Аннотация: Статьи о художественном слове. Петербург, Изд. "Колос", 1922 г.
МаркАлданов А.Г. Горнфельд.Путитворчества.
Статьи о художественном слове. Петербург, Изд. "Колос", 1922 г.
А. Г. Горнфельд всегда занимал в русской критике особую позицию. По его собственному указанию, "Аполлон" охотно называл его реалистом, а общественники именовали его эстетом.
Сам автор "Путей творчества" считает себя последователем Потебни; свою точку зрения он определяет, как историческую.
Однако и генеалогия эта, и определение метода верны лишь в известной мере. Блестящее дарование А.Г. Горнфельда, вероятно, подвергалось влиянию знаменитого филолога; но признаюсь, мне все же трудно уловить, какая прямая тесная связь может существовать между "Записками по русской грамматике" и этюдами критика "Русского Богатства". Быть может, воздействие Веселовских (особенно, разумеется, Александра) сильнее сказалось на работах А. Г. Горнфельда. И уж, наверное, еще значительнее были западноевропейские влияния (не исключая и Анатоля Франса, которого автор "Путей творчества", по-видимому, не слишком ценит -- и напрасно -- как литературного критика).
В названной книге собраны четыре статьи. Из них первая "Муки слова" и четвертая (маленький шедевр) "Об одной фамилии у Льва Толстого", наверное, хорошо известны большинству читателей. Вторая статья занимается вопросом о толковании художественного произведения, а третья касается будущего искусства.
"Вместо предисловия" А. Г. Горнфельд предпослал сборнику пятую чрезвычайно интересную статью, в которой он говорит о методах исследования художественных произведений. "Изучение всех элементов поэтического создания как формальных, -- говорит он, -- представляется важнейшими,бытьможет,единственнымспособом постижения путей творчества" [Любопытно, что такой же взгляд высказал недавно другой блестящий литературный критик старшего поколения, Ю.И. Айхенвальд: "Я вполне признаю тот формальный метод изучения литературы, который так расцвел как раз в наши, казалось бы столь неудобные для литературных занятий, дни. Да, те, кто исследует не поэзию поэта, а его поэтику, кто углубляется в вопросы композиции, стиля, мелодики, инструментовки, развертывания сюжета, вообще технических приемов искусства, те идут, по-моему, правильной дорогой, даже единственно правильной, потому что науке подвластна именно техника". (Ю. Айхенвальд. Где начинается литература. Новая Русская Книга No 10, стр. 6)]. "Новые русские работы в этом направлении еще проникнуты естественной реакцией против исключительно "идейного" подхода русской критики к художественному созданию; здесь обычны и эксцессы незрелости, и недостаточная отчетливость мысли, и отвага, столь же безоглядная, сколько бесполезная, и открытие весьма открытых -- на Западе, не на Востоке -- Америк". Констатируем, что так называемый формальный метод идет от победы к победе.
"Творчество без традиции немыслимо, традиция без творчества бессмысленна", -- говорит Горнфельд. Я не решился бы принять безоговорочно эту формулу, особенно первую ее часть. Теоретически нетрудно представить себе творчество без всякой традиции. На практике же всякое творчество можно связать с какой-либо традицией, ибо в искусстве в каждый данный момент существует множество самых разнообразных течений, от бурных потоков до едва журчащих ручейков, и каждое из них может стать впоследствии и в большинстве случаев становится "традицией". Так, Александра Блока обычно выводят из Владимира Соловьева, которого как поэта четверть века тому назад расценивали очень низко. С другой стороны, если не ошибаюсь, г. В. Шкловский устанавливает -- и не без остроумия -- генеалогическую связь между поэзией Блока и цыганским романсом... Полвека тому назад русская интеллигенция молилась на Писарева, а имя Аполлона Григорьева для многих было синонимом невежества и тупоумия [Для многих, но, разумеется, не для всех; так, В. Боткин писал в 1856 году Некрасову: "Григорьев несравненно талантливее Чернышевского"]. Теперь Писарева не читают (разве только просматривают) даже историки литературы, тогда как Аполлон Григорьев вознесен до небес; в нем видят (Л. Гроссман) предшественника Бергсона. А кто скажет, какая традиция господствует в настоящее время в русской художественной литературе? Вот что думает об этом А.Г. Горнфельд:
"Верно ли, что в языке стертое клише становится на место живого слова и что новая поэтическая мысль повелительно требует нового слова? Да, конечно, но это не значит, что это творчество нового может быть замещено дешевым сочинительством и беспардонной отвагой. Верно ли, что точным изображением жизни не только не исчерпываются, но даже и не затрагиваются задачи искусства? Да, конечно: всякое искусство есть лишь мышление о действительности, и мышление при посредстве символов, все равно, реалистических или ирреальных. Но это не значит, что "быт умер", что Гоголь нереален, что художество должно искусственно сосредоточиться на измышлении внеземных форм, абстрактных сочетаний, мистико-несвязных повествований о том, чего не бывало не только в действительности, сущей или мыслимой, но и в душе самого автора. Всякая поэзия есть только намек -- конечно. Но намек на то, что в напряженном борении действительно чует вещая душа поэта, не обретя еще исчерпывающего выражения, а не на то, что не додумано. Всякое искусство есть более или менее стилизация -- это вопрос степени, -- но стилизация не есть стерилизация, ибо искусство есть чистая форма, но не пустая форма. Поэзия может быть недоступна "здравому смыслу", может и должна быть неразложима в путях логического умствования: это несомненно. Но разумная бессмыслица ее форм должна быть выражением стихийной осмысленности ее содержания. Невозможно преувеличить значение формальных элементов в искусстве; но невозможно ни в эстетической теории, ни в художественной практике подменить их бесшабашным превознесением точное определение их веса, их роли, их содержания.
Что и говорить, так называемое реальное искусство представляет собой количественно лишь небольшую часть искусства вообще. Я склонен видеть в нем качественно самый высокий род художественного творчества, но это дело вкуса. Завет Тэна "manifester en concentrant" очень общ и обнимает почти все жанры; a resplendentia formae сама по себе является достаточным критерием для оценки подлинного. Сложнее вопрос о том, в какой мере допустимо смешение в одном произведении "реального" с его противоположностью.
Убитый на войне талантливый немецкий художник Франц Марк писал лошадей и коров небесно-голубого цвета. Дело, конечно, не в том, что это не "реально". На самых реалистических картинах Леонардо да Винчи можно найти совершенно условный по краске фон. Художников вроде Франца Марка должно упрекать не в избытке, а в недостатке воображения. Обычный их ответ в подобных случаях: "Мы так видим". Я сильно сомневаюсь, чтобы Франц Марк видел корову голубой. Но и это не существенно. В краске есть, разумеется, самостоятельная, субъективная прелесть; не "декадент", а классик Делакруа утверждал, что единственная цель картины -- это "быть праздником для глаза". Ничего нельзя было бы возразить и против сочетания голубого цвета с фантастической животной формой, если это сочетание нужно, т.е. нравится художнику. Но почему же все-таки изображается голубая корова? Над мастью коровы художник "возвысился", а над самой коровой возвыситься не может. Недостаток вкуса либо недостаток воображения. Он не мешает Францу Марку быть чрезвычайно талантливым художником.
В литературе мы на каждом шагу видим сходное явление. Нелегко сочетать жанры "Онегина" и "Симфонии", "Капитанской дочки" и "Серебряного Голубя", однако это делается теперь очень часто.
В области несмешанных жанров у нас, особенно в самой России, "под Белого" пишут больше и охотнее, чем "под Пушкина". С некоторым правом можно было бы утверждать, что в настоящее время Одоевский, Гофман и даже Марлинский гораздо менее устарелые писатели, чем Чехов; а из произведений Гоголя "Портрет" имеет более "актуальное" значение, чем "Ревизор". Но какова будет господствующая традиция через двадцать пять и даже через пять лет, сказать почти невозможно. Некоторые русские критики и публицисты, заведомо или сами того не зная, пишут теперь подБрамбеуса. Я не поручусь, что в беллетристике нам не предстоит в скором времени возрожение "Юрия Милославского". Я даже считаю это очень вероятным. И наиболее сомнительной в прекрасной книге А.Г. Горнфельда мне представляется статья третья: "Будущее искусства".