Аннотация: Книгоиздательство "Слово". Берлин, 1924 год.
МаркАлданов. ПисьмаА. П. ЧеховакО.Л.Книппер-Чеховой.
Книгоиздательство "Слово". Берлин, 1924 год.
Читать чужие письма запрещается, по-видимому, только при жизни их авторов. Не стоит вновь подымать вопрос, вправе ли близкие и знакомые выдающихся людей распространять после их смерти то, что ими для печати не предназначалось. Вопрос этот имеет почтенный возраст -- он восходит к "Ad familiares" Цицерона. Достаточно авторитетные и обоснованные отрицательные ответы остались без практических последствий: частные письма знаменитых людей печатаются и будут печататься. Но отношение к такого рода изданиям в разных случаях должно быть различное.
Надо было, например, издать корреспонденцию Наполеона, потому что в ней почти все -- история. Надо было издать письма Вольтера, Дидро, Байрона, Флобера или Нинон де Ланкло, потому что это -- шедевры литературы. Надо было издать письма госпожи Севинье, потому что ей очень этого хотелось -- она для этого их и писала. Надо было издать письма лорда Честерфильда, потому что без писем к сыну он был бы ничто -- даже меньше чем никто. Надо было издать письма Пушкина, потому что без них мы не имели бы его настоящей биографии (впрочем, и так не имеем)...
Зачем нужно было печатать письма Чехова к О.Л. Книппер, право, сказать трудно. Памяти знаменитого русского писателя ничего не приходиться бояться, но и услуга ей этим изданием оказана небольшая. Что сказал бы Чехов, творец насыщенной, пересыщенной художественной прозы, о книге в 400 с лишком страниц, в которой ничего нет?
Ничего или почти ничего. Кое-какой биографический материал -- очень скудный: его можно было бы изложить на одной странице. Несколько кратких отзывов о писателях -- о Горьком, о Куприне -- высокое мнение Чехова о них было известно и раньше. Мимоходные замечания об актерах: снисходительный отзыв о Давыдове, одном из величайших артистов нашего времени; как будто тень интереса к Мейерхольду, который тогда еще не вполне определился в качестве шута горохового русского театра. Невеселые, не веселящие шутки: неизменное обращение к жене "собачка", "лошадка", "бабуля", "актрисуля" "кашалотик"; столь же неизменная подпись: "Твой А. Чехов, немец", "Твой немецкий муж в протертых назади брюках", "Твой Антуан", "Твой Антото", "Твой иеромонах Антоний". Такие же шуточки в тексте писем: "Я буду в Севастополе incognito, запишусь в гостинице так: граф Черномордик". В устах одного из самых замечательных представителей мировой литературы высокого юмора эти шутки производят странное впечатление... Остальное -- о погоде, о еде, о лекарстве. Кончается сборник так: "Билет взят приеду понедельник пломбирую зубы, здоровье хорошо хотя желудок подгулял целую кланяйся дяде Ване. Антонио".
Вся почти книга в этом роде. Ему было скучно, скучно со всеми, особенно скучно, кажется, с писателями: "Телешов милый человек -- вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих" (стр. 273). На каждой странице книги чувствуется плохо скрываемое безразличие, равнодушие почти ко всему. В письме из Ялты от 7 февраля 1902 года Чехов пишет: "Т. (Л.Н. Толстой), вероятно, не выживет; сегодня Альтшулер говорил по телефону, что сердце у старика работает плохо". Непосредственно вслед за этим: "Какое это уныние смотреть в окна! Не погода, а гадость... Мармеладу не привози... Привези беловской колбасы вареной. Икры не нужно". В другом письме он уславливается: "Если бы Толстой умер, то я бы тебе телеграфировал так: старика нет" -- А он никого не ставил так высоко как Толстого...
Веет от этой книги тоской не только потому, что письма неинтересны: главное, чувствуешь, как скучно было Чехову жить. Странно сказать -- своей совершенной бессодержательностью, своей бесконечной душевной усталостью его письма к О.Л. Книппер напоминают дневники Николая II.