Маркъ Алдановъ. Ключъ
  
  ---------------------------------------------------------------
       *  Текстъ  подготовленъ для  некоммерческаго  распространенiя  Сергeемъ
  Виницкимъ.   Свeрка   по   изданiю   1929  г.,   {номера}   послe  страницъ,
  р а з р я д к а, французскiя буквы съ акцентами: e`, e^ и т.д., знакъ "No.",
  дореформенная  орфографiя:  ять (Ee),  фита  (Фф),  "и  десятеричное"  (Ii).
  ---------------------------------------------------------------
  
       Изданiе  книгоиздательства  "Слово"  и  журнала  "Современныя записки",
  Берлинъ, 1929. {1}
  
       Alle Rechte vorbehalten. Copyright 1929 by M. A. Aldanov. {2}
  
  ---------------------------------------------------------------
  
  
     ОГЛАВЛЕНIЕ.
  
  
       Предисловiе. . . . . . . . 5
  
       Часть первая . . . . . . . 9
  
       Часть вторая . . . . . . . 249
  
       Примeчанiе . . . . . . . . 437
  
       {3}
  
          Т о г о  ж е  а в т о р а:
  
       Загадка Толстого. С.-Петербургъ, 1914.-  Берлинъ, 1922.
       Огонь и дымъ. Парижъ, 1922.
  
          С е р i я "М ы с л и т е л ь":
  
       I. Девятое Термидора. Третье изданiе. Берлинъ, "Слово", 1928.
       II. Чортовъ Мостъ. Берлинъ, "Слово", 1925.
       III. Заговоръ. Берлинъ, "Слово", 1927.
       IV. Святая  Елена, Маленькiй Островъ. Второе изданiе. Берлинъ, "Слово",
  1926.
  
       Gedruckt von Gebr. Hirschbaum, Berlin SW 68
  
       {4}
  
  ----------------------------------------------------------------------------
  
       Предисловiе.
  
         Замeчанiя   политическаго   характера   въ   предисловiи
  къ  роману   -   дeло  довольно  необычное.  Они,  однако, могутъ оказаться и
  небезполезными.    Меня    упрекали    "лeвые"    (впрочемъ,    далеко    не
  всe)   въ   томъ,   что   я   будто   бы   въ  ложномъ,   непривлекательномъ
  видe     изобразилъ     ту     часть    русской    интеллигенцiи,    которая
  особенно   тeсно    связана    съ    идеями    и     дeлами     февральской
  революцiи.    Упрекъ   кажется   мнe   неосновательнымъ.    Думаю,   что   и
  въ    наименeе    привлекательныхъ    дeйствующихъ    лицахъ    романа    я,
  какъ     могъ,     показалъ     хорошее    и    дурное   въ   мeру,  -    въ
  соотвeтствiи   съ   правдой.   Можетъ   быть,   я   ошибаюсь,  и  мнe
  это   не   удалось.   Но   какую   бы  то  ни  было  степень  злостности  въ
  изображенiи    той    или    другой    части    нашей    интеллигенцiи    во
  мнe    предполагать    было    бы    странно.     Никакихъ    обличительныхъ
  цeлей я  себe, конечно, не  ставилъ.  Наше  поколeнiе  было  преимущественно
  н е с ч а с т л и в о -  это относится и къ радикальной, и къ консервативной 
  его части.
       Упрекали меня и за "мрачность  тона". Я выбралъ мрачный сюжетъ,-  право
  каждаго  писателя, для  насъ  теперь  особенно  естественное:  очень  трудно
  требовать большой  жизнерадостности отъ  людей, испытавшихъ и видавшихъ  то,
  что испытали и видeли мы.
       Скажу   еще  о  другомъ.  Нeкоторые  читатели  говорили,  что  я,  подъ
  псевдонимами,  изобразилъ въ "Ключe" {5} дeйствительно  существовавшихъ (или
  даже  живущихъ нынe) людей.  Это  легко  было предвидeть:  всякiй романъ изъ
  современной жизни можетъ вызвать  подобное предположенiе,-   на  мой взглядъ
  оскорбительное для  автора. Въ "Ключe" не разъ упоминаются имена людей всeмъ
  извeстныхъ (Короленко, Милюковъ, Дурново, Горькiй, Плевако и др.). Я рeшился
  на это не безъ  колебанiя, опасаясь налета "фельетонности" и "публицистики".
  Но въ кругу, который выведенъ  въ моемъ романe, въ разговорахъ, которые тамъ
  велись, имена  знаменитыхъ современниковъ  произносились безпрестанно, и мнe
  казалось,  что  именно  отсутствiе  этихъ  именъ  было  бы  грeхомъ  противъ
  житейской правды романа. Отсюда,  полагаю, чрезвычайно далеко до изображенiя
  въ беллетристической формe подъ ложными именами живыхъ людей. Такой прiемъ я
  считалъ бы  весьма  сомнительнымъ  и  въ  художественномъ, и  въ  моральномъ
  отношенiи.  Между тeмъ  мнe  неоднократно  приходилось  слышать  (вдобавокъ,
  всегда  по  разному),  "съ  кого  писаны"  Горенскiй,  Браунъ,  Кременецкiй,
  Федосьевъ  и  другiя дeйствующiя  лица "Ключа".  Одинъ  критикъ  заявилъ  въ
  журнальной статьe, что въ  Федосьевe я портретно изобразилъ Бeлецкаго, главу
  Департамента Полицiи. Что на это  отвeтить? Всякiй,  кто дастъ себe трудъ - 
  не говорю  прочесть, но  хотя-бы пробeжать извeстную записку С. П. Бeлецкаго
  (Матерiалы  Слeдственной Комиссiи) можетъ  убeдиться въ  томъ,  что никакого
  сходства  между нимъ и  Федосьевымъ нeтъ. Добавлю,  въ качествe курьеза, что
  мнe  называли п я т ь  адвокатовъ,  съ которыхъ  будто  бы  писанъ  (и  тоже
  "портретно") Кременецкiй. Скажу  кратко (какъ уже сказалъ  въ  примeчанiи къ
  одной изъ страницъ романа),  что въ  этихъ  указанiяхъ нeтъ ни одного  слова
  правды.  Единственное  не вымышленное  дeйствующее лицо  "Ключа"  (Шаляпинъ)
  н а з в а н о  с в о и м ъ  и м е н е м ъ.
       Я не  знаю, удастся ли мнe довести до конца замыселъ,  началу  котораго
  посвященъ   "Ключъ".   Но   я   понимаю,   какiя   неудобства  представляетъ
  осуществленiе  этого {6}  замысла  по частямъ. Мнe остается только  принести
  извиненiя  читателямъ  и критикамъ, какъ  я сдeлалъ  въ свое время,  печатая
  отдeльными томами свою историческую тетралогiю.
  
          А в т о р ъ.
  
               Ноябрь 1929 года.
  
       {7} {8}
  
  - - - - 
  
 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ * 
  
  
I.
  
       Смерть  жильца квартиры  No.  4  обнаружила  крестьянка  Дарья Петрова,
  швейцариха, какъ  всe  ее называли  въ  домe, гдe она исполняла  обязанности
  своего мужа, въ  прошломъ году взятаго на войну. Выйдя  въ шесть часовъ утра
  на крыльцо  съ  ведромъ, тряпкой,  щеткой  и фонаремъ  (еще  было совершенно
  темно), она  вдругъ съ испугомъ замeтила,  что два окна квартиры  No. 4 ярко
  освeщены.  Въ квартирe  этой никто не  жилъ.  Пожилой господинъ  въ золотыхъ
  очкахъ, который снималъ ее уже почти мeсяцъ, никогда не оставался въ ней  до
  утра. Швейцариха -  она потомъ долго съ гордостью разсказывала, что сердцемъ
  сразу  почуяла  недоброе,-   поспeшно   поднялась  на  цыпочкахъ  по  темной
  лeстницe, зачeмъ-то волоча за  собой  щетку, но, не дойдя  до второго этажа,
  растерянно сбeжала внизъ, позвать кого-нибудь  изъ мужчинъ. Однако,  мужчинъ
  взять было  неоткуда,-  еще и  прислуга спала во всемъ  домe. Дарья  Петрова
  снова выбeжала на крыльцо, еще разъ торопливо взглянула на  освeщенныя окна,
  затeмъ, собравшись съ духомъ, поднялась на цыпочкахъ къ дверямъ квартиры No.
  4  и  стала слушать.  За дверью  {9}  ничего  не было  слышно.  Это  немного
  успокоило швейцариху: она подумала, что,  должно быть, господинъ въ золотыхъ
  очкахъ былъ здeсь вечеромъ и, уходя, забылъ потушить  свeтъ. Она  постучала,
  сначала робко, потомъ  громче.  Никто  не откликался. Дарья Петрова вытащила
  изъ кармана связку  ключей,  отыскала въ ней  небольшой  ключъ,  придерживая
  связку, чтобъ не звенeла, осторожно открыла дверь и, тяжело, неслышно  дыша,
  вошла въ переднюю,  выставивъ  впередъ  правую руку съ ключами.  Въ передней
  было  темно,  очень  тихо.  Чувствовался легкiй, странный запахъ.  Дверь  въ
  гостиную была притворена; изъ щелей надъ  дверью и по сторонамъ  пробивались
  узкiя полосы яркаго свeта.  Швейцариху вдругъ охватилъ ужасъ, ей  захотeлось
  сeсть на полъ.  Прижавъ подъ мышкой  лeвой руки палку щетки  къ сердцу,  она
  правой рукой съ  ключами быстро потянула  къ себe дверь -  и сразу закричала
  страшнымъ голосомъ, точно почувствовавъ, что  теперь въ домe  можно и  нужно
  кричать,  несмотря  на  раннiй  часъ:  на  полу  ярко  освeщенной  гостиной,
  наискось, ногами къ двери, лежалъ господинъ въ золотыхъ очкахъ.
       Въ домe поднялась суматоха.  Электрическiя лампочки зажглись въ разныхъ
  мeстахъ; изъ  дверей квартиръ стали показываться полуодeтые люди и, услышавъ
  объ убiйствe, съ радостнымъ  оживленiемъ  и  съ испугомъ неслись одeваться и
  будить  другихъ,  чтобы  разсказать  новость,  торопливо соображая въ то  же
  время, не могло  ли что дурное случиться и  у нихъ дома. Жилецъ квартиры No.
  3, холостякъ, статскiй совeтникъ Васильевъ, узнавъ о происшествiи отъ своего
  лакея, сейчасъ же  послалъ его въ участокъ,  а самъ въ туфляхъ на босу ногу,
  старательно  закрывъ  на  ключъ за собой дверь, поспeшно  вышелъ на площадку
  второго {10}  этажа. На  другомъ ея  концe, передъ  настежь открытой  дверью
  квартиры No. 4,  ахали кухарки, неопредeленно-радостно сознавая, что  онe въ
  этомъ дeлe  ни при  чемъ. Онe  съ  надеждой,  какъ всегда въ такихъ случаяхъ
  женщины   встрeчаютъ  мужчинъ,  отдались   подъ  покровительство  Васильева.
  Статскiй совeтникъ бокомъ вошелъ  въ квартиру No. 4 и  морщась взглянулъ  на
  трупъ господина въ золотыхъ очкахъ.
       -  Можетъ, живъ еще? -  тихо вскрикнула одна изъ женщинъ.
       Васильевъ  пожалъ плечами: съ перваго взгляда было ясно, что  господинъ
  въ золотыхъ очкахъ умеръ.
       -   Какое  живъ! Не иначе,  баринъ, какъ коты  убили, вотъ помяните мое
  слово,-  сказала мрачно другая кухарка.-  Ужъ такая проклятая квартира!..
       -  Какая квартира? -  спросилъ Васильевъ, недавно поселившiйся въ домe.
       Узнавъ, что квартира была веселая, и  что господинъ въ золотыхъ  очкахъ
  (его никто не зналъ по имени) не жилъ въ ней, а только прieзжалъ съ дeвками,
  статскiй  совeтникъ съ любопытствомъ  еще разъ взглянулъ на  искаженное лицо
  убитаго и снова поморщился.
       -   Никого сюда  не  пускать до  прихода  полицiи,-   приказалъ  онъ  и
  раскланялся со спускавшимися  по  лeстницe жильцами  третьяго этажа. Дама въ
  пеньюарe страдальческой улыбкой извинила туалетъ  Васильева.  Они обмeнялись
  нeсколькими словами, чувствуя  теперь другъ къ другу симпатiю за  то, что не
  были убiйцами.
       Внизу послышались голоса. Въ сопровожденiи не перестававшей ахать Дарьи
  Петровой, лакея и еще нeсколькихъ человeкъ, по лeстницe поднималась полицiя:
  молодцеватый  помощникъ  {11}  пристава,  околодочный  съ повязанной чернымъ
  платкомъ щекой,  городовые.  Васильевъ  слегка  поклонился,  назвалъ  себя и
  принялся было разсказывать объ убiйствe. Но  помощникъ пристава тотчасъ  его
  перебилъ.
       -  Господа, прошу разойтись! -  сказалъ онъ.
       Эта привычная  фраза выходила  у него  особенно внушительно;  помощникъ
  пристава очень ее любилъ.
  
  
II.
  
       Городовые  очистили  площадку  отъ  постороннихъ.  Помощникъ  пристава,
  околодочный,  врачъ,  швейцариха  и  понятые  вошли  въ  квартиру,  особенно
  осторожно ступая. Въ ту  же секунду полицейскiя  шинели  съ  разныхъ сторонъ
  отразились  въ  зеркалахъ  ярко освeщенной  гостиной,  такъ  что  одинъ  изъ
  городовыхъ даже попятился въ удивленiи назадъ. Дарья Петрова еще разъ ахнула
  при видe трупа, но уже больше изъ приличiя,-  теперь  она боялась не тeла, а
  полицiи.
       Господинъ въ золотыхъ очкахъ лежалъ  на спинe, слегка повернувъ на бокъ
  голову. Это былъ  невысокiй,  хорошо одeтый, довольно полный  человeкъ, лeтъ
  пятидесяти, съ сeрымъ лицомъ, которое выражало не то ужасъ, не то физическое
  мученiе. Глаза у него были странно большiе и  выпученные. Изъ  полуоткрытаго
  рта   виднeлись   желтые   зубы.  Помощникъ   пристава,   веселый,   крeпкiй
  жизнерадостный человeкъ,  вздохнулъ и кивнулъ  головой врачу,  предлагая ему
  заняться  трупомъ. Привычный  врачъ  опустился на колeни  передъ умершимъ  и
  сталъ его осматривать.
       Стeны большой,  высокой гостиной были почти сплошь  заставлены высокими
  зеркалами; полъ выстланъ  краснымъ, мeстами выцвeтшимъ  {12} ковромъ. Мебель
  состояла изъ красныхъ  плюшевыхъ креселъ и мягкихъ, широкихъ  дивановъ, безъ
  спинокъ,  съ  множествомъ шелковыхъ и бархатныхъ  подушекъ.  На потолкe тоже
  было  большое круглое  зеркало, отражавшее  расположенную подъ нимъ широкую,
  низкую  кушетку.  У  одной стeны находилось  механическое  пiанино.  Круглое
  зеркало на потолкe было обведено зажженными лампочками.  Много лампъ  было и
  по стeнамъ, но онe не горeли. Въ углу, на столe, покрытомъ пыльной бархатной
  скатертью,  стояли  бутылки,  стаканы, тарелки  съ виноградомъ  и печеньемъ.
  Помощникъ пристава подошелъ къ выключателю и на мгновенье потушилъ лампы. Въ
  комнату едва пробился свeтъ начинавшагося утра. Врачъ недовольно  оглянулся.
  Дарья Петрова тяжело вздохнула. Помощникъ пристава снова зажегъ лампы.
       -  Ты, баба, какъ тебя? Сколько комнатъ въ квартирe? -  сурово спросилъ
  онъ швейцариху.
       -  Двe, ваше благородiе, спальня и гостиная, да еще ванна, горячая вода
  съ  утра до  вечера,-   отвeтила  поспeшно швейцариха,  по привычкe выхваляя
  квартиру точно  для сдачи  ея въ  наемъ.-   Да  еще ватеръ,-   добавила  она
  застeнчиво,  видимо щеголяя этимъ словомъ.-  Двe  комнаты, вотъ тутъ спальня
  ихняя. Пожалуйте...
       Околодочный открылъ дверь въ  другую комнату  и зажегъ  въ  ней  свeтъ.
  Спальня съ нетронутой  постелью была значительно меньше  гостиной. Приставъ,
  околодочный и Дарья  Петрова прошли въ нее, оттуда въ  уборную, въ ванную  и
  снова вернулись въ гостиную.
       -  Ну,  что? Какъ  скажете: медико-полицейское или судебно-медицинское?
  -  спросилъ помощникъ пристава.
       -  Нужно вскрыть тeло,-  отвeтилъ врачъ.-   Слeдовъ  борьбы  на тeлe не
  видно,  однако  {13} отравленiе очень вeроятно. Но до  вскрытiя ничего точно
  сказать  нельзя. Необходимъ, конечно,  химическiй  анализъ этого,-  добавилъ
  онъ, нюхая жидкость въ одномъ изъ стакановъ.
       -  А можетъ быть, самоубiйство, или  просто разрывъ сердца? -  спросилъ
  околодочный, съ усилiемъ выговаривая слова: онъ страдалъ флюсомъ.
       -  Не похоже, не думаю... Обстановка не такая, какъ при самоубiйствe.
       -  Ну,  нeтъ,  это  не  самоубiйство!  -   сказалъ  помощникъ пристава,
  показывая  глазами  въ сторону стола.-  И по лицу видно, что убiйство. Ясное
  дeло, подсыпали яда...  Здeсь кромe него былъ еще  кто-то... Эй,  ты,  баба,
  пожалуй сюда. Такъ тебe фамилiя жильца неизвeстна?
       Дарья Петрова разсыпалась  въ  запутанныхъ объясненiяхъ.  Жилецъ  снялъ
  квартиру съ мeсяцъ тому назадъ, оставилъ ее  за собой, прieзжалъ изрeдка  съ
  женщинами  и  съ  господами,  открывалъ   двери  своимъ  ключомъ,  оставался
  обыкновенно  до  полуночи.  Она  заходила  по  утрамъ убирать комнаты. Дарья
  Петрова все сбивалась на то, какъ она испугалась, замeтивъ свeтъ въ окнахъ и
  потомъ найдя трупъ. Фамилiи жильца она не знала.
       Помощникъ пристава и околодочный хмуро ее слушали. Исторiя эта была имъ
  непрiятна. Они прекрасно знали, что квартира No. 4 сдавалась, большей частью
  посуточно, господамъ,  которые  туда  прieзжали  съ женщинами,  не  сообщали
  своихъ  именъ, или сообщали ложныя  имена, и  не  прописывались  въ участкe.
  Происшествiе въ  квартирe съ непрописаннымъ  жильцомъ грозило  и  служебными
  непрiятностями, и потерей доходной статьи. {14}
       -    Сами   изволите   знать,   какая   квартира,   ваше  благородiе,- 
  значительнымъ тономъ говорила Дарья Петрова.
       -  Такъ не знаешь, какъ звали жильца? -  еще строже повторилъ помощникъ
  пристава.-  Не прописала?.. Ну,  съ  тобой еще объ этомъ будетъ разговоръ,- 
  угрожающе  проговорилъ  онъ.-   Иванъ  Васильевичъ,  вы  всeмъ  сообщили  по
  телефону?
       -  Такъ точно, и слeдователю, и товарищу прокурора, и въ сыскное.
       -  Опять же  ждать ихъ  по обстоятельствамъ  дeла нельзя. Обыскъ можемъ
  произвести и сами. Обыщите его, голубчикъ. А я буду писать протоколъ.
       Въ карманахъ  умершаго человeка  нашлись  носовой платокъ  безъ  мeтки,
  золотые часы  Лонжинъ, портъ-сигаръ, бумажникъ съ семьюдесятью рублями, и въ
  жилетномъ  карманe  немного  мелочи рублевыми бумажками  и марками  военнаго
  времени.  Больше  ничего  найдено  не было.  На  пиджакe  не оказалось мeтки
  портного.
       -  Вотъ такъ задача,-  сказалъ  угрюмо околодочный.-  Ищи  теперь,  кто
  таковъ...
       Околодочный,  недавно,  за  особыя   заслуги  и   огнестрeльную   рану,
  переведенный изъ провинцiи въ Петербургъ, былъ человeкъ неопытный.
       -  Найдутъ! -   увeренно отвeтилъ помощникъ  пристава.-  А  въ  ящикахъ
  стола ничего нeтъ?
       Онъ  приподнялъ скатерть  и,  просунувъ  руку  подъ  столъ,  съ трудомъ
  отодвинулъ тугой ящикъ. Въ ящикe не было ничего, кромe сора по угламъ. Но въ
  спальной,  въ шкафу, поморникъ пристава обнаружилъ  кое-какiя  вещи, особаго
  рода фотографическiя карточки. {15}
       -  Ахъ, ты...-  сказалъ онъ съ удовольствiемъ, давая себe волю.-  Иванъ
  Васильевичъ, полюбуйтесь!..
       -  Должно быть, изъ Парижа? -  замeтилъ съ любопытствомъ околодочный.- 
  Только въ Парижe такое выдумаютъ.
       -  Нeтъ, не говорите, и у насъ теперь это хорошо работаютъ,-   отвeтилъ
  помощникъ пристава.
  
  
III.
  
       За дверью  послышались повышенные голоса. Вошелъ одинъ изъ городовыхъ и
  съ видомъ, одновременно смущеннымъ и озлобленнымъ, подалъ помощнику пристава
  визитную карточку.
       -   Чортъ его принесъ!  -  сердито  сказалъ  помощникъ  пристава.-  Уже
  пронюхалъ, собака... Скажи, сейчасъ къ нему выйду.
       -  Кто такой? -  спросилъ околодочный.
       -  Певзнеръ, изъ "Зари",-  отвeтилъ помощникъ пристава  и покосился  на
  околодочнаго, подозрeвая, что тотъ изъ участка телефонировалъ о происшествiи
  репортеру.  Околодочный  почувствовалъ  подозрeнiе  и, чтобы  разсeять  его,
  сказалъ съ горячностью, преодолeвая зубную боль:
       -  И зачeмъ  только такихъ держатъ въ столицe? У насъ  въ Харьковe, при
  Матвeевe, его бы въ двадцать четыре часа выслали по этапу изъ города.
       -  Певзнера выслать? Легче выслать по этапу градоначальника,-  отвeтилъ
  помощникъ  пристава  и  вышелъ  на  площадку.  На  лeстницe,  въ  отдаленiи,
  прижавшись къ периламъ и другъ къ другу, толпились люди.  На площадкe курилъ
  папиросу  высокiй худощавый  человeкъ, лeтъ сорока,  съ рыжей конусообразной
  бородой.  Это былъ журналистъ Певзнеръ, сотрудничавшiй въ газетe "Заря" {16}
  за подписью  "Донъ Педро". Помощникъ пристава  привeтливо  протянулъ ему обe
  руки.
       -  Альфреду Исаевичу мое  почтенiе,-  сказалъ онъ.-   Уже узнали?  Экой
  вамъ Господь Богъ послалъ талантъ! Вася долженъ бы васъ озолотить.
       Вася былъ редакторъ газеты "Заря".
       -   Вася  озолотитъ,-  кратко  отвeтилъ  Певзнеръ,  не  то  подтверждая
  предположенiе, не  то выражая безнадежный скептицизмъ.-  Я, впрочемъ, зашелъ
  сюда  случайно. Репортажемъ,  какъ вы  знаете,  я  давно  не занимаюсь,  моя
  спецiальность  политическая информацiя и  большое интервью. Но  у  насъ какъ
  разъ Гамлицкiй въ отпуску. Ну, говорите, кого убили?
       -  Да вотъ пока не можемъ установить..
       -   Не  можете  установить,-  укоризненно сказалъ донъ-Педро.-   А  ну,
  покажите.
       Онъ двинулся къ двери. Помощникъ пристава учтиво загородилъ ему дорогу.
       -   Ужъ вы,  пожалуйста,  извините,  Альфредъ  Исаевичъ,-  сказалъ  онъ
  виновато и необычайно мягко.-  Слeдственныя власти еще не прибыли, я пока не
  могу, не имeю  права  васъ допустить въ квартиру.  Можетъ, еще собачекъ сюда
  пустятъ,  ищеекъ этихъ,-  вамъ  же  будетъ непрiятно, если  собачка  за вами
  побeжитъ,  супругу  встревожитъ.  Послe слeдователя милости  прошу,  первымъ
  пройдете. А теперь ужъ, пожалуйста, извините.
       -   Н-да,-    сказалъ   Певзнеръ,  признавая  справедливость   доводовъ
  помощника  пристава.-  Только вотъ  что: я вашего слeдователя ждать здeсь на
  лeстницe  не намeренъ. Тутъ, напротивъ, за угломъ,  есть трактиръ, пойду чай
  пить, кое-что напишу. А вы,  послe слeдователя, будьте добры, дайте мнe туда
  знать. {17}
       -  Это съ удовольствiемъ... На войнe что слышно, Альфредъ Исаевичъ?
       -  Мало хорошаго. Гинденбургъ  готовить  къ двадцатому числу прорывъ на
  рижскомъ фронтe. Двeнадцатью дивизiями...
       -  Ахъ ты, чортъ! И что же?
       -  Отступимъ немножко.
       -  Бeда, просто бeда.  Да вeдь ясное  дeло,-   сказалъ, понижая голосъ,
  помощникъ  пристава,-   нeмцамъ  черезъ Гришку  все  извeстно, что у насъ въ
  штабe  дeлается.  Говорятъ,  двeсти  семьдесятъ  тысячъ отвалили  ему  нeмцы
  чистоганомъ. Видно, дeло идетъ къ сепаратному?
       -  Ну, еще не извeстно. Въ  сферахъ вчера сказали, что сепаратнаго мира
  не  будетъ.  Возможно,  впрочемъ,  конечно...  Ну,  такъ  я  буду  ждать  въ
  трактирe,-  сказалъ онъ и хотeлъ было направиться внизъ. Но по лeстницe какъ
  разъ поднимался молодой  красивый брюнетъ съ  маленькой  головой, съ черными
  бархатными  глазами,  извeстный  сыщикъ Антиповъ. Онъ  былъ  одeтъ по  самой
  послeдней модe,-   именно такъ одeтыхъ людей  старые опытные барышники часто
  останавливаютъ на  улицe, предлагая  имъ продать  платье.  Антиповъ небрежно
  поздоровался съ  Певзнеромъ и  ужъ  совсeмъ пренебрежительно  съ помощникомъ
  пристава,   который  съ   уваженiемъ  окинулъ   взоромъ   его   лакированныя
  полуботинки, синiе шелковые носки, трость съ серебрянымъ набалдашникомъ.
       Помощникъ  пристава  въ краткихъ словахъ изложилъ происшествiе, но видъ
  Антипова ясно показывалъ, что  онъ не слушаетъ и  не  желаетъ слушать,  такъ
  какъ ничего путнаго все равно не услышитъ.
       -  Ладно, ладно, посмотрю,-   сказалъ онъ и  прошелъ въ квартиру No. 4.
  {18}
       Помощникъ  пристава  послeдовалъ за  сыщикомъ.  Антиповъ  едва  кивнулъ
  головой  околодочному  надзирателю  и врачу,  быстро окинулъ  взоромъ  тeло,
  комнату, заглянулъ въ спальную, въ уборную, затeмъ вернулся къ  тeлу и долго
  молча на него  смотрeлъ.  Помощникъ  пристава, околодочный и даже  городовые
  наблюдали   за  дeйствiями  сыщика  съ  ироническимъ   недоброжелательствомъ
  наружной полицiи къ агентамъ тайнаго розыска. Самъ Антиповъ ихъ  какъ бы  не
  замeчалъ  вовсе.  Затeмъ  онъ подошелъ  къ  столу,  на  которомъ, рядомъ  съ
  бутылками  и стаканами, лежали  вещи,  вынутыя  изъ  кармановъ  убитаго,  съ
  досадой  пожалъ  плечами и внимательно  все  осмотрeлъ,  ничего  не  трогая.
  Помощникъ пристава давалъ ему поясненiя.
       -   Сколько  разъ  мы  говорили  вамъ,  господа полицiя,-   сказалъ  съ
  гримасой Антиповъ,-  нельзя  ни къ чему прикасаться  на мeстe криминала. Это
  при царe Горохe можно было такъ  вести  дознанiе. Ну, какое же теперь можетъ
  быть  дактилоскопическое  изслeдованiе?..  Вeчно  одна  и  та  же   исторiя!
  Нонсенсъ!
       -  Да мы что-же? Мы только  изъ  кармановъ все  вынули,-  сказалъ  сухо
  околодочный.-  Кому-нибудь надо было это сдeлать.
       Антиповъ саркастически разсмeялся.
       -  "Только изъ кармановъ все вынули!" Прелестно! -  произнесъ онъ.-  По
  крайней мeрe  тeло оставлено въ томъ же положенiи, какъ найдено?  И то слава
  Богу.
       Онъ вынулъ изъ внутренняго кармана пальто  небольшой кожаный  предметъ,
  похожiй не то на дорожный несессеръ, не то на патронташъ, осторожно положилъ
  его на столъ и открылъ. Внутри оказалось множество крошечныхъ  отдeленiй, по
  которымъ  были  аккуратно  разложены  разныя  вещи:  {19}  складной  аршинъ,
  циркуль,  какiя-то  бутылочки, пробирки, бумага.  Антиповъ  досталъ лупу  и,
  нагнувшись   надъ  стаканами,   долго  внимательно  ихъ  разсматривалъ,   не
  прикасаясь дeйствительно ни къ чему.
       -  Вы, к о н е ч н о, до вскрытiя ничего не можете сказать? -  спросилъ
  онъ врача.
       -  До вскрытiя и изслeдованiя содержимаго желудка медицина ничего точно
  установить   не  можетъ,-   съ  нeкоторымъ  раздраженiемъ   отвeтилъ  врачъ,
  подчеркивая слово "медицина".
       Антиповъ слегка улыбнулся.
       -  Ну, и послe вскрыты тоже иногда толку мало,-  сказалъ онъ.-  Такъ вы
  собственно ничего пока не знаете?
       -   Думаю,  что  налицо  отравленiе. Какой  ядъ? Вeроятно,  не мышьякъ.
  Слeдовъ рвоты  не видно,-  правда, это еще не доказательство. Не похоже и на
  карболку, и на синильную кислоту, ихъ можно было бы узнать по запаху. Можетъ
  быть,  сантонинъ или атропинъ, зрачки какъ  будто  расширены.  Это  выяснитъ
  изслeдованiе желудка... Странно, что такъ быстро началось разложенiе тeла...
  Очень важенъ химическiй  анализъ. Пробы  жидкости въ стаканахъ  и въ бутылкe
  будутъ запечатаны сейчасъ же по прибытiи слeдователя.
       -   А за песиками вы пошлете? -  полюбопытствовалъ помощникъ  пристава,
  очень любившiй собакъ и интересовавшiйся работой ищеекъ.
       -  За песиками? Теперь посылать за песиками нонсенсъ,-  сказалъ сердито
  Антиповъ.-  Вы бы еще сначала полкъ солдатъ протащили по  этой комнатe. Тоже
  типы,-  пробормоталъ онъ.
       Онъ немного кривилъ душою. Антиповъ не любилъ пользоваться полицейскими
  собаками, такъ  какъ  это  былъ  слишкомъ  простой, механическiй,  и  потому
  неинтересный способъ розыска.  {20}  Кромe того, ему было обидно, что собаки
  дeлаютъ его работу.
       Сыщикъ опять подошелъ къ  трупу  и долго  при помощи лупы разсматривалъ
  губы,  руки, ногти. Внимательно осмотрeлъ и коверъ. Собственно онъ ничего не
  искалъ  на коврe, но чувствовалъ себя Шерлокомъ Холмсомъ и  немного щеголялъ
  прiемами  передъ  публикой,  Затeмъ онъ вернулся  къ столу и  осмотрeлъ часы
  убитаго,  поднявъ крышку, при чемъ  что-то занесъ въ свою записную  тетрадь.
  Потомъ  подошелъ  къ  пiанино. Сверху лежали  ноты,-  вторая соната  Шопена.
  Антиповъ съ минуту подумалъ, отозвалъ Дарью Петрову въ переднюю и тамъ долго
  разспрашивалъ  ее вполголоса. Помощникъ  пристава тeмъ временемъ  составлялъ
  протоколъ, кратко описывая найденные на убитомъ предметы.
       -  Смотрите, тутъ вотъ еще что есть! -  вдругъ радостно сказалъ  онъ.- 
  А мы и не замeтили...
       Въ большомъ бумажникe убитаго оказалось еще одно отдeленiе, съ наружной
  стороны. Въ немъ лежалъ свернутый вдвое листокъ бумаги, счетъ гостиницы.
       -  "Паласъ-Отель",-  прочелъ поспeшно помощникъ пристава.-   Что я вамъ
  говорилъ?  Вотъ мы  и безъ  лупы установили  личность убитаго. Счетъ  на имя
  мусью Фишера,-  это, значитъ и есть  Фишеръ...  А счетъ, кстати, порядочный.
  За недeлю пятьсотъ пятнадцать  цeлковыхъ. Видно, мусью былъ побогаче насъ съ
  вами... Да что же, наконецъ, слeдователь? Сходите, вы, Иванъ Васильевичъ, въ
  трактиръ и протелефоньте ему еще разъ,-   не до вечера же намъ здeсь сидeть.
  Отсюда  при  немъ  нельзя  звонить,-   добавилъ онъ  вполголоса.-   Сходите,
  голубчикъ... {21}
  
  
IV.
  
       Донъ-Педро вошелъ въ только что открывшiй двери  трактиръ, спросилъ чаю
  съ  лимономъ  и,  при  свeтe  лампы, расположился  работать.  Онъ вынулъ изъ
  портфеля  нeсколько узенькихъ,  длинныхъ  полосъ  бумаги,  на  которыя  были
  наклеены  вырeзки  изъ  газетъ.  Альфредъ Исаевичъ велъ  отдeлъ "Печать"  въ
  газетe  "Черниговская Мысль". Статью надо было опустить въ ящикъ немедленно,
  чтобы она ушла еще съ  утреннимъ поeздомъ. Обозрeнiе  печати было, впрочемъ,
  уже почти готово.  Донъ-Педро среднимъ пальцемъ разгладилъ сырую наклейку на
  полосe, придавливая отстававшiе углы. Это были цитаты изъ двухъ реакцiонныхъ
  изданiй,  обвинявшихъ  другъ друга  въ полученiи  какихъ-то  подозрительныхъ
  суммъ.  Певзнеръ  не безъ  удовольствiя прочелъ вырeзки,  соображая, сколько
  именно денегъ  и  отъ кого могла получить каждая газета, затeмъ отцeпилъ изъ
  внутренняго кармана  самопишущее  перо и крупнымъ,  четкимъ почеркомъ  сразу
  написалъ подъ второй наклейкой:
       "Комментарiи излишни. Вотъ ужъ  дeйствительно своя своихъ не познаша...
  До   какихъ,   однако,  Геркулесовыхъ  столповъ  цинизма  договорились  наши
  рептилiи!"
       Слeдующая  вырeзка  была взята  изъ  передовой  статьи  другой  газеты,
  которая, какъ было извeстно  Певзнеру, досталась новымъ акцiонерамъ и потому
  мeняла направленiе.  Донъ-Педро быстро пробeжалъ наклеенныя строчки и, опять
  не задумываясь, написалъ:
       "Что однако  сей сонъ означаетъ?! Ужъ не "эволюцiонируетъ" ли почтенная
  газета?  И если эволюцiонируетъ, то куда и  почему? Тайна сiя велика  есть".
  {22}
       Онъ посмотрeлъ на часы и,  сосчитавъ  число строкъ, рeшилъ ограничиться
  тремя  вырeзками.  Донъ-Педро  взялъ изъ  портфеля  конвертъ съ надписаннымъ
  адресомъ, запечаталъ письмо и, лизнувъ, наклеилъ марку. Къ его удовольствiю,
  марка сразу плотно, всей поверхностью пристала къ тугому конверту. "Кажется,
  на углу  есть ящикъ",-  подумалъ  онъ: готовыя и еще не  отправленныя письма
  всегда  причиняли  ему легкое нервное  безпокойство.  Онъ разсeянно положилъ
  письмо въ карманъ и  сталъ  медленно  прихлебывать  чай съ лимономъ. Мысли у
  него были непрiятныя. Недавно въ редакцiю "Зари" заeзжалъ извeстный адвокатъ
  Кременецкiй и пригласилъ къ себe на большой вечеръ Васю, обоихъ передовиковъ
  и  политическаго  фельетониста. Съ  нимъ же  Кременецкiй былъ, какъ  всегда,
  любезенъ  и внимателенъ,-  онъ  старательно поддерживалъ добрыя отношенiя съ
  прессой,-   однако   на  прiемъ,   гдe  должны  были  собраться  с л и в к и
  петербургской оппозицiонной интеллигенцiи, очевидно, не собирался его звать.
  Пришлось  оказать на  адвоката  легкое давленiе. Альфредъ Исаевичъ  вскользь
  замeтилъ, что намeренъ дать  отчетъ въ газетe о дeлe,  въ которомъ выступалъ
  Кременецкiй.  Приглашенiе  было  получено, но все  это  оставило  непрiятный
  осадокъ.  Донъ-Педро   опять   рeшилъ,   что   надо  навсегда  покончить  съ
  репортажемъ, даже съ политической информацiей и съ большимъ интервью.
       "Въ  передовики  меня  Вася  не  приметъ",-  мрачно подумалъ онъ.-  "Но
  насчетъ мeста второго думскаго хроникера я имъ поставлю ультиматумъ. Если не
  возьмутъ, ухожу въ "Слово".
       Онъ вспомнилъ, какъ за Кашперовымъ, парламентскимъ  хроникеромъ газеты,
  ухаживали самые  влiятельные  люди  Россiи,  члены Думы  и  Государственнаго
  Совeта, даже министры. Извeстнeйшiе {23} ораторы, въ  дни  своихъ  рeчей, съ
  тревогой,  съ   миндальной  улыбкой  искали  встрeчи  съ  Кашперовымъ.  "Да,
  рeшительно поставлю Васe ультиматумъ",-  подумалъ донъ-Педро, допивая чай.
       Въ трактиръ вошелъ, гремя шашкой, околодочный надзиратель съ повязанной
  щекой.
       -  Гдe тутъ телефонъ? -  спросилъ онъ засуетившагося полового.
       -  Ну, что? -  окликнулъ околодочнаго Певзнеръ.
       -  Личность выяснена.
       -  Поздравляю. Кто же такой? -  разсeянно сказалъ репортеръ.
       -  Фамилiя Фишеръ.
       -  Фишеръ?.. А имя-отчество?
       -  Этого пока не знаемъ. Живетъ въ гостиницe "Паласъ".
       -   Въ "Паласe"? -  переспросилъ, встрепенувшись, донъ-Педро.-  Неужели
  въ "Паласe"? Почемъ вы знаете?.. Послушайте!..
       -  Выяснено дознанiемъ...
       -  Послушайте!.. Что, если это Карлъ Фишеръ!..-  сказалъ, поднявшись съ
  мeста, Альфредъ  Исаевичъ.-   Ей  Богу, онъ жилъ  въ  "Паласe"... Почему  вы
  думаете, что это Фишеръ?
       -  А вы его знаете? Кто онъ такой?
       -  Знаю ли я Карла Фишера?.. Его всe знаютъ, кромe васъ... Да не можетъ
  быть!  Карлъ Фишеръ убитъ! Послушайте,  какой онъ изъ себя? Лeтъ пятидесяти,
  бритый, золотые очки?.. Что вы говорите!.. Ей Богу, это онъ!.. Человeкъ!..
       Донъ-Педро заторопился  и сталъ быстро дрожащими  отъ волненiя пальцами
  отсчитывать деньги за чай. {24}
       -   Я сейчасъ  бeгу... А что, Никифоровъ изъ  "Молвы"  уже тамъ?.. Нeтъ
  еще?.. Скажите, вы кому хотите звонить? Пустите меня къ телефону...
       -  Мнe надо телефонировать участковому слeдователю.
       Певзнеръ саркастически разсмeялся.
       -  Участковому слeдователю? Вы  думаете, что,  если  убили Фишера, такъ
  дeло достанется участковому слeдователю? Тутъ пахнетъ слeдователемъ по особо
  важнымъ дeламъ.  Вы  можете  на  мою  отвeтственность  дать  знать прокурору
  палаты. На мою отвeтственность!.. Что такое Карлъ  Фишеръ убитъ!.. Не можетъ
  быть!..
       Онъ надeлъ котелокъ и взволнованно побeжалъ къ выходу.
  
  
V.
  
       Утро  осенняго дня  было темное и  дождливое.  Въ  корридорахъ,  общихъ
  залахъ  и   номерахъ  гостиницы  Паласъ  электрическiя  лампы  горeли  почти
  непрерывно  цeлый  день.  Въ  десятомъ  часу, знаменитый  химикъ  Александръ
  Браунъ,  съ  трудомъ  приподнявшись  на   постели,  нашелъ  ощупью   пуговку
  выключателя,  зажегъ  лампу  на ночномъ  столe, взглянулъ на плоскiе часы съ
  безшумнымъ   ходомъ,  снова  опустилъ  голову  на  подушку  и  долго  лежалъ
  неподвижно, плотно закрывшись одeяломъ,  хотя  въ  комнатe было тепло.  Вода
  едва  слышно  шипeла,  входя въ трубы  отопленiя.  Слабая  лампа освeщала тe
  предметы,   которымъ  полагается  быть   въ  десятирублевомъ  номерe  каждой
  гостиницы  Palace  любой  европейской  столицы:  малиновое  сукно  на  полу;
  неидущiе  часы  поддeльной  бронзы  на   каминe,  не  служащемъ  для  топки;
  маленькiй,  крытый стекломъ, столъ,  за которымъ трудно работать; диванъ, на
  которомъ  невозможно  {25}  лежать;  и   шатающуюся  ременную  скамейку  для
  чемодановъ въ узкой передней, откуда боковая дверь вела въ ванную комнату.
       Было одиннадцать часовъ, когда Браунъ всталъ съ постели. Онъ прошелъ въ
  ванную,  зажегъ лампу  и тамъ,  повернулъ  краны, попробовалъ  рукой  струю,
  усилилъ токъ изъ горячаго крана, морщась, точно отъ боли, отъ  шума падающей
  струи. Дно ванны быстро покрылось водой, звукъ  струи измeнился. Браунъ сeлъ
  на  соломенный стулъ, накрылся мохнатой простыней, не развернувъ ея, и долго
  внимательно глядeлъ на кусокъ картона, который на четырехъ языкахъ (нeмецкiй
  текстъ былъ заклеенъ  по случаю  войны) излагалъ  разныя  правила  гостиницы
  Паласъ.  Затeмъ опустилъ голову  и  такъ  же  упорно-внимательно  слeдилъ за
  паромъ, поднимавшимся отъ горячей воды. Помутнeвшее кое-гдe отъ пара зеркало
  отражало острый  профиль усталаго  мертвенно  блeднаго  лица  съ углами лба,
  выпукло выступавшими  надъ глазами. Ванна наполнилась. Браунъ снялъ съ полки
  банку и высыпалъ на  ладонь  большую горсть желтоватыхъ, чуть расплывающихся
  кристалловъ. Запахло лимономъ и вервеной. Онъ поднесъ ладонь къ лицу,  жадно
  вдохнулъ воздухъ и бросилъ  нeсколько  горстей соли  въ воду,  которая сразу
  помутнeла. Браунъ раздeлся, вздрагивая, погрузился въ воду и закрылъ глаза.
       Такъ онъ просидeлъ безъ движенiя минутъ пятнадцать. Вода остыла. Браунъ
  пустилъ  большую  струю кипятку, подвигая ближе къ ней колeни. Когда вода въ
  ваннe стала жечь тeло, онъ вышелъ, закутался въ  мохнатую  простыню  и долго
  сидeлъ   за   письменнымъ   столомъ,   передъ  раскрытымъ   томомъ   Дiогена
  Лаэртiйскаго,  внимательно  читая  напечатанныя   подъ  стекломъ  объявленiя
  пароходныхъ обществъ,  гостиницъ  и  магазиновъ.  Потомъ {26}  взялъ съ окна
  бутылку коньяку, налилъ большую рюмку, выпилъ и занялся туалетомъ.
       Браунъ былъ  уже  одeтъ  и  выбритъ,  когда  со стола раздался  звонокъ
  телефоннаго аппарата. Управляющiй гостиницы просилъ разрeшенiя зайти. Черезъ
  минуту въ  дверь постучали  и появился  мосье  Берже,  котораго до войны всe
  считали  нeмцемъ  Бергеромъ  и  который въ  1914  году  оказался  уроженцемъ
  Эльзаса. Видъ у него  былъ  взволнованный  и разстроенный,  насколько можетъ
  быть взволнованный и разстроенный видъ у управляющаго гостиницы Паласъ.
       -  Monsieur, je vous demande bien pardon  de vous de'ranger,-   сказалъ
  онъ  грустнымъ полушепотомъ,-  Я долженъ  васъ потревожить въ связи съ очень
  прискорбнымъ случаемъ...
       Браунъ молча вопросительно смотрeлъ на управляющаго,  который говорилъ,
  запинаясь, по-французски, съ нeмецкимъ акцентомъ.
       -  Съ однимъ  изъ нашихъ жильцовъ случилось вчера несчастье. Дeло идетъ
  о мосье Фишерe. Вы, кажется, его знали... Мосье Шарль Фишеръ скончался...
       По мертвенному лицу Брауна пробeжало выраженiе ужаса.
       -  Фишеръ скончался? -  вскрикнулъ онъ.
       -   Да... Это  ужасно...  И находящiйся  въ его  номерe...  слeдователь
  желалъ  бы навести нeкоторыя справки  у людей,  лично  знавшихъ покойнаго. Я
  позволилъ себe указать васъ, такъ  какъ вы были знакомы съ  мосье  Фишеромъ.
  Надeюсь, вы ничего не будете имeть противъ этого?
       -   Слeдователь?  -   медленно спросилъ Браунъ.-  Отчего  же  скончался
  Фишеръ?
       Хозяинъ замялся.
       -  Это и выясняется теперь слeдствiемъ...
       -  Онъ умеръ здeсь, у себя въ номерe? {27}
       -  О, нeтъ,  упаси Боже!  -  воскликнулъ Берже, точно это предположенiе
  крайне оскорбляло его  гостиницу.-  Мосье Фишеръ умеръ на какой-то квартирe,
  которую  онъ,  оказывается, снималъ  въ  городe...  Но объ этомъ вамъ,  безъ
  сомнeнiя, сообщитъ самъ слeдователь,  я  ничего не знаю.  Могу ли я доложить
  господину слeдователю, что вы готовы немедленно къ нему явиться?
       -  Разумeется... Я сейчасъ приду,-  сказалъ Браунъ, помолчавъ.-  Черезъ
  нeсколько минутъ.
       -  Благодарю васъ.  Такъ, пожалуйста, въ  номеръ 67...  Какое печальное
  происшествiе!.. До свиданья... И, пожалуйста, извините безпокойство...
       Браунъ нeсколько разъ нервно прошелся по комнатe, сeлъ на диванъ, снова
  зашагалъ. Потомъ подошелъ къ зеркалу, смочилъ лобъ одеколономъ и вышелъ.
  
  
VI.
  
       Въ раззолоченной гостиной  большого номера  изъ трехъ комнатъ,  который
  занималъ въ  бельэтажe  гостиницы Паласъ  умершiй банкиръ Карлъ  Фишеръ,  за
  столомъ, у зажженной лампы, сидeлъ слeдователь по важнeйшимъ дeламъ, Николай
  Петровичъ  Яценко, еще  не старый, осанистый  человeкъ, съ  очень прiятнымъ,
  умнымъ  лицомъ.  Онъ одновременно  дeлалъ  два  дeла: просматривалъ  бумаги,
  найденный въ ящикахъ стола, и слушалъ стоявшаго передъ нимъ Антипова.
       Слeдователь Яценко былъ  человeкъ  либеральныхъ взглядовъ;  онъ  читалъ
  "Русскiя  Вeдомости",  состоялъ въ  оппозицiи  высшимъ  реакцiоннымъ кругамъ
  министерства и былъ хорошъ съ самыми передовыми представителями  адвокатуры.
  {28}  Общество сыщика было непрiятно  Яценко,-  онъ чуть-чуть гордился тeмъ,
  что  оно  ему  непрiятно.  Не  нравился  ему  и  тонъ Антипова,  какъ  будто
  оффицiально почтительный, но вмeстe и  нeсколько фамильярный, даже чуть-чуть
  шутливый,  точно Антиповъ все время  намекалъ  на  что-то забавное. Это былъ
  одинъ изъ многочисленныхъ тоновъ  Антипова, тонъ, усвоенный имъ въ обращенiи
  со  слeдственными властями. Онъ такъ привыкъ къ переодeванiямъ и  къ ролямъ,
  что  ему  никакого  труда  не  составляло  совершенно  измeнять  манеру,  въ
  зависимости отъ того, съ кeмъ онъ имeлъ дeло.
       -  Ну, что-жъ,-  сказалъ, подумавъ, Яценко,-  продолжайте наблюденiе за
  этимъ Загряцкимъ.  Улики противъ  него довольно серьезныя и, если допросъ не
  разсeетъ подозрeнiй, я его, конечно, арестую.
       -   Разрeшу  себe  информировать  Ваше  Превосходительство,-    сказалъ
  Антиповъ,  слегка улыбаясь. Яценко  получилъ  недавно  чинъ  дeйствительнаго
  статскаго совeтника. Несмотря  на его  передовые  взгляды,  именованiе "Ваше
  Превосходительство"  было  прiятно   Николаю  Петровичу.  Онъ  вопросительно
  смотрeлъ на сыщика.
       -  Ну-съ? -  спросилъ онъ холодно.
       -  Разрeшу себe доложить, что отказываться отъ немедленнаго ареста намъ
  форменно нeтъ  разсчета. Конечно, этотъ типъ уже могъ кое-что уничтожить изъ
  слeдовъ  криминала.  Но  узусъ   показываетъ,  что  преступники   не  всегда
  уничтожаютъ тотчасъ  все.  Обо  всемъ сразу  вeдь и не догадаешься. Было  бы
  много лучше,  если бы мы его форменно  заарестовали  и  произвели  настоящiй
  обыскъ немедленно?
       -    Нeтъ,   нeтъ,-    сказалъ,  хмурясь   отъ   "мы",   слeдователь.- 
  Подозрeваемый  еще не есть виновный,  а между тeмъ арестъ  по  подозрeнiю въ
  {29} убiйствe вещь серьезная. Улики пока недостаточны.
       -   Слушаю-съ,-   сказалъ  Антиповъ,  блестя  наглыми  глазами.-   Имeю
  честь...
       Онъ откланялся.
       Яценко нагнулся надъ бумагами и сталъ писать, больше для того, чтобы не
  подать сыщику руки. Антиповъ  весело на него поглядeлъ и вышелъ изъ комнаты,
  по дорогe оглядeвъ себя въ зеркало и оправивъ галстухъ.
       Черезъ  минуту  въ  дверь  постучали,  и  на  порогe  появился  Браунъ.
  Слeдователь посмотрeлъ на него вопросительно.
       -  Ахъ, вы докторъ Браунъ? -  сказалъ онъ, вставая и протягивая руку.- 
  Очень  радъ познакомиться...  Жаль,  что  по  такому  непрiятному  поводу...
  Пожалуйста, садитесь. Разрeшите прямо перейти къ дeлу. Банкиръ Карлъ Фишеръ,
  какъ  вамъ  уже  вeрно  сказали, сегодня былъ найденъ мертвымъ  на  какой-то
  странной квартирe, въ весьма подозрительной обстановкe.
       Онъ изложилъ, какъ и гдe было найдено тeло Фишера. Браунъ  слушалъ,  не
  говоря ни слова.
       -  Мы  еще  ждемъ медицинской  и  химической экспертизы.  Но  есть  всe
  основанiя  подозрeвать,  что Фишеръ  сталъ  жертвой  убiйцъ.  Таковы  первые
  результаты дознанiя.  Директоръ  "Паласъ  Отеля", изъ  живущихъ въ гостиницe
  лицъ, которыя знали Фишера, назвалъ мнe васъ. Поэтому  я позволилъ себe васъ
  побезпокоить. Не знаете-ли вы чего-либо,  что могло бы пролить свeтъ на дeло
  и  облегчить  задачи  слeдствiя?  Нeтъ  ли   у  васъ  какихъ-либо  мыслей  и
  подозрeнiй, относящихся къ этому дeлу?
       -  Никакихъ,-  отвeтилъ Браунъ.-  Никакихъ подозрeнiй.
       -  Вы давно знаете Фишера? {30}
       -  Нeтъ, не очень давно.
       -  Когда видeли вы его въ послeднiй разъ?
       -   Кажется, вчера утромъ,-  сказалъ, подумавъ,  Браунъ.-  Я видeлъ его
  въ ресторанe гостиницы...
       -  Вы не замeтили въ немъ ничего особеннаго?
       -  Ничего не замeтилъ.
       -  Не говорилъ ли онъ вамъ о своихъ предположенiяхъ на вчерашнiй день?
       -  Нeтъ, не говорилъ.
       -   Не  извeстно  ли  вамъ,-   могла  ли  вчера  находиться при  Фишерe
  значительная сумма денегъ?
       -  Это мнe неизвeстно.
       Слeдователь помолчалъ.
       -  Знаете ли вы также семью Фишера?
       -  Я  встрeчался заграницей съ его дочерью, она слушала мои лекцiи. Его
  жена теперь, кажется, въ Крыму.
       -  Ей послана телеграмма. Съ нею вы не были знакомы?
       -  Я изъ ихъ семьи былъ знакомъ только съ банкиромъ и съ его дочерью.
       -  А съ нeкiимъ Загряцкимъ?
       -  Развe онъ принадлежитъ къ семьe?
       Слeдователь усмeхнулся.
       -  Видите ли,-  сказалъ онъ,-  я, въ отличiе отъ многихъ моихъ коллегъ,
  не считаю обязательной для  слeдователя чрезмeрную  скрытность... Отъ  васъ,
  вeроятно,   не   составляетъ   секрета,   что   семья  Фишера   не  блистала
  патрiархальными добродeтелями. Я докладывалъ вамъ, въ какой обстановкe умеръ
  банкиръ.  Полицейское  дознанiе  успeло  выяснить,  что при  его супругe  въ
  качествe признаннаго друга дома состоялъ  Загряцкiй. Древнее изреченiе  вамъ
  извeстно: Is fecit  cui prodest.  Мы о б я з а н ы  подозрeвать всeхъ  тeхъ,
  кому могла быть выгодна смерть {31} Фишера. Если хотите, это съ моей стороны
  даже  не  подозрeнiе,  а,  такъ  сказать,  выполненiе  формальной  служебной
  обязанности.  Розыскъ,  кстати,  сообщаетъ  дурныя  свeдeнiя  о  Загряцкомъ:
  человeкъ  безъ  опредeленныхъ  занятiй, съ  сомнительнымъ  прошлымъ,  хотя и
  хорошей  семьи, картежникъ, кутила и мотъ,  жившiй на счетъ Фишеровъ и очень
  хорошо жившiй... Вы его знаете?
       -  Я встрeчался съ нимъ у Фишера.
       -  Совпадаютъ ли  ваши свeдeнiя или хотя  бы ваше  впечатлeнiе  съ  той
  характеристикой Загряцкаго, которую даетъ розыскъ?
       -   Не берусь вамъ отвeтить,  я слишкомъ мало его знаю... Я съ большимъ
  трудомъ повeрилъ бы, что онъ способенъ на убiйство.
       -  Но все же повeрили бы?
       -  Какъ повeрилъ бы о комъ-угодно другомъ.
       Слeдователь посмотрeлъ на Брауна.
       -  Такъ-съ.. Ну, немного  же вы мнe сообщили. Не знаете ли  вы, кто изъ
  друзей или знакомыхъ семьи Фишеровъ могъ бы разсказать намъ побольше?
       -   Фишера знали очень многiе. Тысячи людей знали его такъ, какъ я. Изъ
  близкихъ  же...  Позвольте  подумать...  Нeтъ,  никого  не  могу  вспомнить.
  Конечно, дочь. Но она живетъ заграницей и не идетъ въ счетъ...
       Въ дверь постучали,  въ комнату вошелъ мосье Берже. Онъ  приблизился къ
  слeдователю и сказалъ ему вполголоса:
       -  Одинъ персонъ желайтъ ситшасъ видeть господинъ судья.
       -  Кто такой? -  спросилъ Яценко.
       -    Son   Excellence   Monsieur  Fedossieff,-    сказалъ   значительно
  управляющiй гостиницы.
       На лицe слeдователя изобразилось удивленiе. {32}
       -  Федосьевъ? -  проговорилъ онъ.-  Пожалуйста, просите...
       Онъ всталъ и сказалъ поднявшемуся тоже Брауну:
       -  Вы меня извините.  Его Превосходительство мосье Fedossieff  (онъ  съ
  иронiей произнесъ эти  слова) желаетъ меня  видeть... Впрочемъ, нашъ дeловой
  разговоръ конченъ.  Можетъ быть, мнe  придется  еще разъ  васъ  потревожить,
  можетъ быть,  и  не придется: вы вeдь ничего не знаете  о дeлe... Очень радъ
  былъ съ вами познакомиться...
       Браунъ  пожалъ  ему  руку  и  вышелъ.  По  освeщенному  электричествомъ
  корридору  гостиницы,  въ   сопровожденiи  мосье  Берже  и  какихъ-то  людей
  подозрительнаго  вида,  быстро  шелъ  высокiй  сeдоватый,  чуть  сгорбленный
  человeкъ,  въ шубe съ большимъ бобровымъ  воротникомъ, въ мeховой шапкe. Это
  былъ  Сергeй Васильевичъ Федосьевъ, извeстный  всей Россiи,-   извeстный  не
  самъ  по себe  (о личности  его почти  никто  ничего не  зналъ),  а  по  той
  должности, которую онъ занималъ: по  должности этой онъ  вeдалъ политической
  полицiей Имперiи. Федосьевъ шелъ,  нервно оглядываясь по  сторонамъ. Проходя
  мимо Брауна, онъ окинулъ  его  поспeшнымъ  подозрительнымъ взглядомъ, вдругъ
  остановился и спросилъ негромкимъ голосомъ:
       -  Если не ошибаюсь, Александръ Михайловичъ Браунъ?
       Браунъ молча наклонилъ голову.
       -  Не  знаю,  помните  ли  вы  меня?  Мы  когда-то  учились  вмeстe  въ
  университетe... Я Федосьевъ.
       -  Я помню васъ.
       Федосьевъ быстрымъ, не вполнe увeреннымъ, жестомъ протянулъ ему руку.
       -   Мы  не  встрeчались  лeтъ  двадцать  пять,-   сказалъ  онъ, любезно
  улыбаясь и  не  спуская холодныхъ {33}  глазъ съ Брауна.-   Но  я слeдилъ за
  вашей карьерой, слышалъ, читалъ. О васъ  много писали  два года тому назадъ,
  когда вы получили медаль имени Дэви...
       -  Вы помните и это?
       -   Какъ   видите.  Очень  горжусь   тeмъ,  что  былъ  университетскимъ
  товарищемъ знаменитаго ученаго.
       Браунъ развелъ  слегка руками.  Отвeтить  комплиментомъ  было  мудрено:
  карьеру Федосьева хорошо знала вся Россiя.
       -  Слышалъ, что вы давно  поселились въ  Парижe:  у  насъ, по  глупости
  нашего правительства (онъ особенно отчетливо произнесъ эти слова), у насъ не
  сумeли  васъ оцeнить.  Знаю и  то,  что вы  недавно  вернулись въ  Россiю  и
  работаете въ тылу и на фронтe на пользу химической обороны государства. Былъ
  бы  искренно  радъ встрeтиться съ вами и побесeдовать?  -  полувопросительно
  добавилъ онъ.
       -  Къ вашимъ услугамъ.
       -   Очень,  очень хочу,-  проговорилъ  Федосьевъ.-   Вы здeсь  изволите
  жить?..  До скораго  свиданiя.  Я  позвоню  вамъ  по  телефону. Весьма  рядъ
  встрeчe.
       Онъ крeпко пожалъ руку Брауну.  Дверь  номера  67 открылась. На  порогe
  показался  съ  нeкоторымъ  безпокойствомъ  Яценко.   Онъ   съ  достоинствомъ
  поклонился   Федосьеву  и  пропустилъ   его  въ   дверь.   Мосье   Берже   и
  подозрительнаго вида люди остались въ корридорe.
  
  
VII.
  
       Яценко понималъ, что неожиданное посeщенiе Федосьева имeло отношенiе къ
  дeлу объ  убiйствe Фишера. Это было непрiятно слeдователю.  Онъ {34} считалъ
  отрицательнымъ  явленiемъ  самое  существованiе  особой,  самостоятельной  и
  полновластной политической полицiи. Ея вмeшательство, хотя бы и  отдаленное,
  въ дeла судебнаго слeдствiя представлялось ему нарушенiемъ  основныхъ идей и
  традицiй реформы шестидесятыхъ годовъ.
       Николай  Петровичъ   съ   оффицiальной   учтивостью   поздоровался   съ
  Федосьевымъ и слегка придвинулъ  ему  кресло. Этотъ  хозяйскiй жестъ долженъ
  былъ дать почувствовать посeтителю, что  въ номерe Фишера распоряжается онъ,
  Яценко.  Федосьевъ,  однако, не  обратилъ, повидимому,  никакого вниманiя на
  смыслъ жеста  и даже  на самъ  жестъ. Любезно,  какъ  со  старымъ знакомымъ,
  поздоровавшись  съ  Яценко  (котораго  онъ  едва  зналъ),  онъ,  не  садясь,
  неторопливо   и  внимательно  сталъ  осматриваться  въ   комнатe.  Хотя  это
  продолжалось недолго, слeдователь  успeлъ два раза  кашлянуть,-  второй разъ
  съ  легкимъ  раздраженiемъ.  Онъ  еще  тронулъ  кресло,  предназначенное для
  посeтителя, а затeмъ отошелъ по другую сторону письменнаго стола.
       -  Вашему Превосходительству угодно было меня видeть? -  сухо произнесъ
  онъ.
       -  Такъ точно... Прошу Ваше Превосходительство извинить безпокойство,- 
  сказалъ Федосьевъ.-  Николай Петровичъ? -  полуспросилъ онъ, садясь.
       Слeдователь  кивнулъ  головой. Его  смягчилъ  тонъ  Федосьева и то, что
  гость  зналъ  его имя-отчество. Самъ  онъ, однако, продолжалъ  обращаться къ
  Федосьеву оффицiально.
       -   Какъ вы догадываетесь,  Николай Петровичъ,-  неторопливо и  гладко,
  негромкимъ  голосомъ заговорилъ Федосьевъ,-  я  рeшился побезпокоить васъ въ
  связи съ тeмъ  дeломъ,  которое находится въ  вашемъ производствe.  Узнавъ о
  {35}  происшествiи  съ   Фишеромъ,   я  утромъ  позвонилъ  по   телефону  въ
  министерство, и мнe оттуда сообщили, что дeло поступило къ вамъ. Разумeется,
  я былъ  искренно этому  радъ: вашъ опытъ  и  энергiя мнe, какъ всeмъ, хорошо
  извeстны (Яценко молча поклонился). И я подумалъ, чeмъ писать всякiя бумаги,
  гораздо  проще непосредственно обратиться къ вамъ, для  выясненiя нeкоторыхъ
  обстоятельствъ этого дeла.
       -  Ваше  Превосходительство предполагаете, что  дeло Фишера можетъ быть
  не чуждо политическаго элемента?
       -  О, нeтъ,  я  ничего  не  предполагаю,  Николай Петровичъ,-   сказалъ
  Федосьевъ.-   Или,  вeрнeе,  я  a priori допускаю возможность  политическаго
  элемента во всякомъ дeлe такого рода.
       -  "Какого рода?" -  спросилъ себя Яценко. Федосьевъ понялъ его мысль.
       -   Банкиръ Фишеръ,-  произнесъ онъ  неохотно,-   былъ  крупный  дeлецъ
  международнаго   масштаба,  неопредeленной   нацiональности,   съ   нeмецкой
  фамилiей.  Наше вeдомство обязано  хоть  издали слeдить за подобными людьми,
  особенно  въ  грозное  военное время.  А если  такой  человeкъ  умираетъ  въ
  загадочной  обстановкe, то  я былъ  бы просто  нерадивъ въ исполненiи своихъ
  обязанностей, когда не освeдомился бы объ обстоятельствахъ этого дeла.
       -  Такимъ образомъ, я долженъ предположить, что Ваше Превосходительство
  желаете получить свeдeнiя о порученномъ мнe дeлe, такъ сказать,  въ частномъ
  порядкe?
       Федосьевъ взглянулъ на слeдователя.
       -   О  да,  въ  частномъ порядкe,  только  въ  частномъ  порядкe,-   съ
  нeкоторымъ  нетерпeнiемъ  проговорилъ  онъ.-  Если-бъ  я хотeлъ  идти путемъ
  оффицiальнымъ,   я   сказалъ  бы  объ  этомъ  {36}  (Федосьевъ   назвалъ  по
  имени-отчеству предсeдателя совeта министровъ), онъ обратился бы къ министру
  юстицiи,   министръ  юстицiи   къ  прокурору  палаты,  а   прокуроръ  палаты
  истребовалъ бы справку  у товарища прокурора, который  наблюдаетъ за  вашимъ
  слeдствiемъ... Согласитесь, что не стоитъ безпокоить столько занятыхъ людей.
  Я поэтому  въ  частномъ  порядкe прошу  васъ  изложить мнe ваши  свeдeнiя  и
  предположенiя о дeлe,-  сказалъ онъ, подчеркивая слово "прошу".
       -  Я  къ вашимъ услугамъ,-  сухо проговорилъ слeдователь.-   Такъ вотъ,
  видите ли,  банкиръ  Карлъ  Фишеръ былъ  сегодня въ  6  часовъ  утра найденъ
  мертвымъ въ квартирe на...
       Федосьевъ прервалъ его мягкимъ жестомъ руки.
       -   Обстоятельства,  при  которыхъ  было обнаружено убiйство,-  сказалъ
  онъ,-  мнe извeстны. Я самъ какъ разъ прieхалъ сюда изъ той квартиры...
       "Однако!" -  подумалъ слeдователь.
       -   Такъ, чтобы  вамъ не утруждаться, Николай  Петровичъ, будьте  добры
  сообщить  мнe  лишь данныя,  добытыя  первыми  шагами дознанiя,  а  также тe
  предположенiя и подозрeнiя, которыя у васъ могутъ быть.
       -  Очень хорошо.  Дeло о  смерти Фишера поступило ко мнe лишь нeсколько
  часовъ тому назадъ  и вполнe  оформленной  гипотезы у меня,  разумeется, еще
  быть  не можетъ. До медицинскаго вскрытiя тeла и до производства химическаго
  изслeдованiя невозможно даже съ  точностью удостовeрить,  что  Фишеръ  умеръ
  насильственной,  а  не  естественной  смертью,  хотя,  конечно,  всe  данныя
  говорятъ  именно  объ убiйствe.  Предположенiя  же  и  подозрeнiя,  какъ  вы
  изволили замeтить, у меня  точно  есть. Начну  съ  того,  что на {37} Фишерe
  оказались въ сохранности золотые часы и бумажникъ,-  правда, только  съ 70-ю
  рублями. Это, повидимому,  исключаетъ  предположенiе объ  убiйствe  съ цeлью
  грабежа. Можно, конечно, допустить,  что  въ бумажникe была гораздо  большая
  сумма, которой и воспользовался убiйца, оставивъ 70 рублей для отвода глазъ.
  Но для  этого предположенiя нeтъ  основанiй. Затeмъ  грабитель  едва ли могъ
  воспользоваться ядомъ,  какъ  способомъ  убiйства. Такимъ образомъ  гипотеза
  грабежа  мало вeроятна...  Слeдовательно,  надо  искать убiйцу  среди людей,
  которымъ могла быть выгодна смерть Фишера.
       Онъ остановился. Федосьевъ молча на него смотрeлъ.
       -   Жена умершаго  Фишера,-   сказалъ  слeдователь,-   была въ близкихъ
  отношенiяхъ  съ нeкiимъ  господиномъ  Загряцкимъ. Личность эта,  по даннымъ,
  добытымъ   розыскомъ,   весьма  сомнительныхъ  моральныхъ  качествъ,  ("кому
  говорю?" -  мелькнула мысль  у Яценко). Этотъ господинъ прокутилъ состоянiе,
  унаслeдованное отъ отца, служилъ, потомъ ушелъ  со службы или  его ушли.  Въ
  послeднее  время  онъ  жилъ,  повидимому, на  средства  Фишера,  съ которымъ
  состоялъ въ самыхъ лучшихъ по внeшности отношенiяхъ. Зналъ ли Фишеръ о связи
  Загряцкаго съ женой, мнe пока неизвeстно. Но ихъ часто видали вмeстe. Фишеръ
  занимался  своими аферами днемъ, а вечеромъ постоянно посeщалъ всякаго  рода
  увеселительныя мeста и притоны. Квартира, въ которой онъ умеръ, была мeстомъ
  настоящихъ оргiй. Eздилъ онъ туда въ обществe очень молодыхъ женщинъ, вeрнeе
  было  бы  сказать,  дeвочекъ,-  убитый  былъ,  повидимому,  человeкъ  весьма
  развращенный,-   вставилъ  Яценко.-   Почти  всегда  его  туда  сопровождалъ
  какой-то мужчина или мужчины. {38} Въ обществe мужчины  его видeлъ  мелькомъ
  дворникъ  дома,  въ  которомъ  снята  была Фишеромъ  квартира.  Но  было это
  вечеромъ, на  дворe, и лица спутника Фишера дворникъ не разглядeлъ... Далeе:
  по  всей видимости, никакой другой мужчина  не  могъ  быть заинтересованъ въ
  смерти Фишера.  Заинтересованы  могли быть, предполагая худшее, двe женщины:
  его  жена  и  его дочь.  Но  онe  обe, по  даннымъ  розыска,  находятся  внe
  Петербурга,  Госпожа Фишеръ теперь  въ Крыму,-  ей послана  телеграмма,-   а
  дочь  заграницей.  Со  смертью  Фишера  значительная  часть  его   огромнаго
  богатства,  очевидно,  переходитъ  къ  женe.  Можно  предположить,  что  отъ
  Загряцкаго зависeло бы на ней жениться или просто отобрать у нея деньги. Это
  все, разумeется, только гипотеза. Но вотъ и нeчто другое: факты.
       Слeдователь опять помолчалъ.
       -   Въ  ящикe  этого  письменнаго  стола,-   началъ  онъ  снова,-   при
  произведенномъ мною бeгломъ разборe бумагъ Фишера  -  ихъ, кстати, оказалось
  очень  немного  -   нашлись:  во-первыхъ,  шестимeсячный  вексель,  выданный
  Загряцкимъ на имя Фишера, на сумму пять  тысячъ рублей.  Срокъ этому векселю
  истекаетъ  черезъ   двe  недeли.   Во-вторыхъ,   записка,  посланная  Фишеру
  Загряцкимъ, въ  которой  онъ обeщаетъ быть  "тамъ, гдe всегда" въ  10 часовъ
  вечера... Записка числомъ  не помeчена.  Угодно вамъ взглянуть?  -  спросилъ
  онъ, показывая рукой на кучу бумагъ.
       Федосьевъ сдeлалъ отрицательный жестъ, закрывъ на секунду глаза.
       -  Въ-третьихъ, розыскъ  установилъ путемъ опроса прислуги  того  дома,
  гдe живетъ Загряцкiй, что онъ ушелъ вчера изъ дому около пяти часовъ вечера,
  вернулся поздно, а  утромъ, часовъ  въ девять,  опять ушелъ  изъ дому,  чего
  обычно  {39}  не дeлалъ.  Я, разумeется,  не думаю, что онъ  скрылся,-   это
  значило бы себя выдать. Но до сихъ поръ я не могъ его розыскать и допросить.
  Наконецъ, въ-четвертыхъ, квартира,  гдe  умеръ  Фишеръ,  отпирается  особымъ
  никкелированнымъ  ключомъ  довольно  сложной формы. Сыскной  полицiи удалось
  отыскать, по сосeдству съ квартирой, слесаря, у котораго  этотъ  ключъ  былъ
  заказанъ. Слесарь утверждаетъ,  что сдeлалъ въ свое время  два такихъ ключа,
  сдeлалъ  по  заказу  господина, примeты  котораго  совпадаютъ  съ  примeтами
  Загряцкаго. Вотъ пока  все. За квартирой Загряцкаго ведется наблюденiе. Если
  этотъ  господинъ   на  допросe  не  установитъ  безусловнаго  alibi,  я  его
  арестую... Ваше Превосходительство видите,  что въ дeлe  трудно предположить
  наличность политическаго элемента.
       -  Послe Фишера осталось завeщанiе?  -  спросилъ Федосьевъ, не поднимая
  глазъ и барабаня пальцами по столу.
       -   Здeсь, въ  номерe,  завeщанiя  не  оказалось,-  отвeтилъ  нeсколько
  удивленный слeдователь.-  Но мы нашли ключъ отъ сейфа въ банкe. Можетъ быть,
  завeщанiе тамъ или у нотарiуса... Это выяснится не сегодня-завтра.
       -  Я вамъ буду чрезвычайно обязанъ, если вы дадите мнe объ этомъ знать,
  когда это выяснится.  Объ этомъ, а  также  обо всемъ, что будетъ  найдено въ
  сейфe. Весьма вамъ буду благодаренъ за любезное освeдомленiе... Въ нeсколько
  часовъ  вы  установили очень многое. Кому  поручень  розыскъ  по этому дeлу?
  Антипову?
       -  Да, Антипову.
       -  Желаю вамъ успeха. Онъ пускалъ полицейскихъ собакъ?
       -  Нeтъ еще. {40}
       -  Это  иногда  -   далеко  не всегда,  впрочемъ,  достигаетъ  цeли.  Я
  нисколько, разумeется, не настаиваю, это ваше дeло.  Мое дeло только быть въ
  курсe. Надeюсь, будете меня освeдомлять  и дальше... Еще разъ васъ благодарю
  и прошу извинить, что побезпокоилъ... понапрасну.
       Онъ всталъ и простился. Слeдователь сдeлалъ нeсколько  шаговъ, провожая
  его къ выходу. У двери Федосьевъ остановился и спросилъ:
       -  А что  же Александръ Михайловичъ Браунъ? Его вы, собственно,  почему
  къ себe вызывали? Я встрeтилъ его, входя къ вамъ...
       -   Онъ  живетъ въ этой гостиницe и былъ хорошо знакомъ съ  Фишеромъ, я
  разсчитывалъ кое-что у него узнать.
       -  И что же, узнали что-нибудь?
       -  Почти ничего... Ваше Превосходительство его знаете?
       -   Мы  учились   одновременно  въ  университетe,  правда,  по  разнымъ
  факультетамъ и курсамъ.
       -  Онъ по происхожденiю изъ нeмцевъ?
       -  Не могу вамъ сказать, вeроятно, изъ обрусeвшихъ инородцевъ.
       -  Интересное лицо... Онъ знакомъ также и съ Загряцкимъ.
       -   Да?  У  нашего  знаменитаго ученаго  странныя  знакомства...  Не  у
  Загряцкаго ли онъ научился пить вино съ утра?..
       Федосьевъ негромко засмeялся и вышелъ изъ комнаты.
  
  
VIII.
  
       Hall гостиницы  Паласъ, ярко  освeщенный  люстрами,  былъ  переполненъ.
  Столики  сiяли  бeлоснeжными скатертями, серебромъ.  Скрипачъ,  {41} толстый
  румынъ,  съ потнымъ  оливковаго цвeта лицомъ  и  черно-синими  волосами,  на
  бойкой руладe оборвалъ модную пeсенку и, радостно оглядeвъ публику, заигралъ
  румынскiй  гимнъ.  Никто  не  поднялся. Послышался  смeхъ.  Скрипачъ раздулъ
  черныя  ноздри  и возвелъ  глаза къ  люстрe.  Но,  повидимому,  не  слишкомъ
  обидeлся и принялъ смeхъ, какъ должное.
       По лeстницe, въ  шубe, опираясь на  палку, спустился  Браунъ  и прошелъ
  мимо  hall'я. Мальчикъ въ курточкe съ золочеными пуговицами повернулъ передъ
  нимъ вертящуюся дверь. Подуло сырымъ холоднымъ вeтромъ.
  
       На  мачтe  Зимняго  Дворца  вeтеръ  трепалъ  штандартъ.  У  колоннъ  по
  сторонамъ отъ главныхъ  воротъ  замерли великаны часовые. Браунъ приблизился
  ко дворцу и пошелъ къ Зимней Канавкe. Снeжная пыль, какъ стая мошекъ, вилась
  вдали вокругъ фонаря. Капли  воды  тоскливо обрывались съ краевъ  герба,  съ
  фигуръ и  вазъ на карнизахъ, со сводовъ галлереи. На набережной было темно и
  пустынно. Свистeлъ  осеннiй вечеръ. Браунъ подошелъ къ периламъ и наклонился
  надъ водой. Затeмъ  торопливо  вынулъ  изъ  кармана  никкелированный  ключъ,
  осмотрeлся и швырнулъ его въ воду.
  
  
IX.
  
       У  извeстнаго адвоката  Семена  Исидоровича  Кременецкаго  на  большомъ
  прiемe должны были сойтись не только присяжные  повeренные, составлявшiе его
  обычное  общество, но  также  профессора,  артисты,  писатели,  общественные
  дeятели.  Обeщало  прieхать и нeсколько  второстепенныхъ  {42}  сановниковъ,
  склонявшихся къ  оппозицiи съ  1915 года. Къ  Кременецкому, несмотря  на его
  радикальные взгляды  и  на  еврейское происхожденiе (онъ, впрочемъ,  еще  въ
  ранней молодости принялъ лютеранскую вeру), относились  благосклонно  многiе
  сановники, не исключая стараго  сенатора  Медвeдева, грозы всeхъ  адвокатовъ
  Россiи. Болeе  умные  изъ  сановниковъ  находили,  что либеральныя убeжденiя
  почти  такъ же  обязательны при  общественномъ положенiи  Кременецкаго, какъ
  умeренно-консервативные взгляды въ ихъ  собственномъ положенiи. Долженъ былъ
  прибыть на  прiемъ и видный  членъ британской миссiи  въ  Петербургe, майоръ
  Вивiанъ Клервилль, съ которымъ недавно познакомился Кременецкiй. Присутствiе
  представителя  союзныхъ  армiй, какъ  думалъ хозяинъ  дома,  сообщало особый
  характеръ вечеру,  какъ бы  намeчая ту  платформу, на  которой  объединялись
  теперь сановники съ радикальной интеллигенцiей.
       Кременецкiй  былъ  сторонникомъ  войны  до  полной  побeды,  хотя и  не
  слишкомъ  вeрилъ  въ полную побeду.  Онъ смолоду учился  въ Гейдельбергскомъ
  университетe  и  вывезъ  оттуда,  кромe  обязательнаго  для   всeхъ  бывшихъ
  гейдельбержцевъ запаса  однихъ и  тeхъ же анекдотовъ о  Куно  Фишерe, еще  и
  увeренность  въ  несокрушимой мощи Германiи.  Но  онъ придерживался  союзной
  орiентацiи, нeмцевъ недолюбливалъ и считалъ ихъ всeхъ мeщанами, судя о нихъ,
  главнымъ образомъ, по своимъ квартирнымъ хозяйкамъ.
       На  прiемe  предполагалось   и  музыкальное   отдeленiе,  съ  участiемъ
  передового композитора  и пeвца, тенора  частной оперы.  Композиторъ  игралъ
  безплатно,-  онъ  вездe и  всегда былъ  радъ  исполнять свои произведенiя, а
  тeмъ  болeе на вечерe у Кременецкаго, который и въ музыкe {43} придерживался
  передовыхъ взглядовъ: говорилъ, что для него  музыка начинается  съ Дебюсси.
  Пeвецъ же получалъ за  свое выступленiе  четыреста рублей,  уже  отложенныхъ
  хозяйкой  въ  конвертъ  (его  предполагалось  всунуть   послe  ужина   пeвцу
  н е з а м e т н о, хотя сумма эта была заранeе точно установлена по телефону
  не безъ полушутливаго торга,-  пeвецъ хотeлъ пятьсотъ).
       По  случаю  большого  прiема  обeдъ  былъ  поданъ  раньше  обычнаго   и
  продолжался  очень недолго. Послe обeда хозяинъ,  очень  высокiй,  грузный и
  рыхлый блондинъ,  походившiй на  актера-любимца дамъ,  второй  разъ въ этотъ
  день  выбрился въ своей маленькой спальнe передъ  огромнымъ  трехстворчатымъ
  зеркаломъ. Затeмъ онъ  надeлъ, морщась, туго  накрахмаленную бeлую рубашку и
  смокингъ. Надeвая  брюки, онъ  съ неудовольствiемъ  замeтилъ,  что  пуговицы
  сошлись на животe не очень  легко, хотя  смокингъ былъ сшитъ недавно. "Послe
  войны  сейчасъ  же  надо  будетъ  съeздить въ Марiенбадъ",-  подумалъ онъ.- 
  "Хлeба, говорятъ, нужно eсть меньше"...
       Несмотря на то, что скоро могли появиться первые гости, Кременецкiй еще
  сeлъ за работу,-  онъ работалъ въ  теченiе десяти мeсяцевъ въ году по десять
  часовъ въ день регулярно,-  чeмъ крайне огорчалъ жену и наводилъ трепетъ  на
  помощниковъ.  Семенъ  Исидоровичъ прошелъ въ свой кабинетъ,  обставленный въ
  строгомъ   дeловомъ   стилe.  Вдоль   стeнъ   тянулись   шкапы  съ   книгами
  преимущественно  юридическаго   и  политическаго   содержанiя,   въ  темныхъ
  переплетахъ съ  иницiалами  С.  К.  внизу на  корешкахъ.  На  шкапахъ  и  на
  огромномъ письменномъ столe были разставлены фотографiи виднeйшихъ судебныхъ
  и политическихъ дeятелей съ посвященiями хозяину.  Позади письменнаго стола,
  надъ длинной полкой съ {44} "Энциклопедическимъ  Словаремъ", зажатымъ  между
  двумя   бронзовыми   львами,  висeлъ  портретъ  госпожи  Кременецкой  работы
  извeстнаго  художника,  а  на противоположной стeнe -  огромная  фотографiя,
  изображавшая босого Толстого. Низенькая, заклеенная обоями, незамeтная дверь
  вела  въ канцелярiю  (Кременецкiй  такъ  называлъ комнату, гдe работали  его
  помощники и переписчица).
       Въ кабинетe ничто не было измeнено въ связи съ предстоящимъ прiемомъ,- 
  онъ и въ  обычное время содержался въ образцовомъ  порядкe. Только на каминe
  стояли  подносы  съ  рюмками  и нeсколько  бутылокъ.  Это  было  сдeлано  по
  настоянiю Кременецкаго,-  его жена  находила,  что незачeмъ подавать гостямъ
  спиртные напитки до ужина. "Это, если хочешь, даже и дурной тонъ",-  сказала
  Тамара Матвeевна.  Семенъ Исидоровичъ не вмeшивался въ хозяйственную сторону
  вечера, всецeло  полагаясь на жену, которая  имeла  довольно большой  опытъ.
  Кременецкiй, зарабатывавшiй до ста тысячъ рублей въ годъ, былъ уже нeсколько
  лeтъ  вполнe  обезпеченнымъ,  даже  почти богатымъ человeкомъ. На  спиртныхъ
  напиткахъ онъ, однако, настоялъ.
       -   Дурной или не дурной  тонъ,-  сказалъ онъ не  безъ раздраженiя,-  а
  безъ  алкоголя  оживленiя не  бываетъ  и въ самомъ лучшемъ обществe. Сдeлай,
  золото мое, какъ я говорю.
       Его желанiе было, какъ  всегда,  тотчасъ  исполнено.  Тамара  Матвeевна
  боготворила своего мужа и считала его первымъ человeкомъ въ мiрe.
       Семенъ  Исидоровичъ  сeлъ за столъ и  придвинулъ папку, заключавшую  въ
  себe документы по громкому дeлу, по которому  онъ долженъ былъ  выступить въ
  судe черезъ два дня. Кременецкiй часто велъ политическiе процессы, выступалъ
  {45} иногда и по гражданскимъ дeламъ, но настоящей  его  спецiальностью,  по
  общему мнeнiю адвокатовъ, были "дeла на романической подкладкe". Таково было
  и это дeло. Семенъ Исидоровичъ внимательно перелисталъ документы. Онъ всегда
  очень добросовeстно готовился къ процессамъ, почти не дeлая разницы въ этомъ
  отношенiи  между  богатыми  и  бeдными  клiентами.  Своей  карьерой онъ былъ
  обязанъ  не только таланту, но и порядочности и корректности во всемъ. Читая
  записку своего  помощника,  Кременецкiй  тотчасъ  замeтилъ, что  въ  ней  не
  хватало ссылки на  важное сенатское рeшенiе.  "Охъ,  ужъ этотъ  Никоновъ",- 
  подумалъ онъ,-   "миляга  парень,  но звeздъ съ неба не  хватаетъ"... Семенъ
  Исидоровичъ, для примeра  помощнику, разыскалъ  нужную  справку  и  самъ  съ
  особеннымъ  удовольствiемъ вписалъ ее  въ  дeло  полностью.  Хотя  сенатскiя
  рeшенiя  обычно составлялись  людьми враждебныхъ ему  взглядовъ, Кременецкiй
  относился къ этимъ  рeшенiямъ съ  большимъ уваженiемъ,  даже съ любовью: онъ
  вообще страстно  любилъ все связанное  съ судомъ. Созданный для  адвокатской
  профессiи, онъ и жить безъ нея не могъ бы.
       Вписавъ справку, Семенъ  Исидоровичъ сталъ мысленно воспроизводить свою
  рeчь,  уже  почти  готовую.  Онъ обладалъ  замeчательнымъ даромъ слова и  не
  заучивалъ рeчей наизусть, но нeкоторыя наиболeе эффектныя мeста для громкихъ
  процессовъ подготовлялъ и отдeлывалъ  заранeе. Рeчью своей онъ на этотъ разъ
  былъ  очень доволенъ. Кременецкiй  вполголоса, но  выразительно  прочелъ  ея
  послeднiя фразы.
       "Господа   присяжные  засeдатели!..  Вамъ   извeстенъ  великiй  завeтъ,
  которымъ  такъ  справедливо  гордится  наша  родина:  "правда и  милость  да
  царствуютъ въ  судахъ..."  (онъ  помолчалъ,  затeмъ  {46}  заговорилъ  снова
  проникновенно): "Священныя  слова,  господа присяжные!  Увы,  слишкомъ часто
  намъ, при  исполненiи  труднаго, но и отраднаго долга защиты, слишкомъ часто
  намъ приходится  просить  у  васъ  милости для  людей, ввeрившихъ  намъ свою
  судьбу  и  жизнь.  И  въ  милости,  какъ извeстно,  никогда  не  отказываетъ
  великодушный  народъ  русскiй,  сочувствующiй   всeмъ  несчастливымъ,  всeмъ
  страждущимъ, всeмъ угнетеннымъ..." (онъ опять помолчалъ). Но  въ этомъ дeлe,
  господа судьи, господа присяжные,  намъ  нужна не милость,  а  правда,  одна
  правда и только  правда! Ибо женщина, которая вонъ съ той  деревянной скамьи
  со  страстной надеждой  и горячей  мольбою  взираетъ на  васъ,  неповинна въ
  инкриминируемомъ  ей   преступленiи.  Эту   женщину   за   что-то  неумолимо
  преслeдуетъ  фатумъ,  м о й р а  древнихъ  грековъ,  рокъ,  таинственную   и
  жестокую поступь  котораго  великой  совeстью  своей  такъ  чутко  понялъ  и
  безсмертнымъ перомъ такъ вдохновенно  описалъ нашъ генiальный правдолюбецъ и
  правдоискатель Достоевскiй. Господа  присяжные засeдатели, вы протянете этой
  женщинe руку помощи!.. Судьи народной совeсти, властью, данной вамъ Богомъ и
  людьми, вы защитите отъ злого рока несчастную!"
       "Плевако,  Лабори  лучше не сказали бы",-  подумалъ Семенъ Исидоровичъ.
  За этимъ мeстомъ явно должны были послeдовать бурныя рукоплесканiя публики и
  угроза предсeдателя очистить залъ засeданiя. Кременецкiй успокоенно отложилъ
  папку, взглянулъ на стeнные  часы,-  было девять,-  и развернулъ лежавшую на
  столe вечернюю газету. Онъ  началъ  читать сообщенiе генеральнаго  штаба, но
  какъ  разъ внизу страницы слeва  (хоть  онъ вовсе  туда и  не  смотрeлъ) ему
  бросилась  въ   глаза   его   собственная   фамилiя   съ   {47}   иницiалами
  имени-отчества. Семенъ Исидоровичъ мгновенно оставилъ сообщенiя ставки. Рeчь
  шла  объ юбилеe одного изъ его  товарищей по сословiю, старика  безъ большой
  практики,  котораго всe  любили и неизмeнно выбирали въ совeтъ за  старость,
  честность  и представительную наружность. Въ числe адвокатовъ,  вошедшихъ въ
  комитетъ по  устройству чествованья, былъ названъ С. И.  Кременецкiй, но его
  фамилiя стояла  на  седьмомъ мeстe.  "Можетъ, по  алфавиту?"  -   безпокойно
  спросилъ  себя  Семенъ  Исидоровичъ  и сталъ  провeрять, припоминая порядокъ
  буквъ.  Однако выходило не  по  алфавиту:  П.  Я.  Меннеръ былъ  названъ  на
  третьемъ мeстe.  "Странная  вещь",-   подумалъ  съ  неудовольствiемъ  Семенъ
  Исидоровичъ,-  "ну, Якубовичъ могъ быть, пожалуй, названъ раньше  меня, если
  не  по алфавиту, но  ужъ  никакъ не  этотъ карьеристъ"... Въ  той  же газетe
  Семена Исидоровича недавно назвали  "в и д н ы м ъ  адвокатомъ" -   и  этотъ
  эпитетъ чувствительно задeлъ Кременецкаго;  обычно  его  въ печати  называли
  "и з в e с т н ы м ъ"; а въ одной провинцiальной газетe, въ городe, куда онъ
  выeзжалъ   для   выступленiя   въ   судe,    было    даже    сказано   "нашъ
  з н а м е н и т ы й  петербургскiй  гость".  Семенъ   Исидоровичъ,  хмурясь,
  вернулся къ сообщенiямъ съ фронтовъ  и быстро пробeжалъ весь отдeлъ "Война".
  Бои  шли  на  Стоходe  и  у Крево...  Вновь  замeчено  употребленiе  турками
  разрывныхъ  пуль...  Подпоручикъ  Шнемеръ  сбилъ  двадцать  третiй  нeмецкiй
  аэропланъ...  Въ  общемъ   на  фронтe   ничего  особеннаго  не  случилось...
  Кременецкiй вспомнилъ,  что въ  скоромъ времени  предстоялъ  его собственный
  двадцатипятилeтнiй юбилей. "Это, конечно, какъ считать... Подогнать можно къ
  сезону"...  Семенъ  Исидоровичъ  зналъ,   что   юбилеи   почти  никогда   не
  организуются сами собой, {48} по иницiативe почитателей,  и что заботиться о
  нихъ  необходимо  либо самому  юбиляру, либо его семьe,-  мeняется же только
  маскировка,  отъ  очень  дипломатичной  до  очень грубой.-   "Ну,  еще много
  времени",-  подумалъ онъ и перевернулъ страницу  газеты. На второй  страницe
  два  столбца были отведены новымъ свeдeньямъ объ убiйствe Фишера. Сообщалось
  въ довольно туманныхъ выраженiяхъ, что  задержанъ  нeкiй Загряцкiй.  Противъ
  него были серьезныя  улики.  Кременецкiй прочелъ все очень  внимательно. Онъ
  былъ  знакомъ  съ  Фишеромъ, какъ со  всeми въ  Петербургe.  Смерть  банкира
  оставила  его совершенно  равнодушнымъ:  Кременецкiй  былъ  не  молодъ и  не
  старъ,-  успeлъ привыкнуть  къ  чужимъ смертямъ и  еще  не  очень  думалъ  о
  собственной.  Но ему страстно хотeлось получить это  дeло. "Если ужъ не мнe,
  то хоть бы Якубовичу досталось, а не  Меннеру и  не другимъ  шарлатанамъ",- 
  подумалъ онъ. Мысль  эта взволновала Семена Исидоровича. Онъ всталъ и вышелъ
  изъ кабинета.
  
  
X.
  
       Гостиная, купленная  за большiя  деньги  въ Вeнe послe одного дeла,  на
  которомъ   Кременецкiй  заработалъ  сразу  тридцать  тысячъ  рублей,   рeзко
  отличалась   отъ  кабинета  по  стилю.  Въ  этой  огромной  комнатe  былъ  и
  американскiй бeлый  рояль,  и голубой  диванъ  съ придeланными къ нему двумя
  узенькими  книжными  шкалами,  и  этажерки  съ  книгами,  и  круглый  столъ,
  заваленный художественными изданiями, толстыми журналами.  На стeнахъ висeли
  рисунки Сезанна, не очень давно вошедшiе въ моду у петербургскихъ цeнителей.
  Была  и  коллекцiя старинныхъ рисунковъ, {49} на одинъ изъ  которыхъ хозяинъ
  обращалъ  вниманiе  гостей, замeчая  вскользь,  что  это  подлинный  Николай
  Зафури. Еще въ  другомъ  родe былъ будуаръ, расположенный между кабинетомъ и
  гостиной.  Здeсь  все  было  чрезвычайно  уютное  и  нeсколько  минiатюрное:
  небольшiя  шелковыя  кресла,  низенькiе  пуфы,  качалка въ  маленькой  нишe,
  крошечная полка съ произведенiями поэтовъ, горка русскаго фарфора и портретъ
  Генриха Гейне  въ золотой рамкe вeнкомъ, искусно составленнымъ изъ лавровъ и
  тернiй. Мебели вообще было много и, по разсчету хозяевъ, они могли принимать
  до ста человeкъ,  перенося  въ парадныя  комнаты  лучшiе стулья изъ  другихъ
  частей квартиры.  Впрочемъ, такiе  большiе  прiемы устраивались  чрезвычайно
  рeдко, а баловъ, по случаю войны, не давалъ никто.
       Въ  хрустальной  люстрe   была  зажжена  половина  лампочекъ.  Поджидая
  хозяевъ, два помощника Кременецкаго, свои  люди  въ домe, вели  между  собой
  вeчный разговоръ помощниковъ присяжныхъ повeренныхъ -  о  размeрахъ практики
  разныхъ   знаменитостей   адвокатскаго   мiра   и   объ  ихъ  сравнительныхъ
  достоинствахъ  и  недостаткахъ.  Одинъ изъ помощниковъ,  Никоновъ,  былъ  во
  фракe, другой, Фоминъ, служившiй въ Земскомъ Союзe, въ темнозеленомъ френчe,
  съ тремя звeздочками на погонахъ.
       -   Что  же  вы  думаете,  коллега,  о  дeлe  Фишера?  Убилъ,  конечно,
  Загряцкiй,-  сказалъ Никоновъ.
       -   Позвольте,  во-первыхъ,  не   доказано,  что   Фишеръ  былъ  убитъ.
  Экспертизы еще не было.
       -  Какое же можетъ быть сомнeнiе? Безъ причины люди не умираютъ... {50}
       -  Умираютъ на  шестомъ десяткe  отъ  такихъ  "petits  jeux",  которыми
  занимался Фишеръ... А, во-вторыхъ, почему Загряцкiй?
       -  Кто же другой? Другому некому.
       -  Позвольте, дорогой  коллега, вы  разсуждаете  не какъ  юристъ.  Onus
  probandi  лежитъ  на  обвиненiи, разумeется, если вы ничего противъ этого не
  имeете.
       -  Да что  onus probandi,-  сказалъ Никоновъ.-   Загряцкiй убилъ, какой
  тутъ onus probandi... А вотъ, что это дeло отъ Семы не уйдетъ,-  это фактъ.
       -  Бабушка на двое сказала, и даже, passez moi le mot, не на двое, а на
  трое или  больше: если  вамъ  все равно, есть еще и Якубовичъ, и Меннеръ,  и
  Сердъ, и Матвeевъ, не говоря о dii minores.
       -  Нeтъ, это дeло не для нихъ. Меннеръ хорошъ въ военномъ, Якубовичъ,- 
  да, пожалуй, при разборe уликъ,  Якубовичъ, конечно,  на высотe. А все-таки,
  гдe ядъ, кинжалъ, револьверъ, сeрная кислота, тамъ Сема незамeнимъ. Онъ вамъ
  и  народную мудрость зажаритъ,  онъ и  стишокъ  скажетъ, онъ  и Грушеньку, и
  Настасью Филипповну запуститъ.
       -  Достоевскаго знаетъ, собака, какъ сенатскiя рeшенiя,-  съ уваженiемъ
  подтвердилъ Фоминъ.
       -  Если на антеллегентныхъ присяжныхъ, да со слезой,  никто, какъ Сема.
  Развe изъ Москвы Керженцева выпишутъ.
       Керженцевъ меньше чeмъ за пять не прieдетъ. Ему на славу  наплевать. Il
  s'en fiche.
       -   Ну,  и три  возьметъ.  Съ  Ляховскаго,  помните,  всего двe  тысячи
  содралъ.
       -  Позвольте,  вeдь это  когда  было?  De l'histoire  ancienne. Теперь,
  Григорiй Ивановичъ, цeны не тe... {51}
       -   А вотъ, помяните  мое слово, Семe достанется дeло, и  онъ выиграетъ
  какъ захочетъ.
       -  Ораторъ Божьей милостью...
       -  Да, только ужасно любитъ "нашего могучаго русскаго языка"...
       Фоминъ  сдeлалъ  ему  знакъ  глазами.  Въ  гостиную  вошла  Муся,  дочь
  Кременецкаго, очень хорошенькая двадцатилeтняя блондинка  въ модной короткой
  robe  chemise,  розоваго   шелка,  открывавшей   почти  до  колeнъ  ноги  въ
  серебряныхъ  туфляхъ и  въ  чулкахъ  тeлеснаго  цвeта.  Фоминъ  звякнулъ  по
  военному шпорами и зажмурилъ отъ восхищенiя глаза.
       -  Марiя Семеновна, pour Dieu, pour Dieu, чья это cre'ation? -  сказалъ
  онъ, неожиданно картавя.-  Какая прелесть!..
       Муся, не отвeчая, повернула выключатель, зажгла  люстру на всe лампочки
  и подошла къ зеркалу.
       "Какой   сладенькiй  голосокъ"  -   подумала  она.-    "И  надоeли  его
  французская фразы"...
       У  нея  былъ  дурной  день. Наканунe,  часовъ  въ  десять  вечера,  она
  возвращалась  домой  пeшкомъ  (ее  только недавно  стали отпускать  изъ дома
  одну); къ ней присталъ какой-то господинъ, и долго, съ шуточками вполголоса,
  преслeдовалъ ее  по  пустынной набережной, такъ  что  ей  стало страшно. Она
  "сдeлала каменное лицо" и  зашагала быстрeе. Господинъ, наконецъ, отсталъ. И
  вдругъ,  когда его шаги замолкли далеко позади нея, ей мучительно захотeлось
  пойти  съ  нимъ  -  въ  таинственное  мeсто,  куда  онъ  могъ ее  повести,- 
  захотeлось  узнать,  что  будетъ,  испытать  то страшное,  что  онъ  съ  ней
  сдeлаетъ... Она плохо  спала, у ней были во снe  видeнiя, въ которыхъ она не
  созналась бы никому на свeтe. Встала она, какъ всегда, въ двeнадцатомъ часу,
  и  не выходила  цeлый  день  {52} изъ дому,  хотя  это должно было къ вечеру
  отразиться на цвeтe  лица; то играла  "Баркароллу"  Чайковскаго,  то  читала
  знакомый  наизусть романъ  Колеттъ, то представляла себe,  какъ пройдетъ для
  нея вечеръ. Впрочемъ, отъ этого прiема Муся ничего почти не ожидала.
       -  Который часъ?  -  спросила она, не  оборачиваясь и  поправляя  прядь
  только что завитыхъ волосъ. "Лучше было бы розу въ волосы",-  подумала она.
       Фоминъ съ удовольствiемъ взглянулъ на простые черные часы, которые  онъ
  сталъ носить на браслетe, надeвъ военный мундиръ.
       -   Neuf heures  tapant,-   отвeтилъ  онъ,  незамeтно оглядывая и  себя
  черезъ плечо Марiи Семеновны. Онъ очень себe нравился въ мундирe. Въ зеркалe
  отразилась  фигура  входившаго Кременецкаго. Онъ ласково  потрепалъ дочь  по
  щекe   и  сказалъ   разсeянно:  "Молодцомъ,   молодцомъ...   Очень   славное
  платьице..."  Никоновъ и  Фоминъ улыбались.  Семенъ Исидоровичъ  дружески съ
  ними поздоровался.
       -   Раннiя  гость  вдвойнe  дорогъ...  Благодарствуйте,-   сказалъ  онъ
  (Кременецкiй  любилъ это  слово  и  часто  говорилъ то  "благодарствую",  то
  "благодарствуйте").
       -   Мы о дeлe Фишера толковали, Семенъ Исидоровичъ,-  сказалъ Фоминъ.- 
  Вeрно, вамъ придется защищать?
       Выраженiе безпокойства промелькнуло по лицу адвоката.
       -  Почему  вы  думаете?  -  быстро  спросилъ онъ.-  Я  давеча читалъ...
  Будетъ, кажется, интересное дeльце.
       -  По моему, не можетъ быть  сомнeнiй въ томъ,  что  убилъ Загряцкiй,- 
  сказалъ Никоновъ. Всe улики противъ него. {53}
       Кременецкiй и Фоминъ  стали возражать. Газеты говорятъ о Загряцкомъ, но
  настоящихъ уликъ нeтъ.
       -  Дeло ведетъ нашъ милeйшiй  Николай Петровичъ  Яценко, очень  дeльный
  слeдователь,-   сказалъ Кременецкiй.-  Онъ  у насъ  нынче  будетъ, жаль, что
  нельзя взять его за бока.
       -   Le secret professionnel,-   торжественно произнесъ Фоминъ, поднимая
  указательный палецъ кверху.
       -  Когда выпьетъ крюшонцу, забудетъ про secret professionnel.
       -  Ну, онъ питухъ не изъ важнецкихъ. Другой,  когда выпьетъ,  забудетъ,
  какъ маму звали,-  сказалъ Семенъ Исидоровичъ.
  
  
XI.
  
       Браунъ,  нeсколько отставшiй заграницей  отъ  петербургскихъ  обычаевъ,
  прieхалъ на вечеръ въ  десятомъ часу. Тeмъ не менeе гостей уже  было не такъ
  мало:  въ  военное  время  жизнь  стала  проще.  На  порогe кабинета  Брауна
  встрeтилъ хозяинъ. Видъ у Кременецкаго былъ праздничный. Онъ встрeтилъ гостя
  чрезвычайно любезно и, не помня его имени-отчества, особенно радушно назвалъ
  Брауна дорогимъ докторомъ, крeпко пожимая ему руку.
       -   Надeюсь,  вы  теперь  будете   знать  къ  намъ  дорогу,-    сказалъ
  Кременецкiй. Онъ съ давнихъ поръ  неизмeнно  говорилъ эту фразу  всeмъ болeе
  или менeе почетнымъ гостямъ, впервые появлявшимся у него въ домe. Но  обычно
  онъ  говорилъ ее  въ  концe  вечера,  при ихъ  уходe, а  теперь  сказалъ  въ
  разсeянности, глядя  въ сторону передней, откуда появился еще гость. На лицe
  у  адвоката {54} промелькнуло неудовольствiе: гость  былъ сeровато-почетный,
  членъ  редакцiи журнала "Русскiй умъ", но явился онъ на вечеръ  въ пиджакe и
  въ  мягкомъ воротникe. "Нeтъ, все-таки мало у  насъ европейцевъ",-  подумалъ
  Кременецкiй.
       -   Я  не  зналъ,  что у  васъ  парадный прiемъ,-   сказалъ  гость,  со
  смущенной улыбкой.-  Ужъ вы меня, ради Бога, извините...
       -  Ну, вотъ,  Василiй Степановичъ,  какой вздоръ! -   отвeтилъ хозяинъ,
  смeясь и пожимая обeими руками руку  гостя.-  Вы, конечно, знакомы?.. Ну-съ,
  что скажете хорошенькаго?
       -  Хорошенькаго словно и мало, судя по послeднимъ газетамъ...
       -  Вздоръ, вздоръ!..  Помните у Чехова: черезъ двeсти-триста лeтъ жизнь
  на  землe  будетъ  невообразимо-прекрасна...-   Кременецкiй  выпустилъ  руку
  гостя.-  Вотъ что, судари вы мои, я здeсь на часахъ и отойти никакъ не смeю.
  А вамъ совeтую прослeдовать туда, къ  моей женe,  и  потребовать у нея чашку
  горячаго  чаю. Тамъ дольше  молодежь, поэты есть,-   сказалъ  онъ,  закрывая
  глаза съ выраженiемъ шутливаго ужаса.
       -  Василiй Степановичъ, вы свой человeкъ... Докторъ, пожалуйста...
       Василiй  Степановичъ,  горбясь  и   потирая  руки,  прошелъ  дальше.  У
  раскрытыхъ дверей будуара онъ остановился и сталъ пропускать впередъ Брауна.
       -  Нeтъ, нeтъ,  ужъ,  пожалуйста,  вы,-  говорилъ  онъ,  нервно  смeясь
  слабымъ смeхомъ,  точно за дверью ихъ долженъ былъ  окатить холодный душъ.- 
  Ужъ вы первый, пожалуйста...
       Браунъ  вошелъ въ будуаръ,  чувствуя по  обыкновенiю  острую тоску  отъ
  всего:  отъ тона  адвоката, отъ  расшаркиванья передъ  дверью  съ  Василiемъ
  Степановичемъ,  отъ яркаго свeта  комнатъ, {55} отъ  того, чeмъ  былъ  густо
  заставленъ столъ въ будуарe, отъ привeтливой улыбки хозяйки и  отъ  портрета
  Гейне  въ  затeйливой  рамкe,-   Браунъ  механически  все  замeчалъ  взоромъ
  профессiональнаго   наблюдателя.  Разговоръ   у  стола,   видимо,   довольно
  оживленный,  на мгновенье прервался, Собравшiеся, съ нетерпeнiемъ и  легкимъ
  недоброжелательствомъ,  ждали конца  представленiй.  Хозяйка упорно называла
  всeхъ полнымъ именемъ.
       ...-   Анна  Сергeевна   Михальская...  Софья  Сергeевна  Михальская...
  Глафира Генриховна  Бернсенъ... Моя дочь  Муся... Молодые люди, знакомьтесь,
  пожалуйста,  сами съ нашимъ  знаменитымъ ученымъ,-   улыбаясь добавила  она,
  давая понять молодымъ людямъ, что они имeютъ дeло съ важнымъ гостемъ.
       -   Мы  какъ разъ  говорили объ умномъ,  это у насъ  бываетъ,-   громко
  сказала Муся, съ  любопытствомъ глядя  на  Брауна.  Она всегда  говорила  съ
  новыми  людьми  такъ,  точно давно и близко  ихъ  знала.-  Ставится вопросъ:
  какiя книги  вы взяли бы съ собой, отправляясь на долгiе годы на необитаемый
  островъ... Предполагается, что на необитаемомъ островe нeтъ библiотеки...
       -   Просятъ  только не  говорить,  что  вы взяли  бы съ собой  "Голубой
  фарфоръ", ибо авторъ его здeсь,-  сказалъ Никоновъ.
       -   И  онъ  воплощенная  скромность,-   добавила  Муся,  обратившись къ
  некрасивому блeдному юношe съ  необыкновеннымъ проборомъ по  правой  сторонe
  головы.
       -  Я  говорю,  я взяла бы  Гете и  Пушкина,-   сказала  хозяйка.-  Какъ
  хотите,  вы можете  считать  меня отсталой  или глупой,  а я остановилась на
  классикахъ и въ вашихъ декадентахъ ничего не понимаю. Пушкина понимаю, а ихъ
  не понимаю... Вамъ съ лимономъ, Василiй Степановичъ? {56}
       -   Мама, вы ошибаетесь, это, напротивъ,  всe говорятъ: Гете и Пушкина.
  C'est tre`s bien porte'.
       -   Я, пожалуй, голосовалъ бы за Данте,-  сказалъ негромко,  точно  про
  себя,  Василiй  Степановичъ.  Онъ взялъ  у  хозяйки стаканъ  и  окончательно
  сконфузился, проливъ нeсколько капель на блюдечко и на скатерть.
       -  А вы?
       -  Я былъ убeжденъ, что слeдуетъ говорить: Розанова,-  отвeтилъ Браунъ.
       -   Я  взялъ  бы Ната  Пинкертона,-   мрачно  сказалъ  съ  разстановкой
  Беневоленскiй, авторъ "Голубого фарфора".
       -  Ну, ужъ это ахъ оставьте, ужъ вы-то, дядя, навeрное, взяли бы полное
  собранiе своихъ творенiй,-  возразилъ Никоновъ.
       Никоновъ  былъ  душой   общества,   собиравшагося  въ  будуарe  госпожи
  Кременецкой. Говорилъ онъ все съ чрезвычайной энергiей въ выраженiи и всегда
  въ  шутливой  или  полушутливой формe.  Эта  вeчная  шутливость,  незамeтное
  порожденiе  застарeлой  неврастенiи,  нeсколько  утомляла. Однако,  при  его
  появленiи всe  изображали  на лицахъ привeтливую  улыбку, что  его еще болeе
  утверждало  въ  безсознательно  принятой имъ, не  измeнившейся за пятнадцать
  лeтъ,  роли  живого  юноши и  души  общества.  Женщинамъ  Никоновъ  нравился
  чрезвычайно,  особенно при первомъ знакомствe. Онъ зачeмъ-то  издавна дeлалъ
  видъ, будто влюбленъ въ Мусю. Она прекрасно знала, что  онъ и не влюбленъ ни
  въ кого, и ни одной молодой женщины не можетъ видeть равнодушно. Но тонъ его
  ей нравился. Ея отвeтной манерой была рeзкость, которая была бы неприличной,
  если бы съ самаго начала  Мусей не было установлено, что  ей  все позволено.
  {57}
       Хозяйка  любезно разспрашивала  Брауна:  давно  ли  онъ въ  Петербургe?
  Надолго  ли  прieхалъ?  Вeрно, нигдe  заграницей  нeтъ такой  отвратительной
  осени? Муся,  не безъ  безпокойства глядя  на мать,  прислушивалась  къ  ихъ
  разговору.
       -  Ахъ, вы остановились въ "Паласe"? У  насъ будетъ сегодня  еще  гость
  оттуда.  Можетъ  быть, вы  его встрeчали:  майоръ  Клервилль  изъ англiйской
  военной миссiи...
       -  Да, я его знаю...
       -   Вы  съ  нимъ знакомы? Я его видeла въ  ресторанe Паласа,-   сказала
  Муся.-  Онъ былъ въ штатскомъ. Какой очаровательный!
       -  Очаровательный.
       -  Правда  ли,  что онъ  шпiонъ?  Я обожаю шпiоновъ, ну, просто  съ ума
  схожу!..
       -  Муся, перестань говорить глупости...
       -  Мама,  что  мнe  дeлать, если я  непремeнно  хочу  выйти  замужъ  за
  шпiона...
       -  Всe англичане шпiоны,-   подтвердилъ медленно поэтъ.-  Шекспиръ тоже
  былъ шпiономъ.
       -   Заткните  фонтанъ,  дядя.  Шпiонъ   не  шпiонъ,  а,   должно  быть,
  присматривается къ  тому,  что у  насъ дeлается, какъ же  иначе? -   сказалъ
  Никоновъ.-   Англичане поклялись  воевать  съ  нeмцами  до  послeдней  капли
  русской крови.
       -  Охъ,  Господи,  всe  слышали  эту  шутку сто  разъ,-   сказала Муся,
  затыкая уши.
       -  Напротивъ, майоръ Клервилль обожаетъ Россiю,-  сказалъ Браунъ.-  Онъ
  вeдь самъ изъ intelligentsia,-   это теперь у англичанъ модное слово. Прежде
  они изъ русскихъ  словъ  знали  только zakouski и pogrom,  теперь знаютъ еще
  intelligentsia. Все равно, какъ у насъ всe знаютъ: если англичанинъ, значитъ
  контора и футболъ. Въ  дeйствительности, англичане  самый  путаный народъ на
  свeтe.  И  майоръ  Клервилль  -   самая  {58}  настоящая  интеллигенцiя,  съ
  сомнeньями, съ исканьями, съ проклятыми вопросами, со всeмъ, что полагается.
  Онъ  сомнeвается почти во  всемъ...  Ну,  не  во всемъ, конечно:  въ  побeдe
  Англiи,  навeрное,  не сомнeвается,  и въ  томъ, что  Индiи  не  надо давать
  независимости,-  въ этомъ, вeроятно,  также не  сомнeвается...  Но  во всемъ
  остальномъ...
       Хозяйка улыбалась, кивая одобрительно головой.
       -   А вeдь  слово  интеллигенцiя  выдумалъ  почтеннeйшiй  Боборыкинъ,- 
  сказалъ негромко Василiй Степановичъ.
       -  Ничего  подобнаго, оно  встрeчается въ "Аннe Карениной",-  возразилъ
  Никоновъ.
       -  Нельзя говорить: "ничего подобнаго",-  поправила Муся.
       -   Оставьте,  пожалуйста,  отлично  можно...  И  потомъ,  помните, еще
  Столыпинъ сказалъ, что это только инородцевъ интересуетъ, какъ можно и  какъ
  нельзя говорить: м о й языкъ, какъ хочу, такъ и говорю.
       -   Ну  вотъ, вы извeстный  антисемитъ,-   нeсколько озадаченно сказала
  Муся.
       -  Я антисемитъ на нeмцевъ...  Знаете,  кстати, почему у меня репутацiя
  антисемита? Меня одна  барышня спрашиваетъ: "Григорiй Ивановичъ, вы женились
  бы на еврейкe?"  -   "Смотря на какой",-  говорю. Вотъ  за это меня ославили
  антисемитомъ. Что-жъ, по вашему, я обязанъ жениться на в с я к о й еврейкe?
       -    И  все  неправда!  Никакая  барышня  васъ  ни  о  чемъ  такомъ  не
  спрашивала...  Этотъ  анекдотъ я въ Москвe слышала два  года  тому назадъ. И
  "антисемитъ на нeмцевъ" тоже слышала... {59}
       -   Лопни  мои глаза!.. Отсохни у  меня руки  и ноги!.. Чтобъ я тутъ на
  этомъ самомъ мeстe провалился!..
       -   Господи! Григорiй  Ивановичъ!  -   страдальчески улыбаясь,  сказала
  хозяйка.
       Поэтъ, загадочно  глядя на шею своей сосeдки  Анны  Сергeевны, спросилъ
  вслухъ самъ себя, какое  слово лучше  передаетъ  ощущенiе женской кожи: peau
  veloute'e или  peau satine'e. Изъ передней слышались  звонки.  Изъ  кабинета
  доносился радостный голосъ хозяина. Хозяйка поддерживала разговоръ, слeдя за
  чаемъ и  косясь въ сторону столовой. Тамъ, за дверьми, нанятые клубные лакеи
  дeлали свое дeло, съ презрeнiемъ глядя на напуганныхъ горничныхъ хозяевъ.
       -  Онъ въ самомъ дeлe такъ красивъ, этотъ англичанинъ? -  спросила Мусю
  вполголоса Глафира Генриховна.
       -  Прямо на выставку англичанъ! -  сказала Муся, закатывая глаза.-  Онъ
  похожъ  на памятникъ  Николая  I...  А  фракъ, фракъ!.. Григорiй  Ивановичъ,
  отчего на васъ такъ не сидитъ фракъ?
       -  Это вамъ такъ кажется, потому знаете, что лордова порода,-  обиженно
  сказалъ Никоновъ.-  Вeрно, фракъ какъ фракъ.
       -  А зовутъ его  Вивiанъ... Григорiй Ивановичъ, отчего  васъ не  зовутъ
  Вивiанъ?
       -  Оттого, что разумный человeкъ не можете такъ называться, несерьезное
  имя.  Вотъ  послушайте:  Гри-горiй  Ивановичъ,  какъ   это  хорошо  звучитъ:
  серьезно, солидно, прiятно... Я очень доволенъ... Только кретиническiй лордъ
  можетъ себe позволить быть Вивiаномъ.
       -  Развe онъ лордъ? -  спросила Анна Сергeевна.
       -  Кажется, нeтъ... Впрочемъ, не  знаю...  Знаю только,  что я погибла.
  {60}
       -  Я знаю изъ вeрнаго источника,  что онъ не лордъ и  не аристократъ,- 
  сказала  желтолицая  Глафира  Генриховна,  которая  все  знала  изъ  вeрнаго
  источника.
       -  Вeшать  шпiонское отродье! -  сказалъ  Никоновъ  и сдeлалъ  страшные
  глаза.
  
  
XII.
  
       Въ одиннадцатомъ  часу гостиная  и  кабинетъ стали  быстро наполняться;
  звонки слeдовали почти безпрерывно. Среди гостей были люди съ именами, часто
  упоминавшимися  въ  газетахъ.  Были и богатые клiенты,  которыхъ Кременецкiй
  награждалъ за  дeла знакомствомъ съ цвeтомъ петербургской интеллигенцiи (это
  и  у  него,  и  у  нихъ  выходило  почти  безсознательно,  однако банкиры  и
  промышленники цeнили связи  своего  юрисконсульта, а иныхъ  извeстныхъ людей
  изъ  его салона  заполучали и въ  свои).  Прибылъ  и  англiйскiй майоръ. Его
  прieздъ  произвелъ маленькую  сенсацiю. Онъ явился въ  походномъ  мундирe,- 
  почему-то  это доставило удовольствiе  хозяину. Еще  прiятнeе  было  то, что
  англичанинъ понималъ  русскую рeчь и даже, видно, любилъ говорить по-русски:
  по  крайней  мeрe,   онъ  на   первую  же,  заранeе  приготовленную,   фразу
  Кременецкаго,  начинавшуюся со слова  "аншанте", отвeтилъ: "О, я очень  радъ
  дeйствительно" съ такой  любезной  улыбкой, что Кременецкiй сразу  растаялъ.
  "Въ  самомъ  дeлe красавецъ, хоть картину пиши",-  подумалъ онъ,-  "недаромъ
  Муська о немъ три дня трещитъ"... Англiйскаго гостя Кременецкiй проводилъ въ
  гостиную,  познакомилъ его  тамъ съ Тамарой  Матвeевной и усадилъ рядомъ  съ
  Мусей. Она устроилась такъ, что возлe нея какъ разъ  {61} оказался свободный
  стулъ. Разговоръ у нихъ  сразу  покатился какъ  по  рельсамъ,  и Кременецкiй
  счелъ возможнымъ оставить англичанина въ гостиной, хотя  большинство видныхъ
  гостей -  мужчинъ находилось въ кабинетe.
       Майоръ Клервилль былъ  очень  доволенъ тeмъ,  что  попалъ на вечеръ  къ
  адвокату, у котораго,  какъ онъ  зналъ,  собиралась  передовая петербургская
  интеллигенцiя. Его въ  первую минуту немного  удивило то,  что  на  русскомъ
  вечерe  почти все  было, какъ  на англiйскихъ вечерахъ. Развe только, что въ
  передней шубы не клались на стулья, а вeшались; да еще одинъ изъ гостей былъ
  въ пиджакe, а не во фракe и не въ костюмe, который  здeсь,  какъ,  впрочемъ,
  вездe на  континентe, именовался неяснымъ  англичанину,  хотя и англiйскимъ,
  словомъ  смокингъ. Мужчины вообще  были  одeты  хуже, а  дамы лучше, чeмъ въ
  Англiи.  Среди  дамъ было много  хорошенькихъ,-   больше,  чeмъ  было  бы на
  англiйскомъ вечерe.  Особенно понравилась  Клервиллю  та  барышня, рядомъ съ
  которой его посадили: она была именно такова, какой должна была быть, по его
  представленiямъ,  дeвушка,  стоящая  въ   центрe   петербургской   передовой
  интеллигенцiи. Правда, заговорила она для начала не о серьезныхъ предметахъ,
  но  говорила  такъ  умно  и  мило-кокетливо,  что  майоръ  Клервилль  просто
  заслушался и самъ не торопился перейти къ серьезнымъ предметамъ.
       "Ну, что-жъ, теперь, съ Божьей  помощью,  можно  загнуть  и музыкальное
  отдeленiе",-   подумалъ Кременецкiй  и  незамeтно  показалъ женe глазами  на
  рояль. Тамара  Матвeевна  чуть  наклонила утвердительно  голову. Кременецкiй
  обмeнялся  любезными фразами  съ  барышнями,  поговорилъ  съ  Никоновымъ, съ
  Беневоленскимъ. {62}
       -  Вeрно, вы сейчасъ творите,-   ужъ такой у  васъ вдохновенный видъ!..
  Что-жъ, можетъ быть, когда-нибудь въ вашей бiографiи  будетъ упомянуто,  что
  вы  у  насъ  задумали шедевръ,-  сказалъ  онъ шутливо  поэту и  вышелъ очень
  довольный.-  "Отлично идетъ вечеръ, потомъ ужинъ,  отъ шампанскаго еще лучше
  станетъ",-  подумалъ Семенъ Исидоровичъ.
       -  Кого я вижу!..  Не стыдно вамъ,  что такъ поздно? -  воскликнулъ онъ
  радостно, протягивая  впередъ руки. Ему навстрeчу шли новые гости, Яценко съ
  женой, высокой, энергичнаго вида  дамой; за ними слeдовалъ юноша въ  черномъ
  узенькомъ пиджакe. "Это  еще кто такое?"  -  съ  недоумeнiемъ  спросилъ себя
  Кременецкiй и вспомнилъ, что его жена, бывшая три дня тому назадъ въ гостяхъ
  у Яценко,  съ  чего-то пригласила  на  вечеръ также  ихъ сына,  воспитанника
  Тенишевскаго   училища.  Съ  такого  мальчика  и  смокинга  требовать   было
  невозможно.
       -  Все вы молодeете  и  хорошeете, Наталья Михайловна,-  сказалъ Семенъ
  Исидоровичъ,  цeлуя руку дамe.-   Зачeмъ такъ  поздно,  ай,  какъ  нехорошо,
  Николай  Петровичъ!..  Это  вашъ сынокъ?  Очень  радъ познакомиться, молодой
  человeкъ... Васъ какъ зовутъ?
       -  Викторъ...
       -  Значить, Викторъ Николаевичъ... Прошу васъ любить и жаловать.
       -  Ну,  вотъ еще, какой тамъ Викторъ Николаевичъ! Ужъ сдeлайте милость,
  не  портите  его,-   сказала  Наталья  Михайловна.-  Витя онъ,  а никакой не
  Викторъ Николаевичъ.
       -  Да, пожалуйста,-   произнесъ  мальчикъ. "Очень любезный человeкъ",- 
  подумалъ онъ.  Витя  въ  первый разъ выeзжалъ въ свeтъ.  Приглашенiе госпожи
  Кременецкой и  поразило его, и {63} испугало, и обрадовало. Онъ готовился къ
  вечеру всe три дня. Особенно его безпокоилъ костюмъ. Мундира въ Тенишевскомъ
  училищe не  полагалось, и отношенiе  къ гимназическому мундиру у Тенишевцевъ
  было   вполнe  отрицательное.  Витя  сдeлалъ  завeдомо  безнадежную  попытку
  добиться того, чтобы ему былъ заказанъ смокингъ: ихъ портной брался сшить въ
  три дня. Но изъ этого ничего не вышло.
       -   Вотъ   еще,   шестнадцатилeтнему   мальчишкe  смокингъ,-    сказала
  возмущенно  Наталья   Михайловна,  убавляя   годъ   сыну.-    Только   людей
  насмeшишь... Да и твой  черный пиджакъ совсeмъ подъ смокингъ сшитъ, издали и
  отличить нельзя...
       Черный пиджакъ  въ самомъ  дeлe походилъ на смокингъ, но только издали.
  Пришлось,   однако,  надeть  пиджакъ,   украсивъ   его  новенькимъ   моднымъ
  галстухомъ, купленнымъ за  три рубля въ лучшемъ  магазинe. Витя взволнованно
  вошелъ въ гостиную,-  онъ всего больше боялся покраснeть. Гости, повидимому,
  отнеслись равнодушно  къ его костюму.  У хозяевъ по лицу  тоже ничего нельзя
  было замeтить. Первая минута,  самая страшная, сошла благополучно. "Кажется,
  совсeмъ  не  покраснeлъ",-  облегченно подумалъ Витя  садясь.  Для его  рукъ
  нашлось вполнe надежное мeсто подъ столомъ.  Къ тому же, въ ту самую минуту,
  какъ они вошли въ гостиную, тамъ начиналось музыкальное отдeленiе, и хозяйка
  могла   только  улыбкой  показать  Натальe  Михайловнe,  что  привeтствiя  и
  разговоры  откладываются:  уже  слышались  звуки   рояля.  Часть  гостей  на
  цыпочкахъ  перешла  изъ кабинета  въ  гостиную.  Передъ  роялемъ,  грацiозно
  опершись на его край лeвой  рукой  и держа  въ  правой ноты, стоялъ  пeвецъ,
  толстый, величественнаго вида,  человeкъ съ тщательно прилизанными волосами.
  За роялемъ  {64}  сидeла  Муся.  Предполагалось,  что музыкальное  отдeленiе
  вечера  составилось  само  собой,  неожиданно,  и  потому  аккомпанiатора не
  пригласили. Муся,  съ  улыбкой,  выражавшей крайнее  смущенье,  предупредила
  пeвца,  что будетъ аккомпанировать "не просто  плохо, а  ужасно". Она  очень
  хорошо играла. Пeвецъ снисходительно улыбался, выпячивая грудь колесомъ.
       -  А ноты кто будетъ перелистывать? -  спросила Муся.
       -  Витя, садись ты... Онъ очень музыкаленъ и отлично играетъ,-  сказала
  Наталья Михайловна.
       -  Ахъ, пожалуйста... Что вы, мама!.. Я, право...
       -  Ну, чего ломаешься, садись: видишь, дамы просятъ.
       Викторъ  Яценко, замирая, усeлся сбоку  отъ  Муси, чуть  позади нея. Въ
  передней послышался слабый звонокъ. Хозяинъ на цыпочкахъ поспeшно вышелъ изъ
  гостиной. Пeвецъ выпятилъ грудь торжествующимъ взоромъ обвелъ публику.
       -  "Время измeнится",-  сказалъ  онъ,  когда  движенiе въ залe улеглось
  совершенно.  Англичанинъ,  сидeвшiй  противъ  Муси,  удовлетворенно  кивнулъ
  головою:  за  время  своего  пребыванiя  въ Петербургe онъ разъ пять слышалъ
  "Время  измeнится". Муся улыбнулась ему глазами и опустила  руки на клавиши.
  Витя, упершись руками  въ  колeни, смотрeлъ на ноты черезъ  ея плечо.  Кровь
  прилила у  него  къ  головe. Муся, на  мгновенье  повернувшись,  увидeла его
  взволнованное, еще  почти  дeтское лицо. Ей сразу стало смeшно и весело. Она
  нарочно  стерла съ  лица  улыбку и  изобразила строгость. "Тотъ чурбанъ тоже
  хорошъ",-   подумала она,  поглядывая  на  пeвца.  Ей  сбоку  были видны его
  богатырская грудь, неестественно подобранный животъ, цeпочка, протянутая изъ
  {65} кармана брюкъ.  Изъ передней слышался негромкiй звукъ голосовъ. Хозяйка
  строго  смотрeла въ сторону двери. Туда-же невольно смотрeли  и гости. Дверь
  открылась. По  гостиной пробeжалъ легкiй,  тотчасъ подавленный  гулъ. Пeвецъ
  побагровeлъ.  Въ сопровожденiи  радостно-взволнованнаго хозяина  въ гостиную
  вошелъ Шаляпинъ. Онъ на мгновенье остановился на порогe, чуть наклонивъ свою
  гигантскую фигуру, приложилъ  палецъ къ  губамъ и  сeлъ  на  первый стулъ  у
  двери. Это заняло  лишь нeсколько секундъ. Всякiй другой,  войдя въ гостиную
  во  время  пeнiя,  сдeлалъ  бы  то  же самое. Однако,  бывшiй  среди  гостей
  знаменитый  художникъ  Сенявинъ  подумалъ,  что  этотъ  входъ въ гостиную - 
  подлинное произведенiе искусства, въ своемъ родe почти такое-же, какъ выходъ
  царя Бориса или появленiе Грознаго въ "Псковитянкe". Онъ подумалъ также, что
  каждое  движенiе   этого  человeка  Божiй  подарокъ   художнику.-    "Вре-мя
  измeнится, ту-ча разсeется",-  пeлъ пeвецъ нeсколько ниже тономъ.-  "И грудь
  у  него  ужъ не такимъ  колесомъ  выпячивается",-   подумала  Муся.  Теноръ,
  наконецъ, кончилъ, послышались апплодисменты, довольно дружные. Шаляпинъ, не
  апплодируя, направился къ хозяйкe. Всe на него смотрeли,  не сводя глазъ. Въ
  гостиной  появились еще  гости.  Простая вeжливость  требовала, чтобъ и  онъ
  похлопалъ  хоть немного. Но онъ, видимо,  не могъ этого сдeлать. Кременецкiй
  подошелъ,  улыбаясь и апплодируя, къ  пeвцу и горячо просилъ его продолжать.
  Пeвецъ смущенно отказывался. Хоть ему было заплачено за выступленiе, хозяинъ
  не настаивалъ.
       -   Чудно, великолeпно,  дорогой мой,-   сказалъ онъ.-   Очаровательно!
  {66}
  
  
XIII.
  
       Въ  кабинетe, въ одной  изъ наиболeе  оживленныхъ  группъ,  шелъ передъ
  ужиномъ  политическiй разговоръ.  Въ  немъ участвовали  Василiй Степановичъ,
  молодой  либеральный   членъ  Думы  князь  Горенскiй  и  два  "представителя
  магистратуры", какъ мысленно  выражался донъ-Педро.  Прихлебывая коньякъ изъ
  большой  рюмки,  донъ-Педро  сообщалъ разныя  новости.  Въ этомъ салонe,  въ
  который онъ попалъ съ  трудомъ, донъ-Педро одновременно наслаждался всeмъ: и
  коньякомъ, и своими новостями, и  собесeдниками, въ особенности же тeмъ, что
  онъ    былъ    правeе    князя    и    въ    спорe    съ    нимъ    выражалъ
  государственно-охранительныя начала.
       -   Это ужъ  начало конца... Нeтъ,  право, такихъ людей  надо сажать въ
  сумасшедшiй домъ,-  сказалъ  возмущенно  князь,  имeя  въ виду  министра,  о
  разныхъ дeйствiяхъ котораго разсказывалъ донъ-Педро.
       -   Disons:  надо-бы  уволить  въ  отставку съ  мундиромъ и  пенсiей,- 
  сказалъ Фоминъ.
       -  Можно и безъ пенсiи...
       -   Въ такое время, подумайте, въ такое время! -  укоризненно произнесъ
  донъ-Педро.-   Когда всe живыя силы страны  должны  всемeрно  приложиться къ
  дeлу обороны. Эти люди ведутъ прямехонько къ революцiи!
       -  И слава Богу! Не  вeчно же Федосьевымъ править Россiей. Моя формула:
  чeмъ хуже, тeмъ лучше,-  сказалъ Горенскiй.
       -   Да, но подождемъ  конца войны...  Во  время  войны  не  устраиваютъ
  революцiй.
       -  Ахъ, развe война когда-нибудь кончится, полноте! {67}
       -  Война кончится тогда, когда соцiалистамъ воюющихъ странъ будетъ дана
  возможность  собраться  на  международную  конференцiю,-  сказалъ  убeжденно
  Василiй  Степановичъ,  который   въ  кабинетe  за  серьезнымъ  политическимъ
  разговоромъ чувствовалъ себя много свободнeе, чeмъ съ дамами въ гостиной.
       -  Что-же они сдeлаютъ? Объявятъ ничью?
       -  Да ужъ тамъ видно будетъ.
       -  Ну, съ  сотворенiя мiра  войны въ ничью не  бывало. Неужели, однако,
  князь, можно защищать сухановщину? -   освeдомился донъ-Педро, съ  особенной
  любовью произнося слово "князь".
       -  Позвольте, при чемъ здeсь сухановщина? Я не пораженецъ.
       -   Къ  тому  же  сухановщина  весьма  неопредeленное  понятiе,  Ленинъ
  излагаетъ  тe  же  въ  сущности  мысли  гораздо послeдовательнeе,-  замeтилъ
  Василiй Степановичъ.
       -  Кто это Ленинъ? -  спросилъ одинъ изъ представителей магистратуры.
       -    Ленинъ   эмигрантъ,  глава  такъ  называемаго  большевистскаго   и
  пораженческаго теченiя  въ  россiйской  соцiалъ-демократiи,-  снисходительно
  пояснилъ Василiй Степановичъ.-  Какъ ни какъ, выдающiйся человeкъ.
       -  Его настоящая фамилiя Богдановъ, правда? -  спросилъ донъ-Педро.
       -  Нeтъ, Богдановъ другой. Фамилiя Ленина, кажется, Ульяновъ.
       -   Ахъ   да,  Ульяновъ...   Не  скрою   отъ   васъ,  князь,-   сказалъ
  донъ-Педро,-  я къ пораженчеству и ко всей этой сухановщинe  вообще отношусь
  довольно отрицательно.
       -  А къ милюковщинe какъ относитесь? Положительно? {68}
       -  Вы хорошо знаете, Василiй Степановичъ, что я значительно лeвeе Павла
  Николаевича,-  нeсколько обиженно сказалъ донъ-Педро,-  Но не въ этомъ дeло.
       -  Война до полной побeды? Дарданеллы?.. Слышали...
       -   Ахъ,  гдe  же ее  взять,  полную  побeду? -   замeтилъ со  вздохомъ
  донъ-Педро. Онъ хотeлъ разсказать о  томъ, что Гинденбургъ  готовить прорывъ
  двeнадцатью дивизiями. Но его прервалъ Фоминъ.
       -  Позвольте, наши  доблестные  союзники  уже  взяли домъ  паромщика,- 
  сказалъ онъ.
       Кто-то засмeялся. Къ разговаривавшимъ подошелъ хозяинъ. Его лицо такъ и
  сiяло.
       -  Ну, что? -  сказалъ онъ восторженно.-  Вeдь это генiй! Другого слова
  нeтъ!..
       -  Шаляпинъ?  -   переспросилъ  донъ-Педро.-   Да,  мiровая величина...
  Удивительно,  что  онъ  согласился  спeть: онъ больше  не поетъ въ  частныхъ
  домахъ.
       -  Ужъ и приготовили вы гостямъ сюрпризъ...
       -  Помилуйте, это для  меня перваго былъ полный  сюрпризъ! Я въ мысляхъ
  не имeлъ просить его пeть. Развe можно просить объ этомъ Шаляпина!
       -   Это все  равно,  что попросить человeка  подарить вамъ  три  тысячи
  рублей,-  сказалъ донъ-Педро.
       -  Вотъ именно,-   засмeялся Кременецкiй.-   Знать,  онъ самъ пожелалъ:
  видно нашло... Спeлъ и уeхалъ! Даже не  уeхалъ, а отбылъ,-  о  короляхъ надо
  говорить "отбылъ".
       -   Однако,  отчего  онъ  поетъ  такiя  заигранныя  вещи?  -   спросилъ
  Горенскiй.-   "Два гренадера",  "Заклинанiе цвeтовъ"... Вeдь это банальщина!
  Не  {69}  хватало  только "Спите, орлы боевые"!.. И почему  "Фауста" пeть по
  итальянски?
       -  Vous  e^tez  difficile, prince,-   сказалъ  Фоминъ.-   Мнe  французы
  говорили, что они "Марсельезу"  стали  понимать  лишь тогда, когда услышали,
  какъ Шаляпинъ поетъ "Два гренадера"...
       -   Да, морозь по кожe деретъ  отъ его "Марсельезы"...  Вы,  видно,  не
  очень любите музыку, князь,-  сказалъ не безъ  неудовольствiя Кременецкiй  и
  отошелъ  къ  другой  группe.   У  камина,  заставленнаго  бутылками,  Яценко
  разговаривалъ съ Никоновымъ. Григорiй Ивановичъ выпилъ  и  былъ  еще веселeе
  обыкновеннаго. Около нихъ въ глубокомъ креслe сидeлъ  Браунъ. Здeсь  же, при
  отцe, находился и Витя.
       -  Николай  Петровичъ нeмъ, точно золотая рыбка,-  сказалъ Кременецкому
  Никоновъ.-  Я, видите ли, хочу взять его за цугундеръ, какъ  говорилъ  одинъ
  мой гомельскiй клiентъ. Нескромнeйшимъ образомъ пристаю къ Николаю Петровичу
  по дeлу Фишера:  кто  убилъ? зачeмъ убилъ? почему убилъ? Просто  сгораю  отъ
  любопытства!..
       Кременецкiй съ безпокойствомъ  посмотрeлъ на Яценко. Семену Исидоровичу
  фамильярный  тонъ его  помощника показался  весьма неумeстнымъ въ  отношенiи
  пожилого человeка съ высокимъ общественнымъ положенiемъ, какъ слeдователь по
  важнeйшимъ дeламъ. Но Николай  Петровичъ былъ въ  благодушномъ настроенiи  и
  нисколько  не  казался обиженнымъ,-   его,  повидимому,  забавлялъ  выпившiй
  Никоновъ, котораго онъ давно зналъ.
       -  И что же Николай Петровичъ? -  спросилъ Кременецкiй.
       -  Молчитъ, потому Фемида.
       Никоновъ,  улыбаясь,   налилъ   себe   большую  рюмку   ликера.  Семенъ
  Исидоровичъ невольно {70} слeдилъ за движенiями его  руки, слегка  дрожавшей
  надъ бархатнымъ покрываломъ камина.
       -   Скажите, Фемида, будьте  такiя  миленькiя, кто убилъ  Фишера?  Cur?
  quomodo? quibus auxiliis?
       -  Да, право же, я самъ ничего не знаю, господа. Вы читали въ вечернихъ
  газетахъ: задержанъ нeкто Загряцкiй. Но я его еще не допрашивалъ.
       -   А вы  допросите.  Нeтъ  такого  закона,  чтобы людямъ  сидeть  подъ
  арестомъ, не зная за что и почему... Хотя, конечно, онъ убилъ...
       -  Завтра допрашиваю... Его задержала полицiя, въ порядкe 257-ой статьи
  устава уголовнаго  судопроизводства.  Вы  бы  прочли  эту  книжку,  Григорiй
  Ивановичъ, полезная, знаете, для юриста книжка.
       -  Вотъ еще, стану я всякiя глупости читать. Статья архаическая.
       -  Развe у насъ есть habeas corpus? -  спросилъ, краснeя, Витя Яценко.
       -  Я знаю только то,  что  напечатано въ  газетахъ,-  сказалъ  серьезно
  Кременецкiй.-  Насколько по  газетамъ можно судить, настоящихъ уликъ противъ
  Загряцкаго нeтъ.
       -   Это какой-же Загряцкiй?  -   освeдомился  подошедшiй Фоминъ.-   Мой
  покойный отецъ, сенаторъ, знавалъ одного Загряцкаго. Они встрeчались у Лили,
  у графини Геденбургъ... Не изъ тeхъ ли Загряцкихъ?
       -   Не  знаю,   вeрно  не  изъ  тeхъ.  Кажется,  попросту  опустившiйся
  человeкъ,-  сказалъ нехотя слeдователь.-  Вмeстe развлекались съ Фишеромъ.
       -   А  развлеченiя  были  забавныя?  Разскажите, Николай Петровичъ.  Не
  слушайте, молодой человeкъ. {71}
       -   Отчего  же?  Впрочемъ, если я лишнiй,-   сказалъ, вспыхнувъ, Витя и
  хотeлъ было отойти, но отецъ засмeялся и удержалъ его за руку.
       -  Однако, вполнe ли доказано, что Фишеръ убитъ? -  спросилъ Фоминъ.
       -  Экспертиза  будто  бы  установила отравленiе  растительнымъ ядомъ,- 
  пояснилъ  Кременецкiй.-   Но   вы   знаете,  хуже  экспертовъ  врутъ  только
  статистики. Да и наши газетчики любятъ подпускать андрона, не  въ обиду будь
  сказано милeйшему донъ-Педро,-  добавилъ онъ вполголоса, оглядываясь.-  Вотъ
  вы, докторъ,-  обратился онъ изъ вeжливости къ Брауну, который молча слушалъ
  разговоръ.-  Вы что намъ можете разъяснить по сему печальному случаю?
       -  Да, вeдь правда, здeсь великiй химикъ...
       -  Я не видалъ данныхъ анализа и ничего не могу разъяснить.
       -  Однако, если я не ошибаюсь, химическая экспертиза не  всегда  можетъ
  вполнe точно установить фактъ отравленiя?
       -  Вы не ошибаетесь,-  холодно проговорилъ Браунъ. Почему-то всe, кромe
  Никонова, почувствовали себя неловко.
       -   Позвольте,  герръ докторъ,-   сказалъ  Никоновъ,-   я,  конечно, не
  химикъ свинячiй... Тысяча  и одно  извиненiе,  это изъ Чехова... Я, конечно,
  профанъ, но въ "Русскихъ Вeдомостяхъ" читалъ, что химическiй  анализъ можетъ
  обнаружить одну тысячную или даже десятитысячную миллиметра яда...
       Витя звонко расхохотался. За нимъ засмeялись всe.
       -  А? Въ чемъ дeло? Виноватъ, я хотeлъ сказать миллиграмма. Самъ читалъ
  въ газетахъ. И даже не "въ газетахъ", а въ "Русскихъ Вeдомостяхъ". {72}
       -   Въ  газетахъ,   можетъ  быть,-   произнесъ  съ  усмeшкой  Браунъ.- 
  Впрочемъ, иногда, въ самомъ дeлe, анализъ обнаруживаетъ и десятитысячную, но
  не  всегда и не при всякихъ условiяхъ. Въ человeческомъ организмe химическiя
  реакцiи идутъ сложнeе, чeмъ въ стеклянномъ сосудe.
       -  Какъ же насъ лечатъ разными медикаментами? -  спросилъ Яценко.
       -  Плохо лечатъ.
       -  Слышите, вотъ,-  сказалъ Никоновъ, забывая то, что доказывалъ.
       -  А вы говорите: купаться,-  произнесъ весело Кременецкiй.
       -  Я  и не говорю: купаться...  Нeтъ, право, господа; я  ничего пока не
  знаю,-   сказалъ  Яценко,   рeшительной   интонацiей   отклоняя  продолженiе
  разговора.
       Кременецкiй подмигнулъ Никонову.
       -   Францъ-Iосифъ-то  каковъ,   а?  -   сказалъ  онъ.-   Поцарствовалъ,
  поцарствовалъ, да и умеръ.
       -  Въ самомъ дeлe, всего какихъ нибудь семьдесятъ лeтъ поцарствовалъ  и
  умеръ, чудакъ этакой! -  подхватилъ Яценко.
       -   Шибко сталъ  умирать народъ! Вотъ и Направникъ скончался.  Кого мнe
  жаль, это Сенкевича...
       -  Зато я, господа, твердо рeшилъ: буду  жить еще пятьдесятъ шесть лeтъ
  и три мeсяца,-  заявилъ Никоновъ, подливая всeмъ ликера.
  
  
XIV.
  
       Стоя на площадкe передъ открытой  дверью,  Семенъ Исидоровичъ провожалъ
  послeднихъ гостей, все повторяя полушопотомъ: {73}
       -   Спокойной  ночи,  дорогая  моя...  Спасибо...  Слeва  дверь  внизу,
  постучите  швейцару,  да  онъ,  вeрно, не  спитъ....  До  свиданья,  Николай
  Марковичъ, нижайшiй привeтъ матушкe, скажите, чтобъ поправлялась поскорeе...
  До завтра, Григорiй Ивановичъ, благодарствуйте...
       Внизу,  наконецъ, тяжело стукнула  дверь. Кременецкiй погасилъ свeтъ на
  лeстницe, и заперъ дверь квартиры.
       -  Уфъ, кончено! -   сказалъ онъ радостно, входя въ кабинетъ.-  Правда,
  все сошло отлично?
       -  Отлично  или  не отлично, а до весны отдохнемъ,-   отозвалась Тамара
  Матвeевна, брезгливо  глядя на пепелъ,  просыпавшiйся  по ковру  кабинета.- 
  Кажется, штукъ десять пепельницъ имъ разставили, нeтъ же, все на коверъ...
       -  Оставь, Маша завтра уберетъ... Право, было очень  хорошо.  Муся,  ты
  какъ находишь?
       -  Да, папа,-  устало отозвалась Муся.
       Тамара Матвeевна повернула выключатель, оставивъ зажженной только  одну
  лампочку въ люстрe.
       -  Скоро пятый часъ... Наши милые петербургское обычаи!..
       -   Очень устала, золото мое?  -   спросилъ Кременецкiй,  цeлуя жену въ
  волосы. Она вспыхнула отъ удовольствiя и быстро оглянулась на Мусю.
       -   Всякая  усталость   проходитъ,  когда  я  подумаю,  что   со  всeми
  расквитались, со всeми. Больше ни передъ кeмъ не свиньи.
       -  Ни передъ кeмъ... Развe передъ  Михайловыми?  Жаль все-таки, что они
  не пришли.
       -  Это мнe все равно: была бы честь предложена...
       -  Разумeется. Не устраивать же для нихъ особый раутъ... {74}
       -  Благодарю покорно...  Муся,  ты  бы спать пошла,  ты такъ утомилась,
  бeдная.
       -  А ты? Неужто ты будешь еще порядокъ наводить, въ пятомъ часу?
       Тамара Матвeевна только взглянула иронически на мужа и махнула рукой.
       -  Порядокъ наводить! Здeсь  намъ съ Машей и Катей завтра часа  на  три
  работы.
       -  Лакеи ушли?
       -  Сейчасъ же послe ужина  ушли...  Я  имъ дала по два  рубля  на  чай,
  кажется, были очень довольны... Надо бы серебро пересчитать...
       -  Ну что ты, клубные  лакеи... Нeтъ, серьезно, все  сошло прекрасно...
  Шампанскаго не маловато было за ужиномъ?
       -  Оставь, пожалуйста. У твоихъ Михайловыхъ даютъ по бутылкe на  десять
  человeкъ,  мнe  ихъ француженка говорила, лакеямъ велятъ на аршинъ поднимать
  бутылку  надъ бокалами,  чтобъ  больше было  пeны  -   и ничего.  А  у  насъ
  маловато!
       -  Такъ  то Михайловы: по Ивашкe рубашка... А шампанское, правда, можно
  было  смeло  все  взять  русское,  это  ты  была  права...  Написано  "Grand
  Champagne", и  все  равно  никто не умeетъ различать,  какое русское,  какое
  французское. На слeдующiй раутъ возьмемъ все русское.
       -  Охъ,  ради  Бога, не говори  о слeдующемъ  раутe, дай передохнуть...
  Муся,  ты,  конечно,  узнала платье Глафиры Генриховны? Это  та самая модель
  Бризакъ, только ихняя Степанида сдeлала воротникъ крепдешиновый вмeсто point
  de Venise, я сейчасъ узнала... И  такой же  поясъ съ камеей.  По моему, такъ
  себe, а? А Анна Сергeевна совсeмъ невeстой разрядилась для своего Скворцова,
  только онъ на нее и не смотритъ, со стороны совeстно. {75}
       -   Бросьте  говорить о тряпьe и  косточки  дамамъ перемывать...  Какой
  молодецъ Шаляпинъ!.. Это очень  удачно  вышло, я и думать не смeлъ, что  онъ
  будетъ  пeть. Онъ нигдe  не поетъ... Вeдь мiровая величина!.. Три  тысячи за
  спектакль пожалуйте. А у того, бeднаго, голосъ маленькiй, но препоганенькiй.
       -  Это твоя была выдумка. Жаль четырехсотъ рублей.
       -   Не деньги насъ, а  мы  ихъ нажили. Ничего, всe были очень довольны,
  гораздо легче съ музыкальнымъ отдeленiемъ. А  англичанинъ произвелъ страшный
  эффектъ, я видeлъ...  Хорошо, подлецъ, форму носить,  на Фоминe земгусарскiй
  мундиръ сидитъ хуже...
       -  Мусенька, у тебя глаза слипаются, иди спать, моя  милая. Впечатлeнiя
  завтра...
       -  Да, я иду... Спокойной ночи...
       -  А поцeловать маму?.. Спокойной ночи, мой ангелъ...
       -  И не оставайся долго въ ваннe, Мусенька, это нездорово...  А  ты еще
  посидишь  со  мной,  золото, я  папиросу докурю?.. Ты знаешь, я окончательно
  убeдился, что Николай Марковичъ просто недалекiй человeкъ. Вообрази...
       -  Большое открытiе: я всегда говорила, что онъ дуракъ...
  
       Муся прошла въ  свою комнату и, не  зажигая  свeта  (лампочка горeла въ
  корридорe), сeла на край кушетки. Ея комната тоже была приведена  въ  полный
  порядокъ,-   на случай,  если-бъ сюда  во  время  прiема пожелала  заглянуть
  какая-либо гостья.  Пахло  земляникой,-  отъ  крема,  которымъ  пользовалась
  "маникюрша". Муся такъ сидeла нeсколько минутъ, затeмъ встала, сняла платье,
  вытянувъ вверхъ руки, и открыла  шкафъ, изъ  {76}  котораго пахнуло  духами.
  Муся  хотeла было  повeсить платье, но остановилась  передъ  такой  затратой
  энергiи и бросила платье на стулъ, затeмъ занялась  своимъ сложнымъ дамскимъ
  хозяйствомъ. Она распустила волосы, зажгла свeтъ надъ туалетнымъ  столикомъ.
  Хрустальные  флаконы  на столикe вспыхнули разноцвeтными огнями.  Освeтилась
  мебель бeлаго  дерева, крытая бeлымъ атласомъ, кровать  съ бeлымъ кружевнымъ
  одeяломъ, яркiе переплеты книгъ на этажеркe, маленькое пiанино въ углу. Муся
  очень любила свою комнату,-  но пiанино ей подарили родители ко дню рожденiя
  уже два года тому назадъ, туалетный столикъ съ хрустальнымъ приборомъ годомъ
  раньше, а  бeлая  мебель  была  заказана еще  тогда, когда  они только стали
  богатeть  и  выходить  въ  люди.  Мусe  вдругъ  захотeлось  плакать.  "Нeтъ,
  положительно,  я глупeю"...-  подумала она.-   "Вeдь, ничего  рeшительно  не
  случилось:   ничегошеньки,   какъ    говоритъ   папа.   Только   еще   одинъ
  безрезультатный  вечеръ"...  Она  сквозь  слезы улыбнулась  газетному  слову
  "безрезультатный".-   "Какой  же могъ быть  результатъ? Сто такихъ  вечеровъ
  было  и еще  сто будетъ.  Не изъ-за этого же плакать...  Да, но такъ  дальше
  продолжаться не можетъ, я больше не могу такъ жить съ ними..."
       Она обрызгала себя духами  изъ  пульверизатора, оглянулась на  холодную
  нарядную  постель,-   ей  не  хотeлось  ложиться. Муся подошла къ пiанино  и
  безшумно подняла крышку. Нечего было и думать о томъ,  чтобы играть въ такой
  часъ. Муся  порылась  въ  нотахъ,  отыскала "Заклинанiе  цвeтовъ"  и  однимъ
  пальцемъ почти  неслышно тронула нeсколько клавишей.  "E  moi  -  o fiori,- 
  dall'  olezzo  sottile,-   она  мысленно  переводила  итальянскiя   слова,- 
  Vi-faccia-tutti-aprire  -   La   mia   man  {77}   maledetta"...   "Какая-то
  дьявольская  сила изъ него лилась, когда онъ это пeлъ, мурашки  пробeгали. И
  смотрeть  на него  было страшно... Настоящiй  демонъ"... Въ ту минуту, когда
  Шаляпинъ  пeлъ знаменитую фразу  (ему согласился  аккомпанировать  передовой
  композиторъ),  рядомъ съ  Мусей находился Клервилль.  Позади  нихъ,  немного
  сбоку,   откинувшись  на   спинку  стула,   сидeлъ  Александръ  Браунъ.  Она
  почувствовала  на себe его взглядъ,  оглянулась и почему-то  вздрогнула. "La
  mia man maledetta",-   повторила негромко Муся.  "Англичанинъ  красавецъ, но
  глупостей  я изъ-за него не  сдeлала  бы... Впрочемъ, это только въ романахъ
  барышни дeлаютъ глупости...  Во всякомъ  случаe, не у  насъ...  Такъ видно и
  проживу  безъ  глупостей и  безъ  ivresse,-   а объ  ivresse буду  читать  у
  Колеттъ...  Тотъ мальчишка,  кажется, въ  меня влюбился",-  вспомнила она съ
  внезапно  выступившей  улыбкой.-   "Вотъ  это  побeда:   его  еще  въ  уголъ
  ставятъ...  Посмотрeть бы на  него  въ  углу... Мальчишка хорошенькiй... Да,
  безрезультатный вечеръ",-  подумала Муся и опустила крышку пiанино.
  
  
XV.
  
       -  Въ сотый разъ говорю не засиживаться такъ поздно, самой себя стыдно,
  ей Богу,-  сказала Наталья Михайловна, какъ только  полуодeтый швейцаръ,  не
  смягченный полтинникомъ Николая Петровича, сердито закрылъ за ними дверь.
       -   Что-жъ, было  очень  прiятно, они все-таки хорошiе  люди,-   лeниво
  отозвался Яценко, поднимая воротникъ.
       -  Папа, вы, кажется, мало дали швейцару.
       -  Ты  сколько  далъ? Полтинникъ? Предостаточно.  Этакъ отъ  всeхъ  ему
  сколько  набeжитъ...  {78}  Тебe  когда  завтра на  службу? Въ которомъ часу
  проклятый допросъ?
       -  Днемъ. Успeю выспаться,-  нехотя отвeтилъ  Яценко, недовольный тeмъ,
  что жена его вмeшивалась въ служебныя дeла.
       -  А ужъ тебe, Витя, совсeмъ ни къ чему ложиться съ пeтухами. Вотъ вeдь
  завтра опять въ училище не пойдешь...
       -  Что?.. Да... Ничего, мама,-  сказалъ разсeянно Витя.
       Онъ былъ очень взволнованъ. "Неужели  влюбился? Неужели это такъ можетъ
  быть?"  -  спрашивалъ  онъ себя. Муся на  прощанье  крeпко пожала ему руку и
  спросила, приметъ  ли  онъ  участiе  въ  ихъ  любительскомъ  спектаклe, если
  спектакль состоится.-  "Я буду  счастливъ!" -  сказалъ Витя и въ самомъ дeлe
  вспыхнулъ  отъ радости.  "Неужели  будетъ  спектакль?  Тогда на  репетицiяхъ
  будемъ  видeться  постоянно"...  Витя  чувствовалъ  себя  къ  концу   вечера
  побeдителемъ, отъ его смущенья не оставалось и слeда. Этотъ  вечеръ начиналъ
  его карьеру свeтскаго человeка.
       -  Извозчикъ! -  закричалъ Яценко.-  Извозчикъ!.. Помeстимся на одномъ?
       -  Вы съ мамой поeзжайте, а я пeшкомъ приду... Хочется пройтись...
       -   Ну  вотъ, оставь,  пожалуйста! Незачeмъ  тебe въ  шестнадцать  лeтъ
  одному прохаживаться ночью по улицамъ...
       Сзади блеснулъ свeтъ, дверь снова открылась, ка улицу вышелъ Браунъ, за
  нимъ  Клервилль.  "Кажется,  не могли  услышать",-  тревожно подумалъ  Витя.
  Яценко приподнялъ  мeховую  шапку  въ отвeтъ на ихъ поклонъ  и  сказалъ "Мое
  почтенье". Витя сорвалъ съ себя  картузъ  и высоко  помахалъ имъ въ воздухe.
  Англичанинъ раскуривалъ папиросу. Витя почти весь  вечеръ,  съ {79}  отъeзда
  Шаляпина, съ  восторженной  завистью слeдилъ  за  майоромъ Клервиллемъ.  Онъ
  никогда не  видeлъ  такихъ людей.  Фигура англичанина, его увeренныя  точныя
  движенiя, его  мундиръ съ  открытымъ воротникомъ и  съ  галстухомъ защитнаго
  цвeта, все казалось Витe  необыкновеннымъ и прекраснымъ. Онъ вообразилъ себя
  было  англiйскимъ офицеромъ,-  не вышло, да и  извозчикъ  подъeхалъ. Николай
  Петровичъ помогъ  женe сeсть  въ  дрожки.  Витя покорно  полeзъ  за  ними  и
  кое-какъ  помeстился посрединe.  "Точно на рукахъ"...-   скользнула  у  него
  непрiятная мысль. Онъ вдругъ пересталъ сознавать себя свeтскимъ человeкомъ и
  почувствовалъ еще  большую,  чeмъ обычно,  зависть  къ  взрослымъ свободнымъ
  людямъ.  "Можетъ,  они  вовсе и не  домой  теперь,  а  куда-нибудь  въ такое
  мeсто...".
       -  По Пантелеймоновской прямо,-  сказалъ извозчику Николай Петровичъ.
  
       -   Любите ли вы этотъ вечеръ? -   спросилъ майоръ Клервилль, продолжая
  говорить по русски, какъ въ теченiе всего прiема.
       Англичанинъ  былъ въ возбужденно-радостномъ настроенiи, почти въ такомъ
  же, какъ Витя.
       -  Люблю,-  мрачно отвeтилъ Браунъ.
       -  Этотъ человeкъ Шаляпинъ! Я восхищаюсь его... Идемъ пeшкомъ въ отель!
       -   Что?  Что  вы  говорите?  -   вздрогнувъ,  спросилъ  Браунъ,  точно
  просыпаясь.
       Англичанинъ посмотрeлъ на него съ удивленiемъ.
       -  Я говорю, можетъ быть, намъ немного гулять пeшкомъ?
       -  Нeтъ,  я усталъ, пожалуйста,  извините  меня,-  отвeтилъ  Браунъ  по
  англiйски.-  Я поeду.
       Они простились. {80}
       Ночь была  лунная, свeжая и холодная. Клервилль, съ  папиросой  во рту,
  шелъ  быстрымъ   крупнымъ  шагомъ,   упруго  приподнимая  на   носкахъ  свое
  усовершенствованное мощное тeло. Онъ самъ не зналъ, отчего былъ такъ бодръ и
  веселъ:  отъ  шампанскаго ли, оттого ли, что шла великая, небывалая война за
  правое дeло,  въ которой онъ, англiйскiй офицеръ, съ достоинствомъ принималъ
  участiе  на  трудномъ,  отвeтственномъ  посту,  или  оттого,  что  ему  такъ
  нравились снeгъ,  морозная ночь  и весь этотъ изумительный городъ, непохожiй
  ни на какой другой. Та дeвочка безспорно  очень мила. Quite a  charming girl
  she is, too"...  Здeсь  что-то было,  впрочемъ,  не  совсeмъ въ  порядкe  въ
  мысляхъ майора Клервилля, но ему было не вполнe ясно,  что именно. "Шаляпинъ
  пeлъ изумительно, другого такого артиста  нeтъ на землe",-   Клервилль  былъ
  радъ,  что видeлъ вблизи Шаляпина и обмeнялся съ  нимъ нeсколькими  словами.
  "Докторъ Браунъ явно  не въ духe  и  даже  не слишкомъ любезенъ,  однако онъ
  замeчательный человeкъ... Хозяева очень милы, особенно та барышня... Но вeдь
  Биконсфильдъ  тоже  былъ  еврей  и  графъ  Розбери  женатъ  на   еврейкe",- 
  неожиданно отвeтилъ майоръ  Клервилль на то, что было не совсeмъ въ  порядкe
  въ  его  мысляхъ. Онъ остановился  пораженный  и громко  расхохотался:  такъ
  смeшна ему показалась  мысль, что онъ можетъ жениться на русской барышнe, да
  еще  на  еврейкe,  да  еще  во  время  мiровой  войны.  "Что сказали  бы  въ
  Bachelor'e?"  -   спросилъ  себя весело  Клервилль.  Слeва  отъ  него,  подъ
  фонаремъ, воротъ, на уступe странно загибавшейся  здeсь улицы,  два человeка
  въ  военной формe,  вытянувшись,  смотрeли  на него съ  изумленiемъ.  Майоръ
  нахмурился,  отдалъ  честь  и прошелъ дальше.  Открылась  широкая  рeка.  За
  мостомъ было  пусто и {81} мрачно.  Сбоку темнeли огромные дворцы. "Fontanka
  gate",-  тотчасъ  призналъ майоръ,  останавливаясь снова  и  вынимая изо рта
  папиросу.  Слeва, чуть  поодаль, въ одномъ изъ дворцовъ кое-гдe  таинственно
  свeтились въ  окнахъ  огни. Клервилль слышалъ, что это какой-то историческiй
  дворецъ, притомъ,  кажется,  съ  недоброй славой, вродe Warwick  Castle  или
  Holyrood Palace.  Но что именно здeсь происходило  когда-то, что  было здeсь
  теперь,-   этого Вивiанъ Клервилль не помнилъ и съ любопытствомъ вглядывался
  въ красные огоньки дворца.
  
  
XVI.
  
       Яценко  остановился  передъ  аптекой,   свeтившейся  красивыми  желтыми
  огнями, разстегнулъ шубу  и  не  безъ труда вытащилъ  изъ  жилетнаго кармана
  часы.  До  начала  допроса  оставалось  еще  часа  полтора.  "Что-же  теперь
  дeлать?.. Домой  идти  не  стоитъ",-   сказалъ  себe  Николай  Петровичъ. За
  стекломъ радовали глазъ огромныя бутыли съ синей и темнорозовой водою. "Есть
  въ  этомъ  какая-то  таинственность, даже  поэзiя",-   нерeшительно подумалъ
  Николай Петровичъ:  онъ не былъ увeренъ въ томъ, что въ витринe аптеки можно
  находить  поэзiю.  Но  многочисленныя  сверкавшiя  огнемъ  склянки,  трубки,
  баночки,  и особенно  эти  огромныя  бутыли  странной формы и  непостижимаго
  назначенiя  шевелили  прiятныя  представленiя  въ  душe  Николая  Петровича.
  "Гематогенъ  доктора  Гомеля"...-  разсeянно прочелъ Яценко.  "Что-то  вчера
  разсказывалъ  смeшное этотъ  чудакъ  Никоновъ...  Ахъ,  да,  его  гомельскiй
  клiентъ...  "Formo!"...-  Николай  Петровичъ вдругъ поморщился, точно  вновь
  услышалъ  запахъ  {82}  формалина,  карболки  и  чего-то  еще,  стоявшiй  въ
  анатомическомъ театрe во время  вскрытiя тeла Фишера.  Яценко  отогналъ  отъ
  себя  это  воспоминанiе.  Дама  съ  озабоченнымъ  видомъ  вышла  изъ аптеки,
  неестественно держа въ рукe пузырекъ, завернутый въ бeлую бумагу съ торчащей
  лентой рецепта.  За  аптекой  начинался  длинный хвостъ людей, тянувшiйся къ
  лавкe съeстныхъ  припасовъ.  Стоявшая  послeдней  въ  хвостe,  плохо  одeтая
  женщина, съ усталымъ  и  наглымъ  лицомъ,  смотрeла исподлобья на  даму,  на
  барина  въ  шубe.   "Да,   имъ  еще  хуже  нашего,  все  меньше   становится
  продуктовъ",-  подумалъ, отходя, слeдователь.
       У  Яценко  не  было  никакого  состоянiя;  онъ  жилъ  исключительно  на
  жалованье, и сводить концы  съ концами становилось все труднeе. Хотя Николай
  Петровичъ нисколько не былъ скупъ, съ женой, съ Витей уже бывали разговоры о
  расходахъ   и  о  необходимости  соблюдать   строгую  экономiю.  Отъ   этихъ
  разговоровъ Яценко испытывалъ чувство униженiя, которое тщетно  пытался самъ
  себe объяснить.  "Конечно, бeдность не порокъ, это и  повторять смeшно... Но
  все-таки  неловко,  нeтъ,  хуже, чeмъ неловко: прямо  стыдно,  что я,  сeдой
  человeкъ, за двадцать пять лeтъ, работая какъ каторжникъ, не  скопилъ  ровно
  ничего...  Тысячъ пятнадцать,  пожалуй, можно  было  скопить,  если-бъ  жить
  разсчетливeй"...   Впрочемъ,  Николай  Петровичъ  всегда   жилъ   достаточно
  разсчетливо; да и трудно было жить иначе при его четырехтысячномъ жалованiи.
  "Теперь  Наташа во всемъ себe  отказываетъ, ни туалетовъ, ни драгоцeнностей,
  ничего у нея  нeтъ",-  подумалъ печально Яценко,-  "вчера у Кременецкихъ всe
  были наряднeе,  чeмъ она...  Да и  Витя не  очень-то  роскошествуетъ на пять
  рублей въ мeсяцъ"... Самъ Николай Петровичъ  цeлый  годъ не заказывалъ  {83}
  себe  платья,  не покупалъ больше книгъ и  старался  быстрeе проходить  мимо
  витринъ книжныхъ магазиновъ. Вернувшись  осенью съ  дачи, Наталья Михайловна
  предложила  мужу отпустить горничную, а  кухарку сдeлать  "одной прислугой".
  Это предложенiе  означало бы предeлъ бeдности,  и Николай  Петровичъ  велeлъ
  женe "не  выдумывать". Но цeны все росли,  жалованья не прибавляли, и теперь
  Яценко ждалъ, что жена опять  объ этомъ  заговоритъ.  Онъ тяжело  вздохнулъ.
  "Развe  къ  антиквару  зайти,  отсюда  два  шага",-   пришла  мысль  Николаю
  Петровичу.  У антиквара Яценко не  боялся  соблазновъ,-   такъ все тамъ было
  недоступно для  него  по цeнамъ.  Но ему  неловко  было  часто  заходить  въ
  магазинъ, гдe онъ никогда ничего не покупалъ.
       Магазинъ этотъ  въ послeднее  время  вошелъ  въ моду.  Въ  двухъ  густо
  заставленныхъ комнатахъ  было все: гравюры,  картины,  фарфоръ,  бездeлушки,
  книги.  Всего  больше было  старинной мебели. Спросъ  на все старинное  росъ
  безпрерывно. "Журналъ красивой жизни"  имeлъ  въ обществe огромный успeхъ, и
  люди, желавшiе красиво жить, собирали трубки, табакерки, минiатюры, фарфоръ,
  коробочки,  первыя  изданiя  книгъ,  и  дeлали  на   толкучемъ  рынкe  самыя
  изумительныя находки.  Не было  ни одного хорошаго  дома, ни одного  моднаго
  романа  безъ   корельской  березы,  рeзного  дуба,  "пузатыхъ  комодовъ"   и
  "золоченой гарнитуры" (полагалось говорить въ женскомъ родe: гарнитура). Двe
  мастерскiя спeшно  изготовляли  старинную  мебель и наводили  на нее "патину
  времени".  Старыя доски обрабатывались  щелокомъ,  хромовыми солями, твердой
  щеткой и точильнымъ  камнемъ,  щели засыпались  грязью, рваныя полосы шелка,
  выставленнаго  надолго  подъ дождь, прибивались  ржавыми гвоздями,-   и {84}
  Александровскiя кресла, Екатерининскiе пуфы, Елизаветинскiе диваны  радовали
  сердца любителей.
       Въ магазинe у Яценко  оказались знакомые, которыхъ  онъ наканунe видeлъ
  на прiемe  у Кременецкаго:  помощникъ присяжнаго  повeреннаго Фоминъ и князь
  Горенскiй.  Молодой   адвокатъ,   то   отступая  на  шагъ,  то  приближаясь,
  разсматривалъ висeвшiй на  стeнe  портретъ  красивой дамы въ блeдно-зеленомъ
  платьe.
       -  Не плохая, не плохая штучка... По моему, это Иванъ Никитинъ поздняго
  перiода,-  говорилъ Фоминъ.-  Есть  въ  этой  фигурe  какая-то  пасторальная
  взволнованность Louis XV, правда, князь?.. Я голову  на отсeченье дамъ,  что
  это временъ Анны Iоанновны...
       Фоминъ  считалъ  Людовика  XV  сыномъ  Людовика  XIV,  а Анну Iоанновну
  нeмкой,  не  то  курляндской, не  то какой-то  другой. Однако  онъ  собиралъ
  старинныя вещи и считался ихъ знатокомъ.
       Кременецкiй въ салонныхъ разговорахъ, при случаe, рекомендовалъ Фомина,
  какъ "взыскателя старины, страстно въ нее влюбленнаго"... Семенъ Исидоровичъ
  и своего Николая Зафури  купилъ по совeту Фомина. Мебель у Кременецкаго была
  style  moderne,  но  онъ  отдавалъ  должное духу  времени  и,  услышавъ  отъ
  помощника  о  Николаe  Зафури,  сразу по  интонацiи почувствовалъ, что, если
  этакую  штуку   предлагаютъ  за   двeсти   пятьдесятъ  рублей,   нужно,   не
  разговаривая, выложить деньги.
       -  Есть,  есть  взволнованность,-  подтвердилъ князь, впрочемъ,  вполнe
  равнодушно.
       -  А, Николай Петровичъ,-  сказалъ Фоминъ, увидeвъ входившаго Яценко.- 
  Тоже бываете въ этой обираловкe? {85}
       -   Меня  не  очень-то  оберутъ,-   отвeтилъ, улыбаясь,  слeдователь.- 
  Картины покупаете, Платонъ Ивановичъ?
       -  Платонъ Михайловичъ...
       -  Простите, Платонъ Михайловичъ... Это вeдь  въ "Горe отъ ума" Платонъ
  Михайловичъ?.. Картины покупаете? -  повторилъ Николай Петровичъ.
       -  Нынче ничего не куплю. А вотъ на дняхъ купилъ, и за гроши, за триста
  рублей,  Андрея Матвeева, ni plus ni moins! Entre nous soit dit, j'ai roule'
  le bonhomme,-  сказалъ Фоминъ,  показывая глазами на подходившаго антиквара.
  Николай Петровичъ нахмурился: онъ  никогда не слышалъ объ Андреe Матвeевe, и
  триста рублей  для него отнюдь не  были грошами. Впрочемъ, онъ  догадывался,
  что это  не гроши и для Фомина. Молодой  адвокатъ очень  не нравился Николаю
  Петровичу.  "И  очень  ужъ изъ  себя плюгавый, какъ, кажется, почти всe они,
  эстеты",-  неожиданно обобщилъ Яценко.
       -   Ваше Превосходительство,  давно  къ  намъ не захаживали,-   сказалъ
  слeдователю хозяинъ, сутуловатый и кривой человeкъ  въ запыленномъ  пиджакe,
  съ узенькимъ, съeхавшимъ на бокъ чернымъ галстукомъ.
       -  Что жъ у васъ время отнимать? Вeдь вы знаете, я  ничего  не покупаю:
  не по карману.
       -  Зачeмъ покупать? Покупать не обязательно. Всегда  рады такому гостю.
  Иной разъ намъ и продавать не хочется. Вотъ Платону Михайловичу  все чуть не
  даромъ отдаю...
       -  Знаемъ мы васъ,-  сказалъ Фоминъ, очень довольный.
       На лицe у хозяина появилась хитрая улыбки.
       -   Какъ  Ваше  Превосходительство заняты  сейчасъ  однимъ  дeломъ,  въ
  газетахъ пишутъ,-  {86} сказалъ онъ,-  то разрeшите обратить вниманiе на эту
  штучку.
       Онъ  снялъ съ  полки  тяжелый серебряный  канделябръ  и  не безъ  труда
  поставилъ его на столъ.
       -  Въ чемъ дeло?
       -  Это  шандалъ  изъ  того  дома,  гдe былъ,  сказываютъ газеты,  убитъ
  господинъ Фишеръ. Домъ  этотъ принадлежалъ  господамъ  Баратаевымъ,  угасшiй
  дворянскiй родъ.  Я купилъ шандалъ на  аукцiонe,  года  четыре  будетъ  тому
  назадъ, у  послeдняго  въ  родe по  женской линiи. Какъ этотъ  домъ достался
  купцу, тотъ этажъ надстроилъ и весь домъ разбилъ  на квартиры, такъ что  отъ
  него, проще говоря, ничего не осталось. А прекраснeйшiй былъ домъ..
       -  Вотъ какъ,-  съ удивленiемъ сказалъ Яценко.
       -  Это какiе  же  Баратаевы?  -   озабоченно  спросилъ  князя Фоминъ.- 
  Баратаевы, какъ Фомины, есть настоящiе и не настоящiе...
       -  А кто ихъ знаетъ,  я его пачпорта не видeлъ,-  сказалъ князь. Фоминъ
  подумалъ, что слово "пачпортъ" нужно будетъ усвоить: князь, какъ его предки,
  говорилъ "пачпортъ", "гошпиталь", "скрыпка".
       -  Теперь Баратаевыхъ больше никакихъ нeтъ,-  пояснилъ хозяинъ.
       -   Интересное  это  дeло  Фишера  и  характерное,-   сказалъ  князь.- 
  Характерное для упадочной эпохи и для строя, въ которомъ мы живемъ.
       -   Я нашъ  строй не защищаю,-   сказалъ Яценко,-  но при чемъ  же онъ,
  собственно, въ этомъ дeлe?
       -  Какъ при чемъ? На правительственный гнетъ страна отвeчаетъ паденiемъ
  нравовъ. Такъ всегда  бывало,  вспомните хотя бы  Вторую  Имперiю. Повeрьте,
  общество,  живущее въ  здоровыхъ  политическихъ  {87}  условiяхъ,  легко  бы
  освободилось отъ такихъ субъектовъ, какъ Фишеръ.
       Яценко не  сталъ  спорить.  На него  вдобавокъ,  какъ  почти на  всeхъ,
  дeйствовалъ  громкiй трещащiй голосъ Горенскаго, его рeзкая манера разговора
  и та глубокая увeренность  въ своей правотe, которая чувствовалась въ рeчахъ
  князя даже тогда, когда онъ высказывалъ мысли, явно ни съ чeмъ несообразныя.
       -  Нашъ Сема  спитъ и во снe видитъ, какъ  бы  заполучить это дeльце,- 
  сказалъ Фоминъ, слушавшiй князя съ тонкой усмeшкой.
       Николай Петровичъ  ничего  не отвeтилъ.  Онъ  не  любилъ  шуточекъ надъ
  людьми, въ домe которыхъ бывалъ. "Этотъ хлыщъ всeмъ обязанъ Кременецкому",- 
  подумалъ Яценко не безъ раздраженiя.
       -  А книгъ у  васъ,  вeрно,  прибавилось?-  спросилъ Николай  Петровичъ
  хозяина и, простившись со знакомыми, направился во вторую комнату магазина.
       -   Обратите  вниманiе,  тамъ чудесный  Мольеръ  изданiя  1734  года,- 
  сказалъ ему вдогонку Фоминъ.-  Знаете, т о изданiе, ну просто прелесть.
       Николай  Петровичъ  кивнулъ головой  и  скрылся  за  дверью.  Во второй
  комнатe  отъ вещей было  еще тeснeе,  чeмъ въ  первой. Яценко взялъ со стола
  фарфоровую дeвицу съ изумленно-наивнымъ выраженiемъ на лицe, погладилъ ее по
  затылку,  бeгло  взглянулъ на марку  и поставилъ дeвицу назадъ.  Перелисталъ
  гравюры въ  запыленной папкe, затeмъ  раскрылъ наудачу  одну изъ книгъ.  Это
  было  старое  изданiе  стиховъ  Баратынскаго,-   его  недавно  кто-то  вновь
  открылъ. Николай Петровичъ прочелъ: {88}
  
       И зачeмъ не предадимся
       Снамъ улыбчивымъ своимъ?
       Жаркимъ сердцемъ покоримся
       Думамъ хладнымъ, а не имъ...
  
       "Какъ же это понимать?" -   спросилъ себя Николай Петровичъ,  не  сразу
  схватившiй  смыслъ  стиховъ.  "Думамъ  покориться  или   снамъ?...   Да,  по
  улыбчивымъ снамъ и жить бы, а не вскрывать разлагающiяся тeла"...
  
       Вeрьте сладкимъ убeжденьямъ
       Насъ ласкающихъ очесъ
       И отраднымъ откровеньямъ
       Сострадательныхъ небесъ..
  
       Слово "очесъ"  тронуло  Николая  Петровича; стихи его взволновали.  "Въ
  самомъ дeлe поeхать бы  туда, подъ  сострадательныя небеса, въ Испанiю,  что
  ли?"  Яценко  никогда не бывалъ въ Испанiи и представлялъ ее  себe больше по
  "Карменъ" въ Музыкальной Драмe.  Но Ривьеру онъ  видалъ и любилъ. Въ  памяти
  Николая Петровича проскользнули жаркiй  свeтъ, кактусы, бусовыя нити  вмeсто
  дверей, малиновое  мороженое  съ  вафлями,  женщины  въ бeлыхъ платьяхъ,  въ
  купальныхъ  костюмахъ -  полная свобода, отъ заботъ,  отъ дeлъ, отъ семьи...
  Наталья  Михайловна  и  Витя вдругъ  куда-то  исчезли.  Яценко  побывалъ  въ
  Монте-Карло  года  за два до войны, проигралъ тамъ семьдесятъ  пять рублей и
  былъ очень недоволенъ собою.  Наталья  Михайловна  придумывала для  игорнаго
  дома  самыя  жестокiя сравненiя:  называла  его  и  позоромъ цивилизацiи,  и
  раззолоченнымъ    притономъ,    и    болотнымъ   растенiемъ,    и    пышнымъ
  м а х р о в ы м ъ цвeткомъ,-  почему  "махровымъ",-  этого она, вeроятно, не
  могла бы объяснить. Но  теперь, на разстоянiи, и раззолоченный  притонъ былъ
  прiятенъ  Яценко.  Ему  {89}  вспомнились  сады  изъ  непривычно-прекрасныхъ
  змeистыхъ  растенiй,  зданiя  нeжнаго желтовато-розоваго тона,  съ  голубыми
  куполами, съ причудливыми окнами, балконами,  статуями,  въ томъ стилe, надъ
  которымъ  принято  было смeяться,  какъ  надъ вполнe  безвкуснымъ, и который
  Николай Петровичъ  въ душe  находилъ прiятнымъ и  своеобразнымъ. "Хоть книгу
  купить  и на досугe вечеромъ  почитать стихи"... На переплетe  изнутри  была
  написана   карандашомъ  цeна:   20,   съ   какой-то   развязной   скобочкой.
  "Четырехмeсячное жалованье Вити,  всe развлеченья мальчика за треть года",- 
  подумалъ со вздохомъ Николай Петровичъ. Онъ положилъ книгу на мeсто и вышелъ
  изъ магазина.
  
  
XVII.
  
       Швейцаръ у вeшалки  перваго  этажа радостно-почтительно  привeтствовалъ
  Николая  Петровича. Осанистый,  дородный  адвокатъ съ  нетерпeнiемъ на  нихъ
  поглядывалъ.  Только повeсивъ шубу Яценко и убравъ въ стойку  его  калоши съ
  отскочившей вкось буквой "Я", швейцаръ обратился къ адвокату. Монументальный
  адвокатъ  оставлялъ  на  чай  щедрeе,  чeмъ  слeдователь, но швейцаръ дeлалъ
  поправку на огромную разницу въ ихъ средствахъ. Мелкiе служащiе суда отлично
  все знали, кто сколько зарабатываетъ и на какомъ кто счету.
       Яценко неторопливо поднялся  по лeстницe,  ровно-любезно  здороваясь со
  знакомыми.  Въ  ярко  освeщенномъ  зданiи суда  было  очень  много людей. На
  площадкe  второго  этажа  слeдователя задержали  сослуживцы,  выходившiе изъ
  гражданскаго отдeленiя. Пребыванiе въ  судe, гдe всe его {90} очень уважали,
  было  неизмeнно  прiятно Николаю Петровичу.  Онъ  любилъ судъ, считалъ общiй
  тонъ его чрезвычайно порядочнымъ и джентльменскимъ,  дорожилъ корпоративнымъ
  духомъ и возмущался нападками на судей, попадавшимися  и въ передовой,  и въ
  реакцiонной печати. Поговоривъ съ прiятелями, Николай  Петровичъ поднялся въ
  прокурорскiй корридоръ, гдe находился его кабинетъ, и поздоровался со своимъ
  письмоводителемъ, Иваномъ Павловичемъ.
       -   Владимiръ  Ивановичъ звонилъ,  что  никакъ  не  можетъ  нынче быть,
  просилъ  его  не  ждать,-  сказалъ  письмоводитель. Яценко кивнулъ  головою.
  Владимiръ Ивановичъ былъ товарищъ прокурора, наблюдавшiй за дeломъ Фишера,- 
  Николай  Петровичъ предпочиталъ вести  допросъ безъ  свидeтелей. Онъ  обычно
  обходился   даже  безъ   письмоводителя   и   самъ   отстукивалъ   показанiя
  допрашиваемыхъ  на  пишущей машинe.  Это было  его  нововведенiемъ, котораго
  письмоводитель   не  одобрялъ.  Теперь  Ивану  Павловичу  особенно  хотeлось
  присутствовать при допросe.
       -   Здeсь  васъ  этотъ  ждетъ,  Антиповъ,-   пренебрежительно  сообщилъ
  письмоводитель.-  Если правду говорить, сыскное отдeленiе  могло бы поручить
  розыскъ по такому  дeлу чиновнику для порученiй: вeдь Антиповъ  безъ всякаго
  образованiя человeкъ, простой надзиратель... Для научнаго розыска необходимы
  люди съ извeстной научной дисциплиной.
       -  Онъ у нихъ, говорятъ, новое свeтило. Пожалуйста, позовите его.
       Сыщикъ вошелъ съ веселой улыбочкой,  окинулъ быстрымъ взглядомъ комнату
  и поклонился.
       -  Честь имeю кланяться,-  сказалъ онъ. {91}
       "Говорить: честь  имeю кланяться, а такъ нагло-фамилiарно,  точно "наше
  вамъ съ кисточкой", -  сразу раздраженно подумалъ Яценко.
       -  Здравствуйте,-  сухо отвeтилъ онъ.-  Что скажете?
       -  Презумпцiя остается прежняя: не  иначе, какъ тотъ типъ Загряцкiй эту
  штучку сдeлалъ. Больше некому...
       -  Есть новыя данныя?
       -  Я  такъ скажу, учитывая  факты:  дeвочекъ на этотъ разъ у Фишера  не
  было, не вышелъ номеръ. Та баба, Дарья Петрова, прямо говоритъ: не было и не
  было. Когда бывали,  то  часамъ къ  девяти прieзжали,  и она всегда  видeла:
  бабье  любопытство, извeстное дeло,-  вставилъ игриво  сыщикъ.-   А  теперь,
  нeтъ, не видала. И другую прислугу въ домe я спрашивалъ, никто не видалъ.
       -   Да  вeдь, Дарья  Петрова Загряцкаго тоже  не видала, и думала,  что
  Фишеръ ушелъ... Что же это доказываетъ? Она могла и не замeтить, какъ пришли
  женщины.
       -  Насчетъ Фишера она,  Ваше Превосходительство,  потому такъ полагала,
  что ночью всегда можно незамeтно уйти; надо  вeдь  учитывать, что ночью люди
  простого положенiя спятъ. А вечеромъ  за женщинами она  всегда слeдила... Не
  было женщинъ! -  рeшительно сказалъ Антиповъ.  -  И по комнатe видно, что не
  было. Не успeлъ, значитъ, онъ ихъ вызвать, какъ тотъ фруктъ его прихлопнулъ.
       -  Онъ ихъ какъ вызывалъ? По телефону?
       -   Должно быть,  что по телефону... Никто  какъ Загряцкiй  убилъ, Ваше
  Превосходительство. И грабежа тутъ никакъ быть не могло. Я въ гостиницe и по
  ресторанамъ информировался: никогда Фишеръ денегъ при себe не держалъ, развe
  {92} сотню-другую. Онъ и въ гостиницe чеками платилъ.
       -    Однако,  писемъ   госпожи   Фишеръ   вы  у  Загряцкаго  не  нашли.
  Слeдовательно, наглядныхъ доказательствъ ихъ связи нeтъ. А безъ этого мотивъ
  преступленiя непонятенъ.
       -  Про мотивъ, Ваше Превосходительство, и  безъ писемъ извeстно. У кого
  хотите въ ихъ кварталe спросите: жилъ онъ  съ ней? Всякiй скажетъ: а то какъ
  же?  понятное  дeло,  жилъ.. Онъ  съ  ней  и въ  Крымъ  eздилъ...  Это  надо
  учитывать.
       -  Дактилоскопическiе снимки съ бутылки готовы?
       -  Обeщали  въ сыскномъ къ  шести приготовить, да вeрно  надуютъ,-   съ
  внезапной злобой  сказалъ  Антиповъ.-  Я сейчасъ  туда иду. Покорнeйше прошу
  Ваше Превосходительство, не отпускайте вы этого фрукта...
       -  Я  уже  сказалъ вамъ,  что арестъ  будетъ зависeть отъ  результатовъ
  допроса. Точно вы не знаете закона...
       Антиповъ выслушалъ слова о законe съ унылымъ выраженiемъ на лицe,  ясно
  говорившимъ: ни къ чему эти пустяки.
       -   Вдругъ онъ  докажетъ, что былъ въ моментъ преступленiя  въ  другомъ
  мeстe? Какъ же я его арестую?
       -  Алиби! -  оживился Антиповъ.-  Не докажетъ, Ваше Превосходительство,
  Антиповъ   вамъ  говоритъ:  не  докажетъ.  Я  послeднiй  дуракъ  буду,  если
  докажетъ...
       -   А  не докажетъ, такъ мы посмотримъ...  Вы  сейчасъ идете въ сыскное
  отдeленiе?  Прошу васъ прямо оттуда вернуться  сюда, навeрное  нужно  будетъ
  провeрить  его показанiя.  Иванъ Павловичъ,  какъ только  господинъ Антиповъ
  вернется, дайте мнe знать... {93}
       -  Слушаю-съ.
       Антиповъ удалился. Письмоводитель съ улыбкой глядeлъ ему вслeдъ.
       -  Хорошiй они тоже народъ,-  сказалъ  онъ. -   А вeдь Загряцкiй будетъ
  упираться, Николай Петровичъ?
       -  Что?.. Да, вeроятно,-  отвeтилъ разсeянно Яценко.
       -   Трудное  положенiе,-    сказалъ   письмоводитель,  интересовавшiйся
  психологiей.-  Заграницей,  я слышалъ,  ихъ  изморомъ берутъ: круглые  сутки
  допрашиваютъ, напролетъ, пока не сознается. Сами смeняются,  а ему спать  не
  даютъ,
       -  Не знаю, какъ заграницей, не думаю,  чтобы это такъ было,  хоть  и я
  такiе разсказы  слышалъ. У насъ во всякомъ случаe эти способы не допускаются
  -  и слава Богу.
       -   Я потому говорю, что здeсь сложное и  показательное психологическое
  явленiе: въ самомъ дeлe,  какъ быть, если онъ  упрется, не хочу  показывать,
  усталъ,  завтра приходите.  Вeдь  тогда  слeдователь будетъ въ дуракахъ:  не
  пытать же его... А между  тeмъ, факты свидeтельствуютъ, преступники этого не
  говорятъ.  Или  расцeните,  Николай  Петровичъ,  явленiе  сходнаго  порядка:
  военноплeнныхъ. Въ  газетахъ мы постоянно читаемъ:  плeнные показали то-то и
  то-то,  гдe  у нихъ какiя части  стоятъ.  Почему они  показываютъ?  Вeдь  не
  измeнники же они и не ребята, и пытать ихъ тоже не пытаютъ.
       -  Да, непонятная вещь,-  сказалъ со вздохомъ слeдователь.
       -   Я  думаю,  психологическiй аффектъ,-   объяснилъ  письмоводитель.- 
  Очень показательны  факты, наблюдаемые въ Америкe:  тамъ  слeдователь сидитъ
  наверху, а преступникъ внизу,-  и {94}  долженъ  смотрeть вверхъ.  Это  тоже
  оказываетъ психологическiй эффектъ.
       -   Какой  вздоръ!  -   сказалъ  Николай Петровичъ.  Онъ  не вeрилъ  въ
  театральные прiемы, не вeрилъ  ни въ  высокое  кресло, ни  въ лампу, которую
  ставятъ  такъ,  что ярко  освeщается  лицо  допрашиваемаго, а  допрашивающiй
  остается въ тeни.  Но  разговоръ, поднятый письмоводителемъ, былъ непрiятенъ
  Николаю Петровичу.  Яценко имeлъ большой опытъ  въ своемъ дeлe и пользовался
  репутацiей превосходнаго  слeдователя. Тeмъ не менeе  никакой теорiи допроса
  обвиняемаго у него не было. Читая "Преступленiе и Наказанiе",  онъ находилъ,
  что  въ Порфирiи Петровичe все  выдумано:  и  слeдствiе такъ, по  домашнему,
  никогда   не   ведется,   и  слeдователя  такого  не  могло  быть,  даже  въ
  дореформенное время. Однако, самому Яценко случалось при допросахъ сбиваться
  на тонъ Порфирiя  Петровича; онъ  видeлъ  въ этомъ лишь доказательство того,
  какъ прочно засeли  книги  великихъ писателей  въ  душe образованныхъ людей.
  Методъ  же  пристава слeдственныхъ дeлъ въ "Преступленiи и Наказанiи" Яценко
  считалъ совершенно неправильнымъ. У  Николая  Петровича въ ящикe письменнаго
  стола уже  больше года лежала тетрадь съ начатой работой "Проблема гуманнаго
  допроса".  Онъ предполагалъ  прочесть  на эту  тему докладъ  въ Юридическомъ
  Обществe,  но  все  не  могъ  подвинуть  работу,-   какъ  ему  казалось,  по
  недостатку времени,  на  самомъ же  дeлe  потому,  что  никакого  отвeта  на
  проблему  гуманнаго   допроса  у  него  не   было.  Законъ  прямо  запрещалъ
  слeдователю домогаться сознанiя  обвиняемаго  при помощи разныхъ  ухищренiй.
  Однако  долгiй  опытъ  говорилъ   Николаю   Петровичу,  что  въ   громадномъ
  большинствe  случаевъ,  при  запирательствe  преступника,  {95}  слeдователь
  долженъ прибeгать къ ухищренiямъ. Жизнь научила Николая Петровича устраивать
  допрашиваемымъ ловушки; но признать ихъ гуманнымъ  способомъ допроса  ему не
  позволяла совeсть. Опытъ говорилъ  ему также, что  въ большинствe  случаевъ,
  при  нeкоторомъ  умe  и ловкости,  для преступника гораздо выгоднeе  упорное
  запирательство, чeмъ чистосердечное  признанiе  вины.  Между тeмъ, по  своей
  должности,  Яценко  вынужденъ  былъ  внушать  преступникамъ  обратное.  Это,
  конечно, оправдывалось интересами правосудiя и общества, но Яценко въ такихъ
  случаяхъ всегда чувствовалъ себя непрiятно.
       -  Записывать сами будете, Николай Петровичъ? -   спросилъ для вeрности
  письмоводитель, замeтивъ, что слeдователь пододвинулъ къ себe бумаги.-  Такъ
  я вамъ пока не нуженъ?
       -  Нeтъ,  благодарю  васъ.  Пожалуйста,  дайте  мнe  знать, какъ только
  приведутъ Загряцкаго.
       Оставшись одинъ, Яценко взялъ листъ бумаги и написалъ слeдующее письмо:
  
       "Довeрительно.
       Ваше Превосходительство,
       Милостивый государь,
       Сергeй Васильевичъ.
       Согласно  желанiя Вашего Превосходительства, честь  имeю  сообщить, что
  мною сего числа произведенъ осмотръ сейфа, принадлежавшаго Карлу Фишеру. При
  этомъ выяснилось,  что завeщанiя Фишера тамъ не имeется,  какъ не имeется  и
  никакихъ другихъ бумагъ.  Въ сейфe оказались лишь различныя драгоцeнныя вещи
  и золотая монета на сумму двeнадцать тысячъ шестьсотъ (12.600) рублей.
       Равнымъ образомъ увeдомляю Ваше  Превосходительство, что сего же  числа
  въ  Военно-Медицинской  {96}  Академiи  въ  моемъ  присутствiи  полицейскимъ
  врачомъ   произведено  вскрытiе   тeла  Фишера.  Вскрытiе  это  выяснило  съ
  несомнeнностью,  что  смерть  послeдовала отъ  отравленiя  ядомъ. Химическiй
  анализъ внутренностей, а равно и жидкостей, найденныхъ на столe въ  комнатe,
  въ которой  было  обнаружено  тeло, еще не  законченъ.  Протоколъ  вскрытiя,
  составленный мною съ прiобщенiемъ спецiальнаго протокола врача,  можетъ быть
  предъявленъ   Вашему   Превосходительству,   буде   Ваше  Превосходительство
  усмотрите въ этомъ необходимость.
       Прошу  Ваше  Превосходительство принять увeренiе въ моемъ  совершенномъ
  уваженiи и преданности".
  
       Яценко прочелъ про себя  письмо и  остался доволенъ. Тонъ  былъ  вполнe
  оффицiальный. Это  подчеркивалось родительнымъ  падежомъ послe  "согласно" и
  особенно  словомъ "буде".  "Буде",  можетъ  быть,  и  слишкомъ",-   подумалъ
  Николай Петровичъ.  Онъ  немножко пожалeлъ, что  вставилъ  въ заключительную
  фразу слово "преданность".  Было  достаточно и "совершеннаго  уваженiя".  Но
  переписывать  письмо  Николаю  Петровичу  не   хотeлось.  Яценко  запечаталъ
  конвертъ, надписалъ адресъ, затeмъ снялъ клеенчатый чехолъ съ пишущей машины
  и бережно  придвинулъ  ее  къ  себe.  Онъ очень  любилъ  свой  Ремингтонъ  и
  содержалъ  его въ большой чистотe:  все  въ  машинe такъ и блестeло. Николай
  Петровичъ  досталъ изъ  ящика  новую  синюю  папку съ черной четырехугольной
  каемкой. На ней было напечатано: "Дeло судебнаго  слeдователя по  важнeйшимъ
  дeламъ Петербургскаго  окружнаго суда No. ......  Яценко не безъ труда ввелъ
  папку подъ валикъ  и,  подогнавъ каретку,  проставилъ  на  точкахъ,  за {97}
  значкомъ No.,  число 16,  затeмъ,  тремя строчками ниже, простучалъ большими
  буквами:
  
       Убiйство Карла Фишера.
  
       Буква ш была слегка засорена. Николай Петровичъ заботливо прочистилъ ее
  иголкой, вынулъ  папку  изъ-подъ валика и вложилъ  въ нее всe скопившiяся по
  этому  дeлу  бумаги,  начиная  съ прокурорскаго  предложенiя,  которымъ  ему
  передавалось дeло. При этомъ Николай Петровичъ  еще разъ пробeжалъ нeкоторыя
  изъ  бумагъ. Онъ  къ труднымъ допросамъ  готовился серьезно,  и планъ всегда
  вырабатывалъ заранeе. На этотъ разъ планъ у него былъ уже готовь. Для памяти
  Яценко намeтилъ на клочкe бумаги пять основныхъ пунктовъ допроса:
  
       Отнош. с Фиш. Векс.
        " " женой Фиш.
       "Тамъ гдe всегда"
       Ключъ.
       Alibi.
  
       Порядокъ  этихъ  пунктовъ  былъ  не  вполнe  ясенъ  Николаю  Петровичу.
  Впрочемъ,  онъ   имeлъ  обыкновенiе  вначалe  вести  допросъ  "начерно",  не
  углубляясь въ отвeты,  и  лишь  потомъ  сосредоточивалъ вниманiе на главныхъ
  пунктахъ. Но и для допроса начерно нужна была система. Въ дверь постучали.
       -  Привели,-  взволнованно сказалъ письмоводитель.
       -  Отлично. Пусть войдетъ. И вотъ что еще, Иванъ Павловичъ: это письмо,
  будьте добры, сейчасъ отправьте съ курьеромъ по адресу.
       -  Слушаю-съ. {98}
       Письмоводитель взялъ письмо, прочелъ адресъ на конвертe и, повторивъ не
  безъ удивленiя "слушаю-съ", вышелъ изъ кабинета.
  
  
XVIII.
  
       Въ комнату быстрыми, небольшими  шажками вошелъ хорошо одeтый, средняго
  роста  человeкъ, лeтъ  тридцати,  съ мелкими чертами желтаго  лица,  бритый,
  плeшивый,  съ  поднятыми  кверху  черными  усиками.   Онъ  гордо  и  какъ-то
  неестественно поклонился слeдователю, хотeлъ что-то сказать  и оглянулся  на
  вошедшаго съ  нимъ городового.  И въ ту же  минуту Николаю  Петровичу  стало
  совершенно ясно, что передъ нимъ находится преступникъ.
       Яценко не обладалъ врожденной способностью проникновенiя въ чужую душу.
  Какъ   добрый   и   благожелательный   человeкъ,   онъ   видeлъ  въ   людяхъ
  преимущественно  добро, то, что  обычно  выставляютъ на показъ,  а скрываютъ
  гораздо рeже. Зло, которымъ люди гордятся сравнительно не  часто,  было  ему
  менeе  доступно.  Но   постоянно  въ  теченiе  долгихъ  лeтъ  имeя  дeло  съ
  преступниками,   Яценко   все   же   многому   научился,  былъ   чутокъ   въ
  профессiональной работe  и  вeрилъ собственному впечатлeнiю, "первому шоку",
  какъ  онъ  любилъ  говорить.  Здeсь  первый  шокъ  былъ рeзкiй,  мгновенный,
  опредeленный:  въ  обликe   вошедшаго  человeка  было  что-то  и  хищное,  и
  подленькое, и преступное.
       -   Садитесь,  пожалуйста,  господинъ  Загряцкiй,  -   учтиво произнесъ
  слeдователь, показывая  рукой  на  стулъ.-   Вы  подождите  въ  корридорe,- 
  обратился онъ  къ полицейскому,  взявъ "препроводительную" и расписавшись въ
  разносной книгe. {99} Николай Петровичъ говорилъ "вы" даже городовымъ.
       -  Господинъ слeдователь, что же это такое? -  повышеннымъ тономъ, хотя
  и не  очень громко, произнесъ,  не садясь,  Загряцкiй,  какъ только дверь за
  городовымъ  закрылась.-  Разрeшите спросить  васъ,  что же это такое? Ни  съ
  того,  ни  съ  сего  полицiя  хватаетъ  ни  въ  чемъ  неповиннаго  человeка,
  объявляетъ  ему,  что  его  подозрeваютъ  въ  убiйствe!  И  не   ему  одному
  объявляетъ,  что  онъ  убiйца,  а  всeмъ  въ его  домe:  хозяину,  швейцару,
  дворнику... Что же это  въ самомъ  дeлe  такое?  Я жаловаться буду, у  меня,
  слава  Богу, найдутся  связи...  Дeло  не  въ  допросe,-   здeсь,  очевидно,
  какое-то странное недоразумeнiе,  которое тотчасъ  выяснится. Но  въ какомъ,
  позвольте спросить, положенiи я буду теперь у себя дома? Вeдь на меня каждая
  торговка будетъ пальцами показывать! Извольте ей объяснить,  что здeсь  было
  недоразумeнiе и  что  вы  распорядились меня  задержать  раньше, чeмъ  нашли
  возможнымъ со мной объясниться... Кажется, я никуда бeжать не собирался...
       "И негодованiе наигранное",-  подумалъ Яценко.-  "Такъ въ кинематографe
  у  оскорбленныхъ актрисъ высоко поднимается грудь. Вeрно,  онъ часто бываетъ
  въ кинематографe, это всегда сказывается на людяхъ..."
       -  Пожалуйста, садитесь,-  спокойно повторилъ слeдователь.
       Загряцкiй сeлъ.
       -   Я  не  отдавалъ  распоряженiя о вашемъ арестe,-   сказалъ Яценко.- 
  Полицiя  имeетъ  право  задерживать  въ  извeстныхъ  случаяхъ,  оговоренныхъ
  закономъ. Я  же васъ  допрашиваю, какъ свидeтеля. П о к а  какъ свидeтеля,- 
  повторилъ онъ,  подчеркнувъ слово "пока".-   Прошу  васъ  {100}  поэтому  не
  волноваться и отвeчать на вопросы, которые я вамъ буду ставить.
       -  Но я не могу не волноваться, когда меня позорятъ!
       -  Увeряю васъ, что  никакое пятно на вашу честь безъ вины не ляжетъ...
  Я буду записывать ваши  показанiя, Разумeется, я предъявлю вамъ запись послe
  допроса. Если я въ чемъ ошибусь,  вы будете имeть  полную возможность внести
  поправку. Ваша фамилiя Загряцкiй. Имя-отчество?
       -  Вячеславъ Фадeевичъ.
       -   Вячеславъ  Ф а д e е в ъ,-   повторилъ  слeдователь,  и  это  слово
  "Фадeевъ" холодкомъ ударило по  Загряцкому.  Яценко  застучалъ  на  машинкe.
  Загряцкiй уставился  на  него, полуоткрывъ ротъ.  Николай Петровичъ задавалъ
  первые, формальные вопросы, продолжая писать.
       -  Такъ-съ...  Полицiя  вамъ сообщила,-   сказалъ  онъ,  отрываясь  отъ
  машинки,-   полицiя вамъ  сообщила,  что задержанiе ваше связано со  смертью
  Карла  Фишера.  Что вамъ  извeстно по этому  дeлу? Предупреждаю васъ, что на
  вопросы, которые могли бы васъ уличать, вы отвeчать не обязаны.
       -  Но мнe рeшительно  ничего  не  извeстно  по  этому  дeлу,  господинъ
  слeдователь,-  опять  повышеннымъ тономъ  сказалъ Загряцкiй.-  Уличать меня!
  Въ чемъ уличать, Господи!..
       -  Ничего не  извeстно? -  протянулъ Яценко, глядя на волосатую тонкую,
  украшенную огромнымъ ониксовымъ перстнемъ, руку Загряцкаго.
       -  Ничего. Рeшительно ничего.
       -   Такъ-съ...-  Николай Петровичъ  помолчалъ.-  Вы были близко знакомы
  съ Фишеромъ?
       -  Это какъ сказать... Очень близко не былъ. Я былъ съ нимъ знакомъ.
       -  Имeли съ Фишеромъ дeла? {101}
       -  Нeтъ, дeлъ не имeлъ.
       -  Никакихъ?
       -  Никакихъ.
       "Что же, онъ  о  векселe  забылъ?  Какъ  будто  не  изъ очень  сильныхъ
  малый",-   съ  легкимъ  разочарованiемъ подумалъ  Яценко.  Николай Петровичъ
  быстро застучалъ на машинкe. Загряцкiй смотрeлъ на него такъ же напряженно.
       -  На какой почвe состоялось ваше знакомство?
       -  Простите, я  не понимаю вопроса. На той же почвe, на какой я знакомъ
  со всeмъ Петроградомъ.
       -  Вы часто встрeчались съ Фишеромъ?
       -  Нeтъ, не очень.
       -  Примeрно, какъ часто?
       -  Случалось, и разъ въ  недeлю, и два. Случалось,  и подолгу не видeли
  другъ друга.
       -  А въ послeднее время?
       -  И въ послeднее время точно такъ же.
       -  Гдe вы встрeчались съ Фишеромъ?
       -  Да въ  разныхъ мeстахъ. Въ увеселительныхъ  заведенiяхъ... Былъ и въ
  той квартирe, въ которой онъ умеръ... Мнe сказали, гдe онъ умеръ...
       -  Были и  въ той квартирe? Къ этому мы вернемся... Когда вы его видeли
  въ послeднiй разъ?
       -  Когда? Боюсь  ошибиться,-  сказалъ съ разстановкой Загряцкiй.-  Одну
  минуту...
       -  Постарайтесь не ошибиться. Это  очень  важно,-  съ угрозой въ голосe
  произнесъ слeдователь.  Загряцкiй  сердито пожалъ  плечами,  точно  услышалъ
  невообразимый вздоръ, на который не стоитъ возражать.
       -  Кажется, я его видeлъ въ послeднiй разъ три дня тому назадъ.
       -  Кажется или навeрное? {102}
       -  Да, навeрное, три дня тому назадъ.
       -  Гдe именно это было?
       -  Въ Hall'e "Паласа".
       -  Въ которомъ часу?
       -  Днемъ. Часовъ въ пять.
       -   Благодарю  васъ...  Такъ-съ...  Записано... Знаете ли вы, господинъ
  Загряцкiй, жену Фишера?
       -  Знаю.
       -  Близко знаете?
       -  Да. Мы хорошо знакомы.
       Слeдователь немного помолчалъ.
       -  По имeющимся у меня свeдeнiямъ, вы были въ связи съ госпожей Фишеръ.
       -  Это неправда.
       -  Вы это отрицаете?
       -  Самымъ категорическимъ образомъ.
       -  Напрасно. У меня имeются доказательства. Было бы  лучше,  если бы вы
  не отрицали факта.
       "...Вeрьте сладкимъ убeжденьямъ насъ ласкающихъ очесъ..." -  неожиданно
  промелькнули  стихи  въ памяти Николая Петровича.  Онъ  нахмурился  и нервно
  перевелъ каретку Ремингтона.
       -  Я рeшительно это  отрицаю. Если у васъ есть доказательства, скажите,
  какiя.
       -  Вы это узнаете въ свое время. Такъ вы отрицаете?
       -  Самымъ рeшительнымъ образомъ отрицаю.
       Яценко съ неудовольствiемъ отстучалъ нeсколько строкъ.
       -  Такъ-съ, отрицаете... Теперь потрудитесь  разсказать о  квартирe, на
  которой было найдено тeло Фишера. Такъ вы бывали на этой квартирe?
       -  Бывалъ.
       -  Много разъ?
       -  Не то, чтобы много, но бывалъ.
       -  Съ Фишеромъ бывали? {103}
       -  Ну да, съ Фишеромъ, всегда тамъ бывалъ съ нимъ.
       -  Когда вы тамъ были въ послeднiй разъ?
       -  Въ понедeльникъ.
       -  Въ понедeльникъ. Для чего вы бывали въ этой квартирe?
       Загряцкiй подумалъ съ минуту.
       -  Господинъ слeдователь,-  сказалъ онъ,-  вы  должны знать, какая  это
  была квартира и для чего Фишеръ ее  снялъ.  Я не аскетъ и за аскета  себя не
  выдаю. Я бывалъ тамъ  для  того  же, для чего и Фишеръ.  Онъ приглашалъ туда
  знакомыхъ, приглашалъ и  меня, и  я принималъ его приглашенiя. Хорошаго тутъ
  мало, я не спорю. Но не я первый, не я послeднiй.
       -  На этой квартирe происходили оргiи. Вы въ нихъ участвовали?
       -  Оргiи, оргiи! Это пышное слово, господинъ слeдователь.
       -  Предлагаю вамъ, господинъ Загряцкiй, не  уклоняться отъ  вопросовъ и
  точно отвeчать на нихъ.
       -  Я не  могу отвeчать на такой вопросъ.  Онъ касается частной интимной
  жизни, и я отвeчать не буду. Въ этой области откровенничать не обязательно.
       -  Въ какой области?
       -   Ну  да, въ этой,  сексуальной,  что  ли...  Вы  и сами,  вeрно,  не
  отшельникъ.
       -  Меня  потрудитесь оставить въ покоe,-  сказалъ, вспыхнувъ, Яценко.- 
  Такъ вы отказываетесь отвeчать на этотъ вопросъ?
       -  Объ оргiяхъ? Отказываюсь.
       -  Въ вашихъ интересахъ отвeчать со всей откровенностью.
       -  Я поступаю такъ, какъ мнe велитъ совeсть. {104}
       -  Такъ-съ... Бывалъ ли на этой квартирe еще кто-нибудь?
       -  Вeроятно, бывали многiе.
       -  "Вeроятно"? Вы встрeчали тамъ много людей?
       -  Нeтъ, кромe Фишера и дeвицъ, я никого тамъ больше не  видалъ. Фишеръ
  любилъ тамъ бывать вдвоемъ.
       -  Имена бывавшихъ тамъ женщинъ вамъ извeстны ?
       -   Развe можно  всeхъ  запомнить?  Столько  ихъ  тамъ перебывало,  онe
  мeнялись каждый разъ.. Одна изъ нихъ, вeрно, и привела туда убiйцу.
       -  Слeдствiе это выяснитъ, вамъ незачeмъ указывать ему путь... Въ вашей
  квартирe полицiя  нашла ключъ отъ этой квартиры. Какимъ  образомъ онъ у васъ
  оказался?
       -  Мнe далъ его Фишеръ.
       -  Почему?
       -  Потому, что прислуги въ этой квартирe не было и открывать дверь было
  некому, да и ему не хотeлось безпокоиться.
       -  Вы, однако, сказали, что прieзжали туда всегда съ Фишеромъ?
       -    Вы   ошибаетесь,  господинъ  слeдователь:  я   не   говорилъ,  что
  п р i e з ж а л ъ туда всегда съ Фишеромъ, я  сказалъ, что б ы в а л ъ  тамъ
  съ Фишеромъ, это не  одно и  то же. Мы иногда  назначали тамъ свиданiе другъ
  другу и являлись туда изъ разныхъ мeстъ. Случалось, я прieзжалъ раньше, чeмъ
  онъ, такимъ образомъ мнe необходимо было имeть ключъ... Я самъ этотъ ключъ и
  заказалъ слесарю, по образцу, который получилъ отъ Фишера,  такъ какъ прежде
  въ квартирe было всего  два ключа. Имени этого слесаря  я не помню, но {105}
  мастерскую могу разыскать, если вамъ понадобится...
       -   Не  трудитесь,  слесарь,   у  котораго  вы  заказывали  ключъ,  уже
  найденъ,-   сказалъ  Николай  Петровичъ.  Въ  глазахъ  Загряцкаго  пробeжало
  торжество.
       -  Вотъ какъ! Очень радъ, что самъ вамъ объ этомъ сказалъ.
       -  Откуда же вамъ такъ хорошо извeстно, что въ квартирe было два ключа?
  -  спросилъ какъ бы невнимательно Яценко, мeняя бумагу въ машинкe.
       -  Не помню, откуда извeстно. Вeрно, мнe Фишеръ сказалъ,
       -  Итакъ вы признаете, что по порученiю Фишера заказали еще ключи?
       -  Признаю,  отчего же мнe  этого  не признать? Пожалуйста, занесите въ
  протоколъ, что я самъ вамъ объ этомъ сказалъ.
       -  Не безпокойтесь, занесу. Вы сказали, что не были близки съ Фишеромъ.
  Однако, исполняли такого рода его порученiя?
       -  Я, кажется,  не говорилъ, что не былъ близокъ... Впрочемъ, что такое
  "былъ  близокъ"?  Это очень  неопредeленно.  Да и  ничего  дурного  въ  томъ
  порученiи не было.
       -  Сколько ключей вы заказали?
       -  Три.
       Яценко поднялъ голову отъ машины.
       -  Слесарь утверждаетъ, что вы заказали два ключа.
       -  Два?  Нeтъ, помнится, три. Да, именно три.  Я оставилъ одинъ себe, а
  остальные отдалъ Фишеру.
       -  Вы твердо помните, что заказали три ключа? {106}
       -  Право, вы  меня смутили... Нeтъ,  конечно, три. Я помню,  что отдалъ
  Фишеру два ключа. Впрочемъ, я думаю, это не существенно.
       -   Вы  напрасно  такъ  думаете.   Это  очень  существенно.  Итакъ,  вы
  настаиваете, что заказали три ключа?
       -   Нeтъ, если это такъ важно, я не рeшаюсь настаивать: можетъ быть,  и
  два,-  сказалъ Загряцкiй.
       -  Очень хорошо... Такъ и запишемъ.
       -  Такъ, пожалуйста, и запишите.
       -  Хорошо-съ... Записано... Вы сказали, что  въ  послeднiй разъ были на
  квартирe съ Фишеромъ въ понедeльникъ, правда?
       -  Такъ точно.
       -  Вeроятно, тогда же вы условились и о слeдующей встрeчe?
       -  Нeтъ, мы не уславливались.
       -  Когда вы предполагали снова развлекаться съ Фишеромъ?
       -  Это зависeло  отъ него: онъ  посылалъ мнe  приглашенiе, когда хотeлъ
  устроить сеансъ.
       -  Ахъ,  это  называется сеансомъ? Такъ... Приглашенiе  всегда исходило
  отъ него? -  небрежно спросилъ слeдователь.
       -  Разумeется. Вeдь его была квартира, онъ все и устраивалъ.
       -   Такъ что вамъ  никогда  не случалось  проявлять  иницiативу, т.  е.
  приглашать Фишера на сеансъ, какъ вы изволите выражаться?
       -  Никогда.
       -   Вы  говорите  неправду,  господинъ   Загряцкiй,-   быстро,  рeзкимъ
  голосомъ произнесъ Яценко.
       -  Я никогда не говорю неправды, господинъ слeдователь. {107}
       -   Ваши  слова  находятся  въ  полномъ противорeчiи  съ  тeми данными,
  которыми я располагаю. У меня имeется записка, которой вы приглашаете Фишера
  быть вечеромъ т а м ъ, г д e  в с е г д а. Вотъ она...
       -  "Кажется, подeйствовало",-  подумалъ Яценко.
       Лицо  Загряцкаго  покрылось  пятнами.  Онъ  наклонился  надъ  запиской,
  которую, не выпуская изъ рукъ, показывалъ ему слeдователь. Но Яценко не далъ
  ему прочесть то, что въ ней было сказано.
       -  Это ваша подпись? -  спросилъ онъ.
       -  Да,  моя. Я  забылъ объ этой  запискe... Правда, былъ такой  случай,
  когда я предложилъ  Фишеру прiйти на квартиру... Я просто забылъ  объ  этомъ
  случаe.
       -  Или  же  вы не предполагали,  что Фишеръ сохраняетъ такiя записки?..
  Когда это было?
       -  Недeли три тому назадъ.
       -  Это опять  невeрно.  Квартира  была снята Фишеромъ  всего мeсяцъ  съ
  лишнимъ  тому назадъ.  Между  тeмъ  въ  запискe  вы предлагаете  встрeтиться
  "т а м ъ, г д e  в с е г д а". Это не могло быть сказано черезъ недeлю послe
  снятiя квартиры, особенно, если вы устраивали  с е а н с ы не часто, какъ вы
  сами утверждаете.
       -  Въ первую недeлю мы тамъ встрeчались чаще.
       -   Сказать  можно  что  угодно.  Я  совeтовалъ  бы  вамъ  однако  быть
  откровеннeе, господинъ Загряцкiй.
       -   Я  и  такъ  говорю  вполнe  откровенно...  Покорнeйше благодарю  за
  совeтъ...
       Съ  минуту  они  смотрeли  другъ  на  друга  злыми  глазами  въ  упоръ.
  Слeдователь сдержался. {108}
       -  Такъ-съ... Теперь потрудитесь сообщить мнe, что вы дeлали позавчера.
       -  Съ самаго утра что дeлалъ?
       -  Да, пожалуй, начните съ самаго утра.
       -  Я всталъ около десяти часовъ...
       -  Виноватъ, вы обычно встаете въ это время?
       -   Да, обычно,  Затeмъ,  напившись  кофе,  я  отправился къ  воинскому
  начальнику. Видите-ли,  я  бeлобилетчикъ,-  у меня плохое  зрeнiе,-  и  насъ
  скоро должны подвергнуть переосвидeтельствованiю. Я заходилъ за справкой, въ
  присутствiи могутъ подтвердить, что я  былъ  у нихъ утромъ. Я довольно долго
  разговаривалъ съ чиновникомъ... Бeлобрысый такой  чиновникъ,  онъ сидитъ  въ
  первой  комнатe, слeва отъ входа.  Вы можете у него  узнать, я  назвалъ свою
  фамилiю и онъ, навeрное, помнитъ.
       "Увeренно  какъ говоритъ:  къ alibi, видно,  подготовился",-   подумалъ
  Яценко.
       -  Это не существенно,-  сказалъ онъ сухо.-  Затeмъ что дeлали?
       -  Потомъ я отправился завтракать къ Пивато.
       -  Всегда тамъ завтракаете?
       -  Нeтъ, не всегда, завтракаю,  гдe попадется.  Но лакеи у Пивато  меня
  знаютъ и въ лицо, и по фамилiи, они подтвердятъ, что я тамъ былъ.
       -  Послe завтрака что дeлали?
       -   Послe завтрака я  вернулся  домой и прилегъ отдохнуть, у  меня  отъ
  присутствiя  разболeлась голова.  Спалъ часовъ до шести.  Затeмъ  пошелъ  къ
  Рейтеру,-  знаете, кофейня на Невскомъ,-  тамъ  встрeтилъ знакомыхъ, сначала
  смотрeлъ,  какъ  играютъ въ шахматы, затeмъ самъ сыгралъ  партiю  съ нeкiимъ
  Левичемъ...  Это биржевикъ,  онъ  живетъ  на Большомъ  Проспектe,  номера не
  помню, но вы его легко найдете.
       -  До какого часа вы играли въ шахматы? {109}
       -   Кажется,  до  семи  или  семи съ  четвертью...  Затeмъ я поужиналъ.
  Рейтеръ не ресторанъ, но  тамъ всегда можно получить  дежурное блюдо, а я по
  вечерамъ мало eмъ. Я  спросилъ  сосиски  съ картофелемъ и  бутылку пива. Но,
  право, не знаю,  долженъ  ли я вамъ  это сообщать, господинъ  слeдователь,- 
  добавилъ  съ  улыбкой  Загряцкiй,-   вeдь  это подводитъ  кофейню:  спиртные
  напитки теперь запрещены. Мнe  по знакомству даютъ  пиво...  Надeюсь, вы  не
  сдeлаете изъ этого исторiи...
       -  Долго ужинали?
       -  Нeтъ, минутъ двадцать.
       -  Такъ... Дальше?  -   разсeянно  спросилъ Яценко, перебирая бумаги въ
  папкe и какъ бы потерявъ интересъ къ предмету разговора.
       -  Затeмъ я отправился въ кинематографъ.
       -  Въ кинематографъ?-  повторилъ Яценко.-  Въ какой именно?
       -  Въ "Солей".
       -  Такъ-съ. Оставались тамъ до конца спектакля?
       -  До самаго конца. Я всегда остаюсь до конца, хоть  и  глупо, конечно,
  смотрeть всю эту дребедень. Но я люблю, отдыхаешь все-таки.
       -  Когда кончился спектакль?
       -  Думаю, такъ въ половинe двeнадцатаго или еще немного позже.
       -  Вeрно, вы и въ кинематографe встрeтили знакомыхъ?
       -  Знакомыхъ?  -   переспросилъ  Загряцкiй и  задумался.-   Нeтъ,  тамъ
  знакомыхъ не встрeтилъ.
       -  Жаль, именно  тамъ  важно было бы  кого-нибудь  встрeтить. Никого не
  встрeтили?
       -  Къ сожалeнiю, никого.
       -  Жаль... Но, можетъ  быть, васъ видeли служащiе? Вы билетъ взяли  при
  входe? {110}
       -  Разумeется... Только  едва ли кассирша могла меня видeть. Она изъ-за
  своей сeтки ни на кого не смотритъ, занята билетами и сдачей.
       -  Какъ же  вы  напередъ  знаете,  что она  васъ  не видeла? Но если не
  кассирша, то ужъ, вeрно, капельдинеръ васъ видeлъ, показывая вамъ мeсто?
       -   Можетъ быть... Впрочемъ, я нeсколько опоздалъ  къ  началу и вошелъ,
  когда въ залe было темно.
       -  Экая досада! Такъ и капельдинеръ не видeлъ?.. Какой билетъ вы взяли?
       -  Кресло, въ рубль двадцать. Это въ среднемъ пролетe.
       -  Вы твердо помните цeну?
       -  Да, я всегда беру въ рубль двадцать.
       -  Значить, вы часто бываете въ этомъ кинематографe?
       -  Да, довольно часто.
       -   Довольно  часто,-   повторилъ  Яценко,  удовлетворенный  тeмъ,  что
  подтвердилась его догадка, впрочемъ не имeвшая  отношенiя къ дeлу.-  Такъ...
  Въ антрактахъ  между картинами залъ освeщается, вы, вeрно, замeтили, съ кeмъ
  вы сидeли рядомъ?
       -  Кажется, слeва былъ какой-то господинъ съ сeдой бородой. А съ другой
  стороны никого не было: я сидeлъ у прохода.
       -  Вы не разговаривали съ вашими сосeдями?
       -  Нeтъ. Кто же разговариваетъ съ незнакомыми?
       -  Отчего, бываетъ, могли  обмeняться  нeсколькими словами, Можетъ,  съ
  тeми, кто сидeлъ спереди или сзади васъ? Тамъ какiе люди сидeли?
       -  Не помню, какiе. Кажется, впереди и вообще никого не было. {111}
       -  Такъ вы за весь вечеръ  ни съ кeмъ не обмeнялись словомъ? Ну, можетъ
  быть, толкнули кого-нибудь  и извинились? Можетъ, было что-либо  такое,  что
  дало бы намъ возможность  вызвать вашихъ сосeдей  посредствомъ публикацiи въ
  газетахъ?
       -  Нeтъ, кажется, ничего такого не было.
       -  Очень жаль. Это чрезвычайно досадно.
       -  Согласитесь,  однако, господинъ слeдователь, я  не могъ  предвидeть,
  что  на  слeдующiй  день  меня заподозрятъ  въ убiйствe  и  что мнe придется
  устанавливать alibi.
       -  Разумeется, но согласитесь и вы, что  это довольно странное стеченiе
  обстоятельствъ: весь день, съ утра, вы были на людяхъ, вы помните  точно все
  расписанiе  дня по часамъ... Даже удивительно, правду  сказать, до  чего  вы
  точно это помните: вeдь для васъ это былъ самый обыкновенный день, такой же,
  какъ другой, а вы всe часы и минуты такъ хорошо помните... Право, можно было
  бы подумать, будто вы знали заранeе, что надо будетъ все это сказать точно.
       -  Позвольте, позвольте, господинъ слeдователь, я  никакихъ м и н у т ъ
  не называлъ!  Я указалъ только часы и, разумeется, лишь приблизительно.  Это
  было позавчера, я могу помнить, что позавчера дeлалъ. А если бы я не помнилъ
  и не могъ указать часовъ, то ужъ это вы, навeрное, обернули бы противъ меня.
  Что-жъ это такое получается!..
       -  Я хочу  сказать, что вы твердо помните все  расписанiе дня  и можете
  удостовeрить свидeтельскими показанiями, гдe вы были до самаго вечера. Вездe
  васъ  знаютъ и въ лицо и по  фамилiи, а гдe не знаютъ,  какъ,  напримeръ, въ
  воинскомъ присутствiи, тамъ  вы по  случайности  называете фамилiю.  Но вотъ
  вечеромъ, какъ разъ въ часы, когда {112} былъ убитъ Фишеръ,  васъ рeшительно
  никто не видeлъ и вы никого не видeли. Это странно... Впрочемъ, можетъ быть,
  вы напрасно думаете, что никто васъ тамъ не видалъ. Вы какъ были одeты?
       -  Такъ же, какъ сейчасъ.
       -  А господинъ съ сeдой бородой какъ былъ одeтъ?
       -  Кажется, тоже въ темномъ пальто.
       -  Точно не помните?
       -  Нeтъ, не помню.
       -  Въ какомъ ряду вы сидeли?
       -  Я  сидeлъ въ среднемъ  пролетe,  а  ряда не знаю: въ кинематографахъ
  ряды не обозначаются.
       -   Мы  разспросимъ  служащихъ  кинематографа  и дадимъ  публикацiю  въ
  газеты... Когда вы вышли отъ Рейтера, какая была погода?
       -  Скверная...
       -  Вы, вeроятно, взяли извозчика? Можетъ, онъ васъ признаетъ?
       -  Нeтъ, я  пошелъ  пeшкомъ. "Солей" помeщается  въ Пассажe, это  очень
  близко отъ Рейтера.
       -  Ахъ,  "Солей"  въ Пассажe...  Да, да... Позвольте, вы  сказали,  что
  кончили игру въ шахматы въ семь часовъ... Ужинали минутъ двадцать,-  видите,
  вы указывали и минуты... А къ началу спектакля въ кинематографe вы опоздали,
  хотя до Пассажа отъ Рейтера въ самомъ дeлe очень близко. Когда же начинается
  представленiе  въ "Солей"?  Мнe  кажется, что  въ кинематографахъ  спектакль
  начинается значительно позднeе? Это легко будетъ удостовeрить.
       Загряцкiй вдругъ поблeднeлъ. Слeдователь не спускалъ съ него глазъ.
       -  Я не помню, я могу ошибиться въ минутахъ. Кажется, я еще прошелся по
  Невскому.
       -  Въ такую дурную погоду? {113}
       -  У меня, какъ я вамъ сказалъ, съ утра болeла голова.
       -  Я думалъ, головная боль у  васъ прошла.  Или вы играли въ шахматы съ
  головной  болью?..  Ну-съ,  хорошо...   Что  давалось   въ  этотъ   день  въ
  кинематографe?
       -  Давалась кино-драма "Вампиры".
       -  Какiе артисты въ ней участвуютъ?
       -   Что?..  Сейчасъ  вамъ скажу. Въ  главной  роли Наперковская,  а изъ
  мужчинъ Марсель Левенъ и Жанъ Эмъ.
       -  Еще кто?
       -   Еще?..  Другихъ не  помню...  Запоминаются  только  имена  главныхъ
  актеровъ.
       -  Да...  И  въ  газетныхъ  объявленiяхъ  печатаютъ тоже  только  имена
  главныхъ актеровъ. Потрудитесь разсказать мнe содержанiе этой кинодрамы.
       -  Вы серьезно?
       -    Очень  серьезно.  Впрочемъ,  вмeсто   того,   чтобы  разсказывать,
  благоволите написать  мнe  содержанiе этихъ "Вампировъ"... Вотъ  вамъ перо и
  бумага.
       -  Сдeлайте одолженiе.
       "Къ  этому,  видно,  приготовился...  Можетъ,  наканунe  былъ  въ этомъ
  кинематографe",-  подумалъ Яценко.-  "Нeтъ, ловкая бестiя"...
       -   Пожалуйста,  напишите  возможно  точнeе  и  подробнeе,-   добавилъ,
  вставая, Николай Петровичъ.
       Онъ открылъ  дверь.  Городовые  вскочили  и  вытянулись. Яценко позвалъ
  письмоводителя.
       -   Иванъ  Павловичъ, господинъ  Загряцкiй  долженъ  кое-что  написать.
  Посидите, пожалуйста, здeсь. Мнe необходимо позвонить по телефону. {114}
       -    Только   что   какъ   разъ   Антиповъ  пришелъ,-    сказалъ   тихо
  письмоводитель.
       -  А, пришелъ! Очень кстати...
  
  
XIX.
  
       Николай Петровичъ быстро прошелъ  по корридору до дверей, затeмъ нервно
  повернулъ назадъ,  самъ не  зная,  зачeмъ. Онъ  находился  въ  возбужденномъ
  состоянiи. Яценко не былъ удовлетворенъ  результатами  допроса  начерно. Онъ
  прекрасно понималъ,  что матерiала для обвиненiя допросъ далъ  пока немного,
  несмотря на  провалы  въ  показанiяхъ  допрашиваемаго.  Загряцкiй  занялъ ту
  позицiю, которая была  для него всего выгоднeе: свою связь съ  женой убитаго
  онъ отрицалъ рeшительно; это обстоятельство давало его показанiямъ нeкоторый
  оттeнокъ  рыцарства и, главное, лишало самое обвиненiе основы. По  вопросу о
  ключe  объясненiя  Загряцкаго   могли  быть  признаны   удовлетворительными.
  Записка, найденная у  Фишера,  почти ничего сама  по  себe не доказывала. Въ
  запасe у Николая Петровича еще оставался, правда, вексель, но этой уликe онъ
  самъ  придавалъ   второстепенное  значенiе.  Вмeстe  съ  тeмъ  убeжденiе  въ
  виновности Загряцкаго еще  выросло  у Николая Петровича. "Однако, если alibi
  не  будетъ опровергнуто  и дактилоскопiя  ничего не дастъ, пожалуй, придется
  его отпустить... Да, ловкiй, ловкiй человeкъ... Сразу схватилъ положенiе",- 
  сердито  сказалъ себe  Яценко,  обдумывая  планъ  дальнeйшаго  допроса.  Онъ
  испытывалъ почти  такое  же ощущенiе, какъ разсказчикъ, который уже сообщилъ
  слушателямъ смeшную часть анекдота и  видитъ,  что они  не  смeются, а ждутъ
  чего-то еще.  "Теперь надо  будетъ заняться {115}  его  денежными дeлами",- 
  подумалъ слeдователь. Онъ  остановился, вспоминая, куда и зачeмъ  идетъ.  Въ
  нeсколькихъ  шагахъ  отъ  себя  Николай  Петровичъ увидeлъ  насмeшливое лицо
  Антипова. "Да, провeритъ alibi"...
       -  Ну, что?
       -   Какъ  Антиповъ  сказалъ, такъ и есть,  Ваше  Превосходительство: не
  готовы  снимки,-   отвeтилъ  сыщикъ.-   Говорятъ,  завтра  будутъ,  къ  пяти
  часамъ...
       -   Хорошо...  Вотъ  что, надо въ срочномъ  порядкe провeрить показанiя
  Загряцкаго. Онъ говоритъ, что былъ въ кинематографe "Солей"...
       Николай Петровичъ далъ Антипову точную инструкцiю, затeмъ направился къ
  канцелярiи прокурора  суда, въ которой находилась  телефонная будка. Въ  это
  время изъ прiемной вошелъ въ прокурорскiй корридоръ донъ-Педро.
       -  Здравствуйте,  Николай  Петровичъ...  А я къ вамъ...  Только на пару
  словъ...
       -  Здравствуйте... Что прикажете?
       -   Не  прикажу  ничего,  Ваше  Превосходительство,-   шутливо  сказалъ
  журналистъ.-  И не пугайтесь: даже ничего не попрошу... Развe сами сообщите,
  что слышно новенькаго?
       Онъ  лукаво  показалъ  глазами  въ  сторону  двери,  у  которой  стояли
  городовые.
       -  Нeтъ, ужъ вы меня извините.
       -  Я шучу, развe я не знаю? -  тотчасъ согласился донъ-Педро.-  Вeдь вы
  и другимъ  ничего  не  скажете,  правда?  Никифорову,  напримeръ,  это очень
  прилипчивый  субъектъ... Кое-какiя  свeдeнiя,  каюсь,  я  получилъ окольнымъ
  путемъ: какъ, это мой секретъ... Но я  васъ  хотeлъ побезпокоить  по другому
  дeлу.
       -  Къ вашимъ услугамъ, но не теперь: я занятъ... {116}
       -  Всего  одну минуту и я уйду... Видите  ли,  я  устраиваю  для "Зари"
  анкету:  объ  англо-русскихъ отношенiяхъ и о  влiянiи англiйской культуры на
  русскую  въ  настоящемъ,  прошломъ  и  будущемъ,  -   скороговоркой  сказалъ
  донъ-Педро, видно ужъ не въ первый разъ произнося эту сложную фразу. -  Хочу
  просить  и  васъ,-   добавилъ  онъ съ  прiятной улыбкой.-   Надeюсь,  вы  не
  откажете подeлиться  со  мной вашими мыслями на эту животрепещущую тему?  Не
  здeсь, конечно,-  я пока зондирую почву, анкета еще не организована.
       -  При чемъ  же  здeсь  я?  Объ  этомъ надо  спросить  у  политическихъ
  дeятелей.
       -  У  меня намeчены и  политическiе дeятели,  и  писатели, и  ученые, и
  представители  магистратуры.  Вы  одинъ  изъ  виднeйшихъ  нашихъ   судебныхъ
  дeятелей, и я къ вамъ обращаюсь какъ къ таковому...
       -  Право, я не знаю. По моему, никому не интересно, что я думаю...
       -  Объ этомъ ужъ позвольте судить мнe,-  мягко сказалъ донъ-Педро.
       -   Папа,  я  къ  вамъ...-   вдругъ  произнесъ  молодой голосъ.  Яценко
  обернулся  и увидeлъ  Витю. Веселое оживленное лицо  его  радостно  поразило
  слeдователя  послe  мрачнаго  допроса,  и  онъ  съ  особенной  силой  вдругъ
  почувствовалъ, какъ любитъ сына.
       -  Ты что здeсь дeлаешь? Ничего не случилось?
       -   Ничего не случилось...  Я васъ  ждалъ тамъ, потомъ  думаю, зайду-ка
  сюда...  Здравствуйте,  господинъ  Певзнеръ,  не  узнаете  меня? Мы съ  вами
  встрeчались въ обществe,-  гордо сказалъ Витя.
       -  Какъ же, вчера у Кременецкихъ... Отлично узнаю.
       -  Папа, мама просила меня  заeхать къ  вамъ  и сказать, что обeдъ васъ
  будетъ ждать хоть до {117} ночи и чтобъ вы ни за что не шли въ  ресторанъ...
  Это мама такъ говоритъ. Я на вашемъ мeстe непремeнно пошелъ бы въ ресторанъ,
  у насъ сегодня обeдъ на три съ минусомъ...
       -  Да  я  какъ разъ  хотeлъ  позвонить  мамe  по  телефону,  что  очень
  опоздаю,-   сказалъ  съ  улыбкой Николай Петровичъ.-   Больше ничего?.. А ты
  куда такимъ франтомъ?
       -   Я въ  оперу, развe  вы не  помните? До  свиданья,  папа, я  и  такъ
  опоздалъ... Прощайте, господинъ Певзнеръ.
       -  Какой славный юноша вашъ сынъ,-  сказалъ со вздохомъ донъ-Педро. Онъ
  не имeлъ дeтей и страстно желалъ имeть ихъ.-  Не въ гимназiи?
       -  Тенишевецъ...
       -  А, тенишевецъ... Ну, не буду отнимать вашего драгоцeннаго времени...
  Такъ я твердо разсчитываю, что вы и другимъ газетамъ ничего не сообщите?
       -  Будьте спокойны. Никому ничего не скажу и права на то не имeю...
       -   Я  понимаю...  Развe  я  не понимаю?  -   подхватилъ, откланиваясь,
  донъ-Педро.
  
  
XX.
  
       -   Вотъ, пожалуйста, получите:  я  написалъ содержанiе  "Вампировъ",- 
  старательно  ироническимъ  тономъ сказалъ Загряцкiй, протягивая  слeдователю
  бумагу.-  Можетъ, въ чемъ и  ошибся,  эта  дребедень въ  памяти не остается:
  ходишь такъ, отдохнуть...
       -  Благодарю васъ... Теперь мы перейдемъ къ  другому вопросу. Вы имeете
  средства? {118}
       -  Я теперь человeкъ  небогатый. Прежде  было  приличное  состоянiе, но
  его, увы, больше нeтъ. Однако на жизнь мнe хватаетъ.
       -  Мнe нужны болeе  точныя свeдeнiя. У васъ есть наличный капиталъ? Или
  домъ, или, быть можетъ, имeнiе?
       -  Нeтъ, ни капитала, ни дома, ни имeнiя у меня нeтъ.
       -  Значить, вы живете своимъ трудомъ?
       -  Да, живу своимъ трудомъ.
       -  Насколько я могу понять, вы ведете свeтскiй образъ жизни. Это стоитъ
  недешево. Сколько приблизительно вы зарабатываете въ годъ?
       -  Точно затрудняюсь вамъ сказать, мой заработокъ сильно колеблется.
       -  А въ среднемъ?
       -  Въ среднемъ, я думаю, тысячи три.
       -  А проживаете сколько?
       -  Столько же примeрно и проживаю.
       -   При  свeтскомъ образe  жизни,  съ  ресторанами и съ увеселительными
  мeстами? Не болeе того?
       -   Не болeе  того.  Все  это  стоитъ  не такъ дорого. Конечно,  иногда
  приходится туго. У меня есть и долги.
       -  Есть и долги? Какiе же именно?
       -  Я долженъ  портному нeсколько сотъ рублей, еще кое-кому... Да вотъ я
  и Фишеру былъ долженъ.
       На лицe слeдователя промелькнуло неудовольствiе.
       -  И Фишеру были должны? Какую сумму?
       -  Кажется, пять тысячъ.
       -  "Кажется"? Вы точно не помните?
       -  Да, пять тысячъ. Я выдалъ ему вексель.
       -  Вы, однако, сказали, что не имeли съ Фишеромъ никакихъ дeлъ? {119}
       -  Это не дeла. Просто я взялъ у него взаймы.
       -  Почему же онъ далъ вамъ взаймы столь крупную сумму?
       Загряцкiй презрительно улыбнулся.
       -  Это  не  крупная  сумма.  Для Фишера пять  тысячъ  ровно  ничего  не
  значили, онъ былъ страшно богатъ.
       -  Но для васъ это  крупная сумма:  она превышаетъ вашъ годовой доходъ.
  Да и богатые люди  не  такъ ужъ швыряютъ деньгами...  Вы и  отъ другихъ лицъ
  получали подобныя суммы?
       -  Я  не ко  всeмъ обращался, господинъ  слeдователь,  да и не всe такъ
  богаты, какъ Фишеръ. Онъ  къ  тому  же  не подарилъ  мнe эти деньги, а  далъ
  взаймы.
       -  Вы, значитъ, предполагали ему отдать эти пять тысячъ?
       -  Разумeется, предполагалъ отдать.
       -  Когда именно?
       -  Ну, при первой возможности.
       -   При первой  возможности...  Векселя, однако,  имeютъ  срокъ.  Когда
  наступалъ платежъ по этому векселю?
       -  Точно не помню.
       -  Я могу  вамъ напомнить. Вашъ вексель найденъ въ бумагахъ Фишера. Его
  срокъ истекаетъ черезъ двe недeли.
       -   Что   съ  того?..   Я  рeшительно   васъ  не   понимаю,   господинъ
  слeдователь!.. Вы сказали,  что  будете допрашивать меня, какъ свидeтеля. Но
  вeдь, слава Богу, я не  ребенокъ. Я самъ по  образованiю юристъ... Вы самымъ
  серьезнымъ  образомъ меня подозрeваете въ убiйствe  Фишера... Клянусь  вамъ,
  господинъ слeдователь,  вы жестоко заблуждаетесь.  Ваше слeдствiе  идетъ  по
  ложному пути... {120}
       -  Объ этомъ предоставьте судить мнe. Я пока ничего и не утверждаю.
       -   Увeряю  васъ  честью...  Вы  первый  будете  смeяться  надъ   своей
  ошибкой...
       -   Нeтъ, господинъ Загряцкiй,  смeяться  я не буду и  вамъ не совeтую.
  Здeсь дeло не шуточное. Здeсь убiйство, господинъ Загряцкiй...
       Николай Петровичъ  замолчалъ.  Загряцкiй обмахивалъ шапкой свое потное,
  изрeдка дергавшееся лицо. Онъ волновался все сильнeе.
       -  Такъ  вы признаете, что по векселю должны были заплатить Фишеру пять
  тысячъ черезъ двe недeли?
       -   Я  признаю...  То-есть,  что   же  именно   мнe   признавать?   Ну,
  предположимъ, я  не  заплатилъ бы Фишеру,-  я и въ самомъ дeлe  не могъ  бы,
  вeроятно, ему заплатить въ  срокъ:  что-жъ вы  думаете,  онъ  описалъ бы мое
  имущество? Платье мое продалъ  бы  съ  молотка, что ли?.. Вeдь это курамъ на
  смeхъ, господинъ слeдователь. Надо было знать Фишера,-  для него пять тысячъ
  были все равно, что для меня пять рублей.  Скорeе всего онъ просто забылъ бы
  о срокe моего векселя. А въ крайнемъ случаe  потребовалъ бы, чтобъ я вексель
  переписалъ.  И то больше по коммерческой привычкe потребовалъ бы... Только и
  всего...  Наконецъ, отъ смерти Фишера вексель вeдь законной силы не теряетъ,
  вотъ вeдь вы его нашли... Я васъ прямо спрашиваю, господинъ слeдователь, что
  вы собственно хотите доказать?
       -  Объ этомъ  мы  пока не говоримъ. Сейчасъ мнe отъ  васъ  нужны  болeе
  подробныя и точныя свeдeнiя о  вашихъ средствахъ. Вы сказали, что проживаете
  около  трехъ тысячъ въ  годъ. Меня удивляетъ, какъ вы могли сводить концы съ
  концами  при  этомъ  доходe  и  при томъ  образe  жизни,  {121} который  вы,
  насколько я могу судить, ведете. Вы за квартиру сколько платите?
       -  Шестьсотъ рублей въ годъ.
       -  Имeете прислугу?
       -  Имeю, недорогую.
       -  Значить, на жизнь вамъ въ мeсяцъ остается меньше двухсотъ рублей. Вы
  обeдали въ дорогихъ ресторанахъ.
       -  Не всегда въ дорогихъ... Столъ мнe не стоитъ и ста рублей въ мeсяцъ.
  Къ тому же, меня часто приглашаютъ.
       -  Сто  рублей въ мeсяцъ на столъ... Значить, на все остальное остается
  примeрно столько-же? Сюда входятъ и  увеселительныя мeста, и  развлеченья, и
  платье,-  вы хорошо одeты. Лeтомъ вы никуда не eздили?
       -  Eздилъ въ Крымъ.
       -  Вотъ и въ Крымъ eздили. Это все на сто рублей въ мeсяцъ?
       -   Я бухгалтерiи, господинъ слeдователь,  не  веду... Мнe  трудно вамъ
  представить  точный бюджетъ, да еще сразу, безъ подготовки... Надо вспомнить
  и сообразить...
       -  Да, необходимо вспомнить, господинъ Загряцкiй, это важный вопросъ...
  Когда вы  съ Фишеромъ посeщали рестораны и  увеселительныя мeста, вы за себя
  платили?
       -  Иногда платилъ... Чаще за все платилъ  онъ. Это такъ естественно при
  его богатствe и моихъ скромныхъ средствахъ.
       -   Чаще онъ, но  иногда платили и вы... Тоже,  очевидно, изъ  тeхъ ста
  рублей?
       -  Я не скрываю, это бывало рeдко.
       -  Можетъ быть, даже и никогда не бывало?
       -   Вы  хотите сказать, что  я жилъ на  средства  Фишера?  Это невeрно,
  господинъ слeдователь... {122} И потомъ, если я жилъ на его средства, зачeмъ
  же было мнe желать его смерти?
       -  Вы говорите, что eздили лeтомъ въ Крымъ. Вы тамъ были одинъ?
       -  Я не понимаю вопроса. У меня въ Ялтe было много знакомыхъ.
       -  Я говорю не о знакомыхъ... Госпожа Фишеръ была въ то время въ Ялтe?
       -  Господинъ слeдователь, я категорически заявляю, что о госпожe Фишеръ
  я говорить не намeренъ и отвeчать на инсинуацiи не буду.
       -  Я просилъ бы  васъ  быть  сдержаннeе въ выраженiяхъ,-  сказалъ рeзко
  Яценко.-  Вы говорите съ должностнымъ лицомъ и васъ допрашиваютъ по дeлу объ
  убiйствe, господинъ Загряцкiй.
       -  Вы однако сказали, что допрашиваете меня какъ  свидeтеля! Сказали вы
  это, господинъ слeдователь? Что-жъ это?
       -  Предлагаю вамъ прямо отвeтить на  вопросъ, была ли госпожа Фишеръ въ
  Ялтe одновременно съ вами?
       -  Ну да, была. Что съ того?
       -  Вы жили въ одной гостиницe?
       -  Да, въ одной,-  и съ нами еще сто человeкъ.
       -  Вы вмeстe обeдали?
       -  Иногда и вмeстe.
       -  Иногда и вмeстe...
       Эти   повторенiя   послeднихъ   словъ   допрашиваемаго,    не   то   въ
  утвердительномъ,  не  то въ  полувопросительномъ  тонe,  входили  въ  обычай
  Яценко:  онъ замeчалъ,  что они, какъ  и небольшiя  остановки послe  отвeта,
  дeйствуютъ на допрашиваемыхъ.
       -  Когда вы обeдали вдвоемъ, платила тоже чаще всего госпожа Фишеръ?
       -  Это неправда... Это невeрно. {123}
       -  Мы постараемся это выяснить... Оставимъ вопросъ о вашихъ расходахъ и
  перейдемъ къ  вашимъ доходамъ. Итакъ вы зарабатываете около  трехъ тысячъ въ
  годъ. Потрудитесь указать, какъ вы зарабатываете эти деньги.
       -  Коммерческими дeлами.
       -  Какими именно?
       -  Разными... Я былъ посредникомъ, получалъ куртажныя...
       -  Какiя именно сдeлки вы совершали и для кого?
       -  Я такъ сразу не могу отвeтить на такой вопросъ. Надо вспомнить...
       -  Вы не помните, чeмъ вы занимались?
       -   Вамъ  угодно  играть словами, господинъ слeдователь. Я сказалъ, что
  занимался посредническими дeлами, а назвать  сразу всe  сдeлки, это не то же
  самое. Это не значитъ: не помнить того, чeмъ занимался.
       -  Но имена людей, которые вамъ давали работу, вы, я полагаю, помните?
       -  Я работалъ для разныхъ лицъ... Для Фишера...
       -  Вы сказали, что не имeли съ Фишеромъ никакихъ дeлъ.
       -   Я позабылъ...  Да это вeдь  небольшiя  дeла,  просто онъ давалъ мнe
  заработокъ.
       -   Вы говорите: для разныхъ лицъ.  Кто еще  вамъ поручалъ дeла,  кромe
  Фишера, который умеръ?.. Можетъ, и изъ живыхъ людей кого-либо назовете?
       -   Сейчасъ   не  могу  вспомнить...  Я  очень  взволнованъ,  господинъ
  слeдователь... Наконецъ, это коммерческiй секретъ... Только у насъ въ Россiи
  существуетъ такое неуваженiе къ человeку!..
       -  Для слeдствiя нeтъ коммерческихъ  секретовъ... Не можете  вспомнить?
  {124}
       -  Сейчасъ не  могу... Я  вспомню  позже,-   упавшимъ  голосомъ сказалъ
  Загряцкiй.
       -  Или придумаете отвeтъ... Какiя сдeлки вы совершали для Фишера?
       -  Я продавалъ и покупалъ для него бумаги.
       -  Какiя?
       -  Разныя... Акцiи банковъ... Мальцевскiя...
       -    Такiя  сдeлки   обычно  совершаются   черезъ  банки   или   черезъ
  профессiоналовъ. Не назовете ли вы людей, которые  могли бы подтвердить, что
  вы совершали эти сдeлки для Фишера?
       -  Я сейчасъ ничего не могу указать... Вы меня оглушили  этимъ нелeпымъ
  обвиненiемъ... Я плохо себя чувствую и не могу вообще отвeчать.
       -  Кромe  посредническихъ сдeлокъ  у васъ были еще какiе-либо источники
  дохода?
       -  Нeтъ... Были кое-какiя сбереженiя.
       -  Въ какомъ приблизительно размeрe?
       -  Сумма мeнялась...  Я постепенно тратилъ... Одно время было нeсколько
  тысячъ.
       -  Гдe они находились? Въ банкe?
       -  Нeтъ, у меня дома.
       -  Вы безъ нужды хранили дома нeсколько тысячъ?
       -  Да,  дома... Прислуга  у меня надежная...  Да и деньги  небольшiя...
  Банки платятъ ничтожный процентъ...
       -   Откуда же у васъ собралось нeсколько тысячъ? Значить, у васъ прежде
  были дeла покрупнeе, чeмъ теперь?
       -  Очевидно...
       -  Очевидно?.. А какiя, вы не помните?
       Раздался легкiй стукъ  въ дверь. "Вай-дите... В-вай-дите!.." -  сказалъ
  съ раздраженiемъ Яценко.  Въ комнату вошелъ письмоводитель.  Онъ приблизился
  на цыпочкахъ къ слeдователю и сказалъ ему на ухо: {125}
       -  Антиповъ хочетъ васъ видeть, говоритъ, для важнаго сообщенiя.
       Яценко кивнулъ головой. Онъ записалъ послeднiя показанiя Загряцкаго.
       -   Посидите,  пожалуйста,  здeсь  опять,  Иванъ  Павловичъ,  до  моего
  прихода,-  сказалъ онъ и вышелъ.
  
       Николай Петровичъ вернулся  черезъ нeсколько  минутъ.  Онъ  прошелъ  къ
  столу  и занялъ прежнее  мeсто.  Лицо у него было  торжественное и  мрачное.
  Загряцкiй вдругъ на него уставился глазами.
       Письмоводитель хотeлъ выйти изъ комнаты. Яценко удержалъ его знакомъ.
       -  Вы сказали,-  началъ слeдователь новымъ, безстрастнымъ тономъ, глядя
  на  дрожавшiй  слегка  ониксовый  перстень  Загряцкаго,-   вы  сказали,  что
  позавчера вечеромъ, въ день убiйства Карла  Фишера, вы были въ кинематографe
  "Солей",  въ  Пассажe на Невскомъ  Проспектe  и  оставались  тамъ  до  конца
  спектакля?
       -  Такъ точно,-  сказалъ негромко Загряцкiй, не сводя съ него глазъ.
       -   Вы  сказали  также, что знакомыхъ въ кинематографe  не встрeтили...
  Давалась  пьеса  "Вампиры",   содержанiе  которой  вы  по  памяти   изложили
  письменно?
       -  Да, я изложилъ...
       -  Господинъ Загряцкiй, вы  сказали неправду и случайности суждено было
  выдать   васъ,-    поднявъ  голову,   произнесъ   торжественно   и  печально
  слeдователь.-   Въ  этотъ  вечеръ  драма  "Вампиры"   была  замeнена  другой
  картиной.
       Письмоводитель  вздрогнулъ,   быстро  взглянулъ  на  допрашиваемаго   и
  опустилъ глаза. Загряцкiй,  все больше блeднeя, откинувшись  на {126} спинку
  стула, смотрeлъ остановившимися глазами  на  слeдователя. На лицe Загряцкаго
  былъ написанъ страхъ, точно онъ ждалъ удара.
       -  Я  боленъ  и не  то говорю... Я  не могу теперь отвeчать,-  наконецъ
  едва слышно произнесъ онъ.
       -  Въ  такомъ  случаe  допросъ переносится на  завтра.  Но  отнынe  вы,
  Загряцкiй, будете допрашиваться  въ  качествe обвиняемаго. По 1454-ой статьe
  уложенiя о наказанiяхъ,  вамъ  предъявляется  обвиненiе  въ  предумышленномъ
  убiйствe  Карла  Фишера...  Иванъ Павловичъ,-   сказалъ,  вставая, Яценко,- 
  составьте   бумагу   о   принятiи    арестованнаго   Загряцкаго   въ    Домъ
  Предварительнаго Заключенiя.
  
  
XXI.
  
       Оливковый скрипачъ,  съ необыкновенно радостной улыбкой, игралъ забытую
  парижскую  пeсенку,  вернувшуюся  въ  Петербургъ  изъ  Букареста.   Въ  углу
  переполненнаго   зала  сидeлъ  Браунъ,   уставившись   на  скрипача   своимъ
  непрiятнымъ безжизненнымъ взглядомъ...
  
       В ъ  м i р e  B .
       "...Мертвые люди смeются, ведутъ веселые разговоры. Скелеты, постукивая
  костями,  подносятъ   къ  челюстямъ  чашки.  Самый  мертвый  изъ  мертвецовъ
  предпочитаетъ заниматься глупымъ анализомъ  подъ звуки  веселенькой  музыки,
  чувствуя себя какъ на необитаемомъ островe въ Hall'e гостиницы "Паласъ". Онъ
  презираетъ людей -  на людяхъ. Презрeнье не мeшало ему жить съ  оглядкой: не
  испортилось бы  фальшивое,  дешевое, никому  ненужное  клише. Можно жить  на
  фиктивные   {127}   проценты  съ  несуществующаго  духовнаго   капитала.  Въ
  редакцiяхъ  газетъ заготовлены  статьи  на  случай  похоронъ.  Двадцать пять
  организацiй пришлютъ вeнки -  Жрецу... Борцу... Мудрецу... "...Онъ умеръ, но
  его идеи живы... Его больше нeтъ, но духъ его витаетъ надъ нами!.."
       Капиталъ, впрочемъ, не такъ  великъ. Саморекламой не занимался,  частью
  по брезгливости, частью по неумeнiю,-  быть можетъ, больше по неумeнiю, чeмъ
  по брезгливости.  Холодный,  равнодушный человeкъ никогда  никого не любилъ.
  Была привычка къ джентльмэнству -  какъ привычка къ ежедневной ваннe. Обманъ
  былъ такъ же проченъ, какъ дешевъ. Самообмана на пятомъ десяткe  не хватило.
  Вeрованiя не растеряны: ихъ въ дeйствительности никогда и не было. На сорокъ
  седьмомъ  году жить оказалось нечeмъ  и  не для  чего...  Долга и мучительна
  жизнь,  какъ ночь тяжело  больного... Вдобавокъ  "грубыя страсти"  пришли въ
  столкновенiе съ клише. Вотъ, вотъ чего ему хотeлось на самомъ дeлe!.. Борецъ
  увидeлъ свое изображенье въ зеркалахъ квартиры  Фишера.  Мудрецъ  испугался:
  двадцать пять организацiй не пришлютъ вeнковъ"...
       "...Ma Ton-qui-qui -  Ma Ton-qui-qui -  Ma Ton-qui-noi-se",-   хихикала
  музыка.
       "Скелетъ   въ   смокингe   играетъ  на  скрипкe.  Мертвецъ  въ  мундирe
  подпeваетъ... Позади духовное  кладбище, впереди кладбище настоящее. Сколько
  времени  еще  шататься  межъ  двухъ  кладбищъ?  Я  раньше,  они   позднeе,- 
  совершенно все  равно.  Жалeть  больше не  о чемъ  и  слава Богу!  Le  grand
  Peut-e^tre не за  горами. Чeмъ еще порадуетъ подъ конецъ жизнь? Въ послeднюю
  ночь  осужденнаго сторожа  играютъ  съ нимъ  въ  карты...  Откажемся же  отъ
  прощальныхъ  радостей  и  развлеченiй!  Оставимъ  безъ сожалeнiя  и то {128}
  единственное, для  чего,  быть  можетъ, стоило  жить  послe нeсколькихъ лeтъ
  молодости: мысль, правдивую, безстрашную мысль"...
  
  
XXII.
  
       Анкета   объ  англо-русскихъ   отношенiяхъ  была  счастливой   находкой
  донъ-Педро. Главный  редакторъ "Зари"  отнесся  къ ней весьма одобрительно и
  предложилъ Альфреду Исаевичу не стeсняться мeстомъ.
       -  Моментъ выбранъ очень удачно,-  сказалъ редакторъ.-  Эта проблема въ
  самомъ  дeлe является въ  настоящее время  одной  изъ  центральныхъ,  и ваша
  анкета  несомнeнно вызоветъ въ  обществe  большой интересъ...  Неправда  ли,
  Федоръ  Павловичъ?  -  Обратился  онъ  къ  секретарю  редакцiи, съ  мнeнiемъ
  котораго всe въ газетe очень считались.
       -  Большого  интереса ни  у  кого ни  къ чему  нeтъ,-   угрюмо отвeтилъ
  старикъ секретарь,  отрываясь отъ сырыхъ гранокъ и раздавливая  о пепельницу
  докуренную папиросу.
       -  Ну, какъ, не говорите... Читатель къ тому же вообще любитъ анкеты,- 
  увeренно сказалъ редакторъ.-  А эта анкета  можетъ обратить на себя вниманiе
  и въ Англiи.
       Федоръ Павловичъ только мрачно на него посмотрeлъ. Онъ почти пятьдесятъ
  лeтъ  работалъ въ  газетахъ,  страстно любилъ свое  дeло  и  превосходно его
  зналъ. Къ  публикe онъ относился приблизительно такъ, какъ рыболовъ къ рыбe.
  Слово  "читатель"  Федоръ Павловичъ произносилъ съ  довольно  сложной смeсью
  чувствъ:  сюда входила и  любовь, и  ненависть, и  благодушное  презрeнiе, и
  суевeрный   страхъ  передъ  чуждымъ,   непостижимымъ  {129}  явленiемъ.   За
  пятьдесятъ лeтъ работы  Федоръ Павловичъ не рeшилъ вопроса  о томъ, для чего
  читаетъ газеты читатель и почему онъ имъ  вeритъ.  Сказать же, что  читатель
  любитъ, представлялось ему почти невозможнымъ дeломъ: онъ зналъ зато твердо,
  чего  читатель  не любитъ, и сюда въ  первую  очередь относилъ статьи самого
  редактора, считая ихъ,  впрочемъ,  зломъ  совершенно  неизбeжнымъ: во  всeхъ
  газетахъ, въ которыхъ  онъ  работалъ, были  политическiе дeятели,  ничего не
  понимавшiе въ газетномъ дeлe и писавшiе скучныя, ненужныя читателю и вредныя
  для газеты статьи, которыя необходимо было печатать.
       -  Больше семидесяти строкъ на каждаго изъ этихъ рекламистовъ я вамъ не
  дамъ,-   мрачно  сказалъ онъ  Альфреду  Исаевичу,  когда  главный  редакторъ
  удалился.
       Донъ-Педро только вздохнулъ:  онъ хорошо зналъ,-  все будетъ такъ, какъ
  рeшитъ Федоръ Павловичъ, что бы ни говорилъ главный редакторъ.
       -  Но хоть семьдесятъ дадите?
       -  Семьдесятъ дамъ. Вы съ кого изъ вашихъ прiятелей начнете?
       -  Да я у разныхъ буду. Вотъ мнe какъ разъ сегодня нужно зайти къ двумъ
  человeчкамъ...  Изъ  адвокатовъ я,  кстати,  думаю взять  Кременецкаго,  онъ
  теперь  въ  модe... Разумeется,  его  въ  числe  другихъ  и  подъ  конецъ,- 
  поспeшилъ добавить донъ-Педро, увидeвъ раздраженiе на лицe секретаря.
       -  Я такъ и зналъ!  Рубятъ лeса, фабрикуютъ бумагу, стучатъ ротацiонки,
  издатель тратитъ сумасшедшiя деньги, я не сплю ночами, для того, чтобъ этотъ
  болванъ могъ высказаться объ англо-русскихъ отношенiяхъ!.. И это потому, что
  онъ васъ позвалъ на  свой  вечеръ!..  Кременецкому  больше  {130} пятидесяти
  строкъ  не дамъ,-  категорически заявилъ секретарь, съ раздраженiемъ вытирая
  платкомъ испачканные корректурой, желтые отъ табаку пальцы.
       -  Съ портретомъ?
       -   Хоть съ бюстомъ... Когда  начнете?  Вeдь  вы  до праздниковъ будете
  тянуть вашу проклятую анкету?
       -  Сколько найдете нужнымъ. Я полагалъ бы,  однако, лучше начать теперь
  же,-  мягко сказалъ Альфредъ  Исаевичъ,  зная, чeмъ можно взять секретаря.- 
  Говорятъ, въ  "Утрe"  тоже  подумываютъ  о  политической анкетe. Какъ  бы не
  перехватили тему, а?
       -   Сейчасъ  же  и начинайте,-   поспeшно сказалъ Федоръ Павловичъ. Онъ
  былъ страстнымъ патрiотомъ той газеты, которой руководилъ, и вполнe искренно
  ненавидeлъ всe соперничавшiя съ ней изданiя, независимо отъ ихъ направленiя.
  Мысль донъ-Педро  объ анкетe онъ  тотчасъ  оцeнилъ  по достоинству и ворчалъ
  больше по привычкe.-  Я завтра же помeщу замeтку.
       Федоръ Павловичъ взялъ узкую  полосу бумаги и написалъ,  не задумавшись
  ни на секунду:
  
       Наша анкета.
  
       "Въ ближайшiе дни на страницахъ нашей газеты начнетъ печататься большая
  анкета объ англо-русскихъ  отношенiяхъ  въ  настоящемъ, прошломъ и будущемъ.
  Цeлый рядъ виднeйшихъ  дeятелей политики, литературы, науки, какъ въ Россiи,
  такъ и  въ  Великобританiи,  съ живeйшимъ  сочувствiемъ  отнеслись къ  нашей
  иницiативe и  съ  полной  готовностью  отозвались на предложенiе  сотрудника
  "Зари" высказаться по этому важному и жгучему вопросу современности". {131}
       Онъ подчеркнулъ краснымъ карандашемъ нeсколько словъ въ замeткe, затeмъ
  проставилъ въ  лeвомъ  углу  какiе-то  таинственные  значки.  Донъ-Педро  съ
  удовольствiемъ  читалъ  замeтку,  наклонившись  надъ   приподнятымъ  правымъ
  плечомъ Федора  Павловича. По  просьбe  Альфреда  Исаевича, секретарь, послe
  словъ "сотрудника "Зари", вставилъ еще "донъ-Педро".
       -  А теперь  проваливайте,  господинъ,-  сказалъ  онъ  со своей обычной
  угрюмой шутливостью, которая не вызывала никакого  раздраженiя въ ближайшихъ
  сотрудникахъ: всe  они цeнили самоотверженный  трудъ,  талантъ, опытъ Федора
  Павловича и безропотно склонялись передъ его рeшенiями.
       Донъ-Педро,  очень довольный, спустился  въ первый этажъ и по  телефону
  снесся съ разными  лицами,  въ  томъ  числe  и  съ  Семеномъ  Исидоровичемъ.
  Кременецкiй тотчасъ изъявилъ готовность откликнуться на анкету.
       -   Вы  знаете,  дорогой Альфредъ Исаевичъ, что  я всегда  къ  услугамъ
  прессы  вообще,   а   близкихъ  мнe  органовъ...  Барышня,   пожалуйста,  не
  прерывайте,  мы  разговариваемъ... А  близкихъ  мнe  по направленно органовъ
  печати въ частности... Вы дeлаете большое  дeло...  Но я не знаю,  можетъ ли
  мое скромное сужденiе представлять общественный интересъ...
       -   Объ  этомъ  ужъ позвольте судить  мнe,-   сказалъ и  ему съ  той же
  прiятной интонацiей донъ-Педро.-  Такъ я на дняхъ къ вамъ прieду?
       -  На дняхъ? Боюсь,  что я долженъ буду уeхать изъ Петрограда. Да вотъ,
  хотите, сегодня, сейчасъ я какъ разъ свободенъ... Куй желeзо, пока горячо...
       -  Что?.. Не слышу... Что горячо? {132}
       -  Я  говорю:  куй желeзо, пока  горячо... Великолeпно...  Да,  можно и
  черезъ полчаса. Я васъ жру... До скораго свиданья.
       "Еще бы не горячо",-  подумалъ, отходя отъ телефона, Альфредъ Исаевичъ.
  Онъ былъ убeжденъ въ  томъ,  что  всe  люди, за самыми рeдкими исключенiями,
  жаждутъ  п о п а с т ь   в ъ   г а з е т у.  По  взглядамъ  донъ-Педро,  это
  стремленiе  было  столь  же  естественнымъ,  какъ  погоня  за  деньгами,  за
  женщинами,  за властью. Альфредъ  Исаевичъ разсматривалъ включенiе  въ  свой
  анкетный  списокъ  почти какъ подарокъ,  и  награждалъ  имъ  тeхъ,  къ  кому
  относился благосклонно или кого  считалъ  нужнымъ за что-либо отблагодарить.
  Были, правда, при каждой анкетe  участники  необходимые,-   ихъ  нельзя было
  обойти,  не  ослабивъ  значенiя  самой  анкеты.  Но  Кременецкiй  къ  такимъ
  обязательнымъ участникамъ не принадлежалъ.
       "Отъ  адвокатуры возьму человeкъ пять-шесть", -   подумалъ  донъ-Педро,
  садясь  за столъ для составленiя списка.  "Собственно, есть много адвокатовъ
  поважнeе Семы. Ну,  да  ничего,  сойдетъ.  Отъ  литературы...  Кого  же  отъ
  литературы?  Можетъ быть, Короленко  сейчасъ въ городe...  Политиковъ возьму
  штукъ  десять, по партiямъ...  Отъ  магистратуры уже обeщано. Яценко хорошiй
  человeкъ и не  черносотенникъ... Но безъ фотографiи: его мало знаютъ... Надо
  еще кого-нибудь"...  Донъ-Педро  перебралъ  мысленно десятка два  извeстныхъ
  людей и тотчасъ  нeкоторыхъ забраковалъ: одни не подходили,  другимъ  онъ не
  желалъ дeлать одолженiе. "Отъ финансистовъ Нещеретовъ... А отъ науки? Никого
  какъ будто  нeтъ  такого.  Придется въ  Москву телефонировать Тимирязеву"...
  Журналистамъ  Альфредъ  Исаевичъ  не  удeлилъ мeста  въ  анкетe:  онъ  {133}
  недолюбливалъ извeстныхъ журналистовъ. "Ну, а  гдe же тутъ Великобританiя?..
  Бьюкененъ  не  дастъ...  Развe   того   офицера   попросить,   что   былъ  у
  Кременецкаго?.. Что жъ, это будетъ очень хорошо"...
       Составивъ   списокъ,  донъ-Педро  покинулъ  редакцiю  и   на  извозчикe
  отправился къ Кременецкому.
       Семенъ Исидоровичъ ждалъ гостя въ своемъ кабинетe. Вечернiй прiемъ  еще
  не начался. Сидя въ  креслe  передъ  каминомъ, у  столика, на  которомъ были
  приготовлены  портвейнъ  и  сигары,  Кременецкiй  читалъ книгу  въ  кожаномъ
  переплетe. Дверь  кабинета была полуоткрыта:  Тамара  Матвeевна предполагала
  слушать изъ будуара отвeты мужа.
       -  Старика Софокла перечитываю,-  сказалъ  гостю  адвокатъ, кладя книгу
  на   столикъ,-   люблю,  знаете,  классиковъ.  Читаешь,  и  такъ  и  хочется
  воскликнуть: "вы, нынeшнiе, нутка!"...
       -   Н-да,  конечно,-   протянулъ  неувeренно Альфредъ  Исаевичъ.-  Ухъ,
  холодно становится...
       -    Темь  какая...  Позвольте  вамъ  предложить  портвейну,  дражайшiй
  Альфредъ  Исаевичъ... Ну-съ, такъ  что  же  именно  вы  желали  бы  отъ меня
  услышать?
       -  По моей  иницiативe,-  началъ донъ-Педро, -   газета "Заря" задалась
  цeлью  выяснить  отношенiе   русскаго  общественнаго  мнeнiя,  въ  лицe  его
  виднeйшихъ  представителей, какъ политиковъ, такъ равно юристовъ, писателей,
  ученыхъ, къ проблемe англо-русскихъ отношенiй  въ ея культурно-политическомъ
  разрeзe. Значенiе этой жгучей проблемы въ текущiй моментъ мнe вамъ, конечно,
  объяснять не приходится. Но аспектомъ даннаго вопроса и  его,  такъ сказать,
  рамками,  мы  васъ,  разумeется,  не  стeсняемъ  и,  если  вы  предпочитаете
  высказаться объ Англiи и  объ ея культурe {134} вообще, то я тоже буду  радъ
  довести ваши воззрeнiя до свeдeнiя русскаго общества.
       Донъ-Педро вынулъ книжку, открылъ стилографъ  и съ значительнымъ видомъ
  взглянулъ на Семена Исидоровича.
       -  Что я могу сказать объ Англiи? -  сказалъ со вздохомъ Кременецкiй.- 
  Англiя  дала  мiру  свободу  и  Шекспира,  этимъ,  собственно,  все  сказано
  (стилографъ  донъ-Педро побeжалъ по бумагe; Семенъ Исидоровичъ остановился и
  далъ  возможность  записать  свое  изреченiе).  Лично  я,  какъ  гражданинъ,
  воспитанъ...  на   идеалахъ  британскаго   конституцiоннаго  строя...   Какъ
  криминалистъ, я  еще въ стeнахъ нашей  alma mater... твердо  запомнилъ слово
  глубокочтимаго  учителя моего, профессора Фойницкаго ("И.  Я. Фойницкаго",- 
  продиктовалъ    онъ):   "современное    уголовное   право   есть    продуктъ
  правотворчества двухъ великихъ народовъ:  англiйскаго и французскаго"... Это
  слово маститаго ученаго, твердо запавшее въ  душу...  намъ, безусымъ юнцамъ,
  стекавшимся   со  всeхъ  концовъ  Россiи...   въ  столицу  учиться  праву  и
  гражданственности...  не  разъ  вспоминалось  мнe  и  теперь  въ  связи   съ
  трагическими событiями... свидeтелями коихъ  намъ  суждено было  стать... въ
  связи  съ пламенемъ Лувена и развалинами Реймскаго Собора...  Замeтьте, я не
  принадлежу  къ  огульнымъ  хулителямъ  германской  культуры...  Мнe довелось
  совершенствоваться въ наукe... въ семинарахъ  такихъ людей, какъ Куно Фишеръ
  и  Еллинекъ...  и  никто  не  скорбeлъ искреннeе, нежели  я,  о томъ...  что
  Германiя Канта подъ пятой Гогенцоллерновъ стала Германiей Круппа... Ничто не
  чуждо мнe  болeе, чeмъ человeконенавистничество... и въ мщенiи Канту за дeла
  Круппа я вижу  хулу  на духа святаго: Кантъ есть тотъ же Реймскiй Соборъ! - 
  сказалъ Семенъ Исидоровичъ и съ {135} торжествомъ  взглянулъ на все  быстрeе
  писавшаго  журналиста...-  Нeтъ, я воздаю Кесарево  Кесарю, но  я не могу не
  думать  и о томъ... что въ классической странe  неизбывныхъ принциповъ права
  не могло быть сказано...  святотатственное слово канцлера Бетмана-Гольвега о
  "клочкe бумаги"...
  
       Въ  будуарe,  сидя  въ  креслe сбоку  отъ  полуоткрытой  двери,  Тамара
  Матвeевна вышивала по шелку, съ наслажденiемъ и гордостью слушая слова мужа.
       Муся, въ котиковой шубкe,  съ горностаевыми шапочкой и муфтой, вошла въ
  будуаръ. Мать быстро сдeлала ей знакъ, показывая глазами на дверь.
       -  Кто у папы? -  спросила Муся, прислушиваясь къ голосу отца.
       -  Интервьюеръ отъ газеты "Заря",-  значительно поднявъ брови, отвeтила
  шопотомъ Тамара Матвeевна. Муся изобразила на лицe ужасъ и восхищенье.
       -   В-видалъ  миндалъ?  -  сказала она. Муся какъ разъ наканунe слышала
  это выраженiе отъ молодого поэта.-  Что ему нужно?
       -   Влiянiе англiйской культуры  на русскую въ  настоящемъ, прошломъ  и
  будущемъ,-  однимъ духомъ прошептала Тамара Матвeевна.
       -  Господи!  Да вeдь папа объ этомъ знаетъ столько же, сколько я... Ужъ
  лучше я дамъ ему интервью, я хоть по англiйски говорю.
       Мать строго на нее посмотрeла, Муся вздохнула.
       ..."повелительнымъ  образомъ указываетъ намъ...  сближенiе  съ великими
  демократiями запада"...-   донесся изъ  кабинета  медленно диктующiй  голосъ
  адвоката. {136}
       -   Мама,  я  eду кататься,  мы  условились  съ  Глашей...  Ахъ, да это
  донъ-Педро у папы, что же вы не сказали?.. Развe онъ пишетъ въ "Зарe"? Мама,
  можно зайти къ нимъ послушать? Я помогу папe.
       -  Да ты съ ума сошла! Разумeется, нельзя.
       На  порогe  будуара   показался   Семенъ  Исидоровичъ.   У   него  былъ
  сдержанно-взволнованный видъ.
       -   Mesdames,-   громко  сказалъ  онъ  шутливымъ  тономъ.-   Нельзя  ли
  разыскать  какую-нибудь мою фотографiю? Газета  "Заря", видите ли, зачeмъ-то
  желаетъ  увeковeчить мои черты...  Дай, золото,  предпослeднюю,  Буасона`,- 
  тихо добавилъ онъ женe. Тамара Матвeевна вспыхнула отъ радости.
       -  Я сейчасъ достану,-  сказала она и поспeшно поплыла къ двери.
       -  Возьмите, мама, ту карточку, гдe мы сняты съ папой въ Кисловодскe,- 
  посовeтовала Муся, -  я  хочу,  чтобы и  меня  помeстили въ  "Зарe". Нельзя,
  папа?.. Донъ-Педро! -  вдругъ пропeла она.-  О, донъ-Педро, покажитесь, ради
  Бога, о, донъ-Педро...
       На порогe комнаты, сiяя улыбкой, появился Певзнеръ.
       -  Тамара Матвeевна... Мадмуазель,-  сказалъ онъ, расшаркиваясь.
       -   Здравствуйте,  донъ-Педро.  Я  хочу  дать  вамъ интервью о  влiянiи
  англiйской  культуры. Этотъ  вопросъ давно  меня волнуетъ... Въ прошломъ, въ
  настоящемъ и въ будущемъ... Вы помeстите, да? Но непремeнно съ портретомъ.
       -  Мадмуазель, ничто не могло бы лучше украсить нашу газету,-  галантно
  сказалъ донъ-Педро. Кременецкiй снисходительно улыбался. {137}
       -  Вотъ  развe  эту взять? -  сказала Тамара Матвeевна, появляясь вновь
  въ будуарe и показывая большую фотографiю, въ которой Кременецкiй былъ снятъ
  въ кабинетe за письменнымъ столомъ, съ босымъ Толстымъ на фонe.
       -  Ну, и  ладно,  эту,  такъ  эту,-  небрежно  замeтилъ  Кременецкiй.- 
  Разрeшите вамъ презентовать сiю картинку, Альфредъ Исаевичъ...
       -   Семена  Исидоровича  уже  снимали  разъ  для  "Огонька"  къ  юбилею
  судебныхъ  уставовъ...  -   начала  было  Тамара  Матвeевна.  Кременецкiй съ
  неудовольствiемъ  взглянулъ  на жену: она никакъ не должна  была помнить объ
  "Огонькe", точно помeщенiе его фотографiи въ печати было для нихъ событiемъ.
       -   Тогда  ужъ позвольте  васъ  просить,  Семенъ  Исидоровичъ,  сдeлать
  надпись.
       -  Съ радостью... Но вeдь это для печати? Развe на оборотe надписать?
       -  Да, пожалуйста, на оборотe.
       -  Охотно...
       -  Донъ-Педро, я вамъ скажу, къ кому вы должны  поeхать  за интервью,- 
  сказала Муся.-  Къ майору Клервиллю. Онъ живетъ въ "Палас'e".
       -  Это тотъ офицеръ, который былъ на вашемъ раутe, мадмуазель? Я самъ о
  немъ  думалъ... Онъ живетъ  въ  "Паласe"?  Такъ я прямо отъ  васъ  къ нему и
  поeду.
       -  Нeтъ,  правда?  Послушайте, донъ-Педро, ангелъ, можно  мнe eхать  съ
  вами? Я  буду отлично себя  вести... Я буду вамъ переводить... Папа, нельзя?
  Отчего нельзя?.. Отчего мнe не  быть журналисткой, что тутъ такого? Ну, такъ
  я васъ довезу  до  "Паласа", если вы меня  не  хотите. Меня какъ  разъ ждетъ
  внизу экипажъ. Можно, мама?
       Кременецкiй,  помахивая  въ  воздухe  фотографiй,   улыбался  нeсколько
  натянуто. {138}
       -   Разумeется,   можно,-   отвeтила  съ  безпокойной   улыбкой  Тамара
  Матвeевна.
       -  Ахъ,  Боже мой,  мадмуазель, вы  меня чрезвычайно обяжете,-  сказалъ
  донъ-Педро.-  Но я не хотeлъ бы васъ безпокоить.
       -  Для васъ я готова на любое  безпокойство... Если-бъ вы  знали, какую
  поклонницу вы во мнe имeете!.. Мама, правда? Что я вамъ  говорила на прошлой
  недeлe  о  статьe  донъ-Педро?  Папа,  ваша  надпись  высохла.  Идемъ...  До
  свиданья...
       -  Мусенька, застегнись,  очень холодно.  И скажи  Степану  не гнать...
  Прощайте, Альфредъ Исаевичъ, не забывайте насъ.
       -   Благодарствуйте,  Альфредъ  Исаевичъ...  Не  забывайте  же  къ намъ
  дорогу,-   сказалъ  Семенъ  Исидоровичъ. Онъ  проводилъ  гостя до  передней,
  затeмъ изъ окна  посмотрeлъ, какъ они садились  въ экипажъ. Видъ  его гнeдой
  пары все еще доставлялъ  ему  удовольствiе: Кременецкiй  только  въ прошломъ
  году обзавелся экипажемъ.
       -  Знаешь,  золото,-  сказалъ онъ женe,-  Муся, конечно, очень мила, но
  тонъ  у нея временами немножко фривольный. Это  не  принято и  не  очень мнe
  нравится. Вeдь она почти не знаетъ этого Певзнера... Ты бы ее побранила.
       -  Да, иногда  съ  ней такое  бываетъ,-   отвeтила  со вздохомъ  Тамара
  Матвeевна.-  Всегда она скромная, такая воспитанная, но вдругъ точно муха ее
  укуситъ: я сейчасъ у ней по лицу вижу. Ахъ, надо ей найти жениха!..
       -  Найдемъ, найдемъ... Не  засидится  у насъ Муська,-  увeренно сказалъ
  Кременецкiй.  Онъ  былъ радостно  настроенъ по случаю  интервью и  не хотeлъ
  думать о непрiятныхъ предметахъ. {139}
  
       Муся  въ экипажe  озабоченно разспрашивала  донъ-Педро о Клервиллe.  Но
  Альфредъ Исаевичъ ничего о немъ не зналъ.
       -   Нeтъ,  вы просто не хотите  сказать,-   говорила сердито Муся.-  Не
  знаете, шпiонъ ли онъ, не знаете, кто его любовница, да вы ничего не знаете!
  Какой же вы послe этого журналистъ?
       -  Мадмуазель...-  сказалъ донъ-Педро.-  Клянусь вамъ, я этого не знаю!
       -   За  что же  вамъ деньги  платить, если  вы ничего не  знаете? Нeтъ,
  правда, не можетъ быть, чтобы вы не знали, какъ зовутъ  его  нынeшнюю  даму?
  Послушайте, а можетъ быть, онъ любитъ мальчиковъ?.. Да? да?
       Альфредъ Исаевичъ смотрeлъ  на  нее, выпучивъ глаза. "Нeтъ, что это  за
  барышни пошли? -  спрашивалъ онъ себя.-  Въ такомъ хорошемъ семействe!.."
       -   Помилуйте, мадмуазель,-  растерянно сказалъ донъ-Педро,-  откуда же
  я  могу  знать  такiя  вещи?.. Согласитесь,  это  было бы  странно,  честное
  слово...
       -  А къ Брауну вы не зайдете за интервью? Онъ тоже въ "Паласe".
       -   Какой  это Браунъ?  Ахъ, да.  Можетъ быть, я о немъ  забылъ. Вы мнe
  подаете мысль, мадмуазель.
       "Въ самомъ  дeлe можно взять его  въ представители  науки",-   подумалъ
  Альфредъ Исаевичъ.  "Говорятъ, онъ замeчательный ученый. А то  годами одни и
  тe же: Тимирязевъ, Мечниковъ, Мечниковъ, Тимирязевъ,-  это всeмъ надоeло"...
  
  
XXIII.
  
       "Хорошая   штучка!"  -   подумалъ   донъ-Педро,  шаркнувъ   калошами  и
  раскланявшись съ {140}  отъeзжавшей въ коляскe Мусей. "Говорятъ, Сема хочетъ
  ее выдать за Нещеретова... Тоже  нашелъ  дурака... Сейчасъ Нещеретовъ на ней
  возьметъ и женится"...
       Альфредъ  Исаевичъ направился  по скользкому, плохо засыпанному пескомъ
  тротуару  къ  дверямъ  гостиницы  Паласъ.  Человeкъ въ поддевкe, почтительно
  снявъ шапку, украшенную павлиньими перьями, толкнулъ передъ  нимъ вертящуюся
  дверь. Донъ-Педро  кивнулъ головой  и вошелъ. Его обдало  жаромъ  и свeтомъ.
  Альфредъ  Исаевичъ, скрывая  легкую  робость  подъ  особенно  самоувeреннымъ
  видомъ,  направился къ длинному столу,  за  которымъ стояли  два человeка въ
  черныхъ сюртукахъ.
       -  Майоръ Клервилль у себя?
       Человeкъ въ сюртукe оторвался отъ лежавшей передъ нимъ  огромной книги,
  оглянулся на  доску съ  ключами и  взялся  за ручку  одного  изъ телефонныхъ
  аппаратовъ.
       -  Какъ доложить?
       -  Не  надо  докладывать,  меня  ждутъ,-   поспeшно  отвeтилъ  Альфредъ
  Исаевичъ.  Узнавъ, что  Клервилль  живетъ  въ  103-мъ номерe,  а  Браунъ  въ
  264-омъ,  донъ-Педро  кивнулъ  головой  и  солидной  походкой направился  къ
  лeстницe, съ любопытствомъ осматриваясь по сторонамъ. Все  въ "Паласe" очень
  нравилось Альфреду Исаевичу: и  яркое освeщенiе, и комфортъ, и хорошо одeтые
  люди, и въ особенности  окружающая  посeтителей атмосфера почета... Альфредъ
  Исаевичъ вдругъ  поспeшно снялъ  мeховую  шапку и поклонился: по  Hall'ю, въ
  сопровожденiи почтительнаго управляющаго  гостиницы, быстро шелъ, размахивая
  руками, высокiй, по актерски гладко выбритый, человeкъ. Это былъ тотъ богачъ
  Нещеретовъ,  о  которомъ только что думалъ донъ-Педро. {141} Съ Нещеретовымъ
  изъ-за  столиковъ  Hall'я  учтиво раскланялось,  привставая,  еще  нeсколько
  гостей.  Онъ окинулъ бeглымъ взоромъ Альфреда Исаевича, слегка ему кивнулъ и
  остановился, хлопнувъ себя по карману шубы.
       -  Эхъ, бeда!.. Перчатки забылъ,-  сердито сказалъ онъ.
       Управляющiй  бросился  за перчатками, и  даже донъ-Педро преодолeлъ  въ
  себe  желанiе  какъ-либо помочь въ  бeдe богачу. Альфредъ Исаевичъ ничего не
  ждалъ  отъ  Нещеретова,  но  самый  видъ   человeка,  владeвшаго   десятками
  миллiоновъ,  приводилъ  его  въ  легкое  волненье.  Лакей  уже подбeгалъ  съ
  перчатками къ  Нещеретову. Онъ кивнулъ  головой,  взялъ  перчатки  и  быстро
  пошелъ къ  выходу.  "Да,  хорошо живутъ",-   подумалъ  Альфредъ  Исаевичъ.- 
  "Князей встрeчаютъ хуже... А всего какихъ-нибудь десять лeтъ тому назадъ его
  бы сюда на порогъ не пустили!.."
       У лeстницы мальчикъ открылъ передъ нимъ дверь подъемной машины. Хотя во
  второй  этажъ  было   проще  подняться   по   лeстницe,  Альфредъ  Исаевичъ,
  подкупленный почтительностью мальчика, вошелъ въ лифтъ и вынулъ изъ большого
  чернаго кошелька засаленную марку военнаго времени. На стeнe висeла печатная
  надпись: "Просятъ не  разговаривать  по  нeмецки", съ  полустертой  добавкой
  карандашомъ: "и по турецки".  Машина  остановилась.  Донъ-Педро сунулъ марку
  мальчику и вышелъ.  Разыскавъ 103-iй  номеръ, онъ  постучалъ  въ дверь и, не
  дожидаясь отвeта, открылъ ее.
       Майоръ Клервилль,  сидeвшiй за  столомъ спиной къ  двери, поднялся,  съ
  недоумeнiемъ глядя  на вошедшаго безъ  доклада  посeтителя.  "Можетъ быть, у
  нихъ такъ принято",-  тотчасъ подумалъ онъ. Лицо Альфреда Исаевича  было ему
  знакомо,  {142} но онъ  рeшительно не  помнилъ, кто это, и испытывалъ оттого
  слегка непрiятное чувство.
       -   Вы, вeрно, меня не узнаете,  господинъ  майоръ,-   началъ  Альфредъ
  Исаевичъ,  съ  учтивой  солидной  улыбкой на  лицe.-   Пожалуйста,  извините
  меня...
       -  О, я хорошо узнаю безъ сомнeнiя...
       -  Пожалуйста,  извините, что посмeлъ отнять ваше драгоцeнное  время,- 
  сказалъ донъ-Педро.  Онъ  изложилъ свое  дeло,  говоря такъ же изысканно, но
  нeсколько  медленнeе  и   вразумительнeе,  чeмъ  обычно.  Клервилль  не  все
  разобралъ въ его словахъ, но понялъ суть дeла  и по ней вспомнилъ, что этотъ
  человeкъ былъ журналистъ, котораго онъ видeлъ на вечерe у русскаго адвоката.
  Просьба донъ-Педро доставила удовольствiе  майору  Клервиллю,-  къ  нему еще
  никто никогда не обращался  за  интервью.  Онъ, однако, съ  любезной улыбкой
  отвeтилъ, что, какъ офицеръ, интервью давать не въ правe.
       Донъ-Педро  съ сожалeнiемъ откинулъ голову,  полузакрылъ глаза и слегка
  развелъ руками, свидeтельствуя, что подчиняется  рeшенiю своего собесeдника,
  и отдаетъ должное его мотивамъ, хотя не раздeляетъ ихъ. Майоръ поблагодарилъ
  гостя за  честь  и  просилъ  завeрить  русскихъ  читателей,  что,  какъ  всe
  англичане,  онъ  неизмeнно  восхищается  русской  армiей,  Россiей,  генiемъ
  страны,  которая...  Клервилль хотeлъ  сказать:  страны, которая  дала  мiру
  Толстого и  Достоевскаго,-   однако вспомнилъ,  что Толстой  былъ въ дурныхъ
  отношенiяхъ  съ  русскимъ правительствомъ, и рeшилъ,  что  корректнeе будетъ
  поэтому  Толстого  не  называть.  Объ  отношенiи  Достоевскаго  къ  русскому
  правительству майоръ  ничего не  помнилъ, но  съ  однимъ Достоевскимъ,  безъ
  Толстого, фраза не выходила. Клервилль въ общей формe {143} сказалъ о  генiи
  страны, давшей мiру столько  великихъ  людей... "Съ  сердцемъ такъ широкимъ,
  какъ эти русски степи",-  добавилъ, подумавъ, майоръ.
       Альфредъ   Исаевичъ  выслушалъ  его   съ  удовольствiемъ,-   онъ   былъ
  искреннимъ патрiотомъ, -  и рeшилъ, что слова англичанина въ сущности вполнe
  могли  замeнить  интервью, если  ихъ  подать соотвeтственнымъ  образомъ,  на
  пятьдесятъ строкъ,  съ описанiемъ  обстановки  и  съ  портретомъ. Донъ-Педро
  крeпко  пожалъ Клервиллю руку,  какъ бы благодаря его за Россiю, и попросилъ
  дать для  газеты  фотографическую  карточку.  Это  майоръ  могъ  сдeлать, не
  нарушая своего  долга.  Увидeвъ  фотографiю,  донъ-Педро  просiялъ: какъ  ни
  хорошъ былъ въ дeйствительности Клервилль, на карточкe, въ парадномъ мундирe
  до-военнаго времени, онъ былъ еще лучше.
       -   Не  смeю  васъ  больше  безпокоить,  господинъ  майоръ,-   сказалъ,
  вставая, Альфредъ Исаевичъ.-  Сердечно васъ благодарю...  Вы знаете,  что въ
  лицe нашей газеты  ваша  великая страна всегда имeла вeрнаго друга. Въ этомъ
  вся наша редакцiя вполнe солидарна.
       -  О, да, я знаю хорошо,-  отвeтилъ, тоже съ искреннимъ удовольствiемъ,
  Клервилль. Онъ проводилъ гостя до  дверей, и они разстались, очень довольные
  другъ другомъ.
       "Вотъ  и  не  потерялъ  времячко",-  удовлетворенно  подумалъ  Альфредъ
  Исаевичъ, поднимаясь по  лeстницe  въ  третiй  этажъ.  Помимо того, что  сто
  строкъ  отъ  двухъ  интервью составляли двадцать рублей (донъ-Педро,  сверхъ
  жалованья,  получалъ  еще  построчную  плату),  самый  процессъ  составленiя
  интервью  очень  нравился  Альфреду  Исаевичу.  Въ  минуты особенно  горячей
  влюбленности  въ  себя,  онъ   называлъ  себя   "журналистомъ  {144}  Божьей
  милостью". И  дeйствительно любовь къ  газетному дeлу была  въ немъ сильна и
  неподдeльна.  Особенно  онъ  любилъ  все,  что  имeло  отношенiе  къ  высшей
  политикe,  въ  частности къ  иностранной. Донъ-Педро въ дeйствiяхъ  великихъ
  державъ  неизмeнно усматривалъ  скрытый,  маккiавелическiй  смыслъ,  который
  почему-то  чрезвычайно  его радовалъ: онъ  и  говорилъ  о  тайныхъ замыслахъ
  разныхъ европейскихъ правителей  всегда  съ  радостной, почти  торжествующей
  улыбкой.  Альфреду Исаевичу нравилось, что европейскiе правители  были такiе
  хитрецы  и что онъ тeмъ не  менeе  проникалъ  въ  ихъ  тайные  замыслы,-  въ
  отличiе отъ другихъ людей, которые простодушно имъ вeрили. Анкета все больше
  увлекала донъ-Педро. "Можно даже  считать, четвертная въ карманe: это дудки,
  будто  Федюша на  Кременецкаго больше пятидесяти  строкъ не  дастъ...  Когда
  прочтетъ, что я напишу, дастъ сколько влeзетъ"...
       Альфредъ Исаевичъ направился налeво по менeе ярко освeщенному корридору
  третьяго этажа и вдругъ, свернувъ за уголъ, увидeлъ Брауна, который, въ шубe
  и  шапкe,  опустивъ  голову,  быстро  шелъ  къ  лeстницe.  "Чудная шубка",- 
  подумалъ  донъ-Педро.-  "Котикъ не котикъ, а выхухоль,  теперь за восемьсотъ
  рублей не сошьешь".
       -  Здравствуйте, господинъ профессоръ,-  сказалъ онъ вкрадчиво.
       Браунъ вздрогнулъ и поднялъ голову.
       -  Здравствуйте...
       -  А я  шелъ къ вамъ...  На одну  минутку,  только  на одну  минутку...
  Можно?
       -  Простите меня, я очень  спeшу,-  сказалъ  Браунъ,  останавливаясь съ
  видимымъ нетерпeнiемъ.-  Чeмъ могу служить? {145}
       Альфредъ Исаевичъ изложилъ  свою просьбу  короче, чeмъ въ разговорe  съ
  Кременецкимъ и Клервиллемъ.
       -  Нeтъ, меня, пожалуйста, увольте,-  сухо прервалъ его Браунъ, узнавъ,
  въ чемъ дeло, и не дослушавъ объясненiя.-  Я не политикъ и никакихъ интервью
  не даю.
       -   Вы нашъ извeстный ученый  и въ  качествe такового...-   началъ было
  снова донъ-Педро.
       -  Прошу  извинить. Дeло это  меня  не касается и не интересуетъ... Мое
  почтенiе.
       Онъ приподнялъ шапку и быстро пошелъ дальше.
       "Однако порядочный нахалъ этотъ господинъ",-  сказалъ  себe оскорбленно
  Альфредъ Исаевичъ  и  включилъ  мысленно  Брауна въ  черный  списокъ  людей,
  которымъ при случай не  мeшало сдeлать непрiятность.  "Слава Богу, ученыхъ и
  безъ него, какъ собакъ нерeзанныхъ. Ему же  честь предлагали"...  Отсутствiе
  Брауна въ  анкетe  дeйствительно не могло быть потерей  въ газетномъ смыслe.
  "Странный господинъ!.. Вeрно, не отъ  мiра сего"...  Человeкъ,  отказавшiйся
  отъ интервью, которое ему предлагали  совершенно безплатно, не могъ быть отъ
  мiра сего по  представленiю  Альфреда  Исаевича:  онъ зналъ  столько  людей,
  готовыхъ заплатить за интервью немалыя деньги. "Ну, и Богъ съ нимъ! Возьмемъ
  другого"... Донъ-Педро направился дальше по  корридору, чтобы не идти вслeдъ
  за Брауномъ и чтобы  тотъ не подумалъ, будто  онъ нарочно для него прieзжалъ
  въ "Паласъ". Навстрeчу  Альфреду Исаевичу шелъ невзрачный человeкъ въ пальто
  съ  каракулевымъ  воротникомъ.  Онъ  быстро  окинулъ  взглядомъ  донъ-Педро.
  Альфредъ Исаевичъ, встрeтившись  съ нимъ глазами, почувствовалъ неловкость и
  даже легкiй  испугъ. Ему  почему-то  показалось,  {146}  что  это "шпикъ",- 
  донъ-Педро видалъ на своемъ вeку немало сыщиковъ и имeлъ наметанный взглядъ,
  чeмъ иногда хвасталъ,  разговаривая съ людьми революцiоннаго  образа мыслей.
  "Кажется, въ  "Паласe" шпикамъ нечего дeлать",-  подумалъ онъ  озадаченно.- 
  "Хотя  собственно  въ  наше  милое  время"...  Альфредъ  Исаевичъ посмотрeлъ
  подозрительно  вслeдъ  невзрачному человeку  и съ  неудовольствiемъ ускорилъ
  шаги.
  
  
XXIV.
  
       "Алкалоидъ рода  белладонны",-  хмурясь и морща  лобъ, повторилъ вслухъ
  Яценко.  Эти слова изъ лежавшей передъ  нимъ бумаги ничего ему не объясняли.
  "Все  принимаемъ  на вeру...  Гроссъ  рекомендуетъ слeдователямъ  запасаться
  спецiальными  познанiями  для   того,  чтобы   входить  во  всe  подробности
  судебно-медицинскаго и химическаго изслeдованiя. Да, конечно,  противъ этого
  требованiя нельзя  возражать, но  въ пятьдесятъ лeтъ трудно начать  изученiе
  химiи",-  подумалъ онъ со вздохомъ.
       Въ  камерe Николая  Петровича было нeсколько  спецiальныхъ руководствъ.
  Онъ взялъ  одно изъ  нихъ, заглянулъ  въ  алфавитный указатель  и, разыскавъ
  нужную  страницу, узналъ,  что  алкалоидами  называются  особыя  твердыя или
  жидкiя  органическiя  вещества  основного  характера  и   сложнаго  состава,
  встрeчающiяся   въ   нeкоторыхъ  видахъ   растенiй.  Это  было  понятно,  но
  недостаточно опредeленно,-  Николай Петровичъ думалъ, что въ химiи  вещества
  классифицируются точнeе. Онъ попробовалъ читать дальше, но тотчасъ пересталъ
  разбираться.  Въ  книгe   говорилось  о  томъ,   что  громадное  большинство
  алкалоидовъ  {147} можно  производить отъ пиридина, тогда какъ нeкоторое ихъ
  число относится къ жирному ряду.  О белладоннe Николай Петровичъ узналъ, что
  заключающiйся  въ  ней  атропинъ   представляетъ  собой   тропиновый   эфиръ
  альфа-фенилъ-бета-оксипропiоновой   кислоты.   Яценко   вздохнулъ,   закрылъ
  руководство  по  химiи и  опять  внимательно  прочелъ  заключенiе  эксперта,
  рeшившись всецeло на него положиться.
       Экспертъ  пришелъ   къ  выводу,   что  смерть  Фишера  послeдовала  отъ
  отравленiя  растительнымъ  ядомъ,  повидимому, алкалоидомъ  типа белладонны.
  Слово  "повидимому"  снова  задeло Николая  Петровича.  "Въ  такихъ случаяхъ
  никакiе  "повидимому"  недопустимы",-   подумалъ  онъ  съ  неудовольствiемъ,
  откладывая бумагу въ папку No. 16.
       Папка эта  уже очень распухла  отъ документовъ. Почти всe  свидeтели по
  дeлу были допрошены; ихъ, впрочемъ, было не такъ много. Не хватало показанiя
  госпожи  Фишеръ,  которая еще  не прибыла  въ Петербургъ.  Ея допросу Яценко
  придавалъ большое значенiе.
       Николай Петровичъ пробeжалъ нeсколько другихъ  бумагъ  и задумался. Онъ
  былъ  не вполнe  доволенъ  ходомъ слeдствiя  по дeлу  объ  убiйствe  Фишера.
  Настоящихъ   уликъ  противъ  Загряцкаго  было  недостаточно.  Какъ  человeкъ
  чрезвычайно  порядочный,  Яценко нисколько  не  огорчался  въ тeхъ случаяхъ,
  когда слeдственные  матерiалы складывались въ  пользу подозрeваемаго, и даже
  радовался, если выяснялась его  невиновность.  Но  въ этомъ  дeлe у  Николая
  Петровича послe перваго же допроса сложилась твердая увeренность, что Фишеръ
  былъ отравленъ Загряцкимъ. Въ недостаточности уликъ онъ видeлъ не {148} свою
  неудачу, а побeду преступнаго начала надъ справедливостью.
       Яценко  еще  разъ  перебралъ  въ  памяти  основныя положенiя слeдствiя.
  Самоубiйства быть не могло. "Съ чего бы  въ самомъ дeлe Фишеръ сталъ кончать
  самоубiйствомъ?"   -   въ  десятый  разъ  мысленно  себя   спросилъ  Николай
  Петровичъ.  "Ни болeзни, ни  матерiальныхъ затрудненiй у него не было. Кромe
  того, что же ему мeшало, если пришла  такая  необъяснимая мысль,  отравиться
  дома, въ "Паласe"? Женатый человeкъ,  дорожившiй приличiями,  не  поeхалъ бы
  кончать  съ  собой въ подозрительную  квартиру...  Да  и  самая  обстановка,
  выраженiе  лица  Фишера,  все  говоритъ,  что о  самоубiйствe  рeчи быть  не
  можетъ... Нeтъ, здeсь не  самоубiйство,  здeсь  убiйство, хорошо  обдуманное
  убiйство"...
       Система доводовъ, устанавливающихъ виновность Загряцкаго, уже сложилась
  у  Николая  Петровича.  Въ  этой  системe  многое еще  могло  измeниться  въ
  зависимости отъ показанiй госпожи  Фишеръ,  отъ очной ставки между ней  и ея
  любовникомъ.  Кое-что  съ  минуты  на  минуту  должны   были  внести  данныя
  дактилоскопическаго изслeдованiя.  Но общая  аргументацiя слeдствiя была уже
  намeчена  и съ внeшней стороны  выходила  довольно стройной. Однако  Николай
  Петровичъ  все  яснeе чувствовалъ въ  ней слабыя  мeста.  Онъ понималъ,  что
  каждую улику  въ отдeльности опытный защитникъ сумeетъ, если не  разбить, то
  во  всякомъ  случаe сильно  поколебать.  "Впрочемъ,  математической  ясности
  никогда не бываетъ  при  запирательствe преступника",-   подумалъ  Яценко.- 
  "Если не считать, конечно, уличенiя посредствомъ дактилоскопiи"...
       Въ дактилоскопiю Николай  Петровичъ вeрилъ, нельзя было не вeрить,-  но
  вeрилъ не такъ {149}  твердо,  какъ, напримeръ, въ  химическое изслeдованiе.
  Новeйшая судебно-полицейская наука  основывалась на  дактилоскопiи,-  Яценко
  прекрасно это зналъ.  Однако  въ глубинe души онъ  чуть-чуть  сомнeвался  въ
  томъ, что изъ миллiона людей каждый имeетъ свой отпечатокъ пальца и что нeтъ
  двухъ  такихъ  отпечатковъ,  которые  были  бы  совершенно  сходны одинъ  съ
  другимъ.  "Въ Чикаго недавно приговорили къ смерти преступника исключительно
  на  основанiи дактилоскопической улики.  Правда, этотъ  приговоръ вызвалъ  у
  многихъ возмущенiе... Что, если въ Чикаго была допущена ошибка?.. Въ  Европe
  нeтъ  твердо  установленной  практики...   У   насъ   тоже  нeтъ"...  Яценко
  справедливо считалъ русскiй судъ лучшимъ въ мiрe.
       Николай  Петровичъ вынулъ изъ  папки No. 16 дактилограмму  отпечатковъ,
  оставшихся на бутылкe и на стаканe въ комнатe, гдe  было совершено убiйство.
  Онъ еще  разъ  у  лампы  вглядeлся  въ  отпечатокъ,  проявленный  свинцовыми
  бeлилами. На листe бумаги  довольно большой  кружокъ былъ  покрытъ  сложнымъ
  овальнымъ  узоромъ.  Экспертъ  отмeтилъ  номерами особенности  узора:  шесть
  в и л о к ъ  и четыре о с т р о в к а. Въ пояснительной  запискe приводились
  какiя-то дроби со  ссылкой  на систему Вуцетича. Снимокъ съ  руки Загряцкаго
  еще не былъ готовъ и выводовъ потому  быть не могло. Николай Петровичъ долго
  вглядывался въ фотографiю. "Да, какъ  будто все это убeдительно... Однако - 
  они въ Чикаго  какъ хотятъ, а  я на основанiи этихъ вилокъ и островковъ  все
  таки не подведу человeка  подъ каторгу",-  сказалъ онъ себe.-  "Жаль, что со
  всeхъ насъ  не снимаютъ  отпечатковъ. Надо бы, чтобы  это было обязательно и
  чтобы  всe снимки регистрировались. Тогда при любомъ  {150}  преступленiи - 
  взглянулъ въ каталогъ и сразу знаешь  преступника... Но отчего  же  этого не
  вводятъ,  если это  такъ  просто?" -   опять съ сомнeнiемъ подумалъ  Николай
  Петровичъ.-  "Впрочемъ, здeсь и безъ  дактилоскопiи дeло ясно:  да, конечно,
  Загряцкiй  убилъ...  Убилъ,   чтобы  къ   его  любовницe  перешли  богатства
  банкира"...
       Николай Петровичъ  еще  лишь приблизительно  разобрался въ томъ,  какое
  именно наслeдство оставилъ Фишеръ. Состоянiе, по наведеннымъ справкамъ, было
  огромное,  но  запутанное:  выразить его точной  цыфрой слeдователь  пока не
  могъ. Надо  было  выяснить  стоимость  разныхъ  акцiй,  непонятныя  названiя
  которыхъ  постоянно  попадались  въ газетахъ.  Названiя  эти зналъ и Николай
  Петровичъ, хоть и не  слeдилъ  за биржевой  хроникой,-   все  равно какъ онъ
  зналъ имена выдающихся артистовъ, несмотря на то, что мало посeщалъ театры.
       Стукъ въ дверь прервалъ мысли Николая Петровича.
       -   Къ Вашему  Превосходительству,-  сказалъ  сторожъ, подавая визитную
  карточку.
       -  Попросите  войти.  Что, еще  ничего  мнe не  приносили  изъ сыскного
  отдeленiя?
       -  Никакъ нeтъ, Ваше Превосходительство.
       Въ комнату вошелъ  докторъ  Браунъ.  Они  любезно  поздоровались,  какъ
  старые знакомые.
       -  Очень радъ васъ видeть,-  сказалъ Яценко, крeпко пожимая руку Брауну
  и пододвигая ему стулъ.-  Вы ко мнe по дeлу?
       -  Да, если позволите,-  отвeтилъ, садясь, Браунъ.
       -  Къ вашимъ услугамъ.
       -  Я зашелъ къ вамъ, собственно, для очистки совeсти. Видите-ли, у меня
  осталось  такое  впечатлeнiе,  что  слова,  сказанныя  мною   вамъ  о  {151}
  Загряцкомъ при  нашемъ  первомъ  знакомствe,  могутъ быть  неправильно  вами
  истолкованы.  Надeюсь,  вы не  поняли  ихъ  въ  томъ смыслe,  что  я  считаю
  Загряцкаго человeкомъ способнымъ на убiйство?..
       Яценко смотрeлъ на него съ недоумeнiемъ.
       -  Это  было  бы, разумeется, невeрно,-   продолжалъ Браунъ.-  Ничто въ
  моемъ знакомствe,  правда,  не  близкомъ и  не  продолжительномъ,  съ  этимъ
  господиномъ  не  даетъ мнe основанiй считать его способнымъ  на преступленiе
  болeе другихъ людей.  Ничто,-  повторилъ онъ.-  Вотъ это я и  хотeлъ довести
  до вашего свeдeнiя, на случай, если я тогда выразился не вполнe ясно.
       -  Вы ошибаетесь,-  сказалъ Николай Петровичъ.-  Я именно такъ и понялъ
  тогда ваши слова.
       -   Очень  радъ. Въ такомъ  случаe мое  сегодняшнее посeщенiе  является
  излишнимъ. Но, видите ли, я въ газетахъ прочелъ, что  Загряцкiй арестованъ и
  что  улики  противъ  него  тяжелыя  (онъ  помолчалъ съ  полминуты,  какъ  бы
  вопросительно глядя на слeдователя). И я не хотeлъ бы  прибавлять что бы  то
  ни было къ этимъ уликамъ, хотя бы одно только впечатлeнiе.
       -   Разумeется,  я понимаю ваши  мотивы,-  отвeтилъ Яценко.-   Долженъ,
  однако,  вамъ сказать, что  мы  не  сажаемъ  людей  въ  тюрьму  на основанiи
  впечатлeнiй.  У  слeдствiя  дeйствительно  есть  очень  серьезныя  основанiя
  думать,  что  Загряцкiй  отравилъ  Фишера... Отравилъ  растительнымъ  ядомъ,
  природа котораго уже выяснена экспертизой.
       -  Вотъ какъ... Уже выяснена? -  повторилъ Браунъ.-  Такъ быстро?
       -  Да... Не имeю права  входить въ подробности слeдственнаго матерiала.
  Однако  газеты  уже   сообщили,  что  экспертиза   констатируетъ  отравленiе
  алкалоидомъ типа белладонны. Не знаю, какъ {152} журналисты все это  узнаютъ
  чуть ли не  раньше меня,-  добавилъ онъ, улыбаясь,-  но  это  правда. Таково
  дeйствительно  заключенiе  экспертизы:  отравленiе растительнымъ ядомъ  рода
  белладонны.
       -  У васъ  очень  хорошiй экспертъ,-  сказалъ  съ  насмeшкой  Браунъ.- 
  Вeроятно, врачъ, правда? Врачи, какъ журналисты, тоже все прекрасно знаютъ.
       -  Виноватъ?.. Я не совсeмъ васъ понимаю?
       -  Я нeсколько  знакомъ съ токсикологiей и самъ  въ этой области немало
  поработалъ. Долженъ  сказать,  это  область  довольно  темная,  и  я  потому
  удивленъ, что вашъ экспертъ такъ быстро  и точно все выяснилъ и  установилъ.
  Сложные анализы у  насъ длятся часто  долгiя недeли. Есть къ  тому же немало
  алкалоидовъ, совершенно сходныхъ по  дeйствiю.  Повторяю, наши  познанiя  въ
  этой  области  еще очень не  точны...  Но это  не  мое  дeло, не  буду  вамъ
  мeшать,-  сказалъ Браунъ, приподнимаясь.-  Прошу меня извинить, что отнялъ у
  васъ время.
       -  Сдeлайте одолженiе,-  любезно произнесъ Николай Петровичъ.-  То, что
  вы говорите, весьма интересно... Мнe казалось бы, однако.. Войдите!
       -   Вамъ, Николай Петровичъ,  пакетъ,-  сказалъ  письмоводитель, слегка
  кланяясь  Брауну и  подавая  слeдователю  большой  конвертъ.-  Изъ  сыскного
  отдeленiя  только  что  доставили,-   добавилъ   онъ  и  слегка  покраснeлъ,
  подумавъ,  что  въ  присутствiи  посторонняго  человeка  лучше  было  бы  не
  произносить   нехорошо  звучащихъ   словъ  "изъ  сыскного   отдeленiя":  онъ
  чувствовалъ, что это немного непрiятно Николаю Петровичу. {153}
       -  Благодарю  васъ,-  сказалъ  поспeшно  Яценко.-   Вы меня извините,- 
  обратился  онъ  къ  Брауну, распечатывая  конвертъ ножомъ. Изъ пакета выпала
  фотографiя. Слeдователь бeгло взглянулъ на Брауна. Тотъ сидeлъ неподвижно.
       -  Вы меня извините,-  повторилъ Николай Петровичъ и  быстро  пробeжалъ
  приложенную къ фотографiи  бумагу... "Вполнe тождественнымъ признано быть не
  можетъ"...-   бросилась  ему  въ  глаза  фраза, отпечатанная  на машинкe  въ
  разрядку.
       -  Очень неважная погода,-  сказалъ смущенно Брауну письмоводитель.
       -  Очень неважная...
       -  Одно слово, Петроградъ.
       Яценко,  хмурясь,  читалъ бумагу.  Экспертъ докладывалъ,  что  основная
  форма  узора,  петлевая  съ  косымъ  направленiемъ петель влeво и  съ  одной
  дельтой справа, сходна въ обоихъ снимкахъ. Но вилокъ во второмъ  снимкe было
  семь,  островковъ пять, при чемъ двe вилки и одинъ островокъ на снимкахъ  не
  вполнe совпадали по  положенiю. Выводъ эксперта заключался въ томъ, что, при
  несомнeнномъ и  большомъ сходствe  отпечатковъ, они  не могутъ быть признаны
  совершенно тождественными; нeкоторое расхожденiе можетъ, однако, объясняться
  и  недостаточной четкостью  сохранившагося  на  бутылкe  отпечатка.  Николай
  Петровичъ пожалъ плечами.
       -  Распишитесь,  пожалуйста  за  меня въ прiемe пакета,-   сказалъ  онъ
  письмоводителю.
       Браунъ поднялся.
       -  Еще разъ прошу извинить, что васъ побезпокоилъ.
       -   Нисколько не побезпокоили,  но  удерживать  не смeю... Вы еще долго
  пробудете въ Петербургe?
       -  Вeроятно, долго. Я заваленъ работой. {154}
       -  Да, у васъ  и видъ утомленный.  Должно  быть, и нашъ климатъ нелегко
  переносить послe Европы... Отвратительная осень, давно такой не было.
       Они, уже стоя, немного поговорили о политикe, о Распутинe, о близкомъ и
  очень занимавшемъ всeхъ открытiи сессiи Государственной Думы.
       -  Я получилъ билетъ въ ложу журналистовъ,  Вeроятно,  пойду,-  сказалъ
  Браунъ.
       -  Какъ жаль, что я  не могу пойти. Да, у  насъ  очень тяжелыя времена.
  Удивительна слeпота нашей власти и этихъ безотвeтственныхъ круговъ. Казалось
  бы, ребенку ясно, что мы катимся въ бездну.
       -  Катимся въ бездну,-  глухо повторилъ Браунъ.
  
  
XXV.
  
       Искры рвались за пролетомъ вокзала,  прорeзывая  клубы  дыма,  черные у
  отверстiй трубъ, понемногу свeтлeвшiе  повыше.  Изъ-подъ вагоновъ поeзда  съ
  непрерывнымъ свистомъ выходилъ  бeлый  паръ и  рeдeлъ,  обволакивая  вагоны.
  Пахло  желeзнодорожной  гарью.  По   лоснящемуся  черной   слякотью  перрону
  пробeгали  нервные  пассажиры.  Господинъ,  съ  большой  коробкой  въ  рукe,
  догонялъ  артельщика,  быстро   катившаго  двухколесную  телeжку.  Двe  дамы
  растерянно обнялись передъ раскрытой дверью вагона второго класса. Слышались
  отчаянные свистки. По сосeднему пути  локомотивъ медленно надвигался заднимъ
  ходомъ на сверкавшiй  огнями вокзалъ. Человeкъ съ лопатой въ рукахъ работалъ
  на  полотнe, повернувшись  къ  поeзду  спиною.  Мальчикъ  изъ {155} окна  съ
  радостнымъ ужасомъ  смотрeлъ на  полотно. По крайнему  перрону угрюмо, не въ
  ногу, шли солдаты.
       Федосьевъ,  опираясь  на палку, оглядываясь  по  сторонамъ,  вышелъ  съ
  портфелемъ въ рукe, и  направился  впередъ къ  вагону перваго класса. Шедшiй
  навстрeчу человeкъ въ  пальто  съ  каракулевымъ  воротникомъ  поровнялся  съ
  Федосьевымъ и, не глядя на него, бросилъ вполголоса:
       -  Въ первомъ вагонe за машиной.
       Федосьевъ  дошелъ до конца поeзда и поднялся на площадку вагона,  уютно
  свeтившагося тусклыми желтоватыми огоньками. Въ корридорe онъ  столкнулся съ
  Брауномъ.
       -   Александръ Михайловичъ?  Прiятный  сюрпризъ,-   сказалъ удивленнымъ
  тономъ Федосьевъ, здороваясь.-  Тоже въ Царское?
       -  Нeтъ, я въ Павловскъ.
       -  Значить, до Царскаго вмeстe... Вы  въ этомъ  купе?  Разрeшите  и мнe
  сeсть здeсь, благо никого нeтъ...
       -  Сдeлайте одолженiе... Я думалъ, вамъ полагается отдeльное  купе  или
  даже отдeльный вагонъ?..
       -   Ну, вотъ еще... Я никому на вокзалe  и не говорилъ, что eду... Вамъ
  все равно -  спиной къ локомотиву? -  спросилъ  Федосьевъ, кладя портфель на
  диванъ и садясь.-  Такъ вы въ Павловскъ?
       -   Да, я туда  eзжу  по понедeльникамъ и  четвергамъ. Одно  изъ нашихъ
  учрежденiй по изготовленiю противогазовъ помeщается въ Павловскe.
       -   Вотъ  вeдь  какая  прiятная встрeча,-   повторилъ Федосьевъ.-   А я
  звонилъ  въ  "Паласъ",  да  васъ  дома  не  было... Мнe  особенно  интересно
  побесeдовать съ человeкомъ, прибывшимъ {156} недавно изъ Европы.  Вы курите?
  -  спросилъ  онъ, вынимая портсигаръ.-  Я  безъ  папиросы  не  могу  прожить
  часа...  Такъ  какъ  же  вы  къ  намъ  изволили проeхать?  Черезъ  Англiю  и
  Скандинавскiя страны?
       -  Да, на Ньюкестль-Бергенъ.
       -   Значить,  всякiя видали  государства, и  воюющiя,  и нейтральныя...
  Вeрно, и въ Стокгольмe задержались?
       -  Нeсколько дней.
       -  Стокгольмъ да еще Лозанна теперь  интереснeйшiе города: гнeзда всeхъ
  агентуръ и контръ-агентуръ мiра.
       -  Я недавно побывалъ и въ Лозаннe.
       -  Такъ-съ?.. Да, вы могли многое видeть... Ну что, какъ тамъ, у нашихъ
  доблестныхъ  союзниковъ?.. Замeтьте,-   вставилъ онъ съ  улыбкой, -  у  насъ
  теперь  ироническое  обозначенiе  "наши  доблестные  союзники"  стало  почти
  обязательнымъ. Казалось бы, почему? Вeдь они и въ самомъ дeлe доблестные?..
       -   Да, у насъ, кажется, не даютъ себe отчета въ ихъ жертвахъ, особенно
  въ жертвахъ Францiи.
       -  Именно... А можетъ, тутъ природная русская насмeшливость надъ всякой
  оффицiальной словесностью. Вeдь вовсе не французы, а мы самый насмeшливый въ
  мiрe народъ... "Надъ чeмъ  смeемся?.." Хоть и, правда, со стороны не совсeмъ
  это  понятно.  Подумайте, вeдь  у нихъ на западномъ фронтe  вся  французская
  армiя,  вся  англiйская,  вся  бельгiйская, да  еще  разныя  вспомогательныя
  войска, канадскiя, австралiйскiя, индусскiя,  алжирскiя,-  и все это противъ
  половины  германской  армiи.  А  мы  одни,  и  противъ насъ другая  половина
  нeмцевъ, да три четверти  австрiйской  армiи, да  еще  турки... Можетъ быть,
  если на дивизiи  считать, это  и не совсeмъ такъ...  Хоть {157}  вeрно почти
  такъ  и  на  дивизiи...  Но  публика  судитъ  безъ  цыфръ.  Отсюда  и пошло:
  "доблестные союзники", "домъ паромщика", и все такое.
       -  Зато у союзниковъ дeла лучше, чeмъ у насъ. У нихъ фронтъ крeпкiй.
       -  Да, да, конечно... Хоть и  не такiя ужъ у нихъ  блестящiя дeла. Да и
  снарядовъ,  и  аэроплановъ  у  союзниковъ  не  то,  что  у  насъ, какъ  котъ
  наплакалъ. У нихъ могучая промышленность, флотъ, американская база, а у насъ
  ничего...
       Послышались  звонки,  свистокъ  кондуктора. Поeздъ покачнулся,  вокзалъ
  медленно поплылъ назадъ.
       -  И живемъ однако,-  сказалъ, устало глядя въ окно, Браунъ.
       -  Дивны дeла Твои, Господи, живемъ! Вотъ только долго ли проживемъ?..
       -  Вы думаете, недолго?
       -   Увы, не я одинъ думаю: всe мы смутно чувствуемъ,  что дeло плохо...
  И,  замeтьте, большинство  очень  радо:  грацiозно  этакъ, на  цыпочкахъ  въ
  пропасть и спрыгнуть.
       -  Мнe все-таки нeсколько странно это слышать отъ представителя власти.
       -   Я, Александръ Михайловичъ,  не такъ ужъ типиченъ  для представителя
  власти.  Разумeю  нашу  нынeшнюю, съ позволенiя  сказать, власть,-   сказалъ
  Федосьевъ, ускоряя рeчь въ темпъ ускоряющемуся ходу поeзда.
       -  Вотъ какъ: "съ позволено сказать"?
       -  Да, вотъ какъ... Такого правительства даже у насъ никогда не бывало.
  Истиннымъ  чудомъ  еще и держимся. Кто  это,  Тютчевъ, кажется, сказалъ, что
  функцiя  русскаго  Бога отнюдь не синекура?..  Впрочемъ,  что-жъ  говорить о
  нашемъ  правительствe,-  сказалъ  онъ, нахмурившись.-   О  немъ  нeтъ  двухъ
  мнeнiй. А я отъ  нашей лeвой {158}  общественности тeмъ главнымъ образомъ  и
  отличаюсь, что и въ нее нисколько не вeрю... У насъ, Александръ Михайловичъ,
  военные  по  настроенiю  чужды  милитаризму,  юристы  явно не  въ  ладахъ съ
  закономъ, буржуазiя не вeритъ въ свое право собственности, судьи не убeждены
  въ моральной справедливости  наказанiя...  Эхъ,  да что говорить! -  махнулъ
  рукой   Федосьевъ.-    Расползается  русское   государство,   всe   мы   это
  чувствуемъ...
       -   Я,  признаться,  не  замeчалъ,  чтобы  в с e   это  чувствовали  въ
  Петербургe. Напротивъ...
       -  Я говорю о людяхъ умныхъ и освeдомленныхъ... Умъ, конечно, отъ Бога,
  а вотъ освeдомленности у людей моей  профессiи, конечно, больше, чeмъ у кого
  бы то  ни  было. Намъ все виднeе, чeмъ  другимъ,  и многое мы  такое знаемъ,
  Александръ  Михайловичъ,-  или хоть подозрeваемъ,-  вставилъ онъ,-   о  чемъ
  другiе  люди  не  имeютъ понятiя.  Тe  же,  которые  понятiе имeютъ,  тe  не
  догадываются, что мы это знаемъ...
       Оба  вздрогнули и  быстро  оглянулись на окно:  по  сосeднему  пути  со
  страшной силой пронесся встрeчный поeздъ... Прошло нeсколько мгновенiй, ревъ
  и свистъ  оборвались. Сверкнули огни, телеграфная проволока быстро поднялась
  и, подхваченная столбомъ, полетeла внизъ. Впереди простоналъ свистокъ.
       -  Да, многое мы видимъ и знаемъ,-  повторилъ Федосьевъ.
       -    Жаль  однако,  что  ваше  вeдомство  не   даетъ  болeе  наглядныхъ
  доказательствъ своей проницательности,-  сказалъ Браунъ.
       Федосьевъ посмотрeлъ на него и усмeхнулся.
       -  Дадимъ, дадимъ.
       -  Исторiи оставите?
       -  Исторiи мы уже оставили.
       -  Это что же, если не секретъ? {159}
       -  Теперь, пожалуй, больше не секретъ. Я разумeю записку, года три тому
  назадъ поданную н а ш и м ъ человeкомъ "въ сферы", какъ пишутъ лeвыя газеты.
  Вы, вeрно, о ней слышали: записка Петра Николаевича Дурново. Не слыхали? Объ
  этой  запискe  начинаютъ говорить  -   и  не  мудрено.  Въ  ней,  Александръ
  Михайловичъ, все предсказано, рeшительно  все, что  случилось  въ  послeднiе
  годы. Предсказана война,  предсказана съ  мельчайшею точностью  конфигурацiя
  державъ: съ  одной  стороны,  говоритъ,  будутъ Германiя,  Австрiя,  Турцiя,
  Болгарiя, съ другой Англiя, Россiя, Францiя,  Италiя, Сербiя, Японiя,-   онъ
  еще,  правда, указываетъ  Соединенные Штаты,  пока  въ войну не вмeшавшiеся.
  Предсказанъ ходъ войны,  его  отраженiе у насъ,  тоже  совершенно  точно.  А
  кончится все, по его словамъ, революцiей и въ Россiи, и въ Германiи, причемъ
  русская революцiя,  говоритъ Петръ Николаевичъ, неизбeжно приметъ  характеръ
  соцiалистическiй: Государственная  Дума,  умeренная  оппозицiя,  либеральныя
  партiя  будутъ  сметены и  начнется  небывалая анархiя,  результатъ  которой
  предугадать невозможно...  Вотъ какъ, Александръ Михайловичъ, предсказываетъ
  человeкъ!  Насчетъ войны  сбылось... Вдругъ сбудется также  о  революцiи,  и
  будемъ мы вздыхать по плохому государству, оставшись вовсе безъ государства.
  Плохое, какъ никакъ, просуществовало столeтья...
       -   Это всегда говорятъ въ такихъ  случаяхъ. Доводъ,  извините меня, не
  изъ самыхъ сильныхъ.
       -  Будто? По моему,  въ политикe  только  одно  и  нужно для  престижа:
  продержаться возможно дольше...  На этомъ  пролетe, Александръ  Михайловичъ,
  между Петербургомъ  и  Царскимъ,  два вeка  дeлается  исторiя...  Не  скажу,
  конечно, чтобъ {160}  она дeлалась очень хорошо. Но  вeдь еще какъ ее будутъ
  дeлать  революцiонеры? Я, слава Богу,  личный  составъ революцiи  знаю: есть
  снобы, есть мазохисты, преобладаютъ несмысленыши.
       -  А то, вeроятно, есть и убeжденные люди?
       -   Да,  есть,  конечно,  и  такiе.  Родились,  можно  сказать, старыми
  революцiонерами...  Немало и  чистыхъ  карьеристовъ:  революцiя -   недурная
  карьера, разумeется,  революцiя осторожная.  Въ  среднемъ,  немного  опаснeе
  ремесло, чeмъ, напримeръ, военная служба, зато насколько же и выгоднeе: вeдь
  повышенiе идетъ куда быстрeе. Вы, напримeръ, съ молодымъ  княземъ Горенскимъ
  не знакомы? Его всe знаютъ...
       -  Да, я съ нимъ встрeчался.
       -  Значить, незачeмъ вамъ доказывать, что это  далеко не орелъ. А какую
  карьеру сдeлалъ! Его  общественное  положенiе: лeвый князь. Вeдь не будь онъ
  лeвымъ,  быть  бы  ему  секретаремъ  миссiи  гдe-нибудь  въ  Копенгагенe или
  корнетомъ въ гвардейскомъ полку. А теперь всероссiйская величина!
       -  Тогда мнe не совсeмъ  ясно,  отчего вы  опасаетесь революцiи. Что-жъ
  такой мелкоты бояться?
       -   Да вeдь  съ обeихъ сторонъ  мелкота! -  быстро,  съ силой въ голосe
  сказалъ Федосьевъ. -  Мнe бы, пока не поздно,  дали всю власть для послeдней
  схватки, я не очень боялся бы, ужъ вы мнe повeрьте!..
       Онъ раздраженно сунулъ  папиросу  въ  углубленiе  подъ  стекломъ окна и
  тотчасъ  закурилъ другую.  Браунъ  съ любопытствомъ  на него смотрeлъ. Синiй
  огонекъ спички пожелтeлъ и расширился, освeтивъ блeдное лицо Федосьева.
       -  Я, Александръ Михайловичъ,  своей  среды  не  идеализирую,  слишкомъ
  хорошо ее для этого  {161} знаю. Но многое намъ какъ будто и вправду виднeе.
  Вы, вeрно,  больше  моего  читали,-  много ли  вы  знаете въ исторiи  такихъ
  предсказанiй? Согласитесь, это странно,  Александръ Михайловичъ. Умные люди,
  ученые люди думали о томъ, куда идетъ мiръ: думали и философы, и политики, и
  писатели, и поэты, правда? И всe "провидцы" попадали пальцемъ въ небо. Одинъ
  Марксъ чего стоитъ съ его  предсказаньями, вы ихъ вeрно помните?.. А вотъ не
  ученый  человeкъ,   не  мыслитель  и  не   поэтъ,  скажемъ  кратко,  русскiй
  полицейскiй дeятель  все  предсказалъ  какъ  по  писаному.  Согласитесь, это
  странно:  въ  мiрe  слeпыхъ,   кривыхъ,  близорукихъ,  дальнозоркихъ,  одинъ
  оказался зрячiй: простой русскiй охранитель!
       -  Да не мифъ ли эта записка?
       -   Нeтъ, Александръ  Михайловичъ, не  мифъ: когда-нибудь прочтете... Я
  вдобавокъ и самъ не разъ то же слышалъ отъ Петра Николаевича... Зналъ  я его
  недурно, если кто-либо его вообще зналъ... Немного онъ  мнe напоминаетъ того
  таинственнаго,  насмeшливаго  провинцiала, отъ  имени  котораго  Достоевскiй
  любилъ вести разсказъ  въ своихъ романахъ...  Но умница былъ необыкновенный.
  Какъ и  вашъ  покорный  слуга, онъ имeлъ  репутацiю  крайняго реакцiонера, и
  заслуживалъ ее,  быть можетъ,  больше,  чeмъ вашъ покорный  слуга. Однако въ
  частныхъ разговорахъ онъ не скрывалъ,  что видитъ единственное  спасенiе для
  Россiи въ англiйскихъ государственныхъ порядкахъ. Хорошо?
       -   Недурно,  въ  самомъ дeлe. Только  тогда  опять-таки  я  не совсeмъ
  понимаю: какой  же  онъ  зрячiй въ мiрe слeпыхъ?  Вeдь  слeпые  именно это и
  говорятъ,-   правда, не  въ частныхъ  бесeдахъ, а публично,-  за что  зрячiе
  иногда  сажаютъ  ихъ  въ  тюрьму...  Со всeмъ  тeмъ,  не  спорю, {162}  вещь
  удивительная.  Вождь   реакцiонеровъ  -   въ  душe  сторонникъ   англiйскаго
  конституцiоннаго строя!.. Правду говорятъ, что Россiя страна неограниченныхъ
  возможностей.
       -   Да,  правду  говорятъ...  Я, Александръ  Михайловичъ,  иногда  себя
  спрашиваю: возможенъ ли въ Россiи соцiалистическiй или анархическiй строй? И
  по совeсти долженъ отвeтить: возможенъ, очень возможенъ. А то  думаю другое:
  возможно  ли  въ  Россiи возстановленiе  крeпостного права! И тоже вынужденъ
  честно отвeтить: отчего бы и нeтъ, вполнe возможно... Не все ли равно, какiе
  домики строить изъ песка? У  насъ  вeдь все парадоксы... Мы  и гибнемъ, если
  хотите,  изъ-за  парадокса...  То,  что  сейчасъ   политически   необходимо,
  психологически  совершенно  невозможно,  -   миръ  съ  Германiей,-   сказалъ
  Федосьевъ поспeшно, точно  не  желая дать  собесeднику  возможность вставить
  слово.-   А лагерь  нашей  интеллигенцiи весь  живетъ  въ обманe,  хуже,  въ
  самообманe, Александръ  Михайловичъ. У  насъ  очень немногiе твердо и  точно
  знаютъ, чего именно они хотятъ... Можетъ быть, Константинополя  и проливовъ,
  а можетъ, соцiалистической  республики? Или соцiалистической  республики, но
  съ  Константинополемъ  и съ проливами? Каюсь, я не очень высоко ставлю  нашу
  интеллигенцiю. Могу  о  ней говорить  правду: я  самъ русскiй  интеллигентъ.
  Учился  въ русской гимназiи, въ русскомъ  университетe, читалъ въ свое время
  тe  же  книги,  которыя  всe  читали...  Паскаля  не  читалъ, а  Николая-она
  читалъ...  Вы смeетесь? Не вeрите, что  читалъ?  Даю вамъ  слово -   выписки
  дeлалъ.
       -   Вполнe вeрю.  Но  вeдь русская  интеллигенцiя никогда не возбраняла
  читать и Паскаля. Если кто возбранялъ что бы то ни было читать, то никакъ не
  она. {163}
       -   Это,  конечно,  правильно, но  очередь  на  книги устанавливала  не
  власть,  а именно интеллигенцiя. Паскаль, или, напримeръ, Шопенгауэръ въ мое
  университетское  время  значились въ  третьей  очереди, если вообще гдe-либо
  значились. А вотъ Николай-онъ (его теперь и по фамилiи никто не помнитъ) или
  позже какой-нибудь Плехановъ,  тeхъ читать было  такъ же  обязательно, какъ,
  скажемъ,  въ извeстномъ возрастe познать любовь... Мы расшибали  лбы, молясь
  на Николая-она!
       -  Не  сами  же  все-таки  расшибали?..  Можетъ-быть,  намъ  кто-нибудь
  расшибалъ?
       -  Да,  можетъ  быть,-  разсeянно  повторилъ Федосьевъ,  теребя мeховую
  шапку, лежавшую у него на колeняхъ.-  Можетъ быть... Все было бы еще сносно,
  если-бъ Николай-онъ  то хоть  былъ настоящiй.  Боюсь,  однако,  когда-нибудь
  выяснится, что и Николай-онъ былъ поддeлкой. Боюсь, выяснится, что все, чeмъ
  жила  столько десятилeтiй  русская  интеллигенцiя,  все  было  обманомъ  или
  самообманомъ,  что не такъ она  любила свободу, какъ  говорила,  какъ,  быть
  можетъ,  и  думала,  что  не  такъ  она любила и  народъ,  и  что  мифологiя
  отвeтственнаго министерства  занимала  въ ея  душe немногимъ  больше  мeста,
  чeмъ, напримeръ, премьера въ Художественномъ Театрe. Люди сто лeтъ проливали
  свою и чужую  кровь, не любя и  не уважая по настоящему то,  во имя чего это
  якобы дeлалось.  Повeрьте, Александръ Михайловичъ, будетъ день, когда  этотъ
  символическiй Николай-онъ окажется поддeлкой, самой замeчательной  поддeлкой
  нашего времени. Будемъ мы тогда, снявши голову, плакать по волосамъ... Вeрно
  и тогда преимущественно по волосамъ будемъ плакать...
       -   Не  понимаю,-   сказалъ  Браунъ,  пожимая  плечами.-   Люди  хотятъ
  свободы, имъ ея не {164} даютъ, да еще  возмущаются, что  они любятъ свободу
  недостаточно... Извините  меня,  при  чемъ тутъ  символическiй  Николай-онъ?
  Допустимъ, въ одномъ лагерe знали  только Николая-она. Да  вeдь  и въ лагерe
  противоположномъ не все читали  Шопенгауэра,-  больше Каткова и  "Московскiя
  Вeдомости"...
       -  Съ этимъ я нисколько и не спорю... У насъ, говорятъ, страна дeлится:
  "мы"  и "они".  Что-жъ, если о н и  знаютъ цeну н а м ъ, то и  мы еще  лучше
  знаемъ цeну имъ.
       -  Да вы вообще  узко ставите вопросъ,  ужъ если на то пошло,-  сказалъ
  Браунъ.-  Почему русскiй интеллигентъ?  Сказали бы въ общей формe: "человeкъ
  есть животное лживое"... Толку, правда, немного  отъ  такихъ изреченiй. Да и
  произносить  ихъ  надо непремeнно по гречески или по латыни, иначе  теряется
  эффектъ... Я, кстати, очень хотeлъ бы знать, что такое русскiй интеллигентъ?
  Точно главные ваши вожди  къ интеллигенцiи  не принадлежатъ?  Обычно русскую
  интеллигенцiю дeлятъ  довольно  произвольно,  и  каждый  лагерь -   вашъ  въ
  особенности  -   беретъ  то,  что ему нравится.  Казалось  бы,  всю  русскую
  цивилизацiю создала русская интеллигенцiя.
       Федосьевъ опять засмeялся.
       -  Петръ, напримeръ? -  спросилъ  онъ.-  Правда, типичный интеллигентъ?
  А онъ  вeдь принималъ участiе въ созданiи русской  цивилизацiи...  Любилъ ли
  онъ ее или нeтъ, любилъ ли вообще  Россiю, твердо ли вeрилъ въ нее и въ свое
  дeло,  -  нашъ голландскiй  императоръ,-  это другой  вопросъ.  Говорилъ, по
  должности, разныя  хорошiя  слова, но... Я шучу, конечно, какое  можетъ быть
  сомнeнiе въ самоотверженномъ  патрiотизмe  Петра? Вамъ не приходилось читать
  его послeднiе указы? Они удивительны... Въ нихъ такая {165} душевная тоска и
  невeрiе, чуть только не безнадежность... Подумайте, и этакiй великанъ у насъ
  усталъ! Должно быть, у Петра подъ конецъ жизни немного убавилось  вeры... Во
  все  убавилось,  даже  въ науку,  которую онъ такъ трогательно любилъ.  Вeдь
  этотъ генiальный деспотъ былъ, собственно, первымъ человeкомъ восемнадцатаго
  столeтiя,-  пожалуй, больше,  чeмъ Вольтеръ... А вотъ на  европейца все-таки
  не  очень  походилъ.  Я думаю,  его любимые  голландцы на этого Саардамскаго
  плотника  смотрeли  съ большой  опаской...  Переодeваться въ чужое платье мы
  любили испоконъ вeковъ. У насъ большинство  великихъ людей, отъ Грознаго  до
  Толстого, обожало  духовные  маскарады. Москвичей  въ  Гарольдовомъ плащe въ
  нашей исторiи не перечесть. Вотъ только мода на плащи мeняется...
       -  Никакъ  я не предполагалъ,-   сказалъ Браунъ,-  что у  людей  власти
  можетъ быть такъ развито чувство иронiи, какъ у васъ.
       -   Чувство иронiи?  -  переспросилъ Федосьевъ. -  Не  скажу,  что  это
  смeхъ сквозь слезы, ужъ очень было бы плоско. Что дeлать? И для смeха, и для
  слезъ  у насъ  теперь  достаточно основанiй.  Но  для слезъ основанiй  много
  больше.
       Они помолчали.
       -  Только въ Россiи и можно понять, что такое рокъ,-  сказалъ Браунъ.- 
  Вы говорите,  мы гибнемъ. Возможно...  Во всякомъ случаe спорить не буду. Но
  отчего гибнемъ,  не знаю. По совeсти, я никакого рацiональнаго объясненiя не
  вижу. Такъ,  въ  свое время, читая  Гиббона, я не могъ понять, почему именно
  погибъ великiй Римъ...  Должно быть, и  передъ его  гибелью люди  испытывали
  такое  же  странное,  чарующее  чувство.  Есть  рeдкое  обаянiе  у  великихъ
  обреченныхъ  цивилизацiй. А наша -  одна изъ  величайшихъ, одна  изъ  самыхъ
  {166}  необыкновенныхъ...   На  меня,   послe   долгаго  отсутствiя,  Россiя
  дeйствуетъ очень сильно.  Особенно Петербургъ... Я  хорошо знаю самые разные
  его  круги.  Многое  можно  сказать,-   очень  многое,-   а  все   же  такой
  удивительной, обаятельной жизни я нигдe не видeлъ.  Вeроятно, никогда больше
  и не увижу. Да и въ исторiи, думаю, такую жизнь  знали немногiя поколeнiя...
  Я порою  представляю себe Помпею  въ  ту минуту,  когда  вдали, надъ  краемъ
  кратера, показалась первая струя лавы.
       -  Съ той разницей однако, что изверженiе вулкана внe человeческой воли
  и власти. У насъ еще, пожалуй, все можно было бы спасти...
       -    Чeмъ  спасти?  Князь   Горенскiй,  можетъ   быть,   и  глупъ,   но
  противопоставить  ему  у  васъ,  повидимому,  нечего...  Для  власти  всякiй
  энтузiазмъ  пригоденъ, кромe энтузiазма нигилистическаго. За Горенскаго,  по
  крайней мeрe, исторiя... Вeдь вы не думаете, что все  можно было  бы  спасти
  "мифологiей отвeтственнаго министерства"?
       -  Какъ вамъ сказать? Я не отрицаю, что это одинъ изъ выходовъ. Однако,
  есть еще и другой... Трудно спорить,  конечно, съ исторiй, съ мiромъ. Но мой
  опытъ -  по совeсти, немалый  -  говоритъ мнe, что устрашенiемъ и твердостью
  можно добиться отъ людей всего, что угодно.
       -  Зачeмъ же дeло стало? Отчего не добились?
       Федосьевъ развелъ руками.
       -   Какая  же  у насъ  твердость,  Александръ Михайловичъ. Да у  насъ и
  власти нeтъ, у насъ не правительство, а пустое мeсто!
       -  Плохо  дeло,  вы правы... Фридрихъ-Вильгельмъ жаловался на Лейбница:
  "пустой человeкъ, не умeетъ стоять на  часахъ!" Никто не требуетъ отъ нашихъ
  министровъ, чтобъ они были {167} непремeнно Лейбницами. Но хоть бы на часахъ
  умeли стоять!.. Впрочемъ, можетъ быть, васъ призовутъ въ послeднюю минуту?
       -  Поздно будетъ,-  сказалъ Федосьевъ. -  Да и не призовутъ, Александръ
  Михайловичъ, -  добавилъ онъ, помолчавъ,-  вы напрасно шутите. Мое положенiе
  и  то  очень  поколеблено,-   у  журналистовъ  спросите.  Не  сегодня-завтра
  уволятъ...
       Дверь открылась. Кондукторъ  спросилъ билеты  и  съ поклономъ  поспeшно
  вышелъ.
       -   Ну, а  какъ  же  на западe,  Александръ  Михайловичъ?  -   спросилъ
  Федосьевъ,  взглянувъ  на  часы.-  Иногда меня  беретъ  сомнeнiе:  много  ли
  прочнeе  и  западъ? Вдругъ  и  въ  Европe рeшительно все возможно?  Вы  какъ
  думаете?  Я  Европу  плохо  знаю. Вeдь  и тамъ революцiонныя  партiи  хорошо
  работаютъ?.. Вы ко всему этому не близко стояли?
       -  Къ чему?
       -  Къ работe революцiонныхъ партiй. Наблюдали?
       Браунъ смотрeлъ на него съ удивленiемъ и съ насмeшкой.
       -  Конечно, какъ тутъ отвeтить? -   прiятно улыбнувшись, сказалъ, послe
  недолгаго молчанiя, Федосьевъ.-  Если и стояли близко, то не для того, чтобъ
  объ этомъ разсказывать?
       -  Особенно государственнымъ людямъ,-   съ такой  же улыбкой  произнесъ
  Браунъ.
       -  О,  я  вeдь  говорю только о  наблюденiи,  притомъ  объ иностранныхъ
  революцiонныхъ   партiяхъ:   ихъ  дeятельность  меня  мало  касается...   Не
  настаиваю, конечно... Не скрою  отъ  васъ впрочемъ, что нeкоторые изъ вашихъ
  научныхъ сотрудниковъ меня интересовали и, такъ сказать, по дeламъ службы...
  Да вотъ хотя  бы дочь этого {168} несчастнаго Фишера, о которомъ теперь такъ
  много  пишутъ,  она  вeдь  у  васъ  работала,-   быстро  сказалъ  Федосьевъ,
  взглянувъ на  Брауна, и  тотчасъ продолжалъ.-   Приходилось мнe слышать и  о
  вашемъ политическомъ образe мыслей,-  вы  изъ него  не  дeлаете тайны...  И,
  признаюсь, я нeсколько удивлялся.
       -  Можно узнать, почему? Тайны я  не дeлаю никакой. Кое-что и писалъ...
  Не знаю, видeли ли вы мою книгу "Ключъ"? Она была  передъ войной напечатана,
  впрочемъ, лишь въ отрывкахъ.
       -   Я  отрывокъ  читалъ...  Правда,  это  работа   скорeе  философскаго
  характера?  Надeюсь, вы пишете дальше? Было бы крайне обидно,  если-бъ такое
  замeчательное  произведете  осталось  незаконченнымъ...  Не  благодарите,  я
  говорю  совершенно искренно... Удивленъ  же  я  былъ  потому, что,  хотя  по
  должности я, кажется,  не  могу  быть причисленъ къ передовымъ людямъ, но съ
  мыслями вашихъ статей согласенъ -  не говорю, цeликомъ, но, по меньшей мeрe,
  на три четверти.
       -  Я очень радъ,-  сказалъ, кланяясь съ улыбкой, Браунъ.-  Поистинe это
  подтверждаетъ ваши слова о томъ,  что въ Россiи юристы не вeрятъ въ  законъ,
  капиталисты -  въ право собственности, и т.  д. Впрочемъ,  я всегда  думалъ,
  что  государственные люди  позволяютъ  себe роскошь  имeть  два сужденiя: въ
  политической работe и  въ частной  жизни. И  ни одинъ искреннiй политическiй
  дeятель противъ этого возражать не будетъ..
       -  Вы думаете? Однако, возвращаюсь къ вамъ.  Съ взглядами,  изложенными
  въ вашихъ статьяхъ, конечно, трудно править государствомъ, но участвовать въ
  революцiи, по моему, еще труднeе.
       Впереди прозвучалъ свистокъ  локомотива.  На лицe  Федосьева скользнула
  досада.  Поeздъ замедлилъ  ходъ. Сквозь  запотeвшiя стекла  стали {169} чаще
  мелькать огни, показались вереницы пустыхъ вагоновъ.
       -   Вотъ  и  Царское,-   сказалъ  съ  сожалeнiемъ  Федосьевъ,  протирая
  перчаткой запотeвшее стекло.-  Такъ и  не удалось побесeдовать съ вами... До
  другого   раза,-   добавилъ  онъ  полувопросительно  и,  переждавъ  немного,
  спросилъ: -  Не сдeлаете  ли вы мнe удовольствiе какъ-либо пообeдать со мной
  или позавтракать?
       -  Къ вашимъ услугамъ. Спасибо.
       -   Вотъ и отлично...  Вамъ все равно, у  меня  или въ ресторанe? Если,
  конечно, обeдъ у  меня  не  слишкомъ  повредитъ вашей репутацiи,-   сказалъ,
  улыбаясь, Федосьевъ.
       -  Мнe все равно.
       -  Очень хорошо... Я васъ предувeдомлю заблаговременно...
       Онъ всталъ,  простился съ  Брауномъ и, опираясь  на  палку,  вышелъ  на
  площадку  вагона.  Поeздъ  съ  протяжнымъ  свисткомъ остановился.  Федосьевъ
  нетерпeливо надавилъ ручку тяжело поддававшейся двери. Вeтеръ рванулъ сбоку,
  слeпя  глаза  Федосьеву.  Онъ,  ежась,  надвинулъ плотнeе  мeховую  шапку  и
  осторожно  сошелъ по мерзлымъ  ступенямъ на слабо  освeщенный  перронъ. Шелъ
  снeгъ крупными тающими хлопьями. Носильщикъ бeжалъ вдоль поeзда, вглядываясь
  въ выходившихъ пассажировъ.  Въ окнахъ вокзала свeтились рeдкiе огни. Гдe-то
  впереди рвались красныя искры. За ними все утопало въ темнотe.
  
  
XXVI.
  
       -  Такъ ты заeдешь къ Нещеретову?  -  значительнымъ  тономъ спросила въ
  передней мужа  Тамара  Матвeевна.-   Пожалуйста, не забудь:  въ {170}  любой
  день,  кромe  среды  на будущей недeлe.  Не  забудь  также  сказать о нашемъ
  спектаклe... Можетъ быть, ему будетъ интересно...
       -  Да, да, я не забуду,-  съ легкимъ нетерпeнiемъ отвeтилъ Кременецкiй,
  надeвая шубу. Тамара Матвeевна оправила на немъ воротникъ и  поцeловала мужа
  въ подбородокъ.
       -   Застегнись, ради Бога,  ужасная погода. Теперь  у  всeхъ въ  городe
  гриппъ...
       -  Пустяки... До свиданья, золото...
       Раздался звонокъ.  Горничная открыла дверь  и впустила  людей, которые,
  тяжело ступая, внесли въ переднюю какую-то огромную деревянную штуку.
       -   Это еще что?  -  съ неудовольствiемъ спросилъ  Семенъ  Исидоровичъ,
  глядя  на  некланявшихся, угрюмыхъ  носильщиковъ,  топтавшихъ  и  пачкавшихъ
  мокрыми сапогами аккуратную дорожку на бобрикe передней.
       -  Ахъ, это рама,-  заторопившись, сказала  Тамара Матвeевна.-  Это для
  нашего спектакля. Пройдите, пожалуйста, туда... Маша, проводите же ихъ...
       Семенъ  Исидоровичъ  слегка  пожалъ плечами и  направился  къ двери, съ
  демонстративной  досадой обходя  носильщиковъ,  какъ  если-бы они совершенно
  загораживали  выходъ.  Спектакль  устраивался  съ  разрeшенiя   и   даже  съ
  благословенiя главы дома;  однако  Кременецкiй всегда  въ подобныхъ случаяхъ
  принималъ  такой  тонъ,  точно всe приготовленiя  очень  ему  мeшали и  были
  вдобавокъ совершенно ненужны: спектакль могъ отлично  устроиться самъ собою.
  Семенъ Исидоровичъ  слeдовалъ  этому  тону  больше  по привычкe,  но  Тамара
  Матвeевна невольно ему поддавалась и чувствовала себя виноватой. {171}
       Своей  быстрый  походкой   энергичнаго  дeлового  человeка  Кременецкiй
  спустился  по  лeстницe.  На  улицe  онъ  съ обычнымъ удовольствiемъ окинулъ
  хозяйскимъ  взглядомъ   лошадей,  кивнулъ  женe,  смотрeвшей   на  него  изъ
  освeщеннаго окна, сeлъ въ сани и сказалъ кучеру:
       -  Съ Богомъ!..
       Визитъ къ Нещеретову,  котораго онъ долженъ  былъ пригласить на  обeдъ,
  былъ  не  совсeмъ  прiятенъ  Семену  Исидоровичу.  Донъ-Педро  не  ошибался:
  Кременецкiй дeйствительно  подумывалъ  о томъ, что хорошо было бы Мусe выйти
  замужъ за Нещеретова.  Семенъ Исидоровичъ,  однако,  не подозрeвалъ, что эти
  его тайные планы  могутъ быть кому бы то ни  было извeстны. И вправду трудно
  было понять,  откуда  пошелъ о нихъ  слухъ: ничего  для  осуществленiя своей
  мысли Кременецкiй  еще  не сдeлалъ,  да и самая мысль была довольно смутной.
  Семенъ Исидоровичъ въ глубинe души нeсколько ея стыдился, хотя Нещеретовъ во
  всeхъ  отношенiяхъ былъ  блестящей  партiей. Развe  только по годамъ  онъ не
  совсeмъ подходилъ для Муси.  Ему  было  лeтъ  тридцать  восемь,  а то  и всe
  сорокъ. Но разница  въ  возрастe въ  пятнадцать, даже въ двадцать лeтъ между
  мужемъ  и  женой  была довольно  обычнымъ  явленiемъ, и  къ  рано  женящимся
  мужчинамъ въ Петербургe относились шутливо,  особенно  въ  томъ обществe, въ
  которомъ жилъ Кременецкiй. Сама Муся постоянно говорила, что для нея мужчины
  моложе  тридцати   лeтъ  "вообще  не   существуютъ":   она  и  называла  ихъ
  пренебрежительно мальчишками. Семенъ Исидоровичъ отлично зналъ, что женитьба
  Нещеретова на Мусe вызвала бы въ ихъ кругу взрывъ зависти. Это было прiятно.
  Съ  особеннымъ  удовольствiемъ  Кременецкiй представлялъ  себe лицо Меннера,
  когда  онъ получитъ французскую {172}  карточку  съ  извeщенiемъ о  помолвкe
  Муси. И все-таки Семену Исидоровичу было немного совeстно.
       "Человeкъ  съ  положенiемъ Нещеретова  не  можетъ  не  имeть  враговъ и
  завистниковъ,  все  равно  какъ  я.  Это  болeе  чeмъ  естественно  при  его
  сказочномъ  богатствe",-  думалъ Кременецкiй.-   "Но ничего плохого  никто о
  немъ сказать не можетъ"...
       Нещеретовъ  вышелъ въ большiе люди лишь въ послeднее время, особенно со
  второго  года войны, на которой онъ наживалъ  огромныя деньги. Говорили, что
  онъ з а р а б а т ы в а л ъ не  менeе миллiона рублей въ мeсяцъ,-  счетъ его
  доходамъ велся уже  не  по годамъ,  а  по мeсяцамъ. Дeла  у него были  самыя
  разнообразныя.  Онъ  изготовлялъ   снаряды,   прiобрeталъ  и   перепродавалъ
  нефтяныя,  суконныя,   металлургическiя  предпрiятiя,  скупалъ  дома  цeлыми
  кварталами,   имeлъ   въ   какомъ-то  банкe   "контрольный   пакетъ"  (слова
  "контрольный  пакетъ"  произносились   не  очень  освeдомленными  людьми  съ
  нeкоторымъ испугомъ,-  совсeмъ же неосвeдомленные не сразу могли догадаться,
  что это такое). Каждый день приносилъ новыя извeстiя о Нещеретовe. Послeднее
  изъ нихъ  заключалось въ томъ, что онъ хочетъ играть политическую роль. Это,
  впрочемъ,  особеннаго  удивленiя  въ обществe  не вызывало:  какъ разъ въ то
  время чуть ли  не всe  петербургскiе банкиры и промышленники почему-то стали
  подумывать  о политической роли,-  открывали политическiе  салоны,  покупали
  газеты, финансировали разныя партiи  или  давали  взаймы деньги влiятельнымъ
  людямъ.
       -   Для Нещеретова выбросить миллiонъ-другой на газету все равно,  что,
  напримeръ, мнe, рабу Божьему, дать на общественное  дeло десять или двадцать
  тысячъ  рублей,-   скромно,  но съ сознанiемъ собственнаго  своего  немалаго
  положенiя, говорилъ наканунe въ  обществe по поводу {173} этого слуха Семенъ
  Исидоровичъ.-  Я  знаю изъ  достовeрнаго источника, что онъ давно перевалилъ
  за  пятьдесятъ  миллiоновъ.  Скоро  его  и за  сто  не  купишь. Время деньгу
  даетъ...
       Слышавшiй  его слова старый финансовый  тузъ немедленно  изобразилъ  на
  лицe насмeшливую  улыбку: давнiе петербургскiе богачи вообще съ подчеркнутой
  иронiей относились къ Нещеретову, къ его дeламъ и богатству.
       -   Помяните мое слово,-   сказалъ  довeрительнымъ тономъ финансистъ,- 
  этотъ блефферъ  кончитъ  крахомъ  и  страшнeйшимъ скандаломъ. У него пассивъ
  превышаетъ активъ и, если какъ слeдуетъ разобраться, то ни гроша за душою.
       Семенъ Исидоровичъ однако ясно чувствовалъ, что его собесeдникъ самъ не
  вполнe увeренъ въ своей иронической улыбкe и что за ней скрывается тревожная
  мысль: "Чортъ его знаетъ, можетъ, блефферъ,  а можетъ, и не блефферъ: вдругъ
  и въ самомъ  дeлe пятьдесятъ  миллiоновъ?.. Теперь все  возможно"...  (Фразу
  "теперь все  возможно"  по самымъ разнымъ поводамъ произносили  въ послeднее
  время всe). Люди,  не принадлежавшiе  къ финансовому  мiру, но тeсно съ нимъ
  соприкасавшiеся, какъ Кременецкiй,  плохо вeрили,  что  можно,  не  имeя  ни
  гроша, скупать десятками дома и заводы.
       О Нещеретовe по столицe ходило много анекдотовъ. Въ прежнiя времена ихъ
  охотно повторялъ и самъ Семенъ Исидоровичъ. Теперь это было ему непрiятно и,
  слушая  такiе  разсказы,  онъ  снисходительно  смeялся,  а  затeмъ  увeренно
  заключалъ:  "Разумeется,  это  вздоръ!  Нещеретовъ  культурнeйшiй  человeкъ,
  европеецъ въ полномъ смыслe слова. Однако, se non e` vero"...
       Нещеретовъ  и въ самомъ дeлe былъ европейцемъ.  Происхожденiя онъ  былъ
  довольно темнаго, {174}  но говорилъ  прилично на  трехъ  языкахъ, прекрасно
  одeвался,  брилъ усы  и бороду, занимался  боксомъ, фехтованiемъ  и  другими
  видами спорта, мало принятыми въ  Россiи. "Нeтъ, плохого ничего нeтъ. Это во
  всякомъ  случаe человeкъ съ большими достоинствами"...-   неувeренно  думалъ
  Кременецкiй.-  "Да, конечно, онъ страшно богатъ, но, слава Богу, я не продаю
  Мусю... Мы  выше злобствованiй разныхъ клеветниковъ и завистниковъ, на  нихъ
  нечего обращать вниманiе. Муся и сама не бeдна. Хотя, конечно, что такое  ея
  приданое по сравненiю съ этимъ сказочнымъ богатствомъ"...
       Кременецкiй разсчитывалъ дать дочери въ приданое  сто тысячъ рублей, а,
  если она выйдетъ  еще не  скоро, то и двeсти,-  разумeется не  такъ, просто,
  наличными  на руки  мужу, а закрeпивъ и обезпечивъ за Мусей деньги. Это была
  немалая сумма, и доходъ съ нея могъ быть прекраснымъ подспорьемъ для молодой
  четы.  Семенъ  Исидоровичъ  съ гордостью вспоминалъ,  что самъ онъ  женился,
  ничего  не имeя,  на  дeвушкe  безъ  состоянiя,-   вначалe  имъ  приходилось
  довольно туго. "Да, прекрасное подспорье, но жить на это нельзя,  по крайней
  мeрe  такъ,  какъ  Муся  привыкла  жить  у   меня",-   подумалъ  онъ,  хотя,
  собственно,  Муся  не могла привыкнуть у  него  къ  роскошной  жизни: Семенъ
  Исидоровичъ еще не очень давно  былъ небогатымъ человeкомъ; его образъ жизни
  лишь въ послeднiе годы сталъ быстро мeняться въ сторону все большей роскоши.
  Никоновъ острилъ даже, что къ  сорокапятилeтiю Тамары  Матвeевны мужъ купилъ
  ей фамильное серебро,-   эта шутка стоила  бы должности Григорiю  Ивановичу,
  если-бъ стала извeстна его патрону. "Для Нещеретова и сто,  и двeсти  тысячъ
  ровно ничего не составляютъ. Ему, разумeется, ничего не надо  {175} было  бы
  дать, просто смeшно было бы",-  сказалъ себe Кременецкiй. Но это соображенiе
  не имeло для него значенiя: Семенъ Исидоровичъ не былъ скупъ. "Да, безспорно
  Нещеретовъ замeчательный человeкъ...  Онъ  будетъ когда-нибудь министромъ и,
  быть можетъ, скоро... Чeмъ теперь чортъ не шутитъ!"
       Нещеретовъ держался  значительно  болeе правыхъ взглядовъ, чeмъ  Семенъ
  Исидоровичъ. Однако это обстоятельство было скорeе прiятно Кременецкому. Онъ
  даже  хотeлъ  бы,  чтобы  его  зять  дeлалъ   "бюрократическую  карьеру".  У
  нeкоторыхъ людей, близкихъ по  кругу и по взглядамъ Семену Исидоровичу, были
  родственники  съ немалымъ  служебнымъ  и  даже  придворнымъ  положенiемъ, но
  родство съ ними только увеличивало престижъ этихъ людей.
       "Разумeется,  не  въ  деньгахъ  счастье и  Муся  нуждаться  у  меня  не
  будетъ...  Главное,  чтобъ  они  понравились  другъ другу... Но развe  такой
  ребенокъ,  какъ  Муся,  можетъ  знать  цeну  людямъ, можетъ  разбираться  въ
  чувствахъ?..  И  развe она  понимаетъ,  какъ скрашиваетъ жизнь богатство",- 
  думалъ  Кременецкiй  съ  легкой,  чуть-горькой,  чуть-растроганной,  улыбкой
  человeка,  который  не отказался  отъ  идеаловъ  молодости,  но,  умудренный
  жизнью, научился дeлать къ нимъ поправки. Хотя Семенъ  Исидоровичъ  часто съ
  умиленiемъ говорилъ  о золотыхъ дняхъ юности и  о радужной веснe  жизни, онъ
  былъ теперь гораздо самоувeреннeе и потому счастливeе, чeмъ въ молодые годы.
  Искренно любя дочь, Кременецкiй не могъ не желать ей выйти замужъ за богача.
  "Конечно, все это въ  сущности еще  вилами  по водe писано...  Муся для него
  приличная партiя  и  только.  Можетъ, онъ княжну ищетъ",-  съ непрiязненнымъ
  чувствомъ  подумалъ Семенъ Исидоровичъ.-  {176} "Отъ обeда  онъ, конечно, не
  откажется... А вдругъ откажется?" -  мелькнула у него тревожная мысль. Очень
  это досадно,  что онъ какъ разъ уeхалъ въ Москву, когда у насъ былъ раутъ...
  Нeтъ, отъ обeда онъ не можетъ отказаться"...
       Эти соображенiя и то,  что въ связи  съ ними  требовалось дeлать,  были
  непрiятны  Кременецкому: такъ все  это не походило  на его  обычныя мысли  и
  занятiя. Посовeтоваться было  не  съ кeмъ.  Тамара Матвeевна знала о планахъ
  мужа, думала о  нихъ  точно такими же мыслями, какъ  онъ, и  умилялась,  что
  столь   замeчательный  человeкъ  входитъ  въ   дeла,  вполнe  доступныя   ея
  собственному разуму.  Она первая и  навела  мужа  на эти мысли,  сказавъ ему
  вскользь   послe   какого-го  вечера,  что  Муся,  кажется,  очень  нравится
  Нещеретову.  По  настоящему  они,  однако,  объ  этихъ  планахъ  никогда  не
  говорили.
       Дня  за два до того Кременецкимъ во время обeда принесли отъ Нещеретова
  билеты  на концертъ, устраиваемый  въ пользу благотворительнаго общества, во
  главe  котораго  онъ  стоялъ.  Тамара Матвeевна  такъ поспeшно и  съ  такимъ
  значительнымъ  видомъ  предложила   послать   двeсти  рублей,   что   Семенъ
  Исидоровичъ почувствовалъ нeкоторую неловкость. Обычно въ подобныхъ случаяхъ
  они давали отъ десяти до пятидесяти  рублей, въ  зависимости  отъ того,  кто
  присылалъ  билеты.  Кременецкiй, однако,  немедленно  согласился  съ  женой,
  быстро перевелъ разговоръ на другой  предметъ и послe завтрака, не глядя  на
  Тамару Матвeевну, далъ ей для отсылки двe сторублевыхъ ассигнацiи.
       Муся лишь чуть замeтно улыбнулась  при  этомъ разговорe.  Ей родители о
  замужествe вообще никогда не говорили. У  нихъ давно было рeшено, {177} что,
  если заговорить съ Мусей о томъ, какъ выдать ее замужъ, то произойдетъ нeчто
  страшное, -  настолько далека дeвочка отъ такихъ мыслей. Въ дeйствительности
  Муся немедленно догадывалась о семейныхъ планахъ, но не показывала вида, что
  догадывается:  такъ  было  удобнeе и спокойнeе. Она очень трезво  съ разныхъ
  сторонъ обдумывала всякую намeчавшуюся у родителей комбинацiю. Нещеретовъ не
  нравился ей, и не былъ ей противенъ. Однако эти планы  сразу показались Мусe
  несерьезными, и она почти не остановилась на нихъ  въ воображенiи.  Ей  даже
  захотeлось  было сказать отцу, чтобы онъ не тратилъ даромъ времени. Но такое
  замeчанiе очевидно открыло  бы возможность  разныхъ ненужныхъ  и непрiятныхъ
  разговоровъ  и  сразу  вывело  бы  ее  изъ  удобной  роли  дeвочки,  стоящей
  безконечно далеко отъ подобныхъ дeлъ. Муся ничего не сказала.
  
  
XXVII.
  
       Сани съeхали на мостъ, стукъ копытъ лошадей сталъ звучные и отчетливeе.
  Подуло холодомъ. Семенъ Исидоровичъ, ежась и прижимая руки къ груди, плотнeе
  запахнулъ шубу и окинулъ взглядомъ сверкавшiе огнями дворцы, испытывая, какъ
  всегда,  привычное   петербуржцамъ   чувство  гордости   столицей  и  Невою.
  Кременецкiй  жилъ  въ большой квартирe, въ одной изъ хорошихъ частей города,
  но  мечтой  его было поселиться  на  набережной  въ собственномъ  домe. Лeтъ
  черезъ пять  эта мечта могла осуществиться: дeла  Семена Исидоровича шли все
  лучше.  Мысли Кременецкаго  перешли  на новый предметъ,  на  дeло  о  смерти
  Фишера,   которое  очень   его  занимало.   До  {178}  врученiя   Загряцкому
  обвинительнаго акта  было  далеко, вопросъ  о защитникe  еще  и не ставился.
  Семенъ  Исидоровичъ достаточно  часто выступалъ въ сенсацiонныхъ процессахъ.
  Но почему-то это дeло чрезвычайно  его увлекало.  Улики противъ  Загряцкаго,
  извeстныя Кременецкому  изъ газетныхъ сообщенiй,  казались  ему  не слишкомъ
  тяжелыми.  При чтенiя газетъ у Семена Исидоровича невольно складывался планъ
  защиты. Въ послeднiе дни  онъ не разъ подолгу возвращался мысленно къ  этому
  дeлу,   точно  Загряцкiй   уже  пригласилъ   его   въ  защитники.  Въ  жизни
  Кременецкаго, какъ  у многихъ дeловыхъ и  занятыхъ людей, праздныя  мечтанiя
  занимали немало мeста.
       Большая публика,  постоянно  встрeчая  имя  Кременецкаго  въ  газетахъ,
  относила Семена Исидоровича къ верхамъ столичной адвокатуры. Въ адвокатскихъ
  кругахъ,  однако, знали, что  онъ къ  настоящимъ верхамъ  не принадлежитъ и,
  конечно,  никогда  принадлежать не будетъ.  Наиболeе заслуженные, выдающiеся
  адвокаты  считали  его  краснорeчiе  нeсколько  провинцiальнымъ  по  тону  и
  относились къ нему иронически. Но одно свойство  его таланта,-  мастерство и
  блескъ  характеристикъ,-  признавали  всe  второстепенные  адвокаты.  Семенъ
  Исидоровичъ очень любилъ свою признанную особенность и порою, въ застольныхъ
  рeчахъ или въ разговорахъ,  скромно вскользь  упоминалъ о своихъ  "судебныхъ
  характеристикахъ,  къ  которымъ  такъ  незаслуженно-благосклонно   относятся
  товарищи, равно какъ и  нeкоторые наши виднeйшiе судьи, мнeнiе которыхъ  мнe
  особенно дорого". Или говорилъ о томъ, что онъ "обычно,-  по крайней мeрe въ
  лучшихъ  своихъ  дeлахъ -   исходилъ  не столько  изъ  фактовъ,  сколько изъ
  образовъ".  Этихъ образовъ онъ  собственно  почти не выдумывалъ, онъ какъ-то
  безсознательно  ихъ  {179}  заимствовалъ  изъ  неизвeстно  кeмъ составленной
  сокровищницы, къ которой имeлъ доступъ.
       Такъ  и  при первомъ  знакомствe съ  дeломъ Загряцкаго образы  у Семена
  Исидоровича намeтились  сами  собой  и  мгновенно  облеклись  въ  надлежащую
  словесную  форму.  Загряцкiй  былъ  "выходецъ  отжившаго   класса,  человeкъ
  ушибленный  жизнью,  однако  не  лишенный  благородныхъ  зачатковъ,  слабый,
  безвольный, безхарактерный тунеядецъ -  да, если угодно, туне-ядецъ, господа
  присяжные, въ  самомъ буквальномъ смыслe  этого стараго,  прекраснаго нашего
  слова, человeкъ втунe вкушающiй хлeбъ, втунe коротающiй никому ненужные дни,
  человeкъ втунe живущiй,  не знающiй цeли жизни, чуждый ея высшимъ запросамъ,
  -  но не убiйца, нeтъ, не убiйца, кто угодно, что угодно, но не убiйца, нeтъ
  -   и тысячу разъ  нeтъ, господа  судьи, господа  присяжные  засeдатели!"...
  Противоположностью   Загряцкому  былъ  Фишеръ,  "энергичный,  самоувeренный,
  боевой  дeлецъ,  стрэгльфорлайферъ  западной складки, европеизированный  или
  точнeе  американизированный  Колупаевъ, старый  русскiй Колупаевъ  въ новомъ
  видe, выбритый, надушенный, отесанный, но зато и лишившiйся  того немногаго,
  что было цeнно, что было привлекательно  въ Колупаевыхъ и Разуваевыхъ,-  ихъ
  здоровья,  ихъ  силы, происходящей  отъ близости  къ  толщe  народной,-  да,
  надвигающiйся на насъ, грозный, интернацiональный, и чуть было не сказалъ - 
  космическiй,  Колупаевъ,  скрывающiй  подъ  безукоризненнымъ  фракомъ,  подъ
  бeлоснeжной   манишкой   гдe-то  въ  глубинe   заложенный   очагъ  душевнаго
  гнiенiя"... Все  это  предполагалось ярко развить  и разработать.  Загряцкiй
  былъ "чичероне Фишера въ вихрe столичнаго разгула, въ пьяномъ угарe кутежей,
  своего рода  Виргилiй  при этомъ  малопривлекательномъ  {180}  Данте",-   съ
  горькой  усмeшкой  говорилъ   на  судe   Кременецкiй,-   "да   простить  мнe
  неподобающее сравненiе тeнь великаго поэта"...
       Здeсь   Семенъ  Исидоровичъ  предполагалъ  нарисовать  мрачную  картину
  столичнаго  притона,  квартиры,  въ  которой  былъ  найденъ  убитымъ Фишеръ,
  изобразить въ  соотвeтственныхъ  тонахъ и  въ  допустимыхъ предeлахъ то, что
  тамъ  происходило и  что,  "словно  въ  насмeшку  надъ  священной  колыбелью
  человeческой культуры, надъ  сокровищницей свeтлаго духа  Эллады, называлось
  афинскими вечерами". Затeмъ онъ переходилъ отъ образовъ къ разбору уликъ. Въ
  этой  части  его  рeчи  тонъ  долженъ  былъ  совершенно   перемeниться;  онъ
  становился  строго  дeловымъ и  лишь  порою  негодующе-ироническимъ въ  тeхъ
  мeстахъ, гдe  надлежало  коснуться результатовъ слeдствiя.  Разбирая одну за
  другой  всe  улики  противъ  Загряцкаго, Кременецкiй отказывался  заниматься
  вопросомъ, кто убилъ.  Онъ  только бросалъ самые общiе намеки. Убить  Фишера
  могла въ  порывe отчаянiя одна  изъ женщинъ,  которыхъ  онъ  лишалъ образа и
  подобiя человeческаго, могъ убить его на почвe  мести,  ревности,  денежныхъ
  разсчетовъ  или   шантажа  сутенеръ,  приведенный  женщинами.  "Что  сдeлало
  слeдствiе въ этомъ  направленiя,  господа судьи? Ничего, ничего -   и трижды
  ничего..."
       Наконецъ въ заключенiе Кременецкiй хотeлъ бы осторожно,  но  достаточно
  ясно коснуться  общественно-политической  стороны дeла объ  убiйствe Фишера.
  "Эта  бульварная драма могла разыграться  лишь  въ  нездоровой  общественной
  атмосферe, которою, увы! все больше живетъ, все тяжелeе дышетъ градъ Петра и
  даже вся наша многострадальная родина, господа присяжные засeдатели" (Семенъ
  Исидоровичъ имeлъ въ виду {181} Распутинщину). Здeсь явно нуженъ былъ особый
  ритмъ,  мощный  подъемъ   рeчи.  Семенъ  Исидоровичъ  часто   называлъ  себя
  послeдователемъ Плевако,  что чрезвычайно раздражало  людей, которые Плевако
  знали  и  слышали.  Въ  разговорахъ  о  своемъ "учителe"  Кременецкiй всегда
  закатывалъ глаза  и называлъ его по имени-отчеству  "Федоръ Никифоровичъ",- 
  все  равно какъ люди говорятъ  просто "Левъ Николаевичъ". Ритмъ конца  своей
  рeчи Кременецкiй  намeчалъ въ  духe знаменитeйшихъ рeчей  Плевако.  Особенно
  нравилось ему:  "Выше, выше стройте стeны,  дабы не видно было совершающихся
  за стeнами дeлъ!" -  именно  что-либо такое слeдовало бы пустить и здeсь. Но
  Семену Исидоровичу и въ  мечтахъ  еще  было неясно, какiя тутъ могли бы быть
  стeны  и  кому  собственно надлежало ихъ строить.  Кромe  того обличительное
  заключенiе  рeчи зависeло и отъ того, кто будетъ предсeдательствовать. "Если
  Горностаевъ, то не очень разговоришься",-  подумалъ огорченно Кременецкiй.
       Замечтавшiйся Семенъ Исидоровичъ вдругъ  съ досадой вспомнилъ, что дeла
  этого онъ еще не  получилъ  и,  весьма возможно,  не получитъ,-  легко могла
  пропасть даромъ вся  потраченная работа мысли и  художественнаго  инстинкта.
  Недовольно морща лобъ, Кременецкiй взглянулъ на часы. Дни Семена Исидоровича
  были строго распредeлены въ записной книжкe по часамъ, если  не по минутамъ,
  и  эта  перегруженность  дeлами,  приводившая въ отчаянье Тамару  Матвeевну,
  составляла одну изъ главныхъ  радостей его жизни: лeтомъ  на курортахъ послe
  недeли-другой отдыха онъ неизмeнно начиналъ скучать.
       Въ этотъ  день Кременецкiй не выступалъ ни въ  судe,  ни въ сенатe. Онъ
  все  утро дома  принималъ клiентовъ,  затeмъ послe  завтрака  долго работалъ
  {182}  со своимъ  помощникомъ  Фоминымъ,  котораго  онъ цeнилъ больше,  чeмъ
  Никонова. Семенъ Исидоровичъ былъ увeренъ, что помощники боготворятъ  его, и
  тонъ  Фомина  въ  дeловыхъ  разговорахъ  поддерживалъ  въ  Кременецкомъ  эту
  увeренность.  Впрочемъ,  Фоминъ  дeйствительно отдавалъ должное  ораторскому
  таланту и познанiямъ Кременецкаго,  а еще больше его умeнiю держать себя  съ
  богатыми клiентами: Семенъ Исидоровичъ, часто  выступая безплатно по  дeламъ
  бeдныхъ  людей,  съ  богатыхъ бралъ  все,  что можно  было взять;  но всегда
  выходило такъ, точно онъ оказывалъ имъ одолженiе, принимая на  себя ихъ дeла
  или становясь ихъ юрисконсультомъ.
       Закончивъ работу  съ Фоминымъ и по случайности  располагая двумя часами
  свободнаго времени до вечерняго прiема, Семенъ Исидоровичъ и  рeшилъ сдeлать
  нужный  визитъ.  Нещеретовъ жилъ въ отдаленной отъ центра части  города, что
  очень огорчало  многочисленныхъ маклеровъ, комиссiонеровъ  и  другихъ людей,
  имeвшихъ съ нимъ дeла: онъ и свою контору помeстилъ въ особнякe, въ которомъ
  жилъ. Это было не по европейски и не по  американски, но и въ  этомъ какъ бы
  чувствовалось  могущество,  сознанiе того,  что  къ нему всe  прiйдутъ  куда
  угодно: не ему нужны люди, а онъ имъ  нуженъ.  То же  ощущенiе большой  силы
  Семенъ Исидоровичъ  испыталъ при  видe  двухъэтажнаго дома,  передъ которымъ
  стояло  нeсколько  автомобилей  и  экипажей.  "Совсeмъ министерство,  только
  будочниковъ не хватаетъ",-  подумалъ Семенъ  Исидоровичъ. Въ  домe былъ ярко
  освeщенъ весь первый этажъ,  въ которомъ помeщалась контора. "Вeрно, онъ еще
  за работой",-  сказалъ себe Кременецкiй, входя въ огромную стеклянную дверь.
  "Такъ и у Ротшильдовъ на банкe нeтъ никакой вывeски"... {183}
       Внутри тоже было какъ  бы министерство: въ  залахъ сложнаго устройства,
  за полированными, краснаго  дерева, столами, работали десятки  людей; другiе
  люди въ  шубахъ и калошахъ, дожидаясь, сидeли на скамьяхъ вокругъ мраморныхъ
  колоннъ; трещали телефоны, стучали  пишущiя машинки, мальчики пробeгали  изъ
  одного  отдeленiя въ другое. Слeва изъ-за рeшетки,  на которой была надпись:
  "Касса  No. 2",  мимо  Семена Исидоровича  быстро  куда-то проскользнула  по
  длинной проволокe  корзинка  съ бумагами. Кассиръ  сбоку сердито  выкрикнулъ
  номеръ, такъ  что Семенъ  Исидоровичъ вздрогнулъ. Какая-то дама сорвалась со
  скамейки у колонны, взглянувъ на металлическую пластинку въ рукe, и поспeшно
  направилась къ  кассъ.  "А тотъ  говоритъ:  ни гроша за  душою!" -  подумалъ
  благодушно  Кременецкiй. Онъ спросилъ у служителя въ  ливреe, какъ пройти въ
  кабинетъ Аркадiя  Николаевича,  и узналъ,  что Нещеретовъ принимаетъ  у себя
  наверху.
       -   Только  ежели вамъ не  назначено, то  принять  не могутъ,-  сказалъ
  швейцаръ, въ тонe котораго также чувствовалось могущество фирмы. Сeдые бобры
  Кременецкаго, видимо, не произвели на него впечатлeнiя.
       Въ это время одинъ изъ главныхъ служащихъ, немного знакомый съ Семеномъ
  Исидоровичемъ,  увидeвъ его, поспeшно вышелъ изъ  стеклянной камеры, любезно
  съ нимъ  поздоровался  и, узнавъ, что  онъ по личному  дeлу  къ  Нещеретову,
  посовeтовалъ послать наверхъ визитную карточку.
       -   Васъ, в e р о я т н о, Аркадiй Николаевичъ приметъ,-  сказалъ  онъ.
  Мальчикъ взялъ  карточку, которую не безъ тревоги вручилъ ему Кременецкiй, и
  побeжалъ  съ ней изъ залы.  Знакомый  Кременецкаго, какъ оказалось, состоялъ
  {184}   в и ц е - д и р е к т о р о м ъ   въ    одномъ   изъ    предпрiятiй,
  помeщавшихся въ этомъ зданiи.
       -   Да,  у васъ настоящее  министерство,-   сказалъ,  улыбаясь,  Семенъ
  Исидоровичъ.
       -  Въ нынeшней атмосферe лучше  работать здeсь, чeмъ въ министерствe,- 
  сказалъ вице-директоръ,  пользуясь  случаемъ  для того,  чтобы поговорить  о
  политическомъ положенiи  съ  извeстнымъ  адвокатомъ. Слегка понизивъ голосъ,
  онъ разсказалъ, что на дняхъ собственными  глазами видeлъ записку Распутина,
  адресованную  черезъ  просителя  одному   изъ   министровъ:  "Милай   сдeлай
  Григорiй".
       -  Вотъ какъ нынче дeла дeлаютъ! Хорошо, правда?
       -  Да, недурственно,-  отвeтилъ, пожимая плечами, Кременецкiй.
       Онъ вспомнилъ ходившiе  по городу слухи,  будто самъ  Нещеретовъ  не то
  завязалъ, не то хочетъ завязать связи съ Распутинымъ.
       -   Положительно надо удивляться слeпотe этихъ людей,-  сказалъ  онъ.- 
  Вeдь дошутятся... Шутилъ Мартынъ и свалился подъ тынъ...
       -  Именно,-  подхватилъ вице-директоръ.-  Лично я вижу выходъ только въ
  отвeтственномъ министерствe.
       -   Во  всякомъ  случаe  безъ  устраненiя  всей  этой  камарильи,  безъ
  привлеченiя живыхъ  силъ страны...-  началъ  Семенъ Исидоровичъ,  но къ нимъ
  какъ разъ подбeжалъ мальчикъ, относившiй карточку.
       -  Пожалуйте,-  сказалъ онъ.
       Семенъ  Исидоровичъ  вздохнулъ  съ облегченiемъ: ему было бы неловко  и
  передъ вице-директоромъ,  и  передъ самимъ собой, если-бъ Нещеретовъ его  не
  принялъ. {185}
       -  Да, какъ бы  не свалились подъ  тынъ, ушибиться можно,-  сказалъ онъ
  и,  пожавъ  руку  своему  собесeднику,  пошелъ  вслeдъ  за  мальчикомъ.  Они
  поднялись во второй этажъ по ярко освeщенной  лeстницe, по сторонамъ которой
  стояли огромныя фигуры закованныхъ въ латы рыцарей.
  
  
XXVIII.
  
       Лакей  саженнаго  роста по  звонку встрeтилъ съ поклономъ  Кременецкаго
  наверху  лeстницы,  проводилъ  его въ гостиную, зажегъ  огромную хрустальную
  люстру  и  попросилъ  гостя немного  подождать.  Эта  большая  комната  была
  обставлена старинной мебелью. Семенъ Исидоровичъ кивнулъ головой. Онъ твердо
  отстаивалъ свое  право на style moderne, но зналъ, что  старинная мебель все
  же  считается выше, и  догадывался, въ какiя  деньги  влетeли Нещеретову эти
  ободранныя  кресла  и  диваны.  Въ домe  небогатаго  человeка рваный  шелкъ,
  засаленные обюссоны показались бы Кременецкому просто рваными и засаленными;
  но у такого богача, какъ Нещеретовъ, не могло быть не-настоящей мебели, какъ
  не  могло быть у него дешевыхъ, т.  е. дурныхъ, картинъ  на стeнахъ.  Семенъ
  Исидоровичъ  старательно залюбовался одной "бержерой", которую  безъ большой
  увeренности  отнесъ къ  стилю  Louis  XVI. Эту  "бержеру"  онъ  предполагалъ
  особенно выдeлить и  похвалить,  если-бъ  съ хозяиномъ  зашелъ  разговоръ  о
  мебели. Кременецкiй  прошелся  раза два по  комнатe, осмотрeлъ  всe картины,
  подъ которыми можно было  кое-какъ разобрать подпись, и затeмъ сeлъ въ менeе
  ободранное кресло.
       Настроенiе у Семена Исидоровича  ухудшилось. Его заставляли  ждать, отъ
  чего  онъ нeсколько {186} отвыкъ.  Визитъ  внезапно  показался  ему глупымъ,
  ненужнымъ, даже нeсколько  унизительнымъ и  для него самого,  и  для Муси,- 
  Кременецкiй  нeжно любилъ  дочь. "Ну, догадаться онъ, правда,  не можетъ",- 
  морщась, подумалъ Семенъ Исидоровичъ.-   "Да и  не о чемъ ему  догадываться,
  какой  вздоръ!  Понравятся  они  съ  Мусей  другъ другу,  -   хорошо,  а  не
  понравятся,-  слава Богу, и  безъ Нещеретова проживемъ...  Въ  концe концовъ
  это все-таки разбогатeвшiй спекулянтъ и только. Торгуетъ Россiей оптомъ и въ
  розницу"...-  сказалъ себe Кременецкiй, думая съ раздраженiемъ, что ждетъ не
  менeе пяти минутъ (на самомъ дeлe онъ ждалъ минутъ десять). Дверь, наконецъ,
  открылась и на порогe  появился  хозяинъ,  странно  одeтый  не  то въ  бeлый
  костюмъ, не то въ бeлье необычнаго вида.
       -  Очень радъ, прошу меня извинить,-   сказалъ онъ,  чрезвычайно крeпко
  пожимая  руку  гостю.-   Я  въ  эти  часы  всегда  занимаюсь  гимнастикой...
  Пожалуйте сюда.
       Они  вошли въ ярко  освeщенную комнату. Семену Исидоровичу бросились въ
  глаза  гири,  шары,  какiя-то  странныя  сооруженiя,  и у  одного  изъ  нихъ
  донъ-Педро, съ прiятной улыбкой протягивавшiй Кременецкому обe  руки. "Этотъ
  что здeсь дeлаетъ?" -  съ усилившимся  чувствомъ раздраженiя подумалъ Семенъ
  Исидоровичъ. Видъ  донъ-Педро  былъ  ему  непрiятенъ,-   оттого ли, что  его
  заставили  ждать  ради  такого  незначительнаго  человeка,  или потому,  что
  Альфредъ Исаевичъ былъ этому свидeтелемъ. Кременецкiй сухо  поздоровался  съ
  журналистомъ,   ничего  не  отвeтивъ  на  его  слова:  "Вотъ  такъ  прiятная
  встрeча!"...
       -  Всегда  въ эти часы занимаюсь гимнастикой, -  повторилъ  Нещеретовъ,
  показывая гостю на стулъ и  садясь  въ  странное сооруженiе:  это была {187}
  лодочка, поставленная на рельсы, которыя  наклонно  шли  отъ пола  почти  до
  потолка  комнаты.-  Рекомендую и  вамъ... Р-разъ!..-  Онъ налегъ  на  весла,
  лодочка  высоко  взлетeла  вверхъ  по  рельсамъ  и затeмъ плавно спустилась.
  Кременецкiй смотрeлъ на хозяина съ изумленiемъ.-   Два! -  съ удовольствiемъ
  сказалъ Нещеретовъ...-  И три!..
       Донъ-Педро даже крякнулъ отъ удовольствiя. Гимнастика сама по себe мало
  его соблазняла, но ему все нравилось въ томъ, какъ живутъ богачи.
       -  Это, должно быть, очень здорово,-   сказалъ онъ.-  Ну, не буду  вамъ
  мeшать,-  добавилъ  онъ, вопросительно  глядя на хозяина  и, видимо, ожидая,
  что его пригласятъ остаться.
       -  Я  е м у интервью далъ объ  англо-русскихъ отношенiяхъ,-  сказалъ съ
  усмeшкой Нещеретовъ. -  Пусть подработаетъ малость...
       Непрiятное чувство у Семена Исидоровича  все росло.  Ему было  досадно,
  что донъ-Педро  обратился  за  интервью  къ  Нещеретову:  богатые люди  безъ
  общественно-политическаго ценза не  должны были вторгаться  въ  ту  область,
  которая составляла достоянiе верховъ интеллигенцiи.
       -    И  чрезвычайно   интересное   интервью,-    подтвердилъ   Альфредъ
  Исаевичъ.-  Въ  высшей степени  конкретное, съ цыфрами и  выкладками, ввозъ,
  вывозъ...  Просто  удивительно,  какъ  вы  все  это  помните...  Это  будетъ
  интереснeйшее  интервью  въ  моей  коллекцiи...  Вмeстe  съ  вашимъ,  Семенъ
  Исидоровичъ,-  любезно добавилъ онъ.
       -  А, у  н е г о  уже  были,-  сказалъ  Нещеретовъ и снова взлетeлъ  на
  лодочкe. "Однако, довольно неотесанный  человeкъ! Нeтъ, я  не  допущу, чтобы
  Муся за него  вышла",-   подумалъ Семенъ  Исидоровичъ,  точно  кто-то другой
  убeждалъ его  согласиться  на  этотъ  бракъ.-   "Надо  оставаться въ  своемъ
  кругу... Онъ могъ бы кстати и {188} гимнастику свою отложить, и переодeться.
  Невоспитанный человeкъ!"
       -   Такъ я  не буду вамъ  мeшать, господа,-  повторилъ донъ-Педро.  Онъ
  повернулся  бокомъ, откинулъ назадъ  голову  и,  слегка  прищурившись, слабо
  толкнулъ  кулакомъ  черный резиновый шаръ  для  бокса,  стоявшiй на  гибкомъ
  металлическомъ прутe. Шаръ отскочилъ, отскочилъ и Альфредъ Исаевичъ.
       -  Очень здорово,-  подтвердилъ довольный донъ-Педро.-  Ну, мнe пора въ
  редакцiю. Еще разъ спасибо отъ имени нашей газеты.
       -   Только одно, ничего не привирать въ интервью,-  сказалъ съ усмeшкой
  Нещеретовъ.-   Отъ себя что хотите, а за меня ужъ,  пожалуйста, собственными
  моими словами.
       Альфредъ  Исаевичъ слегка засмeялся. Видимо, и  его  немного покоробило
  это замeчанiе.
       -   Будьте  спокойны.  Точность  информацiи   принадлежитъ  къ  лучшимъ
  традицiямъ нашей газеты.
       Онъ простился и вышелъ почему-то  на цыпочкахъ,  плотно  притворивъ  за
  собой дверь.
       -  Хорошъ гусь! -  сказалъ  хозяинъ, выходя изъ  лодочки и вытирая лобъ
  полотенцемъ.-   Они-то  создаютъ  репутацiи...  Такъ  онъ и  у  васъ былъ за
  интервью?
       -  Да, полчаса отнялъ, злодeй. Но какъ отъ нихъ отдeлаешься?
       -    Шестая  держава,-   подтвердилъ  хозяинъ,   садясь.-    Вы   меня,
  пожалуйста,  извините, что такъ васъ  принимаю. Я человeкъ привычекъ. Чаю не
  прикажете ли? Ваша супруга какъ изволитъ поживать?
       -    Тамара  Матвeевна?   Слава   Богу,  здорова,-    отвeтилъ   Семенъ
  Исидоровичъ. {189}
       -  А Марья  Семеновна все хорошeетъ,-  сказалъ, улыбаясь, Нещеретовъ.- 
  Имeлъ  удовольствiе  ее  видeть въ  театрe,  на  "Борисe  Годуновe".  Хорошъ
  Шаляпинъ, охъ, хорошъ!
       -   Федоръ  Иванычъ?  -  небрежно  вставилъ  Семенъ Исидоровичъ.-   Да,
  другого такого днемъ съ огнемъ не сыщешь. Здeсь въ искусствe предeлъ, его же
  не прейдеши.  Онъ  у  насъ  на дняхъ былъ  и  пeлъ, пeлъ, какъ сорокъ тысячъ
  сиренъ. Жаль, что васъ не было въ Питерe.
       -  Да, я въ  Москву  уeзжалъ. Оппозицiю  всю московскую видeлъ, будущее
  наше правительство. Что-жъ, дай имъ Богъ! Дeло говорятъ люди... Не во всемъ,
  разумeется...
       Чувство обиды  у  Семена Исидоровича понемногу  прошло,  особенно послe
  того, какъ Нещеретовъ  сразу и  очень охотно принялъ  приглашенiе  на обeдъ.
  Разговоръ сталъ  весьма прiятнымъ. Семенъ Исидоровичъ нашелъ случай вскользь
  и  кстати  упомянуть   о   близкомъ   своемъ  знакомствe   съ  извeстнeйшими
  политическими  дeятелями,   давъ  понять,   какъ  высоко  они   его  цeнятъ.
  Нещеретовъ, внимательно его слушавшiй, тоже зналъ этихъ людей. Его замeчанiя
  о нихъ  показались Кременецкому неожиданными, но вeрными и  мeткими.  "Очень
  неглупый  все-таки  человeкъ,  надо ему отдать  справедливость",-   подумалъ
  Семенъ Исидоровичъ. Онъ замeтилъ, что объ этихъ дeятеляхъ, лeвыхъ и правыхъ,
  Нещеретовъ говоритъ не совсeмъ такъ, какъ о большинствe своихъ знакомыхъ. Въ
  тонe его  звучало уваженiе,-  быть можетъ  относившееся къ тому,  что  людей
  этихъ  нельзя было купить при всемъ богатствe Нещеретова. Разговоръ коснулся
  войны, общаго политическаго  положенiя.  Кременецкiй неожиданно перешелъ  на
  роль  слушателя,-   это  съ нимъ  въ  обществe  рeдко  случалось. Нещеретовъ
  говорилъ  {190} такъ умно, хорошо и интересно, что Семенъ Исидоровичъ просто
  заслушался.   "Нeтъ,  право,  умница",-   сказалъ  онъ  себe.-   "Если   его
  отшлифовать, какъ слeдуетъ,  будетъ фигура"...  Кременецкiй  и  не замeтилъ,
  какъ въ разговорe прошло полчаса. Онъ раза два приподнимался, чтобы уйти, но
  Нещеретовъ все  просилъ посидeть еще,-  во  второй  разъ онъ  могъ  этого не
  дeлать, и  Семенъ Исидоровичъ,  уже  вполнe растаявшiй,  оцeнилъ  любезность
  хозяина.
       -  Да, тяжелыя времена. Народъ нашъ говоритъ: "Дай-то, Боже,  чтобы все
  было  гоже",-   сказалъ со вздохомъ  Кременецкiй  и  всталъ въ  третiй разъ,
  окончательно.-  Нeтъ, мнe недосугъ: у меня вечернiй прiемъ... Пожалуйста, не
  трудитесь  меня  провожать,  я найду  дорогу.-   Семенъ Исидоровичъ не  былъ
  увeренъ,  что  хозяинъ  его  проводилъ бы  безъ этой просьбы.-  Такъ  вы  не
  забудете про обeдъ? Въ семь часовъ, пожалуйста.
       Нещеретовъ,  чуть  прищурившись,  смотрeлъ на  него  съ  той  же  вновь
  выступившей усмeшкой.
       -   Забыть едва ли  забуду, а для вeрности въ тотъ день не  полeнитесь,
  протелефоньте мнe,-   произнесъ  онъ и внезапно что-то  въ  его усмeшкe,  въ
  сказанной имъ фразe, въ  словe "протелефоньте" опять кольнуло  Кременецкаго.
  Нещеретовъ проводилъ его до  лeстницы, и  Семенъ  Исидоровичъ уeхалъ, вполнe
  довольный  визитомъ:  собственный  экипажъ вдобавокъ всегда  успокаивалъ его
  нервы. "Да,  странный человeкъ, но умница, настоящiй  самородокъ",-   думалъ
  онъ на обратномъ пути.
  
       Нещеретовъ одeлся,  вышелъ  въ свой  рабочiй  кабинетъ и,  усeвшись  за
  огромный   письменный   столъ,   сталъ   внимательно   просматривать   {191}
  приготовленные ему секретаремъ документы,-   отчетъ и уставъ намeченнаго  къ
  покупкe сахарнаго завода въ одной изъ южныхъ губернiй. Онъ никогда не видалъ
  этого  завода,  да  и  не  предполагалъ  его осматривать,  зная,  что заводъ
  останется въ его владeнiи очень недолго. Главнымъ источникомъ обогащенiя для
  Нещеретова  въ пору войны была  покупка  и перепродажа  разныхъ предпрiятiй,
  которымъ онъ въ короткое время умeлъ придавать двойную, а то и тройную цeну.
  Нещеретовъ  читалъ  отчетъ,  какъ  командующiй  войсками  въ  ставкe читаетъ
  донесенiя   подчиненныхъ  съ   фронтовъ.   Цыфры,   раздeлы  отчета,   слова
  "амортизацiонный   капиталъ",   "запасный   капиталъ",   "резервный   фондъ"
  (означавшiя для обыкновенныхъ людей собственно одно и то же) вполнe замeняли
  ему  ознакомленiе  съ  дeломъ  на  мeстe.  При  заводe  было  имeнiе,  лeсъ,
  мельница,-   все  находилось  явно  въ   запущенномъ  состоянiи.  Продавецъ,
  безтолковый  балтiйскiй  баронъ,  ни  изъ  чего  не  умeлъ  извлечь  выгоду.
  Нещеретовъ  предполагалъ въ  теченiе  весны  и  лeта  выстроить  при  заводe
  рафинадное  отдeленiе, при  имeнiи спичечную  фабрику и создать производство
  химическихъ  продуктовъ  первой   необходимости,  которые  изъ-за  войны  съ
  Германiей  дорожали   съ  необыкновенной  быстротой.   Бывшiя   при   заводe
  механическiя  мастерскiя можно  было  расширить  и взять  большой заказъ  на
  стаканы для шрапнелей.
       Безъ карандаша, въ умe,  Нещеретовъ прикинулъ нeсколько цыфръ и пришелъ
  къ выводу, что продажа  этого предпрiятiя черезъ  годъ  дастъ  ему не  менeе
  трехъ миллiоновъ чистой прибыли, если рубль и не обезцeнится еще больше. Онъ
  этого обезцeненiя  не  желалъ, хотя отъ паденiя цeнности рубля выгода сдeлки
  должна была очень увеличиться:  Нещеретовъ не предполагалъ {192}  вкладывать
  въ дeло собственныя  деньги.  При своихъ  связяхъ онъ увeренно  разсчитывалъ
  получить  подъ  заказъ  на  стаканы   для  шрапнелей   большой   авансъ  отъ
  Военно-Артиллерiйскаго Управленiя. Деньги на химическую фабрику долженъ былъ
  дать  Военно-Промышленный  Комитетъ.  Самая  же  покупка   сахарнаго  завода
  производилась на средства банка, въ которомъ у него былъ контрольный пакетъ.
  Эта покупка контрольнаго  пакета была  самымъ счастливымъ дeломъ Нещеретова.
  По  настоящему онъ именно  послe нея сталъ  магнатомъ дeлового мiра. Въ силу
  финансовой  механики, которую тоже не  такъ  легко было понять обыкновеннымъ
  людямъ,  Нещеретовъ, затративъ  четыре  миллiона  на  покупку  акцiй  банка,
  получилъ  возможность распоряжаться десятками миллiоновъ  для другихъ своихъ
  предпрiятiй.
       Онъ  читалъ  отчетъ  и  чувствовалъ  себя приблизительно такъ,  какъ за
  гимнастикой  во время высокаго взлета лодки. Подъ нимъ въ первомъ этажe дома
  полнымъ ходомъ работала созданная  имъ огромная машина. Все  было ему теперь
  открыто и доступно,-  впереди больше не было предeловъ:  сто, двeсти, триста
  миллiоновъ   состоянiя,   -   эти   цыфры  въ  его  мысляхъ  уже  не   имeли
  фантастическаго характера: во всякомъ случаe къ нимъ было теперь  неизмeримо
  ближе,  чeмъ  къ тому,  изъ  чего онъ  вышелъ. Но не  одна  нажива  увлекала
  Нещеретова.  Самая  работа  его  мощной  машины  доставляла  ему   подлинное
  наслажденiе.  Онъ  видeлъ,  что  его  труды  въ общемъ итогe идутъ на пользу
  государству, и  это сознанiе тоже  что-то задeвало  по  настоящему  въ  душe
  Нещеретова, хотя онъ не любилъ  говорить о своемъ патрiотизмe. Онъ работалъ,
  правда,  чаще всего  на  чужiя  деньги,  но безъ  него, безъ  его  размаха и
  таланта, деньги ничего не могли  бы создать. Что {193} бы ни утверждалъ тотъ
  сердитый  революцiонеръ-литераторъ въ никкелированныхъ очкахъ,  смeшавшiй въ
  ихъ  недавнемъ разговорe  коксъ съ торфомъ,-   именно ему, Нещеретову, много
  больше,  чeмъ работавшимъ у  него инженерамъ и  рабочимъ, Россiя могла  быть
  благодарной и за спички, и  за химическiе продукты,  и  за  рафинадъ,  и  за
  стаканы для  шрапнелей, и за все, о чемъ онъ  думалъ безпрестанно, у себя въ
  рабочемъ кабинетe, на гимнастикe, за обeденнымъ столомъ, даже въ постели, въ
  безсонныя, тревожныя ночи...
       "Ну,  здeсь  они приврали:  не  стоитъ, вeрно, ихъ  "реманентъ"  такихъ
  денегъ",-  подумалъ Нещеретовъ, улыбаясь при  чтенiя  этого страннаго  слова
  "реманентъ".   Отчетъ   въ  общемъ  былъ  близокъ  къ  истинe,  и  возможныя
  неправильности, собственно, не имeли значенiя сравнительно  съ выгодой дeла.
  Окончательно рeшивъ  купить  заводъ,  Нещеретовъ  снялъ  трубку съ домашняго
  телефона  и  приказалъ   секретарю  вызвать  на   слeдующее  утро   главнаго
  юрисконсульта  фирмы.  При  этомъ  Нещеретовъ  подумалъ,  что,  вeроятно,  и
  Кременецкiй хочетъ  получить  у него  должность юрисконсульта. "Поэтому такъ
  любезничаетъ и на обeды зоветъ... Что-жъ, посмотримъ"... Его правиломъ было:
  жить самому и  давать жить другимъ, но такъ, чтобы другiе  это  чувствовали,
  цeнили и показывали, что цeнятъ.
       Нещеретовъ  привсталъ, чтобъ  положить  трубку  домашняго  телефона,  и
  вдругъ  почувствовалъ  колющую боль въ правомъ  боку. Онъ слегка поблeднeлъ,
  быстро  положилъ  трубку  на  столъ и  застылъ,  закусивъ губу.  "Опять  это
  раздраженiе?.."  -  тревожно  спросилъ  себя онъ, осторожно  подавливая бокъ
  рукою и кривясь все больше. "Можетъ, это отъ гимнастики? Ужъ  не правъ ли въ
  самомъ дeлe Тихоницкiй?.." {194}
       Изъ двухъ извeстныхъ врачей,  которые слeдили за его организмомъ, одинъ
  предписалъ Нещеретову  гимнастику  въ виду его  перегруженности  умственнымъ
  трудомъ и сидячаго образа жизни,  а  другой гимнастику запретилъ  вслeдствiе
  появлявшихся  иногда  у  пацiента  болей  не  вполнe  яснаго  происхожденiя.
  Нещеретовъ послeдовалъ  указанiю  перваго  врача,  такъ какъ гимнастика  ему
  доставляла и физическое, и душевное удовлетворенiе.  Онъ посидeлъ минуты двe
  неподвижно.  Боль  прошла.  Нещеретовъ  нащупалъ  пульсъ  и  сталъ  считать,
  внимательно глядя на часы. Пульсъ былъ  какъ-будто нормальный.  Для вeрности
  онъ посчиталъ еще разъ. "Да, нормальный... Вeрно, просто мускульная боль",- 
  съ нeкоторымъ  облегченiемъ  подумалъ  Нещеретовъ. Онъ  взялъ трубку другого
  телефона  -   городского,-  и уже безъ помощи  секретаря вызвалъ профессора,
  разрeшившаго ему гимнастику.
       -   Да, сегодня, если можно, Иванъ Юрьевичъ, -  сказалъ онъ не обычнымъ
  для  него, просительнымъ тономъ.-   Благодарю васъ, такъ  я  въ девять  буду
  ждать... И, пожалуйста, никому ни слова: боюсь визитовъ и звонковъ, ужъ это,
  знаете, мнe участiе! -  пояснилъ онъ.
       Почему-то (однако не изъ-за визитовъ и  знаковъ участiя)  онъ не желалъ
  освeдомлять  людей о своемъ нездоровьи, точно  подозрeвая, что оно доставить
  имъ удовольствiе.
  
  
XXIX.
  
       "Охъ, клiенты по мою душу",-  подумалъ Семенъ Исидоровичъ, подъeзжая къ
  дому, въ  которомъ  онъ жилъ. Окна его прiемной были ярко освeщены. "Какъ бы
  Никоновъ не  наболталъ {195} пустяковъ, мастеръ врать малый"... На вечернемъ
  дeловомъ  прiемe  у  Кременецкаго  ему,  по  заведенному  порядку,  помогалъ
  Никоновъ. Семенъ  Исидоровичъ, несмотря на  брюшко, довольно бойко выскочилъ
  изъ саней и бросилъ "Можно  распрягать" (онъ старался не говорить кучеру  ни
  ты,  ни вы).  Онъ взошелъ на  крыльцо, поскребъ о желeзную  сeтку  калошами,
  поднялся по  хорошо  освeщенной,  крытой ковромъ  лeстницe  въ  бельэтажъ  и
  позвонилъ с в о и м ъ звонкомъ,-  одинъ разъ довольно продолжительно, затeмъ
  тотчасъ вторично, коротко. Тамара Матвeевна встрeтила  его въ передней,-  ей
  всегда становилось спокойнeе при этомъ звонкe.
       -  Ну, что,  засталъ?  -  не безъ волненiя спросила  она  вполголоса.- 
  Какъ онъ тебя принялъ?
       -  Какъ  принялъ? Что за вопросъ?  Прекрасно,  разумeется. Какъ же  онъ
  могъ меня принять? Разсыпался въ любезностяхъ.
       -  Онъ понимаетъ, конечно, съ  кeмъ  имeетъ дeло. Слава Богу,  тебя всe
  достаточно знаютъ!..  Тутъ  одна дама  ждетъ,-   добавила  еще  тише  Тамара
  Матвeевна,  показывая глазами  на  дверь  прiемной.  Въ голосe и  въ глазахъ
  Тамары  Матвeевны вдругъ  проскользнула  легкая  тревога, и  по  ней  Семенъ
  Исидоровичъ сразу понялъ, что дама красивая. Безпричинная, тщательно и плохо
  скрываемая  ревность  жены  всегда  немного  забавляла  Кременецкаго,  а  съ
  нeкотораго времени ему и льстила.
       -  Хорошенькая? -  спросилъ Семенъ Исидоровичъ, игриво подмигнувъ женe.
       -  Ничего, такъ себe, я  издали видeла. Она въ траурe, плохо видно. Да,
  скорeе красивая,-  старательно-равнодушно отвeтила Тамара Матвeевна.-   Зубы
  очень длинные... Такъ онъ прieдетъ обeдать? {196}
       -   Кто? Ахъ, Нещеретовъ... Разумeется,  прieдетъ.  Въ четвергъ на  той
  недeлe. Онъ былъ такъ радъ... Очень вамъ кланялся... Она давно ждетъ?
       -   Дама? Минутъ десять. Никонова, конечно, еще нeтъ. Маша ей передала,
  что ты будешь въ шесть. Она сказала, что подождетъ...
       -  Надо  будетъ въ самомъ  дeлe серьезно поговорить съ Никоновымъ.  Это
  становится невозможнымъ.
       Семенъ  Исидоровичъ  прошелъ  въ  свой  кабинетъ,  выровнялъ  на  полкe
  слишкомъ  глубоко  вдвинувшiеся  томы  "Энциклопедическаго  словаря",  бeгло
  оглянулъ себя въ зеркало и, подтянувъ  брюшко, чуть выпятивъ грудь,  открылъ
  дверь прiемной.
       -  Сударыня,-  сказалъ онъ, кланяясь.
       Съ  дивана,  стоявшаго  наискось, особнякомъ,  какъ ставится  мебель на
  сценe,  поднялась  высокая   дама  въ   траурe  и  поспeшно  направилась  къ
  Кременецкому. Семенъ Исидоровичъ пододвинулъ ей тяжелое кресло.
       -  Пожалуйста, садитесь... Съ кeмъ имeю честь?..-  спросилъ  онъ, также
  садясь и вглядываясь въ  даму.  Она въ самомъ дeлe была хороша собой и очень
  элегантно одeта.  Даже траурная вуаль  на ней,  опущенная  черезъ плечо,  съ
  бeлой полоской  у  лба, была  особенная. "Эффектная женщина! Ужъ не артистка
  ли?" -  подумалъ Кременецкiй. Дама на него взглянула, затeмъ опустила глаза,
  видимо, преодолeвая волненiе.
       -  Я Елена Фишеръ,-  сказала она тихо.
       Что-то дрогнуло въ лицe и въ душe Семена Исидоровича. {197}
       -   Госпожа Фишеръ?  -  повторилъ онъ.-   Вы не супруга  ли... не вдова
  человeка, такъ трагически погибшаго на дняхъ?
       -  Да, это я,-  прошептала дама.
       Семенъ Исидоровичъ приподнялся въ  креслe и крeпко пожалъ  руку госпожe
  Фишеръ.
       -   Я немного  зналъ вашего  покойнаго  мужа,  -  глубокимъ  негромкимъ
  голосомъ сказалъ онъ. -  Разрeшите выразить вамъ  мое искреннее сочувствiе и
  соболeзнованiе...
       Дама низко наклонила голову. Семенъ Исидоровичъ помолчалъ съ минуту изъ
  участiя.
       -  Могу ли я быть вамъ чeмъ-либо полезенъ? Повeрьте, все, что въ  моихъ
  силахъ...
       -  Да... Я хотeла просить васъ... Мнe  посовeтовали обратиться къ вамъ.
  Разумeется, я и прежде о васъ слышала... Мнe посовeтовали обратиться къ вамъ
  за руководствомъ. Въ этомъ дeлe...-  Голосъ ея дрогнулъ.-  Въ этомъ ужасномъ
  дeлe  мнe придется... Я  хотeла  просить васъ  быть моимъ представителемъ...
  Гражданскимъ истцомъ...
       Что-то неясное въ душe Семена Исидоровича слегка отравило переполнявшую
  его радость. Мысль его заработала напряженно. Но это длилось лишь мгновенье.
  Семенъ  Исидоровичъ  вдругъ словно  повернулъ  въ  себe  ключъ.  Теперь  онъ
  смотрeлъ  на  даму  съ  неподдeльнымъ   участiемъ,  съ  жалостью,  почти  съ
  нeжностью.  Всe лучшiя свойства  Кременецкаго  тотчасъ въ немъ пробуждались,
  когда клiентъ ввeрялъ ему свою участь. Въ кабинетe наединe съ клiентомъ, все
  равно какъ на  засeданiи суда, Кременецкiй становился талантливымъ, чуткимъ,
  многое  понимающимъ  человeкомъ.  Въ немъ  проявлялась и всeми признанная за
  Семеномъ  Исидоровичемъ  безукоризненная корректность, и  благородство тона,
  отсутствовавшее у  него  {198}  въ  обыденной  жизни.  Его интересы  всецeло
  сливались  съ  интересами клiента. Тщеславiе отходило  на  второй  планъ,  а
  соображенiя  денежной  выгоды   и  всегда  были  для  него  второстепенными.
  Кременецкiй недаромъ такъ любилъ свое дeло и такъ гордился судомъ.
       -   Сударыня,-   сказалъ онъ  мягко...-   Простите,  ваше имя-отчество?
  Елена  Федоровна... Мое -  Семенъ  Исидоровичъ... Елена  Федоровна,  я  могу
  сказать  вамъ лишь  то, что  отвeчаю  всегда,  всeмъ,  ко мнe  обращающимся:
  разскажите мнe ваше дeло.  Только узнавъ  его  въ деталяхъ, я могу дать вамъ
  отвeтъ.
       Кременецкiй говорилъ искренно,-   онъ нерeдко отказывался отъ выгодныхъ
  дeлъ, а дeлъ грязныхъ не  принималъ совершенно.  Однако онъ чувствовалъ, что
  отъ этого дeла едва ли откажется.
       -   Я  поняла  васъ,  Семенъ  Сидоровичъ,-   отвeтила   госпожа  Фишеръ
  значительнымъ  тономъ,  точно  онъ  сказалъ нeчто  весьма загадочное.-  Но я
  право не знаю, какъ начать, какъ все передать... Извините меня, ради Бога...
  Вы поймете мое волненье, это несчастье свалилось на меня такъ неожиданно...
       -   Несчастья всегда неожиданны,  Елена Федоровна,-   со вздохомъ, какъ
  выстраданную   мысль,  произнесъ  Кременецкiй  первое,  что  пришло  ему  въ
  голову.-  Тогда не разрeшите ли вы мнe предлагать вамъ вопросы? Можетъ быть,
  такъ вамъ будетъ легче...
       -  Да, пожалуйста,-  поспeшно сказала госпожа Фишеръ.
       -  Вы давно замужемъ?
       -  Восемь лeтъ... Съ 1908 года.
       -  Заранeе прошу  извинить, если  я коснусь  тяжелыхъ сторонъ  жизни  и
  воспоминанiя. Но {199}  это необходимо...  Вы  были счастливы въ супружеской
  жизни?
       Елена Федоровна помолчала.
       -  Счастлива? Нeтъ...  Нeтъ, я  не была счастлива. Мой несчастный  мужъ
  былъ гораздо  старше меня. Онъ велъ  вдобавокъ такой образъ жизни... Это вы,
  впрочемъ, знаете.
       -  Его образъ жизни вызывалъ протесты съ вашей стороны?
       -   Вначалe да, потомъ я  махнула  рукой.  Любви между нами  все  равно
  больше не было.
       -  Такъ, я понимаю. А прежде была любовь?
       -  Была... Съ его стороны,-   сказала, вспыхнувъ, Елена Федоровна, и ея
  смущенье еще больше тронуло Кременецкаго.
       -  Дeтей у васъ не было?
       Госпожа Фишеръ взглянула на него съ удивленiемъ.
       -  Нeтъ, не было,-  отвeтила она.
       -   Я   понимаю,-    повторилъ   Семенъ  Исидоровичъ   и   тотчасъ   съ
  неудовольствiемъ подумалъ, что  здeсь эти слова, собственно, были не совсeмъ
  умeстны.-   Теперь  разрeшите  спросить васъ,-   продолжалъ  онъ,  показывая
  интонацiей,  что переходить къ  самому больному  вопросу.-   Вы давно знаете
  того  человeка, который  арестованъ  по подозрeнiю въ убiйствe вашего  мужа?
  Этого Загряцкаго?
       -  Да, давно, два года,-  рeзко сказала дама.
       Семенъ  Исидоровичъ  замолчалъ, поглаживая  большой  ножъ изъ  слоновой
  кости.  Онъ  слегка  волновался,  несмотря  на   многолeтнюю   привычку   къ
  разговорамъ на  самыя мрачныя темы. По долгому опыту онъ  зналъ, что вопросы
  въ подобныхъ  случаяхъ  надо  ставить  осторожно.  Для  общей  картины  дeла
  характеръ отношенiй между госпожей Фишеръ и Загряцкимъ имeлъ, конечно, {200}
  огромное  значенiе.  Но  Кременецкiй  былъ  адвокатомъ,  а  не судьей  и  не
  слeдователемъ, и  часто говорилъ, что, кромe интересовъ правосудiя, для него
  существуютъ еще интересы клiента. Полная откровенность обвиняемаго не всегда
  ему была выгодна, а защитника  порою  ставила въ тяжелое  положенiе. Поэтому
  Семенъ  Исидоровичъ, въ разговорахъ съ  подзащитными,  неизмeнно начиная  съ
  предложенiя разсказать в с е, старался не доводить ихъ до  полнаго сознанiя,
  если только по  обстоятельствамъ  дeла не считалъ  сознанiе на судe наиболeе
  выгоднымъ для  своего  клiента.  Здeсь,  впрочемъ,  онъ  имeлъ  дeло  не  съ
  обвиняемымъ, а  съ потерпeвшимъ. Но и въ этомъ случаe очень  многое зависeло
  отъ  признанiй   госпожи  Фишеръ.  Быстро  соображая  обстоятельства   дeла,
  Кременецкiй рeшилъ  предоставить иницiативу  клiенткe.  Онъ  ждалъ  не менeе
  минуты, внимательно глядя на Елену Федоровну. Она, однако, молчала, не сводя
  глазъ съ босого Толстого.
       -  Когда вы видeли Загряцкаго въ послeднiй разъ?
       -  Мы въ iюнe съ нимъ вмeстe уeхали изъ Петербурга въ Ялту.
       -   Такъ,  такъ,-   произнесъ Кременецкiй,  точно находя  это сообщенiе
  совершенно   естественнымъ.   Онъ  постучалъ  о  бюваръ  головой  Наполеона,
  составлявшей ручку  ножа.-  Разрeшите  прямо васъ  спросить: считаете ли  вы
  Загряцкаго виновникомъ смерти вашего мужа?
       -   Этого я  не  знаю. Но я  считаю  его  низкимъ,  на  все  способнымъ
  человeкомъ,-  съ энергiей въ голосe сказала госпожа Фишеръ.
       -  На чемъ же основано такое ваше мнeнiе?
       -  На знакомствe съ Вячеславомъ Фадeевичемъ. {201}
       -   Вячеславъ Фадeевичъ это  Загряцкiй?  Такъ...  Но  есть  ли  у  васъ
  какiя-либо  свeдeнiя или хотя бы предположенiя, которыми еще не располагаетъ
  слeдствiе?
       -  Объ этомъ я сегодня уже все сказала...
       -  Кому?
       -  Слeдователю, господину Яценко.
       -  Ахъ, такъ вы уже были у слeдователя? Тогда, пожалуйста, изложите мнe
  содержанiе вашей бесeды съ нимъ. О чемъ онъ васъ разспрашивалъ?
       -  О моихъ отношенiяхъ  съ Вячеславомъ  Фадeевичемъ. Я сказала ему, что
  онъ ошибается,  какъ ошибались еще  раньше многiе  другiе... Тяжело,  Семенъ
  Сидоровичъ,   говорить  обо  всемъ  этомъ...-    Она  приложила  къ  глазамъ
  платокъ.-  Я совершенно измучена.
       -  Ради Бога, успокойтесь, Елена Федоровна. Если вамъ  слишкомъ тяжело,
  мы можемъ отложить нашъ разговоръ...
       -  Нeтъ,  ничего... Слeдователь  ошибается...  Загряцкiй  ухаживалъ  за
  мною, какъ ухаживали многiе...  Я себя  не обeляю и  не  оправдываю,  Семенъ
  Сидоровичъ. Но  этотъ мосье Яценко ошибается.  Вячеславъ Фадeевичъ провожалъ
  меня въ Ялту съ согласiя моего мужа, даже по его просьбe.
       -  Такъ, такъ, я понимаю... Когда же вы съ нимъ разстались?
       -  Мы поссорились съ нимъ...  Я  потомъ все вамъ разскажу...  Я поймала
  его  на  томъ,  что онъ читалъ  мои письма.  Разумeется,  я  вспылила, и  мы
  разстались. Онъ вернулся въ Петроградъ еще въ iюлe.
       -  И съ тeхъ поръ вы его не видали?
       -  Нeтъ. {202}
       -  Значить, съ тeхъ поръ у васъ съ нимъ были дурныя отношенiя?
       -  Да, дурныя... Никакихъ отношенiй. Я больше не хотeла его знать.
       Кременецкiй смотрeлъ на нее удивленно.
       -  Въ такомъ случаe позвольте...-   началъ онъ и  остановился, не зная,
  какъ поставить вопросъ. Неудобно было спросить: "Въ такомъ случаe зачeмъ  же
  ему было убивать вашего мужа?" Семенъ Исидоровичъ  зналъ и по газетамъ  и по
  ходившимъ  разсказамъ,  что  цeлью  убiйства  считается  желанiе  Загряцкаго
  завладeть  богатствомъ, которое  должно  было достаться  его  любовницe. Онъ
  положилъ ножъ на бюваръ и откинулся на спинку кресла.
       -  Еще разъ извините мою настойчивость. Елена Федоровна, но я не вполнe
  понимаю... Думаете  ли вы,  что у  Загряцкаго  были основанiя  желать смерти
  вашего мужа?
       -  Вы мнe  задаете  тe  же  вопросы, что  слeдователь,-   съ нeкоторымъ
  неудовольствiемъ въ тонe сказала госпожа Фишеръ.-  Основанiя? Можетъ быть, и
  были. Даже навeрное были.
       -  Какiя же именно?
       -  Этого я, конечно, не знаю.
       Семенъ  Исидоровичъ только  вздохнулъ:  онъ  привыкъ  къ  безтолковости
  клiентокъ.
  
  
XXX.
  
       -  ...Состоянiе вашего мужа теперь перешло къ вамъ?
       -  Я надe...  Я предполагаю,-  тотчасъ поправилась Елена Федоровна.-  У
  моего мужа есть дочь отъ перваго  брака,  но  она не  можетъ  наслeдовать...
  {203}
       -  Почему?
       -    Дочь  моего   мужа   крайняя  соцiалистка  и  живетъ   заграницей.
  Революцiонерка,-  значительнымъ тономъ пояснила госпожа Фишеръ.
       -  Она лишена правъ состоянiя?
       -  Не знаю, лишена ли... Но она неблагонадежная, эмигрантка и, значитъ,
  ничего не получитъ.
       -   Ну,  это  еще ничего  не  значитъ,-   сказалъ, слегка  улыбнувшись,
  Кременецкiй. Послeднiе отвeты госпожи Фишеръ чуть-чуть измeнили его тонъ.
       -  Мой мужъ отъ нея совершенно отказался въ послeднее время. Она живетъ
  въ Парижe, участвуетъ въ какихъ-то кружкахъ и занимается,  кажется, химiей у
  одного русскаго, у профессора Брауна.
       -   Вотъ какъ, у Александра Михайловича?  Онъ теперь здeсь. Мы съ  нимъ
  прiятели... Вeдь завeщанiя вашъ мужъ, кажется, не оставилъ?
       -  Слeдователь мнe сказалъ, что  не оставилъ, но этого не можетъ  быть.
  Мужъ  всегда  говорилъ,  что все  останется  мнe.  Навeрное  гдe-нибудь есть
  завeщанiе, надо только поискать хорошенько. Я такъ и сказала слeдователю. Но
  онъ такой тяжелый  человeкъ, этотъ мосье Яценко. Если-бъ вы знали,  какъ онъ
  меня измучилъ своими вопросами.
       Она говорила о слeдствiи, какъ о дeлe, имeвшемъ цeлью  ее потревожить и
  разстроить.
       -  Во всякомъ случаe, будетъ ли  найдено завeщанiе или нeтъ, я не вижу,
  какую выгоду могъ извлечь Загряцкiй изъ убiйства вашего мужа?
       Дама молчала. Кременецкiй смотрeлъ на нее вопросительно.
       -  Вы  изволили сказать,-   терпeливо началъ онъ  снова,-  что считаете
  его  способнымъ на  убiйство и что  у него  могли быть  для  убiйства  {204}
  основанiя. Я вынужденъ къ этому возвратиться. Какiе именно мотивы могли быть
  у  Загряцкаго? Быть  можетъ,  мотивы не  матерiальнаго характера? Ненависть,
  напримeръ, или, предположимъ, ревность?
       -  Да, можетъ быть, и ревность,-  отвeтила быстро госпожа Фишеръ.
       -  Онъ читалъ ваши письма къ мужу?
       -   Да... И рылся въ моемъ  чемоданe... Вообще я убeдилась въ томъ, что
  это человeкъ недостойный.
       -  Понимаю. Но  есть  ли у васъ какiя-либо соображенiя,  которыя  можно
  было бы привести въ доказательство того, что онъ убилъ вашего мужа?
       -  Доказательствъ у меня нeтъ, я такъ  и сказала слeдователю. Но разныя
  к о с в е н н ы я  доказательства могутъ  быть,-  отвeтила  дама, видимо  съ
  удовольствiемъ употребляя слово "косвенныя".
       -  Ахъ, этого мало,  Елена Федоровна,-   сказалъ съ сожалeнiемъ  Семенъ
  Исидоровичъ.-  О косвенныхъ уликахъ существуетъ классическiй афоризмъ нашего
  великаго адвоката Спасовича: "сколько бы бeленькихъ барашковъ вы ни привели,
  изъ  нихъ  одной   бeлой   лошади  не  сдeлаете".  Впрочемъ,   и   косвенныя
  доказательства могутъ,  конечно,  имeть  большое  значенiе. Не будете  ли вы
  добры изложить мнe ваши соображенiя?
       -  Ради Бога, не теперь,-  сказала Елена Федоровна.-  Если-бъ вы знали,
  какъ меня измучилъ  этотъ  слeдователь.  Все  это  на  меня  обрушилось такъ
  ужасно... Я предполагала вернуться въ Петроградъ въ самый разгаръ сезона. То
  есть, сезонъ мнe,  конечно,  не  нуженъ,  вы  сами понимаете. Но  это  такой
  неожиданный ударъ. Теперь это слeдствiе... Эта камера...
       Она опять поднесла  платокъ къ глазамъ  и на  этотъ разъ  заплакала  по
  настоящему. Семенъ {205}  Исидоровичъ  разстроенно на нее  смотрeлъ.  Образъ
  клiентки  выходилъ  менeе привлекательнымъ, чeмъ  хотeлось  бы Кременецкому;
  однако  она вызывала  въ немъ искреннее  участiе. "Птичка Божiя",-  подумалъ
  онъ, и  сразу  на  это  опредeленiе у него стали  нанизываться мысли, слова,
  ораторскiя фигуры.
       Тутъ  только  Семенъ  Исидоровичъ  ясно понялъ,  что  именно  было  ему
  непрiятно въ  предложенiи  госпожи  Фишеръ. Непрiятна  была теперь та работа
  мысли, которую  онъ  продeлалъ,  представляя  себя  защитникомъ  Загряцкаго.
  Образы, очевидно, были намeчены неправильно. "До ознакомленiя  съ  дeломъ во
  всей полнотe я, конечно, ни  къ чему не могъ прiйти, да и  теперь еще далеко
  не  пришелъ",-  тотчасъ  успокоилъ  себя  Семенъ  Исидоровичъ.  Къ  тому  же
  рeшительно никто не могъ знать о  работe его воображенiя,-  мало ли что,  не
  выливаясь наружу, проходитъ въ  мысляхъ самаго  порядочнаго человeка. Семенъ
  Исидоровичъ вообще  предпочиталъ  выступать защитникомъ,  чeмъ  гражданскимъ
  истцомъ. Но онъ чувствовалъ, что въ этомъ  дeлe и въ роли гражданскаго истца
  сумeетъ  показать чудеса. Интересы его клiентки, ея  судьба и репутацiя были
  въ надежныхъ рукахъ.  "Настало  время  для  Вячеслава Загряцкаго дать отчетъ
  Богу  и  людямъ въ темныхъ  его  дeлахъ  и  дeлишкахъ",-   вдругъ  откуда-то
  выскочила  фраза  въ  умe Семена  Исидоровича.  И  одновременно передъ  нимъ
  мелькнуло лицо  Меннера,-  который, конечно, дорого далъ бы, чтобы  получить
  это дeло. "Развe Загряцкiй  пригласить его въ защитники?.. Нeтъ, врядъ ли...
  Вeрно   Якубовичу   достанется.    Будетъ   борьба   титановъ",-    подумалъ
  удовлетворенно Кременецкiй.
       -   Пожалeйте  себя,   успокойтесь,  Елена  Федоровна,-   сказалъ  онъ,
  перегибаясь {206} черезъ уголъ  стола и прикасаясь къ рукe госпожи Фишеръ.- 
  Вамъ  тяжело, и это  такъ  естественно. Отложимъ нашъ разговоръ на завтра. Я
  тeмъ временемъ наведу въ частномъ порядкe кое-какiя справки.
       -  Такъ  я могу на васъ разсчитывать, Семенъ Сидоровичъ,-  сказала дама
  почти  спокойнымъ голосомъ, отнимая  платокъ  отъ глазъ и, видимо,  изъявляя
  согласiе пожалeть себя.
       -  Я дамъ вамъ  окончательный отвeтъ послe  ознакомленiя  съ дeломъ  во
  всeхъ подробностяхъ. Но въ принципe, по тому, что я вижу, я  радъ принять на
  себя  защиту вашихъ интересовъ.  Я полагаю,  что денегъ  вы съ Загряцкаго не
  ищете?
       -  Нeтъ, нeтъ, ради Бога,  никакихъ  денегъ,-  съ жаромъ  сказала Елена
  Федоровна.-  Мнe  отъ него ничего не нужно... Да у  него ничего нeтъ. Я хочу
  только выясненiя истины.
       -  Я именно такъ васъ и понялъ.  Въ такомъ  случаe  мы заявимъ  искъ въ
  какой-нибудь ничтожной  суммe. Ваши права  истицы совершенно безспорны: нашъ
  законъ  не даетъ прямого  опредeленiя  понятiя  объ убыткахъ  при  взысканiи
  гражданскаго иска, однако онъ отнюдь не имeетъ въ виду только  имущественный
  ущербъ... Вы  пока  вызваны на слeдствiе  въ  качествe свидeтельницы,  нужно
  будетъ  указать, что  вы намeрены  заявить искъ. Слeдователь  просилъ  васъ,
  вeроятно, явиться къ нему еще разъ?
       -  Да,  это такъ  ужасно. Онъ  сказалъ,  что устроить мнe очную ставку.
  Можно подумать, что онъ и меня подозрeваетъ!.. Не могу сказать, какъ все это
  тяжело.
       -  Надо взять себя въ  руки, Елена Федоровна. Вы можете быть, впрочемъ,
  вполнe спокойны: Николай  Петровичъ Яценко немного формалистъ, какъ они всe,
  но это  честнeйшiй,  благороднeйшiй {207} человeкъ, и  традицiи  нашего суда
  стоятъ очень  высоко. Огорченiя  могутъ быть причинены  вамъ желтой печатью.
  Что-жъ дeлать, ваша  частная жизнь  стала на время достоянiемъ улицы. Но это
  надо въ себe преодолeть, вы выше этого, Елена Федоровна.
       Госпожа Фишеръ на него взглянула съ благодарностью.
       -  Я вамъ вeрю,-  прошептала она.
       -  Да, вeрьте,-  отвeтилъ проникновенно Кременецкiй.
       "Настало  время  для  Вячеслава Загряцкаго"...-  снова  побeдно пропeла
  фраза въ душe Семена Исидоровича.
  
       Въ канцелярiи Никоновъ съ отвращенiемъ писалъ какую-то бумагу.  Онъ всю
  ночь напролетъ  игралъ въ  карты, сначала  въ винтъ, потомъ съ  разсвeта  въ
  покеръ,  проигралъ  восемьдесятъ  рублей  -  почти  все,  что  у него  было,
  выкурилъ полсотни папиросъ и выпилъ стакановъ пять  крeпкаго чаю, чуть ли не
  пополамъ съ коньякомъ. Днемъ онъ спалъ и одeлся лишь въ шестомъ часу. У него
  болeла голова, во рту было нехорошо. Дeло, которое онъ дeлалъ,  какъ и жизнь
  вообще,  представлялось  ему  совершенно  ничтожнымъ, скучнымъ  и  нелeпымъ.
  Григорiй  Ивановичъ  опоздалъ къ  прiему,  ждалъ  непрiятнаго  разговора  съ
  Кременецкимъ и чувствовалъ себя школьникомъ-мальчишкой.
       "Лучше всего  было  бы  сегодня  же  сказать  Семe,  что,  къ  большому
  сожалeнiю, вынужденъ отказаться отъ должности  его помощника",-  думалъ онъ,
  какъ  всегда успокаивая самого себя  искусственно-шутливымъ  тономъ мысли.- 
  "Григорiй Ивановичъ, вы меня не такъ поняли, я  очень сожалeю..." -  "Я тоже
  сожалeю, {208} Семенъ  Исидоровичъ, но  это  неизбeжно  и я  ухожу вовсе  не
  вслeдствiе нашего  разговора, а просто,  эта работа не  по мнe". Тутъ хорошо
  было  бы  сказать,  что  мнe  предлагаютъ  должность   редактора  "Вопросовъ
  философiи  и психологiи",  или консультанта  въ Художественномъ  Театрe, или
  что-нибудь  еще въ такомъ  родe. Да  ничего  подлецы не предлагаютъ и дeться
  будетъ  некуда,  если  отъ  Семы  уйти... Что  это Тамарочка  мeста себe  не
  находить, все по корридору шлепаетъ?.. Да, надо было бы перемeнить жизнь. По
  утрамъ работать, читать, напримeръ, дiалоги Платона,-  греческiй языкъ можно
  возстановить въ памяти. Хотя все забылъ, ни черта  не помню. Шляпа былъ нашъ
  Дивишекъ, бапто эбафенъ.  Надо  бы  подучиться  и  французскому языку,  а то
  передъ  Мусей  неловко.  Фоминъ  нарочно  всегда  съ  ней  заговариваетъ  по
  французски, зная, что я не умeю. Взять вечеромъ, вмeсто картъ, какого-нибудь
  Стендаля  и читать  со словаремъ,-   въ два  мeсяца очень  насобачишься... И
  брюки тоже  надо чаще утюжить... Ногти  опять заросли, этотъ  особенно... Та
  полненькая маникюрша была, право,  мила. Съ ней бы  поeхать  куда-нибудь  въ
  Италiю или на Кавказъ,  лучше было бы, чeмъ писать эту идiотскую справку для
  очередного шедевра Семы... Эхъ,  тотъ томъ сенатскихъ рeшенiй остался у него
  въ кабинетe,  безъ  него ничего  путнаго все равно  не напишу... Собственно,
  Сема  правъ, нельзя систематически опаздывать  и его подводить. Человeкъ онъ
  не плохой, но какъ онъ,  право, можетъ  жить  по  часамъ,  скука какая! Вeдь
  однимъ тщеславiемъ живетъ,  чудакъ, ему  и  деньги  уже дeвать  некуда"...- 
  Состоянiе Кременецкаго казалось  предeломъ богатства Григорiю Ивановичу: для
  него  и  сотни,  и  даже  десятки тысячъ  были  собственно  астрономическими
  числами.-    "Восьмидесяти   рублей   {209}   жаль,-    все  тотъ  проклятый
  Флешъ-ройяль подвелъ.  Но счастливeе  отъ восьмидесяти рублей я не сталъ бы.
  Все равно когда-нибудь помру.  Самъ  Сема  и тотъ  помретъ со  всeми  своими
  деньгами. Некрологи какiе шикарные  будутъ въ газетахъ, не  то,  что по мнe,
  грeшномъ. Одинъ Альфредъ Исаевичъ  въ память о ликерахъ  что накатаетъ! Жить
  бы да жить  послe  такихъ  некрологовъ, а вотъ Сема, бeдный, и не  прочтетъ.
  Зато  Тамарочка  будетъ  надъ  ними  заливаться слезами...  Вотъ она  опять,
  неприкаянная... Да,  въ карманe  пустовато,  но  во  вторникъ  можно  будетъ
  сорвать  съ  Сергeева.  Перебьюсь  какъ-нибудь...  Самое  главное,  конечно,
  связать  себя съ какимъ-нибудь большимъ  идейнымъ дeломъ...  Надо, наконецъ,
  выяснить, могу  ли  я  жить, писать  эту  справку  и  играть въ  покеръ безъ
  отвeтственнаго  министерства?..  Отвeтственнаго  передъ  народомъ  и  передъ
  Семой... Какъ это въ самомъ  дeлe  Сема еще  не въ  Думe?.. Къ эсэрамъ развe
  примкнуть? Нeтъ, всe помощники присяжныхъ повeренныхъ примыкаютъ къ эсэрамъ.
  Пусть  къ  нимъ  примыкаетъ  Фоминъ.  Онъ,  впрочемъ,  не  примкнетъ, потому
  дворянство не позволяетъ, да и сто вторая статья опять же... А, вотъ и Сема.
  Ишь ты, какая эффектная клiентка... Кто бы это?"
       Семенъ Исидоровичъ, провожая госпожу Фишеръ, только бросилъ недовольный
  взглядъ на своего  помощника. Задержавшаяся  въ  дверяхъ Тамара Матвeевна не
  успeла  скрыться. Вопреки своему обычаю, Кременецкiй познакомилъ клiентку съ
  женой. Елена Федоровна гордо кивнула головой,-  обe дамы,  видимо, не знали,
  что  сказать  другъ другу.  Тамара  Матвeевна  не сразу сообразила, кто  эта
  клiентка и какъ важенъ ея визитъ.
       -  Разрeшите  вамъ представить и одного изъ моихъ помощниковъ. Григорiй
  Ивановичъ Никоновъ... {210} Елена Федоровна Фишеръ... Позвольте вамъ помочь,
  Елена Федоровна... Извозчики стоятъ справа за угломъ, всегда найдете.
       -  Меня ждетъ автомобиль. Благодарю васъ... Такъ до завтра...
       -  Такъ точно...
       "Елена  Фишеръ! Матушки!"  -  подумалъ Никоновъ.-   "Ай да  Сема! Что я
  говорилъ?.. Ну, теперь  и  безъ Сергeева  обойдемся. Дуракъ  я буду, если съ
  Семы сегодня не  получу  впередъ за январь. За декабрь,  кажется, все взялъ?
  Да, конечно, взялъ, всe сто двадцать  пять",-  припомнилъ  печально Григорiй
  Ивановичъ.
  
  
XXXI.
  
       Будильникъ прозвонилъ, какъ  ему полагалось, въ три  четверти восьмого.
  Это было точно разсчитано на основанiи многолeтняго опыта: если послe звонка
  пролежать въ  постели  еще  пять минутъ,-  но  ни одной минутой  болeе,-   и
  затeмъ достаточно быстро  продeлать все, что требовалось, то можно  было, не
  прибeгая къ извозчику, попасть въ училище безъ  опозданiя: уроки на старшихъ
  семестрахъ начинались безъ пяти девять.
       Витя  растерянно   оторвалъ  голову  отъ  подушки,   вытаращилъ  глаза,
  повернулъ спросонья выключатель и,  мигая съ болeзненной гримасой, уставился
  на будильникъ.  Вытянутый треугольникъ  длинной  стрeлки  уже  выходилъ  изъ
  чернаго пятнышка надъ  цыфрой IX.  Хотя Витя  еще  ничего ясно не  понималъ,
  положенiе стрeлки  вызывало въ  его  сознанiи нeчто  печально-привычное: три
  четверти  восьмого.  Онъ  злобно  надавилъ пружинку.  Отвратительный  трескъ
  прекратился. {211} Витя опустилъ  снова голову на  подушку, закрылъ глаза и,
  морщась, рукавомъ заслонилъ ихъ  отъ матовой лампочки,  насмeшливо свeтившей
  всeми своими  шестнадцатью  свeчами. Двe жизни еще боролись въ его мозгу. Но
  на  смeну  той, уже непонятной,  быстро и  неумолимо  приходила  другая,  въ
  которой все было  ясно и отвратительно:  и будильникъ,-  его тиканiе  вдругъ
  стало  слышнымъ,  -  и  ночной столикъ,  и стулъ  съ  платьемъ  у стeны подъ
  утыканной флажками большой географической картой. Всего отвратительнeе былъ,
  конечно,  сложенный листокъ бумаги на ночномъ столикe. Этотъ листокъ былъ въ
  обeихъ жизняхъ, но въ т о й что-то какъ-то  его скрашивало,-  к а к ъ именно
  скрашивало,  Витя  уже съ  трудомъ могъ  вспомнить. Еще  нeсколько мгновенiй
  назадъ все тамъ было ясно и логично. Теперь немногое, что  еще вспоминалось,
  поражало нелeпостью:  Муся Кременецкая не могла имeть  никакого отношенiя къ
  письменному  по тригонометрiи,  Анатэма  еще  менeе. "Ахъ,  да,  Анатэма",- 
  радостно  вспомнилъ  Витя  и улыбнулся. Онъ  отвелъ  руку, зeвнулъ и  широко
  раскрылъ глаза, вызывающе взглянувъ на матовую лампочку.
       Сомнeнiй  быть не  могло. Желтый  томикъ Леонида Андреева, лежавшiй  на
  коврикe  у  постели,  былъ  такой  же  дeйствительностью,  какъ  листокъ  съ
  тригонометрическими  формулами.  Жизнь  была  сложна,  и непрiятности  вродe
  письменнаго, къ счастью, не сплошь ее заполняли.  "Ну, мы еще поборемся!" - 
  рeшительно сказалъ себe  Витя. Онъ  даже подумалъ было,  не пожертвовать  ли
  борьбe остающимися тремя  минутами. Но  это было  все-таки слишкомъ  обидно.
  Будильникъ непрiятно тикалъ. Кончикъ стрeлки,  упорно  ползшiй къ  цыфрe  X,
  только переползалъ  на средину третьей черточки. Витя  повернулъ  голову  къ
  {212} окну. Тамъ, надъ порванной  кистью,  гдe немного отставали шторы, было
  совершенно черно. "Холодъ,  вeрно,  отчаянный",-  содрогаясь, подумалъ Витя.
  Въ его комнатe, по  гигiеническимъ  соображенiямъ  родителей, по утрамъ тоже
  было холодно, градусовъ  десять. "Да  надо  еще  многое обдумать... Значить,
  рeшено:  удрать  послe  пятаго  урока...  Затeмъ въ  библiотеку,  оттуда  къ
  Альберу... Это очень кстати,  что Маруся заболeла... Денегъ достаточно... Въ
  ресторанъ, пожалуй, въ голландкe не пустятъ, значитъ,  надeть пиджакъ... Ну,
  да, конечно,  могутъ скалить зубы,  сколько имъ угодно".  Въ  классe  всeхъ,
  мeнявшихъ "голландку" на платье взрослыхъ, обычно встрeчали овацiей. Стрeлка
  надвинулась на пятнышко цыфры X,-  Витя откинулъ одeяло и, дрожа отъ холода,
  сталъ одeваться. Теперь самое непрiятное было позади.
       Умывшись,  одeвшись,  продeлавъ гимнастическiя  упражненiя,  нужныя для
  развитiя  мускуловъ  и  силы воли, Витя  на цыпочкахъ прошелъ въ  полутемную
  столовую. Горничная подтвердила, что кухарка больна и что настоящаго  обeда,
  вeрно, не будетъ,-   барыня  велeли  купить ветчины  и  яицъ. Витя  поручилъ
  горничной сказать, что онъ  плотно закуситъ въ училищe и чтобъ его  къ обeду
  не ждали. Затeмъ онъ вошелъ въ  свою комнату, развернулъ лежавшiй на ночномъ
  столикe листокъ и, закрывъ рукой правую сторону, принялся себя провeрять. На
  тангенсe 2а онъ  сбился и пришлось заглянуть въ правую сторону  листка. "Да,
  конечно, два тангенсъ а,  дeленное на единицу минусъ тангенсъ  квадратъ а...
  Теперь буду помнить",-  бодро  утeшилъ  себя  Витя.  Онъ  тщательно  сложилъ
  листокъ въ  крошечный квадратикъ, потянулся  рукой къ  тому мeсту, гдe  былъ
  карманъ на голландкe, и  не безъ  гордости вспомнилъ, что  на  немъ пиджакъ.
  Витя спряталъ листокъ въ {213} жилетный карманъ.  Впрочемъ, онъ предполагалъ
  этимъ листкомъ воспользоваться только въ  самомъ крайнемъ случаe, такъ какъ,
  вопреки школьнымъ  традицiямъ, считалъ  это не  вполнe честнымъ.  "Развe ужъ
  если затменiе найдетъ, какъ тогда передъ третьей четвертью"...
       Онъ сложилъ  книги  и  тетради въ  портфель  (въ  Тенишевскомъ  училищe
  ранцевъ  не  полагалось,  что  составляло  предметъ  зависти  гимназистовъ),
  сосчиталъ деньги въ кошелькe,-  было три рубля девяносто копеекъ,-  и вышелъ
  въ  переднюю. Въ  кабинетe  Николая Петровича  изъ-подъ  двери  уже свeтился
  огонь.  "Много  работаетъ папа,  все больше въ послeднее время",-  огорченно
  подумалъ Витя.-  "Вeрно, дeло  Фишера" (дeло это очень  занимало и тревожило
  мысли Вити). Передъ  уходомъ Витя заглянулъ въ почтовый ящикъ,-  нeтъ ли для
  него писемъ? (хоть получалъ онъ письма раза два въ годъ). Въ ящикe ничего не
  оказалось, кромe "Рeчи" и "Русскихъ Вeдомостей". Витя хотeлъ было  пробeжать
  оффицiальное сообщенiе, но махнулъ рукою: времени больше не оставалось, да и
  оффицiальныя сообщенiя теперь были все не интересныя.  Онъ и флажковъ  давно
  не  переставлялъ  на  картe,-   въ   первые  мeсяцы   войны  дeлалъ  это  съ
  необычайнымъ интересомъ и зналъ фронты не хуже главнокомандующаго.
  
       У Вити  въ самомъ дeлe былъ  занятой день.  Наканунe ему  позвонила  по
  телефону  Муся  и  просила  его прiйти  къ  нимъ  вечеромъ  на  совeщанiе  о
  любительскомъ спектаклe. Наталья Михайловна поворчала; что-жъ это, ходить въ
  гости  каждый  день,  когда  же уроки готовить? -  но,  благодаря  протекцiи
  Николая Петровича, Витю отпустили.
       Пришелъ  онъ  къ Кременецкимъ  именно такъ,  {214}  какъ  слeдовало, съ
  небольшимъ, тонко  разсчитаннымъ опозданiемъ, чтобы не быть -   избави Боже!
  -  первымъ.  Муся вышла  къ нему навстрeчу  и крeпко, съ очевидной радостью,
  пожала ему руку.
       -   Я очень, очень рада, что вы с о г л а с и л и с ь играть,-  сказала
  она, медленно вскинувъ  на  него  глаза,  какъ  дeлаютъ  въ  "первомъ планe"
  кинематографическiя  артистки.  Витя  такъ и  вспыхнулъ  отъ  счастья  и отъ
  гордости.  На  Мусe  было  зеленое,  расшитое золотомъ,  закрытое платье  со
  стоячимъ мeховымъ  воротникомъ и съ  мeховыми  маншетами,-  его замeтили всe
  гости, а Глафира  Генриховна была имъ, видимо, потрясена. Это въ самомъ дeлe
  было въ осеннiй сезонъ у д а р н ы м ъ платьемъ Муси:  портниха Кременецкихъ
  скопировала послeднюю модель Ворта, еще никому неизвeстную въ Петербургe.
       Совeщанiе происходило въ будуарe. Гостей собралось немного. Преобладала
  молодежь. Былъ, однако, и князь Горенскiй, принятый молодежью, какъ свой. Въ
  плотномъ, красивомъ, очень хорошо одeтомъ человeкe, сидeвшемъ на диванe подъ
  портретомъ  Генриха  Гейне, Витя съ радостнымъ волненiемъ  узналъ извeстнаго
  актера Березина, котораго онъ зналъ по сценe и по газетамъ, но вблизи видeлъ
  впервые.  Этимъ знакомствомъ  можно было похвастать: Березинъ,  несмотря  на
  молодые годы, считался однимъ изъ лучшихъ передовыхъ артистовъ Петербурга.
       -  Сергeя Сергeевича, вы, конечно, знаете? Сергeй Сергeевичъ согласился
  руководить нашимъ спектаклемъ,-  сообщила Витe Муся.
       -  Ахъ, я вашъ поклонникъ, к а к ъ  в с e, -  сказалъ комплиментъ Витя.
  Онъ  потомъ долго съ  удовольствiемъ вспоминалъ это свое замeчанiе. Березинъ
  снисходительно  улыбнулся,   склонивъ   {215}  голову  на  бокъ.  Признанный
  молодежью  актеръ  былъ  со  всeми  ласковъ,  точно   заранeе  благодаря  за
  восхищенiе, которое онъ  долженъ  былъ вызывать у  людей,  въ  особенности у
  дамъ.
       Вслeдъ за Витей въ будуаръ вошелъ медленными шагами, съ высоко поднятой
  головою, со страдальческимъ выраженiемъ на лицe, поэтъ Беневоленскiй, авторъ
  "Голубого фарфора".
       -   Ну, теперь, кажется,  всe въ  сборe,-  сказала, здороваясь съ нимъ,
  Муся.-  Мы какъ разъ  были заняты выборомъ пьесы. Платонъ Михайловичъ Фоминъ
  предлагаетъ "Флорентiйскую трагедiю" Уайльда. Но Сергeй Сергeевичъ находить,
  что она намъ будетъ не по силамъ. Я тоже такъ думаю.
       -  Трудно намъ будетъ,-  подтвердилъ, качая головой, Березинъ.
       -  Не трудно, а просто невозможно.
       -   Alors, je n'insiste  pas... Со  мной  какъ  съ  воскомъ,-   сказалъ
  Фоминъ.
       -  А что бы вы сказали, господа, объ "Анатолe" Шницлера? -  освeдомился
  князь Горенскiй.
       -  Играть нeмецкую пьесу? Ни за что!
       -  Ни подъ какимъ видомъ!
       -   Господа,  стыдно!  -  возмущенно воскликнулъ князь.-  Тогда ставьте
  "Позоръ Германiи"!
       -   Давайте,  сударики,  сыграемъ  съ   Божьей  помощью  "Медвeдя"  или
  "Предложенiе",-  сказалъ  Никоновъ своимъ обычнымъ задорнымъ тономъ горячаго
  юноши. Фоминъ пожалъ плечами.
       -   Лучше "Хирургiю",-   язвительно произнесъ поэтъ,  видимо страдавшiй
  отъ всeхъ тeхъ пошлостей, которыя ему приходилось слушать въ обществe.
       -  Мы не въ Чухломe. {216}
       -   Вы  бы  въ  самомъ  дeлe  еще  предложили  "Меблированныя   комнаты
  Королева",-  набросилась на Никонова Муся.
       -  И расчудесное дeло!..
       -  Перестаньте дурачиться... Господа, я предлагаю "Бeлый ужинъ"...
       -  Rostand? -  спросилъ Фоминъ.-  Хорошая мысль.  Но тогда, разумeется,
  по французски?
       -  Разумeется, по русски, что за вздоръ!
       -  Есть прекрасный переводъ въ стихахъ.
       -  Стихи Ростана! -  тихо простоналъ Беневоленскiй.
       -  Конечно, по русски.
       -  По русски, такъ по русски, со мной какъ съ воскомъ...
       -  Я нахожу, что Ростанъ...
       Березинъ постучалъ стальнымъ портсигаромъ по столу.
       -  Господа,-  произнесъ онъ съ ласковой  улыбкой,-   на нeкоемъ сборищe
  милыхъ дамъ предсeдательница, открывая засeданiе, сказала "Mesdames, времени
  у насъ мало,  а потому прошу всeхъ  говорить сразу".-  Онъ переждалъ минуту,
  пока смeялись  слушатели, тихо посмeялся  самъ  и продолжалъ: -  Такъ  вотъ,
  чтобъ не уподобиться  оной  предсeдательницe  и  оному собранiю,  рекомендую
  ввести нeкiй порядокъ и говорить поочередно.
       -  Я присоединяюсь...
       -  Я предлагаю избрать предсeдателя,-  сказала Глафира Генриховна.
       -  Сергeя Сергeевича... Сергeй Сергeича...
       -  Ну, разумeется.
       -  Сергeй Сергeевичъ, берите бразды правленiя.
       -  Слушаю-съ: беру... {217}
       -   Прошу  слова  по  личному  вопросу,-   сказалъ  князь  Горенскiй.- 
  Господа, если  вы выберете пьесу въ стихахъ, честно говорю заранeе:  я пасъ.
  Воля ваша, я зубрить стихи не намeренъ.
       -  Ну, вотъ еще!
       -  Князь, вы прозаикъ,-  пошутилъ Фоминъ.
       -   Никакiе  личные  отказы  не принимаются,-   заявила Муся.-   Сергeй
  Сергeевичъ,  предложите  всeмъ  высказаться   о  "Бeломъ  ужинe"...  Викторъ
  Николаевичъ,  вы самый младшiй... Вeдь въ Думe всегда начинаютъ съ младшихъ,
  правда, князь?
       -  То есть, ничего похожаго!
       -  Я  предлагаю  предварительно  выработать нашъ  наказъ,-  воскликнулъ
  Никоновъ.
       -  И сдать его въ комиссiю для обсужденiя.
       -   Господа, безъ шутокъ,  ваше остроумiе  и такъ  всeмъ  извeстно... Я
  начинаю съ младшихъ. Викторъ Николаевичъ, вы за или противъ "Бeлаго ужина"?
       -   Я  не  знаю  этой пьесы,-  сказалъ, вспыхнувъ,  Витя  и  счелъ себя
  погибшимъ человeкомъ.
       Березинъ опять постучалъ по столу.
       -   Господа,  я  съ   сожалeнiемъ   констатирую,  что  Марья  Семеновна
  узурпируетъ мои функцiи.
       -  Это возмутительно!
       -  Призвать ее къ порядку!
       -  Ахъ, ради Бога! Я умолкаю...
       -  Молодой человeкъ  правъ,-   продолжалъ  Березинъ.-  Никто не обязанъ
  помнить "Бeлый ужинъ".  Насколько я помню, пьеса  вполнe подходящая. У насъ,
  вдобавокъ, есть чудесная Коломбина,-   сказалъ  онъ,  комически-торжественно
  кланяясь Мусe.-  Но вeдь "Бeлый ужинъ" вещица очень короткая?
       -  Помнится, два акта,-  сказала Глаша.
       -  Даже одинъ, если вамъ все равно,-  поправилъ Фоминъ. {218}
       -   Этого,  разумeется,  мало.   Какiя  есть  еще  предложенiя?..  Нeтъ
  предложенiй? Тогда я даю слово  самому себe... Господа, я буду говорить безъ
  шутокъ.-  Лицо  его  внезапно  стало серьезнымъ,  Муся  тоже  сразу  приняла
  серьезный  видъ. -  Господа,  это  очень  хорошо  поставить  милый,  изящный
  французскiй  пустячокъ,  но  ограничиться  ли  намъ  этимъ? Я  знаю, у  насъ
  любительскiй   спектакль,  пусть!  Однако   всякiй  спектакль,  не  осiянный
  подлиннымъ искусствомъ, это -  вы извините меня, господа,-  балаганъ!  Пусть
  мы  неопытные актеры, все же я прямо скажу: для меня  въ служенiи  искусству
  нeтъ разницы между любительскимъ спектаклемъ и большой сценой!..
       -  Браво! Браво!
       -  Я предлагаю поэтому, господа, въ дополненiе къ "Бeлому ужину", взять
  что-либо   свое,   настоящее)  полноцeнное!  -   съ   силой  сказалъ  Сергeй
  Сергeевичъ.
       -  "Балаганчикъ"? -  озабоченно спросила Муся.
       -  Да, хотя бы "Балаганчикъ"... Впрочемъ, я выбралъ бы другое. Господа,
  что вы скажете объ "Анатэмe"?
       -  "Анатэма" Андреева?
       -  Вы не шутите?
       -  Но вeдь это длиннeйшая вещь!
       -  Это очень vieux jeu, "Анатэма", старо! -  возразилъ пренебрежительно
  Фоминъ. Березинъ быстро къ нему повернулся.
       -  Старо, можетъ быть,-  отчеканилъ  онъ, но я за послeднимъ словомъ не
  гонюсь: было бы подлинное искусство!
       -  Браво!
       -   Все это  хорошо, однако, кто изъ насъ  рeшится играть Анатэму послe
  Качалова? -  спросилъ  {219} Горенскiй. Березинъ на него покосился.  Но Муся
  тотчасъ загладила неловкость князя.
       -   Какъ кто?  -   возмущенно сказала она.-   Это  превосходная  мысль!
  Господа,  Сергeй Сергeевичъ  въ роли Анатэмы, да это будетъ сенсацiя на весь
  Петербургъ.
       -  Ахъ, да, развe самъ Сергeй Сергeевичъ...
       -  Кто же другой?
       -  А вы, князь, будете Давидъ Лейзеръ.
       Послышался смeхъ.
       -   Нeтъ,  господа,  я предложилъ бы поставить только одинъ  актъ,  ну,
  максимумъ,  два... Цeлое, конечно, намъ  не подъ силу. Скажемъ, прологъ, гдe
  всего два дeйствующихъ лица:  Анатэма и Нeкто, ограждающiй входы. Потомъ еще
  какую-либо сцену... Сознаюсь вамъ, что у меня давно вертятся кое-какiя мысли
  объ этой пьесe. Кажется, выйдетъ недурно и свeжо.
       -  По моему, прекрасная мысль,-  заявила Глафира Генриховна.
       -   Мало  сказать, прекрасная!  -   воскликнули  Муся.-  Господа,  нашъ
  спектакль станетъ событiемъ!
       Въ  эту минуту въ будуаръ вошла  Тамара Матвeевна.  Гости поднялись  съ
  мeстъ. Вслeдъ за тeмъ  горничная подала чай, и совeщанiе  было скомкано.  За
  чаемъ участники спектакля "въ принципe" согласились поставить "Бeлый ужинъ",
  актъ изъ "Анатэмы" и, быть  можетъ,  что-либо  еще, такъ,  чтобы  для  всeхъ
  нашлись   роли.  Было  постановлено  собраться  снова   на  слeдующiй  день,
  возстановивъ пьесы въ памяти, и приступить къ распредeленiю ролей.
  
       Письменный сошелъ вполнe благополучно. Послe пятаго урока Витя выбeжалъ
  на переднiй дворъ и  присоединился къ кучкe товарищей, {220} собравшейся, по
  обыкновенiю,  въ воротахъ:  это съ  давнихъ  поръ  называлось "поглазeть  на
  Горемыкина",-    противъ   воротъ   Тенишевскаго   училища  находился   домъ
  предсeдателя совeта министровъ. Когда  прозвонилъ звонокъ, означавшiй конецъ
  малой перемeны, Витя незамeтно скользнулъ на Моховую и былъ таковъ.
       Въ библiотекe нашелся "Бeлый ужинъ",  но за истекшiй  мeсяцъ абонемента
  съ Вити взяли  шестьдесятъ копеекъ. Этотъ непредвидeнный  расходъ  уменьшилъ
  его капиталъ до трехъ рублей.  Витя, однако, разсчитывалъ, что  на  обeдъ  у
  Альбера во  всякомъ случаe должно  хватить денегъ. Цeны  были ему  въ общемъ
  извeстны,-   ему давно хотeлось  пообeдать въ  хорошемъ ресторанe. У Альбера
  было  не очень дорого,  но,  по словамъ знатоковъ, кормили вполнe  прилично.
  Витя счелъ  возможнымъ  отдeлить  отъ своего капитала  двугривенный и  взялъ
  извозчика,-  въ ресторанъ лучше было подъeхать на извозчикe.
       На углу Невскаго и Морской извозчикъ поспeшно задержалъ лошадь: впереди
  на  Морскую съeзжала карета, запряженная великолeпными лошадьми,  съ лакеемъ
  въ красной ливреe на  козлахъ. Витя, перегнувшись  изъ саней, вглядывался въ
  окно кареты. Хоть  онъ былъ настроенъ довольно революцiонно и зналъ, что эти
  люди такъ жили "на народныя деньги", дворъ внушалъ Витe жадное  любопытство.
  Но онъ ничего не увидeлъ, -  день кончался, на улицe давно горeли фонари.
       Въ залe ресторана было жарко и душно. Витя, скрывая волненiе, съ видомъ
  привычнаго человeка, прошелъ въ самый край  залы, усeлся за столикъ,  нервно
  развернулъ накрахмаленную салфетку и взялъ  карту.  Къ его  ужасу оказалось,
  что напечатанныя на картe  цeны (тe самыя, которыя  ему называли) зачеркнуты
  и, вмeсто нихъ, всюду {221}  проставлены другiя, болeе  высокiя. Витя спeшно
  занялся вычисленiемъ,-   лакей,  къ  счастью,  долго  къ нему не  подходилъ.
  Дешевле другихъ блюдъ стоили супы. Ихъ было  два -   борщокъ  и консомэ. Оба
  названiя нравились Витe. Онъ остановился на консомэ, такъ какъ борщокъ былъ,
  очевидно, разновидностью борща, который часто  подавали  и  дома.  На второе
  Витя  выбралъ  телячью котлету,-   это было  привычное, но вкусное блюдо;  а
  главное,  стоило  оно не  очень  дорого  и  вмeстe  съ  тeмъ не было  самымъ
  дешевымъ, такъ  что  лакей  ничего  не могъ подумать.  Очень его  соблазняла
  Гурьевская  каша, но противъ нея значилось: 1 р. 20. Сосчитавъ мысленно все,
  Витя  рeшился на Гурьевскую кашу: денегъ хватало  и  по  повышеннымъ цeнамъ,
  включая копеекъ сорокъ на  чай; долженъ былъ даже образоваться еще небольшой
  остатокъ. Витя успокоился, положилъ карту на столъ и нерeшительно  постучалъ
  ножомъ о стаканъ. Позвать "человeкъ!" онъ не рeшился.
       Лакей  подбeжалъ,  съ  салфеткой  подъ  мышкой,  и  почтительно принялъ
  заказъ.  Въ  спeшкe,-   чтобъ не  заставлять  ждать  лакея,-   Витя,  вмeсто
  телячьей котлеты, по  ошибкe заказалъ бифштексъ  съ картофелемъ. Но измeнить
  заказъ было  явно неудобно. Впрочемъ, бифштексъ  стоилъ столько  же, сколько
  телячья котлета.
       -  На третье Гурьевскую кашу... Слушаю-съ... Пить что изволите?
       Витя похолодeлъ: этого удара онъ никакъ не ожидалъ: о напиткахъ  онъ не
  подумалъ.
       -  Квасу н а ш е г о не прикажете ли? -  съ значительной интонацiей  въ
  голосe спросилъ, улыбаясь, лакей.
       -  Нeтъ... Зельтерской воды,-   сказалъ  Витя. -  Я пью только  воду,- 
  добавилъ онъ, чтобы какъ-нибудь себя спасти во мнeнiя лакея. {222}
       -  Слушаю-съ.
       Сельтерская вода, навeрное,  стоила  очень дешево,  этотъ расходъ можно
  было покрыть изъ запаса.  Витя  принялся  разсматривать залъ.  "Хорошенькихъ
  женщинъ что-то не видать"... Ему становилось скучно. Онъ  вдругъ вспомнилъ о
  "Бeломъ ужинe" и, доставъ  книгу  изъ  портфеля, принялся  ее пробeгать.  На
  террасe мраморной виллы,  надъ  заливомъ, слушала послeднiе аккорды серенады
  Коломбина, "вся въ бeломъ, похожая на большой букетъ новобрачной"... На Витю
  вдругъ нахлынула непонятная радость,-  отъ  этихъ  образовъ, оттого, что онъ
  былъ  взрослый и  одинъ обeдалъ въ  ресторанe, что  передъ  нимъ открывалась
  жизнь,  что у  него уже  была своя  Коломбина...  "Я  очень, очень  рада",- 
  вспомнилъ онъ, замирая. Веселый  Пьеро, перескакивая черезъ перила, бросался
  къ  Коломбинe "съ долгимъ раскатомъ смeха".  Витя еще не зналъ, отчего Пьеро
  такъ  весело,  но онъ понималъ его  и вмeстe  съ  нимъ  испытывалъ  радость.
  Дворецкiй  позвалъ  Коломбину  къ   "роскошно   сервированному   столу  подъ
  пинiей",-  Витe какъ разъ подавали супъ.
  
       ...Довольно, посмотри, какъ столъ накрытъ красиво,
       Какъ измeняются всe вещи прихотливо!
       Лагуной кажется хрустальное плато,
       Въ сiяньи серебра цвeтами обвито;
       Арбузъ, нарeзанный на пурпурныя доли,
       Напоминаетъ мнe по формe о гондолe;
       Кiанти старое себe вокругъ брюшка
       Надeло юбочку изъ прутьевъ тростника..
  
       Консомэ оказалось самымъ обыкновеннымъ, жидкимъ бульономъ,-  по совeсти
  Маруся готовила супъ вкуснeе. Миска  съ надбитымъ ушкомъ не казалась лагуной
  и рeшительно ничто  на столe никакъ не  напоминало о гондолe.  Но  Пьеро  съ
  Коломбиной тоже начинали бeлый ужинъ съ {223}  консомэ, это усилило аппетитъ
  Вити. Онъ eлъ супъ и, скосивъ глаза,  читалъ книгу. Пьеро "вонзалъ толедскiй
  ножъ  въ  хрустящiй   бокъ  паштета",-   Витя  съ  наслажденiемъ  eлъ  тощiй
  бифштексъ. Дворецкiй  разливалъ мадеру,  шато-икемъ, марго, мускатъ,-   Витя
  бодро пилъ зельтерскую воду. Онъ былъ счастливъ...
       Лакей  принесъ  Гурьевскую  кашу.  Витя  осторожно  придвинулъ къ  себe
  обжигавшее пальцы блюдо -   и вдругъ у противоположной  стeны, со смeшаннымъ
  чувствомъ гордости  и  безпокойства,  увидeлъ  знакомаго. Это  былъ  докторъ
  Браунъ. Лицо его поразило  Витю своей блeдностью и мрачнымъ выраженiемъ. "Да
  это  онъ  коньякъ  такъ  хлещетъ... Здорово!"... Браунъ  что-то подливалъ въ
  бокалъ изъ кофейника,-  Витя зналъ, что въ кофейникахъ подаются  запрещенные
  крeпкiе напитки. "Поклониться, что ли? Нeтъ, лучше не надо... Онъ, впрочемъ,
  почти не знакомъ съ нашими... Да  это  и  не важно, разумeется... Какой онъ,
  однако, страшный!"-  тревожно думалъ Витя.
  
  
XXXII.
  
       -   ...А  вы  знаете,  Александръ   Михайловичъ,   сказалъ,   улыбаясь,
  Федосьевъ, когда лакей унесъ блюдо,-  вeдь я за вами въ свое время чуть-чуть
  не установилъ наблюденiя.
       -  Вотъ какъ? Когда же это?
       -   За годъ или за два до войны.  Вы тогда  читали  въ Парижe публичныя
  лекцiи на философскiя темы, и лекцiи эти. я слышалъ, имeли большой успeхъ?
       -  Я дeйствительно былъ въ модe въ теченiе нeкотораго  времени. Потомъ,
  кажется, надоeлъ, -  и  пересталъ читать.  Къ тому же  я тогда  началъ {224}
  печатать въ журналe свою книгу "Ключъ",-  многое изъ лекцiй въ нее вошло. Но
  почему мои лекцiи вызвали такое ваше заботливое вниманiе?
       -  Видите ли, у  васъ репутацiя очень  лeваго человeка. Лекцiи же  ваши
  усердно посeщались  людьми, которыми мое вeдомство интересуется.  И -   не у
  меня, но въ Парижe -   возникла мысль,  что,  быть  можетъ,  это  не совсeмъ
  случайно...  Я  потому  такъ откровенно говорю,  что мысль о к а з а л а с ь
  нелeпой... Я вдобавокъ интересовался вами, какъ университетскимъ товарищемъ.
  Изъ  вашего "Ключа" мнe довелось прочесть  лишь одинъ  отрывокъ,  и  я  могъ
  убeдиться въ томъ, что революцiонность ваша сомнительная и что ультра-лeвымъ
  васъ можно назвать развe только для смeха... Вы не сердитесь?
       -   Нисколько.  Мнe,  впрочемъ,  не  совсeмъ  ясно,  что такое  значитъ
  "ультра-лeвый"? Въ области практической я предъявляю къ государству довольно
  скромныя требованiя,-  приблизительно тe, которыя осуществлены въ  Англiи  и
  съ  которыми  вы  такъ усердно боретесь.  Но этого  я въ  "Ключe"  почти  не
  касался. Моя книга, какъ вы изволили сказать, философская, во всякомъ случаe
  теоретическая.  Я  подвергаю  критикe  разныя  наши  учрежденiя  и  догматы.
  Отношенiе мое  къ нимъ  какой-то остроумецъ назвалъ аттилическимъ: я,  молъ,
  какъ  Аттила, все  предаю  мечу  и огню. Но это очень преувеличено. Притомъ,
  повторяю, у меня чистая теорiя.
       -  Вотъ, вотъ... Я одинъ вашъ аттилическiй отрывокъ читалъ съ истиннымъ
  наслажденьемъ  и  охотно признаю, что у него два равно  отточенныхъ  острiя,
  направленныхъ въ противоположныя стороны. Лeвымъ  ваша  книга, должно  быть,
  еще непрiятнeе, чeмъ правымъ, и это меня, конечно,  утeшаетъ. Но... Простите
  тривiальное замeчанiе: {225} я  вообще боюсь, не столько бисера (бисеръ вещь
  вполнe безобидная), сколько его  отражены въ мозгу  свиней. Въ  современномъ
  мiрe и безъ того  очень  развиты  аттилическiе инстинкты.  Вотъ и у насъ,  я
  думаю,  когда  купцы  бьютъ  въ  ресторанахъ  зеркала,  это происходитъ  отъ
  излишняго аттилизма.
       -   Очень  можетъ быть,-  отвeтилъ, смeясь, Браунъ,-   вeроятно, купецъ
  пьянымъ инстинктомъ чувствуетъ, что и ресторанъ дрянной, и зеркала дрянныя.
       -  Повeрьте,  ничего подобнаго. Онъ потому ихъ и бьетъ, что они дорогiя
  и хорошiя: денегъ куры не клюютъ, разбилъ, вставь,  с...  с..., новыя!..  Но
  если слушатели вашихъ лекцiй начнутъ  бить разныя зеркала, то,  боюсь, новыя
  будетъ  вставить  трудно. Поэтому, можетъ быть, мы не такъ неправы, относясь
  подозрительно къ людямъ съ аттилическимъ инстинктомъ,-  разумeется, если они
  не чистые теоретики... Но вы кушайте...
       Федосьевъ,  тоже смeясь, пододвинулъ  Брауну  блюдо. Разговоръ шелъ  въ
  столовой  Федосьева. Онъ жилъ  въ  частной  холостой квартирe,  обставленной
  небогато, чуть только прилично, и безъ всякихъ претензiй. Видно, и квартира,
  и ея обстановка  мало  интересовали хозяина. Коверъ, буфетъ,  кожаные стулья
  были куплены въ  первомъ  магазинe по  сосeдству  съ  домомъ.  На  покрытомъ
  дешевенькой  салфеткой  столикe стоялъ  большой  граммофонъ.  На  стeнe были
  развeшены  фотографiи  въ  золоченыхъ  рамкахъ. "Не  хватаетъ  канарейки",- 
  подумалъ, войдя  въ столовую,  Браунъ.-   "Вотъ  и  суди  по  обстановкe..."
  Впрочемъ, когда  онъ присмотрeлся къ квартирe, кое-что въ ней показалось ему
  характернымъ для Федосьева. Лампы давали  много меньше свeта,  чeмъ было  бы
  нужно, и уюта,  несмотря  на мeщанскую {226} обстановку, не было. Обeдъ былъ
  хорошъ, безъ лишнихъ, предназначенныхъ для  гостей, блюдъ. Подавалъ лакей въ
  сeрой тужуркe, безъ перчатокъ, съ бeгающими, воспаленными глазами. -  "Вeрно
  охранникъ"...
       -  Такъ вы читали "Ключъ"? -  спросилъ  Браунъ,  кладя себe  на тарелку
  кусокъ индeйки.-  Какъ это у васъ хватаетъ на все времени?
       -  На все  не на все, а  на  чтенiе  хватаетъ... Для  меня,  Александръ
  Михайловичъ, какъ, впрочемъ,  извините  меня,  и для васъ, начинается тяжкая
  подготовительная  школа  по  изученiю  ремесла  старости...  Салата  совeтую
  взять... Или вы, по  французски, eдите салатъ отдeльно?.. Скорeе подавай, - 
  приказалъ  онъ  лакею,-  баринъ спeшитъ. Какъ могу,  скрашиваю  жизнь: книги
  вообще очень помогаютъ, но въ послeднее  время все меньше. А вамъ?  Вeдь вы,
  Александръ  Михайловичъ,  насколько  я  могу  судить,  человeкъ  нервный,  и
  раздражительный?
       -  Есть грeхъ.
       -  И не безъ легкихъ "тиковъ"?
       -  Не безъ  легкихъ  тиковъ. Не выношу  ученыхъ дамъ, дeтей  въ очкахъ,
  толстыхъ мопсовъ...
       -  Что еще?
       -   Я  не  шучу. Какъ  насчетъ  "тика  смерти"?  Вeдь  люди  дeлятся на
  завороженныхъ и "не-боящихся"...
       -    Невeрное   дeленiе.   Я  скорeе   изъ   не-боящихся,  а   все-таки
  "завороженъ"... Если не самой смертью, то ея  приближенiемъ. По крайней мeрe
  къ каждому новому человeку,-  къ  умному, разумeется,-   я подхожу съ нeмымъ
  вопросомъ: что  даетъ ему силу и охоту жить?  Но  этого  не  надо  принимать
  трагически.  Человeкъ  удeляетъ  философскимъ  мыслямъ  часъ-два  въ  сутки.
  Остальное время  у  него,  слава  Богу,  свободно...  Бываетъ, {227}  весной
  повeетъ  свeжимъ  теплымъ вeтеркомъ, идя увидишь хорошенькую дeвушку, только
  начинающую  жить, и, старый  дуракъ, серьезно  вeришь  въ  завтрашнiй  день:
  вeчный обманъ тутъ какъ тутъ.
       -   Тутъ какъ тутъ?  -   переспросилъ  Федосьевъ.-   И,  правда,  слава
  Богу... Непремeнно прочту вашу книгу. Жаль,  что  мнe изъ нея  попалось лишь
  нeсколько главъ, безъ начала и конца. Многаго я поэтому не могъ понять, даже
  въ терминологiи... Что такое, напримeръ, мiры A и B?
       -   Ахъ,  это  никакого  интереса  не  представляетъ,  такъ,  маленькое
  отступленiе въ  сторону,-  отвeтилъ  Браунъ.-   Я говорилъ  о двухъ  мiрахъ,
  существующихъ  въ  душe большинства  людей.  Изъ ученаго  педантизма  и  для
  удобства  изложенiя я  обозначилъ  ихъ  буквами.  Мiръ A  есть мiръ видимый,
  наигранный; мiръ B болeе скрытый и, хотя бы поэтому, болeе подлинный.
       -   Да  вeдь,  кажется,  обо  всемъ  такомъ  говорится   въ  учебникахъ
  психологiи? -  спросилъ  Федосьевъ.-  Мнe  знакомый психiатръ объяснялъ, что
  теперь въ большой модe ученiе о подсознательномъ, что ли?
       -  Нeтъ, нeтъ,  совсeмъ не  то,-   отвeтилъ Браунъ.-   Вашъ  психiатръ,
  вeрно,  имeлъ въ  виду вeнско-цюрихскую  школу:  Брейера, Фрейда,  Юнга. Это
  ученiе теперь дeйствительно  въ большой модe,  но меня  оно не интересуетъ и
  многое  въ  немъ  -  гипертрофiя  сексуальной  природы,  эдиповъ  комплексъ,
  цензура  сновъ -  кажется мнe весьма сомнительнымъ...  Нeтъ, благодарю васъ,
  больше  не   угощайте,  я  сытъ...   Я  совершенно   не  занимаюсь  областью
  безсознательнаго  и  подсознательнаго.  Точно  также  не  занимаютъ  меня  и
  учебники  психологiи,-   Ich  und  Es,  the  pure  Ego,  les  personnalite's
  alternantes  и  т.  д.  Я  не  жду  объясненiя  человeческихъ  дeйствiй  отъ
  профессоровъ психологiи. {228} Нeкоторыхъ изъ нихъ -  весьма извeстныхъ -  я
  знаю  лично.  Это  безпомощные  младенцы,  ровно  ничего  не  понимающiе  въ
  людяхъ... Впрочемъ, можетъ быть, мои мысли и не новы, гарантiи новизны  я не
  даю.
       -   Такъ что  же  все-таки за мiры, если не секретъ?-   спросилъ,  безъ
  большого, впрочемъ, интереса, Федосьевъ.
       -   Точными опредeленiями не буду васъ утруждать,  лучше кратко  поясню
  примeромъ  изъ  той  области,  которая  васъ   интересуетъ.  Я  зналъ  вождя
  революцiонной  партiи   -   иностранной,  иностранной,-    добавилъ  онъ  съ
  улыбкой.-  Въ мiрe A это "идеалистъ  чистeйшей  воды", фанатикъ своей  идеи,
  покровитель всeхъ угнетенныхъ,  страстный  борецъ  за  права  и  достоинство
  человeка. Такимъ онъ представляется  людямъ. Такимъ онъ обычно видитъ себя и
  самъ. Но съ нeкоторымъ усилiемъ онъ, вeроятно, можетъ себя перенести въ мiръ
  B, внутренне болeе подлинный. Въ мiрe B это  настоящiй крeпостникъ, деспотъ,
  интриганъ и полумерзавецъ...
       -  Почему же  полу? -  спросилъ Федосьевъ.  Утeшьте меня, можетъ  быть,
  совсeмъ мерзавецъ, а? Такъ и психологически эффектнeе.
       -  Настоящихъ  мерзавцевъ  на свeтe такъ мало... Не выношу тeхъ плохихъ
  писателей, которые въ своихъ  книгахъ все выводятъ подлецовъ и  негодяевъ,- 
  что  за  насилiе надъ жизнью!  Ты возьми  средняго порядочнаго  человeка  и,
  ничего не скрывая, покажи толкомъ, что  дeлается у него въ  душe... Этотъ не
  среднiй и не порядочный, однако, не могу васъ утeшить: только полумерзавецъ.
  Что у него въ мiрe  B? На  первомъ  планe тщеславiе, властолюбiе, ненависть.
  Есть ли  хоть немного любви  къ  человeчеству, "идеализма  чистeйшей  воды"?
  Есть,  конечно,  но немного, очень  {229}  немного.  Былъ  ли онъ когда-либо
  другимъ?  Не думаю:  онъ какъ та старуха у Петронiя, которая не помнила себя
  дeвственницей. Тяготится ли  онъ жизнью  въ  мiрe мелкой  злобы  и  интриги?
  Конечно, нeтъ,-   какъ рыба не страдаетъ морской болeзнью. Но  видитъ ли онъ
  свой мiръ B? Могъ бы отлично видeть, ничего безсознательнаго тутъ, повторяю,
  нeтъ.  Скорeе,  однако,  не видитъ  или  видитъ весьма рeдко:  мысль  у него
  лeнивая.   Въ  мiрe  A  она,  впрочемъ,   бойкая:   человeкъ   онъ  довольно
  невeжественный,  но  въ  его   невeжествe   есть  пробeлы:  онъ  жуетъ  свою
  полемическую жвачку, произносить страстныя рeчи  и обдeлываетъ  свои дeлишки
  такъ хорошо, что просто любо смотрeть.  А вотъ подумать о своемъ подлинномъ,
  несимулированномъ  мiрe ему  трудно, да  и  некогда... Впрочемъ,  не  берусь
  утверждать,  какой  мiръ подлинный,  какой  призрачный. Симуляцiя,  длящаяся
  годами, почти замeняетъ дeйствительность,  уже почти отъ  нея не отличается.
  Опытный зритель понимаетъ смыслъ  пьесы,  угадываетъ  ея развязку, режиссеръ
  видитъ  артистовъ  безъ  грима;  но  для  актера  привычка  дeлаетъ  главной
  реальностью сцену. А если-бъ актеръ игралъ каждый день одну и ту же роль, то
  для него жизнь перестала бы  совсeмъ быть реальной. Таковъ и этотъ человeкъ.
  Онъ потерялъ ключъ изъ одного мiра въ другой.
       -  Развe обязательно имeть ключъ?
       -  Не знаю,-   сказалъ  Браунъ.-  Можетъ быть, лучше  и не имeть... Или
  забросить его куда-нибудь подальше. А то еще спятишь, и посадятъ  тебя туда,
  куда сажаютъ  людей,  "нeсколько болeе  сумасшедшихъ,  чeмъ  другiе"...  Мой
  революцiонеръ, конечно, крайнiй случай, но примeровъ можно привести много въ
  самомъ различномъ родe. У меня вошло было въ  привычку: угадывать  мiръ B по
  мiру A. Сначала это забавляло. {230}
       -  Да, это должно  быть иногда забавно,-  небрежно сказалъ Федосьевъ.- 
  Почтенный  человeкъ  говоритъ  о высокихъ  предметахъ, о чистой Тургеневской
  дeвушкe,-  это, оказывается,  мiръ A.  А въ мiрe  B у него старческiя слюнки
  текутъ  отъ  разныхъ   Тургеневскихъ  и   не-Тургеневскихъ  дeвочекъ.  Очень
  забавно... Вы сыра не eдите? Тогда фруктовъ?.. И что же, у  всeхъ людей,  по
  вашему, есть мiръ B?
       -  Благодарю... У большинства, должно быть. Есть люди безъ мiра B, какъ
  есть люди  безъ мiра  A: какой-нибудь Федоръ Карамазовъ, что ли... Не  надо,
  впрочемъ, думать,  будто мiръ  В всегда хуже мiра  A:  бываетъ  и  обратное.
  Бываетъ  и такъ, что они очень близки другъ  къ  другу. Я бы сказалъ только,
  что  мiръ B  постояннeе  и устойчивeе мiра A. По взаимоотношенiю этихъ двухъ
  мiровъ  и   нужно,  по  моему,   изучать   и   классифицировать  людей.  Все
  иррацiональное въ человeкe изъ мiра  B, даже самое  будничное и пошлое,-  въ
  иррацiональномъ вeдь есть  и  такое: скупость, напримeръ.  Кто  изъ насъ  не
  зналъ  истинно-добрeйшей  души  людей,  которые,   чтобъ  не  разстаться  съ
  ненужными имъ деньгами, дадутъ умереть отъ голода ближнему,-  ближнему не въ
  библейскомъ, а въ болeе тeсномъ  смыслe слова. Душа у  нихъ рвется на части,
  но денегъ они не дадутъ. Это мiръ В.
       Федосьевъ  смотрeлъ  на  него  задумчиво. "А  какъ  же  ты могъ  Фишера
  отравить, въ мiрe А или въ мiрe В?.."
       -  Ну, и что же?
       -  Только и всего.
       -  Такъ это  чистая психологiя? -  разочарованно протянулъ Федосьевъ.- 
  Какая же связь этой главы съ вашими аттилическими теорiями?
       -  О, связь лишь  косвенная и абстрактная,-  сказалъ Браунъ и взглянулъ
  на  часы.-   Однако {231}  мы  засидeлись!  Вы  меня  извините,  но  я  васъ
  предупредилъ, что тотчасъ послe обeда долженъ буду уeхать.
       -   Предупредить  предупредили, правда,  а  все же еще посидите. Я такъ
  радъ случаю побесeдовать... Косвенная связь, вы говорите?
       -   Да, нeсколько  искусственная... Я,  быть можетъ, злоупотребилъ этой
  тяжелой и  претенцiозной терминологiей. Но было  соблазнительно перейти  отъ
  человeка  къ  государству.  У  общественныхъ  коллективовъ  тоже  есть  свой
  не-симулированный мiръ. Я разсматриваю войну, революцiю, какъ прорывъ наружу
  чернаго мiра.  Приблизительно разъ  въ двадцать или въ тридцать лeтъ исторiя
  наглядно намъ  доказываетъ, что  такъ называемое культурное человeчество эти
  двадцать или тридцать  лeтъ жило выдуманной  жизнью.  Такъ, въ театрe каждый
  часъ  пьеса  прерывается  антрактомъ,  въ  залe  зажигаютъ свeтъ,-  все было
  выдумкой.  Эту неизбeжность прорыва чернаго  мiра я называю  рокомъ,-  самое
  загадочное и самое страшное изъ всeхъ человeческихъ  понятiй.  Ему посвящена
  значительная часть моей книги.
       -   Люди  часто, по  моему,  этимъ понятiемъ  злоупотребляютъ,  какъ  и
  понятiемъ  неизбeжности. Захлопнуть  бы  черный мiръ  и  запереть  надежнымъ
  ключемъ, а?
       -  Что-жъ, вы такой надежный ключъ и найдите.
       -  Возможности у насъ теперь маленькiя, это правда. Однако въ бесeдe съ
  вами жаловаться на это не приходится,-  сказалъ Федосьевъ,-  все равно, какъ
  неделикатно жаловаться  на свою бeдность въ разговорe съ человeкомъ, который
  вамъ  долженъ  деньги...  Но что такое черный  мiръ государства?  Мiръ  безъ
  альтруистическихъ чувствъ?
       -   Нeтъ,  гдe ужъ альтруизмъ!  Я такъ далеко {232} и  не иду.  У  меня
  славная программа-минимумъ. Какъ прекрасна, какъ счастлива была бы жизнь  на
  землe,  если-бъ люди въ своихъ  дeйствiяхъ руководились только своими узкими
  эгоистическими интересами! Къ несчастью, злоба и  безумiе занимаютъ въ жизни
  гораздо больше мeста, чeмъ личный интересъ. Они-то и прорываются наружу... Я
  и  въ честолюбiе плохо вeрю.  Нeтъ честолюбiя, есть только тщеславiе: самому
  честолюбивому человeку по существу  довольно безразлично, что о  немъ будутъ
  думать черезъ  сто лeтъ, хоть онъ,  можетъ быть,  этого  и  не  замeчаетъ...
  Смерть бьетъ и эту карту.
       -   Мысли у васъ не очень веселенькiя,-  сказалъ Федосьевъ.-  Но это не
  бeда:  вы съ такими мыслями сто лeтъ  проживете,  Александръ Михайловичъ. Да
  еще какъ проживете! Безъ грeха,  безъ грeшковъ даже, и въ мiрe  A, и въ мiрe
  B.  По  рецепту Марка  Твэна: жить  такъ,  чтобы въ день вашей кончины  былъ
  искренно разстроенъ  даже содержатель  похороннаго  бюро...  Разрeшите  вамъ
  налить портвейна? Недурной, кажется, портвейнъ.
       -  Очень хорошiй,-  сказалъ Браунъ,  отпивъ  изъ рюмки.-  И обeдомъ  вы
  меня накормили прекраснымъ.
       -  Когда  же,  по вашему,-   спросилъ Федосьевъ,-   произойдетъ у  насъ
  этотъ взрывъ мiра B? Или, попросту говоря, революцiя?
       -  По моему, удивительные всего то,  что  она  еще  не произошла,  если
  принять во вниманiе всe дeла вашихъ политическихъ друзей...
       -   Моихъ и вашихъ.  Давайте раздeлимъ отвeтственность пополамъ. Вeрьте
  мнe, это очень для васъ выгодно.
       -   Но такъ какъ фактъ налицо: до сихъ поръ никакого взрыва не было, то
  я твердо  рeшилъ  воздерживаться отъ предсказанiй  въ отношенiи {233} нашего
  будущаго. Соцiологiю Россiи надо разъ навсегда предоставить гадалкамъ.
       -  Спорить  не  буду,  хотя насчетъ сроковъ у меня устанавливается  все
  болeе  твердое мнeнiе. Но  я  и  самъ  думаю,  что у  насъ  все  возможно...
  Помнится, я вамъ  даже это говорилъ... Вeрно у насъ съ  вами сходный мiръ B?
  Въ мiрe A мы, къ сожалeнiю, расходимся.
       -  Да, немного. Но  вы и  въ  мiрe A иногда высказываете мысли, которыя
  какъ  будто  не  совсeмъ  вяжутся  съ  вашимъ  положенiемъ  и  оффицiальными
  взглядами... Признаюсь, мнe хотeлось бы знать, высказываете ли вы  эти мысли
  также и близкимъ вамъ государственнымъ дeятелямъ?
       -  Имъ высказываю рeдко,-   отвeтилъ, смeясь,  Федосьевъ.-  Не хватаетъ
  "гражданскаго  мужества"...  Очень  я  люблю  это выраженiе:  о  людяхъ,  не
  имeющихъ  мужества-просто,  ихъ друзья  обычно говорятъ,  что  у  нихъ  есть
  гражданское мужество...  Нeтъ, государственнымъ дeятелямъ  не  высказываю,- 
  старичковъ бы еще разбилъ ударъ.
       -   Выскажите  имъ  все  на  прощанье,  когда  соберетесь  въ отставку.
  Все-таки отведете душу: я думаю, вы ихъ любите не больше, чeмъ насъ... Но я,
  право,  долженъ васъ  покинуть,  еще  разъ  прошу меня  извинить,-  сказалъ,
  вставая,  Браунъ. -   Въ  свою  очередь  буду  очень  радъ, если  вы ко  мнe
  заглянете.
       -   Съ особеннымъ  удовольствiемъ. Что-жъ, больше не  удерживаю,  знаю,
  какъ вы спeшите. Большое спасибо, что зашли...
       Онъ проводилъ гостя въ переднюю. Лакей въ сeрой тужуркe подалъ шубу.
       -  Вeдь вы въ Парижъ еще не скоро?
       -  Нeтъ, до конца войны думаю побыть здeсь. {234}
       -  До конца войны! -  протянулъ Федосьевъ, удерживая въ своей рукe руку
  Брауна.-   Соскучитесь...  Вeдь у  васъ  тамъ друзья, ученики... Отъ  Ксенiи
  Карловны кстати писемъ не имeете? -  быстро, подчеркивая слова, спросилъ онъ
  и, не  дожидаясь  отвeта, продолжалъ.-  Такъ я  надeюсь  скоро снова съ вами
  встрeтиться?
       -  Очень буду радъ,-  отвeтилъ Браунъ, опуская деньги въ  руку лакея.- 
  Нeтъ,  писемъ  не  имeю.  Мнe  вообще мало  пишутъ...  До  свиданья,  Сергeй
  Васильевичъ, благодарю васъ.
       -  До скораго свиданья, Александръ Михайловичъ.
       Дверь  захлопнулась.  Федосьевъ  вошелъ  въ  свой  кабинетъ  и  сeлъ  у
  письменнаго стола.
       "Нeтъ, очень крeпкiй человeкъ",-   подумалъ онъ.-  "Никакими штучками и
  эффектами  его не проймешь. Ерунда эти слeдовательскiя штучки, когда  имeешь
  дeло  съ настоящимъ человeкомъ. Нисколько  онъ не "блeднeетъ" и не "мeняется
  въ лицe"... А если и блeднeетъ, то какое же это  доказательство! Видитъ, что
  подозрeваютъ, и потому блeднeетъ... Однако  не вздоръ ли  и вообще все это?"
  -  спросилъ себя съ досадой Федосьевъ.
       Онъ  всталъ  и прошелся по комнатe, затeмъ  подошелъ  къ шкафу,  вынулъ
  щипцы, небольшой деревянный ящикъ, и вернулся въ столовую.
       -  Ступай къ себe,-  сказалъ онъ входившему лакею.-  Послe уберешь.
       Федосьевъ  заперъ дверь, осторожно взялъ щипцами  стаканъ, изъ котораго
  пилъ портвейнъ Браунъ, и поставилъ этотъ стаканъ въ ящикъ, утыканный изнутри
  колышками.  Затeмъ  перенесъ ящикъ  въ кабинетъ, запечаталъ и  надписалъ  на
  крышкe  букву   B.  "Вотъ  мы   и  посмотримъ...  Совсeмъ,  однако,  Шерлокъ
  Хольмсъ",-  подумалъ {235} онъ. Эта мысль была  непрiятна Федосьеву: то, что
  онъ дeлалъ, не очень соотвeтствовало его рангу, привычкамъ, достоинству. "Но
  какъ  же  быть?  Другого доказательства быть не  можетъ...  И такiя  ли  еще
  дeлаются  вещи и  у насъ,  и въ  другихъ странахъ!"  -   утeшилъ  себя  онъ,
  перебирая въ  памяти  разныя  чужiя дeла. Очевидно, воспоминанье  о нихъ его
  успокоило.   "Надо  будетъ  послать   въ  кабинетъ  экспертизы",-   подумалъ
  Федосьевъ, оправляя пальцемъ твердeющiй сургучъ на угловой щели ящика.
  
  
XXXIII.
  
       Должность второго парламентскаго хроникера составляла мечту донъ-Педро.
  Получить эту должность  было, однако, нелегко. Не всe  газеты имeли  въ Думe
  двухъ  представителей  и Альфредъ  Исаевичъ  зналъ,  что положенiе въ "Зарe"
  Кашперова,  перваго   думскаго  хроникера,   довольно   крeпко.  Донъ-Педро,
  впрочемъ, подъ  Кашперова  не  подкапывался: онъ не  любилъ интригъ. Но  ему
  казалось,  что  газета  съ  положенiемъ  "Зари"  должна,  кромe  отчетовъ  о
  засeданiяхъ Думы, печатать еще информацiю о "кулуарахъ". Альфредъ  Исаевичъ,
  природный журналистъ, спалъ и во  снe видeлъ этотъ отдeлъ.  Онъ  придумывалъ
  для него все новыя названiя,-  либо дeловыя: "Кулуары", "Въ кулуарахъ", либо
  болeе шутливыя: "Слухи  и  шопоты",  "За  кулисами". Изъ  этихъ названiй онъ
  склонялся  къ   первому,  серьезному:  "Кулуары",-    слово  это  очень  ему
  нравилось. Альфредъ  Исаевичъ  предполагалъ  даже, въ  случаe удачи, избрать
  себe  новый  псевдонимъ:  подпись   "Донъ-Педро"   для  такого  отдeла  была
  недостаточно серьезной. Нeсколько  влiятельныхъ людей обeщало {236} Альфреду
  Исаевичу  поговорить о немъ  съ главнымъ  редакторомъ газеты.  Но донъ-Педро
  плохо вeрилъ обeщанiямъ, въ выполненiи которыхъ люди не были заинтересованы.
  Вдобавокъ, редакторъ,  Вася, былъ въ послeднее время суховатъ  съ Альфредомъ
  Исаевичемъ. Донъ-Педро приписывалъ это сплетнямъ.
       -   Конечно,  насплетничали  Васe,-   объяснялъ   донъ-Педро  секретарю
  причины охлажденiя  къ  нему  политическаго  редактора.-   Сто  разъ  я себe
  говорилъ: не  болтать. А  тутъ  взялъ и разговорился  въ одномъ  домe  о той
  передовой  Васи.  (У  Альфреда  Исаевича  была  привычка  говорить  о своихъ
  знакомствахъ  и связяхъ нeсколько  таинственно: "въ  одномъ домe", "у однихъ
  друзей").
       -  Вотъ  и не болтайте,-  наставительно  сказалъ Федоръ Павловичъ.-   А
  впрочемъ  сплетенъ бояться  не  надо: кто способенъ донести,  тотъ  можетъ и
  просто о васъ выдумать, даже если вы ничего не говорили.
       "Ну,  это теорiя",-  подумалъ  Альфредъ Исаевичъ (онъ называлъ  теорiей
  все, что ему казалось чепухою).-  "Посплетничать одно, а выдумать другое."
       -  Вся моя надежда на васъ, Федоръ Павловичъ, -  жалобно сказалъ онъ.
       Секретарь редакцiи  былъ въ  этомъ вопросe  на  сторонe донъ-Педро: онъ
  отлично зналъ, что отдeлъ, посвященный слухамъ и  сплетнямъ изъ "кулуаровъ",
  много  интереснeе публикe,  чeмъ  самые  дeльные отчеты о думскихъ пренiяхъ.
  Зато отчаянное сопротивленiе предвидeлось со стороны Кашперова.
       -  Что-жъ,  я дeйствую  съ открытымъ забраломъ,-  справедливо  говорилъ
  Альфредъ Исаевичъ.-  Если онъ изъ этого сдeлаетъ  кабинетскiй {237} вопросъ,
  это дeло его профессiональной совeсти.
       Въ   редакцiи   всe  стояли  за  учрежденiе  новаго  отдeла:   веселые,
  благодушные,  насквозь  проникнутые  скептицизмомъ и  корпоративнымъ  духомъ
  люди,  преобладавшiе въ  редакцiи  "Зари", какъ  во  всeхъ  редакцiяхъ мiра,
  знали,  что  донъ-Педро  хорошiй  человeкъ,  что,  кромe  жены,  у  него  на
  содержанiи семья родственниковъ въ Черниговe и  что лишнiе двeсти  рублей въ
  мeсяцъ очень ему пригодились бы.
       Въ связи  съ анкетой объ англо-русскихъ отношенiяхъ, донъ-Педро пустилъ
  пробный шаръ. Онъ заявилъ главному редактору, что для полученiя интервью отъ
  видныхъ депутатовъ ему  необходимо  постоянно бывать въ Думe,  и потребовалъ
  билета въ ложу журналистовъ.
       -   Вы сами  понимаете,  иначе  они  никакого  интервью не  дадутъ: они
  терпeть  не  могутъ,  чтобы  къ нимъ  ходили  на  домъ,-   сказалъ  Альфредъ
  Исаевичъ, явно разсчитывая на довeрчивость  Васи и не  смeя поднять глаза на
  Федора Павловича, который только мрачно на  него посмотрeлъ:  оба  они  были
  убeждены, что изъ десяти извeстныхъ людей девять не только примутъ у себя на
  дому  интервьюера, но съ  удовольствiемъ  пeшкомъ побeгутъ  для  интервью за
  городъ.
       Главный редакторъ согласился съ доводами Альфреда Исаевича,  и для него
  былъ  полученъ  входной билетъ  въ  ложу  журналистовъ.  Это  было половиной
  побeды: донъ-Педро, сiяя, принималъ поздравленiя.
  
       Открытiе  думской  сессiи  было  назначено на  19-ое  ноября.  Альфредъ
  Исаевичъ явился рано, въ прiятномъ и приподнятомъ настроенiи духа. {238} Онъ
  даже одeлся для  этого случая нeсколько болeе  парадно,  чeмъ  всегда.  Подъ
  мышкой у него былъ солидный, крокодиловой кожи портфель съ иницiалами А. П.,
  а въ карманe, вмeсто старой, потрепанной, новенькая записная книжка съ остро
  очиненнымъ карандашемъ въ боковомъ кружкe.
       Донъ-Педро  бывалъ  въ  Таврическомъ Дворцe  и  раньше,  зналъ  многихъ
  депутатовъ, однако онъ не  былъ  своимъ человeкомъ  въ Думe.  Все очень  ему
  нравилось. Прiятенъ былъ самый переходъ съ полутемной, сырой и грязной улицы
  въ  ярко освeщенное,  хорошо натопленное  зданiе.  Прiятны  были и будки  по
  сторонамъ палисадника, и монументальный швейцаръ у  входа, и думская  стража
  въ  черныхъ   мундирахъ  съ  тесаками,  и  замысловатый  потолокъ  аванзала,
  казавшiйся куполомъ, а на самомъ дeлe плоскiй. Теперь все это, и швейцаръ, и
  стража,  и  куполъ,  составляло какъ  бы  собственность донъ-Педро.  Сторожъ
  провeрялъ температуру  у термометра.  Альфредъ Исаевичъ  тономъ  завсегдатая
  спросилъ  у сторожа,  собрался  ли  уже  н а р о д ъ.  Тотъ  же вопросъ  онъ
  предложилъ проходившему по аванзалу приставу  въ сюртукe съ серебряной цeпью
  и получилъ тотъ же отвeтъ, что  еще нeтъ почти никого. И сторожъ, и приставъ
  отвeчали  чрезвычайно  почтительно.  Альфредъ  Исаевичъ  съ гораздо  большей
  силой,   чeмъ   въ    гостиницe   "Паласъ",   испытывалъ   наслажденiе   отъ
  необыкновеннаго комфорта  и почета.  "Да,  самая настоящая Европа",-  думалъ
  онъ. Донъ-Педро имeлъ смутное  представленiе объ  Европe, но  все, что онъ о
  ней зналъ, совпадало съ картиной Таврическаго Дворца.
       "Зарe" полагалось мeсто въ  нижней  ложe,  предназначенной для газетной
  аристократiи. Какъ  разъ въ  ту минуту, когда донъ-Педро вошелъ  въ ложу, въ
  залe  засeданiй  зажглись  люстры  и  {239} освeтили пюпитры  свeтло-желтаго
  дерева,  трибуну, золотой орелъ, огромный портретъ императора,  ходившихъ по
  залу людей съ серебряными  цeпями. Ложа журналистовъ,  какъ и зала, еще была
  почти пуста. Въ углу, въ первомъ ряду, сидeлъ Браунъ. "Вeрно по иностранному
  билету",-   подумалъ удивленно донъ-Педро.  Онъ поклонился довольно холодно.
  Альфредъ Исаевичъ выбралъ мeсто во  второмъ ряду, прислонилъ къ спинкe стула
  портфель и вынулъ газету, чтобъ можно  было безъ неловкости воздержаться отъ
  всякаго разговора съ мрачнымъ профессоромъ. "Непрiятная фигура",-   подумалъ
  донъ-Педро, поглядывая изъ-за газеты на Брауна, который съ очень утомленнымъ
  видомъ неподвижно сидeлъ въ своемъ креслe,  опустивъ руки на барьеръ. Читать
  Альфреду  Исаевичу  не  хотeлось.  Онъ  посидeлъ немного,  затeмъ  поднялся,
  положилъ для вeрности на  свой стулъ  еще футляръ отъ очковъ,  пожалeвъ, что
  клеенка на футлярe отклеилась, и вышелъ изъ ложи въ свое будущее царство, въ
  к у л у а р ы.
       Въ  кулуарахъ  уже были люди;  донъ-Педро безпрестанно раскланивался со
  знакомыми. Нeкоторые  депутаты, притомъ не только близкаго, но и враждебнаго
  лагеря,   имeвшiе  основанiе  быть   недовольными   "Зарей",  очень  любезно
  здоровались съ нимъ, называя его по имени-отчеству. Они подтвердили Альфреду
  Исаевичу  то, что онъ  еще раньше  слышалъ въ редакцiи: со  стороны  крайней
  лeвой ожидается обструкцiя  противъ новаго правительства.  Донъ-Педро качалъ
  головой  съ нейтральнымъ, неопредeленнымъ видомъ. Въ душe онъ  нисколько  не
  сочувствовалъ  обструкцiи.  Какъ  человeкъ  пожилой  и  солидный,   Альфредъ
  Исаевичъ уважалъ принципъ власти; а  въ  этомъ пышномъ великолeпномъ дворцe,
  гдe всe были такъ {240} любезны и учтивы, обструкцiя казалась ему ни съ чeмъ
  несообразнымъ, неподобающимъ дeломъ.
       Желая хорошо ознакомиться со своимъ  дворцомъ, донъ-Педро  заглянулъ въ
  залъ комиссiй,  посмотрeлъ почтовое  и врачебное отдeленiя, затeмъ зашелъ въ
  буфетъ,  гдe,  весело  разговаривая,  завтракали  и  пили  чай депутаты.  Въ
  пожиломъ  человeкe, закусывавшемъ у стойки, донъ-Педро  съ  удовлетворенiемъ
  узналъ  одного изъ  второстепенныхъ министровъ,  въ свое время  давшаго  ему
  интервью.  Альфредъ  Исаевичъ поклонился  съ  достоинствомъ:  министръ  былъ
  министръ,  однако донъ-Педро  чувствовалъ себя представителемъ  "Зари": такъ
  молодой  совeтникъ  посольства,  замeняя  посла,  съ  особымъ  достоинствомъ
  бесeдуетъ  съ  иностраннымъ  премьеромъ,  зная,  что  и   на  второстепенной
  должности представляетъ  великую державу.  Тeмъ  не  менeе  отвeтный поклонъ
  министра  былъ прiятенъ Альфреду Исаевичу.  Онъ  все яснeе  чувствовалъ, что
  становится частью  огромнаго, могущественнаго организма:  благодаря  кусочку
  картона съ  пропечатанной фотографической  карточкой, хранившемуся у него въ
  боковомъ карманe, и  министръ  какъ бы ему  принадлежалъ. Водку въ  думскомъ
  буфетe подавали безъ обычной маскировки. Донъ-Педро спросилъ рюмку зубровки,
  энергичнымъ  движенiемъ опрокинулъ ее  въ  ротъ,-  онъ  всегда пилъ водку съ
  такимъ  видомъ, точно бралъ  штурмомъ крeпость,-  закусилъ  зубровку семгой,
  хоть не былъ голоденъ, и въ самомъ  лучшемъ настроенiи,  еще  повеселeвъ отъ
  водки,  вернулся  въ  Екатерининскiй  залъ. Объ  его  комфортe  здeсь  очень
  заботились. "Только родильнаго отдeленiя не хватаетъ",-   подумалъ онъ.-  "И
  совершенная ерунда эта обструкцiя"...
       У стола  съ журналами  толпились депутаты. {241} Донъ-Педро посидeлъ въ
  удобномъ  кожаномъ  креслe,  прислушиваясь  къ разговорамъ.  Говорили  почти
  исключительно  о  предстоящей обструкцiи. Одни  говорили о ней сочувственно,
  другiе возмущенно, но и у тeхъ,  и у другихъ чувствовалось оживленiе и  даже
  радость, точно всe съ удовольствiемъ ждали новаго зрeлища. Донъ-Педро вынулъ
  записную книжку, поставилъ на  первой страницe  число и  набросалъ нeсколько
  строкъ, хотя отдeлъ "кулуары" еще не былъ ему порученъ. Отъ противоположнаго
  стола,  гдe  расписывались въ  книгe члены  Думы,  своей  быстрой энергичной
  походкой подошелъ  князь Горенскiй. "Ужъ не взять ли  у  него интервью?"  - 
  подумалъ  Альфредъ  Исаевичъ.  Однако онъ  тотчасъ  призналъ  князя слишкомъ
  молодымъ для анкеты.
       -  Вы какъ здeсь? -  спросилъ  Горенскiй, быстро и  крeпко пожимая  ему
  руку.-  Вeдь отъ "Зари" у насъ Кашперовъ?
       -  Кашперовъ самъ  по себe, а я тоже самъ  по себe,-  отвeтилъ Альфредъ
  Исаевичъ.-  Нашей газетe необходимо  отображенiе внутренняго  мiра Думы и я,
  вeроятно, возьму на себя этотъ отдeлъ. Что, князь, будетъ обструкцiя?.. Я не
  отрицаю,  конечно,  цeлесообразности  этого   метода  борьбы  при  извeстной
  конъюнктурe, но вопросъ въ  томъ, поскольку это  отвeчаетъ задачамъ текущаго
  момента?
       -  Да, наши лeвые твердо рeшили,-  сказалъ князь.-  По моему...
       Мимо   нихъ  неувeренной  походкой,  робко  и  нервно   оглядываясь  по
  сторонамъ, прошелъ  тотъ министръ, который только  что закусывалъ въ буфетe.
  Князь сухо съ нимъ раскланялся.
       -   Вотъ она,  звeздная  палата,-   насмeшливо  сказалъ  онъ.-  Кстати,
  Столыпинъ послeднiй изъ нихъ умeлъ носить сюртукъ. {242}
       -  Вeдь этотъ  изъ простыхъ, отецъ его былъ простой мeщанинъ... Странно
  все-таки, что интересы помeстнаго класса представляютъ выходцы изъ мeщанъ, а
  интересы  надцензовой  демократiи   кровный  рюриковичъ  князь  Горенскiй,- 
  сказалъ, улыбаясь, донъ-Педро.
       -  А мнe совершенно все равно, изъ простыхъ онъ или не  изъ простыхъ,- 
  съ  равнодушнымъ  видомъ  отвeтилъ князь  (хотя ему было  прiятно  замeчанiе
  журналиста).-  Важно то, что и онъ, и они всe никуда не годятся.
       "Нeтъ,  я  все-таки возьму  у него  интервью",-  рeшилъ донъ-Педро. Онъ
  изложилъ  князю свою  просьбу. Лицо Горенскаго  тотчасъ  приняло  серьезное,
  сосредоточенное выраженiе.
       -   Важная проблема, которую  какъ нельзя  болeе  своевременно  ставитъ
  газета  "Заря"...-   началъ  онъ.  Но   въ  эту  минуту  въ  залe  зазвонилъ
  электрическiй звонокъ.
       -   Я буду къ  вашимъ  услугамъ послe  засeданiя,-   сказалъ Горенскiй,
  пожимая  руку  Альфреду  Исаевичу. По  Екатерининскому  залу, въ предшествiи
  человeка съ золотой  цeпью, шелъ предсeдатель Государственной Думы, за  нимъ
  еще нeсколько человeкъ въ сюртукахъ. Звонокъ  продолжалъ  звонить. Депутаты,
  оживленно  разговаривая, устремились въ залу засeданiй.  Донъ-Педро поспeшно
  вернулся  въ  ложу,   теперь  переполненную  до   отказа,  отыскалъ  глазами
  Кашперова, очень корректно съ нимъ раскланялся  и, устроивъ себe пюпитръ изъ
  портфеля, положилъ на него книжку. Предсeдатель  Думы уже сидeлъ на трибунe.
  Его голова  приходилась  въ  уровень съ концомъ шпаги  Императора. Нeсколько
  ниже  приставъ,  оглядывая  быстро  наполнявшiйся залъ,  придерживалъ  рукой
  прессъ-папье, положенное  на  кнопку электрическаго звонка,-  видимо,  {243}
  этотъ прiемъ доставлялъ  ему  удовольствiе. Когда залъ  заполнился, приставъ
  снялъ  съ  кнопки  прессъ-папье. Электрическiй  звонокъ  оборвался,  тотчасъ
  раздался  другой. Предсeдатель  рeзкимъ властнымъ  движенiемъ встряхнулъ  въ
  рукe мeдный колокольчикъ.
       -  Засeданiе Государственной Думы открывается.
  
  
XXXIV.
  
       "Да, это и есть наше главное окно въ Европу, и  только  отсюда могло бы
  прiйти  спасенiе",-   думалъ  Браунъ, вглядываясь въ новую для него  картину
  русскаго   парламента.   Зрeлище   это   доставляло   ему  почти  такое   же
  удовлетворенiе,  какъ   Альфреду   Исаевичу.  Онъ  вдобавокъ  находилъ,  что
  Таврическiй  дворецъ  превосходилъ  великолeпiемъ   и   размахомъ   западные
  парламенты. "Да, эти  люди  продолжаютъ дeло  Петра, хотятъ ли они  того или
  нeтъ... Я родился европейцемъ, европейцемъ умру, въ Азiи мнe дeлать нечего и
  любоваться Азiей  я не стану",-  думалъ онъ, невольно удивляясь собственному
  умeренному   настроенiю.   "Внeшнiй   видъ  Государственной   Думы,   блескъ
  Таврическаго дворца, очевидно, ничего не доказываютъ... Но я живой человeкъ,
  а не машина для выработки "стройнаго образа  мыслей" и, какъ живой человeкъ,
  поддаюсь впечатлeнiямъ...  Вeками лилась въ  мiрe кровь  для того, чтобы это
  создать. Что толку въ шуточкахъ Федосьева? Что можетъ онъ предложить взамeнъ
  этого?  Что  толку   и  въ  моихъ   мысляхъ,  разрушительностью  которыхъ  я
  забавлялся, какъ  юноша? Я пробовалъ  устроиться съ комфортомъ въ пороховомъ
  погребe и  еще другихъ  приглашалъ  въ  гости.  Но  на  всякiй случай  {244}
  устроилъ себe и болeе удобную идейную квартиру, раздeливъ стeной философiю и
  практику.  Я могу  думать и  проповeдывать что мнe угодно,-  эти учрежденiя,
  надоeвшiя пресыщеннымъ  людямъ, эти идеи, ставшая  общедоступными  благодаря
  пролитой за нихъ крови, очень надолго  переживутъ и мою философскую схему, и
  принципъ одновременнаго жительства въ нeсколькихъ идейныхъ квартирахъ...
       Какъ часто я завидовалъ простымъ, неглупымъ, хорошимъ людямъ, во время,
  т. е. на третьемъ десяткe  лeтъ, выкинувшимъ изъ головы и логическую похоть,
  и мечты о славe, честно и мужественно прожившимъ жизнь для семьи, для дeтей,
  для добраго имени  на одно-два поколeнья? Я всегда чувствовалъ превосходство
  ихъ простоты, хотя не зналъ,  какъ  обосновать  это превосходство?  Но есть,
  повидимому, и идеи, подобныя такимъ людямъ: честныя,  простыя и мужественныя
  идеи, надъ которыми легко издeваться и которыя  замeнить нельзя, не повергая
  себя въ самое мучительное состоянiе, хотя бы съ сотней парадно обставленныхъ
  идейныхъ,   душевныхъ   квартиръ    и   съ    присвоеннымъ    себe   правомъ
  безпрепятственнаго переeзда изъ одной квартиры въ другую"...
  
       Ложа журналистовъ понемногу наполнялась. Сосeди смотрeли  на  Брауна съ
  любопытствомъ. Въ  залe засeданiй еще  почти  никого не было. Браунъ  обвелъ
  взглядомъ  мeста для публики. Ему  запомнился студентъ, сидeвшiй въ  первомъ
  ряду,-  такое  жадное любопытство, такой восторгъ были написаны на его лицe.
  "Теперь по ночамъ во снe будетъ  мечтать,  какъ бы выпало это счастье, стать
  депутатомъ",-  подумалъ Браунъ.
       -  Нeтъ, сегодня поздно начнутъ, я знаю,-  "сказалъ  около него кто-то.
  {245}
       Браунъ вышелъ изъ  ложи  и, плохо орiентируясь въ Таврическомъ  дворцe,
  пошелъ по корридору  налeво.  У  полузакрытой двери не  было сторожа. За ней
  залъ  былъ  пусть.  Только  въ  концe,  нервной  походкой,  видимо,  кого-то
  поджидая, расхаживалъ пожилой человeкъ въ  синемъ пиджакe. Браунъ направился
  наудачу дальше.  Чиновникъ, сидeвшiй  за  столомъ  въ галлереe,  окинулъ его
  быстрымъ внимательнымъ взглядомъ, поспeшно всталъ и направился къ Брауну.
       -  Вамъ кого угодно? Правительство сейчасъ выходить...
       Браунъ отошелъ назадъ и остановился у огромнаго окна. Отодвинувъ штору,
  онъ увидeлъ  въ полутьмe садъ, голыя деревья,  печальное  озеро.  "Вотъ  гдe
  должны были бы  в с т а т ь  т e н и  п р о ш л а г о",-  подумалъ онъ. Тeни
  прошлаго  тотчасъ  встали.  Онъ  представилъ  себe  огни,  бархатъ,  золото,
  гигантскую фигуру хозяина, шествiе навстрeчу  императрицe... Оркестръ игралъ
  турецкiй маршъ Моцарта.  "Все-же  этотъ дворецъ  не  слeдовало отдавать подъ
  парламентъ",-    подумалъ   нехотя   Браунъ.-    "Есть   стиль   исторiи"...
  Электрическiй  звонокъ  рeзко  прервалъ   звуки   турецкаго   марша.  Браунъ
  продолжалъ смотрeть на  качающiяся деревья  сада.  Его воображенiе не хотeло
  разстаться  съ   пышной   картиной  шествiя...  Звонокъ  продолжалъ  звонить
  однообразно, все непрiятнeй. Господинъ въ синемъ пиджакe  быстро  направился
  къ дверямъ министерскаго павильона. Браунъ оглянулся.
       Изъ  галлереи вышло  нeсколько  человeкъ въ сюртукахъ.  Одинъ изъ  нихъ
  неестественно улыбался,  стараясь казаться спокойнымъ.  У другихъ лица  были
  блeдныя  и растерянныя. "Вотъ они, преемники Потемкина!" -  подумалъ Браунъ.
  Два шествiя слились въ  его  представленiя,  какъ два  {246} снимка на одной
  фотографической  пластинкe.-    "Горе   власти,   которая   перестала   себя
  чувствовать  властью"...  Надоeдливый  звонокъ  оборвался. Браунъ направился
  назадъ въ ложу. У дверей корридора теперь находился чиновникъ. Онъ удивленно
  посмотрeлъ на Брауна, попросилъ билетъ и  недовольнымъ  тономъ, хоть учтиво,
  замeтилъ,  что  въ  Полуциркульный   Залъ   могутъ   входить  только   члены
  Государственной  Думы. Сильный шумъ вблизи вдругъ прервалъ  слова чиновника.
  Изъ   залы  засeданiй  донеслись  крики,  гулъ   голосовъ,  отчаянный  стукъ
  пюпитровъ.
       -   Ложа  журналистовъ  вонъ тамъ,-  сказалъ чиновникъ, поспeшно отходя
  отъ Брауна.
       Дверь ложи была раскрыта настежь, но пробраться туда было невозможно,- 
  такъ  была  набита людьми ложа. Изъ зала несся бeшеный  крикъ:  "Долой!.. Въ
  отставку!.." Браунъ остановился въ недоумeнiи. "Стоило хлопотать о билетe...
  Не  надо было выходить"... На порогe  обмeнивались впечатлeнiями  оставшiеся
  безъ мeстъ журналисты.
       -  Безобразiе!
       -  Исключать всeхъ...
       -  Силой выведутъ, если не выйдутъ сами.
       -  Неслыханный позоръ!
       -  Что-жъ тутъ неслыханнаго? Горемыкина и не такъ встрeчали.
       -  Pour du chahut, c'est du chahut,-  съ нeкоторымъ удовлетворенiемъ въ
  голосe пробормоталъ  выходившiй французскiй журналистъ. Онъ пожалъ  плечами,
  захлопнулъ  тетрадку и  пошелъ  по корридору  направо. Браунъ  направился за
  нимъ.  Въ Екатерининскомъ  залe  онъ остановился.  "Что-жъ,  уходить или еще
  подождать?" -  спросилъ себя озадаченно Браунъ. Онъ сeлъ въ кресло, взявъ со
  стола  журналъ.  Какой-то  запоздавшiй {247} депутатъ взглянулъ  на  него съ
  изумленiемъ, пробeгая въ залъ засeданiй. Сквозь  раскрывшуюся дверь съ новой
  силой  донеслись  крики, стукъ, гулъ. По Екатерининскому залу быстро прошелъ
  отрядъ думской  охраны.  На  порогe  показался  старый,  сeдой  человeкъ  съ
  взволнованнымъ, блeднымъ лицомъ. Увидeвъ  солдатъ, онъ схватился за голову и
  бросился назадъ въ залъ засeданiй.
  
       "Вотъ  онъ, Рокъ",-  думалъ Браунъ.-  "Я не могу  обосновать эту мысль,
  не могу  даже  найти для нея опредeленiя. Это послeднiй логическiй обрывъ...
  Порою  мнe  казалось,  что  подъ  красивымъ  словомъ   скрывается  лишь  мое
  отвращенiе отъ жизни, въ которомъ нeтъ ровно ничего замeчательнаго... Но что
  же  здeсь я  чувствую  яснeе,  чeмъ  идею  Рока?  Да,  отсюда  могло  прiйти
  спасенiе,-  и оно не  придетъ.  Поздно... Овладeла  всeми  нами слeпая  сила
  ненависти и ничто  больше не можетъ  предотвратить прорывъ  чернаго мiра..."
  {248}
  
  - - - - 
  
  
 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * 
  
  
I.
  
       -   Николай  Петровичъ,  я  вамъ возвращаю  дeло,-   слегка  грассируя,
  сказалъ товарищъ прокурора Артамоновъ, входя  въ  камеру слeдователя. -  А у
  васъ, кажется, лучше топятъ? Ужъ очень вездe холодно... Я вамъ не помeшаю?
       -   Нисколько,  Владимiръ  Ивановичъ,  садитесь.  -   отвeтилъ  Яценко,
  здороваясь и кладя на столъ папку No. 16.-  Неужели такъ быстро все прочли?
       -  О, нeтъ, только пробeжалъ главное. На нeкоторыхъ вашихъ допросахъ  я
  вeдь былъ. Очень жаль, что не могъ  присутствовать при всeхъ... пока  я знаю
  дeло только въ общихъ  чертахъ, вотъ, когда кончите, займусь имъ вплотную...
  Вы, кстати, когда думаете кончить?
       -  Вeроятно, завтра вызову Загряцкаго для предъявленiя ему слeдствiя.
       Артамоновъ только вздохнулъ, глядя на папку.
       -  Богъ дастъ,  онъ смилуется  и откажется  отъ чтенiя? Вeдь вы ему всe
  копiи выдали... Я, правда, вамъ сейчасъ не мeшаю?
       -  Да нeтъ же...  Опять вы  нынче выступали, что-то ужъ очень часто  въ
  послeднее время?  -  {249} спросилъ Яценко, показывая  глазами на  новенькiй
  форменный сюртукъ товарища прокурора,  очень ловко  облегавшiй его осанистую
  фигуру  крупнаго,  сорокалeтняго  человeка.  Артамоновъ, не  провинцiалъ,  а
  коренной петербуржецъ, никогда  не надeлъ  бы форменнаго платья, если  бы не
  выступаете въ судe.-  У Брунста сюртукъ шили?
       -  Нeтъ, у Дмитрiева. Не хуже шьетъ и беретъ дешевле, чeмъ Брунстъ.
       Яценко слегка улыбнулся.  Онъ зналъ,  что Владимiръ Ивановичъ, человeкъ
  богатый и широкiй, нарочно немного прибeдняется въ разговорe  съ  нимъ, какъ
  бы для установленiя равенства. Эта, все же чуть-чуть замeтная, деликатность,
  ничего  не стоющая  богатымъ людямъ, не  раздражала Николая  Петровича.  Онъ
  любилъ  Артамонова,  хотя  расходился съ  нимъ въ  политическихъ  взглядахъ:
  товарищъ  прокурора, вышедшiй изъ Училища  Правовeдeнiя и отбывавшiй  службу
  вольноопредeляющимся  въ одномъ  изъ  аристократическихъ  полковъ,  держался
  взглядовъ  консервативныхъ.  Впрочемъ,  въ послeднее время  онъ,  какъ  всe,
  либеральничалъ  и бранилъ  правительство. Самый  видъ этого жизнерадостнаго,
  красиваго,  немного   легкомысленнаго  барина,  всегда  прекрасно   одeтаго,
  пахнущаго  какой-то необыкновенной,  бодрящей lotion, былъ  прiятенъ Николаю
  Петровичу. Въ особенности же онъ цeнилъ безупречную порядочность Артамонова.
  Чeмъ  старше становился Яценко, тeмъ меньше онъ отъ  людей требовалъ  и тeмъ
  больше цeнилъ тe простыя,  рeдкiя  качества, которыя  онъ опредeлялъ словомъ
  джентльменство.
       -  Чаю не хотите ли? Пошлю въ буфетъ.
       -  Нeтъ, благодарю васъ, я самъ  только что изъ буфета.  Тамъ Землинъ и
  Кременецкiй меня задержали. {250}
       -  Землинъ? Ахъ, да, фонъ Боденъ...
       -  Урожденный  фонъ Боденъ.  Фамилiю новую выхлопоталъ,  а частицы фонъ
  ему жалко... Не люблю нeмцевъ... Я знаю, вы мнe не прощаете германофобства.
       -  Дались же  вамъ  эти нeмцы! -   сказалъ, улыбаясь,  Яценко.  Николай
  Петровичъ  чувствовалъ, что Артамоновъ  въ душe ровно ничего противъ нeмцевъ
  не имeетъ: по крайней своей впечатлительности, онъ  только принялъ  -   безъ
  всякой злобы -  единственное "фобство", сразу  разрeшенное и правой, и лeвой
  печатью.
       -   Кременецкiй  сiяетъ,  какъ  мeдный  грошъ,-   продолжалъ  Владимiръ
  Ивановичъ.-  Онъ при мнe провожалъ  къ выходу эту  самую нашу  даму, госпожу
  Фишеръ...  Поцeловалъ ей на рыцарской  манеръ ручку, смотритъ  по  сторонамъ
  этакимъ трубадуромъ. А красивая дама, Николай Петровичъ, правда?
       -  Ничего...
       -   Ничего?..-  недовольно  протянулъ Артамоновъ.-   Такъ-съ...  Я  объ
  этомъ нашемъ дeлe и хотeлъ побесeдовать. Заранeе прошу сдeлать  поправку  на
  мое  недостаточное   пока  знакомство   съ  производствомъ...   Между   нами
  комплиментовъ,  слава  Богу,   не  требуется,-   вставилъ  онъ  шутливо,  - 
  разумeется, вы  слeдствiе произвели, какъ всегда, образцово. Но сказать, что
  я вполнe удовлетворенъ результатами, по совeсти не могу...
       -  И я не могу. Никакъ не могу.
       -  Вы, однако, совершенно увeрены, что убилъ Загряцкiй?
       -   Я   лично  почти   увeренъ...  Но,   во-первыхъ,  это  п о ч т и...
  Во-вторыхъ, пробeлы  въ  обвинительномъ  матерiалe  и по  моему  несомнeнны.
  Слeдствiе  сдeлало все,  что  могло, но вамъ  задача  предстоитъ нелегкая...
  {251}
       -  То то оно и есть. Такъ вотъ, сначала о вашей внутренней увeренности.
  Прежде всего, какъ вы себe представляете самую картину убiйства? Мнe кое-что
  въ ней неясно.
       -  Я  себe  представляю дeло  такъ.  Фишеръ  прieхалъ туда незадолго до
  девяти часовъ вечера.  Это  точно установлено  согласными показанiями...  - 
  Николай  Петровичъ взялъ  папку No. 16 и перелисталъ  бумаги...-  согласными
  показанiями извозчика Архипенко, который его туда отвезъ,  и двухъ служащихъ
  гостиницы,-   они  видeли, какъ онъ въ девятомъ часу  уeхалъ изъ "Паласа"...
  Показанiемъ извозчика твердо  установлено также и то, что Фишеръ прieхалъ на
  квартиру одинъ.
       -  Это очень существенное обстоятельство.
       -  Очевидно, у нихъ было  условлено, что туда  же прieдетъ и Загряцкiй.
  Кто изъ нихъ прieхалъ раньше, сказать съ полной увeренностью не могу, да это
  и не такъ важно. Я склоненъ  думать, что  раньше  прieхалъ Фишеръ. Въ  своей
  запискe Фишеру Загряцкiй  обeщаетъ быть "тамъ, гдe всегда" въ десять часовъ.
  Правда, мы не  имeемъ доказательства, что записка относилась именно къ этому
  вечеру:  она  числомъ не помeчена, конвертъ  не сохранился  и  дня  доставки
  выяснить не  удалось. Но  записка можетъ  свидeтельствовать  о характерe ихъ
  встрeчъ вообще...
       -  Виноватъ,  я васъ перебью:  защита,  конечно, скажетъ, что человeкъ,
  замышляющiй убiйство, никогда не пошлетъ такой записки,-   слишкомъ  грозная
  улика.
       -  Вeрно. Не  всегда, правда,  такiя записки сохраняются,  и,  какъ  вы
  лучше меня знаете, не всегда  убiйца обо всемъ  подумаетъ,-   иначе какое же
  преступленiе можно было  бы раскрыть? Но я и въ самомъ дeлe склоненъ думать,
  что  записка  относилась  къ   одной  изъ  ихъ  предыдущихъ  встрeчъ.  {252}
  Встрeчались они въ этой квартирe не разъ, и Петрова, швейцариха, признала въ
  Загряцкомъ человeка,  который бывалъ  въ  домe  съ Фишеромъ.  Онъ, впрочемъ,
  этого и самъ не отрицаетъ.
       -  Но вeдь и женщины должны же были явиться?
       -  Да, конечно, Здeсь возможны два предположенiя. Либо женщинъ этихъ по
  уговору взялся привести Загряцкiй,-  тогда онъ могъ сказать Фишеру, что  ихъ
  что-либо  задержало, что  онe  прieдутъ  позднeе.  Либо женщинъ вызывали  по
  телефону,-   тогда до телефоннаго звонка,  должно быть, дeло не дошло. Очень
  нетрудно и симулировать телефонный разговоръ: Загряцкiй могъ  снять трубку и
  фиктивно  пригласить  женщинъ,  якобы  вызвавъ  нужный  номеръ...  Отпечатка
  пальцевъ  на  телефонной  трубкe  не  найдено.  Первое  предположенiе  болeе
  правдоподобно.  Какъ бы то  ни  было,  и  сыскная  полицiя съ Антиповымъ,  и
  свидeтели по дому твердо стоятъ на томъ, что женщинъ въ тотъ вечеръ не было,
  и я всецeло къ этому мнeнiю присоединяюсь. Не тронута была, какъ  вы знаете,
  и постель. Разумeется, никакiя женщины слeдствiю и не объявлялись.
       -   Еще  бы  онe  объявились!-  съ удивленiемъ  поднявъ  брови, сказалъ
  Артамоновъ.-  Кто-же станетъ добровольно ввязываться въ такую исторiю?
       -   У   Антипова  въ  этомъ  мiрe  большая  связи,  и  никто   изъ  его
  освeдомителей ему ничего указать не могъ. Не удалось  установить и  личность
  женщинъ, которыя бывали  на  квартирe  прежде.  Это одно  изъ  слабыхъ мeстъ
  слeдствiя,  всe мои  усилiя ни къ чему не привели. И  швейцариха, и дворникъ
  дома, и Загряцкiй утверждаютъ,  что женщинъ вызывалъ самъ  Фишеръ  и что они
  ихъ по именамъ не знали. Отрицать  такую возможность нельзя: {253} можетъ, и
  не знали. Нашъ полицейскiй розыскъ оказался въ этомъ дeлe кое въ  чемъ не на
  высотe...
       -   Ахъ  да,   кстати,-   сказалъ  вдругъ  Артамоновъ.-   Или,  вeрнeе,
  некстати... Вы знаете новость? Федосьевъ на дняхъ увольняется въ отставку.
       -  Неужели? Объ этомъ, впрочемъ, говорятъ давно. Говорили, я помню, еще
  до убiйства Распутина.
       -  Но  теперь,  повидимому,  рeшено  окончательно,  я  въ  министерствe
  слышалъ... Извините, что перебилъ васъ. Итакъ дальше, я васъ слушаю.
       -  Остальное  ясно. Они остались вдвоемъ и, въ ожиданiи женщинъ, рeшили
  выпить  вина.  Загряцкiй незамeтно  всыпалъ  ядъ.  Смерть  послeдовала почти
  мгновенно... Затeмъ Загряцкiй вышелъ изъ дому и удалился.  Въ  одиннадцатомъ
  часу Петрова уже спала, и выйти незамeтно было очень легко.
       -  Это, однако,  опять слабое мeсто. Загряцкiй вошелъ  въ домъ -  никто
  его не видeлъ. Вышелъ изъ дома -   тоже  никто не видeлъ.  Точно безтeлесное
  существо. Конечно, все это вполнe возможно, но  наглядности нeтъ,-  вы  меня
  понимаете? На Загряцкаго  прямо ничто не указываетъ. Вeдь могли же бывать на
  квартирe и другiе люди.
       -  Однако,  швейцариха видeла  только его, и самъ онъ  не  могъ назвать
  никого  изъ  другихъ  людей, якобы  на  той квартирe  бывавшихъ.  Это  очень
  неправдоподобно: веселящiеся люди такого сорта обычно знаютъ другъ друга. По
  своей иницiативe никто изъ бывавшихъ тамъ ко мнe не зашелъ. {254}
       -  Радости отъ  огласки  такихъ  похожденiй мало... А  правда,  Николай
  Петровичъ, пошлите за чаемъ, я, пожалуй, выпью стаканчикъ.
       -  Конечно, выпейте.
       Яценко всталъ и, кликнувъ сторожа, отдалъ распоряженiе.
       -  Скорeе всего,-   сказалъ онъ, вернувшись и  садясь снова за столъ,- 
  скорeе всего,  никто другой на  этой квартирe не  бывалъ.  Загряцкiй былъ  и
  главнымъ собутыльникомъ Фишера, и поставщикомъ живого товара... Милые нравы!
  -  съ отвращенiемъ произнесъ Николай Петровичъ.
       -  Это какъ  во Францiи въ  восемнадцатомъ вeкe,-  fournisseur de menus
  plaisirs... Что-жъ,  эти господа Фишеры  и  есть  теперь настоящiе короли...
  Такъ, значитъ,  Загряцкiй  прибылъ  туда  въ  десятомъ  часу,  проскользнулъ
  незамeтно въ домъ и вошелъ въ квартиру, открывъ дверь ключемъ. Такъ?
       -   Да.  Вамъ извeстны показанiя статскаго  совeтника Васильева  и  его
  лакея  Барсукова.  Они,  какъ   вы   помните,  живутъ  въ  квартирe  No.  3,
  расположенной  по другую сторону  площадки. Оба свидeтельствуютъ, что звонка
  въ  тотъ  вечеръ  въ квартирe  No. 4  они не слышали. Были дома, не спали  и
  звонка  не слышали. Между  тeмъ,  произведенный мною опытъ подтвердилъ,  что
  звонокъ  въ квартирe No.  4 рeзкiй  и сильный:  его нельзя не  услышать  изъ
  небольшой квартиры  Васильева...  А  вотъ открыть дверь  при помощи  ключа и
  затeмъ запереть ее можно почти безъ  шума. Очевидно, убiйца  имeлъ ключъ отъ
  квартиры.
       -  Виноватъ,  почему  же непремeнно  ключъ?  Быть  можетъ,  у нихъ былъ
  установленъ  стукъ, что-ли, по которому кто первый пришелъ, тотъ и открывалъ
  дверь. {255}
       -  Все  можетъ быть,-  сказалъ Яценко,-  но я не  вижу, для чего Фишеру
  могъ понадобиться какой-то условный  стукъ? Онъ  отъ Васильева  не прятался.
  Двери  открываютъ  либо  по  звонку,  либо  ключемъ...  Кромe  того,  стукъ,
  вeроятно, тоже услышалъ бы если не Васильевъ, то его слуга, комната котораго
  расположена почти  у  самой  площадки...  Нeтъ,  я  думаю, можно безошибочно
  сказать,  что убiйца  открылъ  дверь  ключемъ.  Возникаетъ  такимъ  образомъ
  вопросъ,  у кого былъ ключъ отъ квартиры No. 4. Прежде было всего два ключа.
  Одинъ, запасной,  хранился у домовладeльца и въ счетъ не идетъ. Другой ключъ
  былъ у Петровой. Его она и давала всeмъ, кто эту славную квартиру снималъ,- 
  снимали ее и посуточно,  и на недeлю. Фишеру этотъ порядокъ не понравился,- 
  вeроятно,  онъ  не  хотeлъ   находиться,  такъ  сказать,   подъ   контролемъ
  швейцарихи.  По его предложенiю, Загряцкiй  заказалъ  у слесаря Кузьмина еще
  два ключа. Изъ нихъ Фишеръ одинъ  взялъ себe, а другой  отдалъ Загряцкому,- 
  вотъ какая у нихъ  была тeсная дружба.  Этотъ ключъ,  какъ  вы помните, былъ
  найденъ при обыскe у Загряцкаго,-  улика серьезная.
       -  Если хотите, даже слишкомъ серьезная: непонятно, почему Загряцкiй не
  уничтожилъ  послe  убiйства эту  улику? Надо  было выкинуть куда-либо  этотъ
  ключъ.
       -  Я опять отвeчаю: Загряцкiй могъ просто объ этомъ не подумать, могъ и
  не  успeть это сдeлать. Онъ, навeрное, никакъ не предполагалъ, что слeдствiе
  такъ  быстро до него доберется. Кромe того Загряцкiй долженъ былъ  понимать,
  что полицiя разыщетъ слесаря, разспроситъ швейцариху и узнаетъ, у кого  были
  ключи отъ квартиры. Тогда, напротивъ, именно отсутствiе у него ключа явилось
  бы очень серьезной противъ него уликой. {256}
       Владимiръ Ивановичъ засмeялся.
       -  Темная  вещь слeдствiе,-   сказалъ  онъ, мягко кладя руку на  рукавъ
  Николая Петровича. -  Нашли вы у  Загряцкаго  ключъ -   улика.  Не  нашли бы
  ключа -  опять таки улика.
       -   Ну,   вы  нeсколько  упрощаете  мою   мысль,   сказалъ  съ  легкимъ
  раздраженiемъ Яценко.
       -  Я шучу, конечно...
       Сторожъ внесъ на подносe два дымящихся стакана, сахаръ, лимонъ.
       -  Вотъ и  чай, съ удовольствiемъ выпью,-   сказалъ  Артамоновъ.-  И  у
  васъ все-таки холодно, мнe только послe корридора показалось, что тепло.
       -  Эта  улика,-   началъ снова слeдователь,  когда  дверь  закрылась за
  сторожемъ,-  была бы чрезвычайно важной,  если  бы  не  одно обстоятельство:
  самъ Загряцкiй утверждаетъ, что заказалъ не два,  а три ключа.  Вы, кажется,
  были при первомъ допросe слесаря? Онъ  сначала  твердо сказалъ: заказаны ему
  были два ключа. Ясно сказалъ: два... Затeмъ я его допрашивалъ  вторично, уже
  въ присутствiи Загряцкаго... Старикъ видитъ, что  отъ  его  показанiя можетъ
  зависeть судьба обвиняемаго. Вы русскаго  человeка знаете,-   онъ  начинаетъ
  колебаться:  какъ будто два ключа, а,  можетъ, и вправду три. Записей у него
  никакихъ не ведется. На судe, вeроятно, слесарь сошлется на запамятованiе, и
  такимъ образомъ одна изъ самыхъ важныхъ  уликъ пропадетъ. Ясное дeло, защита
  все построитъ на этомъ лишнемъ ключe:  убилъ, молъ, тотъ,  у кого  послeднiй
  ключъ.
       -  И не говорите,-  сказалъ со вздохомъ Владимiръ  Ивановичъ, грeя руки
  около  стакана.-    При   бойкомъ   защитникe   нeтъ   ничего   хуже   этихъ
  гипотетическихъ убiйцъ. Кто-то могъ убить, значитъ, кто-то убилъ, и неугодно
  ли обвиненiю  {257}  доказать  обратное?  Они  мастера  выдумывать  арабскiя
  сказки...  Да,  кое-что неладно  въ этомъ  дeлe, вотъ, и  дактилоскопическiе
  оттиски  оказались не тождественными,-   добавилъ  онъ, раздавливая ложечкой
  лимонъ въ свeтлeвшемъ стаканe.
       Яценко махнулъ рукой.
       -  Охъ, ужъ эта мнe дактилоскопiя! -  сердито отвeтилъ онъ.-   Сходство
  въ отпечаткахъ,  видите ли, весьма большое, но полнаго  тождества нeтъ. Лишь
  съ толку сбиваютъ слeдствiе. Право, прежде безъ дактилоскопiи было лучше. Во
  всякомъ случаe,  на снимокъ съ пальцевъ самого Фишера этотъ оттискъ оказался
  совершенно непохожимъ.
       -  Я, однако, читалъ, будто на снимки съ мертваго тeла точно полагаться
  нельзя.
       -  Да и на снимки  съ  живого человeка,  кажется, тоже нельзя.  Что  ни
  говорите, самое важное все-таки допросъ. Долженъ вамъ сказать, на меня этотъ
  Загряцкiй сразу произвелъ самое отталкивающее впечатлeнiе.
       -  На меня также.
       -  Есть люди, у которыхъ преступность точно читается на лицe...
       -  Хотя, знаете, и попасться можно здорово!  -  сказалъ Артамоновъ и съ
  удовольствiемъ отпилъ чаю изъ стакана.
       -   Его  объясненiя  были  весьма  неудовлетворительны  по  цeлому ряду
  пунктовъ. Такъ, въ вопросe о запискe онъ сбился и сразу взялъ свое показанiе
  назадъ,  происхожденiе векселя  объяснилъ тоже  не  очень  правдоподобно,  о
  своихъ  средствахъ  къ   жизни  далъ  невeрныя   свeдeнiя,-    очень  важное
  обстоятельство. И,  наконецъ, самая главная  улика: ложное alibi.  Замeтьте,
  всe  его показанiя  относительно  картины  "Вампиры"  -   содержанiе,  имена
  актеровъ  -   оказались точными. {258}  Значить,  онъ  дeйствительно былъ въ
  кинематографe "Солей".  Тамъ эта пьеса шла  три дня  и  должна была итти  до
  конца недeли.  Вотъ  что  можетъ  свидeтельствовать  о  заранeе  обдуманномъ
  намeренiи: Загряцкiй готовилъ  себe  alibi.  И  въ  самомъ  дeлe, если-бъ не
  роковая  для него случайность,  порча ленты, было бы  очень трудно доказать,
  что  онъ  въ  кинематографe  не  былъ...  Онъ  солгалъ,  солгалъ  искусно  и
  обдуманно, но сталъ жертвой рeдкой случайности. Вы его не  видeли, Владимiръ
  Ивановичъ, въ  ту минуту,  когда  я  ему  сообщилъ, что  въ вечеръ  убiйства
  "Вампиры"  были  замeнены  другой  пьесой.  Это  было  для  него  страшнымъ,
  потрясающимъ ударомъ...
       -  Сослался на нездоровье, обычная въ такихъ случаяхъ ссылка,-  сказалъ
  Артамоновъ.
       -  Разумeется. И на дальнeйшихъ допросахъ онъ по  этому вопросу  ничего
  путнаго сказать не  могъ: не помнить, молъ, гдe былъ, только  и всего.  Весь
  день  помнить  до  мелочей, а  гдe былъ  вечеромъ, не помнитъ.  Нeтъ,  улика
  рeшающая, неотразимая! -  сказалъ Николай Петровичъ.
       -   Неотразимая,-   повторилъ  Артамоновъ  и, точно успокоенный, допилъ
  чай.-  Вы совершенно правы. Ну, а  какъ вы формулируете мотивы преступленiя?
  -  спросилъ онъ, подумавъ.-  Вeдь векселю вы большого значенiя не придаете?
       -  Нeтъ,  большого  не  придаю.  Срокъ  векселя  могъ  имeть  нeкоторое
  значенiе для выбора  момента убiйства, но  не больше, Загряцкiй могъ думать,
  что  неуплата  денегъ  по векселю испортитъ  его отношенiя  съ  Фишеромъ  и,
  слeдовательно,  затруднитъ выполненiе дeла.  Однако,  мотивомъ  преступленiя
  вексель, конечно,  быть не  могъ.  Мотивъ  преступленiя  ясенъ:  наслeдницей
  богатства Фишера, всего или значительной части, была его жена. {259}
       -  Вы, значитъ, считаете ея связь съ Загряцкимъ совершенно несомнeнной?
  Но это  и есть, по  моему, наиболeе  уязвимое мeсто обвиненiя. Связь  эта не
  доказана, да и какъ ее доказать? Оба отрицаютъ категорически. Правда,  здeсь
  ихъ интересы сходятся.
       -    Совершенно   сходятся,-   подтвердилъ  Яценко.-    Ей   желательно
  выкарабкаться изъ  всей  этой грязи и обезпечить  за собой роль  благородной
  жертвы. А онъ понимаетъ, что, пока ихъ связь не доказана,  обвиненiе  виситъ
  въ  воздухe.  Конечно,  доказать фактъ  связи  нелегко.  Впрочемъ, показанiя
  служащихъ гостиницы въ Ялтe  вы знаете: занимали они тамъ комнаты рядомъ, со
  сквозной  дверью,  вмeстe  выходили,  вмeстe обeдали.  Платила,  кстати,  по
  счетамъ она, это точно установлено...
       -  Ея писемъ, однако, у него не найдено.
       -  Конечно, онъ не сталъ бы ихъ у себя держать.
       -  Замeтьте, я, какъ и вы, не сомнeваюсь въ ихъ близкихъ отношенiяхъ,- 
  сказалъ Владимiръ  Ивановичъ,-   достаточно было ихъ  видeть вмeстe на  тeхъ
  двухъ допросахъ. Но впечатлeнiе -  одно, а доказательство -  другое...
       -  Со  всeмъ  тeмъ  кое-что  въ  ихъ  отношенiяхъ мнe,  правду сказать,
  неясно. Она, кажется, его любила.  Но для Загряцкаго,  видите  ли, она  была
  женой его друга и покровителя, больше ничего. Въ Ялту онъ ее сопровождалъ по
  просьбe мужа, -   на этомъ  оба сходятся,-   чтобы ей, молъ, не скучать и не
  быть одной въ такое тяжелое  время. Повидимому,  что-то  въ Ялтe между  ними
  произошло,  какая-то  размолвка.  Онъ просилъ у  нея  денегъ,  она отказала,
  Затeмъ она показывала, что застала его врасплохъ: онъ  рылся въ ея бумагахъ,
  въ ящикe.  Это  будто  бы  ее  такъ  возмутило...  {260}  Здeсь  мнe  многое
  непонятно:  зачeмъ ему было рыться въ ея  бумагахъ?  Какiе-такiе секреты его
  тамъ интересовали? Но она мнe ничего отвeтить не могла,-  кажется, она этого
  дeйствительно сама  не  понимаетъ. У  меня было даже такое  впечатлeнiе, что
  вопросъ этотъ  ее мучитъ... Я  спросилъ, не было ли  въ  ящикe денегъ? Нeтъ,
  деньги она носила  всегда  при  себe,  и  онъ это зналъ.  Кажется,  ей очень
  хочется   предположить   въ  немъ   мотивъ   ревности,-   добавилъ   Николай
  Петровичъ,-  только очень это неправдоподобно: онъ во всякомъ случаe былъ къ
  ней равнодушенъ. Какъ бы то ни было,  между  ними тогда, въ  iюлe, произошла
  ссора, онъ уeхалъ въ Петербургъ, и они будто бы больше не встрeчались и даже
  не переписывались.
       -  Да  и въ то мнe плохо вeрится, что она изъ-за этого съ нимъ порвала.
  Что другое, а ужъ такiе пустяки женщины легко прощаютъ.
       Яценко,   улыбаясь,   взглянулъ  на   Артамонова,   который,   по   его
  предположенiямъ,  долженъ  былъ хорошо  знать  женщинъ.  Владимiръ Ивановичъ
  имeлъ  прочную  репутацiю покорителя сердецъ.  "И  очень  правдоподобна  эта
  репутацiя",-  съ легкимъ вздохомъ подумалъ Николай Петровичъ.
       -   Да, да,  да,-   не совсeмъ  кстати повторилъ  онъ разсeянно. Яценко
  повелъ головой и вернулся къ предмету разговора.  -  Да, вся  эта исторiя съ
  ихъ разрывомъ довольно  неправдоподобна.  Что  было  въ дeйствительности, я,
  конечно, не  могу  сказать.  Можетъ  быть,  съ  ея  стороны была ревность, а
  можетъ, онъ  проговорился передъ ней о  какихъ-нибудь своихъ планахъ... Она,
  разумeется,   съ   возмущенiемъ  это  отрицаетъ.  Возможно,  что  и  разрыва
  настоящаго  не было.  Теперь она страшно на него зла, видимо, за то, что онъ
  впуталъ ее въ столь непрiятное, компрометтирующее {261} дeло: эта милая дама
  чрезвычайно любитъ радости жизни, деньги,  поклонниковъ, платья, шампанское,
  любитъ,  кажется,  и  эффектныя  роли.  Теперь  она  твердо  вошла  въ  роль
  несчастной жертвы...
       -   То  то  бенефисъ  устроить  себe  Кременецкiй!  -   сказалъ  весело
  Владимiръ Ивановичъ.-  Какую поэзiю разведетъ!
       -   Вeроятно...   Я,  кстати,  у  него  сегодня  въ   гостяхъ,  у  нихъ
  любительскiй спектакль.
       -  Вотъ какъ? Охота вамъ къ нему въ гости ходить.
       Хоть онъ и проявлялъ съ начала  войны нeкоторый  либерализмъ, Владимiръ
  Ивановичъ все же немного гордился тeмъ, что не бываетъ у лeвыхъ адвокатовъ.
       -  Съ большимъ удовольствiемъ у него  бываю, -  отвeтилъ  Яценко, сразу
  насторожившись и какъ бы готовясь къ отпору.
       -   А кушъ онъ сорветъ  съ госпожи Фишеръ немалый,-  сказалъ благодушно
  Владимiръ Ивановичъ. Но Яценко, не любившiй разговоровъ о заработкахъ общихъ
  знакомыхъ, вернулся къ дeлу.
       -  Да,  теперь она топитъ Загряцкаго, но если бы все сошло гладко,  то,
  независимо  отъ  ихъ ссоры,  Загряцкiй отлично сумeлъ  бы на ней жениться  и
  прибрать  къ рукамъ богатство  Фишера...  Во  всякомъ  случаe, онъ могъ такъ
  думать. Вотъ и мотивъ убiйства.
       -   Мотивъ   основательный.  У  покойника  было,  говорятъ,  миллiоновъ
  десять... Намъ бы съ вами, Николай Петровичъ, а?
       -  Вамъ, кажется, жаловаться нечего.
       -  Я  не  жалуюсь.  Хотя австрiйцы захватили мою землишку,  къ себe мою
  пшеницу тащатъ, разбойники... {262}
       -  Вернется и землишка,-  сказалъ Яценко, слышавшiй, что всего землишки
  у Владимiра Ивановича было тысячъ пять десятинъ.
       -   Разумeется,  вернется. Вы знаете, наши дeла на фронтe въ блестящемъ
  состоянiи? Снарядовъ у насъ  теперь больше, чeмъ у нeмцевъ. Этой весной,  съ
  генеральнымъ наступленiемъ на всeхъ фронтахъ, все будетъ кончено.
       -  Слышали... Дай-то Богъ! -  сказалъ со вздохомъ Николай Петровичъ.
  
  
II.
  
       Въ  будуарe  Тамары  Матвeевны  Кременецкой  былъ  устроенъ  буфетъ. За
  длиннымъ, накрытымъ дорогой бeлоснeжной скатертью,  столомъ лакей  во  фракe
  разливалъ  шампанское,   крюшонъ,   оранжадъ.   Другой   лакей  и  горничныя
  Кременецкихъ разносили по параднымъ комнатамъ подносы съ бокалами, конфетами
  и печеньемъ. Первая половина спектакля кончилась, былъ объявленъ получасовой
  антрактъ и большая часть гостей перешла изъ гостиной, гдe ставили "Анатэму",
  въ будуаръ и въ кабинетъ хозяина. Тамара Матвeевна безпрестанно исчезала изъ
  парадныхъ комнатъ.  Ей предстояла  самая трудная  часть  прiема,  ужинъ, для
  котораго съ  отчаянной быстротой шли приготовленiя на кухнe и въ столовой,- 
  прислуга суетилась  и волновалась еще больше,  чeмъ хозяева.  Муси  не  было
  видно, о ней всe спрашивали. Муся не играла въ "Анатэмe"; она исполняла роль
  Коломбины  въ "Бeломъ Ужинe" и  предпочла до  того не выходить  въ  парадныя
  комнаты.    Гостямъ   говорили,   что    она    гримируется    въ    дамской
  а р т и с т и ч е с к о й. {263}
       Первая часть спектакля  сошла  хорошо.  На  долю  Березина, который  по
  новому въ сукнахъ  поставилъ  "Анатэму"  и исполнялъ въ ней  заглавную роль,
  выпалъ  шумный  успeхъ.  Сергeю Сергeевичу была устроена овацiя.  Гости были
  очень  довольны  вечеромъ  и дружно  хвалили  спектакль даже  въ  отсутствiи
  хозяевъ. Натянутость, обычная въ началe большихъ прiемовъ, давно исчезла. Въ
  буфетной то и дeло  хлопали пробки бутылокъ, -  Семенъ Исидоровичъ приказалъ
  не жалeть шампанскаго.
       -   Милая,  на  рeдкость  удачный  вашъ  вечеръ,  -   говорила  Наталья
  Михайловна Яценко, поймавъ у буфета хозяйку.-  Мнe ужасно весело!
       -   Нeтъ,  правда?  Какъ я  рада,-  отвeтила Тамара Матвeевна, бeгло  и
  безпокойно осматривая  буфетъ: всего ли  достаточно?  Но столъ  ломился  отъ
  тортовъ,  фруктовъ,  пирожныхъ.-   Отчего же, милая, вы  ничего  не  берете?
  Выпейте шампанскаго. Или, можетъ быть,  оранжада? А вы, Аркадiй Николаевичъ,
  вамъ можно что-нибудь предложить?
       -    Благодарю,  шестой   бокалъ   пью,-    сказалъ,   весело   смeясь,
  Нещеретовъ.-  Отличнeйшiй былъ спектакль...
       -  Ахъ, я такъ рада... Правда, Березинъ былъ удивителенъ? По моему, онъ
  теперь нашъ первый артистъ.
       -  Первый не первый, но одинъ изъ первыхъ, -  сказалъ Фоминъ, отрываясь
  на минуту отъ  разговора съ  дамой, которой онъ  объяснялъ,  что апельсины и
  яблоки надо покупать непремeнно у Романова, а шоколадъ у  Балле.-  Нeтъ, ужъ
  вы мнe повeрьте,-   продолжалъ онъ, обращаясь  къ дамe,-  земляничный пирогъ
  только у Иванова, шахматный  у Гурмэ,  а  шоколадъ не  иначе,  какъ у Балле.
  {264}
       -  Наталья Михайловна,  какъ мило  игралъ вашъ сынъ... Вы знаете,  я въ
  первую  минуту  его и  не  узнала: кто это, думаю, высокiй? Господи,  да это
  Витя!
       -   Вашъ сынъ  какую  рольку игралъ?  -   спросилъ  Нещеретовъ  госпожу
  Яценко,  равнодушно  соображая,  кто  эта  дама. Не  дожидаясь  отвeта,  онъ
  отвернулся и взялъ новый бокалъ шампанскаго.
       -  "Нeкто, ограждающiй  входы",-  поспeшно пояснила Тамара Матвeевна.- 
  Ему  всего  семнадцать   лeтъ.  Правда,  онъ  очень   мило  игралъ,  Аркадiй
  Николаевичъ?
       -  Ничего, ничего... А гдe же Марья Семеновна?
       -  Она готовится къ спектаклю... Представьте, она такъ волнуется...
       Нещеретовъ  выпилъ  залпомъ  бокалъ,  весело  засмeялся  и  отошелъ отъ
  буфета.
       -  Еще  бы  не  волноваться! -   сказала  Наталья Михайловна.-   Я  бы,
  кажется,  умерла  со  страху,  если  бы  меня  заставили   играть...  Семенъ
  Сидоровичъ,-   позвала  она проходившаго по будуару  хозяина дома,-   Семенъ
  Сидоровичъ!..
       -   Золотая! -  сказалъ Кременецкiй, разсeянно, но  съ чувствомъ  цeлуя
  руку Натальe Михайловнe.
       -  Вы со мной сегодня въ третiй разъ здороваетесь...
       -  Я не здороваюсь, я ручку цeлую, развe нельзя и въ тридцатый разъ?
       -  Правда, Витя хорошо игралъ? -  спросила  мужа Тамара Матвeевна и, съ
  улыбкой передавъ ему гостью, поплыла дальше.
       -  Божественно! -   отвeтилъ такъ же разсeянно  Семенъ Исидоровичъ. Онъ
  тотчасъ поправился: -  Очень славно игралъ вашъ Витя, очень... {265}
       -  Да вы мной не занимайтесь, Семенъ Сидоровичъ,-   добродушно  сказала
  Наталья Михайловна,-  идите по своимъ дeламъ... Вы въ  кабинетъ шли? Можно и
  мнe туда? Тамъ умные мужчины разговариваютъ, я ужасно люблю умные разговоры,
  даромъ что сама глупа.
       -  Дорогая, вы умница и вы здeсь дома.
       -  Такъ пойдемъ туда, я одна боюсь.
       -  Я гарантирую вамъ полную безопасность, -  сказалъ Семенъ Исидоровичъ
  и, взявъ подъ руку  госпожу Яценко, направился съ ней въ кабинетъ.-  Правда,
  недурно прошелъ  "Анатэма"?..  Какъ надо  говорить:  прошелъ  "Анатэма"  или
  прошла "Анатэма"?
       -  Хоть прошло говорите,-  пропади она пропадомъ! Извините  меня, это я
  о  пьесe... Вы меня убейте, Семенъ Сидоровичъ, я ни одного слова  не поняла!
  Читала  и тоже  не поняла  ни  слова. Сознайтесь,-  я свой человeкъ,-   вeдь
  никто не понимаетъ? Я другимъ не скажу, ей Богу!
       -  Ну, что вы, что вы, дорогая! Это  одно изъ высшихъ достиженiй нашего
  искусства,-  сказалъ  испуганно Кременецкiй.-   Съ идеями  Леонида  Андреева
  можно   и  не   соглашаться,   но   въ   смыслe  исканiй  и,  такъ  сказать,
  дерзновенности, это... Вотъ и Николай Петровичъ... Теперь больше не боитесь?
       -  А тотъ высокiй съ нимъ кто, я не помню? Не страшный?
       -  Развe  вы его не  знаете? Это милeйшiй другъ нашъ,  князь Горенскiй,
  членъ Государственной  Думы,-  отвeтилъ съ удовольствiемъ Кременецкiй.-  Онъ
  тоже долженъ былъ у насъ играть, да потомъ сдрейфилъ.  Очень милый человeкъ.
  Этого  вы знаете,  это профессоръ Браунъ,  знаменитый ученый. А тотъ, что къ
  нимъ  подходитъ,  {266}  Нещеретовъ, слышали?  -   поспeшно  сказалъ  Семенъ
  Исидоровичъ.
       -  Ихъ я знаю.
       -   А этотъ молодой  человeкъ -  господинъ Яценко,-  шутливо продолжалъ
  Кременецкiй, взявъ за  плечо неловко вошедшаго въ кабинетъ Витю.-  Не бeгите
  отъ насъ, другъ мой. Бeгаетъ нечестивый, ни  единому  же гонящу... Прекрасно
  играли, молодой человeкъ.
       -   Благодарю васъ...  Вы это  такъ говорите,-   сказалъ Витя, не  безъ
  труда возвращаясь послe игры къ обыкновенной рeчи.
       -  Ничего не такъ...
       -  Не вeрь, не вeрь, Витенька: такъ. И не  огорчайся: твою  роль самому
  Сальвини дай,  онъ лучше  тебя  не сыграетъ...  Что  это у тебя  такъ  глаза
  блестятъ? Ахъ, да ты  это ихъ карандашомъ подвелъ... Я  въ углу сяду, Семенъ
  Сидоровичъ, оттуда  буду  умныхъ людей  слушать, вонъ тамъ  и Анна  Ивановна
  сидитъ одна-одинешенька...  Теперь  вы  мнe  больше  не  нужны, ступайте  съ
  Богомъ.
       -  А, Витя, пожалуй  сюда,-   позвалъ  сына  Николай  Петровичъ.-   Ну,
  поздравляю, все было хорошо. Что, поволновался, ограждая входы?
       -  Нисколько!
       -  Ваша  роль не очень благодарная,-  сказалъ князь Горенскiй,-  но  вы
  вышли изъ нея съ честью.
       -   Я  въ  началe,  кажется,  зарапортовался,-  отвeтилъ Витя, улыбаясь
  нeсколько принужденно.
       -   Вeдь вы,  князь,  кажется, тоже  должны были  играть?  -   спросилъ
  Кременецкiй.
       -  Нeтъ, меня, слава Богу, съ самаго начала признали негоднымъ.
       -  Напрасно,  напрасно,-   замeтилъ  подошедшiй  Фоминъ.-   Я  увeренъ,
  князь, что вы были бы {267} прекраснымъ актеромъ. Я недавно васъ  слышалъ въ
  Думe, у васъ очень хорошая дикцiя.
       -  Понимаю, это  значитъ, что  содержанiе моей  рeчи произвело на  васъ
  удручающее впечатлeнiе, -  сказалъ, смeясь, Горенскiй.-  Но когда же вы меня
  слышали?
       -   По  моему, въ началe декабря,  незадолго  до  убiйства Распутина...
  Кстати,-   добавилъ онъ,-   вы знаете,  въ городe  настроенiе становится все
  болeе  тревожнымъ. Ожидаютъ  рабочихъ безпорядковъ, забастовки...  Говорятъ,
  мука у насъ на исходe. Мои знакомые уже дeлаютъ запасы. Я тоже подумываю.
       -  Да вотъ потому  и  продовольствiя нeтъ, что  люди  дeлаютъ запасы,- 
  сказалъ Яценко.
       -   Ну, не  поэтому.  Обычная тупость нашей власти,-   сердито отвeтилъ
  князь.-  Она же теперь и мeняется безпрестанно. Чему я радъ въ этой чехардe,
  Федосьева, кажется, турнутъ.
       -  Это положительно злой генiй Россiи,-  сказалъ Кременецкiй.
       Нещеретовъ пренебрежительно засмeялся.
       -  Какой онъ злой генiй! Умный чиновникъ, только и всего.
       -  Нeтъ, не говорите, Федосьевъ человeкъ значительный.
       -   Не  знаю,  въ  чемъ  его   значительность:  дeлалъ  то-же,  что   и
  незначительные. Всeмъ  имъ главнаго недостаетъ:  дeла не умeютъ  дeлать, да.
  Бумаги писать и по тюрьмамъ людей сажать -  штука нехитрая.
       -  Разумeется! -  сказалъ Семенъ Исидоровичъ и снова отошелъ къ Натальe
  Михайловнe. Онъ  старался быть особенно любезнымъ съ семьей Яценко, искренно
  любя  и  уважая  слeдователя:  въ  послeднее  время  ихъ  семьи  еще  больше
  сблизились.  За  Кременецкимъ  нерeшительно послeдовалъ Витя.  {268} Ему  не
  очень хотeлось пристраиваться къ матери, но тамъ въ  углу было спокойнeе: съ
  Натальей  Михайловной  сидeла  пожилая,  тихая, явно  безопасная  дама. Витя
  занялъ  мeсто сбоку  и немного  позади дамы: такимъ образомъ и разговаривать
  было  ненужно,  и  никто вмeстe съ тeмъ не  могъ подумать, что его  оставили
  одного.
       -   Такъ  больше   не   боитесь,   Наталья  Михайловна?   -    спросилъ
  Кременецкiй.-   Ну,  слава  Богу...  Анна  Ивановна,  не  скушаете ли  чего?
  Пирожное  или бутербродъ? Вeдь  до ужина,  пожалуй, далеко? -   замeтилъ онъ
  вопросительно, точно находился не у себя, а въ чужомъ домe.
       Семенъ  Исидоровичъ поболталъ съ дамами минуты  двe, подсадилъ  къ нимъ
  еще кого-то и вышелъ  снова  въ будуаръ. Витя принесъ  Аннe Ивановнe  кусокъ
  торта  и,  исполнивъ  свeтскiя  обязанности,  занялъ  прежнее  мeсто,  очень
  довольный тeмъ,  что  его  оставили въ покоe.  Обилiе  впечатлeнiй отъ  игры
  неожиданно сказалось въ немъ усталостью. Лицо  еще горeло отъ грима,  только
  что снятаго вазелиномъ. Ему было скучно: Муся все не показывалась. Что-то въ
  воспоминанiи  безпокоило Витю. "Да, та фраза",-  подумалъ  онъ. Спектакль въ
  самомъ дeлe сошелъ благополучно. Но  на своей  первой  фразe Витя  запнулся.
  Фраза, правда, была  трудная: "Давидъ достигъ безсмертiя и живетъ безсмертно
  въ  безсмертiи  огня.  Давидъ достигъ  безсмертiя  и  живетъ  безсмертно  въ
  безсмертiи свeта, который  есть жизнь".  На  репетицiяхъ Березинъ требовалъ,
  чтобы   въ  этой  фразe  Витя   достигъ  п о с л e д н я г о   п р е д e л а
   м е т а л л и ч н о с т и. На репетицiяхъ фраза шла гладко, но на спектаклe
  Витя  запнулся  и  послeдняго   предeла  металличности   не  достигъ.  "Эхъ,
  промямлилъ!"  -  подумалъ онъ, вздрогнувъ при этомъ воспоминанiи.-  "Если-бъ
  {269} еще это была не первая  фраза,  тогда не такъ было  бы замeтно... Муся
  едва  ли  слышала...  Горенскiй,  однако,  похвалилъ"...  Витя   попробовалъ
  прислушаться къ  разговору  взрослыхъ.  Ему показалось,  что  и  раньше,  на
  первомъ вечерe у Кременецкаго, былъ такой же или почти такой же разговоръ.
       -   Да, это  очень характерно, что  всe  выдающiеся люди  отходятъ  отъ
  власти въ нынeшнее грозное время.
       -  Я ничего грознаго не вижу,  господа. Вы говорите, революцiя на носу?
  Да мы ее ждемъ сто лeтъ, и все что-то ея не видно.
       -  Богъ дастъ, скоро увидите.
       -  И радъ бы надeяться, но боюсь, что наши надежды  будутъ обмануты. Я,
  напротивъ, слышалъ, что броженiе среди рабочихъ идетъ на убыль.
       -   Вы,  Алексeй  Андреевичъ,  не  выступаете  на  юбилеe  патрона?  - 
  оглянувшись, спросилъ вполголоса Горенскаго Фоминъ.
       -  Не знаю, едва ли. Я терпeть не могу юбилейныхъ рeчей.
       -  Да, но вамъ нельзя не выступить: будетъ лютая обида.
       -  Тогда я выступлю, если лютая обида. Это въ какой день? Вотъ вамъ, по
  моему,  вамъ  надо  произнести  большую  рeчь,  дать,  такъ  сказать,  общую
  характеристику...
       -  Благодарю васъ: я уже смeялся.
       -  И юбилей, и спектакль... "Слишкомъ  много цвeтовъ!" Что это они такъ
  развеселились?
       -  Да вeдь спектакль долженъ былъ состояться еще въ декабрe?
       -   Отложили изъ-за  болeзни  Тамары  Матвeевны... Теперь она,  бeдная,
  совсeмъ  измоталась съ хлопотами по устройству юбилея. Сегодня еще {270} мнe
  говоритъ: "всe такъ сочувственно отнеслись"... Elle est impayable.
       Князь показалъ Фомину глазами на подходившаго сзади Кременецкаго.
       -  Мы  о  вашемъ  юбилеe толковали, не  слушайте,-  нeсколько  игривымъ
  тономъ сказалъ Горенскiй.
       -   Охъ,  и не говорите, смерть  моя!  -   отвeтилъ  шутливо,  замахавъ
  руками,  Семенъ Исидоровичъ.-  Вотъ  тоже  выдумали дeло:  чествовать  meine
  Wenigkeit, какъ говорятъ коварные тевтоны.
       -  Не было у бабы заботъ, такъ купила порося,-  сказалъ Нещеретовъ.
       -  Нeтъ,  что  же,-   взглянувъ  на  него  и на Кременецкаго,  поспeшно
  замeтилъ  князь.-  Вы, Семенъ  Сидоровичъ, отказомъ обидeли бы  всeхъ вашихъ
  почитателей, отъ нихъ же первый есмь азъ.
       -  Князь уже готовитъ экспромтъ...
  
  
III.
  
       Въ  комнату,  съ видомъ  скромнаго  трiумфатора, вошелъ  Березинъ.  Всe
  осыпали его поздравленiями.
       -  Господа,  моей заслуги нeтъ никакой,-  склонивъ голову на бокъ, сiяя
  ласковой улыбкой и  подведенными  глазами,  говорилъ  бархатнымъ  баритономъ
  актеръ.-   Сердечно  васъ  благодарю.  Быть  можетъ,   основная   идея  моей
  постановки, мое толкованiе "Анатэмы" въ самомъ дeлe  свeжи, ну, свободны отъ
  этой,  знаете,  академической   условности,  но,   право,   заслуга   успeха
  принадлежитъ не мнe, а труппe... Вотъ ему и другимъ,-  шутливо пояснилъ онъ,
  показывая  на вспыхнувшаго Витю.  Князь  Горенскiй, взявъ за  пуговицу {271}
  Березина, тотчасъ вступилъ съ нимъ въ оживленную бесeду.
       "Значить,  въ самомъ  дeлe  сошло недурно",-  съ  облегченiемъ подумалъ
  Витя,-   "и Сергeй  Сергeичъ не  жалeетъ,  что  поручилъ  мнe эту  роль". На
  первомъ  засeданiи  участниковъ спектакля высказывалось  мнeнiе, что  "Нeкто
  ограждающiй  входы"  долженъ  быть  огромнаго   роста.  Березинъ   съ  этимъ
  соглашался, но  выбирать  не  приходилось: охотниковъ  взять  эту  роль было
  немного,  и  ее поручили Витe.-   "Ну, мы васъ  какъ-нибудь приспособимъ",- 
  утeшилъ его Сергeй Сергeевичъ.
       Витю  дeйствительно  съ  внeшней  стороны  приспособили.  По  роли  ему
  полагались "длинный мечъ"  и  "широкiя одежды,  въ неподвижности складокъ  и
  изломовъ своихъ подобныя камню". Мечъ Березинъ доставилъ  изъ своего театра;
  а  съ  широкими  одеждами вышло  трудновато. Актерамъ  полагалось изготовить
  костюмы на свой  счетъ,-   вeрнeе,  о  расходахъ никто  ничего  не говорилъ.
  Главные участники спектакля  шили платье  у  театральныхъ  костюмеровъ. Витя
  убeдительно представилъ матери необходимость сдeлать то же самое. Но Наталья
  Михайловна твердо  заявила, что такихъ одеждъ все равно никакой костюмеръ не
  сошьетъ, и предложила сшить костюмъ дома и использовать для него свой старый
  шелковый пеньюаръ.  Отъ  этой  мысли Витя сначала  пришелъ  въ ужасъ. Однако
  затeмъ  оказалось,  что  предложенiе  Натальи  Михайловны было  не  такъ ужъ
  нелeпо.  Вообще  Витя  съ неудовольствiемъ замeчалъ, что, въ  его спорахъ съ
  матерью,  ея указанiя, первоначально  очень  его  раздражавшiя,  оказывались
  часто  не  лишенными  справедливости.  Такъ  и на  этотъ  разъ  приглашенная
  Натальей Михайловной  домашняя {272} портниха Степанида сшила  изъ  пеньюара
  костюмъ,  который  на  репетицiи  признанъ былъ  вполнe  удачнымъ. Заказывая
  одежды  Ограждавшаго  входы,  Витя  съ  мучительной  неловкостью   объяснилъ
  Степанидe  и д е ю  к о с т ю м а.  Но портниху  удивить было трудно: видъ у
  нея былъ такой, точно она всю жизнь шила -  и притомъ изъ старыхъ пеньюаровъ
  -  широкiя одежды, въ  неподвижности  складокъ  и  изломовъ своихъ  подобныя
  камню.  Степанида, женщина интеллигентная,  не удовлетворившись объясненiемъ
  Вити, потребовала  у  него  книгу  Андреева  и, одобрительно кивая  головой,
  прочла  вслухъ  то,  что относилось  къ  внeшнему облику Ограждавшаго входы:
  "Облаченный въ широкiя одежды, въ неподвижности  складокъ и  изломовъ своихъ
  подобныя  камню",-    медленно,   съ   видомъ   полнаго   одобренiя,  читала
  Степанида,-  "Онъ  скрываетъ  лицо  свое подъ  темнымъ покрываломъ,  и  самъ
  являетъ собой величайшую тайну. Единый мыслимый, единъ Онъ предстоитъ землe:
  стоящiй на  грани двухъ  мiровъ, онъ двойствененъ своимъ  составомъ: по виду
  человeкъ,  по сущности Онъ Духъ.  Посредникъ двухъ  мiровъ, Онъ, словно щитъ
  огромный, собирающiй всe стрeлы,-  всe взоры, всe мольбы, всe  чаянiя, укоры
  и хулы.  Носитель двухъ  началъ,  Онъ  облекаетъ  рeчь  свою  въ  безмолвiе,
  подобное безмолвiю самихъ желeзныхъ вратъ, и въ человeческое слово"...  Витя
  и  теперь краснeлъ,  вспоминая  чтенiе  Степаниды. Онъ говорилъ  всeмъ,  что
  чрезвычайно любитъ "Анатэму".
       "Да нeтъ же, можетъ и вправду все отлично сошло?" -  подумалъ Витя,  съ
  благодарностью  глядя на  Березина, который, все такъ же склонивъ голову  на
  бокъ и снисходительно улыбаясь, говорилъ съ княземъ Горенскимъ.-  "Сейчасъ и
  {273} Мусю увижу!.." Его усталость  вдругъ смeнилась радостнымъ оживленiемъ.
  Передъ  угловымъ  диваномъ  остановился съ подносомъ лакей.  Витя  всталъ  и
  залпомъ выпилъ бокалъ крюшона.
       -   Витенька!  Однако!  -    съ  укоромъ  сказала  Наталья  Михайловна,
  пригрозивъ  ему  пальцемъ.  Не  раздражившись  и  не  обративъ  вниманiя  на
  замeчанiе  матери,  Витя  отошелъ  къ  группe,  собравшейся  вокругъ  Сергeя
  Сергeевича. Тамъ все еще говорили о пьесe.
       -   Нeтъ, Леонидъ Андреевъ очень  талантливый человeкъ и недаромъ онъ у
  насъ властитель думъ,-  говорилъ ласково Березинъ, обращаясь преимущественно
  къ Яценко и къ Брауну, который слушалъ не очень внимательно.  Видъ у Брауна,
  впрочемъ, былъ много лучше и оживленнeе, чeмъ прежде.
       -  Его таланта я нисколько не отрицаю,-  отвeтилъ  Николай Петровичъ,- 
  да и человeкъ онъ, кажется, очень хорошiй.
       -  Не отрицаю и я,-   сказалъ Браунъ.-   Объ  Андреевe поэтому и должно
  говорить,  что  онъ  талантливъ и очень  характеренъ для  большой эпохи. Для
  историка онъ могъ бы быть  кладомъ, какъ первый, во всякомъ  случаe наиболeе
  извeстный,  писатель  выдающагося,  даже замeчательнаго  поколeнiя,  которое
  волей судьбы  прожило свой  вeкъ на  ходуляхъ... На ходуляхъ оно и  умирало,
  притомъ порой геройски. У насъ театръ, пожалуй, естественнeе, чeмъ жизнь.
       -  Сергeй  Сергeевичъ, такъ ли  вeрно, что Андреевъ  теперь  властитель
  думъ? -  вмeшался Фоминъ.-  По моему, онъ былъ имъ лeтъ пять тому назадъ.
       -  Молодежь и сейчасъ очень имъ  увлекается, -  сказалъ Яценко, думая о
  Витe.-  А, насколько я могу судить,  наша  молодежь, хоть  и  ломается {274}
  немного, все же лучше и  чище западной. Тамъ только о карьерe и  думаютъ, да
  еще о спортe. Возьмите Америку...
       -  Возьму, возьму, намъ  Америкe надо  въ ножки кланяться,-  сказалъ съ
  усмeшкой Нещеретовъ.
       Яценко взглянулъ на него холодно.
       -  Не во всемъ, я думаю,
       -  А я такъ думаю, что во всемъ.
       -   Въ  Америкe,-  сказалъ  Браунъ,-  людямъ, какъ  всeмъ извeстно,  съ
  дeтства внушаютъ  основной  культъ: культъ богатства.  Казалось  бы,  культъ
  понятный  и общедоступный; но человeчество такъ косно, что ему нужно внушать
  даже  величiе доллара, и  внушается оно тамъ  съ  необыкновенной  силой,  съ
  замeчательнымъ  искусствомъ, всeми  способами,-   вотъ теперь  нашли  новый,
  самый дeйствительный:  кинематографъ, съ его  картинами изъ жизни богачей...
  Въ лучшемъ  случаe получается Рокфеллеръ, въ худшемъ -   разбойникъ  большой
  дороги. Но именно благодаря  прочности  основного культа, американцы  могутъ
  себe  позволить  и   роскошь,   напримeръ,  культъ  Вашингтона,   Линкольна,
  Эдиссона,-   вродe какъ  въ блестящую  пору  крeпостного права наши помeщики
  могли себe позволить вольтерьянство. Наблюдатели американской жизни говорятъ
  въ послeднее время о духовномъ голодe въ Соединенныхъ Штатахъ,-  я спокоенъ:
  отъ этого голода Соединенные Штаты не пропадутъ.
       "Ишь,   какъ   онъ   разговорился,   молчальникъ",-    подумалъ  Семенъ
  Исидоровичъ.
       -    Въ  томъ,  что  вы  говорите,  дорогой  докторъ,  безспорно  много
  вeрнаго,-   сказалъ Кременецкiй  (какъ всe, произносящiе  эту фразу,  онъ не
  чувствовалъ ея неучтиво-самоувeреннаго характера). {275} -  Однако разрeшите
  мнe сказать вамъ, что вeдь и Россiя не пропадетъ, правда?..
       -   Предпрiятiе  громадное,  но  не  такъ,  чтобы слишкомъ  солидное,- 
  вставилъ, смeясь, Нещеретовъ.
       -   Ну,  ничего,  Богъ  дастъ, не  пропадемъ...  Не  пропадемъ, Аркадiй
  Николаевичъ,-  съ тонкой улыбкой продолжалъ Семенъ Исидоровичъ.-  И все же я
  думаю, что  этотъ духовный голодъ, о которомъ  вы говорили, дорогой докторъ,
  эти мятущiяся исканiя,  эта святая неудовлетворенность,  составляютъ  лучшее
  украшенiе  русскаго  духа... Мы очень отстали отъ запада  въ смыслe культуры
  матерiальной.  Но по духовности, если можно такъ выразиться, западъ  отсталъ
  отъ насъ на версту...
       -   Изюминки  тамъ нeтъ,  это вeрно,-  подтвердилъ  князь  Горенскiй.- 
  Положительно,  эта изюминка  самое генiальное, что  написалъ въ  своей жизни
  Толстой.
       -   Духовный голодъ у насъ, конечно,  великъ,-  сказалъ, не  дослушавъ,
  Браунъ.-  Но у средней нашей интеллигенцiи этотъ голодъ нeсколько отзывается
  захолустьемъ.  Въ  послeднiе  пятьдесятъ  лeтъ  у  насъ  почти  все  молодое
  поколeнiе воспитывалось въ идеe борьбы съ правительствомъ...  Я не  возражаю
  по  существу,-   добавилъ  онъ,-   но во  имя  чего  ведется борьба?  Во имя
  конституцiоннаго  или республиканскаго строя, т. е. ради того, что на западe
  давно  осуществлено.  Тургеневскiй  Инсаровъ  герой,  но   онъ   провинцiалъ
  безнадежный.
       -  Да онъ болгаринъ,-  сказалъ, смeясь, Яценко.
       -  Въ маленькихъ странахъ это чувствуется еще  сильнeе. Я скандинавскую
  литературу съ ея {276} захолустнымъ богоборчествомъ просто не могу читать.
       -   Отчего же?  У Ибсена  отлично  про Нору разсказано,  какъ она  мужа
  бросила,-   замeтилъ  весело  Нещеретовъ,  видимо одинаково относившiйся  ко
  всeмъ  вообще  литературнымъ  произведенiямъ.-   Или  еще  у  него  какой-то
  строитель, а? Башню они тамъ всe,  кажется, строятъ... Правда, башню, Семенъ
  Сергeевичъ?
       -  Сергeй Сергeевичъ,-  поспeшно поправилъ хозяинъ. Березинъ, ничего не
  отвeтивъ, съ  раздраженнымъ  видомъ  вышелъ  изъ  комнаты. Нещеретовъ весело
  глядeлъ ему вслeдъ.
       -  Люблю актеровъ, смерть! -  сказалъ онъ.
       -  Говорятъ,  Аркадiй Николаевичъ, что вы хотите основать  свой театръ?
  -  спросилъ почтительно Фоминъ.-  Поговариваютъ также о газетe. Много вообще
  поговариваютъ.
       -  Вилами на водe все писано.
       -  Вы тоже въ нeкоторомъ родe строитель Сольнесъ.
       -  Федотъ, да  не тотъ: Аркадiй Николаевичъ не башню... Знаете, Аркадiй
  Николаевичъ, кто отъ  васъ  безъ ума? -  вмeшался съ  улыбкой Кременецкiй.- 
  Очень красивая дама...  Не знаете? Елена Федоровна Фишеръ. Наша съ Николаемъ
  Петровичемъ добрая знакомая...
       -   Та,  съ  которой  я у  васъ  обeдалъ?  -   спросилъ  Нещеретовъ  съ
  интересомъ,  нeсколько неожиданнымъ для Семена Исидоровича.-  Дeйствительно,
  интересная дама... Что же ея дeло?
       -  Это у Николая Петровича надо узнать.
       Яценко неопредeленно развелъ руками.
       -  Александръ  Михайловичъ,  что  такое собственно этотъ ядъ,  которымъ
  отравленъ Фишеръ? спросилъ Брауна Кременецкiй. {277}
       -   Почемъ мнe знать?  Вы спросите у того аптекаря, который производилъ
  экспертизу.
       -  Ну,  онъ не аптекарь,-  сказалъ Кременецкiй.-  Это химикъ-фармацевтъ
  губернскаго правленiя.
       -  Вотъ у химика-фармацевта губернскаго правленiя и надо спросить.
       "И объ этомъ тогда на вечерe говорили", опять подумалъ Витя.
       -  Александръ Михайловичъ,  кажется,  не очень высокаго мнeнiя  о нашей
  экспертизe,-  сказалъ Яценко.
       -  Хвалить ее дeйствительно не за что,-  рeзко отвeтилъ Браунъ.
       Разговоры въ кабинетe стихли.
       -  Вы имeете основанiя  сомнeваться въ выводахъ экспертизы? -  спросилъ
  Кременецкiй.
       -  Я очень  мало о ней знаю,  но чрезмeрная  опредeленность  въ рeшенiи
  вопросовъ, по  меньшей мeрe темныхъ, естественно должна вызывать сомнeнiе...
  Да  и все такъ называемое  научное  слeдствiе!.. Знаете, какъ  дeти рисуютъ:
  начнетъ рисовать наудачу головку, вышло немного похоже на тетю Маню,-  онъ и
  продолжаетъ тетю Маню.
       -    Насколько   я   могу   понять,   вы   вообще   плохо   вeрите   въ
  судебно-медицинское  изслeдованiе,-   замeтилъ   сухо  Яценко:  тонъ  Брауна
  начиналъ его  раздражать.-   Однако, на основанiи такой  же экспертизы людей
  ежедневно отправляютъ въ нашей отсталой  странe на каторгу, а на западe и на
  эшафотъ.
       -   Я  и  думаю, что  процентъ невинно осужденныхъ  среди  этихъ  людей
  довольно  значителенъ, особенно среди  тeхъ,  кого  осуждаютъ  на  основанiи
  разныхъ послeднихъ словъ науки. {278}
       -   Да  это  ужасно!  -   сказала  съ  искреннимъ  возмущенiемъ Наталья
  Михайловна. Всe на нее оглянулись.
       -   Позвольте, значитъ вообще  никогда  нельзя  установить  правду?  - 
  спросилъ Горенскiй.
       -   Зачeмъ  же  вообще  и  никогда?  Очень часто  можно, но  далеко  не
  всегда... Я не знаю толкомъ, -  продолжалъ Браунъ,-  отъ какой болeзни умеръ
  мой  отецъ,  хотя  его  лечили  свeточи  науки,  не  чета  химику-фармацевту
  губернскаго  правленiя. Я не знаю, отчего покончилъ съ собой мой братъ, хотя
  вся  его жизнь протекла у меня на глазахъ. Мы не знаемъ полной правды ни объ
  одномъ почти  историческомъ событiи,  хотя свидeтелями и участниками каждаго
  были сотни заслуживающихъ  довeрiя  людей,-   вeдь выводы разныхъ историковъ
  часто  исключаютъ  совершенно  другъ друга. Но  вотъ  въ  уголовномъ судe вы
  убeждены, что постоянно все узнаете  до конца, да еще  всeмъ  предписываете,
  какъ во  Францiи, говорить "правду, всю правду и  только правду".  А  они, и
  виновные, и невиновные,  обычно не могутъ не лгать, потому что вся ихъ жизнь
  выворачивается на изнанку, на потeху публикe.
       -   Не  могу  съ  вами  согласиться,-   сказалъ  Яценко.-   Порядочному
  человeку скрывать нечего и онъ на судe, подъ присягой, лгать не станетъ.
       -  Однако, въ самомъ дeлe было бы ужасно предположить, что на эшафотъ и
  на  каторгу  часто посылаютъ ни  въ чемъ неповинныхъ  людей!  -  воскликнулъ
  Горенскiй.
       -   Я  это  отрицаю  категорически,-  сказалъ, слегка  блeднeя, Николай
  Петровичъ -   Судебныя  ошибки  составляютъ  самое  рeдкое  исключенiе.  Ихъ
  процентъ совершенно ничтоженъ.
       -  Для того, кто невинно осужденъ, есть полныхъ сто процентовъ судебной
  ошибки,-  отвeтилъ {279} Браунъ.-  Но я, кромe  того,  позволяю себe думать,
  что ничтоженъ процентъ не судебныхъ ошибокъ, а лишь тeхъ изъ  нихъ,  который
  рано  или поздно  раскрываются. У людей, сосланныхъ въ Гвiану или въ Сибирь,
  остается не такъ много способовъ доказать свою невиновность.
       -  А у казненныхъ тeмъ паче,-  подхватилъ Нещеретовъ.
       -   На мeстe служителей правосудiя  я  скорeе  утeшался  бы  другимъ,- 
  продолжалъ съ усмeшкой Браунъ,  обращаясь къ  Николаю Петровичу. -  Конечно,
  очень многiе порядочные люди, случалось, подходили вплотную къ преступленiю.
  Однако на  скамью  подсудимыхъ  въ уголовномъ судe въ громадномъ большинствe
  случаевъ   попадаютъ  все  же  люди  весьма  невысокаго  моральнаго  уровня.
  Преступленiя, въ которомъ ихъ обвиняютъ, они, можетъ  быть, и не  совершили,
  но особенно жалeть о нихъ тоже нечего. Вотъ чeмъ бы бы я  утeшался на вашемъ
  мeстe.
       -  Это довольно  странная  мысль,-   сказалъ,  съ  трудомъ сдерживаясь,
  Яценко.
       -   Отчего-же? -  вставилъ  Фоминъ.-   Гамлетъ  говоритъ:  "если-бъ  съ
  каждымъ поступать по заслугамъ, то кто избeжалъ бы порки?"
       -  Вотъ это такъ! -  засмeялся Нещеретовъ. -  Ай, да Гамлетъ!
       Фоминъ тоже засмeялся  и  повторилъ по  англiйски старательно заученную
  цитату.   Произнося   англiйскiя  слова,   онъ  какъ-то  странно,  точно  съ
  отвращенiемъ,  кривилъ  лицо  и  губы,  очевидно  для  полнаго  сходства  съ
  англичанами.
       -  Есть изреченiе еще болeе  удивительное,-  сказалъ,  зeвая, Браунъ.- 
  Помнится,  Гете  замeтилъ, что не  знаетъ  такого преступленiя, котораго онъ
  самъ не могъ бы совершить.
       Въ гостиной зазвенeлъ звонокъ. {280}
       -  Въ  залъ,  въ  залъ,  господа!  -   сказалъ  Кременецкiй.-   Сейчасъ
  начнется "Бeлый ужинъ".
  
  
IV.
  
       Эстрады  въ  большой  гостиной не  было; сцена отдeлялась  отъ зрителей
  только шедшей  по полу длинной бeлой доскою, съ  придeланными къ ней изнутри
  электрическими лампочками.  Люстру потушили  въ залe  минутой  раньше,  чeмъ
  слeдовало. Гости уже  въ  полутьмe поспeшно занимали мeста, разстраивая ряды
  неплотно связанныхъ между  собой, взятыхъ на  прокатъ стульевъ, выдeлявшихся
  своей простотой въ богатой гостиной.  Слышались извиненiя, сдержанный смeхъ.
  Потомъ  наступила  тишина.  Звонокъ  позвонилъ  опять,  короче,  и  занавeсъ
  медленно раздвинулся, цeпляясь и задерживаясь на шнуркe.  Одобрительный гулъ
  пронесся по  залу. Сцена была ярко освeщена и  все на  ней,-  южныя деревья,
  цвeтные фонарики, мебель, даже  декорацiя съ видомъ залива,-   было довольно
  похоже  на  настоящiй  театръ.  Взволнованная Тамара  Матвeевна  присeла  на
  крайнiй  стулъ  у прохода. На сценe, вполоборота, почти  спиной къ  публикe,
  наклонившись надъ перилами,  стояла  Муся.-   "Марья Семен..."  -   негромко
  сказалъ кто-то  и не  докончилъ, видимо, испугавшись звука  своего голоса.- 
  "Ахъ, какъ  мила Муся, прелесть",-   прошептала рядомъ съ Тамарой Матвeевной
  госпожа Яценко.  Тамара Матвeевна благодарно улыбнулась въ отвeтъ и  немного
  успокоилась. Муся въ своемъ  бeломъ платьe Коломбины, сшитомъ у Воробьева по
  рисунку  моднаго  художника, была  въ самомъ  дeлe очень  хороша.  Гдe-то въ
  глубинe   заигралъ  рояль.  "Нeтъ,  прекрасно   слышно",-   подумала  Тамара
  Матвeевна: {281} рояль послe долгихъ споровъ и опытовъ рeшено было поставить
  въ  ихъ   спальной.   Тамара   Матвeевна  тревожно  обвела   глазами   залъ,
  полуосвeщенный  ближе  къ   сценe,   болeе  темный  позади.  Всe  гости  уже
  размeстились -  приблизительно такъ, какъ подобало каждому,  хотя  ихъ никто
  не  разсаживалъ. Въ первомъ ряду было много  свободныхъ стульевъ,  точно всe
  стeснялись занять тамъ мeста.  Посрединe  перваго ряда,  съ улыбкой глядя на
  Мусю,  сидeлъ,  развалившись,  Нещеретовъ. Сердце Тамары  Матвeевны радостно
  забилось. Немного дальше, у прохода, тоже въ первомъ  ряду, она  увидeла  въ
  профиль  Клервилля.-  "Какой  красавецъ!"  -  почему-то  испуганно  подумала
  Тамара Матвeевна.
       Рояль  замолкъ.  Муся долго разучивавшимся  движенiемъ  оторвалась  отъ
  перилъ и повернулась къ  зрителямъ. Сердце у нея  сильно билось. Муся знала,
  что   очень  хороша  собой  въ  этотъ  вечеръ:   ей  это   всe  говорили  въ
  "артистической",  и  по  тому,  к а к ъ  говорили,  она  знала, что говорятъ
  правду. Лицо ея, надъ которымъ, при помощи Лейхнеровскаго карандаша, помады,
  пудры, долго  работалъ искусный  гримеръ, было  точно  чужое.  Но это,  какъ
  маска,  придавало ей  смeлости. Выходъ, она чувствовала, удался хорошо. Муся
  сдeлала надъ собой усилiе и справилась съ дыханiемъ. "Что-же онъ не бросаетъ
  букета?" -  спросила себя она. Изъ-за перилъ справа къ ея ногамъ упалъ бeлый
  букетъ.  Муся слегка вскрикнула и наклонилась, поднимая цвeты. И тотчасъ она
  почувствовала,  что легкiй крикъ удался,  что она сдeлала  то самое "гибкое,
  порывистое движенiе", которое дeлаютъ  красивыя  дeвушки въ  романахъ, и что
  платье  облекаетъ  ее превосходно. Въ  ту  же  секунду она  стала совершенно
  спокойной. Обмахивая себя  букетомъ,  Муся вышла  на  авансцену. {282} Рояль
  давно  затихъ,  но  Муся  сочла возможнымъ  немного  затянуть  нeмую  сцену.
  Березинъ совeтовалъ актерамъ не смотрeть со сцены на публику.  Муся, однако,
  теперь была вполнe въ  себe увeрена. Она  неторопливо обвела взглядомъ залъ.
  Ей  бросились въ  глаза Нещеретовъ, Клервилль. Она  замeтила  даже  сидeвшую
  далеко Глафиру Генриховну. "Такъ Глаша  голубое  надeла",  -  подумала Муся,
  спокойно  отмeчая въ сознанiи, что все видитъ. "Теперь начать... Если еще съ
  полминуты  тянуть,  будетъ  нехорошо"...-   сказала  она  себe,  и,  легкимъ
  усилiемъ поставивъ голосъ, совершенно естественно начала:
  
       И вотъ ужъ сколько дней игра ведется эта,
       И каждый день ко мнe влетаютъ два букета...
  
       Муся теперь  почти не  думала о  произносимыхъ словахъ. Она знала стихи
  отлично, множество разъ повторяла ихъ безъ запинки, всe интонацiи и движенiя
  были разучены и одобрены  Березинымъ. "Только не думать, что могу сбиться, и
  никогда не собьюсь",-   говорила себe Муся, хорошо и увeренно дeлая все, что
  полагалось. "А вотъ же я объ этомъ думаю -  и все таки не собьюсь. Какой онъ
  красавецъ, Клервилль!.. Но  зачeмъ же Глаша не  надeла лиловаго?  Нещеретовъ
  ловитъ мой взглядъ... Не надо его замeчать..."
  
       ...Да, два поклонника есть у меня несмeлыхъ,
       И одинаковыхъ, и совершенно бeлыхъ...
  
       "Жаль, что Клервилль плохо понимаетъ по русски... Рядомъ съ Глашей Витя
  Яценко... А та  дама кто?.. Сейчасъ нужно  принять "притворно-суровый видъ".
  Потомъ  перейти  къ  столу...  Сергeй  Сергeевичъ, вeрно, слeдитъ  оттуда...
  Клервилль  смотритъ,  кажется,  на мою шею.  Никоновъ  говорилъ,  {283}  что
  противъ  такихъ красавцевъ полицiя  должна бы принимать мeры... Мама бы чего
  не наговорила... Теперь повернуть голову направо"...
  
       О комъ же думать мнe? Кто будетъ мнe спасеньемъ?
       Кого мнe полюбить? О, сердце, разсуди,
       Какъ хочешь, чтобы жизнь сложилась впереди:
       Сплошными буднями, иль вeчнымъ воскресеньемъ?
  
       Взглядъ Муси встрeтился съ блестящими глазами  Клервилля и въ нихъ она,
  замирая, прочла  то, о чемъ  догадывалась, не смeя вeрить. "Да, онъ влюбленъ
  въ меня"...
  
       Витя  немного  опоздалъ къ  началу  "Бeлаго Ужина". Въ ту самую минуту,
  когда  раздался  звонокъ, онъ вдругъ  подумалъ,  что  отъ  костюма,  сшитаго
  Степанидой, на его  бeлоснeжномъ  воротничкe  легко  могла  остаться  темная
  полоса. Витя вздрогнулъ: это уже навeрное  многiе замeтили! Съ  такой мыслью
  занять мeсто въ зрительномъ залe, имeя прямо за спиной людей, которые только
  и будутъ смотрeть  на грязную полосу, было невозможно. Бeда была по существу
  непоправима. Въ отчаянiя Витя  скользнулъ изъ кабинета  въ  пустую переднюю.
  Однако,  въ большомъ зеркалe разсмотрeть  себя  сзади  ему не  удалось. Витя
  оглянулся по сторонамъ,-  спектакль  начался, теперь никто  не могъ зайти въ
  переднюю,-     дрожащими    пальцами   отстегнулъ    воротничекъ.    Полоса,
  дeйствительно, была,  но мало замeтная,  и приходилась  она  довольно низко,
  такъ  что  пиджакъ  -   все тотъ  же,  напоминавшiй смокингъ,-   повидимому,
  долженъ  былъ  ее  закрывать.  Немного   успокоенный,   Витя  быстро  надeлъ
  воротничекъ, завязалъ галстукъ и,  горбясь, на  цыпочкахъ вошелъ въ гостиную
  черезъ опустeвшiй кабинетъ, въ  {284} которомъ  тоже были погашены лампы. Въ
  послeднемъ  ряду,  гдe хотeлъ занять мeсто  Витя, чтобы  не имeть никого  за
  спиною, всe стулья  были  заняты.  Поближе къ  сценe  оставалось  свободнымъ
  третье мeсто отъ прохода. Витя скользнулъ туда. На него недовольно зашикали.
  Онъ  отдавилъ  ногу сидeвшей у прохода дамe,  пробормоталъ  извиненiе и сeлъ
  какъ-то бокомъ, хотя эта поза не могла скрыть пятна на воротникe. Но тотчасъ
  мысли  его перенеслись  къ Мусe. Она была обворожительна, еще лучше, чeмъ въ
  томъ зеленомъ платьe!
       Муся  уже   закончила  свой  первый   монологъ.  Передъ  ней  находился
  Пьеро-веселый, котораго  игралъ Никоновъ. Сердце  Вити сжалось отъ зависти и
  сожалeнiя: онъ самъ  втайнe мечталъ  объ  этой  роли. Однако  на первомъ  же
  собранiи актеровъ  всe тотчасъ  сошлись на  томъ, что Пьеро-веселаго долженъ
  играть Никоновъ.-  "Совсeмъ по вашему характеру роль, Григорiй Ивановичъ",- 
  сказала Муся. На роль Пьеро-печальнаго тоже сразу нашлись кандидаты,  и Витe
  никто ее не предложилъ.
       Печальнаго  Пьеро  хотeлъ  играть Фоминъ. Этому,  однако,  подъ разными
  предлогами  воспротивилась Муся,  почувствовавшая  смeшное въ томъ, что роли
  обоихъ Пьеро будутъ исполняться  помощниками  ея  отца.  У  Муси  былъ  свой
  кандидатъ  -   Горенскiй. Но  князь  такъ-таки  отказался  зубрить  стихи,- 
  пришлось его освободить отъ игры, къ большому огорченiю Муси.
       Горенскому  собственно и вообще  не хотeлось  участвовать въ спектаклe.
  Его привлекало преимущественно общенiе съ молодежью, къ  которой онъ  больше
  не  принадлежалъ,-  въ передовомъ кругу, частью, вдобавокъ,  полуеврейскомъ:
  князь  Горенскiй въ  своей природной  средe  почти {285}  такъ же (только съ
  легкимъ  оттeнкомъ вызова)  щеголялъ  тeмъ, что бываетъ у Кременецкихъ, какъ
  Кременецкiе  хвастали  имъ   передъ   своими  друзьями   и  знакомыми.  Роль
  Пьеро-печальнаго   досталась  Беневоленскому.  Фоминъ,  хотя   и  продолжалъ
  говорить: "со мной,  какъ съ воскомъ", немного обидeлся и  отказался играть,
  отчасти, впрочемъ, изъ подражанiя князю.
       Вообще,  какъ  всегда бываетъ въ такихъ  случаяхъ, вначалe не  обошлось
  безъ обидъ  и  непрiятностей.  Не  приняла  участiе  въ спектаклe  и Глафира
  Генриховна,  недовольная  ролью Суры,  которую ей  предложили  въ сценe  изъ
  "Анатэмы". Пришлось подобрать сцены такъ, чтобъ вовсе не было ролей пожилыхъ
  женщинъ. Не  разъ ворчалъ и самъ Березинъ. Но потомъ все пошло хорошо: обиды
  удалось загладить и репетицiи проходили весело.
  
       "При сiяньи лунномъ,
       Милый другъ Пьеро,
       Одолжи на время
       Мнe свое перо",
  
  пeлъ за сценой Никоновъ. У него былъ недурной голосъ. По залу опять пронесся
  одобрительный   гулъ.   "Да  онъ  прекрасно  поетъ",-   прошептала   Наталья
  Михайловна. Никоновъ бойко  перескочилъ  черезъ перила,-   этого явленiя  на
  репетицiяхъ  особенно  опасались:  перила  то  и  дeло  падали.  Съ  долгимъ
  раскатомъ   смeха,   показавшимся   публикe    очень   веселымъ,    а   Витe
  непрiятно-неестественнымъ, Григорiй Ивановичъ, въ бeломъ костюмe,  осыпанный
  густо  пудрой,  съ  замазанными усами, бросился  къ  ногамъ  Муси.  Витя  не
  ревновалъ Мусю къ  Никонову,-  онъ  чувствовалъ, что Григорiй  Ивановичъ  ей
  нисколько не  нравится,  -  но  его грызла  тоска  по роли  веселаго  Пьеро,
  которая могла вeдь достаться и ему. {286}
       Витя  на  репетицiяхъ  окончательно влюбился  въ  Мусю. Въ  присутствiи
  другихъ  она  обращала на  него мало  вниманiя,-   Витя по  совeсти не  могъ
  обидeться (вначалe хотeлъ было), ибо всe безъ исключенiя другiе  актеры были
  значительно старше его.  Кромe  того Муся съ перваго же дня  заявила, что не
  считаетъ участниковъ  спектакля  гостями  и никeмъ заниматься не будетъ: "мы
  здeсь всe у себя дома",-  сказала она. Это ей не помeшало остаться хозяйкой,
  а гостямъ -  гостями.  Но особенно любезна и внимательна Муся была только съ
  Березинымъ.
       Однажды,  довольно  поздно  вечеромъ,  Витя  послe  репетицiи  случайно
  остался послeднимъ  гостемъ. Муся попросила его  посидeть  еще,  подлила ему
  рома   въ    чай   и    принялась   разспрашивать    его   полунасмeшливымъ,
  полупокровительственнымъ тономъ о разныхъ его дeлахъ, начала съ его родныхъ,
  съ  училища  и  уроковъ,  спросила,  не п р и т e с н я ю т ъ ли  его  дома.
  Характеръ ея разспросовъ подчеркнуто ясно  свидeтельствовалъ о томъ, что она
  считаетъ Витю ребенкомъ. Но въ интонацiяхъ Муси слышалось и другое. Она сама
  не знала, зачeмъ попросила Витю посидeть  еще, не  знала  толкомъ, о чемъ съ
  нимъ  говорить,-   и  вмeстe съ  тeмъ  ей  было съ нимъ интересно.  Красивая
  наружность Вити нравилась Мусe, хотя  онъ былъ "молокососъ". Отъ уроковъ она
  вдругъ  перешла  къ  другому,  и  въ упоръ,  съ  особеннымъ  выраженiемъ  въ
  бeгающихъ  глазахъ,  спросила  Витю,   былъ  ли  онъ   когда-либо  влюбленъ.
  Ироническая интонацiя Муси показывала, что она не совсeмъ въ серьезъ задаетъ
  этотъ  вопросъ  провинцiальной  барышни.  Внутреннiй  смыслъ  вопроса  былъ,
  впрочемъ, нeсколько иной: Мусe зачeмъ-то хотeлось получить отвeтъ, узналъ ли
  уже Витя женщинъ.  Вeроятно, она разъяснила бы  свой  {287} вопросъ,-  этотъ
  разговоръ на сомнительную тему съ мальчикомъ прiятно щекоталъ  ей нервы,-  и
  положенiе Вити стало бы весьма труднымъ: онъ не умeлъ  лгать и ему  пришлось
  бы, немного помявшись, признаться въ томъ, что составляло главную заботу его
  жизни,-   Витя  женщинъ  еще не зналъ.  Къ его спасенью,  въ  эту минуту  въ
  комнату вошла Тамара Матвeевна.  Она тоже была съ нимъ любезна, однако  такъ
  зeвала,  стараясь  скрыть  зeвки,  и  съ такимъ  интересомъ  спрашивала,  въ
  которомъ часу ложатся спать у  нихъ дома, что Витя счелъ нужнымъ проститься.
  Муся проводила  его до  дверей. Витя тревожно ждалъ,  что  въ  передней  она
  повторить  свой вопросъ.  Но  Муся  только  ласково сказала,  что  рада была
  хорошо, п о  н а с т о я щ е м у съ нимъ поговорить. Витя вдругъ, уже передъ
  выходной  дверью,  поцeловалъ  ей  руку  -   и  вспыхнулъ. Онъ  былъ  хорошо
  воспитанъ и тотчасъ почувствовалъ, что сдeлалъ неловкость. Впрочемъ, онъ объ
  этой  неловкости не  сожалeлъ. Муся вечеромъ, раздeваясь,  долго  съ улыбкой
  вспоминала о Витe, о своей нетрудной побeдe...
  
       ...Спасти насъ отъ тоски могла бы перемeна,
       Но не мeняется наскучившая сцена.
  
       "Да, не  мeняется",-   съ тоской подумалъ  Витя,-   "а давно пора бы ей
  перемeниться... И училище пора кончать"... Пьеса, видимо, нравилась публикe.
  Несомнeнный успeхъ, кромe Муси, имeлъ и Никоновъ. Это раздражало Витю,  хотя
  онъ не былъ  завистливъ.  Веселый Пьеро  уже побeждалъ  Пьеро-печальнаго,  и
  близилась минута, когда онъ долженъ  былъ поцeловать Коломбину,-   сцена эта
  особенно украшала роль перваго Пьеро въ мечтахъ Вити. "Какъ  скверно играетъ
  болванъ  {288}  Беневоленскiй: тянетъ,  тянетъ!..  Сейчасъ  шестое  явленiе,
  радостный  Пьеро плачетъ...  Ну, плачетъ  Григорiй Ивановичъ  слабо...-  "Вы
  плакать можете?.." Какъ она хороша...-  "Вы плакать можете?" Да, могу, могу,
  Марья Семеновна, очень могу, Муся... Вотъ теперь поцeлуются... А я ограждалъ
  входы!.."
  
       Майоръ  Клервилль  внимательно  слушалъ   пьесу,  кое-что  разобралъ  и
  искренно этому радовался. Игра Муси приводила его въ восторгъ. Однако, и ему
  не  понравилась сцена  поцeлуя,-  онъ  нашелъ ее  неестественной и  неудачно
  сыгранной. Когда  "Бeлый ужинъ" кончился  и  раздались шумныя рукоплесканiя,
  Клервилль  поднялся  съ мeста и стоя долго  апплодировалъ  Мусe. Его высокая
  фигура, во фракe, о  которомъ долго потомъ  говорили молодые люди, привлекла
  общее вниманiе зала.
  
       Лакей  внесъ  и  подалъ  Мусe два  огромныхъ  букета.  Сiяя  счастливой
  улыбкой, Муся взяла цвeты и поднесла ихъ  къ лицу, совершенно такъ, какъ это
  дeлала прieзжавшая въ  Петербургъ Сара Бернаръ.  Тамара Матвeевна знала, что
  одинъ  букетъ былъ отъ Березина. "А другой  отъ кого? Не отъ Нещеретова ли?"
  -  подумала она, густо краснeя отъ радости. Нещеретовъ, сидя, снисходительно
  хлопалъ, переговариваясь  со стоявшимъ Семеномъ Исидоровичемъ, который нeжно
  посылалъ дочери воздушный  поцeлуй. "Изъ актеровъ никто  не поднесъ цвeтовъ,
  значитъ и другiе  не  догадались, или  не  надо",-   утeшалъ себя Витя. Муся
  быстро  прошла за  кулисы  и  вывела  оттуда  скромно упиравшагося Березина.
  Апплодисменты  еще  усилились, особенно  послe того,  какъ  Муся грацiознымъ
  жестомъ  протянула  Сергeю  Сергeевичу  цвeты. Въ  залe  долго  не  смолкали
  рукоплесканiя. {289} На  сценe  шутливо апплодировалъ, какъ бы  самому себe,
  Никоновъ.  "Креме-нецкая!" -  вдругъ яростно заоралъ онъ, изображая галерку.
  Кто-то  въ залe со  смeхомъ подхватилъ это восклицанiе. -  "Браво, Никоновъ,
  бб-и-исъ!" -  ревeлъ взвинченный своей игрой и успeхомъ Григорiй  Ивановичъ.
  Клервилль подошелъ къ самой рампe, восторженно апплодируя Мусe.
       -  Это вeрно отъ него тотъ большой  букетъ, -  сказала вполголоса дама,
  сидeвшая между Витей и Глафирой Генриховной.
       -   Что-жъ, англо-русское  сближенiе  теперь  въ  модe,-   отвeтила  съ
  улыбкой Глафира Генриховна.-  Вотъ и спектакль пригодится.
       -  Les mariages se font dans les cieux.
       -  Семенъ Исидоровичъ поможетъ небесамъ...
       Витя, какъ разъ съ поклономъ и извиненiями надвигавшiйся на дамъ -  онъ
  тоже  стремился къ рампe,-   слышалъ этотъ  разговоръ, который показался ему
  чрезвычайно непрiятнымъ. Онъ  оборвалъ извиненiя и  быстро  отошелъ. Глафира
  Генриховна впослeдствiи такъ и не  могла понять, почему Витя, до  того столь
  милый и предупредительный, сталъ  съ нею вдругъ нелюбезенъ, смотрeлъ  на нее
  почти съ ненавистью и еле отвeчалъ на ея вопросы.
  
  
V.
  
       Никто  не могъ бы  назвать  неудачникомъ Яценко. Онъ  имeлъ заслуженную
  репутацiю  умнаго, образованнаго,  прекраснаго человeка, былъ  счастливъ  въ
  семейной жизни, нeжно  любилъ жену и сына. Его  служебная карьера, не будучи
  особенно  блестящей, была достаточно успeшной  и быстрой. Однако,  при всемъ
  ровномъ характерe {290}  Николая  Петровича,  у него  бывали дни, когда  его
  жизнь  представлялась  ему ненужной, разбитой и безсмысленной. Въ такiе  дни
  Яценко  по возможности  избeгалъ  встрeчъ  съ  людьми,  запирался у себя  въ
  кабинетe и читалъ съ нeкоторымъ ожесточенiемъ философскiя книги.
       Николай Петровичъ  понималъ  языкъ  философскихъ  книгъ, и  чтенiе  это
  доставляло  ему  удовлетворенiе,-   но   преимущественно  какъ  своего  рода
  умственная  гимнастика, какъ  экзаменъ по развитiю,  который онъ  всегда  съ
  честью выдерживалъ. Душевнаго успокоенья эти книги  ему не давали.  Слишкомъ
  трудно было перекинуть  въ его жизнь  простой и  короткiй мостъ отъ  ученыхъ
  словъ  и  отвлеченныхъ  мыслей.   Наступала  усталость,  Яценко  откладывалъ
  философскiя книги и раскрывалъ "Смерть Ивана Ильича",  которая волновала его
  неизмeримо больше.
       Съ  Толстымъ  у  Николая Петровича былъ старый счетъ.  Онъ  думалъ, что
  другого  такого писателя  никогда  не  было и  не  будетъ, и  въ  творенiяхъ
  Толстого видeлъ подлинную книгу жизни, гдe на  все, что можетъ  случиться въ
  мiрe съ  человeкомъ,  данъ -  не отвeтъ, конечно, но настоящiй, единственный
  откликъ.  Николай Петровичъ былъ  еще молодымъ  судебнымъ  дeятелемъ,  когда
  появилось "Воскресенье".  Любя свое дeло,  гордясь  судомъ,  онъ  болeзненно
  принялъ этотъ романъ,  почти какъ  личное  оскорбленiе. Юридическiя  ошибки,
  найденныя имъ у Толстого, даже чуть-чуть его утeшили,  точно свидeтельствуя,
  что  не  все  правда  въ  "Воскресенiи".  Именно  отсюда  и  началась глухая
  внутренняя  борьба  Николая Петровича  съ  Толстымъ.  Но со  "Смертью  Ивана
  Ильича" и  бороться  было невозможно. Яценко понималъ, что ужъ въ этой книгe
  все  правда,  самая  ужасная,  послeдняя  правда,  на которую  никто  ничего
  отвeтить не  {291} можетъ, какъ не  можетъ  отвeтить  и самъ авторъ.  Правда
  другихъ  книгъ  Толстого была  менeе  обязательной  и  общей.  Съ  Николаемъ
  Петровичемъ могло и не случиться то, что случалось съ Болконскимъ, Левинымъ,
  Нехлюдовымъ, Безухимъ. Но отъ участи Ивана Ильича уйти  было некуда и Яценко
  иногда недоумeвалъ, зачeмъ, собственно,  написанъ этотъ  страшный  разсказъ.
  Самый  тонъ,  зловeще-шутливый,  почти  издeвательскiй  тонъ книги, особенно
  срединныхъ      главъ,     въ     которыхъ      Толстой     какъ     убiйца,
  п о д к р а д ы в а е т с я   къ   Ивану   Ильичу,   по    мнeнiю    Яценко,
  свидeтельствовалъ  о  полномъ  отсутствiи  отвeта.  Николай  Петровичъ  разъ
  двадцать   читалъ   "Смерть   Ивана   Ильича",   и    всякiй    разъ   якобы
  п р и м и р е н н а я книга эта  вызывала у него  лишь приступъ отвращенiя и
  ненависти къ людямъ, къ жизни,  къ  мiру. Впрочемъ, и это  впечатлeнiе скоро
  проходило  -  чаще  всего  отъ  общенiя  съ  прiятными людьми,  отъ успeшной
  повседневной  работы. Николай Петровичъ приходилъ къ мысли, что безъ твердой
  религiозной  вeры  никакъ не можетъ быть  оптимистическаго мiропониманiя.  У
  него  твердой  вeры  не было,  настроенъ  же  онъ былъ въ  нормальное  время
  оптимистически и потому въ тяжелые свои дни представлялся самому себe живымъ
  парадоксомъ.
       На слeдующее  утро  послe  спектакля у  Кременецкихъ Николай  Петровичъ
  проснулся позднeе обычнаго  и  сразу почувствовалъ  дурной  день.  Легкая, о
  чемъ-то  напоминавшая,  головная боль  сразу  окрасила въ  черный  цвeтъ его
  мысли. Никакихъ  непрiятностей  не было,  но  Яценко умывался и одeвался  съ
  тревожнымъ  чувствомъ, какъ  бы въ ожиданiи очень непрiятныхъ  происшествiй.
  Вынутый для бритья изъ восковой бумажки новый Жиллетъ оказался  тупымъ, вода
  недостаточно  {292}   согрeтой.  Лампа  плохо  освeщала   зеркало.  Галстухъ
  завязался неровно. Одeвшись, Николай  Петровичъ  вышелъ  въ столовую. Передъ
  его приборомъ лежала газета,  два  письма  и  сложенная  вдвое записка  безъ
  конверта.  Это  Витя,  уже  ушедшiй въ училище, просилъ  оставить ему въ его
  комнатe мeсячное жалованье, о чемъ забылъ сказать отцу наканунe. Витя писалъ
  безъ  твердыхъ  знаковъ;  въ одномъ словe твердый  знакъ  былъ  по  привычкe
  поставленъ и  тотчасъ  заботливо  зачеркнуть.  Яценко  съ  усмeшкой  прочелъ
  записку. Хотя  жалованье  полагалось Витe только  черезъ  недeлю (прежде онъ
  былъ аккуратнeе),  Николай  Петровичъ исполнилъ просьбу  сына. Войдя въ  еще
  неубранную комнату  Вити, онъ положилъ  въ  ящикъ  ночного стола деньги. При
  этомъ  онъ  разсeянно  просмотрeлъ  лежавшiя  на  столикe  книги:  альманахъ
  "Шиповникъ",   томъ   стиховъ  Блока  и  тоненькую   книжку  Каутскаго   объ
  экономическомъ  матерiализмe.  Николай  Петровичъ  усмeхнулся еще  сердитeе.
  "Какой сумбуръ у  него въ головe!.. Вотъ  у Вити ужъ никакой  вeры нeтъ и не
  будетъ... Хорошо же моральное наслeдство, которое онъ отъ меня получить... О
  матерiальномъ и говорить нечего"...
       Яценко вернулся въ столовую, торопливо выпилъ стаканъ остывшаго чаю, не
  прикоснувшись   къ   калачу,   сунулъ   въ   карманъ   нераскрытую   газету,
  нераспечатанныя  письма, ожидая и  отъ  нихъ непрiятностей;  затeмъ, не будя
  Наталью Михайловну, вышелъ на улицу. День былъ  очень темный. Горeли фонари.
  Трамвай какъ  разъ прошелъ, когда Николай  Петровичъ подходилъ къ остановкe.
  Вопреки своему обыкновенiю, онъ нанялъ извозчика.
       На морозномъ  воздухe  головная  боль  у  Николая  Петровича прошла, но
  дурное настроенiе осталось  {293} и даже усилилось. Извозчикъ везъ медленно,
  сани очень трясло.
       Въ камерe, тоже освeщенной электрическимъ свeтомъ, несмотря на утреннiй
  часъ, письмоводитель Иванъ Павловичъ съ очевиднымъ удовольствiемъ буравилъ и
  прошивалъ шелковымъ  шнуромъ бумаги въ одной  изъ папокъ.  По тому, какъ  съ
  нимъ  поздоровался  Яценко,  Иванъ  Павловичъ  сразу  догадался   о  дурномъ
  настроенiи  слeдователя  и, не  вступая  въ  разговоръ,  заботливо  принялся
  пропечатывать вытянутые концы шелковаго шнура.
       -   Загряцкаго въ  одиннадцать приведутъ? -  спросилъ  Яценко. Получивъ
  поспeшный утвердительный отвeтъ, онъ сeлъ за столъ. Письмоводитель  тихонько
  вышелъ съ папкой  изъ комнаты.  Яценко проводилъ его недовольнымъ взглядомъ,
  затeмъ распечаталъ и пробeжалъ письма. Въ  нихъ  ничего непрiятнаго не было,
  но оба письма требовали отвeта.  Корреспонденцiя угнетала Николая Петровича.
  Онъ сдeлалъ надъ собой усилiе и принялся писать. Работа пошла хорошо. Дурное
  настроенiе Яценко понемногу разсeялось.
       -  Загряцкаго привели,-  робко доложилъ письмоводитель.
       -  Отлично, пожалуйста, введите его, Иванъ Павловичъ,-  сказалъ Николай
  Петровичъ, смягчая тонъ.-   И,  пожалуйста, останьтесь въ камерe, сегодня вы
  будете нужны.
       Въ камеру ввели Загряцкаго. "Однако, и измeнился  же  онъ!" -  подумалъ
  невольно Яценко,  отвeчая  на  неувeренный поклонъ обвиняемаго.  Осунувшееся
  лицо Загряцкаго было совершенно сeраго цвeта, глаза воспалены и красны.
       Николай Петровичъ расписался въ  книгe, отпустилъ городового и показалъ
  Загряцкому на  стулъ. Загряцкiй сeлъ  и  опустилъ голову, {294}  старательно
  теребя среднюю  пуговицу  пальто, плохо державшуюся  на  оттянутыхъ ниткахъ.
  Этотъ жестъ, какъ  и весь видъ обвиняемаго, показался слeдователю и жалкимъ,
  и неестественнымъ. "Впрочемъ,  очень нелегко держать себя естественно въ ихъ
  положенiи",-  подумалъ Николай Петровичъ.
       -   Господинъ Загряцкiй,-   сказалъ онъ,-  предварительное слeдствiе по
  вашему дeлу закончено...
       -  Какъ?  Закончено? -   хриплымъ  голосомъ перебилъ его Загряцкiй.-  Я
  думалъ...
       Онъ  замолчалъ. Яценко  посмотрeлъ  на него  вопросительно,  подождалъ,
  затeмъ продолжалъ ровно, точно читая по запискe.
       -   Согласно   476-ой  статьe  устава  уголовнаго  судопроизводства,  я
  обязанъ, до отсылки товарищу прокурора всего слeдствiя, предъявить его вамъ.
  Вы получили  копiи  всeхъ  слeдственныхъ  актовъ.  Тeмъ  не  менeе,  если вы
  пожелаете, производство будетъ вамъ прочтено цeликомъ.
       -   Нeтъ,  зачeмъ  же? Я  читалъ  копiи,-   отвeтилъ, теребя  пуговицу,
  Загряцкiй.
       Николай Петровичъ вздохнулъ съ облегченiемъ.
       -   По закону я  также  обязанъ спросить  васъ, не желаете  ли  вы  еще
  что-либо представить въ свое оправданiе?
       Загряцкiй  быстро  взглянулъ на слeдователя, снова  опустилъ  голову  и
  сказалъ тихо:
       -  Зачeмъ я буду говорить? Вы все равно мнe ни въ чемъ не вeрите.
       Яценко за  долгiе  годы службы  очень  часто слышалъ  этотъ  отвeтъ отъ
  допрашиваемыхъ. Однако что-то въ  выраженiи лица Загряцкаго кольнуло Николая
  Петровича. {295}
       -   Послушайте, господинъ  Загряцкiй,-  помолчавъ,  сказалъ онъ мягкимъ
  тономъ.-  Какъ вы,  конечно, понимаете, я не  имeю никакихъ  причинъ  желать
  вамъ зла. Но вы видите,  что всe обстоятельства дeла складываются рeшительно
  противъ  васъ.  Слeдствiемъ  собранъ  рядъ  подавляющихъ  уликъ.  Подумайте,
  господинъ  Загряцкiй,  не  въ  вашихъ ли интересахъ  чистосердечно  во всемъ
  сознаться?  -   сказалъ съ  силой  Николай  Петровичъ и въ ту же минуту, при
  своей искренности  и  прямотe,  почувствовалъ укоръ совeсти: онъ зналъ,  что
  улики слeдствiя далеко не  подавляющая и  что чистосердечное сознанiе отнюдь
  не въ интересахъ Загряцкаго.
       Загряцкiй засмeялся, какъ показалось слeдователю, нeсколько театрально.
       -  Я не могу сознаться въ томъ, чего я не дeлалъ.
       -  Какъ  знаете,  это  ваше  дeло,-   сказалъ  Яценко,  возвращаясь  къ
  оффицiальному  тону.-  Сейчасъ  будетъ составленъ протоколъ  о  предъявленiи
  вамъ слeдствiя. Угодно вамъ представить еще что-либо въ ваше оправданiе?
       -  Господинъ слeдователь,-   сказалъ  съ видимымъ усилiемъ  Загряцкiй и
  опять остановился.-  Господинъ слeдователь, вeдь вы живой человeкъ, вы умный
  человeкъ... Поймите же, что у меня не было никакихъ причинъ убивать Фишера.
       -  Объ  этомъ  мы  съ вами  достаточно  говорили... Вы упорно стоите на
  томъ,  что  не были  въ связи съ госпожей  Фишеръ? Поймите и  вы,  господинъ
  Загряцкiй, что отстоять эту позицiю на судe вамъ будетъ трудно.
       Загряцкiй  молчалъ.  Николаю  Петровичу  вдругъ  показалось,  что   онъ
  колеблется.
       -   Вы  же,   наконецъ,   знаете,   господинъ   слeдователь,-   сказалъ
  нерeшительно Загряцкiй,-  что {296} съ момента моего отъeзда  изъ Ялты между
  нами  было порвано даже простое  знакомство. Вeдь  мы поссорились, господинъ
  слeдователь.
       -  По  этому вопросу  ваши  показанiя  были  особенно  неубeдительны,- 
  отвeтилъ   Николай   Петровичъ,   насторожившiйся   при   словe   Загряцкаго
  "наконецъ".-   Слeдствiю такъ и  осталось  неяснымъ, почему  вы поссорились.
  Госпожа  Фишеръ говорила о письмахъ, о томъ, что  вы  просили  у  нея взаймы
  десять тысячъ рублей, въ которыхъ она  вамъ  отказала. Вы вначалe совершенно
  это  отрицали... Даже  съ  негодованьемъ  отрицали,  господинъ Загряцкiй. Вы
  говорили,  что въ  матерiальномъ  отношенiи  всегда  отстаивали свою  полную
  независимость. Потомъ  вы сказали, что вы не помните,  было  ли это  такъ...
  Подумайте,  могу ли я  повeрить  такому отвeту?  Можетъ  ли человeкъ забыть,
  просилъ ли  онъ взаймы крупную сумму нeсколько мeсяцевъ тому назадъ? Неужели
  вы предполагаете, что судъ этому повeритъ?
       -   Я  на этомъ не настаиваю,-   помолчавъ, сказалъ Загряцкiй.-   Да, я
  просилъ у нея взаймы десять тысячъ.
       -  Отчего же вы это отрицали до настоящей минуты?
       -  Я давно хотeлъ взять назадъ это свое показанiе... Я отрицалъ, потому
  что признаться въ этомъ порядочному человeку, человeку изъ общества, не такъ
  легко.  Хоть  никакого  преступленiя здeсь нeтъ...  Вы мнe въ  упоръ  задали
  вопросъ,  просилъ  ли я взаймы денегъ у  дамы? Я  сгоряча отвeтилъ: нeтъ, не
  просилъ. Вы человeкъ, господинъ слeдователь, вы должны это понять... Помните
  и то, что  я  былъ  боленъ,  когда  вы меня допрашивали...  Я былъ  измученъ
  обыскомъ, арестомъ...  Эти  городовые, камера, этотъ подземный ходъ сюда изъ
  Предварилки... Вы все умeете обернуть {297} противъ меня. А отвeчать на ваши
  вопросы надо сразу, немедленно, не думая... Я и  теперь боюсь каждаго слова,
  которое говорю! -  вскрикнулъ онъ и оторвалъ пуговицу пальто. Видимо это его
  смутило: онъ  зажалъ пуговицу въ  кулакe, затeмъ  сунулъ  ее въ карманъ.-  Я
  сказалъ, что  не помню...  Разумeется,  это неправдоподобно,  вы правы... Но
  вeдь это и такъ несущественно, господинъ слeдователь...
       -  Напротивъ, это очень  существенно...  Почему же вы могли думать, что
  госпожа Фишеръ дастъ вамъ такую сумму?
       -  Мы были съ ней въ прiятельскихъ отношенiяхъ,  я для нея  поeхалъ  въ
  Ялту, по просьбe ея  мужа... Я думалъ,  что  она дастъ. Она отказала... И въ
  этомъ, если хотите, одна изъ причинъ ея  злобы противъ меня... Не то,  чтобъ
  она пожалeла денегъ,  нeтъ, она не скупа, это грeхъ сказать... Да и денегъ у
  нея  такъ много, я потому и попросилъ... Но она потеряла ко  мнe уваженiе...
  Она вообразила, что мнe  нужны были ея  деньги,  а  не она  сама,-   сказалъ
  упавшимъ голосомъ Загряцкiй.
       Письмоводитель  оторвался  отъ протокола, поспeшно взглянулъ  искоса на
  Загряцкаго, на Яценко и продолжалъ писать.
       -  Такъ, значитъ, до  того госпожа  Фишеръ предполагала, что вамъ, какъ
  вы сказали, нужна она? -  спросилъ небрежно слeдователь.
       -  Я могу ошибаться... Это не показанiе, это только предположенiе.
       -  Вы, значитъ, отрицаете свою связь съ госпожей Фишеръ, но допускаете,
  что могли ей нравиться?
       -  Да, я готовь это допустить.
       -  Вы готовы это допустить,-  повторилъ Николай Петровичъ.-  Собственно
  почему же вы это допускаете? {298}
       -   Мнe такъ казалось... Мужчины вeдь всегда это  чувствуютъ.  Простите
  нескромность,-   она  естественна въ  моемъ положенiи,-  я  нравился многимъ
  женщинамъ...
       "Не  безъ удовольствiя это говоритъ, какъ  ни тяжело  его положенiе",- 
  подумалъ Яценко.
       -  И  я  имeлъ  основанiя думать,-   продолжалъ,  нeсколько оживившись,
  Загряцкiй,-   что  Елена  Федоровна   не  вполнe  ко  мнe  равнодушна.  Она,
  напримeръ, явно нервничала,  если я въ  Ялтe  на прогулкe провожалъ  глазами
  женщинъ... Это, каюсь, со  мной  бывало,-   сказалъ онъ  и  вдругъ улыбнулся
  побeдоносной улыбкой, которая на измученномъ лицe его показалась слeдователю
  жалкой.
       -   Съ  вами бывало,-   повторилъ  Яценко.-   Такъ что  госпожа  Фишеръ
  немного васъ ревновала?
       -  Да, я думаю, съ ея стороны было нeкоторое увлеченье.
       -  Но связи между вами не было, вы на этомъ стоите по прежнему?
       -  Да, стою...
       -   Господинъ  Загряцкiй,-   сказалъ  рeшительно,  съ силой въ  голосe,
  слeдователь,-  бросьте вы это! Я прекрасно  понимаю  тe причины, по которымъ
  вы  считаете нужнымъ скрывать правду: вы  думаете, что, поскольку ваша связь
  съ  госпожей   Фишеръ   не  доказана,   постольку   отсутствуютъ  и   мотивы
  преступленья.  Но  понимаете ли вы значенiе  того, что  вы сейчасъ  сказали?
  Допустимъ,  связи  не  было. Однако  вы  признали,  что госпожа  Фишеръ васъ
  любила, что  она  ревновала  васъ къ другимъ  женщинамъ. Значить, если-бъ вы
  того пожелали, если-бъ  этого  потребовалъ вашъ интересъ, вы всегда могли бы
  вступить  съ  ней   въ  связь  или  жениться  на  ней.  Вотъ  и  мотивировка
  преступленья. {299} Вы въ  сущности  уничтожили все,  на  чемъ до  сихъ поръ
  стояли. Вопросъ о связи теперь отступаетъ на второй планъ.
       "Прихлопнулъ",-  подумалъ  удовлетворенно  Иванъ  Павловичъ.-  "Ну,  не
  совсeмъ, а все-таки прихлопнулъ".
       Загряцкiй горящими глазами смотрeлъ на слeдователя.
       -  Да, я былъ ея любовникомъ,-  вдругъ сказалъ онъ.
       -  Вы были  ея любовникомъ,-  повторилъ Яценко.  Онъ помолчалъ немного,
  затeмъ заговорилъ съ новыми, сердечными интонацiями въ голосe.-  Такъ лучше,
  господинъ Загряцкiй, повeрьте мнe, я не желаю вамъ зла. Въ  вашемъ положенiя
  лучше всего вступить на путь чистосердечнаго признанiя.
       Загряцкiй опять засмeялся.
       -  Вы это объ убiйствe? Нeтъ, я этого удовольствiя вамъ не сдeлаю. Я не
  убивалъ Фишера, господинъ слeдователь.
       -    Вы   не  хотите   сказать  правду,  это  ваше  дeло.  Но   я  васъ
  предупреждаю...
       -  Вамъ не о  чемъ меня  предупреждать! И не  думайте, что я попался въ
  вашу ловушку. Если я нравился женщинe, то изъ этого  никакъ не слeдуетъ, что
  я могъ на  ней жениться. Нeтъ, я еще раньше  рeшилъ сказать правду... Рeшилъ
  сказать все то, что могу сказать! -  вскрикнулъ онъ.
       -  Вы, значитъ, не все можете сказать? -  съ удивленiемъ глядя на него,
  спросилъ Яценко. Имъ вдругъ овладeло тревожное чувство.
       -  Нeтъ, не все.
       -  Можете ли вы сказать, гдe вы были въ вечеръ убiйства?
       -  Нeтъ. {300}
       -  Можете ли вы сказать, на какiя средства вы жили?
       -  Я все вамъ объяснилъ.
       -    Вы  не  объяснили,  господинъ  Загряцкiй.  Къ  сожалeнiю,  вы   не
  объяснили...
       -  Я больше ничего  не могу сказать.  Можете кончать ваше  слeдствiе,- 
  хрипло  проговорилъ  Загряцкiй. Видъ у него былъ совершенно  измученный. "Въ
  самомъ дeлe, точно затравленный звeрь",-  подумалъ Яценко. Тревожное чувство
  еще  усилилось  въ Николаe  Петровичe.  Онъ мысленно себя провeрилъ.  "Нeтъ,
  напротивъ, теперь все въ порядкe"...
       -   Въ  виду признанiя вами, господинъ Загряцкiй, факта,  до  сихъ поръ
  вами отрицавшагося, я не нахожу возможнымъ сейчасъ закончить слeдствiе. Мнe,
  вeроятно, придется васъ допросить еще разъ въ  присутствiи госпожи Фишеръ,- 
  сказалъ  Яценко  и  невольно опустилъ глаза передъ  тeмъ  выраженiемъ острой
  ненависти, которое онъ прочелъ въ глазахъ Загряцкаго.
  
  
VI.
  
       Автомобиль замедлилъ ходъ, протрубилъ и остановился. Сидeвшiй рядомъ съ
  шофферомъ  человeкъ  въ штатскомъ  платьe соскочилъ  и  почтительно  открылъ
  дверцы.  Федосьевъ  вышелъ  изъ  автомобиля  и   неторопливо  направился  къ
  открывшейся настежь двери ярко освeщеннаго подъeзда. На мерзлыхъ ступенькахъ
  онъ остановился  и  окинулъ  взглядомъ  улицу. Впереди  у фонаря  рядомъ  съ
  вытянувшимся,   засыпаннымъ   снeгомъ,   жандармомъ  кто-то   соскочилъ   съ
  велосипеда.  Проeзжавшiй  извозчикъ лeниво  постегивалъ лошадь  возжами.  По
  тротуару шелъ  съ мeшкомъ {301} булочникъ. Еще какiе-то люди медленно шли по
  улицe.  Федосьевъ  зналъ,  что  и  эти люди,  и  булочникъ,  и  извозчикъ, и
  велосипедистъ, всe были сыщики, предназначенные для его охраны: онъ на улицe
  всегда   подвергался    большой   опасности.   Не   очень   вeря   въ   мeры
  предосторожности, онъ  принималъ ихъ больше  по  привычкe,  какъ по привычкe
  всегда носилъ въ карманe почти безполезный браунингъ.
       Федосьевъ  съ  шутливымъ   видомъ   говорилъ  знакомымъ,  что  процентъ
  смертности  на  его  посту  н е    т а к ъ   у ж ъ   с и л ь н о  превышаетъ
  смертность въ  передовыхъ  окопахъ пeхоты. Обычно  знакомые  при  этой шуткe
  заботливо  мeняли  разговоръ.  Въ пору войны  опасность покушенiй  ослабeла.
  Однако Федосьевъ имeлъ основанiя думать, что  его рано или поздно  убьютъ, и
  съ давнихъ поръ  прiучилъ  себя разсматривать  каждый  благополучно сошедшiй
  день,  какъ  подарокъ  Провидeнiя.  Къ  мысли  объ  опасности  онъ  привыкъ,
  насколько  къ ней  можно было привыкнуть,  и  безъ особаго усилiя  принималъ
  передъ подчиненными совершенно спокойный,  увeренный, даже беззаботный видъ,
  точно самая эта мысль никогда ему не приходила въ голову. Такъ и теперь онъ,
  нарочно задержавшись на улицe,  отдалъ не спeша распоряженiя сопровождавшему
  его агенту. Тeмъ не менeе Федосьевъ вздохнулъ съ облегченiемъ, когда за нимъ
  захлопнулась огромная, тяжелая дверь.
       "Вотъ  теперь  и  этого  ощущенiя  больше  не будетъ",-  подумалъ  онъ,
  отдавая шубу увeшанному  медалями великану-швейцару. Мысль эта  не доставила
  ему удовольствiя,  какъ ни тягостно было  то  ощущенiе.  Съ первыхъ опасныхъ
  постовъ, Федосьевъ  представлялъ себe свой конецъ во всeхъ подробностяхъ, не
  останавливаясь передъ самыми {302} страшными  и самыми грубыми.  Конецъ могъ
  прiйти  отъ  бомбы  или  отъ  пули,-   пуля отталкивала  его  меньше:  слова
  "разорванъ на  части" вызывали въ  немъ то  жуткое  чувство,  съ которымъ въ
  дeтствe  и первой  юности онъ  читалъ о  четвертованiи. "Да, такъ неужели  я
  помру, какъ всe, въ своей постели, отъ непродолжительной, но тяжкой болeзни?
  Это прямо у газетчиковъ отбить хлeбъ",-  съ улыбкой подумалъ онъ.
       Мысль объ откликe  въ газетахъ на его насильственную  смерть тоже часто
  занимала Федосьева. Онъ будто видeлъ передъ собой  статьи,-   на томъ мeстe,
  на какомъ имъ надлежало появиться въ каждой газетe,  гдe на первой страницe,
  гдe на второй, гдe въ  два  столбца,  гдe всего строкъ  на шестьдесятъ. "Еще
  одно злодeянiе, при  вeсти  о  которомъ  съ  ужасомъ содрогнется  Россiи"...
  "Кровавый палачъ народа казненъ  рукой героя"... "Намъ  незачeмъ  доказывать
  наше принципiально-отрицательное отношенiе ко всякому террору, откуда бы онъ
  ни  исходилъ, и въ трагической гибели  С. В.  Федосьева ("да, по случаю моей
  смерти на  радостяхъ  удостоятъ  меня  иницiаловъ,  вмeсто  буквы  г."),  мы
  усматриваемъ  новое  наглядное доказательство  нашего  основного положенiя о
  томъ,  что..."  Радость  либеральной  печати,   худо  скрытая  подъ   видомъ
  несочувствiя  террору,  радость,  которую  онъ  напередъ  читалъ  на  лицахъ
  самоувeренныхъ,  во  всемъ   преуспeвающихъ  адвокатовъ,  больше  раздражала
  Федосьева, чeмъ откровенный восторгъ революцiонныхъ прокламацiй.
       -  Петръ Богдановичъ здeсь?
       -  Такъ точно, въ  секретарской, Ваше Превосходительство,-  почтительно
  отвeтилъ швейцаръ. Быстро проходившiй чиновникъ,  робeя, усердно  поклонился
  на бeгу. Федосьевъ давно привыкъ къ {303} атмосферe почета, власти и страха,
  которая  его  окружала  въ  этомъ   домe.   Она  больше  не  доставляла  ему
  удовольствiя, но  онъ  зналъ, что  и  съ  ней разстаться  будетъ  нелегко.- 
  "Вeрно, еще  ничего не знаетъ...  Хоть  и  догадываются они, должно быть",- 
  сказалъ онъ себe, внимательно вглядываясь  въ кланяющагося чиновника.  Слухи
  объ его  отставкe ходили давно по  городу, здeсь же всегда знали все раньше,
  чeмъ  гдe-бы то ни было. Теперь, съ  утра этого дня, отставка  находилась въ
  карманe Федосьева.  Въ ней не было  ничего позорнаго. Однако онъ  испытывалъ
  свойственное всeмъ  уволеннымъ людямъ сложное чувство злобы, обиды  и стыда,
  которое чуть-чуть роднитъ  уходящихъ въ отставку сановниковъ съ разсчитанной
  хозяиномъ   прислугой.   Федосьевъ   не   торопился  сообщать   эту  новость
  подчиненнымъ: при  всемъ  своемъ служебномъ опытe онъ не былъ  увeренъ,  что
  сумeетъ найти должный  тонъ,  одновременно  и  естественный,  и  корректный.
  "Ничего, безъ меня узнаютъ", -  подумалъ онъ.
       Въ  этомъ  зданiи,  которое  постороннимъ людямъ  могло  представляться
  жуткимъ и страшнымъ, шла повседневная будничная работа, какъ на почтe или въ
  адресномъ столe. Федосьевъ поднялся во второй этажъ, замeтивъ съ непрiятнымъ
  чувствомъ, что  на  площадкe  лeстницы  ему захотeлось  передохнуть. Зеркало
  отразило сгорбленную фигуру, утомленное лицо въ морщинахъ, сeдоватые волосы,
  совершенно сeдыя брови.  "Рано  бы на  пятьдесятъ третьемъ году",-  подумалъ
  онъ.-  "Отъ артерiосклероза,  вeрно, и умру... Давленiе  крови повышенное...
  Рано, да по моей службe надо мeсяцъ считать за годъ, какъ въ Портъ-Артурe...
  Впрочемъ, еще лeтъ пять, вeроятно, могу прожить..."
       -   Въ  прiемной  есть  кто-нибудь?  -   спросилъ  {304}  онъ  курьера,
  вытянувшагося у двойныхъ, обитыхъ войлокомъ, дверей кабинета.
       -  Никакъ нeтъ, Ваше Превосходительство.
       -  Бумаги на столe?
       -    Такъ   точно,  Ваше  Превосходительство...  Ихъ   Высокоблагородiе
  положили.
       Минуя секретарскую, Федосьевъ вошелъ въ кабинетъ и устало  опустился въ
  тяжелое кресло съ высокой прямой спинкой. "Теперь навсегда придется съ этимъ
  разстаться",-  подумалъ онъ, обводя взглядомъ знакомый ему во всeхъ мелочахъ
  кабинетъ:  все  въ этой громадной  комнатe  было отъ тeхъ временъ,  когда не
  жалeли ни мeста, ни труда,-  и трудъ, и мeсто ничего не стоили. "Вотъ бы мнe
  въ  ту пору и жить",-   сказалъ себe Федосьевъ. Ему иногда казалось, что онъ
  любитъ то время, время твердой,  пышной, увeренной въ себe власти, время, не
  знавшее ни покушенiй,  ни партiй, ни  Государственной  Думы,  ни либеральной
  печати.  Однако годы, опытъ,  душевная  усталость,  привычка  скрытности  съ
  другими людьми давно довели Федосьева  до полной, обнаженной правдивости  съ
  собою: любовь къ прошлому не такъ ужъ переполняла его душу. Огромная энергiя
  Федосьева, которой отдавали должное и его враги, происходила преимущественно
  отъ ненависти къ тому, съ чeмъ онъ боролся. "Да, вeрно и тогда умнымъ людямъ
  было  несладко",-   сказалъ  онъ себe  и, не  глядя,  привычнымъ  движенiемъ
  протянулъ  руку  къ тяжелой  пепельницe,  съ помeщеньемъ для спичекъ. "Тоже,
  вeрно, отъ тeхъ временъ... Нeтъ, тогда и спичекъ не было..." Онъ раздраженно
  чиркнулъ спичкой, сломалъ ее, бросилъ и взялъ другую. "Бумагъ сколько, покоя
  не даютъ... Вотъ это, вeрно, анонимное..."
       Федосьевъ  закурилъ  папиросу,  распечаталъ   {305}  ножомъ  желтенькiй
  конвертъ и развернулъ листокъ грязноватой бумаги въ клeточку. Наверху листка
  былъ нарисованъ перомъ гробъ,  двe  перекрещенныя  кости. "Такъ  и  есть",- 
  равнодушно подумалъ  Федосьевъ. Онъ поставилъ штемпель съ числомъ полученiя,
  и, не читая, вложилъ листокъ въ папку, спецiально предназначенную для писемъ
  съ   угрозами  и  ругательствами.  На  папкe   было  написано   "Въ   шестое
  дeлопроизводство.  Кабинетъ  экспертизы".  Въ другихъ  обыкновеннаго формата
  конвертахъ  были  ходатайства  за   пострадавшихъ   людей,  отъ  родныхъ   и
  всевозможныхъ  заступниковъ. Федосьевъ внимательно  ихъ прочелъ, справившись
  по  документамъ тамъ, гдe не  все  помнилъ  (онъ, впрочемъ,  помнилъ большую
  часть  дeлъ). Какъ  ни ненавистны  ему  были  политическiе  преступники,  на
  прощанье   онъ  удовлетворилъ  ходатайства,  сдeлалъ  помeтку  на  письмахъ,
  поставилъ  свои  иницiалы С. Ф.,  и  отложилъ  въ  папку  съ  надписью  "Для
  исполненiя". Затeмъ онъ взялся за конверты большого  формата. Въ  одномъ изъ
  нихъ былъ  перлюстрацiонный  матерiалъ. Федосьевъ быстро  его  пробeжалъ. Въ
  письмахъ  не было  ничего  интереснаго:  сплетни изъ  Государственной  Думы,
  сплетни о великокняжескомъ дворцe, сенсацiонный политическiй слухъ, наканунe
  напечатанный  въ  газетахъ. "Нашелъ что  вскрывать!..  Выжилъ  изъ ума  нашъ
  старикъ",-  подумалъ сердито Федосьевъ. "Да  и  ни къ  чему  это... Хотя  въ
  самыхъ передовыхъ странахъ существуетъ  перлюстрацiя"... Онъ разорвалъ листы
  на мелкiе клочки и высыпалъ ихъ въ корзину. Другiя бумаги представляли собой
  служебные  доклады и донесенiя. Онъ просмотрeлъ тe изъ нихъ, которыя были въ
  красныхъ конвертахъ,-   срочныя. Всe онe говорили  объ  одномъ и томъ  же: о
  близкой революцiи. {306}
       Федосьевъ зналъ, что революцiя надвигается; теперь, съ его уходомъ, она
  казалась  ему  совершенно  неизбeжной.   "Что-жъ,  ставить   помeтки?  Нeтъ,
  неудобно",-  отвeтилъ себe онъ. То же чувство неловкости мeшало ему выносить
  рeшенiя,  которыя  на слeдующiй день  могли  быть отмeнены.  "Пусть Дебенъ и
  рeшаетъ,  или  Горяиновъ,  или кого  тамъ  еще  назначать на  мое  мeсто",- 
  подумалъ онъ. Зная всe тонкости работы правительственнаго аппарата, сложныя,
  часто   мeняющiяся   отношенiя   разныхъ   влiятельныхъ   людей,   Федосьевъ
  приблизительно догадывался, кто могъ быть назначенъ его преемникомъ. Людямъ,
  которые  его  свалили, онъ приписывалъ  мотивы личные  и  мелкiе.  Федосьевъ
  старался  презирать  этихъ людей, но  презрeнiе не вполнe ему удавалось; они
  одержали  побeду. Мысль о томъ,  какую политику  они поведутъ, невольно  его
  занимала,  хоть онъ и былъ  увeренъ, что  революцiя очень  близка  и что его
  собственная жизнь уже на исходe.
       Рядомъ съ бумагами на столe лежали газеты. Объ его отставкe въ нихъ еще
  не сообщалось.  Федосьевъ пробeжалъ  одну изъ газетъ.  Это  чтенiе неизмeнно
  приводило его въ  состоянiе тихой радости. Тонъ статей былъ необычайно живой
  и какъ-то особенно, по газетному, бодрый. Казалось, что всe люди, работающiе
  въ газетe,  дружной  семьей дeлаютъ  общее,  очень ихъ занимающее, веселое и
  интересное  дeло.  Необыкновенно  искреннее  сознанiе  своего  умственнаго и
  моральнаго превосходства чувствовалось и въ полемической передовой статьe, и
  въ обзорe  печати,  однообразно-остроумно  издeвавшемся  надъ  противниками.
  Необыкновенно  весело  было,  повидимому,  фельетонисту,  онъ   все  шутилъ,
  подмигивая   читателямъ.   "Шути,  шути,  голубчикъ,  дошутишься",-   думалъ
  Федосьевъ.  Ему пришло  въ голову, что никакой {307} дружной работы эти люди
  не ведутъ,  что,  вeроятно, между ними самими происходятъ  раздоры, интриги,
  взаимное  подсиживанье, борьба  за грошевыя деньги, и что,  быть можетъ, они
  другъ другу надоeли  больше, чeмъ  имъ  всeмъ ихъ общiе  противники, въ томъ
  числe  и  онъ,  Федосьевъ.-   "Что-жъ у нихъ еще?..  Какой  еще  губернаторъ
  оказался опричникомъ?..  Неужели  сегодня  ни  одного изверга губернатора?..
  "Намъ  пишутъ"... Богъ съ ними,  неинтересно мнe,  что имъ пишутъ,  вeдь все
  врутъ... "Засeданiе общества ревнителей  русской старины"...-  Ревнителей,- 
  повторилъ    мысленно     Федосьевъ:     слово     это    показалось     ему
  слащаво-неестественнымъ и доставило ту же тихую радость...  "Такъ, такъ... А
  этотъ  что  наворотилъ?"  -   Онъ  заглянулъ  въ  подвалъ,  отведенный  подъ
  философскiй   фельетонъ.   Авторъ  этого   фельетона,  эмигрантъ-соцiалистъ,
  когда-то на допросe поразилъ его необыкновеннымъ богатствомъ ученаго словаря
  и  столь же  удивительной  гладкостью  лившейся  потокомъ  рeчи.  "Теперь въ
  писатели вышелъ. Такъ, такъ... "Если для Ницше характеренъ аристократическiй
  радикализмъ"...-  прочелъ Федосьевъ. -  "Значить  для кого-то другого будетъ
  характеренъ радикальный аристократизмъ или демократическiй  консерватизмъ,- 
  зeвая, подумалъ  онъ,  -  "не  стоитъ  читать,  напередъ  знаю эти словесныя
  погремушки,  для  нихъ  вeдь этотъ гусь  и пишетъ".. Онъ  развернулъ  другую
  газету, болeе  близкую ему по направленiю, но отъ  нея  на него повeяло  еще
  худшей  скукой,  лишь  безъ  того  насмeшливо-радостнаго настроенiя, которое
  дарили ему лeвые журналисты.
       "Богъ  съ ними, со всeми!.. О чемъ я думалъ?..  Да, лeтъ пять еще  могу
  прожить... Что же я буду дeлать? Мемуары писать?" -  спросилъ себя онъ.  Эта
  шаблонно-ироническая  мысль о мемуарахъ  {308} его кольнула:  онъ самъ часто
  смeялся  надъ сановниками,  садящимися за мемуары  тотчасъ по увольненiи  въ
  отставку.-   "Даже заграницу уeхать нельзя изъ-за войны... Воевать вздумали,
  ну, повоюйте, посмотримъ,  что изъ  этого выйдетъ...  Въ деревнe поселиться?
  Скучно...   Да  и  имeнiя-то  безъ  малаго  двeсти  десятинъ"...   Федосьевъ
  вспомнилъ, что въ революцiонныхъ прокламацiяхъ говорилось, будто онъ всякими
  нечестными путями нажилъ огромное состоянiе. Эта клевета была ему прiятна,- 
  она какъ бы покрывала то, что въ прокламацiяхъ клеветою не было.-  "Нeтъ, въ
  деревню  я  не  поeду...  Съ  Брауномъ  еще  философскiя  бесeды  вести?  Не
  договоримся...  Такъ что  же? Wein, Weib  und Gesang?.. Этимъ надо  было  бы
  раньше   заняться",-   подумалъ   онъ   съ   горькой   насмeшкой,  вспоминая
  отразившееся  въ зеркалe на площадкe лeстницы лицо съ  сeдыми бровями, глядя
  на темную сeть  жилъ на худыхъ рукахъ... "Да, проворонилъ жизнь... Браунъ въ
  лабораторiи  проворонилъ, а я  здeсь...  Что-то надо было выяснить по дeлу о
  Браунe... Нeтъ, могъ ли онъ  убить Фишера",-  неожиданно подумалъ Федосьевъ.
  -  "А впрочемъ?.. Эту  исторiю съ Загряцкимъ, однако, надо распутать  передъ
  уходомъ. Нельзя  рисковать  скандаломъ  на  процессe и  не  оставлять же  ее
  Дебену"...-   Федосьевъ  представилъ  себe   передачу   дeлъ   преемнику   и
  поморщился:  при всей  корректности,  при  вполнe  выдержанномъ тонe,  сцена
  передачи дeлъ должна  была у обоихъ вызвать неловкое, тягостное чувство. "Съ
  Дебеномъ они  живо  справятся",-   сказалъ  вслухъ  Федосьевъ,  распечатывая
  послeднiй толстый конвертъ. "Вотъ кому я оставляю въ наслeдство революцiю!"
       Изъ  конверта  выпали  фотографiи,-  подчиненное  учрежденiе  присылало
  портреты  разныхъ  {309}  революцiонеровъ.  Федосьевъ  брезгливо  перебиралъ
  ненаклеенныя на  картонъ,  чуть погнувшаяся  фотографiи.  Онъ  почти  всегда
  находилъ  въ  этихъ  лицахъ   то,  что  искалъ:  тупость,  позу,  актерство,
  самолюбованiе,  часто дегенеративность и преступность. Федосьевъ  ненавидeлъ
  всeхъ революцiонныхъ дeятелей и  презиралъ большинство изъ нихъ. Онъ  вообще
  рeдко   объяснялъ   въ   лучшую   сторону   поступки   людей;   но  дeйствiя
  революцiонеровъ Федосьевъ почти всецeло приписывалъ низменнымъ побужденьямъ,
  честолюбiю,  злобe,  стадности,  глупости.  Въ  ихъ любовь  къ  свободe,  къ
  равенству, особенно къ братству, во всe тe чувства, которыя они развивали въ
  своихъ писаньяхъ, въ рeчахъ  на  судe, онъ не вeрилъ совершенно. "Этотъ себe
  на   умe,   ловкачъ",-    равнодушно    по   лицамъ   классифицировалъ   онъ
  революцiонеровъ, перебирая  фотографiи.-   "Этотъ  вeрно  подъ фанатика  (въ
  фанатиковъ Федосьевъ вeрилъ всего  менeе)... Этотъ  все  въ мiрe понялъ, все
  знаетъ, а  потому очень гордъ и доволенъ,-   марксистъ,  изъ  провизоровъ...
  Этотъ -  пряничный дeдъ революцiи, "цeльная, послeдовательная натура, единое
  строгое  мiровоззрeнiе"...  То-есть  чужiя мысли, книжныя  чувства, газетныя
  слова... Такъ и проживетъ свой вeкъ  фальсифицированной жизнью, ни разу даже
  не  задумавшись надъ всей этой  ложью, ни разу не замeтивъ и самообмана. Для
  какой-нибудь  "Искры" или  "Зари"  жилъ...  Пустой  человeкъ!" -   брезгливо
  подумалъ Федосьевъ.-  "А  вотъ  у  этого  умное лицо,  на  Донского  немного
  похожъ", -  сказалъ себe  онъ,  вспоминая человeка,  который  долго  за нимъ
  гонялся. Портретъ Донского онъ хорошо  помнилъ  и порою смотрeлъ на него  со
  смeшаннымъ чувствомъ,  въ  которое входили и  жалость,  и  нeчто, похожее на
  уваженiе,   и   чувство   охотника,   разсматривающаго   трофей,   и   {310}
  удовлетворенiе отъ того, что этого человeка больше нeтъ на свeтe.
       Федосьевъ спряталъ фотографiи и разложилъ донесенiя по папкамъ. "Что-жъ
  еще надо было сегодня сдeлать?.. Да, то несчастное дeло... Петръ Богдановичъ
  долженъ  былъ  еще  поискать".  Онъ  надавилъ  пуговицу звонка  и  приказалъ
  появившемуся изъ-за двойной  двери курьеру позвать  секретаря. Черезъ минуту
  въ  кабинетъ вошелъ мягкой походкой, не  на цыпочкахъ, но совсeмъ какъ будто
  на цыпочкахъ,  плотный, невысокiй,  почтительный чиновникъ среднихъ лeтъ, съ
  огромнымъ университетскимъ  значкомъ  на груди. "Этотъ ужъ навeрное знаетъ о
  моей отставкe",-  рeшилъ Федосьевъ,  взглянувъ на  бeгающiе глаза секретаря.
  На  хитренькомъ лицe, впрочемъ,  ничего  нельзя было прочесть, кромe  полной
  готовности  къ  услугамъ. "Вотъ и этотъ опричникъ",-  подумалъ Федосьевъ, По
  его  сужденiю,   Петръ  Богдановичъ  былъ  не  злой  человeкъ,  не  слишкомъ
  образованный, очень любившiй женщинъ,  порою немного выпивавшiй. "И взятокъ,
  кажется, не беретъ... Зачeмъ только онъ носитъ этотъ аршинный  значекъ, кому
  въ самомъ дeлe интересно, что онъ учился въ университетe... Да, конечно, уже
  знаетъ... Ну, онъ и съ Дебеномъ поладитъ, и съ Горяиновымъ"...
       -  Петръ Богдановичъ, вы навели послeднюю справку о дактилоскопическомъ
  снимкe?
       -   Навелъ,  Сергeй Васильевичъ,  и  имeю маленькiй сюрпризъ,-  сказалъ
  секретарь.-  Если хотите, даже не маленькой, а большой.
       Его  лицо расплылось  при  концe фразы  въ  радостную, прiятную улыбку.
  Федосьевъ  зналъ, что эта улыбка нисколько не притворная, но автоматическая,
  связанная у Петра Богдановича съ концомъ  любой  фразы,  независимо  отъ  ея
  содержанiя.  {311} "Звeздъ  съ  неба  не  хватаетъ  нашъ  опричникъ.... Моей
  отставкe онъ едва ли радъ, но и не слишкомъ огорченъ..." И тонъ, и выраженiе
  лица секретаря  показывали,  что онъ  знать ничего  не  знаетъ объ  отставкe
  Сергeя Васильевича, а, если что и  слышалъ, то это не мeшаетъ ему совершенно
  такъ же почитать и любить Сергeя Васильевича, какъ раньше.
       -  Въ чемъ дeло?
       -   Снимка  тождественнаго съ тeмъ, что  вы  мнe дали,  за литерой В,- 
  пояснилъ секретарь,  мелькомъ съ  любопытствомъ взглянувъ на Федосьева  (его
  видимо  интересовала  эта   литера),-   и   въ  регистрацiонномъ  отдeлe  не
  оказалось. Я и въ восьмомъ дeлопроизводствe  справлялся, и  въ сыскное опять
  eздилъ, и въ охранное, нeтъ нигдe...
       -  Такъ въ чемъ же сюрпризъ?
       -   Сюрпризъ  въ томъ,  что  ваше  предположенiе,  Сергeй  Васильевичъ,
  оказалось  и на этотъ разъ правильнымъ.  Вы мнe заодно  приказали узнать, не
  соотвeтствуетъ ли тотъ снимокъ, что остался на бутылкe, кому-либо изъ людей,
  производившихъ дознанiе. Я съeздилъ на Офицерскую и  выяснилъ: такъ  и есть!
  Рука околодочнаго Шаврова, Сергeй Васильевичъ!
       Федосьевъ вдругъ залился несвойственнымъ ему веселымъ смeхомъ.
       -  Не можетъ быть!
       -  Рука Шаврова, никакихъ сомнeнiй...  Эти подлецы  еще сто лeтъ будутъ
  производить дознанiе и такъ ихъ и не научишь, что ничего трогать нельзя. Да,
  околодочный тронулъ бутылку. Я лично его допросилъ и онъ, каналья, сознался,
  что, можетъ, и вправду тронулъ.
       -  Такъ околодочный? -  проговорилъ сквозь смeхъ Федосьевъ.-  Вотъ тебe
  и дактилоскопiя! {312}
       -  Онъ самый, Сергeй  Васильевичъ, ужъ я  его,  бестiю,  какъ  слeдуетъ
  отчиталъ,-  сказалъ, радостно улыбаясь, секретарь.
       -  Я  такъ и  думалъ,-   проговорилъ Федосьевъ.-  Торжество  науки,  а?
  Послeднее  слово... А  слeдователь-то... -   Онъ  опять  залился смeхомъ. - 
  Нeтъ, либеральный Николай Петровичъ Яценко, а?
       -  Въ  калошу сeлъ Яценко, это вeрно. Ему первымъ дeломъ бы  надо  было
  объ этомъ подумать, не полицiя ли?
       -  Да вeдь и намъ... и намъ не сразу пришло въ голову!
       -  В а м ъ  однако  пришло, Сергeй  Васильевичъ... Нeтъ, что ни говори,
  отстали мы отъ Европы.
       -   А  почемъ  вы знаете,  вeрно и въ  Европe такъ.  И то сказать, какъ
  производить дознанiе, ни къ чему  не прикасаясь? Они не  духи... Не духи  же
  они... Вы взяли оба снимка?
       -  Взялъ... Заключенiе эксперта: совершенно тождественны.
       -  Такъ, такъ,  такъ...  Ну,  хорошо,-   сказалъ,  переставъ, наконецъ,
  смeяться, Федосьевъ.-  Больше ничего?
       -  Сергeй Васильевичъ,  меня все  въ  счетномъ отдeлe спрашиваютъ, какъ
  выписывать жалованье Брюнетки?
       -   Брюнетки?  -  переспросилъ Федосьевъ  и задумался.-  Объ  этомъ  я,
  вeроятно, завтра скажу.
       -  Отлично... Не буду вамъ мeшать.
       Петръ   Богдановичъ  вышелъ,  сiяя  счастливой  улыбкой.  Федосьевъ  въ
  раздумьe  взялся  было  за  ручку  телефоннаго  аппарата  и  остановился  въ
  нерeшительности.
       "Если попросить  Яценко  прieхать ко  мнe,  онъ, пожалуй,  вломится  въ
  амбицiю.  Независимость  {313}   суда...  Судебные  уставы...   Недопустимое
  вмeшательство административныхъ властей",-  устало  подумалъ  онъ. Федосьевъ
  мысленно  заключалъ въ  кавычки всe такiя слова  и оттого они представлялись
  ему смeшными. "Ну, что-жъ, поeдемъ къ нему"...
       Онъ снова позвонилъ и приказалъ подать автомобиль.
  
  
VII.
  
       Въ этотъ  позднiй часъ въ зданiи  суда  уже было пустовато и скучно. Не
  снимая  шубы, не  спрашивая о  слeдователe,  стараясь  не  обращать  на себя
  вниманiя,  Федосьевъ  поднялся  по лeстницe и столкнулся  лицомъ къ  лицу съ
  Кременецкимъ, который выходилъ изъ корридора съ Фоминымъ, оживленно  съ нимъ
  разговаривая.  Семенъ Исидоровичъ  значительно  толкнулъ въ  бокъ  Фомина  и
  раскланялся  съ Федосьевымъ:  они  были  знакомы  по  разнымъ  ходатайствамъ
  Кременецкаго  за  подзащитныхъ.  Фоминъ тоже  съ  достоинствомъ  поклонился,
  оглядываясь   по  сторонамъ.  Столкнулись  они   такъ  близко,   что  Семенъ
  Исидоровичъ  счелъ  недостаточнымъ  ограничиться  поклономъ.  Знакомство  съ
  Федосьевымъ  было и лестное, и  вмeстe  чуть-чуть неудобное. Его  знали  всe
  выдающiеся адвокаты; близкое знакомство съ нимъ было бы невозможнымъ, однако
  совершенно не знать Федосьева тоже было бы непрiятно Семену Исидоровичу.
       -   Въ нашихъ  палестинахъ?  -   поднявъ  съ  улыбкой  брови,  спросилъ
  Кременецкiй,  не  говоря  ни  вы, ни Ваше  Превосходительство,  какъ  онъ не
  говорилъ ни  вы, ни ты своему кучеру.  Семенъ Исидоровичъ, впрочемъ, тотчасъ
  пожалeлъ, что {314} употребилъ слова  "наши  Палестины",-   въ связи  съ его
  еврейскимъ происхожденiемъ они могли подать поводъ къ шуткe.
       -  Какъ  видите...  Вeдь  кабинетъ  прокурора  палаты,  кажется,  тамъ,
  дальше?
       -  Прямо, прямо, вонъ тамъ...
       -   Благодарю   васъ...   Мое  почтенiе,-   сказалъ,  учтиво  кланяясь,
  Федосьевъ и направился въ указанномъ ему направленiи.
       -  Говорятъ, конченный  мужчина,-   радостно замeтилъ вполголоса Семенъ
  Исидоровичъ.-  Можетъ теперь на воды eхать мемуары писать.
       -   Il est fichu...  Я изъ вeрнаго источника  знаю:  мнe вчера вечеромъ
  сообщили  у графини  Геденбургъ...  Elle  est  bien  renseigne'e,-   сказалъ
  Фоминъ;  при  видe  сановника  онъ  какъ-то  безсознательно  заговорилъ   по
  французски.
       -  А все-таки, что ни говори, выдающiйся человeкъ.
       -  Ma  foi, oui...  Еще бы,-   перевелъ Фоминъ, вспомнивъ,  что Сема не
  любитъ его французскихъ словечекъ.
       -  Я  очень  радъ,  что эта  клика  останется безъ него.  Все  мыслящее
  вздохнетъ свободнeе...
  
       -  Ваше Превосходительство ко мнe по  дeлу Фишера? -   спросилъ Яценко,
  съ нeкоторой тревогой встрeтившiй нежданнаго гостя.
       -  Да,  по этому  дeлу...  Вы  разрeшите  курить?  спросилъ  Федосьевъ,
  зажигая спичку.
       -   Сдeлайте  одолженiе.-   Яценко  пододвинулъ пепельницу.-   Долженъ,
  однако, сказать  Вашему Превосходительству,  что со  вчерашняго дня это дeло
  меня больше не касается. Слeдствiе закончено,  и я уже отослалъ производство
  товарищу прокурора Артамонову. {315}
       Федосьевъ, не закуривъ, опустилъ руку съ зажженной спичкой.
       -   Вотъ какъ? Уже отослали? -  съ досадой въ голосe спросилъ онъ.-   Я
  думалъ, вы меня предупредите?
       -   Отослалъ,-   повторилъ   сухо   Яценко,   сразу  раздражившись  отъ
  предположенiя,  что  онъ долженъ  былъ предупредить  Федосьева.-   Послeднiй
  допросъ  обвиняемаго далъ возможность установить весьма  важный фактъ: связь
  Загряцкаго съ  госпожей  Фишеръ.  Загряцкiй самъ признался въ  этой связи, и
  очная   ставка,   можно   сказать,   подтвердила   его   признанiе.   Вашему
  Превосходительству, конечно, ясно  значенiе этого факта? Безъ него обвиненiе
  висeло въ воздухe, теперь оно стоитъ твердо.
       -  Стоитъ твердо? -  неопредeленнымъ тономъ повторилъ Федосьевъ.
       -  Такъ точно.-  Николай Петровичъ помолчалъ.-  Признаюсь, мнe и прежде
  были неясны  мотивы того интереса, который Ваше Превосходительство проявляли
  къ   этому   дeлу.  Во  всякомъ  случаe  теперь,  если  вы  продолжаете  имъ
  интересоваться, вамъ надлежитъ обратиться къ товарищу прокурора Артамонову.
       -  Что-жъ, такъ  и придется сдeлать,-  сказалъ Федосьевъ.-  Очень жаль,
  конечно, что я нeсколько опоздалъ: теперь формальности будутъ сложнeе.
       -  Формальности? -  переспросилъ съ недоумeнiемъ Яценко.
       -  Формальности  по освобожденiю Загряцкаго изъ этого тяжелаго  дeла,- 
  сказалъ  медленно  Федосьевъ,  заботливо стряхивая  пепелъ  съ папиросы.-  Я
  вынужденъ вамъ сообщить, Николай  Петровичъ,  что съ самаго начала слeдствiе
  ваше  направилось  по ложному  пути.  Загряцкiй  невиновенъ  {316}  въ  томъ
  преступленiи, которое вы ему приписываете.
       -  Это меня весьма удивило бы! -  сказалъ Яценко.  Его вдругъ  охватило
  сильное волненiе. -  Я желалъ бы узнать, на чемъ основаны ваши слова?
       Федосьевъ, по прежнему  не глядя на  Николая Петровича, втягивалъ  дымъ
  папиросы.
       -   Полагаю,  Ваше Превосходительство, я  имeю  право  васъ  объ  этомъ
  спросить.
       -  Въ томъ, что вы имeете право меня объ этомъ спросить, не можетъ быть
  никакого сомнeнiя. Гораздо болeе сомнительно, имeю ли я право вамъ отвeтить.
  Однако,  при  всемъ  желанiи,  я  другого  выхода  не  вижу...  Да,  Николай
  Петровичъ, вы  ошиблись,  Загряцкiй не  убивалъ Фишера и  не могъ его убить,
  потому  что  въ  моментъ  убiйства онъ  находился  въ другомъ  мeстe...  Онъ
  находился у меня.
       Наступило молчанiе. Яценко, блeднeя, смотрeлъ въ упоръ на Федосьева.
       -  Какъ прикажете понимать ваши слова?
       -  Вы,  вeроятно,  догадываетесь,  какъ ихъ  надо  понимать.  Ихъ  надо
  понимать  такъ,  что  Загряцкiй нашъ агентъ,  Николай  Петровичъ...  Агентъ,
  приставленный къ Фишеру по моему распоряженiю.
       Снова настало молчанiе.
       -  Почему же Ваше Превосходительство только  теперь объ этомъ сообщаете
  слeдствiю? -  повысивъ голосъ, спросилъ Яценко.
       Федосьевъ развелъ руками.
       -  Какъ же я могъ вамъ  объ этомъ сказать? Вeдь  это значило  не только
  провалить  агента, это значило погубить человeка. Вы отлично знаете, Николай
  Петровичъ, что огласка той секретной службы, на которой находится Загряцкiй,
  у насъ {317} равносильна гражданской смерти... Лучшее доказательство то, что
  онъ  самъ, несмотря на тяготeвшее  надъ  нимъ страшное обвиненiе,  не  счелъ
  возможнымъ  сказать  вамъ,  гдe  онъ  былъ  въ  вечеръ  убiйства.  Не  счелъ
  возможнымъ  сказать, откуда онъ бралъ  средства къ жизни...  Разумeется, это
  вещь поразительная, что у насъ люди предпочитаютъ предстать передъ судомъ по
  обвиненiю въ тяжкомъ  уголовномъ  преступленiи,  чeмъ  сознаться  въ  службe
  государству на такомъ  посту... Это  будетъ  памятникомъ эпохe,-   со злобой
  сказалъ онъ.-  Но это такъ, что-жъ дeлать?
       -  Ваше Превосходительство, разрeшите вамъ замeтить, что интересы этого
  господина, служащаго, какъ вы изволили сказать, государству, не могутъ имeть
  никакого значенiя сравнительно съ интересами правосудiя.
       -   Пусть  такъ,  но принципы, которыми руководятся  люди,  управляющiе
  государствомъ, имeютъ нeкоторое значенiе.  Мы воспитаны на  томъ, что выдачи
  сотрудниковъ  быть  не  можетъ.1  А  вы,   какъ  слeдователь,  не  имeли  бы
  возможности, да, пожалуй, и права, хранить въ секретe роль Загряцкаго... Ну,
  человeкъ  пять  вы  ужъ  непремeнно должны были бы посвятить  въ это дeло. А
  какой  же секретъ, если о немъ будутъ знать  пять добрыхъ петербуржцевъ. Это
  все равно,  что въ агентство Рейтера передать... Нeтъ, я до послeдней минуты
  не могъ ничего вамъ сказать, Николай Петровичъ. Я вeдь разсчитывалъ, что, въ
  силу  естественной логики вещей,  невиновнаго человeка слeдствiе и признаетъ
  невиновнымъ. Но вышло  не такъ... Опять скажу: что-жъ  дeлать! Бываетъ такое
  стеченiе  обстоятельствъ.  Оно бываетъ  даже  чаще,  чeмъ  я  думалъ,  хоть,
  повeрьте, я никогда {318} не обольщался насчетъ разумности этой естественной
  логики вещей...
       Яценко всталъ и прошелся по комнатe. Онъ  былъ очень блeденъ. "Нeтъ,  я
  ничeмъ  не  виноватъ",-    подумалъ   Николай  Петровичъ,-    мнe  стыдиться
  нечего!..."
       -   Я  остаюсь   при  своемъ  мнeнiи   относительно   дeйствiй   Вашего
  Превосходительства,-  сказалъ онъ,  останавливаясь. (Федосьевъ снова  слегка
  развелъ руками).-  Но  прежде всего  я  желаю выяснить  факты.  Значить,  въ
  вечеръ убiйства Загряцкiй находился у васъ, въ вашемъ учрежденiя?
       Федосьевъ улыбнулся не то наивности слeдователя, не то его тону.
       -   Со мной,  но не въ  моемъ  учрежденiи,-   отвeтилъ онъ, подчеркивая
  послeднее   слово.-    Съ  секретными  сотрудниками  я  встрeчаюсь  на  такъ
  называемой конспиративной квартирe. Они ко мнe ходить не могутъ, это азбука.
       -  По какимъ причинамъ вы приставили къ Фишеру агента?
       -   Я  не буду  входить въ подробности... Впрочемъ, я сообщилъ вамъ при
  первомъ  же нашемъ разговорe, почему я  считалъ  себя  обязаннымъ слeдить за
  Фишеромъ...  Онъ вдобавокъ, какъ вы догадываетесь, не  единственный человeкъ
  въ Россiи, находящiйся у меня на учетe.
       -   Значить,  и  письма  госпожи  Фишеръ  къ мужу  Загряцкiй читалъ  по
  предписанiю Вашего Превосходительства?
       Федосьевъ посмотрeлъ на слeдователя.
       -  Я предписываю установить наблюденiе за тeмъ или  другимъ лицомъ -  и
  только.  Техника этого наблюденiя лежитъ на  отвeтственности  агента  и  его
  непосредственнаго  начальства,  меня она  не  касается...  Загряцкiй могъ  и
  переусердствовать. {319}
       -  Да... Вотъ какъ...-   сказалъ Яценко. Онъ вернулся  къ столу и снова
  сeлъ въ кресло. Волненье его все усиливалось.
       -  Кто же  убилъ Фишера? -  вдругъ негромко, почти растерянно, спросилъ
  онъ.
       -  Этого я не могу знать.
       -   Однако, вы  заинтересовались вeдь этимъ дeломъ не только для  того,
  чтобы  выгородить  вашего  агента?..  Да,  вeдь  вы тогда  меня  спрашивали,
  оставилъ  ли  завeщанiе  Фишеръ,-  сказалъ,  вспомнивъ,  Яценко.  Онъ вдругъ
  потерялъ  самообладанiе.-   Ваше Превосходительство,  я  рeшительно  требую,
  чтобъ вы перестали играть со мной въ прятки! Я прямо васъ  спрашиваю и прошу
  мнe   такъ  же  прямо  отвeтить:  вы  полагаете,  что  въ  дeлe  этомъ  есть
  политическiе элементы?
       -   Это  одно  изъ   возможныхъ   объясненiй,-    помолчавъ,   отвeтилъ
  Федосьевъ.-  Но увeренности у меня никакой не было и нeтъ... Я дeйствительно
  предполагалъ, что Фишеръ могъ быть убитъ революцiонерами.
       -  Революцiонерами?  -  съ  изумленiемъ  переспросилъ Яценко.-   Какими
  революцiонерами?.. Зачeмъ революцiонерамъ было убивать Фишера?
       -   Затeмъ, чтобы состоянiе убитаго досталось его дочери, которая, какъ
  вы знаете, связана съ революцiоннымъ движенiемъ.
       Яценко продолжалъ на него смотрeть, вытаращивъ глаза.
       -   Позвольте,  Ваше Превосходительство,-  сказалъ  онъ.-  Можно думать
  что  угодно о  нашихъ  революцiонерахъ, я и самъ  не  грeшу  къ нимъ особыми
  симпатiями, но  когда  же они  дeлали  такiя  вещи?  Убить  человeка,  чтобъ
  завладeть его состоянiемъ... Ваше подозрeнiе  совершенно неправдоподобно! - 
  сказалъ онъ рeшительно. {320}
       -   Я,  напротивъ,  думаю,  что  оно  вполнe  правдоподобно,-   холодно
  отвeтилъ  Федосьевъ.-  И  позволю  себe  добавить, что  мое мнeнiе имeетъ въ
  настоящемъ случаe  больше  вeса, чeмъ ваше, или даже чeмъ  мнeнiе всей нашей
  либеральной интеллигенцiи:  какъ  ни какъ, я посвятилъ этому дeлу  всю  свою
  жизнь. Вы спрашиваете: когда же революцiонеры дeлали такiя  вещи? Я отвeчаю:
  за ними  значатся вещи гораздо  худшiя. Извeстно  ли  вамъ дeло о наслeдствe
  Шмидта? Извeстны ли вамъ дeла  террористовъ въ Польшe? О кровавой субботe не
  слышали? Объ  экспропрiацiи на Эриванской площади? О Лбовской организацiи?..
  Я вамъ вкратцe напомню...
       Онъ заговорилъ,  входя въ  подробности  звeрствъ,  убiйствъ,  грабежей.
  Яценко  смотрeлъ на  него  сначала  съ  недоумeньемъ,  потомъ  съ  нeкоторой
  тревогой.
       ...-  А  Гориновичъ,  котораго облилъ сeрной  кислотой  одинъ  изъ  ихъ
  самыхъ уважаемыхъ, иконописныхъ вождей?  А  анархистъ-террористъ  Шпиндлеръ,
  прежде обыкновенный воръ и грабитель, удостоенный  сочувственнаго  некролога
  въ  ихъ  идейныхъ  изданiяхъ?  А тотъ  -   какъ  его? -   что переодeлся  въ
  офицерскую форму и  оскорбилъ дeйствiемъ  германскаго  консула:  нужно было,
  видите ли, чтобы  къ  консулу  выeхалъ съ  извиненiями генералъ-губернаторъ,
  котораго они по дорогe собирались убить? А Кишиневская группа "мстителей"? А
  Дондангенскiе  "лeсные  братья"?..  А  Московская  "Свободная  Коммуна"?  Не
  помните? Разрeшите напомнить...
       Обычно   холодный  и  безстрастный,  Федосьевъ  говорилъ   возбужденно,
  увлекаясь  все больше, точно этотъ счетъ  чужихъ преступленiй,  это  мрачное
  свидeтельство  о жестокости  людей, съ которыми  онъ велъ борьбу, доставляли
  ему  наслажденiе. Онъ {321} все валилъ въ одну кучу: и  подонки революцiи, и
  ея вожди всe точно были для него равны.
       ...-   А  такъ  называемые  идеалисты,  лучшiе изъ  нихъ,  которые,  за
  компанiю  съ  министрами  и  генералами,  убиваютъ  съ  ангельски-невиннымъ,
  мученическимъ  видомъ  ихъ  кучеровъ,  ихъ   адъютантовъ,   ихъ  дeтей,  ихъ
  просителей, что затeмъ нисколько имъ не мeшаетъ хранить гордый, героическiй,
  народолюбивый   ликъ!  Всегда  вeдь   можно  найти   хорошiя  успокоительныя
  изреченiя:  "лeсъ рубятъ,  щепки  летятъ",  "любовь къ  ближнему, любовь  къ
  дальнему", правда? Они и въ Евангелiи  находятъ изреченiя въ пользу террора.
  Гуманные  романы пишутъ съ эпиграфами изъ Священнаго Писанiя... Награбленныя
  деньги безкорыстно  отдаютъ въ партiйную  кассу, но  сами на счетъ партiйной
  кассы живутъ и недурно  живутъ! Грабятъ  и убиваютъ однихъ богачей, а деньги
  берутъ  у другихъ,-  дураковъ у  насъ, слава Богу, всегда было достаточно!..
  Двойная  бухгалтерiя, очень облегчающая  и облагораживающая профессiю... Изъ
  убiйствъ дворниковъ и городовыхъ сдeлали новый  видъ охоты. Тысячи простыхъ,
  неученыхъ, ни въ чемъ  неповинныхъ людей перебили, какъ кроликовъ...  Да что
  говорить! Нeтъ такой гнусности, передъ  которой остановились  бы эти люди...
  Они насъ называютъ опричниками! Повeрьте, сами они неизмeримо хуже, чeмъ мы,
  да еще, въ отличiе отъ насъ, на словахъ такъ и дышутъ человeколюбiемъ... Дай
  имъ власть и передъ ихъ  опричниной не то,  что  наша, а  та, опричнина царя
  Ивана Васильевича, окажется стыдливой забавой!..
       Яценко слушалъ его со страннымъ чувствомъ, въ которомъ къ  безпокойству
  и  недовeрiю  примeшивалось  нeчто  похожее  на  сочувствiе,-  этого Николай
  Петровичъ потомъ не могъ себe  объяснить. Многое изъ того, о  чемъ  говорилъ
  Федосьевъ, {322} было  совершенно неизвeстно слeдователю;  кое-что онъ зналъ
  или смутно вспоминалъ по  газетамъ. Яценко понималъ односторонность нападокъ
  Федосьева, несправедливость разныхъ  его  доводовъ, но въ  такомъ подборe  и
  разсказe доводы эти  звучали  убeдительно  и грозно. "А  все-таки  здeсь онъ
  ошибается... Преступленiе преступленiю рознь... Да, то они  могли сдeлать, а
  это  невозможно... Притомъ какъ  же они могли отравить Фишера? Вeдь все  это
  чистая фантазiя... Нeтъ, люди ему подобные, видно, становятся манiаками", - 
  думалъ Николай Петровичъ.
       -  Разрeшите формулировать  вашу мысль,-  сказалъ онъ, когда Федосьевъ,
  наконецъ,  кончилъ.  -   По  вашимъ   подозрeнiямъ,  какой-то  революцiонеръ
  непонятнымъ образомъ проникъ въ квартиру,  гдe былъ Фишеръ, и отравилъ  его,
  въ  разсчетe на  то,  что миллiоны  перейдутъ  къ  дочери  убитаго,  которая
  пожертвуетъ  ихъ  на революцiонныя цeли? Или ваши подозрeнiя  еще  ужаснeе и
  идутъ къ самой дочери Фишера? Но вeдь она находится заграницей...
       Вдругъ  мысль  о  докторe  Браунe  ужалила  Николая  Петровича.  "Какая
  ерунда!" -  сказалъ себe онъ.
       -  Не преувеличивайте  значенiя моихъ словъ,-   уже спокойно,  даже  съ
  нeкоторымъ сожалeнiемъ, отвeтилъ Федосьевъ.-  Я сказалъ вамъ, что это только
  одна  изъ возможностей,  если  хотите, возможность  чисто  теоретическая. Вы
  изволили  мнe возразить: это совершенно неправдоподобно.  Ваши  слова  меня,
  каюсь, задeли и я изложилъ  вамъ -  слишкомъ  пространно,-  почему  я  такую
  возможность совершенно неправдоподобной не считаю.
       -  Значить, вы не настаиваете на своемъ подозрeнiи? -  спросилъ Яценко.
  {323}
       -  Нeтъ, теперь не настаиваю,-   отвeтилъ нехотя Федосьевъ.-   Да  я  и
  прежде  только  смутно  подозрeвалъ... Во  всякомъ  случаe вамъ  виднeе.  И,
  добавлю,  теперь  это ужъ никакъ  не мое  дeло, -  сказалъ онъ,  улыбаясь.- 
  Разрeшите подeлиться съ вами маленькимъ секретомъ, вы о немъ завтра прочтете
  въ газетахъ. Мои  услуги признаны  ненужными  русскому государству,  и я  ко
  всеобщей радости  уволенъ въ  чистую  отставку,  съ  мундиромъ и пенсiей, но
  больше ни съ чeмъ.
       "Вотъ оно что!"  -   подумалъ  Николай  Петровичъ.-   "То-то  онъ  такъ
  демониченъ... Что-жъ, не сочувствiе же ему выражать, въ самомъ дeлe".
       -  Очень  быстро  у насъ  идутъ  теперь  перемeны,-   уклончиво сказалъ
  Яценко.
       -   Да, мы не  засиживаемся. Очевидно, высшее  правительство совершенно
  увeрено въ своей  силe,  прочности и государственномъ искусствe. Слава Богу,
  конечно...  Да,  такъ видите ли, я не считалъ себя вправe  оставлять  своему
  преемнику дeло  о  Загряцкомъ. Я  эту  кашу заварилъ,  я ее  долженъ былъ  и
  расхлебать. Скажу еще,  что  Загряцкiй значится не за охраннымъ отдeленiемъ,
  тамъ о немъ ничего не знаютъ, вы о немъ тамъ и не справляйтесь. А у меня онъ
  извeстенъ только подъ кличкой "Брюнетка", которую я  поэтому также вынужденъ
  вамъ открыть.
       -  "Брюнетка",-   повторилъ  Яценко.  Оставившее  его было  раздраженiе
  вновь   имъ   овладeло.   -    Не    могу,   однако,   не   сказать   Вашему
  Превосходительству, что вы напрасно называете  ваши дeйствiя расхлебыванiемъ
  каши. Напротивъ,  расхлебывать ее придется намъ, а эта  каша съ "Брюнетками"
  невкусная, Ваше Превосходительство.
       -  Очень сожалeю, что  доставилъ вамъ огорченiе. Впрочемъ,  оно вeдь не
  такъ ужъ велико? Прокуратура направитъ дeло къ дослeдованiю въ {324} порядкe
  512-й  статьи.  Это,  навeрное,  не  можетъ  повредить вашей репутацiи,  она
  достаточно прочна... Я все-таки хотeлъ  бы  и  очень  бы васъ просилъ, чтобы
  настоящая  роль  Загряцкаго  осталась  неразоблаченной.  Очень  бы  просилъ,
  Николай  Петровичъ...  Но  если,  какъ я  боюсь,  это  окажется  практически
  невозможнымъ,-  вставая, сказалъ онъ съ подчеркнутой иронiей,-  то вeдомству
  вашему, да и лично вамъ, тревожиться нечего. Вся одiозность дeла вeдь падетъ
  на наше  вeдомство,  точнeе  на  вашего  покорнаго слугу.  Вамъ,  напротивъ,
  обезпечено  общественное сочувствiе,  которое  по нынeшнимъ  временамъ всего
  важнeе... Прощайте, Николай Петровичъ, я у васъ засидeлся.
       Яценко,  съ  трудомъ сдерживаясь,  сухо простился съ  посeтителемъ. Онъ
  счелъ, впрочемъ,  необходимымъ  проводить его до дверей  корридора именно въ
  виду отставки и опалы Федосьева.
       -  Да, кстати,-  добавилъ у двери Федосьевъ, не трудитесь искать убiйцу
  по дактилоскопическому  снимку. Это рука околодочнаго,  который  производилъ
  дознанiе.  Да,  да, да... Онъ  по  неосторожности  прикоснулся къ бутылкe...
  Околодочный Шавровъ... Я случайно выяснилъ... Прощайте, Николай Петровичъ,- 
  любезно, почти ласково повторилъ онъ, выходя изъ камеры.
       Яценко растерянно смотрeлъ ему вслeдъ.
  
  
VIII.
  
       Банкетъ  по случаю двадцатипятилeтняго юбилея Кременецкаго долженъ былъ
  состояться  въ одномъ изъ лучшихъ  ресторановъ, въ большой  залe,  вмeщавшей
  около  трехсотъ человeкъ. Еще за нeсколько дней  до банкета запись желающихъ
  {325} принять въ  немъ участiе  была прекращена по отсутствiю мeста. Хотя въ
  февралe  было  еще  нeсколько  юбилеевъ,  день, выбранный  для  чествованiя,
  оказался  удачнымъ  и  не  совпалъ  ни  съ  какой  другой  общественной  или
  театральной сенсацiей. Газетная подготовка юбилея прошла отлично: замeтки въ
  печати, вначалe  глухiя, въ  двe-три  строки,  потомъ  понемногу  все  болeе
  подробныя, появлялись часто. У Семена Исидоровича были враги въ адвокатскомъ
  мiрe. Но  въ  газетныхъ  кругахъ, гдe  онъ  былъ  чужой, къ  нему въ  общемъ
  относились хорошо.  Онъ часто выступалъ въ судe по литературнымъ дeламъ и въ
  этихъ случаяхъ неизмeнно  отказывался отъ  гонорара,  даже  тогда, когда его
  подзащитные   были  люди  со   средствами.  Правда,   доброе   отношенiе  къ
  Кременецкому у  нeкоторыхъ  старыхъ  журналистовъ  сочеталось  съ насмeшкой.
  Такъ,  Федоръ Павловичъ,  секретарь  газеты "Заря",  принималъ  замeтки  объ
  юбилеe съ  ругательствами;  но все  же  принималъ ихъ и печаталъ на  видномъ
  мeстe. Въ правыхъ газетахъ Семенъ Исидоровичъ тоже злобы не возбуждалъ.
       Комитета  по  устройству юбилея было рeшено  не образовывать, такъ какъ
  при этомъ неизбeжны  были жестокiя обиды. Все дeлалось  способомъ семейнымъ,
  безымяннымъ. Главная  тяжесть работы  выпала  на  долю  Тамары  Матвeевны  и
  Фомина;   имъ   помогали   близкiе   друзья   дома.   Въ   теченiе   мeсяца,
  предшествовавшаго   юбилею,   у   Тамары  Матвeевны,  кромe  чисто  дeловыхъ
  засeданiй,  происходили  и  небольшiе  обeды  въ тeсномъ  кругу. Самъ Семенъ
  Исидоровичъ, разумeется, не присутствовалъ на засeданiяхъ, а съ обeдовъ рано
  уeзжалъ,  ссылаясь на неотложныя  дeла.  Но  Тамара  Матвeевна  по  вечерамъ
  наединe подробно все  сообщала  мужу  и  узнавала его  мнeнiе,  которое онъ,
  впрочемъ, всегда высказывалъ  отрывисто и {326} уклончиво, ибо  его это дeло
  совершенно не касалось.
       Работа была  трудная и  сложная.  Постоянно возникали новые вопросы, то
  мелкiе,  техническiе,  то  серьезные и принципiальные.  Такъ, на первомъ  же
  обeдe  въ  тeсномъ  кругу,  передъ  устроителями  всталъ  вопросъ  о  самомъ
  характерe чествованiя. За кофе Тамара Матвeевна, повторяя и слова,  и бeглыя
  застeнчивыя интонацiи мужа, указала, что Семенъ Исидоровичъ  не только одинъ
  изъ первыхъ  адвокатовъ  Россiи (изъ приличiя  она не  сказала первый):  онъ
  кромe  того политикъ  и общественный дeятель. Должно  ли придать чествованiю
  характеръ  политическiй?  Въ глубинe  души  Тамара  Матвeевна  предпочла  бы
  отрицательный отвeтъ на этотъ вопросъ.  Она боялась преслeдованiй со стороны
  правительства,  травли  черносотенныхъ организацiй.  Ея  мнeнiе  раздeлялъ и
  Фоминъ.  Но  другiе  участники обeда  высказались  рeшительно  противъ этого
  мнeнiя. Особенно горячо высказался Василiй Степановичъ.
       -  Вы не  можете не  знать,  дорогая Тамара  Матвeевна,-   сказалъ  онъ
  рeшительно,  подливая себe бенедиктина,-  что юбилей Семена  Исидоровича  не
  только праздникъ русской адвокатуры: это праздникъ всей лeвой Россiи!
       "Экъ,  однако, хватилъ!"  -  подумалъ князь  Горенскiй.  Онъ озадаченно
  посмотрeлъ  на  редактора.  Но  добрые  голубые  глаза  Василiя  Степановича
  выражали такую  глубокую  увeренность  въ  правотe его словъ,  что Горенскiй
  заколебался: можетъ быть, дeйствительно онъ недооцeнивалъ Семена Исидоровича
  и его заслуги? Быстро обдумавъ вопросъ, князь тоже  заявилъ, что чествованiе
  необходимо придать характеръ общественно-политическiй.  Противъ этого мнeнiя
  осторожно возражалъ Фоминъ. {327}
       -  Лeвая  Россiя  это  хорошо, но Россiя-просто  еще  лучше,-   сказалъ
  онъ.-  Если  мы  поставимъ  ударенiе  на  слово "лeвый", то  магистратура во
  всякомъ случаe не приметъ участiя въ нашемъ праздникe.
       -   Тeмъ  хуже для  магистратуры!  -  воскликнулъ Василiй  Степановичъ.
  Однако Тамара Матвeевна не  могла  признать, что тeмъ хуже для магистратуры:
  она  догадывалась,  что и Семену Исидоровичу этотъ выходъ не будетъ особенно
  прiятенъ.   Въ  споръ   вмeшался  Никоновъ.   Раздраженный  словами  Василiя
  Степановича, онъ высказался со свойственной ему шутливой рeзкостью:
       -   Ну, ужъ тамъ  лeвая Россiя,  или не  лeвая  Россiя, или  никакая не
  Россiя,-  сказалъ  онъ (всe немного  смутились),-   но я прямо говорю:  весь
  смыслъ  банкета  именно въ  политической манифестацiи.  Нашъ  святой  долгъ,
  господа,  показать кукишъ правительству!..  Поэтому  и  публика къ намъ такъ
  валитъ...  Теперь,   послe   убiйства   Гришки,  настроенiе  такое,   что  и
  магистратура къ намъ повалитъ, голову даю на отсeченiе!
       -   Можетъ  быть,   вы  не  такъ   дорожите   своей  головой,  Григорiй
  Ивановичъ,-  сказалъ язвительно Фоминъ,-  но могу васъ увeрить, что сенаторъ
  Медвeдевъ на политическiй банкетъ не явится.
       -   Вотъ  еще  кто  вамъ  понадобился,  зубръ  этакой!  -   воскликнулъ
  возмущенно князь.-  Мы устраиваемъ банкетъ не для Бeловeжской пущи.
       Василiй Степановичъ отъ негодованiя пролилъ ликеръ на скатерть.
       -   Объ  этомъ  надо,  конечно,  очень  серьезно  подумать,-   замeтила
  озабоченно Тамара Матвeевна,  не имeвшая твердаго мнeнiя до тeхъ поръ,  пока
  не высказался Семенъ Исидоровичъ.
       Вечеромъ она доложила о спорe мужу. {328}
       -   Фоминъ  отчасти правъ,-   сказала  она  нерeшительно.-   Не  только
  Медвeдевъ  тогда  не придетъ,  Богъ  съ нимъ!  -   но и многiе другiе. Я  не
  увeрена даже, что придетъ Яценко?
       -  Все-таки странно,  что  русскiе  люди никогда ни на  чемъ  не могутъ
  сойтись,-  сказалъ съ горечью  Семенъ Исидоровичъ.-  Во всякой другой странe
  существуютъ  безспорныя  цeнности:  въ  Англiи,  во   Францiи,   въ  Бельгiи
  ("Бельгiя" сорвалась у него какъ-то нечаянно). Одни мы, русскiе, всегда безъ
  нужды  грыземся...  Дeлайте, какъ хотите! -  въ сердцахъ отрывисто  добавилъ
  онъ.
       Разстроенная Тамара Матвeевна немедленно перевела  разговоръ на  другой
  предметъ.  Она  принялась  разсказывать  о  томъ, какъ  всe, рeшительно всe,
  стремятся попасть  на банкетъ  и въ какое отчаянье приходятъ люди,  узнавая,
  что  мeстъ уже  нeтъ.  Семенъ  Исидоровичъ  понемногу  смягчился.  Характеръ
  чествованья такъ и остался неяснымъ. Было рeшено предоставить полную свободу
  ораторамъ.
       Вопросы не-принципiальные  Тамара Матвeевна разрeшала  сама.  Ресторанъ
  былъ выбранъ  очень дорогой,  но плату  за  обeдъ установили низкую  -  пять
  рублей  съ  человeка,-  чтобы  сдeлать  участiе  въ  банкетe  возможно болeе
  доступнымъ. При этомъ Тамара Матвeевна поручила Фомину доплатить ресторатору
  столько, сколько будетъ нужно, не останавливаясь ни передъ какими расходами.
  У  Тамары  Матвeевны, благодаря щедрости мужа, уже года три были собственныя
  деньги и  текущiй  счетъ  въ  банкe.  Изъ этихъ же денегъ она  оплатила свой
  дорогой  подарокъ   Семену  Исидоровичу:  портретъ  Муси  работы  извeстнаго
  художника.  Меню  обeда  было  поручено  выработать  Фомину,  который  имeлъ
  репутацiю тонкаго гастронома. Онъ очень хорошо  справился со своей  задачей;
  {329} любо  было  смотрeть  на проэктъ  разукрашенной  карточки  съ  разными
  звучными и непонятными "Homard Thermidor", "Me'daillon de foie gras", "Coupe
  Chantilly", и т. п.
       Фомину  пришлось  особенно много  поработать  по  дeлу  объ  устройствe
  чествованiя.   Тамара  Матвeевна  трудилась  усердно,  но  она,  по   своему
  положенiю, часто  должна была оставаться въ тeни.  Никоновъ  помогалъ больше
  совeтами, да и  то  преимущественно  шутливыми. Муся  вначалe  только дeлала
  радостно-изумленное лицо  и относилась къ юбилею  отца приблизительно  такъ,
  какъ къ  прieзду  Художественнаго  Театра  или къ другому  событiю подобнаго
  рода,  которое само  по себe было очень прiятно,  но никакихъ дeйствiй съ ея
  стороны  не предполагало.  Потомъ ее все-же  привлекли къ  общей работe. Она
  взяла на себя распредeленiе гостей за столами. Столовъ было много: одинъ  въ
  длину   зала,  почетный,  и  десять  обыкновенныхъ,   перпендикулярныхъ   къ
  почетному. Разсадка гостей за почетнымъ столомъ была чрезвычайно труднымъ  и
  отвeтственнымъ дeломъ:  здeсь все обдумывалось и обсуждалось сообща. Боковые
  же  столы были поручены Мусe.  Она съeздила съ  Никоновымъ  въ залъ банкета,
  купила огромные листы  картона и начала озабоченно рисовать планъ столовъ съ
  номерами мeстъ. Но  вскорe ей это надоeло, на  первомъ же  столe  номера  не
  помeстились и планъ такъ и остался недоконченнымъ. Распредeленiе гостей тоже
  перешло къ  Фомину. Онъ съ ожесточенiемъ говорилъ знакомымъ, что  совершенно
  сбился съ  ногъ,-   проклиналъ  и банкетъ,  и  юбиляра, и  самого  себя  "за
  глупость".   Однако  въ   дeйствительности   Фомина  захватила  эта  работа,
  требовавшая опыта,  такта, дипломами и вдобавокъ дававшая матерiалъ для  его
  упорнаго  остроумiя. Въ удачномъ  устройствe {330} юбилея Фоминъ видeлъ какъ
  бы собственное свое торжество, хоть и не слишкомъ любилъ Семена Исидоровича.
       Большого такта требовалъ вопросъ о рeчахъ на банкетe. Этотъ вопросъ, по
  выраженiю  Фомина, нужно  было заботливо  "провентилировать".  Недостатка въ
  ораторахъ не было: говорить желали многiе, но  на бeду не тe,  кого особенно
  прiятно было  бы  услышать  Семену  Исидоровичу.  Было  получено письмо  отъ
  донъ-Педро,-  онъ заявлялъ о  своемъ желанiи выступить съ  рeчью почти  какъ
  объ одолженiи, которое  онъ готовь  былъ сдeлать юбиляру.  Альфредъ Исаевичъ
  принялъ  столь самоувeренный тонъ  больше для  того, чтобы  вeрнeе  добиться
  согласiя устроителей  банкета:  ему  очень  хотeлось сказать  слово.  Однако
  донъ-Педро  былъ сразу всeми  признанъ недостаточно декоративной  фигурой, и
  Фоминъ въ самой мягкой формe отвeтилъ ему, что, какъ ни прiятно  было бы его
  выступленiе, слово не можетъ быть ему дано по условiямъ времени и мeста. Эту
  непонятную  фразу  "по  условiямъ   времени  и  мeста"   Фоминъ  употреблялъ
  постоянно,  и  она  на  всeхъ  производила  должное   впечатлeнiе.  Альфредъ
  Исаевичъ, по свойственному ему благодушiю, не  обидeлся; онъ лишь огорчился,
  да и то не надолго: что-жъ  дeлать, если условiя времени  и мeста лишали его
  возможности выступить?
       Виднeйшiе политическiе дeятели  либеральнаго лагеря любезно благодарили
  за приглашенiе, обeщали непремeнно прiйти на банкетъ, но не выражали желанiя
  говорить. Уклонился въ частности самый видный  изъ  всeхъ, что было особенно
  досадно  Семену  Исидоровичу.  Онъ  даже  приписалъ  это  уклоненiе скрытому
  антисемитизму вождя  либеральнаго лагеря.-   "Ахъ, они всe явные или  тайные
  юдофобы!"  -   сердито сказалъ женe {331} Семенъ  Исидоровичъ,  еще наканунe
  восторженно отзывавшiйся  объ этомъ политическомъ дeятелe. Вмeсто  него былъ
  единогласно  намeченъ  князь  Горенскiй,  но  онъ  никакъ  уклонившагося  не
  замeнялъ. Должны были говорить Василiй Степановичъ  и  Фоминъ.  Намeтилось и
  еще нeсколько ораторовъ.
       Вся  эта юбилейная кухня  была не  очень  прiятна Кременецкимъ.  Помимо
  обидъ  и  огорченiя,  было  безпокойство:  удастся  ли  вообще  чествованiе?
  Настроенiе въ Петербургe  безъ  видимой причины  становилось  все тревожнeе.
  Ожидали  безпорядковъ  и забастовокъ;  говорили даже, что кое-гдe начинаются
  голодные бунты. Кременецкiй сожалeлъ, что  по  разнымъ случайнымъ  причинамъ
  двадцатипятилeтiе его адвокатской дeятельности было  назначено  на  февраль.
  "Не слeдовало оттягивать",-  думалъ онъ.
       Насмeшекъ или непрiятныхъ отзывовъ о чествованiи онъ не слышалъ. Семенъ
  Исидоровичъ думалъ, что такiе отзывы  непремeнно  должны  были  бы  до  него
  дойти,  все  равно какъ до  автора,  черезъ  возмущенныхъ  прiятелей,  почти
  неизбeжно  доходятъ ругательныя рецензiи объ его книгахъ, даже помeщенныя въ
  захудалыхъ или иногороднихъ изданiяхъ:  "а вы видeли, какую гадость написалъ
  о  васъ  такой-то?.. Просто стыдно читать этотъ вздоръ!.." Насмeшки, однако,
  не доходили до Семена Исидоровича. Связанныя съ праздникомъ мелкiя огорченiя
  потонули въ  той  волнe  сочувствiя,  симпатiи,  похвалъ,  которая  къ  нему
  неслась.  Письма, телеграммы,  адресы стали  приходить  еще  дня за  два  до
  юбилея. Въ  день  праздника  ихъ пришло больше  ста.  Все утро  на  квартиру
  Кременецкихъ  носили изъ магазиновъ цвeты, торты,  бонбоньерки. Привeтствiя,
  особенно отъ прежнихъ подзащитныхъ, были самыя {332} трогательныя. Нeкоторыя
  изъ нихъ Семенъ Исидоровичъ не могъ читать безъ искренняго умиленiя. Къ тому
  часу дня, когда къ нему на домъ стали съeзжаться друзья  и прибыла делегацiя
  отъ совeта присяжныхъ повeренныхъ, онъ  уже  пришелъ въ состоянiе подлиннаго
  сердечнаго размягченiя.
       Одно  привeтствiе  особенно  его  взволновало. Оно  было  отъ  адвоката
  Меннера, съ которымъ Семенъ Исидоровичъ въ теченiе долгихъ лeтъ находился въ
  состоянiя  полускрытой, но острой и жгучей вражды.  Въ выраженiяхъ не только
  корректныхъ, но чрезвычайно  лестныхъ и  теплыхъ, Меннеръ поздравлялъ своего
  соперника, отмeчалъ его  большiя заслуги и слалъ ему самыя добрыя пожеланiя.
  Кременецкiй не  вeрилъ своимъ  глазамъ, читая  это  письмо:  онъ  ждалъ  отъ
  Меннера въ  лучшемъ случаe коротенькой  сухой телеграммы. Въ одно  мгновенье
  исчезла,  растаяла долголeтняя ненависть,  составлявшая  значительную  часть
  интересовъ,  дeйствiй,  жизни  Семена  Исидоровича.  Въ  томъ  размягченномъ
  состоянiи,  въ  которомъ онъ  находился, ихъ вражда  внезапно показалась ему
  нелeпымъ  и печальнымъ недоразумeнiемъ.  Больше  того,  это  поздравительное
  письмо въ какомъ-то  новомъ  свeтe  представило  ему самую жизнь. "Да, жизнь
  прекрасна, люди  тоже въ  большинствe  хороши  и  надо быть безумцемъ, чтобъ
  отравлять себe  существованiе всeми  этими  мелочными дрязгами",-   подумалъ
  онъ. Тамара Матвeевна также была взволнована письмомъ Меннера.
       -   Конечно,  онъ во многомъ  передъ тобой  виноватъ,-  сказала  она.- 
  Особенно въ  томъ  дeлe  съ  Кузьминскими....  Но  онъ  все-таки  выдающiйся
  человeкъ  и  адвокатъ...  Не  ты,  конечно,  но одинъ изъ лучшихъ адвокатовъ
  Россiи. {333}
       -  Одинъ изъ самыхъ лучшихъ!  -  съ горячимъ  чувствомъ призналъ Семенъ
  Исидоровичъ.
       По  его  желанно,  Тамара  Матвeевна  позвонила  по  телефону  Меннеру,
  сердечно его  поблагодарила  отъ  имени мужа и  просила  непремeнно прieхать
  вечеромъ на банкетъ. Семенъ Исидоровичъ во время  ихъ разговора приложилъ къ
  уху вторую трубку телефона.
       -  Я  самъ  очень хотeлъ  быть,  но я  слышалъ и читалъ, что всe триста
  мeстъ уже расписаны,-  отвeтилъ взволнованно Меннеръ.
       -  Всe триста пятьдесятъ мeстъ давно расписаны, но для Меннера всегда и
  вездe найдется мeсто,-  сказала Тамара Матвeевна: за долгiе годы она усвоила
  и мысли, и чувства, и  стиль своего  мужа.  Семенъ Исидоровичъ  взглянулъ на
  жену  и  съ  новой  силой  почувствовалъ, что эта женщина  -   первый, самый
  преданный, самый  главный изъ  его нынe столь многочисленныхъ друзей.  Яснeе
  обычнаго  онъ  понялъ, что для Тамары Матвeевны никто кромe него на свeтe не
  существуетъ, что жизнь безъ  него  не имeетъ для нея смысла. Слезы  умиленiя
  показались на глазахъ  Кременецкаго, онъ порывисто обнялъ  Тамару Матвeевну.
  Она застeнчиво просiяла.
       Семенъ  Исидоровичъ  сталъ  со   всeми   вообще   чрезвычайно  добръ  и
  внимателенъ.  Наканунe   банкета   онъ   разослалъ   по   благотворительнымъ
  учрежденiямъ  двe  тысячи  рублей и даже просилъ въ  отчетахъ  указать,  что
  деньги  получены "отъ неизвeстнаго".  Никто ни въ чемъ  не  встрeчалъ у него
  отказа.  Такъ,  дня  за  два  до  банкета  Кременецкiй  получилъ  билеты  на
  украинскiй  концертъ,  который  долженъ  былъ  состояться  "25-го лютого, въ
  Олександровской Залi  Мiйськой  Ради"  (въ скобкахъ  на "квиткахъ"  значился
  русскiй переводъ этихъ словъ). Семена Исидоровича разсмeшило {334} и немного
  раздражило то, что  люди серьезно называли  Городскую Думу  Мiйськой  Радой.
  Тeмъ не менeе онъ тотчасъ отослалъ устроителямъ концерта пятьдесятъ  рублей,
  хотя "квитки" стоили гораздо дешевле.
  
  
IX.
  
       Муся  въ  тe  дни  переживала  почти  такое  же  состоянiе  счастливаго
  умиленiя,  въ какомъ  находился ея  отецъ. Она была  влюблена. Началось это,
  какъ  все  у нея,  съ  настроенiй  свeтски-ироническихъ.  Муся  жила веселой
  иронiей  и  выйти изъ этого болeзненнаго душевнаго  состоянiя ей было  очень
  трудно,-  для  нея  оно давно стало нормальнымъ. Когда  Муся  въ разговорe о
  Клервиллe,  закатывая  глаза,  сообщала  друзьямъ,  что   она  погибла,  что
  Клервилль  навeрное шпiонъ и  что  она безъ ума  отъ шпiоновъ, это надо было
  понимать какъ небрежную,  оригинальную  болтовню. Такъ друзья  дeйствительно
  это и понимали. Если-бъ у Муси спросили, что на самомъ дeлe скрывается за ея
  неизмeннымъ  утомительно-насмeшливымъ тономъ, она едва ли могла бы отвeтить.
  Что-то, очевидно, должно  было скрываться: нельзя было жить одной иронiей,- 
  Муся это чувствовала, хоть думала  объ этомъ  рeдко: она была  очень занята,
  ровно  ничего  не дeлая цeлый  день.  Въ  откровенныхъ бесeдахъ  Муся  часто
  повторяла:  "Надо  все, все  взять  отъ  жизни"...  Въ ея  чувствахъ  что-то
  выражалось и другими  фразами:  "сгорeть на  огнe",  "жечь жизнь  съ  обоихъ
  концовъ", "отдаваться страстямъ"; но это были провинцiальныя фразы  довольно
  дурного тона, которыхъ не употребляла и Глаша.
       Впрочемъ,  дeло было не  въ выраженiи мысли: ее некому  и незачeмъ было
  выражать. Тягостнeе  {335}  было  то,  что въ дeйствительности  Муся брала у
  жизни очень немногое. Флиртъ  съ  Григорiемъ Ивановичемъ, отдаленное подобiе
  флирта съ Нещеретовымъ, сомнительные разговоры съ Витей, -  все это щекотало
  нервы, но заполнить  жизнь  никакъ  не  могло. Страхъ,  общiй укладъ  жизни,
  привычки, брезгливость мeшали Мусe пойти дальше. Ей было двадцать  два года.
  Она знала,  что не останется безъ жениха. Но съ ужасомъ чувствовала, что все
  легко  можетъ  кончиться  очень  прозаично  и  буржуазно,  ужъ  безъ  всякой
  грацiозной иронiи. Муся какъ-то прочла у  Оскара Уайльда:  "Несчастье каждой
  дeвушки  въ  томъ,  что  она  рано или  поздно  становится  похожей  на свою
  собственную мать".  Отъ  этой фразы  Муся  похолодeла,  хотя  любила  Тамару
  Матвeевну и очень къ ней привыкла.
       Клервилль  появился такъ неожиданно. Онъ  не  укладывался въ  привычныя
  настроенiя Муси, но буржуазности въ  немъ не было или, если была, то другая.
  Слово "буржуазность" часто употреблялось въ кружкe Муси, правда въ нeсколько
  особомъ смыслe:  такъ, дама  изъ буржуазнаго общества, eздившая со свeтскими
  людьми въ отдeльные  кабинеты первоклассныхъ ресторановъ,  тeмъ  самымъ  уже
  возвышалась надъ рядовой буржуазностью. Возвыситься надъ буржуазностью можно
  было,  читая   опредeленныя   книги,  восхищаясь   надлежащими   писателями,
  артистами, художниками и презирая надлежащихъ другихъ, живя врозь съ  мужемъ
  или называя его  на  вы. Вообще это  было нетрудно  и часто вполнe удавалось
  даже  на  рeдкость  глупымъ  женщинамъ  (мужчинамъ  удавалось   еще  легче).
  Клервилль  не возвышался надъ буржуазностью:  онъ  былъ  какъ-то отъ  нея въ
  сторонe: этому все способствовало,  отъ мундира  и боевыхъ  наградъ  до  его
  имени Вивiанъ,  до его чуть {336} пахнущихъ  медомъ англiйскихъ папиросъ.  И
  Муся  могла  говорить,  что  она погибла, безъ  риска  оказаться ниже  своей
  репутацiи.
       Такъ было при ихъ первомъ знакомствe. Но  послe любительскаго спектакля
  въ ихъ домe Муся почувствовала, что она влюбилась, влюбилась по  настоящему,
  въ первый разъ въ жизни, почти безъ заботы объ ощущеньяхъ, безъ всякой мысли
  о томъ, буржуазно ли это или нeтъ.
       Клервилль  занималъ  ея воображенiе  цeлый  день, и  въ  мысляхъ о немъ
  теперь заключалось ея лучшее  наслажденiе. Прежде Муся была не  въ состоянiи
  провести  вечеръ  дома   одна.   Теперь  она   предпочитала  одиночество  и,
  возвращаясь послe  театра  домой, съ радостью  вспоминала,  что  сейчасъ  въ
  ваннe, въ постели  останется съ мыслями о немъ одна,  что,  быть можетъ, онъ
  приснится  ей  ночью.  Муся  провeряла  свои  чувства  по самымъ  страстнымъ
  романамъ и съ гордостью убeждалась, что это  и есть та любовь, которую почти
  всегда совершенно одинаково и совершенно вeрно описывали романы. Прежде Мусe
  было  страшно подумать, что  ей, быть можетъ, предстоитъ за всю  жизнь знать
  только одного человeка. Теперь самая  мысль эта  казалась ей  одновременно и
  смeшной, и гадкой. Муся была такъ счастлива,  какъ никогда до того въ жизни.
  Отъ счастья она стала добрeе, не отвeчала на колкости Глаши, была ласкова съ
  матерью,  больше  не  старалась  кружить  голову  Витe:  онъ   подъ  разными
  предлогами забeгалъ къ нимъ часто, такъ что въ кружкe уже смeялись, а Тамара
  Матвeевна  полушутливо грозила ему пальцемъ.  Муся теперь говорила  съ Витей
  "такъ,  какъ могла  бы говорить съ братомъ  любящая старшая сестра",-  этотъ
  новый книжный тонъ безпокоилъ и сердилъ Витю. Никоновъ {337} утверждалъ, что
  въ   домe   Кременецкихъ   установился  духъ   п е р в ы х ъ   в р е м е н ъ
  христiанства -  и притомъ съ нeкоторымъ опозданiемъ, ибо  Семенъ Исидоровичъ
  крестился двадцать пять лeтъ тому назадъ.
       Клервилля Муся видeла довольно  рeдко. Онъ  сдeлалъ имъ визитъ, былъ съ
  Мусей на выставкe  "Мiра Искусства",  слушалъ  Шаляпина въ оперe у Аксарина.
  Послe третьей встрeчи, съ англiйской легкостью  въ сближенiи, онъ  попросилъ
  разрeшенiя называть ее по  имени  и произносилъ  ея имя забавно-старательно.
  Это очень  ее удивило,-   она  думала, что  всe  англичане  "чопорны". Слово
  Вивiанъ  звучало волшебно. Клервилль былъ не только красавцемъ. Онъ оказался
  милымъ, любезнымъ, обаятельнымъ человeкомъ. "Уменъ онъ или нeтъ?" -  не разъ
  спрашивала себя Муся  и вначалe  ей было  трудно  отвeтить на этотъ вопросъ:
  Клервилль, очевидно, не былъ уменъ въ томъ смыслe, въ какомъ были  умны сама
  Муся, Глаша  или Никоновъ. Но Муся  догадывалась,  что въ этомъ смыслe Гете,
  Наполеонъ, Пушкинъ тоже  не были,  пожалуй, умны. Муся  скоро  все  узнала о
  Клервиллe, объ его родныхъ, объ  его  планахъ. Какъ-то,  въ  присутствiи  ея
  матери,  онъ  упомянулъ  о  томъ, что  не богатъ. Это  нeсколько расхолодило
  Тамару Матвeевну: она сама начинала неопредeленно  думать о  Клервиллe.  Ей,
  впрочемъ, объяснили, что въ Англiи человeкъ, имeющiй состоянiе въ сто тысячъ
  фунтовъ, не считаетъ  себя  богатымъ. Мусe  теперь  было почти  безразлично,
  богатъ  ли или не богатъ  Клервилль.  Ее гораздо  больше безпокоилъ вопросъ,
  зачeмъ онъ сказалъ объ этомъ: надо ли отсюда заключить, что онъ "сдeлаетъ ей
  предложенiе" (это  слово,  прежде  непрiятное  Мусe,  теперь звучало иначе).
  Клервилль не  дeлалъ  предложенiя,  но послe спектакля  {338} Муся почти  не
  сомнeвалась въ томъ, что онъ предложенiе сдeлаетъ.
       Она не  могла привыкнуть  къ этой мысли. Въ ихъ кругу никто никогда  не
  выходилъ за англичанина.  Клервилль въ разговорe  упомянулъ о томъ, что его,
  быть можетъ,  пошлютъ послe войны въ  Индiю. Муся не представляла себe жизни
  внe Петербурга и невольно улыбалась, воображая  себя въ Бомбеe женой боевого
  англiйскаго офицера. Но и въ этой  мысли было что-то, волновавшее Мусю: она,
  смeясь,  говорила друзьямъ,  что родилась съ  душой авантюристки.  "Неужели,
  однако,  всю жизнь говорить съ мужемъ на  чужомъ языкe?.. Да правда  ли еще,
  что онъ  влюбленъ?..  Но  когда-же, когда? Говорятъ, война скоро кончится...
  Это,  однако,  говорятъ  уже три года"... Муся  вспомнила частушку,  которую
  газеты откопали гдe-то въ Рязанской губернiи:
  
       Дeвки, очень я сердита
       На германца сатану!
       Дролю отдали въ солдаты
       И угнали на войну...
  
       Муся  съ сочувственной улыбкой  думала о  "дeвкe", которая тосковала по
  дролe. Ей была прiятна  мысль, что  она сама похожа на  эту дeвку  и она отъ
  всей души желала ей найти съ дролей счастье. У нея теперь былъ свой дроля.
       Семенъ  Исидоровичъ  ничего  не зналъ  о новомъ увлеченiя Муси.  Тамара
  Матвeевна  едва  догадывалась:   она  въ  мысляхъ  примeривалась  ко   всeмъ
  неженатымъ мужчинамъ, бывавшимъ у  нихъ въ  домe.  Родителей  Муси  все  еще
  занимала  мысль  о  Нещеретовe. Однако,  здeсь  ихъ постигло  разочарованiе.
  Нещеретовъ былъ  любезенъ, но  рeшительно ничто не свидeтельствовало объ его
  увлеченiи Мусей. Имъ вдобавокъ сообщили, что {339} Аркадiй Николаевичъ сталъ
  часто бывать у госпожи Фишеръ. "Очень нужно было его съ ней знакомить",-  съ
  досадой думалъ Кременецкiй. Онъ вообще былъ недоволенъ своей клiенткой, какъ
  и ходомъ ея иска. Дeло Загряцкаго было направлено къ дослeдованью. Въ  связи
  съ  этимъ какiе-то темные слухи поползли по  Петербургу. Но въ тe дни ходило
  по  столицe  такъ  много самыхъ  удивительныхъ  слуховъ,  что  имъ  большого
  значенiя не придавали.
       У Кременецкихъ въ февралe бывало особенно много гостей, частью въ связи
  съ предстоявшимъ торжественнымъ днемъ, частью оттого, что въ ихъ домe всегда
  рады были гостямъ и не  жалeли денегъ: изъ-за  росшей  дороговизны многiе въ
  Петербургe начинали  сокращать расходы.  Настроенiе въ столицe,  несмотря на
  войну   и  тяжелые   слухи,  было  послe  убiйства  Распутина  необыкновенно
  приподнятое и  радостное. Особенно оживлена была молодежь, точно гордившаяся
  безсознательно тeмъ,  что историческое убiйство,  столь нашумeвшее  во всемъ
  мiрe, совершили блестящiе молодые люди.
       Муся  часто выeзжала въ  театръ.  Въ  театрахъ тоже шли  очень  веселыя
  пьесы,-  гдe  "Наша  содержанка",  гдe  "Веселая  вдова",  гдe  "Любовь... и
  черти...  и  цвeты". Послe  спектакля она  нерeдко  заставала  дома  гостей.
  Ужинали въ  два  часа ночи "чeмъ  Богъ  послалъ",  какъ  неизмeнно  говорилъ
  Кременецкiй, въ дeйствительности очень  хорошо.  Кружокъ Муси  имeлъ текучiй
  составъ и часто совершенно измeнялся въ теченiе года. Теперь въ него входили
  преимущественно  участники ихъ любительскаго спектакля.  Молодежь собиралась
  отдeльно,-  мостомъ между  нею и старшими былъ  князь Горенскiй. Къ старшимъ
  Муся  рeдко выходила  надолго и въ  своемъ кружкe,  когда  ее звали {340} въ
  гостиную  къ Тамарe Матвeевнe, со вздохомъ, закатывая  глаза, терла пальцемъ
  щеку, что по парижски должно было означать  "La barbe!"  (Муся  знала  argot
  лучше уроженцевъ Монмартра). Для нeкоторыхъ  старшихъ она, впрочемъ,  дeлала
  исключенiе, въ особенности для Брауна: почему-то онъ  ее интересовалъ и даже
  немного безпокоилъ.
       Зимой въ  комнатe  Муси,  по  ея  просьбe,  былъ  поставленъ  отдeльный
  телефонъ.  Аппаратъ  стоялъ  на  письменномъ  столe,  такъ  что  Муся  могла
  разговаривать,  сидя  въ  своемъ  любимомъ   атласномъ   креслe.  Телефонные
  разговоры  позднимъ  вечеромъ,  когда  въ домe и  на  улицe  устанавливалась
  тишина, стали новымъ удовольствiемъ Муси. Безъ всякаго  дeла она вызывала - 
  кого было можно -  въ двeнадцатомъ, въ первомъ часу ночи, и болтала подолгу,
  часто  дурача  собесeдника.  Она по  телефону  говорила  негромко,  особенно
  отчетливо, и ей  прiятно было слушать красивый, выразительный  звукъ  своего
  голоса. Что-то въ этомъ напоминало хорошiй модный театръ.
       Какъ-то разъ, набравшись храбрости, Муся вызвала по телефону Клервилля.
  Она давно собиралась пригласить его  на  банкетъ. Кружку  Муси было отведено
  мeсто въ концe послeдняго бокового стола. Этимъ подчеркивалось, что они свои
  люди и  что  для  нихъ, въ  отличiе отъ  остальной  публики, не  могло имeть
  значенiя, гдe сидeть. Муся шутливо называла ихъ "Камчаткой". Разумeется, для
  нея самой мeсто  было отведено тамъ  же, а  не  рядомъ  съ родителями,  какъ
  предлагала Тамара Матвeевна.-  "И вотъ еще что, друзья мои",-  объявила Муся
  незадолго до праздника,-  "такъ какъ -  между нами -   будетъ, вeрно,  очень
  скучно,  то  мы  оттуда  eдемъ всe  на острова! Идетъ?" Это предложенiе было
  немедленно принято;  Никоновъ  взялъ на себя  заказать тройки,-   по просьбe
  {341}  дамъ,  не  розвальни,  а  обыкновенныя  четырехмeстныя  сани.  Тамара
  Матвeевна вначалe слабо возражала, что не совсeмъ  прилично eхать на острова
  дочери съ банкета въ честь отца: гораздо лучше было бы имъ втроемъ вернуться
  изъ ресторана домой  и еще потомъ  посидeть немного,  поболтать,  обмeняться
  впечатлeнiями  въ семейномъ кругу. Но  перспектива  обмeна  впечатлeньями въ
  семейномъ кругу не соблазнила Мусю, и Тамара Матвeевна уступила.
       -   Можетъ  быть,  тогда и  Нещеретовъ  съ  вами поeдетъ?  -   вскользь
  небрежно освeдомилась она.
       -  Нeтъ, Нещеретовъ съ нами не поeдетъ,-  сердито отвeтила Муся.
       -  Вотъ ты  хочешь сидeть на банкетe Богъ знаетъ гдe...  Если ужъ не съ
  нами, то не лучше ли тебe отвести двадцать второй номеръ? Онъ еще свободенъ,
  это рядомъ съ Аркадiемъ Николаевичемъ... Онъ такой прiятный собесeдникъ, а?
       Муся  хотeла было огрызнуться, но ей  пришло въ  голову, что  Клервилля
  никакъ нельзя будетъ посадить съ молодежью на Камчатку.  "Какъ я  раньше  не
  сообразила!" -  съ досадой подумала она.
       -  Нeтъ, двадцать  второго номера я не хочу, -  сказала  Муся.-   Но мы
  дeйствительно неудачно  выбрали мeсто... Я думаю, намъ лучше быть за первымъ
  столомъ. Такъ въ самомъ дeлe будетъ приличнeе, я скажу Фомину.
       Въ этотъ вечеръ Муся вернулась домой  раньше обычнаго, въ  одиннадцать.
  Перебирая  бумаги  въ  ящикe,  она  наткнулась  на  старый  иллюстрированный
  проспектъ пароходнаго  общества,  какъ-то  сохранившiйся  у нея  отъ поeздки
  заграницу  передъ  войною.  Муся разсeянно  его  перелистала.  На палубe  въ
  креслахъ  сидeли рядомъ молодой человeкъ  и  дама.  Передъ  ними  на столикe
  стояли {342}  бокалы,  бутылка  въ ведеркe  со  льдомъ.  Изумительно  одeтый
  молодой человeкъ держалъ сигару въ рукe съ изумительно  отдeланными ногтями,
  влюбленно глядя на изумительно  одeтую даму. Вдали виднeлся берегъ, какiе-то
  пышные сады, замки... Мусю  внезапно  охватило страстное желанiе быть  женой
  Клервилля, путешествовать на роскошномъ  пароходe, пить шампанское, говорить
  по  англiйски. "Ахъ, Боже мой, если бы кончилась эта проклятая бойня!" -  въ
  сотый разъ подумала она съ тоскою. Муся положила  проспектъ и,  замирая  отъ
  волненья,  вызвала  гостиницу "Паласъ". Клервилль былъ у себя въ номерe.  По
  первымъ   его   словамъ   -    голосъ   его   звучалъ   въ   аппаратe   такъ
  странно-непривычно,  -  Муся почувствовала, что онъ не "шокированъ", что онъ
  счастливъ...
       -   ...Да, непремeнно прieзжайте,-  говорила  она, понижая голосъ почти
  до шопота.-  Будутъ политическiя рeчи, это навeрное васъ интересуетъ.
       Въ  ту  же  секунду  Муся   инстинктомъ  почувствовала,  что  поступила
  неосторожно.  Ея  послeднiя  слова   встревожили  Клервилля.  Онъ   смущенно
  объяснилъ, что, въ такомъ случаe, ему, какъ иностранному офицеру и  гостю въ
  Россiи, лучше было бы  не идти. Муся заговорила быстро и сбивчиво, забывъ  о
  модуляцiяхъ  голоса.  Она  объяснила Клервиллю,  что никакого  политическаго
  характера банкетъ, конечно, имeть не будетъ:
       -  Вы догадываетесь, что иначе я бы васъ и не приглашала... Я прекрасно
  понимаю,  что   вы   не   можете   участвовать   въ   нашихъ   политическихъ
  манифестацiяхъ...  Нeтъ, будьте  совершенно  спокойны,  Вивiанъ,  я  ручаюсь
  вамъ,-   говорила  она, съ наслажденьемъ  называя его по  имени. _  Нeтъ, вы
  должны, должны прiйти... Впрочемъ, можетъ быть, вы просто не хотите?.. Тогда
  я, конечно, не настаиваю, если вамъ скучно?.. {343}
       Клервилль сказалъ, что будетъ непремeнно, и просилъ посадить его рядомъ
  съ ней.
       -  Я плохо говорю по русски и мнe такъ, такъ хочется сидeть съ вами...
       Муся  обeщала  исполнить его желанiе, "если только  будетъ какая-нибудь
  возможность".
       Они простились, чувствуя съ  волненiемъ, какъ ихъ сблизилъ этотъ ночной
  разговоръ  по телефону. Муся положила ручку аппарата,  встала  и прошлась по
  комнатe. Счастье заливало, переполняло  ея  душу. Ей казалось,  что  никакiя
  описывавшiяся  въ  романахъ  ivresses  не  могли  бы  ей  доставить большаго
  наслажденiя,  чeмъ этотъ  незначительный разговоръ, при которомъ  ничего  не
  было сказано. Муся подошла къ  пiанино и почти безсознательно,  какъ въ тотъ
  вечеръ знакомства съ Клервиллемъ  и  Брауномъ (почему-то она  вспомнила и  о
  немъ), взяла  нeсколько  аккордовъ, чуть слышно повторяя слова: "E voi -   o
  fiori -  dall' olezzo sottile -  vi faccia -  tutti -  aprire -  la  mia man
  maledetta!.."
  
       Майоръ Клервилль весь этотъ вечеръ провелъ у себя въ номерe за чтенiемъ
  "Братьевъ Карамазовыхъ",  иногда отрываясь отъ  книги,  чтобъ  закурить свою
  Gold Flake. Въ комнатe было тепло,  однако радiаторъ не  замeнялъ настоящаго
  жарко растопленнаго камина. Удобствъ  жизни,  того, что  иностранцы называли
  комфортомъ и  считали  достоянiемъ  Англiи,  въ  Петербургe  было,  пожалуй,
  больше, чeмъ  въ Лондонe. Но  уюта, спокойствiя  не было вовсе, какъ не было
  ихъ въ этой необыкновенной, мучительной книгe.
       Клервилль читалъ Достоевскаго и прежде,  до  войны:  въ томъ кругу,  въ
  которомъ онъ жилъ, это съ нeкоторыхъ поръ было обязательно. Онъ и  выполнилъ
  долгъ, какъ  раньше,  въ  школe,  прочелъ  {344}  Шекспира: съ  тeмъ,  чтобы
  навсегда  отдeлаться  и  запомнить   наиболeе  знаменитыя  фразы.  Къ  жизни
  Клервилля  Достоевскiй  никакого  отношенiя  имeть  не могъ.  Многое въ  его
  книгахъ  было  непонятно  Клервиллю;  кое-что  казалось  ему невозможнымъ  и
  неприличнымъ. Нацiональный англiйскiй писатель не избралъ бы героемъ убiйцу,
  героиней  проститутку; студентъ Оксфордскаго  университета не  могъ бы убить
  старуху-процентщицу, да еще  ради нeсколькихъ фунтовъ стерлинговъ. Клервилль
  былъ уменъ, получилъ  хорошее  образованiе, немало видeлъ на  своемъ  вeку и
  зналъ,  что  жизнь  не  совсeмъ  такова,  какою   она  описана  въ  любимыхъ
  англiйскихъ  книгахъ. Но  все  же для  него  убiйцы  и грабители  составляли
  достоянiе  "детективныхъ"   романовъ,-   тамъ   онъ  ихъ  принималъ  охотно.
  Достоевскiй  защищалъ дeло униженныхъ и  оскорбленныхъ,-  Клервилль искренно
  этому сочувствовалъ и  не  видeлъ  въ  этомъ  особенности русскаго писателя:
  такова была традицiя Диккенса. Самъ Клервилль, кромe  профессiональной своей
  работы, кромe увлеченiя спортомъ и  искусствомъ, интересовался общественными
  вопросами  и  даже  спецiально изучалъ  дeло  внeшкольнаго  образованiя. Онъ
  понималъ, что можно быть  недовольнымъ консервативной партiей, можно ставить
  себe цeлью переходъ власти къ  партiи либеральной или даже соцiалистической.
  Но знаменитая страница о джентльмэнe съ насмeшливой физiономiей, который, по
  установленiи всеобщаго  счастья  на  землe, вдругъ ни съ того,  ни  съ  сего
  разрушитъ  хрустальный   дворецъ,  столкнетъ  разомъ  къ  чорту  все  земное
  благополучiе единственно  съ той  цeлью, чтобы опять пожить по своей волe,- 
  страница эта была ему непонятна: онъ чувствовалъ вдобавокъ, что Достоевскiй,
  ужасаясь и возмущаясь,  вмeстe  съ  тeмъ въ  {345}  душe  чуть-чуть гордится
  широтой  натуры  джентльмэна съ  насмeшливой физiономiей. Клервилль искренно
  восторгался   "Легендой  о  великомъ  инквизиторe",   могъ  бы  назвать   въ
  англiйской,   во   французской  литературe   книги,   до  нeкоторой  степени
  предвосхищающiя идею  легенды. Однако,  его  коробило и даже оскорбляло, что
  высокiя философскiя и  религiозныя мысли высказывались въ  какомъ-то кабакe,
  страннымъ  человeкомъ  -   не  то  отцеубiйцей,  не  то  подстрекателемъ  къ
  убiйству... Это чтенiе досталось Клервиллю нелегко и онъ былъ искренно радъ,
  когда  со  спокойной совeстью, съ  надлежащей  долей восхищенiя  отложилъ въ
  сторону обязательныя книги Достоевскаго.
       Но  это  было  давно.  Съ тeхъ  поръ  все  измeнилось:  и онъ, и  мiръ.
  Достоевскiй былъ любимымъ писателемъ Муси. Она сказала объ этомъ Клервиллю и
  постаралась  вспомнить  нeсколько  мыслей, который  отъ  кого-то  слышала  о
  "Братьяхъ  Карамазовыхъ".  Клервилль  немедленно  погрузился  въ   книги  ея
  любимаго  писателя.  Ему стало  ясно,  что  онъ прежде  ничего  въ  нихъ  не
  понималъ. Только  теперь черезъ Мусю онъ по настоящему  понялъ Достоевскаго.
  Онъ искалъ  и  находилъ въ ней сходство съ самыми  необыкновенными героинями
  "Братьевъ Карамазовыхъ", "Идiота", "Бeсовъ", мысленно примeрялъ  къ  ней  тe
  поступки,  которые совершали  эти  героини.  Въ  болeе  трезвыя свои  минуты
  Клервилль  понималъ, что въ  Мусe  такъ же  не  было Грушеньки или  Настасьи
  Филипповны,  какъ  не  было  ничего  отъ  Достоевскаго въ  ея  средe, въ  ея
  родителяхъ. Однако трезвыхъ минутъ у Клервилля становилось все меньше.
       Потомъ эти книги и сами по себe его захватили. То, что онъ  пережилъ въ
  годы войны,  затeмъ долгое  пребыванiе  въ  Петербургe, было  какъ бы  {346}
  подготовительной школой къ Достоевскому. Онъ чувствовалъ, что его понемногу,
  со  страшной силой, затягиваютъ въ новый,  чужой, искусственный мiръ. Но это
  волшебство  уже не такъ его пугало: ему искусственной казалась и его прежняя
  жизнь, отъ скачекъ Дэрби  до народныхъ  университетовъ. Оглядываясь  на  нее
  теперь,  Клервилль  испытывалъ  чувство   нeкоторой   растерянности,-   какъ
  человeкъ,  вновь  выходящiй на обыкновенный  солнечный свeтъ  послe  долгаго
  пребыванiя  въ  шахтe,   освeщенной  зловeщими  огнями.   Самыя   безспорныя
  положенiя, самый нормальный складъ жизни больше не казались ему безспорными.
  У него уже не  было увeренности въ томъ,  что составлять сводки  въ военномъ
  министерствe,  лeзть  на  стeну изъ-за  боксеровъ и лошадей, платить шальныя
  деньги  за старыя марки, за  побитый фарфоръ  18-го вeка  -  значило жить въ
  естественномъ  мiрe.  Не  было   увeренности  и  въ  обратномъ.  Онъ  только
  чувствовалъ, что прежнiй мiръ былъ несравненно спокойнeй и прочнeе.
       Клервилль не понималъ, что вопросъ  объ  естественномъ и искусственномъ
  мiрe самъ по себe не имeетъ для него большого значенiя.  За размышленiями по
  этому вопросу въ  немъ зрeла мысль о женитьбe  на Мусe  Кременецкой.  Только
  Муся могла освeтить ему жизнь. Клервилль  подолгу думалъ о значенiи  каждаго
  ея  слова.  Онъ все записывалъ въ своемъ дневникe, н  тамъ словамъ  Муси объ
  инфернальномъ   началe   Грушеньки   было    отведено   нeсколько   страницъ
  комментарiевъ. Муся не всегда говорила Клервиллю  то, что логически ей могло
  быть выгодно. Она и вообще не обдумывала своихъ  словъ, говорила все, что ей
  въ первую  секунду  казалось  милымъ  и оригинальнымъ. Какъ-то разъ она  ему
  сказала,   что  п р о с т о   н е   м о ж е т ъ   п о н я т ь  обязательства
  вeрности въ {347} бракe. Но именно вырывавшiяся у нея слова, о которыхъ Муся
  потомъ сама жалeла, всего больше возвышали ее въ представленiи Клервилля. По
  понятiямъ его стараго, англiйскаго мiра,  женитьба на Мусe была почти такимъ
  же дикимъ поступкомъ, какъ дeйствiя  героевъ Достоевскаго. Но въ новомъ мiрe
  все  расцeнивалось  по иному.  Клервилль  за  чтенiемъ  думалъ о  Мусe въ ту
  минуту,  когда  она  его вызвала,-   и  въ  эту  минуту  его  рeшенiе  стало
  безповоротнымъ. Онъ только потому не сказалъ  ничего Мусe, что было неудобно
  и неприлично объясняться въ любви по телефону.
  
  
X.
  
       Браунъ  не  предполагалъ  быть на банкетe, но въ  заботахъ занятого дня
  забылъ послать телеграмму и вспомнилъ объ этомъ, лишь вернувшись въ "Паласъ"
  въ  седьмомъ  часу  вечера. Можно  было,  на худой конецъ,  позвонить Тамарe
  Матвeевнe по телефону. Поднявшись въ свой номеръ, Браунъ утомленно опустился
  въ  кресло  и неподвижнымъ взглядомъ  уставился  на полъ,  на швы малиноваго
  бобрика, на линiю  гвоздей, обходившую по сукну  мраморный четыреугольникъ у
  камина. Край потолка у окна отсвeчивалъ красноватымъ свeтомъ.
       Такъ  онъ сидeлъ  долго. Вдругъ  ему показалось, что стучатъ  въ дверь.
  "Войдите!" -  вздрогнувъ, сказалъ онъ. Никого не было. Браунъ зажегъ лампу и
  взглянулъ на  часы.  "Однако  не оставаться же  такъ  весь вечеръ",-  угрюмо
  подумалъ онъ, взялъ было со стола книгу и тотчасъ ее отложилъ: онъ проводилъ
  за чтенiемъ большую часть ночей. "Пойти куда-нибудь?.. Куда же?.." Знакомыхъ
  у него было очень много. Браунъ {348} перебралъ  мысленно людей, къ которымъ
  могъ бы поeхать. "Нeтъ, не къ нимъ, тоска... Пропади она совсeмъ... Развe къ
  Федосьеву  поeхать?" -  Онъ подумалъ,  что  по  складу  ума этотъ врагъ  ему
  гораздо  интереснeе,  да  и ближе  друзей.  "Сходство  въ  мiрe  В...  Нeтъ,
  разумeется, нельзя eхать  къ Федосьеву"... Онъ  снова  вспомнилъ объ  юбилеe
  Кременецкаго. Теперь  звонить по  телефону было  уже неудобно.  "Развe  туда
  отправиться?  Скука"...  Но  онъ  подумалъ  объ  ожидавшемъ  его   длинномъ,
  безконечномъ вечерe...
       Изъ камина выползло большое бурожелтое насeкомое и поползло по мрамору.
  Браунъ  вздрогнулъ   и   уставился  глазами  на  многоножку.   Она  замерла,
  притаилась, затeмъ зашевелила сяжками и быстро поползла назадъ въ каминъ.
       "Такъ и  я прячусь отъ  людей, отъ  яркаго  свeта...  Этимъ живу,  какъ
  живетъ  Федосьевъ  своей  мнимой  ненавистью  къ  революцiонерамъ,  которыхъ
  ненавидeть ему  трудно, ибо они не хуже  и  не лучше его...  Невелика и  моя
  мудрость жизни,  немного  же  она  принесла  мнe  радости.  Нeтъ,  ненадежно
  созданное  мной  perfugium  tutissimum  и,  навeрное,  не  здeсь,  не  здeсь
  скрывается ключъ къ свободe"...
  
       Банкетъ, какъ всегда,  начался съ  опозданiемъ, и Браунъ прieхалъ почти
  во  время. Въ ту минуту,  когда онъ поднимался по  лeстницe, музыка  впереди
  заиграла тушъ. Раздались бурныя рукоплесканiя: Семенъ Исидоровичъ, блeдный и
  растроганный, какъ  разъ входилъ  въ залъ подъ руку  съ Тамарой  Матвeевной.
  Браунъ  передъ раскрытой настежь  дверью  ждалъ конца  рукоплескали  и туша.
  Вдругъ сзади, покрывая шумъ, его окликнулъ знакомый голосъ. Въ другомъ концe
  корридора,  у  дверей  отдeльнаго кабинета,  стоялъ  {349}  Федосьевъ.  Онъ,
  улыбаясь, показывалъ жестомъ,  что не желаетъ подходить къ дверямъ банкетной
  залы.
       -  Я увидeлъ васъ изъ кабинета,-  сказалъ, здороваясь, Федосьевъ, когда
  рукоплесканiя, наконецъ, прекратились.
       -  Вы какъ же здeсь оказались?
       -   Да я  теперь почти всегда  обeдаю въ  этомъ  ресторанe,-   отвeтилъ
  Федосьевъ.-   По знакомству  и кабинетъ  получаю,  когда есть свободный: мнe
  вeдь не очень удобно въ общемъ залe. Такъ вы тоже Кременецкаго чествуете? - 
  съ улыбкой спросилъ онъ.
       -  Такъ точно.
       -  А то не заглянете ли потомъ и сюда, ко мнe, если не всe рeчи  будутъ
  интересныя?
       -   Если  можно  будетъ  выйти   изъ  залы,  загляну...  Вы  долго  еще
  останетесь?
       -  Долго, я только что прieхалъ и еще ничего не заказалъ. Мнe вдобавокъ
  и торопиться некуда: теперь я свободный человeкъ...
       -  Да, да...
       -  Свободный человeкъ... Ну, торопитесь, вотъ и тушъ кончился.
       -  Такъ до скораго свиданья...
       Гости разсаживались по мeстамъ.  Пробeгавшiй мимо  входной двери Фоминъ
  остановился и взволнованно-радостно пожалъ руку Брауну.
       -   Вашъ  номеръ  сорокъ  пятый,-  сказалъ онъ, -   вонъ  тамъ, на краю
  главнаго  стола,  рядомъ съ  майоромъ  Клервиллемъ...  Вeдь  вы  говорите по
  англiйски?..  А  по  другую  сторону  я, если  вы  ничего  противъ этого  не
  имeете...
       Онъ побeжалъ дальше. Браунъ прошелъ къ своему мeсту. Клервилль радостно
  пожалъ  ему  руку. Англичанинъ занималъ первый стулъ по  боковому  столу. По
  другую  сторону Клервилля сидeла Муся.  Къ  неудовольствiю  Фомина,  который
  находилъ {350} неудобнымъ мeнять все  въ послeднюю минуту, кружокъ Муси былъ
  переведенъ  съ Камчатки. Самъ Фоминъ  занималъ  мeсто  за почетнымъ столомъ;
  собственно,  по своему положенiю, онъ не  имeлъ  на это  права (очень многiе
  претендовали на мeста  у  этого стола  и изъ-за нихъ вышло немало обидъ), но
  роль Фомина въ  устройствe  чествованiя была  такъ велика, что его претензiя
  никeмъ не оспаривалась.
       "Хоть разговаривать,  кажется,  не  будетъ  нужно",-   угрюмо  подумалъ
  Браунъ, взглянувъ  на Клервилля и на  Мусю.-  "Слава Богу  и на  томъ"... - 
  Весь видъ банкетнаго зала вызвалъ въ немъ привычное чувство тоски. Онъ взялъ
  меню и принялся его изучать.
  
  
XI.
  
       Муся  прieхала  въ  ресторанъ съ  родителями,  но  отдeлилась  отъ нихъ
  тотчасъ  по выходe  изъ  коляски.  У  парадныхъ  дверей Семена Исидоровича и
  Тамару Матвeевну окружили распорядители и боковымъ корридоромъ проводили ихъ
  въ небольшую  гостиную, откуда, по  заранeе  выработанному  церемонiалу, они
  позднeе должны были совершить торжественный  выходъ въ залу банкета. О  Мусe
  распорядители  не подумали, а  Тамара Матвeевна была такъ  взволнована,  что
  тоже забыла  о дочери, едва ли не первый разъ въ жизни. Недостатокъ вниманiя
  чуть-чуть задeлъ Мусю: какая пропасть ни отдeляла ее отъ родителей, въ этотъ
  день  она гордилась славой отца и сама себя чувствовала немного именинницей.
  Муся прошла въ  раздeвальную, гдe у отдeлявшаго вeшалки барьера, съ шубами и
  шапками въ рукахъ,  толпились  люди. Она скромно  стала  въ  очередь,  но ее
  тотчасъ  узнали. Какой-то незнакомый  ей  господинъ  {351}  съ  внушительной
  ласковой интонацiей сказалъ очень громко:
       -  Господа, пропустите мадмуазель Кременецкую!..
       На Мусю немедленно обратились всe взгляды. Съ ласковыми улыбками, гости
  внe очереди пропустили  ее  къ  барьеру, помогли ей  отдать шубу и  получить
  номерокъ.  По  выраженiю лицъ  дамъ, Муся  почувствовала, что  и  ея  платье
  произвело  должное  впечатлeнiе.  Она   быстро  оглядeла  себя  въ  зеркало,
  поправила  прядь  волосъ  и, провожаемая сочувственнымъ  шопотомъ, вышла изъ
  раздeвальной.
       Гости   собрались   въ   большой  зеркальной  комнатe,  примыкавшей  къ
  банкетному  залу.  Парадная  толпа  гостей  еще  не  освоилась  съ  мeстомъ.
  Невидимые  музыканты  гдe-то  наверху настраивали  инструменты. Несмотря  на
  привычку  къ обществу,  Муся  испытывала смущенiе  отъ  нестройныхъ  звуковъ
  музыки, отъ симпатiи и восхищенья, который она  вызывала,  отъ того, что она
  входила въ залъ  одна.  Вдругъ у нея забилось сердце. Ей бросилась въ  глаза
  высокая фигура Клервилля. Онъ увидeлъ ее и, измeнившись въ лицe, поспeшно къ
  ней направился.
       -  Я сижу съ вами? -  спросилъ онъ по англiйски.-  Это необходимо...
       Тотъ механизмъ кокетства, который работалъ въ Мусe почти независимо отъ
  ея воли, долженъ  былъ изобразить на ея  лицe удивленно-насмeшливую ласковую
  улыбку.  Однако, на  этотъ разъ механизмъ не  выполнилъ  своей задачи.  Муся
  растерянно кивнула головой; ея сердце билось все сильнeе. Клервилль, видимо,
  хотeлъ сказать что-то еще,  что-то  очень  важное.  Но  въ  эту секунду Мусю
  увидeли с в о и. Здeсь были Глаша, Никоновъ, Березинъ, Беневоленскiй, былъ и
  Витя, смертельно {352} страдавшiй отъ своего пиджака, единственнаго на этотъ
  разъ въ залe.  Витя все  время съ тоскливой надеждой смотрeлъ на входившихъ:
  неужели никто, никто другой  не окажется въ  пиджакe? Послeднiй ударъ нанесъ
  ему Василiй Степановичъ: онъ явился  во фракe, который на тощей  сутуловатой
  его фигурe сидeлъ такъ, какъ могъ бы сидeть на жирафe.
       Среди  своихъ  Муся быстро успокоилась,-  страстно-радостное чувство не
  покидало ея,  но  ушло  внутрь,  все  освeщая  счастьемъ.  Теперь  механизмъ
  работалъ правильно.  Тонъ  его  работы означалъ:  "Хоть и  очень  странно  и
  забавно, что мы, м ы, оказались среди этихъ странныхъ и забавныхъ людей,  но
  если ужъ такъ,  давайте развлекаться и въ ихъ  обществe..." Въ этотъ тонъ не
  могъ  попасть  одинъ Клервилль.  Онъ  просiялъ, когда  Муся  пригласила  его
  принять участiе въ поeздкe на острова.
       -  Да, мы будемъ eхать,-  сказалъ онъ по русски съ волненiемъ.
       Князя Горенскаго  въ  кружкe  на  этотъ  разъ не было.  Онъ  явился  съ
  небольшимъ опозданiемъ и привезъ тревожныя извeстiя. На окраинахъ города все
  усиливалось  броженiе. Съ минуты  на минуту можно было  ждать взрыва, выхода
  рабочихъ на  улицу.  Горенскiй даже  рeшилъ,  по  дорогe  въ  ресторанъ,  не
  сообщать тамъ своихъ свeдeнiй,  чтобъ  не испортить настроенiя на праздникe.
  Однако, онъ не удержался  и разсказалъ все еще въ  раздeвальной. Его новости
  мигомъ  облетeли зеркальную  комнату,  но настроенiя  отнюдь  не  испортили.
  Напротивъ, оно очень поднялось, хотя не всe понимали, почему на улицу должны
  выйти именно рабочiе.
       -  Охъ, далъ  бы  Господь!  -   сказалъ  Василiй Степановичъ,  ежась въ
  оттопыренной, туго {353} накрахмаленной рубашкe.-  Вы будете нынче говорить?
  -  сказалъ онъ значительнымъ тономъ, который ясно  показывалъ, что отъ  рeчи
  князя на банкетe кое-что могло и зависeть.
       -  Да, я скажу,-  взволнованно отвeтилъ Горенскiй.
       -   Князь,  при такой конъюнктурe ваша  рeчь, я  чувствую, можетъ стать
  общественнымъ событiемъ,-   сказалъ  убeжденно  донъ-Педро.-   Я  жду  ее со
  страстнымъ нетерпeнiемъ.
       Послышался  звонокъ,  гулъ  усилился. Двери  банкетной  залы раскрылись
  настежь.
       -   Ну,  пойдемъ садиться, лэди и  джентльмэны,  -  воскликнулъ  весело
  Никоновъ, хватая подъ руку  Сонечку Михальскую, хорошенькую семнадцатилeтнюю
  блондинку, послeднее прiобрeтенiе кружка.-  Милая моя, вы идете со мной,  не
  отбивайтесь, все равно не поможетъ...
       -  А Марья Семеновна съ кeмъ сидитъ? -  небрежно освeдомился Витя.
       -  Разумeется, съ Клервиллемъ,-  отвeтила Глафира Генриховна.
       На   порогe  банкетной  залы   показался  озабоченный  Фоминъ.  Звонокъ
  продолжалъ звонить.  Всe  направились  къ  столамъ.  При видe этихъ  столовъ
  тревожное настроенiе сразу у всeхъ улеглось: ни съ  какой  революцiей  такiе
  столы явно не совмeщались.
  
       Тушъ и разсаживанiе кончились, гости удовлетворили любопытство: гдe кто
  посаженъ, и обмeнялись по этому поводу своими соображенiями. Вдоль стeнъ уже
  шли лакеи.  Фоминъ  объяснялъ  сосeдямъ,  что  онъ нашелъ  компромиссъ между
  русскимъ и французскимъ стилемъ: будучи врагомъ системы закусокъ, онъ все же
  для оживленiя оставилъ водку и  къ ней назначилъ  canape's {354} au  caviar.
  Вмeсто  водки желавшимъ  разливали коньякъ, по  словамъ  Фомина,  столeтнiй.
  Этотъ  коньякъ  гости  пили  съ особымъ  благоговeньемъ. Витя  сказалъ,  что
  никогда  въ жизни  не  пилъ такого удивительнаго коньяка. Никоновъ заставилъ
  пить и дамъ.
       Въ кружкe сразу  стало  весело.  Муся, къ большому восторгу  Клервилля,
  выпила одну  за  другой двe  рюмки. "Нeтъ, кажется, было не очень смeшно",- 
  говорила  себe  она,  вспоминая  выходъ  родителей  (Муся  побаивалась этого
  выхода).-  "Вивiанъ во всякомъ  случаe не могъ найти  это смeшнымъ... Да онъ
  только на меня и смотрeлъ...  Кажется,  и  платье ему понравилось",-  думала
  она, съ  наслажденьемъ чувствуя на  себe  его влюбленный  взглядъ. Никоновъ,
  бывшiй въ  ударe,  сыпалъ шутками,  -   его,  впрочемъ,  немного  раздражалъ
  англичанинъ. Березинъ съ равнымъ  удовольствiемъ eлъ, пилъ  и разговаривалъ.
  Витя  тревожно   себя  спрашивалъ,   какъ   понимать   слова   этой  вeдьмы:
  "Р а з у м e е т с я,   съ    Клервиллемъ".   Глафира   Генриховна    дeлала
  сатирическiя   наблюденiя.  Фоминъ   то  озабоченнымъ  хозяйскимъ  взглядомъ
  окидывалъ  столы,  гостей,  лакеевъ,  то,  волнуясь,  пробeгалъ   въ  памяти
  заготовленную имъ  рeчь. Браунъ  много  пилъ  и  почти не  разговаривалъ  съ
  сосeдями, изрeдка со злобой поглядывая на Клервилля и Мусю.
  
       Обeдъ очень удался, праздникъ шелъ превосходно. Рeчи начались рано, еще
  съ  me'daillon  de   foie  gras.  Вначалe  говорили   присяжные  повeренные,
  восхвалявшiе  адвокатскiя заслуги юбиляра. Это  все были опытные,  привычные
  ораторы. Они  разсказали блестящую карьеру Семена  Исидоровича,  упомянули о
  наиболeе извeстныхъ  его дeлахъ, отмeтили особенности его таланта.  Говорили
  {355} они довольно искренно: надъ Семеномъ Исидоровичемъ  часто подтрунивали
  въ  сословiи, но большинство адвокатовъ  его любило. Кромe  личныхъ враговъ,
  всe  признавали  за  нимъ  качества  оратора,  добросовeстнаго,  корректнаго
  юриста,    прекраснаго   товарища.    Прославленные   адвокаты    благодушно
  разукрашивали  личность  Кременецкаго  въ  разсчетe  на  то,   что  публика,
  вeроятно, сама сдeлаетъ должную поправку на юбилей, на вино, на превосходный
  обeдъ. Въ этомъ они ошибались: большая часть публики все принимала за чистую
  монету;  образъ  Семена  Исидоровича  быстро  росъ,  принявъ   къ   дессерту
  истинно-гигантскiе размeры.
       Ораторы говорили недолго и часто смeняли другъ друга, такъ что вниманiе
  слушателей  не утомлялось.  Всeхъ  встрeчали  и  провожали  апплодисментами.
  Семенъ Исидоровичъ смущенно  кланялся,  обнималъ  однихъ  ораторовъ,  крeпко
  пожималъ руку или обe руки другимъ.  Тамара Матвeевна,  имя которой не  разъ
  упоминалось въ  рeчахъ, сiяла безкорыстнымъ  счастьемъ.  Лакеи едва успeвали
  разливать по бокаламъ шампанское.
       -   Странный,  однако,  ученый,  смотрите  какъ  онъ  пьетъ,-   шепнула
  Никонову  Глафира  Генриховна,  не  поворачивая   головы  и  лишь   быстрымъ
  движенiемъ глазъ  показывая на Брауна.-  Говорятъ, онъ умный,  но онъ всегда
  молчитъ. Можетъ быть, умный, а можетъ быть,  просто мрачный идiотъ.  Я  знаю
  изъ    вeрнаго    источника,   что   онъ   человeкъ    съ    психопатической
  наслeдственностью.
       -  Нeтъ, онъ молодчина! -   сказалъ Никоновъ. -  Онъ всегда пьетъ, какъ
  извозчикъ, и никогда не пьянeетъ.
       -  Не то, что вы.
       -  Я ни въ одномъ глазe. {356}
       -  Дать  вамъ зеркало? Глаза  у  васъ  стали маленькiе  и сладенькiе,- 
  замeтила уже громко Глафира Генриховна.
       -  Низкая  клевета!  У меня  демоническiе  глаза, это  всeмъ  извeстно.
  Правда, Мусенька?.. Виноватъ, я хотeлъ сказать: Марья Семеновна.
       -   Самые  демоническiе,  стальные  глаза,-  подтвердила Муся.-   Прямо
  Наполеонъ! Но много  вы  все-таки  не пейте,  помните, что мы еще  eдемъ  на
  острова.
       -  Да, на острова,-  сказалъ Клервилль. -  И  на островахъ  тоже будемъ
  пить. Возьмемъ съ собой нeсколько бутылокъ...
       -  О, да, будемъ пить.
       -  И выпьемъ за здоровье вашего короля... Онъ и самъ, говорятъ, мастеръ
  выпить, правда?
       На это Клервилль ничего не отвeтилъ.  Онъ не совсeмъ  понялъ  послeднiя
  слова Никонова,  но шутка  о  королe  ему не  понравилась.  Муся тотчасъ это
  замeтила.
       -  Господа, мы постараемся улизнуть  послe рeчи князя,-  сказала она.- 
  Какъ вы  думаете,  а? Вeдь она  самая  интересная...  Какъ  и  рeчь  Платона
  Михайловича,-  добавила Муся: ей хотeлось въ этотъ день быть всeмъ прiятной.
       -   Fille de'nature'e, это  невозможно,-  возразилъ  польщенный Фоминъ,
  отрываясь отъ мыслей о своей близящейся рeчи,-  вы никакъ не можете улизнуть
  до отвeтнаго слова дорогого намъ всeмъ юбиляра.
       -  Ахъ,  я и забыла, что будетъ еще отвeтное слово... Ничего, папа насъ
  проститъ.
       -  Да онъ и не замeтитъ, ему не до насъ,-  сказалъ Березинъ.
       За  почетнымъ  столомъ,  предсeдатель,  старый,  знаменитый   адвокатъ,
  постучалъ ножомъ по бокалу. {357}
       -  Слово принадлежитъ Платону Михайловичу Фомину.
       Муся энергично  заапплодировала,  ея примeру  послeдовалъ весь кружокъ;
  рукоплесканiя все-таки вышли довольно жидкiя: Фомина мало знали. Онъ всталъ,
  повернулся   къ  Кременецкому  и,   криво  улыбнувшись,  заговорилъ.  Фоминъ
  приготовилъ  рeчь  въ  томъ  невыносимо-шутливомъ  тонe,  безъ  котораго  не
  обходится ни одинъ банкетъ въ мiрe.
       -   ...Личность  глубокоуважаемаго  юбиляра,-   говорилъ  онъ,-   столь
  разностороння  и, такъ сказать, многогранна, что лично я невольно теряюсь...
  Господа, знаете ли  вы, какъ зачастую поступаютъ  дeти съ дорогой подаренной
  имъ игрушкой, сложный механизмъ которой  зачастую превышаетъ ихъ способность
  пониманiя?  Они  разбираютъ  ее   на  части  и  изучаютъ  отдeльные  кусочки
  (послышался  смeхъ; Семенъ Исидоровичъ смущенно  улыбался,  Тамара Матвeевна
  одобрительно  кивала  головой).  Такъ  и  намъ  остается  разбить  на  грани
  многогранный  образъ  Семена Исидоровича, который  вeдь тоже есть  въ своемъ
  родe,  такъ  сказать,  произведенiе  искусства.  На  мою  долю,  mesdames et
  messieurs,  приходится лишь одна скромная грань большой фигуры... Милостивыя
  государыни и  государи, я  вынужденъ сдeлать  ужасное  признанiе: господа, я
  ничего  не  понимаю  въ  политикe! (Фоминъ  улыбнулся и  побeдоносно  обвелъ
  взглядомъ залъ, точно ожидая возраженiй,-   въ дeйствительности онъ  считалъ
  себя  тонкимъ политикомъ).  Согласитесь, что  это столь печальное  для  меня
  обстоятельство имeетъ по крайней мeрe одну хорошую сторону: оно оригинально!
  Ибо, какъ извeстно,  политику  понимаютъ  всe...  Но я,  господа,  будучи въ
  нeкоторомъ  родe  уродомъ,  я  лишенъ  этой  способности и  потому  лишенъ и
  возможности  говорить  о Семенe  Исидоровичe,  какъ  {358}  о  политическомъ
  мыслителe и  вождe. Это сегодня  сдeлаетъ,  господа,  со  свойственнымъ  ему
  авторитетомъ,  мой другъ,  князь  Алексeй Андреевичъ Горенскiй.  Моя  задача
  другая... Увы, господа,  здeсь  я немного опасаюсь, какъ бы со стороны моихъ
  недоброжелателей не послeдовало возраженiе,  то возраженiе, что я  ничего не
  понимаю  и   въ  юриспруденцiи!  (онъ  улыбнулся  еще  побeдоноснeе,   снова
  послышался  смeхъ;  Никоновъ  закивалъ  утвердительно головою). Господа,  вы
  молчите, -  я констатирую, что у меня нeтъ недоброжелателей! По крайней мeрe
  я  хочу думать, что ваше  молчанiе не есть  знакъ согласiя!.. Какъ бы  то ни
  было, я не  намeренъ говорить о  нашемъ глубокоуважаемомъ юбилярe и какъ объ
  юристe, -  это  уже  сдeлали, съ несравненной  силой  и краснорeчiемъ,  наши
  старшiе товарищи и учителя. Моя  задача скромнeе,  господа! Мое слово будетъ
  не о большомъ русскомъ  адвокатe Кременецкомъ,  а о  моемъ дорогомъ патронe,
  наставникe и, смeю сказать, другe ("Семe",-  подсказалъ Никоновъ,  Фоминъ на
  него покосился), о моемъ старшемъ другe Семенe Исидоровичe...
       Такъ онъ говорилъ минутъ пятнадцать. Онъ говорилъ о Семенe Исидоровичe,
  какъ  объ  учителe  младшаго  поколeнiя, объ  его  дружескомъ  внимательномъ
  отношенiи къ помощникамъ, о той  работe большого адвоката, которой не видeли
  постороннiе.-  "О ней,-  сказалъ  Фоминъ,-  кромe меня можетъ  судить только
  одинъ  человeкъ въ  этой залe и я  не  сомнeваюсь,  что мой дорогой коллега,
  Григорiй Ивановичъ Никоновъ, присоединяется  къ моимъ словамъ со  всей силой
  убeжденiя,  со  всей  теплотой   чувства"   ("Впрочемъ,  за   здоровье   Его
  Благородiя",-   пробормоталъ   Никоновъ,  изобразивъ  на   лицe  умиленiе  и
  восторгъ). {359}
       Со всей теплотой чувства, хотя и въ  почтительно-игривой  формe, Фоминъ
  коснулся  семейнаго быта Кременецкихъ,  сказалъ нeсколько  лестныхъ словъ  о
  Тамарe Матвeевнe, о Марьe Семеновнe, въ любви и преданности которыхъ  Семенъ
  Исидоровичъ  находить   забвенiе  отъ  бурь  юридической,   общественной   и
  политической  дeятельности,  какъ  успокаивается  въ  тихой  пристани  послe
  большого  плаванья  большой  корабль. О Мусe до  Фомина не  говорилъ  никто.
  Раздались шумныя рукоплесканья.  Неожиданно для  самой себя Муся смутилась и
  покраснeла. Какъ  ни мучительны были потуги Фомина на  шутливость  и заранeе
  подготовленныя с е р д е ч н ы я  н о т ы, рeчь его имeла выдающiйся успeхъ.
  Въ ней было все,  что полагается:  мостъ между двумя поколeнiями  служителей
  права, смeна богатырямъ-старшимъ, неугасимый  факелъ, доблестно пронесенный,
  передаваемый   молодежи   Семеномъ   Исидоровичемъ,  и  многое   другое.  На
  неугасимомъ факелe Фоминъ  и кончилъ  свою  рeчь. Подъ громкiя рукоплесканiя
  зала  онъ   прошелъ  къ  срединe  почетнаго  стола,   обнялся   съ  Семеномъ
  Исидоровичемъ  и  поцeловалъ  руку  сiявшей  Тамарe  Матвeевнe,  которая  съ
  искренней  нeжностью поцeловала  его въ голову.  -   "Я  такъ васъ  за в с е
  благодарю, дорогой!.."  -  прошептала  она. Затeмъ Фоминъ вернулся къ своему
  мeсту, гдe къ нему тоже протянулись бокалы. Одинъ Браунъ выпилъ свой бокалъ,
  не дождавшись возвращенiя Фомина и даже до конца его рeчи.
       -   Чудно, чудно,-   говорила Муся.-  Каюсь, я не знала, что  вы  такой
  застольный ораторъ!..
       -  Да и никто этого не зналъ,-  добавила Глафира Генриховна.
       -   Помилуйте, онъ  уже  свeточъ  среди  богатырей-младшихъ,-   сказалъ
  Никоновъ.-   Что  {360} будетъ, когда  онъ  подрастетъ!..  Дорогой  коллега,
  разрeшите васъ мысленно обнять... Это было чего-нибудь особеннаго!
       -   Чего-нибудь особеннаго! -  съ жаромъ подтвердилъ Клервилль, чокаясь
  съ Фоминымъ. Улыбки скользнули по лицамъ сосeдей. Витя сердито фыркнулъ: онъ
  не любилъ Фомина, а Клервилль, прежде  такъ ему нравившiйся, теперь вызывалъ
  въ  немъ мучительную ревность. Фоминъ, скромничая, благодарилъ, онъ не сразу
  могъ вернуться  къ своему  обычному  тону. Лакеи разливали по чашкамъ кофе и
  разносили ликеры.
       -  Ну, теперь остался главный гвоздь, рeчь князя  Горенскаго,-  сказала
  Глафира Генриховна.
       -  А вы знаете, князь волнуется. Посмотрите на него!..
       -  Его рeчь будетъ политическая и, говорятъ, очень боевая.
       -  Онъ докажетъ,  что  въ  двадцатипятилeтiи Семена Исидоровича кругомъ
  виновато  царское  правительство,-   сказалъ  Никоновъ.-   Господа,  на кого
  похожъ Горенскiй?  Вы  какой  бритвой  бреетесь? Вы,  Витя,  еще  совсeмъ не
  бреетесь, счастливецъ.  А вы, милордъ?..-   Клервилль посмотрeлъ на  него съ
  удивленiемъ.-  Докторъ, вы, навeрное, бреетесь Жиллетомъ?
       -  Жиллетомъ,-  подтвердилъ  Браунъ, очевидно безъ всякаго интереса  къ
  слeдовавшему за вопросомъ поясненiю.
       -  Ну, такъ вы знаете: на  оберткe бритвы печатается свeтлый образъ  ея
  изобрeтателя. Горенскiй  -  живой портретъ  мистера Жиллета.  То  же бодрое,
  мужественное  выраженiе   и   то   же   сознанiе   своихъ   заслугъ   передъ
  человeчествомъ.
       -  Совершенно вeрно, я видeла,-  сказала, расхохотавшись, Муся.
       -  Очень вeрно,-  подтвердилъ Клервилль. {361}
       За почетнымъ столомъ опять постучали.
       -  Слово имeетъ  Алексeй  Андреевичъ  Горенскiй,-   внушительно сказалъ
  предсeдатель, для разнообразiя  нeсколько мeнявшiй  свою фразу. Легкiй  гулъ
  пробeжалъ по  залу и тотчасъ затихъ. Настроенiе сразу измeнилось,  и  улыбки
  стерлись  съ лицъ. Князь Горенскiй  всталъ,  видимо  волнуясь  и съ  трудомъ
  сдерживая волненiе. Въ лeвой рукe онъ нервно сжималъ салфетку. Князь началъ,
  безъ обычнаго  обращенiя къ  публикe или къ "глубокочтимому, дорогому Семену
  Исидоровичу".
  
  
XII.
  
       Князь  Горенскiй  пользовался  въ  обществe  репутацiей  превосходнаго,
  вдохновеннаго  оратора.  Всe   сходились   на   томъ,  что  особенность  его
  краснорeчiя   заключается  въ  богатомъ  темпераментe.  Горенскiй,  веселый,
  остроумный и благодушный человeкъ въ обыденной жизни,  совершенно измeнялся,
  всходя на ораторскую  трибуну. О  чемъ  бы  онъ  ни говорилъ,  имъ неизмeнно
  овладeвало  сильнeйшее волненiе. Онъ рeдко готовилъ рeчь  напередъ, и только
  набрасывалъ въ нeсколькихъ словахъ  ея общiй планъ, да еще иногда выписывалъ
  цитаты,  о которыхъ впрочемъ часто забывалъ  въ процессe  рeчи. Не заботился
  онъ и  о литературной формe,  предоставляя полную  свободу падежамъ, родамъ,
  числамъ; иногда и  отдeльныя слова у него  выскакивали довольно неожиданныя.
  Но большинство  слушателей этому не улыбалось: волненiе оратора, его мощный,
  съ надрывомъ, голосъ,  рeзкая, энергичная  манера,-  все это обычно заражало
  аудиторы, особенно слушавшую его впервые. Въ Государственной Думe, гдe князь
  выступалъ  часто, и  свои, и чужiе  не  всегда  очень {362}  внимательно его
  слушали.  Горенскiй  принадлежалъ  къ  умeренно-либеральной  партiи,  но  ея
  основную линiю  нерeдко обходилъ, то справа, то слeва.  Глава партiи,-  тотъ
  самый,  который уклонился  отъ выступленiя  на  юбилеe Семена Исидоровича,- 
  нeсколько  опасался  рeчей  своего  младшаго  товарища.  Вождь  либеральнаго
  лагеря, человeкъ чрезвычайно умный,  проницательный и опытный, очень  хорошо
  разбирался въ  людяхъ  и  зналъ  каждому  изъ  друзей  и  враговъ  настоящую
  человeческую  цeну.  Но  свое мнeнiе онъ  обычно  держалъ  про  себя,  а  въ
  общественной  жизни  принималъ и  расцeнивалъ  людей  исключительно  по  ихъ
  идейнымъ  ярлыкамъ. При  этомъ  неизбeжны  бывали ошибки, однако, въ  общемъ
  счетe,  онъ   признавалъ   такую   расцeнку   наиболeе  вeрной,  простой   и
  цeлесообразной. Въ огромномъ, все разроставшемся партiйномъ  хозяйствe нужны
  были  или  по крайней мeрe могли  пригодиться безупречный ярлыкъ князя,  его
  совершенная   порядочность,  его  знатное   имя   и   связи   въ   земскихъ,
  аристократическихъ,  гвардейскихъ кругахъ, изъ которыхъ  онъ вышелъ.  Однако
  вождь  партiи считалъ Горенскаго человeкомъ безъ  царя въ головe и всегда съ
  непрiятнымъ чувствомъ удивлялся успeху, выпадавшему на долю рeчей князя.
       Муся отъ  волненiя,  отъ  выпитаго вина не сразу  сосредоточилась и  не
  разслышала первыхъ словъ Горенскаго. Вначалe она только смотрeла на него  въ
  упоръ. Затeмъ Муся напрягла вниманiе и стала слушать.
       -  ...Да, правъ былъ Фоминъ,-  говорилъ князь,-  тысячу разъ правъ былъ
  Фоминъ  (Горенскiй произносилъ эту фамилiю съ непонятнымъ надрывомъ, какъ-то
  Ффамиинъ), утверждая что въ лицe юбиляра русская  общественность... чтитъ не
  только большого адвоката,  но и большого {363} общественнаго дeятеля, одного
  изъ   своихъ   идейныхъ  руководителей!   Какъ   часто  намъ,  волей  судьбы
  профессiональнымъ   политикамъ...   въ   буряхъ  и   тревогахъ  повседневной
  политической...  каши (князь употребилъ это  существительное, не найдя сразу
  другого) приходилось  и приходится на него съ тревогой оглядываться...  Какъ
  часто,  принимая то  или иное рeшенiе, намъ  приходилось и  приходится  себя
  спрашивать: а что скажетъ на  это Семенъ Сидоровичъ? И всякiй разъ, когда мы
  узнавали,  что  Семенъ  Сидоровичъ насъ  одобрилъ...  что  онъ съ  нами!..- 
  радостно  вскрикнулъ князь  такъ громко,  что  Муся  невольно  вздрогнула,- 
  ...точно камень скатывался съ горы... съ души!.. Его разумное, мудрое  слово
  имeло для насъ огромное, часто рeшающее значенiе... Онъ  стоялъ подъ грозою,
  какъ непоколебимый кряжистый дубъ...
       Характеристикe  Семена  Исидоровича  Горенскiй  посвятилъ начало  своей
  рeчи.  Юбиляръ  тихо  застeнчиво  улыбался, опустивъ голову. Раскраснeвшаяся
  Тамара Матвeевна млeла отъ восторга. "Какъ все-таки человeку не стыдно!"  - 
  думалъ начинавшiй злиться Никоновъ.
       -    ...Господа,  кто  изъ   насъ  теперь   ежедневно   не  вспоминаетъ
  проникновенныхъ словъ поэта: "Счастливъ, кто посeтилъ сей мiръ въ его минуты
  роковыя...  Его  призвали Всеблагiе,  какъ  собесeдника  на  пиръ"...  Намъ,
  господа, дано было, стать зрителями и  участниками одной изъ самыхъ роковыхъ
  минутъ...  быть можетъ,  самой роковой минуты въ исторiи рода человeческаго.
  Намъ  довелось  прiобщиться  титанической  борьбы  за право и свободу!  Быть
  можетъ, впервые въ исторiи... столкнулись съ такой силой два начала, Ормуздъ
  и  Ариманъ. Германскiй  милитаризмъ бронированнымъ кулакомъ...  наступилъ на
  маленькую Бельгiю. Сила {364} поставила себя  выше права!.. Но зло, господа,
  пробуждаетъ   добро.   Противъ  права  силы  мощно  поднялась  сила   права!
  (послышались  первыя,  тотчасъ   погасшiя  рукоплесканья).   На   борьбу  съ
  чертополохомъ грубой солдатчины  выступила лучшая часть  человeчества... Она
  погибнетъ или восторжествуетъ!  Ибо  третьяго  не  дано,  не дано  исторiей,
  господа! Рука  объ  руку  съ  англо-саксонской,  съ латинской расой довелось
  подняться на  величайшую борьбу и намъ, русскимъ. Но,  господа, господа!  - 
  вскрикнулъ онъ съ яростью, -  надо заслужить... заслужить!.. моральное право
  участвовать... въ  святомъ  дeлe  освободительной борьбы за право!  И  этого
  права мы, увы! не имeемъ, не имeемъ не по нашей винe!..
       Князь  обладалъ замeчательной  способностью  произносить фразы, которыя
  всe тысячу разъ читали въ газетахъ, совершенно такъ, какъ если-бы онe только
  что впервые зародились у  него въ головe и еще никому не были извeстны. Лицо
  Горенскаго  побагровeло.  Слова  о  бронированномъ  кулакe  онъ  бросилъ  съ
  чрезвычайной силой.  Раздались бурныя  рукоплесканья, затeмъ  снова  настала
  напряженная тишина. Смыслъ этой части рeчи князя заключался въ  томъ, что въ
  то время,  какъ Семенъ  Исидоровичъ  сразу  разобрался въ  борьбe Ормузда съ
  Ариманомъ и занялъ  въ ней  надлежащую  позицiю,  на сторону  Аримана  стала
  звeздная палата и камарилья. Прогнившая насквозь власть бросила вызовъ всему
  народу  русскому, въ частности,  рабочему классу,  требующему, со всей силой
  убeжденiя,  новой   энергiи,   новыхъ  путей,   новыхъ  методовъ   войны  за
  освобожденiе народовъ!
       Залъ  затрясся отъ  апплодисментовъ. Горенскiй вытеръ лобъ  платкомъ  и
  остановился,   глядя   на  слушателей   налитыми   кровью   глазами.   {365}
  Рукоплесканья всегда его пьянили. За  минуту до  того онъ  еще не зналъ, что
  скажетъ  дальше. Теперь  рeчь его потекла свободно.  Слова о народe русскомъ
  (онъ  въ  рeчахъ  для  красоты  слога  обычно  ставилъ прилагательное  послe
  существительнаго)  неожиданно   дали  ему   возможность  попутно   набросать
  характеристику русской  души. Онъ высказалъ мысли о русскомъ  народe, какъ о
  носителe идеи вeчной  правды, которую лишь  безсознательно чувствовалъ сeрый
  русскiй мужикъ и которую за него выражали его духовные  вожди, въ томъ числe
  Семенъ Исидоровичъ.
       -  ...Да, господа,  эта  "святая сeрая скотинка" медленной, тяжелой, но
  упорной   тропою...   идетъ   къ   тeмъ   же   высшимъ   началамъ   права  и
  справедливости... къ какимъ, во всеоружiи опыта гражданственности... несутся
  англо-саксонская и латинская расы. И кто знаетъ, господа, не суждено ли намъ
  ихъ  опередить?  Я  вeрю,  господа, въ прыжокъ  изъ царства необходимости въ
  царство  свободы! Больше того,  господа,  съ  рискомъ  быть  обвиненнымъ  въ
  утопизмe, я  не вeрю  вообще въ царство необходимости!  Человeчество властно
  куетъ свое будущее!.. Господа, я вeрю только въ царство свободы!
       Апплодисменты гремeли все чаще. Теперь ихъ вызывала почти каждая фраза.
  Муся  апплодировала изо всей  силы.  Отъ нея не  отставали другiе. Въ кружкe
  презирали   политику,   но  на   этотъ  разъ  всe  были  взволнованы.   Витя
  восторженными  глазами  уставился  на  оратора.  Горенскiй  уже  съ  трудомъ
  связывалъ  фразы.  Онъ  задыхался. Изъ  дверей  на него съ испугомъ смотрeли
  лакеи. За дверьми толпились люди.
       -  ...Господа!.. Имeющiй уши да слышитъ!.. Но эти слeпцы не видятъ и не
  слышатъ!..  Господа, въ эти  трагическiе  дни...  да будетъ  повторено {366}
  слово великаго писателя земли  русской: "Не  могу  молчать"!.. Да,  господа,
  есть  минуты,  когда  молчать  -   преступленье, котораго не  проститъ  намъ
  потомство, какъ не  проститъ народъ русскiй!.. Выйдите на  окраины города!..
  Взгляните, взгляните же вокругъ себя!.. Переполняется  вeковая чаша терпeнiя
  народнаго!.. Приходитъ позорный конецъ мiру кнута  и  мракобeсiя!..  Завтра,
  можетъ быть, уже будетъ  поздно! Господа, Ахеронъ выходить на улицу!.. Нeтъ,
  не  апплодируйте,-    вскрикнулъ  князь,  поднявъ  руку,-   вы   не   смeете
  апплодировать!  завтра,  можетъ  быть,  прольется  кровь!..   (Апплодисменты
  мгновенно оборвались). Господа, никто изъ насъ не знаетъ,  что его ждетъ. Но
  въ эти  жертвенные  дни  да будетъ же  девизъ  нашъ:  Sursum corda! Господа,
  имeемъ сердца горe! Вершины  духа  человeческаго  съ нами!.. Съ  нами  люди,
  подобные Семену Сидоровичу... Съ нами и тe, кто выявляетъ  во  вдохновенномъ
  творчествe тончайшую духовную эманацiю  толщъ народныхъ! Господа, въ эти дни
  обратимся   мыслью  къ   нашимъ   провидцамъ!  Писатель,  который  со   всей
  справедливостью  можетъ быть  названъ совeстью  народа русскаго, изъ толщи и
  крови котораго онъ вышелъ,-  я назвалъ Максима Горькаго (несмотря на просьбу
  оратора,   загремeли   долгiя   рукоплесканья)...-     писатель   этотъ   во
  вдохновенномъ прозрeнiи  своемъ  пророчески воспeлъ... грядущiй,  близящiйся
  Ахеронъ.
       Князь поднялъ съ тарелки листокъ бумаги.
       -  Вы помните, господа, дивную аллегорiю  Горькаго? Птицы  ведутъ между
  собой бесeду... Здeсь  и солидная пуганая ворона, и  дeйствительный статскiй
  снигирь,  и почтительно-либеральный  старый  воробей,  птица  себe  на  умe,
  которая тихо сказала: "Да здравствуетъ свобода!" и  тотчасъ громко добавила:
  "въ   предeлахъ   законности"!  {367}  (послышался  смeхъ)...  И  этимъ,  съ
  позволенiя  сказать,  пернатымъ  -   имя же имъ  легiонъ въ трижды печальной
  русской дeйствительности  -  грезится  вдохновенный образъ  другой  птицы...
  Слушайте!
       Онъ развернулъ листокъ и, изъ послeднихъ силъ  справляясь съ дыханьемъ,
  прочелъ съ надрывомъ въ громовомъ голосe:
       "Вотъ  онъ  носится,  какъ  демонъ,-  гордый,  черный демонъ бури,-   и
  смeется, и рыдаетъ... Онъ надъ тучами смeется, онъ отъ радости рыдаетъ.
       Въ гнeвe  грома,-   чуткiй демонъ,-  онъ давно  усталость слышитъ,  онъ
  увeренъ, что не скроютъ тучи солнца,-  нeтъ, не скроютъ.
       Вeтеръ воетъ... Громъ грохочетъ...
       Синимъ пламенемъ пылаютъ стаи  тучъ  надъ  бездной  моря.  Море  ловитъ
  стрeлы молнiй  и въ своей пучинe гаситъ. Точно огненныя змeи вьются въ морe,
  исчезая, отраженья этихъ молнiй.
       -  Буря! Скоро грянетъ буря!
       Это смeлый Буревeстникъ гордо рeетъ  между молнiй  надъ ревущимъ гнeвно
  моремъ; то кричитъ пророкъ побeды:
       -  Пусть сильнeе грянетъ буря!..."
       Князь Горенскiй отступилъ  на  шагъ назадъ и бросилъ на столъ салфетку.
  Залъ стоналъ отъ рукоплесканiй. Всe повставали съ мeстъ.
       Браунъ незамeтно прошелъ къ выходной двери.
  
  
XIII.
  
       -  Что-жъ, пообeдали? -  спросилъ онъ, входя въ кабинетъ Федосьева.-  Я
  думалъ, вы давно кончили и ушли... {368}
       -  Кончаю. Васъ поджидалъ, мнe торопиться некуда. Вы пили кофе?
       -  Пилъ.
       -  Выпейте еще со мною. Я и  чашку лишнюю велeлъ подать въ надеждe, что
  вы зайдете. Для меня  готовятъ особое кофе... Вотъ попробуйте.-   Онъ налилъ
  Брауну  кофе изъ  огромнаго  кофейника.-  Предупреждаю,  заснуть послe  него
  трудно, но я и  безъ того плохо сплю... Если выпить на ночь нeсколько чашекъ
  такого кофе, можно себя довести до удивительнаго состоянiя. Тогда думаешь съ
  необычной ясностью, видишь  все съ  необычной  остротой.  Мысли скачутъ какъ
  бeшеныя, всe несравненно яснeе и тоскливeе дневныхъ.
       -   Да, я это знаю,-   сказалъ Браунъ.-  Въ пору этакой ночной  ясности
  мыслей очень хорошо повeситься.
       -  Очень, должно быть, хорошо... Интересныя были рeчи на юбилеe?
       -  Ничего... Я, впрочемъ, не слушалъ... Кофе дeйствительно прекрасное.
       -   Я  немного  знаю  Кременецкаго,-   сказалъ, улыбаясь,  Федосьевъ.- 
  Разумeется, любой столоначальникъ имeетъ право на юбилей послe двадцати пяти
  лeтъ   службы,   однако  мнe  не   совсeмъ   понятно,  почему  именно  этотъ
  п р а з д н и к ъ   р е в о л ю ц i и   такъ   у  васъ   раздувается.   Вeдь
  Кременецкiй -  второй сортъ?
       -  Третiй... Но  юбилейное краснорeчiе, какъ  надгробное, никого  ни къ
  чему не обязываетъ. Вы, что-жъ, принимаете въ серьезъ и некрологи?..
       -  Повeрьте, публика все принимаетъ въ серьезъ.
       -  Вы думаете? Возможно, впрочемъ, что въ этомъ вы и правы. Если у насъ
  въ  самомъ дeлe произойдетъ революцiя, то главныя непрiятности  могутъ  быть
  отъ смeшенiя третьяго сорта съ {369} первымъ.  Несчастье революцiй именно въ
  томъ и заключается, что къ власти рано или  поздно приходятъ  люди  третьяго
  сорта,  съ  успeхомъ  выдавая себя  за  первосортныхъ.  Въ этомъ  они  легко
  убeждаютъ  и  исторiю,-  ее  даже, пожалуй,  всего легче...  Но  вeдь  и вы,
  собственно, всeхъ валите въ одну кучу. Нетрудная вещь иронiя... И  нетрудное
  дeло обобщенiе. "Праздникъ революцiи"? Нeтъ, все  таки не революцiи,  а того
  пошлаго,  что въ ней неизбeжно,  какъ  оно неизбeжно и въ  контръ-революцiи.
  Герценъ -   революцiя,  и  Кременецкiй -   революцiя. Но,  право, Герценъ за
  Кременецкаго  не отвeчаетъ. Говорятъ о пропасти между русской интеллигенцiей
  и русскимъ народомъ,-  общее мeсто. По  моему, гораздо глубже пропасть между
  вершинами  русской  культуры  и  ея  золотой  серединой.  На крайнихъ своихъ
  вершинахъ  русскiй  либерализмъ замeчательное явленiе, быть  можетъ, явленiе
  мiровое.   А  на  золотой  срединe...-   Онъ  махнулъ  рукой.-   И  "Фауста"
  подстерегло  оперное либретто... Что до низовъ... Волей судьбы вершины нашей
  мысли сейчасъ  указываютъ то самое, чего хотятъ низы -  и это  наше счастье.
  Но, можетъ быть, такъ будетъ не долго: связь вeдь въ сущности случайная,-  и
  это наше несчастье. Иными  словами, вполнe возможно, что въ одинъ прекрасный
  день низы насъ съ нашими идеями пошлютъ къ чорту. А мы -  ихъ.
       -  Непремeнно такъ и будетъ. Только вы ихъ пошлете къ чорту фигурально,
  а они васъ безъ всякихъ метафоръ.
       -  Не радуйтесь, то  же самое  и въ  вашемъ лагерe. Чeмъ проще и грубeе
  идеологiя, тeмъ легче ее прiукрасить.  Такъ Сегантини посыпалъ золотой пылью
  краски  на  своихъ  "Похоронахъ".  Невыгодный  прiемъ:  золото  отъ  времени
  почернeетъ, картина потеряетъ репутацiю. {370}
       -  Нашей картинe и терять нечего. Репутацiя у нея твердая.
       -  Я этого  не говорю. Въ области чистаго отрицанiя русская реакцiонная
  мысль  достигла большой высоты. Но  только въ этой области. Зато,  когда  вы
  начинаете умильно  изображать человeка  съ  положительными идеалами,  у меня
  всегда  впечатлeнiе  странное,-   вотъ  какъ  въ  старыхъ  повeстяхъ,  когда
  писатель  такъ  же  умильно изображаетъ, что  думаетъ  кошечка  или  о  чемъ
  переговариваются между собой березки... Бросьте вы, право, "созиданiе"...
       -  Что-жъ, для созиданiя вы придете намъ на смeну,-  сказалъ Федосьевъ.
  "Очень  сегодня  разговорчивъ",-   подумалъ   онъ.-    "И,  по  обыкновенiю,
  отвeчаетъ больше самому себe, чeмъ мнe... Опять придется  издалека начинать,
  надоeли мнe философскiя бесeды.  А пора, давно пора довести  до  конца этотъ
  глупый разговоръ... Но какъ? Охъ, театрально"...-  Разрeшите налить вамъ еще
  чашку... Я говорю, в ы придете, въ самой общей формe: вы, лeвые. Личные ваши
  взгляды  мнe,  какъ я  уже  вамъ  говорилъ,  весьма  неясны,-   добавилъ онъ
  полувопросительно, глядя на необычно оживленное, блeдное лицо Брауна.
       -  Личные мои взгляды?.. Гете на  старости какъ-то  сказалъ  Эккерману:
  "Со  всeмъ моимъ именемъ я  не  завоевалъ себe права говорить  то,  что я на
  самомъ дeлe думаю:  долженъ  молчать, чтобъ не тревожить людей. Зато  у меня
  есть и небольшое преимущество: я знаю, что  думаютъ люди,  но они не знаютъ,
  что думаю  я..."  Цитирую, вeроятно,  не  буквально, однако  довольно  точно
  передаю мысль Гете. Такъ вотъ,  видите ли,-  добавилъ онъ,  прочитавъ иронiю
  въ  глазахъ Федосьева,-  то Гете, въ семьдесятъ пять лeтъ,  на вершинe {371}
  мiровой славы. Куда-жъ  намъ, грeшнымъ, соваться,  если-бъ  даже и было, что
  сказать!
       -  Да  вeдь очень трудно удержаться,  Александръ  Михайловичъ:  хочется
  иногда  сказать  и  правду. Разумeется,  вредишь прежде всего самому себe,- 
  что-жъ, за удовольствiя  всегда приходится  платить.  Ничего  не  подeлаешь.
  Вeрно, и Гете не всегда слeдовалъ своему правилу... Я, кстати, не зналъ этой
  его мысли. Надо будетъ перечитать на досугe Гете. Благо досуга у меня теперь
  достаточно.
       -  Какъ же вы это переносите?
       -   Солгалъ бы вамъ, если-бъ  сказалъ, что я очень  доволенъ. Но выношу
  гораздо лучше,  чeмъ думалъ... Я думалъ, будетъ совсeмъ плохо...  Знаете, въ
  извeстномъ возрастe человeкъ долженъ начать  заботиться -  ну, какъ сказать?
  -   о  зацeпкахъ, что  ли...  Какую-нибудь  надо  придумать  зацeпку,  чтобъ
  поддержать связь съ жизнью. Лeтъ до  сорока можно  и  такъ прожить, а потомъ
  становится  трудно.   Нужно   обезпечить   себe   для   отступленiя  заранeе
  подготовленныя  позицiи... Начиная съ пятаго десятка,  человeкъ  и  морально
  растрачиваетъ  накопленное  добро. У  большинства людей  есть семья,-  самая
  простая и, вeроятно, самая лучшая зацeпка. Но я человeкъ одинокiй, а другими
  зацeпками не догадался себя обезпечить, когда еще было можно...
       -   Я въ такомъ  же точно положенiи...  Положительно, мы  очень  похожи
  другъ на друга,-  добавилъ Браунъ, непрiятно улыбаясь,-  все больше въ этомъ
  убeждаюсь.
       -   Немного похожи, правда, я очень  польщенъ.  Однако  положенiе  наше
  разное. У васъ есть наука, вы "Ключъ" пишете...
       -  Вотъ, повeрьте, плохое утeшенiе. {372}
       -  Неужели?  -   Федосьевъ съ  любопытствомъ взглянулъ  на Брауна.-   Я
  думалъ, утeшенiе немалое. Подвинулся "Ключъ"?
       -  Нeтъ, не подвинулся.
       -  Очень сожалeю, какъ читатель... Но вы можете  къ нему вернуться... А
  у  меня  нeтъ ничего,  -  медленно,  точно  съ  удовольствiемъ,  проговорилъ
  Федосьевъ.-  Ничего! Пробовалъ было читать  астрономiю:  казалось бы,  лучше
  чтенiя  нeтъ. Прочтешь, напримeръ,  о спиральныхъ туманностяхъ,  что въ нихъ
  около миллiона  мiровъ,  что лучъ  свeта  идетъ отъ  нихъ къ  намъ, кажется,
  двeсти тысячъ лeтъ... Вeдь это должно очень убавить интереса  къ  землe,  къ
  политикe, къ жизни,-  не говорю  къ собственной,  но хоть къ чужой. А  вотъ,
  что подeлаешь,  не убавляетъ. Откроешь послe астрономiи газету -  и гдe твоя
  новая мудрость? Непрiятное  назначенiе по  министерству такъ же бeситъ, какъ
  если-бъ и не читалъ о спиральныхъ туманностяхъ.
       -  Нeтъ,  здeсь никакая астрономiя не поможетъ... Вы теперь вродe  тeхъ
  "лишнихъ людей", о которыхъ такъ сокрушались наши  беллетристы, -  точно  не
  всe  люди  лишнiе..  А  сознайтесь, все-таки  непрiятно быть  не у  дeлъ, съ
  астрономiей  и  безъ астрономiи,-   сказалъ  Браунъ:  онъ  какъ бы  задиралъ
  Федосьева.-  Такъ, я думаю, писатель, которому вернули рукопись или котораго
  изругали критики, считаетъ себя г о н и м ы м ъ  ч е р н ь ю.
       Федосьевъ засмeялся.
       -  Охотно сознаюсь.
       -   Казалось  бы,  незачeмъ  огорчаться.  Невелика  вeдь  радость  быть
  политическимъ дeятелемъ. Всю  жизнь васъ ежедневно враги поливаютъ грязью, а
  друзья больше молчать, да и чаще всего не такъ ужъ  за васъ огорчаются. Раза
  два въ  жизни, въ  юбилейные дни,  васъ  славословятъ, {373} -  радости  отъ
  этого тоже немного: вотъ и Кременецкаго славословили не хуже. Да еще въ день
  вашихъ  похоронъ  противники  "отдаютъ  должное", "обнажаютъ голову", и тоже
  плоско, и не безъ колкостей. Надо имeть огромный запасъ искренняго презрeнiя
  къ людямъ, чтобы, занимаясь  профессiонально  политикой,  долго на его счетъ
  жить. Необходимо также запастись большой долей снисходительности  къ  самому
  себe.  Это  -  если говорить  теоретически.  А  на практикe  -   у  большихъ
  политическихъ  дeятелей, кажется,  ничего  такого нeтъ,  а есть  чаще  всего
  природная  и  благопрiобрeтенная  толстокожесть,  да еще, какъ  ни  странно,
  разливанное море благодушiя.  Я всегда любуюсь: какiе они всe  оптимисты!...
  Вeдь для  меня  оптимизмъ и глупость нeчто  вродe  синонимовъ... Нeтъ, что и
  говорить, политика  ремесло  среднее.  Но вотъ,  подите  же,  ничто  такъ не
  влечетъ людей, даже у насъ,  гдe ванны изъ помоевъ  обычно не компенсируются
  удовольствiями  власти.   А  вы,  реакцiонеры,  хотите  бороться   съ  этимъ
  повальнымъ запоемъ! Вы  въ  сущности запрещаете  политическую борьбу, т.  е.
  разсчитываете закрыть людямъ доступъ къ самой  увлекательной изъ  игръ.  Вы,
  господа консерваторы, мечтатели и утописты похуже юношей революцiонеровъ.
       -  А если бороться не для чего? -  въ тонъ Брауну спросилъ Федосьевъ.- 
  Вдругъ у насъ такая умная, благородная, проницательная власть,  которая какъ
  разъ все то и дeлаетъ, что нужно Россiи? Не лучше ли тогда оттeснить немного
  юношей?  Пусть  въ  самомъ  дeлe  выберутъ  себe  какую-либо  другую,  болeе
  безобидную игру: свeтъ на политикe не клиномъ сошелся.
       -  Утописты,-  повторилъ Браунъ.-  Въ цивилизованныхъ странахъ  нарочно
  организуютъ  {374} для народа такiя игры. Возьмите хотя бы Америку: ни одинъ
  американецъ  вeдь не знаетъ  толкомъ, въ  чемъ  принципiальная разница между
  демократической  и  республиканской  партiями.  Если   нeкоторая  разница  и
  существуетъ,  то  она измeняется  постоянно,  да и  относится  она къ такимъ
  вопросамъ, которые сами по  себe здороваго человeка волновать  не  могутъ. А
  посмотрите  на  агитацiю  въ  пору  президентскихъ  выборовъ.  Люди  заранeе
  старательно выдумываютъ, на чемъ бы имъ разойтись, а затeмъ, выдумавъ, даютъ
  страстный бой другу...
       -    Стилизацiя  въ   устахъ  лeваго  человeка  неожиданная,-   сказалъ
  Федосьевъ. Онъ позвонилъ.-  Меня, впрочемъ, трудно удивить  и скептицизмомъ,
  и  пессимизмомъ.  Когда  я  читаю, какъ  лeвые  ругаютъ  правыхъ,  я  думаю:
  совершенно вeрно, но мало, стоило бы ругнуть ихъ хуже. А когда я читаю, какъ
  правые ругаютъ лeвыхъ, я  думаю приблизительно  то же  самое.  Правительство
  наше  и наша  общественность напоминаютъ  мнe  ту  фигуру балета, когда  два
  танцовщика, изображая  удалыхъ молодцовъ,  съ этакимъ  задорнымъ  видомъ, съ
  самой  хитрой побeдоносной улыбкой, то наскакиваютъ другъ на друга, то вновь
  отскакиваютъ,  поднявъ ручку и  этакъ замысловато сeменя  ножками.  Меня эта
  фигура и въ балетe всегда очень  смeшила.  Ну, а если подумать, что здeсь не
  удалые молодцы, а безпомощные калeки такъ весело изображаютъ ухарей!.. Скоро
  Мальбруки сойдутся, будетъ "сильно комическая,  тысяча метровъ, гомерическiй
  хохотъ въ залe"... Кровавый водевиль, но водевиль.
       -  Съ высоты орлинаго полета обe стороны, конечно, равны и крошечны. Но
  вы  обладаете способностью видeть во враждебномъ лагерe только  то, что вамъ
  видeть угодно... Я скажу, {375} какъ Марiя-Терезiя, некрасивая жена Людовика
  XIV. Когда ей представляли  новыхъ людей,  она имъ объясняла: "смотрeть надо
  не сюда",-   показывала на  свое  лицо,-   "а  сюда",-   показывала  на свои
  бриллiанты. Вы не видите бриллiантовъ "освободительнаго движенiя".
       -  Полноте, какiе ужъ тутъ бриллiанты... Я, впрочемъ, готовъ допустить,
  что   демократическая  лавка  выше,  т.  е.  лучше  знаетъ,  какъ  вербовать
  клiентовъ.  Вотъ  и  настоящiе  лавочники очень хорошiе  психологи.  Они  не
  скажутъ въ объявленiи: продается сукно,-  скажутъ: о с т а в ш е е с я сукно
  продается. И цeну назначать не рубль, а непремeнно девяносто пять копeекъ,- 
  такъ покупателю прiятнeе: все же не полный рубль... "Война до полной побeды,
  съ наименьшимъ  количествомъ  жертвъ",-   со  злобой  произнесъ Федосьевъ.- 
  Правда, хорошо?  Оставшееся  сукно  и крайне дешево,  девяносто пять копeекъ
  аршинъ... Счетъ,-   сказалъ  онъ  вошедшему лакею.-   А  все-таки люди много
  столeтiй жили  гораздо  спокойнeе, когда  этотъ  клапанъ былъ умной  властью
  закрыть  наглухо... Скажу вамъ больше: современный государственный  строй во
  всeхъ  странахъ свeта въ  такой степени  основанъ  на  обманe,  угнетенiи  и
  несправедливости,  что  всякая,  даже самая  лучшая,  власть, заботящаяся  о
  "поднятiи  политической  самодeятельности  и  критической  мысли  массъ"  - 
  кажется, такъ у васъ  говорятъ? -  тeмъ самымъ собственными  руками готовить
  свою  же  гибель. Это не  всегда замeтно,  но  только  потому,  что процессъ
  постепеннаго самоубiйства весьма длителенъ.
       -  Разрeшите теперь мнe  сказать: стилизацiя въ устахъ праваго человeка
  неожиданная. Но мы терпимeе васъ. {376}
       -  Ахъ, ради Бога, не говорите о терпимости: для нея существуютъ особые
  дома, какъ  сказалъ какой-то французскiй дипломатъ...  Такъ что же  было  на
  банкетe? Кто говорилъ? Горенскiй? Вeрно о томъ, что проклятое правительство,
  вопреки волe армiи, собирается заключить сепаратный миръ?
       -  Кажется, говорилъ и объ этомъ.
       -   Дуракъ, дуракъ,-   съ сокрушенiемъ сказалъ Федосьевъ.-  Солдаты  въ
  нашей армiи, да  и во всeхъ воюющихъ армiяхъ,  спятъ и во снe видятъ миръ - 
  общiй,  сепаратный,  какой  угодно...  Если  не  всe,  то  девять  десятыхъ.
  Разумeется,  не  высшее  офицерство:  оно  и  въ  мирное  время  мечтаетъ  о
  войнахъ,-   какъ же можетъ быть иначе? Возьмите какого-нибудь Гинденбурга,- 
  кто бы онъ былъ, не случись война? Заурядный, никому неизвeстный генералъ въ
  отставкe. А теперь  нацiональный  кумиръ! Какъ же имъ  не  желать войны?  Но
  другiе!..  Если-бъ  князекъ хоть лгалъ, лгалъ  по  демагогическимъ мотивамъ!
  Нeтъ, онъ возмущается совершенно искренно. А катастрофа именно въ  томъ, что
  правительство наше не хочетъ заключить миръ. Повeрьте, "камарилья" думаетъ о
  коварномъ  германцe  совершенно  такъ  же,  какъ  князь  Горенскiй.  Я   эту
  камарилью, слава Богу, знаю, вотъ гдe она у меня со своей политикой сидитъ!
       -  Да, можетъ, онъ именно васъ имeлъ въ виду.
       -  Полноте, я человeкъ маленькiй и вдобавокъ вполнe отставной,
       -  Ужъ будто вы не разсчитываете вернуться къ власти?
       -  Къ власти? -  удивленно  переспросилъ Федосьевъ.-  Помилуйте,  какое
  ужъ тамъ возвращенье къ власти! Революцiя дeло ближайшихъ {377}  мeсяцевъ...
  Ну, а ваши планы каковы, Александръ Михайловичъ?-  спросилъ онъ, мeняя сразу
  и разговоръ, и тонъ.
       -  Трудно теперь дeлать планы. До  конца войны буду заниматься тeмъ же,
  чeмъ занимаюсь теперь.
       -  Противогазами?
       -  Да, химическимъ обслуживаньемъ фронта.
       -  Но развe вы точно  для  этого сюда прieхали?.. Только для  этого? - 
  поправился Федосьевъ.
       Въ эту минуту издали донеслись рукоплесканья. Лакей  вошелъ со счетомъ.
  Федосьевъ  приподнялъ  съ  подноса  листокъ,  бeгло  взглянулъ  на   него  и
  расплатился.
       -   Вы какъ располагаете временемъ? -  обратился онъ къ Брауну, повышая
  голосъ (рукоплесканья все росли).-  Еще посидимъ или пойдемъ?
       -  Я предпочелъ бы пройтись. Мнe трудно долго сидeть на одномъ мeстe.
       -  Это, не въ обиду вамъ будь сказано, считается въ медицинe признакомъ
  легкаго душевнаго  разстройства,-  сказалъ весело Федосьевъ.-  У  меня то же
  самое.
  
       Семенъ Исидоровичъ подготовилъ заранeе свое отвeтное слово, но во время
  банкета, слушая рeчи,  рeшилъ кое-что измeнить. Онъ не  хотeлъ было касаться
  политическихъ  темъ, чтобъ не задeвать людей другого образа мыслей, которые,
  правда,  въ  незначительномъ меньшинствe,  присутствовали на банкетe. Однако
  теперь Кременецкiй ясно чувствовалъ, что не откликнуться вовсе на рeчь князя
  Горенскаго невозможно. У него сложился планъ небольшой вставки. Въ ея основу
  онъ положилъ ту же антитезу началъ Ормузда и Аримана въ русской общественной
  жизни. Но,  {378} какъ на  бeду,  Семенъ Исидоровичъ  забылъ,  какое  именно
  начало  воплощаетъ  Ормуздъ  и  какое  Ариманъ.  Эту  трудность  можно было,
  впрочемъ, обойти, строя фразы нeсколько неопредeленно. Несмотря на весь свой
  ораторскiй  опытъ, Семенъ Исидоровичъ волновался. Онъ и впитывалъ въ себя съ
  жадностью все  то, что  о  немъ говорили, и вмeстe  желалъ скорeйшаго  конца
  чужихъ  рeчей,  -   такъ ему  хотeлось  говорить  самому.  Имeя привычку  къ
  банкетамъ,  перевидавъ  на  своемъ  вeку  множество  знаменитыхъ  юбиляровъ,
  Кременецкiй, несмотря  на  усталость и  волненiе, велъ себя  безукоризненно:
  застeнчиво улыбался, ласково кивалъ  головой  женe,  Мусe, друзьямъ, въ мeру
  пилъ, въ  мeру  переговаривался  съ  сосeдями,  а  во  время  рeчей  слушалъ
  ораторовъ съ особенно застeнчивой улыбкой, опустивъ голову: онъ твердо зналъ
  по книгамъ, что  люди  отъ смущенiя  всегда опускаютъ  голову. Волненiе его,
  однако, росло. Въ ту минуту, когда предсeдатель далъ слово глубокоуважаемому
  юбиляру, раздались "бурные апплодисменты, перешедшiе въ настоящую овацiю",- 
  такъ  написалъ  на  полоскe бумаги  донъ-Педро,  спeшно готовившiй  газетный
  отчетъ  объ юбилеe. Кременецкiй  всталъ и, блeдный, долго  раскланивался  съ
  гремeвшимъ рукоплесканьями  заломъ. Онъ еще волновался, но уже вполнe ясно и
  радостно чувствовалъ, что скажетъ вдохновенную рeчь.
  
       Браунъ долго ждалъ въ  корридорe лакея, посланнаго за шубой. Федосьевъ,
  выйдя изъ кабинета,  исчезъ. Дверь зала теперь была раскрыта настежь. Передъ
  ней  на цыпочкахъ  тeснилось  нeсколько  постороннихъ  посeтителей побойчeе.
  Браунъ подошелъ къ двери.
       -   ...О, я не заблуждаюсь, господа,-  говорилъ Семенъ Исидоровичъ.-  Я
  прекрасно понимаю,  что {379} въ моемъ лицe чествуютъ не меня или, разрeшите
  сказать, не только меня, а тe идеи, которымъ...
       Лакей подошелъ къ Брауну съ шубой.
       -   Ихъ  Превосходительство  велeли  сказать,  что  ждутъ  на  улицe,- 
  прошепталъ онъ. Браунъ кивнулъ головою.
       -  ...И  буду,  какъ  каждый рядовой,  въ мeру  скромныхъ силъ, служить
  своему знамени до послeдняго издыханiя! До "нынe отпущаеши", господа!
       Залъ снова задрожалъ отъ рукоплесканiй.
  
  
XIV.
  
       Снeгъ свeтился на мостовой, на крышахъ домовъ, на оградe набережной, на
  выступахъ оконъ. Розоватымъ огнемъ горeли фонари. Облака, шевеля щупальцами,
  ползли  по  тяжелому,  безцвeтному, горестному  небу.  На  страшной  высотe,
  неизмeримо  далеко надъ луною, дрожала  одинокая звeзда. Ночь была холодна и
  безвeтренна.
       Въ  вереницe экипажей, выстроившихся у подъeзда ресторана, маскараднымъ
  пятномъ выдeлялись двe тройки. Рeдко,  нерeшительно и неестественно  звенeлъ
  колокольчикъ.     Слышался    невеселый,    злобный     смeхъ.     Извозчики
  разочарованно-презрительно смотрeли на вышедшихъ господъ. Браунъ и Федосьевъ
  шли  нeкоторое  время молча. "Теперь,  или  ужъ не будетъ другого случая",- 
  подумалъ Федосьевъ. "Грубо и фальшиво, но надо идти напроломъ"...
       -  Хорошая ночь,-  сказалъ Браунъ, когда они перешли улицу.
       -  И не очень холодно.
       -  Ну, и не тепло... {380}
       -  Такъ какъ же,  Александръ Михайловичъ, вы все не имeете извeстiй отъ
  вашей ученицы,  Ксенiи  Карловны  Фишеръ? -  спросилъ Федосьевъ, подчеркивая
  слова  "такъ  какъ  же",  явно  не  вязавшiяся  съ  содержанiемъ  всего  ихъ
  разговора.
       -  Нeтъ, не имeю никакихъ,-  отвeтилъ не сразу Браунъ.-  Вы второй разъ
  меня о ней спрашиваете,-  добавилъ онъ, помолчавъ.-  Почему она, собственно,
  васъ интересуетъ?
       -  Да  такъ...  Не столько  интересуетъ, сколько  интересовала...  Меня
  очень  занимаетъ  дeло объ  убiйствe ея отца... Вeдь вы не  думаете, что его
  убилъ Загряцкiй? -  спросилъ Федосьевъ.
       -  Мнe-то почемъ знать?
       Федосьевъ помолчалъ.
       -  По моему, не Загряцкiй убилъ,-  сказалъ онъ.
       -  Почему вы думаете? Кто же?
       -  Вотъ то-то и есть -  кто же?
       Голосъ его звучалъ намeренно-странно.
       -  Я слышалъ, что  противъ Загряцкаго серьезныхъ  уликъ не оказалось,- 
  сказалъ, опять не сразу, Браунъ.-  Вeдь дeло направлено къ дослeдованiю.
       -  Да... Кажется, теперь  слeдствiе  предполагаетъ, что убiйство имeетъ
  характеръ политическiй.
       -  Неужели?.. Значить, это по вашей части?
       -  Прежде  дeйствительно было по  моей  части, но  тогда  слeдствiе еще
  думало иначе... Символическое дeло, правда?
       -  Отчего символическое?
       -  Развe вы не чувствуете? Объяснить трудно.
       -   Не   чувствую...  Вамъ  бы,  однако,  слeдовало  найти  и  схватить
  преступника. {381}
       -  Да вы  все  забываете,  Александръ Михайловичъ, что  я въ  отставкe.
  Притомъ, скажу правду, это меня теперь меньше всего интересуетъ.
       -  Почему?
       -  Почему? Потому что въ  ближайшее время въ Россiи  хлынетъ  настоящее
  море  самыхъ  ужасныхъ  преступленiй,  изъ   которыхъ  почти  всe,  конечно,
  останутся  совершенно  безнаказанными.  Странное  было  бы  у  меня  чувство
  справедливости,  если-бъ  я  ужъ  такъ горячо  стремился схватить и покарать
  одного преступника изъ миллiона.  Нeтъ, у меня  теперь къ этому  дeлу  чисто
  теоретическiй  интересъ.  Вeрнeе  даже  не  теоретическiй,  а   -   какъ  бы
  сказать?.. Да вотъ, бываетъ, прочтешь какую-нибудь шараду.  Вамъ по существу
  глубоко безразличны и первый слогъ, и второй  слогъ,  и цeлое,-  а попадется
  вамъ такая  шарада, можно сна лишиться. Эта же  шарада, вдобавокъ, повторяю,
  символическая.
       -  Какъ вы сегодня иносказательно выражаетесь!
       -  Наша профессiональная черта,-  пояснилъ, улыбаясь, Федосьевъ.-  Вeдь
  въ каждомъ изъ  насъ сидятъ  Шерлокъ Хольмсъ и Порфирiй Петровичъ... Кстати,
  по  поводу  Порфирiя  Петровича,  не думаете  ли  вы, что Достоевскiй  очень
  упростилъ  задачу  своего  слeдователя?  Онъ  взвалилъ  убiйство, вмeстe  съ
  большой философской  проблемой, на  плечи мальчишки-неврастеника. Немудрено,
  что преступленiе очень быстро кончилось  наказанiемъ. Да и свою  собственную
  задачу  Достоевскiй  тоже  немного упростилъ:  мальчишка убилъ ради  денегъ.
  Интереснeе было бы взять богатаго Раскольникова.
       "Хорошо  напроломъ!..  О Достоевскомъ заговорилъ",-   подумалъ онъ,  съ
  досадой ощущая непривычную ему неловкость. {382}
       -   Можетъ быть, было  бы  интереснeе, но отъ житейской  правды было бы
  дальше,-  отвeтилъ Браунъ.-   Скажу по собственному  опыту: изъ  всего  того
  зла, горя, несчастiй, которыя я видeлъ  вокругъ себя въ  жизни, навeрное три
  четверти, такъ или иначе, имeли первопричиной деньги.
       -  Какая тутъ статистика! Во всякомъ  случаe въ моей бывшей профессiи я
  этого  не  наблюдалъ...  Мнe обо  всемъ этомъ  поневолe  приходилось  думать
  довольно  много. Вeдь одна изъ  моихъ задачъ собственно заключалась въ томъ,
  чтобы  перевоплощаться въ нихъ, революцiонеровъ.  Разновидность этой задачи,
  частная и личная, но не лишенная интереса,  сводилась къ слeдующему вопросу:
  какъ бы я поступалъ,  если-бъ  главная цeль моей жизни заключалась въ  томъ,
  чтобы убить Сергeя Васильевича Федосьева?
       -  Правда? Это, должно быть, хорошая школа.
       -  О, да,  прекрасная: жить изо дня въ  день, вeчно имeя  передъ  собой
  этотъ вопросъ, зная, что отъ  вeрнаго его разрeшенiя зависитъ  то, разорвутъ
  ли тебя бомбой на части  или не разорвутъ... Это, разумeется, предполагало и
  многое другое. Въ самомъ дeлe, перевоплощаясь въ революцiонера технически, я
  не  могъ отказаться отъ соблазна нeкотораго психологическаго перевоплощенiя.
  Тогда  вопросъ  ставился  такъ: почему  мнe,  революцiонеру  Иксъ,  страстно
  хочется убить Сергeя Федосьева?..
       -    Я  думаю,  этотъ  вопросъ  могъ  повлечь  за  собой  интереснeйшiя
  заключенiя,-  вставилъ Браунъ. -  Федосьевъ, разоблаченный Федосьевымъ...
       -  Такъ вотъ,  видите ли, денежныя побужденiя  не  могли  играть особой
  роли въ  дeйствiяхъ  революцiонера Иксъ. Трудно мнe  было объяснить цeликомъ
  его дeйствiя  и побужденьями карьеры:  рискована карьера террориста,  многiе
  обожглись... {383} Само собой, иксы бывали разные.  Для  иныхъ несмышленышей
  вопросъ, можетъ  быть,  и  въ  самомъ  дeлe ставился  очень  просто:  Сергeя
  Федосьева надо убить, потому что  онъ извергъ и палачъ народа.  Или:  Сергeя
  Федосьева  надо  убить, потому что  такъ приказали мудрые члены Центральнаго
  Комитета.  Мы-то  съ вами, слава Богу,  знаемъ, что эти святые  и генiальные
  люди за  столиками  въ  Парижскихъ  и  Женевскихъ кофейняхъ  почти одинаково
  озабочены тeмъ,  какого  бы къ кому  еще подослать убiйцу,  и  тeмъ,  гдe бы
  перехватить  у   буржуя  на  кабачекъ  сто  франковъ,  сверхъ  полагающагося
  оберъ-убiйцамъ  партiйнаго  оклада.  Но   несмышленыши  этого   не   знаютъ.
  Центральный  Комитетъ  вынесъ боевой  приказъ,  чего-жъ  еще! -   Онъ весело
  засмeялся.-  Удивительно, какъ  засeла въ  душe  у этихъ "свободныхъ людей",
  "антимилитаристовъ", обличителей "грубой  солдатчины", самая  пышная военная
  терминологiя. У  нихъ  все: бой, знамя,  побeда, дисциплина, тактика.  Прямо
  юнкера какiе-то!.. Они и партiю себe выбираютъ, какъ  другiе юноши  полкъ,- 
  по звучности  названiя, по красотe идейнаго  мундира... Но это  случай менeе
  интересный.
       -  А болeе интересный какой?
       -   Болeе  интересный вотъ  какой,-   сказалъ  медленно  Федосьевъ.-  Я
  представляю  себe  революцiонера,  не  мальчика-несмышленыша,  а  пожившаго,
  умнаго, очень  умнаго  человeка, съ  душой,  скажемъ  поэтически,  нeсколько
  опустошенной. Такiе революцiонеры въ исторiи бывали, хоть и не  часто.  Я бы
  сказалъ  даже,  что это не  профессiоналъ революцiи, а  человeкъ, извeдавшiй
  другое, очень многое взявшiй отъ жизни, хорошо ее знающiй, хорошо знакомый и
  съ такъ называемыми  правящими классами...  Мнe, вeдь,  о красотe  правящихъ
  классовъ  говорить не  надо: имeю о нихъ {384} твердое мнeнiе... Жизнь этому
  человeку  очень  надоeла,-   его  кривая начинаетъ  опускаться...  Извeдано,
  испробовано почти все. Что дeлать? Гдe взять силу и терпeнiе, чтобы жить? Въ
  былыя времена  такiе люди отправлялись въ Новыя Земли съ разными Кортесами и
  Пизарро; у насъ позднeе шли воевать на Кавказъ. Теперь новыхъ земель  больше
  нeтъ,  Кавказъ завоеванъ, а окопная  война  скучнeе  скучнаго.  Въ  Америкe,
  напримeръ, такимъ людямъ  совершенно нечего дeлать,-  прямо хоть въ  Нiагару
  бросайся. Но въ  Европe,-  у  насъ  въ особенности,-  судьба послала  имъ въ
  послeднiй подарокъ революцiю. Вeдь романтика конспирацiи, возстанiй, террора
  пьянитъ  -   увы! -   не  только мальчишекъ. Для современнаго Пизарро, прямо
  скажу, нeтъ лучше способа "возродить себя къ новой жизни". А если для этого,
  напримeръ,  нужно  отправить  къ   праотцамъ  такого  злодeя,   какъ  Сергeй
  Федосьевъ,  то  ужъ, конечно, грeхъ  былъ бы стeсняться. Этотъ спортъ  очень
  захватываетъ,  Александръ Михайловичъ.  Вeдь  революцiонный  Пизарро, должно
  быть,  такъ  же  перевоплощается  въ  меня, какъ  я перевоплощаюсь въ  него.
  Выслeживаетъ онъ меня -  ощущенiе, изъ  подворотни прокрадывается  къ  моему
  автомобилю  -   жгучее  ощущенiе,  наконецъ  выстрeлъ,  грохотъ  снаряда  - 
  сильнeйшее ощущенiе...  Вообще  для современнаго человeка  съ душою  Пизарро
  только двe въ сущности и остались карьеры: революцiонная -  и моя.
       Онъ остановился и поднялъ бобровый воротникъ шубы, глядя съ усмeшкой на
  Брауна,  который  внимательно его  слушалъ.  Они стояли  у моста надъ Зимней
  Канавкой.  По  Миллiонной длиннымъ ровнымъ рядомъ мерцали желтые  огни.  Два
  высокихъ фонаря по  сторонамъ отъ  Эрмитажнаго  подъема  заливали  дрожащимъ
  свeтомъ фигуры {385} каменныхъ гигантовъ  съ заломленными за голову  руками.
  Впереди на бeломъ полe темнeла тeнь  колоссальнаго дворца. Свeтъ луны игралъ
  на снeжной пеленe  Зимней Канавки.  За  нею,  справа,  перемежался  матовыми
  пятнами безконечный синеватый просторъ, гдe-то далеко мигавшiй разбросанными
  огоньками.
       -   А  если  Пизарро  гурманъ,-   сказалъ  Федосьевъ  тономъ  вмeстe  и
  вкрадчивымъ,  и грубымъ,-  то  онъ бомбы и  браунинги  предоставитъ  свeтлой
  молодежи. Самъ Пизарро сумeетъ сблизиться съ тeмъ человeкомъ, жизнь котораго
  мeшаетъ народному счастью, будетъ дружелюбно съ нимъ бесeдовать, и въ нужный
  моментъ "за чарой вина" возьметъ и подольетъ ему белладонны...
       -   Да,  можетъ быть,-   сказалъ  Браунъ,  глядя  внизъ  черезъ  перила
  моста.-   Мы  какъ пойдемъ, по Мойкe  или  по Морской? Въ  "Паласъ"  Мойкой,
  пожалуй, ближе.
       -   Какъ хотите,-   отвeтилъ  Федосьевъ,  скрывая  разочарованiе.-   По
  моему, всего прiятнeе прямо, къ Александровскому саду.
       Они пошли  цeпью прекраснeйшихъ въ мiрe площадей. Облака разсeялись, въ
  небe   появились  блeдныя  звeзды.   Верхъ   колонны  печально  поблескивалъ
  голубоватымъ  свeтомъ. Въ  строгомъ полукругe штаба кое-гдe свeтились  окна.
  Посрединe  гигантскаго  полукруга  таинственно  чернeло  отверстiе  арки.  У
  горeвшаго   багровымъ  пламенемъ  костра  городовой  подозрительно  оглядeлъ
  прохожихъ. Мимо нихъ пронеслась длинная тeнь, низкiя сани быстро проскрипeли
  полозьями  по  твердому  снeгу.   Лихачъ  придержалъ  рысака,  вопросительно
  оглянулся на господъ и понесся дальше. {386}
       -   Такъ вы  думаете,  что  Фишера  отравилъ  какой-либо  революцiонный
  Пизарро? -  спросилъ послe долгаго молчанiя Браунъ.
       -    Это  допустимая  рабочая  гипотеза.  Дочь  Фишера  участвуетъ   въ
  революцiонномъ движенiи, всей душой ему  предана. Она  наслeдница  богатства
  отца... У ея друзей возникаетъ мысль: хорошо  было бы помочь умереть Фишеру.
  Мысль на первый взглядъ  злодeйская, но вeдь какъ  разсудить?  Фишеръ  былъ,
  вeроятно, человeкъ скверный...  Деньги же пойдутъ на цeли самыя возвышенныя,
  на низверженiе тираннiи,  на освобожденiе человeчества.  Какъ смотрeть? Нeтъ
  такой злодeйской  мысли,  которую, при нeкоторомъ логическомъ навыкe, нельзя
  было бы облагородить... А на извeстномъ, очень высокомъ, умственномъ уровнe,
  вeроятно, все вообще довольно безразлично... Вы какъ думаете?
       Браунъ молча на него смотрeлъ.
       -  Вотъ оно что! -  наконецъ сказалъ онъ точно про себя.
       Онъ снова замолчалъ.
       Слeва безконечной огненной стрeлою сверкнулъ Невскiй Проспектъ.
       -  И давно у васъ эта рабочая гипотеза?
       -  Давно,-  отвeтилъ Федосьевъ.-  По вашему, она не годится?
       -  По моему, не  годится,-  сказалъ Браунъ.-  Нельзя, конечно, отрицать
  a  priori,  что возможенъ и такой Пизарро,  который  для  сильныхъ  ощущенiй
  готовь  отравить знакомаго банкира.  Но  это  былъ  бы весьма исключительный
  случай. Людей со столь рeдкостными ощущеньями можно не принимать въ разсчетъ
  при составленiи рабочей гипотезы.
       -  Вы забываете главное: есть вeдь и идейная  сторона...  Притомъ... Вы
  помните,  Дiогень  {387}  Лаэртскiй говорилъ:  всe  ощущенья  равноцeнны  по
  качеству, дeло лишь  въ  ихъ остротe...  Вeдь  это,  кажется,  вашъ  любимый
  философъ? Его книга и т о г д а у васъ лежала на столe.
       -  И тогда? -  переспросилъ Браунъ.-  Когда? Да, лежала...
       Онъ нахмурился.
       -  А вамъ откуда это извeстно?
       -  Помнится, вы мнe сказали.
       -  Нeтъ, помнится, я вамъ не говорилъ.
       -  Значить, я слышалъ отъ кого-либо изъ общихъ знакомыхъ.
       -  Вотъ какъ,-  хмурясь все больше, сказалъ Браунъ.-  Вотъ какъ!..
       -  Вeдь вы были хорошо знакомы съ Фишеромъ? -  спросилъ Федосьевъ.
       -  Да,  я его  зналъ...-   Браунъ недолго  помолчалъ, затeмъ продолжалъ
  равнодушно.-   Мало  замeчательный  былъ человeкъ.  Не безъ поэзiи, конечно,
  какъ большинство изъ нихъ, дeльцовъ, вышедшихъ въ большiе люди. Они вeдь всe
  считаютъ  себя  генiями.  Вы  читали  книги,  которыя  пишутъ  въ  назиданiе
  человeчеству  разные  миллiардеры?  Совершенно  одинаковыя  и  необыкновенно
  плоскiя  книги.  Всe  они  нажили  миллiарды главнымъ образомъ  потому,  что
  вставали въ шесть часовъ утра и  отличались  крайней  честностью. Я понимаю,
  впрочемъ, что  дeловая  стихiя  захватываетъ  не  меньше, чeмъ политика  или
  война. Но, по моимъ наблюденiямъ,  эти Наполеоны  изъ аферистовъ не слишкомъ
  интересны...
       -  Да, да... Я слышалъ,  вы бывали у  него на той квартирe? -  спросилъ
  Федосьевъ  съ особой настойчивостью  въ  тонe,  какъ  бы  показывая, что онъ
  все-таки вернетъ разговоръ къ своей темe.
       -  Отъ общихъ знакомыхъ слышали? {388}
       Федосьевъ не отвeтилъ. Они подходили къ освeщенному подъeзду "Паласа".
       -  Можетъ,  зайдете?..  Давайте, т о г д а еще поговоримъ,-  предложилъ
  Браунъ.
       -   Давайте, правда,  з а к о н ч и м ъ этотъ разговоръ...  Если  вы не
  очень утомлены?
       -  Весь къ вашимъ услугамъ.
  
  
XV.
  
       Въ Hall'e  гостиницы почти всe  огни были погашены. За столиками никого
  не было. Ночной швейцаръ окинулъ взглядомъ вошедшихъ, снялъ съ доски ключъ и
  подалъ  его  Брауну.  Мальчикъ дремалъ  на  скамейкe  подъемной машины.  Онъ
  испуганно вскочилъ, сорвалъ  съ  себя картузъ  и  поднялъ  гостей  на третiй
  этажъ, со слабымъ четкимъ стукомъ закрывъ за ними дверь клeтки. Въ длинномъ,
  узкомъ, слабо освeщенномъ корридорe, у низкихъ дверей, непрiятно  выдeлялись
  выставленные сапоги и туфли.
       -   Простите, я войду первый,-  сказалъ Браунъ, открывая дверь въ концe
  корридора.  Онъ  зажегъ  лампу  на  потолкe,  освeтилъ  небольшую,  неуютную
  комнату, и пододвинулъ Федосьеву кресло.
       -  Хотите коньяку? -  спросилъ онъ.-  У меня французскiй, старый...
       -   Спасибо,  не  откажусь,-   отвeтилъ Федосьевъ,  садясь  и закуривая
  папиросу.
       Браунъ  взялъ  съ  окна бутылку,  рюмки, тарелку съ  сухимъ  печеньемъ,
  затeмъ зажегъ лампу на столe.
       -  Вы что ищете? Пепельницу?
       -   Да,  если  есть...  Благодарю...  У  васъ можно  разговаривать?  - 
  спросилъ   Федосьевъ.-   Не  {389}  побезпокоимъ  ли  сосeдей  такъ  поздно?
  Впрочемъ, вашъ номеръ вeдь угловой.
       -  Да, угловой,-  сказалъ Браунъ, садясь на диванъ.-  Вотъ вeдь какая у
  васъ  была  рабочая  гипотеза.-  Что-жъ, я  долженъ  признать, она  не  такъ
  дика... На первый взглядъ она,  правда,  можетъ  легко показаться признакомъ
  профессiональной манiи. Какiе-такiе  Пизарро!  Ужъ очень вы  демоничны -   и
  порою, извините  меня,  по дешевому.  Въ  васъ  въ  самомъ  дeлe  есть, есть
  Порфирiй   Петровичъ.   И   разговоры   у  васъ,  оказывается,   не  совсeмъ
  безкорыстные,-  добавилъ онъ, засмeявшись.-  Вы какъ та дeвица изъ газетныхъ
  объявленiй,  которая  дала  обeтъ  посылать  всeмъ  желающимъ  замeчательное
  средство для рощенiя волосъ... А я думалъ, благородный спортъ разговора. Но,
  если вдуматься, ваша рабочая гипотеза допустима. Натянута, но допустима.
       -  Неправда ли?
       -   Правда. Однако, почти  всегда  можно придумать  нeсколько  рабочихъ
  гипотезъ.  Иначе  еще,  пожалуй,  арестовали  бы  какого-либо  человeка,  въ
  которомъ слeдствiе заподозрило бы Пизарро?
       -  Можетъ случиться... Каюсь, я другой гипотезы такъ и не придумалъ.
       -  У меня нeкоторыя соображенiя есть. Если хотите, я съ вами подeлюсь?
       -  Сдeлайте милость.
       -  Вы совершенно увeрены въ томъ, что Фишеръ былъ отравленъ?
       -  Ахъ, вы хотите отстаивать версiю самоубiйства? Я долго ее взвeшивалъ
  и долженъ былъ рeшительно  ее отвергнуть. Въ этомъ слeдствiе не  ошиблось. У
  Фишера не было никакихъ причинъ для самоубiйства. Кромe того -  и главное - 
  онъ никакъ  не поeхалъ бы  кончать  съ собой  въ  ту  квартиру,  это  полная
  нелeпость. {390}
       -  Нeтъ, я версiю самоубiйства не отстаиваю... Я вообще ничего здeсь не
  отстаиваю и отстаивать не могу... У Фишера въ самомъ дeлe к а к ъ  б у д т о
  не было причинъ  кончать съ собою. Я говорю: какъ  будто,-  съ  увeренностью
  ничего  сказать  нельзя.   Но,  можетъ  быть,  не   было   ни  убiйства,  ни
  самоубiйства? Могло быть случайное самоотравленiе.
       -  Очень трудно случайно проглотить порцiю белладонны.  Экспертиза ясно
  констатировала отравленiе ядомъ рода белладонны.
       -  Да, мнe это говорилъ Яценко.  Именно эти слова мнe и показали сразу,
  что  экспертизe грошъ  цeна.  Белладонна есть  понятiе  ботаническое,  а  не
  химическое.  Это растенiе  изъ  семейства  пасленовыхъ.  Въ  его листьяхъ  и
  ягодахъ  содержится не  менeе  шести  алкалоидовъ.  Изъ  нихъ хорошо изученъ
  атропинъ, на  него есть чувствительныя реакцiи. Атропинъ, однако, дeйствуетъ
  не слишкомъ быстро. Смерть  обычно наступаетъ далеко  не сразу, лишь  черезъ
  нeсколько часовъ... Другiе же  алкалоиды белладонны... Темная это матерiя,- 
  сказалъ    Браунъ,    махнувъ    рукой.-    А   что   такое    ядъ   р о д а
   б е л л а д о н н ы, это остается секретомъ эксперта.
       -  Я все-таки не совсeмъ васъ понимаю. Вы,  значитъ, предполагаете, что
  Фишеръ умеръ естественной  смертью?  -   спросилъ  Федосьевъ.  Онъ пересталъ
  играть  рюмкой, положилъ докуренную папиросу  въ пепельницу и  откинулся  на
  спинку кресла.
       -  Нeтъ, не совсeмъ естественною. Но я думаю, что смерть послeдовала не
  отъ "белладонны".
       -  Отъ чего же?
       -   Цeлый  рядъ ядовъ  могли  дать  при  вскрытiи приблизительно  ту же
  картину: нeкоторую {391} воспаленность почекъ, расширенiе зрачковъ, венозную
  гиперемiю  мозга  и   т.  д.  А   химическiй  анализъ  желудка,  повидимому,
  производился весьма грубо. Эти господа за все берутся,-  вотъ какъ теперь на
  войнe врачи ускореннаго выпуска дeлаютъ сложнeйшiя операцiи, передъ которыми
  прежде останавливались знаменитые хирурги.
       -  Однако какой-то ядъ былъ все же при анализe обнаруженъ.
       -  Да, но какой?
       -  Въ концe концовъ это  не такъ важно. Вeдь  ядъ не  могъ  самъ  собой
  оказаться въ желудкe Фишера.
       -  Есть рядъ ядовитыхъ  алкалоидовъ, которые употребляются  въ качествe
  лекарствъ. Предположите, что  Фишеръ ошибся  дозой. При  слабомъ сердцe  его
  могло убить сравнительно небольшое увеличенiе дозы.  А  сердце у  него  было
  слабое, это я отъ него слышалъ.
       -  Лекарства принимаютъ больные,-  отвeтилъ Федосьевъ.-  Если-бъ Фишеръ
  чувствовалъ себя плохо, онъ не поeхалъ бы, вeроятно, на ту квартиру. Къ тому
  же  людямъ  съ  сердечной болeзнью даются  врачами  безобидныя вещества и въ
  очень ничтожныхъ дозахъ.  Чтобы умереть отъ такого лекарства, Фишеръ долженъ
  былъ  бы,  вeроятно,  проглотить добрый десятокъ  пилюль  или  цeлую склянку
  жидкости. Такая ошибка съ его стороны мало вeроятна.
       -  Мало вeроятна, пусть, но все же возможна, -  сказалъ Браунъ. Онъ еще
  помолчалъ,  всматриваясь  въ Федосьева тяжелымъ  внимательнымъ  взглядомъ.- 
  Возможно, наконецъ,  еще  и другое,  -  сказалъ  онъ.-   Есть  яды,  которые
  веселящимися  людьми  употребляются съ особой  цeлью.  Тогда ваше возраженiе
  падаетъ. Вполнe  возможно и правдоподобно, что, отправляясь  на ту квартиру,
  {392} Фишеръ принялъ  одно изъ  такихъ средствъ. Да, вотъ, кантаридинъ. Есть
  такой ядъ особаго назначенiя, ангидридъ кантаридиновой кислоты... Онъ вообще
  мало  изученъ,  и  немногочисленные   изслeдователи  чрезвычайно  расходятся
  насчетъ того, какова смертельная доза этого вещества. Ядъ этотъ долженъ былъ
  бы дать при вскрытiи приблизительно тe же симптомы, что и "белладонна".
       Федосьевъ передвинулся  въ  креслe,  отпилъ глотокъ коньяку и  закурилъ
  новую папиросу.
       -   Но  какъ  же?..-    началъ  было  онъ  и  замолчалъ  съ  нeкоторымъ
  замeшательствомъ.-  Это,  конечно, неожиданное предположенiе.  Но  отчего же
  вы?.. Отчего слeдствiе не направилось по этому пути?.
       Браунъ саркастически засмeялся.
       -  Вашъ вопросъ не по адресу,-  сказалъ онъ.  -   По моему, здeсь та же
  стадность, о  которой мы  съ  вами  говорили.  Полицiя  первая  рeшила,  что
  произошло  убiйство. Для полицiи преступленiе -   естественная гипотеза. Эта
  ея  увeренность  немедленно  повлiяла  на  слeдствiе.  Слeдователь,  однако,
  допускаетъ  возможность  самоубiйства...  Замeтьте,  здeсь  тоже   нeкоторая
  косность мысли:  либо убiйство,  либо  самоубiйство.  Ему  не  приходитъ  въ
  голову,  что возможно  и случайное  самоотравленiе.  Далeе вступаетъ въ свои
  права  экспертиза...  По моему, это основная  язва современнаго  правосудiя.
  Проблемы,  отъ  разрeшенiя  которыхъ зависитъ  жизнь  человeка, слeдовало бы
  поручать свeточамъ науки.  Но свeточи науки  ими заниматься не могутъ или не
  желаютъ,  и  онe обычно достаются ремесленникамъ второго, если  не третьяго,
  сорта,  которые  вдобавокъ,  какъ  всe  полуученые  люди,  слeпо  вeрятъ  въ
  безошибочность своихъ заключенiй и въ послeднее слово науки... {393}
       -   Слeдователь,  однако, имeетъ  право привлечь  къ экспертизe  самыхъ
  выдающихся спецiалистовъ.
       -  Имeетъ  право, но не  всегда имeетъ возможность:  вeроятно, и денегъ
  для  этого у  него недостаточно, да и  трудно ему безпокоить людей, занятыхъ
  другимъ  дeломъ.  Слeдователь  къ  тому  же  вeрно  думаетъ,  что  у  всякой
  экспертизы  есть  простые безошибочные методы на  любой  случай.  Фактически
  экспертиза  въ  первое время  слeдствiя  всегда  въ  рукахъ  ремесленниковъ.
  Позднeе, особенно  когда дeло сенсацiонное  и  когда  на  этомъ  настаиваютъ
  адвокаты,  которые  у  насъ  вдобавокъ  не  допускаются къ  предварительному
  слeдствiю, позднeе  привлекаются  и  выдающiеся  спецiалисты.  Но  тогда  въ
  большинствe случаевъ уже почти невозможно произвести надлежащую экспертизу.
       -  Однако,  и рядовые эксперты,  занимаясь  всю жизнь  однимъ и тeмъ же
  дeломъ, въ концe концовъ не очень сложнымъ, должны же ему научиться?
       -   Вы напрасно думаете, что это не сложное дeло. Чрезвычайно сложное и
  трудное,  Сергeй Васильевичъ. Оно часто требуетъ  самостоятельнаго  научнаго
  творчества. А у этихъ  людей ничего нeтъ, кромe вeры въ учебникъ анализа, да
  еще въ послeднее слово... Замeтьте, въ  наукe большiе люди чуть ли не каждый
  годъ бросаютъ новыя послeднiя слова, и по каждому изъ этихъ послeднихъ словъ
  маленькiе  люди, ремесленники, производятъ  десятки и сотни  изслeдованiй,- 
  подтверждаютъ  гипотезу, укрeпляютъ теорiю,  berechnet, beobachtet... Затeмъ
  гипотеза неизбeжно умираетъ  естественной смертью, а десятки работъ, который
  ее подтверждали, пропадаютъ  совершенно  безслeдно. О нихъ просто забываютъ,
  потому что незачeмъ и неловко вспоминать. И вeдь {394} все-таки то ученые...
  А въ уголовномъ судe на основанiи работы ремесленниковъ отправляютъ человeка
  на смерть  или въ каторжныя работы!  Лучше  всего  то, что обычно  обвиненiе
  вызываетъ однихъ  экспертовъ, защита  -  другихъ,  мнeнiя  ихъ почти  всегда
  противоположны другъ  другу,  но  это  довeрiя  къ  экспертамъ  нисколько не
  подрываетъ.
       -   Какъ вы,  однако,  все это  хорошо  изучили  и обдумали,-   сказалъ
  Федосьевъ.
       -   У меня не каждый день отравляются знакомые. И не каждый день другiе
  знакомые арестовываются по подозрeнiю въ убiйствe.
       -   Да, правда, вeдь  вы знали  и Загряцкаго...  Вы,  однако, знали все
  общество Фишера?
       -  Нeтъ, только самого Фишера и Загряцкаго.
       -   Говорятъ,  онъ  охотно принималъ  отъ Фишера  денежные  подарки,  и
  немалые? Такъ ли это?
       -  Не знаю. Очень  можетъ  быть... Видъ у него былъ  горделивый  и  онъ
  часто   называлъ   разныхъ  знакомыхъ   "мeщанами".   Это   признакъ   почти
  безошибочный: люди,  любящiе  жить  на чужой  счетъ, всегда зовутъ  мeщанами
  тeхъ, кто на чужой счетъ жить не любитъ.
       -  Такъ, такъ, такъ...
       Федосьевъ помолчалъ. Мысль его работала  напряженно. "Если онъ говоритъ
  правду, то, быть можетъ, все объясняется.  Но возможно и то, что онъ тутъ же
  сочинилъ или  заранeе подготовилъ эту версiю  и  заметаетъ слeды. Это актеръ
  первоклассный..."
       -  Если-бъ я былъ на мeстe  Фишера,-  сказалъ онъ снова, послe довольно
  продолжительнаго  молчанiя,-   я  бы  обратился  за нужными разъясненiями  о
  разныхъ химическихъ средствахъ къ  какому-нибудь  спецiалисту, изъ  хорошихъ
  знакомыхъ, что ли?.. Но вeдь этотъ спецiалистъ, узнавъ {395} о смерти Фишера
  и  объ  арестe  Загряцкаго,  вeроятно,  счелъ  бы  своимъ  долгомъ  сообщить
  слeдователю о данной имъ консультацiи?
       -  Можетъ быть,-  равнодушно отвeтилъ Браунъ.
       Федосьевъ опять замолчалъ.
       -  Если же  онъ этого не сдeлалъ,  то у него, вeрно,  были какiя-нибудь
  причины. Можно предположить, напримeръ,  что  онъ  самъ  вмeстe съ  Фишеромъ
  развлекался на той квартирe.
       -  Да, можно предположить и это,-  сказалъ Браунъ.
       -   Тогда  въ  самомъ  дeлe  зачeмъ-бы  онъ   сталъ  откровенничать  со
  слeдователемъ? Огласка такихъ дeлъ  всегда чрезвычайно непрiятна. А тутъ еще
  разные  медикаменты,  да  откуда они  взялись, да кто  далъ  рецептъ? Печать
  непремeнно  подхватила  бы,   какъ  всегда  у   насъ,-   лeвая,  если  этотъ
  спецiалистъ правый, правая, если онъ лeвый. Ученый человeкъ, быть можетъ, съ
  большимъ именемъ, ну,  общественная  репутацiя, ну,  борода  до  колeнъ,-  и
  вдругъ такiя похожденiя! Нехорошо!.. Самые свободные духомъ люди чрезвычайно
  боятся подобныхъ исторiй. Въ Англiи видный государственный дeятель покончилъ
  съ собой, чтобы  избeжать  огласки  одного дeла. А  на легкiй компромиссъ съ
  совeстью не бeда пойти... Очень можетъ быть, что дeло было именно такъ.
       -  Очень можетъ быть.
       -  Но съ другой стороны,-   продолжалъ съ досадой  Федосьевъ,-  все это
  вeдь  только предположенiя и притомъ  ни  на чемъ не основанныя.  Слeдствiе,
  пожалуй, поступило бы правильно, если-бъ не дало сбить  себя съ пути. Можетъ
  быть, все таки передъ нами убiйство, и Фишера убилъ Пизарро. {396}
       -   Конечно... А можетъ быть и то, что правъ  слeдователь: не Загряцкiй
  ли въ самомъ дeлe убилъ Фишера?  Вотъ  ужъ,  стало быть,  есть цeлыхъ четыре
  гипотезы:  слeдователя,  ваша  и  двe  мои.  И  всe  онe  болeе   или  менeе
  правдоподобны.  Если вдуматься, ваша  самая интересная... Очень можетъ быть,
  что вы ближе всего къ истинe.
       Лицо  Брауна было холодно  и спокойно.  Только  въ  глазахъ  его,  какъ
  показалось Федосьеву, мелькала злоба.
       -   Что-жъ,-   продолжалъ Браунъ,-   вамъ,  вeрно,  приходилось  читать
  сборники  извeстныхъ  уголовныхъ  процессовъ?  Почти во  всeхъ, отъ  госпожи
  Лафаргъ до  Роникера, правда  такъ  и  осталась  до  конца  невыясненной. Во
  Францiи  за десять  лeтъ  было двeсти отравленiй,  въ которыхъ  до  разгадки
  доискаться не удалось.
       -  А вдругъ здeсь какъ-нибудь узнаемъ всю правду до конца?
       -  Вдругъ здeсь и узнаете,-  повторилъ Браунъ.-  Вeдь и разгадки шарады
  иногда приходится ждать довольно долго.
       -  Что-жъ, подождемъ.
       -  Подождемъ... Куда торопиться?..
       Онъ  вдругъ  насторожился,  повернувъ  ухо  к   окну.  Федосьевъ   тоже
  прислушался.
       -  Мнe показалось, выстрeлы,-  сказалъ Браунъ.
       -   И  мнe  показалось. Революцiя,  что  ли,-   усмeхнувшись,  отвeтилъ
  Федосьевъ.-   Ну, что-жъ, пора.. То-есть, это мнe пора,  а не революцiи,  - 
  пошутилъ онъ.-  Вамъ, вeрно, давно хочется отдохнуть.
       -  Нeтъ, я не усталъ.
       -  И разговоръ былъ такой интересный... Я  прямо заслушался, бесeдуя съ
  вами. {397}
       -  Все удовольствiе, какъ  говорятъ  французы, было на моей  сторонe,- 
  отвeтилъ Браунъ.
  
  
XVI.
  
       На острова долженъ былъ eхать почти весь кружокъ, кромe Фомина, который
  никакъ не  могъ оставить  банкетъ. Ему  предстояла еще вся  довольно сложная
  заключительная часть праздника: провeрка счетовъ, начаи и т. д. Въ послeднюю
  минуту, къ  всеобщему  сожалeнiю, отказался и Горенскiй. Князю  и  eхать  съ
  молодежью очень хотeлось, и  остаться въ  тeсномъ кругу друзей было прiятно:
  онъ   былъ   теперь  вторымъ  героемъ  дня.  Кромe  того  донъ-Педро  хотeлъ
  предварительно прочесть Горенскому свою запись его рeчи.
       -  Вините себя, князь, что вамъ докучаю,-  шутливо пояснилъ онъ.-  Ваша
  рeчь -   событiе...  Завтра  будетъ въ  нашей  газетe только  первый краткiй
  отчетъ, а подробный, разумeется, послeзавтра...
       Семенъ Исидоровичъ, услышавшiй эти слова, поспeшно поднялся съ мeста и,
  крeпко пожимая руку донъ-Педро, увлекъ его немного въ сторону.
       -  Я  хотeлъ бы  вамъ  дать  точный текстъ  своего  отвeтнаго  слова,- 
  озабоченно  сказалъ  онъ.  -   Зайдите,  милый,  ко  мнe  завтра  часовъ  въ
  одиннадцать, я утречкомъ набросаю по  памяти...  Будьте благодeтелемъ...  И,
  пожалуйста, захватите весь вашъ отчетъ, я желалъ бы, если  можно, взглянуть,
  -  прибавилъ онъ вполголоса.
       Альфредъ Исаевичъ встревожился: въ черновикe его  отчета отвeтная  рeчь
  Кременецкаго  была  названа  "я р к о й".   Теперь,   при   предварительномъ
  просмотрe, о такомъ  слабомъ эпитетe не могло быть рeчи.  Альфредъ  Исаевичъ
  тотчасъ  {398}  рeшилъ написать  "б л е с т я щ а я  рeчь  юбиляра";  но онъ
  почувствовалъ, что Семенъ Исидоровичъ  этимъ не удовлетворится. "Какъ же ему
  надо? "Ослeпительно блестящая"?  "Вдохновенная"? -  спросилъ себя съ досадой
  донъ-Педро.-   "Пожалуй, можно бы, чортъ съ нимъ! Но все равно Федя никакого
  "ослeпительно" не  пропуститъ,  еще  будетъ полчаса лаять... Дай Богъ, чтобъ
  "блестящую" пропустилъ. Онъ Сему  отнюдь не  обожаетъ"...  Альфредъ Исаевичъ
  рeшилъ не  идти  дальше  "блестящей".-   "Ну, въ  крайнемъ  случаe, добавлю:
  "сказанная съ большимъ подъемомъ"...
       -  Съ удовольствiемъ зайду, милый Семенъ Исидоровичъ,-  сказалъ онъ. Въ
  обычное время  донъ-Педро  не рeшился  бы  назвать  Кременецкаго милымъ.  Но
  теперь,  какъ авторъ  отчета объ  юбилеe,  онъ  чувствовалъ за собой силу  и
  намeренно подчеркнулъ, если не  равенство въ ихъ общественномъ положенiи, то
  по  крайней  мeрe  отсутствiе  пропасти. Семенъ Исидоровичъ  еще разъ крeпко
  пожалъ ему руку и вернулся на свое мeсто.
       -  Конечно, поeзжай, Мусенька,-  нeжно сказалъ онъ дочери, цeлуя  ее въ
  голову.-  Вамъ, молодежи, съ нами  скучно,  ну, а мы, старики, еще посидимъ,
  побалакаемъ за стаканомъ вина... "Бойцы поминаютъ минувшiе дни  и битвы, гдe
  вмeстe  рубились  они"...-   съ  легкимъ  смeхомъ  добавилъ  онъ,  обращаясь
  преимущественно  къ  предсeдателю.-   Пожалуйста, не  стeсняйтесь,  господа.
  Спасибо, Григорiй Ивановичъ... Дорогой Сергeй Сергeевичъ, благодарствуйте...
  Майоръ,  отъ  всей души васъ благодарю,  я  очень тронуть  и  горжусь вашимъ
  вниманiемъ, майоръ... Вы знаете къ намъ дорогу...
       -   Ради  Бога,  застегнись  какъ  слeдуетъ,-   говорила дочери  Тамара
  Матвeевна.-   Григорiй {399} Ивановичъ, я вамъ поручаю за ней смотрeть... На
  забывайте насъ, мосье Клервилль...
       -  До свиданья, мама. Я раньше васъ буду дома, увидите...
       Клервилль,   Никоновъ,  Березинъ   поочередно  пожали   руку   юбиляру,
  поцeловали  руку Тамарe  Матвeевнe  и  спустились съ  Мусей  внизъ.  Глафира
  Генриховна, Сонечка Михальская,  Беневоленскiй и Витя уже находились тамъ въ
  шубахъ: они, съ разрeшенiя Муси, сочли возможнымъ уйти, не простившись съ ея
  родителями.  Муся рылась въ шелковой сумкe. Витя  выхватилъ у  нея номерокъ,
  сунулъ лакею рубль  и принесъ ея  вещи.  Онъ помогъ Мусe надeть шубу, затeмъ
  взглянулъ  на Мусю съ  мольбою  и,  опустившись на колeни, подъ насмeшливымъ
  взглядомъ Глафиры Генриховны, надeлъ  Мусe бeлые фетровые ботики. Застегивая
  сбоку  крошечныя  пуговицы,  Витя  коснулся ея  чулка  и,  точно  обжегшись,
  отдернулъ руку.
       -   Готово?  -   нетерпeливо  спросила  Муся,   завязывая  сзади  бeлый
  оренбургскiй платокъ: по новой, немногими принятой, модe она носила платокъ,
  какъ чалму, дeлая узелъ не на шеe, а на затылкe. Это очень ей шло.
       Витя поднялся блeдный.  Муся, съ улыбкой,  погрозила ему  пальцемъ. Она
  почти  выбeжала  на улицу,  не  дожидаясь мужчинъ.  Отъ любви,  шампанскаго,
  почета ей было необыкновенно весело.  Кучеръ первой тройки молодецки выeхалъ
  изъ  ряда на  средину  улицы.  У  тротуара  остановиться  было  негдe.  Муся
  перебeжала къ санямъ по твердому блестящему снeгу и, сунувъ въ  муфту сумку,
  легкимъ движеньемъ, безъ чужой помощи, сeла въ сани съ откинутой полостью.
       -  Ахъ,  какъ  хорошо! -  почти шопотомъ сказала она,  съ наслажденiемъ
  вдыхая полной грудью разряженный, холодный воздухъ. Колокольчикъ {400} рeдко
  и слабо звенeлъ. Глафира Генриховна, ахая, ступила на снeгъ и, какъ по доскe
  надъ пропастью, перебeжала къ тройкe,  почему-то стараясь попадать  ботиками
  въ слeды Муси. Муся протянула ей руку въ бeлой лайковой перчаткe. Но Глафиру
  Генриховну, точно перышко, поднялъ и посадилъ въ сани Клервилль, она даже не
  успeла вскрикнуть отъ прiятнаго изумленiя.  Къ тeмъ  же  санямъ  направилась
  было и Сонечка. Мужчины громко запротестовали.
       -  Что-жъ это, всe дамы садятся вмeстe...
       -  Это невозможно!
       -  Мальчики протестуютъ! Черезъ  мой трупъ!..  -   закричалъ  Никоновъ,
  хватая за руку Сонечку.
       Вторая тройка выeхала за первой.
       -   Господа, такъ  нельзя,  надо разсудить, какъ садиться,-   произнесъ
  внушительно Березинъ,-  это вопросъ сурьезный.
       -  Мосье Клервилль, конечно, сядетъ къ намъ,-  не безъ ехидства сказала
  Глафира Генриховна.-  А еще кто изъ мальчиковъ?
       Муся, не успeвшая дома  подумать о  разсадкe  по санямъ,  мгновенно все
  разсудила:  Никоновъ  уже  усаживалъ  во  вторыя  сани  Сонечку,  Березинъ и
  Беневоленскiй не говорили ни по французски, ни по англiйски.
       -   Витя, садитесь къ  намъ,-   поспeшно  сказала  она,  улыбнувшись.- 
  Живо!..
       Витя  не  заставилъ  себя просить,  хоть ему  и непрiятно  было  сидeть
  противъ  Глафиры Генриховны. Ея "конечно", онъ чувствовалъ, предназначалось,
  въ качествe  непрiятности, и Мусe,  и ему, и англичанину. Въ послeднемъ онъ,
  впрочемъ, ошибался:  Клервиллю непрiятность не предназначалась,  да онъ ея и
  просто не могъ бы понять. Швейцаръ застегнулъ за Витей полость и низко снялъ
  шапку.  Клервилль опустилъ руку  въ карманъ  и,  {401}  не  глядя, протянулъ
  бумажку.  Швейцаръ  поклонился  еще  ниже. "Кажется,  десять.  Однако!.." - 
  подумала Глафира Генриховна.
       -  По Троицкому Мосту...
       -  Эй  вы,  са-ко-олики!  -   самымъ  народнымъ говоркомъ пропeлъ сзади
  Березинъ. Колокольчикъ зазвенeлъ чаще. Сани тронулись  и пошли къ  Невe, все
  ускоряя ходъ.
  
       За  Малой  Невкой  тройки  понеслись  такъ,  что  разговоры сами  собой
  прекратились.  Отъ  холода у Муси мерзли зубы,-   она  знала  и  любила  это
  ощущенiе быстрой eзды. Сдерживая дыханье, то прикладывая, то отнимая ото рта
  горностаевую муфту, Муся смотрeла блестящими глазами  на  проносившiеся мимо
  нихъ  пустыри, сады,  строенья.  "Да,  сегодня  объяснится",-   взволнованно
  думала она,  быстро  вглядываясь въ Клервилля, когда сани входили въ  полосу
  свeта  фонарей. Глафира  Генриховна  перестала  говорить  на  трехъ  языкахъ
  непрiятности  и  только  вскрикивала  при  толчкахъ, увeряя,  что  такъ  они
  непремeнно опрокинутся.  Клервилль молчалъ,  не стараясь занимать дамъ:  онъ
  былъ счастливъ и взволнованъ необыкновенно. Витя мучился вопросомъ: "неужели
  между ними  вправду  что-то есть? вeдь та вeдьма-нeмка все время намекаетъ."
  (Глафира Генриховна,  дочь давно обрусeвшаго шведа, никогда нeмкой не была).
  Витя  упалъ духомъ. Онъ  ждалъ  такой радости отъ  этой  первой своей ночной
  поeздки на острова...
       Развивъ  на  Каменномъ  островe  бeшеную скорость, тройка на  Елагиномъ
  стала замедлять ходъ. У Глафиры Генриховны отлегло  отъ  сердца. Изъ вторыхъ
  саней что-то кричали.
       -  Ау! Нeтъ ли у васъ папиросъ?
       Клервилль вынулъ портсигаръ, онъ былъ пустъ. {402}
       -  I am sorry...
       -  Папиросъ  нeтъ...  Не  курите,  простудитесь!  -   закричала  Глаша,
  приложивъ къ губамъ руки.
       -  Да все равно нельзя было бы раскурить...
       Никоновъ продолжалъ орать. Спереди подуло вeтромъ.
       -  Такъ холодно,-  проговорилъ Клервилль.
       -  Сейчасъ Стрeлка,-   сказала Муся, хорошо знавшая  Петербургъ. Тройка
  пошла еще медленнeе.  "Стрeлка!  Ура!" -  прокричали сбоку. Вторыя  сани ихъ
  догнали и выeхали впередъ, затeмъ черезъ минуту остановились.
       -  Прieхали!
       Всe вышли, увязая въ  снeгу, прошли къ взморью и полюбовались,  сколько
  нужно, видомъ. На брандвахтe за Старой Деревней свeтился огонь.
       -  Чудно! Дивно!
       -  Ахъ, чудесно!..
       -  Нeтъ, какая ночь, господа!..
       Всe чувствовали, что дeлать здeсь нечего. Березинъ, возившiйся у саней,
  съ торжествомъ вытащилъ ящикъ. Въ немъ зазвенeло стекло.
       -  Тысяча проклятiй! Carramba!
       -  Неужели шампанское разбилось?
       -  Какъ! Еще пить?
       -  Нeтъ, къ счастью, не шампанское... Разбились стаканы.
       -  Кто-жъ такъ укладывалъ! Эхъ, вы, недотепа...
       -  Что теперь дeлать? Не изъ горлышка же пить?
       -  Господа, все спасено: одинъ стаканъ цeлъ, этого достаточно.
       -  Узнаемъ всe чужiя мысли.
       -  То-то будутъ сюрпризы!
       -   А если  кто  боленъ  дурной  болeзнью,  пусть  сознается сейчасъ,- 
  сказалъ   медленно  поэтъ,   {403}  какъ  всегда,  вполнe  довольный  своимъ
  остроумiемъ. Муся поспeшно оглянулась на Клервилля.
       -  Давайте въ снeжки играть...
       -  Давайте...
       -  Разлюбезное дeло!
       -  Что-же раньше? Въ снeжки или шампанское пить?
       -  Господа, природа  это, конечно, очень  хорошо,  но здeсь холодно, - 
  сказала Глаша.
       -  Ахъ, я совсeмъ замерзла,-  пискнула Сонечка.
       -  Сонечка, бeдненькая,  ангелъ,-  кинулся къ ней Никоновъ,-   трите же
  лицо, что я вамъ приказалъ?
       -  Мы согрeемъ васъ любовью,-  сказалъ Беневоленскiй.
       "Боже, какой дуракъ, какъ я раньше не замeчала!" -  подумала Муся.
       -  А  что,  господа,  если-бъ  намъ поeхать  д а л ь ш е?  Мы,  правда,
  замерзнемъ.
       -  О, да!-  сказалъ Клервилль.-  Дальше...
       -  Куда же? Въ "Виллу Родэ"?
       -  Да вы съ ума сошли!
       -  Ни въ какой ресторанъ я не поeду,-  отрeзала Глафира Генриховна.
       -  Въ самомъ дeлe, не  eхать же въ ресторанъ со  своимъ  шампанскимъ.- 
  подтвердилъ Березинъ, все выбрасывавшiй осколки изъ ящика.
       -   А   заказывать  тамъ,   сто  рублей  бутылка,-    пояснила  Глафира
  Генриховна.
       -   Господа,  въ  ресторанъ  или  не  въ  ресторанъ,  но  я  умру  безъ
  папиросъ,-  простоналъ Никоновъ.
       -  Ну, и умрите,-  сказала Сонечка,-  такъ вамъ и надо.
       -  Жестокая! Вы будете виновницей моей смерти! Я буду изъ  ада являться
  къ вамъ каждую ночь. {404}
       -  Пожалуйста, не являйтесь, нечего... Такъ вамъ и надо.
       -  За что, желанная?
       -  За то, какъ вы вели себя въ саняхъ.
       -  Сонечка, какъ онъ себя велъ? Мы въ ужасe...
       -  Ужъ и нельзя погрeть ножки замерзающей дeвочкe!..
       -  Гадкiй, ненавижу...
       Сонечка запустила въ Никонова снeжкомъ, но попала въ воротникъ Глашe.
       -   Господа, довольно глупостей!  -  разсердилась Глафира Генриховна,- 
  eдемъ домой.
       -  Папиросъ! Убью! -  закричалъ свирeпо Никоновъ.
       -  Не орите... Все равно до Невскаго папиросъ достать нельзя.
       -   Ну, достать-то можно,-  сказалъ Березинъ. -  Если черезъ Строгановъ
  мостъ проeхать въ рабочiй кварталъ, тамъ ночные трактиры.
       -  Какъ  черезъ  мостъ  въ  рабочiй  кварталъ? -   изумился  Витя.  Ему
  казалось, что рабочiе кварталы отсюда за тридевять земель.
       -   Ночные  трактиры?  Это страшно интересно!  А  вы увeрены, что  тамъ
  открыто?
       -  Да, разумeется. Во всякомъ случаe, если постучать, откроютъ.
       -  Ахъ, бeдные, они теперь работаютъ,-  испуганно сказала Сонечка.
       -  Нeтъ, какъ хорошо говорилъ князь! Я, право, и не ожидала...
       -  Господа, eдемъ въ трактиръ... Полцарства за коробку папиросъ.
       -  А какъ же снeжки?
       -  Обойдемся безъ снeжковъ, намъ всeмъ больше шестнадцати лeтъ.
       -  Всeмъ, кромe, кажется, Вити,-  вставила Глаша. {405}
       Витя взглянулъ на нее съ ненавистью.
       -  А вамъ...-  началъ было онъ.
       -  Мнe много, скоро цeлыхъ восемнадцать, пропeла Сонечка.-  Господа, въ
  трактиръ чудно, но и здeсь такъ хорошо!.. А наше шампанское?
       -  Тамъ и разопьемъ, вотъ и бокалы будутъ.
       -  Господа,  только  условiе:  подъ самымъ  страшнымъ честнымъ словомъ,
  никому   не  говорить,  что  мы  были  въ  трактирe.  Вeдь  это  позорь  для
  благородныхъ дeвицъ!
       -  Ну, разумeется.
       -  Лопни мои глаза, никому не скажу!
       -    Григорiй   Ивановичъ,  выражайтесь  корректно...   Такъ  никто  не
  проговорится?
       -  Никто, никто...
       -  Клянусь я первымъ днемъ творенья!
       -  Да  вeдь  мы eдемъ со старшими, вотъ и  Глафира Генриховна eдетъ  съ
  нами,-  отомстилъ Витя.  Глафирe Генриховнe,  по ея  словамъ,  шелъ двадцать
  пятый годъ.
       -  Нeтъ, какое оно ядовитое дитє!
       -  Въ сани, въ сани, господа, eдемъ...
  
       Eхали не быстро и довольно долго. Стало еще холоднeе, Никоновъ плакалъ,
  жалуясь на морозъ. По настоящему веселы и  счастливы были  Муся,  Клервилль,
  Сонечка. Мысли Муси были  поглощены Клервиллемъ. Тревоги она не чувствовала,
  зная твердо, что  этой ночью все будетъ  сказано. Какъ, гдe это произойдетъ,
  она  не знала и  ничего не дeлала, чтобъ вызвать  объясненiе. Она была  такъ
  влюблена,  что не опускалась до прiемовъ, которые хоть немного  могли бы ихъ
  унизить. Муся даже и не стремилась теперь къ  объясненiю: онъ сидeлъ противъ
  нея  и  т а к ъ  смотрeлъ  на нее,-   ей  этого было достаточно;  она  {406}
  чувствовала себя счастливой, чистой, расположенной ко всeмъ людямъ.
       Старый,  низенькiй,  грязноватый трактиръ всeмъ понравился чрезвычайно.
  Дамы имeли самое смутное понятiе  о  трактирахъ. Въ большой, теплой комнатe,
  выходившей прямо на крыльцо, никого не было. Немного пахло керосиномъ. Когда
  выяснилось,  что  огромная штука у стeны  есть  машина,  а  со скамьи всталъ
  заспанный п о л о в о й, котораго Березинъ назвалъ м а л ы й и б р а т е ц ъ
   т ы  м о й, дамы окончательно пришли въ восторгъ, и даже Глафира Генриховна
  признала, что въ этомъ заведенiи есть свой стиль.
       -  Ахъ, какъ тепло! Прелесть!
       -  Здeсь надо снять шубу?
       -  Разумeется, нeтъ.
       -  Отчего  же  нeтъ?  Mesdames,  вы простудитесь,-   сказалъ  Березинъ,
  сдвигая два стола въ углу.-  Ну, вотъ, теперь прошу занять мeста.
       -  Право, я страшно рада, что насъ сюда привезли. А вы рады, Сонечка?
       -  Ужасно рада, Мусенька! Это прямо прелесть?
       -  Господа, я заказываю чай. Всe озябли.
       -  Папиросъ!..
       -  Слушаю-съ. Какихъ прикажете?
       -  Папиросъ!..
       -  Ну-съ,  такъ вотъ,  голубчикъ ты мой, перво-на-перво принеси ты намъ
  чаю, значитъ, чтобъ согрeться,-  говорилъ Березинъ: онъ теперь игралъ купца,
  очевидно подъ стиль трактира. Дамы съ восторгомъ его слушали.
       -   Слушаю-съ. Сколько  порцiй прикажете? -   говорилъ  еще  не  вполнe
  проснувшiйся половой, испуганно глядя на гостей.
       -  Сколько порцiй, говоришь? Да ужъ  не обидь, голуба,  чтобъ на  всeхъ
  хватило. Хотимъ, {407}  значитъ, себя чайкомъ побаловать, понимаешь?  Ну,  и
  бубликовъ тамъ какихъ-нибудь тащи, што-ли?
       -  Слушаю-съ.
       -  Папиросъ!..
       -  А  затeмъ,  братецъ  ты мой, откупори  ты намъ  эту штучку.  Своего,
  значитъ, кваску привезли... И стаканы сюда тащи.
       -  Слушаю-съ...  За пробку  съ  не  нашей  бутылки  у  насъ  пятнадцать
  копeекъ.
       -   Пятиалтынный,  говоришь?  Штой-то дороговато,  малый. Ну,  да авось
  осилимъ... И ж-жива!
       Отпустивъ малаго, Березинъ засмeялся ровнымъ, негромкимъ смeхомъ.
       -  Нeтъ, право, онъ очень стильный.
       -  Здeсь дивно... Григорiй Ивановичъ, положите туда на столъ мою муфту.
       -   Ага!  Прежде  "ну,  и  умрите",  а теперь  "положите  на  столъ мою
  муфту"?.. Богъ съ вами, давайте ее сюда, ваше счастье, что я такой добрый.
       -  И такой пьяный...
       -   Вамъ нравится здeсь,  Вивiанъ? Вы не сердитесь,  что мы  все  время
  говоримъ по русски?
       -  О, нeтъ, я понимаю... Мнe такъ нравится!..
       Клервилль дeйствительно былъ въ  восторгe  отъ поeздки, въ которой могъ
  наблюдать русскую душу  и  русскiй разгулъ. Самый трактиръ казался ему точно
  вышедшимъ прямо изъ "Братьевъ Карамазовыхъ". И такъ милы были эти люди! "Она
  никогда не была прекраснeе, чeмъ  въ эту  ночь. Но какъ, гдe сказать ей?" - 
  думалъ Клервилль. Онъ  очень волновался при мысли о предстоящемъ объясненiи,
  объ  ея отвeтe;  однако,  въ душe  былъ увeренъ, что его предложенiе  будетъ
  принято.
       -   Мосье  Клервилль,  давайте помeняемся  мeстами,  вамъ  будетъ здeсь
  у д о б н e е,-  предложила {408} Глафира Генриховна.-  Григорiй  Ивановичъ,
  несутъ ваши папиросы. Слава Богу, вы перестанете всeмъ надоeдать...
       -  Господа, кто будетъ разливать чай?
       -  Глаша, вы.
       -  Я не умeю и не желаю. И пить не буду.
       -  Напрасно. Чай великая вещь.
       Никоновъ жадно раскуривалъ папиросу.
       -  Григорiй  Ивановичъ, дайте и мнe,-  пропeла  Сонечка.-  Я давно хочу
  курить.
       -  Сонечка, Богъ съ вами! -  воскликнула Муся.-  Я мамe скажу.
       -  А страшное честное слово? Не скажете.
       Она  протянула руку къ коробкe, Никоновъ  ее отдернулъ. Сонечка сорвала
  листокъ.
       -  Господа, это стихи.
       -  Стихи? Прочтите.
       -  Отдайте сейчасъ мой листокъ.
       -  Григорiй Ивановичъ, не приставайте къ Сонечке. Сонечка, читайте.
  
       "Въ дни безвременья, безлюдья
       Трудно жить -  кругомъ обманъ.
       Всeмъ стоять намъ надо грудью,
       Закуривъ родной "Османъ".
  
       -  "Десять штукъ -  двадцать копeекъ",-  прочла нараспeвъ Сонечка.
       Послышался смeхъ.
       -  Какъ вы смeли взять мой листокъ? Ну, постойте  же,-  грозилъ Сонечкe
  Никоновъ.
       -  Mesdames, на моей коробкe еще лучше,-  сказалъ Березинъ.-  Слушайте:
  
       "Ручеечки вспять польются,
       Злое сгинетъ навсегда,
       Пeсни "Пери" раздадутся,
       Такъ потерпимъ, господа".
  
  {409}
  
       -  "Десять штукъ -  двадцать копeекъ".
       Смeхъ усилился. Настроенiе все поднималось.
       -  Господа, ей-Богу, это лучше "Голубого фарфора"!
       -  Какая дерзость! Поэтъ, пошлите секундантовъ.
       -  Слышите, злое сгинетъ  навсегда. Горенскiй, собственно, говорилъ  то
  же самое.
       -  Ахъ, какъ жаль, что князь съ нами не поeхалъ.
       -  Господа, несутъ шампанское.
       -  Несутъ, несутъ, несутъ!
       -  Вотъ такъ бокалы!
       -  Наливайте, Сергeй Сергeевичъ, нечего...
       -  Шампанское съ чаемъ и съ баранками!
       -  Я за чай.
       -  А я за шампанское.
       -  Кто какъ любитъ...
       -  Кто любитъ тыкву, а кто...
       -  Ваше здоровье, mesdames.
       -  Господа, мнe ужасно весело!
       -  Вивiанъ...
       -  Муся...
       -  Сонечка, я хочу выпить съ вами на ты.
       -  Вотъ еще! И я вамъ не Сонечка, а Софья Сергeевна.
       -  Сонечка Сергeевна, я хочу выпить съ вами на ты... Нeтъ? Ну, погодите
  же!
       -  Григорiй Ивановичъ, когда вы остепенитесь? Налейте мнe еще...
       -  Mesdames, я пью за русскую женщину.
       -  О, да!..
       -  Лучше "за того, кто "Что дeлать" писалъ"?
       -  Выпила бы и за него, да я не читала "Что дeлать".
       -  Позоръ!.. А я и не видeла!
       -  Можно и не читамши и не видeмши. {410}
       -  Мусенька,  какая вы  красавица.  Я  просто  васъ  обожаю,-   сказала
  Сонечка и, перегнувшись черезъ столъ, крeпко поцeловала Мусю.
       -  Я васъ тоже очень люблю, Сонечка... Витя, отчего вы одинъ грустный?
       -  Я нисколько не грустный.
       -  Отчего-жъ вы, милый, все молчите? Вамъ скучно?
       -  Атчиго онъ блэдный? Аттаго что бэдный...
       -  Выпьемъ, молодой человeкъ, шампанскаго.
       Сонечка  вдругъ пронзительно запищала и метнулась  къ Никонову, который
  вытащилъ изъ ея муфты крошечную тетрадку.
       -  Не смeйте трогать!.. Сейчасъ отдайте!
       -  Господа, это называется: "Книга симпатiй"!
       -  Сiю минуту отдайте! С-сiю минуту!
       -  Что я вижу!
       -  Муся, скажите ему отдать! Сергeй Сергeевичъ...
       -  Григорiй Ивановичъ, отдайте ей, она расплачется.
       -   Господа, здeсь  цeлая  графа: "Боже,  сдeлай  такъ,  чтобы  въ меня
  влюбился"...   Дальше  слeдуютъ  имена:   Александръ   Блокъ...  Собиновъ...
  Юрьевъ... Не царапайтесь!
       Всe хохотали. Сонечка съ бeшенствомъ вырвала книжку.
       -  Сонечка, какая вы развратная!
       -  Я васъ ненавижу! Это низость!
       -  Я вамъ говорилъ, что отомщу. Мессалина!
       -  Я съ вами больше не разговариваю!
       -   Сонечка, на него сердиться нельзя. Онъ  пьянъ  такъ,  что  смотрeть
  гадко... Налейте мнe, еще, поэтъ.
       -  Повeрьте,  Сонечка,  вашъ Донъ-Жуанскiй списокъ дeлаетъ  вамъ честь.
  {411}
       -   Господа,  а вы знаете, что  здeсь  былъ  убитъ Пушкинъ? -   сказалъ
  Березинъ.
       Вдругъ наступило молчанiе.
       -  Какъ? Здeсь?
       -   Не здeсь-здeсь,  а въ двухъ шагахъ отсюда. Съ крыльца, можетъ быть,
  видно  то мeсто. Хотя точнаго  мeста поединка никто не  знаетъ,  пушкинiанцы
  пятьдесятъ лeтъ спорятъ. Но гдe-то здeсь...
       Большинство петербуржцевъ никогда не было  на мeстe дуэли Пушкина. Муся
  полушопотомъ объяснила по англiйски Клервиллю, что сказалъ Березинъ.
       -  ...Нашъ величайшiй поэтъ...
       -  Да, я знаю...
       Онъ  дeйствительно  зналъ о Пушкинe,-   видeлъ въ Москвe его памятникъ,
  что-то слышалъ о мрачной любовной трагедiи, о дуэли.
       -  Мeсто,  на  которомъ былъ  убитъ Пушкинъ,  ничeмъ не отличается  отъ
  мeста,  на  которомъ  никто  не  былъ  убитъ,-   произнесъ  съ  разстановкой
  Беневоленскiй.
       -  Это очень  глубокомысленное замeчанiе, сказала  Муся,  не вытерпeвъ.
  Она встала.
       -  А  вы знаете, господа,  здeсь очень душно и керосиномъ  пахнетъ... У
  меня немножко кружится голова.
       -  У меня тоже.
       -  На воздухe пройдетъ... Но поздно, друзья мои, пора и во-свояси...
       -  Въ самомъ дeлe, пора, господа.. Такъ вы говорите, съ крыльца видно?
       Муся открыла дверь. Пахнуло холодомъ. Березинъ подозвалъ полового. Муся
  вышла на крыльцо.  Справа  жалостно звенeлъ колокольчикъ отъeхавшей  тройки.
  Слeва у сосeдней  лавки  уже вытягивалась очередь. Дальше все было  занесено
  снeгомъ. {412}
       "Нeтъ, ничего не видно... Онъ, однако, не вышелъ за мною"...-  подумала
  Муся. Вдругъ сзади сверкнулъ свeтъ и она, замирая, увидeла Клервилля.
       -  Ахъ, вы  тоже вышли, Вивiанъ? -  спросила она  по англiйски.-  Нeтъ,
  отсюда ничего не видно... Смотрите, это очередь за хлeбомъ. Бeдные  люди, въ
  такой холодъ! Вeрно, у васъ въ Англiи этого нeтъ?
       Онъ не сводилъ съ нея глазъ.
       -  Какая прекрасная ночь, правда? -  сказала она дрогнувшимъ неожиданно
  голосомъ.-  "Да, сейчасъ, сейчасъ все будетъ сказано",-  едва дыша, подумала
  Муся.
       -   Я  вышелъ,  чтобъ  остаться  наединe  съ  вами...  Мнe  нужно  вамъ
  сказать... Намъ здeсь помeшаютъ... Пройдемъ туда...
       Видимо  очень  волнуясь, онъ взялъ  ее  подъ  руку и  пошелъ  съ ней въ
  сторону,  по переулку. Черезъ  минуту онъ остановился.  Снизу  прiятно пахло
  печенымъ хлeбомъ. Было почти темно.  Людей не  было  видно. "Неужели у мeста
  дуэли Пушкина?.. Это было бы  такъ удивительно, память на всю жизнь... Нeтъ,
  это  простой переулокъ.. Стыдно  думать  объ  этомъ...  Сейчасъ  все  будетъ
  кончено... Но что ему сказать?" -  пронеслось въ головe у Муси.
       -  Муся, я люблю васъ... Я прошу васъ быть моей женою.
       Слова  его были просты  и банальны,-   Муся не могла этого не замeтить,
  какъ взволнована  она ни была, какой  торжествующей  музыкой  ни звучали эти
  слова въ ея душe.  "Такъ  съ сотворенiя мiра  дeлали предложенiе.  Но теперь
  м н e!.. Сейчасъ отвeтить или подождать?.. И к а к ъ сказать ему? Лишь бы не
  сказать плоско... И не сдeлать ошибки по англiйски..." {413}
       -  Я не могу жить безъ васъ и прошу васъ стать моей женой,-   повторилъ
  онъ, взявъ ее за руку.-  Согласны ли вы?
       -  Я не могу отказать вамъ въ такомъ пустякe.
       Онъ не понялъ или не оцeнилъ  ея тона, затeмъ съ  усилiемъ засмeялся,- 
  смeхъ оборвался тотчасъ.
       -  Вы говорите правду?.. Вы шутите?
       -  Это была бы довольно глупая шутка.
       Онъ  поцeловалъ ей руку, затeмъ  обнялъ ее  и  поцeловалъ  въ губы. Она
  чуть-чуть отбивалась.  Опять,  съ  еще гораздо  большей силой, чeмъ  при ихъ
  телефонномъ разговорe,  счастье залило  душу Муси,  вытeснивъ все другое. Ей
  стало стыдно и себя, и своихъ мадригаловъ... "Надо стать достойной его!"
       Они молча пошли назадъ. Не доходя до крыльца, Муся  остановилась, "Такъ
  нельзя войти. Всe сейчасъ догадаются по нашимъ лицамъ, ужъ Глаша, конечно...
  Ну, и пусть!.. Нeтъ, не надо",-  подумала она. Какъ она ни  была счастлива и
  сердечно-расположена  ко всeмъ людямъ, Муся не хотeла такъ сразу все открыть
  Глашe.
       -  Оставьте меня, Вивiанъ... Я хочу побыть одна.
       Онъ  взглянулъ на нее съ  испугомъ,  затeмъ, повидимому, какъ-то  очень
  сложно объяснилъ  ея  слова.  Наклонивъ  голову,  онъ  выпустилъ  ея  руку и
  отошелъ, взбeжалъ на крыльцо своимъ легкимъ, упругимъ шагомъ. Муся вздохнула
  легче. "Да, все рeшено!  Неужели можетъ быть такъ хорошо?" -  книжной фразой
  выразила она самыя подлинныя свои чувства.-  "Онъ изумительный!.."
       Теперь  все было  другое,  дома, снeгъ,  эти  оборванные  люди.  Конецъ
  очереди, у фонаря,  былъ  отъ нея  въ  двухъ  шагахъ. "Бeдные,  бeдные {414}
  люди!.." Муся оставила сумку въ муфтe, да и въ сумкe почти не было денегъ,- 
  она все раздала бы этимъ  людямъ. "Нeтъ, теперь  и имъ будетъ  житься легче,
  идутъ новыя времена",-  подумала Муся, вспомнивъ рeчь Горенскаго. Она яснымъ
  бодрящимъ, сочувственнымъ  взглядомъ обвела  очередь, встрeтилась глазами съ
  бабой и  вдругъ опустила глаза,-   такой ненавистью обжегъ ее этотъ взглядъ.
  Мусe стало страшно. Она быстро направилась къ крыльцу.
       -  Шлюха! -  довольно громко прошипeла баба.-  ...... въ шубe...
       Въ  толпe  засмeялись. У  Муси  подкосились ноги. На  крыльцe сверкнулъ
  свeтъ, появились люди. Колокольчикъ зазвенeлъ. Тройки подъeхали къ крыльцу.
       -  Мусенька, что же вы скрылись? Вотъ ваша муфта,-  сказала Сонечка.
  
       Назадъ eхали скучно. Было холодно, но по иному, не такъ, какъ по дорогe
  на острова.  Клервилль сeлъ во  вторыя сани: повидимому, сложное  объясненiе
  словъ  Муси включало и эту деликатность, давшуюся ему нелегко. Вмeсто  него,
  рядомъ  съ  Витей,  на  скамейку  сeлъ  Никоновъ.  Онъ  начиналъ  скисать,- 
  петербургская  неврастенiя въ немъ сказалась еще сильнeе, чeмъ  въ  другихъ.
  Глафира  Генриховна была крайне  озабочена,  даже потрясена.  Она сразу  все
  поняла.  Въ  томъ,  что,  по ея догадкамъ,  произошло, она видeла завершенiе
  блестящей кампанiи, которую  Муся мастерски провела собственными силами, при
  очень  слабой  помощи  родителей.  "Да,  ловкая,  ловкая  дeвчонка,   нельзя
  отрицать",-  думала Глаша. Она  думала также о томъ, что ей двадцать седьмой
  годъ, что жениха нeтъ и не предвидится, и что для нея выходъ замужъ  Муси - 
  тяжкiй ударь,  если не {415} катастрофа.  Глафира  Генриховна  сразу приняла
  рeшенiе  перегруппировать  фронтъ  и сосредоточить  силы на  одномъ молодомъ
  адвокатe, который, правда, не могъ идти въ сравненiе съ Клервиллемъ, но былъ
  очень недуренъ собой и уже имeлъ хорошую практику. "Что-жъ дeлать... Да, она
  очень ловкая,  Муся. И  молчитъ, будетъ  мнe теперь подавать его по столовой
  ложкe..."
       "Разсказать или нeтъ?" -  спрашивала себя Муся.-  "Зачeмъ разсказывать?
  Глупо... Въ такую минуту плюнули въ душу... За что? Что я имъ сдeлала?.." - 
  Она говорила себe, что не стоитъ объ этомъ думать,  но ей хотeлось  плакать.
  Ее разбирала предразсвeтная мелкая дрожь. Чуть-чуть жгло глаза.
       Хотeлось  плакать и  Витe. Не  глядя на  Мусю, онъ молчалъ  всю дорогу,
  думая то о самоубiйствe, то  о дуэли. "Вотъ и Пушкинъ послалъ тому вызовъ...
  Нeтъ, дуэль глупость,  конечно. Да онъ и не виноватъ, если она его любитъ...
  И самоубiйство  тоже глупости... Не  покончу я  самоубiйствомъ... Но, можетъ
  быть, ничего  и не  было? Вотъ  вeдь она сидитъ  грустная... Можетъ, она ему
  отказала?"
       Глафира  Генриховна для  приличiя  время  отъ времени  говорила  что-то
  скучное. Муся, Никоновъ скучно и коротко отвeчали.
       Они подъeзжали къ Невe. Луна скрылась,  стало совершенно  темно. Вдругъ
  слeва, гдe-то вдали,  гулко прокатился выстрeлъ.  Дамы  вскрикнули. Никоновъ
  поднялъ  голову.  Встрепенулся  и  Витя.  Кучеръ  оглянулся  съ  испуганнымъ
  выраженiемъ  на  лицe.  За  первымъ  выстрeломъ послeдовали другой,  третiй.
  Затeмъ все стихло.
       -  Что это?.. Стрeляютъ? -  шопотомъ спросила Муся. {416}
       -  Ну  да,  стрeляютъ. Р-революцiя,-  угрюмо проворчалъ  Никоновъ, какъ
  полушутливо говорили многiе изъ слышавшихъ первые выстрeлы февраля.
       "Ахъ, если бы  вправду революцiя!"  -  вдругъ сказалъ себe Витя. Въ его
  памяти  промелькнуло  то,  что  онъ  читалъ  и   помнилъ  о  революцiяхъ  - 
  жирондисты, Дантонъ у Минье, Дмитрiй Рудинъ. Витя увидeлъ себя на баррикадe,
  со  знаменемъ, съ  обнаженной саблей. Баррикада была подъ окнами Муси.  "Да,
  это  былъ бы  лучшiй исходъ... Ахъ,  если  бы,  если бы революцiя!..  Только
  г р о з а можетъ принести мнe  славу и сдeлать меня достойнымъ ея любви!.. А
  если не славу, то смерть",-  съ тоской и страстной надеждой думалъ Витя.
  
  
XIX.
  
       Николай  Петровичъ  почувствовалъ  себя  нездоровымъ  въ   день  юбилея
  Кременецкаго и  долженъ былъ  отказаться отъ  участiя  въ  банкетe, поручивъ
  своей женe передать извиненiя юбиляру. На слeдующiй день Яценко не пошелъ на
  службу,  ничего не eлъ съ утра и  за  обeдомъ не прикоснулся къ супу: видъ и
  запахъ eды вызывали въ немъ отвращенiе. Сославшись на острую головную  боль,
  онъ заявилъ,  что не будетъ  обeдать. Наталья Михайловна,  которая какъ разъ
  собиралась съ толкомъ, подробно разсказать о банкетe, обезпокоилась.
       -   Ну,  да, въ  городe  свирeпствуетъ  гриппъ. Вотъ  что значитъ  такъ
  работать,-  не  совсeмъ  логично сказала она  мужу.-   Сколько  разъ я  тебe
  говорила: никто, никто не работаетъ десять часовъ въ сутки. Конечно, это отъ
  переутомленiя,  оно  {417}  всегда  предрасполагаетъ  къ гриппу... Хоть супа
  поeшь, я тебя умоляю...
       Николай  Петровичъ  работалъ  въ  послeднее время  не  больше обычнаго.
  Усталость  его  была  преимущественно  моральная и  сказывалась  въ  крайней
  раздражительности,  которую  онъ сдерживалъ  съ большимъ  трудомъ. Ничего не
  отвeтивъ на предложенiе поeсть хоть супа,  онъ ушелъ къ себe въ  кабинетъ  и
  легъ на твердый кожаный диванъ, взявъ первую попавшуюся книгу. Но книги этой
  онъ не раскрылъ. У него очень болeла голова, ломило тeло. Наталья Михайловна
  принесла и подложила  ему  подъ голову  большую подушку. Измученный  видъ ея
  мужа ее разстроилъ.
       Въ спальной, въ огромномъ, краснаго дерева шкапу, среди разложеннаго въ
  чрезвычайномъ  порядкe тонкаго  бeлья  (къ которому  имeла слабость  Наталья
  Михайловна), между  высокими  стопками  полотенецъ  и носовыхъ  платковъ, съ
  давнихъ временъ  хранился семейный термометръ.  Наталья Михайловна осторожно
  его вынула изъ футляра, глядя на лампу и морщась,  необыкновенно энергичнымъ
  движеньемъ сбила въ желтенькомъ  каналe столбикъ много ниже  краснаго числа,
  затeмъ съ испуганнымъ и умоляющимъ выраженiемъ на лицe вошла на цыпочкахъ въ
  кабинетъ. Николай Петровичъ  зналъ, что у  него  сильный жаръ,  и не  хотeлъ
  пугать  своихъ. Однако, чтобъ  отдeлаться  отъ  упрашиванiя, онъ  согласился
  измeрить  температуру и  даже  о  минутахъ не  очень  торговался.  Оказалось
  39,2,-   больше,   чeмъ   предполагалъ  самъ   Яценко.   Наталья  Михайловна
  перепугалась не  на шутку. Ея  авторитетъ немедленно  выросъ  и, несмотря на
  слабые протесты  Николая Петровича,  по  телефону  былъ  приглашенъ домашнiй
  врачъ Кротовъ. {418}
       Витя, узнавъ  о  болeзни отца,  зашелъ въ  полутемный  кабинетъ, но, по
  настоянiю Натальи Михайловны  -   гриппъ  такъ  заразителенъ,-  долженъ былъ
  остановиться въ нeсколькихъ шагахъ отъ  дивана. Николай  Петровичъ,  слабо и
  ласково улыбаясь, успокоилъ сына.
       -  Да,  да, конечно, пустяки.  Завтра  буду совершенно  здоровъ... Иди,
  иди, мой милый.
       Николая  Петровича и трогали, и немного раздражали заботы близкихъ. Онъ
  всегда,  въ  шутливыхъ спорахъ съ женою, увeрялъ, что  одинокому человeку  и
  болeть гораздо легче. Теперь ему хотeлось, чтобъ его оставили одного и чтобъ
  ему  дали  чаю  съ  лимономъ.  Наталья Михайловна,  однако, сомнeвалась,  не
  повредитъ ли чай больному. Николай Петровичъ,  отъ усталости  и раздраженiя,
  не настаивалъ.  Онъ лежалъ на диванe, глядя усталымъ, неподвижнымъ взглядомъ
  на висeвшiе противъ дивана портреты Сперанскаго, Кавелина, Сергeя Заруднаго.
  Мысли  Яценко безпорядочно  перебeгали  отъ Загряцкаго  и Федосьева  къ  его
  собственной неудавшейся жизни.  "И слeдователь, оказывается, плохой... Нeтъ,
  такъ нельзя ошибаться... А тотъ негодяй, Загряцкiй, по формальнымъ причинамъ
  все  еще въ тюрьмe, хоть я знаю, что онъ невиновенъ въ убiйствe... Вотъ она,
  формальная правда", -  думалъ  онъ.  Почему-то ему часто вспоминался Браунъ,
  его  визитъ, его странные разговоры,-  онъ тотчасъ съ непрiятнымъ  чувствомъ
  гналъ  отъ  себя  эти мысли. "Да,  нехорошо, очень  нехорошо!.."  -   вслухъ
  негромко сказалъ Яценко,  прикрывая рукой  глаза. Единственное  свeтлое былъ
  Витя. Но и съ мальчикомъ что-то  было  неладно. Отъ  Вити  Яценко переходилъ
  мыслью къ  судьбамъ Россiи. "Всюду грeхъ, ошибки, преступленiя",-   тоскливо
  думалъ   Николай  Петровичъ,  вглядываясь  {419}  въ  лица  своихъ  любимыхъ
  политическихъ дeятелей.  "Они бы до этого не довели... Но  они умерли... И я
  скоро умру... Какое же мнe дeло до всего этого?" -  Голова у него мучительно
  болeла.
       Въ десятомъ часу  вечера прибылъ Кротовъ, добродушный старикъ, крeпкiй,
  лысый и краснолицый. Онъ призналъ болeзнь инфлюэнцой,  прописалъ лекарство и
  строгую дiэту; чай съ лимономъ, однако, разрeшилъ,  но не иначе, какъ  очень
  слабый. Наталья Михайловна попросила доктора прieхать и на слeдующее утро.
       -  Вотъ еще, стану я прieзжать, у меня  есть больные  посерьезнeй, чeмъ
  онъ,-  сказалъ весело  Кротовъ, съ давнихъ поръ свой человeкъ въ  домe:  онъ
  зналъ, что  для Яценко пять  рублей деньги и что  о  безплатномъ  леченьи - 
  "ахъ,  полноте, какiе между нами счеты" -  не можетъ  быть  рeчи. -   Денька
  черезъ два  загляну...  Если буду живъ, -  сказалъ онъ Натальe Михайловнe,- 
  такъ  миленькая, всегда  говорилъ  Толстой, нашъ  ненавистникъ... Не  любилъ
  насъ, ругалъ,  а  у  насъ  лечился  всю  жизнь,  Левъ  Николаевичъ  (докторъ
  произносилъ по старинному: Лєвъ; рeчь у него вообще была старинная, хоть онъ
  щеголялъ разными новыми  словечками  и  прибаутками).  И правъ:  вeдь  я  же
  романовъ не пишу, а ругать романистовъ ругаю...
       -  И подeломъ,-  сказала увeренно Наталья Михайловна.
       -   Разумeется,  подeломъ. Какъ  ихъ, теперешнихъ, не  ругать: какiе-то
  пошли Андреевы, Горькiе, Сладкiе. Въ наше время настоящiе были писатели: ну,
  Тургеневъ, Достоевскiй, или Станюковичъ... Это не фунтъ изюма... Ну-съ, такъ
  аспиринцу сейчасъ скушаемъ,  а  то, второе,  что  я пропишу, черезъ часъ.  И
  завтра будемъ здоровы... {420}
       Кротовъ  говорилъ съ Николаемъ Петровичемъ такъ,  какъ могъ бы говорить
  съ Витей.  Недоброжелатели утверждали, что старикъ давно выжилъ  изъ  ума  и
  перезабылъ  всe лекарства.  Однако, практика  у  него была огромная,-   такъ
  бодрилъ больныхъ его тонъ.
       -  Натурально, пустяки,-  сказалъ  онъ Натальe  Михайловнe,  садясь  въ
  столовой писать рецептъ.-  Черезъ три дня можетъ  идти на службу... Ну-съ, а
  наши почки какъ, миленькая?
       Наталья Михайловна  не прочь была за тe же пять рублей спросить доктора
  и о своемъ здоровьи. Онъ далъ успокоительныя указанiя.
       -   Сто лeтъ гарантирую, миленькая,  больше никакъ не могу, себe дороже
  стоитъ... А  вы знаете, въ городe безпорядки,-  сказалъ  докторъ, вставая  и
  помахивая въ воздухe бумажкой.-  Eду сюда,  идутъ мальчишки, рабочiе, поютъ,
  дурачье...  Какъ  это,   "Варшавянка",  что-ли?  Дурачье!..  А  ночью   даже
  пострeливали.
       -  Да, мнe Витя говорилъ, онъ  на островахъ катался и слышалъ стрeльбу.
  Только я не пойму, кто въ кого могъ ночью стрeлять?
       -  Стрeляли, стрeляли,-  радостно повторилъ старикъ.
       -  Вдругъ въ самомъ дeлe революцiя, а?
       -  Вздоръ! Семьдесятъ лeтъ живу, никакой революцiи не видалъ. Я самъ въ
  шестьдесятъ первомъ году что-то пeлъ, болванъ этакой, да не допeлся... Нeтъ,
  вeрно это  было позже,  въ  шестьдесятъ  четвертомъ... Не  будетъ революцiи,
  пропишутъ имъ  казачки  варшавянку,  все  и  кончится, -  рeшительно сказалъ
  докторъ.-  А засимъ мнe все равно, посмотрю и на  революцiю... Давно пора  и
  тeхъ господъ проучить, звeздную палату... Такъ вотъ,  миленькая, это отдайте
  Марусe... А, Витька, здравствуй, ты какъ живешь? {421}
       Наталья  Михайловна  вышла  съ  рецептомъ  въ  кухню.  Докторъ  подвелъ
  упиравшагося Витю къ лампe.
       -   Нехорошо,-  сказалъ онъ.-  Подъ  глазами круги.  И глаза красные...
  Плакалъ, что ли?
       Онъ задалъ нeсколько вопросовъ, отъ которыхъ Витя густо покраснeлъ.
       -  Гимнастику надо дeлать,  балбесъ,-   сказалъ  строго  Кротовъ.-   Я,
  кажется,  старше  тебя,  да? Чуть  старше: пошелъ семьдесятъ первый годъ (съ
  нeкоторыхъ   поръ  онъ  остановился   въ  возрастe),  а  каждый  день  дeлаю
  гимнастику. Каждый день, чуть встаю, еще передъ гошпиталемъ. Вотъ такъ... - 
  Онъ присeлъ, дeйствительно  довольно  легко,  поднялся  и  сдeлалъ нeсколько
  движенiй  руками. -   Разъ  -  два... Разъ  -   два  -  три...  Обливанiе  и
  гимнастика,  гимнастика и обливанiе... И спать на твердомъ тюфякe...  И  объ
  юбкахъ меньше думать, слышишь? И ни на какiе острова по ночамъ не  eздить...
  Зачeмъ  вы  его на острова пускаете?  -  обратился онъ  къ  вошедшей Натальe
  Михайловнe.-   Ну-съ,  до  свиданья,  миленькая...  До  свиданья,  Витька...
  Послeзавтра, хоть и не нужно, заeду, если буду живъ...
       -  Да вы моложе и крeпче насъ всeхъ!
       -  Не жалуюсь, не жалуюсь...
       Демонстративно отказавшись отъ помощи  хозяевъ, онъ самъ надeлъ древнюю
  норковую  шубу,  еще  пошутилъ  и  ушелъ,  ожививъ  весь  домъ,  наглядно  и
  несомнeнно доказавъ пользу медицины.-   "Прямо удивительный человeкъ, такихъ
  больше не будетъ,  не вамъ  чета!" -   съ искреннимъ восторгомъ сказала Витe
  Наталья  Михайловна.  Успокоенная врачемъ,  она  взяла домъ  въ  свои  руки,
  чувствуя  приступъ особенной энергiи и  {422} жажды дeятельности: теперь все
  было на  ней.  Николай  Петровичъ раздeлся  и  перешелъ въ спальную, гдe  къ
  кровати былъ  приставленъ  низенькiй, покрытый салфеткою, столикъ. Горничная
  поставила самоваръ. Маруся побeжала въ аптеку.
       Утромъ на  службу дали  знать о болeзни Николая Петровича. Болeзнь эта,
  разумeется,  не  была   серьезной.  Однако  въ  нормальное  время  нeсколько
  человeкъ, ближайшихъ  друзей  и  сослуживцевъ  (родныхъ у  Яценко не  было),
  навeрное  тотчасъ зашли бы его "провeдать" или, по крайней  мeрe, справились
  бы по телефону.  На  этотъ  разъ никто  не  зашелъ, что  не совсeмъ  прiятно
  удивило  Наталью Михайловну: визиты были совершенно не нужны, скорeе мeшали;
  но они входили въ обычный уютно-волнующiй церемонiалъ не-опасныхъ болeзней.
       Въ  этотъ же день Маруся вернулась  съ базара  въ большомъ возбужденiи.
  Она радостно  повторяла, что  народъ  совсeмъ  взбунтовался:  на  Выборгской
  сторонe  разгромили  лавки.  Глаза  Маруси  сiяли  торжествомъ. Хотя Наталья
  Михайловна раздeляла либеральные взгляды своего мужа, ея  первое впечатлeнiе
  отъ  словъ прислуги и  особенно  отъ ея  безтолково-торжествующаго вида было
  непрiятное. Съeстныхъ  припасовъ Маруся принесла очень  немного,-  на базарe
  ничего не  было; курицу для  бульона больному барину удалось достать лишь по
  доброму  знакомству  съ торговкой, у которой  они всегда  покупали.  Наталья
  Михайловна  не  повeрила,  что  ничего  нельзя  получить,  и  сама пошла  за
  покупками. Но по близости отъ ихъ квартиры лавки въ большинствe были закрыты
  наглухо.   Кое-гдe  торговля   еще   шла,  однако  Наталья  Михайловна,   къ
  собственному удивленiю, не рeшилась стать въ длинную очередь, {423} -  такой
  недружелюбный видъ  былъ  у стоявшихъ  тамъ  женщинъ. Когда  она, съ пустыми
  руками, возвращалась  домой, по улицe на рысяхъ,  съ отчетливымъ, волнующимъ
  топотомъ,  проeхалъ казачiй отрядъ.  Сердце  у  Натальи Михайловны  забилось
  сильные  обыкновеннаго.  Швейцаръ,  съ  тeмъ   же  безтолково-торжествующимъ
  видомъ,  вполголоса ей сообщилъ, что фараонъ съ угла куда-то ушелъ и  что на
  Невскомъ, слышно, разбили  трамвайные  вагоны. Такiя же извeстiя привезъ изъ
  Тенишевскаго училища взволнованный Витя. На  улицахъ были столкновенiя толпы
  съ полицiей.
       Наталья Михайловна  не  рeшилась  сказать Николаю Петровичу о томъ, что
  происходило,  боясь  его  взволновать. Витя  послe  скуднаго  обeда  куда-то
  исчезъ. Наталья Михайловна расположилась въ креслe у высокой стоячей лампы и
  раскрыла  утреннюю  газету.  Она  прочла  отдeлъ модъ, хронику,  телеграммы,
  лeниво  подумала  о  томъ, что могло  быть  на  мeстe  бeлаго  просвeта  (къ
  просвeтамъ  привыкли),   просмотрeла   интересныя   объявленiя   и   списокъ
  недоставленныхъ телеграммъ,  приступила было къ думскому отчету и задремала:
  плохо  спала  ночью.  Вдругъ   ее  разбудилъ   какой-то  грохотъ...  Наталья
  Михайловна вскрикнула, схватилась за сердце и бросилась къ окну. Люди бeжали
  съ растеряннымъ  видомъ по слабо освeщенной, печальной улицe. Пальба трещала
  четко и часто. Одинъ изъ бeжавшихъ  по мостовой людей  метнулся въ сторону и
  укрылся  въ подворотнe  За нимъ то же сдeлали другiе.  Въ  это  мгновенье въ
  комнату вбeжали  въ волненiи  горничная, Маруся. Затeмъ явился швейцаръ, уже
  бывшiй навеселe. По его словамъ, это  били пулеметы на Невскомъ. Однако, онъ
  радостно совeтовалъ не подходить къ окнамъ. {424}
       Тутъ Наталья Михайловна  съ  ужасомъ подумала, что  Вити нeтъ дома. Она
  заметалась по квартирe,  бросилась было къ  мужу, но остановилась у  дверей.
  Николай  Петровичъ спалъ: спальная выходила окнами во дворъ, и тамъ стрeльба
  была  менeе  слышна. Наталья Михайловна вспомнила  о  телефонe  и  принялась
  звонить  къ товарищамъ  Вити. Вездe телефонъ былъ занятъ, приходилось  долго
  ждать  соединенiя.  Вити  нигдe  не  было.  Прислуга  ахала.  Задыхаясь  отъ
  отчаянья, Наталья  Михайловна уже себe представляла, какъ по лeстницe несутъ
  на носилкахъ тeло  Вити.  Вдругъ раздался звонокъ -  и Витя появился живой и
  невредимый. Никакихъ приключенiй съ нимъ не было, но онъ тоже слышалъ вблизи
  стрeльбу,  видeлъ  бeгущихъ  людей  и  понялъ,   что  дома   будутъ  о  немъ
  безпокоиться.
       Наталья  Михайловна   набросилась  на  сына.  Отъ  шума  взволнованныхъ
  голосовъ  проснулся Николай Петровичъ.  Онъ  чувствовалъ себя гораздо лучше.
  Наталья  Михайловна сочла  возможнымъ  разсказать  мужу  о  событiяхъ.  Витя
  привезъ  новости,  восходившiя,  черезъ  три  промежуточныхъ  инстанцiи,  къ
  Государственной   Думe.  Всe   партiи   объединились  въ  общемъ  порывe  къ
  освобожденiю  страны. Войска заперты въ казармахъ,-  очевидно, правительство
  никакъ не  можетъ на нихъ положиться. Офицерство на сторонe народа. Волненiе
  Николая Петровича  было радостнымъ, почти восторженнымъ,-  эти событiя точно
  разрeшили  что-то  тяжелое   въ  его  личной  жизни.  Николай  Петровичъ  не
  сомнeвался  въ  побeдe  страны  надъ правительствомъ.  Остатокъ  вечера  они
  провели въ спальной, втроемъ, въ такомъ сердечномъ, любовномъ и приподнятомъ
  настроенiи,  котораго, быть можетъ, никогда не испытывала ихъ дружная семья.
  Эта атмосфера въ представленiи {425} Натальи  Михайловны какъ-то соединилась
  съ происходившими событiями и повлiяла на ея отношенiе къ нимъ.
       На   слeдующiй  день   Николай  Петровичъ  почти   совсeмъ   оправился,
  температура  упала  до  36  градусовъ.  Въ городe же  начались  невиданныя и
  неслыханныя дeла.  Газеты  не вышли.  Только тутъ петербуржцы почувствовали,
  какое огромное мeсто газеты занимали въ жизни и какую тревогу вносило въ нее
  ихъ отсутствiе.  Телефонъ заработалъ, передавая самыя удивительныя извeстiя.
  Закрылось все,  фабрики, магазины, учебныя заведенiя. Но радость и оживленiе
  въ  столицe  были необычайныя.  Наталья Михайловна  телефонировала  друзьямъ
  мужа. Разговоръ  о впечатлeнiяхъ былъ тоже  безтолковый и восторженный. Люди
  безъ всякаго  стeсненiя говорили по  телефону  о такихъ  вещахъ,  о которыхъ
  прежде  въ  тeсномъ кругу  разговаривали,  понижая  голосъ.  Друзья  Николая
  Петровича принадлежали преимущественно къ либеральному  лагерю. Однако, такъ
  же восторженно высказался о событiяхъ  консерваторъ Артамоновъ,  считавшiйся
  "нeсколько правeе октябристовъ". Онъ еще больше волновался, чeмъ другiе.
       -   Что?  Боленъ?  -   кричалъ  онъ по  телефону.  -   Ну,  разумeется,
  пустяки... Событiя-то  каковы,  а? Давно пора убрать всeхъ  этихъ  швабовъ и
  германофиловъ!.. Что?.. Сердечно  поздравьте  Николая  Петровича...  Какъ съ
  чeмъ?.. Уберемъ  господъ  Штюрмеровъ  и  всeмъ народомъ дружно возьмемся  за
  войну... Да, впряжемся съ новой силой!.. Армiя  должна сказать свое слово...
  А?.. Что?.. Кто говоритъ?
       Натальe  Михайловнe  помнилось,  что Штюрмеръ  ушелъ  и  что  у  власти
  находятся люди съ русскими фамилiями. Но желанiе  понять {426} происходившiя
  событiя,  какъ  патрiотическiй  бунтъ  армiи  противъ  германофиловъ,  было,
  видимо, слишкомъ  сильно  въ Артамоновe.  Въ эту  минуту  съ нимъ  соединили
  кого-то  еще. Наталья Михайловна услышала  новый взрывъ восторженныхъ  рeчей
  Владимiра  Ивановича.  Она  повeсила  трубку  и  радостно  пошла  передавать
  поздравленiя мужу.
       Все  было  бы хорошо,  если-бъ не Витя.  Съ  нимъ  съ  утра  произошелъ
  непрiятный  разговоръ, и отъ атмосферы предыдущаго вечера  осталось немного.
  Наталья  Михайловна  рeшительно заявила,  что  только  сумасшедшiй  человeкъ
  можетъ  въ такое время выходить на улицу. Витя не менeе рeшительно отвeтилъ,
  что, если всe такъ будутъ разсуждать, некому будетъ вести борьбу.
       -  Обязанность каждаго гражданина прiобщиться къ дeлу и принять въ немъ
  личное участiе, -  горячо сказалъ онъ.
       По  существу  Наталья  Михайловна  ничего  возразить  не могла,  однако
  заперла на замокъ мeховую  шапку сына.  Это  не помогло.  Витя, въ послeднiе
  мeсяцы отбившiйся отъ рукъ, ушелъ  изъ дому тайкомъ въ лeтней шляпe. Николай
  Петровичъ,  въ отвeтъ на  страстную  жалобу жены, сказалъ ей, что  понимаетъ
  сына,-   Наталья  Михайловна  только  махнула  рукой.  Впрочемъ,  теперь  по
  близости  отъ  ихъ квартиры  стрeльбы не было слышно,  и  это  ослабляло  ея
  тревогу. Но  телефоны приносилъ  все  болeе  грозный  извeстiя.  Въ  разныхъ
  частяхъ города дeйствовали пулеметы. Нeкоторые, прiукрашивая, даже говорили:
  "идутъ  бои",-  совсeмъ  какъ въ сообщенiяхъ  ставки.  Къ  удивленiю Натальи
  Михайловны,  почти всe  знакомые,  къ  которымъ  она звонила за  свeдeнiями,
  оказывались у  себя  дома. Позвонила она и къ Кременецкимъ, и оттуда ей,  въ
  томъ  же тревожно-восторженномъ  тонe, сообщили новости, шедшiя {427}  прямо
  отъ   князя   Горенскаго.   Въ  войскахъ   настроенье   явно   сочувственное
  Государственной Думe, ждутъ  съ  минуты  на минуту ихъ  перехода на  сторону
  революцiи,-   Наталья Михайловна тутъ  впервые услышала,  въ  примeненiи  къ
  происходившимъ  событiямъ,  слово "революцiя", брошенное  твердо, какъ самое
  естественное.
       -  Ну, слава Богу! -  сказала она и подeлилась  съ  Тамарой  Матвeевной
  своей  тревогой.  Узнавъ,  что  Витя  ушелъ  изъ  дому,   Тамара  Матвeевна,
  воплощенная доброта, ахнула.
       -  Но какъ же вы его отпустили? Господи!.. Всe сидятъ дома... Я...
       Тамара Матвeевна  чуть не  сказала, что она утромъ прямо  вцeпилась  въ
  Семена  Исидоровича,  который р в а л с я въ  Государственную  Думу. "Именно
  теперь ты долженъ беречь себя... Теперь такiе  люди, какъ ты, особенно нужны
  Россiи!"  -  сказала  она  мужу. Семенъ  Исидоровичъ  уступилъ,  но почти не
  отходилъ отъ телефона, безпрерывно сносясь съ извeстнeйшими людьми столицы.
       -   Да  что  же  можно  было  сдeлать?  Онъ  тайкомъ удралъ...  Ошалeлъ
  мальчишка, не въ чуланъ же было его запереть! -  сказала въ отчаянiя Наталья
  Михайловна, тревога которой опять усилилась отъ словъ Тамары Матвeевны.
       -  Ну, Богъ дастъ, ничего не  случится. Но когда онъ  вернется, заприте
  вы его и не выпускайте. Это безумiе!..
       -  Милая,-  умоляющимъ тономъ сказала Наталья Михайловна,-  я ему  велю
  позвонить вамъ. Скажите вы  ему, ради  Бога!..  Пусть  ему Муся скажетъ, она
  имeетъ на него влiянiе... Спасибо, родная. Ну, прощайте... Господи!..
       Витя опять вернулся вполнe благополучно  и даже побeдителемъ, но видъ у
  него былъ измученный и потрясенный, хоть торжествующiй. На {428}  этотъ разъ
  онъ принималъ участiе въ огромномъ уличномъ митингe на Невскомъ Проспектe, у
  зданiя  Городской  Думы.  На  митингe  этомъ произносились  такiя  рeчи, отъ
  которыхъ,  въ передачe  Вити,  у  Натальи  Михайловны  остановилось  сердце.
  Появилась  полицiя.  Въ  толпe  запeли  одновременно  "Марсельезу" и  "Вихри
  враждебные". Произошло столкновенiе. Откуда-то раздался  выстрeлъ, и тотчасъ
  затрещали  пулеметы. Всe бросились вразсыпную.  На глазахъ у Вити  свалилось
  нeсколько   человeкъ.   Витя   весь  дрожалъ,  разсказывая,   хоть  старался
  с п о к о й н о  у л ы б а т ь с я. Онъ подумывалъ о томъ, чтобы обзавестись
  оружiемъ; у него даже былъ на примeтe револьверъ, "правда, не браунингъ и не
  парабеллюмъ, а  Смитъ-Вессонъ,  но  хорошiй  и  большого  калибра".  Наталья
  Михайловна съ ужасомъ слушала сына. Теперь ей все было безразлично,  лишь бы
  кончились такiя дeла и вернулась спокойная жизнь. Она сказала Витe, что Муся
  Кременецкая звонила  по телефону и  просила ее  вызвать. Витя немедленно это
  сдeлалъ.  Муся подошла  къ  аппарату,  выслушала его  разсказъ и  прочла ему
  наставленiе.
       -   Да, да,  если вы  хоть немного  обо  мнe  думаете,-  сказала она  и
  тотчасъ поправилась,-  о насъ всeхъ, о вашихъ родителяхъ... Вы уже исполнили
  свой долгъ и  довольно. Сдeлайте это для меня, Витя,  если  вы  не думаете о
  себe.
       Необыкновенно тронутый и взволнованный ея  словами, Витя обeщалъ больше
  не  выходить изъ  дому,  пока все немного  не успокоится.  "Нeтъ,  ничего съ
  Клервиллемъ  не  было",-   подумалъ онъ, и душа его  зажглась  радостью. Онъ
  сдержалъ  слово.  На улицахъ пальба грохотала день и ночь. Въ сосeднемъ домe
  разгромили   квартиру   какого-то   генерала.   Объ  этомъ,   съ   тeмъ   же
  торжествующимъ,  даже  нeсколько  вызывающимъ   {429}  видомъ,  разсказывала
  господамъ Маруся. Однако  въ домe Яценко  стало спокойнeе. Николай Петровичъ
  всталъ  съ постели  и  обeдалъ  съ семьей, Обeдъ  былъ источникомъ  веселья.
  Подавали  то, что можно было  найти  въ кладовой,  да еще въ сосeдней лавкe,
  открывавшейся иногда часа на два: шпроты, "альбертики", ветчину, варенье.
       Затeмъ стрeльба ослабeла.  Стали приходить  прiятели,  знакомые;  среди
  нихъ  были и такiе, фамилiи которыхъ не помнили  хозяева. Зашелъ  нотарiусъ,
  жившiй въ  первомъ  этажe дома,  никогда  до  того у нихъ не  бывавшiй.  При
  встрeчe люди поздравляли другъ  друга  и обнимались, точно это былъ какой-то
  вновь установленный  обрядъ.  Сначала  это  показалось  Яценко  страннымъ  и
  неестественнымъ;  потомъ  онъ  привыкъ,  первый  обнималъ друзей  и  чуть не
  обнялся  съ  нотарiусомъ.  Николай  Петровичъ   былъ  совершенно  здоровъ  и
  собирался выйти, но не зналъ, куда отправиться: о службe не могло быть рeчи,
  идти "въ гости" не хотeлось.
       Поздно вечеромъ Яценко сказали по телефону, что горитъ зданiе Суда. Это
  столь неожиданное извeстiе потрясло  слeдователя. Онъ немедленно надeлъ шубу
  и вышелъ на улицу, несмотря на протесты и просьбы Натальи Михайловны.
  
  
XX.
  
       Стрeльба  затихла. На  улицахъ  было  оживленiе  необыкновенное.  Толпы
  народа валили съ Невскаго по Литейному, по  Надеждинской, по Знаменской. Шли
  и по мостовой, хотя было достаточно мeста на тротуарахъ. Яценко  вглядывался
  въ  проходившихъ людей и не узнавалъ петербургской толпы. Одни шли, какъ  на
  сценe статисты {430} во время побeднаго марша, другiе -  такъ, точно неслись
  куда-то на крыльяхъ.  Восторженное волненiе  выражалось на  всeхъ лицахъ.  У
  многихъ   было  даже  м о л и т в е н н о е  выраженiе,  которое  показалось
  Николаю Петровичу неестественнымъ. Онъ былъ человeкъ чрезвычайно искреннiй и
  не могъ оставаться долго въ состоянiи фальшивыхъ чувствъ.
       Видъ этой  толпы немного измeнилъ настроенiе Николая Петровича. Событiя
  по прежнему переполняли его душу радостью, но уже меньше, чeмъ дома. Онъ еще
  неясно  сознавалъ  эту  перемeну  и  нeсколько  ея  стыдился.  "Нельзя  быть
  впечатлительнымъ,  какъ  нервная  дама!"  -   сказалъ  себe  Яценко.-   "Всe
  радуются освобожденiю страны и совершенно правы. Сбылась мечта декабристовъ,
  мечта десятка поколeнiй... Но все-таки что-то не  то... Вотъ  и послe взятiя
  Перемышля  такая же была  радость  на  улицахъ  -   искренняя  и не  совсeмъ
  искренняя....  Собственно настоящiй восторгъ можетъ быть только  отъ событiй
  личныхъ",-  нерeшительно подумалъ онъ. Загораживая дорогу Николаю Петровичу,
  два  человeка заключили  другъ  друга  въ  объятiя. Онъ раздраженно на  нихъ
  взглянулъ, пытаясь короткими шажками обойти ихъ то справа, то слeва.
       -  ...Да,  какъ же, у казармъ  войска б р а т а ю т с я съ народомъ! - 
  восторженно сказалъ господинъ въ котиковой шапкe,-  я самъ видeлъ!..
       -  Господи, неужели это окончательно? Довелось же  дожить!.. Изъ тюремъ
  выпустили у з н и к о в ъ, которые тамъ т о м и л и с ь...
       "Какъ  однако неестественно стали  говорить  люди",-  подумалъ  Яценко,
  проходя.-   "Разумeется,  прекрасно,  что  войска  отказываются стрeлять  въ
  народъ, но "братаются"!.. Какъ это дeлаютъ?  {431} Что такое "братаются"? - 
  Онъ едва ли не впервые услышалъ тогда это слово.
       Казачiй  отрядъ  проeхалъ  легкой рысью,  разрeзая  проходъ  на  улицe.
  Отшатнувшаяся  къ  тротуарамъ  толпа  смотрeла  на  казаковъ  съ  тревожнымъ
  чувствомъ, какъ  бы еще не  выяснивъ  своего  отношенiя  къ этому явленiю. У
  казаковъ  видъ былъ  тоже странный, чуть растерянный и  вмeстe  молодцеватый
  болeе обычнаго,-   словно  и  они еще  не  рeшили,  что нужно  дeлать: не то
  б р а т а т ь с я съ  толпою, не  то  взяться за  нагайки. Николаю Петровичу
  показалось, что  и  то,  и  другое одинаково  возможно. Казаки  свернули  въ
  боковую улицу и  скрылись. Всe  вздохнули свободнeе. "По Литейному, пожалуй,
  не пройти",-  сказалъ себe  Яценко,-   "надо выйти на Шпалерную... Не можетъ
  быть, однако,  чтобы сгорeлъ судъ"... Онъ думалъ о своей камерe, о дeлахъ, о
  документахъ. Вдругъ  впереди раздались  рукоплесканья. Въ одно мгновенье они
  распространились  по улицe и смeшались съ криками "Ур-ра"!.. Справа медленно
  выeзжалъ грузовикъ съ краснымъ флагомъ. На немъ сидeли  и  стояли солдаты съ
  ружьями  въ самыхъ  странныхъ  позахъ:  свeсивъ  ноги  какъ  съ  телeги,  на
  колeняхъ, на корточкахъ, во весь ростъ. Высокiй солдатъ стоялъ на грузовикe,
  приложивъ ружье  къ  плечу,  нeсколько прищуривъ  глазъ. Рядомъ съ Николаемъ
  Петровичемъ  молодые люди съ яростью апплодировали  изо  всей  силы и что-то
  ревeли. Яценко вдругъ хлопнулъ раза  два въ ладоши,-  на  немъ  были толстыя
  ватныя  перчатки,  апплодировать  было  невозможно, но  и  этого  случайнаго
  поступка онъ потомъ долго  себe не прощалъ. Грузовикъ  проeхалъ къ Невскому,
  мимо  Николая  Петровича прошло  дуло  ружья,-   онъ  невольно уклонился  съ
  непрiятнымъ чувствомъ. Ему навсегда запомнился {432} этотъ высокiй скуластый
  и прыщеватый солдатъ съ  фуражкой  набекрень,  съ пулеметной  лентой  черезъ
  плечо;  лицо  у него было тупое,  испуганное  и  злобное.  "Нeтъ, не  то, не
  то"...-  тоскливо подумалъ Яценко.
       По Шпалерной пройти было легче. Николаю Петровичу попадались  въ  толпe
  знакомыя лица. Весь  Петербургъ  высыпалъ на  улицу.  Яценко  шелъ  довольно
  быстро. Волненiе его все усиливалось по мeрe приближенiя къ Суду. Вдругъ онъ
  снова услышалъ  впереди крики "ура"! Къ нему приближался странный шатающiйся
  огонь. Николай Петровичъ увидeлъ молодыхъ рабочихъ, бeжавшихъ по мостовой съ
  ф а к е л о м ъ. У факела, поднявъ лeвую  руку  и  оглядываясь по сторонамъ,
  неестественно-большими шагами шагалъ человeкъ въ тулупe; въ правой рукe  онъ
  держалъ  обнаженную  саблю.  За  нимъ толпа  несла  на  плечахъ, съ  трудомъ
  поспeвая за факельщиками, странно  одeтыхъ людей,  которые кричали  и махали
  шапками, то неловко поднимаясь, точно въ стременахъ, то хватаясь за плечи  и
  шеи несущихъ. Процессiя поровнялась съ  фонаремъ. Яценко остановился,-  лицо
  его дернулось: среди людей, которыхъ несли на рукахъ, онъ узналъ Загряцкаго.
  
       Судъ, повидимому, былъ  подожженъ давно. Зданiе горeло изнутри. Къ небу
  валилъ  густой  рыжеватый  дымъ.  Мостовая   была  засыпана  кипами  бумагъ,
  осколками стеколъ. На противоположномъ  тротуарe Литейнаго  стояла толпа. Но
  никто  и  не  пытался тушить  пожаръ. Здeсь было тише,  чeмъ на прилегавшихъ
  улицахъ. Одно изъ оконъ  зданiя  ровно свeтилось блeднымъ  свeтомъ. Тамъ еще
  горeла какимъ-то  чудомъ  уцeлeвшая лампа,-   этотъ  ровный  свeтъ  не могли
  забыть  люди,  видeвшiе  пожаръ  Суда. На углу  {433}  Захарьевской  Николай
  Петровичъ  увидeлъ  знакомыхъ  адвокатовъ:  они  озабоченно суетились  около
  большихъ портретовъ, прислоненныхъ къ стeнe дома.  Яценко, чувствуя слабость
  и дрожь въ ногахъ, пробрался къ углу и поздоровался со знакомыми. Здeсь были
  Кременецкiй, Фоминъ. Семенъ Исидоровичъ молча, крeпко  и  взволнованно сжалъ
  руку  слeдователя. Въ нeсколькихъ шагахъ отъ нихъ у фонаря неподвижно стоялъ
  Александръ  Браунъ.  Въ глазахъ Николая Петровича скользнулъ испугъ.  Браунъ
  смотрeлъ на пожаръ холоднымъ, почти безжизненнымъ взглядомъ.
       -  ...Положительно  злой  рокъ  преслeдуетъ  всe  творенiя  Баженова,- 
  говорилъ   сокрушенно   Фоминъ.-    Вспомните    Царицынскiй   дворецъ   или
  Кремлевскiй...  Въ  этомъ чудесномъ зданiя намeчалось возвращенiе  къ нашему
  удивительному, еще не оцeненному барокко. Я думаю...
       -  Ахъ, полноте, до  того ли теперь? -   сказалъ, морщась, Кременецкiй.
  Оглушительный  трескъ прервалъ его слова.  Полуовальное  окно  второго этажа
  лопнуло, стекло повалилось на улицу. Семенъ Исидоровичъ схватился за голову.
       -  Все-таки здeсь прошла наша  жизнь,-  сказалъ онъ. Голосъ его  вдругъ
  дрогнулъ  отъ  искренняго волненiя. Яценко  увидeлъ  слезы въ глазахъ Семена
  Исидоровича и почувствовалъ, что у него у самого подходятъ къ горлу рыданья.
  "Да, здeсь  прошла  наша жизнь...  Можетъ быть, и всему  конецъ... Вeдь  это
  Россiя  горитъ!" -  подумалъ  Николай Петровичъ. Пламя  метнулось  въ  окно,
  изогнулось,  лизнуло фреску надъ оваломъ, изображавшую какой-то портфель. - 
  "Пусть же хоть дeти наши будутъ счастливeе, чeмъ были мы"!.. {434}
       Огонь вырвался наружу  и охватилъ зданiе,  стeны,  крышу,  отсвeчиваясь
  заревомъ въ небe, освeщая невеселый  праздникъ  на  развалинахъ  погибающаго
  государства. {435} {436}
  
  - - - - 
  
Примeчанiе
  
          (Къ стр. 318)
  
  * 1.
  
       *)  Столкновенiя   между  интересами  правосудiя  и  принципами  высшей
  политической полицiи  дeйствительно  иногда происходили въ Россiи (какъ и въ
  другихъ  странахъ) и  порою  прiобрeтали  чрезвычайную остроту. Департаментъ
  полицiи строго  стоялъ на томъ,  что онъ и  въ случаe такого столкновенiя не
  долженъ выдавать  своихъ  сотрудниковъ. Полковникъ  Мясоeдовъ  (впослeдствiи
  столь  извeстный,  благодаря  дуэли, процессу  и  казни) былъ  въ свое время
  уволенъ  въ отставку  за  то,  что  счелъ  возможнымъ  на  судe  сообщить  о
  принадлежности какого-то лица къ охранному дeлу. Бывали и рeдкiя исключенiя.
  Такъ,  напр.,  въ  пору процесса  Бейлиса, послe  долгихъ  колебанiй,  послe
  доклада министру внутреннихъ дeлъ, Департаментъ Полицiи разрeшилъ начальнику
  кiевскаго губернскаго жандармскаго управленiя заявить на судe, что Махалинъ,
  одинъ изъ важныхъ свидeтелей по процессу, въ свое  время состоялъ секретнымъ
  сотрудникомъ охраны  (начальникъ жандармскаго управленiя, однако,  этого  не
  сдeлалъ).  Слова, "розыскные офицеры, въ смыслe  выдачи  сотрудниковъ,  была
  воспитаны въ томъ, что эта тайна должна умереть вмeстe съ ними; они не могли
  ее  открыть"  принадлежать  одному  изъ  самыхъ   выдающихся  представителей
  политической  полицiи Россiи, {437} съ которымъ, впрочемъ, не  имeетъ ничего
  общаго  Федосьевъ,   фигура  полусимволическая  и   вымышленная  (какъ   всe
  дeйствующiя лица романа "Ключъ").
       Принципъ  безусловнаго   храненiя   разнаго  рода   тайнъ,  повидимому,
  проводится  органами  высшей  политической  и  военной  полицiи  при  любомъ
  государственномъ  строe. Ему  одинаково  слeдовали  и  Третье Отдeленiе,  не
  опубликовавшее записки  Бакунина  (хотя  она, конечно, могла нанести  весьма
  тяжкiй моральный ударъ знаменитому революцiонеру), и республиканскiя  власти
  современной Германiи: онe, какъ извeстно,  до сихъ поръ ничего не сообщили о
  сношенiяхъ  нeкоторыхъ  большевистскихъ  вождей  съ  нeмецкимъ  генеральнымъ
  штабомъ во  время  войны (хотя  въ цeляхъ внутренней  политики опубликованiе
  соотвeтственныхъ  документовъ  могло  бы  быть  весьма  выгодно  германскимъ
  правящимъ кругамъ). {438}
  
       - -