Андреев Леонид Николаевич
Иван Иванович
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Андреев Леонид Николаевич
(
yes@lib.ru
)
Год: 1908
Обновлено: 25/11/2004. 26k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Рассказы
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Леонид Андреев. Иван Иванович
----------------------------------------------------------------
OCR Pirat
----------------------------------------------------------------
I
На Иване Ивановиче было новое пальто - совершенно новое, великолепного
сукна, серого, с нежным, серебристым оттенком. Ему не советовали брать
такой цвет - марок и вообще не практичен, но он был молодой человек и
желал быть красивым. И он был красив, и на душе было радостно и гордо; и
если нельзя было вообразить себя генералом или гвардейским офицером, то,
во всяком случае, ясно чувствовалось, что он лучший изо всех околоточных
надзирателей, какие есть в Москве и, быть может, даже в других городах.
Сзади, в двух шагах за Иваном Ивановичем, шли трое городовых в черных
шинелях, башлыках и с ружьями.
Ружей они не умели держать, они им мешали и только нагоняли страх; и
лица были у них мрачные, недовольные, а шаги они делали короткие, точно
сберегали пространство и старались сохранить запас его позади себя. Они
боялись дружинников. Но Иван Иванович не боялся и шел молодцевато, с
легким вывертом. В городе уже стреляли, но в ихнем участке было тихо, и
только в двух-трех местах достраивали запоздалые баррикады. И на нем было
новое пальто.
Из-за угла показалась чья-то голова и скрылась; и вдруг сразу высыпала
черная кучка народу, и из середины ее кто-то выстрелил прямо в Ивана
Ивановича, - как будто вся черная кучка сказала ему: ах! Городовые убежали,
Иван Иванович тоже повернулся, чтобы бежать, но сзади крикнули:
- Стой! Застрелим!
Ноги от страху онемели, затряслись, и он остановился. От всего себя он
чувствовал одну только спину, неподвижную, серую, широкую, как глухой
забор, мимо которого не пролетит ни одна пуля. И повернуть ее он не мог,
так спиною и встретил дружинников, которые сзади несколькими парами рук
схватили его за плечи, за руки и даже за шиворот. Повернули.
- Как фамилия? - спросил один. В руке у него был револьвер браунинг.
- Товарищи! - сказал Иван Иванович.
- Ну-ну! - грозно окрикнул кто-то.
- Граждане, - поправился Иван Иванович. Некоторые засмеялись, но тот
суровый, что окрикнул, так же сурово и с отрицанием сказал:
- Дай ему по харе, чтобы не брехал. Дурак!
Иван Иванович закрыл глаза, но его не ударили, а снова спросили о
фамилии.
- Авдеев, - солгал он.
Дружинники переглянулись: такого, с такой фамилией не знали, - ничем не
был замечателен. Обыскали его, но ничего не нашли в новеньких, чистых
карманах, - ни бумаг, ни писем; только в одном нашли гребешочек и
зеркальце и без сожаления бросили их в снег. Иван Иванович приободрился и
сам помогал вывертывать карманы, а вначале не мог.
- А револьвер-то? - сказал кто-то. - Забыли?
- Давай револьвер. Живее!
Околоточный торопливо начал отстегивать кобуру, исподлобья дружелюбно
оглядел дружинников и улыбнулся.
- Сделайте одолжение. Но только разве это оружие? Вот у вас револьверы
настоящие, а у нас что, казенные, в двух шагах собаку не застрелишь.
Честное слово! Извольте. Да шашку-то, шашку не забудьте, или как она
называется - селедку.
Но шашка была свеже отпущена, остра, и на шутку Ивана Ивановича никто
не отозвался. Один из дружинников, молодой, краснощекий, сияющий, схватил
шашку и перепоясал ее через плечо.
- Вот так!
- Оставь, Василий! Зачем на глаза лезть!
- Ну вот! Пригодится.
Иван Иванович тоже покачал головой и скромно спросил:
- Можно идти теперь?
- Что!? - удивился тот, суровый. И удивление его было так тяжело,
зловеще и страшно, что снова смертельный ужас охватил околоточного, и снег
перед его главами точно почернел, а вокруг черных фигур появились какие-то
странные, светлые ореолы. И вее закачалось.
- Неужели? - нелепо сказал он, и рот его чему-то смеялся, а побелевшие
глаза вылезали из-подо лба и дико таращились.
- Не стоит, - сказал первый, тот, что допрашивал Ивана Ивановича. Но
суровый настаивал.
- А по-моему, стоит. Всех их стоит. А если вам уж так его жалко, так
давайте я. Ну-ка, ты, пойдем, воговорим!
- Не стоит! - поддержали другие. - Ну его!
Оставьте его, Петров.
Петров сердито пожал плечами, посмотрел прямо в вытаращенные глаза
околоточного и отошел в сторону.
- Делайте как хотите, - равнодушно смазал он.
- Господи! - сказал Иван Иванович, провожая его глазами, и
перекрестился. Посмотрел ига всех и еще раз перекрестился. - Ну и человек.
Вот так человек!
Дружинники собрались в кружок и стали советоваться, как поступить с
околоточным. Это был первый их пленный, и они не знали, что с ним делать.
И молодой, сияющий, с шашкой через плечо, засмеялся, хлопнул Ивана
Ивановича по плечу и предложил:
- Пусть-ка идет строить баррикаду. Народу у нас мало, а он парень
здоровый. Верно? - И он подмигнул Ивану Ивановичу.
- Как же это? - удивился тот. - В моем положении, и вдруг...
- Вы, быть может, предпочитаете поговорить с товарищем? - вежливо
осведомился первый дружинник, указывая на Петрова.
- Нет уж, бог с ним! - отмахнулся рукою околоточный; дружинник
засмеялся, и только Петров нахмурился еще больше и отвернулся. - Я ведь,
собственно, ничего не имею. Помочь так помочь, с большим удовольствием.
Вот только костюм у меня неподходящий.,"
- Мы вас не уговариваем...
- Да нет же, господи, я с большим удовольствием. Пальто вот
действительно жалко, вы сами понимаете, - а я что же!
Он говорил развязно и с большим достоинством, но страх не покидал его и
маленькой мышкой бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в груди
и земля уходила из-под ног. Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что
когда он возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою -
нужно было пройти с четверть версты - он старался быть дальше от Петрова и
ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу:
- Вот говорят, полицейский, такой-сякой, крючок и прочее. А только как
же без полиции, сами рассудите.
Когда господь бог изгнал из рая Адама и Еву, кого он у дверей
поставил?.. Вот оно откуда еще началось!
- Товарищ, вы слышите? - смеясь, окликнул молодой Петрова.
Петров остановился и, не гладя на товарища, сказал околоточному:
- Ты свое остроумие оставь. Они тебя помиловали, а я тебя не миловал.
Услышу твой голос, видишь, - он показал браунинг, - так в голову и всажу.
Гадина!
Иван Иванович обиженно замолчал и всю дорогу шел молча, скучный и
подавленный. Оглядываться он боялся, и на себя поглядеть как следует
боялся, и было страшно и за себя и за пальто, которое он разорвет или
испачкает. Так и шел, стараясь только не ускорять и не замедлять шага
против остальных, а они шли неровно, то быстро, то тихо, как нарочно. Один
раз молодой, сияющий потихоньку от Петрова подмигнул ему, но Иван Иванович
угрюмо отвернулся: ему было очень нехорошо. А молодой нагнал Петрова и
тихо сказал ему:
- Напрасно вы так, товарищ. Он, ей-богу, ничего.
Конечно, невежественный, темный, а когда-нибудь и он поймет... Все
поймут.
Петров хмуро повернул костлявую голову с темными запавшими глазами - и
встретил задумчивые, тихо сиявшие глаза. Они сияли тихо, до самой глубины
своей, и глядели широко, с радостью и удивлением. И было, мучительно
глядеть в их светлую глубину, и хотелось разбудить его и крикнуть.
- Все поймут, товарищ, поверьте, - повторил молодой, и Петров кротко
согласился:
- Может быть, - и шутливо крикнул околоточному: - Ну что, крючок,
очухался?
- Оставьте, пожалуйства, ваши насмешки, - обиженно ответил Иван
Иванович и, испугавшись своей дерзости, добавил: - Сами же велели молчать,
а теперь... Это, что ль, баррикада-то? Ну, и нагородили!..
II
В действительности народу было много, работа шла веселая и живая, и
Иван Иванович долго не мог никуда приткнуться. Пробовал и тащить, и
подпихивать, и вязать проволокой, но все у него выходило не так, и его
прогоняли. Просто он не понимал назначения баррикады, - она казалась ему
странной и нелепой игрушкой, сооружаемой какими-то баловниками для
непонятного баловства, и что нужно сделать для того, чтобы она стала
лучше, он не догадывался. И вид имел бестолковый, растерянный и даже
печальный, так как очень беспокоился к тому же за пальто. Одну полу он уже
успел испачкать, и по серебристому сукну проходила скверная темная полоса.
Подумал - и пошел жаловаться к Петрову.
- Не знаешь? - презрительно сказал тот. - Видишь вон столб телеграфный?
Ступай и пили.
- Да у меня и пилы нет.
- Поищи.
И опять его гоняли от одного к другому, но наконец нашел пилу и даже
подручного для работы, какого-то старого рабочего.
- А ты бы шинель-то снял, - посоветовал рабочий. - Пальто хорошее,
жалко, как испортится, да и работать легче.
- Боюсь, украдут, - сказал околоточный.
- Ну вот! - удивился старик. - Кому оно нужно.
Тут, брат, граждане, а не воры...
- Рассказывай! - не поверил Иван Иванович, но пальто снял, сложил
комочком изнанкой наверх и осторожно положил на подоконник, так, чтобы
оставалось на виду.
Работа пошла легко, и все вокруг как-то посветлело, стало проще и
понятнее. Попригляделся околоточный и к народу, и народ был все простой,
такой, с каким он привык и умел обращаться: рабочие, какие-то мужики,
полугоспода, приказчики из лавок. Были и женщины.
- Смотри-ка, - сказал Иван Иванович, - и бабы тут. Тоже работают.
- А отчего же им не работать. Всяк должен свою лепту.
- Выдрать бы их за эту лепту, вот что.
- Ну и гадюка же ты! - удивился рабочий. - Тебе-то они чем помешали? А
еще скажешь, позову ребят, они тебя научат, в лучшем виде все поймешь.
- Граждане, а деретесь, - упавшим голосом возразил околоточный.
- Мы-то граждане, а ты-то сволочь. Вас да не бить, кого же тогда бить?
И опять стало скучно и беспокойно. Невдалеке стоял Петров и искоса
наблюдал, и все кругом было враждебное, злое, обидное в своей веселости.
Еще вчера он был лучше их всех и каждому мог дать по морде, а сегодня они
считают себя лучше, а сами грязные, оборванные, подлецы. Шагах в
пятидесяти, у лавки, стоял лавочник, толстый, седой, и, заметив его, Иван
Иванович осклабился и закивал ему головой: первый, наконец, хороший
человек. Околоточный часто забегал к нему в магазин поговорить по
телефону, знал его и понимал, что и ему теперь противно смотреть на это
безобразие.
И действительно, лавочник строго и внимательно глядел на выраставшую
баррикаду, потом неодобрительно закачал головой и скрылся в дверях.
- Ага! - сказал околоточный.
- Ты что?
- Ничего, так. Рано вы в граждане записались.
- Ты опять?
Лавочник вышел. Впереди себя он катил огромную пустую бочку, подкатил
ее к баррикаде и поставил. Поглядел издали, подперши щеку рукой, выхватил
у соседа топор и разбил бочку, так что острыми ребрами своими она
расползлась в стороны, как своеобразный букет. И среди других голосов и
смеха послышался и его густой и самодовольный смех.
- Попробуй-ка, перескочи!
Пытался Иван Иванович для доклада приставу запомнить работавших, но,
кроме седого лавочника да одного дворника, который со двора таскал один
какие-то огромные бревна, никого признать не мог. Да и Петров, заметив его
внимательные, изучающие взгляды погрозил ему пальцем, и Иван Иванович
скромно опустил глаза. "Привязался", - подумал он, а рабочему насмешливо,
но тихо фыркнул:
- Даже и смотреть нельзя, скажите пожалуйста, какие цацы!
- Глаз-то у тебя нехороший, - серьезно заметил етарик. - Напрасно они
тебя взяли. Самое бы хорошее:
иовееить тебя на баррикаде заместо красного знамени.
И дешево и сердито!
- Что же тут хорошего!
Рабочий, видимо, шутил, но Иван Иванович не МОР разобрать, где
кончается шутка и начинается серьезное, и сердце у него порывами начинало
сильно трепыхаться и начиналась изжога, как будто он много съел дурного,
прегоркшего масла. Но проходил час и другой, и никто его не трогал, хотя
многие грозились, а один мальчишка снежком залепил ему в голову. Мальчишку
ебругали, а Иван Иванович совсем успокоился и за себя и за пальто и уже
начал понемногу распоряжаться и повышать голос:
- Куда кладешь?! За тот конец бери! За тот, говорю. О господи, вот же
народ бестолковый!
Теперь он понимал, что такое баррикада.
- Упри его концом сюда, так, - чтобы остряком оно вперед. Так, верно!
И уже развязно подходил к Петрову:
- Господин Петров! Извольте приказать, чтобы ваши товарищи помогли мне
снять вывеску. Мы ее посередке поставим.
Петров, не оборачиваясь, коротко отвечал:
- Убирайся вон.
- Как же это так? - пожимает околоточный плечами, но на время затихает
и сжимается, поглядывая как-го исподнизу, как побитая собака. А потом
снова овладевал положением и постепенно повышал голос, сразу, впрочем,
переходя на шепот, когда встречался взглядами с Петровым. Необходимо было
показать, что он хоть и без пальто, но лучше других, чище и благороднее.
- А вы бы, сударыня, лучше не за свое дело не брались, - сказал он
женщине в платке, которая привезла на салазках вязанку дров и сбросила в
баррикаду. - Лучше бы вашему мужу щи готовили, - а не политикой занимались.
Он сказал тихо, спокойно, а женщина вдруг закричала, так что отовсюду
посыпал народ.
- Что!? Это ты мне говоришь? Мне? Мужа моего слопал, а теперь мне
говоришь!
И со всего размаху ударила его по щеке. Он схватил ее за платок и
сорвал, но тут сразу десяток рук вцепились в него и приковали его к месту.
И опять от ужаса онемели ноги.
- Я не виноват! Она... Я не виноват, честное, благородное слово! Я ей
сказал...
Женщина плакала, сидя на салазках, к дружинники смотрели угрюмо. Петров
глядел долго и внимательно и не выдержал - плюнул.
- Гуманность! - сказал он презрительно.
- Господин Петров! Господин Петров! - звал его околоточный. - Я ей
сказал...
- Молчать!