Андреев Леонид Николаевич
"Дикая утка"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Леонид Андреев.
"Дикая утка"

   У меня был маленький, беленький котенок, на которого приятно было смотреть в минуты грусти. Вся его нехитрая жизнь была сплошной иллюзией: ни одного предмета не видел он таким, каков он есть, а вкладывал в него самостоятельное и очень интересное содержание. Поскребывание ножом он считал за несомненное приближение добычи или врага, настораживался, следил, прицеливался и нисколько не огорчался и не разочаровывался, когда ничего не находил. Очевидно, враг удрал, думал он и преспокойно переходил к очередным занятиям: прыганью вокруг шуршащего клочка бумаги или запутыванию клубка. Ни одной минуты не проводил он в бесплодном спокойствии. То он позорно трусил и надолго скрывался под диваном, то бурно ликовал, то впадал в глубокое недоумение и решал проклятые вопросы. Даже собственная его личность служила для него интересной загадкой и неиссякаемым источником удовольствий. Бывали у него моменты, когда он совершенно искренно принимал себя за кого-то другого и от изумления, восторга и ужаса впадал в столбняк. Собственный хвост он упорно считал совсем посторонним и притом враждебным обстоятельством и отчаянно, до потери сознания, боролся с ним.
   И если бы я умел объясняться на кошачьем диалекте, уверяю вас, я ни за что не стал бы объяснять моему беленькому приятелю, что бумага есть просто бумага, нитка -- просто нитка, а хвост -- нечто неотъемлемое, навсегда ему присвоенное по законам природы. И временами я, человек, со всеми своими шестью чувствами и разумом, чувствовал себя обездоленным бедняком в сравнении с этой неразумной тварью, а жизнь свою -- нищенской, плоской и скучной.
   Потом котенок вырос и стал молодым котом. У него завелись знакомства и связи, и были ли среди его приятелей скептики, черт знает чего ему нагородившие, или женщина ему изменила, или попросту пора такая пришла, но от многих иллюзий он, по-видимому, отрешился. Бумажку с ниткой он признавал и, будучи в хорошем настроении, не прочь был с ней повозиться, хотя уже не столько для себя, сколько для людей, но хвост свой положительно игнорировал и к поскребыванию пальцем относился иронически.
   Теперь он возмужал -- и более скучного, отвратительного и пошлого существа я не знаю. Иллюзий -- никаких. Валяется целые дни по постелям и диванам, еле продирает заспанные глаза, зевает, и если вы хотите расшевелить его, то поднесите ему настоящую мышь и притом к самому носу. Разыскивать ее он не станет, очевидно полагая, что всех мышей все равно не переловишь, а из-за одной не стоит подыматься. Даже молоко он крадет с изумительным равнодушием, единственно из необходимости, и если в скором времени он покончит самоубийством, я нисколько не удивлюсь. Теперь, когда я что-нибудь пишу, а он лежит неподалеку и пренебрежительно щурит на меня свои зеленые глаза, я страшно боюсь, как бы он не заговорил. Я знаю, что он скажет что-нибудь в таком роде:
   -- Сидит человек, согнувшись за столом, водит палочкой по бумаге и думает, что из этого что-нибудь выйдет. А ничего из этого не выйдет, и все это -- суета сует и томление духа. Завтра прочтут люди, что он написал, и забудут, и ничего в мире не прибавится и не изменится. Ни крупицы хлеба не прибавится у голодного, ни одной росинки не падет на уста жаждущего; в свой определенный час выйдет грабитель на добычу, а добрый уляжется спать и заткнет уши ватой. Вот он сидит и пишет, и думает, что из этого что-нибудь выйдет, а все это -- суета сует и томление духа. Тысячи лет стоит мир, и так изменилась земля в руках человеческих, что сам творец, ее создавший, теперь не узнал бы ее, а ни счастливее, ни богаче, ни умнее, ни свободнее не стал человек. Потому что все дни его -- скорбь, а его труды -- беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это -- суета!
   Вот что читаю я в зеленых прищуренных глазах, и, надеюсь, Общество покровительства животным не осудит меня, если в один прекрасный вечер я оторву коту голову вместе с его глазами. Если то, что они говорят, -- правда, то это скверная правда; но я уверен, что это ложь. Правда то, что оправдывает жизнь и углубляет ее, а то, что вредит жизни, -- всегда и всюду ложь, хотя бы доказана она была математически. Да, я уничтожу кота -- и пусть вновь прыгает возле меня беленький котенок и пустую мертвую комнату наполняет жизнью, интересом и счастьем. А с тех пор, как я повидал в Художественном театре ибсеновскую "Дикую утку" и вновь просмаковал всю ее пленительную горечь, -- я решил сделать это безотлагательно.
   По милости судьбы я не рецензент, не критик, и не лежит на мне тяжкая обязанность нечто преподать к руководству артистам, а нечто -- к сведению зрителям. Хожу я в театр, как всякий иной обыватель; если есть в пьесе хорошее -- стараюсь это присвоить и пустить в свой обиход, от дурного открещиваюсь, и если артисты играют хорошо, от души рукоплещу. Прелесть сознания, что мое мнение о пьесе ни для кого не обязательно, делает меня свободным от высказывания его. Ибсен, так Ибсен; Чехов, так Чехов -- мне, ей-богу, все равно. Мне важно лишь то, что я вижу, дорого лишь то, что я уношу с собой из театра. У профанов есть драгоценное право, которого лишены знатоки: не признавать авторитетов, и я искренно позавидовал тому из зрителей "Дикой утки", который смело назвал пьесу глупой. Он был сам не умен, этот зритель, но свобода его суждений восхитила меня. И притом он рассуждал "по существу", как выражаются адвокаты, а это дается не всякому.
   На мой взгляд, взгляд профана, "Дикая утка" -- замечательно умная и удивительно тонкая вещь, при всей своей внешней грубости приемов и небрежности работы. И что важнее всего, это -- жизнерадостная вещь, быть может, даже против воли того, кто написал ее. Быть может, он хотел ею огорчить, унизить и отнять всякую надежду, но у пессимизма есть своя роковая черта, на которой он невиннейшим образом переходит в оптимизм. Отрицая все, приходишь к вере в приметы; отвергая всю жизнь, являешься ее невольным апологетом. Никогда не верю я так в жизнь, как при чтении "отца" пессимизма, Шопенгауэра: человек думал так -- и жил. Значит, могуча и непобедима жизнь.
   Не знаю, на каком основании Грегерса Верле и Яльмарка Экдаля относят к двум различным и враждебным категориям: один, Экдаль, представитель "Дикой утки", иллюзорного начала жизни, ее лжи; другой, Грегерс, выразитель правды, жестокой и непреклонной. На мой, профанский взгляд, они слеплены из одного и того же теста, и каждый из них имеет свою "дикую утку", как имеют таковую и отец Экдаля и Реллинг. Все они -- котята, наполняющие жизнь призраками, с той разницей, что один еще способен охотиться за собственным хвостом, а для другого требуется чужой хвост. Экдаль живет мыслью, что он великий изобретатель; Грегерс живет мечтой, что судьба возложила на него миссию гончей собаки, которая извлекает из тины закопавшихся в нее уток. Во имя своей "дикой утки" он готов перестрелять всех чужих "уток", но жизнь не дает возможности сделать это. Гибнут отдельные люди, гибнет Эдвиг, гибнет сам Грегерс, а "дикая утка" остается, как эмблема, как символ жизни. Жизнь побеждает.
   Мой состарившийся кот -- пессимист не из последних, и если его послушать, так он один знает истину. В его бессловесных речах, обращенных ко мне, можно найти много разумного: суета сует, томление духа и прочее. Но кто может поручиться, что сам-то он не лжет и добросовестно и убежденно, как лгут все в мире Грегерсы и Экдали?
   Одна из самых отчаянных "диких уток", выпущенных человечеством, -- это так называемая "истина". Мудрейший задал вопрос, что есть истина, -- и тысячи немудрых отвечают: "я знаю истину, я знаю истину". Свое умение доказать, что дважды два -- четыре, они считают правом на познание великой мировой истины.
   С точки зрения "дважды два -- четыре" утка, находившаяся на чердаке, разжиревшая, потерявшая дикость, не могла создать там леса, была ложью, но, с точки зрения Экдаля-отца, она является несомненной истиной. Он видит лес, он дышит его воздухом, он переживает эмоции охотника на медведя, стреляя в безобидных кроликов, -- он прав.
   Мнимый враг Грегерса, д-р Реллинг говорит, что для перевода иностранного слова "идеал" существует превосходное норвежское слово: "ложь". Это тоже "дикая утка". Словом "ложь" так же злоупотребляют, как и "истиной", и свою детскую способность подметить ошибку при делении многозначных чисел считают правом на отыскание высшей мировой лжи. И свою мысль, что людям нужна ложь, д-р Реллинг считает истиной и ради своей "дикой утки" готов передушить всех чужих "уток" -- положительно они братья с Грегерсом. В сущности, ведь и убежденный черт -- идеалист.
   И мне нисколько не страшно, когда я вижу всех этих людей борющимися каждый за свою "дикую утку". Я рад этой борьбе. Победит не истина, не ложь; победит то, что находится в союзе с самой жизнью; то, что укрепляет ее корни и оправдывает ее. Остается только то, что полезно для жизни; все вредное для нее рано или поздно гибнет фатально, неотвратимо. Пусть сегодня оно стоит несокрушимой стеной, о которую в бесплодной борьбе разбиваются лбы благороднейших людей, -- завтра оно падет. Падет, ибо оно вздумало задержать самую жизнь.
   У всякого человека должно быть место, куда бы "он мог пойти", -- говорит пьянчужка Мармеладов, бессознательно выражая всю философию "дикой утки". У всякого человека должно быть то, что он мог бы любить, во что он мог бы верить, что осмысливало бы его жизнь. В тюрьме -- паук, в падении и нищете -- дикая утка, на умственной высоте -- "идеальные требования". Сила человека не в разуме: она в его удивительной эластичности, исключительной способности всюду и всегда найти для себя "дикую утку". В одной из московских клиник около пяти лет находится человек, страдающий неизлечимой накожной болезнью. Казалось бы, кому убить себя, как не ему, -- а он жив и весел. Доктора дарят ему табак -- не эти ли подарки составляют его "дикую утку"?
   Но несчастье Грегерса Верле в том, что он не туда попал со своими "идеальными требованиями", куда следует, и пошел наперекор жизни. Я слышал в публике голоса, обвинявшие его в глупости и даже в негодяйстве. Последнее совсем уже неверие и даже нелепо. Грегерс -- честнейший человек, но только не умеет он со своей честностью обращаться и орудует ею, как обухом. И не глуп он, хотя, как и многие, страдает глупостью умных и сильных, неспособных понять чужой слабости и маломыслия. В мелочную лавочку он явился с миллионом и удивляется, что миллиона не могут разменять. Та сцена драмы, где навязанные Экдалю "идеальные требования" борются в его душе с похмельным желанием "солененького", написана с беспощадной силой и горечью. Здесь Ибсен как будто дает пощечину всему человечеству, в котором "солененькое" побеждает идеальное.
   По моему взгляду, взгляду профана, который однажды родился, а стало быть и должен жить, это "солененькое" представляется совсем в ином -- в радостном виде. Это корни, пущенные человеком в землю; пусть ветер треплет вершину -- он не вырвет дерева и не унесет, пока корни в земле. Жизнь крепко стоит за себя, и "солененькое" -- одно из ее могучих орудий. Не будь его, половина людей завтра же отправилась бы вешаться. Для равномерного движения станков нужно тяжелое маховое колесо -- таким колесом является для жизни человека "солененькое".
   ...Старый кот пренебрежительно щурит на меня свои зеленые глаза. И я читаю в них:
   -- Вот и это неправда. Ты добросовестно лжешь самому себе, ибо не можешь вместить правды, не погибнув. Твоя всепобеждающая жизнь -- это такая же "дикая утка", как все те, которые ты перечислил. Правда то, что мудрый умирает наравне с глупым и все суета сует. Ложись лучше со мной на диван, и будем спать, а потом пойдем воровать сливки: я знаю, где они спрятаны. И если нас поймают и побьют, то и это -- суета сует и томление духа. Ибо честного не будут помнить вечно, как и вора; в грядущие дни все будет забыто, и -- увы! -- честный умирает наравне с вором.
   Пусть так, почтенный пессимист, но я не верю тебе. Пусть всепобеждающая жизнь -- иллюзия, но я верю в нее, и несчастья нынешнего дня не отнимут у меня веры в день грядущий. Жизнь победит -- сколько рук ни налагалось бы на нее, сколько безумцев ни пытались бы ее прекратить.
   И разве не умнее: жить, хваля жизнь, нежели ругать ее -- и все же жить!

Комментарий

"Дикая утка"

   Впервые -- в газете "Курьер", 1901, No 270, 30 сентября (Москва. Мелочи жизни). Вошло в кн.: Джемс Линч и Сергей Глаголь. Под впечатлением Художественного театра. М., 1902.
   
   ...я повидал в Художественном театре ибсеновскую "Дикую утку". -- "Дикая утка" -- драма в пяти действиях Генрика Ибсена. Премьера пьесы в МХТ состоялась 19 сентября 1901 г. Режиссеры К. С. Станиславский и А. А. Санин. По замечанию рецензента "Русского слова" (1901, 21 сентября), "пьеса имела успех в тех местах, где драма реальна и понятна". Символику драмы Г. Ибсена и ее постановки на сцене МХТ зрители воспринимали с напряжением, рассудочно. 29 сентября 1901 г. К. С. Станиславский писал В. В. Котляревской: ""Дикая утка", несмотря на участие только молодых актеров, удалась. Публика готова была заинтересоваться пьесой, но газеты поспешили испортить дело. Прибегали к неблаговидным приемам для того, чтобы подорвать доверие" (Станиславский К. С. Собр. соч. в восьми томах, т. 7. М., Искусство, 1960, с. 219). Пьеса выдержала всего двадцать представлений. Впоследствии К. С. Станиславский признал, что критика постановки "Дикой утки" в МХТ имела обоснование: "...Символизм оказался нам -- актерам -- не по силам <...> Знатоки объясняли неудачу актеров реалистическим направлением нашего искусства, которое якобы не уживается с символизмом. Но на самом же деле причина была иная, как раз обратная, противоположная: в Ибсене мы оказались недостаточно реалистичны в области внутренней жизни пьесы" (там ж е, т. 1. М., Искусство, 1954, с. 218--219). В отклике Андреева на постановку "Дикой утки" в МХТ поставлена задача прояснить именно символический, для Андреева главный, смысл как самой пьесы Г. Ибсена, так и трактовки ее персонажей режиссерами и актерами.
   
   Шопенгауэр Артур (1788--1860) -- немецкий философ-иррационалист, оказавший большое влияние на Андреева. Восприятие им пессимистической философии А. Шопенгауэра, впрочем, было весьма субъективным. 6 августа 1904 г. после чтения книги А. Шопенгауэра "Мир как воля и представление" Андреев писал М. Горькому: "И вовсе не пессимист Шопенгауэр: только трусливое мещанство, желающее быть обманутым, могло признать его таковым. Он отрицает возможность счастья, удовлетворения, покоя; основой жизни, по его исследованию, является вечно голодная, вечно стремящаяся воля. Все стремится, все желает расшириться, овладеть миром, властвовать -- какая красота в этом стремительном потоке, где камень, растение, человек, все рвется вперед, разрушая, созидая и снова разрушая. Вперед! Возможно, что я Шопенгауэра понял не совсем верно, скорее применительно к собственным желаниям -- но он заставил много и хорошо поработать головой и многое сделал более ясным" (ЛН, т. 72, с. 218).
   
   "у всякого человека должно быть место, куда бы он мог пойти..." -- приведенная на память цитата из романа Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание". В оригинале: "Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти".

Вадим Чуваков

---------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Леонид Николаевич Андреев. Собрание сочинений в шести томах. Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи. -- Москва: Художественная литература, 1996.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru