Lib.ru/Классика: Американская_литература. Ливингстон

ЛИВИНГСТОНЪ.

0x01 graphic

Эдвардъ Ливингстонъ (Edward Livingston) родился въ 1764 году, въ нью-йоркской колоніи. Его семейство принадлежало къ числу древнихъ и знатнѣйшихъ фамилій Шотландіи. Тамъ Ливингстоны составляли сильный кланъ или племя: ихъ родоначальникъ былъ одинъ изъ тѣхъ лордовъ, которымъ ввѣрено было попечительство надъ юною королевою Маріею Стюартъ; другой Ливингстонъ былъ графомъ нейбургскимъ.

Въ XVII столѣтіи, буря гоненій за религію заставила многихъ удалиться изъ Британіи на берега Сѣверной Америки, гдѣ судьба предназначала имъ положить основаніе великому народу. Къ числу эмигрантовъ принадлежали также Ливингстоны: вмѣстѣ съ другими, они оставили шотландскія горы и отправились на гудзонскіе берега. Сохраняя память о старинномъ блескѣ своего рода, они стремились къ независимости, но не перестали чтить преданій о своихъ предкахъ и по имени ихъ замковъ назвали нѣкоторыя изъ своихъ поселеній въ Америкѣ. Благородное семейство Ливингстоновъ, бѣжавшее отъ гоненій въ прежнемъ отечествѣ, приняло мужественное участіе въ защитѣ новой своей родины, когда метрополія не захотѣла признать ея правъ и когда наступило время полнаго освобожденія американскихъ колоній отъ зависимости Англіи.

Въ началѣ этого огромнаго переворота, Эдвардъ Ливингстонъ, младшій изъ одиннадцати дѣтей своего отца, былъ еще весьма-молодъ. Первые годы жизни провелъ онъ въ Клермонѣ, богатомъ владѣніи, которое досталось его семейству на прекрасныхъ берегахъ Гудзонскаго-Залива. Тамъ выросталъ онъ посреди патріархальныхъ нравовъ и просвѣщенныхъ идей, въ довольствѣ и правилахъ чести, перешедшей къ сыну какъ-бы по наслѣдству отъ родителей. Добрыми примѣрами, которые незамѣтно, но постоянно и глубоко дѣйствуютъ на развивающуюся душу, какъ дѣйствуетъ чистый и живительный воздухъ на развивающееся тѣло -- Ливингстонъ воспиталъ счастливыя наклонности, кротость, благочестивыя чувства и возвышенныя побужденія. Но скоро онъ долженъ былъ извлечь для себя образованіе болѣе обширное и твердое изъ тѣхъ событій, которыя совершились въ его отечествѣ.

Мы хотимъ сказать о томъ времени, когда англо американскія колоніи, терпѣвшія столько угнетеній, отдѣлились отъ метрополіи и сдѣлались независимыми штатами. Въ ихъ освобожденіи семейство Ливингстона принимало дѣятельное участіе. Братъ Эдварда, Робертъ Ливингстонъ, былъ членомъ конгресса, который въ-продолженіе семи лѣтъ, не смотря на всѣ превратности войны, не терялъ бодрости духа и ни на минуту не отчаявался въ судьбѣ Америки; этотъ конгрессъ избралъ Роберта Ливингстона, вмѣстѣ съ Джефферсономъ, Франклиномъ и Адамсомъ, для составленія и объявленія акта о независимости новой націи. Мопгоммери, женатый на сестрѣ Ливингстона не болѣе года, отправился въ экспедицію противъ Канады, и тамъ, послѣ взятія Монреаля, погибъ отъ англійскихъ картечь при упорной осадѣ Квебека. Эдвардъ Ливингстонъ присутствовалъ при трогательномъ прощаньи своей сестры съ ея мужемъ и послѣ былъ ея утѣшителемъ.-- Благодарное отечество публичнымъ декретомъ постановило воздвигнуть памятникъ юному герою; а вдова его, какъ Римлянка, надѣла трауръ и не оставляла его въ-продолженіе пятидесяти лѣтъ, предаваясь скорби о томъ, кого звала она своимъ воиномъ. На помощь колоніямъ безпрестанно пріѣзжали въ Клермонъ благородные и неустрашимые сподвижники, которыхъ влекли изъ Европы въ Америку стремленіе къ славѣ, духъ независимости и политическіе интересы. Въ числѣ пріѣхавшихъ былъ Лафайэтъ; онъ поселился въ домѣ Ливингстоновъ, и съ-тѣхъ-поръ явился защитникомъ общаго дѣла. Посреди упомянутыхъ нами событій и сценъ, въ кругу многихъ замѣчательныхъ людей, Эдвардъ Ливингстонъ провелъ свою молодость. Въ собственномъ семействѣ получилъ онъ и нравственное воспитаніе, которое сдѣлало его честнымъ и благороднымъ человѣкомъ, и образованіе общественное, которое сдѣлало изъ него добраго гражданина.

Но если характеръ Эдварда Ливингстона и развился въ этой школѣ; если даже разумъ его созрѣлъ преждевременно, то, съ другой стороны, въ умственномъ воспитаніи онъ имѣлъ недостатокъ. Вообще, военное время не благопріятствуетъ умственнымъ занятіямъ, и нація, стремящаяся утвердить свое существованіе, мало заботится объ украшеніи ума своего различными свѣдѣніями. Впрочемъ, литература еще не вовсе исчезла въ колоніяхъ. Америка, отдѣлясь отъ Европы своими учрежденіями, сохранила съ нею связь своими идеями, и въ этомъ отношеніи все еще оставалась колоніею стараго свѣта. Она не утратила благородныхъ наклонностей къ успѣхамъ ума; въ то время въ ней еще не думали единственно о томъ, чтобъ дѣйствовать, и не подчиняли возвышенныхъ способностей разума вседневнымъ потребностямъ жизни. Въ то время еще жили многіе замѣчательные люди, получившіе воспитаніе въ Европѣ и украшавшіе собою свое новое отечество, которому они доставили независимость. Этихъ людей имѣлъ Эдвардъ Ливингстонъ своими образцами: онъ предался изученію наукъ и правъ съ тою энергіею воли и съ тѣмъ настойчивымъ вниманіемъ, которыя потомъ проявлялись во всѣхъ его поступкахъ. Онъ занялся прилежнымъ изученіемъ англійскаго обычнаго права (droit coutumier), которое перешло изъ Америку въ огромномъ количествѣ сборниковъ, заключавшихъ въ себѣ судебныя рѣшенія по разнымъ предметамъ. Эти сборники можно назвать темнымъ лабиринтомъ: до того въ нихъ перемѣшаны и разбросаны были различныя постановленія; во всемъ видно было отсутствіе существенныхъ достоинствъ всякаго закона -- очевидности, ясности и общности. Этотъ недостатокъ безпрестанно поставлялъ судью въ необходимость исправлять законодателя. Изучивъ практически англійскую юриспруденцію, Эдвардъ Ливингстонъ изучилъ вмѣстѣ съ тѣмъ и самыя начала права; въ послѣднемъ случаѣ онъ пользовался Пандектами Потье (Pothier). Съ помощію этого сочиненія, -- гдѣ въ превосходномъ порядкѣ изложены прекрасныя правила, которыя остались намъ отъ древняго правосудія и юридическаго искусства Римлянъ -- Эдвардъ Ливингстонъ возвысился до теоретическихъ началъ науки. Конечно, онъ не собралъ еще идей для собственнаго кодекса -- мысль о составленіи его пришла къ нему позже; но въ настоящихъ занятіяхъ онъ пріобрѣлъ строгую и логическую методу для своихъ будущихъ трудовъ.

Приготовясь такимъ-образомъ, онъ принялъ на себя званіе адвоката въ Нью-Йоркѣ. На этомъ поприщѣ Ливингстонъ сдѣлалъ блестящіе успѣхи и скоро пріобрѣлъ извѣстность искуснаго адвоката. Должность эта въ странахъ демократическихъ ведетъ прямо къ должностямъ законодательнымъ. Дѣйствительно, не смотря на свою молодость, Эдвардъ Ливингстонъ былъ призванъ съ поприща адвоката къ дѣламъ общественнымъ, и въ этомъ случаѣ обязанъ былъ не столько вліянію родства, сколько своей ранней извѣстности. Ему едва было тридцать лѣтъ въ то время, когда въ 1791 году Нью-Йоркскій Штатъ избралъ его однимъ изъ своихъ представителей на конгрессѣ. Чтобъ оцѣнить положеніе Ливингстона въ этомъ собраніи и его политическія связи, а равно и ту роль, которую игралъ онъ на ряду съ основателями американской независимости, бросимъ бѣглый взглядъ на состояніе новой республики, на партіи, ее раздѣлившія, и на различныя направленія, какія хотѣлось партіямъ дать судьбѣ раждавшагося государства.

Вашингтонъ управлялъ въ то время республикою Соединенныхъ-Штатовъ. Онъ два раза сряду избранъ былъ президентомъ и могъ бы остаться имъ до самой смерти, еслибъ желалъ того. Освобожденная имъ Америка съ довѣрчивостію поручала ему кормило правленія и чтила въ немъ гражданина, который никогда не употребилъ во зло ни диктатуры своей, ни побѣдъ; который умѣлъ править ею съ такимъ же искусствомъ, какъ и защитилъ ее; который показалъ столько доблестей, командуя войсками, столько политической мудрости въ устройствѣ государства, столько простоты въ величіи и скромности въ славѣ. Республика любила этого великаго человѣка за его всесовершенную честность, за его высокую твердость и ясную душу, за его прекрасный характеръ, неимѣвшій недостатковъ, за его полный и могучій умъ, за его безукоризненную жизнь, на которой не лежало ни одного пятна. Объ этомъ человѣкѣ, по справедливости, можно сказать, что онъ былъ первымъ на войнѣ, первымъ въ мірѣ и первымъ въ сердцахъ согражданъ.

Въ 1783 году, Американцы вышли со славою изъ семилѣтней борьбы съ метрополіею, которая должна была наконецъ признать ихъ самобытность; такимъ образомъ, они перенесли кризисъ своего освобожденія. Въ 1789 году, они перенесли другой кризисъ -- внутренняго устройства, и, учредивъ Федеративное правленіе, спасли себя отъ грозившаго имъ распаденія. Такъ они восторжествовали надъ опасностями внѣшними и внутренними. Желая исправить несовершенства и предупредить раздѣленія, которыя вредили до того времени почти всѣмъ республикамъ и федераціямъ, Американцы весьма-благоразумно утвердили у себя центральную власть, учредили одного главнаго начальника, а съ тѣмъ вмѣстѣ общественныя собранія, закомы, суды, устроили войска, финансы, и этими мѣрами могли удержать въ составѣ одной, націи столько колоній разнороднаго происхожденія, различнаго устройства, съ различными интересами и обычаями, гдѣ направленіе было столько разнообразно, какъ былъ различенъ климатъ занимаемыхъ ими странъ. Но физическое положеніе націи и высшая воля сдѣлали для Американцевъ болѣе, нежели предусмотрительность и учрежденія ихъ законодателей. На долю націи достался обширный материкъ, гдѣ не было страшныхъ сосѣдей и, слѣдовательно, не было враговъ, гдѣ нельзя было страшиться войны иноземной, а, слѣдовательно, не было и опасностей внутри государства. Для дѣятельности націи раскрывалась обширнѣйшая перспектива: ей предстояло населить пустыни, вырубить необъятные лѣса, воздѣлать степи и болота, прорѣзать горы, измѣнить направленіе рѣкъ, однимъ словомъ -- воззвать цѣлый міръ къ цивилизаціи. Поэтому избытокъ силъ, который въ государствахъ стараго свѣта, стѣсненныхъ въ своей дѣятельности и въ своихъ земляхъ, обращается или противъ другихъ или противъ самихъсебя, Американцы могли обратить только на природу. Долго общество не боялось у нихъ человѣка, и человѣкъ, пользуясь свободою на необъятномъ пространствѣ, могъ, не вредя обществу, удовлетворять своимъ бурнымъ и стяжательнымъ наклонностямъ, могъ пріобрѣтать не отнимая у другаго, могъ входить въ соперничество, не проливая крови, находить для себя столько труда, сколько имѣлъ потребностей, и пускаться во всѣ предпріятія, какія только представлялись его желаніямъ.

При такомъ положеніи вещей, въ республикѣ составились двѣ партіи, изъ которыхъ одна, казалось, страшилась развитія началъ демократическихъ, другая, напротивъ того, опасалась возстановленія англійскихъ учрежденій. Первая носила названіе партіи федеральной, другая называлась республиканскою. Остатокъ привязанности къ прежней метрополіи, съ которою Америка была въ родствѣ по крови, по нравамъ и языку, и потомъ нѣкоторое отвращеніе къ насильственной политикѣ французской революціи, были причиною, что федеральная партія желала сблизиться съ Англіею, вопервыхъ введеніемъ подобныхъ англійскимъ законамъ, во-вторыхъ трактатами. Съ другой стороны, ревность къ независимости и разсчеты искусной, а съ тѣмъ вмѣстѣ и благодарной политики побуждали демократическую партію предпочесть того союзника, который помогъ Американцамъ освободиться отъ враговъ, и эти чувства побуждали демократовъ остаться вѣрными связи съ Франціею. Одни съ безпокойствомъ помышляли о таинственной судьбѣ своего отечества, и съ благоразумнымъ опасеніемъ обращались къ прошедшему; другіе, исполненные довѣрчиваго инстинкта, отважно стремились къ неизвѣстной будущности. Превосходнѣйшіе умы и отличнѣйшіе изъ гражданъ раздѣлились между собою. Вашингтонъ съ умѣренностью поддерживалъ федеральную партію; Джонъ Адамсъ одушевлялъ и волновалъ ее своею горячностію; Франклинъ на всю жизнь свою объявилъ себя на сторонѣ демократической партіи, главою которой былъ въ то время Томасъ Джефферсонъ.

Эдвардъ Ливингстонъ присталъ къ послѣдней партіи на конгрессѣ 1794года. Хотя его лѣта и не позволяли ему дѣйствовать на первомъ планѣ, гдѣ почетнѣйшее мѣсто занимали основатели американской независимости, еще жившіе въ то время, однакожь, онъ обратилъ на себя вниманіе своею пылкостію и дарованіями. Онъ опровергалъ трактатъ, заключенный въ 1794году съ Англіею, по которому хотя и очищалась сѣверная граница Соединенныхъ Штатовъ, гдѣ еще стояли британскія войска, но въ глазахъ французской партіи очищеніе это достигалось не съ полнымъ достоинствомъ, потому что въ трактатѣ обнаружено было явное пристрастіе къ прежней метрополіи, и изъявлялась излишняя и унизительная покорность ея морскому деспотизму и неумѣреннымъ требованіямъ въ-отношеніи къ торговлѣ. Эдвардъ Ливингстонъ воспротивился равнымъ образомъ и введенію alien bill, по которому президентъ могъ высылать, въ извѣстныхъ случаяхъ, иностранцевъ изъ владѣній Соединенныхъ Штатовъ. Подобная мѣра не сообразовалась съ цѣлями республики, для которой весьма-важно было открыть свободный пріѣздъ всѣмъ эмигрантамъ и наполнить излишкомъ европейскаго народонаселенія свои западныя владѣнія, еще необитаемыя въ то время. Рѣчь, произнесенная по этому случаю Эдвардомъ Ливингстономъ, распространилась въ западныхъ провинціяхъ, куда безпрестанно стремились Американцы, и долго потомъ читали эту рѣчь въ тѣхъ Фермахъ, которыя были какъ-бы аванпостами республики и полагали собою зародышъ будущихъ сильныхъ штатовъ. Кентукки, наполнявшійся въ то время поселеніями, изъ признательности къ Ливингстону назвалъ его именемъ одинъ изъ своихъ округовъ. Тѣсныя политическія связи заключены были на конгрессѣ между Эдвардомъ Ливингстономъ и предводителями демократической партіи. Въ эту пору узналъ онъ также еще мало извѣстнаго депутата возникавшаго штата Тениссе, Андрея Джаксопа, который въ-послѣдствіи сдѣлался столько извѣстенъ, и съ которымъ подружили Эдварда Ливингстона сходство въ мнѣніяхъ и противоположность въ характерахъ.

Ливингстонъ остался на конгрессѣ и принадлежалъ къ оппозиціи до конца президентства Джона Адамса, вмѣстѣ съ которымъ прекратилась и власть федеральной партіи. Въ 1801 году, партія демократическая восторжествовала, послѣ того, какъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ былъ избранъ Томасъ Джефферсонъ. Друзья его, по обыкновенному въ подобномъ образѣ правленія случало, перешли изъ оппозиціи къ правительственнымъ званіямъ и заняли общественныя должности. Эдвардъ Ливингстонъ, содѣйствовавшій возвышенію главы своей партіи, былъ назначенъ генеральнымъ прокуроромъ въ Нью-Йоркскій Штатъ. Получивъ это мѣсто отъ правительства, онъ въ то же время облеченъ былъ довѣріемъ народнымъ въ званіе мэра города Нью-Йорка; а это званіе въ то время считалось вторымъ въ республикѣ.

Соединяя въ себѣ представителя федеративныхъ законовъ съ званіемъ, которое возложено было на него многолюднѣйшимъ и богатѣйшимъ городомъ въ Америкѣ, Ливингстонъ показалъ много искусства и самоотверженія. Скоро представился ему несчастный случай выказать свои государственныя добродѣтели въ полной ихъ силѣ. Желчная горячка, эта чума Новаго Свѣта, съ чрезвычайною жестокостію распространилась въ Пью Йоркѣ. Ужасъ овладѣлъ жителями; всѣ богатые люди оставили городъ: тамъ, гдѣ кипѣла жизнь и раздавался неумолкаемый шумъ, воцарилось мертвенное и страшное безмолвіе. Улицы опустѣли, большая часть домовъ были заперты. Въ гавани стояли корабли, оставленные ихъ экипажами, и виднѣлись цѣлые лѣса неподвижныхъ мачтъ. Кто только могъ бѣжать, всѣ удалялись изъ злополучнаго города и искали вдалекѣ воздуха, который не наносилъ бы смерти. Ливингстонъ остался съ тѣми, кто не могъ уѣхать. Этого требовалъ его долгъ; онъ понималъ его и исполнилъ съ непоколебимымъ мужествомъ. Неожиданное бѣдствіе почиталъ онъ, какъ самъ выражался на языкѣ юридическомъ, невыгодною стороною того договора о неизвѣстномъ, могущемъ случиться (contrat aléatoire), который заключилъ онъ съ городомъ, принявъ отъ него первостепенную должность. Онъ убѣжденъ былъ въ томъ, что для спасенія себя оставалось одно средство -- пренебречь опасностію и стараться быть полезнымъ для другихъ, или, если ему суждено было погибнуть, то лучше погибнуть съ честію. По этому онъ не только остался въ городѣ, но и предался чувству самоотверженія; ежедневно посѣщалъ больныхъ, оказывалъ имъ пособіе, раздавалъ деньги, помогалъ собственными руками. Многіе обязаны ему были своею жизнію. Энергическая воля и удовольствіе дѣлать добро, которыми онъ подкрѣплялъ себя, долгое время предохраняли его отъ заразы. Уже начинала она проходить, какъ вдругъ Ливингстонъ заболѣлъ самъ. Въ свою очередь теперь онъ окруженъ былъ попеченіями и заботливостію благодарнаго народа. Граждане, встревоженные его болѣзнію, толпились въ улицѣ, гдѣ жилъ онъ, но не шумѣли; входили осторожно въ его домъ; каждый разъ смѣняли другъ друга у постели больнаго, и когда разнеслась счастливая вѣсть о томъ, что его крѣпкое сложеніе и присутствіе духа восторжествовали надъ опасностію, то въ городѣ распространилась такая же радость, какъ и послѣ прекращенія заразы, поражавшей столько жертвъ. Ливингстонъ былъ награжденъ вдвойнѣ: онъ не могъ не чувствовать, что дѣйствовалъ прекрасно, и вмѣстѣ съ тѣмъ имѣлъ наслажденіе видѣть, что граждане оцѣнили его великодушіе.

Скоро, однакожь, онъ принужденъ былъ отказаться и отъ этихъ чувствъ и отъ своихъ должностей, и даже отъ пребыванія на родинѣ. Въ сорокъ лѣтъ пришлось ему начинать жизнь свою съизнова. Роскошныя привычки, издержки по отправленію должности, можетъ-быть, нѣсколько неумѣренныя, щедрыя пособія больнымъ, наконецъ, больше всего, неблагоразуміе одного друга, которому онъ ввѣрилъ значительныя суммы, принадлежавшія Соединеннымъ Штатамъ, и необходимость пополнить ихъ изъсобственныхъ средствъ, были причиною, что онъ разорился и долженъ былъ снова взяться за ремесло адвоката, чтобъ поправить свое состояніе. Впрочемъ, то, что причинило ему столько несчастій, повело его къ славѣ: неблагопріятныя обстоятельства заставили его удалиться въ новую страну, гдѣ онъ сдѣлался законодателемъ.

По счастливому стеченію происшествій съ настоящимъ положеніемъ Ливингстона, обширная и богатая страна, орошаемая рѣкою Миссисиппи, открылась для промышлености Американцевъ и поступила въ ихъ владѣніе. Робертъ Ливингстонъ, братъ Эдварда, находясь повѣреннымъ въ дѣлахъ при французскомъ правительствѣ отъ Соединенныхъ-Штатовъ, устроилъ въ Парижѣ важное пріобрѣтеніе Луизіаны. Колонія эта принадлежала сначала Французамъ, но въ слабое правленіе Лудовика XV была уступлена Испаніи, по трактату 1763 года. Испанія, въ свою очередь, отдала ее обратно Франціи трактатомъ въ Сен-Ильдефонсѣ въ 1800 году. По политическимъ разсчетамъ перваго консула Бонапарте, этотъ трактатъ оставался въ тайнѣ во все время войны съ Англіею. Но, послѣ аміенскаго мира, когда Бонапарте съ такою славою успѣлъ прекратить непріязненныя отношенія къ Франціи и обезпечилъ договорами результаты своихъ побѣдъ на твердой землѣ, онъ рѣшился возвратить Франціи ея прежнее величіе въ колоніяхъ. Съ такою цѣлію онъ возвратилъ себѣ, подоговору, колоніи, отнятыя Англіею, пріобрѣлъ отъ Испаніи Луизіану и предпринялъ экспедицію въ Сен-Доминго. Но ни время, ни счастіе не благопріятствовали его плаву. Экспедиція въ Сен-Доминго не удалась, а между-тѣмъ грозила война съ Англіею. Не надѣясь удержать за собой Луизіану, и не желая, чтобъ она досталась Англіи, Бонапарте отдалъ ее Американцамъ Увеличивать Америку значило, въ его глазахъ, ослаблять Англію. Но, кромѣ политическихъ выгодъ, которыя пріобрѣталъ онъ отъ усиленія союзниковъ, непріязненныхъ врагу Франціи, онъ пріобрѣлъ этою уступкою восемьдесятъ мильйоновъ франковъ, и сверхъ-того поставилъ въ числѣ условій, чтобъ старинная французская колонія была присоединена къ федеративной республикѣ на правахъ свободнаго государства, со всѣми преимуществами, какими пользовались прочіе штаты союза, и со всѣми особенными привилегіями самостоятельнаго государства.

Эдвардъ Ливингстонъ отправился въ Новый-Орлеанъ и прибылъ туда въ концѣ 1803 года, почти въ одно время съ американскими коммиссарами, которымъ поручено было принять эту провинцію. Положеніе страны было превосходно и свойства ея неоцѣненны. Находясь въ центрѣ Новаго-Свѣта, при очаровательномъ заливѣ, перерѣзываемая величайшею въ мірѣ рѣкою, которая удобна для судоходства на пространствѣ тысячи двухсотъ миль и принимаетъ въ себя множество широкихъ рѣкъ, выходящихъ изъ Горъ Скалистыхъ (Rocheuses) и Аллеганскихъ (Alleghanys), Луизіана представляла собою обширную и прямую долину, къ которой примыкали другія поперечныя, равно изобильныя и уподоблявшіяся могучимъ вѣтвямъ гигантскаго дерева. Пользуясь благословеннымъ климатомъ, будучи удалена отъ суровой стужи и отъ палящаго зноя; обладая почвою, способною для всѣхъ родовъ земледѣлія и приготовленными незапамятными наводненіями рѣки къ безпредѣльному плодородію; покрытая вѣковыми лѣсами и залитыми водою лугами, эта страна обѣщала сдѣлаться чѣмъ-то дивнымъ, какъ-скоро человѣкъ покоритъ себѣ тамъ природу, царствовавшую во всей красотѣ своей, но съ тѣмъ вмѣстѣ во всемъ безпорядкѣ, и утвердитъ господство труда и разума.

И это началось въ Луизіанѣ со времени прибытія туда Американцевъ. До-тѣхъ-поръ, она оставалась почти невоздѣланною и пустынною. Шестьдесятъ-пять тысячь жителей, разсѣянныхъ на двухъ-стахъ тысячахъ квадратныхъ миляхъ, составляли все ея населеніе. Отторгнутая отъ Франціи назадъ тому сорокъ лѣтъ, не питая большаго расположенія къ Испаніи, которая ничего для нея не сдѣлала, Луизіана, подобно куску неодушевленнаго вещества, который испытываетъ притяженіе къ окружающимъ его массамъ, чувствовала моральное влеченіе къ новому народу, который, едва-вышедши изъ революціи, уже покрывалъ своими кораблями Океанъ, наполнилъ восточные лѣса своими піонерами, населялъ пустыни Кентукки отважнымъ племенемъ, и наконецъ достигъ до восточнаго берега великой рѣки, которая одна могла открыть его произведеніямъ и стремленію выходъ на море. По-этому, Луизіана съ восторгомъ приняла извѣстіе о томъ, что, переставая быть колоніею, она поступаетъ въ составъ цвѣтущей и могущественной націи. Пространство края было слишкомъ-велико для одного штата и потому его раздѣлили на четыре части, которыя должны были составить четыре отдѣльные штата и получили названіе Луизіаны, Арканзаса, Иллинуа и Миссури.

Было двѣ степени политическаго присоединенія странъ къ союзу. Одна состояла въ учрежденіи временнаго управленія, которое называлось земскимъ или территоріальнымъ (gouvernement territorial): другая состояла въ окончательномъ введеніи управленія, называвшагося государственнымъ (gouvernement d'État), или управленіемъ штата. Первый образъ управленія имѣлъ цѣлію дать странѣ устройство и мало-по-малу довести ее до самостоятельнаго управленія; при чемъ имѣлось въ виду, чтобъ страна была достаточно къ тому приготовлена. Второй образъ управленія давалъ странѣ самобытное существованіе и предоставлялъ ей управляться самой собою, соблюдая законы и учреждая у себя федеральныя должности. Пока существовалъ первый порядокъ, страна находилась нѣкоторымъ образомъ подъ опекою общаго правительства; оно давало ей, вопервыхъ, губернатора для администраціи, во-вторыхъ, законодательный совѣтъ, для приведенія ея въ устройство, и, въ-третьихъ, высшее судилище для судебныхъ дѣлъ. Съ водвореніемъ втораго порядка, страна получала право имѣть собственную палату представителей, свой сенатъ и свое независимое устройство. Луизіана равнымъ образомъ была подвергнута предварительной опекѣ, прежде нежели получила полную свободу. Вмѣстѣ съ территоріальнымъ управленіемъ она ввела у себя habeas corpus и учрежденіе присяжныхъ (jury) -- двѣ необходимыя принадлежности Американца, съ которыми онъ не разстается, гдѣ бы ни водворился, и которыя обезпечиваютъ для него свободу и правосудіе. Но первоначальныхъ правъ, по которымъ рѣшенію присяжныхъ подчинялись всѣ дѣла гражданскія и уголовныя, касавшіяся собственности и личности жителей, было еще недостаточно. Надлежало дать законы, которые примѣняемы были бы къ этимъ дѣламъ, и, во-вторыхъ, опредѣлить правила судопроизводства, по которымъ разбирались бы возникающіе случаи. При этомъ представился вопросъ: слѣдуетъ ли сохранить въ Луизіанѣ прежнее ея законодательство, нестройную смѣсь постановленій римскаго права, обычаевъ Французскихъ и предписаній испанскаго правительства? или лучше ввести законы англійскіе, съ неопредѣленностію такъ-называемыхъ прежнихъ примѣровъ, съ утонченностію ихъ юридическихъ фикцій и съ плодовитостію ихъ формъ? Вопросъ этотъ поступилъ на разсмотрѣніе высшаго судилища. Американскіе юрисконсульты требовали исключительнаго принятія англійскихъ законовъ, какъ гражданскихъ, такъ и уголовныхъ. Ливингстонъ напомнилъ новымъ обладателямъ страны, что, по условіямъ трактата, Луизіана должна участвовать во всѣхъ выгодахъ американскаго союза, не теряя собственныхъ привилегій, и сообразно съ его предложеніемъ, рѣшено было, что страна сохранитъ свои гражданскіе законы, но прійметъ уголовные законы англійскіе, далеко превосходившіе тѣ, которыми Луизіана судилась при испанскомъ правительствѣ. Такимъ-образомъ, благодаря Ливингстону, Луизіана сохранила свои обычаи и расширила свои права -- два обстоятельства, которыми народъ весьма дорожитъ и на которыя охотно соглашается. Услуга Ливингстона осталась навсегда въ памяти страны.

По прежнимъ законамъ Луизіаны, гражданскіе процессы не подчинялись рѣшенію присяжныхъ, а какъ это считалось необходимымъ по американскому праву, то и нужно было ввести новую форму судопроизводства. Ливингстону порученъ былъ этотъ трудъ, къ которому онъ былъ способенъ по своему искусству и по опытности. Дѣйствительно, Ливингстонъ составилъ правила процесса, которыя могли служить образцомъ простоты и здраваго ума. Начало процесса, веденіе его, сужденіе и рѣшеніе гражданскихъ дѣлъ были опредѣлены съ большимъ искусствомъ. Ливингстонъ обратилъ главное вниманіе на сущность самихъ актовъ и устранилъ сложныя формы. Послѣднія, составляя лишь первую степень правосудія, могутъ своею медленностію обезпечивать справедливость только въ эпоху произвола и насилія; но когда царствуетъ въ государствѣ одинъ законъ, то слѣдуетъ идти къ сущности дѣла прямымъ путемъ справедливости, а. не извилистыми стезями формальностей. Въ такую пору сокращеніе времени процесса необходимо и служитъ къ скорѣйшему достиженію правосудія, точно какъ въ первомъ случаѣ продолжительность времени составляетъ путь болѣе надежный. Эту истину хорошо понялъ вѣрный и мыслящій умъ Ливингстона, и потому въ краткихъ, но существенныхъ правилахъ составленнаго имъ процесса, Ливингстонъ уклонился и отъ нескончаемой процедуры французскихъ законовъ, и отъ старинныхъ фикцій англійскаго законодательства. Поставляя достиженіе истины своею цѣлію и руководясь яснымъ взглядомъ, онъ составилъ правила, которыми упрощенъ былъ ходъ процесса. Успѣхъ этой работы облегчилъ ему въ-послѣдствіи составленіе другаго, болѣе обширнаго законодательнаго труда.

Ливингстонъ былъ однимъ изъ учредителей временнаго управленія въ Луизіанѣ. Онъ составилъ для нея банковое положеніе, по требованію территоріальнаго правительства. Потомъ участвовалъ въ трудахъ французскихъ юрисконсультовъ Моро-Лиле (Moreau-Lislet) и Дербиньи (Derbigny), которые собрали въ одно старинные гражданскіе законы Луизіаны. Подъ этимъ законодательствомъ, которое должно было существовать еще многіе годы, страна развилась весьма-быстро. Со всѣхъ сторонъ приходили сюда новые поселенцы; лѣса пали подъ сѣкирами піонеровъ; пустынныя пространства, раздѣлявшія одно поселеніе отъ другаго, обратились въ воздѣланныя поля; ново-орлеанская гавань наполнилась судами, и суда эти, восходя вверхъ по рѣкамъ, оживили торговлею равнины края, уже обогащенныя земледѣліемъ. Цѣпа собственности возвысилась вдесятеро, и Ливингстонъ, вошедшій въ славу и пріобрѣвшій извѣстность искуснѣйшаго адвоката въ Луизіанѣ, легко вознаградилъ себѣ потерянное богатство, которое было причиною его удаленія изъ родины.

Но если богатство и было у него въ виду, то оно не составляло предмета его занятій; для ума и души Ливингстона нужна была пища больше благородная, и онъ нашелъ ее. Продолжая заниматься адвокатствомъ, онъ предпринялъ составить большой кодексъ уголовныхъ законовъ, вмѣстѣ съ уголовнымъ процессомъ, и преобразовать систему тюремнаго заключенія.

Чтобъ приготовить себя къ этому обширному труду, Ливингстонъ изучалъ кодексы, существовавшіе въ равныя времена у различныхъ народовъ, и близко ознакомился съ великими учителями науки права. Читая Монтескьё, онъ утвердился въ собственныхъ мысляхъ; Беккарія развилъ въ немъ великодушныя идеи; Бентамъ образовалъ въ немъ его аналитическую способность; сочиненія Потье усовершенствовали его въ умѣньи составлять законы; а внимательное изученіе французскихъ кодексовъ образовало его законодательный слогъ.

Но прекрасныя предположенія Ливингстона были остановлены событіемъ, при которомъ онъ долженъ былъ оставить на время книги и взяться за оружіе. Въ 1812 году, Соединенные-Штаты, долго сносившіе со стороны Англіи самыя унизительныя для свободной націи требованія, наконецъ рѣшились, по уже поздно, соединиться съ Франціею на защиту свободы морей и правъ нейтральныхъ флаговъ. Мужественно выдерживали они борьбу въ-продолженіе двухъ лѣтъ; но когда палъ Наполеонъ въ 1814 году, они остались одни въ этой распрѣ и подвергнулись нападенію всѣхъ англійскихъ силъ. Страшная экспедиція готовилась противъ Луизіаны: пятнадцать тысячъ отборнаго стараго войска, сражавшагося въ Португаліи и Испаніи подъ предводительствомъ Веллингтона, было посажено на корабли и отправлено въ страну, которая присоединена была послѣ всѣхъ къ американской федераціи, и которую по этому надѣялись Англичане легче другихъ отторгнуть; по-крайней-мѣрѣ, такъ думали объ Луизіанѣ.

Новый-Орлеанъ, которому при этомъ случаѣ грозила не малая опасность, не имѣлъ средствъ къ защитѣ. Правда, находясь на лѣвомъ берегу Миссисиппи, онъ, казалось, довольно обезпеченъ былъ озерами, которыя образовала рѣка, и трясинными болотами, лежавшими у устья Миссисиппи; по городъ не имѣлъ ни укрѣпленій, ни войскъ; едва онъ могъ вооружить тысячу двѣсти человѣкъ. Поэтому приближеніе опасности привело его въ уныніе. Жители никогда не бывали въ сраженіяхъ. Два года наслаждались они полною независимостію, имѣли уже самостоятельность, но не получили еще окончательнаго устройства. Имъ принадлежали права, столько нравившіяся ихъ сердцу, но они не имѣли управленія, которое связывало бы гражданъ въ одно цѣлое. И въ этомъ заключается важное неудобство демократическихъ государствъ, хотя, съ другой стороны, въ нихъ родится много энергическихъ людей, которыхъ одна мысль становится средствомъ къ устройству, и эти люди въ одно мгновеніе, силою характера, установляютъ единство во власти и побуждаютъ всѣхъ содѣйствовать общимъ усиліямъ. Такого человѣка нашла Луизіана въ генералѣ Андреѣ Джаксонѣ {Дальнѣйшія подробности о генералѣ Джаксонѣ и его дѣйствіяхъ изложены въ письмахъ М. Шевалье о Сѣверной-Америкѣ (Lettres sur l'Amérique du Nord, par M. Chevalier). Въ "Отечественныхъ Запискахъ" за сентябрь 1845 года помѣщена его біографія.}.

Получивъ отъ президента Медисона порученіе принять на себя въ настоящемъ случаѣ защиту Луизіаны, Джаксовъ не остановился нисколько и принялъ на себя эту трудную обязанность. Нъобильной приключеніями жизни своей, онъ привыкъ не считать ничего невозможнымъ. Родители назначали его въ духовное званіе; самъ онъ пожелалъ сдѣлаться адвокатомъ; но истиннымъ призваніемъ его была война. Потому, хотя онъ, по распоряженію Вашингтона, и получилъ мѣсто генеральнаго прокурора въ Тенесси, хотя и участвовалъ въ конгрессѣ въ качествѣ законодателя, и потомъ былъ въ высшемъ судилищѣ судьею, однако онъ отличился наиболѣе на поприщѣ военномъ. 14-ти лѣтъ онъ сражался волонтеромъ въ войну за независимость Америки и былъ раненъ. Въ-послѣдствіи, увлекаясь потребностію дѣйствовать, пылкостію своего характера и страстію къ приключеніямъ, Джэксонъ переселился въ западныя владѣнія штатовъ и тамъ сдѣлался однимъ изъ воинственныхъ піонеровъ, основавшихъ Тенесси. Предводительствуя милиціею штатовъ въ войну 1812 года, онъ побѣдилъ Криксовъ и выгналъ Англичанъ изъ Пенсаколы. Неукротимое мужество помогало ему счастливо избѣгать большихъ личныхъ опасностей; съ помощію его онъ успѣшно исполнялъ отважнѣйшія предпріятія и внушилъ къ себѣ неограниченное довѣріе согражданамъ. Онъ вѣрилъ, что межъ людьми, точно такъ же какъ и между государствами, тотъ сильнѣе другихъ, въ комъ воля сильнѣе и крѣпче.

Съ такими расположеніями прибылъ Джаксонъ въ Новый-Орлеанъ. Пятнадцать лѣтъ не видѣлся онъ съ другомъ своимъ Ливингстономъ. Теперь онъ нашелъ его во главѣ составленнаго имъ комитета защиты, исполненнымъ рвенія и мужества. Джаксонъ сдѣлалъ его своимъ адъютантомъ. По взаимному согласію, они принимали всѣ мѣры къ отраженію непріятеля. Не сомнѣваясь, что, въ минуты опасности, единство власти необходимо, и что спасеніе страны еще неустроенной зависитъ отъ твердой воли одного лица, Андрей Джаксонъ, бывъ демократомъ, сдѣлался диктаторомъ. Онъ объявилъ страну въ военномъ положеніи, остановилъ на время дѣйствіе habeas corpus и, спустя нѣкоторое время, запретилъ даже собираться законодательному совѣту. Всѣхъ гражданъ онъ призвалъ къ оружію, принялъ помощь, предложенную пиратами острова Баратаріи, и заставилъ милиціи Тенесси и Кентукки поспѣшить, сколько возможно, подъ Новый-Орлеанъ. Энергіею своихъ распоряженій и хладнокровнымъ мужествомъ онъ внушилъ всѣмъ довѣріе, которымъ и самъ одушевлялся

Въ-продолженіе этой достопамятной кампаніи, Ливингстонъ былъ ревностнымъ сотрудникомъ генерала Джэксона. Онъ принималъ участіе во всѣхъ мѣрахъ и во всѣхъ успѣхахъ: сопровождалъ Джаксона въ страшную ночь 23 декабря, когда Джаксонъ разстроилъ предпріятіе англійскаго авангарда и принудилъ его остановиться; помогалъ Джаксону въ устройствѣ укрѣпленій, которыя и были воздвигнуты въ двухъ миляхъ отъ Новаго Opлеана, между болотами и рѣкою, гдѣ Американцы съ твердостію ожидали враговъ; былъ свидѣтелемъ двукратнаго, безполезнаго нападенія англійской арміи на эти на-скоро устроенныя укрѣпленія, которыя защищались артиллеріею небольшаго числа пиратовъ и храбростію пяти тысячъ человѣкъ милиціи. Наконецъ, Ливингстонъ участвовалъ 8 января 1815 года, въ день навсегда памятный въ лѣтописяхъ Луизіаны, въ сраженіи, которое должно было рѣшить ея участь. Онъ видѣлъ, какъ старыя англійскія войска, молча и въ превосходномъ порядкѣ, шли на послѣдній приступъ; видѣлъ, какъ они, не смотря на быстроту движеній и холодное мужество, но успѣли подойдти ко рву; издали пронизываемые ядрами и картечью, они пали въ ту минуту, когда приблизились на выстрѣлъ карабиновъ этихъ неустрашимыхъ западныхъ стрѣлковъ, которыхъ рука тверда, глазъ вѣренъ и выстрѣлы метки. Въ-теченіе нѣсколькихъ минутъ, командиръ отряда, генералъ сиръ Эдвардъ Пеккенгамъ (Packeham) былъ убитъ, генералы Жиббсъ (Gibbs) и Кинъ (Keane), принявшіе послѣ него команду, были смертельно ранены; большая часть офицеровъ погибли отъ пуль; двѣ тысячи солдатъ легли на мѣстѣ; армія остановилась, дала знакъ къ отступленію, и Луизіана была спасена.

Во всѣхъ дѣйствіяхъ и опасностяхъ этой войны, Ливингстонъ принималъ благородное участіе: помогалъ Джэксону своими совѣтами, своею храбростію, своимъ перомъ; писалъ отъ имени Джаксона прокламаціи и депеши, развозилъ приказанія, наконецъ, послѣ сраженія, успѣшно велъ переговоры о размѣнѣ плѣнныхъ, такъ-что въ-послѣдствіи, когда американскій конгрессъ, въ знакъ благородности націи, поднесъ Джаксону медаль, выбитую въ память его побѣдъ, Джаксонъ, обратясь къ Ливингстону, сказалъ ему: "Подойдите и взгляните, что я получаю благодаря вашимъ пособіямъ".

По освобожденіи Луизіаны и по заключеніи гапдскаго мира, Ливингстонъ принялся снова за прежнія свои занятія, и предался имъ съ такимъ жаромъ и постоянствомъ, что, по истеченіи нѣсколькихъ лѣтъ, планъ реформы уголовныхъ законовъ былъ имъ оконченъ. Желая ввести ее въ Луизіанѣ, онъ сдѣлался членомъ законодательнаго собранія въ этомъ штатѣ, съ тѣмъ, чтобъ изслѣдовать ближе законы края и имѣть на нихъ вліяніе своимъ голосомъ. Потомъ предложилъ онъ измѣнить недостаточные законы, дѣйствовавшіе до-тѣхъ-поръ въ Луизіанѣ и оскорблявшіе и здравый смыслъ своею безпорядочностію, и человѣчество своимъ варварствомъ, и справедливость своимъ несовершенствомъ. Онъ убѣждалъ страну ввести у себя другія постановленія, болѣе сообразныя съ разумомъ и нравами вѣка, и основанныя на истинныхъ началахъ уголовнаго права. Выслушавъ предложенія Ливингстона, сенатъ и палата представителей Луизіаны, въ общемъ засѣданіи 20-го Февраля 1820 года, опредѣлили назначить искуснаго юрисконсульта и поручить ему составленіе новаго кодекса. Кодексъ этотъ долженъ былъ, во-первыхъ, при обузданіи преступленій, имѣть единственною цѣлію предупрежденіе ихъ; во-вторыхъ, долженъ былъ обозначить всѣ нарушенія, преслѣдуемыя закономъ, и каждое изъ нихъ опредѣлить въ ясныхъ выраженіяхъ; въ-третьихъ, постановить наказанія за каждое преступленіе, и при этомъ соразмѣрить степени наказанія со степенями вины; въ-четвертыхъ, установить ясныя правила объ очевидныхъ доказательствахъ, которыя примѣнялись бы къ разнымъ случаямъ и своею опредѣлительностію устраняли ошибки со стороны слѣдователя и судящаго; въ-пятыхъ, опредѣлить форму процесса самую простую, которая не сопряжена была бы съ медленностію въ производствѣ дѣлъ; наконецъ, въ-шестыхъ, опредѣлить съ точностію всѣ обязанности служащихъ по административной и судебной части, и тѣмъ предупредить со стороны ихъ превышеніе данной имъ власти, или же расширить ея предѣлы въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ это найдено будетъ нужнымъ. 13-го февраля 1821 года, то же общее собраніе признало Ливингстона юрисконсультомъ, способнымъ исполнить этотъ великій трудъ, и избрало его своимъ законодателемъ. Наконецъ, 21 марта 1822 года, послѣ того какъ прочтено было превосходное донесеніе Ливингстона, въ которомъ онъ изложилъ всю свою систему, и которое поразило собраніе возвышенностію взглядовъ, обширностію свѣдѣній, любовью къ истинѣ и краснорѣчіемъ слога -- предложенный планъ былъ одобренъ и собраніе въ декретѣ своемъ настоятельно убѣждало Ливингстона продолжать свою работу. Ливингстонъ дѣйствительно продолжалъ ее и съ полнымъ самоотверженіемъ занимался ею два года. Онъ обращался къ практическому пересмотру законовъ самыхъ просвѣщенныхъ странъ, и къ сочиненіямъ ученѣйшихъ людей; вошелъ въ переписку съ извѣстнѣйшими криминалистами въ Европѣ, и черезъ два года кончилъ напослѣдокъ одно изъ самыхъ обширныхъ, самыхъ полныхъ и наиболѣе стройныхъ законодательныхъ твореній, какія только производимы были умомъ человѣка.

Спрашивается: какіе успѣхи ума и усовершенствованія законовъ по части уголовнаго права сдѣланы были до Ливингстона, и въ какую пору онъ вступилъ на поприще законодательства, раскрытое умами послѣдняго вѣка и расширенное собственною дѣятельностію этого замѣчательнаго человѣка?

Долгое время общество, не имѣя силы обуздывать преступленія, вмѣшивалось въ дѣла этого рода для того только, чтобъ примирять частныя лица, а не для того, чтобъ ихъ наказывать. Въ это время весь способъ обузданія состоялъ въ простомъ посредничествѣ между обидѣвшимъ и обиженнымъ, и общество принуждено было глядѣть на преступленіе какъ на войну между двумя непріятелями. Оно допустило потомъ систему денежныхъ примиреній, по которой одинъ отплачивался деньгами за свое преступленіе, другой за деньги продавалъ свою месть. Но, сдѣлавшись мало по малу довольно сильнымъ такъ что могло само подавлять преступленія, общество стало преслѣдовать ихъ и судить отъ своего имени и на свой счетъ. Будучи однако еще грубымъ и насильственнымъ въ своемъ правосудіи, оно замѣнило только право частной мести правомъ мести общественной. Жестокость перешла изъ нравовъ въ законы, и наказанія, налагаемыя правосудіемъ, ни чѣмъ не отличались отъ возмездія, внушеннаго страстію. Въ-слѣдствіе того, законы были жестоки, судьи немилосерды; процессъ веденъ былъ втайнѣ и не было средствъ къ защитѣ; пытка служила дополнительною мѣрою при слѣдствіяхъ; признаніе, исторгнутое мученіями, почиталось несомнѣннымъ доказательствомъ; не было никакой соразмѣрности между наказаніями и преступленіями; тюрьмы были грязны и заражены зловоніемъ; казни безчеловѣчны; безчестіе простиралось на семейство и даже на цѣлыя поколѣнія родственниковъ казненнаго, непричастныя преступленію и невинныя. Такъ было почти во всѣхъ государствахъ до половины XVIII столѣтія.

Въ это время Монтескьё сдѣлался органомъ болѣе справедливыхъ и болѣе человѣчественныхъ идей въ области уголовнаго права. Этотъ великій человѣкъ тщательно опредѣлилъ различіе между общественными властями, и съ точностію отдѣлилъ власть, издающую законы, отъ власти судящей. Онъ возсталъ противъ ослѣпленія прежняго процесса и чрезмѣрной строгости наказаній, существовавшихъ доселѣ; этимъ онъ приготовилъ царство справедливости, независѣвшей отъ постороннихъ для нея обстоятельствъ, ввелъ умѣренность въ наказаніяхъ и основалъ цѣлую школу преобразователей права. Къ его школѣ принадлежали Беккарія, Филанжіери, Серванъ и Іеремія Бентамъ. Всѣ они, развивая идеи Монтескьё, или подвигаясь далѣе, въ различной степени оказали много услугъ уголовному правуБеккарія -- своими великодушными чувствованіями, которыя привели его къ тому, что онъ провозгласилъ неприкосновенность человѣческой жизни; Филанжіери -- силою своихъ идей; Серпамъ -- своею опытностію; Бентамъ -- ученою строгостію своего анализа. Къ этой школѣ принадлежали также многіе государи, которые въ XVIII вѣкѣ занялись преобразованіями уголовныхъ законовъ;наконецъ, къ ней принадлежали и составители французскихъ кодексовъ, которые подвинули далѣе эту реформу и ввели въ законы рѣшеніе присяжныхъ, публичное судопроизводство, защиту предъ судомъ, постепенность въ наказаніяхъ и отмѣну всѣхъ мученій, безполезныхъ въ наказаніи.

Въ то же время, какъ совершался этотъ переворотъ въ теоріи и въ практикѣ уголовнаго правосудія, готовилась еще другая перемѣна, которая должна была составить дополненіе къ первой. Люди съ высокимъ умомъ и сострадательнымъ сердцемъ тронулись несчастнымъ и унизительнымъ для человѣка положеніемъ, въ которое былъ повергаемъ преступникъ послѣ своего осужденія; въ-слѣдствіе того родилась великодушная мысль исправить это зло преобразованіемъ тюремъ. Виконтъ Виленъ XIV (Vilain XIV) въ Нидерландахъ, добродѣтельный Говардъ въ Англіи и квакеры въ Пенсильваніи посвятили себя этому святому дѣлу. Съ тѣхъ поръ осужденныхъ стали размѣщать по ихъ возрастамъ и роду преступленій, и подвергали ихъ или молчанію и работѣ, или же уединительному заключенію. Изъ тюрьмы стали дѣлать мѣсто исправленія и воспитанія, гдѣ подлѣ страха наказанія, бывшаго прежде единственною цѣлію закона, давались средства къ раскаянію въ проступкѣ и средство къ тому, чтобъ не повторять его больше. Эта прекрасная мысль, послѣ многихъ и долгихъ опытовъ, обратилась въ обширную систему, извѣстную подъ названіемъ исправительной реформы. Она направлена была къ тому, чтобъ глядѣть на преступленія, какъ на недуги, и на виновныхъ, какъ на больныхъ, въ которыхъ буйство можно укротить уединеніемъ, если они были увлечены ко злу силою страстей,-- порочныя привычки можно исправить посредствомъ труда, если виновные впали въ нихъ изъ праздности, -- и просвѣтить умъ ученіемъ, если невѣжество было источникомъ преступленія. Въ-слѣдствіе подобныхъ улучшеній, законъ, сдѣлавшійся сначала изъ мстительнаго справедливымъ, сдѣлался потомъ изъ справедливаго человѣколюбивымъ: онъ не только наказывалъ дѣяніе, но исправлялъ душу преступника и дополнялъ такимъ образомъ умѣніе наказывать искусствомъ исцѣлять.

Ливингстонъ, продолжая труды своихъ предшественниковъ, обнялъ въ своемъ умѣ и помѣстилъ въ своемъ твореніи всю систему уголовныхъ законовъ -- начиная отъ первыхъ распоряженій, которыми законодательство должно охранять общество, до окончательныхъ результатовъ, которыхъ оно должно достигать, исправляя преступныхъ. Онъ раздѣлилъ свое твореніе на четыре кодекса: кодексъ преступленій и наказаній (code des crimes et des peines); кодексъ судопроизводства (code de procédure); кодексъ очевидныхъ доказательствъ (code d'évidence), и кодексъ исправленія и содержанія виновныхъ въ тюрьмахъ (code de réforme el de discipline pour les prisons). Заглавіе этихъ кодексовъ, изъ которыхъ каждый составляетъ обширное твореніе и каждый имѣетъ большое введеніе, говоритъ объ ихъ содержаніи и показываетъ, съ какимъ логическимъ взглядомъ Ливингстонъ раздѣлилъ свое сочиненіе. Кодексъ преступленій и наказаній опредѣляетъ съ ясностью и точностью всѣ государственныя преступленія: противъ государства, верховной власти и различныхъ управленій, противъ общественнаго спокойствія, государственныхъ доходовъ, внутренней и внѣшней торговли, противъ установленной правительствомъ монеты, противъ свободы печатанія, общественнаго здоровья, нравственной и общественной собственности, противъ постановленій о большихъ дорогахъ, противъ отправленія церковнаго богослуженія; -- затѣмъ въ кодексѣ опредѣлены всѣ частныя преступленія противъ отдѣльныхъ лицъ: противъ ихъ личности, добраго имени, ихъ правъ государственныхъ и гражданскихъ, противъ ихъ занятій, ремеслъ и собственности. Вмѣстѣ съ преступленіями опредѣляются и наказанія за каждый родъ преступленія, сообразно съ свойствомъ причиненнаго вреда или убытка и со степенью злаго умысла. Въ этомъ двойномъ трудѣ Ливингстонъ показалъ себя тонкимъ наблюдателемъ, ученымъ и глубокимъ криминалистомъ. Слѣдуя великимъ идеямъ справедливости и человѣчества, которыя возникли въ послѣднее столѣтіе, Ливингстонъ вмѣстѣ съ тѣмъ имѣлъ въ виду высокія правила и практическій взглядъ, которыми отличаются французскіе кодексы, а равно и то личное обезпеченіе, которое англійскіе законы доставляютъ каждому отдѣльному лицу. Все это онъ приложилъ къ своему творенію, примѣняясь, безъ сомнѣнія, къ особенностямъ и потребностямъ своей страны.

Но въ своемъ кодексѣ Ливингстонъ не даетъ мѣста тѣмъ наказаніямъ, которыя обращены единственно на тѣло, и которыя поддерживаютъ и даже усиливаютъ въ душѣ ея нравственный упадокъ. Онъ не допускаетъ ни наказанія плетьми, употреблявшагося въ его странѣ во многихъ случаяхъ, ни оковъ или навѣшиваемыхъ на преступника ядеръ, которыя употребляются, на-прим., во Франціи, ни публичныхъ выставленій преступника, которыя могутъ только ожесточать наказываемаго и развращать зрителей. Ливингстонъ не допускаетъ также и наложенія клеймъ, которыя оставляютъ на виновномъ какъ-бы вѣчное безчестіе, даже послѣ того, какъ онъ искупилъ свое преступленіе и заслужилъ прощеніе, и которыя почти-невольно побуждаютъ его къ повторенію злодѣянія. Равнымъ образомъ Ливингстонъ былъ противникомъ и смертной казни... Впрочемъ, онъ не вовсе отказываетъ обществу въ правѣ отнимать жизнь у тѣхъ, которые открыто возстаютъ противъ общества; но предоставляетъ это право единственно въ минуту нападенія. Какъ же скоро употреблена необходимая оборона и возмутитель арестованъ, то, по мнѣнію Ливингстона, общество не должно уже лишать его жизни, не имѣя въ томъ и нужды. Со смертною казнію неразлучно, во-первыхъ, несовершенство человѣческаго правосудія, и потому отвѣтственность за всякую невознаградимую ошибку должна падать, по мнѣнію Ливингстона, не на судью, который обвиняетъ по наружнымъ обстоятельствамъ, но на законодателя, которому не безъизвѣстно, что эти наружныя обстоятельства могутъ иногда вводить въ заблужденіе;-- во-вторыхъ, примѣръ казни недѣйствителенъ, и, по мнѣнію Ливингстона, всегда болѣе побуждаетъ къ преступленію зрѣлищемъ крови и увлеченіемъ къ подражанію, нежели отвращаетъ отъ преступленія внушаемымъ страхомъ;-- въ-третьихъ, зрѣлище это ужасно; здѣсь приносится въ кровавую жертву существо, исполненное силъ, и при возможности сдѣлать ошибку, не справляются, приготовлена ли отягченная и ожесточенная душа казнимаго убійцы, захваченная во влѣ, приготовлена ли она къ великому переходу отъ жизни къ смерти. Все это вмѣстѣ внушало Ливингстону неодолимое отвращеніе къ смертной казни и потому онъ исключилъ ее изъ своего кодекса.

Въ чемъ же состоятъ наказанія, предписываемыя его кодексомъ? Они подраздѣляются на многіе виды и всѣ обращены къ тому, чтобъ, наказывая преступника, исправить его; поэтому они должны дѣйствовать на его душу болѣе, нежели на тѣло. Такимъ-образомъ, заключеніе простое и соединенное съ работами, или же заключеніе уединенное назначаются за различные роды проступковъ и преступленій, и видоизмѣняются сообразно различнымъ степенямъ нравственнаго поврежденія виновнаго лица. Наказательная система Ливингстона есть, слѣдовательно, система исправительная (système pénitentiaire). Она занимаетъ средину между двумя извѣстными системами тюремнаго заключенія, Аубурнскою и Филадельфійскою, которыя сдѣлались предметомъ всеобщаго изученія и изъ которыхъ первая разлучаетъ на ночь заключенныхъ, а днемъ, распредѣливъ ихъ на разряды, заставляетъ работать вмѣстѣ, но съ соблюденіемъ молчанія; -- вторая система помѣщаетъ заключенныхъ и днемъ и ночью въ уединеніе, разлучаетъ ихъ совершенно и заставляетъ трудиться въ одиночествѣ. Ливингстонъ избралъ смѣшанный способъ, въ которомъ соединяются выгодныя стороны обѣихъ системъ и удаляются ихъ неудобства. Такимъ-образомъ, онъ подвергаетъ преступника заключенію и заставляетъ его лишеніемъ свободы, которую преступникъ употребилъ во зло, искупить свою вину; съ этою цѣлію Ливингстонъ помѣщаетъ его въ уединеніи, желая довести его до размышленія; позволяетъ ему работать для того, чтобъ онъ имѣлъ какое-нибудь занятіе и предохранилъ себя на будущее время отъ праздности и бѣдности, равно ведущихъ къ преступленію;-- наконецъ, Ливингстонъ доставляетъ преступнику средства къ умственному и нравственному образованію, которое должно дать ему силы впередъ вести себя лучше. Весьма-удачно и съ большою тонкостью соединяетъ Ливингстонъ одиночество съ трудомъ, наставленіе уединенное съ получаемымъ вообще съ другими, и дѣлаетъ это не прибѣгая къ насилію и не боясь развращенія. Систему Ливингстона можно назвать полною. Она обнимаетъ; арестантскіе домы для лицъ, захваченныхъ до совершенія преступленія; во-вторыхъ -- исправительные домы для осужденныхъ за какое-нибудь преступленіе, но недостигшихъ восьмнадцатилѣтняго возраста, и такіе же домы для липъ, имѣющихъ большее число лѣтъ; наконецъ, домы прибѣжища и трудолюбія для преступниковъ освобожденныхъ. ТакиМъ-образомъ, мы видимъ здѣсь предохранительныя заведеніямъ которыхъ захваченное лицо находится подъ стражею во власти закона; во-вторыхъ, видимъ какъ-бы наказательные госпитали, въ которыхъ, во имя закона, лечатся нравственно-больные; затѣмъ находимъ домы для выздоравливающихъ, въ которыхъ эти послѣдніе переходятъ отъ состоянія болѣзни къ нравственному здоровью -- изъ тюрьмы въ общество.

Но все ли въ системѣ Ливингстона дышетъ справедливостью, кротостью, человѣколюбіемъ, и всели въ ной обѣщаетъ дѣйствительный успѣхъ? На это почти можно отвѣчать утвердительно. Но есть многія законоположенія, на которыя можно сдѣлать весьма-важныя возраженія, и которыя можно было бы даже назвать слишкомъ-опасными и жестокими, не смотря на благоразуміе и любовь къ человѣчеству, которыми Ливингстонъ руководился при ихъ составленіи. Не входя въ длинный и великій споръ о принятіи или уничтоженіи смертной казни, можно предложить вопросъ; не подвергаетъ ли самъ Ливингстонъ преступниковъ, осуждаемыхъ по многимъ законамъ на смертную казнь -- казни болѣе жестокой? Не удаляется ли онъ въ-отношеніи къ нимъ отъ собственной системы, говоря, на-прим., слѣдующее: "Исправленіе, преобразованіе такихъ преступниковъ входитъ въ ихъ моральное леченіе не болѣе, какъ сколько оно можетъ быть употреблено въ-отношеніи къ каждому отдѣльному лицу. Изгнавъ ихъ навсегда изъ гражданскаго общества, законъ не приведетъ возможнымъ употреблять ихъ съ-этихъ-поръ для какой-либо цѣли. Оставаясь равнодушнымъ къ образу ихъ жизни на будущее время, законъ, для собственной своей пользы, заботится единственно о томъ, чтобъ сдѣлать ихъ способными примириться съ небомъ, потому-что, избѣгая смертной казни, онъ не желаетъ убивать ихъ души". Въ-самомъ-дѣлѣ, подобные преступники, будучи заключены на всю жизнь въ тѣсномъ и мрачномъ пространствѣ, умирая для свѣта, въ который не могутъ возвратиться, потому-что не въ правѣ ожидать прощенія; отчужденные отъ своихъ семействъ, которыя дѣлятъ межъ собою ихъ имущество; подвергаемые по-временамъ, въ-продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, совершенному одиночеству и несносному бездѣйствію; лишенные возможности дышать чистымъ воздухомъ или видѣть солнечные лучи, погребенные заживо въ своей; келліи, какъ въ могилѣ, на которой уже можно прочесть ихъ эпитафію -- такіе преступники не подвергаются ли болѣе жестокой казни, нежели тѣ, которымъ жизнь не оставляется на такихъ тяжкихъ условіяхъ? Нѣтъ ли здѣсь основательныхъ причинъ опасаться, что ихъ разумъ изнеможетъ и душа ихъ, которую хотятъ спасти, впадетъ въ отчаяніе? Если не слѣдуетъ убивать тѣло, тѣмъ менѣе позволительно убивать духъ: лучше умереть, нежели потерять разсудокъ. Поэтому, подобныя наказанія также превышаютъ права общества и представляются намъ въ системѣ Ливингстона нѣкоторою непослѣдовательностію; онъ, желая преобразовать преступника и не допуская казней невозвратимыхъ, не долженъ былъ допускать и казней скончаемыхъ.

Признавая въ этомъ случаѣ, что наказанія, предлагаемыя Ливингстономъ, угрожаютъ разумѣнію человѣка, мы можемъ сдѣлать еще одинъ вопросъ: руководствовался ли онъ въ другихъ случаяхъ благоразуміемъ, умѣренностію и вѣрною идеею справедливости? При этомъ не можемъ не замѣтить, что стремленіе къ опытамъ и открытіямъ завело его слишкомъ-далеко; такъ, напримѣръ, онъ допускаетъ жену быть свидѣтельницею въ дѣлѣ мужа, или сыну позволяетъ быть свидѣтелемъ въ дѣлѣ отца, между-тѣмъ, какъ многіе кодексы весьма-основательно не допускаютъ подобныхъ свидѣтельствъ. И дѣйствительно, не слѣдуетъ ставить человѣка между двухъ противоположныхъ обязанностей и отдавать на его выборъ чувства природы или долгъ исполнить законъ, привязанность или вѣроломство.-- Потомъ не быль ли слишкомъ-строгъ Ливингстонъ, сравнивъ грабителя, который употребляетъ только насиліе, съ убійцею, который умерщвляетъ?-- Наконецъ, можно упрекнуть Ливингстона, съ одной стороны, въ излишней снисходительности къ проступкамъ, происшедшимъ изъ демократическихъ наклонностей, и, съ другой стороны, въ излишней суровости къ повторенію преступленій; за послѣднее онъ почти во всѣхъ случаяхъ назначаетъ пожизненное тюремное заключеніе, считая неизлечимыми тѣхъ, которые совершили преступленіе вторично, и дѣлаетъ это, вѣроятно, потому-что они воспротивились его системѣ. Однимъ словомъ, нельзя не видѣть, что Лавингстонъ былъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ слишкомъ изъискательнымъ по страсти къ истинѣ, слишкомъ-слабымъ по демократическому увлеченію, и слишкомъ-строгимъ по стремленію ввести реформу.

Не смотря на несовершенства, неразлучныя съ такимъ огромнымъ трудомъ, справедливость требуетъ замѣтить, что составленные Ливингстономъ законы о наказаніяхъ представляютъ собою обширное цѣлое. Его четыре кодекса взаимно поддерживаютъ и пополняютъ одинъ другой. Ихъ можно было бы сравнить со сводомъ зданія, въ которомъ одинъ камень держится другимъ; вынувъ одинъ, можно разстроить всѣ прочіе. Ливингстонъ сказалъ это самъ о своемъ кодексѣ, въ справедливомъ сознаніи достоинства книги, и потомъ онъ прибавляетъ: "Этотъ трудъ, которымъ я занимался въ-продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ съ неослабнымъ вниманіемъ, со всѣмъ уваженіемъ къ мнѣніямъ другихъ и съ строгимъ наблюденіемъ практическихъ результатовъ, оставляетъ мнѣ пріятное убѣжденіе въ томъ, что я принялъ всѣ мѣры защитить себя отъ самолюбія и гордости, и не пренебрегъ никакими средствами, какія только внушало мнѣ глубокое сознаніе въ важности моего труда и святое желаніе содѣйствовать благу частныхъ лицъ, посредствомъ водворенія истинныхъ началъ общественной правды".

Дѣйствительно, книга Ливингстона, предлагая вообще средства къ охраненію общественной безопасности, въ которыхъ такъ ясно обнаруживается чувство справедливости; во-вторыхъ, опредѣляя мѣры преслѣдованія преступленій, показывающія уваженіе къ праву; въ-третьихъ, представляя разборъ доказательствъ на разные случай, съ любовію къ истинѣ и стремленіемъ имѣть несомнѣнныя основанія, удостовѣряющія въ подлинности и въ подробностяхъ происшествія, и, наконецъ, вѣчетвертыхъ, наказывая виновныхъ съ желаніемъ преобразовать ихъ -- книга эта заслуживаетъ вниманія философовъ, какъ превосходная система идей, какъ обширный кодексъ законовъ.

По окончаніи своего труда, Ливингстонъ былъ снова избранъ членомъ конгресса Соединенныхъ-Штатовъ и отправился въ Нью-Йоркъ, напечатать тамъ свое твореніе. Въ одну ночь, изготовляя рукопись къ печати и тщательно ее перечитывая, Ливингстонъ оставилъ ее на мраморномъ столѣ, а самъ погрузился въ глубокій сонъ. Проснувшись, онъ нашелъ на столѣ только кучу пепла: рукопись сгорѣла, а съ тѣмъ вмѣстѣ погибли и плоды его ума, трудъ нѣсколькихъ лѣтъ и многихъ безсонныхъ ночей; исчезли и надежды на славу. Легко представить себѣ, что почувствовалъ Ливингстонъ при этой потерѣ. Впрочемъ, никто этого не замѣтилъ. Только слабодушные предаются сожалѣніямъ и отчаянію; люди съ сильною волею обращаются вознаградить утраченное. Ливингстонъ въ тотъ же день принялся снова за трудъ, и менѣе нежели въ два года его кодексъ, совершенно-передѣланный, явился въ томъ видѣ, какимъ мы его имѣемъ {Эта система законовъ о наказаніяхъ, состоящая изъ четырехъ кодексовъ, одной книги различныхъ опредѣленій и изъ введеній къ каждому кодексу, писана на англійскомъ языкѣ и переведена на французскій Жюлемъ д'Авезакомъ (Jules d'Avezac), президентомъ ново-орлеанской коллегіи.}. При этомъ мы можемъ изумляться нестолько даже силѣ ума, съ помощію которой Ливингстонъ совершилъ новый трудъ, сколько силѣ воли, которую надо было имѣть, чтобъ начать его снова.

Изданіемъ своей системы законовъ, Ливингстонъ увѣковѣчилъ свою славу въ отечествѣ и сдѣлался извѣстенъ въ цѣломъ мірѣ, Бразилія приняла его кодексъ въ основаніе своего законодательства. Республика Гватимала приняла его вполнѣ. На твердой землѣ стараго свѣта, гдѣ лучше могли судить о заслугахъ ума и оцѣнить достоинства законовъ, Ливингстонъ былъ осыпанъ всеобщими похвалами. Въ Европѣ его причислили къ законодателямъ-философамъ, а Парижская Академія, вскорѣ по возстановленіи своемъ, въ знакъ уваженія, избрала его въ число пяти иностранцевъ, которые могутъ быть ея членами; такимъ-образомъ, Ливингстонъ, вмѣстѣ съ соотечественникомъ своимъ Томасомъ Джефферсономъ, раздѣлялъ честь принадлежать къ Парижскому Институту Нравственныхъ и Политическихъ Наукъ.

Американскій конгрессъ, удивляясь достоинствамъ кодекса, составленнаго для Луизіаны, поручилъ Ливингстону составить спеціальный кодексъ для всѣхъ федеральныхъ судилищъ въ Соединенныхъ-Штатахъ. Суды эти имѣли цѣлію разбирать преступленія противъ правительства и правъ союза. Для нихъ-то Ливингстонъ, исполняя требованіе отечества, составилъ, по образцу перваго кодекса и по тому же плану, только съ нѣкоторыми измѣненіями, обширную систему законовъ: о нарушеніи правилъ касательно общественныхъ собраній и выборовъ, о нарушеніи предѣловъ власти, о возмущеніи, измѣнѣ, таможняхъ, морскомъ разбоѣ, войнѣ и правѣ народовъ. Онъ опредѣлилъ характеръ преступленій по каждому изъ этихъ предметовъ, установилъ порядокъ процесса и назначилъ наказанія. Въ этомъ новомъ кодексѣ, на ряду съ потребностями государственными, представляются намъ великодушныя чувствованія и любовь къ человѣчеству; на-ряду съ государственнымъ правомъ, право народовъ; здѣсь въ первый разъ мы видимъ, что въ законы одной націи введены начала общаго правосудія, которыя досихъ поръ оставались у народовъ только въ видѣ обычаевъ, не всегда наблюдавшихся;-- все это вмѣстѣ дѣлаетъ честь философскому уму Ливингстона. Система наказательныхъ законовъ, составленная имъ для Луизіаны, и эта вторая система, касавшаяся Соединенныхъ-Штатовъ вообще, даютъ Ливингстону неоспоримое право на признательность отечества и на похвалу потомства.

Окончивъ эти обширные труды, Ливингстонъ посвятилъ остальные дни жизни политикѣ. Онъ былъ членомъ сената въ то время, когда другъ его, генералъ Джаксонъ, былъ избранъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ. Сначала Ливингстонъ отказывался отъ высшихъ должностей, которыя ему были предложены, но наканунѣ кризиса, угрожавшаго націи, онъ принялъ важную должность государственнаго секретаря. Въ это время сѣверные и южные штаты весьма-близки были къ раздѣленію: первые почти исключительно занимались мануфактурами, вторые земледѣліемъ; имѣя различные интересы, они раздѣлились и въ своихъ мнѣніяхъ относительно тарифа на иностранные товары. На фабрикахъ сѣверныхъ штатовъ выдѣлывались полубумажныя, полушерстяныя матеріи, сукна, кожи, обувь, мебели, и т. д. Чтобъ защитить эти мануфактуры отъ соперничества англійской торговли, а также и въ видахъ государственныхъ доходовъ, въ различное время, какъ, на-примѣръ, въ 1816, 1818, 1824. и 1828 годахъ, издаваемы были болѣе и болѣе стѣснительныя положенія относительно привозныхъ товаровъ. Въ 1832 году, по жалобамъ южныхъ штатовъ, таможенный тарифъ былъ пересмотрѣнъ; но сдѣланныя въ немъ перемѣны были такъ незначительны, что жалобы возобновились и стали сильнѣе прежнихъ. Въ октябрѣ 1832 года, законодательный совѣтъ Южной Каролины созвалъ представителей своего штата рѣшить, какія мѣры принять относительно таможенныхъ постановленій конгресса, какіе законы издать, по этому предмету, на будущее время, и какъ поступить въ случаѣ несогласія федеральнаго правительства. Въ засѣданіи 19-го ноября собраніе составило актъ, который долженъ былъ получить обязательную сумму съ 1-го февраля 1833 года, если конгрессъ не понизитъ тарифа, и въ которомъ сказано было, что различныя постановленія конгресса относительно таможенъ, а именно, 10-го мая 1828 и 14-го іюля 1832 года, не могли быть изданы по смыслу условій федеральнаго союза, что они нарушаютъ эти условія и потому отмѣняются. Этою деклараціею Южная-Каролина первая подала сигналъ къ возстанію, и затѣмъ вооружила свою милицію. Прочіе южные штаты, каковы, напримѣръ, Виргинія и Георгія, принимая живое участіе въ этомъ дѣлѣ, оставались въ ожиданіи, какой ходъ получитъ возстаніе Каролины. Начинали говорить объ отдѣльномъ соединеніе всѣхъ южныхъ штатовъ. Союзу грозила опасность, страшная для всѣхъ федерацій, -- онъ готовъ былъ распасться. 2-го декабря собрался конгрессъ и внимательно занялся настоящимъ положеніемъ дѣлъ. Впрочемъ, чтобъ успокоить обѣ противныя партіи, нельзя было предпринять ничего рѣшительнаго до наступленія роковаго срока -- 1-го февраля 1833 года. Между-тѣмъ, Южная-Каролина и сама терпѣливо ожидала этого срока и, сохраняя свое вооруженное положеніе, оставила дѣйствовать прежнія постановленія о таможняхъ. Президентъ Джаксонъ, съ своей стороны, сдѣлавъ воззваніе къ патріотизму южныхъ штатовъ, приказалъ сдѣлать военныя приготовленія, чтобъ, въ случаѣ нужды, поддержать законъ силою. Въ этомъ затруднительномъ положеніи, Ливингстонъ склонилъ Джаксона къ мѣрамъ болѣе кроткимъ и помогъ ему своимъ краснорѣчіемъ. Онъ совѣтовалъ обѣимъ сторонамъ примириться, и написалъ прекрасную, трогательную и исполненную патріотизма прокламацію, которая много содѣйствовала къ отвращенію разрыва между штатами американскаго союза. Между тѣмъ, по предложенію Клея (Clay) составлены новыя таможенныя правила, которыми тарифъ былъ значительно пониженъ; но пониженіе это рѣшено было вводить постепенно въ-теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. Этимъ возстановлено было доброе согласіе между штатами, и дѣло рѣшено третейскимъ судомъ.

Но если въ этомъ происшествіи мы видимъ, съ какимъ благоразуміемъ поступилъ Ливингстонъ, то нѣсколько позже онъ не обнаружилъ того же достоинства; мы хотимъ сказать о томъ случаѣ, когда онъ отправленъ былъ посланникомъ во Францію, съ порученіемъ настоять отъ имени штатовъ о выдачѣ 25-ти мильйоновъ, которые Франція по трактату должна была Союзу. Въ требованіяхъ своихъ и въ нотахъ онъ не оказалъ уваженія къ той медленности, которая бываетъ иногда неизбѣжна, и въ качествѣ дипломата не показалъ ни ловкости, ни миролюбія, которыми отличился въ государственномъ управленіи. Переписка Ливингстона по предмету его порученія, публикованная въ Америкѣ, позволяетъ думать, что онъ слишкомъ поздно вступилъ на поприще, гдѣ столько необходимы умѣренность въ поступкахъ и терпѣніе, и, во-вторыхъ, что онъ не воспользовался старинною дружбою съ генераломъ Джаксономъ, чтобъ удержать его отъ выраженій и языка, неприличныхъ между двумя дружественными государствами, особенно, если вспомнить, что Франція имѣла право на признательность американскаго союза.

Исполнивъ свое порученіе, Ливингстонъ не прожилъ долго. Возвратясь въ Америку, онъ удалился въ свое имѣніе, въ Монгомери, на берега гудзонскіе. Тамъ нѣсколько мѣсяцевъ провелъ онъ въ мирныхъ удовольствіяхъ и занимался земледѣліемъ; но скоро заболѣлъ опасно. Въ послѣднія минуты жизни при немъ находились его жена и дочь, къ которымъ онъ питалъ самыя нѣжныя чувства. Смерть свою встрѣтилъ онъ спокойно и твердо; умеръ 25-го мая 1836 года, въ день и даже въ часъ своего рожденія.

Сограждане съ чувствомъ приняли извѣстіе о смерти Ливингстона, который украсилъ отечество своими трудами. Гватимала, принявшая его кодексъ и по имени Ливингстона назвавшая свой городъ, назначила трехдневный общественный трауръ. Ливингстонъ заслужилъ это сожалѣніе и эту честь. Люди, подобные ему, вездѣ рѣдки; тѣмъ болѣе въ Америкѣ, въ этой юной землѣ, болѣе благопріятной для развитія характеровъ, нежели для умственнаго образованія, въ странѣ, дающей смѣлыхъ мореходцевъ, предпріимчивыхъ колонистовъ, неутомимыхъ изслѣдователей, но мало производящей тѣхъ дивныхъ людей, повидимому, праздныхъ, которые предаются наблюденіямъ надъ природою и обществомъ, подмѣчаютъ ихъ тайны и законы, и потомъ сообщаютъ ихъ всѣмъ тѣмъ изъ своихъ собратій, кому заботы о жизненныхъ потребностяхъ не даютъ времени ихъ замѣтить.

Со смертію Ливингстона, Америка потеряла одинъ изъ могучихъ умовъ; Парижская Академія лишилась въ немъ одного изъ самыхъ блестящихъ сочленовъ, а человѣчество утратило одного изъ ревностнѣйшихъ своихъ благотворителей.

"Отечественныя Записки", No 6, 1847

Оставить комментарий Американская_литература (yes@lib.ru) Год: 1847 Обновлено: 02/09/2019. 71k. Статистика. Очерк: Публицистика, Биографическая проза Биографии знаменитых американцев Иллюстрации/приложения: 1 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Эдвард Ливингстон (англ. Edward Livingston; 1764 - 1836) -- американский политик и 11-й Госсекретарь США и 47-й мэр Нью-Йорка. Текст издания: журнал "Отечественныя Записки", No 6, 1847.

Американская_литература Ливингстон

ЛИВИНГСТОНЪ.

Американская_литература
Ливингстон