Андреев Леонид Николаевич
В переплете из ослиной кожи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Леонид Андреев.
В переплете из ослиной кожи

   Подобно птичке, которая по зернышку клюет и всегда сыта бывает, русский интеллигент отовсюду подбирает крупицы мудрости, не брезгуя ими даже в том случае, если они свалились с мужицкого стола. Нельзя не почтить в нем этого стремления, благодаря которому он и не сеет и не жнет, а в то же время в своей фрачно-лилейной красоте малым-мало уступает Соломону. В особенном почете у интеллигента находится народная пословица: "Один в поле не воин", и ею как магическим ключом можно отпереть для обзора и изучения почти всякую интеллигентную душу. И как всякую любимую и почитаемую вещь интеллигент обделал пословицу в ценные теоретические рассуждения и переплел в ослиную кожу.
   Один в поле не воин. Не знаю, у кого из наших достойных предков вырвалась эта горестная фраза, но, кто бы он ни был и с какой бы ратью ему сражаться в одиночку ни приходилось: с несметным ли полчищем татарским или с темной тучей подьячих, целовальников и опричнины, я с величайшим удовольствием отыскал бы его могилу, чтобы вбить в нее осиновый кол. И я буду очень благодарен всякому, кто укажет мне эту могилу, -- только прошу комиссионеров не приходить, а также предупреждаю, что мне нужна могила именно первого провозгласителя означенной горестной фразы, но никак не тех, кто ее за ним повторял. Дело в том, что у меня не хватит времени, а в русских лесах -- осины, чтобы достойно почтить все такие могилы.
   Много говорилось и до сих пор говорится о славянской розни, о чисто славянской неспособности в какой-либо прочной организации, о их вечном стремлении действовать вразброд и в одиночку -- и все это положительная неправда, даже более того -- клевета. Никто с такой силой не жаждет организации, никто с таким усердием не делает ее conditio sine qua non [обязательное условие (лат.)], как славянин, в частности русский обыватель. Только в организации он сознает -- себя человеком, у которого есть ноги, руки, язык. Без организации -- он нуль, тряпка грязная, пятно, мокрая курица, все что угодно, но только не человек. Дайте ему организацию, зарегистрируйте его, наделите его членским билетом, форменным платьем и правилами поведения -- и он почувствует в себе силы Сампсона, и если не унесет на своих плечах Никитских ворот, то только потому, что они есть понятие отвлеченное. С другой стороны, нет существа более беспомощного, более пассивного, нежели неорганизованный интеллигент; для всех кулаков, как вольнопрактикующих, так равно и зачисленных в штаты, это самый лучший, самый подходящий материал для упражнений. В результате -- тысяча одно безобразие, какими кишит повседневная жизнь.
   -- Что же я один-то поделаю, -- с горьким презрением к своим силам говорит интеллигент, на глазах которого совершалось одно из таких безобразий. -- Сам еще в участок попадешь, Дон-Кихотом прослывешь.
   Кстати будет заметить здесь, что всякий порядочный, уважающий себя обыватель, несомненно, предпочитает, чтобы его назвали Василием Чуркиным, нежели Дон-Кихотом. Назвать же его Гамлетом -- это значит прямо польстить ему, но Дон-Кихот... Не оттого ли так случилось, что "Дон-Кихота" он читал только в переделке для детей младшего возраста?
   Быть первым, быть одному, это такое жуткое положение для обывателя, словно сам он и все ему подобные извеку страдают агорафобией. Даже такие отрицательные действия, как бросанье водки, обыватели предпочитают совершать скопом: на днях в Петербурге после какой-то лекции было предложено присутствовавшим отказаться на год от употребления водки, и 30, не то 40 человек с готовностью отозвались. На миру и смерть красна! Что же касается положительных действий, то одиночный интеллигент к ним решительно не способен даже в том случае, если действия заключаются в скромнейшем проявлении своей индивидуальности и охране ее. С раннего утра до поздней ночи интеллигент совершает бесчисленное множество нецелесообразных, даже глупых поступков, над которыми сам же смеется в тиши своей спальни мефистофельским смехом -- и не в силах отказаться ни от одного из них. С уверенностью можно сказать, что почти в каждую минуту своей жизни он делает то, чего ему не хочется: бодрствует, когда хочется спать, спит в моменты наивысшего бодрствования, читает, когда хочется говорить, и говорит, когда тянет к книге. У него есть какой-нибудь пяток или десяток людей, беседа и общение с которыми дает ему действительное удовольствие, -- и каждый день, с проклятием на устах, он таскается по людям, которые надоели ему до тошноты, сам надоедает им до тошноты и настойчиво, со слезами в голосе зовет их к себе в гости. Ни одеться, ни причесаться он не смеет так, как ему хочется, и больше всего в мире боится, чтобы его как-нибудь случайно не приняли за самостоятельную единицу, а не за единого от стада черных, пестрых или рябых. Будучи, однако, по природе блудливым, он старается в этих узких пределах стадности что-нибудь мошеннически урвать на свою пользу: фрак пустить на два пальца длиннее, этакий галстук заведет. Таких новаторов очень легко узнать в толпе по их виду еще не пойманного мошенника, за которым, однако, уже гонится полиция. И немногие понимают, сколько позорного и холопского в этом отречении от своей личности, своих вкусов и желаний, и насколько в своем стремлении принизиться и обезличиться они приближаются к тому своему предку, который под всякой бумагой подписывается: твой недостойный раб "Ивашка".
   Неспособные работать в одиночку, они ненавидят всеми силами своей Ивашкиной души одиноких и смелых работников, ненавидят, как больной ненавидит здорового, как преступник ненавидит судью. Случается, на наших глазах гибнут одинокие борцы -- слыхали ли вы когда-нибудь слово искреннего сожаления о их судьбе, горячего, не фарисейского участия?
   -- Не суйся!
   Вот та обычная, злорадная формула, какой засидевшийся интеллигент провожает в могилу своего погибшего брата.
   -- Не суйся!
   И эти люди смеют обвинять жизнь, жаловаться на несправедливость, толковать о своих "идеалах"

Комментарий

В переплете из ослиной кожи

   Впервые -- в газете "Курьер", 1901, No 42,11 февраля (Москва. Мелочи жизни).
   ...почувствует в себе силы Сампсона... -- Самсон в библейском предании -- богатырь, обладающий огромной физической силой и унесший на своих плечах ворота города Газы (Книга Судей, гл. 16, ст. 3).
   
   ...его назвали Василием Чуркиным... -- Имеется в виду уголовный роман Н. И. Пастухова, издателя "Московского листка", -- "Разбойник Чуркин". Н. И. Пастухов располагал судебным "делом" некоего Василия Чуркина, бывшего фабричного, главаря разбойничьей шайки, сосланного в Сибирь. Дополнительную информацию о нем Н. И. Пастухов получил от журналиста Вл. Гиляровского, который по просьбе Н. И. Пастухова разыскал бывших товарищей Чуркина. Имя героя в романе не изменено.
   
   ...страдает агорафобией. -- Агорафобия -- вид психического расстройства, выражающегося в боязни открытого пространства.
   
   Не суйся! -- Название очерка Гл. И. Успенского из цикла "Крестьянин и крестьянский труд" (1880). В очерке Гл. И. Успенский писал о бесплодности попыток народников 1870-х гг. изменить жизнь крестьянина. Заглавие очерка в кругу демократической интеллигенции получило расширенное истолкование.

Вадим Чуваков

---------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Леонид Николаевич Андреев. Собрание сочинений в шести томах. Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи. -- Москва: Художественная литература, 1996.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru