Алиханов-Аварский Максуд
В гостях у шаха

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Очерки Персии.
    У губернатора Хорасана. Социалисты и бабисты
    Рассказ старого аламана
    Курдские деревни Хорасана
    Угощение по-персидски.

Максуд Алиханов-Аварский

В гостях у шаха

Очерки Персии

  
   Источник текста: Максуд Алиханов-Аварский. В гостях у шаха. Очерки Персии. Тифлис, 1898.
   Оригинал здесь: http://rus-turk.livejournal.com/78902.html
  
  

У губернатора Хорасана. Социалисты и бабисты

   День закончился аудиенцией у принца. К 4 часам пополудни в наш лагерь прибыл мирахур, или шталмейстер его высочества, с двумя каретами и почетным конвоем. Нарядившись в парадные формы, мы вышли к экипажам. запряженным шестеркой превосходных белых коней с форейторами в расшитых ливреях. Первый экипаж занял командующий войсками, полковник Муратов, наш агент Таиров и шталмейстер принца, во втором разместилась свита. Остальные офицеры поехали верхами. Во главе поезда тронулись десятка два конных служителей принца в красных кафтанах с серебряными булавами в руках, а за ними два мальчика с красными пиками, неизбежный кальянчи и две заводные лошади в золотых уборах. Кареты были окружены скороходами, и поезд замыкался полусотнею конных персов. В таком порядке мы проехали мимо городской ограды в лагерь принца, расположенный в садах на запад от Кочана.
   "Послащенные уста льют сладкие речи", -- говорит персидская поговорка; "К сердцам властелинов пробирайтесь сладкими речами", -- советует один из мусульманских иезуитов. Надо полагать, что совокупность этих двух изречений, понятых, конечно, буквально, повела на Востоке к обычаю подслащать уста обыкновенных смертных, имеющих предстать перед сильными мира. В Персии, как и в остальных азиатских государствах, существует обыкновение угощать сладостями перед всякой аудиенцией. Для этого, как только мы вышли из экипажей, нас повели к министру принца, Мусташаруль-мульку, который встретил генерала у крыльца своей роскошной палатки вместе с Шуджа-и-Довле и Каграман-ханом. После нескольких приветственных слов он пригласил нас в свою палатку, состоящую из нескольких отделений, подбитых шелком, убранных коврами и обнесенных вокруг галереею под узорчатым навесом, с богатой бахромой из разноцветного шелка. Последнее отделение выходило открытой стороной к бассейну, и здесь был накрыт стол со всевозможными обсахаренными фруктами и персидскими печениями. Едва мы разместились -- началось угощение шербетом и кофе, мороженым и кальянами...
   Мусташаруль-мульк -- фактический правитель Хорасана -- почтенный старик и -- что большая редкость в болтливой Персии, -- один из тех людей, которые полагают, что речь -- серебро, молчание -- золото. Тем легче сладкий говорун Шуджа-и-Довле овладел беседой, которую трудно передать по ее образцовой бессодержательности... Спустя около часа дали, наконец, знать, что его высочество готов принять нас, и мы откланялись министру.
   Принц занимал большой отдельный сад. У ворот его теснилась толпа разной придворной челяди и тут же стояло до сотни сарбазов. Пройдя мимо этой роты, взявшей генералу "под козырек", мы вошли в сад. Точно мгновенно спала завеса, скрывавшая за собою одну из картин сказочного Востока, и чудная, чтобы не сказать фантастическая, палатка-монстр, расшитая цветными арабесками и обнимавшая огромное пространство, словно выросла перед нами. Можно было подумать, что осуществился один из волшебных чертогов "тысячи и одной ночи", -- в такой степени эффект и роскошь обстановки затмили собою все, что мы видели до сих пор в том же роде!.. Под тенью шатра журчал обширный бассейн затейливой формы, а вокруг все возвышение, расположенное красивыми ломанными линиями, было устлано дорогими коврами и цветными шелковыми тканями. Под первым впечатлением этой картины невольно рождался вопрос: что же должно быть у самого шаха, хоть в летней резиденции где-нибудь около Тегерана, если подобные жилища создаются для принца во время путешествия, в глуши Хорасана и на какие-нибудь несколько часов?!.. Но было не до ответа.
   В ту минуту, когда мы входили в этот шатер, с противоположной открытой его стороны, перед которою тянулась длинная аллея сада, показался брюнет лет 45-ти, очень маленького роста и необыкновенно тучный. Его матовый цвет лица, черные усы, густые брови и все вообще черты, довольно выразительные, напоминали самого шаха, и он был бы недурен собой и даже красив, если бы не полнота, перешедшая всякую меру: теперь он походил на гигантскую грушу, установленную на двух коротких тумбах. Персидская шапка, короткий кафтан из тонкого верблюжьего сукна и через плечо сабля, усыпанная драгоценными камнями, составляли его наряд; он был без сапог в белоснежных нитяных чулках. Схватив эфес сабли правою рукой, а левою приподняв ее ножны, он остановился в довольно комичной позе, точно собирался обнажить свое оружие... Нетрудно было догадаться, что перед нами стоит сам хорасанский вали, его высочество принц Мамад-Таги-Мирза, родной брат шаха, носящий титул Рукнуд-Довле [Опора государства]. Мы остановились в нескольких шагах. Генерал подошел к нему.

[]

Рукн-уд-Доуле, губернатор Хорасана

   -- Имею счастие представиться вашему высочеству, -- произнес он, -- начальник и командующий войсками Закаспийской области генерал-лейтенант Комаров.
   -- Добро пожаловали, -- ответил принц, протягивая руку и приглашая садиться. -- Очень рад случаю с вами познакомиться... Как здоровье вашего превосходительства, как вам ездилось в наших пределах?
   Опускаясь при этом в кресло, движением руки он указал на два стула и нашим штаб-офицерам...
   Аудиенция продолжалась около часа. Сначала были высказаны с обеих сторон надежды и пожелания, чтобы личное знакомство двух пограничных властей послужило в пользу управляемых ими стран, к устранению нередко возникающих недоразумений и тем самым к скреплению дружбы, издавна существующей между Россией и Персией. После такого пролога на сцену явились чай в крошечных рюмках и кальян для принца; генералу подали папиросы, за неимением настоящих, кем-то скрученные из почтовой бумаги наподобие солдатских "цигарок". Подавая и принимая все это, прислуга отвешивала каждый раз глубокие поклоны и затем пятилась назад, не оборачиваясь спиною к принцу. Дальнейший разговор принял характер частной беседы. Принц весьма усердно расспрашивал о коронационных празднествах и вообще о последних событиях европейской жизни. В итоге он обнаружил себя человеком, хотя и не вкусившим от благ европейской цивилизации, но весьма разумным и интересующимся. Между прочим, он недавно читал в персидской Рузнаме [вестник, газета] о каких-то злоумышленниках, собиравшихся взорвать весь Лондон. Зашла поэтому речь о социалистах.
   -- Эти канальи есть и у нас, -- заметил принц. -- Лет 30 тому назад здесь образовалась целая секта последователей какого-то шарлатана, Баба, который отвергал мусульманство, проповедовал равенство людей и тому подобный вздор. Тогда же, по приказанию шаха, в короткое время перебили более 700 последователей этого учения. Но они есть и в настоящее время, хотя скрываются...
  

[]
 
Казнь бабистов.

  []

Казнь Баба (правый рис.).

[]
Казармы в Табризе. Место казни Баба обозначено крестом*.

   * -- Алиханов-Аварский в своей книге допустил неточность, указав, что казнь произведена батальоном русских дезертиров на персидской службе под командованием Самсон-хана (Самсон Яковлевич Макинцев, бывший вахмистр Нижегородского драгунского полка). На самом же деле в казни участвовал армянский полк под командованием другого дезертира -- Сам-хана Ильхани, также известного как Сам-хан (Самсам-хан) Урус. Согласно бахаистскому преданию, Сам-хан обратился к пророку со словами, что он христианин и не желает Бабу зла, и попросил избавить его от пролития крови, если Баб действительно тот, за кого он себя выдает. На что получил ответ: "Выполняй приказ, и если помыслы твои чисты, во власти Всемогущего освободить тебя от затруднения". Баба подвесили к стене казармы на веревке, закрепленной на гвозде; рядом с ним был подвешен один из его последователей, Анис. 750 солдат Урмийского армянского полка, выстроенные в 3 ряда, произвели залпы. Когда дым рассеялся, все увидели, что Анис стоит на земле (пули лишь перебили веревку), сам же пророк исчез. Невредимого Баба нашли за беседой с одним из сподвижников в своей камере -- той самой, к наружной стене которой он был подвешен. Сам-хан отказался проводить расстрел повторно, и казнь завершили солдаты другого подразделения -- полка Агаджан-хана Хамзи - Прим. rus-turk, http://rus-turk.livejournal.com/.

* * *

   ... После аудиенции тем же порядком мы вернулись в свой лагерь. По пути мирахур передал генералу извинение принца, что он не мог принять нас в парадном мундире и в орденах, так как они еще не получены из Мешеда. Это удовольствие он нам доставит при первой возможности...
  

Рассказ старого аламана

   В начале июня 1883 года Насреддин-шах предпринял поездку в Хорасан с целью, как говорили, поклонения праху мусульманского святого Имама Резы. Путь повелителя Персии был назначен через города Буджнурт и Кочан, лежащие в соседстве с нашим Ахал-Текинским оазисом. По принятому в подобных случаях обыкновению, начальнику Закаспийской области ген.-лейт. А. В. Комарову, приказано было отправиться в Хорасан и приветствовать шаха от имени Государя Императора. Сопровождать генерала в Персию назначена была сотня казаков 1-го Таманского полка с хором трубачей и взвод текинских милиционеров. Свиту генерала составили несколько офицеров, ординарцы, врач, топограф и переводчики, всего 15 офицеров и 200 нижних чинов с 247 конями. [...]
   Участвуя в этой поездке, я вел с полным беспристрастием возможно обстоятельные походные записки. Говорю "с беспристрастием" потому, что наша литература, касающаяся Персии, грешит обыкновенно или огульным порицанием всего персидского, или же, напротив, совершенно незаслуженными дифирамбами в угоду разных заинтересованных лиц. [...]

* * *

   Кратчайшая дорога из Асхабада на Буджнурт, куда мы стремимся, идет на запад, в сторону Геок-Тепе, и затем проходит через пункты Дурунгяр и Кочан, знакомство с которыми представляет интерес как в торговом, так и в военном отношении. Мы выступили поэтому на Аннау, т. е. в сторону, противоположную от Геок-Тепе. [...]
   Проехав по ущелью несколько верст, мы свернули с дороги и расположились для ночлега на небольшой поляне. Здесь, в ожидании ужина, все наше общество собралось вокруг одного из бивачных костров. Сюда же любопытство привлекло некоторых из текинских сардаров и разговор немедленно перешел на их излюбленное аламанство, т. е. на разбойничий режим, так недавно еще царивший во всем крае и руководителями которого были эти самые сардары...

[]

Н. Н. Каразин. Среди туркмен-теке. Туркмен-батыр во время атаки.

   До появления русских на Ахале, места, куда мы явились теперь почти мирными путешественниками, да и на многие сотни верст северо-восточная граница Ирана, от берегов Каспия до афганских пределов, служили ареной почти ежедневных кровавых столкновений между туркменами и персами. Все это было так недавно, всего два с половиною года назад, следовательно, сардарам было что рассказать и они говорили без умолку...
   Из их слов следовало, между прочим, что, помимо целей грабительских, поводом к столкновениям туркмен с персами весьма часто служили пограничные пастбища и, в особенности, вода, так как верховья всех речек, направляющихся на Ахал и Атек и необходимых для орошения этих равнин, лежат в пределах Хорасана и постоянно отводились персами не только для ирригации своих полей, но и в видах мести к туркменам. Внезапный наезд со стороны последних двух-трех сотен аламанов, разрушение запруды и ограбление застигнутых врасплох деревень бывало обыкновенно ответом на подобные проделки персов. Но хорасанцы -- эти потомки парфян, заставлявших некогда дрожать римские легионы -- весьма редко играли доблестную роль в подобных столкновениях. При виде нападающих они бросали оружие, позволяли связывать себе руки, даже связывали своих товарищей, хотя не сомневались, знали отлично, что им предстоит туркменское рабство более тяжкое, чем смерть. Если же обстоятельства позволяли, персы прятались в полевых башнях, десятки тысяч которых возведены именно с этою целью и, как мы видели вокруг Аннау, продолжают еще покрывать весь пограничный район Хорасана и Ахала. Они высиживали в них, пока не пронесется обратно ураган грозных всадников, и затем, покидая свои убежища, спешили в деревни, чтобы оплакивать свое разорение, а зачастую, и потерю всех близких, забранных в плен или перебитых...

[]
Персидско-туркменская граница. Набег туркмен на башню-убежище.

   -- Но бывали же и неудачи? -- спросил один из нас после нескольких рассказов об успешных набегах туркмен.
   -- Конечно! -- был ответ. -- Но очень редко: персы трусливы и, чтобы понести поражение от них, нам нужно было нарваться на слишком большое превосходство сил... Вот, Ак-Мурад-сардар был героем одного из таких случаев, -- насмешливо прибавил говоривший, -- он лучше нас расскажет о гостеприимстве персов...
   -- Ну, Ак-Мурад, как вас угостили?
   -- В этот раз недурно... Да перебьет их Создатель! -- начал он, добродушно посмеиваясь. -- Мы предприняли набег в сторону Келат-и-Надира. Я был тогда молодым еще сардаром. Перед рассветом мы приблизились к одной заранее намеченной кале, как говорили, зажиточных персов, и на которую решено было напасть. Оставив лошадей в поле, мы в числе 80 аламанов потянулись, затаив дыхание, к толстой глиняной ограде этой калы. Казалось, все спит кругом. Мы подползли к стене и некоторые уже полезли на нее, подсаживая друг друга. Я был уверен, что через несколько мгновений кала огласится нашими криками, с которыми, по обыкновению, немедленно сольются страшные вопли ее обитателей, и уже видел себя скручивающим руки растерянному персу, как вдруг... перед глазами сверкнули огоньки, затрещали выстрели и, с раздробленным бедром, я полетел со стены... Мы были осыпаны градом пуль. Многие из аламанов пали на месте, а уцелевшие кинулись было к лошадям, но тут их встретил новый залп. Перебитые или перераненные наши люди очутились в темноте между сотнею перепуганных и сорвавшихся коней, и заварилась страшная каша... Человек 20 из них пробило себе дорогу и разбежалось, а все остальное погибло или осталось в руках персов. В числе последних был и я... Оказалось, что мы попали в ловушку. От людей, служивших обеим сторонам, каких у нас было немало в те дни, персы проведали о намерении нашей партии и ожидали нас, устроив засады, в которых участвовали многие курды и почти весь гарнизон Келата...
   -- Три года я провел в плену у персов, -- продолжал рассказчик после некоторой паузы, -- и все это время, в летний жар и зимний холод, меня держали на цепи, днем -- на дворе рядом с собакою, а ночью -- в грязной подземной яме, где я, страшно расслабленный от плохой пищи, вдобавок еще задыхался от нестерпимого зловония... Бывали, словом, дни, когда смерть я встретил бы как особую милость неба. Я дождался выкупа и едва не разорился, так как мой благодетель, близкий родственник, согласился выкупить меня с тем, что я выплачу ему 120 туманов [мервский туман -- 40 кранов или 11 р. 20 к.], и тогда выменял меня на пленного перса, купленного в Мерве всего за 20 туманов...
   -- Почему же так много взяли с тебя?
   -- Мы, текинцы, говорится у нас, происходим от теке (дикий козел), который был отродьем собаки. Правда ли это -- не знаю, но нрав у нашего народа действительно собачий. Из-за каждого крана у нас даже братья родные грызутся как голодные псы над костью, и только редкий в нашей стране задумается пожертвовать дружбой или родством, когда можно что-либо сорвать хотя бы и с отца родного. Будучи не больше как одним из таких собак, мой родственник не упустил, конечно, случая положить в карман лишних сто туманов; а мне, чтобы получить свободу, ничего не оставалось как только согласиться на его, хотя и тяжкие, условия, тем более что на пленниках у нас все барышничали как и на всякой скотине: иной перс раз двадцать продавался из рук в руки, прежде чем попадал на родину... Но ничего! -- воскликнул в заключение Ак-Мурад, -- вернувшись из плена, я занялся аламанством пуще прежнего и долг свой заплатил персидскими же деньгами, добытыми в новых набегах на хорасанские деревни...
   Много еще рассказывали туркмены из быта аламанов... Но уже поздно и приходится сложить перо, ввиду предстоящего раннего выступления.
  

Курдские деревни Хорасана

   ... За последними садами начался восьмиверстный подъем по узкой каменистой тропке, настолько неудобной для движения, что наша маленькая колонна растянулась здесь на добрую версту, если не более. В этой обстановке мы шли около двух часов, дотянулись наконец до вершины перевала Геок-Гедик, лежащего на высоте около 4. т. футов, и остановились почти невольно: с вершины сразу открылась очаровательная Дурунгярская долина, и единодушный восторг охватил всех наших спутников.
   -- Эх, да и гарная сторонка, -- послышалось между казаками, большинство которых потомки запорожцев, -- вот где бы нашей сотне стоять!..
   -- Вот куда бы налететь с десятками аламанов! -- хвалил по-своему один из текинских сардаров.
   Недалеко от меня остановился старый дагестанец, ехавший со значком генерала. Точно пораженный неожиданностью, он мерно покачивал своей головою с широко раскрытыми глазами.
   -- А что, какова страна?! -- обратился я к нему по-лезгински.
   -- Клянусь, -- был ответ, -- это, должно быть, тот уголок, который Аллах при дележе земли оставил лично для себя...
   Да и в самом деле, было чем восхищаться. На дне глубокой и обширной котловины, образуемой крутыми склонами гор, как один сплошной зеленый ковер с разводами всевозможных оттенков, лежала поразительно гладкая равнина, покрытая садами и нивами, облитая яркими лучами солнца. Ее прорезывала, сверкая и извиваясь между многочисленными фруктовыми и виноградными садами, широкая речка, выбегающая тут же из трещины одного из утесов. Наконец, глиняные постройки с башнями, разбросанные по долине, едва высматривали своими зубцами в редкие прорехи между волнами густой зелени... Эта богатая и плодородная долина занимает площадь в несколько квадратных верст и населена курдами, оперсиянившимися в такой степени, что, кроме языка, ничего не имеют общего с коренными обитателями Курдистана. Их здесь около 300 семейств.

.......................................

   У подошвы Геок-Гедика нас встретило население Дурунгярской долины. Обступив нас сплошной толпой, курды наперерыв друг перед другом подносили нам воду со льдом и разные плоды, получая, конечно, за все это щедрое вознаграждение... При дальнейшем следовании вся эта толпа повалила за нами, рассыпавшись по сторонам дороги, и вместе со всадниками Сеид-Али-хана, гарцевавшими впереди, как бы дополняла характерную картину нашего шествия...
   Для ночлега мы остановились на краю посевов. Пока люди возились с вьюками, хан пригласил нас в куртинский шатер, в котором часа два угощал шербетом и разными сладостями. На берегу речки уже вырос за это время чистенький лагерь нашего отряда, началось поголовное купанье, а вскоре раздались и русские песни. Группы смуглых курдов перемешались с казаками и до позднего вечера сновали по лагерю, с чисто детским любопытством осматривая все русское, начиная с берданки и кончая чуть не конской торбой. Достаточно было заговорить с любым из них, чтобы наслушаться в три короба о персидских властях и порядках, и долго скрываемая бессильная злоба неудержимо лилась в этих рассказах...
   -- Земля у вас плодородная? -- спрашивают, между прочим, одного из курдов.
   -- Очень, -- был ответ. -- Да что в плодородии, когда все равно не стоит работать!.. Три четверти урожая, да и вообще всего нажитого, так или иначе, перейдут в карманы ханов... У вас, мы знаем, не то и т. д.
   Господствующее иранцы, конечно, знают об озлоблении курдов и отвечают им полною ненавистью, считая их не выше вьючных животных. На холме против нашего расположения белела небольшая постройка, увенчанная куполом, как оказалось, гробница какого-то святого Джан-Азиса.
   -- Из какого племени был этот святой, -- спросил я, -- не курд ли?
   -- Нет. Из золы не бывает горы, -- ответил местной поговоркой один из персов, -- не бывает из дерева печки, и святого из племени курдов...

.............................................

   Население убогой деревушки Чибинли снабжается водою из единственного своего, да к тому же маловодного, колодца. Чтобы обеспечить себя водою, нам пришлось, несмотря на общую усталость лошадей, передвинуться к следующей деревне Шахбас, отделенной от Чибинли небольшим перевалом.
   Шахбас-Кала, деревушка столь же безотрадная, как Чибинли, лежит в овраге, на берегу речки Инча. Население ее состоит из 20-ти семейств разоренных курдов. Они рассказывали, между прочим, что за несколько дней до падения Геок-Тепе текинцы напали на них последний раз и увели из калы всех девушек, которые находятся в плену и до сего времени. Подобно персам, курды этой деревни почти поголовно принадлежат к опиофагам и имеют поэтому крайне болезненный, истощенный вид. Женщины -- в невозможных лохмотьях, украшены тяжелыми бронзовыми браслетами, страшно грязны и покрыты вместе с детьми разными коростами. Они до того дики, что приходили в ужас при виде механизма карманных часов. Некоторые из них обращались к нашему врачу за средством от бесплодия.
   -- Самое верное средство, -- отвечал доктор, -- до полусмерти избить мужа каждый раз, когда у него явится пагубное поползновение курить или глотать опиум...

[]

А. Севрюгин. Курдские девушки. Персия, конец XIX в.

   Переночевав около Шахбаса, на следующий день мы сделали верст 12 и через деревню Шах-Мамед прибыли в Молла-Мамед-Келята, где расположились лагерем в нескольких садах.
   Сегодня имеем здесь дневку. Воздух превосходный, вода также; в колонне нет ни одного больного. Крайне бедное население состоит из тех же курдов и помещается в мрачных, тесно скученных глиняных саклях, которых наберется, быть может, до 30. Здесь также охотно распространялись о ханских поборах.
   -- Можешь судить об остальных, -- рассказывал мне один из курдов, -- у нас есть бедная старушка, имеющая только одну корову, крошечный садик и небольшое поле. Несмотря на то, что овдовела 26 лет тому назад, она выплачивает хану до 200 кранов [кран -- 28 копеек] ежегодно!..
   Подобные случаи передавались нередко со слезами на глазах и сопровождались весьма прозрачным намеком, или еще чаще прямым уверением в том, что все живут здесь только в ожидании избавления, и именно с той стороны... откуда еще недавно был положен предел кровавым туркменским набегам...
   -- Вот вас здесь более 200 чужих людей, -- рассказывал тот же старый курд, -- и никто не взял даже щепки бесплатно. Но достаточно хоть на полчаса появиться здесь нескольким сарбазам, чтобы была обобрана вся деревня, чтобы поднялись плач и вой от разных насилий и безобразий. Сколько раз на своем веку я был свидетелем сарбазского произвола!.. Раз -- это было лет 15 тому назад -- сарбазы, которых я принял и угостил как родных, отплатили мне тем, что, уходя, повели со двора мою же ослицу с осленком. За воротами я догнал сарбазов и начал укорять их. Они подняли меня на смех.
   -- Спасибо за угощение, но будь же справедлив, старик, -- возразил один, -- ты видишь, что нам не на чем везти наши хурджины (сумки).
   -- Если веруете в пророка, оставьте мне хоть осленка! -- воскликнул я, теряя самообладание.
   Сарбазы разразились хохотом.
   -- Мы добрее тебя, старик, -- глумился старший из них, -- ведь осленок погибнет без матери.
   Кровь бросилась в голову, и я огрел насмешника валявшимся на земле поленом. На меня бросилось человек восемь, я упал, и что было далее -- не знаю... Когда я очнулся, не было и осла моего, да и сарбазы, вероятно, были не ближе трех переходов... Жаловаться ханам?! Это было бы все равно, что взывать о милосердии к грозовым тучам на небесах! -- воскликнул старик и безнадежно махнул рукой...
   До принятия ислама у курдов существовал особый культ поклонения дьяволу, религия так называемых езидов, сохранившаяся и до настоящего времени в Армении, в горах около Арарата. Тем сильнее они борются теперь с бывшим своим кумиром. Нет обстоятельства в жизни персидского курда, которое не сопровождалось бы тем или другим суеверным обычаем, направленным против нечистой силы. Существует целый ряд бессмысленных обрядов для удаления злого духа при свадьбах и рождениях, при засевании полей, перед выступлением в дорогу и т. д. Между прочим, перед каждой деревней нас обыкновенно встречали один или несколько курдов, держа в руках медное блюдо с горячими углями, на которых дымился пучок какой-то травы. На вопрос об этом курды отвечали так:
   -- При проезде важного лица, у нас принято выкуривать этой травой несчастия, разостланные на его пути нечистыми силами.
   За такую заботливость очиститель дороги, конечно, вознаграждался несколькими кранами. Надежда получить эти же краны привлекает к нам целую толпу людей, которые подносят то лепешки, то кусок сыру или чашку молока.
  

Угощение по-персидски

   Слава русского врача росла в Кочане необыкновенно быстро. За все эти дни его осаждали толпы больных мужчин и женщин. К нему не раз приводили или приносили людей, разбитых параличом и несколько лет уже не владеющих руками и ногами. Несмотря на все объяснения, что необходимо лечение продолжительное и систематическое, всякий требовал лекарства во что бы то ни стало. Бывали такие курьезы:
   -- У меня и жена больна, -- шепчет перс, только что получивший лекарство от своего недуга.
   -- Чем же она нездорова?
   -- Да это все равно, -- ты только дай лекарство...
   Персы в восторге, что все лекарства выдаются им бесплатно.

[]
Врач (хекимбаши) с учеником. 1898.

   -- Наши знахари не так делают, -- объяснил один из пациентов, -- даже больных, которых можно вылечить самыми простыми средствами, они приводят сначала на край могилы, а затем пользуют, как следует. Этим способом они вытягивают с больных все, что можно, и нередко разоряют их на разные бесполезные травы...

[]
Врачи и фармацевты. 1892.

   Любезность к нам кочанского хана была беспредельна, хотя многие из нас не прочь были бы даже откупиться от нее. Два раза в день толпа его слуг аккуратно приносила нам обед и ужин, неизменно состоявший из двух сортов плова с разными приправами. Нечего и говорить, что этот рис с маслом и без масла надоел всем как нельзя более. В знак особенного внимания, вчера мы удостоились получить обед от самого принца, но и он состоял из тех же двух сортов плова. Оказывается, что по персидским понятиям это ежедневное пичканье рисом было, так сказать, признанием за нами известной важности. Как-то раз михмандару, или распорядителю приема, вздумалось спросить одного из нас:
   -- Часто ваш генерал ест плов у себя дома?
   -- Раза два в месяц, а то и в два месяца раз. А что?

-- У нас так нельзя. В Персии тот не важный человек, кто два раза в день не насытил свой голод именно пловом. Остальными блюдами здесь только забавляются...

[]

   -- В таком случае, -- ответил один из шутников, -- наши конюхи-текинцы имеют все права, чтобы никому не уступать в важности: они едят плов три раз в сутки, и каждый раз с волчьим аппетитом...
   Михмандар не нашел, что и ответить.
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru