встрѣтилъ нѣсколькихъ всадниковъ китайцевъ, за которыми бѣжала жалкая, заморенная киргизская собака. Увидавъ караванъ Гедина, животное рѣшило перемѣнить хозяевъ: китайцы положительно морили ее голодомъ, и она, должно быть, захотѣла испытать, не лучше ли имѣть дѣло съ европейцемъ. Несчастная исхудалая собака со всклокоченной, мѣстами вылѣзшей шерстью имѣла такой непривлекательный видъ, что Гединъ хотѣлъ сначала прогнать ее, но киргизы вступились за нее. Джолдашъ (дорожный товарищъ), такъ стали звать собаку, скоро отъѣлась, поправилась, повеселѣла и сдѣлалась превосходнымъ сторожемъ. Гединъ привязался къ ней, и она ни на шагъ не отставала отъ него: ночью стерегла его юрту, днемъ сопровождала его во всѣхъ экскурсіяхъ.
   Гединъ составилъ точную карту озера, опредѣлилъ геологическое строеніе его береговъ, измѣрилъ силу теченія и температуру воды рѣкъ и рѣчекъ, вливающихся въ него изъ сосѣднихъ горъ. Затѣмъ, запасшись здоровыми яками, онъ отправился въ сопровожденіи двухъ киргизовъ изслѣдовать близъ лежащіе ледники Мусъ-тагъ-аты. Эта гора изобилуетъ ледниками, спускающимися съ нея во всѣ стороны и дающими начало многимъ рѣкамъ и ручьямъ. Нѣкоторые ледники спускаются почти до самой долины, другіе останавливаются на значительной высотѣ. Всѣ они представляютъ болѣе или менѣе широкія впадины, по обѣимъ сторонамъ которыхъ идутъ иногда довольно высокія гряды моренъ {Морены -- груды щебня и обломковъ скалъ.}. Особенно высоки морены, обозначающія конечный предѣлъ ледника. Нѣкоторые ледники, спускаясь съ холодной вершины въ болѣе мягкій климатъ, подтаиваютъ при устьѣ и образуютъ нѣсколько грядъ конечныхъ моренъ. Гединъ дѣлалъ экскурсіи какъ по- моренамъ, окаймляющимъ ледники, такъ и по самымъ ледникамъ, опредѣлилъ во многихъ мѣстахъ форму и толщину ледяного покрова и быстроту поступательнаго движенія ледниковъ и снялъ нѣсколько видовъ съ разныхъ сторонъ горы.
   Поднимаясь по ледникамъ, онъ все время мечталъ о томъ, какъ бы взобраться на самую вершину Мусъ-тагъ-аты. Погода мало благопріятствовала его планамъ. Съ первыхъ чиселъ августа въ горахъ уже началась зима. Шелъ то снѣгъ, то градъ, дулъ пронизывающій сѣверный вѣтеръ, вздымавшій цѣлыя облака снѣжной пыли. Иногда солнце проглядывало на минуту, но затѣмъ небо снова заволакивалось тучами и разстраивало всѣ планы путешественника. Нѣсколько разъ у него уже были сдѣланы всѣ приготовленія, яки навьючены, ручной багажъ раздѣленъ между носильщиками, вдругъ поднимался сильный вѣтеръ, и приходилось откладывать восхожденіе, довольствуясь небольшой экскурсіей по ледникамъ.
   Наконецъ, 6 августа, день выдался необыкновенно ясный и тихій; въ воздухѣ не шелохнулось, на небѣ не было ни облачка, всѣ очертанія Мусъ-тагъ-аты, отъ подошвы до вершины, были ясно видны, и самая вершина казалась близехонько. Наканунѣ всѣ приготовленія къ экспедиціи были уже сдѣланы, приведено нѣсколько новыхъ, свѣжихъ яковъ; сѣдла, палки съ желѣзными наконечниками, веревки, продовольствіе, приборы -- все было приготовлено.
   Гединъ оставилъ Исламъ-бая сторожить лагерь, а самъ съ 5 киргизами и 7 яками двинулся въ путь рано утромъ.
   "Мы отправились,-- разсказываетъ онъ,-- сначала черезъ ледникъ Ямъ-булакъ-баши при свѣтѣ восходившаго солнца, затѣмъ дальше по крутизнамъ въ тѣни скалъ, пока солнце не поднялось настолько, что стало свѣтить намъ прямо въ лицо. Мы подвигались впередъ довольно быстро и въ началѣ восьмого достигли высоты 14.700 ф. Склоны были всюду покрыты камнями и мелкими обломками скалъ. Гравій лежалъ на землѣ такимъ толстымъ слоемъ, что уничтожалъ всякую растительность. Двое изъ нашихъ яковъ уже утомились, и мы принуждены были оставить ихъ. Киргизы по очереди вели большого красиваго яка, на которомъ я ѣхалъ и который, повидимому, безъ всякихъ усилій пробирался между камнями. Въ 8 часовъ мы достигли высоты Монблана, а еще немного выше (16.250 ф.) -- снѣговой линіи. Вначалѣ снѣгъ попадался небольшими клочками между кучами камней, а затѣмъ сплошнымъ слоемъ, среди котораго тамъ и сямъ торчали отдѣльные куски скалъ. Снѣжный слой былъ покрытъ тонкой, твердой корой, на которой кожаные сапоги киргизовъ не оставляли никакого слѣда и который хрустѣлъ подъ копытами яковъ. Чѣмъ выше мы поднимались, тѣмъ глубже становился снѣгъ, хотя настоящихъ сугробовъ не было. Онъ сверкалъ на солнцѣ тысячью искръ, и, хотя у меня были надѣты двойные консервы, глаза мои съ трудомъ выносили этотъ блескъ. Киргизы, у которыхъ не было очковъ, жаловались, что у нихъ все вертится въ глазахъ и временами всѣ предметы представляются черными.
   "Намъ приходилось все чаще и чаще останавливаться отдыхать. Я пользовался этимъ, чтобы дѣлать рисунки и разныя измѣренія. Мы шли по краю скалистой стѣны по правую сторону ледника, такъ что намъ открывался чудный видъ на весь ледникъ, сверкавшій внизу. Чѣмъ дальше мы шли, тѣмъ чище и ослѣпительнѣе становился снѣгъ, тѣмъ слышнѣе хрустѣлъ онъ подъ ногами. Мы подвигались медленно, минуя одинъ уступъ за другимъ и строго слѣдуя за всѣми поворотами скалистой стѣны; при каждомъ поворотѣ передъ нами открывались новыя перспективы все такихъ же скалъ и уступовъ. На высотѣ 16.700 ф. трое киргизовъ оставили своихъ яковъ, увѣряя, что лучше идти пѣшкомъ; но пройдя около сотни саженъ, они упали на снѣгъ въ изнеможеніи, жалуясь на страшную головную боль, и скоро заснули мертвымъ сномъ.
   "Я продолжалъ путь съ двумя остальными киргизами и съ двумя яками. Киргизы чередовались: одинъ изъ нихъ постоянно велъ моего яка, другой ѣхалъ на свободномъ якѣ; они тоже жаловались на головную боль и на усталость. Я чувствовалъ себя недурно, хотя и у меня слегка заболѣла голова, когда мы поднялись повыше. У меня дѣлалась одышка всякій разъ, какъ я слѣзалъ съ яка ради какихъ-нибудь наблюденій. То легкое усиліе, какое требовалось, чтобы снова влѣзть на яка, причиняло мнѣ такое сердцебіеніе, что у меня захватывало дыханіе. Съ другой стороны, движенія яка, которыя стали гораздо болѣе медленными, не вызывали у меня непріятныхъ ощущеній. Киргизы чувствовали себя хуже, чѣмъ я, потому что, несмотря на мои совѣты, они оставили своихъ яковъ и, карабкаясь пѣшкомъ по крутымъ уступамъ, слишкомъ утомились, были не въ силахъ бороться противъ разслабляющаго вліянія разрѣженнаго, горнаго воздуха".
   "Между тѣмъ съ юго-запада подулъ свѣжій вѣтеръ, вздымавшій снѣжную пыль; небо покрылось облаками. Мы всѣ такъ устали, что рѣшили сдѣлать привалъ. Достали хлѣбъ, чай и топливо, чтобы развести костеръ. Но при видѣ пищи всѣ мы почувствовали такую тошноту, что не въ состояніи были проглотить ни кусочка. Насъ мучила жажда, и мы съ жадностью глотали снѣгъ; яки тоже набирали его полный ротъ.
   "Видъ, открывшійся намъ съ этого пункта (20.660 ф.), былъ необыкновенно величественъ. Передъ нами тянулся хребетъ Сары-колъ, а дальше за нимъ виднѣлись живописныя снѣжныя горы Заалайской цѣпи и Мургаба. Немногія вершины Сарыколскаго хребта имѣли, повидимому, болѣе 16.500 ф. высоты, но въ цѣпи Мусъ-тагъ виднѣлись на сѣверѣ нѣсколько вершинъ, немного уступавшихъ самому "отцу снѣжныхъ горъ". Вся долина Сары-колъ разстилалась, словно географическая карта, подъ нашими ногами. Озера казались блестящими синевато-зелеными пятнами на сѣромъ фонѣ моренъ и представлялись намъ небольшими лужицами. Ямъ-булакъ указывалъ своимъ ледянымъ пальцемъ на долину, а далеко впереди виднѣлись полукружія его прежнихъ конечныхъ моренъ. Вверху виднѣлись еще четыре уступа скалъ, а за ними сѣверная вершина горы, казавшаяся намъ совсѣмъ близко.
   "Мы держали военный совѣтъ. День клонился къ концу, становилось холодно. Киргизы утомились до того, что не въ состояніи были двигаться; яки пыхтѣли, высунувъ языки. Мы дошли до подножія куполовидной возвышенности, которая постепенно переходила въ плоскую макушку вершины; на ея склонахъ лежали толстые, плотные слои снѣга, а трещины и оползни указывали на возможность образованія лавинъ. Киргизы предостерегали меня противъ восхожденія по этимъ крутымъ снѣжнымъ склонамъ: яки своею тяжестью легко могли произвести обвалъ, и въ такомъ случаѣ мы спустились бы съ горы скорѣе, чѣмъ разсчитывали, но въ очень жалкомъ видѣ. Они разсказывали, что съ нижней долины часто видны обвалы именно на этой сторонѣ горы. Сверху горы поднимается громадное снѣжное облако, снѣгъ скатывается въ комья, перескакиваетъ черезъ пропасти, засыпая ихъ снѣжною пылью, и докатывается до долины въ видѣ ледяной массы.
   "Съ большимъ сожалѣніемъ рѣшился я повернуть назадъ. Мы пошли внизъ по своимъ собственнымъ слѣдамъ и скоро достигли болѣе теплыхъ слоевъ воздуха. По дорогѣ мы подобрали отставшихъ людей и яковъ, которые спокойно стояли на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ мы ихъ оставили, и въ семь часовъ вечера достигли своего лагеря. Тамъ ждали насъ нѣсколько человѣкъ знакомыхъ киргизовъ, которые принесли намъ съѣстныхъ припасовъ.
   "Эта экскурсія дала мнѣ возможность хорошо ознакомиться съ внѣшнимъ видомъ горы и сдѣлать нѣсколько интересныхъ наблюденій; кромѣ того, она убѣдила меня, что въ одинъ день пути невозможно достигнуть сѣверной вершины Мусъ-тагъ-аты. Мы рѣшили въ слѣдующій разъ раздѣлить экскурсію на два дня, переночевать первую ночь на значительной высотѣ и на второй день съ отдохнувшими яками и самымъ легкимъ багажомъ продолжать путь до вершины".
   Прежде чѣмъ повторить свою попытку восхожденія на гору, Гединъ хотѣлъ изслѣдовать еще нѣсколько ледниковъ и испытать, не удобнѣе ли будетъ подъемъ съ другой стороны. Съ этою цѣлью онъ спустился къ подножію горы и прошелъ на западъ до ледника Тергенъ-булака. Не вдалекѣ отъ этого мѣста находился небольшой аулъ. Старшина аула, бекъ Тогда-бай, явился къ путешественнику въ гости и разсказалъ, что его аулъ состоитъ всего изъ четырехъ юртъ и 25 человѣкъ, что они круглый годъ проводятъ въ этой мѣстности, но мѣняютъ яйлаки; гдѣ поживутъ мѣсяцъ, гдѣ два. Зимою здѣсь бываетъ очень холодно, и овцамъ трудно находить подножный кормъ. Въ снѣжныя зимы массы снѣга сползаютъ по стѣнамъ горъ въ видѣ лавинъ и увлекаютъ за собой камни и обломки скалъ. Добродушный бекъ принесъ въ подарокъ барана и кувшинъ молока и очень сожалѣлъ, что старость мѣшаетъ ему принять участіе въ горныхъ экскурсіяхъ путешественника. Онъ разсказалъ старую исторію о шейхѣ, который взошелъ на Мусъ-тагъ-ату, нашелъ тамъ бѣлобородаго человѣка и бѣлаго верблюда и принесъ съ вершины большой желѣзный котелъ, который до сихъ поръ хранится въ одномъ мазарѣ (могилѣ) въ долинѣ Шинди. Долго просидѣли они, мирно бесѣдуя, и уже совсѣмъ стемнѣло, когда старикъ отправился назадъ въ свой аулъ, заброшенный среди моренъ.
   На слѣдующій день Гединъ изслѣдовалъ ледникъ Чалъ-тумакъ; онъ оказался весь изрѣзанный правильными продольными и поперечными трещинами, въ промежуткахъ между которыми поднимались цѣлыя ледяныя пирамиды; камни и гравій, падавшіе съ морены въ трещины, придавали имъ видъ черныхъ полосъ, и издали ледникъ походилъ на шахматную доску.
   Возвращаясь съ осмотра ледника, путешественникъ заѣхалъ къ Тогда-баю. Бекъ созвалъ всѣхъ почетныхъ лицъ аула и устроилъ дастарханъ. Аулъ лежалъ на берегу рѣчки, вытекавшей изъ ледника, и былъ окруженъ лугами, на которыхъ паслись верблюды, яки, лошади и овцы. Когда пріѣхалъ Гединъ, женщины аула были заняты доеніемъ скота. Но появленіе рѣдкаго гостя-европейца было слишкомъ важное событіе, и онѣ не могли спокойно продолжать своей работы. Безпрестанно то одна, то другая забѣгала подъ какимъ-нибудь предлогомъ въ юрту, гдѣ сидѣли мужчины, и съ нескрываемымъ любопытствомъ осматривала чужестранца.
   11-го августа рѣшено было предпринять второе восхожденіе на гору со стороны ледника Чалъ-тумака.

0x01 graphic

   "Когда мы встали рано утромъ, чтобы еще разъ попытаться взять приступомъ великана, ночной ту6манъ еще окутывалъ гору, а термометръ показывалъ 4о мороза, -- разсказываетъ путешественникъ. "По берегамъ рѣчки и между камнями, возвышавшимися изъ-подъ воды, сверкали льдинки, о которыя плескались струи воды. Погода была необыкновенно благопріятная для восхожденія. Ни одного облачка не виднѣлось на небѣ, и легкій вѣтерокъ скоро совсѣмъ улегся. Мы предполагали добраться до высоты 20.000 ф., переночевать тамъ и продолжать путь на слѣдующій день. Поэтому мы взяли съ собой маленькую палатку, четыре большихъ связки терескена, палки съ желѣзными наконечниками, веревки, топоры, мѣховыя одежды и продовольствіе. Все это было нагружено на девять сильныхъ яковъ.
   -- Бисмиллахъ! (съ Богомъ!) -- раздался возгласъ шести киргизовъ, когда все было готово, и мы начали медленно подниматься въ гору. Я рѣшилъ утомлять себя какъ можно меньше, чтобы сберечь свои силы къ слѣдующему дню, когда начнется настоящее восхожденіе. Поэтому мой якъ долженъ былъ съ самаго начала изображать изъ себя вьючное животное. Одинъ киргизъ верхомъ или пѣшкомъ тащилъ его все время за веревку, а другой подгонялъ сзади палкой. Это было необходимо, такъ какъ якъ часто находилъ мои замыслы слишкомъ высокими и часто останавливался поразмыслить, къ чему можетъ привести это постоянное карабканье вверхъ. Такимъ образомъ я не тратилъ силъ даже на понуканье яка,-- что само по себѣ очень утомительно,-- и могъ спокойно сидѣть, засунувъ руки въ карманы. Нашъ маленькій караванъ медленно поднимался зигзагами по склону горы къ длинному, плоскому кряжу съ лѣвой стороны ледника Чалъ-тумака. Яки пыхтѣли и сопѣли, высунувъ свои синіе языки.
   "Въ часъ мы достигли высоты 17.000 ф. надъ уровнемъ моря. Здѣсь снѣгъ лежалъ тонкими полосами въ разсѣлинахъ камней, а въ широкихъ впадинахъ и углубленіяхъ скоплялся большими массами. Голый кряжъ становился все уже и, наконецъ, исчезъ подъ ледянымъ покровомъ. Онъ не обрывался круто, а исчезалъ постепенно, такъ что мы легко перешли на ледъ, покрытый легкимъ слоемъ снѣга. Сначала яки немного скользили, но, когда снѣжный покровъ сталъ толще, они пошли совершенно твердымъ шагомъ. Вдругъ раздался оглушительный трескъ и грохотъ справа, съ другой стороны ледника. Это была лавина, катившаяся внизъ. Громадныя глыбы голубоватаго льда сорвались съ вершины и летѣли внизъ, сталкиваясь, разбиваясь о скалы и засыпая мелкою снѣжною пылью поверхность ледника. Въ воздухѣ долго стоялъ гулъ, точно отъ удара близкаго грома; эхо много разъ повторяло его между отвѣсными скалами, пока онъ не замеръ окончательно и не настала тишина, обычная въ этихъ областяхъ. Передъ нами разстилалась ослѣпительно бѣлая ледяная поверхность. Мы понимали, что ледяная кора выдержитъ насъ; но, все-таки, намъ было жутко идти по этому пути, на который до сихъ поръ не ступала нога человѣческая и гдѣ насъ, быть-можетъ, подстерегали неожиданныя опасности. Вскорѣ мы очутились въ области, изрѣзанной цѣлымъ лабиринтомъ трещинъ, которыя въ сущности были не широки. Когда яки не могли перешагнуть черезъ нихъ, намъ приходилось или сворачивать съ прямого пути и дѣлать обходъ, или переправляться черезъ нихъ по снѣжнымъ мостамъ. Киргизы говорили, что ради безопасности всего лучше идти по слѣдамъ дикихъ козъ; мы такъ и дѣлали, но часто случалось, что ледяной мостъ, сдержавшій легкую козу, проваливался подъ ступнями тяжеловѣснаго яка. Дальше трещины стали шире, и наши животныя нѣсколько разъ чуть не проваливались въ нихъ. Но яки удивительно хорошо умѣли выпутываться изъ бѣды. Когда якъ, ступивъ передними ногами на снѣгъ, прикрывавшій трещину, чувствовалъ, что ноги его провалились, онъ старался положить морду на противоположный край трещины и такимъ образомъ выкарабковался изъ ямы. Мало-по-малу снѣжный покровъ становился все толще, и якамъ приходилось пробираться по настоящимъ сугробамъ. Мы нѣсколько времени шли по такой волнистой поверхности, какъ вдругъ якъ, шедшій впереди каравана, провалился. Изъ-подъ снѣга виднѣлись только его заднія ноги, рога и связки терескена. Бѣдное животное провалилось въ трещину, которая была совершенно скрыта подъ снѣгомъ, и висѣло надъ зіяющей пропастью. Онъ сопѣлъ и жалобно мычалъ, но лежалъ не шевелясь, и этимъ доказалъ, что вполнѣ понимаетъ опасность своего положенія. При малѣйшемъ движеніи, онъ неизбѣжно провалился бы въ трещину. Пришлось сдѣлать долгую остановку. Киргизы обвязали веревками туловище и рога яка и впрягли въ эти веревки двухъ другихъ яковъ. Затѣмъ и животныя и люди принялись изо всѣхъ силъ тянуть веревки, пока не вытащили бѣднаго яка. Мы отправились дальше, но скоро чуть не повторилась та же исторія; къ счастью, якъ успѣлъ во-время остановиться и тѣмъ спасъ себя. Затѣмъ провалился одинъ изъ киргизовъ и повисъ на рукахъ. Послѣ этого мы рѣшили остановиться и поискать дорогу, такъ какъ все ледяное пространство передъ нами было усѣяно предательскими трещинами.
   "Тотъ ледяной холмъ, на который мы взошли, оказался весь изрѣзаннымъ трещинами, пересѣкавшими другъ друга и совершенно прегражданшими намъ путь. Хуже всего было то, что мы наткнулись на расщелину, имѣвшую отъ 9 до 12 футовъ ширины, при глубинѣ въ 18 футовъ; на днѣ ея лежали большіе сугробы снѣга. Мы осторожно подошли къ краю ея и увидѣли, что эта трещина тянулась на далекое разстояніе въ обѣ стороны, точно громадный ровъ. На сѣверъ она доходила до ложа Чалъ-тумакскаго ледника, на юго-западъ до подножія одного изъ самыхъ высокихъ снѣжныхъ холмовъ. Перейти черезъ нее и обойти было одинаково невозможно. Мы остановились и стали совѣщаться. Наступалъ вечеръ, и я снова принужденъ былъ отступить: безполезно было ждать слѣдующаго дня и пытаться отыскать другой путь. Очевидно, съ этой стороны невозможно было взойти на Мусъ-тагъ-ату безъ особыхъ приспособленій, а у насъ не было этихъ приспособленій. Надъ нами возвышалась самая высокая часть горной вершины, и по ея крутымъ склонамъ сползали вѣчные льды, частью присоединяясь къ ледникамъ, частью громоздясь на уступахъ и неровностяхъ почвы въ видѣ настоящихъ террасъ, стѣнъ, башенъ и громадныхъ глыбъ. Взойти на нее было выше человѣческихъ силъ, насколько мы могли судить съ того мѣста, на которомъ стояли".
   

ГЛАВА IX.

Отшельникъ.-- Новая попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату.-- 20.000 ф. надъ уровнемъ моря.-- Бѣшеная скачка на якахъ.

   Подъемъ по правой сторонѣ ледника Ямъ-булака велъ по гораздо болѣе проходимымъ мѣстамъ, чѣмъ подъемъ со стороны Чалъ-тумака, и путешественникъ рѣшилъ еще разъ попытаться идти прежнимъ путемъ.
   Слѣдующій день, воскресенье, былъ посвященъ отдыху. Всѣ спутники Гедина отпросились въ гости къ Тогда-бай-беку, и онъ остался въ лагерѣ одинъ съ своимъ вѣрнымъ другомъ Джолдашемъ.
   "Я никогда не чувствовалъ себя одинокимъ и никогда не скучалъ среди этихъ пустынныхъ ледниковъ, гдѣ одинъ день былъ въ общемъ похожъ на другой,-- говоритъ путешественникъ. Впрочемъ, мнѣ некогда было думать о скукѣ: у меня постоянно было дѣла по горло, я мучился однимъ только, что лѣто проходитъ слишкомъ быстро, и я не успѣю выполнить всего, что предполагалъ. Дни казались мнѣ слишкомъ короткими. Вставъ и одѣвшись утромъ, я прежде всего дѣлалъ метеорологическія наблюденія, пока Исламъ-бай приготовлялъ завтракъ. Пища наша была неразнообразна и состояла обыкновенно изъ шашлыка (кусочки баранины, жареные на вертелѣ), варенаго риса и хлѣба, который мы иногда доставали отъ киргизовъ, иногда пекли сами; все это запивалось большимъ количествомъ чаю. Шашлыкъ мнѣ скоро до того надоѣлъ, что я не могъ глядѣть на него, и я питался исключительно хлѣбомъ и рисомъ. Иногда я открывалъ коробочку съ консервами, но запасъ ихъ былъ у меня не великъ, а путь предстоялъ длинный, и мнѣ приходилось экономить этими деликатесами. Хорошо, что рисъ и чай не надоѣдали мнѣ, и что эта простая діэта не разстраивала моего здоровья. Къ чаю у насъ всегда было вдоволь яковаго молока и сливокъ,-- на этотъ продуктъ не приходилось скупиться. Въ Ташкентѣ я сдѣлалъ себѣ обильный запасъ табаку, и признаюсь, чувствовалъ бы себя очень плохо, если бы во время странствованій по ледникамъ со мной не было моей трубки.
   "Когда погода заставляла насъ сидѣть дома, у меня всегда было достаточно работы; я чертилъ карты, дѣлалъ рисунки, приводилъ въ порядокъ свои замѣтки и проч. Внутри моя юрта имѣла очень уютный видъ. Посреди горѣлъ прямо на землѣ небольшой костеръ изъ терескена и яковаго помета; остальная часть пола была устлана войлоками. Противъ входа стояла моя постель. Багажъ былъ разложенъ около стѣнъ. Я ѣлъ только два раза въ день; вечеромъ подавались тѣ же кушанья, что и утромъ. Улегшись въ постель, я обыкновенно читалъ, но не долго: скоро сонъ овладѣвалъ мною, и я засыпалъ какъ сурокъ, не обращая вниманія на завыванье вѣтра вокругъ юрты и на вой Джолдаша, почуявшаго волковъ".
   Послѣ этого Гединъ посвятилъ два дня на изслѣдованіе еще трехъ ледниковъ Мусъ-тагъ-аты. Особенно трудно было пробираться вдоль ледника Тергенъ-булака. Въ ледникѣ происходило сильное движеніе, безпрестанно слышался трескъ и грохотъ. Большія глыбы льда съ оглушительнымъ шумомъ падали въ расщелины. По всѣмъ направленіямъ появлялись новыя трещины; быстрые ручейки сбѣгали между льдовъ и боковой мореной. Эта морена имѣла около 200 саж. ширины въ нижней части ледника и представлялась сначала удивительно гладкой и удобной для перехода. Но мало-по-малу гряда камней и глыбъ поднялась высоко надъ поверхностью ледника; тамъ же, гдѣ камни лежали тонкимъ слоемъ, между ними высовывались тонкія ледяныя иглы и зубцы.
   "Мы прямо запутались въ этомъ лабиринтѣ моренныхъ кряжей, ледяныхъ пирамидъ и ущелій,-- разсказываетъ Гединъ. Перейдя морену мы должны были еще пересѣчь самый ледникъ. Между тѣмъ настали сумерки. Дорога была такая тяжелая, что мы предпочли спѣшиться и на собственныхъ ногахъ перепрыгивать черезъ трещины и ручьи. Киргизы гнали яковъ передъ собой, и тѣ съ удивительною ловкостью карабкались по крутымъ ледянымъ уступамъ въ нѣсколько футовъ вышины. Внизу, у края ледника, намъ пришлось пересѣчь цѣлый рядъ старыхъ конечныхъ моренъ, возвышавшихся, словно крѣпостные валы, и прорѣзанныхъ рѣкой. Было такъ темно, что я долженъ былъ итти по пятамъ за однимъ изъ киргизовъ, чтобы видѣть, куда ступать. Другой киргизъ погонялъ яковъ, третій разыскивалъ яка, который отсталъ отъ насъ и заблудился на моренахъ. Послѣ многихъ усилій и долгаго блужданья намъ удалось, наконецъ, добраться до своего лагеря".

0x01 graphic

   На слѣдующій день путешественникъ перенесъ свой лагерь къ мѣсту прежней стоянки около ледника Ямъ-булака и 16 августа сдѣлалъ новую попытку взобраться на вершину Мусъ-тагъ-аты. Онъ взялъ съ собой все нужное для двухдневной экскурсіи, десять яковъ, шестерыхъ киргизовъ, не считая Исламъ. бая, и отправился той самой дорогой, которой поднимался 6 августа. Достигнувъ снѣговой линіи, караванъ пошелъ по своимъ старымъ слѣдамъ, по окраинѣ правой стороны ледника. Въ эти десять дней снѣгу въ горахъ не выпадало, и тропа была ясно видна. На ночлегъ остановились въ томъ мѣстѣ, до котораго дошли въ предыдущую экскурсію. Яковъ привязали къ глыбамъ сланца, киргизы расчистили насколько возможно мѣсто для юрты, и такъ какъ площадка была покатая, то и юрту тоже привязали къ большимъ камнямъ. Юрта была очень маленькая, въ ней хватало мѣста для спанья только на троихъ, дымового отверстія не было. Вѣтеръ обдавалъ ее облаками крутящейся снѣжной пыли, которая набивалась во всѣ щели и отверстія. Для защиты отъ нея киргизы обнесли юрту валомъ изъ снѣга.
   "Сначала все шло хорошо, -- пишетъ Гединъ. Мы развели большой костеръ изъ терескена и яковаго помета; огонь отлично согрѣлъ насъ, и наши окоченѣвшіе члены отошли. Но, къ сожалѣнію, юрта скоро наполнилась удушающимъ дымомъ, который ѣлъ намъ глаза и очень медленно выходилъ сквозь входное отверстіе. Снѣгъ внутри юрты, правда, растаялъ, но когда огонь сталъ потухать, онъ превратился въ ледяную кору. Киргизы начали жаловаться на головную боль; двое изъ нихъ чувствовали себя настолько дурно, что попросили позволенія вернуться назадъ, и я охотно отпустилъ ихъ, такъ какъ они, очевидно, не въ состояніи были выносить дальнѣйшихъ трудовъ. Съ приближеніемъ ночи, у всѣхъ насъ появились другіе болѣзненные признаки; постоянный звонъ въ ушахъ, глухота, ускоренный пульсъ, пониженіе температуры тѣла и безсонница,-- вѣроятно, вслѣдствіе головной боли, ставшей къ утру невыносимой. Кромѣ того, всѣ мы страдали припадками удушья. Киргизы стонали всю ночь. Тулупы казались намъ страшно тяжелыми; лежачее положеніе усиливало задыханіе; я чувствовалъ, какъ сильно бьется у меня сердце. Чаю никто не захотѣлъ пить. Когда насъ охватилъ ночной мракъ, киргизы пришли въ полное уныніе; въ сущности, они вѣдь не больше моего привыкли проводить ночь на высотѣ 20.000 ф. надъ уровнемъ моря.
   "И все-таки болѣе величественнаго мѣста стоянки у меня не бывало никогда въ жизни: на снѣжномъ склонѣ высочайшей въ свѣтѣ горы, у подножья которой лежали ледниковыя поля, закутанные покрываломъ ночи, потоки и озера, на окраинѣ одного изъ самыхъ громадныхъ ледниковъ. Стоило сдѣлать нѣсколько шаговъ на югъ, и мы слетѣли бы съ высоты 1.200 футовъ на синюю ледяную поверхность, сверкавшую внизу, Я ожидалъ особенно живописнаго заката солнца, но въ этотъ день онъ не представилъ ничего необыкновеннаго. Солнце сѣло въ тучи, озаренныя ярко-желтымъ сіяніемъ, которое горѣло долго послѣ заката; на этомъ фонѣ горы Памира выступали рѣзкими очертаніями. Долина Сарыколъ давно была окутана ночнымъ мракомъ, когда послѣдніе лучи свѣтила еще сіяли на вершинѣ Мусъ-тагъ-аты. Но вотъ и нашъ лагерь погрузился въ темноту. Вершина горы горѣла еще съ минуту, словно огненный кратеръ вулкана, затѣмъ дневной свѣтъ окончательно исчезъ.
   "Ночью я вышелъ изъ юрты, чтобы полюбоваться луной. Царица ночи сіяла такимъ ослѣпительнымъ блескомъ, что на нее едва можно было глядѣть. Тихо и величественно поднялась она надъ высокими темными скалами противоположной окраины ледника. Самый ледникъ лежалъ въ тѣни, на днѣ глубокой ложбины. По временамъ слышался глухой трескъ отъ образованія новой трещины или грохотъ лавины, оторвавшейся отъ ледяного покрова. Луна не скупясь лила свой свѣтъ на нашъ лагерь и создавала чисто фантастическія картины. Черные силуэты яковъ рѣзкими чертами рисовались на фонѣ бѣлаго снѣга; они стояли съ опущенными головами, неподвижные, безмолвные какъ тѣ камни, къ которымъ были привязаны. Трое киргизовъ, которымъ не хватило мѣста въ юртѣ, развели костеръ между двумя камнями, а когда онъ потухъ, завернулись въ тулупы, сѣли на корточки и уткнулись головами въ землю, напоминая какихъ-то огромныхъ летучихъ мышей зимой. Наша юрта представлялась сидящею фигурою сказочнаго великана. Отъ юрты и яковъ длинныя, узкія, необыкновенно темныя тѣни поднимались по сѣверо-западному склону горы, составляя рѣзкій контрастъ съ блестящими снѣжными полянами, на которыхъ миріады мелкихъ ледяныхъ кристалловъ сверкали, точно огненныя мухи. Въ той сторонѣ, откуда свѣтила луна, картина была особенно хороша. Я стоялъ какъ очарованный и не могъ вдоволь налюбоваться ею! Никакое перо, никакая кисть не въ состояніи изобразить ее. Тутъ голубоватый ледникъ тянулся между высокими черными утесами, тамъ вздымалась высоко надъ землей пятиглавая гора великанъ. Скалистая стѣна прямо передо мною была окутана мракомъ, а налѣво, нѣсколько повыше, верхняя часть ледника была залита луннымъ свѣтомъ. По темному юго-восточному хребту носились бѣлыя фигуры, пробѣгая въ граціозной пляскѣ надъ пропастями, по ледянымъ полямъ самой сѣверной вершины "отца снѣжныхъ горъ". Эти легкія облачка, гонимыя южнымъ вѣтромъ группировались въ кольца, въ сіяющіе вѣнцы и блестѣли всѣми цвѣтами радуги. Кругомъ мертвая тишина, ни одинъ звукъ не пробуждаетъ эха въ скалахъ. Рѣдкій воздухъ не шелохнется; нуженъ обвалъ лавины, чтобы привести его въ движеніе...
   "Я вошелъ въ юрту. Исламъ-бай и Іехимъ-бай молча сидѣли, закутавшись въ свои тулупы, около самаго тлѣющаго костра. Мы всѣ трое стучали зубами отъ холода; а когда вздумали опять развести огонь, палатка наполнилась ѣдкимъ дымомъ. Когда вечернія наблюденія- были закончены, мы всѣ закутались въ свои тулупы и войлоки; огонь потухъ, и только луна съ любопытствомъ заглядывала во всѣ щели юрты.
   "Казалось, конца не будетъ этой длинной, томительной ночи. Какъ мы не! ежились, прижимая колѣни къ самому подбородку, теплота нашего тѣла не могла побороть холода, проникавшаго извнѣ; онъ становился особенно чувствительнымъ еще потому, что юго-западный вѣтеръ усиливался съ часу на часъ. Никто изъ насъ не могъ заснуть ни на минуту; подъ утро я слегка задремалъ, но скоро проснулся отъ недостатка воздуха. Киргизы стонали и охали, точно подъ пыткой: ихъ мучилъ не столько холодъ, сколько страшная головная боль.
   "Наконецъ, взошло солнце; но новый день принесъ намъ мало утѣшенія. Юго-западный вѣтеръ, почти ураганъ, носился вокругъ склоновъ горы и осыпалъ насъ тучами мелкой снѣжной пыли. Киргизы, ночевавшіе на открытомъ воздухѣ, окоченѣли отъ холода и еле дотащились до юрты, гдѣ былъ разведенъ хорошій огонь. Мы всѣ чувствовали себя прескверно. Никто не говорилъ ни слова; никто ничего не могъ ѣсть, и, когда чай былъ заваренъ, у меня еле хватило силъ поднести его къ губамъ. Яки стояли на томъ же мѣстѣ, гдѣ мы ихъ оставили наканунѣ, неподвижные, словно статуи. Вершина горы была закутана непроницаемымъ покровомъ снѣжныхъ вихрей. Продолжать восхожденіе въ этотъ день по льду, по всей вѣроятности, усѣянному трещинами, среди страшнаго бурана -- значило итти на вѣрную гибель. Я сразу увидѣлъ, что на этотъ разъ мнѣ невозможно побороть горнаго великана, но, чтобы испытать своихъ киргизовъ, я велѣлъ имъ готовиться въ путь. Ни одинъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго возраженія. Всѣ встали и тотчасъ же начали укладывать багажъ. Но они не скрывали удовольствія, когда я Отмѣнилъ свое приказаніе.
   "Мы всѣ тѣснились въ юртѣ, гдѣ были хоть сколько-нибудь защищены отъ вѣтра, проникавшаго сквозь тулупы, войлоки и мѣховые сапоги. Я надѣялся, что къ полудню вѣтеръ стихнетъ, и намъ можно будетъ продолжать путь. Но, напротивъ, буря разыгрывалась все сильнѣе, и въ 12 часовъ стало очевидно, что день для насъ пропалъ. Я велѣлъ тремъ киргизамъ собирать юрту и навьючивать яковъ; а мы съ Исламъ-баемъ и Іехимъ-баемъ, закутавшись какъ можно теплѣе, усѣлись на яковъ и пустились внизъ по снѣжнымъ сугробамъ. Яки во всю прыть неслись по крутизнамъ, ныряли въ снѣгъ, словно выдры, и, несмотря на свою неуклюжесть и тяжеловѣсность, ни разу не споткнулись, не поскользнулись. Сидѣть въ сѣдлѣ было все равно, что ѣхать по бушующему морю въ маленькой валкой лодкѣ. Потерять равновѣсіе и разбиться вдребезги ничего не стоило. Часто мнѣ приходилось откидываться назадъ и почти касаться спиною спины яка, балансируя въ тактъ его неожиданнымъ, но всегда ловкимъ и цѣлесообразнымъ движеніямъ.
   "Какъ пріятно было выбраться, наконецъ, изъ вихрей слѣпившаго глаза снѣга и увидѣть внизу нашъ лагерь! Мы пообѣдали, напились чаю и скоро всѣ заснули сномъ праведнымъ. Но весь слѣдующій день мы чувствовали слабость, точно послѣ тяжелой болѣзни.
   "Такъ неудачно окончились мои попытки взобраться на вершину Мусъ-тагъ-аты!"
   

ГЛАВА X.

Тайкомъ черезъ границу.-- Снова на Памирѣ.-- Самодѣльная лодка.-- Мирная жизнь дикарей.

   Выѣзжая изъ Кашгара въ іюнѣ, Гединъ предполагалъ провести не больше двухъ мѣсяцевъ въ окрестностяхъ Мусъ-тагъ-аты, но онъ плохо разсчиталъ время; черезъ два мѣсяца онъ увидѣлъ, что работы его еще далеко не кончены, а между тѣмъ продовольственные запасы его приходили къ концу. Чтобы пополнить ихъ, ему надобно было съѣздить въ фортъ Памиръ. Но, еще живя на берегахъ Каракуля, онъ слыхалъ, что китайцы очень подозрительно относятся къ его изслѣдованіямъ и подсылаютъ шпіоновъ слѣдить за всѣми его движеніями. Если бы онъ отправился въ русскія владѣнія, это убѣдило бы ихъ, что онъ человѣкъ опасный, и они, быть-можетъ, помѣшали бы ему продолжать путешествіе; поэтому онъ рѣшилъ переѣхать границу тайкомъ, ночью, черезъ горный проходъ, около котораго не было китайскаго караула, и вернуться такимъ же путемъ. Гединъ оставилъ свои вещи и научныя коллекціи на сохраненіе Іехимъ-бая, а самъ съ Исламъ-баемъ и двумя киргизами отправился въ путь.
   "Мы готовились къ отъѣзду въ юртѣ Іеихимъ-Бая,-- разсказываетъ Гединъ. Мы уложили разныя необходимыя вещи и припасы для трехдневнаго путешествія, такъ какъ намъ предстояло ѣхать около 80 миль по совершенно необитаемой странѣ, и усѣлись вокругъ огня, мирно бесѣдуя, распивая чай съ яковыми сливками и закусывая бараниной. но какъ только взошла луна, мы навьючили своихъ лошадей и, закутавшись хорошенько, такъ какъ дулъ сильный вѣтеръ, отправились гуськомъ между старыми моренами Мусъ-тагъ-аты. Часа черезъ два-три мы были въ долинѣ Сары-колъ. Отсюда дорога шла вверхъ, черезъ долину Мусъ-куранъ къ перевалу того же имени, находящемуся въ Сары-колскомъ хребтѣ, который ограничиваетъ съ востока Памирское плоскогорье. Въ этой-то долинѣ Мусъ-куранъ и находилось самое опасное для насъ мѣсто: китайскій сторожевой постъ, охранявшій русско-китайскую границу. Мы проѣхали мимо него въ гробовомъ молчаніи, тихимъ шагомъ и такъ близко отъ караула, что зоркіе киргизы видѣли его юрты. Но никто насъ не окликнулъ, даже собаки не залаяли, хотя Джолдашъ былъ съ нами. Киргизы сильно трусили и успокоились, только когда оставили постъ далеко за собой. Они знали, что, попадись они, и имъ не миновать китайскихъ палокъ. Не могу не сказать нѣсколькихъ словъ о моемъ вѣрномъ товарищѣ Джолдашѣ. Онъ былъ со мной и во время этого путешествія по Памиру. Безропотно дѣлалъ онъ всѣ самые трудные переходы, ночью бдительно охранялъ нашъ бивуакъ и всегда былъ неизмѣнно веселъ. Когда мы подходили къ какому-нибудь аулу, онъ стрѣлой мчался впередъ и непремѣнно заводилъ драку съ мѣстными собаками. Хотя онъ былъ очень ловокъ и рѣшителенъ, но ему почти всегда приходилось терпѣть пораженіе. Несмотря на это, онъ никогда не обнаруживалъ ни малѣйшаго страха даже передъ непріятелемъ, въ десять разъ превосходившимъ его числомъ. Во время нашего путешествія на Памиръ онъ стеръ себѣ кожу на заднихъ лапахъ. Тогда киргизы сшили ему кожаные сапоги, въ которыхъ онъ сталъ похожъ на кота въ сапогахъ. Нельзя было безъ смѣха смотрѣть, съ какою осторожностью онъ пробовалъ ходить въ этой странной обуви. Сначала онъ ступалъ только на переднія лапы и весьма неграціозно тащился, присѣвъ на заднія; затѣмъ онъ попробовалъ бѣжать на трехъ ногахъ, приподнимая одну изъ заднихъ по очереди; но въ концѣ концовъ онъ-таки понялъ, что сапоги вещь полезная и защищаютъ его заднія лапы отъ новыхъ ранъ".
   Черезъ два дня путники безъ всякихъ приключеній достигли Памирскаго поста. Тамъ Гединъ нашелъ своихъ старыхъ знакомыхъ и новыхъ офицеровъ, недавно пріѣхавшихъ изъ Россіи. Въ ихъ обществѣ онъ провелъ нѣсколько пріятныхъ дней, но долго заживаться не сталъ: наступала осень, а многое изъ программы, намѣченной имъ себѣ, не было выполнено. Онъ сдѣлалъ небольшую экскурсію въ юговосточный Памиръ, изслѣдовалъ озеро Яшиль-куль и снова вернулся въ фортъ. Тутъ до него дошли слухи, будто бекъ Тогдасынъ получилъ 300 палочныхъ ударовъ за то, что не донесъ Джанъ-дарину о его переходѣ черезъ границу, и лежитъ при смерти. Онъ поспѣшилъ распроститься съ своими русскими друзьями и, снова тайно перебравшись черезъ китайскую границу, благополучно достигъ западнаго склона Мусъ-тагъ-аты. Оказалось, что слухъ относительно Тогдасынъ-бека былъ не вѣренъ. Старикъ былъ здоровъ, веселъ и самъ пріѣхалъ въ гости къ путешественнику. Правда, китайцы встревожились внезапнымъ исчезновеніемъ Гедина и дѣлали развѣдки. Тогда Іехимъ-бай, боясь, чтобы они не отыскали хранившіяся у него вещи, спряталъ ихъ подъ большимъ камнемъ въ конечной моренѣ одного изъ ледниковъ, предварительно окутавъ всѣ сундуки войлоками, чтобы, предохранить ихъ отъ сырости. Гединъ нашелъ все въ полномъ порядкѣ и исправности.
   Между тѣмъ зима быстро приближалась. Весь Сары-колскій хребетъ былъ покрытъ тонкой бѣлой пеленой, рѣки сузились и превратились въ чуть замѣтные ручейки, вся природа точно готовилась къ долгому зимнему сну. Дѣлать новыя попытки взобраться на Мусъ-тагъ-ату было немыслимо.
   Гединъ изслѣдовалъ еще нѣсколько ледниковъ и хотѣлъ обойти вокругъ всей подошвы горы, но и это оказалось невозможнымъ, такъ какъ восточные склоны, представляющіе цѣлый хаосъ крутыхъ, зубчатыхъ гребней, непроходимы даже для пѣшеходовъ. Оставалось одно -- обогнуть горную группу по старому пути черезъ Улугъ-рабатъ и вернуться къ Кара-кулю. Путешественникъ съ удовольствіемъ отдыхалъ на берегу этого красиваго зеленовато-синяго озера, въ кругу своихъ друзей-киргизовъ. На этотъ разъ ему хотѣлось сдѣлать въ нѣсколькихъ мѣстахъ промѣры глубины озера. Для этого необходимо было выѣхать на средину его въ лодкѣ. Оказалось, что киргизы не имѣютъ ни малѣйшаго понятія ни о какихъ судахъ. Матеріала для постройки лодки тоже негдѣ было взять: во всей долинѣ Сары-колъ растутъ всего шесть тощихъ березокъ околы могилы одного святого, и взять ихъ было бы святотатствомъ. Гединъ рѣшилъ употребить въ дѣло выгнутыя жерди, изъ которыхъ дѣлаютъ остовы юртъ, и шкуры животныхъ. Онъ сдѣлалъ изъ палочекъ и просмоленнаго холста небольшую модель лодочки, съ парусомъ, рулемъ и килемъ; лодочка эта, къ великому удивленію киргизъ, отлично держалась на водѣ. Но все-таки Тогдасынъ увѣрялъ, что если ее сдѣлать въ большихъ размѣрахъ, она непремѣнно потонетъ, и совѣтовалъ подождать съ измѣреніями, пока озеро замерзнетъ, т.-е. недѣль шесть. Этотъ срокъ казался нашему путешественнику слишкомъ долгимъ, и онъ предпочелъ немедленно приняться за постройку судна. Гибкія жерди онъ связывалъ и переплеталъ крѣпкими бечевками; такимъ образомъ получился остовъ лодки, имѣвшій около сажени въ длину и полсажени въ ширину. Этотъ остовъ обтянули шкурами, поставили мачту съ краснымъ парусомъ, а чтобы лодка -- своими кривыми боками сильно напоминавшая поломанную коробку изъ-подъ сардинокъ -- не вздумала погрузиться на дно, къ бортамъ и кормѣ ея привязали козьи бурдюки. Весла устроили тоже изъ жердей, растепленныхъ на одномъ концѣ въ видѣ вилъ, между зубьями которыхъ была натянута кожа. Рулемъ служила лопата, укрѣпленная на кормѣ. Въ день спуска судна съѣхались и ближніе и дальніе киргизы, а за камнями притаилось съ десятокъ киргизокъ въ бѣлыхъ головныхъ уборахъ. Тогдасынъ внимательно осматривалъ неуклюжее сооруженіе. "Такъ вотъ какія бываютъ лодки!" казалось говорила его гримаса. "Довольно некрасивая штука! " Но онъ имѣлъ деликатность не высказывать словами своего нелестнаго мнѣнія о суднѣ.
   Киргизы слѣдили, затаивъ дыханіе, за всѣми движеніями лодки, спущенной на воду, и не мало дивились храбрости Гедина, который влѣзъ въ нее и, несмотря на довольно сильный вѣтеръ, прокатился по озеру. Тогдасынъ увлекся до того, что согласился даже самъ сѣсть въ лодку и принять участіе во второмъ пробномъ рейсѣ. Вообще это событіе произвело сильное впечатлѣніе на простодушныхъ кочевниковъ, и слухъ о немъ быстро распространился по всему восточному Памиру. Впослѣдствіи на обратномъ пути, далеко отъ Кара-куля, въ киргизскихъ аулахъ, гдѣ приходилось останавливаться Гедину, его не разъ спрашивали:
   -- Правда ли, что одинъ чужестранецъ, у котораго были крылья, взлеталъ на Мусъ-тагъ-ату и леталъ черезъ озеро?
   Кромѣ некрасиваго вида, лодка имѣла и другіе недостатки. Такъ, она соглашалась итти не иначе, какъ съ попутнымъ вѣтромъ; если же ее заставляли плыть противъ вѣтра, она преспокойно поворачивала назадъ. Такъ какъ во время пребыванія Гедина на берегу озера почти постоянно дулъ южный вѣтеръ, то приходилось лодку перетаскивать на южный берегъ и уже оттуда начинать плаваніе.
   "Первый разъ мы попробовали примѣнить этотъ способъ 4-го октября,-- разсказываетъ Гединъ. Было довольно тихо, хотя. холодно, такъ что я надѣлъ тулупъ. Только-что мы отъѣхали на нѣсколько саженъ отъ берега, какъ налетѣлъ шквалъ и развелъ сильное волненіе. Мы спустили парусъ и крѣпко держались за борта, такъ какъ лодка прыгала, словно взбѣсившаяся лошадь. Наше положеніе было прямо критическое: лодка быстро подвигалась къ серединѣ озера, а оттуда было далеко до обоихъ береговъ.
   Я правилъ рулемъ, какъ вдругъ корма нырнула, -- вода наполнила лодку до половины и вымочила насъ. Бурдюкъ, поддерживавшій корму, оторвался и плавалъ около лодки самъ по себѣ. Волна за волной налетали на насъ, хотя я и старался разсѣкать ихъ своимъ весломъ, между тѣмъ какъ киргизъ Магометъ усердно вычерпывалъ воду. Наше положеніе было, дѣйствительно серьезно, особенно когда оба бурдюка, висѣвшіе слѣва, начали сжиматься: воздухъ со свистомъ выходилъ изъ нихъ, и лодка сильно накренилась на лѣвый бокъ. Волны со всѣхъ сторонъ лѣзли на насъ, словно какія-то бѣшеныя морскія чудовища съ растрепанными волосами. Я очень боялся, что бурдюки оторвутся отъ лодки или что весь воздухъ выйдетъ изъ нихъ прежде, чѣмъ мы достигнемъ берега, и мысленно разсчитывалъ, смогу ли я добраться до него вплавь. Къ довершенію непріятности, у Магомета появилась морская болѣзнь. Онъ былъ блѣденъ,-- нельзя сказать, какъ полотно: онъ былъ слишкомъ для того желтъ,-- и сильно мучился. Бѣдняга никогда раньше не ѣздилъ по водѣ и не слыхалъ ни о какой морской болѣзни. Онъ былъ твердо увѣренъ, что пришелъ его послѣдній часъ.

0x01 graphic

   "Киргизы конные и пѣшіе собрались на берегу и ждали каждую минуту, что лодка потонетъ. Къ счастью, намъ удалось продержаться съ ней до мели, и мы благополучно выбрились на берегъ, хотя промокли до костей. Мы поспѣшили въ свой лагерь, развели и большой костеръ, около котораго и высушились".
   Несмотря на существенные недостатки лодки, она все-таки оказала большую услугу. путешественнику. Когда не было сильнаго вѣтра, она весьма прилично исполняла свою роль и, благодаря ей, онъ сдѣлалъ въ разныхъ пунктахъ 103 измѣренія, такъ что составилъ себѣ полное понятіе о глубинѣ Малаго Каракуля. Самая большая глубина, 12 саж., находится, въ южной части озера; въ средней части она колеблется между 7--10 саженями.
   Дѣлая наблюденія окружающей природы, Сединъ въ то же время знакомился и съ жизнью мѣстныхъ обитателей. Киргизы въ общемъ казались ему очень симпатичнымъ народомъ. Главное занятіе ихъ скотоводство, и переходъ ихъ съ мѣста на мѣсто обусловливается именно этимъ. Лѣто они проводятъ въ яйлакахъ, расположенныхъ на высокихъ склонахъ Мусъ-тагъ-аты и Памирскихъ горъ; зимой, когда холодъ и снѣгъ прогоняютъ ихъ изъ горныхъ мѣстностей, они спускаются въ кышлаки, расположенные въ долинахъ. Жители каждаго аула принадлежатъ обыкновенно къ одному роду и постоянно останавливаются въ однихъ и тѣхъ же яйлакахъ и кышлакахъ. Другой аулъ не имѣетъ права, безъ предварительнаго соглашенія, пользоваться пастбищами, уже занятыми раньше.
   Когда въ киргизской семьѣ рождается ребенокъ, всѣ родственники приходятъ съ поздравленіями. Зарѣзываютъ барана, устраиваютъ угощеніе, произносятъ извѣстныя молитвы. На третій день ребенку даютъ имя; мулла заимствуетъ его изъ книги, гдѣ для каждаго дня есть соотвѣтствующее имя. Къ этому прибавляется слово оглы (сынъ) и имя отца ребенка, напр., Кенче-Сатовагды-оглы.
   Когда молодой киргизъ захочетъ жениться, родители выбираютъ ему подходящую жену, и онъ обязанъ взять ее; если же невѣстѣ не понравится женихъ, она можетъ отказаться отъ него. Если у молодого человѣка нѣтъ родителей, онъ самъ себѣ выбираетъ жену, но во всякомъ случаѣ обязанъ выплатить калымъ (выкупъ) ея родителямъ. Богатые киргизы платятъ иногда за невѣсту 9--10 тысячъ рублей, бѣдные -- пару лошадей или яковъ. Поэтому родители всегда стараются найти для своей дочери богатаго жениха; а родители жениха, напротивъ, ищутъ ему бѣдную, некрасивую невѣсту, за которую не требуютъ большого калыма. Свадьбу назначаютъ только тогда, когда калымъ выплаченъ весь сполна. Тогда строютъ новую юрту и сзываютъ гостей. Всѣ надѣваютъ свои самые дорогіе халаты, невѣсту одѣваютъ какъ можно наряднѣе. Гостямъ подаютъ дастарханъ изъ баранины, риса и чая; мулла читаетъ молитвы и объясняетъ жениху и невѣстѣ, какъ они должны относиться другъ къ другу. Устраивается байга. Если женихъ изъ другого аула, свадьбу играютъ въ аулѣ невѣсты, и затѣмъ всѣ гости провожаютъ новобрачныхъ до ихъ новаго жилища.
   Когда киргизъ умираетъ, тѣло его моютъ, одѣваютъ въ чистое бѣлое платье, завертываютъ въ холстъ и въ войлокъ и какъ можно скорѣе относятъ на кладбище. Яму роютъ въ три фута глубины, отъ нея вырываютъ боковое отверстіе и въ него всовываютъ тѣло. Затѣмъ яму засыпаютъ землей и заваливаютъ камнемъ; а если покойникъ былъ человѣкъ богатый, надъ могилой его ставятъ памятникъ въ видѣ купола на четыреугольной подставѣ.
   Имущество киргизской семьи обыкновенно невелико. При перекочовкахъ для перевозки его достаточно двухъ или трехъ яковъ. Самою громоздкою частью является юрта съ ея деревянными жердями и толстыми войлоками, сѣдла, упряжь и ковры. Затѣмъ идетъ хозяйственная утварь, главную принадлежность которой составляютъ "казанъ" -- большой желѣзный котелъ, фарфоровыя чашки, плоскія деревянныя блюда, желѣзные или мѣдные кувшины съ ручками и крышками. Въ зажиточныхъ семьяхъ встрѣчаются кромѣ того: ткацкій станокъ, корыто, сито, топоры, мѣшки для зерна и муки, гитара, скрипка, треножникъ для котла и проч. Большинство этихъ вещей покупаются въ Кашгарѣ, Янги-гиссарѣ и Яркендѣ, хотя въ долинѣ Сары-колъ есть свои мѣстные кузнецы и столяры.
   Въ каждой юртѣ есть особое отгороженное мѣсто, въ которомъ хранятся молочные продукты и другіе съѣстные припасы. Любимый напитокъ киргизовъ: "айранъ" -- кипяченое молоко съ водой, которому даютъ закиснуть; это очень пріятное, освѣжающее питье. Киргизы питаются главнымъ образомъ яковымъ молокомъ и бараниной. Разъ или два въ недѣлю зарѣзываютъ барана, и все населеніе аула наѣдается вплотную. Всѣ собираются въ юрту вокругъ огня, надъ которымъ варится въ котлѣ мясо. Затѣмъ куски его раздѣляются между присутствующими. Каждый беретъ свой ножъ и срѣзаетъ съ своей порціи куски, пока не дойдетъ до кости; кость разбиваютъ и выѣдаютъ изъ нея мозгъ, который считается большимъ лакомствомъ. Передъ пищей и послѣ нея всѣ моютъ руки. Кончивъ ѣсть, каждый проводитъ рукой по бородѣ и восклицаютъ: "Аллаху экберъ" (Богъ великъ!). Коранъ предписываетъ молиться пять разъ въ день, и старшій въ аулѣ аккуратно читаетъ молитвы въ установленное время.
   Самыя тяжелыя работы исполняютъ у киргизовъ женщины. Онѣ ставятъ и снимаютъ юрты, ткутъ ковры и ленты, вьютъ веревки, сучатъ нитки, доятъ яковъ и козъ, ходятъ за овцами, няньчатся съ дѣтьми, ведутъ все хозяйство. Мужчины почти ничего не дѣлаютъ, развѣ пригонятъ яковъ съ нагорнаго пастбища. Они часто ѣздятъ къ сосѣдямъ покупать, продавать или вымѣнивать скотъ; а зимой обыкновенно сидятъ по цѣлымъ днямъ въ юртѣ около огня и занимаются разговорами.
   Мирно и однообразно течетъ жизнь киргиза день за днемъ, годъ за годомъ. Понятно, какой интересъ возбудило появленіе чужестранца-европейца въ ихъ средѣ! Они съ любопытствомъ присматривались къ нему и ко всему, что онъ дѣлалъ. Имъ было совершенно непонятно, для чего онъ лазаетъ по ледникамъ, что-то рисуетъ, отламываетъ куски камней отъ скалъ и прячетъ ихъ въ ящики; для нихъ все окружающее представлялось совершенно простымъ и нисколько не интереснымъ. Ихъ свѣдѣнія о внѣшнемъ мірѣ крайне скудны. Они знаютъ только ту мѣстность, въ которой живутъ, но ее зато знаютъ вполнѣ хорошо. Знаютъ также дороги черезъ Памиръ и въ главные города западной части восточнаго Туркестана. Но все, что лежитъ за этими предѣлами, имъ неизвѣстно. О существованіи Россіи, Англіи, Китая, Персіи, Кашмира, Тибета, Индостана, Большого Кара-куля, Лобъ-нора и Пекина они знаютъ только по смутнымъ слухамъ. Отъ странствующихъ купцовъ или изъ ближнихъ городовъ до нихъ доходятъ иногда вѣсти о шумномъ свѣтѣ; но они мало интересуются ими, такъ какъ это не имѣетъ отношенія къ ихъ собственнымъ дѣламъ. Для нихъ земля есть плоскость, окруженная моремъ, и солнце каждый день обходитъ вокругъ нея. На всѣ разсказы о движеніи земли они отвѣчаютъ съ невозмутимою увѣренностью, что во всякомъ случаѣ то мѣсто, на которомъ они живутъ, стоитъ неподвижно и никогда не двигалось отъ сотворенія міра.

0x01 graphic

   "Не знаю, чувствовали ли Киргизы сожалѣніе, прощаясь со мной, -- замѣчаетъ Гединъ. Они живутъ среди такой холодной, скупой, скудной природы, что и сердца ихъ стали суровы, мало отзывчивы, неспособны къ нѣжнымъ чувства. Но при отъѣздѣ меня провожало много дружескихъ: "хошь!" (прощай!) "худа, іолъ, версунъ!" (Благослови Богъ путь!) и Аллаху экберъ! (Богъ великъ!). Цѣлая толпа долго стояла на берегу Малаго Кара-куля и слѣдила удивленными глазами за моимъ караваномъ; вѣроятно, многіе изъ нихъ задавались вопросами: "Откуда онъ явился и куда ѣдетъ? Что ему здѣсь было нужно?"
   9 октября Гединъ оставилъ берега Малаго Каракуля, а 19-го сидѣлъ въ своей прежней комнатѣ въ домѣ консула Петровскаго, въ Кашгарѣ.
   

ГЛАВА XI.

На востокъ въ арбѣ.-- Первыя свѣдѣнія о пустынѣ.-- Заколдованная страна.-- Могила святого.-- Приготовленія къ путешествію.-- Выступленіе каравана.

   Въ Кашгарѣ Гединъ пробылъ всю зиму. Въ обществѣ европейцевъ онъ вполнѣ отдохнулъ отъ всѣхъ понесенныхъ трудностей и въ то же время приготовился къ новой экскурсіи. На этотъ разъ онъ рѣшилъ отправиться на востокъ отъ Кашгара и 17 февраля 1895 г. двинулся въ путь съ своимъ неизмѣннымъ спутникомъ Исламъ-баемъ, съ миссіонеромъ Іоганномъ и киргизомъ Хашимъ-ахуномъ. Они поѣхали въ двухъ арбахъ (большихъ крытыхъ телѣгахъ) на высокихъ колесахъ, окованныхъ желѣзомъ. Арбы были сверхъ соломенной крыши прикрыты еще войлоками, въ защиту отъ пыли. Внутри положены были тоже войлоки-подушки, такъ что сидѣть было удобно, хотя по худой дорогѣ экипажъ качало точно лодку въ бурю. Каждую арбу тащила четверка лошадей; одна лошадь была впряжена въ оглобли, а три другія бѣжали впереди на длинныхъ постромкахъ; возница, съ длиннымъ кнутомъ въ рукахъ, то присаживался на облучокъ, то шелъ рядомъ съ экипажемъ. Сзади привязаны были двѣ собаки: Джолдашъ и еще новая, пріобрѣтенная Гединомъ въ Кашгарѣ, Хамра. Съ грохотомъ и скрипомъ тащились арбы по большой дорогѣ, поднимая цѣлыя облака пыли. Трактъ этотъ очень бойкій, и потому путешественникамъ безпрерывно попадались то пѣшіе, то конные путники, то большіе караваны ословъ, перевозящихъ между Кашгаромъ и городомъ Акъсу (около 550 верстъ) хлопокъ, чай, ковры, кожи и проч.
   Дорога раздѣлена на перегоны, верстъ по 80 въ каждомъ. Арба дѣлаетъ въ день не больше одного перегона. На станціяхъ можно найти удобное помѣщеніе для ночлега, молоко, яйца, хлѣбъ. По дорогѣ попадается нѣсколько мѣстечекъ; наиболѣе значительный пунктъ представляетъ городъ Файзабадъ (Обитель благодати). Гединъ проѣзжалъ его въ базарный день, и узкія улицы кишѣли пестрой, суетливой толпой. Сюда стекаются жители окрестныхъ селеній, чтобы запастись на цѣлую недѣлю всѣмъ необходимымъ въ хозяйствѣ. На длинной базарной улицѣ стоялъ шумъ и гамъ, покупатели съ бранью проталкивались сквозь толпу, продавцы громко выкрикивали свои товары. Среди халатовъ мѣстныхъ жителей -- сартовъ и киргизовъ мелькали женщины въ большихъ бѣлыхъ головныхъ уборахъ и въ бѣлыхъ покрывалахъ, китайцы въ синихъ кофтахъ, ослы навьюченные товарами.
   Дорога шла большею частью сѣровато-желтой равниной, покрытой толстымъ слоемъ сухой, мелкой пыли, которая поднималась столбомъ отъ малѣйшаго дуновенія вѣтерка. Пыль проникала всюду, даже сквозь войлокъ, покрывала все, что лежало въ арбахъ, и собиралась густымъ слоемъ на ихъ крышахъ. Колеса арбъ тонули въ ней, точно въ мягкой перинѣ, и съ трудомъ могли поворачиваться. Бѣдныя лошади выбивались изъ силъ до того, что съ нихъ буквально капалъ потъ. Пыль покрыла ихъ и окрасила всѣхъ въ одинаковый грязно-сѣрый цвѣтъ. Мѣстами по дорогѣ попадались заросли тамариска и другихъ кустарниковъ; нѣсколько верстъ пришлось даже проѣхать довольно густымъ лѣсомъ, гдѣ водятся тигры, волки, лисицы, олени и антилопы.
   Черезъ 6 дней путешественники миновали китайскую крѣпость Маралъ- баши, обнесенную зубчатою стѣною изъ кирпича, съ башенками по угламъ, и остановились въ маленькомъ городкѣ того же имени. На слѣдующее утро къ нимъ явился китайскій чиновникъ и четыре бека привѣтствовать ихъ отъ имени амбаня (начальника города). Они были учтивы, разговорчивы и нашли, что планъ Гедина перейти черезъ пустыню Такла-Маканъ удобоисполнимъ. Они разсказывали, что когда-то, въ древнія времена, существовалъ большой городъ по имени Такла-Маканъ въ пустынѣ, на полдорогѣ между Яркендъ-дарьей и Хотанъ-дарьей, но онъ давно занесенъ пескомъ. Вообще внутренняя часть пустыни находится подъ властью "телесмата" (арабское слово, означающее колдовство, сверхестественную силу); тамъ есть и башни и стѣны, и дома и цѣлыя кучи золотыхъ и серебряныхъ монетъ. Но если человѣкъ найдетъ ихъ и вздумаетъ нагрузить деньгами своего верблюда, онъ никогда не выйдетъ изъ пустыни: духи не выпустятъ его. Необходимо какъ можно скорѣе побросать все золото, и тогда можно еще кое-какъ спастись. Беки находили, что имѣя съ собой достаточное количество воды и слѣдуя вдоль хребта Мазарѣтага, можно перерѣзать пустыню, но ни въ какомъ случаѣ не на лошадяхъ. Имъ не выдержать пути.
   Изъ Маралъ-баши Гединъ въ сопровожденіи одного только проводника и Исламъ бая сдѣлалъ небольшую экскурсію въ горы Мазаръ-тагъ, на склонахъ которыхъ онъ нашелъ нѣсколько "мазаровъ", могилъ святыхъ, на поклоненіе которыхъ собирались окрестные жители, и нѣсколько развалинъ какихъ-то очень древнихъ крѣпостей. Вездѣ, гдѣ онъ заговаривалъ о путешествіи черезъ пустыню, ему приходилось выслушивать разные фантастическіе разсказы о ней. Одинъ старикъ сообщилъ ему, что въ молодости зналъ человѣка, который по дорогѣ изъ Хотана въ Акъ-су заблудился въ пустынѣ и набрелъ на какой-то древній городъ, гдѣ нашелъ въ домахъ безчисленное множество китайскихъ башмаковъ; какъ только онъ дотронулся до нихъ, они превратились въ прахъ. Другой человѣкъ тоже случайно набрелъ въ пустынѣ на городъ, среди развалинъ котораго вырылъ массу золотыхъ и серебряныхъ монетъ. Онъ набилъ ими карманы и цѣлый мѣшокъ. Но только онъ двинулся въ путь со своей добычей, какъ на него напала стая дикихъ кошекъ и напугала его до того, что онъ все побросалъ и пустился бѣжать. Черезъ нѣсколько времени онъ пришелъ въ себя и захотѣлъ еще разъ попробовать счастья, но никакъ не могъ найти мѣста, гдѣ лежали деньги. Песокъ снова поглотилъ таинственный городъ. Одинъ Хотанскій мулла оказался счастливѣе. Онъ надѣлалъ много долговъ и ушелъ въ пустыню, чтобы умереть. Но вмѣсто этого онъ нашелъ тамъ кладъ и сталъ богатымъ человѣкомъ. Много людей ходятъ въ пустыню съ надеждой разбогатѣть, и не возвращаются оттуда. Старикъ съ полнымъ убѣжденіемъ объяснялъ, что, прежде чѣмъ искать скрытыя сокровища, необходимо прогнать злыхъ духовъ заклинаніями. Иначе они околдовываютъ путниковъ, путаютъ ихъ разумъ. Несчастные, сами не понимая, что дѣлаютъ, бродятъ кругомъ по своимъ собственнымъ слѣдамъ, падаютъ отъ усталости и, наконецъ, умираютъ отъ жажды.
   "Я, какъ любопытный ребенокъ, заслушивался всѣхъ этихъ баснословныхъ разсказовъ,-- говоритъ Гединъ. Они придавали еще большую привлекательность той экспедиціи, какую я намѣревался предпринять. Я не думалъ ни о какихъ опасностяхъ,-- духи пустыни уже заколдовали меня. Даже песчаныя бури,-- этотъ страшный бичъ Центральной Азіи,-- берущія свое начало въ этой раскаленной степи, даже онѣ представлялись мнѣ чѣмъ-то красивымъ, очаровательнымъ. Тамъ, на краю горизонта, виднѣлись закругленныя формы песчаныхъ холмовъ, которыми я не уставалъ любоваться; а за ними тянулась безмолвная, неизвѣстная, заколдованная страна, о существованіи которой не упоминается ни въ какихъ источникахъ, которой до сихъ поръ не касалась нога путешественника!
   Чтобы сдѣлать всѣ необходимыя приготовленія къ путешествію, Гединъ переѣхалъ въ Лайлыкъ -- селеніе, лежащее на пути къ пустынѣ и граничащее съ Яркендскимъ округомъ. Онъ отпустилъ своихъ возницъ съ арбами, киргиза Магометъ-Якуба послалъ въ Кашгаръ купить 8 верблюдовъ, а Исламъ-бая отправилъ въ Яркендъ закупить разные необходимые предметы: желѣзные сосуды для воды, хлѣбъ, рисъ, веревки, разные инструменты, а кромѣ того кунжутнаго масла и кунжутныхъ выжимокъ. Выжимки и масло идутъ въ пищу верблюдамъ. Верблюдъ можетъ цѣлый мѣсяцъ питаться исключительно этимъ масломъ безъ всякой другой пищи.
   Такъ какъ посланный въ Кашгаръ не могъ вернуться раньше какъ черезъ 10 дней, то Гединъ рѣшилъ воспользоваться этимъ временемъ, чтобы посѣтить могилу Урданъ-Падишаха, находящуюся въ пустынѣ за два дня пути отъ Лайлыка. Онъ взялъ проводника, хорошо знавшаго дорогу, и отправился съ нимъ верхомъ сначала по лѣсу, который мало-помалу перешелъ въ кустарникъ, затѣмъ по степи, которая перешла въ песчаную пустыню. Песокъ, впрочемъ, былъ не глубокъ, и песчаные холмы не очень высоки. Въ этой мѣстности до тѣхъ поръ не бывалъ никто изъ европейцевъ. Первый привалъ всадники сдѣлали въ большомъ селеніи Таримъ, которое въ прежнее время славилось своими богатыми полями и роскошными лугами. Теперь окружающая его земля потеряла значительную часть своего плодородія. Это зависитъ вѣроятно отъ того, что рѣка Яркендъ-дарья перемѣнила свое русло и значительно удалилась отъ селенія, которое орошается большимъ арыкомъ, разносящимъ на громадное пространство воду изъ рѣки Гезъ.
   За нѣсколько верстъ до мазара, всадники нагнали партію изъ 45 паломниковъ, мужчинъ, женщинъ и дѣтей, которые шли поклониться могилѣ своего святого. Мужчины несли "туги" -- длинныя палки съ бѣлыми или разноцвѣтными лоскутьями на концѣ. Во главѣ процессіи ѣхалъ музыкантъ, игравшій на флейтѣ, а рядомъ съ нимъ шли два барабанщика, изо всѣхъ силъ колотившіе по своимъ барабанамъ. Время отъ времени всѣ паломники разомъ вскрикивали: "Алла!" Когда они подошли къ мазару, они привѣтствовали шейха, завѣдующаго имъ, оглушительными криками: "Алла! Алла!", а мужчины, несшіе туги, исполнили какой-то религіозный танецъ. Около мазара находится деревня, съ двадцатью пятью дворами; большинство жителей не живутъ здѣсь постоянно; только четыре семьи остаются круглый годъ въ своихъ домахъ и охраняютъ могилу. Въ теченіе года здѣсь перебываетъ отъ 10.000--12.000 паломниковъ. Кромѣ главнаго шейха, при мазарѣ постоянно находятся: имамъ, обязанный читать молитвы, мутеваллій, охраняющій имущество мазара, и двадцать слугъ. Всѣ они кормятся на счетъ паломниковъ. Эти паломники жертвуютъ, кто что можетъ, по мѣрѣ средствъ: лошадей, овецъ, коровъ, куръ, яйца, хлѣбъ, плоды, халаты и проч. За исключеніемъ живого скота, всѣ приношенія складываются въ самый большой изъ жертвенныхъ котловъ. Такихъ котловъ пять и всѣ они вмазаны въ кирпичную печь въ "котельномъ домѣ". Самый большой изъ нихъ сдѣланъ изъ бронзы и имѣетъ 5 ф. въ діаметрѣ; говорятъ, что ему болѣе 800 лѣтъ. Слѣдующій за нимъ очень красивый, мѣдный, имѣетъ 3 ф. 4 д. въ діаметрѣ. Когда является большой наплывъ паломниковъ, служителя мазара варятъ пловъ въ самомъ большомъ котлѣ для всѣхъ сразу. Когда наплывъ не особенно великъ, употребляются меньшіе котлы. "Котельный домъ" построенъ недавно. Старый до половины засыпанъ пескомъ; песчаный холмъ надвигается и на новый домъ. "Ханка" (домъ молитвы) имѣетъ большую залу съ галлереей, поддерживаемой 16-ю колоннами. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ него находится гробница святого, удивительно оригинальное сооруженіе. Оно все состоитъ изъ вязанокъ туговъ съ развѣвающимися флагами, образующихъ высокую башню. Эти туги приносятся сюда паломниками, и число ихъ постоянно возрастаетъ. Чтобы вѣтеръ не свалилъ ихъ, они скрѣплены поперечными перекладинами. Туги поменьше образуютъ вокругъ могилы наружную четыреугольную ограду. Могила помѣщается на высокомъ песчаномъ холмѣ, который виденъ издалека. Чтобы укрѣпить холмъ, вокругъ него натыканы вязанки камыша. Путешественнику интересно было узнать, чѣмъ замѣчателенъ святой, могила котораго привлекаетъ такъ много поклонниковъ, и имамъ разсказалъ ему, что Урданъ-Падишахъ, настоящее имя котораго султанъ Али-Арсланъ-ханъ, жилъ 800 лѣтъ тому назадъ и велъ войну съ племенемъ Тогдара-шидъ-Ноктарашидъ, которое старался обратить въ исламъ. Въ самый разгаръ битвы налетѣлъ "кара-буранъ", черный песочный вихрь, и засыпалъ какъ его самого, такъ и все его войско.
   Гединъ вернулся въ Лайлыкъ, и вскорѣ пріѣхалъ изъ Яркенда Исламъ-бай со всѣми покупками. Путешественникъ перебрался въ Меркетъ, большое селеніе на берегу Яркендъ-дарьи, откуда предполагалъ выступить съ караваномъ въ пустыню. Жители селенія встрѣтили путешественниковъ очень привѣтливо, и мѣстный бекъ предоставилъ въ ихъ распоряженіе свой домъ. Можно себѣ представить, съ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ Гединъ верблюдовъ и возможности поскорѣе выступить въ путь! День проходилъ за днемъ, все ближе подвигалось знойное время года, когда нечего было и думать путешествовать по раскаленнымъ пескамъ пустыни... Но вотъ Магометъ-Якубъ вернулся изъ Кашгара, онъ привезъ письма, газеты -- и ни одного верблюда! Гединъ готовъ былъ прійти въ отчаяніе; но тутъ вступился въ дѣло Исламъ-бай и объявилъ, что поѣдетъ за верблюдами въ Яркендъ и не вернется безъ нихъ.
   Дѣйствительно, черезъ двѣ недѣли, 8 апрѣля онъ пріѣхалъ съ 8 тщательно выбранными верблюдами, привыкшими ходить по песку и по жарѣ, привыкшими обходиться безъ воды и безъ корма. Всѣ верблюды были въ періодѣ линянія; густая длинная зимняя шерсть сваливалась съ нихъ цѣлыми клочьями, что очень безобразило ихъ. Всѣ они были осѣдланы мягкими вьючными сѣдлами, набитыми сѣномъ и соломою. Ихъ поставили во дворъ противъ дома бека и дали имъ въ волю хорошаго сѣна. Они съ наслажденіемъ жевали его, а собаки каравана съ остервенѣніемъ лаяли на нихъ. Особенно Джолдашъ терпѣть не могъ верблюдовъ и былъ очень доволенъ собой, когда успѣвалъ вырвать клокъ шерсти у котораго-нибудь изъ нихъ.
   Въ Яркендѣ Исламъ-бай нанялъ двухъ надежныхъ людей: Магометъ-шаха, 55-ти лѣтняго старика съ сѣдой бородой, опытнаго вожака верблюдовъ, необыкновенно спокойнаго человѣка, невольно внушавшаго довѣріе, и Касимъ-ахуна, 48 лѣтъ, караванъ-баши по ремеслу. Такъ какъ казалось, что двухъ человѣкъ мало, то бекъ порекомендовалъ имъ еще одного, тоже Касима-ахуна. Онъ шесть лѣтъ подъ рядъ ходилъ весной въ пустыню искать золота. Онъ бралъ съ собой вьючнаго осла и не заходилъ дальше тѣхъ мѣстъ, гдѣ можно было дорыться до грунтовой воды. Выборъ этого спутника, котораго въ отличіе отъ перваго Касимъ-ахуна стали звать то Джолчи; то Купчи (человѣкъ пустыни), оказался неудаченъ. Онъ былъ грубъ, вспыльчивъ и постоянно ссорился съ товарищами.
   Кромѣ верблюдовъ и собакъ, съ караваномъ должны были итти три овцы, съ полдюжины куръ и пѣтухъ; они предназначались въ пищу каравану, куры и пѣтухъ путешествовали въ корзинѣ, прикрѣпленной къ вьюку верблюда. Первые дни куры приносили каждый день по два, по три яйца; но когда явился недостатокъ въ водѣ, онѣ перестали нестись. Пѣтуху почему-то очень не нравилось путешествовать на спинѣ верблюда: онъ нѣсколько разъ вылѣзалъ изъ корзины и, постоявъ съ минуту на верхушкѣ ея, съ громкимъ крикомъ слеталъ на землю.
   9 апрѣля сдѣланы были послѣднія приготовленія: мѣшки съ хлѣбомъ увязаны, желѣзныя водохранилища наполнены свѣжей рѣчной водой, которой должно было хватить на 25 дней пути. Эти водохранилища были длинные желѣзные ящики, обдѣланные въ крѣпкую деревянную рѣшетку, защищающую ихъ отъ пробоинъ. Между ящиками и рѣшеткой насовали травы и тростника, чтобы вода не слишкомъ скоро согрѣвалась на солнцѣ.
   Путь по прямой линіи черезъ пустыню, на основаніи имѣвшихся картъ, равнялся 180 милямъ (около 860 верстъ); путешественники разсчитывали дѣлать двѣнадцать миль въ день, значитъ, быть въ пути всего 15 дней, и запасъ воды долженъ былъ вполнѣ хватить имъ.
   10 апрѣля, гораздо раньше солнечнаго восхода, на дворѣ дома, гдѣ жили путешественники, началось движеніе. Всѣ ящики, тюки и прочій багажъ вынесли и свѣсили, чтобы для каждаго верблюда устроить парные вьюки одинаковаго вѣса. Затѣмъ вьюки разставили такъ, чтобы верблюдъ могъ пройти между ними. Верблюдъ становился на колѣни, вьюки привязывали. съ обѣихъ сторонъ къ сѣдлу и для большей крѣпости перехватывали еще веревкой. Поклажи оказалось очень много. Кромѣ запаса воды и разныхъ пищевыхъ продуктовъ, Гединъ бралъ съ собой зимнее платье, тулупы и ковры, такъ какъ намѣревался прямо изъ Хотана проѣхать въ Тибетъ,-- научные приборы, фотографическій аппаратъ, нѣсколько книгъ, шведскую газету за цѣлый годъ, походную кухню со всѣми принадлежностями, металлическую и глиняную посуду, 3 ружья, 6 револьверовъ, два тяжелыхъ ящика съ боевыми принадлежностями и много разныхъ мелкихъ вещей.
   "Весь дворъ, всѣ сосѣднія улицы, всѣ крыши близлежащихъ домовъ были усѣяны народомъ, пришедшимъ посмотрѣть, какъ мы двинемся въ путь.
   -- Они не вернутся, ни за что не вернутся!-- слышались голоса.-- Верблюды слишкомъ тяжело навьючены,-- имъ не пробраться по глубокому песку.-- Эти зловѣщія предсказанія нисколько не смущали меня; я сгоралъ нетерпѣніемъ скорѣй пуститься въ путь. Въ ту минуту, какъ мой верблюдъ двинулся, присутствовавшіе индусы, съ крикомъ "Счастливаго пути!", бросили черезъ мою голову нѣсколько горстей "дацянь" (китайская бронзовая монета съ дырочкой посрединѣ), и это окончательно изгладило впечатлѣніе дурныхъ пророчествъ".
   Верблюды были связаны по четыре вмѣстѣ. Сквозь носовой хрящъ животнаго продѣвалась палочка, къ одному концу которой привязывалась веревка, прикрѣпленная къ хвосту верблюда, шедшаго впереди, такимъ образомъ, что, если задній верблюдъ падалъ, узелъ самъ собою развязывался. Впереди шли четыре молодые верблюда, за ними верблюдъ, на которомъ сидѣлъ Гединъ и висѣли ящики съ инструментами и разными вещами, необходимыми на бивуакахъ, а дальше остальные три верблюда. "Магометъ-шахъ велъ моего верблюда въ поводу,-- разсказываетъ Гединъ,-- такъ что мнѣ не нужно было управлять имъ, и я могъ сосредоточить все свое вниманіе на компасѣ, на часахъ и на изученіи окружающей мѣстности. Исламъ-бай отлично приладилъ вьюкъ на моемъ верблюдѣ. Поверхъ обоихъ ящиковъ, между горбами верблюда онъ наложилъ кошмы, ковры, подушки, и я сидѣлъ точно въ креслѣ, спустивъ ноги по обѣ стороны передняго горба.
   "Когда все было готово, я распростился съ своимъ хозяиномъ, щедро вознаградивъ его за гостепріимство, съ Хашимомъ и съ миссіонеромъ Іоганномъ, который не рѣшался пуститься въ опасное путешествіе. Признаки наступавшей весны давали себя чувствовать съ каждымъ днемъ сильнѣе и сильнѣе. Температура уже не спускалась ниже нуля. Солнце начинало сильно припекать. Поля были засѣяны, рисовыя плантаціи залиты водой. Мухи и другія насѣкомыя наполняли воздухъ своимъ жужжаньемъ. Въ это-то роскошное въ Азіи время года, въ это время вѣчно новыхъ надеждъ мы отправлялись въ страну, окованную тысячелѣтнимъ мертвеннымъ сномъ, въ страну, гдѣ всякій песчаный холмъ есть могила, гдѣ стоитъ такой нестерпимый зной, что сравнительно съ нимъ самая суровая зима представляется благодѣяніемъ. По узкимъ улицамъ мѣстечка, между толпами народа спокойно и величественно выступала длинная вереница нашихъ верблюдовъ. Это была торжественная минута. Зрители какъ бы сознавали ея важность: въ толпѣ царило гробовое молчаніе. Когда я вспоминаю теперь наше выступленіе, мнѣ невольно думается, что оно походило на погребальную процессію. Я такъ и слышу мѣрный, глухой звукъ караванныхъ колокольчиковъ -- настоящій похоронный звонъ!...
   "Мѣстность была ровная. Дома селенія раскинулись между рощами тополей, полями, огородами и арыками. Съ полчаса мы благополучно подвигались впередъ, какъ вдругъ поднялась суматоха. Двое самыхъ молодыхъ верблюдовъ разорвали связывающую ихъ веревку, сбросили свои вьюки, и, точно веселые щенки, принялись бѣгать по полю, вздымая облака пыли. На одномъ изъ нихъ были навьючены резервуары съ водой; резервуаръ получилъ пробоину, но, къ счастью, около крышки, такъ что бѣда оказалась невелика. Бѣглецовъ скоро поймали и снова навьючили. Послѣ этого каждаго изъ нихъ повели отдѣльно,-- въ помощникахъ у насъ не было недостатка, такъ какъ насъ провожала цѣлая сотня всадниковъ. Черезъ часъ вырвались два другіе верблюда. Нѣсколько вещей разсыпалось, ящикъ съ порохомъ свалился; Магометъ-шахъ объяснилъ, что верблюды всегда шалятъ послѣ долгаго отдыха; черезъ нѣсколько дней ходьбы они станутъ смирны какъ ягнята. Мы рѣшили, чтобы, ради предосторожности, каждаго верблюда велъ отдѣльно кто-нибудь изъ людей.
   "На слѣдующій день все пошло болѣе правильно и спокойно. Пользуясь опытомъ перваго дня, мы болѣе равномѣрно распредѣлили вьюки и навьючили особенно дорогія для насъ вещи, главнымъ образомъ воду, на самыхъ смирныхъ верблюдовъ. Я возсѣдалъ на значительной высотѣ надъ уровнемъ почвы, и съ моего мѣста открывался великолѣпный видъ во всѣ стороны. Сначала отъ ѣзды на верблюдѣ у меня немного кружилась голова; но я скоро привыкъ къ этому однообразному колыханью взадъ и впередъ и покачиванью направо и налѣво; они нисколько на меня не дѣйствовали, хотя человѣкъ, подверженный морской болѣзни, навѣрно почувствовалъ бы себя дурно".
   

ГЛАВА XII.

Преддверіе пустыни.-- Черезъ лѣсъ къ озерамъ.-- Пріятный бивуакъ.-- Невѣрныя свѣдѣнія.-- Песокъ и ничего, кромѣ песку.-- Роковая оплошность.-- "Корабли пустыни" начинаютъ сдаваться.

   Первые десять дней пути прошли для каравана совершенно благополучно. Та мѣстность, по которой онъ подвигался, слѣдуя сѣверо-восточному направленію, не могла быть названа настоящей пустыней, Хотя въ ней попадались полосы песку и ряды песчаныхъ холмовъ, но зато встрѣчались рощицы тополей, заросли камыша и тамариска. Почва во многихъ мѣстахъ была покрыта налетомъ соли. Во время бивуаковъ, чтобы не тратить своихъ запасовъ, пробовали рыть колодцы и почти всегда находили на небольшой глубинѣ воду, правда, иногда соленую, но все-таки годную для варки яицъ и для мытья посуды. Отъ мѣстныхъ жителей Гединъ слыхалъ, что хребетъ Мазаръ-тагъ прорѣзываетъ пустыню и доходитъ до самой Хотанъ-дарьи. Поэтому онъ зорко высматривалъ, не покажутся ли на горизонтѣ горы, по которымъ ему и можно будетъ безошибочно направить путь. Дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней вдали ясно вырисовались очертанія горы. Но прежде чѣмъ дойти до нея, путники очутились въ густомъ тополевомъ лѣсу; земля была покрыта глубокимъ слоемъ сухой листвы и хвороста. Каравану приходилось итти зигзагами, пробираться между сучьями деревьевъ. За лѣсомъ лежало большое озеро. На берегу этого озера, подъ тѣнью густолиственныхъ тополей, караванъ разбилъ свой бивуакъ. Мѣсто было прелестное. Съ вершины холма открывался красивый видъ. На востокѣ виднѣлся горный кряжъ, къ сѣверу, по желтой песчаной равнинѣ разбросаны были зелеными пятнами группы тополей и заросли камыша; холмъ отливалъ лиловымъ цвѣтомъ, а у подножія его разстилалось синее озеро. Развьюченные верблюды и овца, единственная, оставшаяся въ живыхъ, лакомились камышомъ, собаки, получившія по куску мяса отъ только что зарѣзанной овцы, беззаботно играли, куры весело кудахтали, всѣ вдоволь напились воды и потому чувствовали себя хорошо. Караванъ провелъ лишній день въ этомъ мѣстечкѣ, чтобы дать вполнѣ отдохнуть и людямъ и животнымъ. На слѣдующій день они миновали еще нѣсколько озеръ и, къ своему удивленію, замѣтили на берегахъ ихъ слѣды людей и заброшенные шалаши изъ тростника; еще дальше они ясно увидѣли колеи арбы; а на берегу озера, у подножія горъ, паслись три лошади. Вскорѣ отыскался и владѣлецъ этихъ лошадей. Оказалось, что это житель Маралъ-баши. Онъ разсказалъ, что пріѣзжаетъ въ эти горы добывать соль, которой здѣсь очень много, и которую онъ продаетъ на базарѣ, въ Маралъ-баши. О дорогѣ на юго-востокъ и о разстояніи до Хотанъ-дарьи онъ не могъ сказать ничего опредѣленнаго; но слыхалъ, что къ югу идетъ сплошной песокъ, что тамъ нѣтъ ни капли воды, и что пустыню эту называютъ Такламаканъ.
   Караванъ двинулся на юго-востокъ, вдоль горнаго кряжа и по берегу озера. Дойдя до конца озера и предвидя, что это, можетъ быть, послѣдняя стоянка со свѣжею, прѣсною водой, сдѣлали большой привалъ. Джолчи увѣрялъ, что отсюда до Хотанъ-дарьи всего 4 дня пути на востокъ. Но Гединъ велѣлъ людямъ наполнить резервуары съ водой до половины, т.-е. чтобы ее хватило на 10 дней, самъ же взошелъ на вершину холма, у подошвы котораго лежало озеро, и оглядѣлъ окрестность. Горный хребетъ шелъ на юго-востокъ и врѣзывался въ пустыню, но конецъ его, небольшой скалистый пригорокъ, былъ ясно виденъ. Разсказы о томъ, что онъ тянется до самой Хотанъ-дарьи были, несомнѣнно, баснями. На югъ, юго-востокъ и западъ разстилалась, насколько хваталъ глазъ, безбрежная безплодная пустыня.
   Послѣ цѣлаго дня отдыха караванъ бодро вступилъ въ нее. Сначала попадалась еще рѣдкая растительность, но часа черезъ полтора она совершенно исчезла, а песчаные холмы, цѣлыя гряды холмовъ попадались все чаще, становились все выше. Нѣкоторыя изъ нихъ достигали 10 саженъ надъ уровнемъ поверхности, и пробираться по нимъ было очень трудно. Верблюды, однако, шли твердой, увѣренной поступью, между тѣмъ какъ люди сплошь да рядомъ скатывались внизъ. Иногда дорогу преграждала такая длинная гряда холмовъ, что ее нельзя было обойти, и подъемъ на нее такъ былъ крутъ, что приходилось останавливаться и съ помощью заступовъ продѣлывать для верблюдовъ ступеньки. Для переваловъ выбирали, конечно, наиболѣе отлогіе холмы; но иногда невозможно было обойти крутого спуска. Тогда всѣ, не отрывая глазъ, слѣдили за движеніями верблюдовъ, а тѣ послѣ минутнаго колебанія начинали спускаться по глубокому, рыхлому песку, въ который чуть не до колѣнъ вязли ихъ ноги. Нигдѣ не видно было ни былинки, ни листика, ничего, кромѣ песку, мелкаго желтаго песку, цѣлыхъ горъ песку, тянувшихся на безконечное пространство, насколько могъ охватить глазъ, вооруженный полевымъ биноклемъ.
   День, былъ знойный, и особенно страдали отъ жары собаки въ своихъ толстыхъ шубахъ. Хамра выла, пищала и нѣсколько разъ отставала отъ каравана. Въ сумерки нашли, наконецъ, мѣстечко съ твердымъ грунтомъ, на которомъ можно было разбить бивуакъ. Попробовали вырыть колодецъ, но до воды не могли докопаться. Вдругъ замѣтили, что Хамра исчезла. Принялись кликать ее, свистать -- все напрасно. Магометъ-шахъ вспомнилъ, что она рыла песокъ подъ однимъ изъ послѣднихъ тамарисковъ, попавшихся имъ на пути, и легла въ яму. Что случилось съ животнымъ, осталось неизвѣстнымъ. Можетъ быть, она погибла отъ солнечнаго удара, а еще вѣроятнѣе, что ей надоѣло тащиться по песку,-- она сообразила, что путешествіе по пустынѣ и въ будущемъ не доставитъ ничего, кромѣ непріятностей, и повернула обратно къ тому озеру, гдѣ былъ послѣдній ночлегъ, гдѣ можно было и напиться вдоволь и выкупаться. Оттуда ей не трудно было добраться до Маралъ-баши, можетъ быть, съ тѣмъ самымъ солепромышленникомъ, котораго встрѣтилъ караванъ.
   "Странное, необъяснимое чувство овладѣло мною,-- пишетъ Гединъ,-- когда мы въ первый разъ разбили лагерь среди этой самой безплодной изъ всѣхъ пустынь въ мірѣ. Люди мало разговаривали, никто не смѣялся. Необычное молчаніе царило вокругъ костра изъ корней тамариска. Мы привязали верблюдовъ около самой палатки, чтобы они не вздумали отвязаться и уйти назадъ къ озеру, гдѣ въ послѣдній разъ имѣли хорошій подножный кормъ. Могильная тишина царила вокругъ, даже колокольчики рѣдко позванивали. Слышалось одно только тяжелое мѣрное дыханіе верблюдовъ. Двѣ или три бабочки кружились около моей свѣчки въ палаткѣ, но мы, вѣроятно, сами занесли ихъ сюда".
   На слѣдующій день рано утромъ разразилась сильнѣйшая буря. Цѣлыя тучи песку неслись на палатку, нигдѣ ничего не было видно, кромѣ бархановъ, на которыхъ крутились столбы песку выше человѣческаго роста. Желтовато-красный туманъ окутывалъ горизонтъ, но небо надъ головами путниковъ было ярко-синее, и ни одно облачко не смягчало палящаго зноя солнечныхъ лучей. Тонкій летучій песокъ проникалъ всюду: въ ротъ, въ носъ, въ уши, набивался въ платье и вызывалъ непріятный зудъ во всемъ тѣлѣ. Особенно непріятно было попасть въ средину песчанаго столба поднимаемаго вихремъ. Несчастные путники закрывали глаза, плотно сжимали губы- и низко опускали головы; а вѣтеръ свистѣлъ и дулъ имъ прямо въ уши. Когда вихрь стихалъ, они стряхивали съ себя цѣлыя кучи песку. Несмотря на такую неблагопріятную погоду, никому не пришло въ голову желаніе переждать бурю на бивуакѣ. Всѣ почему-то надѣялись, что песчаные холмы скоро понизятся, что къ вечеру найдется мѣстечко, гдѣ можно будетъ вырыть колодезь. Исламъ-бай шелъ впереди каравана съ компасомъ въ рукѣ; держались прямо на востокъ, такъ какъ это былъ самый близкій путь до Хотанъ-дарьи. Караванъ медленно двигался по его слѣдамъ. Всѣ впадали въ уныніе, когда Исламъ-Бай вдругъ останавливался, входилъ на самый высокій холмъ и, приставивъ руку къ глазамъ, осматривалъ окрестность: было очевидно, что прямой путь представляетъ затрудненія. Случалось, что Исламъ-Бай уныло возвращался назадъ и кричалъ: -- Хичъ йолъ йокъ (совсѣмъ нельзя пройти)!-- Херъ тарифъ яманъ кунъ (всюду дурной песокъ)! или просто: -- Кумъ тагъ (горы песку)! Тогда каравану приходилось дѣлать большой обходъ на сѣверъ или на югъ. Всѣ шли босикомъ, молчаливые, усталые, мрачные; потъ лился съ нихъ крупными каплями, и они часто останавливались, чтобы напиться, хотя вода въ резервуарахъ была совсѣмъ теплая. Къ полудню вѣтеръ стихъ, но караванъ подвигался впередъ медленно, словно улитка. Когда попадался особенно высокій холмъ, на него всякій разъ влѣзалъ кто-нибудь и съ надеждой глядѣлъ на востокъ; но увы, кромѣ однообразнаго песчанаго моря, ничего не было видно! Во время трудныхъ переходовъ черезъ песчаные перевалы всѣми овладѣвало уныніе, но какъ только открывался порядочный кусокъ пути по твердому грунту между песочными холмами, всѣ оживали и одобряли другъ друга радостными восклицаніями.

0x01 graphic

   Между тѣмъ верблюды стали уставать; они часто падали на крутыхъ склонахъ и не могли подняться безъ помощи людей. Пришлось разбить лагерь, сдѣлавъ всего 8 миль. Въ мѣстечкѣ, выбранномъ для ночлега, почва была такая твердая, что нечего было и думать рыть колодезь. Поужинавъ и напившись изъ своихъ запасовъ, киргизы принялись съ тревогой толковать о томъ, что ожидаетъ ихъ завтра. Исламъ-Бай всячески. старался подбодрить товарищей: онъ разсказывалъ имъ, какъ путешествовалъ съ Гединомъ въ горахъ, какіе снѣжные сугробы они встрѣчали въ Алайской долинѣ,-- "А снѣгъ гораздо хуже, чѣмъ песокъ!" прибавлялъ онъ,-- какимъ опасностямъ подвергались они на ледникахъ Мусъ-тагъ-аты.
   "Утромъ 25 апрѣля я сдѣлалъ непріятное открытіе,-- разсказываетъ Гединъ.-- Я замѣтилъ наканунѣ, что вода сильно бултыхается въ резервуарахъ, и захотѣлъ узнать причину этого: оказалось что въ резервуарахъ было воды всего на два дня! Я спросилъ людей, отчего они не налили столько воды, сколько я приказалъ. Они отвѣчали, что за наполненіемъ сосудовъ наблюдалъ Джолчи. Въ отвѣтъ на мои упреки Джолчи возразилъ:-- Будьте спокойны, отъ послѣдняго озера до того мѣста, гдѣ можно вырыть колодезь, никакъ не больше четырехъ дней пути!-- Я повѣрилъ ему тѣмъ болѣе, что до сихъ поръ всѣ его свѣдѣнія оказывались вѣрными, да и мои карты подтверждали его слова. Мы всѣ были увѣрены, что очень скоро дойдемъ до воды, никому изъ насъ и въ голову не приходило вернуться къ озерамъ. Однако, мы всѣ согласились, что слѣдуетъ очень беречь наши запасы воды. Я просилъ Ислама-бая ни на минуту не упускать изъ виду резервуаровъ. Верблюдамъ рѣшено было не давать больше пить. Благодаря пыльному туману, носившемуся въ воздухѣ и закрывавшему солнце, было не очень жарко. Я весь день шелъ пѣшкомъ, отчасти, чтобы облегчить своего верблюда, отчасти, чтобы подбодрить людей. Верблюдъ "Бабай" безпрестанно останавливался и обрывалъ свою веревку. Наконецъ, онъ легъ на песокъ и отказался итти дальше. Мы сняли съ него вьюкъ и раздѣлили его между остальными верблюдами. Онъ пошелъ, но очень медленно, сильно оставая отъ каравана. Ужасно было видѣть, какъ этотъ "корабль пустыни", единственная опора человѣка среди безконечнаго песчанаго моря, становится жалкой развалиной! Мы жадно глядѣли на востокъ, въ надеждѣ, что намъ откроется хоть что-нибудь утѣшительное. Напрасно! горы песку -- и ничего больше, куда ни взгляни! Вдругъ около верблюдовъ зажужжалъ оводъ. Это всѣхъ насъ оживило: значитъ, "земля" недалеко! А между тѣмъ этотъ оводъ навѣрно давно сопровождалъ насъ, запрятавшись въ шерсти котораго-нибудь изъ верблюдовъ! "Бабай" продолжалъ задерживать насъ. Мы рѣшились остановиться на часъ, чтобы дать ему отдохнуть. Мы дали ему немножко воды и сѣна изъ его сѣдла. Когда сѣдло было снято, мы замѣтили, что у него на спинѣ открытая рана; произвела ее жесткая подкладка сѣдла. Ноги дрожали, языкъ былъ бѣлый. Мы оставили съ нимъ Магометъ-шаха, а сами пошли дальше. Долго слышался намъ ревъ больного животнаго.
   "Мы прошли въ этотъ день 12 1/2 миль, но тутъ "Чонъ-кара", большой бѣлый верблюдъ, отказался итти дальше. Это заставило насъ разбить бивуакъ. Мы отдали верблюдамъ остатки сѣдла "Бабая"; въ остальныхъ сѣдлахъ былъ достаточный запасъ сѣна и соломы. Наша собственная пища становилась все болѣе и болѣе умѣренной; я питался чаемъ, хлѣбомъ и консервами; киргизы -- чаемъ, хлѣбомъ и талканомъ (поджареной мукой). Топливо наше приходило къ концу, и мы сжигали нѣкоторые наименѣе нужные деревянные ящики".

0x01 graphic

ГЛАВА XIII.

Сонъ и дѣйствительность.-- Рытье колодца.-- Ночное совѣщаніе.-- Угрызенія совѣсти.-- Телесматъ.-- Кара-буранъ.-- Ничего лишняго.

   "На слѣдующее утро, пока люди еще возились съ приготовленіями къ выступленію, я пошелъ впередъ одинъ. Съ компасомъ въ одной рукѣ и полевымъ биноклемъ въ другой, я торопливо шагалъ на востокъ, прямо на востокъ, туда, гдѣ текла рѣка -- наша спасительница. Лагерь и верблюды скоро исчезли изъ глазъ моихъ за верхушками песчаныхъ холмовъ. Моимъ единственнымъ товарищемъ была муха, на которую я смотрѣлъ необыкновенно дружелюбно. Безъ нея я былъ бы одинъ, совершенно одинъ среди этой могильной тишины, среди этого желтаго моря съ его песочными волнами. Болѣе торжественнаго безмолвія не могло царить ни на какомъ кладбищѣ; для полнаго сходства съ кладбищемъ не хватало только могильныхъ крестовъ.
   "Песчаные холмы достигли высоты 140, 150 футовъ. Они угрожали намъ медленною, но вѣрною смертью. Длинныя гряды ихъ преграждали намъ путь, а между тѣмъ намъ необходимо было перейти черезъ нихъ, -- обойти ихъ не было возможности. И мы тащились по нимъ подъ унылый перезвонъ колокольчиковъ, словно грустная погребальная процессія...
   "Около полудня я почувствовалъ, что обезсилѣлъ отъ усталости и жажды. Солнце жгло, точно раскаленная печь. Я не могъ сдѣлать ни шагу больше. Вдругъ моя пріятельница муха подлетѣла ко мнѣ съ такимъ веселымъ жужжаньемъ, что я какъ-то невольно оживился. "Попытайся пройти еще немножко -- пѣла она мнѣ въ самое ухо, -- поднимись еще на одинъ холмъ, пройди еще тысячу шаговъ. Ты все-таки будешь ближе къ Хотанъ-дарьѣ, къ свѣжимъ струямъ рѣки, которая шепчетъ пѣснь о жизни, о веснѣ и о веснѣ жизни!" Я прошелъ еще тысячу шаговъ, затѣмъ упалъ на вершинѣ холма, растянулся на спинѣ и прикрылъ лицо своей бѣлой фуражкой. Я сдѣлалъ 8 миль. Пріятно было отдохнуть, тѣмъ болѣе, что на вершинѣ холма дулъ легкій вѣтеръ. Я заснулъ... Мнѣ пригрезилось, что я лежу на зеленой лужайкѣ, подъ тѣнью серебристаго тополя, и легкій вѣтерокъ шелеститъ его листву. Я слышалъ журчанье и плескъ волнъ, катившихся у самыхъ корней тополя; птица пѣла въ вѣтвяхъ его... Чудный сонъ! Но увы! недолго продолжался онъ. Унылый звонъ похоронныхъ колоколовъ вернулъ меня къ суровой дѣйствительности. Я вскочилъ. Голова моя была тяжела; блескъ желтаго песку ослѣплялъ меня. Верблюды подвигались неровною поступью. Глаза ихъ были мутны, взглядъ покоренъ и равнодушенъ. Они дышали тяжело, съ трудомъ, и запахъ ихъ дыханья былъ еще непріятнѣе обыкновеннаго. Пришло всего шесть верблюдовъ, съ Касимомъ и Исламъ-баемъ, Магометъ-шахъ и Джолчи остались съ "Бабаемъ" и "Чонъ-карой", которые съ самаго начала пути еле двигались.
   "Между двумя холмами песку мы нашли странную вещь: часть скелета осла или дикой лошади,-- однѣ только заднія ноги, которыя были бѣлы какъ известка и такъ хрупки, что разсыпались отъ перваго прикосновенія. Какъ попало сюда это животное? Долго ли пролежали здѣсь эти кости? Кто знаетъ? Можетъ быть, цѣлыя столѣтія! Сухой песокъ обладаетъ способностью надолго сберегать органическія тѣла.
   "Мы всѣ изнемогали отъ усталости и жажды, такъ что очень рано остановились на ночлегъ, на небольшой твердой глинистой площадкѣ. Подъ вечеръ подошли Магометъ-шахъ и Джолчи, также сильно истомленные; они шли одни, опираясь на палки. Верблюды отказались итти, и они бросили ихъ. Когда стало прохладнѣе, я послалъ за ними человѣка, и къ ночи они дотащились до лагеря. Вечеромъ наше настроеніе обыкновенно становилось лучше. Я посмотрѣлъ въ бинокль на востокъ, и мнѣ показалось, что холмы значительно понижаются. Завтра мы, навѣрно, минуемъ песчаные кряжи и разобьемъ бивуакъ въ лѣсахъ Хотанъ-дарьи! Эта мысль оживляла всѣхъ насъ. Мою палатку не разбивали, -- надобно было беречь силы людей. Мы легли всѣ рядомъ подъ открытымъ небомъ. Только Джолчи сторонился насъ и ни съ кѣмъ не разговаривалъ; въ глазахъ у него свѣтился недобрый огонекъ.
   "Вечеромъ, часовъ около шести, мнѣ вдругъ пришло въ голову: отчего бы намъ не попробовать вырыть колодезь? Исламъ-бай и Касимъ съ радостью схватились за мою мысль. Пока первый поспѣшно приготовлялъ мой "обѣдъ", второй принялся за дѣло. Онъ засучилъ рукава, поплевалъ на руки и началъ рыть глинистую землю сартскимъ заступомъ, распѣвая при этомъ пѣсни. Когда подошли отставшіе товарищи, они тоже стали рыть поочереди. Въ отвѣтъ на мой вопросъ, можно ли надѣяться найти здѣсь воду, Джолчи презрительно улыбнулся и сказалъ: -- Воды найдете сколько угодно, только проройте тридцать саженъ глубины!-- Касимъ вырылъ около аршина: попадалась глина, смѣшанная съ пескомъ и сырая. Джолчи пристыдили, и онъ сталъ усердно рыть въ свою очередь. Наши надежды ожили. Я наскоро проглотилъ обѣдъ и поспѣшилъ вмѣстѣ съ Исламомъ къ колодцу. Мы всѣ пятеро работали изъ всѣхъ силъ. Яма становилась все глубже. Человѣка, работавшаго на днѣ, не видно было сверху, и онъ не могъ выбрасывать песокъ на поверхность земли. Мы спустили внизъ ведро на веревкѣ и съ помощью его вытаскивали изъ ямы песокъ и глину. Мало-по-малу около ямы выросъ цѣлый валъ, и я разгребалъ его, чтобы расчистить мѣсто. Когда мы начали работу, на воздухѣ было 28о, а на поверхности земли 26о. На глубинѣ 5 футовъ было только 12о. Необыкновенно пріятно было лечь на этотъ свѣжій песокъ! Мы зарыли въ него одинъ изъ нашихъ резервуаровъ, и вода остыла настолько, что мы могли утолить ею жажду. Чѣмъ, дальше мы рыли, тѣмъ сырѣе становился песокъ. На глубинѣ сажени онъ былъ настолько сыръ, что мы скатывали изъ него шарики, и руки наши становились влажными. А какъ пріятно было прикладывать его къ горѣвшимъ щекамъ! Въ работѣ прошло нѣсколько часовъ. Люди начали уставать. Голыя груди и плечи ихъ покрылись потомъ. Они останавливались все чаще и чаще и выпивали по глотку воды. Мы могли позволить себѣ эту роскошь, такъ какъ наши резервуары скоро должны были наполниться свѣжею колодезною водою. Между тѣмъ совершенно стемнѣло, и мы продолжали работать при свѣтѣ двухъ огарковъ, вставленныхъ въ углубленія стѣнокъ колодца. Инстинктъ привелъ всѣхъ животныхъ къ нашей ямѣ. Верблюды вытягивали свои длинныя шеи и нюхали сырой песокъ. Джолдашъ растянулся на немъ; куры безпрестанно подходили посмотрѣть, что дѣлается. Мы работали съ энергіей отчаянія, работали для спасенія жизни. Надежда придавала намъ новыя силы. Мы рѣшили не отступать и, если нужно, рыть весь слѣдующій день, но дорыться до воды.
   "Мы всѣ стояли вокругъ ямы и глядѣли на Касима, который былъ на днѣ ея. Его полуголая фигура, освѣщенная тусклымъ свѣтомъ огарковъ, принимала какія то странныя, фантастическія очертанія, Вдругъ онъ остановился, выпустилъ изъ рукъ заступъ и съ полусдавленнымъ стономъ упалъ на землю.
   -- Что такое? что случилось? въ испугѣ спрашивали мы.
   -- Курукъ кумъ! Песокъ сухъ! раздался голосъ какъ бы изъ могилы.
   "Нѣсколько ударовъ заступомъ убѣдили меня, что онъ правъ. Сырость замѣченная нами, объяснялась, можетъ быть, ливнемъ или снѣжнымъ заносомъ, растаявшимъ въ этомъ мѣстѣ. При этомъ ужасномъ открытіи, мы сразу почувствовали, какъ мы утомлены, сколько силъ потратили напрасно! Вся наша энергія въ мигъ исчезла, мрачное уныніе овладѣло нами. Не глядя другъ на друга, мы побрели къ своимъ постелямъ, чтобы забыться хоть, во снѣ. Но прежде чѣмъ улечься, мы съ Исламъ-Баемъ имѣли совѣщаніе наединѣ. Мы не скрывали Другъ отъ друга опасности положенія, но рѣшили до послѣдней крайности поддерживать бодрость и въ себѣ, и въ другихъ. Когда другіе заснули, мы осмотрѣли резервуаръ; въ немъ оказалось воды всего на одинъ день. Надобно было беречь ее какъ золото. Что я говорю -- золото! Если бы мы могли купить воды еще на одинъ день, мы не задумавшись отдали бы за нее всѣ свои деньги! Мы рѣшили раздавать остатки драгоцѣнной жидкости порціями, по два стакана въ день на человѣка. Тогда намъ могло хватить ея на три дня. Три дня верблюды уже не получали питья и въ слѣдующіе дни тоже не могли получить. Джолдашъ и овца до сихъ поръ имѣли по кружкѣ въ день и чувствовали себя хорошо. Окончивъ свой разговоръ, мы тоже улеглись спать; только терпѣливые верблюды стояли вокругъ вырытой нами ямы и напрасно ждали того, чего она не могла дать.
   "Утромъ, 27-го апрѣля мы сдѣлали все возможное, чтобы подкрѣпить силы верблюдовъ. Мы вытащили сѣно изъ одного сѣдла и дали имъ его; они просили пить, но мы могли только смочить ихъ губы. Послѣ сѣна каждый изъ нихъ получилъ еще порцію хлѣба и масла. Чтобы облегчить ихъ, мы бросили мою походную постель, коверъ и нѣсколько другихъ вещей. Я наскоро проглотилъ свой чай и ушелъ впередъ. Бурханы были ниже, чѣмъ раньше, и мнѣ страстно хотѣлось скорѣй добраться до конца ихъ. Но увы! черезъ часъ я опять былъ со всѣхъ сторонъ окруженъ высокими холмами, и опять они тянулись на безконечное пространство впереди! Ни слѣда жизни, ни кустика тамариска, ничего, что указывало бы на близость земли! Голова у меня кружилась, когда я глядѣлъ на этотъ океанъ песку, въ которомъ мы затерялись!
   "Погода была великолѣпная. Небо покрыто легкими перистыми облачками; жаръ не особенно силенъ. Черезъ три съ половиной часа караванъ догналъ меня. Всѣ шли довольно хорошо, только не было Магомета-шаха и двухъ больныхъ верблюдовъ.-- Они идутъ потихоньку сзади, -- утѣшали меня другіе. Я сѣлъ на своего верблюда, и онъ безропотно вынесъ это увеличеніе груза. Я чувствовалъ себя страшно усталымъ, но когда я замѣтилъ, какъ дрожатъ ноги бѣднаго верблюда, я слѣзъ съ него и пошелъ пѣшкомъ. Въ этотъ день песчаные холмы достигли наибольшей высоты -- 200 футовъ. Понятно, что путешествіе по нимъ не Могло итти быстро. Часто намъ приходилось дѣлать большіе обходы, иногда даже вмѣсто востока поварачивать на западъ.
   "Джолдашъ держался все время около резервуаровъ воды и вылъ всякій разъ, какъ слышалъ, что она плескается о стѣнки ящиковъ. Когда мы останавливались, не зная, въ какую сторону повернуть, онъ начиналъ лаять, обнюхивать резервуары и рыть песокъ, точно хотѣлъ показать намъ, что мы должны вырыть колодецъ и дать ему скорѣй напиться. Когда я ложился отдыхать, онъ садился прямо противъ меня и смотрѣлъ мнѣ прямо въ глаза, точно хотѣлъ спросить: "неужели нѣтъ надежды?" Я гладилъ его, старался успокоить и указывалъ ему на востокъ, повторяя, что вода тамъ. Тогда онъ настороживалъ уши, вскакивалъ и пускался бѣжать въ томъ направленіи: но онъ вскорѣ возвращался печальный, разочарованный.
   "Мы двигались въ этотъ день впередъ до тѣхъ поръ, пока верблюды въ состояніи были итти. Въ 6 часовъ вечера, при подъемѣ на одинъ изъ холмовъ, они всѣ остановились, и мы рѣшили разбить бивуакъ. Вскорѣ къ намъ подошелъ Магометъ-шахъ. Онъ разсказалъ, что верблюды съ самаго утра отказывались итти, и онъ принужденъ былъ бросить ихъ. Одинъ несъ два пустыхъ резервуара, другой шелъ совсѣмъ безъ ноши. По словамъ старика, они могли прожить не больше двухъ дней, но, конечно, если бы мы нашли воду сегодня, они были бы спасены. А такъ какъ воды не было, они обречены на гибель, на мучительную смерть! Дай Богъ, чтобы ихъ страданія скорѣе прекратились! Разсказъ Магомета произвелъ на меня страшно мучительное впечатлѣніе. Я былъ виновникомъ смерти невинныхъ животныхъ. Я несъ отвѣтственность за каждую минуту физической боли или нравственнаго страданія людей и животныхъ, составлявшихъ мой караванъ! Я не присутствовалъ при томъ, какъ эти верблюды были брошены на произволъ безжалостной пустыни; но въ воображеніи я ясно рисовалъ себѣ всѣ подробности ихъ медленной агоніи, и эта картина не давала мнѣ всю ночь, сомкнуть глазъ!

0x01 graphic

   "Поздно вечеромъ мы завидѣли на западѣ тяжелыя синевато-стальныя тучи. Въ нихъ была вода и жизнь, вокругъ насъ -- жажда и смерть. Онѣ. все росли и сгущались; мы не могли отвести отъ нихъ глазъ. Надежда на дождь все усиливалась. Мы выставили пустые резервуары; мы растянули на землѣ непромокаемую парусину отъ палатки, и четыре человѣка приготовились поднять ее за углы. Мы ждали и ждали. Но тучи медленно прошли на югъ, не подаривъ намъ ни капли.
   "Исламъ-бай въ послѣдній разъ испекъ для меня хлѣбъ. Магометъ-шахъ объявилъ, что мы попали подъ власть духовъ пустыни, что мы заколдованы и никогда не выберемся отсюда. Исламъ отвѣчалъ съ поразительнымъ спокойствіемъ, точно говорилъ самую обыкновенную вещь, что сперва одинъ за другимъ погибнутъ всѣ верблюды, а ужъ потомъ придетъ наша очередь. Я возражалъ ему, я высказывалъ твердую увѣренность, что мы не погибнемъ въ пустынѣ. Джолчи сталъ насмѣхаться надъ моимъ компасомъ и увѣрялъ, что онъ обманываетъ насъ и заставляетъ кружиться около одного и того же мѣста. Мы можемъ итти сколько угодно, мы никуда не придемъ. Самое лучшее не утомлять себя напрасно: намъ все равно умереть отъ жажды черезъ нѣсколько дней. Я постарался увѣрить его, что компасъ вполнѣ надежный указатель пути и все время велъ насъ прямо на востокъ. Стоитъ посмотрѣть на востокъ и на закатъ солнца, чтобы убѣдиться въ этомъ. Онъ отвѣчалъ, что пыльная мгла и телесманъ (чары духовъ) оказываютъ вліяніе и на солнце, такъ что и ему нельзя вполнѣ довѣрять.
   "28-го апрѣля насъ разбудилъ страшный вѣтеръ, который заносилъ насъ тучами песку. Весь воздухъ былъ пропитанъ пылью; не видно было даже ближайшихъ холмовъ. Направлять путь по солнцу было невозможно; ни одинъ проблескъ свѣта на небѣ не указывалъ, гдѣ оно находится. Это былъ страшный "кара-буранъ", черный вихрь, превращающій день въ ночь. Мы наканунѣ улеглись подъ открытымъ небомъ. Такъ какъ ночью стало холодно, то я завернулся въ свой тулупъ и надѣлъ на голову башлыкъ. Утромъ, проснувшись, я увидѣлъ, что буквально засыпанъ пескомъ. Толстый слой мелкаго желтаго песку покрывалъ мою грудь и шею, мелкій желтый песокъ проникъ сквозь каждое отверстіе моей одежды. Когда я всталъ, онъ посыпался мнѣ за рубашку, такъ что я долженъ былъ совсѣмъ раздѣваться, чтобы вытрясти его. Мои шубы совсѣмъ сравняло съ землей. Всѣ другія вещи были тоже засыпаны пескомъ. Мы совсѣмъ не видѣли, куда итти. Но въ воздухѣ было прохладно; благодаря этой прохладѣ и вѣтру, мы меньше чувствовали мученія жажды. Въ этотъ день я не могъ итти впереди каравана: мои шаги замело бы немедленно. Мы должны были держаться всѣ вмѣстѣ -- и люди и животныя. Потерявъ изъ виду товарищей, невозможно было бы дать знать о себѣ ни крикомъ, ни выстрѣломъ. Оглушающій шумъ бури покрываетъ всѣ другіе звуки. Я видѣлъ только того верблюда, который шелъ впереди меня, все другое исчезало въ глубокой мглѣ. Я ничего не слышалъ, кромѣ своеобразнаго свиста и шороха милліоновъ песчинокъ, пролетавшихъ мимо.
   "Да, трудно было итти. Среди дня нѣсколько разъ наступала полнѣйшая тьма; въ остальное время насъ окружалъ тусклый, полужелтый, полусѣрый свѣтъ. Много разъ мы чуть не задыхались отъ песку, летѣвшаго намъ прямо въ ротъ. При особенно сильныхъ порывахъ вѣтра мы ложились головой на землю или прятались за верблюдами, которые, въ свою очередь, становились задомъ къ вѣтру и протягивали шеи къ землѣ. Песчаные холмы и не думали понижаться. Едва удавалось намъ перевалить черезъ одну гряду ихъ, какъ изъ тумана выступала прямо передъ нами другая, не менѣе высокая. Въ этотъ день погибъ еще одинъ верблюдъ. Ясно было видно, что силы оставляли его. Онъ шатался, ноги его дрожали, глаза стали какіе-то стеклянные, нижняя губа отвисла, ноздри расширялись. Мы только что взобрались на высокій холмъ, на вершинѣ котораго буря свирѣпствовала особенно сильно, когда къ намъ подошелъ Джолчи, который велъ больного верблюда сзади прочихъ. Онъ объявилъ, что верблюдъ не въ состояніи былъ взойти на холмъ, и онъ бросилъ его, боясь потерять наши слѣды. Я тотчасъ остановилъ караванъ и послалъ двухъ людей посмотрѣть, нельзя ли какъ-нибудь поднять больного верблюда и привести его къ намъ. Они исчезли въ окружавшей мглѣ, но черезъ нѣсколько минутъ вернулись и объявили, что наши слѣды совсѣмъ замело, и они не рѣшились отойти далеко отъ каравана. Такимъ образомъ мы потеряли третьяго верблюда, мы бросили его какъ и двухъ первыхъ въ жертву мучительной смерти! Мало-по-малу чувства наши притуплялись, мы равнодушнѣе смотрѣли на такія потери. Всѣ наши заботы сосредоточивались на одномъ -- какъ бы спасти собственную жизнь. Каждое утро, когда мы выступали, я мысленно спрашивалъ себя: чья сегодня очередь отправиться въ тотъ дальній путь, съ котораго нѣтъ возврата?
   "Въ шесть часовъ мы остановились на ночлегъ, сдѣлавъ въ этотъ день 12 3/4 миль. Послѣ недолгаго совѣщанія рѣшено было бросить всѣ вещи, кромѣ самыхъ необходимыхъ. Мы съ Исламъ-баемъ пересмотрѣли весь нашъ багажъ. Большая часть провіанта, взятаго нами на 3 мѣсяца, а также нѣсколько войлоковъ и шубъ, подушки, книги, газеты, походная кухня, котелъ и многое другое было уложено въ ящики, прикрыто коврами и поставлено въ углубленіи между двумя холмами. Наверху одного изъ холмовъ, виднаго издалека, мы воткнули шестъ, прикрѣпивъ къ нему No газеты въ видѣ флага. Мы предполагали, въ случаѣ, если найдемъ воду, вернуться на это мѣсто и забрать вещи.
   "Вечеромъ мы нащепали изъ крышки ящика лучинокъ, навязали на нихъ нумера газеты и хотѣли по дорогѣ втыкать эти флаги въ самые большіе холмы, чтобы по нимъ найти обратный путь къ этому лагерю. Остатокъ воды сохранялся въ двухъ желѣзныхъ кувшинахъ. На случай, если найдется вода, мы рѣшили взять съ собою два пустыхъ резервуара. Верблюдамъ отдали еще одно сѣдло. Но они ѣли безъ аппетита, у нихъ пересохло въ горлѣ. Я въ послѣдній разъ напился чаю и закусилъ консервами, въ которыхъ была какая-нибудь жидкость".
   

ГЛАВА XIV.

Новая вина Джолчи.-- Послѣднія капли воды.-- Лагерь смерти.-- Напрасныя жертвы.-- Только двое.

   "29-го апрѣля мы выступили всего съ 5 верблюдами. Исламъ-бай подошелъ ко мнѣ съ разстроеннымъ лицомъ и сообщилъ грустную вѣсть, что одинъ изъ кувшиновъ пустъ. И онъ и прочіе люди подозрѣвали, что воду выпилъ Джолчи: они слышали, какъ онъ возился ночью. Впрочемъ, другихъ доказательствъ его вины у насъ не было. Наши подозрѣнія усилились, когда онъ подползъ ко мнѣ со слезами, жалуясь на боль въ груди и въ желудкѣ. Мы были увѣрены, что онъ притворяется. Такъ какъ я обязанъ былъ подавать другимъ примѣръ и поддерживать ихъ мужество, то я отдалъ ему половину своей порціи воды. Послѣ этого онъ скрылся, и мы не видали его до слѣдующаго утра.
   "Весь день мы шли по глубокому песку, шли мучительно медленно. Звонъ колокольчиковъ слышался все рѣже и рѣже; наши бѣдные верблюды изнемогали отъ усталости. Несмотря на это, они двигались съ своимъ обычнымъ спокойнымъ достоинствомъ. Я прошелъ пѣшкомъ не останавливаясь 12 1/2 часовъ, мы сдѣлали въ этотъ день 17 миль. На востокѣ попрежнему не замѣчалось никакихъ утѣшительныхъ признаковъ. Море песчаныхъ волнъ сливалось съ горизонтомъ, взору не на чемъ было остановиться, кромѣ песку и песку!
   "30 апрѣля термометръ упалъ ночью до 5о и утро было свѣжее. Облака пыли еще носились въ воздухѣ, но все-таки можно было разглядѣть свѣтлую полоску на томъ мѣстѣ, гдѣ было солнце. Мы дали верблюдамъ сѣно еще одного сѣдла и весь остатокъ хлѣба. Въ одномъ изъ кувшиновъ оставалось стакана два воды. Пока навьючивали верблюдовъ, Исламъ-Бай увидѣлъ Джолчи, который, повернувшись спиною къ товарищамъ, приставилъ кувшинъ съ водой къ губамъ. Произошла тяжелая, отвратительная сцена. Исламъ-бай и Касимъ съ яростью бросились на Джолчи повалили его на землю, били по лицу, топтали ногами и навѣрно убили бы, если бы я не вмѣшался и не заставилъ ихъ оставить его. Онъ выпилъ половину нашей воды, такъ что осталось всего около трети бутылки. Въ полдень я предложилъ помочить губы всѣмъ людямъ, а вечеромъ предполагалъ раздѣлить остатокъ на пять равныхъ частей.
   "Снова раздавался похоронный звонъ колоколовъ, снова двигался караванъ на востокъ, снова намъ приходилось пробираться по лабиринту крутыхъ песчаныхъ холмовъ... Вечеромъ мы остановились на томъ мѣстѣ, гдѣ верблюды упали отъ изнеможенія. Мы изслѣдовали въ полевой бинокль всю мѣстность къ востоку. Песчаныя горы йо всѣмъ направленіямъ, ни былинки, никакого признака жизни! Джолчи исчезъ съ утра и не появлялся ни вечеромъ, ни ночью. Киргизы увѣряли, что онъ вернулся къ тому мѣсту, гдѣ мы оставили багажъ, и будетъ питаться моими консервами, пока къ нему не явятся товарищи и не помогутъ ему увезти всѣ вещи. Исламъ-бай думалъ, что онъ погибъ. Когда мы хотѣли раздѣлить остатки воды, оказалось, что Касимъ и Магометъ-шахъ, которые вели караванъ, выпили ее всю до послѣдней капли! Мы всѣ были страшно слабы, и люди и верблюды!
   "На слѣдующее утро снова появился Джолчи, котораго мы считали погибшимъ, и сталъ увѣрять, что къ вечеру мы навѣрно найдемъ воду. Остальные не хотѣли и говорить съ нимъ. Они сидѣли молчаливые и унылые и ѣли черствый хлѣбъ, облитый кунжутнымъ масломъ. Наканунѣ я не выпилъ ни капли воды, жажда страшно мучила меня, и я рѣшился выпить съ полстакана отвратительной китайской водки, которую мы захватили собственно для спиртовой лампы. Она обожгла мнѣ все горло, но что за бѣда? это все-таки была жидкость! Когда Джолдашъ увидалъ, что я пью, онъ подбѣжалъ ко мнѣ, махая хвостомъ. Но когда я ему показалъ, что это не вода, онъ завылъ и грустно отошелъ прочь.
   "Караванъ медленно двинулся на востокъ, а меня силы окончательно оставили. Въ тихомъ неподвижномъ воздухѣ похоронные колокола верблюдовъ отдавались яснѣе, чѣмъ когда-либо. Мы оставили за собой трехъ мертвецовъ. Сколькимъ еще суждено пасть на нашемъ пути? Погребальная процессія быстро подвигалась къ кладбищу...
   "Исламъ-бай шелъ впередъ съ компасомъ въ рукѣ. Верблюдовъ вели Магометъ-шахъ и Касимъ. Джолчи шелъ за послѣднимъ верблюдомъ и погонялъ его. Полумертвый отъ усталости и жгучей жажды, я плелся далеко позади каравана. Онъ то исчезалъ за бурханами, то снова появлялся на вершинѣ холма. Звукъ колокольчиковъ раздавался все слабѣе и слабѣе и наконецъ замеръ въ отдаленіи. Я тащился шагъ за шагомъ, падалъ, вставалъ, опять тащился и снова падалъ. Звонъ колокольчиковъ пересталъ доноситься до меня. Кругомъ царила гробовая тишина. Но слѣды каравана были ясно видны, и я тащился по нимъ тяжелыми, невѣрными шагами. Наконецъ, съ одного высокаго холма я увидѣлъ караванъ. Онъ сдѣлалъ привалъ. Всѣ пять верблюдовъ окончательно обезсилѣли и упали на землю, Магометъ-шахъ лежала уткнувшись лицомъ въ песокъ, шепталъ молитвы и призывалъ на помощь Аллаха. Касимъ сидѣлъ въ тѣни одного изъ верблюдовъ и тяжело дышалъ. Онъ сказалъ мнѣ, что старикъ совсѣмъ плохъ и не можетъ итти дальше. Всю дорогу съ самаго утра онъ бредилъ, все толковалъ о водѣ. Отдохнувъ немного, мы хотѣли двинуться дальше, и Исламъ взялся вести караванъ. Съ бѣлаго верблюда сняли его вьюкъ, и я съ помощью Ислама влѣзъ на него. Но верблюдъ отказался итти. Мы поняли, что намъ невозможно тащиться дальше по такой страшной жарѣ, тѣмъ болѣе, что Магометъ сильно бредилъ; онъ то смѣялся, то плакалъ, говорилъ несообразныя вещи, игралъ пескомъ, пропуская его между пальцами. Онъ не въ состояній былъ двинуться дальше, а мы, конечно, не могли бросить его.
   "Поэтому мы рѣшили остаться на мѣстѣ, пока пройдетъ самое жаркое время дня, и затѣмъ продолжать путь вечеромъ и ночью. Мы развьючили верблюдовъ, но не трогали ихъ съ того мѣста, куда они легли. Исламъ и Касимъ разбили палатку, чтобы намъ было гдѣ укрыться отъ солнцепека. Они разостлали на полу нашъ послѣдній коверъ и нѣсколько войлоковъ, а вмѣсто подушки положили свернутый мѣшокъ. Я вползъ въ палатку, буквально вползъ, раздѣлся до нага и растянулся на постели. Исламъ и Касимъ тоже вошли въ палатку, Джолдашъ и овца послѣдовали ихъ примѣру. Джолчи помѣстился около нея въ тѣни. Магометъ-шахъ продолжалъ лежать на прежнемъ мѣстѣ. Однѣ только куры не теряли бодрости: онѣ бродили по солнцепеку и поклевывали то вьючныя сѣдла, то мѣшки съ провизіей. Когда мы остановились, было всего половина девятаго утра; мы прошли въ этотъ день только 3 мили, и намъ предстояло провести на мѣстѣ безконечно длинный день.
   "Я совершенно изнемогъ отъ усталости и съ трудомъ могъ повернуться съ боку на бокъ. Мною овладѣло отчаяніе; никогда ни прежде, ни послѣ я не испытывалъ ничего подобнаго. Вся моя прошлая жизнь промелькнула въ умѣ моемъ, словно сонъ. Мнѣ вспомнился родной домъ далеко, на сѣверѣ, и сердце мое мучительно сжалось при мысли о той тревогѣ, о томъ горѣ, какое охватитъ моихъ близкихъ, если я не вернусь къ нимъ. Они будутъ ждать годъ, два, и ждать напрасно. До нихъ не дойдетъ никакихъ извѣстій обо мнѣ: мы погибнемъ безслѣдно... Затѣмъ, въ воображеніи моемъ пронесся безконечный рядъ картинъ изъ моихъ прежнихъ путешествій по Азіи, яркихъ, красивыхъ картинъ, великолѣпныхъ дворцовъ, тѣнистыхъ садовъ, плещущихъ фонтановъ.
   "Я цѣлый день лежалъ безъ сна, съ открытыми глазами, поднятыми къ бѣлому потолку палатки; я ни на что не глядѣлъ, и смутно различалъ предметы. Иногда я впадалъ въ легкую дремоту, и тогда мнѣ постоянно представлялось, что я лежу на зеленомъ лугу подъ тѣнью серебристыхъ тополей. Какъ горько было всякій разъ пробужденіе! Кто изъ насъ умретъ первымъ? Кто будетъ такъ несчастенъ, что переживетъ остальныхъ? Господи, пошли мнѣ поскорѣй конецъ, не дай мнѣ слишкомъ долго переносить всѣ эти физическія страданія и нравственныя муки!
   "Время тянулось безконечно медленно. Я часто смотрѣлъ на часы, и каждый часъ казался мнѣ вѣчностью. Но... что это такое? На мое тѣло вдругъ повѣяло прохладой, свѣжестью! Полы палатки были подняты, легкій вѣтерокъ дулъ съ холмовъ. Онъ все усиливался и сталъ настолько свѣжимъ, что въ четвертомъ часу я долженъ былъ прикрыться войлокомъ. Вскорѣ послѣ этого со мною произошло положительное чудо. По мѣрѣ того, какъ солнце близилось къ горизонту, силы мои постепенно возвращались; и къ тому времени, какъ его раскаленное ядро остановилось надъ западными холмами, я совершенно выздоровѣлъ. Прежняя гибкость возвратилась моему тѣлу. Я чувствовалъ, что могу еще много дней итти и итти. Я горѣлъ нетерпѣніемъ отправиться въ путь. Я не хочу умирать! Я рѣшилъ напрягать свои силы до послѣдней крайности и итти, ползти, тащиться, но такъ или иначе подвигаться на востокъ, даже если весь мой караванъ не выдержитъ и умретъ.
   "На закатѣ Исламъ-бай и Касимъ тоже ожили. Я разсказалъ имъ о своемъ рѣшеніи, и они согласились со мной. Магометъ-шахъ лежалъ все на томъ же мѣстѣ. Джолчи растянулся на спинѣ около палатки. Они оба бредили. Они не отвѣчали на вопросы и лепетали что-то безсмысленное. Къ вечеру Джолчи пришелъ въ себя, и дикій звѣрь проснулся въ немъ. Онъ подползъ къ тому мѣсту, гдѣ я лежалъ, сталъ грозить мнѣ кулакомъ и закричалъ глухимъ, сердитымъ голосомъ: "Воды! воды! Давай намъ воды, господинъ!" Затѣмъ онъ упалъ на колѣни, заплакалъ и началъ жалобно просить немножечко, нѣсколько капелекъ воды. Что мнѣ было дѣлать? Я напомнилъ ему, что онъ укралъ половину нашего послѣдняго запаса воды, что онъ пилъ больше всѣхъ насъ, а потому долженъ быть терпѣливѣе. Онъ съ глухими рыданіями отползъ отъ меня.
   "Мы всѣ страшно страдали отъ жажды. Неужели неоткуда взять хоть немного жидкости, чтобъ только помочить губы и глотку! Глаза мои случайно упали на пѣтуха, важно разгуливавшаго около верблюдовъ. Не попробовать ли его крови? Кто-то изъ людей перерѣзалъ ему горло,-- кровь медленно потекла, но ея было слишкомъ мало. Надобно было пожертвовать еще одной невинной жизнью. Киргизы долго колебались: имъ жаль было зарѣзать нашу покорную спутницу овцу, которая, точно собачка, слѣдовала за нами всю дорогу и раздѣляла всѣ наши невзгоды. Но я напомнилъ имъ, что это нужно для спасенія нашей жизни, и Исламъ съ болью въ сердцѣ всадилъ ей ножъ въ горло. Кровь полилась густой темно-красной струей и тотчасъ же запеклась. Отъ нея шелъ отвратительный запахъ. Пока она была еще теплою, мы осторожно попробовали ее, но не- въ состояніи были пить. Мы отдали ее Джолдашу, тотъ лизнулъ разъ и отошелъ. Оказалось, что мы напрасно загубили своего вѣрнаго товарища. Исламъ до того мучился жаждой, что приготовилъ себѣ еще болѣе отвратительный напитокъ. Онъ взялъ мочу верблюдовъ, прибавилъ въ нее уксусу, сахару и выпилъ ее. Мы съ Касимомъ не рѣшились даже попробовать эту гадость и хорошо сдѣлали, такъ какъ она вызвала у Ислама страшную рвоту.
   "Джолчи, исхудавшій, съ безумно блуждающими глазами, сидѣлъ около палатки и жевалъ сырыя легкія овцы. Руки и лицо его были покрыты кровью, онъ былъ ужасенъ.
   "Мы рѣшили оставить здѣсь большую часть своего багажа. Я отобралъ то, что считалъ для себя необходимымъ, свои замѣтки и путевыя карты, научные приборы, образцы горныхъ породъ и проч.; Исламъ взялъ провіантъ на три дня, сигары, папиросы, нѣсколько мелочей, въ родѣ фонаря, свѣчей, веревокъ, заступа и проч. Я хотѣлъ было оставить всѣ китайскія серебряныя деньги, какія у меня съ собой были, около 2.500 р.; но онъ отговорилъ меня отъ этого. Всѣ остававшіяся вещи были уложены въ восемь сундуковъ, и полы палатки подвернуты подъ нихъ, чтобы палатку не снесло вѣтромъ. Мы разсчитывали, что, если вернемся въ эти мѣста, то издали увидимъ бѣлую палатку на высокомъ холмѣ. Вещи, которыя мы брали съ собой, были запакованы въ пять небольшихъ переметныхъ сумъ изъ парусины. Мы освободили верблюдовъ отъ вьючныхъ сѣделъ и накинули на нихъ эти сумки. Одинъ только вьюкъ былъ довольно тяжелъ; онъ состоялъ изъ ружей, заступовъ и т. под., завернутыхъ въ кошму. Передъ выступленіемъ въ путь мы вскрыли еще одну коробку съ консервами; но хотя они содержали въ себѣ влагу, мы съ трудомъ могли проглотить ихъ, до того пересохло у насъ горло. Верблюды лежали цѣлый день на томъ мѣстѣ, куда упали утромъ. Ихъ тяжелое дыханіе нарушало могильную тишину. Несчастныя животныя были, очевидно, близки къ смерти, но сохраняли равнодушный и покорный видъ. Ихъ широкія пасти сморщились и посинѣли. Съ трудомъ можно было заставить ихъ подняться на ноги.
   "Въ 7 часовъ вечера погребальные колокольчики зазвонили въ послѣдній разъ. Чтобы поберечь свои силы, я сѣлъ на бѣлаго верблюда, который былъ бодрѣе остальныхъ. Исламъ бай, ослабѣвшій отъ рвоты, велъ караванъ медленнымъ шагомъ. Касимъ шелъ сзади и подгонялъ верблюдовъ. Такъ двинулись мы отъ лагеря смерти на востокъ, все туда, на берега Хотанъ-дарьи. Какъ только мы отошли, Джолчи влѣзъ въ палатку и легъ на мою постель, продолжая жадно высасывать сырое, мясо. Старикъ Магометъ-шахъ лежалъ на прежнемъ мѣстѣ. Передъ отъѣздомъ я подошелъ къ нему, назвалъ по имени, приложилъ руку къ головѣ его. Онъ посмотрѣлъ на меня широко-раскрытыми, мутными глазами; лицо его было спокойно, даже какъ-то радостно, точно онъ видѣлъ передъ собой открытыя райскія двери и готовился войти въ нихъ. Кончена его тяжелая, трудовая жизнь, не придется ему больше мучиться съ упрямыми верблюдами, ходить съ караванами изъ одного города въ другой,-- онъ можетъ отдохнуть. Онъ какъ-то весь съежился, изсохъ и казался совсѣмъ маленькимъ старичкомъ. Дышалъ онъ тяжело и неровно, въ горлѣ слышалось предсмертное клокотанье. Я еще разъ провелъ рукой по его сухому, морщинистому лбу, уложилъ его поудобнѣе и сказалъ какъ можно спокойнѣе, что мы идемъ за водой и скоро найдемъ ее, мы нальемъ полное ведро и принесемъ ему; пусть онъ полежитъ пока, отдохнетъ, а потомъ идетъ по нашимъ слѣдамъ. Онъ пытался поднять руку, что-то сказать, но я разобралъ одно только "Аллахъ!" Я сознавалъ, можетъ быть сознавалъ и онъ, что мы больше никогда не увидимся!
   "Сердце мое обливалось кровью, упреки совѣсти мучили меня, когда я отошелъ отъ этого человѣка, умиравшаго по моей винѣ.
   "Я попрощался и съ Джолчи, и ему посовѣтовалъ итти по слѣдамъ каравана: это было для него единственное средство спасти жизнь. Я не сказалъ ему ни слова упрека ни за то, что онъ обманулъ насъ, увѣряя, будто отлично знакомъ съ пустыней, ни за то, что онъ не наполнилъ резервуаровъ около озера, ни за то, что онъ укралъ у насъ воду. Упреки могли только безполезно отравить послѣдніе часы его жизни...
   "Мы двинулись въ путь. Джолдашъ, худой какъ скелетъ, слѣдовалъ за нами. Мы шли медленно, отчаянно медленно, но все-таки оставляли за собой одинъ высокій холмъ за другимъ. Наконецъ, еще одинъ верблюдъ палъ. Онъ сразу протянулъ ноги и принялъ позу умирающаго. Мы переложили его грузъ на бѣлаго верблюда, который казался сильнѣе. Мы отвязали умирающее животное отъ веревки, соединявшей его съ переднимъ, но оставили ему его колокольчикъ. Съ остальными четырьмя верблюдами мы продолжали путь. Ночь была непроглядно темная. Звѣзды ярко блистали въ чистомъ воздухѣ, но свѣтъ ихъ былъ слишкомъ слабъ: онъ не могъ показать намъ неровностей почвы. Мы безпрестанно натыкались на стѣны песку. Силы верблюдовъ были истощены. Даже холодный ночной воздухъ не могъ оживить ихъ. Они то и дѣло останавливались; то одинъ отставалъ, то другой. Веревка, связывавшая ихъ, развязывалась. Мы не скоро замѣчали, что не всѣ они на лицо, и должны были возвращаться искать отставшихъ.
   "Исламъ-бай совсѣмъ изнемогъ. У него были сильнѣйшія спазмы въ желудкѣ и припадки страшной рвоты. Онъ иногда кидался на песокъ и прямо вылъ отъ боли.
   "Такъ мы ползли въ темнотѣ, словно какіе-то черви. Но я понималъ, что брести такимъ образомъ наугадъ не имѣетъ смысла. Я слѣзъ съ верблюда, зажегъ фонарь и пошелъ впередъ, стараясь отыскивать болѣе удобные переходы черезъ гигантскіе песчаные холмы. Я несъ съ собой компасъ и шелъ прямо на востокъ. Фонарь бросалъ слабый свѣтъ на откосы холмовъ. Мнѣ часто приходилось останавливаться и поджидать остальныхъ. Около 11 часовъ я пересталъ слышать звонъ колокольчика. Ночная тьма и мертвое молчаніе окружали меня со всѣхъ сторонъ. Я поставилъ фонарь на вершину холма и попробовалъ заснуть; но сонъ бѣжалъ отъ глазъ моихъ. Я сѣлъ и, затаивъ дыханіе, прислушивался, не услышу ли я хоть слабые звуки. Я жадно глядѣлъ на востокъ, не мелькнетъ ли огонекъ пастушечьяго костра на берегу Хотанъ-дарьи. Ничего!.. Все было темно и безмолвно какъ могила.
   "Наконецъ, вдали послышался звонъ колокольчика, онъ звонилъ рѣдко, но все приближался. Когда караванъ дошелъ до вершины холма, на которомъ я сидѣлъ, Исламъ-бей упалъ на землю около фонаря и прошепталъ, что не можетъ сдѣлать больше ни шагу, что силы окончательно оставили его.
   "Я видѣлъ, что настаетъ послѣдній актъ въ ужасной драмѣ нашего путешествія, и что скоро все будетъ кончено. Я рѣшилъ все бросить и спѣшить на востокъ, пока хватитъ силъ. Исламъ прошепталъ чуть слышнымъ голосомъ, что не можетъ итти со мной. Онъ просилъ позволенія остаться съ верблюдами и говорилъ, что умретъ на этомъ мѣстѣ. Я старался ободрить его и увѣрить, что силы вернутся къ нему, когда онъ полежитъ часа два; я приказалъ ему, когда онъ почувствуетъ себя лучше, бросить все и итти по моимъ слѣдамъ. На это онъ ничего не отвѣтилъ: онъ лежалъ на спинѣ съ открытыми глазами и открытымъ ртомъ. Я попрощался съ нимъ и ушелъ въ полной увѣренности, что ему осталось не долго жить.
   "Я взялъ съ собой только два хронометра, колокольчикъ, компасъ, перочинный ножъ, карандашъ, листъ бумаги, коробочку спичекъ, носовой платокъ, коробочку омаровъ да круглую коробочку шоколаду; еще захватилъ нечаянно съ полдюжины папиросъ. Касимъ, который былъ еще бодръ, захватилъ заступъ, ведро и веревку, на случай, если намъ придется рыть колодезь. Въ ведро онъ положилъ овечій курдюкъ, нѣсколько кусковъ хлѣба и кусокъ запекшейся овечьей крови. Второпяхъ онъ забылъ свою шапку, такъ что утромъ мнѣ пришлось отдать ему свой носовой платокъ, который онъ обвязалъ вокругъ головы въ защиту отъ солнца".
   

ГЛАВА XV.

Впередъ съ мужествомъ отчаянья.-- Первый кустъ тамариска,-- Въ лѣсу.-- Касимъ изнемогъ.-- Вода, вода!-- Спасительные сапоги.-- Скорѣй къ людямъ.

   "Ровно въ полночь мы съ Касимомъ покинули послѣдніе остатки каравана, который всего нѣсколько дней тому назадъ имѣлъ такой внушительный видъ. Мы въ буквальномъ смыслѣ потерпѣли крушеніе и, бросивъ наши корабли пустыни въ добычу безжалостному песчаному морю, пытались вплавь добраться до берега. Наши четыре верблюда лежали безмолвно, неподвижно, покорно, словно жертвенные ягнята. Они тяжело дышали, вытянувъ длинныя шеи на пескѣ холма. Исламъ-бай не взглянулъ на насъ, когда мы уходили; но Джолдашъ проводилъ насъ удивленнымъ взглядомъ. Онъ навѣрно думалъ, что мы скоро вернемся и, можетъ быть, принесемъ воды, такъ какъ караванъ оставался на мѣстѣ, а.; мы до сихъ поръ никогда не отходили далеко отъ каравана. Я поставилъ зажженный фонарь около Ислама, и онъ нѣсколько времени служилъ намъ маякомъ, помогая опредѣлять пройденное разстояніе и направлять шаги на востокъ. Но блѣдные лучи его скоро скрылись за холмами, и темная ночь поглотила насъ".
   Всю ночь и все слѣдующее утро одинокіе путники бодро шагали впередъ, останавливаясь только немножко отдохнуть. Но около полудня жаръ сталъ настолько силенъ, что у нихъ потемнѣло въ глазахъ, и они упали въ полномъ изнеможеніи. Чтобы немного прохладиться, они вырыли себѣ ямы на сѣверномъ склонѣ холма, раздѣлись донага и зарылись по шею въ песокъ, еще не успѣвшій нагрѣться послѣ ночного холода. Это, дѣйствительно, освѣжило ихъ и, переждавъ жаръ, они снова двинулись въ путь. Поздней ночью они остановились, поспали часа три и снова въ путь. Въ это утро угасавшія надежды ихъ снова оживились. Касимъ вдругъ остановился и молча указалъ на востокъ. Глазъ европейца ничего не могъ различить тамъ, гдѣ киргизъ ясно видѣлъ зеленый кустъ. Путники на время забыли усталость, не обращали вниманія на крутизну подъемовъ и спѣшили къ этому кусту, какъ къ якорю спасенія. Добравшись, наконецъ, до него, они стали, точно животныя, жевать его молодыя хвои и затѣмъ съ наслажденіемъ разлеглись подъ ея скудною тѣнью.

0x01 graphic

   Между тѣмъ и холмы стали замѣтно понижаться, между двумя изъ нихъ путники нашли нѣсколько клочковъ травы, а дальше опять виднѣлись кустики тамариска. Снова провели они день, зарывшись въ пескѣ, а вечеромъ набрели на три дерева тополя, росшія рядомъ. Они попытались вырыть около нихъ колодецъ, но это было выше ихъ силъ: заступъ выпадалъ у нихъ изъ рукъ, колѣни ихъ подкашивались. Вмѣсто этого они собрали сухія вѣтки и листья, валявшіяся подъ деревомъ, и разложили большой костеръ: имъ хотѣлось такимъ образомъ подать сигналъ Исламъ-баю, если онъ еще былъ живъ, и привлечь вниманіе людей, которые могли быть на берегу Хотанъ-дарьи. Касимъ изжарилъ кусочекъ курдюка, но съ большимъ трудомъ могъ съѣсть его. Гединъ нашелъ, что и омары также не проходятъ въ горло, и они побросали всю свою провизію, какъ совершенно безполезную. На слѣдующій день, 4 мая, ходьба казалась обоимъ путникамъ страшно тяжелою. Сонъ не подкрѣпилъ ихъ силъ, которыя быстро слабѣли, ноги ихъ дрожали и заплетались, имъ часто приходилось останавливаться и отдыхать. Къ довершенію непріятности, имъ больше не попадалось деревьевъ, а кусты тамариска росли такъ рѣдко, что отъ одного не видно было другого. Ужасная мысль приходила имъ въ голову: они попали въ ложбину, а за ней снова потянется прежняя холмистая пустыня! Уныніе лишило ихъ послѣднихъ силъ. Они упали подъ кустъ тамариска и пролежали весь день на солнцепекѣ, не говоря ни слова, почти не шевелясь. Когда знойное солнце зашло, наконецъ, и распространилась вечерняя прохлада, Касимъ безнадежно махнулъ рукой, давая понять, что все кончено. Гединъ, несмотря на слабость и усталость, двинулся впередъ одинъ и шелъ, пока ноги его не подкосились окончательно. Онъ упалъ подъ кустъ тамариска и задремалъ. Но что это? песокъ зашуршалъ... шаги...
   -- Ты это, Касимъ?
   -- Я, господинъ! Я отдохнулъ и пошелъ по вашимъ слѣдамъ.
   Эта встрѣча нѣсколько ободрила несчастныхъ путниковъ и, отдохнувъ немного, они, несмотря на ночную тьму, пошли дальше. Имъ приходилось дѣлать невѣроятныя усилія, чтобы бороться съ усталостью и сонливостью. Когда имъ попадались холмы съ крутыми спусками, они сползали съ нихъ и затѣмъ нѣсколько времени ползли на четверенькахъ. Ими овладѣло какое-то вялое равнодушіе, они какъ-то инстинктивно продолжали бороться за жизнь. И вдругъ на склонѣ одного холма они ясно увидѣли слѣды человѣческихъ шаговъ. Это сразу оживило ихъ. Слѣды были свѣжіе, -- очевидно, люди гдѣ-нибудь близко! Они взошли по слѣдамъ на верхушку холма, гдѣ песокъ былъ болѣе твердый, и гдѣ они вырисовывались вполнѣ ясно. Касимъ опустился на колѣни, чтобы лучше разглядѣть ихъ, и вдругъ проговорилъ упавшимъ голосомъ:
   -- Да вѣдь это наши слѣды!
   Сомнѣнія не было! Отпечатокъ сапогъ былъ совершенно ясенъ, а рядомъ видны были ямки отъ заступа, на который опирался Касимъ вмѣсто палки. Значитъ, они кружились около одного и того же мѣста! Было отчего прійти въ отчаяніе! Къ счастью, Гединъ вспомнилъ, что только въ самый послѣдній часъ, одолѣваемый усталостью, онъ пересталъ смотрѣть на компасъ. Во всякомъ случаѣ, они не въ состояніи были идти дальше, и должны были поспать часа два.
   "На зарѣ мы проснулись,-- разсказываетъ Гединъ,-- и поплелись дальше. На Касима страшно было глядѣть. Языкъ у него былъ бѣлый, сухой и опухшій, губы синія, щеки ввалившіяся, глаза мутные. Его мучила судорожная икота, отъ которой вздрагивало все его тѣло; онъ съ трудомъ держался на ногахъ, но все-таки не отставалъ отъ меня. Горло у насъ пересохло и горѣло какъ въ огнѣ. Намъ чудилось, будто всѣ наши суставы скрипятъ и готовы загорѣться отъ тренія при ходьбѣ. Глаза наши были до того сухи, что мы съ трудомъ могли открывать и закрывать ихъ.
   "Когда солнце взошло, мы устремили жадные глаза на востокъ. На горизонтѣ виднѣлась не зубчатая линія, образуемая безконечными грядами холмовъ, а темная полоса съ еле-замѣтными неровностями. Какая радость! какое счастье! Это, несомѣнно, былъ лѣсъ на берегу Хотанъ-дарьи! Наконецъ-то мы близки къ цѣли!
   "Вскорѣ послѣ этого мы вышли на "дере" -- гладкую ложбину, на которой росло нѣсколько тополей. Я былъ увѣренъ, что это старое русло рѣчки, значитъ, вода должна находиться не на большой глубинѣ. Мы еще разъ попробовали взяться за заступъ,"но у насъ опять-таки не хватило силъ вырыть колодецъ, и мы поплелись дальше на востокъ. За ложбиной тянулась полоса голаго, сухого песку, а за ней сразу начинался большой, густой лѣсъ. Деревья были покрыты свѣжей листвой, распространявшей тѣнь и прохладу. Приложивъ руку ко лбу, я стоялъ очарованный этимъ чуднымъ зрѣлищемъ. Мнѣ трудно было прійти въ себя: я былъ ошеломленъ, я точно пробудился отъ ужаснаго сна, отъ мучительнаго кошмара. Цѣлыя недѣли мы, умирая медленною смертью, тащились по пустыннымъ пескамъ и вдругъ!.. Куда ни обращался взоръ, всюду жизнь и весна, пѣніе птицъ, чудные ароматы, зелень всѣхъ оттѣнковъ, прохладная тѣнь и между стволами лѣсныхъ патріарховъ безчисленные слѣды дикихъ животныхъ: тигровъ, волковъ, лисицъ, антилопъ... Въ воздухѣ жужжали мухи и комары, жуки стрѣлой проносились мимо насъ, съ каждой вѣтки раздавалась утренняя пѣсня птицы. Лѣсъ становился все гуще и гуще; мѣстами стволы тополей были обвиты ліанами; намъ часто преграждали путь упавшія деревья, кучи сухого хвороста и валежника, густые, колючіе кустарники. Миновавъ эту чащу, мы замѣтили между деревьями слабые слѣды человѣческихъ ногъ и лошадиныхъ копытъ. Мы пошли по нимъ, и они повели насъ на югъ. Между тѣмъ жаръ становился невыносимымъ, и въ десятомъ часу мы легли подъ тѣнью тополей. Я вырылъ себѣ руками яму между корнями ихъ, легъ въ нее и пролежалъ такимъ образомъ весь день, ворочаясь съ боку на бокъ, но не заснувъ ни на минуту. Касимъ лежалъ, растянувшись на спинѣ, бредилъ и стоналъ, онъ не отвѣчалъ на мои вопросы и даже не приходилъ въ себя, когда я его трясъ. День казался мнѣ безконечнымъ. Я былъ увѣренъ, что рѣка гдѣ-нибудь близко, и томился нетерпѣніемъ добраться до воды. Въ семь часовъ я одѣлся и позвалъ Касима итти за водой. Но онъ покачалъ головой и знакомъ показалъ мнѣ, чтобы я шелъ одинъ, напился и ему принесъ воды, иначе онъ умретъ. Тогда я взялъ заступъ, снялъ желѣзный налопатникъ и повѣсилъ его на сукъ, свѣшивавшійся надъ тропинкой, чтобы легче найти это мѣсто, а древко захватилъ съ собой въ видѣ посоха. Я двинулся по лѣсу, направляясь опять прямо на востокъ; раза-два три я чуть не завязъ въ чащѣ колючихъ кустарниковъ; я изорвалъ себѣ платье, исцарапалъ руки. Толстые корни и свалившіяся деревья безпрестанно преграждали мнѣ путь. Я чувствовалъ страшную усталость. Сумерки сгущались. Стало совсѣмъ темно. Мнѣ было невыразимо трудно преодолѣвать сонливость. И вотъ, вдругъ, совершенно неожиданно, лѣсъ кончился и къ востоку открылась равнина, покрытая твердою сухою глиною и пескомъ. Она лежала футовъ на 6 ниже уровня лѣса; на ней не было ни слѣда песчаныхъ холмовъ. Я сразу понялъ, что это должно быть русло Хотанъ-дарьи. Но песокъ здѣсь былъ такъ же сухъ, какъ среди пустыни; русло рѣки было безводно въ ожиданіи лѣтняго притока съ горъ. Неужели же мнѣ суждено умереть около той самой рѣки, къ которой я такъ стремился? Нѣтъ, это невозможно! Я вспомнилъ, какъ Яркандъ-дарья постоянно уклоняется къ востоку, -- можетъ быть, Хотанъ-дарья обладаетъ тѣмъ же свойствомъ, и у восточнаго берега ея я найду болѣе глубокія мѣста русла, гдѣ сохранилось сколько-нибудь воды. я повернулъ на юго-востокъ. Почему я это сдѣлалъ? Не знаю. Можетъ быть, меня притягивала луна, которая сіяла на юго-востокѣ и обливала своими блѣдными лучами безмолвную окрестность. Опираясь на древко заступа, я твердою поступью перебирался на противоположный берегъ рѣки. По временамъ меня охватывала страшная сонливость, но я боролся съ ней: я боялся, что если засну, то больше не проснусь. Пульсъ мой былъ страшно слабъ, я еле различалъ его біеніе. Я прошелъ версты двѣ, и очертанія противоположнаго берега стали ясно вырисовываться предо мною. Онъ былъ покрытъ лѣсомъ, я различилъ заросль кустовъ и тростника. Мнѣ оставалось до него всего нѣсколько шаговъ, какъ вдругъ дикая утка, встревоженная моимъ приближеніемъ, взлетѣла около самыхъ моихъ ногъ. Я услышалъ плескъ воды и черезъ минуту. стоялъ на краю озерка съ свѣжей, чистой, чудной водой!

0x01 graphic

   "Никакое перо не въ состояніи описать тѣхъ чувствъ, какія охватили меня! Я вынулъ изъ кармана жестянку изъ-подъ консервовъ, наполнилъ ее и выпилъ! Какая вкусная вода! Это можетъ понять только тотъ, кто умиралъ отъ жажды. Я тихонько, не торопясь подносилъ жестянку ко рту и пилъ, пилъ, пилъ. Какое наслажденіе! Какое блаженство! Никакое вино, никакой нектаръ боговъ не могли быть вкуснѣе этой воды! Я, навѣрное, выпилъ сразу бутылокъ пять или шесть. Въ жестянку входило около стакана, а я разъ двадцать наполнялъ ее. Мнѣ и въ голову не приходило, что пить сразу такъ много можетъ быть вредно. Впрочемъ, я и не чувствовалъ никакихъ дурныхъ послѣдствій отъ питья, напротивъ, эта чистая, холодная вода вливала въ меня новыя силы; всѣ сосуды и ткани моего тѣла, точно губка, впитывали въ себя живительную влагу. Пульсъ мой снова окрѣпъ, кровь свободно потекла по жиламъ; сморщенныя, засохшія, одеревянѣвшія руки начали разбухать; жесткая какъ пергаментъ кожа сдѣлалась снова мягкой и упругой, на лбу появилась испарина. Однимъ словомъ, я чувствовалъ, что все мое тѣло вновь оживаетъ, пріобрѣтаетъ новыя силы. Это были чудныя, незабвенныя минуты".
   Вполнѣ насладившись счастіемъ возвращенія къ жизни, путешественникъ вспомнилъ о своемъ товарищѣ, умиравшемъ въ лѣсу. Несчастный Касимъ не въ состояніи былъ пройти трехъ верстъ; надо было снести ему воду, но въ чемъ? конечно, не въ жестяной коробкѣ: этого было бы слишкомъ мало! Гединъ придумалъ вотъ что: у него были шведскіе, непромокаемые сапоги; онъ налилъ ихъ доверху водой, продѣлъ въ ушки древко отъ заступа, надѣлъ его на плечо, точно коромысло, и такимъ образомъ зашагалъ обратно чрезъ русло рѣки въ лѣсъ. Пока онъ шелъ по руслу, ему не трудно было при свѣтѣ мѣсяца различать собственные слѣды, но когда онъ вошелъ въ лѣсъ, дѣло пошло хуже. Лунный свѣтъ не проникалъ сквозь чащу, ноги его въ тонкихъ чулкахъ безпрестанно кололись объ иглы и щепки. Слѣдовъ совсѣмъ не было видно. Онъ попробовалъ освѣщать себѣ путь спичками, попробовалъ звать Касима,-- никто не откликался. Тогда онъ развелъ большой огонь въ надеждѣ, что больной увидитъ его и подастъ какіе-нибудь признаки жизни. Напрасно! въ лѣсу все было тихо и совершенно темно. Бродить на угадъ въ этой темнотѣ было, конечно, нелѣпо. Гединъ легъ около своего потухавшаго костра и рѣшился дождаться разсвѣта. Съ первыми проблесками зари онъ всталъ и прежде всего осмотрѣлъ свои сапоги. Они стояли цѣлы и невредимы, ни капли воды не просочилось сквозь нихъ. Слѣды найти было не трудно, и черезъ нѣсколько минутъ онъ былъ около Касима. Больной лежалъ въ прежнемъ положеніи и посмотрѣлъ на Гедина безумными глазами. Узнавъ его, онъ прошепталъ:

0x01 graphic

   -- Я умираю!
   -- А не хочешь ли воды?-- спросилъ Гединъ спокойно. Онъ покачалъ головой и снова впалъ въ забытье. Гединъ поставилъ сапоги около него и сталъ нарочно трясти одинъ изъ нихъ, чтобы вода плескалась. Услыша этотъ звукъ, Касимъ вздрогнулъ и какъ-то дико вскрикнулъ. Гединъ поднесъ сапогъ съ водой къ его губамъ, и онъ выпилъ его весь, не останавливаясь; затѣмъ онъ точно такъ же опросталъ второй. Вода оказала на него такое же благодѣтельное дѣйствіе, какъ на Гедина. Онъ пришелъ въ себя, оживился, могъ разговаривать и ходить. Путники рѣшили прежде всего направиться къ своему озерку, чтобы тамъ еще напиться и выкупаться. Касимъ все еще былъ не твердъ на ногахъ, часто останавливался и присаживался отдохнуть. Гединъ горѣлъ нетерпѣніемъ скорѣй отыскать людей, кромѣ того и голодъ начиналъ мучить его. Поэтому онъ вывелъ товарища на вѣрную дорогу къ водѣ, а самъ пошелъ впередъ, вымылся, выкупался, немножко отдохнулъ и, не ожидая Касима, отправился вдоль берега на югъ.

0x01 graphic

   Не далеко удалось ему уйти. Въ десятомъ часу поднялся страшный вихрь, тотъ черный буранъ, который онъ уже испыталъ въ пустынѣ, и ему пришлось укрыться отъ него въ лѣсной чащѣ. Къ вечеру, когда вѣтеръ стихъ, онъ развелъ большой костеръ, а ночью пошелъ дальше на югъ по руслу рѣки. По дорогѣ онъ встрѣтилъ еще нѣсколько лужъ воды, такъ что могъ утолять жажду; но голодъ сильно мучилъ его. Чтобы сколько-нибудь заглушить его, онъ жевалъ молоденькіе листочки деревьевъ, проглотилъ даже нѣсколько лягушатъ. Весь слѣдующій день онъ продолжалъ свое одинокое путешествіе, останавливаясь отдыхать только во время сильной жажды. Людей все не было и слѣда. Онъ пересѣкъ неширокій лѣсъ и по правую и по лѣвую сторону рѣки, но нигдѣ не видно было не только проѣзжей дороги, даже тропинки. Уже 8 мая, подъ вечеръ, онъ наткнулся среди русла рѣки на два островка, покрытые лѣсомъ и кустарникомъ. Между островкомъ и берегомъ рѣки ясно виднѣлись слѣды двухъ босыхъ людей и четырехъ ословъ. Это оживило одинокого путника.
   

ГЛАВА XVI.

Пастухи и ихъ шалашъ.-- Добрая вѣсть.-- Неожиданная радость.-- Жизнь въ бесѣдкѣ.-- Экспедиція въ пустыню,-- Снова въ путь.-- Еще смерть.-- Акъ-су и дорога въ Кашгаръ.

   "Сумерки начинали окутывать своими тѣнями безмолвную окрестность,-- разсказываетъ Гединъ,-- когда, проходя около мыса, вдававшагося въ рѣку, я вдругъ услышалъ какой-то странный звукъ. Я остановился, притаилъ дыханіе и прислушивался. Все снова затихло. Я подумалъ, что это навѣрно дроздъ или какая-нибудь другая птица, которая уже не разъ обманывала меня и заставляла останавливаться. Но нѣтъ! раздался крикъ, а за тѣмъ несмѣлое мычанье коровы. Звуки эти показались мнѣ слаще самаго чуднаго пѣнія. Я поспѣшилъ надѣть на ноги свои мокрые сапоги, чтобы меня не приняли за сумасшедшаго, и чуть не бѣгомъ пустился туда, откуда слышались эти звуки. Я пробирался сквозь колючіе кустарники и густыя заросли камыша, перескакивалъ черезъ поваленныя деревья, спотыкался, падалъ и снова бѣжалъ. Чѣмъ дальше я шелъ, тѣмъ яснѣе слышались голоса разговаривавшихъ людей и блеяніе овецъ; наконецъ, черезъ просѣку въ чащѣ я увидѣлъ цѣлое стадо и пастуха съ длинной палкой въ рукахъ. Когда я подошелъ къ нему въ своихъ лохмотьяхъ и синихъ очкахъ, онъ былъ пораженъ и испуганъ. Должно-быть, онъ принялъ меня за лѣшаго или за злого духа пустыни, нечаянно зашедшаго сюда. Онъ стоялъ какъ пригвожденный къ мѣсту и смотрѣлъ на меня во Всѣ глаза. Я привѣтствовалъ его обычнымъ: "селямъ алейкумъ!" (миръ вамъ) и началъ вкратцѣ объяснять, какъ попалъ сюда. Но онъ быстро повернулся и убѣжалъ въ лѣсъ, оставивъ стадо на произволъ судьбы.
   "Черезъ нѣсколько минутъ онъ вернулся съ другимъ пастухомъ, постарше и поумнѣе. Я привѣтствовалъ его также словами: "селямъ алейкумъ!" и разсказалъ ему исторію своего путешествія по пустынѣ. Когда я сказалъ, что не ѣлъ цѣлую недѣлю, и попросилъ у нихъ кусочекъ хлѣба, они свели меня въ свой низенькій шалашъ, сплетенный изъ вѣтвей. Я сѣлъ на рваный войлокъ, и младшій пастухъ принесъ мнѣ деревянный подносъ со свѣжимъ маисовымъ хлѣбомъ. Я поблагодарилъ ихъ и началъ-"ѣсть; но когда я откусилъ нѣсколько кусковъ, мнѣ вдругъ сдѣлалось дурно. Пастухи дали мнѣ козьяго молока, которое я выпилъ съ удовольствіемъ. Послѣ этого они ушли и оставили меня съ двумя большими собаками, которыя все время лаяли на меня.
   "Когда стемнѣло, оба пастуха вернулись въ шалашъ вмѣстѣ съ третьимъ товарищемъ. На ночь они заперли стадо въ загонъ, чтобы обезопасить его отъ нападенія тигровъ и волковъ. Я легъ спать вмѣстѣ съ ними подъ открытымъ небомъ, около большого костра. На разсвѣтѣ пастухи ушли со своимъ стадомъ. Шалашъ ихъ стоялъ на маленькомъ холмикѣ, у опушки лѣса, и между деревьями открывался видъ на русло Хотанъ-дарьи. Недалеко отъ шалаша рѣка образовала заливчикъ, въ которомъ была свѣжая вода. Кромѣ того, пастухи вырыли еще колодецъ, такъ что у нихъ былъ достаточный запасъ чистой, хорошей воды. Около полудня они вернулись, чтобы провести со стадомъ жаркую пору дня у колодца" Эти пастухи пасли стада, принадлежавшія одному хотанскому баю (богачу). Они проводили лѣто и зиму въ Лѣсу, получая за свой трудъ самое ничтожное вознагражденіе. Когда подножный кормъ на одномъ мѣстѣ былъ съѣденъ, они переходили на другое и строили себѣ новый шалашикъ. Питались они исключительно маисовымъ хлѣбомъ, водою и чаемъ. Хлѣбъ этотъ они пекли изъ маисовой муки, замѣшенной на водѣ съ солью. Когда къ вечеру пастухи опять погнали стадо на пастбище, оставивъ Гедина одного...мимо него проѣхалъ караванъ, состоявшій по меньшей мѣрѣ изъ сотни ословъ, нагруженныхъ рисомъ. Купцы, сопровождавшіе караванъ, не замѣтили путешественника, но затѣмъ, встрѣтивъ пастуховъ и услышавъ разсказъ о немъ, они вернулись къ нему. Гединъ пригласилъ ихъ сѣсть, вступилъ съ ними въ разговоръ и услышалъ отъ нихъ очень пріятную вѣсть. Наканунѣ, когда они ѣхали лѣвымъ берегомъ рѣки, имъ встрѣтился человѣкъ, скорѣе похожій на мертвеца, чѣмъ на живого; онъ лежалъ неподвижно около бѣлаго верблюда, который щипалъ траву. Они остановились и спросили, что съ нимъ. Онъ могъ только прошептать: "су! су!" (воды, воды). Одинъ изъ купцовъ съѣздилъ къ ближайшему озерку и привезъ цѣлый кувшинъ воды. Умиравшій -- Гединъ сразу догадался, что это былъ Исламъ -- выпилъ весь кувшинъ сразу. Затѣмъ купцы дали ему хлѣба, изюма и орѣховъ. Онъ ожилъ, разсказалъ имъ, какъ попалъ въ такое горестное положеніе, и умолялъ ихъ разыскать его господина и дать ему возможность доѣхать до Кашгара. Купцы все время высматривали путешественника и теперь предложили ему взять одну изъ лошадей и отправиться въ Хотанъ. Гединъ поблагодарилъ ихъ отъ души, но рѣшилъ, что не двинется съ мѣста, пока не увидится съ своимъ вѣрнымъ Исламомъ. Тогда купцы распрощались съ нимъ, надѣливъ его пшеничнымъ хлѣбомъ и давъ ему взаймы нѣсколько денегъ, которыя онъ обѣщалъ возвратить имъ въ Кашгарѣ.
   На слѣдующій день дулъ сильный вѣтеръ, вздымавшій облака пыли. То напряженіе, въ какомъ жилъ все послѣднее время Гединъ, не могло не отозваться на его здоровьѣ. Онъ чувствовалъ себя слабымъ, разбитымъ и весь день спалъ въ шалашѣ. На закатѣ солнца его вдругъ разбудилъ ревъ верблюда. Онъ быстро выбѣжалъ изъ шалаша. Одинъ изъ пастуховъ велъ бѣлаго верблюда, а сзади шли Исламъ-бай и Касимъ. Завидѣвъ своего господина, Исламъ со слезами радости бросился передъ нимъ на колѣни и обнималъ его ноги. Гединъ, самъ не менѣе взволнованный, поднялъ его и старался успокоить.
   Вьюкъ бѣлаго верблюда состоялъ изъ двухъ переметныхъ сумъ. Въ одной изъ нихъ были нѣкоторые научные инструменты, рисунки, дневникъ путешествія, бумага, перья и т. п., въ другой китайское серебро, фонарь, чайникъ, папиросы и разныя мелочи. Кромѣ того, Исламъ привезъ два ружья, завернутыя въ войлокъ. Поѣвши и немного отдохнувъ, Исламъ разсказалъ свою исторію. 2-го мая онъ пролежалъ нѣсколько часовъ на томъ мѣстѣ, гдѣ его оставили товарищи, потомъ онъ собрался съ силами и, хотя очень медленно, но все-таки поплелся по ихъ слѣдамъ, ведя за собой всѣхъ четырехъ верблюдовъ. Вечеромъ 3 мая онъ замѣтилъ вдали ихъ сигнальный огонь, и это придало ему бодрости. Утромъ 4 мая онъ дошелъ до трехъ тополей и видѣлъ слѣды неудачной попытки вырыть колодецъ. Но такъ какъ день былъ страшно жаркій, то онъ провелъ его почти весь въ тѣни. Своимъ топоромъ онъ сдѣлалъ надрѣзъ на корѣ одного изъ деревьевъ, собралъ въ чашку сокъ и выпилъ его; это нѣсколько утолило его жажду и подкрѣпило его. Пятаго мая онъ продолжалъ итти по слѣдамъ и на слѣдующій день подошелъ къ первому пересохшему руслу. Тамъ молодой верблюдъ, который былъ развьюченъ, убѣжалъ отъ него и самостоятельно направился на востокъ; тамъ же исчезъ и Джолдашъ, который до тѣхъ поръ, хотя съ трудомъ, но тащился за караваномъ. 7-го мая Богра, верховой верблюдъ, упалъ, а черезъ часъ упалъ и Нэръ, который несъ часть инструментовъ, сигары, чай, сахаръ и т. п. Наконецъ, Исламу удалось съ однимъ бѣлымъ верблюдомъ добраться до рѣки; но когда онъ увидѣлъ, что она суха, онъ впалъ въ отчаяніе и легъ, рѣшившись спокойно ждать смерти. Это было утромъ 8-го мая; а около полудня мимо него проѣзжали купцы, напоили, накормили его и спасли ему жизнь. Вскорѣ послѣ этого онъ встрѣтилъ Касима, и они вмѣстѣ пошли искать Гедина по дорогѣ въ Хотанъ.
   "Такимъ образомъ,-- замѣчаетъ Гединъ -- Исламъ-Бай оказался настоящимъ героемъ. Мы съ Касимомъ думали только о спасеніи своей собственной жизни, а онъ употребилъ всѣ усилія, чтобы спасти ту часть моихъ вещей, которыми я особенно дорожилъ. Благодаря ему, я получилъ возможность продолжать свое путешествіе по тому плану, который раньше составилъ. Въ этотъ вечеръ мы устроили около пастушьяго костра "роскошный" пиръ въ честь нашего спасенія изъ когтей пустыни. Послѣ долгихъ переговоровъ пастухи согласились продать намъ овцу. Ее тотчасъ освѣжевали. Я поѣлъ поджаренныхъ почекъ, а другіе варили для себя въ котлѣ какіе-то лакомые кусочки".
   Подножный кормъ былъ весь съѣденъ въ этомъ мѣстѣ, и пастухи рѣшили перекочевать на другія пастбища, на правомъ берегу рѣки. Гединъ со своими спутниками послѣдовалъ за ними. Они навьючили свое имущество на бѣлаго верблюда, а сами пошли пѣшкомъ. Мѣстомъ стоянки выбранъ былъ небольшой холмъ на берегу рѣки, поросшій старыми тополями, окруженный кустами и камышомъ. Между двумя тополями устроили изъ вѣтвей бесѣдку для Гедина. Полъ устлали войлоками, вмѣсто стола поставили ящикъ изъ-подъ папиросъ, подушкой служилъ ему полотняный мѣшокъ съ деньгами. Исламъ и Касимъ устроились подъ третьимъ тополемъ, поближе къ костру. Пастухи со своимъ стадомъ расположились въ сосѣднихъ камышахъ.
   На слѣдующій день на руслѣ рѣки показался небольшой караванъ, ѣхавшій съ сѣвера. Исламъ и Касимъ выбѣжали на берегъ и зазвали купцовъ. Оказалось, что эти купцы гнали на продажу въ Хотанъ лошадей, ословъ и коровъ. Гединъ купилъ у нихъ трехъ хорошихъ лошадей съ сѣдлами и полною упряжью, мѣшокъ маиса для корма лошадямъ, мѣшокъ пшеничной муки для людей, сапоги Исламу, небольшое количество чая, котелъ и двѣ-три фарфоровыя чашки. Благодаря этимъ покупкамъ, онъ могъ снова пуститься въ путь и снарядить экспедицію для отысканія вещей, оставленныхъ въ пустынѣ. Самъ онъ былъ еще слишкомъ слабъ, чтобы принять участіе въ этой экспедиціи; но Исламъ и Касимъ съ удовольствіемъ согласились на нее. Въ помощь имъ Гединъ пригласилъ еще двухъ туземцевъ-охотниковъ, которые приходили въ эти лѣса издалека, чтобы стрѣлять мараловъ (оленей). Караванъ состоялъ изъ трехъ лошадей и верблюда. Изъ запасовъ взяты были: хлѣбъ, мука, баранина, три тыквенныя бутылки и козій бурдюкъ съ водой. Ахметъ, старшій охотникъ, шелъ пѣшкомъ, съ ружьемъ за плечами, остальные трое ѣхали верхомъ.
   Гединъ остался одинъ въ своей бесѣдкѣ. Пастухи приносили ему три раза въ день хлѣбъ и молоко; все остальное время онъ былъ предоставленъ себѣ. Онъ занимался приведеніемъ въ порядокъ и дополненіемъ тѣхъ записей, какія сдѣлалъ во время путешествія по пустынѣ и могъ вполнѣ отдохнуть среди этой однообразной, мирной жизни. Впрочемъ, однообразіе ея нарушалось довольно часто проѣздомъ каравановъ и въ Хотанъ и въ Акъ-су. Три дня брелъ онъ вдоль русла рѣки и не встрѣтилъ ни одной живой души, а тутъ, какъ нарочно, безпрестанно стали проходить караваны, и купцы обыкновенно заходили къ нему въ бесѣдку. Разговоры съ ними доставляли большое удовольствіе путешественнику. Отъ нихъ онъ узнавалъ много новаго и интереснаго о мѣстныхъ нравахъ, о торговлѣ въ этой странѣ, о рѣкѣ, о климатѣ и проч. Оказалось, что слухи о его переходѣ черезъ пустыню и о чудесномъ спасеніи уже облетѣли всю мѣстность отъ Акъ-су до Хотана; о немъ говорили на всѣхъ базарахъ и съ нетерпѣніемъ ждали его появленія.
   Черезъ недѣлю вернулся Исламъ съ товарищами. Выѣхавъ изъ лѣса, они направились прямо на западъ; но зной стоялъ такой удушливый, что они не рѣшились углубляться въ пустыню и не добрались до того мѣста, гдѣ была оставлена палатка. Одно, что имъ удалось спасти, былъ вьюкъ, оставленный Исламомъ около трехъ тополей. Около этого же мѣста они видѣли трупъ Богры, Странно было, что они не нашли ни трупа другого павшаго верблюда Нэра, ни его вьюка, въ которомъ содержались разные научные инструменты, полевой бинокль, револьверы, сигары, патроны и проч. Мѣсто, гдѣ Исламъ оставилъ Нэра, легко было узнать по кусту тамариска, къ которому Исламъ привязалъ свой поясокъ. Тамарискъ они нашли, но вмѣсто пояса на вѣтвяхъ его висѣлъ ласкутокъ войлока. Кромѣ того, около куста виднѣлись слѣды человѣческихъ ногъ въ сапогахъ, между тѣмъ какъ Исламъ шелъ босикомъ. Ахметъ замѣтилъ въ лѣсу слѣды верблюда и пошелъ по нимъ. Но они привели его къ молодому верблюду, который вырвался на свободу и убѣжалъ отъ Ислама. Ему, очевидно, удалось добраться до воды и за эти десять-двѣнадцать дней свободной жизни въ лѣсу онъ отлично отъѣлся. Но, съ другой стороны, онъ совсѣмъ одичалъ, такъ что Ахмету съ большимъ трудомъ удалось поймать его.
   Потеря важныхъ научныхъ приборовъ и невозможность на мѣстѣ достать разныя нужныя вещи заставили Гедина отказаться отъ прежняго намѣренія отправиться сразу въ Тибетъ. Онъ рѣшилъ съѣздить прежде въ Кашгаръ и запастись тамъ всѣмъ необходимымъ для экспедиціи. Ѣхать въ Кашгаръ онѣ хотѣлъ на Акъ-су, хотя этотъ путь былъ длиннѣе.
   23-го мая караванъ готовъ былъ къ выступленію послѣ своего продолжительнаго привала. Гединъ поблагодарилъ пастуховъ за ихъ гостепріимство и подарилъ каждому изъ нихъ по 30 тенегъ (около семи рублей), чѣмъ они остались очень довольны. Караванъ состоялъ изъ трехъ лошадей и двухъ верблюдовъ.
   "Нашъ старый колокольчикъ, -- замѣчаетъ Гединъ,-- звенѣлъ теперь громко и весело, призывая не къ похоронамъ, а къ новой жизни, къ новымъ надеждамъ".
   Дорога въ Акъ-су шла большею частью по руслу Хотанъ-дарьи. Лѣсомъ ѣздятъ только въ концѣ лѣта, во время полноводья, когда, благодаря горнымъ потокамъ, Хотанъ-дарья становится настоящею, широкою, глубокою рѣкой. На пути имъ встрѣтился одинъ-два каравана да нѣсколько пастуховъ, кочевавшихъ со своими стадами; но за цѣлую недѣлю они не видали ни одного селенія. Только оставивъ русло Хотанъ-дарьи и свернувъ на сѣверо-западъ, они въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Акъ-су, наконецъ, встрѣтили селеніе Абатъ, имѣющее около тысячи домовъ. Здѣсь живетъ бекъ, китайскій чиновникъ, сборщикъ податей, и есть удобный караванъ-сарай, гдѣ путешественники могли остановиться. Слѣдующій день, 1 іюня, имъ все время пришлось ѣхать по дорогѣ, окаймленной съ обѣихъ сторонъ канавами и обсаженной тутовыми деревьями и ивами. Затѣмъ они выѣхали на большую Кашгарскую дорогу, переправились черезъ Акъ-су-дарью, миновали китайскій городъ Янги-шаръ, обнесенный крѣпостными стѣнами, и 3-го іюня были въ магометанскомъ городѣ Акъ-су. Тамъ Магометъ-Эминъ, аксакалъ (старшина) купцовъ западнаго Туркестана, встрѣтилъ путешественниковъ самымъ привѣтливымъ образомъ, отвелъ имъ удобное помѣщеніе въ собственномъ домѣ, а верблюдовъ и лошадей отослалъ въ ближайшій караванъ-сарай.
   Послѣдніе три дня бѣлый верблюдъ былъ нездоровъ. Онъ ничего не хотѣлъ ѣсть, пожевалъ только немножко бѣлаго хлѣба и жалобно ревѣлъ, когда кто-нибудь подходилъ къ нему, точно боялся, что ему сдѣлаютъ больно. "Утромъ 4 іюня,-- разсказываетъ Гединъ,-- ко мнѣ вошелъ Касимъ съ грустнымъ видомъ и сообщилъ, что Акъ-тюя очень плохъ. Я поспѣшилъ къ нему и увидѣлъ, что бѣдный верблюдъ лежитъ во дворѣ на боку, подогнувъ подъ себя ноги и вытянувъ шею. Онъ дышалъ тяжело и послѣ нѣсколькихъ глубокихъ вздоховъ околѣлъ у меня на глазахъ. Это былъ тотъ верблюдъ, на которомъ Исламъ вывезъ изъ пустыни разныя дорогія мнѣ вещи. Понятно, какъ огорчила меня его смерть! Всю дорогу до Акъ-су я при каждой остановкѣ подходилъ къ нему и ласкалъ его; но онъ всякій разъ отворачивался отъ меня и стоналъ, какъ будто понималъ, что я виновникъ тѣхъ страданій, какія ему пришлось вынести. Въ то утро, когда онъ умеръ, во дворѣ караванъ-сарая была необычная тишина. Это былъ праздникъ байрама, и въ этотъ день караваны не приходятъ и не уходятъ, всѣ обычныя работы прекращаются, никто не сидитъ у себя дома. Всѣ гуляютъ. Улицы и базары кишѣли новыми халатами самыхъ яркихъ цвѣтовъ, пестрыми шапками, бѣлоснѣжными тюрбанами. Всѣ казались веселыми и довольными; самый простой работникъ получаетъ въ этотъ день отъ своего хозяина подарокъ. Съ высоты минаретовъ звучнѣе обыкновеннаго раздаются молитвенные возгласы муэззина. Какой контрастъ представляла эта пестрая картина жизни и уличнаго веселья съ тѣмъ, что происходило на тихомъ дворѣ, гдѣ лежалъ мой мертвый верблюдъ. Я чувствовалъ, какъ будто потерялъ вѣрнаго друга, друга, на котораго могъ вполнѣ положиться, который пожертвовалъ своимъ здоровьемъ и даже жизнью, чтобы оказать мнѣ услугу!
   "Его товарищъ, молодой верблюдъ, котораго охотникъ Ахметъ поймалъ въ лѣсу, оставилъ свои ясли, подошелъ къ нему и долго, съ удивленіемъ глядѣлъ на него. Затѣмъ онъ спокойно вернулся къ своимъ яслямъ и снова принялся съ аппетитомъ пережевывать сочную траву, наполнявшую ихъ. Это былъ послѣдній изъ моихъ восьми верблюдовъ. У меня не хватало духа продать его, не зная, въ чьи руки онъ попадетъ. Хозяинъ караванъ-сарая говорилъ, что, пожалуй, и онъ тоже скоро околѣетъ вслѣдствіе тѣхъ лишеній и трудовъ, какіе перенесъ. Въ концѣ концовъ я подарилъ его аксакалу, съ условіемъ, что онъ дастъ ему лѣтомъ отгуляться.
   "Мы прожили три дня въ Акъ-су, приготовляясь къ дорогѣ въ Кашгаръ, и я имѣлъ отчасти возможность ознакомиться нѣсколько съ городомъ Бѣлой воды (Акъ-су), названнымъ такъ вслѣдствіе массы чистой, свѣжей воды, которая притекаетъ къ нему съ вѣчныхъ снѣжныхъ полей и ледниковъ. Городъ расположенъ на лѣвомъ берегу Акъ-су-дарьи; лѣтомъ это очень многоводная рѣка, зимой она пересыхаетъ, и остающаяся въ ней вода замерзаетъ. На востокѣ, недалеко отъ города возвышаются отвѣсныя скалы; съ остальныхъ сторонъ вокругъ него раскинуты деревни, плодоносные поля и луга, великолѣпные сады и цѣлая сѣть водопроводныхъ каналовъ. Рисъ, пшеница, маисъ, ячмень, хлопокъ, опіумъ и разные плоды разводятся здѣсь съ большимъ успѣхомъ. Акъ-су, имѣющій 15.000 жителей, вдвое меньше Кашгара, но по своей производительности стоитъ гораздо выше его. Кромѣ туземцевъ, въ городѣ живетъ много китайцевъ, и есть купцы изъ русскаго Туркестана, которые ведутъ торговлю шерстью, хлопкомъ и кожами, отправляя свой товаръ въ Ташкентъ большими караванами на верблюдахъ.
   "Въ Акъ-су, какъ и во всемъ магометанскомъ мірѣ, существуетъ обычай праздновать первые дни байрама парадными обѣдами, на которыхъ съѣдается невѣроятное количество аша (пилавъ) и шурпы (супъ съ зеленью и макаронами").
   Такъ какъ Гединъ въ дорогѣ потерялъ все свое платье, то онъ купилъ себѣ въ Акъ-су костюмъ полу-китайскій, полу-сартскій и также одѣлъ заново Ислама и Касима. Для путешествія въ Кашгаръ, до котораго было всего 270 миль, онъ нанялъ четверку лошадей въ прибавку къ своимъ тремъ, и 7 іюня новый караванъ выступилъ въ путь. Аксакалъ Магометъ-Эминъ, отлично знавшій дорогу и мѣстные обычаи, провожалъ его. 8 іюня они переѣхали вбродъ Акъ-су-дарью; при этомъ имъ объяснили, что вода прибываетъ, скоро для переправы устроютъ паромъ, а еще недѣли черезъ 4 и паромъ окажется безполезнымъ: притокъ воды будетъ такъ силенъ, что сообщеніе по рѣкѣ совсѣмъ прекратится. Каждый годъ въ это время тонетъ съ полдюжины человѣкъ, пытающихся переплыть быструю рѣку. На другомъ берегу путешественники встрѣтили караванъ сотни въ двѣ лошадей и быковъ. Каждое животное везло по два длинныхъ тополевыхъ бревна, волочившихся за нимъ по землѣ. Оказалось, что нѣсколько выше города строютъ вдоль лѣваго берега Акъ-су-дарьи большую плотину и что не менѣе 3.000 человѣкъ занято ея сооруженіемъ. Цѣль этой плотины, возобновляемой каждый годъ, -- оттѣснить потокъ воды вправо, помѣшать ему размыть скалы и залить городъ.
   Путешествіе продолжалось больше двухъ недѣль. Дорога шла но довольно населенной мѣстности. Попадались городки, села, киргизскіе кышлаки. Кругомъ тянулись по большей части хорошо воздѣланныя поля и богатыя пастбища, только около самаго Кашгара появились пустынныя степи.
   Въ Кашгарѣ старые друзья встрѣтили Гедина съ распростертыми объятіями, и консулъ Петровскій всячески старался помочь ему снарядить караванъ для новой экспедиціи. Жаркое лѣтнее время путешественникъ рѣшилъ опять провести въ горахъ и снова отправился въ Памиръ, продолжать свои прошлогоднія изслѣдованія.
   

ГЛАВА XVII.

Снова горы.-- Среди старыхъ друзей.-- Опасная переправа.-- Возвращеніе въ Кашгаръ и снаряженіе новой экспедиціи.-- Проводы.-- Яркендъ.-- Священные голуби.

   Въ Памиръ Гединъ направился не по той дорогѣ, по которой ѣздилъ раньше; онъ перевалилъ черезъ Кашгарскія горы по весьма трудному проходу Улугъ-артъ, среди ледниковъ и снѣжныхъ сугробовъ, и затѣмъ повернулъ прямо на югъ мимо знакомыхъ мѣстъ, Булюнъ-куля, Кара-куля, Су-баши, къ китайской крѣпости Ташъ-курганъ и сѣверному подножію Гинду-ку. Оттуда онъ предпринялъ нѣсколько горныхъ экскурсій, затѣмъ перешелъ черезъ Тагдумбашъ-Памиръ (глава горъ, или крыша міра) по перевалу Вахджиръ, замѣчательному тѣмъ, что съ этого пункта рѣки текутъ по тремъ направленіямъ: Ваханъдарья, одинъ изъ притоковъ Аму-дарьи, течетъ на западъ, Тагдумбашъ-дарья на востокъ, а по другую сторону Гинду-ку нѣсколько притоковъ Инда на югъ. Оттуда онъ спустился къ озеру Чакмактынъ-куль (огниво), откуда беретъ начало рѣка Акъ-су, или Мургабъ.
   Въ это время на Памирѣ работали комиссіи изъ представителей Россіи и Англіи, занятыя опредѣленіемъ пограничной черты между владѣніями этихъ двухъ странъ. Гединъ узналъ, что комиссіи остановились въ долинѣ Михманъ-джолы (дорога гостей), всего на день пути отъ того мѣста, гдѣ онъ находился, и рѣшился отправиться туда. Предсѣдатель русской комиссіи, генералъ Повало-Швыйковскій, бывшій губернаторъ Ферганской области, былъ его старый знакомый; въ англійской комиссіи у него тоже нашлись пріятели, и потому обѣ стороны приняли его съ одинаковымъ радушіемъ. Около мѣсяца прожилъ онъ среди нихъ, и этотъ мѣсяцъ, проведенный въ обществѣ образованныхъ европейцевъ, веселыхъ и общительныхъ людей, явился пріятнымъ перерывомъ его скитаній по безлюднымъ пустынямъ и снѣжнымъ вершинамъ горъ.

0x01 graphic

   Въ половинѣ сентября онъ распрощался съ своими русскими и англійскими друзьями и направился къ горамъ, составляющимъ восточную границу Памира. Ему пришлось пересѣчь четыре горныхъ хребта по крутымъ переваламъ, покрытымъ снѣгомъ. Спустившись съ послѣдняго изъ этихъ переваловъ, онъ очутился въ долинѣ, пестрѣвшей полями пшеницы, маиса и клевера. По дорогѣ попадались селенія, окруженныя садами, гдѣ росли грецкіе орѣхи, абрикосы, дыни и проч.; на лугахъ паслись не яки, какъ въ горныхъ мѣстностяхъ, а коровы, лошади, ослы, овцы и козы. Недалеко отъ самаго красиваго изъ этихъ селеній, проходитъ рѣка Яркендъ-дарья, черезъ которую путникамъ необходимо было переправиться. Лѣтомъ вода въ рѣкѣ такъ прибываетъ, что переправа черезъ нее становится совершенно невозможной, и въ концѣ сентября, хотя она уже значительно спала, быстрыя зеленоватыя волны ея все еще катились съ глухимъ рокотомъ. На берегу путешественниковъ ждали шесть "сучи" (водяные люди) въ широкихъ шароварахъ съ привязаннымъ на груди "толумомъ" (надутымъ козьимъ бурдюкомъ). Они спустили плотъ, состоявшій изъ носилокъ, поддерживаемыхъ дюжиной толумовъ. Лошадей развьючили, нѣсколько ящиковъ съ багажомъ поставили на плотъ и припрягли къ нему лошадь. Одинъ изъ сучи осторожно повелъ ее по водѣ, а другіе старались поддержать въ равновѣсіи плотъ. Лошадь скоро потеряла почву подъ ногами и погрузилась въ воду вся, исключая головы. Тогда сучи закинулъ правую руку за шею животнаго, а лѣвою принялся грести. Всю компанію скоро подхватило потокомъ и съ ужасающей быстротой понесло внизъ, при чемъ сучи гребли изо всѣхъ силъ. Правый берегъ, куда они должны были переправиться, возвышался отвѣсными скалами. Но ниже ихъ была небольшая бухточка, и въ неето гребцы и направили плотъ. Тамъ они осторожно разгрузили его. На полмили ниже переправы рѣка дѣлаетъ поворотъ, и вода устремляется къ лѣвому берегу, образуя нѣсколько водоворотовъ. Въ этомъ и кроется опасность переправъ. Теченіе легко можетъ подхватить пловца и унести его къ водовороту, тогда спасенія нѣтъ: его какъ щепку разобьетъ о скалы и камни.
   "Багажъ перевезли въ четыре пріема,-- разсказываетъ Гединъ, -- и затѣмъ настала моя очередь. Я ожидалъ ее съ нетерпѣніемъ и съ тѣмъ жуткимъ чувствомъ, съ какимъ мальчикъ, не умѣющій плавать, идетъ въ воду купаться. Плотъ постоянно качался на своихъ пузыряхъ и каждую минуту грозилъ перевернуться, если, бы сучи не поддерживали его въ равновѣсіи. Я предпочелъ обойтись безъ лошади, и четыре человѣка держали плотъ за палки съ четырехъ концовъ. Потокъ подхватилъ насъ, и плотъ полетѣлъ съ безумною быстротой. Казалось, что скалы на берегу бѣгутъ вверхъ по теченію; панорама безпрестанно мѣнялась, точно я смотрѣлъ изъ окна курьерскаго поѣзда. Искусно работая руками и ногами, перевозчики выбрались изъ стремнины въ болѣе тихія воды заливчика и пристали къ берегу. Лошади переправились вплавь съ помощью сучи. Исламъ-бай тоже захотѣлъ переплыть рѣку верхомъ; но у него закружилась голова, онъ растерялся, перевернулся раза три среди рѣки, забылъ, какого держаться направленія, и чуть не потопилъ лошади, слишкомъ нагибая ей голову. Его понесло теченіемъ, и я страшно боялся, что онъ разобьется въ водоворотѣ. Но, къ счастью, ему удалось выбраться на берегъ, и весь нашъ караванъ благополучно переправился черезъ рѣку. Я заплатилъ сучи сто тенегъ (около 25 руб.), а старшинѣ ихъ подарилъ кромѣ того ножъ и шапку; они остались вполнѣ довольны. Мы снова навьючили лошадей и продолжали путь по правому берегу рѣки. Скоро однако дорогу намъ преградила скала, отвѣсно спускавшаяся къ водѣ. Вокругъ нея вырублена была, вѣроятно, въ очень отдаленныя времена тропинка, нѣчто въ родѣ карниза; но край этой тропинки истерся или вывѣтрился, такъ что она склонялась надъ обрывомъ, на днѣ котораго цѣнилась рѣка. Тропинку кое-какъ сравняли съ помощью кольевъ, вѣтокъ и камней; но она была такъ узка, что вьюки лошадей постоянно задѣвали за стѣну скалы, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ навьюченныя лошади и совсѣмъ не могли проѣхать. Одна изъ лошадей зацѣпилась вьюкомъ въ узкомъ мѣстѣ, пошатнулась и неминуемо слетѣла бы внизъ, если бы Исламъ-бай не уцѣпился за нее во-время, а мы не поспѣшили освободить ее отъ вьюка.
   "26 сентября мы сдѣлали привалъ въ плодородной и густонаселенной мѣстности Ичъ-Бельдиръ. Въ слѣдующій день мы вышли изъ горнаго лабиринта, и еще разъ переѣхали черезъ Яркендъ-дарью, которая была здѣсь настолько не широка и не быстра, что переправа не представила ни малѣйшаго затрудненія: большой плотъ перевезъ насъ всѣхъ сразу, -- не понадобилось даже развьючивать лошадей. Послѣ этого мы пріѣхали въ деревню Яръарыкъ, орошаемую большимъ каналомъ. Направо отъ насъ тянулись безграничныя равнины и пустыни; налѣво, въ насыщенномъ пылью воздухѣ, неясно рисовались послѣднія развѣтвленія горъ. Въ слѣдующіе дни мы проѣхали еще черезъ три деревни, а 3 октября прибыли въ Кашгаръ, гдѣ генеральный консулъ Петровскій принялъ меня съ тѣмъ же дружелюбнымъ гостепріимствомъ, какъ и прежде. Здѣсь, въ равнинѣ, погода еще стояла теплая, даже душная. Рѣзкіе переходы отъ одного климата къ другому вызвали у меня сильную лихорадку, отъ которой я оправился только въ половинѣ ноября.
   "Всѣ потери, сдѣланныя мною во время несчастнаго странствованія по пустынѣ, были пополнены. Изъ Берлина мнѣ прислали необходимые научные приборы, а изъ Ташкента три ящика съ платьемъ, консервами, табакомъ и проч., такъ что у меня было все нужное для снаряженія новой экспедиціи.
   "Оправившись отъ лихорадки и организовавъ новый караванъ, я выѣхалъ изъ Кашгара съ тѣмъ, чтобы больше не возвращаться въ него. Отъѣздъ мой сопровождался нѣкоторою торжественностью Самъ даотай собственной особой сдѣлалъ ко мнѣ прощальный визитъ съ великою помпою, въ сопровожденіи большой свиты китайцевъ и слугъ. Мой караванъ, состоявшій изъ 9 лошадей и трехъ людей, подъ начальствомъ моего вѣрнаго Исламъ-бая, выступилъ въ путь 14 декабря 1895 г. утромъ; я самъ съ двумя слугами выѣхалъ въ тотъ же день въ полдень.
   "На дворѣ дома консульства собралось цѣлое общество проводить меня: генеральный консулъ Петровскій, жена его, польскій миссіонеръ Адамъ Игнатьевичъ, 50 верховыхъ казаковъ съ двумя офицерами и наконецъ туземцы: писаря, переводчики, слуги. Распрощавшись съ моими гостепріимными хозяевами, я сѣлъ на лошадь, и мы поѣхали мелкой рысью по улицамъ города; меня провожали русскіе офицеры съ своими солдатами и Адамъ Игнатьевичъ Солдаты пѣли, и ихъ веселыя пѣсни звучно раздавались въ узкихъ, тѣсныхъ улицахъ. По дорогѣ къ намъ присоединился еще нашъ общій пріятель, русско-китайскій переводчикъ, въ своей голубой повозкѣ, и можно себѣ представить, какимъ веселымъ, пестрымъ поѣздомъ неслись мы по широкой дорогѣ въ Янги-шаръ, окутанные облакомъ пыли. Въ Янги-шарѣ мы распрощались. Я громко крикнулъ:-- Прощаете, казаки! а они отвѣтили мнѣ въ одинъ голосъ:-- Счастливаго пути, ваше благородіе!"
   Между Кашгаромъ и Хотаномъ всего около 500 верстъ, но путешественникъ употребилъ на этотъ путь 23 дня; онъ заѣзжалъ осматривать могилы святыхъ, останавливался въ селеніяхъ, разспрашивалъ жителей объ ихъ образѣ жизни и занятіяхъ, снималъ виды и т. п. 20 декабря онъ въѣхалъ въ двойныя ворота Янги-шара (новый городъ), китайской части города Яркенда, а затѣмъ черезъ Алтынъ-дервазе (золотыя ворота) въ Кохне-шаръ (старый городъ), магометанскую часть. Обѣ эти части Яркенда лежатъ на разстояніи полуверсты другъ отъ друга и соединены длинной, широкой базарной улицей, крытой деревяннымъ навѣсомъ и окаймленной рядами лавочекъ и ларей; по этой улицѣ даже поздно вечеромъ не прекращается оживленное движеніе при свѣтѣ масляныхъ фонарей. Типы прохожихъ, крики, шумъ, длинныя вереницы верблюдовъ, осторожно пробирающихся въ темнотѣ,-- все показываетъ, что это большой городъ. Дѣйствительно, Яркендъ съ прилегающими деревнями имѣетъ 150.000 жителей и можетъ быть названъ самымъ большимъ городомъ восточнаго Туркестана.

0x01 graphic

   На сѣверовосточной части Яркенда возвышается холмъ, съ котораго открывается видъ на весь городъ. На вершинѣ холма стоитъ минаретъ -- простой навѣсъ на двухъ-трехъ деревянныхъ столбахъ; съ него, раньше чѣмъ изъ другихъ частей города, видно первое появленіе новаго мѣсяца, означающее окончаніе тяжелаго магометанскаго поста рамазана. Съ холма видна зубчатая городская стѣна изъ высушенной на солнцѣ глины, а внутри ея весь городъ: мозаика квадратныхъ и удлиненныхъ крышъ домовъ, между которыми чуть замѣтными извилистыми линіями идутъ тѣсные переулки и улицы. Среди нихъ рѣзко выдѣляются базары, сады, отдѣльныя купы деревьевъ. По другую сторону стѣнъ открывается настоящій лабиринтъ полей, овраговъ и водопроводныхъ каналовъ; а къ сѣверо-востоку вьется Яркендъ-дарья, убѣгающая въ пустыню. Хотя городъ лежитъ около самой большой рѣки центральной Азіи, но жители его пьютъ отвратительную воду. Дѣло въ томъ, что воду изъ рѣки проводятъ путемъ каналовъ внутрь города въ бассейны и резервуары. Тамъ она застаивается, портится и засоряется, чѣмъ только возможно. Жители купаются въ этихъ бассейнахъ, моютъ въ нихъ свое грязное бѣлье и посуду, купаютъ скотъ и собакъ, валятъ всякіе отбросы и изъ нихъ же берутъ воду для питья. Вслѣдствіе этого въ Яркендѣ очень распространена болѣзнь зобъ; чуть не три четверти мѣстнаго населенія страдаютъ ею и многіе даже умираютъ отъ нея.
   Переправившись на паромѣ черезъ Яркендъ-дарью и слѣдуя по густонаселенной, плодородной мѣстности, путешественникъ пріѣхалъ въ сочельникъ въ городъ Каргалыкъ. Въ этомъ китайско-мусульманскомъ городѣ, понятно, ничто не напоминало о приближеніи великаго христіанскаго праздника, но и тотъ канадскій купецъ, въ домѣ котораго остановился Гединъ, и мѣстный китайскій амбань (правитель области), Ли-даринъ, отнеслись къ путешественнику самымъ любезнымъ образомъ. Рано утромъ въ первый день Рождества, амбань явился къ нему съ визитомъ, а когда онъ пріѣхалъ отдать визитъ, его привѣтствовали троекратнымъ залпомъ изъ пушки; эта любезность едва не пришлась ему очень солона, такъ какъ лошадь его, не ожидавшая такой чести, взвилась на дыбы и чуть не сбросила всадника.
   За Каргалыкомъ дорога вскорѣ пошла пустынною мѣстностью. Такъ какъ здѣсь часто свирѣпствуютъ бураны, то по дорогѣ на разстояніи 50--60 саженъ другъ отъ друга стоятъ ряды столбовъ, указывающіе путь. Кромѣ того, по всей дорогѣ разсѣяны "лянгары" (постоялые дворы), гдѣ путешественникъ находитъ свѣжую колодезную воду и удобное помѣщеніе какъ для себя, такъ и для лошади. Между лянгарами возвышается штукъ по десяти "потаевъ", глиняныхъ усѣченныхъ пирамидъ саженъ въ 5 высоты, которыми китайцы размѣчаютъ дорогу.
   Климатъ здѣсь континентальный -- зима суровая, лѣто знойное. Съ конца марта до начала осени періодъ жестокихъ песчаныхъ бурановъ.
   Буранъ длится обыкновенно не больше часу, но производитъ страшныя опустошенія: вихремъ уноситъ овецъ, отбившихся отъ стада, переноситъ на нѣсколько верстъ воронъ и другихъ птицъ, при чемъ онѣ на-смерть разбиваются о попадающіеся на пути предметы.
   Подвигаясь дальше по пустынной мѣстности, путешественники находили на дорогѣ множество мелкихъ черепковъ, остатковъ глиняныхъ сосудовъ, стеклянныхъ осколковъ. Очевидно, это были слѣды какихъ-то древнихъ городовъ или селеній, исчезнувшихъ съ лица земли. Нынѣшніе жители этой мѣстности не умѣютъ выдѣлывать стекла; должно быть, предки ихъ стояли на болѣе высокой ступени цивилизаціи, такъ какъ въ пескѣ попадаются осколки большихъ и маленькихъ бутылокъ, блюдечекъ, стеклянныхъ изображеній лотоса.
   Среди песчаныхъ бархановъ попадались мазары. Одинъ изъ этихъ мазаровъ, въ честь мусульманскаго святого Имамъ-Хакира, замѣчателенъ тѣмъ, что даетъ пристанище и пропитаніе тысячамъ голубей всевозможныхъ цвѣтовъ: тутъ есть и желтые, и сизые, и бѣлые, и зеленоватые, и мраморные. Въ лянгарѣ устроено помѣщеніе съ землянымъ поломъ, загородками и нашестями по стѣнамъ; оно служитъ пріютомъ какъ для путешественниковъ, такъ и для голубей. Голуби стаями вылетаютъ изъ узкихъ дверей и оконъ и покрываютъ крыши домовъ. На крышахъ поставлены шесты, увѣшенные, кожаными лоскутами для отпугиванія хищныхъ птицъ. Людей голуби нисколько не боятся. По древнему обычаю, всякій путешественникъ, проѣзжающій мимо, обязанъ дать голубямъ нѣсколько горстей маисовыхъ зеренъ, и это считается въ то же время жертвоприношеніемъ святому. "Мы тоже захватили съ собою мѣшокъ маиса,-- разсказываетъ Гединъ.-- Мы поставили его на дворѣ, я взялъ фарфоровую чашку и сталъ разбрасывать зерна по землѣ. Какое поднялось хлопанье крыльевъ, какое веселое воркованье! Голуби слетались цѣлыми тучами, нѣкоторые садились мнѣ на голову и на плечи; другіе хватали зерно прямо изъ чашки и изъ мѣшка. Я долженъ былъ стоять не шевелясь, чтобы какъ-нибудь не наступить на нихъ".
   

у

Хотанъ въ древности и теперь.-- Любезный амбань.-- Остатки древней цивилизаціи.-- Новая экспедиція въ пустыню.

   5 января путешественникъ въѣхалъ въ ворота Янги-шара (т.-е. "Новаго", китайскаго города), а затѣмъ и на главную улицу Хотана. Послѣднюю часть пути дорога была обсажена тополевыми деревьями; по обѣимъ сторонамъ ея тянулись арыки, поля и множество селеній. Хотанъ очень древній городъ. О немъ упоминается въ китайскихъ лѣтописяхъ за два вѣка до Рождества Христова, какъ о столицѣ богатаго, цвѣтущаго и густо населеннаго царства. Съ Китаемъ Хотанъ съ древнихъ временъ находится въ торговыхъ сношеніяхъ и нѣсколько разъ то бывалъ завоеванъ китайцами, то снова пріобрѣталъ независимость. Окончательно присоединенъ къ Китаю Хотанъ и весь восточный Туркестанъ въ 1878 и 1879 г. Въ настоящее время Хотаномъ называется весь оазисъ съ тремя стами селеніями; самый же городъ зовется Ильчи; въ немъ не больше 5000 жителей магометанъ и 500 китайцевъ. Мѣсто не представляетъ ничего интереснаго. Тотъ же хаосъ маленькихъ домиковъ и узкихъ, кривыхъ улицъ, какъ въ Яркендѣ. Есть нѣсколько медрессе, двадцать мечетей и множество мазаровъ, усердно посѣщаемыхъ правовѣрными. Базаръ и здѣсь, какъ во всѣхъ магометанскихъ городахъ, является главнымъ центромъ городской жизни. Въ него упираются извилистые, кривые переулки. Тамъ и сямъ виднѣются открытыя площади и пруды, обсаженные деревьями. Главные продукты, которыми торгуетъ Хотанъ,-- шелкъ, хлопокъ, бѣлые войлоки, виноградъ, яблоки, дыни, рисъ и овощи. Здѣсь вырабатываются замѣчательно красивые бархатные ковры.- Китайцы покрываютъ ими столы въ торжественныхъ случаяхъ, а въ западномъ Туркестанѣ ихъ вѣшаютъ на стѣны. Но главное значеніе города зависитъ отъ залежей камня нефрита, находящихся въ окрестностяхъ его. Нефритъ очень цѣнится китайцами: изъ него дѣлаютъ ящички, кувшины, чашечки, мундштуки, браслеты и пр. Иногда искатели роются въ землѣ по нѣсколько мѣсяцевъ и ничего не находятъ, а то вдругъ случайно нападутъ на великолѣпные куски бѣлаго или желтаго нефрита и сразу дѣлаются богачами.
   Хотанскій амбань выслалъ навстрѣчу путешественнику своего переводчика вмѣстѣ съ мѣстнымъ аксакаломъ западно-туркестанскихъ купцовъ. Они проводили его въ приготовленное для него красивое опрятное зданіе въ тихой части города. Въ первый же день по пріѣздѣ Гединъ и Лю-даринъ, такъ звали амбаня, обмѣнялись визитами и подарками, и Людаринъ пригласилъ путешественника къ себѣ на обѣдъ. "Я встрѣтилъ у него главныхъ мандариновъ города,-- пишетъ Гединъ,-- и угощался такими вкусными блюдами, отъ которыхъ не отказался бы ни одинъ европейскій гастрономъ. Между прочимъ подавали супъ изъ съѣдобныхъ ласточкиныхъ гнѣздъ, отличающійся необыкновенно ароматичнымъ запахомъ. Обѣды Лю-дарина вносили пріятное разнообразіе въ мое меню, неизмѣнно состоявшее изъ риса, баранины и хлѣба. Кушанья, которыми угощалъ амбань Хотанскій, были совсѣмъ не то, что протухлыя утки и засахаренная ветчина дао-тая Кашгарскаго. Этотъ послѣдній, вѣроятно, разсуждалъ такъ: они ничего не ѣдятъ, такъ не все ли равно, что подать".
   Изъ Хотана Гединъ сдѣлалъ небольшую экскурсію въ деревню Барасанъ, замѣчательную по тѣмъ остаткамъ древней культуры, какіе находятъ въ ея окрестностяхъ. Поверхность почвы въ этой мѣстности состоитъ изъ желтой глины, такъ наз. лёссовой, т.-е. наносной, образующей пластъ въ 26 ф. толщины надъ твердою каменною подпочвою. Сквозь этотъ мягкій пластъ пробился ручеекъ, который, углубляя мало-по-малу свое русло, довелъ его до каменистой подпочвы. Весной и лѣтомъ, когда снѣгъ таетъ на сѣверныхъ склонахъ Кунь-Луня, ручей принимаетъ размѣры рѣки и подмываетъ свои лёссовые берега. Осенью, когда вода спадетъ, въ размытой почвѣ находятъ множество образчиковъ древняго искусства: мелкія вещицы изъ терракоты, бронзовыя изображенія Будды, камни съ рѣзьбой, монеты и т. п. Жители Хотана считаютъ всѣ эти вещи, если онѣ не сдѣланы изъ золота или серебра, пустяшными и приносятъ ихъ дѣтямъ вмѣсто игрушекъ. Но для археолога онѣ имѣютъ громадное значеніе: онѣ служатъ доказательствомъ того, что древне-индійское искусство, усовершенствованное подъ вліяніемъ Греціи, проникало въ самое сердце Азіи. Въ январѣ мѣсяцѣ, когда Гединъ посѣтилъ Барасанъ, ручеекъ представлялъ ничтожную канавку, и хотанцы, которые каждый годъ приходятъ на это мѣсто искать золота и драгоцѣнностей, уже унесли большую часть находокъ этого года. Ему удалось найти очень немного вещей изъ терракоты. Но онъ все-таки составилъ себѣ коллекцію изъ 523 предметовъ, по большей части монетъ и древнихъ рукописей, которыя скупалъ у жителей Хотана. Предметы изъ терракоты исполнены замѣчательно искусно и, вѣроятно, обжигались на очень сильномъ огнѣ, судя по ихъ яркокирпичному цвѣту и необыкновенной твердости. Они изображаютъ лошадей, двугорбыхъ верблюдовъ, львовъ, обезьянъ (изъ породы макакъ, которыя водятся въ Индіи), а также головы людей, преимущественно женщинъ индійскаго типа. Мѣдныя и бронзовыя статуэтки Будды и медали съ его изображеніемъ тоже очень древняго происхожденія и выдѣланы очень хорошо. Множество этихъ изображеній Будды подтверждаютъ вѣрность сообщеній китайскихъ лѣтописей, что въ Хотанѣ еще въ 400 г. по P. X. процвѣталъ буддизмъ, а въ Барасанѣ были буддійскіе храмы, привлекавшіе массу паломниковъ. Въ 712 г. арабы завоевали Туркестанъ и обратили жителей въ магометанство.

0x01 graphic

   Проживъ 9 дней въ Хотанѣ, Гединъ снарядилъ караванъ, съ которымъ рѣшилъ выполнить свое давнишнее намѣреніе еще разъ пройти пустыню въ другомъ направленіи, подвигаясь къ востоку до рѣки Керіи-дарьи. Караванъ его состоялъ изъ 4 людей и 3 верблюдовъ, сверхъ того онъ взялъ съ собою двухъ ословъ, чтобы испытать, насколько они пригодны для переходовъ по пустынѣ. Изъ людей его сопровождали, кромѣ Исламъ-бая, нѣкто Керимѣджанъ, землякъ Ислама, тоже житель Оша, и два охотника: Ахметъ-Мергенъ и сынъ его Касимъ-ахунъ, тѣ самые, что помогали разыскивать въ пустынѣ вещи, пропавшія послѣ первой экспедиціи.
   "Наученный горькимъ опытомъ, -- пишетъ Гединъ,-- я зналъ, что для путешествія по пустынѣ снаряженіе должно быть какъ можно болѣе легкое, поэтому въ этотъ разъ я бралъ только самыя необходимыя вещи, и вьюки нашихъ верблюдовъ были вовсе не тяжелы. Если бы намъ опять пришлось бросить караванъ, потеря была бы не велика. Свои тяжелыя пожитки и большую часть китайскаго серебра я оставилъ въ Хотанѣ, у аксакала, такъ какъ рано или поздно долженъ былъ вернуться туда; съѣстныхъ припасовъ мы захватили всего на 50 дней.
   "Для моихъ инструментовъ и проч. вещей понадобился одинъ ящикъ, для кухонныхъ принадлежностей другой; кромѣ того, мы взяли нѣсколько переметныхъ сумъ съ мукой, хлѣбомъ, рисомъ, сухими овощами, макаронами, сахаромъ, чаемъ, свѣчами, фонарями, котломъ, кастрюлей и проч. Наконецъ, мы захватили шубы, большой спальный мѣшокъ изъ козьяго мѣха для меня, нѣсколько войлоковъ, два топора, два заступа, оружіе и боевые припасы. Палатки и постели были отвергнуты, какъ излишняя роскошь. Я все время спалъ, завернувшись въ шубу, на голой землѣ, вмѣстѣ съ своими спутниками, хотя стояла зима и температура спускалась до 22о. Но въ топливѣ у насъ не было недостатка да и весна должна была скоро наступить.
   "Мой новый пріятель, Лю-даринъ, находилъ, что трехъ верблюдовъ слишкомъ мало, и хотѣлъ на свой собственный счетъ прибавить къ каравану еще двухъ верблюдовъ и двухъ или трехъ людей. Но я очень боялся обременять себя большимъ караваномъ, и хотя съ трудомъ, но все же успѣлъ отговорить его отъ этого намѣренія. Онъ ограничился тѣмъ, что устроилъ торжественное прощанье. Когда мы выѣхали изъ города черезъ ворота Акъ-су, онъ поспѣшилъ впередъ въ ближайшую деревню и велѣлъ разбить большую красную палатку, открытую со стороны дороги и убранную по-китайски столами и стульями, покрытыми красною матеріей. Здѣсь, на глазахъ у собравшейся толпы народа, мы вели бесѣду, курили, пили чай и наконецъ дружески распрощались. Я сѣлъ на своего великолѣпнаго верхового верблюда, и подъ звонъ колокольчиковъ нашъ караванъ направился къ сѣверу, по лѣвому берегу Юрунъ-паша.
   "Четыре дня ѣхали мы по пустынной мѣстности, прорѣзанной тамъ и сямъ лѣсочками, и достигли деревни Исламъ-абада, послѣдняго населеннаго пункта на этомъ берегу рѣки. Мы переѣхали рѣку по крѣпкому льду и въ близлежащемъ селеніи дали верблюдамъ день отдыха, а сами сдѣлали послѣднія приготовленія передъ вступленіемъ въ пустыню. Къ востоку передъ нами тянулась широкая песчаная полоса, впрочемъ, значительно уже той, которую мы прошли въ предыдущемъ году отъ послѣдняго озера у подножія Мазаръ-тага до Хотанъ-дарьи. На этотъ разъ намъ предстояло менѣе опасное путешествіе: мы знали, что здѣсь песокъ не такъ глубокъ, что мы всегда можемъ дорыться до колодца, и что у насъ не будетъ недостатка въ тамарискахъ и тополяхъ для топлива. Мы наняли въ деревнѣ двухъ проводниковъ, которые нѣсколько разъ бывали на мѣстѣ засыпанныхъ пескомъ городовъ, отыскивая золото и драгоцѣнности; за хорошее вознагражденіе они взялись проводить насъ туда".
   

ГЛАВА XIX.

Среди песковъ.-- Мертвый лѣсъ.-- Погребенный городъ.-- Пріятная неожиданность,-- На берегу Керіи-даріи.

   "19-го января мы удалились отъ рѣки и направились прямо на востокъ между песчаными холмами; первые дни эти холмы были не высоки, не выше 6 футовъ, и между ними пробивалась тощая травка. На третій день холмы достигли уже высоты 15--30 футовъ и образовали цѣлую сѣть грядъ, шедшихъ отъ сѣвера къ югу и отъ востока къ западу; на мѣстахъ пересѣченія этихъ грядъ возвышались настоящія пирамиды песку.
   "Мы шли обыкновенно часовъ пять-шесть въ день, чтобы не переутомить животныхъ. Каждый разъ, остановившись на отдыхъ, мы принимались за одно и то же. Два человѣка, не теряя времени, начинали рыть колодецъ; двое другихъ выкапывали корни тамариска для топлива; Исламъ приготовлялъ мнѣ обѣдъ, Керимъ-Джанъ развьючивалъ и кормилъ верблюдовъ. Я сидѣлъ на коврѣ въ шубѣ и валенкахъ, писалъ замѣтки, снималъ рисунки и измѣрялъ песчаные холмы.
   "Чѣмъ дальше мы подвигались, тѣмъ выше становились эти холмы и скуднѣе растительность. 22 января холмы имѣли уже 40 ф. высоты и представляли такую же картину, какъ въ западной части пустыни: гряды ихъ тянулись также съ сѣвера на югъ, параллельно рѣкамъ Хотанъ-дарьѣ и Керіи-дарьѣ. Во впадинахъ между ними мы обыкновенно находили кусты тамариска, шедшіе тоже узкими рядами съ сѣвера на югъ и отмѣчавшіе тѣ мѣста, гдѣ вода была не на большой глубинѣ.
   "23-го января мы въ одной впадинѣ нашли такъ наз. "кётекъ", т.-е. мертвый лѣсъ. Сѣрые низкіе стволы и пни, хрупкіе какъ стекло, покоробленныя вѣтки, выбѣленные солнцемъ корни -- вотъ все, что осталось отъ стараго лѣса. Вѣроятно, когда-нибудь въ этомъ мѣстѣ протекала рѣка, можетъ, даже Керія, которая, по примѣру прочихъ рѣкъ восточнаго Туркестана, перемѣстила свое русло дальше на востокъ. Нѣсколько тополей были еще живы, послѣдніе представители вымершей расы, послѣдніе стражники у предѣловъ убійственныхъ песковъ, оставленные и забытые товарищами, переселившимися вслѣдъ за рѣкой дальше на востокъ.
   "Для насъ эта полоса мертваго лѣса имѣла большое значеніе: проводники знали, что старый городъ, занесенный пескомъ, Такла-маканъ, какъ они его называли, находился недалеко отъ восточнаго края лѣса. По ихъ словамъ, мы должны находиться очень близко отъ города, и такъ какъ намъ попалось нѣсколько осколковъ глиняной посуды, то мы рѣшили остановиться здѣсь, и я послалъ проводниковъ отыскивать развалины.
   "24-го января, оставивъ свой лагерь безъ присмотра, мы всѣ отправились къ развалинамъ съ топорами и лопатами. Я ѣхалъ на верблюдѣ, но ѣхать пришлось не долго: развалины были совсѣмъ близко отъ насъ.
   "Ни одинъ изъ древнихъ городовъ восточнаго Туркестана, какіе мнѣ удалось посѣтить, не походилъ на тотъ оригинальный городъ, остатки котораго лежали передъ нами. Обыкновенно развалины старыхъ городовъ въ этой мѣстности состоятъ изъ стѣнъ и башенъ, выведенныхъ изъ глины, сушеной на солнцѣ или обожженной на огнѣ. Въ Такла-маканѣ всѣ дома были деревянные (тополевые), не было никакихъ слѣдовъ каменныхъ или глиняныхъ построекъ. Планъ постройки ихъ совершенно оригинальный: большинство состояло изъ квадратнаго или удлиненнаго сруба, заключеннаго въ другомъ срубѣ побольше; каждый домъ, повидимому, раздѣлялся на нѣсколько мелкихъ комнатъ. Отъ домовъ остались только столбы, футовъ въ шесть-десять высоты; заостренные наверху, они растрескались, обвештали подъ вліяніемъ вѣтра и песку, стали очень плотными, но въ то же время хрупкими, какъ стекло, и легко разбивались отъ удара. Такихъ разрушенныхъ домовъ можно было насчитать сотни, но по нимъ нельзя было составить себѣ понятіе объ общемъ планѣ города, о расположеніи улицъ, базаровъ и т. под. Дѣло въ томъ, что весь городъ занимаетъ обширную площадь отъ двухъ до двухъ съ половиной миль въ поперечникѣ, но онъ находится подъ песчаными холмами, и теперь вышли наружу только тѣ постройки, которыя лежатъ во впадинахъ между холмами. Рыть сухой песокъ очень трудно, такъ какъ онъ немедленно снова осыпается; надобно снести цѣлые холмы, чтобы проникнуть въ тайны, погребенныя подъ ними. Тѣмъ не менѣе мнѣ удалось сдѣлать нѣсколько интересныхъ открытій. Въ одномъ изъ зданій, которое проводники называли "будхана" (храмъ Будды), уцѣлѣла часть стѣнъ, вышиною около 8 футовъ. Онѣ сплетены изъ камыша, связаннаго пучками и прикрѣпленнаго къ вертикальнымъ столбамъ, и обмазаны смѣсью глины съ рубленой соломой; кромѣ того, онѣ оштукатурены внутри и снаружи и украшены живописью. Эта живопись изображаетъ женскія фигуры, полуодѣтыя, стоящія на колѣняхъ со сложенными руками, какъ бы на молитвѣ, съ волосами, закрученными пучкомъ на макушкѣ головы, и съ бровями, нарисованными въ видѣ одной непрерывной линіи, съ мѣткой надъ переносьемъ, какую и до сихъ поръ дѣлаютъ индуски; и мужскія фигуры съ черными бородами и усами, одѣтыя такъ, какъ и теперь одѣваются персы. Далѣе, можно было различить фигуры собакъ, лошадей, кораблей, плывущихъ по волнамъ,-- странное впечатлѣніе производили эти корабли среди сухой пустыни,:-- и массу цвѣтковъ лотоса, разсѣянныхъ повсюду. Увезти кусокъ стѣны было невозможно, такъ какъ штукатурка и живопись навѣрно разсыпались бы въ прахъ. Я поэтому ограничился тѣмъ, что срисовалъ часть рисунковъ и отмѣтилъ размѣры и цвѣта. Разрывая песокъ около стѣны, мы нашли кусокъ бумаги съ надписью, которую я не могъ разобрать, хотя она хорошо сохранилась. Тамъ же мы нашли гипсовый слѣпокъ съ человѣческой ноги. Подобно рисункамъ, онъ былъ исполненъ мастерски и, очевидно, принадлежалъ статуѣ Будды.
   "Такъ какъ тутъ ничего больше нельзя было найти, то мы перешли къ другому зданію. Наружныя стѣны его были разрушены, и уцѣлѣли лишь немногіе столбы; но по квадратнымъ отверстіямъ и отмѣтинамъ около верхушки столбовъ видно было, что домъ или былъ двухэтажный или обнесенъ вокругъ крыши галлереей, какъ нынѣшніе персидскіе дома и многія постройки въ Хотанѣ, Каргалыкѣ и Яркендѣ.
   "Въ этомъ мѣстѣ песокъ былъ неглубокъ, и лопаты наши случайно наткнулись на массу гипсовыхъ слѣпковъ величиной отъ четверти до двухъ четвертей, плоскихъ съ изнанки, такъ что они, очевидно, служили для украшенія стѣнъ. Они изображали Будду въ разныхъ положеніяхъ: сидящаго на фонѣ лотосовъ, окруженнаго пламенемъ, стоящаго съ одной рукой опущенной, а другой прижатой къ груди, въ широкихъ одеждахъ съ широкими рукавами и открытой шеей, на которой виднѣлось ожерелье. Лица всѣхъ фигуръ были почти круглыя, а волосы были собраны узломъ на макушкѣ. Уши были очень длинныя, отвислыя, какъ и у современныхъ изображеній Будды. Другія фигуры представляли женщинъ съ дугообразными гирляндами на головѣ. Наконецъ, мы нашли разные обломки колоннъ, карнизовъ, цвѣтовъ -- все изъ гипса. Я захватилъ съ собой коллекцію всѣхъ этихъ вещей.
   "Въ другихъ домахъ мы тоже сдѣлали нѣкоторыя находки, хотя не настолько важныя. Такъ, напр., мы нашли длинный рѣзной деревянный карнизъ, куколку шелковичнаго червя, ось отъ колеса, которое, вѣроятно, принадлежало прялкѣ или чему-нибудь подобному, черепки и ручки глиняныхъ кувшиновъ, деревянный винтъ, жерновъ изъ порфира, болѣе 6 футовъ въ діаметрѣ. Между песчаными холмами сохранились слѣды садовъ. Пни тополя тянулись рядами, показывая, что тутъ когда-то были аллеи. Повидимому, здѣсь росли въ былое время абрикосовыя и оливковыя деревья.
   "Стѣны этого несчастнаго города, погребеннаго въ пустынѣ, омывались нѣкогда большой рѣкой; къ домамъ и храмамъ его вода протекала по безчисленнымъ каналамъ. Около города, по берегамъ рѣки, росли густолиственные лѣса, подобные тѣмъ, какіе мы въ настоящее время видимъ на берегахъ Керіи-дарьи; и въ жаркіе лѣтніе дни жители укрывались подъ тѣнью абрикосовыхъ деревьевъ. Воды, протекавшія здѣсь, были настолько сильны, что могли ворочать тяжелые жернова. Шелководство, садоводство и промышленность процвѣтали; народъ умѣлъ со вкусомъ украшать свои дома и храмы художественными произведеніями.
   "Въ какое время жили люди въ этомъ таинственномъ городѣ? Когда зрѣли въ послѣдній разъ абрикосы на его деревьяхъ, когда въ послѣдній разъ упали пожелтѣвшіе листья этихъ тополей? Когда умолкъ навсегда шумъ его водяныхъ мельницъ? Когда несчастные жители его окончательно покинули свои жилища на жертву царя пустыни? Какой народъ жилъ здѣсь? на какомъ языкѣ онъ говорилъ, откуда взялся и куда ушелъ, когда увидѣлъ, что здѣсь нельзя дольше оставаться?
   "До сихъ поръ никто и не подозрѣвалъ, что внутри страшной пустыни Гоби и именно въ самой пустынной ея части погребены подъ пескомъ цѣлые большіе города, остатки когда-то цвѣтущей цивилизаціи! На приведенные выше вопросы пока отвѣтить трудно, но одно можно сказать съ полною достовѣрностью: такого художественнаго развитія, какое обнаруживаютъ найденныя мною произведенія искусства, нельзя найти у тюркскихъ народовъ, населяющихъ въ наше время восточный Туркестанъ. Очевидно, этотъ городъ принадлежалъ буддистамъ и, слѣдовательно, существовалъ раньше 700 года, раньше вторженія въ Туркестанъ арабовъ-мусульманъ.
   "Теперь проводники были намъ больше не нужны, и мы отослали ихъ. Они вернулись по нашимъ слѣдамъ и останавливались около колодцевъ, вырытыхъ нами.
   "Сами мы двинулись дальше по песчаному морю, волны котораго вздымались все выше и выше. 25 января мы переходили черезъ песчаныя горы въ 80 и больше футовъ. На слѣдующій день песокъ сталъ еще глубже, и итти было труднѣе. Въ одной впадинѣ мы нашли нѣсколько кустовъ тамариска и сухого камыша и сильно соблазнялись сдѣлать привалъ, хотя прошли еще немного. Къ востоку передъ нами поднимался громадный песчаный холмъ, окутанный туманомъ и казавшійся отдаленной горой. Мы посовѣтовались и рѣшили, прежде чѣмъ останавливаться, взобраться на этотъ холмъ, посмотрѣть, что будетъ за нимъ. Высота его оказалась въ 180 ф, и подъемъ на него очень тяжелъ. Люди пріуныли, верблюды тащились нога за ногу, ослы сильно отставали; наконецъ, мы достигли вершины. Что за диво! Больше не видно было ни одного песчанаго холма. Правда, мы не могли видѣть очень далеко изъ-за пыльной мглы, наполнявшей воздухъ, но все-таки мы рѣшили пройти впередъ еще хоть немного. Вскорѣ мы замѣтили слѣды лисицы, нашли мертвую утку. Кусты тамариска и другія степныя растенія стали попадаться все чаще и чаще. Мы съ удовольствіемъ замѣтили, что песокъ становится менѣе глубокъ. Вдругъ мы увидали слѣды людей и лошадей и вышли на равнину, поросшую тополевымъ лѣсомъ. Дальше мы наткнулись на брошенный шалашъ, простой навѣсъ на столбахъ, и въ эту ночь разбили свой лагерь на берегу Керіи-дарьи".
   

ГЛАВА XX.

По берегамъ Керіи-даріи.-- Пастухи-пустынники.-- Еще погребенный городъ.-- Пустыня побѣдила.-- Дикіе верблюды.

   "Такимъ образомъ мы благополучно перешли часть пустыни и достигли рѣки. Цѣлую недѣлю не видали мы ничего, кромѣ песку, желтаго песку, и послѣ этого было необыкновенно пріятно любоваться роскошною растительностью на берегахъ ея. Около того мѣста, гдѣ мы остановились на ночлегъ, рѣка имѣла больше 100 футовъ ширины и была покрыта толстымъ слоемъ льда. Мы сдѣлали прорубь и получили гораздо больше воды, чѣмъ изъ нашихъ колодцевъ. Верблюдамъ дали вволю напиться холодной рѣчной воды. Мы зарѣзали своего послѣдняго барана, устроили громадный костеръ и чувствовали себя прекрасно, хотя пыльная мгла, наполнявшая воздухъ, закрывала отъ насъ и видъ на окрестность и звѣздное небо. Шалашъ, встрѣченный нами, вѣроятно, очень недавно служилъ кому-нибудь пріютомъ, такъ какъ около него были слѣды костра и человѣческихъ ногъ. Но мы нигдѣ не видѣли людей.
   "На слѣдующій день, 27 января, мы повернули на сѣверъ вдоль лѣваго берега Керіи-дарьи. Намъ главнымъ образомъ хотѣлось встрѣтить кого-нибудь, кто далъ бы намъ какія-нибудь свѣдѣнія о рѣкѣ. Никто изъ европейцевъ до сихъ поръ не бывалъ на ней, и на нашихъ картахъ теченіе ея обозначалось просто точками. Но нигдѣ не видно было ни души человѣческой. Мы шли все дальше, то по густымъ тополевымъ лѣсамъ, то пробираясь сквозь кусты и кучи хвороста или желтаго сухого камыша; иногда намъ приходилось дѣлать большіе обходы, когда песчаные холмы подступали къ самому берегу и отдѣляли его отъ лѣса.
   "Блестящая ледяная лента рѣки извиваясь тянулась къ сѣверу и иногда расширялась до того, что противоположный берегъ исчезалъ въ туманѣ. Часто мы пересѣкали тропинки, терявшіяся въ лѣсной чащѣ; мы видѣли множество слѣдовъ дикихъ кабановъ, зайцевъ, лисицъ, оленей, ланей; мы встрѣчали слѣды домашнихъ овецъ и даже человѣческихъ ногъ; но лѣсъ былъ безмолвенъ, какъ могила, ни одинъ звукъ не нарушалъ его тишины.
   "День клонился къ вечеру, и мы уже начали подумывать о ночлегѣ. Намъ предстояло перейти около берега рѣки большую заросль камыша, окруженную густымъ лѣсомъ. Вдругъ послышалось блеяніе овецъ, и мы увидѣли большое стадо, которое паслось мирно среди высокихъ камышей. Гдѣ-нибудь поблизости непремѣнно должны быть люди! Мы принялись звать, свистать. Отвѣта не было, и никто не появлялся. Я послалъ людей поискать въ лѣсу, а самъ остался съ верблюдами. Черезъ добрыхъ полчаса Ахметъ-Мергенъ вернулся въ сопровожденіи пастуха и его жены; они испугались нашего появленія, убѣжали и запрятались въ чащу. Намъ скоро удалось успокоить ихъ, и они провели насъ къ своей "сатмѣ" (шалашъ изъ камыша), гдѣ обыкновенно проводятъ ночь. Я подвергнулъ бѣднаго пастуха подробному допросу, такъ что весь небогатый запасъ его свѣдѣній о настоящемъ и прошломъ былъ исчерпанъ до дна.
   -- Какъ тебя зовутъ?-- спросилъ я.
   -- Гуссейнъ и Гассанъ,-- отвѣчалъ онъ.
   "Я удивился, что у него два имени, и онъ объяснилъ, что Гассаномъ зовутъ собственно не его, а его брата-близнеца, который живетъ въ Керіи, но что онъ обыкновенно называетъ себя обоими именами. Гуссейнъ разсказалъ, что къ сѣверу, вдоль всего теченія рѣки, ходятъ пастухи со стадами, принадлежащими богатымъ баямъ Керіи. Стада состоятъ изъ 200--300 головъ. Каждый пастухъ имѣетъ свой опредѣленный участокъ, изъ котораго онъ не имѣетъ права выходить, и въ которомъ онъ проводитъ круглый годъ, переходя съ мѣста на мѣсто; на каждомъ мѣстѣ онъ остается отъ 10--20 дней, пока хватаетъ подножнаго корма для стада. Владѣлецъ стада жилъ въ Керіи; онъ пріѣзжалъ въ лѣсъ два раза въ годъ; весной и осенью, для стрижки и провѣрки овецъ и привозилъ пастухамъ маисовой муки и другихъ припасовъ на полгода. Самъ же Гуссейнъ бывалъ въ городѣ только въ два года разъ, хотя Керія находилась всего въ 4 дняхъ пути отъ того мѣста, гдѣ мы его встрѣтили. Дальше по рѣкѣ мы встрѣчали пастуховъ, которые бывали въ городѣ только разъ въ жизни; одинъ 35-лѣтній человѣкъ даже ни разу въ жизни не бывалъ тамъ и не имѣлъ понятія о томъ, что такое городъ или базаръ. Такимъ образомъ въ лѣсахъ Керіи-дарьи живетъ человѣкъ 150 людей, отрѣзанныхъ отъ всякаго сообщенія съ внѣшнимъ міромъ, не знающихъ, что такое начальство, окруженныхъ молчаливой пустыней.
   "Пастухи не видятъ людей, за исключеніемъ своихъ ближайшихъ сосѣдей и баевъ. Не мудрено, что они крайне робки и дики. Они умѣютъ только пасти и стеречь стада, стричь и доить ихъ. Еще они умѣютъ печь маисовый хлѣбъ, строить свои камышевыя хижины, копать колодцы и т. п. Заступъ и топоръ ихъ главныя орудія. Топоры они постоянно носятъ на спинѣ, заткнувъ за поясъ.
   "Гуссейнъ со своимъ стадомъ отправился къ югу, мы -- къ сѣверу по старому руслу рѣки, которое она оставила лѣтъ 15 тому назадъ.
   "Вечеромъ 28 января мы опять встрѣтили пастуховъ. Ихъ было трое, и они пасли стада своего отца. Имъ позволялось зарѣзать въ годъ 20 овецъ для своего пропитанія, кромѣ того, въ ихъ пользу поступали всѣ овцы и ягнята, которыхъ зарѣжутъ волки, или которые поломаютъ себѣ ноги или вообще станутъ негодными, что составляло штукъ 15 въ годъ. Отдохнувъ день, мы снова направились дальше на сѣверъ. Теперь мы постоянно встрѣчали пастуховъ, которые соглашались проводить насъ черезъ лѣсъ. Часто приходилось намъ ѣхать по такимъ густымъ чащамъ, что верблюды съ трудомъ пробирались сквозь нихъ, и я постоянно боялся, что какой-нибудь торчащій сукъ броситъ меня на землю. 30-го января мы доѣхали до того мѣста, гдѣ старое и новое русла снова соединяются. Здѣсь рѣка имѣла около 70 саженъ ширины, и толстый ледъ, покрывавшій ее, мѣстами блестѣлъ какъ зеркало, мѣстами былъ покрытъ тонкимъ слоемъ пыли. Въ теченіе цѣлыхъ десяти дней воздухъ былъ наполненъ этою тонкою пылью, которую вздымаетъ зимній вѣтеръ, и которая долго носится въ пространствѣ, прежде чѣмъ осѣсть на землю. Пыль покрываетъ тонкимъ налетомъ каждую былинку, и у овецъ, поѣдающихъ пыльную траву, дѣлается кашель; пыль садится на всѣ предметы и окрашиваетъ бѣлымъ желтые песочные холмы, такъ что слѣды, оставленные на пескѣ, ясно вырисовываются темными линіями.
   "1-го февраля мы дошли до мѣстности, называемой Юганъ-Кумъ (сильный песокъ) и вполнѣ оправдывающей это названіе. Къ рѣкѣ спускались высокіе, голые песчаные холмы. У южной подошвы ихъ шла степь, гдѣ мы опять-таки встрѣтили пастуховъ. Одинъ изъ нихъ проводилъ насъ дальше, до лѣсной области Тонкузъ-басте. Тамъ жили двѣ семьи пастуховъ, которыхъ мы застали сидящими около костра на открытомъ воздухѣ. Тутъ же бѣгали маленькія дѣти, на которыхъ не было никакой одежды, кромѣ раскрытаго спереди тулупчика. Они пасли стадо въ 300 овецъ, которыя ходили поблизости. Кромѣ того, у нихъ, былъ еще пѣтухъ, три курицы, голубь и пара собакъ. Всѣ ихъ хозяйственныя принадлежности: деревянныя чашки для печенья хлѣба, для доенья и для приготовленія пищи лежали тутъ же на землѣ. Они держали воду для питья въ мѣхахъ и въ ведрахъ, выдолбленныхъ изъ тополевыхъ пней, а муку въ мѣшкахъ; у нихъ было еще нѣсколько "кунгановъ" (мѣдныхъ кувшиновъ), ножи, пара ножницъ, деревянныя ложки, "дутаръ" (двуструнный музыкальный инструментъ), войлоки, котелъ, сито и кой-какая одежда. На двухъ мужчинахъ была надѣта очень странная обувь: подошвы дикаго верблюда цѣликомъ съ копытами. Пастухи и ихъ семьи скоро перестали дичиться насъ и даже дали срисовать себя.

0x01 graphic

   "Они разсказали мнѣ, что на день пути къ сѣверо-западу находятся развалины еще одного города, засыпаннаго пескомъ: Они назвали это мѣсто Карадунчъ (черный холмъ), потому что тамарискъ, который растетъ тамъ, кажется чернымъ въ сравненіи съ желтымъ пескомъ.
   "Мы на другой же день поѣхали къ этимъ развалинамъ. Дорога опять-таки шла по высохшему руслу, слѣдовательно, рѣка и здѣсь перемѣстилась на востокъ, а прежде она подступала къ самому городу. Этотъ городъ былъ нѣсколько меньше, чѣмъ открытый нами раньше, но, очевидно, принадлежалъ той же эпохѣ. На стѣнахъ такая же живопись, хотя хуже сохранившаяся, та же архитектура домовъ, тѣ же строительные матеріалы. Одно зданіе почти квадратное, стѣны котораго имѣли около 260 футовъ длины, походило на караванъ-сарай. Оно было построено вокругъ двора, посрединѣ котораго возвышалось другое зданіе меньшихъ размѣровъ.
   "Въ другой постройкѣ отлично сохранились стропила фундамента. Я не нашелъ среди этихъ развалинъ ничего особенно замѣчательнаго, но имѣлъ возможность изучить способъ постройки домовъ. Ось отъ арбы служила доказательствомъ, что здѣсь была проѣзжая дорога. Масса черепковъ глиняной посуды валялись на пескѣ.
   "Вернувшись къ рѣкѣ, мы продолжали путь вдоль ея берега. Теченіе ея становилось все болѣе неправильнымъ. Отъ главной рѣки отдѣлялись узкіе рукава и образовывали болота. Скоро этой рѣкѣ, которая была нашимъ путеводителемъ по пустынѣ, предстоялъ конецъ: она должна была погибнуть въ ожесточенной борьбѣ съ песками пустыни. Въ лѣсной области Катакъ, куда мы пришли 7-го февраля, намъ сказали, что рѣка тянется еще только на полтора дня пути къ сѣверу, а затѣмъ начинается царство вѣчнаго песку. Въ Катакѣ мы остановились на день, воспользовавшись гостепріимствомъ Магометъ-бая, курьезнаго субъекта, старика, который прожилъ всю жизнь въ лѣсу и не зналъ,.кому принадлежитъ страна: Якубъ-беку или китайцамъ. Эти лѣсные жители не платятъ никакихъ налоговъ, и потому не имѣютъ никакихъ столкновеній съ китайскими властями. Можетъ быть, китайцы и не подозрѣваютъ, что лѣса Керіи-дарьи населены, иначе они навѣрно прислали бы и сюда своихъ сборщиковъ податей.

0x01 graphic

   "По мнѣнію Магометъ-бая, пустыня тянулась на сѣверъ до конца свѣта, и дойти туда можно было не меньше, какъ въ мѣсяцъ. Магометъ-бай жилъ съ женой, дѣтьми и внуками вдали отъ свѣта, но онъ все-таки исполнялъ предписанія магометанской религіи и не забывалъ молиться въ установленные часы.-- Если бы я не молился,-- сказалъ онъ,-- волки и дикіе кабаны скоро уничтожили бы всѣ мои стада.
   "Лѣсные люди молятся каждый день Хазретъ-и-Музу (Моисею) и считаютъ его своимъ покровителемъ, такъ какъ онъ тоже былъ пастухомъ. Съ другой стороны, они не знаютъ названій ни дней, ни мѣсяцевъ. Когда я спрашивалъ у нихъ, рады ли они, что надъ ними нѣтъ никакого начальства, что они не имѣютъ дѣла съ китайскими чиновниками, они отвѣчали, что волки и дикіе кабаны не менѣе опасные враги, чѣмъ китайцы.
   "9-го февраля мы продолжали путь на сѣверъ. Рѣка, которая около Катака имѣла не менѣе 70 саженъ ширины, сузилась до 50 футовъ и лилась сквозь густой лѣсъ крутыми зигзагами. Вечеромъ мы расположились на ночлегъ въ пустынѣ, такъ какъ послѣднія пастушечьи хижины остались позади насъ. Въ этомъ мѣстѣ рѣка превратилась въ маленькій ручеекъ сажени двѣ ширины.
   "Грустно стало мнѣ, когда мы на слѣдующій день достигли того пункта, гдѣ рѣка исчезаетъ въ пескѣ, гдѣ кончается полоска тонкаго льда, пустыня побѣдила, и рѣка послѣ отчаянной борьбы уступила. Сухое русло ея служило намъ дорогой въ продолженіе еще одного дня. Оно было узко и глубоко, во время лѣтняго полноводья оно наполняется водой. По берегамъ его росли лѣса до того густые, что, кажется, только огнемъ можно было бы расчистить ихъ. Мѣстами въ чащѣ виднѣлись какъ бы туннели: они продѣланы кабанами, которые ходятъ по нимъ къ рѣкѣ. Вечеромъ 10-го февраля мы расположились на ночлегъ въ рѣчномъ руслѣ и, вырывъ колодезь, нашли воду на глубинѣ 6 футовъ. Здѣсь мы въ послѣдній разъ прислушивались къ шелесту вѣтра, игравшаго сухими желтыми листьями, оставшимися на деревьяхъ съ прошлаго лѣта. Вѣчный песокъ надвигался на насъ и намъ еще разъ пришлось извѣдать его разрушительную силу.
   "Составляя планъ своего путешествія, я часто мечталъ о томъ, что гдѣ нибудь въ пустынѣ увижу дикихъ верблюдовъ. Я разспрашивалъ о нихъ пастуховъ, и многіе изъ нихъ разсказывали, что встрѣчали этихъ животныхъ, бродившихъ въ одиночку или стадами въ пять-шесть головъ. Они были очень похожи на своихъ родственниковъ, домашнихъ верблюдовъ,-- даже слѣды ихъ совершенно одинаковы. Пастухи говорили, что дикіе верблюды очень пугливы и, замѣтивъ преслѣдователей, несутся какъ вихрь, безъ остановки дня два. Особенно боятся они дыма костра и, почуявъ запахъ горящаго дерева, тотчасъ же убѣгаютъ. Одни пастухи держали какъ-то пару домашнихъ верблюдовъ; дикіе, завидѣвъ ихъ, всегда обращались въ бѣгство, точно отъ волковъ. Старикъ Магометъ-бай хорошо зналъ нравы своихъ дикихъ сосѣдей и часто охотился на нихъ. Зимой онъ и семья его питались почти исключительно мясомъ дикихъ верблюдовъ. Стрѣлять въ верблюда можно только изъ засады, противъ вѣтра, такъ какъ, почуявъ врага, верблюдъ тотчасъ обращается въ бѣгство и поймать его нѣтъ возможности.
   "Мы узнали еще, что дикій верблюдъ держится въ срединѣ пустынѣ, во впадинахъ, слегка поросшихъ кустами тамариска и тополями. Лѣтомъ рѣка течетъ далеко за предѣлы послѣднихъ людскихъ поселеній. Тогда верблюды ходятъ къ ней стадами пить, а зимой, по увѣренію Магометъ-бая, они совсѣмъ не пьютъ. Дикій верблюдъ боится лѣса и никогда не забирается въ чащу, гдѣ нельзя видѣть во всѣ стороны, гдѣ нельзя хорошенько разбѣжаться, спасаясь отъ преслѣдованія. Онъ предпочитаетъ открытыя, песчаныя пространства. 9 февраля мы въ первый разъ наткнулись на слѣды верблюдовъ; 11-го мы шли по такому мѣсту, гдѣ старое русло рѣки было ясно замѣтно и росло много кустовъ тамариска. Вдругъ Касимъ, который съ ружьемъ на плечѣ шелъ впереди каравана, остановился какъ вкопанный, весь съежился какъ кошка и сдѣлалъ намъ знакъ не двигаться. Затѣмъ онъ безшумно, словно пантера, пробрался за кусты тамариска. Тутъ и мы всѣ замѣтили, въ двухстахъ шагахъ стадо дикихъ верблюдовъ. Касимъ выстрѣлилъ, верблюды вздрогнули, посмотрѣли нѣсколько минутъ внимательно въ ту сторону, откуда грозила опасность, затѣмъ повернулись и пустились рысью къ сѣверу. Впрочемъ, они бѣжали не особенно скоро: вѣроятно, они не могли прійти въ себя отъ удивленія или не понимали, въ чемъ дѣло. Верблюдъ, подстрѣленный Касимомъ, шелъ тихо, тяжелою, неровною походкою. Мы погнались за нимъ и нагнали его въ ту минуту, когда онъ падалъ на землю. Онъ еще былъ живъ, но мы ударомъ ножа прекратили его страданія.
   "Я подробно разсмотрѣлъ убитое животное. Оказалось, что это самецъ, лѣтъ двѣнадцати, ростомъ съ нашихъ домашнихъ верблюдовъ. Шерсть на немъ была короткая, исключая нижней стороны шеи, макушки головы, горбовъ и наружной стороны лопатокъ, такъ что сравнительно съ нашими верблюдами, онъ казался голымъ. Копыта его были длиннѣе, чѣмъ у домашнихъ верблюдовъ, и болѣе похожи на когти, такъ что слѣды его на пескѣ рѣзче обозначались. Верхняя губа его была короче и не такъ сильно раздвоена, нижняя не отвисала; горбы были меньше, болѣе правильной формы и не висѣли какъ у домашнихъ, а держались прямо. Онъ былъ красновато-бураго цвѣта, съ замѣчательно тонкой, нѣжной шерстью. Шкура его была до того тяжела, что три человѣка съ трудомъ могли тащить ее. На ночь мы посыпали ее теплымъ пескомъ и ночью нѣсколько разъ мѣняли этотъ песокъ. Онъ вытянулъ изъ нея часть влажности, и она убавилась въ вѣсѣ настолько, что мы могли нагрузить ее на осла.
   "Вскорѣ послѣ того, какъ мы оставили пересохшее русло рѣки и снова очутились среди песчаныхъ холмовъ, мы увидѣли стадо изъ 4 дикихъ верблюдовъ, большого самца, двухъ верблюжатъ и одной самки. Странно, они подпустили насъ такъ близко къ себѣ, что я могъ разсмотрѣть ихъ вполнѣ ясно. Большой самецъ лежалъ спокойно подъ тополемъ, остальные стояли и смотрѣли на насъ съ удивленіемъ, но не выказывая желанія бѣжать. Мы медленно продолжали путь, а Исламъ сдѣлалъ обходъ и подкрался къ нимъ шаговъ на 50. Тогда только животныя почуяли опасность. Самецъ всталъ, и все стадо направилось къ сѣверо-западу, мимо того тамариска, за которымъ спрятался Исламъ. Исламъ выстрѣлилъ, и верблюдъ, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, упалъ. Пуля попала ему въ шею и, когда мы подошли, онъ уже былъ мертвъ. Это было великолѣпное животное; но намъ предстоялъ переходъ черезъ пустыню, и мы не могли увеличивать свой багажъ еще новой шкурой. Люди удовольствовались тѣмъ, что срѣзали жиръ съ. горбовъ, и онъ замѣнилъ намъ масло для пилава. Мы взяли также порядочное количество шерсти для веревокъ, такъ какъ у насъ не хватало ихъ.
   "Черезъ нѣсколько часовъ мы встрѣтили второе стадо изъ 6 дикихъ верблюдовъ, одного самца, двухъ самокъ и трехъ верблюжатъ. Эти тоже были не пугливы. Они отбѣжали шаговъ на пятьдесятъ, затѣмъ остановились и ждали, пока мы подойдемъ. Потомъ опять отбѣжали, и такъ до трехъ разъ. Исламъ выстрѣлилъ въ самку, прежде чѣмъ я успѣлъ остановить его. Пуля попала ей въ колѣно правой передней ноги, и она тотчасъ же упала. Она склонила голову на лѣвый бокъ, открыла ротъ, уткнулась мордой въ песокъ и дико заревѣла отъ боли. Хотя она и не глядѣла на насъ, но мнѣ чудилось, что я читаю въ ея предсмертномъ взглядѣ выраженіе ужаса и отвращенія къ мучителямъ ея сородичей. Она испустила духъ, какъ только ей вонзили ножъ въ горло. Мнѣ стало стыдно, что я допустилъ это жестокое убійство, и я запретилъ своимъ людямъ стрѣлять въ верблюдовъ.
   "Въ слѣдующіе дни мы видѣли много верблюдовъ, которые ходили и въ одиночку и стадами, въ концѣ концовъ мы такъ привыкли къ нимъ, что перестали обращать на нихъ вниманіе. Они обыкновенно паслись, поѣдая сухіе листья тополей и кусты тамариска; убѣгая отъ насъ, они всегда направлялись къ самымъ высокимъ песчанымъ холмамъ и съ удивительною легкостью взбѣгали на вершину ихъ. Походка, ихъ была такая же неуклюжая, какъ и у домашнихъ верблюдовъ, и они такъ же неграціозно вскидывали заднія ноги. Но горбы ихъ стояли прямо и неподвижно, между тѣмъ какъ у домашнихъ верблюдовъ они на бѣгу качаются и колеблются, точно желе. Ревутъ они такъ же жалобно и печально, какъ наши".
   Чѣмъ дальше на сѣверъ подвигался караванъ, тѣмъ труднѣе становился путь. Русло рѣки исчезло, и приходилось пробираться по песчанымъ холмамъ. Останавливаясь на ночлегъ, всякій разъ рыли колодезь, но, случалось, что или воды совсѣмъ не находилось, или она была на слишкомъ большой глубинѣ. Гединъ и Исламъ, бывавшіе въ гораздо худшихъ обстоятельствахъ, не унывали и старались ободрять своихъ спутниковъ, которые часто падали духомъ. 18 февраля они пришли въ такую мѣстность, гдѣ съ самаго высокаго холма не видно было ничего, кромѣ голаго песку. Верблюды были голодны; имъ предоставили на съѣденіе ихъ собственныя сѣдла. Стали рыть колодезь и не дорылись до воды. Одно, что ободрило караванъ, это были слѣды лисицы, шедшіе на сѣверъ. Лисица не могла забѣжать далеко въ безводную пустыню,-- очевидно, рѣка Таримъ должна быть недалеко. На слѣдующій день, послѣ двухчасоваго блужданья по песчанымъ холмамъ, путники снова замѣтили на сѣверѣ кой-какую растительность..Тамарискъ исчезъ, и его замѣнилъ другой степной кустъ, саксаулъ. Показались слѣды дикихъ верблюдовъ, зайцевъ, лисицъ; между тѣмъ песокъ былъ все такъ же глубокъ; къ вечеру вырыли колодезь, вода оказалась горько-соленая, такъ что даже животныя не могли пить. 20 февраля. холмы замѣтно понизились и разбросаны они были рѣдко, словно пятна на гладкой поверхности; стали попадаться тополи, и, наконецъ, вдали обрисовалась темная линія лѣсовъ Тарима.
   Путники вздохнули свободнѣе. Всѣмъ опасностямъ конецъ! Еще нѣсколько часовъ и они будутъ у цѣли! На пескѣ ясно виднѣлись слѣды не только животныхъ, но даже босыхъ ногъ человѣка. Растительность становилась все богаче. Дорогу пересѣкло засохшее русло рѣки, скоро начался лѣсъ. "Часъ за часомъ шли мы къ сѣверу, -- разсказываетъ Рединъ.-- Кругомъ все было тихо, ни малѣйшаго признака жизни. Начинало смеркаться. Мы все продолжали итти. Стало совсѣмъ темно. Рѣка все не показывалась. Наконецъ, мы положительно увязли въ непроходимой чащѣ кустарниковъ. Усталые остановились мы на ночлегъ около какого-то овечьяго загона и употребили столбы его себѣ на костеръ. Вторую ночь приходилось намъ ложиться безъ воды. Жажда сильно мучила насъ.
   "Весь слѣдующій день мы напрасно искали воды. Таримъ положительно убѣгалъ отъ насъ. Дорога вела то сквозь густую лѣсную чащу, то по зарослямъ камыша, то по безплоднымъ песчанымъ участкамъ. Жажда такъ мучила насъ, что мы нѣсколько разъ пробовали рыть колодезь, но напрасно теряли и время и трудъ. На одной полянкѣ мы увидали три шалаша, на крышахъ которыхъ былъ положенъ камышъ. Около нихъ были совсѣмъ свѣжіе слѣды людей и коровъ. Мы стали кричать, звать,-- отвѣта не было. Мы продолжали путь все дальше, углубляясь въ этотъ безконечный лѣсъ.
   "Вдругъ послышался крикъ Ислама, который шелъ впереди: "Су! су!" Дѣйствительно, въ глубокой извилистой впадинѣ было цѣлое озерко, покрытое толстымъ слоемъ льда. Караванъ прибавилъ шагу, люди схватили топоры и черезъ нѣсколько минутъ уже лежали на животѣ около проруби и угощались холодною водою.
   "Тутъ же, въ рощѣ изъ большихъ старыхъ тополей, мы сдѣлали привалъ и разложили два большихъ костра. Мы всѣ чувствовали себя отлично. Но наше настроеніе еще стало пріятнѣе, когда мы вдругъ услышали собачій лай. Ахметъ и Касимъ побѣжали въ ту сторону, откуда онъ слышался, и черезъ нѣсколько времени вернулись съ тремя пастухами. Я тотчасъ принялся разспрашивать ихъ и узналъ, что тотъ лѣсъ, гдѣ мы находимся, называется Кара-таить, что тутъ живетъ много пастуховъ и пасется до 4000 овецъ, принадлежащихъ баямъ Шахъ-яра.
   "На слѣдующій день мы добыли себѣ проводника и продолжали путь къ сѣверовостоку. Около Тереса мы перешли Яркендъ-дарью по льду и въ селеніи Чименъ имѣли давно не испытанное удовольствіе ночевать подъ крышей, хотя и въ довольно убогой хижинѣ. Здѣсь Ахметъ и Касимъ распрощались съ нами. Они спѣшили вернуться домой ко времени посѣва, и я не сталъ удерживать ихъ, хотя мнѣ было грустно разставаться съ этими славными людьми, которыхъ я очень полюбилъ. Кромѣ условленной платы, я отдалъ имъ обоихъ ословъ и снабдилъ ихъ провизіей на дорогу; а они взялись свезти шкуру убитаго верблюда въ Хотанъ. Въ Чименѣ я взялъ проводниковъ, хорошо знакомыхъ съ лѣсами Тарима и съ мѣстными дорогами".
   

ГЛАВА XXI.

Рѣка Таримъ.-- Курля.-- Приключеніе съ Исламомъ.-- Къ Лобъ-нору.-- Открытіе Пржевальскаго.-- Кто правъ?-- По озерамъ и камышамъ,-- Кунчиканъ-бекъ.-- Чапканы.

   23-го февраля путники вступили въ маленькій городокъ Шахъ-яръ, состоящій по большей части изъ жалкихъ глиняныхъ саклей. Переходъ ихъ черезъ пустыню Такла-маканъ, продолжавшійся 41 день, былъ благополучно оконченъ. Сначала Гединъ предполагалъ по Хотанъ-дарьѣ вернуться въ Хотанъ; но въ Шахъ-ярѣ ему пришло въ голову, не возвращаясь въ знакомыя мѣстности, отправиться прямо къ озеру Лобъ-нору. Онъ пополнилъ свои припасы, Исламъ сдѣлалъ новыя вьючныя сѣдла для верблюдовъ, и 26 февраля караванъ, состоявшій изъ 4 людей и 3 верблюдовъ, выступилъ изъ Шахъ-яра. Пройдя воздѣланныя поля въ окрестностяхъ города, онъ вступилъ въ обширную степную полосу, гдѣ часто попадались стада съ пастухами. Итти приходилось то открытою степью, то лѣсами. Одинъ изъ пастуховъ сообщилъ путешественнику, что рѣка Ачикъ-дарья, или Арка-дарья, по руслу которой они шли, течетъ только лѣтомъ и теряется въ пескахъ, и что дальше за ней въ пустынѣ есть развалины города, котораго никто не видалъ, но о которомъ много ходитъ слуховъ и называется "Шаръ-и-кетекъ" (городъ въ мертвомъ лѣсу).
   На всемъ пути каравану постоянно встрѣчались стаи дикихъ гусей, которыя, очевидно, дѣлали свой весенній перелетъ въ сѣверныя страны. Днемъ они летѣли такъ высоко, что виднѣлись лишь мелкими точками въ воздухѣ, а къ ночи спускались ниже и иногда располагались большой компаніей въ какой-нибудь тополевой рощѣ.
   Каждый день путешественникъ собиралъ какія-нибудь свѣдѣнія о рѣкѣ Таримѣ, въ бассейнѣ которой находилась вся эта мѣстность. Рѣка эта текла не по одному руслу, а часто дѣлилась на рукава, которые потомъ снова соединялись. При этомъ названія ея и ея рукавовъ безпрестанно мѣнялись, да кромѣ того, часто попадались старыя пересохшія русла. Однимъ словомъ, выходила ужасная путаница, въ которой не легко было разобраться.
   Много разъ приходилось путникамъ съ большимъ трудомъ пробираться сквозь лѣсную чащу и, пожалуй, еще съ большимъ сквозь высокія заросли камыша; но у нихъ былъ надежный проводникъ, взятый изъ Шахъ-яра и, благодаря ему, они 10 марта благополучно пріѣхали въ городъ Курлю. Верблюды, привыкшіе къ тишинѣ и безлюдію пустыни, перепугались шума и тѣсноты на узкихъ улицахъ. Толпа мальчишекъ бѣжала за караваномъ и осыпала насмѣшками путешественника, который, вѣроятно, и въ самомъ дѣлѣ представлялъ довольно комичную картину, торча на спинѣ своего высокаго верблюда. На базарѣ оказалось нѣсколько купцовъ изъ русскаго Туркестана; ихъ аксакалъ Куль-Магометъ изъ Маргелана принялъ путешественника съ изысканною любезностью и предоставилъ въ его распоряженіе двѣ большія комнаты въ караванъ-сараѣ. Къ сожалѣнію, въ этихъ комнатахъ еще раньше поселились цѣлыя полчища крысъ, которыя ночью свободно бѣгали по всему полу.
   Курля считается у китайцевъ какъ бы уѣзднымъ городомъ, но онъ очень невеликъ. Пріятную особенность его составляетъ то, что онъ стоитъ на берегу Конче-дарьи, вытекающей изъ самаго большого озера въ Центральной Азіи, Баграшъ-куля. Въ противоположность другимъ среднеазіатскимъ рѣкамъ, Конче-дарья замѣчательна своею необыкновенно прозрачною чистою какъ хрусталь водою чуднаго синяго цвѣта. Многія зданія города построены на сваяхъ у самой рѣки, и сквозь щели пола виднѣется бирюзовая вода, которая тихо и плавно катитъ свои струйки. Въ Курлѣ нѣтъ ни одного человѣка, который не умѣлъ бы плавать, и лѣтомъ всѣ жители по нѣсколько разъ въ день освѣжаются купаньемъ. Даже ранней весной, когда въ водѣ было всего 5о, мальчишки весело плескались въ ней.
   Изъ Курли Гединъ сдѣлалъ небольшую экскурсію въ г. Кара-шаръ. По возвращеніи оттуда его ждала весьма непріятная исторія. Въ его отсутствіе Исламъ-Бай сидѣлъ какъ-то на базарѣ и разговаривалъ съ однимъ купцомъ. Въ это время на улицѣ показались верхомъ пять солдатъ изъ городского гарнизона; одинъ изъ нихъ держалъ древко съ эмблемой силы и могущества китайскаго императора. По китайскому закону, когда проносятъ по улицѣ такой значокъ, всадники должны сходить съ коней, сидящіе -- вставать, и всѣ должны кланяться значку. Исламъ-бай, какъ русскій подданный, не счелъ себя обязаннымъ подчиняться этому закону и не всталъ съ мѣста. Китайскіе солдаты тотчасъ же спѣшились и, ни слова не говоря, набросились на Ислама, четверо держали его за руки и за ноги, а пятый тутъ же публично высѣкъ его до крови.
   Узнавъ объ этомъ происшествіи, Гединъ немедленно написалъ начальнику китайскаго гарнизона Ли-далою письмо слѣдующаго содержанія: "Если вы покажете мнѣ соглашеніе между Россіей и Китаемъ, предоставляющее китайскимъ солдатамъ право на такіе поступки, я оставлю это дѣло, если же нѣтъ, я требую ареста и публичнаго наказанія виновныхъ. Если вы не исполните моего требованія, я немедленно вернусь въ Кара-шаръ и телеграфирую объ этомъ происшествіи какъ русскому генеральному консулу въ Урумчи, такъ и Фу-таю (генералъ-губернаторъ восточнаго Туркестана)".
   Письмо путешественника взволновало Ли-дался. Онъ немедленно пришелъ самъ и слезливымъ голосомъ обѣщалъ исполнить требованіе; но черезъ нѣсколько времени пришелъ во второй разъ и сталъ увѣрять, что не можетъ найти виновныхъ, что никто изъ его солдатъ не слыхалъ ничего объ этомъ происшествіи. Гединъ потребовалъ тогда, чтобы всѣ солдаты гарнизона (250 чел.) явились во дворъ караванъ-сарая. Солдатъ заставили пройти церемоніальнымъ маршемъ передъ Исламомъ.
   -- Вотъ онъ!-- вскричалъ Исламъ, сразу узнавъ своего обидчика; онъ схватилъ его за шиворотъ и подтащилъ къ Ли-далою. Ли-далой тутъ же на мѣстѣ распорядился наказаніемъ виновнаго. Солдата разложили на землѣ; четыре товарища держали его, а пятый распорядился съ нимъ точно такъ же, какъ онъ съ Исламомъ.
   Эту сцену видѣли очень многіе, такъ какъ народъ, привлеченный интереснымъ зрѣлищемъ, толпился во дворѣ караванъ-сарая и на крышахъ сосѣднихъ домовъ.
   Послѣ этого отношеніе городскихъ жителей къ путешественникамъ совершенно измѣнилось. Мальчишки перестали смѣяться надъ ними, а взрослые поглядывали на нихъ съ почтеніемъ. "И все-таки вся эта исторія была очень непріятна мнѣ,-- замѣчаетъ Гединъ.-- Я вмѣшался въ нее только потому, что не могъ допустить, чтобы безнаказанно оскорбляли моего вѣрнаго Ислама; къ тому же надобно было поддержать въ глазахъ китайцевъ престижъ европейца".
   Въ Курлѣ Гединъ увеличилъ свой караванъ двумя свѣжими лошадьми, пополнилъ свои продовольственные запасы и нанялъ двухъ проводниковъ до селенія Тыккелика, расположеннаго на нижнемъ теченіи Конче-дарьи. Отъ Курли до Тыккелика можно проѣхать тремя путями, и Гединъ выбралъ тотъ изъ нихъ, который до него не посѣщался путешественниками и шелъ по каменистой, песчаной пустынѣ, между рѣкой и горами Курукъ-тагъ (Сухія горы). На этомъ пути онъ открылъ развалины двухъ древнихъ китайскихъ крѣпостей и цѣлый рядъ путевыхъ знаковъ. Это послѣднее открытіе очень заинтересовало его. Оно показывало, что въ прежнее время по этому мѣсту шла большая дорога отъ Курли къ какому-нибудь важному пункту. Теперь она ведетъ прямо въ пустыню Но оказывается, что на китайскихъ картахъ среди этой пустыни значится древнее озеро Лобъ-норъ; весьма вѣроятно, что большая дорога вела къ нему и была заброшена, когда озеро пересохло.
   Пржевальскій первый изъ европейцевъ отправился на розыски Лобъ-нора и нашелъ озеро на цѣлый градусъ южнѣе, чѣмъ показываютъ китайскія карты, и притомъ озеро не соленой, а прѣсной воды {Впослѣдствіи на берегахъ этого озера открыты солончаки.}. Нѣмецкій географъ Рихтгофенъ написалъ тогда статью, въ которой доказывалъ, что озеро открытое Пржевальскимъ, вѣроятно, образовалось въ недавнее время, что это вовсе не Лобъ-норъ китайцевъ. Между двумя учеными возникъ споръ, который остался нерѣшеннымъ вслѣдствіе смерти Пржевальскаго. Гедину естественно очень хотѣлось на мѣстѣ убѣдиться, кто правъ въ этомъ спорѣ. Изъ селенія Тыккеликъ онъ направился прямо на востокъ, къ тому мѣсту, гдѣ, по свидѣтельству китайскихъ географовъ, должно было находиться древнее озеро Лобъ-норъ. Онъ скоро замѣтилъ, что Конче-дарья къ сѣверу отъ Тыккелика впадаетъ въ болотистое озеро Малтакъ-куль; затѣмъ вытекаетъ изъ этого озера и вливается въ Таримъ.

0x01 graphic

   Но одинъ рукавъ Конче-дарьи течетъ подъ именемъ Илека (рѣка) къ юго-востоку и впадаетъ въ большое узкое озеро, настолько длинное, что караванъ въ теченіе трехъ дней ѣхалъ вдоль восточнаго его берега. Озеро сильно заросло камышомъ, хотя мѣстные жители разсказывали, что три года тому назадъ они свободно ловили въ немъ рыбу. Это озеро подобно Лобъ-нору китайцевъ лежитъ на 40о 31' сѣверной широты. Китайскіе географы и теперь еще зовутъ область между Тыккеликомъ и Айрылганомъ, Лобъ-норомъ, тогда какъ это названіе не примѣняется ими къ озеру, открытому Пржевальскимъ. Въ одномъ только отношеніи является несходство: озеро, открытое Гединомъ, вытянуто по направленію отъ сѣвера къ югу, между тѣмъ какъ китайскій Лобъ-норъ тянулся отъ запада къ востоку. Нашъ путешественникъ объясняетъ это тѣмъ, что озеро перемѣнило свою форму, во-первыхъ, подъ вліяніемъ преобладающихъ въ этой области восточныхъ и сѣверо-восточныхъ вѣтровъ, и во-вторыхъ, подъ вліяніемъ рѣчныхъ отложеній. О томъ, что озеро, открытое имъ, простиралось нѣкогда къ востоку, можно судить по тому, что вдоль всего его восточнаго берега идетъ рядъ маленькихъ соленыхъ лужъ и болотъ, отдѣленныхъ отъ озера песчаными наносами, образовавшимися, повидимому, недавно.
   "Такимъ образомъ, -- пишетъ Гединъ, -- едва ли можно сомнѣваться, что это длинное озеро есть остатокъ стараго Лобъ-нора. Илекъ, впадающій въ него съ сѣвера, вытекаетъ изъ южной части его и причудливами извивами течетъ на югъ, на три мили къ западу отъ старой китайской крѣпости Мердекъшаръ. Затѣмъ рѣка образуетъ длинный рядъ мелкихъ озеръ и сливается съ Таримомъ. Замѣчательно, что всѣ эти озерки наполнились водой всего 9 лѣтъ тому назадъ. Раньше здѣсь тянулась пустыня, хотя на мѣстѣ нынѣшней рѣки и озеръ видны были углубленія и небольшія лужицы соленой воды. Когда Пржевальскій возвратился послѣ своего второго путешествія (1885 г.), онъ оспаривалъ существованіе озера къ востоку отъ Тарима и былъ правъ, такъ какъ сухія русла озеръ и рѣки наполнились водой только три года спустя. Южный Лобъ-норъ (озеро, открытое Пржевальскимъ) во время посѣщенія Пржевальскаго представлялъ такое значительное озеро, что отъ селенія Абдалъ путешественникъ ѣхалъ въ лодкѣ нѣсколько дней къ рыбачьей деревнѣ Каракошунъ. Черезъ одиннадцать съ половиной лѣтъ я также попытался отправиться въ лодкѣ изъ Абдала, но могъ плыть къ востоку всего два дня, и то съ трудомъ пробираясь между тростниками. Кара-кошунъ оказался заброшеннымъ, такъ какъ около него озеро совершенно заросло тростникомъ. Озеро Кара-буранъ при Пржевальскомъ было тоже большимъ открытымъ озеромъ, настоящимъ моремъ, такъ какъ человѣкъ, стоя на одномъ берегу, съ трудомъ видѣлъ другой. Въ то время, когда я посѣтилъ его, это было маленькое, ничтожное озерко, до того занесенное иломъ Тарима, что даже мелкосидящія лодки туземцевъ не могли проходить по нему".
   Такимъ образомъ очевидно, что за послѣдніе годы вода въ южномъ Лобъ-норѣ убываетъ, а въ сѣверномъ прибываетъ. Надобно думать, что оба водныхъ бассейна находятся въ тѣсной зависимости другъ отъ друга и въ теченіе столѣтій, вѣроятно, много разъ то мѣняли свою форму и положеніе, то пересыхали, то снова наполнялись водой.
   Пржевальскій и другіе русскіе путешественники (Козловъ, Богдановичъ) утверждаютъ, что открытое имъ озеро есть настоящій Лобъ-норъ; Свенъ Гединъ съ полною увѣренностью приписываетъ себѣ честь этого открытія. Во всякомъ случаѣ изъ его изслѣдованія береговъ перемежающагося озера выяснилось, что тѣхъ огромныхъ рѣкъ, которыя питаются ледниками Памира, Гинду-ку и Тибета, недостаточно для образованія постоянно большого озера въ центрѣ Азіи. Куда же дѣвается ихъ вода? Песокъ пустыни словно губка всасываетъ ее, а сухой воздухъ этихъ странъ поглощаетъ массу ея. Остатокъ, являясь въ видѣ озеръ на поверхности земли, ведетъ отчаянную борьбу за существованіе, и неудивительно, что онъ подверженъ сильнымъ измѣненіямъ и относительно количества и относительно положенія.
   Три дня подвигался караванъ Гедина вдоль восточнаго берега открытаго озера. Дорога была крайне неудобна; то крутые песчаные. холмы спускались прямо къ водѣ, то приходилось продираться сквозь густыя заросли тамарисковъ. Озеро до такой степени заросло тростникомъ, что только съ вершинъ высокихъ холмовъ можно было видѣть открытую воду посрединѣ. Тростникъ этотъ вдвое превышалъ ростъ верблюдовъ, и стволы его росли такъ тѣсно, что представляли точно стѣны туземныхъ жилищъ (сатмъ). Тамъ, гдѣ вода была мелкая или совсѣмъ высохла, путешественники пробовали продираться сквозь тростникъ. Одинъ изъ проводниковъ шелъ впередъ и высматривалъ дорогу. За нимъ вели верблюдовъ, которые своими тяжелыми, неуклюжими туловищами раздвигали и ломали тростникъ, а ногами мяли и топтали его.
   "Погода стояла тихая, жаркая, и насъ особенно мучили комары,-- разсказываетъ Гединъ. "Все время, пока мы шли, насъ провожали цѣлыя тучи этихъ зловредныхъ насѣкомыхъ. Но еще было хуже, когда мы останавливались на ночлегъ. Они цѣлыми милліонами жужжали вокругъ и набрасывались на насъ съ такою жадностью, точно мы нарочно пріѣхали сюда для того, чтобы предложить имъ себя на ужинъ. Каково писать, когда тысяча комаровъ съ наслажденіемъ впиваются въ вашу правую руку, не обращая никакого вниманія на тряпку, которой старается прогнать ихъ лѣвая рука? Каково при 80о жарѣ окружать свой лагерь кольцомъ костровъ и почти задыхаться отъ дыму? Около Кара-куля мы придумали энергичное средство отдѣлаться отъ комаровъ: на закатѣ мы подожгли сухой прошлогодній тростникъ. Пламя разлилось по озеру съ быстротой лѣсного пожара, и дымъ легкимъ облакомъ разостлался надъ нашимъ лагеремъ. Я не спалъ до полночи, любуясь великолѣпнымъ зрѣлищемъ, наслаждаясь злорадною мыслею, что тысячи моихъ враговъ гибнутъ и въ пламени и въ водѣ".

0x01 graphic

   Доѣхавъ до деревни Кумъ-чеке, расположенной по берегу Илека, въ томъ мѣстѣ, гдѣ рѣка эта выходитъ изъ озера, Гединъ отправилъ караванъ свой сухимъ путемъ, а самъ съ двумя гребцами отправился по рѣкѣ въ челнокѣ. Мѣстные челноки, длинные, узкіе, обыкновенно выдалбливаются изъ тополеваго ствола. Парусовъ туземцы не употребляютъ, но ловко управляютъ веслами. Плывя по открытой водѣ, гребецъ стоитъ обыкновенно на колѣняхъ, а когда попадаетъ въ камыши, выпрямляется во весь ростъ, чтобы лучше видѣть дорогу. На лодку полагается два гребца, и у каждаго въ рукахъ одно весло. Товарищемъ Гедина въ этомъ путешествіи былъ Джолдашъ No 2-ой, китайская собака, которую онъ вывезъ изъ Курли маленькимъ желтенькимъ щенкомъ. Въ первое время она не въ состояніи была бѣжать за караваномъ по пескамъ пустыни; ее укладывали въ корзинку и привѣшивали къ сѣдлу, верблюда. Сначала у нея отъ качанья корзины дѣлалась морская болѣзнь, но потомъ она привыкла къ такому способу путешествія. Уставъ бѣгать, Джолдашъ обыкновенно присаживался около какой-нибудь кочки и ждалъ, пока кто-нибудь изъ людей каравана вернется за нимъ и посадитъ его въ корзинку. Эта собачка не разставалась съ Гединомъ до конца его путешествія, раздѣляя съ нимъ всѣ его невзгоды и приключенія.
   Плаванье по рѣкѣ, окаймленной зарослями камыша, было очень пріятнымъ отдыхомъ отъ ѣзды на верблюдѣ. Даже когда небо заволокло тучами, въ камышахъ зашуршалъ вѣтеръ, а рѣка смѣнилась цѣлымъ рядомъ мелководныхъ озеръ, катанье все-таки представляло больше удовольствія, чѣмъ опасности. Иногда, правда, приходилось останавливаться въ рыбачьихъ селеніяхъ на берегу и пережидать конца разсвирѣпѣвшей бури, но рыбаки вездѣ относились къ путешественнику самымъ радушнымъ образомъ, угощали его, давали ему пріютъ въ своихъ хижинахъ, построенныхъ изъ тростника, обмазаннаго глиной. 8 дней продолжалось плаванье, на девятый достигли селенія Абдала на Таримѣ. Караванъ былъ уже тутъ, и все населеніе собралось на берегу, поджидая путешественника. Выскочивъ изъ лодки, Гединъ подошелъ къ одному старичку и вскричалъ:
   -- А, вотъ Кунчиканъ-бекъ!
   Присутствующіе были крайне удивлены. Дѣло въ томъ, что Пржевальскій помѣстилъ въ описаніи своего путешествія очень похожій портретъ этого старика. Старикъ привѣтствовалъ путешественника радушно, какъ стараго знакомаго, и тотчасъ же повелъ его въ свою камышовую хижину. Онъ, повидимому, очень гордился пріязнью знаменитаго русскаго путешественника. Пржевальскій подарилъ ему свой портретъ и нѣсколько фотографій, изображающихъ картины мѣстной природы, а также рыбачьи сѣти и разныя другія полезныя вещи. Онъ сохранялъ всѣ эти драгоцѣнности въ песчаномъ бугрѣ, недалеко отъ Абдала, чтобы онѣ не сгорѣли или не попали въ руки разбойниковъ, дунгановъ. Гединъ сталъ между прочимъ объяснять ему, какъ строютъ суда въ Швеціи, и какъ тамъ гребутъ веслами..Старикъ замахалъ руками и воскликнулъ самымъ увѣреннымъ тономъ:

0x01 graphic

   -- Да, я все это давнымъ-давно знаю! Чонъ-тюря (большой господинъ -- Пржевальскій) мнѣ все разсказалъ! Я отлично знаю, какъ живутъ у васъ на родинѣ! Я почти такой же русскій, какъ вы!
   Дня черезъ два Гединъ сдѣлалъ по рѣкѣ экскурсію до большого селенія Кумъ-чапканъ, и 80-лѣтній Кунчиканъ-бекъ дѣйствовалъ своимъ весломъ такъ сильно и ловко, какъ двадцатилѣтній юноша.
   За Кумъ-чапканомъ рѣка уже перестаетъ быть судоходной, такъ какъ дѣлится на много рукавовъ и теряется въ болотахъ и озерахъ. Озера до Каракошуна, которыми плылъ Пржевальскій, заросли осокой и тростникомъ, и люди съ береговъ ихъ переселились въ другія мѣста. Тѣмъ не менѣе въ Кумѣчапканѣ нашлись лодочники, которые взялись везти Гедина въ теченіе двухъ дней на сѣверо-востокъ. Погода была великолѣпная. Отъ Кумъ-чапкана лодка повернула въ болѣе широкій рукавъ рѣки и скоро очутилась среди высокихъ камышей. Черезъ эту непроходимую чащу камышей шли узкіе коридорчики, продѣланные лопльшами (жители окрестностей Лобъ-нора). Эти коридоры, такъ наз. "чапканы", непремѣнно заросли бы въ теченіе одного года, если бы лоплыки каждую весну не прочищали ихъ, вырывая съ корнемъ заросли камыша. Чапканъ имѣетъ аршина полтора въ ширину; по обѣимъ сторонамъ его идутъ настоящія стѣны изъ камышей сажени, въ двѣ и больше высоты. Камышъ иногда связываютъ пучками или сбиваютъ набокъ, чтобы онъ не закрывалъ прохода. Главная цѣль этихъ чапкановъ, которые пересѣкаются въ разныхъ направленіяхъ и образуютъ настоящій лабиринтъ, вовсе не въ томъ, чтобы поддерживать водные пути. Они служатъ главнымъ образомъ для ловли рыбы: въ нихъ ставятъ сѣти. Каждая семья имѣетъ свои собственные чапканы, въ которыхъ никто чужой не смѣетъ ставить сѣти. Часто коридорчикъ открывается въ какое-нибудь круглое озеро, окаймленное со всѣхъ сторонъ камышомъ. Этотъ камышъ прорѣзанъ полдюжиной другихъ коридорчиковъ, которые кончаются совершенно такими же озерками. Попадая въ такое озерко, гребцы налегаютъ на весла; челнокъ какъ птица несется по водѣ; такъ и кажется, что непремѣнно разобьешь себѣ голову о противоположную стѣну камыша. Но нѣтъ, стѣна со свистомъ раздвигается, и лодка скользитъ по слѣдующему чапкану.

0x01 graphic

   Цѣлый день ѣхалъ путешественникъ этими коридорами, куда часто не проникалъ ни единый лучъ солнца. Переночевалъ онъ на берегу и на слѣдующее утро продолжалъ путь. Но къ полудню лодка дошла до самаго конца открытыхъ озеръ. Чащи камыша стали окончательно непроходимы; сквозь нихъ нельзя было пробраться ни лѣтомъ въ челнокѣ, ни зимой по льду. Камышъ стоялъ сплошной стѣной; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ его поломало и свалило бурей, и тамъ онъ составлялъ такую крѣпкую настилку, что по ней можно было смѣло ступать, забывая, что подъ ней вода въ полторы сажени глубины.
   25 апрѣля, дружески распрощавшись со старикомъ Кунчиканъ-бекомъ, Гединъ со своимъ караваномъ изъ трехъ верблюдовъ и двухъ лошадей оставилъ Абдалъ. Онъ рѣшилъ вернуться въ Хотанъ, чтобы тамъ отдохнуть и приготовиться къ новой экспедиціи въ сѣверный Тибетъ.
   

ГЛАВА XXII.

Любимый верблюдъ.-- Ли-даринъ и Ши-даринъ.-- Пріятный сюрпризъ.-- Китайское правосудіе.-- На дачѣ.-- Прощальный пиръ.

   27 апрѣля караванъ прибылъ въ небольшой городокъ Чакалыкъ. Здѣсь предстояло продать верблюдовъ, которые съ самаго выступленія изъ Хотана вѣрой и правдой служили путешественникамъ.
   Они очень утомились, и тащить ихъ назадъ въ Хотанъ было бы варварствомъ: въ этихъ странахъ верблюдовъ обыкновенно не заставляютъ работать лѣтомъ, а даютъ имъ хорошенько отгуляться на пастбищахъ, въ горахъ.
   "Мнѣ особенно жаль было разставаться съ моимъ верховымъ верблюдомъ,-- пишетъ Гединъ.-- Говорятъ, что верблюдъ не привязывается къ человѣку и никогда не бываетъ такимъ ручнымъ, какъ лошадь; можетъ быть, но съ этимъ верблюдомъ у меня все время была большая дружба. Когда къ нему подходилъ человѣкъ, который велъ его за веревку, продѣтую въ ноздри, онъ сердито ревѣлъ и плевался. Но, когда онъ замѣтилъ, что я никогда не тяну за эту веревку, онъ сталъ совсѣмъ иначе относиться ко мнѣ. Онъ позволялъ мнѣ гладить себя по носу и по мордѣ и не выказывалъ при этомъ ни малѣйшаго неудовольствія. Каждое утро я давалъ ему двѣ большихъ лепешки изъ маисовой муки, и онъ такъ привыкъ къ этому угощенію, что въ опредѣленный часъ подходилъ къ моей постели и напоминалъ о себѣ. Иногда онъ даже будилъ меня, толкая мордой. И вотъ, пришлось разставаться съ нашими вѣрными слугами, такъ долго дѣлившими съ нами горе и радость. Я продалъ ихъ одному купцу изъ западнаго Туркестана за полцѣны противъ заплаченной за нихъ и купилъ вмѣсто нихъ четырехъ лошадей. Когда покупатель увелъ нашихъ верблюдовъ, мнѣ стало очень грустно; дворъ какъ-то сразу опустѣлъ безъ нихъ".
   Пріѣхавъ въ Чакалыкъ, Гединъ, по своему обыкновенію, послалъ китайскому амбаню города, Лидарину, свою визитную карточку и паспортъ, данный ему амбанемъ Карашарскимъ, спрашивая его въ то же время, когда можно сдѣлать ему визитъ лично. На это Ли-даринъ отвѣчалъ черезъ переводчика, что предварительно требуетъ отъ путешественника большого паспорта, дѣйствительнаго во всѣхъ областяхъ. Гединъ объяснилъ, что свой большой паспортъ изъ Пекина и Кашгара оставилъ въ Хотанѣ, такъ какъ сначала не предполагалъ заѣхать такъ далеко. Амбань заявилъ, что человѣка, не имѣющаго настоящаго паспорта, считаетъ подозрительнымъ, къ себѣ не приметъ и ѣхать ему въ Хотанъ по южной дорогѣ не позволитъ. Паспортъ у него Карашарскій, значитъ, онъ можетъ вернуться въ Карашаръ и оттуда ѣхать въ Хотанъ. Если же онъ, несмотря на запрещеніе, выступитъ южной дорогой, онъ будетъ немедленно арестованъ.
   Можно себѣ представить досаду Гедина! Въ лѣтнія жары итти назадъ по пустынѣ, пробыть въ пути по крайней мѣрѣ три съ половиной мѣсяца, тогда какъ по южной дорогѣ онъ можетъ быть въ Хотанѣ черезъ мѣсяцъ. Онъ злился, посылалъ черезъ переводчика сказать амбаню, что презираетъ его, а все-таки понималъ, что совершенно безсиленъ передъ своевольнымъ мандариномъ, въ распоряженіи котораго находится 265 человѣкъ солдатъ! Придется скрѣпя сердце покориться! Онъ уже началъ понемногу примиряться съ своимъ непріятнымъ положеніемъ, когда поздно вечеромъ къ нему въ комнату вошелъ мандаринъ лѣтъ 50, съ тонкими и красивыми чертами лица. Онъ отрекомендовался Ши-дариномъ, начальникомъ мѣстнаго гарнизона, и объяснилъ, что получилъ приказаніе завтра арестовать путешественника, но очень сожалѣетъ объ этомъ и постарается уговорить амбаня. Гединъ, конечно, самымъ любезнымъ образомъ принялъ гостя. Они разговорились, и Ши-даринъ съ большимъ интересомъ разспрашивалъ его о его путешествіяхъ. Когда Гединъ сталъ разсказывать о своихъ прошлогоднихъ приключеніяхъ въ пустынѣ, Ши-даринъ вскричалъ:
   -- Такъ это вы! Я былъ въ то время въ Хотанѣ! Тамъ всѣ толковали о вашемъ несчастномъ путешествіи. Я много слыхалъ о васъ отъ Линъ-дарина. Мы такъ жалѣли, что не застали васъ въ Хотанѣ!
   Этотъ Линъ-даринъ былъ бельгіецъ, Павелъ Сплингертъ, который уже лѣтъ 30 жилъ въ Хотанѣ, женился на китаянкѣ, сдѣлался настоящимъ китайцемъ и былъ даже вліятельнымъ мандариномъ. Разговоръ объ общихъ знакомыхъ еще болѣе сблизилъ Гедина и Ши-дарина. Они просидѣли вмѣстѣ до глубокой ночи, а когда на другой день Гединъ пришелъ отдать визитъ своему новому знакомому, тотъ не отпустилъ его безъ обѣда. За обѣдомъ Гединъ спросилъ, какъ стоитъ дѣло объ его арестѣ. Ши-даринъ отвѣчалъ, что амбань не слушаетъ никакихъ доводовъ и продолжаетъ утверждать, что, разъ у человѣка нѣтъ законнаго паспорта, онъ-личность подозрительная.
   -- Значитъ, мнѣ придется ѣхать къ русскому консулу въ Урумчи?-- спросилъ Гединъ.
   -- Въ Урумчи? съ какой стати?-- расхохотался Ши-даринъ.-- Поѣзжайте себѣ, какъ хотѣли, прямой дорогой на Черченъ! Амбань велѣлъ арестовать васъ, но вѣдь я начальникъ гарнизона и не дамъ ему ни одного солдата. А если онъ вздумаетъ задержать васъ съ помощью туземныхъ бековъ, я назначу конвой для охраны васъ. Поѣзжайте спокойно: всю отвѣтственность я беру на себя!
   На другой день путешественникъ безпрепятственно двинулся въ путь, на западъ. Амбань не сдѣлалъ попытки задержать его, и Ши-дарину не пришлось защищать его вооруженной силой.
   По дорогѣ въ Черченъ караванъ остановился около древнихъ развалинъ, въ городкѣ Вашъ-шари, и Гединъ купилъ у одного туземца древній мѣдный кувшинъ. За Черченомъ путешественники поднялись на дорогу, идущую у подножія Кунь-Луня; воздухъ въ этой области (3.000--4.000 ф. надъ уровнемъ моря) былъ чистый, свѣжій, природа необыкновенно живописная.
   Въ Хотанъ они пріѣхали 27 мая, хотя усталые, но бодрые и здоровые.
   Въ самый день пріѣзда въ этотъ городъ Гедина ждалъ сюрпризъ: хотанскій амбань Лю-даринъ прислалъ ему значительную часть вещей, пропавшихъ у него во время прошлогодняго странствованія по пустынѣ. Путешественникъ, забывшій и думать объ этихъ вещахъ, былъ крайне удивленъ и немедленно отправился разузнавать, откуда онѣ явились. Оказалось, что купецъ Юсуфъ, который напоилъ умиравшаго Ислама, вернувшихъ въ Хотанъ, подарилъ шведскій револьверъ аксакалу западно-туркестанскихъ купцовъ, очевидно, чтобы склонить его на свою сторону. Но аксакалъ не дался въ обманъ и подвергъ купца строгому допросу. Юсуфъ признался, что получилъ револьверъ отъ Тогда-бека, старшины селенія Тавекъ-кэль и, боясь, какъ бы дѣло не приняло дурного оборота, уѣхалъ изъ города. Тогда аксакалъ послалъ въ Тавекъ-кэль шпіона, который долженъ былъ слѣдить за Тогда-бекомъ и его домомъ. Шпіонъ явился въ селеніе подъ видомъ нищаго и такъ хорошо разыгралъ свою роль, что Тогда-бекъ взялъ его къ себѣ въ пастухи. Одинъ разъ онъ пошелъ въ домъ бека за жалованьемъ, но едва вошелъ въ дверь, какъ бекъ наскочилъ на него съ сжатыми кулаками и прогналъ его прочь. Пастухъ однако успѣлъ замѣтить, что бекъ съ тремя охотниками Ахметъ-мергеномъ, Касимъ-ахуномъ и Тогда-шахомъ и съ проводникомъ Якубъ-шахомъ сидятъ на корточкахъ около какихъ-то сундуковъ, а кругомъ, на коврѣ разложены разныя европейскія вещи. Шпіонъ вскочилъ на первую попавшуюся лошадь и помчался въ Хотанъ, чтобы донести о видѣнномъ аксакалу, который немедленно доложилъ обо всемъ Лю-дарину. Бекъ между тѣмъ, замѣтивъ исчезновеніе пастуха и лошади, понялъ, что дѣло не ладно: онъ уложилъ всѣ вещи въ сундуки, поѣхалъ съ ними въ Хотанъ и передалъ ихъ амбаню, увѣряя, что вещи найдены всего нѣсколько дней тому назадъ. Охотники тоже пріѣхали въ Хотанъ, и аксакалъ принялся допрашивать ихъ. Это были тѣ самые люди, которые ходили вмѣстѣ съ Исламъ-Баемъ на розыски палатки и ничего не нашли.. Они разсказали аксакалу, что зимой вернулись къ тремъ тополямъ и оттуда шли нѣсколько дней дальше на западъ, по слѣдамъ лисицы. Слѣды привели ихъ къ такому мѣсту, гдѣ песокъ оказался бѣлымъ, точно снѣгъ. Это была мука. Они стали копать и нашли занесенную пескомъ палатку и разныя другія вещи. Они ихъ повытаскали и на ослахъ перевезли къ рѣкѣ. Не препроводили они этихъ вещей сразу къ Лю-дарину потому, что Тогда-бекъ провѣдалъ о ихъ находкѣ и уговорилъ ихъ припрятать вещи и продавать ихъ по частямъ. Охотники сопровождали караванъ на Керію-дарью и во все время пути строго сохраняли свою тайну; но всякій разъ, когда рѣчь заходила о несчастной экспедиціи въ пустынѣ, увѣряли, что вещи навѣрно отыщутся, что они сами еще разъ пойдутъ на розыски.
   Дѣло началось за два мѣсяца до пріѣзда Гедина въ Хотанъ. Охотниковъ при допросахъ сѣкли, чтобы заставить ихъ сдѣлать полное признаніе, и засадили въ тюрьму. Когда Гединъ пріѣхалъ, слѣдствіе возобновилось съ новой энергіей. Лю-даринъ потребовалъ списка пропавшихъ вещей съ обозначеніемъ ихъ стоимости и самъ поѣхалъ въ Тавекъ-кэль. Подсудимые давали противорѣчивыя показанія: охотники утверждали, что они всѣ вещи оставили у Тогда-бека, и что если что-нибудь не хватаетъ, это его дѣло; а бекъ заявлялъ, что недостающія вещи утащили сами охотники. Тогда Лю-даринъ, по китайскому обычаю, рѣшилъ подвергнуть всѣхъ подсудимыхъ пыткамъ, чтобы добиться правды. Гединъ энергично воспротивился этому. Амбань предложилъ по крайней мѣрѣ пустить въ дѣло розги. Но Гединъ заявилъ, что въ его отечествѣ не допускается жестокое обращеніе даже съ преступниками, и что, если подсудимые будутъ подвергнуты тѣлесному наказанію, онъ немедленно уѣдетъ изъ города. Тогда амбань уступилъ и произнесъ слѣдующій приговоръ: "-Одна изъ двухъ сторонъ лжетъ, но такъ какъ слѣдствіемъ не установлено, которая именно, то я приговариваю обѣ стороны уплатить нашему гостю въ теченіе двухъ дней стоимость пропавшихъ вещей, въ суммѣ 5.000 тенегъ (около 1.200 р.)". Гединъ попробовалъ было отказаться отъ этихъ денегъ, но амбань рѣшительнымъ голосомъ заявилъ: "Можетъ быть, деньги вамъ не нужны, но для китайскаго правительства очень важно показать своимъ подданнымъ, что они не могутъ безнаказанно грабить проѣзжихъ европейцевъ; въ противномъ случаѣ грабежъ можетъ повториться, когда явится новый путешественникъ!"
   Такъ какъ Гединъ не имѣлъ доказательствъ, что верблюдъ, оставленный около рѣки, былъ тоже ограбленъ, и такъ какъ охотники увѣряли, что часть вещей осталась въ пескѣ, то онъ сбавилъ сумму взысканія съ 5.000 на 1.000 тенегъ, чѣмъ заслужилъ искреннюю благодарность виновныхъ.
   По распоряженію Лю-дарина первый богачъ Хотана предоставилъ свою дачу въ распоряженіе путешественника. Къ пріѣзду его дача была приготовлена. Его ввели въ ворота, затѣмъ черезъ два-три двора въ большой садъ, окруженный высокою стѣной. Дорожка, выложенная камнемъ, вела къ кирпичному дому, стоявшему на каменной террасѣ среди сада. Въ домѣ была только одна комната въ 15 оконъ съ деревянными ставнями. Терраса была окружена рвомъ съ водой, черезъ который вело нѣсколько узенькихъ мостиковъ. Вокругъ дома росли такія густыя развѣсистыя ивы, что ни одинъ лучъ солнца не проникалъ сквозь нихъ. На открытомъ воздухѣ жара доходила до 38о, подъ деревьями было обыкновенно градусовъ на 10 прохладнѣе. Вода журчала во рву; вѣтеръ шелестилъ въ верхушкахъ деревьевъ; даже песчаные бураны, часто случающіеся въ это время. года въ Хотанѣ, не нарушали мирной тишины сада. Въ домъ вела всего одна дверь. Съ остальныхъ трехъ сторонъ вдоль внутреннихъ стѣнъ комнаты шелъ широкій деревянный помостъ больше аршина высоты; самая средина комнаты, вымощенная камнемъ, оставалась свободною.
   "Я разставилъ на помостѣ свои сундуки и разложилъ ковры; а въ одномъ углу устроилъ себѣ постель, -- разсказываетъ Гединъ.-- На помостѣ же я сидѣлъ, поджавши ноги, употребляя ящикъ вмѣсто стола, и работалъ до поздней ночи. Кухня помѣщалась въ маленькомъ глиняномъ домикѣ у входа въ садъ, и, ради удобства, Исламъ-бай соединилъ оба дома колокольчикомъ". Гединъ ѣлъ два раза въ день. Обыкновенно Исламъ приходилъ къ нему и докладывалъ: "Ашь-таяръ, тюря!" (пилавъ готовъ, господинъ!); затѣмъ разстилалъ на помостѣ скатерть и подавалъ незатѣйливый обѣдъ или ужинъ. Къ путешественнику часто приходили съ визитомъ китайскіе мандарины или мѣстные купцы, которые предлагали ему купить древности и разныя вещи изъ нефрита. Но постояннымъ и неизмѣннымъ товарищемъ его былъ Джолдашъ, котораго туземцы величали: "Джолдашъ-ахунъ", т.-е. господинъ дорожный товарищъ. Онъ бдительно охранялъ домъ и весело махалъ хвостомъ при приближеніи Ислама съ кушаньемъ. Послѣ обѣда Гединъ гулялъ обыкновенно по саду, наслаждаясь запахомъ зрѣющихъ плодовъ и роскошныхъ, розъ. Къ нему подбѣгала хорошенькая ручная лань, въ голубомъ ошейникѣ съ бубенчиками, и заигрывала съ нимъ. Вечеромъ Исламъ закрывалъ ставни и зажигалъ нѣсколько стеариновыхъ свѣчей, а Гединъ занимался китайскимъ языкомъ подъ руководствомъ молодого китайца, котораго Лю-даринъ рекомендовалъ ему въ переводчики. Среди этой мирной спокойной жизни время летѣло быстро. Подходилъ конецъ іюня, и путешественникъ рѣшилъ, что ему нельзя больше предаваться пріятному отдыху, пора начинать новую и послѣднюю экспедицію. Исламъ-бай нанялъ комплектъ слугъ и закупилъ всѣ необходимыя вещи. Базарный мастеръ сшилъ новую большую палатку для слугъ: для себя Гединъ рѣшилъ взять старую, которую оставилъ въ пустынѣ и потомъ такъ неожиданно получилъ обратно.
   Вечеромъ, наканунѣ отъѣзда вновь нанятые слуги устроили себѣ прощальный праздникъ. Одинъ изъ маленькихъ дворовъ былъ увѣшенъ китайскими фонарями; пригласили цѣлый оркестръ флейтщиковъ и барабанщиковъ; двое танцоровъ, одинъ въ женскомъ костюмѣ, усердно плясали, а туземцы сидѣли вокругъ и восторженно рукоплескали имъ. Затѣмъ подавалось угощеніе: чай и вареный рисъ. Пиръ продолжался до зари.
   

ГЛАВА XXIII.

Изъ Хотана на востокъ.-- Горные перевалы.-- Трусость таглыковъ.-- Составъ каравана и порядокъ движенія.-- Все выше и выше.-- Бѣдный Фонгъ-ши!-- Болѣзнь Ислама.

   29 іюня въ 10 часовъ утра все было готово къ отправленію, и длинный караванъ изъ 20 лошадей, 30 ословъ и цѣлой толпы провожатыхъ верхомъ и пѣшкомъ выступилъ изъ города и направился къ востоку.
   Переходъ черезъ рѣку Юрунъ-кашъ, протекавшую въ нѣсколькихъ верстахъ отъ города, представидъ на этотъ разъ немалое затрудненіе: было лѣтнее полноводіе, и рѣчонка, ничтожная мѣсяцъ тому назадъ, превратилась въ бурный потокъ, который съ шумомъ катилъ свои мутныя волны по четыремъ рукавамъ. Пришлось прибѣгнуть къ помощи "сучи", которые съ большими предосторожностями переправили сначала вьючныхъ лошадей, а потомъ уже остальныхъ животныхъ и людей.
   За Юрунъ-кашемъ дорога шла по непрерывному ряду деревень, утопавшихъ въ роскошной зелени садовъ и полей, черезъ безчисленное множество водопроводныхъ каналовъ, доверху наполненныхъ водою. Эта сѣть каналовъ отвлекала отъ рѣки значительную часть воды. На слѣдующій день караванъ миновалъ послѣднія селенія юго-восточной части Хотанскаго оазиса. За послѣднимъ арыкомъ растительность сразу прекращалась, точно будто ее ошпарили кипяткомъ. За границей области, орошаемой каналами, не росло буквально ни одной травки. Передъ путешественниками разстилался совершенно безплодный твердый и желтый " сай ", переходная ступень между пустыней и горами. Между этимъ саемъ и пустыней оказалась полоса караванныхъ путей и разбросанныхъ тамъ и сямъ оазисовъ. Самый сай прорѣзается нѣсколькими рѣчками, которыя берутъ начало на сѣверномъ склонѣ Кунь-луня. По берегамъ этихъ рѣчекъ раскинулись селенія, жители которыхъ сѣютъ ячмень и занимаются скотоводствомъ.

0x01 graphic

   Для путешествія по горамъ необходимо было имѣть верблюдовъ. Гединъ узналъ, что на горныхъ яйлакахъ пасутся большія стада ихъ, и послалъ своего слугу Парпи-бая приторговать нѣсколько штукъ. Парци-бай отлично выполнилъ порученіе, и Гединъ за 300 рублей пріобрѣлъ 6 превосходныхъ верблюдовъ, привыкшихъ къ путешествіямъ по горамъ. Отъ селенія Копы путешественники, оставивъ караванную дорогу, свернули на юго-востокъ, въ гористую область, называемую Далай-курганъ. Въ ней жило 18 семействъ таглыковъ (горцевъ), занимавшихся овцеводствомъ. Съ юга область эта граничитъ высокимъ хребтомъ Кунь-Лунь. На вопросъ о томъ, какіе есть проходы черезъ этотъ хребетъ, таглыки отвѣчали, что на Тибетское плоскогорье можно пробраться только черезъ одинъ проходъ,-- Чокалыкъ, но они не ручаются, чтобы верблюды въ состояніи были перевалить черезъ него.
   Гединъ рѣшилъ, прежде чѣмъ пускаться со всѣмъ караваномъ, изслѣдовать мѣстность. Онъ отправился верхомъ съ своимъ переводчикомъ Фонгъ-ши, съ двумя слугами и двумя таглыками сначала черезъ перевалъ Дала-курганъ, а затѣмъ дальше на востокъ, черезъ главный перевалъ. Подъемъ былъ крутъ, но возможенъ для верблюдовъ; зато спускъ былъ крайне опасенъ, такъ какъ страшно крутой склонъ былъ усѣянъ острыми скалами; рѣшили, что придется, вѣроятно, спускать на веревкахъ вьюки, а можетъ быть, даже и верблюдовъ.
   Съ этими неутѣшительными вѣстями развѣдочная партія вернулась къ каравану черезъ перевалъ Сарыкъ-колъ.
   Животнымъ дали два дня отдыха, и 6 августа караванъ, раздѣленный на отряды, направился къ перевалу Сарыкъ-колъ. Чѣмъ выше они поднимались, тѣмъ скуднѣе становились пастбища. Подъемъ дѣлался все круче и круче. Медленно, съ трудомъ подвигались животныя по усѣяннымъ щебнемъ откосамъ. Лошади и ослы часто падали, такъ что ихъ приходилось развьючивать и затѣмъ снова навьючивать. Южный склонъ оказался менѣе крутымъ, и караванъ спустился на широкую долину Лама-чименъ. Передовой отрядъ уже собирался завернуть налѣво, къ перевалу Чокалыкъ, какъ вдругъ старшина таглыковъ-проводниковъ робко замѣтилъ, что, если пройти въ долину Миттъ, то оттуда есть другой, болѣе удобный перевалъ -- Япкаклыкъ.
   -- Зачѣмъ же вы обманывали насъ? Зачѣмъ говорили, что кромѣ Чокалыка нѣтъ другого перевала?-- съ негодованіемъ воскликнулъ Гединъ.
   Оказалось, что таглыки боялись непріятностей со стороны китайскихъ властей, если покажутъ чужестранцамъ мало извѣстный путь въ Тибетъ; теперь же, видя, что трудности не останавливаютъ путешественника, они рѣшились сказать ему правду. Дѣлать нечего, повернули сначала на юго-востокъ, потомъ прямо на востокъ, вышли въ широкую долину Митта и разбили лагерь на берегу рѣки, первый разъ среди совершенно безлюдной мѣстности. Животныхъ развьючили и пустили отдыхать на сочномъ подножномъ корму. Всего въ караванѣ было 70 животныхъ, кромѣ собакъ: 6 верблюдовъ, 21 лошадь, 29 ословъ, 12 овецъ и 2 козы. Ослы везли мѣшки съ маисомъ для корма животнымъ, а овцы и козы предназначались на убой. Собакъ при караванѣ состояло три: Джолдашъ, Джолбарсъ (тигръ), большой, желтый, лохматый песъ и Буру (волкъ). Джолдашъ не отходилъ отъ своего хозяина, а двѣ другія собаки держались около палатки прислуги и ворчали на караванныхъ животныхъ, если они удалялись отъ лагеря. Во время переходовъ собаки весело играли, бѣжали, то впереди каравана, то позади; завидѣвъ какую-нибудь дичь на горахъ, онѣ тотчасъ же со всѣхъ ногъ бросались туда. Вообще онѣ лучше всѣхъ переносили трудности путешествія. Разрѣженный горный воздухъ, повидимому, не оказывалъ на нихъ никакого дѣйствія. Пищи имъ было вдоволь, такъ какъ всѣ остатки убитыхъ животныхъ поступали въ ихъ пользу. Людей въ караванѣ было, кромѣ Гедина, 8 человѣкъ: Исламъ-бай -- караванъ-баши, Фонгъ-ши -- китаецъ-переводчикъ и шестеро слугъ. Изъ этихъ слугъ особенно выдавался Парпибай, 60-лѣтній старикъ, который уже нѣсколько разъ бывалъ въ Тибетѣ съ экспедиціями Кэри, Бонвалло и принца Орлеанскаго, Дютрейля и др. Кромѣ постоянныхъ, слугъ Гединъ нанялъ въ Далай-курганѣ 17 таглыковъ съ ихъ аксакаломъ, на обязанности которыхъ лежало быть проводниками и помогать каравану перебираться черезъ особенно трудные перевалы. Черезъ нѣсколько недѣль они могли вернуться обратно. Но вообще они шли неохотно, и въ. первые же дни четверо сбѣжали, не взявъ даже своей заработной платы. Остальнымъ тринадцати было довольно работы, потому что караванъ шелъ не вмѣстѣ, а разбившись на кучки. Верблюды, которые обыкновенно идутъ медленнымъ шагомъ, выступали изъ лагеря первыми, подъ надзоромъ одного слуги и двухъ-трехъ таглыковъ. За ними слѣдовали лошади, которыя везли палатки, кухню и разныя другія вещи. Они шли скорѣе верблюдовъ и скоро опережали ихъ. На обязанности Исламъ-бая лежалъ выборъ мѣста для остановки на ночь. Ослы подъ надзоромъ остальныхъ людей выходили одновременно съ лошадьми, но скоро отставали отъ нихъ и обыкновенно приходили къ мѣсту стоянки вмѣстѣ съ верблюдами. "Я съ Фонгъ-ши и однимъ изъ таглыковъ, знавшимъ мѣстность, замыкали шествіе, -- пишетъ Гединъ,-- и обыкновенно сильно отставали, такъ какъ я все время отмѣчалъ по картѣ нашъ маршрутъ, дѣлалъ геологическія наблюденія, набрасывалъ эскизы и т. п. Мы пріѣзжали въ лагерь черезъ нѣсколько часовъ послѣ лошадей и находили уже разбитыя палатки и обѣдъ, варившійся въ котлахъ надъ огнемъ, разведеннымъ между двумя камнями. Необыкновенно пріятно было послѣ долгой, утомительной ѣзды войти въ палатку, устланную великолѣпнымъ ковромъ, который мнѣ подарилъ Хотанскій комендантъ передъ самымъ моимъ отъѣздомъ. Около одной изъ стѣнъ палатки помѣщалась моя постель, состоявшая изъ войлоковъ, шубъ и двухъ подушекъ. Около другой стояли мои сундуки и ящики. Джолдашъ всю дорогу вертѣлся около моей лошади, но, завидѣвъ палатки, тотчасъ пускался со всѣхъ ногъ впередъ и укладывался на мою постель. Когда я подъѣзжалъ къ палаткѣ, плутъ показывался у входа, привѣтливо махалъ хвостомъ и, повидимому, хотѣлъ показать мнѣ, что онъ настоящій хозяинъ этого дома. По, увы, я самъ располагался на мягкой постели со своими работами, а ему приходилось довольствоваться мѣстомъ на коврѣ.

0x01 graphic

   "Фонгъ-ши оказался славнымъ малымъ, и я очень дорожилъ его обществомъ; образованный китаецъ стоитъ въ умственномъ отношеніи гораздо выше магометанскаго муллы. Въ свободные часы, а также во время ѣзды мы продолжали уроки китайскаго языка и вели разговоры по-китайски, насколько позволялъ мой скудный запасъ словъ. Съ Фонгъ-ши мнѣ было одно только неудобство: мои слуги мусульмане завидовали тому, что онъ постоянно со мной и сидитъ въ моей палаткѣ. Они называли его: "кичикъ-тюря", барчукъ, и были недовольны, что они, правовѣрные мусульмане, должны готовить обѣдъ для китайца-язычника. Мнѣ нѣсколько разъ приходилось вмѣшиваться въ ихъ ссоры и мирить ихъ".
   Перевалъ Япкаклыкъ оказался не особенно труднымъ, и всѣ животныя, не исключая и верблюдовъ, бодро взошли на крутой подъемъ.
   "Я съ моими двумя спутниками достигъ вершины перевала часомъ раньше, чѣмъ верблюды и ослы,-- пишетъ Гединъ. "Когда мы посмотрѣли назадъ, они представились намъ далеко внизу въ видѣ маленькихъ черныхъ точекъ, карабкавшихся вверхъ. На западѣ глазамъ нашимъ открылось безграничное море горныхъ гребней и пиковъ; на востокѣ разстилался тоже величественный горный ландшафтъ. Перевалъ находился на высотѣ 15.680 ф.".
   Спускъ съ него по восточной долинѣ также оказался не труднымъ; но въ тѣхъ долинахъ и ущельяхъ, въ которыхъ приходилось теперь итти путникамъ, растительности почти не было. Останавливаясь на ночлегъ, они должны были кормить животныхъ запасами маиса, такъ какъ подножнаго корма нигдѣ не виднѣлось.
   Пятеро таглыковъ вмѣстѣ съ своимъ аксакаломъ получили разечетъ и отправились домой пѣшкомъ; остальные очень неохотно остались съ путешественниками. Мѣстность становилась все болѣе пустынной: нигдѣ ни травки, никакого признака жизни. По ночамъ начались морозы; въ палаткѣ было такъ хоходно, что чернила замерзали. Горные кряжи окружали долины, поднимаясь то отдѣльными пиками, то длинными террасами. Склоны ихъ отливали въ одномъ мѣстѣ желтымъ цвѣтомъ отъ песку, въ другомъ -- краснымъ отъ песчаника, въ третьемъ -- чернымъ отъ солнца; а надъ ними направо виднѣлась высокая цѣпь снѣжныхъ горъ Арка-тагъ. Фонгъ-ши и Исламъ-бай прежде всѣхъ почувствовали приступы горной болѣзни.
   10-го августа Гединъ пишетъ въ своемъ дневникѣ: "Фонгъ-ши боленъ: пульсъ у него доходитъ до 120, сильная головная боль. У него такой видъ, точно онъ умираетъ; онъ говоритъ, что, чѣмъ-дальше онъ ѣдетъ, тѣмъ ему становится все хуже. Я рѣшилъ отпустить его. Исламъ-бай тоже боится, что онъ, пожалуй, умретъ или во всякомъ случаѣ сильно задержитъ насъ, а это можетъ быть гибельно среди здѣшней безплодной пустыни. Наемъ Фонгъ-ши обошелся мнѣ очень дорого. Раньше я заплатилъ ему жалованье за три мѣсяца впередъ, а теперь долженъ уплатить за его обратный путь, дать ему лошадь и достаточное количество припасовъ и лѣкарства. Кромѣ того, я отправляю съ нимъ одного изъ слугъ, на случай, если онъ сляжетъ дорогой. Въ Далай-курганѣ онъ хотѣлъ остановиться и отдохнуть. Такъ рушились горделивыя мечты молодого человѣка, который надѣялся въѣхать въ ворота Пекина, увидать резиденцію своего баснословно могущественнаго государя, получить по моей рекомендаціи какое-нибудь выгодное мѣсто и, вмѣсто оставленной въ Хотанѣ жены тюркскаго происхожденія, взять другую, настоящую китаянку. Молча, грустно стоялъ онъ среди пустынной мѣстности и слѣдилъ глазами за нашимъ караваномъ, который продолжалъ подвигаться туда, куда его самого давно влекли честолюбивые замыслы".
   Въ эту ночь шелъ довольно сильный снѣгъ, къ утру онъ растаялъ и путешественникамъ пришлось идти по грязи. До сихъ горъ караванъ подвигался на востокъ, но впереди выступали все новые и новые кряжи, черезъ которые приходилось дѣлать перевалы, и потому рѣшено было повернуть прямо на югъ, чтобы перейти хребетъ Арка-тагъ, который то блисталъ своими снѣжнобѣлыми конусами, то скрывался за ближними горами. Долина, по которой шелъ караванъ, постепенно расширялась и перешла въ волнистое плоскогорье. Налѣво виднѣлась удивительно живописная нагорная страна, масса возвышенностей изъ краснаго песчаника, вершины которыхъ, въ формѣ усѣченныхъ конусовъ, были покрыты, точно шапкой, толстымъ слоемъ чернаго туфа. Поверхность часто казалась совершенно ровною. Путники находились на настоящемъ плато, но на такой высотѣ (16.800 ф.), которая вредно отражалась на здоровьѣ людей. То тотъ, то другой жаловался на страшную головную боль и просилъ отдыха. У всѣхъ была одышка, сердцебіеніе, всѣ ѣли мало и неохотно. Погода не способствовала ободренію людей. Небо хмурилось, часто выпадалъ снѣгъ, который подмерзалъ за ночь и таялъ днемъ, дулъ непріятный вѣтеръ. Больше всѣхъ страдалъ отъ горной болѣзни Исламъ-бай. Наконецъ, 13 августа онъ уже не въ состояніи былъ подняться съ постели: пульсъ его бился ускоренно, голова страшно болѣла, онъ харкалъ кровью и не могъ пошевелить ни однимъ членомъ. Ему ни за что не хотѣлось задерживать караванъ; онъ упрашивалъ Гедина оставить его на мѣстѣ съ двумя также больными таглыками, поручить его должность Парпи-баю и итти дальше. Но Гедину казалось немыслимымъ продолжать путь безъ своего вѣрнаго слуги и товарища, дѣлившаго съ нимъ горе и радость въ теченіе почти трехъ лѣтъ. Лагерь былъ разбитъ въ удобномъ мѣстѣ, около ручейка, и онъ рѣшился не двигаться съ мѣста, пока Исламъ-баю не станетъ лучше. Нѣсколько пріемовъ хины и морфія облегчили страданія бѣдняги, и на другой день онъ въ состояніи былъ выпить немного чаю съ булкой и погулять около палатки.
   Парпи-бай увѣрялъ, что черезъ двѣ недѣли караванъ достигнетъ областей, богатыхъ травой, и что надобно спѣшить къ нимъ, иначе лошади не выдержатъ. Двѣ изъ нихъ уже больны, не ѣдятъ и цѣлый день лежатъ на мѣстѣ, не вставая.
   

ГЛАВА XXIV.

Страшный градъ.-- Привалъ на лужайкѣ.-- Бѣглецы и наказаніе ихъ.-- Перевалъ черезъ Арка-тагъ.-- Озера.-- Дикіе ослы.

   15-го августа Исламъ-бай чувствовалъ себя настолько хорошо, что караванъ могъ продолжать путь. Одна изъ лошадей околѣла въ ночь. Это была первая потеря, за которой скоро послѣдовали другія.
   Караванъ двигался къ востоку вдоль широкой долины, тянувшейся у сѣверной подошвы Арка-тага. Направо главный гребень Арка-тага скрывался за однимъ изъ отроговъ хребта, налѣво тянулась не очень высокая горная цѣпь, свободная отъ снѣга.
   Около полудня на западѣ собрались тяжелыя облака, и скоро все небо заволокло грозными тучами. Послышался какой-то слабый вой и стонъ. Звукъ все приближался, становился все громче. Поднялся сильный вѣтеръ съ запада, и разразился страшнѣйшій градъ, колотившій землю и края горъ. Все подернулось мракомъ, всѣ окрестности потонули во мглѣ. Послышались оглушительные раскаты грома, но молній не было видно. Градины были не крупнѣе маисовыхъ зеренъ; но вѣтеръ гналъ ихъ съ такою силой, что удары ихъ чувствовались даже сквозь шубы и мѣховыя шапки.
   Караванъ принужденъ былъ остановиться. Лошади безпокоились, люди старались крѣпко держаться на сѣдлахъ и сидѣли, повернувшись задомъ къ вѣтру и поднявъ воротники до ушей. Черезъ двѣ-три минуты вся земля покрылась густымъ слоемъ града, и весь ландшафтъ принялъ совершенно зимній видъ. За градомъ послѣдовалъ ливень, и несчастные путники промокли до костей, прежде чѣмъ имъ удалось разбить палатки и укрыться въ нихъ.
   На слѣдующій день погода тоже была непріятная, хмурая, вѣтреная; тѣмъ не менѣе караванъ продолжалъ путь. Шли наугадъ, переходили изъ одной долины въ другую, держась юго-восточнаго направленія. Становилось очевиднымъ, что Арка-тагъ представляетъ въ этой области цѣлый рядъ параллельныхъ хребтовъ, и что поперечныхъ долинъ, удобныхъ для перевала черезъ эти хребты, очень мало. По продольнымъ долинамъ караванъ двигался безъ всякаго затрудненія, по поперечнымъ онъ могъ дѣлать къ югу лишь небольшіе концы.
   По одной изъ такихъ поперечныхъ долинъ караванъ съ большимъ трудомъ поднялся до перевала, находившагося на высотѣ 17.235 ф. Надѣялись, что это и былъ перевалъ черезъ главный хребетъ. Только-что лошади взобрались на него, какъ горы окутало густымъ туманомъ, и пошелъ градъ. Пришлось разбить палатки. Погода была ненастная: вѣтеръ пронизывалъ насквозь, градъ безжалостно хлесталъ. Всякое усиліе на этой высотѣ причиняло сердцебіеніе и одышку. Подножнаго корма не было никакого, не было ни кустика для топлива; за водой приходилось спускаться глубоко въ ущелье. Черезъ нѣсколько часовъ небо прояснилось, и можно было оглядѣть окрестность. Къ югу и юго-западу шла цѣпь снѣжныхъ горъ, черезъ которыя, повидимому, не было ни одного перевала. Тотъ перевалъ, на которомъ стоялъ караванъ, велъ лишь черезъ отрогъ Аркатага. На востокѣ въ хребтѣ Арка-тага виднѣлась какъ бы выемка, и къ ней тянулась извилистая продольная долина. Вокругъ самаго перевала возвышался цѣлый хаосъ горныхъ вершинъ, однѣ черныя, другія красныя, третьи зеленыя, а самыя высокія, покрытыя снѣгомъ,-- бѣлыя.
   Трудный подъемъ сдѣланъ былъ напрасно. На другой день пришлось спуститься на прежній путь и продолжать идти въ восточномъ направленіи. Пройдя верстъ десять, путники замѣтили на высокой черной площадкѣ надъ рѣчкой, по берегу которой они шли, лужайку, покрытую зеленой травой. Ослы, не ожидая приглашенія, взобрались на эту площадку и принялись щипать траву; люди тоже нашли, что трудно выбрать лучшее мѣсто для стоянки, и разбили палатки среди лужайки. Нѣсколько часовъ спустя пришелъ съ верблюдами Гамданъ-бай, слуга Гедина, и тотчасъ узналъ это мѣсто. Годъ тому назадъ онъ служилъ у англійскаго путешественника Литледэля, и тотъ останавливался всего минутъ на десять сѣвернѣе. Литледэль искалъ перевала въ западной части Арка-тага и не нашелъ, тогда онъ пошелъ на востокъ и нашелъ очень легкій перевалъ, который велъ къ озеру на южной сторонѣ Арка-тагскаго хребта. Гамданъ-бай взялся вывести караванъ къ этому перевалу. Въ виду такой пріятной перспективы, рѣшено было слѣдующій день посвятить отдыху, дать животнымъ насладиться давно невиданной травой. Вечеромъ Гединъ выдалъ жалованье троимъ таглыкамъ и отпустилъ ихъ домой; изъ остальныхъ двое должны были помочь каравану перевалить черезъ Аркатагъ, а трое сопровождать его до населенныхъ мѣстъ. Таглыки, которые оставались при караванѣ, выпросили себѣ впередъ половину жалованья. Слуги Гедина, оставившіе семьи въ Керіи и Хотанѣ, рѣшили воспользоваться случаемъ и послать своимъ денегъ съ возвращавшимися таглыками, которые обѣщали на другой день выдать имъ росписки и обязательство доставить деньги по адресу. Когда разсчеты были покончены, всѣ улеглись спать. Таглыки спали по обыкновенію на открытомъ воздухѣ, за загородкой изъ мѣшковъ маиса, сѣделъ и другого багажа. Каково же было удивленіе людей каравана, когда, проснувшись на слѣдующее утро, они увидѣли, что всѣ таглыки, за исключеніемъ Эмина-мирзы, поступившаго въ секретари къ Гедину, исчезли. Кромѣ того, оказалось, что не хватаетъ двухъ лошадей, 10 ословъ, нѣсколькихъ мѣшковъ хлѣба, муки и маиса. Очевидно, таглыки заранѣе обдумали побѣгъ, потому и постарались запастись деньгами. Ушли они тихонько, какъ только всѣ въ лагерѣ заснули. Кто-то вспомнилъ, что слышалъ около полуночи, какъ страшно лаютъ собаки, но подумалъ, что онѣ злятся на верблюдовъ, имѣвшихъ обыкновеніе бродить по ночамъ. Всѣ были въ страшномъ негодованіи; рѣшено было преслѣдовать бѣглецовъ и вернуть ихъ обратно. Парпи-бай долженъ былъ руководить погонею; онъ взялъ съ собою Гамданъ-бая и Ислама изъ Керіи; они вооружились ружьями и револьверами, сѣли на здоровыхъ лошадей и скоро исчезли изъ виду. Гединъ наказывалъ имъ, если бѣглецы не согласятся вернуться, сдѣлать нѣсколько выстрѣловъ на воздухъ, чтобы постращать ихъ, но отнюдь не причинять имъ никакого зла.
   Прошелъ день, прошла ночь, -- ни о бѣглецахъ, ни о погонѣ не было ни слуху, ни духу. Наконецъ, уже въ пять часовъ слѣдующаго дня пріѣхалъ Парпибай и разсказалъ, что они скоро нашли слѣды таглыковъ и ѣхали по нимъ весь день и вечеръ. Около, полуночи они замѣтили невдалекѣ костеръ и подъѣхали къ нему. Около него паслись двѣ лошади и ослы; пять таглыковъ грѣлись у огня, остальные уже спали. Когда Парпи-бай съ товарищами подскакалъ къ костру, таглыки вскочили и разбѣжались въ разныя стороны. Но Парпи-бай выстрѣлилъ изъ ружья на воздухъ и закричалъ имъ, чтобы они тотчасъ вернулись, иначе онъ перестрѣляетъ всѣхъ ихъ. Тогда они повалились на землю, прося пощады. Парпи-бай перевязалъ ихъ и отобралъ у нихъ неправильно полученныя деньги. Затѣмъ, отдохнувъ часа три, они отправились въ обратный путь вмѣстѣ съ таглыками. Только тѣ трое, которые получили отъ хозяина окончательный разсчетъ, были отпущены на свободу. Зачинщикъ всего этого дѣла, старшина таглыковъ, долженъ былъ какъ. воръ итти всю дорогу со связанными руками. Было десять часовъ вечера, когда бѣглецы подъ надзоромъ Ислама изъ Керіи вернулись въ лагерь. Старшину таглыковъ подвели къ палаткѣ, у входа въ которую сидѣлъ Гединъ; остальные виновные, стали сзади него. Гединъ назвалъ старшину воромъ и сказалъ ему, что если бы онъ попалъ въ руки китайскаго амбаня, ему пришлось бы очень плохо. Теперь же, чтобы показать ему и его товарищамъ, что нельзя безнаказанно обворовывать европейца, онъ получитъ двѣнадцать ударовъ розгой. Кромѣ того, воры должны были загладить свой проступокъ добросовѣстнымъ трудомъ, заплатить Парпи-баю, Гамданъ-баю и Исламу изъ Керіи жалованье за потраченное на погоню время, сопровождать караванъ до тѣхъ поръ, пока это окажется нужнымъ, и помнить, что при разсчетѣ они получатъ столько, сколько захочетъ имъ дать хозяинъ, и сколько они заслужатъ своимъ усердіемъ. Для безопасности первыя ночи ихъ будутъ связывать.
   И люди и животныя, которыя принимали участіе въ бѣгствѣ и въ погонѣ, были такъ утомлены, что каравану пришлось еще день посвятить отдыху.
   Погода становилась совсѣмъ зимней. Шелъ снѣгъ, дулъ сѣверо-восточный вѣтеръ; скоро вся окрестность оказалась подъ бѣлымъ покровомъ. Вѣтеръ проникалъ въ палатки, и въ нихъ было такъ холодно, что люди съ трудомъ могли согрѣться подъ своими тулупами.
   Только 24 августа удалось наконецъ каравану перебраться черезъ перевалъ Арка-тага. Снѣгъ покрывалъ землю толстымъ слоемъ; извилистая рѣчка бѣжала подъ ледяной корой. Подъемъ на перевалъ былъ не особенно крутъ, и съ вершины его путникамъ открылся давно желанный видъ на югъ. Гамданъ-бай нѣсколько сбился съ пути, и это былъ не тотъ перевалъ, по которому проѣзжалъ Литледэль: тотъ лежалъ нѣсколько западнѣе. Перевалъ находился на высотѣ 18.180 футовъ.
   На юго-западъ и юго-востокъ глазамъ открывался почти безграничный горизонтъ, лишь мѣстами прерываемый отрогами главнаго хребта. Южный склонъ Арка-тага оказался гораздо круче сѣвернаго. Спускъ съ перевала шелъ по извилистой долинѣ, замкнутой съ обѣихъ сторонъ поперечными отрогами. Эти отроги становились все ниже и ниже и наконецъ перешли въ волнистую поверхность, а затѣмъ въ обширное плоскогорье. По этому плоскогорью раскинуты были тамъ и сямъ невысокія горы, а далеко на югъ горизонтъ замыкался величественною цѣпью горъ съ вершинами, покрытыми вѣчнымъ снѣгомъ.
   Теперь караванъ выбрался изъ восточнаго Туркестана, изъ тѣхъ областей, воды которыхъ стремятся къ Лобъ-нору. Онъ вступилъ на почву сѣвернаго Тибета, обширнѣйшей возвышенности земного шара. Но ему было еще далеко до тѣхъ областей, воды которыхъ текутъ въ Тихій океанъ, и долго пришлось ему двигаться по мѣстности, изъ которой ни одна капля воды не попадаетъ ни въ какое море. Къ востоку передъ нимъ лежала совершенно неизвѣстная страна. Спустившись по южному склону перевала, онъ двинулся на юго-востокъ. Южные склоны Аркатага виднѣлись слѣва и сіяли, залитые солнечнымъ свѣтомъ. Почва была покрыта густымъ слоемъ тонкаго песку и пыли; животныя съ трудомъ переступали по нему. По долинѣ протекала рѣчка, въ которую вливалось нѣсколько ручейковъ. Скоро они дошли и до озера, въ которое впадала эта рѣчка. Это было первое встрѣченное ими на плато озеро, не имѣвшее стока для своихъ водъ. Окруженное со всѣхъ сторонъ горами оно вполнѣ могло назваться внутреннимъ. Въ слѣдующіе дни имъ встрѣтилось нѣсколько такихъ озеръ, принимавшихъ въ себя рѣки и ручейки, лившіеся съ горъ какъ Арка-тага, такъ и южной горной цѣпи. На берегахъ этихъ озеръ и по склонамъ холмовъ попадались лужайки, по большей части поросшія такъ называемымъ таглыками "сарыкомъ" (желтой травой). Погода мало благопріятствовала путешественникамъ. Каждый день то поднималась страшная вьюга, то шелъ сильный градъ или лилъ дождь. Въ этомъ разрѣженномъ горномъ воздухѣ и люди и животныя страшно утомлялись. Старшина таглыковъ настойчиво просился домой. Ему выдали слѣдуемое жалованье, дали осла, муки, хлѣба, и онъ побрелъ на западъ по слѣдамъ каравана. Остальные таглыки предпочитали сопровождать караванъ до Цайдама и уже оттуда вернуться домой по болѣе населеннымъ мѣстамъ. Они вели себя настолько хорошо, что черезъ два-три дня всякій усиленный надзоръ за ними и связыванье ихъ ночью были оставлены.
   Караванъ все дальше подвигался на юго-востокъ, и южная цѣпь горъ все яснѣе вырисовывалась на горизонтѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ все чаще попадались слѣды живыхъ существъ. На нѣкоторыхъ мѣстахъ старый пометъ дикихъ яковъ и дикихъ ословъ -- кулановъ былъ разбросанъ по землѣ въ такомъ количествѣ, что люди собирали запасы его для топлива. Наконецъ, стали появляться и животныя. Тамъ, гдѣ были порядочныя луговины, на нихъ бродили куланы то въ одиночку, то маленькими стадами, въ тричетыре головы. Куланы наружностью всего больше напоминаютъ муловъ. Уши ихъ длиннѣе лошадиныхъ, но короче ослиныхъ, хвостъ, съ пучкомъ волосъ на концѣ, тоже напоминаетъ ослиный; грива короткая, торчащая, черная. Спина кулана красновато-бурая, бока свѣтлѣе, брюхо бѣлое; уши снаружи темныя, внутри бѣлыя. Копыта у него сильныя, но не очень твердыя и такія же большія, какъ лошадиныя. Грудь широкая и хорошо развитая, шея мускулистая. Особенно же сильно развиты у него мускулы заднихъ ногъ, приспособленныхъ къ быстрому бѣгу. Ноздри гораздо шире лошадиныхъ; когда онъ, чуя своихъ товарищей, фыркаетъ или кричитъ по-ослиному, ноздри его раздуваются въ обширныя отверстія. Эти ноздри кулана, соотвѣтствующія его объемистымъ легкимъ, приспособлены къ тому разрѣженному воздуху, среди котораго ему приходится жить.
   Куланы обыкновенно держались на почтительномъ разстояніи отъ каравана, но съ видимымъ любопытствомъ разглядывали его. Собаки не могли видѣть равнодушно этихъ животныхъ. Особенно Джолдашъ, который непремѣнно бросался на нихъ и находилъ необыкновенное наслажденіе въ томъ, чтобы обращать ихъ въ бѣгство. Онъ какъ сумасшедшій гнался за ними и всякій разъ возвращался къ каравану высунувъ языкъ, еле переводя духъ. Смѣшно было наблюдать за нимъ, когда онъ замѣчалъ стадо кулановъ. Уши его поднимались, глаза сверкали, онъ присѣдалъ на заднія ноги и пристально не шевелясь, глядѣлъ на нихъ, затѣмъ дѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ нимъ и вдругъ съ быстротой стрѣлы бросался къ нимъ. Завидѣвъ собаку, робкія животныя срывались съ мѣста и убѣгали съ быстротой вѣтра, а ихъ преслѣдователь оставался ни съ чѣмъ. Но горькій опытъ ничему не научалъ Джолдаша. Стоило появиться новому стаду и онъ неизмѣнно повторялъ свою безуспѣшную погоню.
   Одинъ разъ, красивый полосатый, сѣрый съ коричневымъ, куланъ часа два бѣжалъ впереди каравана, но постоянно на значительномъ разстояніи. Онъ шелъ то рысью, то галопомъ; маленькій хвостикъ его торчалъ прямо, голова была высоко поднята съ сознаніемъ собственной силы и энергіи. По временамъ онъ останавливался, оборачивался назадъ, глядѣлъ на караванъ и издавалъ странный звукъ, нѣчто среднее между лошадинымъ ржаньемъ и ослинымъ крикомъ. но какъ только караванъ подходилъ къ нему, онъ тотчасъ же пускался бѣжать. За нимъ погнался большой косматый песъ Джолбарсъ. Куланъ, ко всеобщему удивленію, не только не испугался при видѣ собаки, а напротивъ остановился противъ нея. Это озадачило Джолбарса, и онъ тоже сталъ. Тогда куланъ самъ перешелъ въ нападеніе и бросился на собаку. Пришла очередь Джолбарсу обратиться въ бѣгство, и онъ вернулся въ лагерь сильно сконфуженный, съ опущеннымъ хвостомъ.
   Люди-охотники тоже не совсѣмъ равнодушно поглядывали на кулановъ. Наконецъ, Исламъ-баю удалось прокрасться въ обходъ и подойти близко къ кулану, который бѣжалъ впереди каравана, не обращая вниманія на преслѣдовавшихъ его собакъ. Исламъ далъ два выстрѣла, но они не задѣли животнаго. Куланъ остановился, потянулъ носомъ и посмотрѣлъ на караванъ съ удивленіемъ и любопытствомъ. Послѣ третьяго выстрѣла онъ, прихрамывая, побѣжалъ на востокъ, оставляя за собой кровавый слѣдъ. Исламъ-Бай и Парпи-бай погнались за нимъ, погоняя своихъ лошадей изо всѣхъ силъ. Гединъ и Эминъ-мирза ѣхали за ними обыкновеннымъ шагомъ. Въ одномъ мѣстѣ куланъ остановился отдохнуть и на землѣ появилась большая лужа крови. Тѣмъ не менѣе онъ цѣлыхъ два часа спасался отъ своихъ охотниковъ. Подъ конецъ онъ, къ своему несчастью, покинулъ удобную долину и своротилъ влѣво, къ горамъ. Охотники вслѣдъ за нимъ поднялись на невысокую возвышенность, спустились къ рѣчкѣ, и тутъ, на песчаномъ островкѣ между.двумя рукавами рѣчки, куланъ наконецъ упалъ. Исламъ-бай и Парпи-бай соскочили съ лошадей и перевязали ему переднія ноги. Животное лежало совершенно спокойно и посматривало на людей безъ особеннаго страха. У него была прострѣлена задняя нога и изъ раны сочилась кровь. Чтобы не давать бѣднягѣ долго мучиться, его поспѣшили зарѣзать. Шкуру съ него сняли и высушили на пескѣ, а мясо его пошло въ пищу людямъ и собакамъ.
   

ГЛАВА XXV.

Слѣды прежнихъ путешественниковъ.-- Дикіе яки.-- Караванъ таетъ.-- Самое большое изъ соленыхъ озеръ.-- Припасы истощаются.

   Въ своемъ дневникѣ Гединъ пишетъ отъ 2-го сентября: "Сегодня мы держались довольно близко отъ южнаго хребта и открыли нѣсколько новыхъ озеръ. Почва была усѣяна обломками зеленаго сланца и чернаго туфа. Изъ животныхъ видѣли антилопъ, лисицъ, ласточекъ и жаворонковъ. Кромѣ того, сдѣлали одно интересное открытіе: оказалось, что здѣсь раньше насъ бывали люди. Съ одного мѣста ясно виденъ былъ перерывъ въ цѣпи южнаго хребта, и черезъ этотъ перерывъ виднѣлась вдали круглая горная вершина, покрытая снѣгомъ; слѣва отъ горы замѣтенъ былъ перевалъ черезъ хребетъ. Какъ только глазамъ нашимъ открылась эта картина, Парпи-бай подъѣхалъ ко мнѣ и заявилъ, что узнаетъ эту мѣстность: "Черезъ этотъ проходъ перевалилъ караванъ "Боволо тюри" (г. Бонвалло) и принца Генриха Орлеанскаго". Слова его подтвердились находкой, которую мы сдѣлали вскорѣ потомъ: мы нашли нѣсколько кусковъ бѣлаго войлока, который кладутъ на спины верблюдамъ, чтобы ихъ не терло вьюками. Парпи-бай подтвердилъ, что у французовъ былъ запасъ именно такого войлока. Такимъ образомъ было очевидно, что мой маршрутъ и маршрутъ французской экспедиціи скрещивались на этомъ пунктѣ.
   "Мы разбили лагерь на берегу озера, на высотѣ 16.750 ф. Къ юго-востоку возвышалась цѣлая масса пирамидальныхъ вершинъ и ледниковъ; люди выражали опасеніе, что они преградятъ намъ путь. Наши бѣдныя животныя чувствуютъ себя очень плохо. Одну лошадь уже пришлось бросить, двѣ другія такъ разбиты, что идутъ вмѣстѣ съ ослами и безъ всякой ноши; одну изъ нихъ мы и оставили на этомъ мѣстѣ. Парби-бай съ верблюдами не пришелъ ни вечеромъ, ни ночью. Мы начали уже сильно безпокоиться о немъ, но къ утру онъ вернулся. Оказалось, что на пути ему пришлось бросить еще одну лошадь и осла. Одна изъ козъ тоже еле тащилась, и мы ее закололи. Верблюды и прочія животныя были довольно бодры, и мы имъ дали отдохнуть день и попастись на лужайкѣ.
   Рано утромъ Исламъ-бай замѣтилъ корову-яка, которая съ двумя телятами паслась на противоположной сторонѣ озера. Онъ захватилъ ружье и направился туда на лошади. Около обѣда онъ вернулся и съ гордостью разсказывалъ, что ему удалось всадить коровѣ двѣ пули, изъ которыхъ одна пробила ей хребетъ. Онъ слѣзъ съ лошади и подкрался къ своей добычѣ пѣшкомъ. Неопытные телята не подозрѣвали опасности, и мать, побѣжавшая предупредить ихъ, легко сдѣлалась добычей охотника. Когда она упала, телята скрылись за ближайшими холмами.
   Такъ какъ въ этой мѣстности водилось много яковъ болѣе огромныхъ и красивыхъ, то шкуру коровы не стали снимать,-- вырубили только нѣсколько лучшихъ кусковъ мяса и вырѣзали языкъ. Языкъ оказался очень вкуснымъ, но мясо было жестко и непріятно. Остригли также шерсть, которая длинной бахромой спускается съ боковъ животнаго; изъ нея свили веревки. Въ тотъ же день большой якъ-самецъ подошелъ совсѣмъ близко къ тому мѣсту, гдѣ паслись лошади каравана. Исламъ-бай осторожно подкрался, словно пантера, съ подвѣтренной стороны и нѣсколько разъ выстрѣлилъ въ животное. Съ третьяго выстрѣла якъ упалъ, но скоро снова вскочилъ и бросился на своего врага. Четвертый выстрѣлъ заставилъ его перевернуться на мѣстѣ, но затѣмъ онъ снова устремился на Ислама. Онъ нѣсколько разъ падалъ и снова поднимался, пока еще одна пуля не уложила его окончательно на мѣстѣ. Исламъ съ торжествомъ вернулся въ лагерь и заявилъ, что болѣе красивой шкуры не найти. Убитый якъ лежалъ на пути каравана и потому рѣшено было, что на другой день, проходя мимо, нѣсколько человѣкъ останутся, чтобы снять съ него шкуру.
   На другое утро караванъ выступилъ въ обычное время. Исламъ-бай отлично замѣтилъ мѣсто, гдѣ онъ убилъ яка. Каково же было его удивленіе, когда животнаго тамъ не оказалось! Онъ клялся, что якъ былъ несомнѣнно убитъ, но слѣды на мягкой, сырой почвѣ показывали, что онъ ожилъ и, несмотря на раны, ушелъ. По слѣдамъ однако видно было, что онъ нѣсколько разъ снова падалъ, -- значитъ, онъ не могъ уйти далеко. Дѣйствительно, съ вершины одного холма караванъ скоро замѣтилъ его. Онъ шелъ медленно по берегу ручья, обнюхивая землю.

0x01 graphic

   "Когда мы подошли къ нему шаговъ на двѣсти,-- разсказываетъ Гединъ, -- онъ повернулся и сталъ глядѣть на насъ, поднявъ голову вверхъ. Исламъ пустилъ въ него пулю, но это раздражило его до такой степени, что онъ какъ бѣшеный бросился на караванъ. Всадники хотѣли обратиться въ бѣгство, но не успѣли повернуть своихъ лошадей, какъ якъ былъ уже въ двадцати шагахъ отъ нихъ. Тутъ онъ, къ счастью, остановился и яростно захрюкалъ; онъ, дико поводилъ глазами, пыхтѣлъ, взрывалъ песокъ головой и ногами и бѣшено колотилъ себя хвостомъ по бокамъ. Исламъ еще разъ выстрѣлилъ въ него. Онъ завертѣлся на мѣстѣ. Дшолдашъ бросился было къ нему; но разъяренный быкъ, опустивъ рога и распустивъ хвостъ по вѣтру, кинулся навстрѣчу ему. Перепуганная собака тотчасъ же обратилась въ бѣгство. Исламъ выстрѣлилъ еще два раза: одна пуля пробила лѣвую ногу животнаго, другая попала ему подъ лопатку и наконецъ нанесла смертельную рану. Онъ упалъ и, несмотря на всѣ усилія, не могъ подняться при приближеніи людей. Черезъ нѣсколько секундъ онъ дѣйствительно умеръ. Это было великолѣпное животное, хотя по всѣмъ признакамъ уже старое. Длина его была до начала хвоста полторы сажени, длина головы около аршина. Онъ былъ покрытъ густою, ровною черною шерстью. Бахрома на бокахъ его была такая длинная и густая, что служила ему отличной подстилкой, когда онъ ложился. Языкъ былъ покрытъ очень твердыми, острыми роговыми бугорками, языкъ и десна имѣли синеватый оттѣнокъ, какъ у домашняго яка. Рога обладали громадной силой и вслѣдствіе своихъ острыхъ концовъ являлись страшнымъ оружіемъ. Хвостъ былъ очень длиненъ, копыта крѣпкія, сильно развитыя, что было необходимо, чтобы поддерживать такое тяжелое тѣло при ходьбѣ по каменистой, неровной поверхности. Когда якъ стоитъ, горбъ его образуетъ возвышеніе, круто спускающееся къ головѣ, которую онъ обыкновенно держитъ опущенной къ землѣ. Животное такихъ громадныхъ размѣровъ несомнѣнно очень тяжело. Четыре человѣка съ трудомъ нагрузили на верблюда шкуру яка, убитаго Исламомъ. Когда яка преслѣдуютъ, онъ бѣжитъ неуклюжей, тяжелой рысью, опустивъ хвостъ, волоча по землѣ свою длинную бахрому и слегка приподнявъ голову. Онъ имѣетъ предъ своими преслѣдователями то преимущество, что никогда не запыхивается; въ случаѣ опасности, онъ легко переходитъ въ наступленіе и становится страшнымъ врагомъ. Таглыки разсказывали, что въ селеніяхъ около сѣвернаго подножія Кунь-Луня живутъ такъ называемые "паваны", охотники, которые промышляютъ охотой на яковъ. Преслѣдуютъ они ихъ въ горахъ Арка-тага и сѣвернаго Тибета. Каждый охотникъ идетъ въ сопровожденіи двухъ людей и осла, на котораго нагружаютъ шкуру убитаго звѣря. Но по большей, части онй соединяются по двое, по трое вмѣстѣ, въ виду опасности, представляемой этой охотой. Есть ловкіе охотники, убивающіе яка съ перваго выстрѣла, попавъ ему пулей въ сердце. Вообще же убить животное очень трудно. Стрѣлять ему въ голову безполезно: у него такія толстыя черепныя кости, что пуля не въ состояніи пробить ихъ. Получивъ пулю въ лобъ, якъ спокойно продолжаетъ итти дальше, развѣ только фыркнетъ да помотаетъ головой. Не смертельная рана приводитъ животное въ бѣшенство, и оно бросается на охотника, выставивъ впередъ свои страшные рога. Убивъ яка, охотники тотчасъ же сдираютъ съ него шкуру. Она идетъ на выдѣлку кожи, которая очень цѣнится за свою прочность. Кожа со спины, самая лучшая, идетъ на выдѣлку сѣделъ, упряжи и обуви. Изъ кожи ногъ дѣлаютъ такъ называемые "тюрюки", мягкіе сапоги, которые обыкновенно носятъ таглыки. Хвосты въ видѣ "туговъ" приносятся въ даръ для украшенія мазаровъ. Дикій якъ единственное животное, способное переносить холодный, суровый климатъ, ужаснѣйшія бури и градъ на высотахъ Тибетскихъ горъ. Онъ равнодушенъ ко всякому ненастью. Ему даже какъ будто доставляетъ удовольствіе, когда градъ хлещетъ его по бокамъ. А когда вихрь вздымаетъ вокругъ него облака снѣжной пыли, онъ спокойно продолжаетъ пережевывать свою жвачку, какъ будто ничего особеннаго не случилось. Одно, что нѣсколько непріятно дѣйствуетъ на него, это лѣтній жаръ. Онъ спасается отъ него или залѣзая купаться въ ближнюю рѣчку, или поднимаясь до ледниковъ и снѣжныхъ вершинъ горъ, гдѣ съ наслажденіемъ валяется на мягкомъ бѣломъ снѣгу".
   5 сентября изъ лагерной стоянки каравана показалась на юго-западѣ величественная горная вершина, покрытая блестящимъ снѣгомъ. Вершина эта возвышалась надъ всѣми своими сосѣдями и была видна издалека. Гединъ назвалъ ее "Горой короля Оскара". Лагерь былъ раскинутъ на берегу замѣчательно красиваго озера, вода котораго оказалась горькой и потому совершенно не годной для питья. На озерѣ играли массы чаекъ. Когда караванъ выступилъ, стадо яковъ цѣлый часъ провожало его, но держась довольно далеко. Вечеромъ четыре кулана, самецъ и три самки, бѣгали и кружились вокругъ лагеря, видимо сильно интересуясь имъ. Они носились быстрой рысью, поднявъ головы, распустивъ хвосты по вѣтру, и нельзя было не любоваться этими красивыми, граціозными животными.
   Мѣстность, по которой проходилъ караванъ, была довольно однообразна. Вся обширная впадина между Арка-тагомъ и южнымъ хребтомъ представляетъ рядъ озеръ, въ которыя вливается множество рѣчекъ и ручьевъ; между озерами идутъ болѣе или менѣе высокіе холмы и пригорки, обозначающіе водораздѣлы. Иногда путешественникамъ приходилось дѣлать болѣе длинные переходы, чѣмъ они желали, чтобы остановиться тамъ, гдѣ былъ подножный кормъ. Силы бѣдныхъ животныхъ быстро падали; необходимо было поддерживать ихъ, чѣмъ возможно.
   10 сентября Гединъ отмѣчаетъ въ своемъ дневникѣ: "Мы шли на востокъ, все дальше на востокъ, по равнинѣ прорѣзанной рѣкой, которая текла въ озеро, обозначенное мною на картѣ No 18. На берегу его мы остановились на ночлегъ и отдыхали весь слѣдующій день, такъ какъ на сосѣднихъ холмахъ росла довольно хорошая трава. Отдыхъ пришелся кстати, такъ какъ была отвратительная погода. Цѣлый день шелъ снѣгъ и градъ, вѣтеръ дулъ со всѣхъ сторонъ. Окрестность была задернута густымъ туманомъ, черезъ который ничего не было видно. Мы осмотрѣли свои запасы и увидѣли, что придется соблюдать большую экономію. Хлѣба, муки и чаю намъ могло хватить на мѣсяцъ, но вѣдь насъ было одиннадцать человѣкъ, и мы совершенно не знали, какъ далеко намъ оставалось итти до обитаемыхъ мѣстъ. Изъ взятыхъ нами овецъ уцѣлѣла только одна. Конечно, въ худшемъ случаѣ, мы могли питаться мясомъ дикихъ яковъ. Прошло шесть недѣль, какъ мы покинули послѣднее поселеніе, и намъ всѣмъ страстно хотѣлось увидать людей, кто бы они ни были. Окрестности нашего лагеря мрачны и безжизненны; ничего не слышно, кромѣ крика чаекъ надъ озеромъ. Не видно никакой растительности, кромѣ пожелтѣвшей уже травы. Вѣтеръ воетъ; снѣгъ крутитъ вокругъ палатки; волны однообразно бьютъ о берега. Палатки, занесенныя снѣгомъ, представляются бѣлыми пятнами среди сѣраго, пустыннаго ландшафта. Наши усталыя животныя щиплютъ скудную траву на холмахъ. Нѣкоторые изъ людей спятъ у себя въ палаткѣ, другіе сидятъ около костра, сложеннаго изъ помета дикихъ яковъ.
   "12 сентября. Во время перехода потеряли одного осла. Вечеромъ пало еще два и лошадь, которая везла ящикъ съ моими приборами отъ Курли до Лобъ-нора, оттуда до Хотана и отъ Хотана досюда. Наши бѣдныя животныя окончательно изнемогаютъ. Не проходитъ дня, чтобы мы не теряли одного, двухъ изъ нихъ. Ихъ трупы не разлагаются въ этомъ чистомъ, холодномъ воздухѣ; они просто засыхаютъ, превращаются въ мумій и долго будутъ отмѣчать нашъ маршрутъ въ пустынныхъ областяхъ сѣвернаго Тибета. Наше путешествіе становилось затруднительнымъ главнымъ образомъ потому, что пастбища попадались рѣже и худшаго качества, чѣмъ въ первую часть пути. Въ сущности, лошади и ослы не пригодны для такихъ высотъ. Верблюды выносятъ путешествіе гораздо лучше, хотя сильно исхудали.
   "13 сентября. Наша лагерная стоянка (на высотѣ 16.545 ф.) оказалась очень неудачной. Травы было мало и вблизи не виднѣлось яковъ. Чтобы вскипятить воды, пришлось пожертвовать кольями палатки. Было уже совсѣмъ темно, когда верблюды и послѣдніе пять ословъ дотащились до лагеря. Переутомленіе животныхъ грозило поставить насъ въ критическое положеніе, въ родѣ того, какое я испыталъ въ пустынѣ Такла-Маканъ. Мой караванъ и теперь такъ же постепенно таялъ, какъ тогда. Тогда такъ же, какъ теперь, глаза наши были обращены постоянно на востокъ, ожидая благопріятнаго измѣненія поверхности. Но теперь мы не терпѣли недостатка въ водѣ и, если бы даже всѣ наши животныя пали, мы все-таки могли бы пѣшкомъ добраться до обитаемыхъ мѣстъ.
   "16 сентября. Шли по южному берегу огромнаго озера No 19. Пометъ яковъ и свѣжіе слѣды ихъ стали опять часто попадаться. Мы нашли на дорогѣ рогъ яка съ явно замѣтными надрѣзами ножа, а также черепки глиняной посуды -- доказательство, что здѣсь недавно были люди. Послѣ полудня окружавшія насъ облака сгустились въ тучи, поднялся сильный восточный вѣтеръ и разразился снѣжный буранъ. Такого страшнаго бурана я не испытывалъ съ тѣхъ поръ, какъ входилъ на Мусѣтагъ-ату. Облака снѣга, мелкаго какъ мука, крутились около самой земли; временами падалъ градъ, густой пеленой скрывавшій отъ глазъ окрестность. Земля побѣлѣла въ нѣсколько минутъ; насъ совершенно засыпало снѣгомъ. Буря продолжалась часа два, затѣмъ снова засіяло солнце. Озеро заканчивалось узкимъ заливомъ. Мы повернули отъ него на юго-востокъ, ближе къ южному хребту, надѣясь найти на холмахъ, у подножія его, лужайки съ хорошей травой. Около одного маленькаго озерка сидѣлъ въ задумчивости сѣрый медвѣдь. Джолдашъ тотчасъ же смѣло бросился къ нему. Но когда Мишка выказалъ желаніе принять бой, нашъ герой повернулъ назадъ и съ быстротой стрѣлы очутился около насъ, между тѣмъ какъ медвѣдь спокойно ушелъ за холмы. Мы нашли порядочное пастбище и провели около него цѣлый день. Погода стояла отвратительная. Одинъ изъ верблюдовъ стеръ себѣ кожу на заднихъ ногахъ; ему сшили и надѣли чулки изъ шкуры кулана. Послѣ этого онъ сталъ ступать свободнѣе.
   "18-е сентября. Густой снѣгъ, выпавшій вчера, затруднилъ животнымъ отыскиваніе корма. Одного осла пришлось оставить на мѣстѣ стоянки, еще двѣ лошади пришли въ негодность. Онѣ пошли вмѣстѣ съ послѣдними четырьмя ослами, изъ которыхъ всего одинъ могъ еще нести вьюкъ и то не тяжелый. Только я, Исламъ и Парпи-бай ѣхали верхомъ, всѣ остальные люди должны были итти пѣшкомъ.
   "21-е сентября. Прошли 16 миль и весь день шли по берегу рѣчки, которая беретъ начало въ снѣжныхъ горахъ южнаго хребта и вливается въ озеро No 20. Мѣстность была пустынна и однообразна. Но мы видали яковъ, кулановъ, антилопъ, медвѣдей, полевыхъ мышей, воронъ, жаворонковъ и чаекъ, а изъ насѣкомыхъ -- мухъ и слѣпней. Озеро такъ велико, что представляется цѣлымъ моремъ. Намъ не видна его восточная оконечность. Кажется, будто горныя цѣпи, окаймлявшія его съ обѣихъ сторонъ, постепенно сближаются, но между ними все-таки остается просвѣтъ, и въ немъ вода и небо какъ бы сливаются. Мы остановились на берегу озера, тамъ, гдѣ была порядочная трава. Озеро казалось очень глубокимъ, такъ какъ вода его была темносиняя, а холмы западнаго берега круто обрывались въ воду. Но вода была горько-соленая. Незамѣтно никакихъ признаковъ чтобы эта мѣстность посѣщалась людьми.
   "23-е сентября. Миновавъ озеро, намъ пришлось перебраться черезъ очень крутые холмы; около одного изъ нихъ моя верховая лошадь отказалась служить. Эминъ-мирза тихонько повелъ ее подъ уздцы, а я пересѣлъ на его лошадь и поѣхалъ одинъ за караваномъ. Но меня сегодня преслѣдовало несчастіе на лошадей. Лошадь Эмина-мирзы упала подо мною, хотя не сбросила меня съ сѣдла. Мнѣ пришлось итти до лагеря пѣшкомъ и вести ее. Пріятно было очутиться въ палаткѣ, но я долго не могъ согрѣть свои окоченѣвшія руки. Весь вечеръ свирѣпствовалъ настоящій ураганъ. Только пять верблюдовъ пришли къ стоянкѣ. Тотъ, у котораго были надѣты кожаные чулки, завалился по дорогѣ, и его пришлось убить. Надо было остановиться на день для отдыха, такъ какъ всѣ животныя были сильно изнурены. Утромъ первое, что я увидѣлъ, выйдя изъ палатки, была моя верховая лошадь, издохшая ночью. Я ѣздилъ на ней 16 мѣсяцевъ, во всякую погоду, и она ни разу не споткнулась, не упала. Въ Хотанѣ она отдыхала четыре мѣсяца въ конюшнѣ Людарина и послѣ этого была на видъ не хуже любой чистокровной англійской лошади. За послѣднюю недѣлю она очень похудѣла, ослабѣла и смотрѣла на меня унылыми глазами.
   "25-е сентября. У насъ въ караванѣ осталось пять верблюдовъ, девять лошадей и три осла. Большинство животныхъ не долго протянутъ. Таглыкъ Искандеръ нездоровъ и потому ѣдетъ на ослѣ, зато Эмину-мирзѣ приходится итти пѣшкомъ, такъ какъ его лошадь отказалась служить. Нѣсколько дней тому назадъ лошадямъ выдана была послѣдняя порція маиса. Съ тѣхъ поръ имъ приходится довольствоваться черствымъ хлѣбомъ да жалкой травой, какую имъ удастся отыскать".
   

ГЛАВА XXVI.

Неосторожный охотникъ.-- Интересныя находки.-- Ошибка Ислама.-- Семья монгола-охотника.-- Новый учитель.-- На волосъ отъ смерти,-- Еще монголы.

   27-го сентября караванъ еще разъ перевалилъ черезъ Арка-тагъ по сѣверо-восточному отрогу хребта и этимъ путемъ вышелъ изъ плоскогорья сѣвернаго Тибета. Подъемъ на перевалъ былъ не труденъ, и довольно отлогій спускъ съ него велъ въ долину, по которой протекалъ полузамерзшій ручей и которая окаймлялась горными хребтами. У подножія горъ росла порядочная трава, и по ней разгуливало большое стадо яковъ. Когда караванъ приблизился къ нимъ, Исламъ поѣхалъ впередъ и выстрѣлилъ. Стадо тотчасъ раздѣлилось. Большая часть его бросилась въ горы, а остальные, штукъ 50, направились тѣснымъ строемъ на Гедина и Эмина. "Мы были одни, -- разсказываетъ Гединъ, -- остальные люди съ караваномъ остались далеко позади,-- безоружны, а стадо неслось прямо на насъ, и впереди всѣхъ громадный, красивый быкъ. Облако пыли вполнѣ скрывало животныхъ, мы только слышали зловѣщій стукъ ихъ копытъ и смутно сознавали, что еще секунда-двѣ, и вся эта масса обрушится на насъ, словно лавина. Но они должно-быть, не видали насъ. Не добѣжавъ какихъ-нибудь шаговъ ста, вожакъ ихъ замѣтилъ насъ и круто повернулъ въ сторону, остальные немедленно послѣдовали за нимъ. Исламъ, который скакалъ за стадомъ на своей лошади, быстро спѣшился, сталъ въ засаду и выстрѣлилъ наугадъ въ середину стада. Пуля попала одному быку въ переднюю ногу. Разъяренное животное бросилось прямо на стрѣлка. Исламъ вскочилъ на лошадь и понесся съ такой быстротой, на какую только была способна ослабѣвшая лошадь. Хотя якъ бѣжалъ всего на трехъ ногахъ, но онъ минуты черезъ двѣ нагналъ его и уже пригнулъ голову, чтобы посадить на рога и лошадь и всадника, когда Исламъ повернулся и выстрѣлилъ. Впопыхахъ онъ не успѣлъ даже прицѣлиться, но якъ находился такъ близко, что нельзя было промахнуться, и, къ счастью, пуля попала прямо въ сердце животному".
   Это происшествіе заставило караванъ разбить тутъ же лагерь, хотя мѣсто было не совсѣмъ удобно: довольно далеко отъ воды. Мясо яка пришлось очень кстати, такъ какъ запасы муки и риса приходили къ концу. Пообѣдавъ очень вкуснымъ и питательнымъ бульономъ изъ этого мяса, Рединъ спокойно покуривалъ трубку, сидя у себя въ палаткѣ, какъ вдругъ къ нему вбѣжалъ сильно взволнованный Исламъ и съ нимъ еще два-три человѣка. "Бисъ нишанъ тапдыкъ!" (Мы нашли знаки!) кричали они. И они разложили по полу сланцевыя плитки съ какими-то тибетскими письменами. Можно себѣ представить, какъ заинтересовала путешественника эта неожиданная находка! Онъ тотчасъ отправился къ тому мѣсту, гдѣ были найдены плитки. Это было на берегу небольшого озерка, куда люди пошли за водой. Тутъ можно было различить камни, расположенные квадратомъ, и слѣды двухъ-трехъ палатокъ; очевидно, здѣсь когда-то останавливались тибетскіе или монгольскіе кочевники со своими стадами яковъ. Вблизи находилось еще 8 плитокъ, тоже съ надписями. Путешественикъ захватилъ съ собой двѣ изъ нихъ, а остальныя зарылъ въ землю, чтобы достать ихъ въ случаѣ, если надписи на нихъ окажутся интересными въ научномъ отношеніи.
   Караванъ продолжалъ свой путь на востокъ и черезъ нѣсколько времени подошелъ къ рѣкѣ, корая не впадала въ озеро, а вытекала изъ него. Очевидно, область закрытыхъ озеръ кончилась и рѣка прорѣзывала себѣ путь сквозь горную цѣпь, вырисовывавшуюся впереди на горизонтѣ.
   По временамъ на берегу рѣки они замѣчали какъ будто тропинку, но не могли рѣшить протоптана ли она людьми или животными. На вершинѣ небольшого перевала, черезъ который имъ пришлось перейти, они замѣтили кучу камней, которая могла быть сложена только человѣческими руками.
   Съ перевала караванъ спустился въ большую котловину, покрытую хорошей травой и пересѣкаемую маленькими ручейками. По ней бродила масса кулановъ, стадами отъ 80 до 200 штукъ. Около средины котловины сдѣлано было еще открытіе: ясно виднѣлись слѣды трехъ верблюдовъ и шести лошадей слѣдовательно, цѣлаго каравана, направлявшагося на сѣверо-западъ. Это открытіе всѣхъ оживило: очевидно, людскія поселенія были недалеко, можно было надѣяться скоро встрѣтить монголовъ или пастуховъ.
   Дойдя до противоположнаго конца котловины, караванъ перешелъ невысокій перевалъ (14.950 ф.) между двумя отрогами горъ, и у подножія песчанаго холма на берегу ручья остановился на ночлегъ. При этомъ переходѣ онъ потерялъ еще двухъ лошадей. На слѣдующее утро, спустившись въ широкую, поросшую травой долину, Гединъ вдругъ замѣтилъ какой-то черный предметъ на берегу ручья. Онъ принялъ его сначала за лежащаго яка, но, подъѣхавъ ближе, съ удивленіемъ увидѣлъ среди этой безлюдной пустыни очень красивое "обо" (алтарь), вѣроятно, воздвигнутое для умилостивленія горныхъ божествъ. Оно состояло- изъ большихъ каменныхъ плитъ, прислоненныхъ другъ къ другу и покрытыхъ надписями. Караванъ тотчасъ остановился, разбили палатки, животныхъ пустили пастись на травѣ, а Гединъ принялся внимательно изучать оригинальную постройку и срисовывать ее со всѣхъ сторонъ. По своему устройству она напоминала какъ бы конюшню съ тремя стойлами отъ 1 1/2--2 1/2 футовъ ширины. Построена она была изъ 49 плоскихъ ровныхъ плитъ темнозеленаго цвѣта. Всѣ эти плиты были прислонены другъ къ другу, въ родѣ того, какъ строютъ карточные домики. Плита, составлявшая заднюю стѣну,-- имѣла 4 1/2 ф. длины и около 5 ф. высоты; она возвышалась надъ всѣмъ сооруженіемъ, которое имѣло всего два фута высоты. Всѣ плиты были сплошь покрыты письменами, выцарапанными какимъ-то острымъ инструментомъ и выдѣлялись свѣтло-сѣрыми линіями на темно-зеленомъ фонѣ плитъ. Недалеко отъ "обо" лежало нѣсколько закоптѣлыхъ камней, между которыми сохранились уголья и зола: очевидно, здѣсь еще недавно останавливался кто-нибудь. Отсюда тропинка вела къ прямоугольной могильной плитѣ, должно-быть, какому-нибудь мазару.
   Интересъ путешественника былъ возбужденъ въ высшей степени. Что могли означать таинственныя письмена на плитахъ? Быть-можетъ, они описывали какое-нибудь важное историческое событіе или давали какія-нибудь полезныя указанія паломникамъ, отправляющимся въ Лассу? Судя по имѣвшимся у него картамъ, обычный путь паломниковъ долженъ былъ проходить недалеко отъ этого мѣста. Онъ велѣлъ осторожно снять плиты, разложить ихъ по землѣ и принялся списывать ихъ надписи. Первыя двѣ плиты были невелики, и онъ переписалъ ихъ въ полчаса. Когда онъ принялся за третью, его поразило однообразіе буквъ, какъ будто одинъ и тотъ же значокъ повторялся черезъ опредѣленные промежутки. Онъ сталъ внимательно разсматривать плиты и увидѣлъ, что всѣ 49 штукъ исписаны одинаковыми, правильно повторяющимися буквами. Въ умѣ его мелькнула догадка: всѣ эти письмена были не что иное какъ начертанія буддійскаго молитвеннаго воззванія: "Онъ мане падме хумъ!" (О сокровище лотоса!). Не стоило и переписывать ихъ! Путешественникъ былъ разочарованъ. Надежда, что онъ отыскалъ какой-то важный историческій памятникъ, обманула его. Это "обо" являлось просто доказательствомъ суевѣрія тибетскихъ ламаистовъ, которые воображаютъ, что, нацарапавъ безконечное множество разъ свою молитву, они этимъ заслужатъ милость Бога. Захвативъ для образца двѣ плитки, караванъ продолжалъ свой путь на востокъ по широкой, прямой долинѣ, прорѣзанной рѣкой, которая вытекала изъ послѣдняго озера, встрѣченнаго ими. Имъ попалось еще два "обо" изъ сланцевыхъ плитъ, просто прислоненныхъ къ холмикамъ, и нѣсколько слѣдовъ присутствія людей: обгорѣлое мѣсто послѣ костра, колья отъ палатки, верблюжій пометъ.
   Исламъ-бай замѣтилъ стадо яковъ, которые щипали траву у подножія горъ съ противоположной стороны долины. Онъ тихонько подкрался къ нимъ и далъ два выстрѣла; вдругъ къ нему подбѣжала старуха, громко крича и размахивая руками. Очевидно, яки были- не дикіе, а домашніе, и путешественники, послѣ 55 дней странствованія по безлюднымъ областямъ Тибета, дошли наконецъ до человѣческаго жилья. Вскорѣ они увидали на правомъ берегу рѣки кибитку старухи; около паслись ея яки, козы и овцы. Такъ какъ никто въ караванѣ не умѣлъ говорить по-монгольски, то со старухой пришлось объясняться знаками. Гедину хотѣлось купить у ней барана на кушанье; чтобы объяснить ей это, онъ принялся блеять по-овечьи и показалъ ей двѣ китайскія монеты, около шести рублей. Она быстро сообразила, въ чемъ дѣло. Затѣмъ она сама знаками объяснила, что мужъ ея ушелъ въ горы охотиться на яковъ, но что онъ долженъ скоро вернуться. Гединъ съ Парпи-баемъ и Эминъ-мирзой направился къ кибиткѣ старухи, чтобы осмотрѣть ее изнутри. Когда она замѣтила, что они подходятъ, она съ своимъ 8-лѣтнимъ сыномъ вышла имъ навстрѣчу. Гединъ далъ мальчику конфету, а матери щепотку табаку, которымъ она немедленно набила свою трубку. Юрта была устроена изъ очень старой кошмы, прикрѣпленной къ двумъ шестамъ. Каждая изъ длинныхъ стѣнокъ поддерживалась тремя горизонтальными шестами, которые были веревками, продѣтыми сквозь дырки кошмы, привязаны къ вертикальнымъ шестамъ, воткнутымъ въ землю. Благодаря такому приспособленію, кибитка дѣлалась болѣе закругленной и болѣе просторной. Въ серединѣ крыши было дымовое отверстіе. Самымъ выдающимся предметомъ въ палаткѣ былъ небольшой ящикъ, стоявшій прямо противъ входа. Оказалось, что это "бурханъ", или маленькая буддійская кумирня. Старуха обмела ее яковымъ хвостомъ и послѣ нѣкотораго колебанія открыла: въ ней лежали тибетскія книги, написанныя на узкихъ, длинныхъ полосахъ бумаги (каждая книга, или кучка такихъ полосъ, была завернута въ кусокъ матеріи), и затѣмъ нѣсколько мѣдныхъ и деревянныхъ чашечекъ, очевидно, священныхъ сосудовъ. Кромѣ этого, въ кибиткѣ была китайская фарфоровая чашка, кожаное ведро, такая же кружка, желѣзный котелъ, мѣдный чайникъ, мѣшокъ съ какими-то сухими растеніями, которыя бросаютъ въ огонь въ видѣ куренья, ножи, раздувальный мѣхъ, огниво, сѣдла и уздечки, старое платье и мѣшокъ съ овсяной мукой. Большую часть палатки занимали разной величины куски яковаго мяса; снаружи около палатки тоже лежало мясо. Его держатъ на воздухѣ, пока оно высохнетъ, почернѣетъ, станетъ твердымъ какъ дерево. Старуха отрѣзала нѣсколько ломтиковъ его, поджарила на огнѣ и предложила путешественникамъ. Впослѣдствіи они узнали, что эта семья круглый годъ живетъ на одномъ мѣстѣ и поставляетъ яковое мясо своимъ соплеменникамъ въ Цайдамѣ. Въ серединѣ палатки лежали три большіе камня, поддерживающіе котелъ для варки пищи; вокругъ нихъ былъ сложенъ запасъ яковаго помета для топлива. Чтобы развести костеръ, старуха высѣкла огонь огнивомъ, подхватила его на горсть растительнаго пуха, положила на очагъ среди помета, посыпала сухимъ пометомъ и слегка раздула мѣхами. Монголы не ѣдятъ мясо кулановъ. Они доятъ кобылъ и приготовляютъ напитокъ въ родѣ киргизскаго кумыса. Для освѣщенія служитъ яковый жиръ, налитый въ выдолбленный камень, поставленный на треножникѣ. И старуха и мальчикъ были одѣты въ тулупы, подпоясанные кушаками, и въ валенки. На головѣ старухи былъ платокъ, завязанный на затылкѣ, а волосы ея были заплетены въ двѣ длинныя косы, прикрытыя кускомъ матеріи. Мальчикъ ходилъ съ непокрытой головой: его волосы были заплетены въ три косички, которыя торчали, словно крысиные хвостики.
   Вечеромъ пришелъ хозяинъ, которому удалось убить яка. Онъ очень удивился, увидя чужихъ около своей кибитки, но отнесся къ нимъ дружелюбно. Это былъ маленькій старичокъ, съ морщинистымъ лицомъ, узкими глазами, выдавшимися скулами, рѣденькой бородкой и щетинистыми усами. Онъ тоже былъ одѣтъ въ тулупъ и въ кожаные панталоны, а на головѣ его была маленькая мѣховая шапочка. Мамо-по-малу путешественники привыкли понимать нѣкоторыя слова его и узнали, что эта мѣстность называется Моссбто, и что на день пути находится монгольское поселеніе. На нихъ недавно сдѣлала нападеніе шайка разбойниковъ тангутовъ и ограбила ихъ дочиста. Несчастные монголы принуждены были нѣсколько времени питаться исключительно мясомъ яковъ; они послали просьбу о вспомоществованіи къ губернатору провинціи, и онъ прислалъ имъ запасъ муки и хлѣба. Дорча -- такъ звали старика-охотника -- не совѣтовалъ путешественникамъ итти въ сторону этого поселенія, такъ какъ тамъ они не найдутъ никакой пищи.
   Гединъ подарилъ старику нѣсколько папиросъ и наполнилъ порохомъ его пороховницу, чѣмъ очень обрадовалъ его.
   Путешественники такъ стосковались по человѣческому обществу, что эта встрѣча со стариками монголами подѣйствовала на нихъ оживляющимъ образомъ и они весь слѣдующій день провели около ихъ кибитки. Тутъ они купили въ прибавку къ своимъ караваннымъ животнымъ трехъ небольшихъ, но сильныхъ, здоровыхъ лошадокъ и себѣ на пищу двухъ барановъ;. кромѣ этого, монголы могли предложить имъ.только козьяго молока въ промѣнъ на чай и муку.
   Гединъ усердно учился у Дорчи по-монгольски и смѣшилъ его своими попытками объясняться жестами. Къ вечеру онъ уже выучился считать и называть всѣ вещи, бывшія въ палаткѣ, части человѣческаго тѣла, мѣстныхъ животныхъ и т. п. Онъ безъ запинки произносилъ фразы въ родѣ; "гурба тэмэнъ байна" (унасъ три верблюда); "бамбураши му" (медвѣдь золъ) и т. п. Глаголы было труднѣе узнать, но все-таки онъ заучилъ въ первый же день нѣсколько наиболѣе употребительныхъ. При этомъ приходилось продѣлывать разныя гимнастическія упражненія, чтобы показать, какое дѣйствіе онъ хочетъ назвать. Дорча перепугался и удивился, когда гость вдругъ началъ колотить его по спинѣ, чтобы узнать, какъ сказать: бить.
   Дорча взялся быть проводникомъ каравана, и по дорогѣ уроки продолжались такъ успѣшно, что скоро Гединъ уже самъ могъ объясняться съ монголами.
   В-го октября караванъ выступилъ изъ Моссото и направился сначала по лѣвому берегу рѣки, а потомъ свернулъ къ сѣверу по долинѣ, которая на второй день пути поднялась довольно круто вверхъ и привела ихъ къ перевалу черезъ окружавшія ея горы. Перевалъ былъ покрытъ густымъ слоемъ снѣга, но оказался нетруднымъ, и всѣ животныя бодро поднялись на него. Рѣка, протекавшая по долинѣ, пробила себѣ путь сквозь гранитныя горы и прорыла узкое ущелье, на днѣ котораго сердито бурлила между отвѣсными скалами. Исламъ-бай, который по обыкновенію велъ караванъ, повернулъ къ этому ущелью, но Дорча, ѣхавшій съ Гединомъ и говорившій ему названія попадавшихся горъ, рѣкъ и долинъ, посовѣтовалъ лучше ѣхать гребнемъ горы и спуститься подальше. Горы спускались крутымъ обрывомъ, подъ которымъ бурлила рѣка. Тропинка, по которой приходилось ѣхать, была не больше фута въ ширину и часто являлась буквально высѣченной въ скалѣ. Вслѣдствіе недавнихъ дождей, земля сдѣлалась скользкой и вязкой. Дорча ѣхалъ впереди. Гединъ слѣдовалъ за нимъ по пятамъ и чувствовалъ нѣкоторое безпокойство. Вдругъ лошадь ступила слишкомъ близко къ краю, нога у нея оборвалась, и она полетѣла внизъ. Къ счастью, Гединъ успѣлъ соскользнуть съ сѣдла и растянулся плашмя на тропинкѣ. Лошадь перекувырнулась раза два на крутомъ скатѣ, прежде чѣмъ успѣла удержаться. Дорча поспѣшилъ къ ней на помощь и успѣлъ благополучно ввести ее на откосъ. Но Гединъ не рѣшался садиться на нее. Онъ прошелъ опасное мѣсто пѣшкомъ, ведя лошадь подъ уздцы.

0x01 graphic

   5-го октября среди одной широкой долины караванъ встрѣтилъ кучку всадниковъ-монголовъ, вооруженныхъ ружьями и ножами. Съ помощью Дорчи Гединъ завязалъ съ ними разговоръ, и они рѣшили остановиться на ночлегъ всѣ вмѣстѣ. Кучка монголовъ состояла изъ пяти мужчинъ и одной женщины. Они ѣхали въ горы охотиться на яковъ, чтобы запастись на зиму яковымъ мясомъ. Экскурсія ихъ должна была продолжаться недѣли двѣ-три, но они взяли провизіи всего на 5--6 дней, надѣясь остальное время питаться мясомъ яковъ. Охотники обыкновенью убиваютъ столько яковъ, сколько имъ нужно, нагружаютъ мясо на лошадей, а сами возвращаются домой пѣшкомъ. Монголы охотятся на яковъ такъ же, какъ таглыки, т.-е. ходятъ на охоту не поодиночкѣ, а по крайней мѣрѣ вдвоемъ, чтобы имѣть одно ружье въ запасѣ на случай, если животное бросится на охотника. Эти осеннія экскурсіи представляютъ пріятный перерывъ въ ихъ однообразной жизни. Сезонъ охоты продолжается одинъ мѣсяцъ. Каждая охотничья партія имѣетъ свои опредѣленныя мѣста охоты. Живутъ они все время безъ палатокъ, на открытомъ воздухѣ и не берутъ съ собой никакихъ. вещей, кромѣ оружія да провизіи въ кожаномъ мѣшкѣ.
   Партія охотниковъ расположилась въ кустахъ, около палатки Гедина; они развели огонь между тремя камнями и повѣсили надъ нимъ котелокъ съ водой. Гединъ подошелъ къ ихъ огню и они привѣтствовали его дружелюбнымъ вопросомъ: "амуръ сайнъ?" (каково поживаете?).
   Когда вода въ котелкѣ закипѣла, одинъ изъ мужчинъ досталъ изъ мѣшка 6 деревянныхъ чашекъ и роздалъ присутствовавшимъ; затѣмъ онъ насыпалъ въ нее каждому по порціи поджаренной ячменной муки и положилъ по нѣсколько ломтиковъ колбасы изъ бараньяго сала. Женщина, хлопотавшая около огня, зачерпнула желѣзной ложкой воду изъ котелка и разлила ее по чашкамъ; такъ приготовляется "цзамба", любимое кушанье монголовъ. Жидкость изъ чашекъ была очень скоро съѣдена, и на оставшееся сало съ мукой налили еще горячей воды. Кушанье это составило весь ужинъ монголовъ. Послѣ него они достали свои трубки, набили ихъ отвратительнымъ китайскимъ табакомъ и принялись съ полнымъ удовольствіемъ дымить ими.
   Одежда ихъ состояла изъ сильно поношенныхъ тулуповъ, панталонъ, сапогъ и шапокъ. Они были, повидимому, совершенно нечувствительны къ холоду: правая рука и правая часть груди часто оставались у нихъ голыми. Ночью они завертывались въ тулупы и укладывались около самаго костра; во время вьюги они устраиваютъ себѣ нѣчто въ родѣ палатки съ помощью своихъ ружей, сѣделъ и подсѣдельниковъ. Волосы у всѣхъ ихъ были заплетены въ косы; они молились, перебирая четки, чтобы считать, сколько разъ произнесутъ молитву.
   На слѣдующій вечеръ каравану снова пришлось наткнуться на монголовъ. Весь день они ѣхали по гладкой равнинѣ, то песчаной и совершенно безплодной, то поросшей тамарискомъ. Заросли тамариска становились все болѣе густыми и наконецъ превратились въ цѣлый лабиринтъ кустовъ, сквозь который очень трудно было находить дорогу. Дорча, ѣхавшій съ Гединомъ далеко впереди остальныхъ, выразилъ опасеніе, что караванъ не выберется безъ проводника къ мѣсту стоянки. Поэтому онъ указалъ Гедину направленіе, какого слѣдовало держаться, а самъ повернулъ назадъ. Гединъ предоставилъ своей монгольской лошадкѣ самой отыскивать дорогу, которую она, казалось, знала лучше его, и черезъ часъ увидѣлъ прямо передъ собой огни, сверкавшіе между кустами. Въ то же время послышался лай собакъ, и цѣлая стая ихъ бросилась навстрѣчу всаднику и Джолдашу, котораго хозяинъ успѣлъ поднять и посадить на сѣдло передъ собой.
   "Скоро показались кибитки и люди,-- разсказываетъ Гединъ.-- Я спокойно подъѣхалъ къ одной изъ кибитокъ, привязалъ лошадь и вошелъ. Въ палаткѣ сидѣло съ полдюжины монголовъ. Они не смотрѣли на меня съ безмолвнымъ изумленіемъ. Я привѣтствовалъ ихъ обычнымъ "амуръ сайнъ?", сѣлъ подлѣ огня и закурилъ трубку. Въ углу стояла чашка съ кумысомъ. Я всталъ и хлебнулъ изъ нея порядочный глотокъ. Монголы продолжали глядѣть на меня, не говоря ни слова, и только отъ времени до времени подкладывали топлива въ огонь. Они еще не пришли въ себя отъ удивленія, когда черезъ два часа Дорча пришелъ съ караваномъ. Онъ. объяснилъ имъ, что мы были за люди. Около кибитокъ монголовъ поставили наши палатки и разложили костеръ. Въ этотъ день мы сѣли за ужинъ только въ часъ ночи. Такой длинный переходъ стоилъ жизни двумъ нашимъ лошадямъ и одному ослу. Теперь изъ 56 животныхъ, составлявшихъ нашъ караванъ два мѣсяца тому назадъ, осталось въ живыхъ всего И верблюда, 3 лошади и одинъ оселъ".
   Путешественники пробыли въ этомъ монгольскомъ селеніи нѣсколько дней. Отсюда таглыки хотѣли вернуться прямой дорогой домой, и Гединъ въ награду за хорошую службу заплатилъ имъ двойное жалованье противъ условленнаго, далъ имъ запасъ провіанта, подарилъ нѣсколько овецъ и своихъ изнуренныхъ животныхъ, впрочемъ, съ условіемъ, что они дадутъ этимъ послѣднимъ немного отдохнуть, прежде чѣмъ пускаться въ обратный путь.
   

ГЛАВА XXVII.

Новый караванъ.-- Дружба съ монголами.-- Равнина Цайдама, -- Досадная задержка.-- Тоссо-норъ и Курлыкъ-норъ,-- живописное "обо".

   Отдѣлавшись отъ своихъ измученныхъ животныхъ,. Гединъ принялся за организацію новаго каравана. Какъ только монголы узнали, что путешественникъ покупаетъ лошадей, они цѣлый день осаждали его палатку, предлагая своихъ коней. Онъ купилъ сравнительно недорого двадцать штукъ лошадей, и Парпи-бай сдѣлалъ новыя сѣдла изъ матеріала, купленнаго у тѣхъ же монголовъ. Гединъ старался какъ можно больше разговаривать съ монголами, чтобы такимъ образомъ пополнить свое скудное знаніе языка и въ то же время разузнать у нихъ о всемъ, что касалось ихъ страны и образа жизни. Узнавъ, что онъ интересуется ихъ "бурханами" (изображеніе Будды, которыя носятъ на шеѣ въ маленькихъ ящичкахъ, "гау"), они стали приносить ихъ и продавали по дешевой цѣнѣ, но тайкомъ другъ отъ друга, прося, чтобы онъ подальше запряталъ ихъ.. Эти бурханы дѣлаются очень искусно, въ Лассѣ, и всѣ монголы носятъ ихъ. Ящички, въ которыхъ заключены бурханы, бываютъ иногда серебряные съ гравированными рисунками и украшеніями изъ бирюзы; болѣе дешевые дѣлаются изъ желтой или красной мѣди.
   Между монголами и путешественниками установились самыя дружескія отношенія. Когда Гединъ рисовалъ, около него собиралась цѣлая толпа. Когда онъ входилъ въ чью-нибудь палатку; его неизмѣнно угощали чаемъ и цзамбой. Монголы спокойно позволяли рисовать съ себя портреты, не выказывая ни суевѣрнаго страха, ни застѣнчивости. Имъ не понравилось только, когда путешественникъ вздумалъ измѣрять ихъ ростъ, поставивъ ихъ спиной, къ шесту, подпиравшему палатку: они боялись, что онъ коснется рукой ихъ макушки, а макушка головы почему-то считается у нихъ неприкосновенной,-- можетъ-быть, потому, что они въ знакъ почитанія прикладываютъ къ ней своихъ бурхановъ, а можетъ быть потому, что на нее возлагалъ руку, въ видѣ благословенія, ихъ Далай-лама.
   Съ визитомъ къ Гедину пришелъ старшина селенія въ красной мантіи и китайской шапкѣ съ пуговкой и длинными лентами. Онъ принесъ въ подарокъ молока, кумысу и водки, сдѣланной изъ кумыса, невкусной и очень крѣпкой. На слѣдующій день Гединъ отдалъ ему визитъ. Прямо противъ входа въ его довольно просторной кибиткѣ устроена была кумирня. Она состояла изъ нѣсколькихъ ящичковъ, поставленныхъ другъ на друга и прикрытыхъ дощечкой, на которой были разставлены мѣдныя чашечки и тарелочки съ водой, мукой, цзамбой -- жертвоприношенія бурханамъ. Кромѣ того, тамъ лежали священныя книги, вращающіеся валики съ молитвами и нѣсколько бурхановъ. Приближаясь къ этимъ послѣднимъ, нельзя курить, нельзя даже дышать на нихъ. Путешественникъ по незнанію нарушилъ это правило, и бурханъ тотчасъ же очистили, подержавъ надъ жаровней съ благовонными травами. Среди палатки горѣлъ подъ таганомъ огонь, который поддерживался вѣтвями тамариска и корнями какихъ-то другихъ растеній. Кушанья для гостей ставились на маленькія скамеечки. Передъ палаткой старшины воткнуто было въ землю копье -- знакъ его достоинства. Вокругъ становища росли высокіе тамариски, скорѣй похожіе на деревья, чѣмъ на кусты. Они доставляютъ матеріалъ для изготовленія посуды и разныхъ мелкихъ вещей, которыя жители выдѣлываютъ сами для себя. Другіе необходимые въ хозяйствѣ предметы, а также муку, они привозятъ изъ Сининъ-фу.
   Эти монголы были настоящіе кочевники. Какъ только стада и табуны ихъ поѣдали всю траву въ одномъ мѣстѣ, они переходили на другое. Аулъ ихъ былъ очень удобно расположенъ въ сухомъ руслѣ рѣки, такъ что они могли добывать воду изъ очень неглубокаго колодца. Главнымъ занятіемъ ихъ было коневодство. Ржанье коней раздавалось по всей окрестности. По вечерамъ женщины доили кобылицъ; кумысъ -- любимый напитокъ монголовъ. Они держатъ такъ много овецъ, верблюдовъ, и рогатаго скота. Земледѣліемъ совсѣмъ не занимаются. Подъ вечеръ въ аулѣ обыкновенно начиналось сильное движеніе; женщины съ длинными косами, въ своихъ широкихъ войлочныхъ шапкахъ суетились около сытыхъ кобылъ и блеющихъ овецъ; мужчины пригоняли стада въ загоны съ помощью черныхъ длинношерстныхъ собакъ, которыя поднимали страшный лай и шумъ; изъ полуоткрытыхъ кибитокъ блестѣли огни. Вся эта оживленная картина производила пріятное впечатлѣніе, особенно на путешественниковъ, такъ долго странствовавшихъ по безмолвнымъ и безлюднымъ горнымъ высотамъ. Имъ доставляло наслажденіе уже то, что они могли дышать обыкновеннымъ неразрѣженнымъ воздухомъ. Аулъ находился на высотѣ всего 9.240 ф. надъ уровнемъ моря.
   Хотя спутники Гедина -- мусульмане презирали монголовъ -- буддистовъ, называя ихъ язычниками, но они мирно уживались вмѣстѣ и всячески старались понимать другъ друга.
   "Я просто умиралъ со смѣху", замѣчаетъ Гединъ, "видя, какія страшныя гримасы продѣлываетъ совершенно серьезно Дорча, стараясь что-нибудь объяснить моимъ людямъ. Онъ кричалъ во все горло, какъ будто они были глухіе, корчилъ гримасы, словно лицо его было изъ гуттаперчи, подскакивалъ, размахивалъ руками. А когда слушатели начинали понимать его, его восторгу не было предѣла. Онъ громко хохоталъ и долго кивалъ головой, точно китайскій болванчикъ".
   12-го октября новый караванъ выступилъ въ путь. Съ самаго восхода солнца въ лагерѣ былъ шумъ и суматоха, неизбѣжныя въ такихъ случаяхъ. Вьюки взвѣшивали и раскладывали попарно, ящики съ хрупкими вещами предназначались для самыхъ смирныхъ лошадей. Весь аулъ, не исключая старшины, пришелъ помогать, приносили веревки, спра шивали, не нужно ли еще чего-нибудь. Женщины принесли запасъ молока дня на два.
   "Мой караванъ", пишетъ Гединъ, "представлялъ очень пріятное зрѣлище, когда онъ крупной рысью выѣхалъ изъ аула и направился къ востоку, подъ предводительствомъ опытнаго Дорчи. Я съ удовольствіемъ поглядывалъ на своихъ свѣжихъ, сытыхъ лошадей. Какая противоположность съ тѣми несчастными одрами, которые тащили насъ въ озерной области сѣвернаго Тибета! И въ то же время какая разница во внѣшнемъ видѣ ландшафта! Мы ѣхали теперь по ровной степи, покрытой роскошною растительностью, по проторенной дорогѣ, вившейся вдоль равнины. Налѣво отъ насъ тянулась безбрежная какъ море равнина Цайдама. Единственныя видныя намъ горы былъ хребетъ Цаганъ-ула, высившійся направо. Рѣзкія измѣненія почвы, свойственныя горнымъ областямъ, исчезли, ландшафтъ сталъ крайне однообразнымъ, его оживляли развѣ только овраги да пересохшія русла рѣкъ". Мѣстность была далеко не такъ безлюдна, какъ Тибетское плоскогорье. Часто попадались то партіи охотниковъ, то цѣлые монгольскіе аулы. Дорча соскучился по домѣ и вернулся назадъ къ своей старухѣ, а взамѣнъ его Гединъ нанялъ другого проводника, молодого, высокаго, хорошо сложеннаго монгола, который нѣсколько разъ бывалъ въ Лассѣ и Сининъ- фу и отлично зналъ мѣстность. Лопсенъ, такъ звали этого проводника, оказался вполнѣ подходящимъ человѣкомъ. Своею веселостью онъ всѣхъ ободрялъ и, благодаря ему, Гединъ сдѣлалъ большіе успѣхи въ монгольскомъ языкѣ.

0x01 graphic

   21 октября караванъ, пройдя 17 миль по пустынной, степной мѣстности, дошелъ до Она-тегерука, гдѣ раскинулось нѣсколько монгольскихъ кибитокъ. Жители этихъ кибитокъ принадлежали къ многочисленному племени Тадженуръ. На нихъ надѣты были длинные бараньи тулупы, подпоясанные поясомъ, изъ подъ котораго тулупъ вытягивается такъ, что онъ торчитъ съ обоихъ боковъ въ родѣ подушекъ. Туда засовываютъ, точно въ карманъ, разные вещи и припасы; на боку виситъ маленькій топоръ, ножъ, трубка, кисетъ съ табакомъ и пара щипчиковъ, чтобы выщипывать бороду, если она станетъ слишкомъ густой Тадженуры носятъ сапоги съ острыми носками, круглыя или остроконечныя шапки; но чаще просто накрываютъ голову кускомъ войлока, завязаннаго на затылкѣ. Темные или черные волоса ихъ коротко острижены. Вслѣдствіе постояннаго пребыванія на открытомъ воздухѣ, а отчасти и вслѣдствіе грязи, кожа ихъ представляется красновато-коричневой. Скулы выдающіяся, носъ небольшой, приплюснутый; борода начинаетъ рости у мужчинъ очень поздно и бываетъ почти всегда рѣденькой.
   Въ Она-тегерукѣ путешественники купили два-три мѣшка ячменя для лошадей, такъ какъ дальше имъ предстояло перейти центральную полосу Цайдама. Растительность становилась все болѣе чахлой и наконецъ совсѣмъ прекратилась. Голая, сыроватая земля мѣстами бѣлѣла, такъ какъ была пропитана солью. Въ серединѣ этой пустыни нужно было перейти рѣку Хара-усу (черная рѣка). Первый рукавъ ея былъ очень узокъ и не глубокъ, второй совсѣмъ пересохъ, а третій такъ глубоко врѣзался въ землю, что путники замѣтили его только подъѣхавъ совсѣмъ близко. Берега были глинистые, скользкіе, и такъ круто спускались къ водѣ, что путешественники принуждены были заступами надѣлать въ глинѣ ступенекъ для лошадей. Лопсенъ, знавшій гдѣ бродъ, поѣхалъ впередъ, но лошадь его съ первыхъ же шаговъ погрузилась въ мягкую грязь до луки сѣдла, и всадникъ весь вымокъ. Исламъ попробовалъ переѣхать въ другомъ мѣстѣ, но столь же мало успѣшно. Путешественники ѣздили взадъ и впередъ по берегу, надѣясь найти удобное мѣсто для переправы, но въ обѣ стороны рѣка была еще глубже, и Лопсенъ утверждалъ, что черезъ Хара-усу нѣтъ другого брода. Онъ былъ очень удивленъ такою прибылью, воды въ рѣкѣ и объяснялъ еб тѣмъ, что на горахъ Бурханъ-Будда, вершины которыхъ бѣлѣли на югѣ, вѣроятно, выпало много снѣгу, а послѣднее время стояла теплая погода, и онъ началъ сильно таять.
   "Дѣлать нечего", пишетъ Гединъ, "пришлось разбить палатки и ждать пока вода спадетъ. Какъ досадно было терпѣть остановку изъ-за какой-то жалкой рѣчонки, футовъ въ пятьдесятъ ширины, и стоять среди голой пустыни, гдѣ не. было никакой растительности, кромѣ нѣсколькихъ кустовъ камыша! Мы разбили палатки, пустили лошадей гулять и воткнули въ рѣку около берега шестъ, чтобы замѣчать, на сколько убудетъ вода. На слѣдующее утро она стала меньше чѣмъ на дюймъ! Съ какой стати эта глупая задержка! ропталъ я, нетерпѣливо шагая взадъ и впередъ. Мнѣ такъ страстно хотѣлось попасть скорѣй домой! Каждый пройденный конецъ пути приближалъ меня къ родинѣ! Я уже цѣлый годъ не имѣлъ вѣстей о своихъ близкихъ и больше трехъ лѣтъ провелъ въ сердцѣ этого безконечнаго азіатскаго материка! Мнѣ начинало казаться, что я никогда не достигну края его. Каждый вечеръ я подсчитывалъ, сколько миль прошли мы въ день, и сколько еще осталось до моей отдаленной цѣли, до Пекина. Отъ Хара-усу до Пекина было 1260 миль. Какъ это много! Сколько приключеній предстоитъ намъ пережить, прежде чѣмъ наши усталыя лошади войдутъ въ ворота столицы дальняго востока! А мы должны стоять здѣсь и терять время!"
   Наконецъ, утромъ 25 октября вода спала настолько, что переѣздъ сталъ возможенъ. Вьюки подвязали какъ можно выше, и лошадей переводили по одиночкѣ. Все обошлось благополучно. На правомъ берегу вьюки опять положили какъ слѣдуетъ и отправились прямо на сѣверо-востокъ, по сухой темносѣрой глинѣ, пропитанной солью, черезъ безчисленныя ямы и кочки.
   На слѣдующій день путники дошли до сѣверной окраины Цайдамскаго бассейна. Путь попрежнему шелъ по пустынѣ, которая прорѣзывалась мѣстами рядомъ глинистыхъ холмовъ самыхъ фантастическихъ очертаній, въ родѣ стѣнъ, башенъ, пирамидъ. Тамъ и сямъ попадались кусты тамариска и саксаула, дальше между холмами лежали налеты соли. За послѣднимъ рядомъ холмовъ разстилалась къ сѣверу равнина,.покрытая не глиной, а пескомъ. По нему усталымъ лошадямъ было легче ступать, онѣ пріободрились, а къ вечеру вдали заблестѣла вода.
   Это было озеро Тоссо-норъ, окаймленное глинистыми террасами и холмами, которые круто спускались къ водѣ. Вмѣсто того, чтобы продолжать путь на сѣверо-востокъ, путешественникъ рѣшилъ объѣхать озеро съ западной стороны, чтобы составить себѣ понятіе о его очертаніяхъ и о рѣкахъ, впадающихъ въ него. Караванъ спустился съ холмовъ и двинулся къ сѣверу по узенькой прибрежной полосѣ.
   Чудное синее озеро разстилалось передъ путниками. На немъ раскинуто было два-три острова; стая бѣлыхъ лебедей купалась въ струяхъ его. Противоположный берегъ былъ ясно очерченъ и на немъ виднѣлся красивый Цаганъ-обо (бѣлый жертвенникъ). Вода озера была необыкновенно соленая и кочки на берегу его были покрыты бѣлымъ налетомъ соли. Путники разбили лагерь на берегу прѣснаго источника, впадающаго въ озеро, среди кустовъ тамариска и зарослей камыша.
   "Теперь я понялъ, почему озеро называется Тоссо-норъ, жирное озеро", говоритъ Рединъ. "По объясненію Лопсена, это названіе дано ему потому, что всякій, кто остановится около него, найдетъ все что нужно: воду, траву, топливо, можетъ "жирно жить". Какую чудную картину представляло озеро, какое богатство красокъ! На закатѣ солнца, холмы и террасы противоположнаго берега казались темнокрасными сравнительно съ темно-синею водой, по которой величаво плавали бѣлые лебеди. Красота картины не уменьшилась, когда, вмѣсто солнца, ее освѣтило волшебное сіяніе луны. Богиня ночи, пробираясь сквозь легкія бѣлыя облачка, заливала своимъ чуднымъ блескомъ и воду и землю. Ни одно дуновеніе вѣтерка не рябило гладкую поверхность озера. Палатки и кусты тамариска вырисовывались рѣзко очерченными темными пятнами, а у самаго берега соляныя отложенія сверкали, точно вновь выпавшій снѣгъ".
   На слѣдующій день караванъ продолжалъ двигаться берегомъ озера и затѣмъ берегомъ рѣки Голынъ-голъ, впадающей въ Тоссо-норъ и вытекающей изъ другого еще большаго озера Курльткъ-норъ. Интересно, что эти озера находятся очень близко другъ отъ друга, а между тѣмъ вода въ Тоссо-норѣ, страшно соленая, а въ Курлыкъ-норѣ, напротивъ, совершенно прѣсная. Это явленіе объясняется тѣмъ, что рѣка Годынъ-голъ уноситъ изъ Курлыкъ-нора всѣ попадающіе туда изъ горныхъ рѣчекъ осадки соли, и они остаются въ Тоссо-норѣ;, не имѣющемъ истока.
   На берегу Курлыкъ-нора караванъ разбилъ палатки около очень красиваго "обо", построеннаго на холмѣ и виднѣвшагося издалека. Онъ состонъ какъ бы изъ трехъ жертвенниковъ кубической формы, построенныхъ изъ высушенной на солнцѣ глины и опиравшихся на пирамидальные пьедесталы. Вокругъ стояло 11 шестовъ, воткнутыхъ въ землю и соединенныхъ безчисленнымъ множествомъ веревочекъ. Отъ четырехъ угловыхъ шестовъ шли веревки къ двѣнадцатому шесту, укрѣпленному на среднемъ, самомъ высокомъ (около 12 фут.) Жертвенникѣ. Всѣ эти веревки были обвѣшены массою лоскутовъ разнообразныхъ матерій съ вѣчно повторяющеюся буддійской молитвой: "онъ мани падме хунъ". Въ среднемъ жертвенникѣ было сдѣлано четыреугольное углубленіе. Лопсенъ засунулъ въ него руку и вытащилъ кучу узкихъ полосокъ бумаги съ тибетскими письменами. Онъ говорилъ, что тамъ были и бурханы, только онъ не посмѣлъ трогать ихъ. По его словамъ, это обо воздвигнуто въ честь " шибтыковъ1:, духовъ Курлыкъ-нора, а Цаганъ-обо въ честь "шиблыковъ" Тоссо-нора. Лопсенъ объяснилъ, что эти духи, божества, похожія на людей, но глазъ смертнаго не можетъ видѣть ихъ. Они всѣ добрые духи. Благодаря имъ на землѣ существуютъ озера, рѣки, горы и т. п. Въ пустыняхъ шибтыки не живутъ,-- вотъ почему человѣкъ не находитъ тамъ того, что ему всего болѣе нужно.
   При лунномъ свѣтѣ обо имѣлъ необыкновенно живописный видъ. Три пирамиды казались какими-то призраками, а тысячи лоскутовъ трепетали въ воздухѣ, точно шепча молитву объ успокоеніи какой-нибудь бѣдной метущейся души.
   

ГЛАВА XXVIII.

Лопсенъ труситъ.-- Мѣры предосторожности.-- Первая встрѣча съ разбойниками, -- Тангуты и ихъ жилища.-- 6100-лѣтній лама.-- На озерѣ Куко-норѣ.

   Оставивъ позади себя озеро, караванъ подвигался по совершенно пустынной мѣстности къ горамъ Куконора. Обычная веселость Лопсена какъ-то вдругъ оставила его. Онъ ѣхалъ молча, съ тревогой поглядывая на дорогу и только бормоталъ: "онъ мани падме хумъ". Гединъ спросилъ у него, что съ нимъ случилось, не боленъ ли онъ? и онъ объяснилъ, что они въѣзжаютъ въ очень опасную мѣстность. Проѣзжіе монголы, съ которыми онъ говорилъ на послѣднемъ ночлегѣ, сказали ему, что разбойники-тангуты были на дняхъ около Курлыкъ-нора и украли нѣсколько штукъ лошадей. Необходимо нужно имѣть оружіе на готовъ, такъ какъ разбойники навѣрно прячутся въ горахъ и выслѣживаютъ караванъ. Ночью они увидятъ бивуачные огни, и хорошо, если только уведутъ лошадей! Гединъ тотчасъ же роздалъ людямъ ружья и револьверы съ достаточнымъ количествомъ патроновъ. Но все кругомъ было тихо и безмолвно. При наступленіи ночи нигдѣ не видно было огней, ни въ степи, ни на горахъ. Но на всякій случай лошадей держали около палатокъ.
   На слѣдующій день оказалось, что были и еще враги, которые грозили имъ опасностью: на мягкой, рыхлой почвѣ ясно виднѣлись слѣды медвѣдя, вѣроятно, спустившагося съ горъ, чтобы поискать ягодъ, до которыхъ онъ большой охотникъ. Лопсенъ совѣтовалъ быть какъ можно осторожнѣе, такъ какъ медвѣди часто прячутся въ засаду, поджидаютъ, когда лошади останутся однѣ, и тогда нападаютъ на нихъ.
   Въ эту ночь лошадей опять привязали около палатокъ. Кромѣ того, рѣшено было выставлять по ночамъ караульныхъ, которые должны были смѣняться черезъ каждые два часа. Чтобы отгонять отъ себя сонъ, караульные время отъ времени били въ кастрюли и пѣли пѣсни. Въ теченіе всей ночи пустыня оглашалась однообразнымъ, заунывнымъ пѣніемъ ихъ.
   1-го ноября караванъ шелъ по довольно широкой долинѣ съ отлогимъ подъемомъ. Справа и слѣва поднимались невысокія горныя цѣпи. На дорогѣ опять показались слѣды медвѣдя, еще совсѣмъ свѣжіе. Они шли въ томъ же направленіи, какъ караванъ, и Исламъ-бай съ Лопсеномъ попросили позволенія выслѣдить звѣря. Они пустили своихъ лошадей рысью и скоро скрылись въ кустахъ тамариска.
   Караванъ медленно подвигался впередъ вдоль темно-лиловыхъ сланцевыхъ уступовъ, когда вдругъ, спустя около часу, показались Исламъ и Лопсенъ. Они неслись во всю мочь, держали ружья, надъ головой и кричали: "Тангуты-разбойники! Разбойники-тангуты!"
   "Они подскакали къ намъ -- разсказываетъ Гединъ,-- а за ними вдали виднѣлась толпа тангутовъ, человѣкъ въ двѣнадцать. Я велѣлъ каравану остановиться и скомандовалъ: -- Вьючныхъ животныхъ за кусты! Одинъ человѣкъ при нихъ! Ружья наготовѣ!
   "Мы съ Лопсеномъ и Исламомъ спѣшились, скинули шубы и стали на вершинѣ глинистаго холма. Слуги-масульмане дрожали отъ страха. Парпи имѣлъ раньше столкновеніе съ тангутами, онъ былъ въ партіи Дютрейля, когда разбойники убили этого путешественника; Пржевальскій и Роборовскій въ этихъ самыхъ мѣстахъ бились съ ними, и я понималъ, что намъ грозила серьезная опасность. Тангутовъ было 12 человѣкъ и, по увѣренію Лопсена, всѣ они навѣрно вооружены ружьями. У насъ было всего три ружья и пять револьверовъ. Изъ насъ только Лопеенъ и Исламъ умѣли хорошо стрѣлять, а тангутьт всѣ превосходные стрѣлки, цѣлятся долго, хладнокровно и не даютъ промаха. Перевѣсъ, очевидно, на ихъ сторонѣ. Что же? неужели намъ суждено погибнуть?..
   "Нѣтъ опасность была не такъ велика, какъ казалось. Разбойники увидѣли, что насъ порядочная кучка, что у насъ въ рукахъ блещетъ оружіе, и остановились, не доѣзжая шаговъ 150 до насъ. Теперь, когда пыль улеглась, мы могли ясно разглядѣть ихъ. Они о чемъ-то оживленно совѣщались, кричали, размахивали руками. Мы продолжали стоять въ выжидательной позѣ на холмѣ. Я спокойно закурилъ трубку, и это, очевидно, ободрило моихъ людей. Минуты черезъ двѣ тангуты повернули подъ прямымъ угломъ и направились къ подножію горъ, на югъ. Тамъ они раздѣлились: одна партія въѣхала въ ущелье между горами, другая поѣхала по одному направленію съ нами, но на разстояніи по крайней мѣрѣ двухъ выстрѣловъ.
   "Долина суживалась и въ концѣ концовъ превратилась въ узкое ущелье между скалами. Лопсенъ увѣрялъ, что тангуты поторопятся впередъ, залягутъ между скалами и перестрѣляютъ насъ. Но такъ какъ другой дороги не было, то намъ оставалось одно: поспѣшить проѣхать ущелье, прежде чѣмъ тангуты успѣютъ занять выгодную позицію. Но они имѣли передъ нами то преимущество, что отлично знали горы и всѣ горные проходы, кромѣ того, ѣхали налегкѣ, между тѣмъ какъ наши лошади были тяжело навьючены. Они замѣтно обгоняли насъ, мало-по-малу приближаясь къ нашей дорогѣ, и скоро скрылись между скалами. Мы изо всѣхъ силъ погнали лошадей къ ущелью. При въѣздѣ въ него мы опять увидали тангутовъ. Они остановились и, кажется, не намѣревались нападать. Мы благополучно проѣхали ущелье, держа курки на взводѣ и зорко оглядывая окружавшія насъ скалы. По другую сторону ущелья долина расширялась, и мы вздохнули свободно, очутившись въ открытомъ мѣстѣ. Лопсенъ увѣрялъ, что тангуты поѣхали прямымъ путемъ черезъ горы, чтобы напасть на насъ въ другомъ мѣстѣ. Мало-по-малу долина превратилась въ обширную равнину, по которой мы ѣхали весь день, не встрѣчая ничего подозрительнаго. Ночевать мы оста.новились на берегу небольшого озерка, на прекрасномъ пастбищѣ. Лошадей пустили напиться, а затѣмъ пастись на травѣ; но двое людей остались стеречь ихъ, а когда смерклось, ихъ перегнали въ заросли камыша около палатокъ. Костеръ мы разложили лебольшой, чтобы онъ не выдалъ мѣста нашей стоянки. Лопсенъ очень боялся ночи, говоря, что тангуты отлично, могли наблюдать за нами, притаившись въ травѣ. И дѣйствительно, какъ только стемнѣло, мы услышали, что кто-то подкрадывается къ лагерю, и въ то же время раздался какой-то нечеловѣческій вой, всего болѣе похожій на вой гіэнъ или голодныхъ волковъ. Лопсенъ объяснилъ, что это была военная хитрость, посредствомъ которой тангуты узнаютъ, есть ли у намѣченныхъ ими жертвъ собаки. Наши собаки дали имъ вполнѣ опредѣленный отвѣтъ. Онѣ всю ночь яростно лаяли и кидались къ озерку, около котораго тангуты, вѣроятно, привязали своихъ лошадей. Лопсенъ не находилъ достаточно сильныхъ словъ для выраженія своей ненависти къ тангутамъ. По его мнѣнію, они нисколько не лучше собакъ и, точно собаки, ползкомъ подкрадываются къ добычѣ.
   "Мы были всю ночь насторожѣ: около лошадей съ каждой стороны стояло по караульному, которые постоянно пѣли и били въ кастрюли. Спали заразъ только два человѣка. Остальные все время ходили между палаткой и лошадьми. Чуть не черезъ каждыя пять минутъ Парпи кричалъ: хабэрдаръ? (не спитъ ли стража?). Лопсенъ молча сидѣлъ около костра и грѣлъ себѣ руки. Спать было совершенно невозможно. Безпрестанно раздавались то шаги людей, то топотъ и ржанье лошадей, то перекликанье сторожей и удары въ кастрюли. Намѣреніе тангутовъ напасть на насъ врасплохъ было такимъ образомъ уничтожено, и имъ не удалось украсть у насъ ни одной лошади.

0x01 graphic

   "Таково было наше вступленіе въ страну тангутовъ. Мы сразу поняли, что слѣдуетъ остерегаться. Тангуты извѣстные воры и разбойники, которые безнаказанно грабятъ своихъ миролюбивыхъ сосѣдей-монголовъ. Когда монголы ѣздятъ на церковные праздники въ монастырь Гумбумъ, они обыкновенно собираются большими, хорошо вооруженными партіями, такъ какъ путь ихъ лежитъ черезъ страну тангутовъ.
   "На разсвѣтѣ тангуты отошли на почтительное разстояніе отъ нашего лагеря. но какъ только караванъ выступилъ, они бросились къ мѣсту нашей стоянки. Пустыя спичечныя коробки, огарки, обрывки газетъ показали имъ, что они имѣютъ дѣло не съ одними монголами, и, быть-можетъ, поэтому они отказались отъ дальнѣйшаго преслѣдованія насъ".
   На слѣдующій день путешественники, хотя видали на землѣ много слѣдовъ, но не встрѣтили ни одного тангута. 3 ноября подъ вечеръ они въѣхали въ долину Дуланъ-юнъ, окаймленную холмами, покрытыми травой и прорѣзанную свѣтлой, глубокой рѣкой того же имени. Вершины горъ направо были покрыты лѣсомъ, а на склонахъ ихъ паслись стада овецъ. По берегамъ рѣки бродили сотни домашнихъ яковъ. Тутъ же возвышались двѣ тангутскія палатки. Гединъ хотѣлъ показать тангутамъ, что не боится ихъ, и потому назначилъ мѣсто ночлега недалеко отъ ихъ кибитокъ. Двое тангутовъ, встрѣтившіеся каравану на дорогѣ, тотчасъ обратились въ бѣгство, но подъ вечеръ двое другихъ, вооруженные длинными мечами, рѣшились подойти къ палаткамъ. Они были одѣты совершенно такъ же, какъ монголы, но не понимали ни слова по-монгольски. Лопсенъ, четыре раза ходившій въ Лассу, умѣлъ говорить на ихъ языкѣ, и съ его помощью кое-какъ завязался разговоръ? Видя, что ихъ принимаютъ дружелюбно, тангуты стали смѣлѣе, но все-таки недоумѣвали, что за чужестранцы явились къ нимъ и съ какою цѣлью. Однако они согласились продать имъ овцу, и нѣсколько молока. Караванъ провелъ весь слѣдующій день на берегу Дуланъ-юна, чтобы дать людямъ выспаться послѣ ночей, проведенныхъ въ караулѣ. Гединъ рѣшилъ воспользоваться свободнымъ временемъ, чтобы посѣтить жилища тангутовъ. Лопсенъ, продолжавшій недовѣрчиво относиться къ "этимъ разбойникамъ", очень неохотно послѣдовалъ за нимъ.
   "Обѣ кибитки, черныя какъ ночь, стояли рядомъ", пишетъ Гединъ. "Когда мы подходили къ нимъ, на насъ бросилось съ полдюжины злыхъ черныхъ собакъ. Изъ кибитки вышелъ мужчина, отогналъ собакъ и, спросивъ, что намъ нужно, повелъ насъ въ свое жилище. Мы вошли и сѣли около огня, у котораго двѣ женщины варили въ большомъ горшкѣ чай съ мукой и масломъ. Одна изъ нихъ, молоденькая, была жена хозяина кибитки. У нея было пріятное, веселое лицо; она кормила грудью ребенка и все время не сводила съ меня глазъ. Другая была безобразная старуха, около которой сидѣла дѣвочка лѣтъ пяти. И обѣ женщины и мужчины были одѣты, какъ одѣваются обыкновенно монголы; но они спустили съ одного плеча тулупы, и вся правая сторона груди и спины была у нихъ открыта. Типъ лица у нихъ былъ совершенно монгольскій, и я готовъ бы былъ причислить ихъ къ монголамъ, если бы они не говорили совершенно другимъ языкомъ и не строили иначе свои кибитки. Прямо противъ входа, на ящикѣ стояла кумирня, такая же, какъ у монголовъ. Нашъ хозяинъ тангутъ также носилъ на шеѣ ящичекъ съ бурханчикомъ. Насъ пригласили напиться чаю. Я сталъ осматривать палатку и спрашивалъ названія различныхъ предметовъ. Женщины смѣялись надъ моими попытками произносить трудныя тибетскія слова съ нѣсколькими согласными при началѣ. Волосы ихъ были заплетены въ массу мелкихъ косичекъ, которыя спускались на спину, на плечи и на грудь. Въ концы средней и двухъ боковыхъ косъ были вплетены синія и красныя ленты, лоскутки матеріи и пестрыя бусы. Эти украшенія хлопали ихъ по спинѣ при всякомъ движеніи и наврядъ ли были очень удобны. Палатка была четыреугольная, вдвое болѣе обширная, чѣмъ обыкновенная монгольская или киргизская кибитка. Посрединѣ ея былъ очагъ, искусно выложенный изъ плоскихъ камней, съ углубленіемъ посрединѣ для котла и съ отверстіемъ внизу для тяги. Топливо, состоявшее изъ помета животныхъ, сохранялось въ загородкѣ изъ такихъ же камней. Вдоль трехъ стѣнъ стояли ряды холстинныхъ и кожаныхъ мѣшковъ съ зерномъ, мукой, саломъ и солью. Эти мѣшки защищали жителей кибитки отъ вѣтра, дувшаго изъ-подъ пола палатки. На поношенномъ коврѣ около огня было разбросано въ живописномъ безпорядкѣ множество вещей: тулупы, мѣдные котлы, деревянныя чашки, чайники, китайскія фарфоровыя чашки, ящики, топоры, сѣдла, уздечки и т. п. Многія изъ этихъ вещей, какъ, напр., мечи, тангуты дѣлаютъ сами, другія привозятъ изъ Сининъ-фу, свягценныё сосуды и бурханы изъ Лассы.
   "На слѣдующее утро десять тангутовъ пріѣхали къ намъ въ лагерь. Они были вооружены прямыми, острыми мечами и одѣты въ синіе и красные костюмы, съ остроконечными шапками на головахъ, что придавало имъ видъ солдатъ. Они привезли два или три кувшина молока и предлагали купить у нихъ лошадей. Но они просили за нихъ слишкомъ дорого, и мы не сошлись въ цѣнѣ. Они не были назойливы, но съ интересомъ осматривали всѣ наши вещи. Особенное уваженіе внушилъ имъ мой револьверъ, когда они узнали, что онъ заряжается шестью пулями. Мнѣ хотѣлось взять себѣ тангута въ проводники: но они отвѣчали, что въ одиночку никто изъ нихъ со мной не поѣдетъ. Я согласился взять двухъ, тогда они сначала запросили очень дорого, а затѣмъ заявили, что у нихъ нѣтъ лошадей. Это былъ пустой предлогъ. Они просто не довѣряли намъ и боялись путешествовать вмѣстѣ съ нами.
   Долина, по которой мы продолжали свой путь, постепенно поднималась къ востоку и была окружена холмами, поросшими лѣсомъ, надъ которымъ тамъ и сямъ торчали голыя скалы. При входѣ въ узкія боковыя долины были разбросаны черныя тангутскія палатки подозрительнаго вида,-- настоящіе разбойничьи притоны. Мы насчитали до 25 такихъ палатокъ, а съ тѣми, что были на берегу Дуланъюна, до сорока. Если бы жители ихъ захотѣли перерѣзать намъ путь и ограбить насъ, они могли бы совершенно легко сдѣлать это. Но никто и не думалъ трогать насъ, хотя изъ всякой палатки выходило нѣсколько человѣкъ и съ любопытствомъ разглядывало нашъ караванъ.
   "Около полудня я замѣтилъ среди долины какую-то странную постройку: большой глиняный кубъ и на немъ глиняный же цилиндръ. Лопсенъ объяснилъ, что это "субурганъ", знакъ, и что вблизи слѣдовательно долженъ быть храмъ. Дѣйствительно, мы скоро увидѣли стѣны Дуланъ-кита, перваго города, встрѣченнаго нами послѣ Копы. Въ городѣ было немного домовъ и нѣсколько кибитокъ. Нижнія части домовъ каменныя, верхнія -- глиняныя. Жители принадлежатъ къ племени Банга-монголовъ и пользуются незавидной репутаціей воровъ. Храмъ (китъ), о которомъ говорилъ Лопсенъ, былъ большой квадратный домъ съ плоской крышей и окнами. Здѣсь жилъ главный лама 25 племенъ куку-норскихъ монголовъ, самъ монголъ, который, по сказанію своихъ поклонниковъ, живетъ въ Дуланъ-китѣ 6.100 лѣтъ и при этомъ имѣлъ много перевоплощеній. Когда ламѣ исполняется 61 годъ, онъ ложится и умираетъ, но душа его немедленно переходитъ въ ребенка, который и становится его преемникомъ. Въ Монголіи, Гумбумѣ и Тибетѣ насчитывается болѣе 60 ламъ такого же достоинства.
   "6-го ноября ночью мы опять слышали зловѣщій вой около нашего лагеря. Я былъ увѣренъ, что это опять тангуты, поджидающіе насъ въ засадѣ при выходѣ изъ долины. Собаки бѣшено лаяли, наши караульные ежеминутно перекликались. Но я былъ очень утомленъ и, несмотря ни на что, крѣпко заснулъ. Утромъ мнѣ разсказали, что три волка подходили къ самой моей палаткѣ и наши сабаки подрались съ ними".
   8-го ноября Гединъ отмѣчаетъ въ своемъ дневникѣ: "Настала зима и наложила свою ледяную руку на всю окрестность; Ночью раздавался заунывный вой волковъ, шелъ снѣгъ; но какъ только взошло солнце, снѣгъ быстро растаялъ. Только-что мы выступили изъ лагеря, какъ стая волковъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на нашихъ собакъ, прибѣжала туда, надѣясь чѣмъ-нибудь поживиться. Собаки сообразили, что съ ихъ стороны будетъ разумнѣе не мѣшаться въ дѣло.
   "Мы нѣсколько отступили отъ Южно-Куку-норскаго хребта, или лучше сказать, онъ отступилъ на юго-востокъ, къ южнымъ берегамъ Кука-нора. Тамъ и сямъ чернѣли палатки тангутовъ, и раза два мы встрѣтили конныхъ тангутовъ и стада ихъ овецъ. Вдали, на востокѣ рисовалась прямая темно-синяя линія. Это было озеро Куку-норъ".
   9-го ноября онъ пишетъ: "Чѣмъ дальше мы подвигались на востоко-сѣверо-востокъ, тѣмъ яснѣе вырисовывался Куку-норъ. Мѣстность слегка понижалась къ его берегамъ. Наконецъ, мы услышали шумъ прибоя волнъ и вскорѣ послѣ этого достигли самаго озера и двинулись вдоль него. Около берега вода была не очень прозрачна,-- вѣроятно, вслѣдствіе волненія. Она была и не такъ солона, какъ въ тибетскихъ озерахъ.
   "Мы шли по грядѣ сланцеваго щебня, нанесеннаго на берегъ волнами, пока не дошли до ручья Бага-уланъ, на берегу котораго и разбили свой лагерь. Передъ нами открывался чудный видъ. До самаго горизонта, словно безграничное море, тянулось озеро, темно-синее съ зеленоватымъ оттѣнкомъ. Направо и налѣво виднѣлись цѣпи горъ, которыя уходили въ даль, становились ниже и какъ бы исчезали, окутанныя дымкой. Необыкновенно пріятно было вдыхать свѣжій, оживляющій "морской воздухъ", несшійся съ озера! Наконецъ-то мы достигли Голубого озера, по-тангутски Цо-гомбо, по монгольски Куку-норъ, по-китайски Цзинъ-хэ, лежащаго на высотѣ 9.975 ф. надъ поверхностью моря".
   Путь каравана шелъ по берегу озера въ небольшомъ разстояніи отъ него. Страна становилась менѣе пустынной; попадались стада рогатаго скота, пастухи съ женами и дѣтьми. Всѣ пастухи были вооружены ружьями или мечами. Встрѣчавшіеся всадники держали на плечѣ ружье съ подставкой въ видѣ рогатины и мечъ за поясомъ. Тулупы ихъ были вытянуты изъ подъ пояса, такъ что висѣли, точно мѣшки съ обѣихъ сторонъ. На ногахъ у нихъ были сапоги съ загнутыми носками, на головахъ небольшія шапочки.
   Караванъ остановился на ночлегъ на берегу ручья Ихэ-улана, и оказалось, что по сосѣдству находилось десять тангутскихъ кибитокъ и еще двадцать были раскинуты въ горномъ ущельѣ, нѣсколько сѣвернѣе. Нѣкоторые изъ жителей ихъ приходили въ лагерь, продали молока, овцу и лошадь. У всѣхъ ихъ были за поясомъ обнаженные мечи, вывезенные ими изъ Лассы. Лопсенъ очень волновался, когда Гединъ сталъ при нихъ отсчитывать деньги. Онъ продолжалъ увѣрять, что все это воры и разбойники, которые не нападаютъ на караванъ, только опасаясь европейскаго оружія. Многіе тангуты спрашивали Лопсена, служившаго переводчикомъ Гедину, не спрятаны ли солдаты въ багажныхъ ящикахъ.
   -- Конечно,-- съ невозмутимою серьезностью отвѣчалъ Лопсенъ,-- въ большихъ ящикахъ лежитъ по два солдата, въ маленькихъ -- по одному, да кромѣ того еще оружіе!
   Переносную печку съ ея странной трубой тангуты принимали за пушку. Они спрашивали, зачѣмъ въ ней горитъ огонь по ночамъ?

0x01 graphic

   -- Для безопасности,-- не задумываясь отвѣчалъ Лопсенъ,-- въ случаѣ нападенія на насъ намъ стоитъ только бросить въ нее пули да немножко пороху, и она сама начнетъ палить во всѣ стороны.
   Куку-норскіе тангуты проводятъ обыкновенно зиму въ степяхъ вокругъ озера, близость котораго нѣсколько умѣряетъ температуру; на лѣто они перекочевываютъ въ горы на сѣверъ отъ него. Главнымъ начальникомъ тангутовъ считается Ганцзы-лама. Онъ является посредникомъ между ними и губернаторомъ Сининъ-фу, которому подчинена эта область. Ему принадлежитъ судебная власть. Всѣхъ пойманныхъ воровъ и другихъ преступниковъ приводятъ къ нему въ Сининъ-фу. Онъ производитъ слѣдствіе и постановляетъ приговоры, не рѣдко даже смертные. Въ особенно важныхъ дѣлахъ онъ обращается къ губернатору Сининъ-фу, остальныя рѣшаетъ самъ. Ни въ области тангутовъ, ни въ Цайдамѣ нѣтъ ни одного китайскаго чиновника.
   На всемъ протяженіи огромнаго озера не видно было ни лодки и никакого судна. А между тѣмъ на скалистомъ островѣ среди него есть храмъ, въ который стекается много поклонниковъ. Но они ѣздятъ туда только зимой, на саняхъ. Ламы, находящіеся при этомъ храмѣ, отрѣзаны отъ всего міра и живутъ исключительно приношеніями паломниковъ. Съ западной и съ восточной стороны озера воздвигнуты большіе "обо" въ честь божествъ озера. Разъ въ годъ они посѣщаются старшинами всѣхъ окрестныхъ племенъ.
   

ГЛАВА XXIX.

Вѣсти о "русскихъ".-- Караваны.-- Городъ Донкыръ.-- "Русская" барыня.-- Подарки Далай-ламы.-- Ло-сэръ и храмы Гумбума.-- Неопрятные ламы.

   Три дня Ѣхали путешественники вдоль озера, затѣмъ дорога отошла отъ него и свернула на востокосѣверо-востокъ. Мало-по-малу они приближались къ сѣвернымъ горамъ, вершины которыхъ были покрыты снѣгомъ. На юго-востокѣ возвышался хребетъ снѣжныхъ горъ, а между нимъ и сѣвернымъ хребтомъ виднѣлась какъ бы выемка, перевалъ Харакёттель. Этотъ перевалъ оказался очень легкимъ, а за нимъ спускалась широкая долина, по которой дорога обозначалась совершенно явственно: узкія тропинки, бѣжавшія со всѣхъ сторонъ, сливались въ большую широкую тропу, протоптанную копытами лошадей и рогатаго скота.
   Навстрѣчу каравану попался какой-то важный тангутскій старшина въ красной шапочкѣ съ бѣлой опушкой, за нимъ слѣдовала свита изъ нѣсколькихъ всадниковъ. Онъ разсказалъ, что въ городѣ Донкырѣ жила "русская" ("урусъ") барыня, а въ Сининъ-фу было двое или трое русскихъ. Путешественникъ догадался, что это были англичане-миссіонеры, такъ какъ въ Центральной Азіи всѣхъ европейцевъ, безъ различія національностей, называютъ русскими.
   Затѣмъ караванъ встрѣтилъ пятерыхъ всадниковъ, которые вели въ поводу нѣсколько штукъ ничѣмъ не навьюченныхъ лошадей, и Лопсенъ клялся, что это украденныя лошади. Еще дальше встрѣтился караванъ изъ 60 яковъ, нагруженныхъ всевозможными мѣшками и сумками. Ихъ сопровождало шестеро вооруженныхъ людей, между прочимъ двое китайцевъ. Это были купцы изъ Сининъ-фу, которые везли ячмень и муку на продажу куку-норскимъ тангутамъ.
   Дорога вышла на берегъ рѣки Цункукъ-голъ, которая вытекаетъ изъ горъ около Хара-кёттеля, принимаетъ нѣсколько притоковъ и вливается въ Хуанъ-хэ (желтую рѣку), впадающую въ Великій океанъ. Путешественникъ могъ считать, что теперь онъ окончательно вышелъ изъ областей Центральной Азіи, такъ какъ воды, не имѣющія стока въ океанъ, остались позади него. Слѣдуя по берегу рѣки, караванъ встрѣтилъ огромную толпу верховыхъ монголовъ. Они ѣздили въ Донкыръ за разными покупками и теперь возвращались домой. Поздняя осень считается у мѣстныхъ жителей самымъ удобнымъ временемъ для путешествій: лѣтомъ разливы рѣкъ преграждаютъ имъ путь, а зимой глубокіе снѣга затрудняютъ его. Верховыхъ было до 300 человѣкъ, по большей части мужчинъ, вооруженныхъ ружьями и мечами; были также и женщины, въ живописныхъ костюмахъ, синихъ съ краснымъ, и дѣти-подростки. Весь караванъ состоялъ по меньшей мѣрѣ изъ тысячи лошадей и 300 верблюдовъ; онъ везъ муку, макароны, одежду, домашнюю утварь, сапоги и проч. Животныя каравана шли тѣсными рядами по десяти штукъ въ каждомъ, окруженныя 150 верховыми съ ружьями: доказательство, какъ не безопасны дороги въ странѣ тангутовъ. Караванъ поднималъ облака пыли, почва дрожала отъ топота такой массы копытъ. Въ общемъ онъ представлялъ пеструю, оживленную картину. Проѣзжая мимо путешественника, монголы кричали: "Урусъ! Урусъ"!
   Такой громадный караванъ несомнѣнно уничтожалъ подножный кормъ по пути, тѣмъ, болѣе, что монголы обыкновенно ѣдутъ тихо, примѣняясь къ шагу верблюдовъ, и часто останавливаются. Во время такихъ передвиженій они не только кормятъ своихъ животныхъ травою на земляхъ тангутовъ, но въ то же время сберегаютъ собственныя пастбища.
   15-го ноября караванъ нашего путешественника, двигаясь по лѣвому берегу рѣки, сдѣлалъ небольшой перевалъ черезъ Хадда-уланъ (красные холмы), съ высоты котораго открывался широкій видъ на долину. по которой разсѣяно было до 20 "обо", на всякомъ сколько-нибудь возвышенномъ пунктѣ. Дорога становилась все болѣе и болѣе оживленной: стали часто попадаться деревни: около домовъ росли тополи, березы, лиственницы и сосны; встрѣчались проѣзжіе -- китайцы, монголы, тангуты; маленькіе караваны ословъ везли сельскіе продукты въ городъ; катили двуколесныя телѣжки, запряженныя мулами. На склонахъ горъ паслись стада рогатаго скота и яковъ, почти на каждой скалѣ возвышался маленькій храмъ или "обо". Все предвѣщало близость города. И дѣйствительно, вскорѣ послѣ полудня дома пошли сплошными рядами, и караванъ въѣхалъ черезъ каменныя ворота въ городъ Донкыръ.
   "Мы поѣхали", разсказываетъ Гединъ, "по главной улицѣ, окаймленной домиками съ очень живописными фасадами. Какой шумъ, какая суета! Съ непривычки мы просто оглохли. Я послалъ Парпибая впередъ предъявить мой паспортъ губернатору. Онъ встрѣтилъ насъ у воротъ и передалъ мнѣ карточку "русской" барыни, которая приглашала меня остановиться у нея. Мнѣ, конечно, показалось неловко воспользоваться гостепріимствомъ совершенно незнакомой дамы, но я все-таки рѣшилъ сдѣлать ей визитъ. Когда я подъѣхалъ къ обозначенному въ карточкѣ дому, красивому китайскому зданію съ длиннымъ дворомъ -- меня встрѣтила молодая дама съ открытой головой, въ очкахъ, въ китайскомъ костюмѣ.
   -- Говорите ли вы по-англійски?-- привѣтливо спросила она меня.
   -- Да, конечно,-- отвѣчалъ я,-- и наши языки развязались. Оказалось, что она женщина-врачъ, американка. Мужъ ея, голландскій миссіонеръ, уѣхалъ съ мѣсяцъ тому назадъ въ Пекинъ. Г-жа Рейнхардъ была воплощенное гостепріимство и любезность. Мнѣ было невыразимо пріятно поговорить съ человѣкомъ, который интересовался не одними только пастбищами, опасными проходами, дикими яками и стадами.
   Я пробылъ въ Донкырѣ два дня, чтобы дать хорошенько отдохнуть лошадямъ; сдѣлалъ визитъ губернатору, осмотрѣлъ городъ и познакомился съ посланникомъ, котораго Тибетскій Далай-лама посылаетъ изъ Лассы разъ въ три года съ подарками къ китайскому императору. Подарки состоятъ обыкновенно изъ разнаго рода матерій, изъ бурхановъ, оружія, сушеныхъ фруктовъ, сандальнаго дерева и т. п., всего на сумму 5.000 ланъ (около 8.000 руб.). Это единственная подать, какую Тибетцы платятъ Китаю.
   Въ Донкырѣ Гединъ пополнилъ свои запасы провіанта и раздѣлилъ караванъ на двѣ части. Лошади и багажъ подъ управленіемъ Парби-бая должны были ѣхать прямой дорогой въ Сининъ-фу, а онъ самъ съ Исламъ-баемъ, Лопсеномъ, однимъ монголомъ и четырьмя верблюдами -- въ Ло-сэръ, гдѣ находится знаменитый монастырь Гумбумъ.
   "Селеніе Ло-сэръ расположено амфитеатромъ на одной сторонѣ холма,-- разсказываетъ Гединъ. "Сначала мы видѣли дома только слѣва, потомъ они стали видны и справа. Мы въѣхали на треугольную базарную площадь, около которой былъ постоялый дворъ или гостиница. Тамъ я помѣстился въ маленькой комнатѣ подъ крышей, откуда мой багажъ подняли на веревкахъ. Внизу у нашихъ ногъ лежали улицы и дворы города, а на холмахъ къ юго-востоку виднѣлись бѣлыя стѣны храма Гумбумъ, или храма "десяти тысячъ изображеній", названнаго такъ по количеству идоловъ, заключающихся въ немъ. На слѣдующее утро мы съ Лопсеномъ отправились въ храмъ. Мы должны были итти пѣшкомъ; если бы мы вздумали ѣхать по этимъ священнымъ дорогамъ, намъ пришлось бы плохо; насъ могли даже побить каменьями.
   "Взобравшись на нѣсколько крутыхъ холмовъ и каменныхъ ступеней, мы дошли до жилища настоятеля монастыря, "живого Будды". Это былъ человѣкъ лѣтъ 30 съ коротко остриженными волосами, безъ бороды, въ темно-коричневой одеждѣ безъ рукавовъ, такъ что руки его оставались голыми. Стѣны комнаты, въ которой онъ насъ принялъ, были украшены безчисленнымъ множествомъ идоловъ, стоявшихъ въ разрисованныхъ нишахъ, и священными знаменами съ изображеніями разныхъ тибетскихъ божествъ. Онъ сидѣлъ на скамьѣ около одной изъ стѣнъ, перебиралъ четки и бормоталъ; "онъ мани падме хумъ". Лопсенъ снялъ шапку и упалъ на полъ передъ нимъ. "Шивой Будда" милостиво простеръ руки и благословилъ его. Затѣмъ онъ велѣлъ подать намъ чаю, разспрашивалъ меня о моемъ путешествіи и позволилъ мнѣ осмотрѣть храмъ, но съ тѣмъ чтобы я ничего не срисовывалъ: это строго запрещено.
   "Мы отправились къ храму. Монастырь, или лучше сказать городъ монаховъ, состоитъ изъ цѣлаго лабиринта священныхъ зданій, окружающихъ квадратные или неправильной формы дворы. Главное зданіе есть храмъ Сирканъ съ крутой, загнутой крышей, обложенной блестящими золотыми пластинками. Около входа стояло за деревянной рѣшеткой дерево о пяти стволахъ, въ настоящее время голое. Говорятъ, что каждую весну на немъ появляются листья съ надписью: "онъ мани падме хумъ". Эти листья продаютъ паломникамъ. Я спросилъ Лопсена, какъ объяснить это явленіе, и онъ отвѣчалъ съ полною увѣренностью,, что ламы сами выдавливаютъ надпись на листьяхъ. Вдоль фасада храма шла веранда, поддерживаемая шестью деревянными колонами, украшенными рѣзьбой и яркой живописью. На доскахъ пола виднѣлись длинныя глубокія впадины. Они продѣланы молящимися тангутами и ламами. Во время молитвы они бросаются лицомъ на полъ и протягиваютъ передъ собой руки; полежавъ такимъ образомъ нѣсколько минутъ, они садятся на корточки, прижимаютъ сложенныя руки къ лбу и къ груди, бормочатъ молитвы и снова падаютъ ницъ съ простертыми руками; эти движенія они повторяютъ безсчетное число разъ.
   Въ передней стѣнѣ храма были три красивыя двери изъ кованой мѣди. Двери были открыты, но входы задернуты занавѣсами. Мы вошли и очутились въ огромной, высокой залѣ, величественные своды которой поднимались до самой золоченой крыши. Дневной свѣтъ почти не проникалъ въ нее, въ ней царствовалъ какой-то таинственный полумракъ. Въ серединѣ залы возвышалась колоссальная сидячая фигура бога Цзонкавы, около 30 ф. высоты, окутанная мантіями, которыя оставляли открытыми только голову и руки. Казалось, какъ будто это божество безмолвно, торжественно, презрительно глядитъ на своихъ поклонниковъ, которые въ потѣ лица прокладываютъ въ полу борозды своими мозолистыми руками. Пять лампадъ горѣло передъ Цзонкавой, а за ними на полу стояло съ полдюжины мѣдныхъ чашъ, въ которыхъ лежали рисъ, мука, цзамба, вода, чай и проч. приношенія Богу. Подлѣ статуи бога и вдоль стѣнъ храма, на полкахъ и въ шкафахъ находилось безчисленное множество буддійскихъ книгъ, или лучше сказать узкихъ листовъ пергамента, вложенныхъ между досками. Этотъ храмъ настоящій музей, въ которомъ собрана масса рѣдкостей, и у меня являлось сильнѣйшее желаніе похитить всѣ эти сокровища и увезти ихъ съ собой.
   "Сирканъ окруженъ множествомъ подобныхъ же храмовъ, но безъ золотыхъ крышъ. Въ нихъ тоже масса болѣе или менѣе огромныхъ идоловъ съ позолоченными лицами и руками, въ драгоцѣнныхъ одеждахъ и съ лампадами, горящими передъ ними.
   "Дворы кишѣли ламами; всѣ они были съ непокрытыми головами, съ коротко остриженными волосами, всѣ безбородые, смуглые и худощавые. Одежда ихъ состояла изъ куска красной матеріи въ видѣ пледа или тоги, собранной въ складки на плечахъ и обмотанной вокругъ тальи, такъ что концы висѣли до самыхъ ногъ. Правая рука была почти у всѣхъ обнажена. Кромѣ возраста, я нашелъ между этими ламами одно только различіе: одни были грязнѣе, другіе немного почище. У нѣкоторыхъ лица были совсѣмъ черныя, точно у негровъ или у трубочистовъ. Можетъ быть, они принадлежали къ какому-нибудь братству черныхъ монаховъ, а можетъ быть, на ихъ обязанности лежало снимать нагаръ съ лампъ, не знаю, но во всякомъ случаѣ, они не теряли время на умываніе. Мнѣ противно было видѣть, какъ эти лѣнтяи бродили среди величественныхъ храмовъ, ровно ничего не дѣлая. Впрочемъ, они были привѣтливы и любезны ко мнѣ, но только уклонялись давать какія бы то ни было объясненія. Мнѣ пришлось довольствоваться разсказами Лопсена. Онъ бывалъ нѣсколько разъ на большихъ храмовыхъ праздникахъ въ Гумбумѣ и зналъ какъ всѣ постройки, такъ и всѣ тайны богослуженія.
   "Во время большихъ празднествъ, когда въ храмы собирается много паломниковъ, для нихъ приготовляютъ чай и цзамбу въ большой кухнѣ, называемой Манцза-хзсынъ; тамъ надъ обширнымъ каменнымъ очагомъ висятъ три гигантскіе котла. Осмотрѣвъ эту буддійскую кухню, мы вошли во дворъ, вокругъ котораго шли коридоры со стѣнами, расписанными изображеніями боговъ. Съ своими морщинистыми лбами, широкими носами, расширенными ноздрями, вывороченными губами, закрученными кверху усами и черными бровями они скорѣй походили на злыхъ духовъ, чѣмъ на боговъ. Впрочемъ, они и должны были изображать страшныя, разрушительныя силы божества.
   "Внушительное впечатлѣніе, производимое буддійскими храмами ослабляется видомъ грязныхъ ламъ, которые цѣлые дни только и дѣлаютъ, что какъ попугаи бормочатъ одни и тѣ же слова передъ золочеными идолами, сдѣланными руками ихъ же отцовъ, или перебираютъ четки, сидя подъ коллонадами дворовъ. Стоило мнѣ остановиться, чтобы снять какой-нибудь рисунокъ, какъ они выползали, словно мыши изъ всѣхъ щелей, и толпой окружали меня, наполняя воздухъ весьма непріятнымъ запахомъ. Многіе изъ нихъ мальчики отъ 10--15 лѣтъ, которыхъ отдаютъ въ монастырь на воспитаніе, съ тѣмъ чтобы они приготовились къ званію ламы. Въ одномъ мѣстѣ толпа этихъ мальчиковъ пѣла чистыми, звучными голосами обычную молитвенную формулу. Выходило очень недурно, но я все-таки былъ радъ, когда вышелъ на свѣжій воздухъ изъ этого міра идолопоклонства.
   "Я пробылъ два дня въ Ло-сэрѣ и нѣсколько разъ ходилъ въ Гумбумъ снимать разные виды. Въ сумерки ко мнѣ приходили ламы, узнавшіе, что я покупаю бурханы и церковные флаги. Я купилъ у нихъ нѣсколько штукъ не особенно дорогихъ, а также нѣсколько мѣдныхъ жертвенныхъ чашъ, и одинъ "дамару", молитвенный барабанъ, сдѣланный изъ двухъ человѣческихъ череповъ".
   

ГЛАВА XXX.

Городъ Сининъ-фу.-- На мулахъ и въ арбахъ до Лянь-чу-фу.-- Услужливый китаецъ.-- Лянь-чу-фу и католическіе миссіонеры.-- Снова верблюды.-- Усмиренный мандаринъ.-- Пустыня Ала-шань,-- У князя Норво.

   "23 ноября мы снова запаковали свой багажъ и около полудня выѣхали въ Сининъ-фу. Мы ѣхали почти цѣлый день между пыльными красноватыми холмами по дорогѣ, которая, вслѣдствіе большой ѣзды, углубилась футовъ на 15, 20, такъ что шла точно по дну какой-то ложбины, и видъ былъ съ обѣихъ сторонъ закрытъ для насъ. Дорога была по большей части такъ узка, что два экипажа не могли разъѣхаться. При встрѣчахъ одинъ изъ нихъ долженъ былъ "подавать назадъ", пока не открывалось болѣе широкое мѣсто. Каждый ручей, пересѣкавшій дорогу, естественно стекалъ по ней, что дѣлало ее и скользкой и грязной. Послѣ заката солнца вода замерзла, и дорога стала еще болѣе скользкой. Часъ за часомъ ѣхали мы такимъ образомъ, встрѣчая на пути караваны, минуя селенія. Стемнѣло, и скоро настала полная темнота. По правдѣ сказать, не особенно пріятно было ѣхать по незнакомой дорогѣ и не видѣть передъ собой собственной руки. На, конецъ, нашъ проводникъ остановился передъ стѣной съ огромными воротами. Это былъ Сининъ-фу. Мы стали стучать въ ворота рукоятками хлыстовъ и звать сторожа, который расхаживалъ по стѣнѣ и билъ въ барабанъ. Я объяснилъ ему, что, если онъ сходитъ къ Дао-таю и выпроситъ позволеніе впустить европейца, я дамъ ему хорошее вознагражденіе. Онъ послалъ своего помощника, а мы ждали въ темнотѣ около воротъ. Черезъ полтора часа посланный вернулся и объявилъ, что ворота откроются для насъ утромъ. Нечего дѣлать! Пришлось ѣхать въ сосѣднюю деревню и тамъ искать пристанища!
   "На слѣдующее утро я только-что успѣлъ одѣться, какъ ко мнѣ пришли двое англичанъ, мистеръ Ридлей и мистеръ Гунтеръ. Оба они были священники, члены Внутренней китайской миссіи, и носили китайскій костюмъ, даже косы, такъ что я только по чертамъ лица узналъ въ нихъ европейцевъ. Мистеръ Ридлей пригласилъ меня остановиться у него въ домѣ, и я цѣлую недѣлю пользовался его гостепріимствомъ и полнѣйшимъ европейскимъ комфортомъ. Мнѣ было какъ-то странно спать въ настоящей кровати съ тюфяками и простынями, и еще болѣе странно сидѣть на стулѣ и за обѣдомъ употреблять ножъ и вилку; я совсѣмъ уже было привыкъ, полулежа въ своей палаткѣ, ѣсть рисъ изъ чашки поставленной на полъ".
   Городъ Сининъ-фу окруженъ четыреугольной стѣной, по азіатскимъ понятіямъ, совершенно неприступной. Она дѣйствительно представляетъ солидную постройку и такъ широка, что на вершинѣ ея проходитъ цѣлая улица, но которой расхаживаютъ караульные солдаты. Съ этой стѣны открывается широкій и красивый видъ. Городъ представляется пестрой мозаикой своеобразныхъ китайскихъ крышъ изъ красной черепицы съ изображеніями драконовъ. Всѣ улицы пересѣкаются подъ прямыми углами и идутъ параллельно съ городскими стѣнами. Главная улица проходитъ черезъ самый центръ города и на ней находятся главные ямены, или присутственныя мѣста, съ своими странно расписанными значками, своими каменными львами и драконами, своими воротами, украшенными богатой рѣзьбой. На другихъ улицахъ тоже встрѣчаются богато украшенныя ворота; они обыкновенно воздвигаются по завѣщанію какихъ-нибудь богачей, желающихъ этимъ способомъ увѣковѣчить свое имя въ потомствѣ.
   Въ Сининъ-фу Гединъ распростился съ своими слугами изъ Туркестана, щедро наградивъ ихъ деньгами и подаривъ имъ всѣхъ своихъ монгольскихъ лошадей, кромѣ двухъ, которыхъ оставилъ для себя и для Исламъ-бая.
   Путешественникъ составилъ новый караванъ изъ 6 муловъ и трехъ слугъ, которые должны были сопровождать его до Пинь-фаня. 1 декабря Гединъ, распрощавшись съ гостепріимными миссіонерами, выѣхалъ изъ Сининъ-фу въ сопровожденіи своего неизмѣннаго спутника Исламъ-бая.
   Караванъ двинулся къ восточнымъ воротамъ города; на улицахъ прохожіе китайцы останавливались и съ любопытствомъ слѣдили за нимъ глазами; за городомъ дорога пошла по широкой долинѣ и постепенно становилась все менѣе и менѣе оживленной. Только къ вечеру путешественникамъ попался навстрѣчу караванъ, состоявшій изъ множества верблюдовъ. Въ этой мѣстности верблюжьи караваны обыкновенно идутъ ночью, а днемъ животныхъ пускаютъ пастись. На слѣдующій день путешественники переночевали въ маленькомъ городкѣ Ніанъ-бэ и затѣмъ вступили въ густо населенную и отлично обработанную полосу. Дорогу пересѣкало нѣсколько ручьевъ, на которыхъ расположены были водяныя мельницы. Въ садахъ росли яблони, груши, абрикосы, персики, сливы и грецкіе орѣхи. Поля были вспаханы и подготовлены къ посѣву.
   4 декабря путь шелъ къ горамъ Пинь-кушаня, и въ небольшой долинѣ у подножія ихъ путникамъ представилось ужасное зрѣлище: на трехъ длинныхъ шестахъ привѣшены были клѣтки съ человѣческими головами. Это были головы начальниковъ разбойничьихъ шаекъ, грабившихъ проѣзжихъ.
   На горы вела извилистая, крутая дорога, и мулы съ трудомъ втащили по ней тяжелые вьюки. Спустившись съ горъ, караванъ выѣхалъ на очень оживленный трактъ. Встрѣчались толпы монголовъ, богомольцевъ, направлявшихся въ Гумбумъ, длинныя вереницы возовъ, нагруженныхъ углемъ, добываемымъ въ этой области, телѣжки и цѣлые караваны, которые везли съѣстные припасы въ Сининъ-фу, множество пѣшеходовъ и всадниковъ.
   Шесть дней ѣхали путешественники по восточнымъ отрогамъ Нанынаня, по большой дорогѣ, вдоль Большой стѣны, ѣхали съ горы на гору, по переваламъ и темнымъ ущельямъ, черезъ рѣчки и ручьи то вбродъ, то по льду, то по весьма ненадежнымъ мостикамъ. Арбы скрипѣли и громыхали, подпрыгивали и покачивались изъ стороны въ сторону. Возницы шли пѣшкомъ и въ каждой деревнѣ, мимо которой проѣзжали, или заговаривали съ кѣмъ-нибудь изъ знакомыхъ, или покупали себѣ хлѣбъ, который ѣли на ходу.
   "Съ нами вмѣстѣ", разсказываетъ Гединъ, "ѣхали два китайца, которые везли возы съ товаромъ въ Лянь-чу-фу. По дорогамъ сѣвернаго Китая выгодно ѣздить большими компаніями; по дорожнымъ правиламъ, въ случаѣ встрѣчи экипажей на узкой дорогѣ, сворачивать должна та партія, въ которой меньше экипажей; при какомъ-нибудь несчастій съ лошадьми или экипажемъ, всѣ возницы обязаны помогать бѣдѣ. Мы испытали хорошую сторону этихъ правилъ утромъ 10 декабря, когда намъ пришлось переѣзжать черезъ рѣку Ши-минь-хо. Широкая извилистая рѣка была вся покрыта льдомъ, за исключеніемъ небольшихъ полосокъ, гдѣ теченіе было особенно быстро. Китайцы съ однимъ изъ своихъ возовъ, запряженнымъ тройкой, первые попытались переѣхать. Они разогнали лошадей, и тѣ съ разбѣга спустились внизъ; но какъ только возъ очутился на льду, колеса его, словно бритва, прорѣзали тонкій слой льда и застряли на мѣстѣ. Пришлось выгружать товаръ и на рукахъ выносить его на берегъ; потомъ съ большимъ трудомъ удалось вытащить и телѣгу.
   "Стали пробовать ледъ въ другихъ мѣстахъ, но онъ былъ слишкомъ тонокъ, чтобы сдержать экипажи. Тогда выбрали мѣсто пошире, слѣдовательно, помельче; китайцы топорами прорубили ледъ и устроили переѣздъ въ бродъ. Но глубина рѣки была больше трехъ футовъ, въ водѣ лежали толстые куски льда. Попробовали перевезти повозку съ моимъ багажомъ. Она въѣхала, въ воду и остановилась. Припрягли спереди еще двухъ лошадей; всѣ четыре возницы, стоя на краю льда, кричали, хлопали бичами и понукали коней. Бѣдныя лошади побрели въ ледяной водѣ, брыкались, фыркали, падали и чуть не затонули. Онѣ шарахнулись въ сторону и пытались выбраться на ледъ, но возницы гнали ихъ обратно въ воду. Одинъ изъ китайцевъ, молодой человѣкъ, очевидно, неотличавшійся чувствительными нервами, раздѣлся донага, несмотря на 10 градусный морозъ, вошелъ въ воду, растолкалъ руками камни и льдины, которые мѣшали колесамъ двигаться, и распуталъ постромки. Дрожь пробирала меня, когда я видѣлъ, какъ онъ работаетъ въ ледяной водѣ;, а мнѣ и въ шубѣ-то было холодно! Между тѣмъ Исламъ-бай развелъ на берегу костеръ, и молодой китаецъ могъ погрѣться около него, пока прочіе, послѣ отчаянныхъ усилій, перетащили наконецъ экипажи на противоположный берегъ. Та дорога, по которой мы ѣхали, была большимъ проѣзднымъ путемъ въ восточный Туркестанъ, Урумчи и Кашгаръ. Вдоль ея разставлены были телеграфные столбы съ ихъ говорящими проволоками, что придавало пустынѣ оттѣнокъ цивилизаціи. И мнѣ невольно думалось, насколько было бы лучше, если бы, вмѣсто постройки своей гигантской стѣны,-- превратившейся по большей части въ развалины,-- китайскіе императоры озаботились исправленіемъ дороги и постройкою мостовъ!
   "12 декабря мы изъ горныхъ областей спустились въ равнину, которая тянулась во всѣ стороны до конца горизонта, и черезъ два дня въѣхали въ красивыя вороты Лянь-чу-фу.
   Въ Лянь-чу-фу, большомъ, богатомъ городѣ, путешественникъ прожилъ поневолѣ цѣлыхъ 12 дней, отыскивая верблюдовъ для путешествія въ Нинъ-ся. Верблюдовъ въ городѣ было, не мало, но хозяева ихъ боялись, что изъ Нинъ-ся не найдутъ поклажи, и имъ придется возвращаться порожнемъ, а потому запрашивали двойную цѣну.
   "Въ Лянь-чу-фу я встрѣтилъ рождественскій праздникъ,-- пишетъ Гединъ. "Четвертый разъ проводилъ я его въ Азіи, и меня утѣшало одно, что на будущій годъ я буду въ этотъ день уже на родинѣ. Въ день рождества мнѣ всегда бываетъ очень тяжело на чужбинѣ, никогда не чувствую я большей грусти по родному дому. И на этотъ разъ сочельникъ прошелъ такъ же невесело, какъ въ прошломъ и третьемъ году. Мнѣ хотѣлось заказать привезти себѣ съ горъ маленькую елочку, но мѣстные миссіонеры находили, что украшать елку языческій обычай. Мы посидѣли вечеромъ около очага и мирно побесѣдовали; я рано ушелъ спать въ отведенное мнѣ помѣщеніе въ очень холодной церкви".
   Только 27 декабря удалось путешественнику добыть себѣ 9 хорошихъ верблюдовъ и двухъ проводниковъ китайцевъ, изъ которыхъ одинъ хорошо говорилъ по-тюрски, значитъ, могъ, въ случаѣ надобности, служить и переводчикомъ.
   Путь на Нинъ-ся шелъ по пустынѣ Ала-шань, которая, впрочемъ, начиналась миль за 80 отъ Ляньчу-фу. Верблюды попались отличные, со спокойнымъ ходомъ и безъ норова. Дорога была хороша, твердая, ровная, травяная степь, и на третій день къ вечеру путники доѣхали до маленькаго городка Чинь-фаня, лежащаго на западной окраинѣ пустыни. Здѣсь пришлось остаться на день, такъ какъ проводники хотѣли запастись провіантомъ и для себя и для верблюдовъ.
   "Начальникъ города пытался убѣдить меня, -- разсказываетъ Гединъ,-- "Ѣхать въ Нинъ-ся лучше южной дорогой, гдѣ есть и города, и гостиницы, тогда какъ въ пустынѣ я не встрѣчу ничего, кромѣ песку, и могу, пожалуй, наткнуться на монголовъ-разбойниковъ. Я велѣлъ отвѣтить ему, что больше трехъ лѣтъ путешествую по Азіи и не видалъ непріятностей ни отъ кого, исключая однихъ только китайскихъ чиновниковъ, что мнѣ гораздо пріятнѣе ночевать въ своей палаткѣ, среди пустыни, чѣмъ отдавать себя на съѣденіе насѣкомымъ въ гостиницахъ.
   "1-го января 1897 года я рѣшилъ выступить изъ Чинь-фаня, но мандаринъ не желалъ отпустить меня, не показавъ свою власть надо мною. Ко мнѣ явились два китайскіе солдата и заявили, что они командированы проводить меня черезъ пустыню, но что они не могутъ приготовиться къ путешествію раньше, какъ черезъ два-три дня. Я отвѣчалъ, что не просилъ никакого конвоя и не намѣренъ ждать ихъ; въ то же время я велѣлъ каравану готовиться выступать. Мы выѣхали изъ воротъ, но тутъ насъ остановила толпа слугъ изъ "ямена" (резиденціи начальника), объявляя, что я долженъ подождать еще день, такъ какъ мой монгольскій паспортъ не готовъ, и что, если я не останусь добровольно, имъ приказано задержать меня силой. Я былъ страшно взбѣшенъ этимъ чиновничьимъ самоуправствомъ, велѣлъ каравану оставаться за воротами, а самъ пошелъ прямо въ яменъ. Градоначальникъ не принялъ меня, онъ былъ "боленъ". Въ грязной комнатѣ меня окружило человѣкъ двѣнадцать писцовъ, которые курили опіумъ, кричали и всѣ заразъ объясняли мнѣ, что я не могу ѣхать. Когда они на минутку смолкли, я заявилъ имъ, что у меня есть паспортъ изъ Пекина, и что если ихъ мандаринъ осмѣлится задержать меня, я черезъ русскаго посланника донесу объ этомъ Ли-Хунгъ-Чангу (министру), и онъ лишится своего мѣста и званія. Это подѣйствовало на упрямаго чиновника. Его переводчикъ вернулся и принесъ мнѣ приглашеніе пожаловать къ мандарину на завтракъ. Я отвѣчалъ ему съ полнѣйшимъ презрѣніемъ, что вовсе не желаю итти къ нему, а требую, чтобы онъ немедленно прислалъ мнѣ монгольскій паспортъ и двухъ конвойныхъ. Послѣ этого и писцы стали вдругъ гораздо вѣжливѣе, даже отложили въ сторону свои трубки. Не прошло и четверти часа, какъ паспортъ былъ готовъ, и явился конвой, такъ что мы могли безпрепятственно продолжать свой путь".
   Почти сряду за Чинъ-фанемъ начинается пустыня, и жители пригородныхъ фермъ построили небольшія стѣны, чтобы огородить свои дома, поля и дороги отъ движущихся песковъ.
   Дня четыре путь шелъ то степью съ нѣкоторою растительностью, то болотами, то полосами песку, на которыхъ вздымались довольно высокіе барханы, и наконецъ, 6 января караванъ очутился среди настоящей пустыни, съ песочными холмами въ 30 и 35 футовъ высоты, безъ всякой растительности, кромѣ развѣ изрѣдка чахлаго репейника или другого сухого колючаго кустарника. Джолдашъ вбѣжалъ на песочный холмъ и, увидѣвъ кругомъ одинъ сплошной песокъ, жалобно завылъ. Должно быть, онъ вспомнилъ, съ какимъ- трудомъ блуждалъ по пескамъ около Лобъ-нора.
   Пустыня Ала-шань далеко не такъ опасна, какъ Такла-маканъ. Она не представляетъ такого сплошного пространства,; какъ Гоби, а состоитъ изъ отдѣльныхъ участковъ, раздѣленныхъ степями и болотами. Но все-таки путь очень тяжелъ, и одни только верблюды могутъ преодолѣть его. Несмотря однако на его трудности, многіе пользуются имъ. Нашимъ путешественникамъ попадались большіе китайскіе и монгольскіе кйраваны въ нѣсколько десятковъ верблюдовъ, навьюченныхъ товарами.
   12 января путешественникъ достигъ небольшого городка Ванъ-я-фу, лежащаго на восточной окраинѣ пустыни, и рѣшилъ остановиться тамъ на день, чтобы дать отдохнуть верблюдамъ. Онъ отпустилъ китайскихъ солдатъ, провожавшихъ его изъ Чиньфаня, и взялъ двухъ другихъ, которые должны были ѣхать съ нимъ до Нинъ-ся. Затѣмъ онъ пополнилъ свои запасы дорожной привизіи, купилъ нѣсколько украшеній, употребляемыхъ монголами, и сдѣлалъ визитъ начальнику города, монгольскому князю Норво, вассалу китайскаго императора. Норво жилъ въ китайскомъ яменѣ и принялъ путешественника очень дружелюбно, въ большой, но очень простой комнатѣ съ голыми стѣнами. Вокругъ него стояла свита знатныхъ монголовъ, одѣтыхъ по-китайски и съ косами. Норво былъ старикъ съ сѣдыми усами, одѣтый въ сѣрую кофту.
   "Мы завели съ нимъ очень оживленный разговоръ", разсказываетъ Гединъ, "и мнѣ удалось объясняться безъ переводчика. Онъ интересовался узнать, изъ какой страны я пріѣхалъ; я начертилъ на большомъ листѣ бумаги карту, чтобы выяснить ему положеніе Швеціи относительно Китая; а одинъ изъ его секретарей надписывалъ на этой картѣ по-китайски всѣ названія,-- какія я говорилъ. Географическія познанія этихъ монголовъ были очень скудны. Изъ отдаленныхъ городовъ они знали только два: Лассу и Хотанъ; но не одинъ изъ нихъ не былъ тамъ; большинство бывало въ Гумбумѣ и въ Ургѣ. Норво разспрашивалъ меня, такъ ли могущественъ шведскій король, какъ Цаганъ-ханъ (Бѣлый царь, русскій государь). Онъ помнилъ Пржевальскаго и называлъ его "Никола" (Николай Михайловичъ). Онъ разсказывалъ, что Никола былъ у него въ гостяхъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ".
   Изъ Ванъ-я-фу дорога пошла сначала долиной, затѣмъ легкимъ переваломъ черезъ хребетъ Алашань и, завернувъ къ сѣверо-востоку, привела путешественниковъ 18 января въ китайскій городъ Нинъ-ся.
   

ГЛАВА XXXI.

Энергичный миссіонеръ.-- Варварскіе обычаи.-- Изъ Нинъ-ся до Бауту.-- Безъ каравана.-- Послѣдній день пути -- Пекинъ.-- Черезъ Монголію и Сибирь.-- Конецъ странствіямъ.

   Въ Нинъ-ся Гединъ встрѣтилъ своихъ соотечественниковъ, г. и г-жу Пильквистъ, въ домѣ которыхъ онъ и остановился. Снова имѣлъ онъ удовольствіе спать въ теплой комнатѣ, на настоящей постели, не наваливая на себя кучу шубъ и, главное, имѣлъ удовольствіе говорить на родномъ языкѣ, съ людьми равными ему по образованію и по понятіямъ. Г. Пильквистъ былъ миссіонеромъ въ Нинъ-ся и велъ очень энергично свое дѣло. Въ миссіи каждое утро и каждый вечеръ происходило чтеніе и объясненіе священнаго писанія. На улицахъ раздавали листки съ текстами изъ евангелія, написанными китайскими буквами; это возбуждало любопытство прохожихъ и заставляло ихъ зайти въ миссію. Г. Пильквистъ нанималъ залъ въ одной изъ главныхъ улицъ города и совершалъ тамъ богослуженія, на которыхъ разрѣшалось присутствовать всѣмъ желающимъ. Проповѣдникъ произносилъ свои поученія такъ энергично, что стѣны дрожали отъ его громового голоса, отъ ударовъ его кулака по столу. Слушатели-китайцы сидѣли на узенькихъ скамейкахъ противъ него, неподвижно, словно статуи, не смѣя дышать и внимательно прислушиваясь къ его словамъ.
   Г-жа Пильквистъ была хорошо знакома съ мѣстными нравами и обычаями. По ея словамъ, китаянки очень рано выходятъ замужъ, обыкновенно лѣтъ. 12--15. Рѣдко можно встрѣтить незамужнюю женщину 20 лѣтъ. Обычай уродовать ноги женщинъ до сихъ поръ въ полной силѣ въ Китаѣ, Маленькія дѣвочки сами просятъ родителей бинтовать имѣноги; онѣ знаютъ, что ни одинъ женихъ не взглянетъ на нихъ, если у нихъ не будетъ крошечныхъ, ножекъ. Операція калѣченья ногъ начинается обыкновенно съ 5--6 лѣтняго возраста дѣвочекъ. Между большимъ и вторымъ пальцемъ ноги дѣлаютъ надрѣзъ; затѣмъ всѣ пальцы, кромѣ большого, загибаютъ внутрь, къ подошвѣ и крѣпко забинтовываютъ. Когда китаянка ходитъ, она ступаетъ на большой палецъ, заполняющій узкій носокъ башмачка и на верхнія части остальныхъ пальцевъ, подвернутыхъ подъ подошву, пятка же ея не касается земли. Трудиб составить себѣ понятіе о тѣхъ, страшныхъ мученіяхъ, какія вызываетъ эта безобразная мода. Часто послѣ операціи несчастная дѣвочка нѣсколько лѣтъ не можетъ встать съ постели и по ночамъ стонетъ и плачетъ отъ боли, которая усиливается при всякомъ движеніи. Иногда случается, что ногти вростаютъ ей прямо въ тѣло. Не удивительно послѣ этого, что походка китайскихъ дамъ такъ неграціозна. Онѣ ходятъ, точно утки, или, точно имъ приходится ступать на остріе булавокъ. Вслѣдствіе отсутствія движенія, ноги китаянокъ становятся тонкими какъ палки. И всѣ эти невѣроятныя мученія выносятся ради моды и, ради того, чтобы найти себѣ жениха!
   Въ Китаѣ существуетъ другой, еще болѣе варварскій обычай. Если отецъ и мать находятъ, что у нихъ нѣтъ средствъ воспитывать ребенка, они выбрасываютъ его. Несчастнаго новорожденнаго малютку выносятъ за городскую стѣну и оставляютъ тамъ на съѣденіе собакамъ и свиньямъ, а иногда топятъ въ рѣкѣ. Этотъ ужасный обычай представляется тѣмъ болѣе невѣроятнымъ, что китайцы вообще очень нѣжные родители. Но дѣло въ томъ, что они привязываются самою трогательною любовью къ ребенку, послѣ того какъ онъ начнетъ ходить и говорить; а до тѣхъ поръ они смотрятъ на него, какъ на животное, не имѣющее души. Если маленькій ребенокъ умретъ, его даже не кладутъ въ. гробъ, а просто завертываютъ въ сѣно и закапываютъ въ землю. Миссіонерамъ нѣсколько разъ удавалось спасать выброшенныхъ малютокъ. Они приносили ихъ къ себѣ и воспитывали при миссіи.
   Городъ Нинъ-ся стоитъ среди плодоносной мѣстности, орошаемой арыками, проведенными изъ желтой рѣки. Главнѣйшими произведеніями ея являются: рисъ, пшеница, просо, бобы, горохъ, разные овощи, абрикосы, яблоки, груши, виноградъ, дыни и персики. Черезъ городъ проходятъ караваны съ шерстью изъ внутреннихъ областей къ приморскимъ.
   Отъ Нинъ-ся до Пекина оставалось еще 740 миль, и часть этого пути предстояло сдѣлать черезъ пустыню Ордосъ, лежащую между сѣверною лукою желтой рѣки и Большою стѣною.
   Гединъ выѣхалъ изъ Нинъ-ся 21 января все съ тѣми же верблюдами, которые везли его отъ Ляньчу-фу. Первые четыре дня путь шелъ мимо цѣлаго ряда деревень, получающихъ воду изъ оросительныхъ каналовъ, затѣмъ караванъ переѣхалъ желтую рѣку, которая была покрыта толстымъ слоемъ льда. По правому берегу рѣки тянулась цѣпь холмовъ, и съ вершинъ ихъ открывался безпредѣльный видъ на востокъ. Первый же лагерь въ Ордосѣ пришлось разбить въ совершенно пустынной мѣстности, гдѣ не было ни колодца, ни капли воды; къ счастью для путешественниковъ, они, по совѣту своего проводника, захватили съ рѣки нѣсколько мѣшковъ льда. На всѣхъ слѣдующихъ стоянкахъ были хорошіе колодцы, глубокіе, выложенные кирпичомъ. Одинъ изъ нихъ былъ глубиной въ 134 фута, и монголы, остановившіеся около него вмѣстѣ съ нашими путешественниками, увѣряли, что ему 4000 лѣтъ.
   Дорога была очень хорошая, твердая, ровная, почти прямая. Область эта мало населена и то только монголами-кочевниками.
   "Для насъ эта часть пути была непріятна, не вслѣдствіе отсутствія людей и растительности,-- пишетъ Гединъ,-- а вслѣдствіе отвратительной погоды. Почти все время дулъ холодный, сѣверо-западный вѣтеръ, морозы стояли сильные, и мы промерзали до мозга костей. Вѣтеръ часто превращался въ настоящій ураганъ, который съ неотразимой силой носился надъ открытою равниной. Мнѣ иногда казалось, что или меня прямо унесетъ съ сѣдла, или свалитъ съ ногъ моего верблюда. Шубы и мѣха! мало помогали, вѣтеръ пронизывалъ всякія одежды. Замѣтивъ среди пустыни кустъ какихъ-нибудь сухихъ растеній, мы поджигали его и такимъ образомъ слегка отогрѣвали окаменѣлые члены. 31 января буря была особенно сильна. Не было никакой возможности продолжать путь. Мы стояли лагеремъ около колодца, среди совершенно открытой мѣстности. Палатку мою снесло, и чуть не изорвало въ клочки. Люди сложили всѣ вьюки въ кругъ, накрыли ихъ сверху войлоками и сидѣли подъ этимъ навѣсомъ цѣлый день. Согрѣться не было никакой возможности. Все вокругъ было холодно, какъ ледъ. Капнешь нѣсколько капель горячаго чаю на шубу и онѣ тотчасъ же застынутъ, сдѣлаются точно стеариновыя. Чернила мои превратились въ замерзшій комъ, такъ что я принужденъ былъ писать свои замѣтки карандашомъ. Когда такой вѣтеръ соединяется съ морозомъ, то нѣтъ ничего легче, какъ замерзнуть въ степи. Не знаю, что было бы съ. моими руками безъ китайскихъ грѣлокъ. Днемъ я держалъ грѣлку у себя на колѣняхъ, пока ѣхалъ на верблюдѣ, ночью клалъ ее съ собой въ постель. Самые сильные морозы пришлись на начало февраля; въ ночь съ 1-го на 2-е февраля было 30о, а въ слѣдующую ночь -- 33.
   "6-го февраля мы достигли перваго селенія на сѣверной окраинѣ пустыни, а 8-го прибыли въ г. Бауту, гдѣ меня съ обычнымъ радушіемъ приняли шведскіе миссіонеры, г. и г-жа Гельбергъ. Они принадлежатъ къ американскому обществу "Христіанскій союзъ", которое содержитъ цѣлую сѣть миссіонерскихъ станцій между Пекиномъ и бауту.
   "Въ Бауту моему терпѣнію пришелъ конецъ. Я поручилъ свой караванъ Исламу и опытнымъ проводникамъ, а самъ 12 февраля отправился одинъ съ возницей китайцемъ въ небольшой двуколесной телѣжкѣ запряженной мулами. Я проѣхалъ нѣсколько небольшихъ городковъ и въ каждомъ изъ нихъ имѣлъ удовольствіе встрѣтить своихъ земляковъ, членовъ американскаго "Христіанскаго союза". Въ Калганѣ Великая стѣна идетъ вверхъ и внизъ по вершинамъ холмовъ, возвышающихся по обѣ стороны города. Отъ Калгана четыре дня пути до Пекина. Я нанялъ себѣ "то-джо" (паланкинъ) и двухъ муловъ, которые везли его. Мы проѣхали три городка, въ которыхъ останавливавались ночевать, спустились съ монгольскаго плоскогорья въ равнину, тянущуюся до самыхъ стѣнъ Пекина, миновали безчисленное множество деревень и храмовъ и повстрѣчали множество проѣзжихъ и прохожихъ. Въ этотъ послѣдній день моего длиннаго путешествія по Азіи, время тянулось для меня безконечно долго; мнѣ казалось, что мулы никогда еще не тащились такъ медленно.-- Скоро, скоро пріѣдемъ!-- утѣшалъ меня мой слуга-китаецъ. Но передъ нами появлялись все новыя селенія, новые храмы, новые сады, и мы вновь путались по длиннымъ закоулкамъ деревень. Больше тысячи дней продолжалось мое путешествіе, но мнѣ казалось, что этотъ послѣдній день длиннѣе всѣхъ ихъ, взятыхъ вмѣстѣ. Наконецъ-то. наконецъ, между двумя группами деревьевъ мелькнуло вдали что-то сѣрое.-- Пекинъ!-- закричалъ слуга. Дѣйствительно, это былъ Пекинъ, конечная цѣль моего долгаго странствованія по Азіи!
   "Я не въ силахъ описать тѣхъ чувствъ, съ какими въѣзжалъ въ южныя ворота города! Цѣлый часъ везли меня мулы по мощеной улицѣ, вдоль высокихъ сѣрыхъ городскихъ стѣнъ, окружающихъ Пе-чжинъ-чинъ (Сѣверную столицу). Но наконецъ мы достигли "Небесныхъ воротъ" съ ихъ массивной четыреугольной башней и длиннымъ туннелеобразнымъ сводомъ, подъ которымъ толпы пѣшеходовъ, экипажей и животныхъ сновали взадъ и впередъ, словно муравьи въ муравейникѣ.
   "Отъ "Небесныхъ воротъ" было недалеко до улицы европейскихъ посольствъ, на которой, я зналъ была французская гостиница. За дорогу платье мое такъ износилось, и я самъ имѣлъ такой ужасный видъ, что рѣшилъ прожить нѣсколько дней въ гостиницѣ, никому не показываясь, и привести себя въ порядокъ. Но вдругъ глаза мои упали на большой бѣлый подъѣздъ, около котораго стояли двое казаковъ. Я спросилъ у нихъ, чей это домъ, и они мнѣ отвѣчали, что это русское посольство. При этихъ словахъ я забылъ и свой костюмъ, и свой неряшливый видъ: я выскочилъ изъ паланкина и вошелъ въ подъѣздъ".
   Русскаго посла, графа Кассини, не- было въ Пекинѣ, но секретарь его, г. Павловъ, принялъ путешественника какъ давно жданнаго гостя, о пріѣздѣ котораго былъ предупрежденъ изъ Петербурга. Онъ отвелъ его въ роскошно меблированную комнату, которая уже цѣлый мѣсяцъ была приготовлена для него, и передалъ ему кучу писемъ и газетъ, полученныхъ изъ Европы на его имя.
   Можно себѣ представить, съ какимъ наслажденіемъ отдыхалъ путешественникъ отъ всѣхъ своихъ трудовъ и лишеній! Обновивъ свой костюмъ у англійскаго портного, онъ сдѣлалъ визитъ въ другія посольства. Его вездѣ принимали съ радушіемъ и почетомъ, въ честь него устраивали праздники, всѣ на расхватъ приглашали его къ себѣ.
   "Но годы, проведенные въ одиночествѣ, среди дикихъ и полудикихъ племенъ Азіи, не проходятъ безслѣдно для европейца", замѣчаетъ Свенъ Гединъ: "веселые. пиры скоро утомили меня, я чувствовалъ себя неловко среди блестящаго общества. Переходъ отъ пустынь Тибета, Цайдама и Гоби въ большой свѣтъ былъ слишкомъ рѣзокъ для меня".
   Прогостивъ въ Пекинѣ 12 дней и дождавшись тамъ Исламъ-бая, Гединъ распрощался со своими новыми друзьями и пустился въ обратный путь. Онъ могъ очень удобно доставиться въ Европу моремъ, черезъ Индію и Суэцкій каналъ, но предпочелъ ѣхать сухимъ путемъ черезъ Монголію и Сибирь. Багажъ его русское посольство взялось отправить въ Швецію, а самъ онъ вмѣстѣ съ Исламъ-баемъ отправился въ двухъ двухколесныхъ китайскихъ повозкахъ по безконечнымъ равнинамъ и степямъ Монголіи черезъ Сайнъ-усу и Ургу въ Кяхту. Каждую повозку везли четыре верховые монгола, такимъ оригинальнымъ способомъ: двѣ веревки прикрѣпляются къ концамъ оглобель; въ петли этихъ веревокъ просовываютъ горизонтальную перекладину и двое верховыхъ держатъ ее на колѣняхъ, а другіе двое обвязываютъ концы веревокъ себѣ вокругъ тѣла. Верховые мчатся во весь духъ, повозка прыгаетъ и трясется. Для того, чтобы путешествовать такимъ быстрымъ способомъ, надобно имѣть особенный китайскій паспортъ, и Гедину удалось получить его. Впереди экипажей неслись курьеры, чтобы заготовлять свѣжихъ лошадей. 20 верховыхъ сопровождали каждую повозку. Какъ только первая четверка лошадей начинала уставать, ее замѣняли новою. Смѣна эта производится такъ быстро и безшумно, что путешественникъ почти не замѣчаетъ ея. Опредѣленной дороги нѣтъ никакой, станцій тоже нѣтъ,-- ѣдутъ отъ одного монгольскаго становища прямо до другого, черезъ степи, овраги, горы. Въ нѣкоторыхъ частяхъ сѣверной Монголіи лежалъ глубокій снѣгъ, и тамъ вмѣсто лошадей впрягали верблюдовъ.
   Въ Ургѣ Гединъ распрощался съ своимъ вѣрнымъ спутникомъ Исламъ-баемъ, который отправился черезъ Урумчи и Кашгаръ къ себѣ домой въ г. Ошъ, Ферганской области.
   Изъ Кяхты нашъ путешественникъ ѣхалъ по Сибири въ тарантасѣ, въ саняхъ и въ телѣгѣ черезъ озеро Байкалъ, черезъ Иркутскъ въ городъ Канскъ, откуда въ то время уже шла желѣзная дорога до Петербурга.
   "10 мая 1897 г.", пишетъ онъ, "я завидѣлъ, шпицы и крыши домовъ Стокгольма. Какая чистая, невыразимая радость охватила меня, когда я ступилъ наконецъ на Шведскую почву послѣ трехъ лѣтъ и семи мѣсяцевъ пребыванія въ центрѣ громаднаго азіатскаго материка!"

0x01 graphic

0x01 graphic

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru