Андреев Леонид Николаевич
Революция

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (О насилии).

Леонид Андреев.
Революция

(О насилии)

   Совет рабочих и солдатских депутатов постановил, что от него исходит разрешение на открытие новых газет, как ему же принадлежит право на закрытие газет существующих. Кажется, здесь вкралась ошибка, и такое постановление было сделано на собрании печатников, но это не важно: самый факт такого решения существует. Весьма многозначительный по своему смыслу, он вызвал резкое осуждение со стороны демократических органов печати, упрекнувших совет в непонимании того, что называется "свободой". Революция -- говорят эти газеты -- принесла нам свободу, в каковое общее понятие входит и необходимейшая свобода печати; отсюда -- что за нелепое и дикое противоречие: в первые же дни свободы налагать такое ярмо на свободное слово!
   Такой отзыв был весьма единодушен, отклики его находим и в разговорах, и на первый взгляд он кажется убедительным и бесспорным. Но мне он кажется глубоко ошибочным, основанным на добросовестном заблуждении. Исходя из самых благородных, но теоретических представлений, наша демократическая интеллигенция смешала революцию с свободным строем и принимает за данное то, что еще надо доказать и установить.
   Революция еще не есть свобода, а только борьба за свободу. Революция есть "насильственное ниспровержение существующего строя" во имя строя лучшего... обратите внимание: "насильственное"! А где же и когда при наличии насилия существовала и может существовать свобода? Она придет потом, когда победит народ и кончится революция, во имя ее неоцененных для личности благ люди жертвуют собою, но пока революция свершается, о полной и истинной свободе могут говорить только мечтатели-утописты и благородные теоретики.
   Свобода предполагает и свободу личности -- следует ли отсюда, что мы должны немедленно, на честное слово, освободить Николая до суда и предоставить ему все блага свободной личности?
   Свобода предполагает свободу собраний -- следует ли отсюда, что почтенному собранию бывших министров и сущих мошенников, ныне заседающих в Петропавловске, мы должны предоставить полнейшую свободу и позволить им, как свободным гражданам, издавать свой министерски-пройдошеский орган? Нет, мы должны их еще крепче запереть, присоединив к ним и личность Николая: пусть сидят молча и слушают куранты, как слушали их перед своею жестокой смертью благородные Перовская и Марио-Лебединцев! Казнить мы их не станем -- здесь, в решительной отмене святотатственной смертной казни, Россия к гордости нашей поднимается на вершину исторического благородства и героизма! -- но и гулять их не пустим, не должны пускать, поскольку дорожим будущей свободой нашей.
   Или и двухтысячному собранию пойманных "фараонов" мы также предоставим свободу?
   При свободном строе личность всякого гражданина неприкосновенна лишение его свободы требует строжайших гарантий -- что же, такую неприкосновенность мы даруем еще не пойманному Гурлянду и, встретив его н улице, будем бегать за гарантиями, пока он не сбежит снова в сквозные ворота? И пятнадцати тысячам скрывающихся охранников, стерегущих момент для своего злодейского удара, мы также даруем неприкосновенность?
   Кто, при свободе, ходит по улице с ружьями и патрулем молоденьких студентов и всю ночь мерзнет на перекрестках? И кто, при свободе, предательски стреляет в народ из мчащегося автомобиля? Или и этому автомобилю нужно предоставить полную свободу передвижения и расстрела, и покорно валиться под пулями убийц?
   Да, печать свободна -- при свободе. Это значит, что свободно всякое самое сумасбродное слово, свободен самый злодейский и вредный замысел пока он не переходит в действие со столбцов газеты или книги. Но значит л это, что сейчас, когда мы боремся, мы должны допустить свободу погромных листков и прокламаций, призывающих к дезорганизации и восстановлению старого порядка? Пусть выпускают "Земщину" и "Колокол" -- говорят утопичные защитники немедленной печати -- их все равно никто не станнет читать, они и так погибнут. Ой-ли? А если из тех колоссальных денежных средств, которые еще имеются у друзей и представителей романовского царства, этим продажным душам будет оказана могущественная поддержка, пользуясь "свободой печати", они засыплют Россию погромными листкам! Ведь теперь, когда дело идет о шкуре самодержавия, оно скупиться не станет и с охотою отдаст свои карманные деньги за новый престол и новое несчастье России.
   Не нужно трепетно закрывать глаз на свершающееся и баюкать себя сладкими мечтами о наступившем царстве свободы. Оно еще не наступило. М перед лицом Великой революции, великого насилия во имя свободы. Мы -- в состоянии гражданской войны. Пусть невелика кучка приверженцев и слуг старого порядка, но она существует, и пока народ не победит и не рассеет ее ни один военный революционный дозор не должен быть снят с наших улиц.
   Ни в какие исторические времена либерал не мог стать хорошим революционером, ибо никогда не понимал и не любил революции. В дни войн, когда солдату нужно было мужество, он взывал о "гуманности"; в дни революции, когда народ с напряжением всех своих сил ломает старый порядок, когда народу нужны мужественные и бесстрашные бойцы -- либерал плачет об отсутствии свобод и смущает борющихся. И я думаю, что те демократы, которые горько жаловались на запрещение "Земщины" и "Колокола", силы припахивают старым русским либералом, сами не замечая, как это водится своего собственного запаха.
   Конечно, это трудно: хотя бы на некоторое время принять насилие к закон. Но разве Революция -- легкое дело, подобное летнему качанию в гамаке? И дело не в свободах "слова, собраний" и прочего, за что мы еще толь боремся, а в том, насколько разумны и целесообразны, с точки зрения искомой свободы, свершаемые насилия. Но их должно свершать -- и именно в этом величайшая ответственность всех нас, призванных великим временем к преобразованию России.
   Очень возможно, что Совет р. и с. депутатов не совсем удачно формулировал свою мысль о необходимости разрешения и запрещения тех или иных газет. С своей стороны думаю, что и список запрещаемых не вполне удачен и, во всяком случае, не полон: когда, после первых сугубо тревожных дней, наступит для него пора ясного сознания момента, он повнимательнее вглядится в некоторые ультрареволюционные листки, которые до того революционны, что на глазах переходят в прямую свою противоположность -- самую злостную реакцию. Приглядится -- и кое-что предпримет для их назидания.
   Как бы то ни было, революционер в переводе есть насильник, и насилие необходимо. Но, необходимое, оно лишь тогда станет правомерно и священно, если в основании его -- чистая гражданская совесть если перед глазами его -- высокие цели народного блага и свободы. Горе тем, кто в дни революции боится насилии, но еще большее и страшнейшее горе тем, кто прибегает к ненужному насилию и в тайниках своей совести не имеет оправдания для свершаемого: безответственный перед текущим, он в историю повлечет за собою бесцельно пролитую кровь.
   Не бойтесь насилия, но бойтесь самих себя, своей совести и совести народа [1].
   
   [1] Приблизительно март или апрель 1917 года.
   
   Очень жаль, что усумнился и не стал печатать. Как же: все вопиют о "свободах", а я о насилии! Ленин показал, что такое постоянная революция и революционер. Не будь его цели так глупы, а, может, и преступны, он вытащил бы Россию. И какая дешевка -- Керенский!
   9 марта 1918 г. -- [Рукописные примечания автора].
   
   Машинопись. Русский Архив в Лидсе, MS 606/D.59*.

----------------------------------------------------------

   Источник текста: Возвращенный мир. Антология русского зарубежья. Том 1. М.: Русский мир, 2004. Стр. 67 -- 72.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru