Аксаков Константин Сергеевич
О повести г-жи Кохановской "после обеда в гостях" в 16 N "Русского вестника"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  
  Константин Сергеевич Аксаков
  
  О повести г-жи Кохановской "после обеда в гостях" в 16 No "Русского вестника"
  
  ----------------------------------------------------------------------------
   Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика / Сост., вступит,
  статья и коммент. А. С. Курилова. - М.: Современник, 1981. (Б-ка "Любителям
  российской словесности").
  ----------------------------------------------------------------------------
  
   Среди множества повестей, поставляемых в журналы, редко встречаются
  такие, на которых бы внимание могло остановиться долее того времени, какое
  нужно на прочтение их. Хотя бы повесть была подписана и известным именем в
  литературе, - все же заранее знаешь и приемы и направление, раз
  высказавшиеся, знаешь весь состав повести и даже относительное количество
  входящих сюда составных частей, - так что никакого труда не стоит тут же
  разложить химически _создание_ современного сочинителя повестей и романов,
  потому именно, что это не создание, а состав, сделанный с большою ловкостью
  и изредка с талантом.
   Тем приятнее было встретить неожиданно рассказ, отличающийся от прочих
  произведений в этом роде. Мы говорим о повести "После обеда в гостях",
  помещенной в 16 ? "Русского вестника" нынешнего года. Эта повесть так
  замечательна, что мы не можем удержаться, чтоб не сказать о ней несколько
  слов.
   Прежде всего останавливает нас значение содержания самой повести,
  значение чисто внутреннее, психологическое. Одно уже это содержание обличает
  в сочинительнице необыкновенную глубину взгляда и понимание нравственного
  мира. Вот в чем дело. Молодую девушку против воли выдают замуж (случай, к
  сожалению, нередкий и не нуждающийся в осуждении), и ее душою овладевает
  ожесточение, ожесточение страшное, безжалостное, свирепое. Душа оцепенела, и
  молодая женщина равнодушно смотрит на горькие слезы терзающейся матери,
  только тут понявшей, что она сделала, на мучения мужа. Жалости, сострадания,
  любви нет места в этой ожесточившейся душе. Когда мать, провожая молодых,
  стала по обычаю потчевать их блинами и слезы у нее капали на тарелку, -
  "солоно будет масло, матушка", - говорит ей молодая женщина. Всякий, кому
  пришлось бы встретить в своем ближнем такое страшное, неподвижное состояние
  души, как бы схваченной судорогою, как бы застывшей в холодном озлоблении,
  понял бы, что при таком состоянии, при таком полном исключении любви и
  добра, - нет той жестокости, перед которою остановился бы человек, нет того
  раздирающего положения, того сострадания, которое могло бы умилить,
  подвигнуть на жалость. Это - не раздражение, не увлечение гнетом, это -
  холодное озлобление, оцепенение души. Понятно, что такое состояние далеко
  становит человека от учения Христа, ибо это состояние есть исключение любви
  из души человеческой, а стало быть, и исключение учения любви. Молитва
  невозможна; она может исполняться лишь наружно, как церковный обряд. Как, с
  ненавистью в сердце, молить бога, который есть любовь? - "Даже от господа
  бога отступилась (так рассказывает сама эта женщина в повести)... Не могу я
  богу молиться, да и не могу, вконец не могу. Стану перед образами, да как
  положу на себе крест, уж он мне тяжел, тяжел показывается... так я постою и
  отойду..." Долго цепенела в этом ожесточении молодая женщина, и опять то же
  божественное учение пришло само к ней, чтобы пробудить в ней чувство любви и
  открыть затворенный самим человеком путь к своему Спасителю, путь,
  невозможный без любви. Однажды, сидя у окна, молодая женщина увидала, что
  под ее окном на завалинке сидит нищая или, лучше сказать, странница; она
  подала ей милостыню по обычаю, но странница заметила ее горе, заговорила с
  ней своею простою речью, и слова ее хотя глухо, но отозвались в ее душе. -
  Лицо это выведено с удивительною мерою, без малейшего усилия и приторности,
  во что так легко можно было впасть. И вот между молодою женщиною и
  странницею образовалась тайная связь и шли тихие беседы, которые, хотя не
  касались самого дела, но, по крайней мере, шевелили душу молодой женщины.
  Встреча с странницей только потрясла это ожесточение; душа поколебалась, но
  прежнее состояние еще не прошло. Молодые супруги, прожив с год таким
  образом, едут к матери. Тут дорогой молодой женщине, в душе которой шла
  какая-то тревога, захотелось пройтись, и она вышла из повозки; нужно было
  переходить через плохой мосток; муж хотел поддержать жену, но жена бросилась
  в сторону от мужа, не удержалась и упала под мосток; она не ушиблась, но муж
  был объят ужасом и мучением; молодой женщине _стало жалко его_. Едучи потом
  на повозке, она взглянула на мужа и в первый раз _увидала_ его
  страдальческое лицо. Вдруг как бы завеса спала с глаз; послышав
  прикосновение духа любви, душа вся потряслась, и хлынул поток слез, в
  котором разрешилось ожесточение. Каков должен быть плач вновь наполнившейся
  любовию души после такого полного отсутствия любви, после такого страшного
  ожесточения! Это был _великий плач_, как выражается в повести сама
  рассказывающая свою историю женщина. Долго обнимала жена своего мужа, долго
  не прекращался плач ее. Душа воротилась в мир любви, в человеческое
  братство. И глубокая взаимная любовь и счастье мужа и жены венчают этот
  подвиг душевный.
   Это событие, совершившееся в душевной глубине, случилось не с развитой,
  образованной женщиной. Подвиги душевные не нуждаются в аристократии породы
  или сословия, ни даже в аристократии просвещения или ума. Они совершаются
  часто в душах людей, стоящих невысоко на лестнице общественного отличия,
  даже общественного образования. Событие велико, а обставлено такою простою,
  обыкновенного обстановкою, которая, пожалуй, смутит иного модного читателя.
  Но это-то нам и нравится; перед нами не светская княгиня, не развитая
  женщина с притязаниями на глубину понимания, а простая девушка, бедная
  дворянка, соприкасающаяся с мещанским обществом, Любовь Архиповна. Здесь как
  бы еще сильнее чувствуешь всю силу самого дела, не объясняемого, не
  рефлектируемого, не истощающегося во фразах, а являющегося во всей целости и
  простоте, в рассказе, подчас тривиальном, бедной дворянки, красавицы
  мещанского круга. Впрочем, едва ли светская дама, если и способна к
  бездушию, являющемуся вялым плодом долгой, изнурительно пустой светской
  жизни, может быть способна к такому раскаянию.
   Ложна мысль, что будто от положения, от места, занимаемого человеком,
  зависит великость добра и величие подвигов: общественных, может быть, - но
  не личных. Как бы ни было низко общественное положение человека, как бы ни
  был тесен круг деятельности, - для души предстоят все великие вопросы, вся
  возможность и неизмеримость добра и все величие подвигов, нбо все это есть
  дело внутреннее, дело духа нашего, для которого везде открыто бесконечное
  поприще, не знающее внешних стеснений. И тот, который говорит: "Как жаль,
  что его положение тесно для личной деятельности добра", - говорит неправду и
  с переменою поприща ничего бы, конечно, не сделал.
   Среда, взятая в повести нашей сочинительницею и так прекрасно ею
  изображенная, сама по себе замечательна; это - мелкое дворянство, граничащее
  с мещанством. Выт, конечно, испорченный, но в котором, однако, много еще
  русской жизни. Конечно, это еще не та народная сфера, которою обладает лишь
  крестьянин, однако влияние ее сильно здесь слышно и дается чувствовать,
  несмотря на испорченность описываемой сферы. Что в особенности является в
  этой жизни и что чисто русское явление - это вольная беззаботная жизнь
  девушки (неотъемлемая, характеристическая черта славянского мира), - и
  песня. - Мы не разбираем повести, мы пишем только отзыв о ней (не отозваться
  мы не могли), и потому не говорим подробно о живой картине этого быта, -
  быта, несмотря на его испорченность, русского, с его глубокими нравственными
  основами и с его весельем жизни.
   Про повесть г-жи Кохановской "После обеда в гостях" мы можем сказать,
  что это - русская повесть, хотя среда ее и не есть чисто русский быт. Этого
  не можем мы сказать о повестях г. Григоровича и других, хотя предметом их -
  крестьянин, который в настоящую минуту один, по нашему мнению, может
  назваться вполне русским человеком. Но не от предмета художественного
  произведения зависит принадлежность его к народности, к явлениям народного
  творчества (без чего не может иметь оно и общечеловеческого значения), а от
  духа самого произведения.
  
  
   ПРИМЕЧАНИЯ
  
   "Русская беседа", 1858, т. 4, кн. 12, ч. 2, Смесь, с. 141-144. Н. Кохановская - псевдоним Соханской Н. С. (1823-1884).
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru