Алданов Марк Александрович
Барон Н. Врангель. Воспоминания

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книгоиздательство "Слово", 1924 г.

Марк Алданов
Барон Н. Врангель. Воспоминания.

Книгоиздательство "Слово", 1924 г.

   Барон Врангель начал жизнь в пору крепостного права и дожил до Советского строя. Он разговаривал в детстве с Николаем I, слышал Бакунина, знал Пирогова, был дружен со Скобелевым. Воспоминания его должны быть занимательны -- и в самом деле эту книгу читаешь с большим интересом: написана она местами талантливо, неизменно просто и ясно, но облик автора не прост и не ясен. Что он ненавидит, мы знаем; что он любит, остается недосказанным.
   Ненавидит он многое. В заключении книги говорится: "Жизнь окончена. Впереди одна смерть избавительница. Остается подвести итоги. России больше нет". Было бы простительно, если бы престарелый автор, обращаясь к далекому прошлому, идеализировал жизнь и быт своих юных дней. Большинство современников вдобавок и не замечало диких сторон этого быта. Барон де Барант, занимавший в конце 30-х годов пост французского посла в России, в своей книге "Notes sur la Russie" рассказывает, как ему пришлось присутствовать на парадном спектакле в русской столице. Ставилась пьеса "Maria du l'Esclave", в которой изображались ужасы рабства. Действие пьесы происходило на Гваделупе -- и в трогательных местах чуть ли не весь театр рыдал. Знаменитый историк оглядывался с недоумением: публика почти сплошь состояла из рабовладельцев. "J'admirais, à part moi, ce curieux exemple de l'incouciance russe", -- говорит по этому случаю барон де-Барант.
   Великая вещь -- перспектива. Кто назовет неправдой то, что с несравненной поэтической прелестью рассказал о Ростовых и Безухих, об Отрадных и Лысых Горах Л. Н. Толстой? Автор "Воспоминаний", также видавший остатки дворянской культуры начала ХІХ-го века, устанавливает иную перспективу. Не революционер, не иностранец, не "пасынок старого строя", -- потомок пяти фельдмаршалов, племянник Пушкина, барон Врангель описывает этот быт -- и вместо Наташи и княжны Марьи у него -- "тетя Ехида, препоганая злющая старуха, напоминающая высохшее чучело жираффы", а вместо Ильи Андреевича Ростова -- помещик Ранцев (побочный сын графа Воронцова), у которого много крестьян было в бегах и который поэтому из предосторожности приказал всем дворовым обжечь пятки каленым железом и в рану положить конский волос. -- Великая вещь перспектива.
   "Я родился и вращался в кругу знатных, -- говорит автор "Воспоминаний", -- в кругу вершителей судеб народа, близко знал и крепостных... Я видел и радости, и слёзы, и угнетателей, и угнетенных. И на всех, быть может и незаметно для них самих, крепостной режим наложил свою печать, извратил их душу. Довольных между ними было много, не искалеченных ни одного. Крепостной режим отравил и мое детство, чугунной плитой лег на мою душу. И даже теперь, более чем полстолетия спустя, даже после несравненно худших времен большевистского безобразия, я без ужаса о нем вспомнить не могу. Недоброй памяти время Николая Павловича... исчезло, не оставив за собой ни одного прочного следа, ни одного благого почина. И даже мишурное внешнее могущество, перед которым трепетала в обман введенная Европа, и которым так кичилась недальновидная Россия, -- на проверке оказалась призраком, блефом и пуфом. Теперь, после вреда, причиненного безволием Николая второго, Николай I опять входит в моду, и меня упрекнут, быть может, что я к памяти этого, "всеми его современниками обожаемого", Монарха отнесся не с должным почтением. Увлечение усопшим Государем Николаем Павловичем теперешними его почитателями во всяком случае и понятнее и искреннее, чем обожание его умерших современников. Николаю Павловичу, как и бабке его Екатерине, удалось приобрести неисчислимое количество почитателей и хвалителей, составить вокруг себя ореол. Удалось это Екатерине подкупом энциклопедистов, разной французской и немецкой алчной братии и лестью, и подарками, и деньгами, а своих приближенных русских -- чинами, орденами, наделением крестьянами и землею. Удалось и Николаю и даже менее убыточным способом -- страхом. Подкупом и страхом всегда и везде достигается все, даже бессмертие" (стр. 5).
   Характеристика совершенно верная и точная. -- Как все сыновья Николая I были настроены более или менее либерально, так и все почти люди, получившие воспитание в его время (бар. Врангель едва ли не последний из них доживший до советского строя), от азбуки либерализма отказаться не соглашались. Удивительно, конечно, что в 1924 году приходится предостерегать, как бы предметом культа не стали Екатерина II и даже Николай Павлович, -- тот самый просвещенный монарх, который, получив известие о смерти Лермонтова, сказал: "Собаке -- собачья смерть" ("Русская Старина", т. 56, стр. 737, 1887 год). Но еще удивительнее, что предостережение это исходит в наши дни от человека, разговаривавшего с Николаем I и видевшего своими глазами политических узников Екатерининского времени [1].
   Никак нельзя сказать, чтобы бар. Врангель идеализировал и тех трех императоров, которые правили Россией после Николая I, а особенно государственных деятелей царского периода: он знал их лично почти всех, от канцлера Горчакова до Протопопова. О деятелях же февральской революции и говорить не приходится. Против идей "евнухов Временного Правительства" автор "Воспоминаний" собственно не возражает, -- он ставит в вину "дряблым интеллигентам теоретикам" преимущественно их слабость и постигшую их неудачу. Отцовское чувство должно было бы подсказать бар. Врангелю более снисходительное отношение к неудачам и к людям, терпящим неудачи. Главы о революции в его воспоминаниях наименее интересны. С сожалением читаешь в книге, написанной племянником Пушкина, такие строки: "Благое дело довершил (вероятно, за эту дерзость меня предадут анафеме даже многие, которые знают, что это так, но не дерзают высказать) -- "великий старец" граф Лев Николаевич Толстой. Он перестал писать свои гениальные произведения и, отрешившись от сует мирских, предоставил умножение своих личных доходов своей жене, графине Софье Андреевне, сам создал целую ораву пропагандистов, которые и успели окончательно сбить темный народ с толку" (стр. 127). -- В общем, если о старом строе автор "Воспоминаний" судит с точки зрения человека, бывшего свидетелем крушения двадцати тронов, то в отношении к деятелям февральской революции он почти ничем не отличается от правых монархистов. Вероятно, барон Врангель монархист, -- но плохой и своеобразного, никак не рейхенгальского тона. Буало, в некоторых отношениях типичный рейхенгалец, говорил, что он и в вопросах здоровья больше верит Людовику XIV, "incpiré du ciel", чем всем врачам вместе взятым. -- Бар. Врангель явно не идет так далеко в своих монархических чувствах.
   
   [1]. В детстве бар. Врангель однажды находился в Петропавловской крепости, в квартире ее коменданта, его прадеда, ген. Мандерштерна. Забравшись в нежилую комнату, куда никого не пускали, он неожиданно стал свидетелем следующего: "Вдруг я замер; калитка открылась -- и вошел Деда-Яга. Старенький, старенький, сгорбленный, худой, с тощей серенькой бородкой; голова его тряслась, он шел маленькими шажками, всем телом тяжело упираясь на палку, сел на солнышке на скамейку, сложил костлявые руки и остался неподвижным. И мне стало не страшно, а ужасно, ужасно его жаль.
   -- Ты что тут делаешь? -- раздался за моей спиной испуганный голос деда -- и он вывел меня из комнаты.
   Много лет спустя я от бывшего плац-майора крепости узнал, кто был этот беспомощный старик. Лет шестьдесят тому назад, в последние годы царствования Екатерины, был доставлен в крепость юный безымянный арестант, которого, как значилось в бумаге, повелено содержать "впредь до именного Указа пристойно и в довольстве, не чиня никаких препятствий". Это и был мой дед--Яга; имя его никому не было известно. Суммы на его содержание отпускались из личных средств Государя. Дед несколько раз "докучал" императору, напоминая о нем, но всегда получал в ответ: "Брось! Выпустить его нельзя" (стр. 17).

------------------------------------------------------------------------

   Полное описание рецензируемого издания: Врангель Н. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Берлин: Слово, 1924.
   Впервые: "Современные записки". 1924. Кн. ХХI. С. 417-420.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru