Амфитеатров-Кадашев Владимир Александрович
Певец озарения вещи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Владислав Ходасевич. "Тяжелая Лира")

Владимир Амфитеатров-Кадашев.

Певец озарения вещи (Владислав Ходасевич. "Тяжелая Лира")

   "Тяжелою" называет Вл. Ходасевич свою лиру, -- и это имя сначала странно. Но чем более вчитываешься в эту замечательную книгу, (она -- событие в русской поэзии), тем оправданнее кажется ея название. Тяжел лирический путь Ходасевич -- озарение "косной, нищей скудости" мира вещей... и тем глубже его тяжесть, что мир для Ходасевича -- не только -- знак. Он любит скудный облик земных существований:
   
   "Довольный малым созерцаю,
   То, что дает нещедрый рок:
   Вяз, прислонившийся к сараю,
   Покрытый лесом бугорок".
   
   Ведь даже в самом остром отрицании "Шума земного бытия", в самом страстном призыве "Неизвестной зари" "Заря" расцветает образами "вещными".
   
   "А уж если сны приснятся,
   То пускай в них повторятся,
   Детства давние года.
   Снег на дворике московском,
   Иль -- в Петровском-Разумовском
   Пар над зеркалом пруда".
   
   И недаром Ходасевич ищет символически глубочайших постижений -- в обыденном, предметном, испепеляющая жизнь душа -- "пробочка над крепким иодом"... Но любовь к вещи, -- не заслоняет от зорких очей поэта ея ирреальности. Предметный мир -- не подлинный: подлинна лишь Психея, светлолучистая, творящая душа:
   
   "Ты дал мне пять неверных чувств,
   Ты дал мне время и пространством,
   Играет в мареве искусств
   Моей души непостоянство.
   И я творю из ничего
   Твои моря, пустыни, горы,
   Всю славу солнца Твоего,
   Так ослепляющаго взоры".
   
   Поэтому -- истинное творчество падение в себя:
   
   "Ни розоваго сада,
   Ни песеннаго лада,
   Во истину не надо --
   Я падаю в себя.
   На все, что людям ясно,
   На все, что им прекрасно,
   Вдруг стала несогласна
   Взыгравшая душа".
   
   "Легкая, падучая, милая" душа поэта осенена великим даром тайнослышания, -- и перед ея зеницами разверзаются существования иныя, "родное, древнее жилье":
   
   "Душа взыграла. Ей не надо
   Ни утешений, ни услад.
   Глядит безстаршными очами
   В тысячелетия свои,
   Летит широкими крылами
   В огнекрылатые рои"
   
   В легком, огневом полете Писхеи вещный мир пересоздается в Божьи бездны, в "мир новый, напряженный и суровый", где даже первый снег не "такой как у всех", где "в небе близком, слишком близком", "все только то, что есть и у земли": серость и сырость разбухших, размокших туч, но зато -- "в затоптанном и низком" -- в скользких тротуарах -- отражается "горний лик". Но если тайнослышание Психеи открывает "цветочный мир, цветочный путь", то этому же дару она обязана и раскрытием нижней бездны, она -- познает -- соблазны демона, -- "перваго дачника на расцветающей земле" (какая изощренно-смелая символика!), она встречает таинственные черные автомобили -- "с той поры, как ездит тот, -- в душе и в мире есть пробелы, как бы от пролитых кислот", -- и поэта охватывает некий темный ужас.
   
   "Я забываю, я теряю
   Психею светлую мою,
   Слепыя руки простираю,
   И ничего не узнаю".
   
   Иногда ему тяжел и страшен даже великий дар тайнослышания:
   
   "Увы! За что, когда все спит,
   Ей тайнослышанье твердит
   Свои пифийские глаголы?
   Простой душе невыносим
   Дар тайнослышанья тяжелый.
   Психея падает под ним".
   
   Из страшных глубин познания себя, падения в себя хочет вернуться к вещам, но вещам, озаренным: через путь к озарению -- лирический пафос.
   Бывают таинственныя минуты, когда в бедной комнате, "под штукатуренным небом", под "солнцем в шестнадцать свечей" -- душа вдруг проникается вакхическим восторгом вдохновения:
   
   "И музыка, музыка, музыка
   Вплетается в пенье мое,
   И узкое, узкое, узкое
   Пронзает меня лезвие".
   
   И свершается чудо: "большими глазами, глазами, быть может, змеи" видит зоркий поэт -- озарение вещей: внемлют "несчастныя вещи" тяжелой лире воспарившаго над мертвым бытием поэта. --
   
   "И нет оштукатуреннаго неба,
   И солнца в шестнадцать свечей,
   На гладкия, черныя скалы
   Стопы опирает -- Орфей".
   
   Владимир Кадашев. Певец озарения вещи (Владислав Ходасевич. "Тяжелая Лира") // Эхо. "Aidas". Иллюстрированное приложение к газете "Эхо". 1923. No 13. С. 13.
    
   Подготовка текста Павел Лавринец (Вильнюс), 2010.
   Публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru