Аксаков Константин Сергеевич
Из неопубликованной публицистики

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Великий пост
    Nobless oblige!
    Муж и жена
    Милостивые государи
    Одежда

К.С. Аксаков

Из неопубликованной публицистики

  

Оригинал здесь -- http://dugward.ru/library/aksakovy/kaksakov_neopubl.html

  

ВЕЛИКИЙ ПОСТ

   Наконец, после бесплодных увеселений, наступило строгое время, время, в которое должен очиститься человек от всех дрязгов своей личности, от мелочи дел своих, чтобы встретить достойно великий праздник Воскресения Спасителя.
   В то время, как история человечества, волнуемая случайностями, то стремится быстро, как бы с горы, то подымает высоко свои волны, вся подчиняющаяся, вся преходящая, - год Церковный полон также своих исторических событий; Церковь имеет также свою историю года, но вечную, непреходящую среди сменяющихся мирских явлений, историю, необходимую для человека, для души его и для всего христианского общества. Над ходом истории мира, гибнущей ежеминутно, совершается вечный круг негибнущих святых воспоминаний Веры, - год Церковный, с празднествами и постными днями. - К этим-то великими воспоминаниям Церкви должна примыкать вся деятельность человека. Благотворны они для души его. Пусть человек, покорствуя тоже воле Божией, идет в мир на историческое поприще, но да проживет он вполне священную историю года, соглашая с нею образ своей жизни. Да стремится к этому он по крайней мере. - Великое время годичных воспоминаний церковных - теперь наступило, наступил Великий Пост.
   Улицы как-то утихают. Народ наполняет церкви, - и общество верующих чтит воспоминания Веры, а если чтит, то переносит их в свою жизнь. - Так должно быть. Вера без дел мертва. - Мы обращаемся теперь к обществу, ибо к нему только, а не к частному лицу можем обратиться, потому что его действия открыты и принадлежат всем, - и спрашиваем: "Скажите прямо: верите вы или нет?" Если верите, чтите скорбное и строгое время Церкви, время Великого Поста, чтобы достойно почтить празднество его прекращения. - Если не хотите чтить, скажите, что не верите. - Мы обращаемся опять-таки к обществу. Один Бог судит за тайные дела; нам нечего знать, что делается в запертой комнате, но общественное веселие среди Великого Поста есть уже открытое его оскорбление, оскорбление, следовательно, самой Церкви. Кто не согласится с этим из тех, которые верят? - Мало того: с этим согласятся даже и благомыслящие иноверцы, из почтения к верованию другого народа.
   Москва! Старый город Русской! Святыня нашей земли! Ты ли скажешь с сожалением: "Наступил Великий Пост, конец увеселениям", - и будешь стараться изобрести новые? Ты ли не согласишь общественной жизни своей с Верою? Мы не говорим уже о простом народе, явившем недавно подвиги благочестия, но о других классах.
   Справедлив ли слух, что в течение Великого Поста назначены катанья с гор и общественное увеселение, обычная принадлежность Масленицы?

NOBLESSE OBLIGE!

   Noblesse oblige (Дворянство обязывает! (фр.))! Аристократия есть неравенство людей между собою (не в смысле разнообразия, это было бы несходство, но в смысле закона), понимаемое не случайно, не как случайность, сопровождающая земную жизнь нашу, но как закон, как идея и даже как благо. Именно потому, что неравенство возведено в истину и в благо, оно становится ложью и злом. Жизнь наша представляет много несовершенств. Странно было бы не видеть их и не признаваться, что так бывает; но когда люди из несовершенства делают идеал, когда говорят, что так должно быть, тогда такое понятие может и должно быть отвергнуто. - К таким понятиям принадлежит аристократия; основываясь на неравенстве людей как на законе, она противоречит духовному значению человека; и так как духовная сторона не представляет для того оснований, то она бросается к животной стороне человека, к породе. Происхождение - вот что становится основой аристократии; мы не спорим, что порода значит много в области животного, но оскорбительно вносить в область человека такое мерило! - Впрочем, пока на основании особой породы аристократическое сословие основывает разные преимущества, касающиеся материальных выгод, - эта несправедливость еще не столько оскорбительна; но как аристократия смотрит на остальное человечество как на неполных людей, думает изъявить привилегию на духовные блага, на превознесенные достоинства человека, когда она говорит: "Простой человек может поступить бесчестно, от него не требуется истинно честных побуждений, но аристократия так поступить не может, ибо она признает свое "Noblesse oblige", - тогда идея аристократии достигает до крайней возмутительности. Noblesse oblige!!! Вот источник человеческого достоинства, но оно перестает быть человеческим, ибо для человека довольно сказать: Humanite oblige (Человечность обязывает (фр.)). Это причисление только себя к истинно человеческому обществу, это систематическое исключение других людей из прав на звание даже нрав<ственного> человека есть идея, прямо противоречащая братству людей, есть идея антихристианская, где все люди - братья и всякой - брат твой. Истина христианская постигнута была первыми людьми - не аристократами, не князьями, но рыбаками из простого народа.

[МУЖ И ЖЕНА]

   Отношения отеческие к детям, нежные и прекрасные сами по себе, - в браке совсем не у места, и тот брак странен, где муж смотрит на жену с отеческим чувством, как на ребенка, а жена любит мужа любовию детскою. Иные говорят, пожалуй (и кто не только ложно, но и возмутительно), что очень хорошо и удобно жениться на такой девушке, которая совершенный ребенок, и потом воспитать ее как угодно; в этом мнении есть что-то оскорбительное и даже безнравственное. Воспитывать жену! Что это за отношение воспитателя к воспитаннице! Может ли после этого человек смотреть на свою жену как на друга, как на спутницу, пополам делящую с ним жизнь? Конечно, не может; а в таком случае здесь потерян весь смысл брака. Жена - не ребенок, не воспитанница; жена стоит не позади мужа; нет, оба, и муж и жена, стоят рядом рука в руку и рядом идут в жизни, неся вместе ее бремя. Воспитывать жену можно разве только в таком смысле, в каком жена воспитывает мужа, в каком все мы постоянно воспитываем друг друга. Брак есть отношение равное. Это нисколько не противоречит святой Апостольской истине, что муж есть глава жены. Первенство не мешает равенству; этого объяснять, кажется, не нужно. Как равенство необходимо для брака, так необходимо взаимное уважение, которого может и не быть в отношениях неравных, хотя и проникнутых любовью, как напр<имер>, любовь родителей к детям, еще маленьким.
   Только тогда можно решиться и отдать руку девушке на всю жизнь, когда уважаешь ее вполне, когда уверен, что есть желанное равенство. Это равенство не есть равенство лет или учености. Оно утверждается не на метрических свидетельствах и не на экзамене. Нет, это независимое равенство в духе, единство в чувствах веры, в нравственных убеждениях, в понимании добра. - Безумна страсть, сохрани Боже от слепой любви: в ней мрак и рабство; но холодная оценка человека - также недостаточна. Только тогда, когда эта оценка проникнется чувством, когда человек любит с полным сознанием, когда сознается с полною любовью, - возможен брак. - Человек есть существо живое; анализ, столько полезный в ученых изысканиях, в подвигах мысли, - не доводит ни до чего целого и полного в жизни; поэтому жениться вследствие умозаключения также ошибочно и ложно. Дело брака есть дело жизни. Здесь при свете разума, при всех его нравственных требованиях решает дело только душа человеческая; окончательное, свободное действие принадлежит душе, и оно необходимо: тут уж действует ее свободная воля, без которой брак не может, по крайней мере не должен, совершиться...

[МИЛОСТИВЫЕ ГОСУДАРИ]

   ...точно так, как если хвалить Гете, не понимая его; нет, милост<ивые> госуд<ари>, не торопитесь, вы ли хотите уверить нас, что живете в этой жизни, вы, сгнившие на корысти, вы, истощившие в себе ваши силы, данные вам от природы; вы, потушившие в себе искру Божию мелочными внешними интересами, светским шарканьем, славою повязать галстух; я знаю вас очень хорошо, мертвые души, гнилые трупы в модных фраках и белых перчатках; я знаю вас, я знаю, что поэзия, интересы человеч<ества> также предмет ваших разговоров, но лучше бы вы говорили о себе, о винном заводе, о лошадях, нежели о поэзии, о том, что более занимает человека; несносно слуш<ать>: видно, что ничто вас не шевелит, что вы дума<ете> разве что о грамматическом смысле слов, котор<ые> вы говорите, да и того иногда не бывает. Грех невелик. И вы также необходимы в жизни, но так, как необходима в природе плесень; и вы также проявление жизни, но ведь проявление жизни есть и гниение.
   Человек, живущий в какой бы ни было сфере, но только наполняющий ее, уже представляет явление живое, полное, конкретное; на него можно смотреть с удовольствием, как бы ни ограничен был круг его жизни. Изыскатель, который трудится век над частною истиной, не заботясь о том, какое отношение имеет она к истине общей, которому дела нет ни до Шиллера, ни до Гете, - это человек живой, выполняющий свое назначение, находящийся в соответственности с самим собою; он и не претендует на то, чего не понимает; он занимается с любовию своим делом; его труд дает ему минуты сладкие, счастливые, - он счастлив. Какой-нибудь истый повытчик, век сидящий в суде своем и мирно работающий, Иван Аф<анасьевич> и Пул<ьхерия> Андр<еевна> у Гоголя - все это люди живые, конкретные. Но вы, милостивые государи, укажите мне, где ваша жизнь, что вас интересует? - Вы скажете, мож<ет> быть: "Человеч<ество>, его развитие и проч.". Так вот что. Так же ли вы тут дел<аете>, как те люди, о которых упоминал я; стоит только послушать, как и что вы говорите, чтоб увериться, как далеко вы от того, чтобы наполнять вашу сферу. Вы так спокойны, вы все решили, на каждый вопрос у вас готова фраза, и самое лучшее - заставить вас дать в ней отчет. И ваш ответ есть ваше обвинение, потому что вы так далеки от того, чтоб наполнять вашу сферу; вы уж давно не тревожитесь ничем и спокойно гниете. Грех ваш велик; естественные Ив<аны> Аф<анасьевичи> выше вас, они живые, действи<тельные>. А вы что? -

[ОДЕЖДА]

   Запрещена русская национальная одежда русским дворянам. Но разве дворяне не русские люди? Неужели хотят их убедить в том? Скажут: надевая русскую одежду, они хотят сблизиться с народом. Скажут: р<усскую> одежду надевают славянофилы. Но что такое славянофилы? Славянофилы (название, впрочем, нелепое, дан<ное> журналами в насмешку), славянофилы - люди, которые стоят за русскую национальность, люб<ят> русскую жизнь, не отвлеч<енную>, в ее проявлениях, в быте, в язы<ке>, в одежде. Ужели это худо? Ужели это может не нравиться русскому государю? Не они одни хотят сблизиться, а они желают, чтобы все сблизились с народом. Славянофилы утверждают, что надо русским между собою говорить по-русски. Ведь это можно обвинять, можно сказать, что они хотят сблизиться с народом. Ужели же надобно запретить и говорить дворянам по-русски? И опять: славянофилы хотят не одни говорить по-русски, но желают, чтоб и все русские люди по-русски говорили.
   Само собою разумеется, что мера эта встречается с должным повиновением и глубокою грустию, что государь наш Алексан<др> Н<иколаевич> поступил так резко с народной русскою одеждою и с людьми, столько лет стесняе<мыми> правительством, но, кажется, делами счастли<во> доказывающими чистоту и прямоту своих намерений, как и твердость своей любви к России. - Грустно, если успели государя склонить на такую меру.
   Как бы то ни было, - огорчены и обижены люди честные, нравствен<ные>, люди прямые и верные правде; люди, глубоко любящие Россию и душою расположенные к государю, огорчены и обижены и лично, и как русские.
  
   Серия статей К.С. Аксакова предназначалась для "Молвы".
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru