Алчевская Христина Даниловна
Гаршин как народный и детский писатель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Четыре дня на поле сражения. В. М. Гаршина.
    Из записок рядового Иванова о походе 1877 года. В. Гаршина.
    Медведи. Соч. В. Гаршина.
    Сигнал. Рассказ Всеволода Гаршина.
    Сказка о жабе и розе. В. Гаршина.

   

ПАМЯТИ В. М. ГАРШИНА.

ХУДОЖЕСТВЕННО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ СБОРНИКЪ.

Съ двумя портретами В. М. Гаршина, видомъ Его могилы и 21 рисункомъ.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія и фототипія В. И. Штейнъ. Почтамтская ул., 13.
1889.

   

ГАРШИНЪ КАКЪ НАРОДНЫЙ И ДѢТСКІЙ ПИСАТЕЛЬ1).

1) Предлагаемыя вниманію читателя пять рецензій на отдѣльныя произведенія В. М. Гаршина перепечатываются нами, съ любезнаго разрѣшенія автора рецензій, X. Д. Алчевской, изъ второго тома книги "Что читать народу.. Считаемъ нужнымъ замѣтить, что приводимые въ рецензіяхъ разговоры слушателей и читателей произведеній Гаршина записаны въ малорусской деревнѣ, въ которой лѣтомъ устраивались систематическія чтенія для взрослыхъ крестьянъ (въ большинствѣ малограмотныхъ и безграмотныхъ), въ городской воскресной школѣ для взрослыхъ женщинъ и въ семейной школѣ для малолѣтнихъ. Ред.

Четыре дня на полѣ сраженія. В. М. Гаршина. Москва. 1886 г. 35 стр. Ц. 1 1/2 к.

   Отдавая лично должную справедливость художественному разсказу В. Гаршина и признавая даже, что онъ напоминаетъ своимъ реализмомъ сцены изъ "Войны и мира", мы тѣмъ не менѣе сильно сомнѣвались, что эта талантливо набросанная картинка, безъ всякой завязки и развязки, безъ всякихъ эффектовъ и происшествій, представитъ собою интересъ для неграмотнаго читателя. Насъ пугали именно эта ея простота и безъискусственность, которыя такъ цѣнитъ развитой вкусъ; но мы ошиблись. Съ первыхъ страницъ разсказъ захватилъ вниманіе нашихъ деревенскихъ слушателей. При чтеніи присутствовалъ интеллигентный мальчикъ 9-ти лѣтъ. По прочтеніи 2-хъ страницъ, онъ наклонился и сказалъ тихо: "я ничего не понимаю, кто это, гдѣ и кому говоритъ".
   Тогда одинъ изъ мужиковъ обязательно пояснилъ ему въ положительной формѣ, что это раненый солдатъ разсказываетъ въ больницѣ доктору. Почему именно онъ рѣшилъ такъ, мы не знаемъ, такъ какъ въ книгѣ этого нѣтъ, но мы не разъ замѣчали, какъ простолюдинъ, создавъ себѣ какой-либо варіантъ во время чтенія, всегда согласный съ правдой жизни, безусловно вѣритъ ему. Вѣроятно ему кажется, что иначе это и быть не могло.
   Чтеніе сопровождалось почти безпрерывными вставками и замѣчаніями.-- Віи дума, то упав, а не вдарено. В чувствіе прийшов... самъ до себе гомонить. Мислями назад іде. Сам себе до собаки рівня, и т. д. (Ему кажется, что онъ упалъ, а не ранили. Въ чувство пришелъ... самъ съ собой разговариваетъ. Вспоминаетъ о прошломъ. Самъ себя съ собакой равняетъ... и т. д.).
   На стран. 13-й одинъ изъ слушателей высказалъ сомнѣніе, какъ это такъ могло случиться, чтобы солдата забыли въ полѣ. Онъ слышалъ, что на войнѣ послѣ сраженія бываетъ обходъ и убираютъ тѣла.
   -- Та може ще прийдуть (Да, можетъ быть, еще придутъ), -- возразилъ ему въ утѣшеніе сосѣдъ. На стр. 14-й, гдѣ говорится: "я шелъ въ какомъ-то опьяненіи"... произошло недоразумѣніе: одинъ изъ слушателей, весьма щедрый на замѣчанія, сказалъ даже съ нѣкоторой долей сочувствія:-- трошки пьяненькій! (Немножко выпивши!)
   Раздумье по поводу войны и ея неизбѣжныхъ условій слушатели поняли какъ нельзя лучше.-- Злоби в нёго не було. Сам не зна як, віи ёго вбив,-- говорили они. (Злобы у него не было. Самъ не знаетъ, какъ онъ его убилъ).
   Во время описанія разложенія трупа, всѣ принимали самое живое участіе въ опасеніяхъ раненаго и ужасались. Одинъ изъ мужиковъ даже плюнулъ въ сторону съ отвращеніемъ,-- такъ живо представился ему, вѣроятно, этотъ гніющій трупъ.
   -- Ох, який дух пішовъ! Жара ж яка! Напьетця тай одлизе. Ох, тай страшний! Що з ёго вдень буде! А ще треба в ёго воду пити. Хоч бы отповзти!!-- Де ж там отповзти, колй він не може дихати, обізмучивсь! (Охъ, какой запахъ пошелъ! Жара-жъ какая! Напьется, да и отползетъ. Охъ, да и страшный же! А еще приходится у него воду пить. Хоть бы отползти!-- Гдѣ ужъ тамъ отползти, когда онъ дышать не можетъ, измучился),-- говорятъ вокругъ, а одна изъ бабъ замѣчаетъ съ соболѣзнованіемъ: -- от як терилять на войні за нас грішнихъ. а мы тутъ тільки язиком гріха набіраемось, лаемось, та сваримось. (Вотъ какъ терпятъ на войнѣ за насъ грѣшныхъ, а мы здѣсь только грѣха набираемся, бранимся, да ссоримся).
   На стр. 19-й одинъ изъ слушателей выразилъ сомнѣніе по поводу того, можно ли долго прожить безъ ѣды; тогда одна изъ молодыхъ женщинъ, бывшая когда то въ школѣ, разсказала исторію доктора Таннера, которую читалъ имъ тогда въ газетахъ учитель. Всѣ съ интересомъ выслушали эту исторію.
   Женщинъ занималъ также вопросъ, кто была Маша, сестра или невѣста раненаго. Въ тщетныхъ ожиданіяхъ помощи слушатели тоже принимали самое живое участіе.
   -- Вода витіка... Він чуе, а ёго не чують (Вода вытекаетъ... Онъ слышитъ, а его не слышатъ) -- замѣчаютъ кругомъ съ соболѣзнованіемъ.
   -- Мабуть такъ дуже кричав (Должно быть такъ громко кричалъ), -- добавляетъ кто то съ горькой ироніей. А при словахъ: "Господи, еслибъ это наши!" одинъ изъ нихъ замѣтилъ: -- так як Костылин,-- и тутъ начались воспоминанія о "Кавказскомъ плѣнникѣ" Толстого и сравненіе положенія того и другого героя, пока кто-то не сказалъ, наконецъ: -- та ну-бо, цитьте! (Да, ну-те, перестаньте!).
   При поданіи помощи раненому, лица присутствующихъ выражали искреннюю радость. Въ операціи слушатели тоже принимали самое живое участіе.-- Він и не чув, бачить тільки ноги у крові. То-ж то не боль! (Онъ и не чувствовалъ, видитъ только -- ноги въ крови. Это ли не боль!) -- говорили они.
   -- Одужав? (Выздоровѣлъ?) -- спросила съ участіемъ своего сосѣда одна изъ женщинъ по окончаніи чтенія.
   -- Ще-б то не одужав, -- отвѣчалъ онъ увѣренно: -- коли петенбурський дохтур коло ёго справлявсь! (Еще бы не выздоровѣлъ когда петербургскій докторъ его лечилъ!)
   -- Як-бы він не одужав, хто-б цю сторію росказав? (Если бъ онъ не выздоровѣлъ, кто-бы эту исторію передалъ?) -- добавилъ другой.
   -- Ох, боюсь, щоб мені турка цю ніч не приснивсь (Охъ, боюсь, чтобы мнѣ турокъ въ эту ночь не приснился), -- сказала боязливо одна изъ женщинъ, а другая начала хвастать, что она ничего на свѣтѣ не боится и готова хоть сейчасъ ночью на кладбище одна идти. (Надо замѣтить, что мы читали этотъ разсказъ въ субботу вечеромъ подъ воскресенье -- въ "святый вечіръ", какъ называютъ они).
   Этотъ художественный разсказъ представляетъ собою прекрасное чтеніе и для подростковъ, и для взрослыхъ, и мы охотно рекомендуемъ его въ народно-школьную библіотеку.
   

Изъ записокъ рядового Иванова о походѣ 1877 года. В. Гаршина. Спб. 1887 г. 64 стр. Цѣна 5 к.

   Насколько намъ извѣстно, описанія походовъ, поля сраженія и войны плохо читаются городскимъ женскимъ населеніемъ; подобныя темы онѣ считаютъ скучными и неинтересными. Но талантливый разсказъ рядового Иванова явился исключеніемъ изъ общаго правила: дѣвушки слушали его съ живымъ интересомъ и трепетно относились къ вопросу о предстоящей опасности героевъ, образы которыхъ такъ ярко и симпатично обрисованы талантливой рукой художника. Пониманіе характеристики всѣхъ дѣйствующихъ лицъ далось имъ какъ нельзя лучше, даже такой сложный и полный противорѣчій типъ, какъ Венцель, оказался истолкованнымъ какъ слѣдуетъ.-- Душа у него двоилась,-- произнесла выразительно одна изъ дѣвушекъ.
   -- Когда онъ солдатъ билъ, мнѣ такъ обидно было на него, что я подумала себѣ: хоть бы его убили! а послѣ, какъ командиръ объяснилъ, что онъ за человѣкъ, мнѣ жалко его стало, -- добавила другая.
   Картина надъ трупами (стр. 53) тронула слушательницъ до слезъ, и въ общемъ разсказъ произвелъ довольно сильное впечатлѣніе; но въ частностяхъ многое было непонятно, хотя предъ нами были дѣвушки, окончившія курсъ въ народной школѣ; такъ, напримѣръ, никто изъ присутствующихъ не могъ объяснитъ намъ слѣдующихъ строкъ:
   "Насъ влекла невѣдомая, тайная сила: нѣтъ силы большей въ человѣческой жизни. Каждый отдѣльно ушелъ бы домой, но вся масса шла. повинуясь не дисциплинѣ, не сознанію правоты дѣла, не чувству ненависти къ неизвѣстному врагу, не страху наказанія, а тому невѣдомому и безсознательному, что долго еще будетъ водить человѣчество на кровавую бойню, самую крупную причину всевозможныхъ людскихъ бѣдъ и страданій".
   Непонятнымъ оказался и слѣдующій разговоръ:
   "-- Зачѣмъ это "господинъ капитанъ?" Здѣсь, въ палаткѣ, свой между своими. Здѣсь вы просто интеллигентный человѣкъ между такими же" -- тихо сказалъ онъ.
   "-- Интеллигентный, это вѣрно!-- закричалъ Зайкинъ:-- студентъ! Люблю студентовъ, хоть они и бунтовщики". (Стр. 11).
   Слова "интеллигентный" никто никогда не слыхалъ. Что же касается фразы "люблю студентовъ, хоть они и бунтовщики", добродушная иронія которой недоступна пониманію народа, то мы совѣтовали бы отнестись къ ней осторожнѣе и непремѣнно вычеркнуть ее въ слѣдующемъ изданіи {Рѣчь идетъ о дешевомъ, народномъ изданіи. Ред.}, дабы читатель-простолюдинъ не принялъ ее на вѣру, какъ несомнѣнный фактъ, подтвержденный книгой.
   Не поняли также и слѣдующаго разговора:
   "-- Неужели вы дорожите мнѣніемъ этого мужичья?
   "-- Конечно дорожу, какъ мнѣніемъ всѣхъ, кого у меня нѣтъ причины не уважать.
   "-- Не имѣю причины вамъ не вѣрить. Да, впрочемъ, вѣдь теперь такая полоса нашла. И литература -- и та возводитъ мужика въ какой-то перлъ творенія.
   "-- Кто говоритъ о перлахъ творенія, Петръ Николаевичъ? Признавали бы человѣка, и то ладно.
   "-- Ахъ, полноте, пожалуйста, съ жалкими словами! Кто его не признаетъ! Человѣкъ?-- ну, пусть будетъ человѣкомъ; какой?... это другой вопросъ... Давайте, поговоримъ о другомъ". (Стр. 16).
   Весьма курьезно объяснили слѣдующее мѣсто:
   "-- Когда я почти мальчикомъ поступилъ въ полкъ, я не думалъ того, что говорю вамъ теперь. Я старался дѣйствовать словомъ, я старался пріобрѣсти нравственное вліяніе. Но прошелъ годъ, и они вытянули, изъ меня всѣ жилы. Все, что осталось отъ такъ называемыхъ хорошихъ книжекъ, столкнувшись Съ дѣйствительностью, оказалось сантиментальнымъ вздоромъ. И теперь думаю, что единственный способъ быть понятнымъ -- вотъ!
   "Онъ сдѣлалъ какой-то жестъ рукою. Было такъ темно, что я не понялъ его.
   "-- Что-жъ это, Петръ Николаевичъ?
   "-- Кулакъ! отрѣзалъ онъ.-- Прощайте, однако, пора спать". (Стр. 11).
   -- Это, значитъ, онъ прочелъ еще нѣсколько книжекъ и узналъ, что помочь можно только кулакомъ, -- сказала молодая дѣвушка, напряженно вслушивавшаяся въ чтеніе. Остальныя молчали. И только одна изъ всѣхъ, наиболѣе смышленная, замѣтила вдумчиво:-- онъ не съ такимъ мнѣніемъ поступалъ на службу.
   Но, несмотря на всѣ эти мелкія недоразумѣнія, мы все-таки рекомендуемъ настоящій разсказъ въ народно-школьную библіотеку. Учителю онъ можетъ послужить темою для бесѣды о войнѣ и ея значеніи и кромѣ того при переспросѣ онъ можетъ потребовать отъ учениковъ опредѣленія характеровъ дѣйствующихъ лицъ.
   Въ деревнѣ разсказъ этотъ былъ прослушанъ еще съ большимъ интересомъ и вниманіемъ, чѣмъ въ городѣ. Положеніе интеллигентнаго молодого человѣка, рядового Иванова, вызывало не меньше сочувствія и участія, чѣмъ и въ средѣ его сослуживцевѣсолдатъ.
   -- Мы вже попривикали, а воно зніжене; слава Богу, и начальство жаліе! (Мы ужъ привыкли, а онъ изнѣженъ; слава Богу, и начальство жалѣетъ!) -- говорили они искренно.
   Приглашеніе, полученное Ивановымъ отъ капитана, перебраться къ нему и покинуть солдатскую квартиру, вызвало обсужденія. Слушатели остались очень довольны, что онъ не принялъ его.-- Піди тай стісняйся, а тут ніякого стісненія. Вони его пожаліютъ, а він шо-небудь роскаже, або почита. Той хохлів {Подъ словомъ "хохли" подразумѣвалось, очевидно, простонародье вообще.} не любить, а цей любопитствуе, дорожить (Поди да и стѣсняйся, а здѣсь никакого стѣсненія. Они его пожалѣютъ, а онъ что-нибудь разскажетъ или почитаетъ. Тотъ хохловъ не любитъ, а этотъ дорожитъ, ему любопытно), говорили одни, вѣрно понимающіе отношенія дѣйствующихъ лицъ; но другіе думали объ этомъ иначе.-- Там кланяйся, а тут сам старшій -- и почистятъ, и полагодять (Тамъ кланяйся, а здѣсь самъ старшій, -- и почистятъ, и починятъ),-- резонировали они.
   Жестокое обращеніе Венцеля съ подчиненными искренно возмущало ихъ. Выслушивая характеристику о немъ солдатъ, они говорили съ недоброжелательствомъ:-- его вже добре знаютъ, який він, позаідав усіх чисто! (Всѣ отлично знаютъ, каковъ онъ,-- всѣхъ рѣшительно заѣлъ!)
   Непріятность, случившаяся съ Венцелемъ, и присужденіе его къ аресту доставили всѣмъ истинное удовольствіе.-- Хоч трохи одпочити (Хоть немного отдохнуть),-- говорили они вздыхая; но его новые жестокіе побои за куреніе табаку снова возмутили слушателей: -- покаявсь добре! Собака! (Хорошо покаялся! Собака!) -- волновались они.-- А шо-б з іх було, як-бы не бити? (А что-бъ изъ нихъ вышло, еслибъ не бить?) -- заступился одиночный голосъ за Венцеля.
   -- Під суд не оддасть, а сам гірш засудить; хіба-б на суді за цигарку так взискували-б? (Подъ судъ не отдастъ, а самъ хуже засудитъ; развѣ на судѣ такъ взыскивали бы за папиросу?) -- продолжали осуждать его, и только рыданія Венцеля надъ убитыми солдатами примирили ихъ съ этимъ жестокимъ по виду человѣкомъ.-- Він и сам не знав свого карахтера. Він ім добро мислив, тільки сердце було строге, порядок любив (Онъ и самъ не зналъ своего характера. Онъ имъ всѣмъ добра желалъ, только сердце было строгое, порядокъ любилъ),-- говорили о немъ, примирившись.
   Описаніе проѣзда государя слушалось съ огромнымъ интересомъ и трепетомъ. Слезы его вызвали тоже слезы на глазахъ иныхъ изъ слушателей.-- Жалостливнй буи, царство ему небесне!-- говорили они съ чувствомъ.
   Разсказъ "Изъ записокъ рядового Иванова" мы рекомендуемъ для развитыхъ дѣтей, подростковъ и взрослыхъ.
   

Медвѣди. Соч. В. Гаршина. Рисунки Ел. Бёмъ. Изд. "Посредника". Птб. 1887 г. 16 стр. Цѣна 1 к.

   Разсказъ "Медвѣди" начинается такъ:
   "Въ 1875 году кончился пятилѣтній срокъ льготы, данной цыганамъ-вожакамъ медвѣдей для окончанія ихъ промысла. Они должны были явиться въ назначенныя для сбора мѣста и сами перебить своихъ звѣрей. Мнѣ случилось видѣть такую казнь въ Бѣдьокѣ".
   И затѣмъ съ художественной драматичностью, свойственной таланту В. Гаршина, нарисована картина этой тяжелой казни. Особенно драматиченъ старикъ-цыганъ передъ смертью друга своего и товарища, стараго медвѣдя. Его горячая рѣчь произвела потрясающее впечатлѣніе на слушателей изъ народа. Плакали не только женщины, плакалъ даже дѣдъ Бруско, не проронившій никогда, кажется, ни одной слезинки на чтеніи. Да и какъ же было ему не плакать, ему, одинокому, бездѣтному старику, сосредоточившему всю свою нѣжность на разныхъ несчастныхъ животныхъ. Ему вспомнилась, вѣроятно, при этомъ и жалкая калѣка-галка, которую онъ приручилъ настолько, что она скакала за нимъ неотлучно, куда бы онъ ни пошелъ, и приблудившаяся собака Мургелъ, и всѣ его друзья, вскормленные и вспоенные имъ изъ чувства состраданія и сожалѣнія. Слезы дѣда Бруска были такъ необычны, что всѣ обратили на нихъ вниманіе.
   -- От не дай Боже, ще й за ведмідём плакати! (Вотъ, не дай Богъ, еще за медвѣдемъ плакать!) -- замѣтила баба Параска съ свойственнымъ ей резонерствомъ, но остальные горячо вступились за Бруска: "падіж отъ Бога був, а не од людей, и то жалко! Він, може, не за ведмідём, а за старим плаче! Хоч и проти звіря, а чувствительно" (Падежъ былъ отъ Бога, а не отъ людей, и то жаль! Онъ, можетъ, не о медвѣдѣ, а о старикѣ плачетъ! Хоть и про звѣря, а чувствительно),-- говорили вокругъ и разсказали по этому поводу исторію, какъ на дняхъ старшина, желая отомстить одной бѣдной женщинѣ, заперъ на замокъ ея овецъ, и какъ она, босая и оборванная, сбѣгала ночью за 30 верстъ къ исправнику и возвратилась къ утру съ запиской объ освобожденіи несчастныхъ овецъ. Разсказъ былъ полонъ такого глубокаго драматизма, что могъ-бы послужить прекрасной темой для кисти художника.
   Воспоминанія о медвѣдяхъ живо сохранились еще въ памяти нашихъ деревенскихъ слушателей: одни изъ нихъ подвергались когда-то леченію цыганъ, ложась подъ медвѣдя, другіе вспоминали, въ чью именно избу не хотѣлъ войти медвѣдь, и признавали это вѣрнымъ признакомъ присутствія вѣдьмы, однимъ словомъ разсказъ какъ эхо отзывался въ душѣ слушателей. Описывалось-ли чувство тревоги, которое невольно сообщилось медвѣдямъ, въ толпѣ откликались: "а як-же! чувствуютъ, де тревога, чувствуютъ!" Произносилъ-ли цыганъ свою жгучую рѣчь, въ отвѣтъ на нее слышалось: "як дитину жаліе! Ой, Боже-ж мій, як-же его бити!" (Какъ ребенка жалѣетъ! Ахъ, Боже мой, какъ-же его убить!) Бросался-ли къ ружью съ отчаяніемъ сынъ старика, въ хатѣ тоже раздавалось порывистое -- "бий" (бей). И по окончаніи чтенія слушатели долго не могли отдѣлаться отъ обуявшей ихъ душевной тревоги.
   -- Хто-ж старого годуватиме, може в острозі помре? (Кто-жъ старика будетъ кормить, можетъ быть въ острогѣ умретъ?) -- говорила баба Марья, соболѣзнуя.
   -- Ему не наживи жалко, а дружества, віи его як семьянина любив (Ему не наживы жаль, а дружбы, онъ его какъ семьянина любилъ),-- пояснила кому-то старостиха.
   -- Отце произвели, то и я плакав,-- говорилъ оправившійся дѣдъ Бруско.
   Александра внимательно разсматривала картинки и поясняла, качая головой: "старий плаче!" (Старикъ плачетъ!)
   Демьяна-же по обыкновенію занималъ вопросъ о сочинителѣ. "Будьте ласкові, ростолкуйте нам, хто це сочинив!" (Будьте такъ добры, объясните намъ, кто это сочинилъ!) -- обратился онъ къ учительницѣ.
   Учительница объяснила, что это авторъ "Четырехъ дней на полѣ сраженья", "Сигнала", и "Записокъ рядового Иванова", прочитанныхъ уже ею въ деревнѣ.-- "Тай добра-ж він, мабудь, людина" то усе таке жалостливе описуе" (Да и добрый-же онъ, должно быть, человѣкъ, что все такое трогательное описываетъ),-- замѣтилъ Демьянъ.
   -- Хоч-би здалека ему поклонитися! (Хоть бы издалека ему поклониться!) -- добавилъ кто-то еще болѣе восторженно.
   Разсказъ "Медвѣди" можетъ читаться и пониматься всѣми возрастами. Мы знали 10-ти лѣтняго мальчика, который читалъ его такъ выразительно и прекрасно, что можно было заслушаться. Разсказъ этотъ слѣдуетъ отнести къ той серіи художественныхъ произведеній, которыя, не ставя себѣ задачею воспитательныхъ цѣлей, тѣмъ не менѣе воспитываютъ въ читателѣ гуманное чувство состраданія къ животнымъ, какъ напр. "Муму" Тургенева.
   

Сигналъ. Разсказъ Всеволода Гаршина. Изд. "Посредника". Петерб. 1887 г. 16 стран. Ц. 1 1/2 к.

   Разсказъ "Сигналъ" былъ прочтенъ нами въ деревнѣ и вызвалъ къ своему герою, желѣзнодорожному сторожу Семену, всеобщее расположеніе и симпатію. Еще вначалѣ, при описаніи того, какъ добросовѣстно относился онъ къ службѣ, слушатели говорили одобрительно: "береже службу, гарна людина!" (Хорошо относится къ службѣ, хорошій человѣкъ!) Не то было по отношенію къ сосѣду его, сторожу Василію. Мрачная фигура молчаливаго, скрытнаго и недовольнаго человѣка не выяснилась для нихъ даже и тогда, когда Василій началъ высказывать Семену открыто свои желчные взгляды на вещи.
   -- Як звірь! И того ще одібье од міста (Точно звѣрь! И того еще отъ мѣста отобьетъ),-- недоброжелательно говорили о немъ, и только кто-то одинъ замѣтилъ въ его оправданіе: "и овсі віи не одбива, він тільки своі мислі виклада" (И вовсе онъ не отбиваетъ, онъ только сообщаетъ свои мысли). Особенно возмущалъ ихъ неумѣстный ропотъ Василія въ то время, какъ ему было тепло и уютно, и онъ получалъ жалованья 12 руб. Одинъ изъ слушателей, сравнивая это положеніе съ своимъ, говорилъ не безъ зависти: "и чого таки Бога гнівить, -- як-бы мені самому таку должность дали!"... (Къ чему Бога гнѣвить, -- кабы мнѣ такую должность дали!)...
   -- Вони усі такі пасмурні (Всѣ они такіе пасмурные), -- добавилъ его сосѣдъ, вспоминая сторожа сосѣдней будки.
   Не расположившись, такимъ образомъ, къ этому желчному человѣку, они приняли почти равнодушно непріятность Василія, когда начальникъ дистанціи, взбѣшенный его жалобой, ударилъ его по физіономіи.-- Хіба-ж з начальствомъ можна разговорювати!-- Прогнали! Мабуть зуби повибивав -- щока завьязана (Развѣ-жъ можно съ начальствомъ разговаривать!-- Прогнали! Вѣрно зубы выбилъ -- щека подвязана),-- равнодушно говорили ошг, и только одинъ единственный защитникъ Василія возразилъ опять: "такъ ёму-ж желалося обличити" (вѣдь онъ-же хотѣлъ обличить), и когда Василій отправился въ городъ съ жалобой, онъ добавилъ съ сочувствіемъ: "обіду несе!" (обиду несетъ!)
   Намѣреніе Василія снять рельсы и испортить путь вызвало въ слушателяхъ крайнее раздраженіе, но самаго мотива поступка никто не понялъ. "Під сусіда пакость робить.-- На якому участку?-- Та вже-ж на Семеновім, під жінку-ж не зробить.-- Тай вредне-ж!" (Сосѣду на пакость дѣлаетъ. На какомъ участкѣ?-- Да ужъ конечно на Семеповомъ, не сдѣлаетъ-же такъ, чтобъ на жену подумали.-- Да и зловредный-же!) -- волновались они, но никто изъ нихъ не остановился на мысли, что Василій мстилъ за оскорбленіе желѣзнодорожному начальству, все приписывалось его личной злобѣ и ожесточенію.
   Великодушная рѣшимость Семена разрѣзать себѣ руку и смочить кровью платокъ тронула всѣхъ до слезъ. "Як Спаситель за мир хрещентй.-- От чоловік! памьятник-бы ему постановить" (Какъ Спаситель за міръ крещеный.-- Вотъ человѣкъ! памятникъ слѣдовало бы ему поставить!) -- восторженно говорили о немъ, а одна изъ женщинъ окружила его даже ореоломъ мученичества и при словахъ: "чья-то рука подхватила знамя и подняла высоко навстрѣчу подходящему поѣзду"...-- воскликнула съ энтузіазмомъ: "анголъ!"
   Но когда этотъ воображаемый ангелъ оказался Василіемъ, ей видимо не хотѣлось помириться съ этой мыслью, и она продолжала находчиво: "та може ще й меж пассажирів праведні були, тим люде й спаслись" (можетъ быть между пассажирами праведники были, потому люди и спаслись).
   -- Все-ж таки піддержав товарища (Все-жъ таки поддержалъ товарища), -- возвысилъ свой голосъ защитникъ Василія.-- Він покаявсь вже на его кровь (Онъ покаялся уже, видя его кровь),-- возразили ему.
   -- А чи помилують его, чи ні? (А помилуютъ его или нѣтъ?) -- спросилъ онъ опять.
   -- Де-ж там его миловати, коли він такий зловредный (Какъ-же его миловать, когда онъ такой зловредный) -- отвѣчали ему.
   Чтеніе давно уже кончилось, а разговоры продолжались. "Якйй народ è на світ!-- свою руку пробив! За чужший путь смерть получив! У якому місті він кинув кров,-- може ще опамьятуетца? Мало таких людей на білім світі. А може, як пошукати, то й знайдеш. Мене й досі морозить. И гарно, та жало, хоч-би запитати сочинителя, чи живий він, чи ні" (Какіе люди есть на свѣтѣ -- руку свою пробилъ! За чужой путь смерть получилъ! Въ какомъ мѣстѣ онъ пустилъ себѣ кровь, -- можетъ быть еще придетъ въ себя? Мало такихъ людей на бѣломъ свѣтѣ. А можетъ быть, если поискать, то и найдешь. Меня и до сихъ поръ знобитъ. И хорошо, да мало, хотьбы спросить у сочинителя, живъ онъ или нѣтъ), -- говорили оживленно вокругъ, какъ-бы не наговорившись еще вволю до рѣшимости расходиться.
   

Сказка о жабѣ и розѣ. В. Гаршина.

   Когда человѣкъ посвятитъ себя воспитанію дѣтей, не по неволѣ, а по призванію, онъ часто чувствуетъ потребность дѣлиться съ ними своими мыслями и впечатлѣніями. Встрѣчая художественно-литературное произведеніе, онъ невольно задается вопросомъ, какъ отнесутся къ нему дѣти, и доставитъ ли оно имъ то высокое наслажденіе, какое доставило оно лично ему. То же было съ нами по поводу сказки В. Гаршина "Жаба и роза".
   Сказка эта помѣщена въ сборникѣ для взрослыхъ {См. "XXV лѣтъ. 1859--1884. Сборникъ, изданный Комитетомъ общества для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ". Спб. 1884 г.} и, тѣмъ не менѣе, мы не только прочли ее съ дѣтьми, но рѣшились даже отвести ей нѣсколько строкъ въ нашемъ Указателѣ съ цѣлью обратить на нее вниманіе составителей сборниковъ или вызвать изданіе отдѣльной брошюркой.
   Содержаніе сказки таково: въ заброшенномъ цвѣтникѣ стариннаго сада расцвѣла прекрасная роза, и тутъ же сидѣла отвратительная жаба, почувствовавшая желаніе слопать ее. На этотъ цвѣтникъ еще ранѣе приходилъ задумчивый, блѣдный мальчикъ, но ему не суждено было увидать пышный расцвѣтъ прекрасной розы, и онъ лежалъ теперь въ постелькѣ исхудалый и больной. У изголовья его сидѣла печальная сестра и тихо читала ему любимую книгу. Вдругъ мальчикъ почувствовалъ желаніе вдохнуть въ себя еще разъ прекрасный запахъ розы. Сестра поспѣшила исполнить просьбу больного, и въ тотъ моментъ, какъ жаба была близка къ цѣли, дѣвушка отбросила ее ногою и бережно срѣзала цвѣтокъ.
   Сказка кончается такъ: "Когда мальчикъ увидѣлъ сестру съ цвѣткомъ въ рукѣ, то въ первый разъ послѣ долгаго времени слабо улыбнулся и съ трудомъ сдѣлалъ движеніе худенькой рукой.
   "-- Дай ее мнѣ,-- прошепталъ онъ:-- я понюхаю.
   "Сестра вложила стебелекъ ему въ руку и помогла подвинуть ее къ лицу. Онъ вдыхалъ въ себя нѣжный запахъ и, счастливо улыбаясь, прошепталъ:-- ахъ, какъ хорошо...
   "Потомъ его личико сдѣлалось серьезнымъ и неподвижнымъ, и онъ замолчалъ... навсегда.
   "Роза хотя и была срѣзана прежде, чѣмъ начала осыпаться, чувствовала, что ее срѣзали не даромъ. Ее поставили въ отдѣльномъ бокалѣ у маленькаго гробика. Тутъ были цѣлые букеты и другихъ цвѣтовъ, но на нихъ, по правдѣ сказать, никто не обращалъ вниманія, а розу молодая дѣвушка, когда ставили ее на столъ, поднесла къ губамъ и поцѣловала. Маленькая слезинка упала съ ея щеки на цвѣтокъ, и это было самымъ лучшимъ происшествіемъ въ жизни розы. Когда она начала вянуть, ее положили въ толстую старую книгу и высушили, а потомъ, уже черезъ много лѣтъ, подарили мнѣ. Потому-то я и знаю всю эту исторію".

-----

   Мы прочли эту сказку въ семейной школѣ интеллигентнымъ дѣтямъ, возрастомъ отъ 8 до 10 лѣтъ. Дѣти прослушали ее съ начала до конца съ тѣмъ затаеннымъ дыханіемъ, которое служитъ первымъ признакомъ глубокаго впечатлѣнія (особенно въ классѣ маленькихъ дѣтей), и только по окончаніи чтенія послышались вопросы.
   
   -- Зачѣмъ здѣсь написано сказки, когда это правда?-- сказалъ оживленно и горячо одинъ изъ мальчиковъ, вперивъ въ учительницу свои проницательные черные глаза.
   -- А гдѣ его родители?-- перебилъ его другой:-- отчего одна сестра сидитъ?
   -- Онъ долженъ знать,-- подхватилъ третій:-- если ему подарили цвѣтокъ. (Подъ словомъ "онъ" мальчикъ подразумѣвалъ сочинителя).
   Очевидно, дѣти безгранично вѣрили происшествію, и только одинъ маленькій резонеръ, прослушавшій за свой короткій вѣкъ не мало произведеній съ аллегорической подкладкой, замѣтилъ вдумчиво: "увѣряю васъ, здѣсь что-то другое подразумѣвается, это не жаба и не роза, а, можетъ быть, добро и зло, я навѣрное не знаю".
   Но дѣти не обратили на него вниманія и продолжали оживленно толковать о прочитанномъ.-- Мнѣ понравилось про ежа, -- говорилъ одинъ мальчикъ другому, быстро пересаживаясь къ нему на скамью безъ позволенія учительницы: -- онъ сперва испугался Васи, а потомъ посмотрѣлъ, что онъ такой слабый, и развернулся.
   -- А мнѣ смѣшно на жабу, какъ она все грозила: -- я тебя слопаю!
   -- Я такъ и зналъ, что она до нея не доберется, что нибудь да помѣшаетъ,-- замѣтилъ другой.
   -- А я думалъ, что она ее съѣстъ, и мнѣ все время страшно было,-- добавилъ третій.
   -- Ну, дѣти, полно разговаривать,-- сказала учительница: -- кто перескажетъ мнѣ всю сказку съ начала до конца?
   Всѣ руки быстро поднялись въ знакъ согласія, одинъ только мальчикъ-резонеръ сидѣлъ задумавшись, не слыша, повидимому, вопроса учительницы.
   Пересказы шли очень оживленно, ни малѣйшей подробности изъ жизни цвѣтника не было забыто, и главными героями въ пересказѣ дѣтей выступали роза и жаба, а о мальчикѣ упоминалось въ концѣ довольно коротко и блѣдно. Очевидно, борьба розы съ жабою произвела на дѣтей впечатлѣніе болѣе сильное, чѣмъ образъ мечтательнаго ребенка и его преждевременная смерть.
   Въ воскресной школѣ впечатлѣнія получились нѣсколько иныя. Чтеніе слушали развитые подростки отъ 12 до 14 лѣтъ и взрослыя дѣвушки. Въ моментъ смерти ребенка многія изъ нихъ тихо плакали, и но окончаніи чтенія нѣсколько минутъ въ классѣ царила глубокая тишина.
   -- Какъ хорошо!-- сказала наконецъ вздохнувъ одна изъ взрослыхъ дѣвушекъ.
   -- Какъ жаль сестру!-- замѣтила другая.
   Въ пересказѣ онѣ детальнѣе всего останавливались на братѣ и сестрѣ и пропускали не мало подробностей, подмѣченныхъ дѣтьми въ цвѣтникѣ.
   Прошло двѣ недѣли или, вѣрнѣе сказать, два учебныхъ воскресенья. Въ эти оба воскресенья мы читали сказки Андерсена "Она никуда не годилась" и "Подъ ивой". Обѣ вещи очень понравились нашимъ юнымъ слушательницамъ. Тѣмъ не менѣе, но окончаніи второго чтенія одна изъ нихъ подошла къ учительницѣ и сказала заискивающимъ тономъ: "позвольте узнать, сочшшлъ-ли еще что-нибудь тотъ сочинитель, котораго вы читали намъ "Жабу и розу?"
   -- Сочинилъ, а что?
   -- Мы вотъ сговорились просить васъ (и она указала на своихъ сотоварищей по классу) еще почитать его сочиненій.
   -- Хорошо, прочту когда-нибудь, -- отвѣчала учительница и задумалась надъ вопросомъ, какое изъ произведеній В. Гаршина можетъ быть доступно ученицамъ воскресной школы.

X. Алчевская.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru