Аксаков Иван Сергеевич
Передовые статьи NoNo 1769, 1771 и 1773 "Южного Края"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

СБОРНИКЪ
СТАТЕЙ,
НАПЕЧАТАННЫХЪ ВЪ РАЗНЫХЪ ПЕРІОДИЧЕСКИХЪ ИЗДАНІЯХЪ

ПО СЛУЧАЮ КОНЧИНЫ
И. С. АКСАКОВА

(ум. 27-го Января 1886 года.)

МОСКВА.
Типографія Л. Ѳ. Снегирева, Остоженка, Савеловскій, пер., д. Снегиревой.
1886.

   

Передовыя статьи No No 1769, 1771 и 1773 "Южнаго Края".

I.

   Наша такъ-называемая либеральная печать осталась вѣрна самой себѣ. Неожиданная смерть Аксакова захватила ее въ расплохъ. Она не звала, какъ ей быть, въ виду яркихъ проявленій всеобщаго уваженія къ личнымъ качествамъ, литературной и политической дѣятельности Ивана Сергѣевича. Но вотъ, прошло нѣкоторое время со дня кончины знаменитаго публициста, и господа "прогрессисты" и "западники" начинаютъ мало-по-малу пускаться въ откровенности и дѣлать попытки сказать объ Аксаковѣ "неприкрашенную правду". Какова должна быть "неприкрашенная правда" тѣхъ людей, которыхъ покойный издатель "Дня" и "Руси" заклеймилъ прозвищемъ глашатаевъ пошлости, само собой понятно... Было бы странно, еслибы эти люди, всю жизнь издѣвавшіеся надъ самобытностью Русскаго народа, надъ его завѣтными преданіями, надъ его идеалами и міро, созерцаніемъ, говорили спокойно и безпристрастно о такомъ противникѣ, какъ Аксаковъ. Было бы странно, еслибы люди, систематически забрасывавшіе грязью знамя Аксакова, отказались отъ своей стародавней привычки клеветать и лгать на того, кто столь безжалостно выводилъ на свѣжую воду вою ложь и безсодержательность либеральной и радикальной трескотни, и въ теченіе столькихъ лѣтъ былъ живымъ упрекомъ для "интеллигентныхъ" "бродягъ, не помнящихъ родства". Что-жь удивительнаго, что прогрессисты и западники, наконецъ, не выдержали и заговорили тѣмъ тономъ, какимъ они говорили... ну, хотя бы, напримѣръ, по поводу смерти Скобелева!..
   Предъ нами лежитъ статья г. Модестова, помѣщенная въ одномъ изъ послѣднихъ нумеровъ "Новостей" и пытающаяся сдѣлать "безпристрасную" оцѣнку дѣятельности Аксакова. Это формальный- обвинительный актъ противъ славянофиловъ вообще и Аксакова въ частности.
   Обвинительный актъ начинается увѣреніями, что Аксаковъ, собственно говоря, не былъ русскимъ человѣкомъ ни "по крови", ни по симпатіямъ и антипатіямъ. Прежде всего г. Модестовъ указываетъ, и указываетъ не безъ злорадства, что Иванъ Сергѣевичъ "не совсѣмъ русскаго происхожденія". Что-жь! Чего добраго, г. Модестовъ скоро будетъ доказывать, что и Пушкинъ не можетъ считаться истинно-русскимъ поэтомъ, потому что вѣдь и его происхожденіе "не совсѣмъ русское". Но оставимъ въ сторонѣ генеалогическія розысканія и обратимся къ дальнѣйшему "теченію мыслей" нашего автора. "Покойный Аксаковъ", говоритъ г. Модестовъ, "былъ больше Москвичъ, чѣмъ Русскій". Развивая свою мысль, г. Модестовъ объясняетъ, что "русскій духъ не есть духъ новгородскій, московскій, тверской, рязанскій и пр., а тотъ духъ, который является плодомъ всей исторіи народа, обнимаетъ всѣ особенности великаго государства и объясняетъ ихъ въ идеѣ общей всѣмъ частямъ національности". И вотъ "русскаго"-то "духа", по мнѣнію г. Модестова, у Аксакова и не было. Аксакова можно назвать русскимъ человѣкомъ "въ томъ значеніи, какое должно прилагаться къ личности значительнаго общественнаго дѣятеля", только въ такомъ случаѣ, "если быть русскимъ значитъ крѣпко держаться за старину, но за старину лишь московскую, и, упорствуя въ своемъ старовѣрствѣ, считать какую-нибудь Спиридоновку центромъ не только Русскаго, но и Славянскаго міра". "Аксаковъ, видите ли, думалъ, что русскій духъ есть именно московскій духъ, насквозь проникнутый московскими преданіями, отвергающій и предшествующую, и послѣдующую нашу исторію". "Знакомство съ остальными частями Россіи и съ западно-европейской цивилизаціей, снисходительно замѣчаетъ г. Модестовъ, конечно не было чуждо я Аксакову, какъ оно не можетъ быть чуждо и ни одному образованному человѣку нашего времени, но оно не оплодотворяло его души такъ, какъ оно дѣйствуетъ на умы широкіе и сильные".
   Весь этотъ безсодержательный и не всегда грамотный наборъ "разъ доказываетъ, что г. Модестовъ очень не любятъ Аксакова, и что народная пословица: "вретъ какъ на мертваго" заключаетъ въ себѣ глубокій смыслъ. Сплетать о мертвыхъ равныя небылицы иногда бываетъ очень удобно, но извращать ученіе такихъ людей какъ Аксаковъ, идеи котораго всѣмъ хорошо извѣстны, далеко не безопасно.
   Съ чего взялъ г. Модестовъ, что Аксаковъ чтилъ только московскія преданія и отвергалъ какъ "предшествующую, такъ и послѣдующую нашу исторію?" Аксаковъ стоялъ за коренныя основы русской жизни, вырабатывавшіяся и слагавшіяся вѣками, и потому начиналъ русскую исторію не со временъ Бѣлинскаго и Герцена, даже не со временъ Петра Великаго, а съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ на историческую арену выступила великая семья Славянскихъ народовъ. Московскому періоду русской исторіи, какъ эпохѣ объединенія Россіи, Аксаковъ конечно, придавалъ громадное значеніе, но въ этомъ отношеніи онъ былъ солидаренъ со всѣми русскими историками, начиная отъ Карамзина и кончая Соловьевымъ. "Но Аксаковъ отрицалъ Петербургъ", въ ужасѣ восклицаетъ г. Модестовъ. Да вотъ потому Аксаковъ и "отрицалъ Петербургъ" что онъ не отрицалъ всей предшествующей исторіи. Онъ "отрицалъ Петербургъ", какъ посягательство на коренныя основы русской жизни и какъ порабощеніе ея чуждымъ началамъ. Неужели г. Модестову надо объяснять, какъ школьнику, что славянофилы критически относились къ Петровской реформѣ не потому, что она была направлена къ развитію въ Россіи наукъ и искусствъ, промышленности и торговли, а потому, что она порвала связь прошлаго съ настоящимъ, создала на Руси культъ Занада, давшій себя знать и въ политикѣ, и въ литературѣ, и въ общественной жизни? Аксаковъ училъ, что русскій человѣкъ, усваивая всю широту современныхъ знаній, весь блескъ современной цивилизаціи, долженъ оставаться русскимъ, а не уподобляться лакеямъ, которые, побывавъ въ городѣ и погулявъ по Невскому проспекту, смотрятъ на деревню уже сверху внизъ и отъ глубины души презираютъ "необразованное мужичье". А развѣ наши "западники" не напоминаютъ этихъ лакеевъ? Но неужели это значитъ, что основательное и разностороннее образованіе "не оплодотворило его души такъ, какъ оно дѣйствуетъ на умы широкіе и сильные"?
   И кого только хотятъ обмануть гг. Модестовы? Пора бы уже оставить ихъ излюбленную систему изображать обскурантами такихъ людей, какъ Хомяковъ, Самаринъ, братья Аксаковы и т. д. Эта система съ большимъ успѣхомъ практиковалась чуть не тридцать лѣтъ... Кто же ея не разгадалъ и кого можно уловить ею въ свои сѣти?
   

II.

17 февраля.

   Продолжаемъ позавчера начатый нами разборъ обвинительнаго акта противъ И. С. Аксакова, составленнаго присяжнымъ сотрудникомъ "Новостей", г. Модестовымъ.
   Послѣ "покушенія съ негодными средствами" удалить Аксакова въ обскурантизмъ, г. Модестовъ доказываетъ, что Аксаковъ "не понималъ истиннаго положенія дѣлъ не только въ Россіи, но и въ Славянскомъ мірѣ". "И тутъ и тамъ, вѣщаетъ г. Модестовъ, онъ смотрѣлъ на вещи не такъ, какъ онѣ представляются на самомъ дѣлѣ здоровому и непредубѣжденному взгляду, а смотрѣлъ на нихъ какъ человѣкъ партіи, и партіи въ добавокъ очень узкой, мнѣніи которой, за очень малыми исключеніями, не раздѣлялъ, по ихъ рѣзкости, никто ни въ Россіи, ни въ Славянскихъ земляхъ, ни гдѣ бы то ни было".
   Подъ "здоровымъ и непредубѣжденнымъ взглядомъ" здѣсь подразумѣвается взглядъ гг. Нотовичей, Модестовыхъ, Григ. Градовскаго и тому подобныхъ вѣстовыхъ и тамбуръ-мажоровъ всероссійскаго либерализма и космополитизма. Съ нѣкоторыми прелестями этого взгляда мы будемъ имѣть случай познакомиться въ свое время; спросимъ только глубокомысленнаго критика: съ чего онъ взялъ, будто Аксаковъ былъ "человѣкъ партіи, и партіи узкой, мнѣнія которой не раздѣлялись ни въ Россіи, ни въ Славянскомъ мірѣ"? Неужели исповѣдывгггь, что православіе должно быть краеугольнымъ камнемъ русской семейной, общественной и государственной жизни, значитъ быть членомъ "партіи"? Неужели вѣрить въ самобытность Русскаго народа и не соглашаться съ Фонвизинскими Иванушками, твердо убѣжденными, и не безъ самодовольства проповѣдующими, что призваніе Русскаго народа сводится къ тому, чтобы стоять на запяткахъ западно-европейской цивилизаціи, значитъ "быть человѣкомъ партіи, и партіи очень узкой? Мы не отрицаемъ, что среди нашего такъ-называемаго образованнаго общества есть не мало людей, по мнѣнію которыхъ русскій "интеллигентъ", желающій "стоять на высотѣ своего призванія", долженъ быть "бродягою не помнящимъ родства" и не имѣть ничего общаго ни съ вѣрованіями, ни съ преданіями своей родины. Намъ хорошо извѣстно, что "бродяги не помнящіе родства" водворились и въ литературѣ и повсюду, и долго руководили, а отчасти и теперь еще руководятъ, нашимъ "общественнымъ мнѣніемъ". Но что-жь изъ этого? Все-таки они всегда были ничѣмъ инымъ, какъ наноснымъ явленіемъ, однимъ изъ гнойныхъ нарывовъ, свидѣтельствующихъ о внутреннемъ недугѣ, привитомъ къ русскому организму реформами Петра І-го и его преемниковъ. "Бродяги не помнящіе родства", дѣйствительно, были всегда людьми партіи, и партіи притомъ очень узкой; Аксаковъ же былъ истинно-русскимъ человѣкомъ, слышавшимъ біеніе пульса народной жизни. Онъ высказывалъ го, что смутно чувствовалось и сознавалось всѣмъ народомъ; вотъ почему его слово находило такой громкій откликъ. Разъ какъ-то одинъ заѣзжій иностранный туристъ спросилъ Аксакова: "Велика ли ваша партія? Сколько вы насчитываете въ ней членовъ?" "Ни одного", отвѣчалъ Аксаковъ. Туристъ былъ озадаченъ и понялъ въ чемъ дѣло только тогда, когда Аксаковъ прибавилъ, что у него нѣтъ партіи, потому что его партію составляетъ весь Русскій народъ. При этомъ, конечно, само собою подразумѣвалось, что "бродяги не помнящіе родства" сами по себѣ, а народъ самъ по себѣ...
   Въ доказательство того, что Аксаковъ былъ человѣкомъ партіи, и притомъ партіи узкой, не понимавшей истиннаго положенія дѣдъ въ Славянскомъ мірѣ, г. Модестовъ приводитъ слѣдующее соображеніе: "Придавая славянскому вопросу характеръ вѣроисповѣдный онъ вооружалъ противъ себя и ставили въ неловкое положеніе къ Россіи все Западное Славянство, съ Чехами во главѣ... Въ эпоху послѣдней войны съ Турками, въ письмѣ; къ одному изъ видныхъ Чеховъ, онъ потребовалъ присоединенія ихъ къ православію, гарантіи сохраненіи въ потомкахъ Гуса славянскаго духа и братской связи съ Русскимъ народомъ". "Глава нашей славянофильской партіи, поучаетъ насъ г. Модестовъ, не сообразилъ, что ни одинъ народъ не отказывается добровольно отъ своей вѣры я своей исторіи, и что нѣтъ и не можетъ быть ничего хуже и неполитичнѣе, какъ затрагивать религіозные вопросы въ сношеніяхъ съ другими, хотя бы и родственными народами".
   Такова философія г. Модестова. Съ точки зрѣнія религіознаго индифферентизма, противъ этой философіи ничего нельзя сказать. Въ самомъ дѣлѣ, если тотъ или другой Россіянинъ оффиціально считается православнымъ, на самомъ хе дѣлѣ принадлежитъ къ числу "libres penseurs", то какое ему дѣло до религіи Чеховъ? Но Аксаковъ не былъ libre penseur; онъ былъ истолкователемъ и выразителемъ мыслей и чувства Русскаго народа, а потому онъ не могъ относиться безразлично къ религіознымъ вопросамъ, особенно въ томъ случаѣ, о которомъ упоминаетъ г. Модестовъ.. Какъ извѣстно, дѣло происходило слѣдующимъ образомъ. Ригеръ обратился къ Аксакову съ письмомъ, въ которомъ говорилось о солидарности Чеховъ и Русскихъ, причемъ высказывалась мысль, что призваніе Россіи послужитъ Славянству своимъ политическимъ могуществомъ, а призваніе Чехіи стать во главѣ умственнаго движенія Россія и всего Славянскаго міра. Аксаковъ отвѣтилъ на эту теорію съ своею всегдашнею прямотой и откровенностью. Онъ не отрицалъ культурнаго превосходства Чеховъ въ средѣ семьи Славянскихъ народовъ; онъ признавалъ, что Чехи могли бы сослужить Россіи и всему Славянскому міру великую службу, но въ то же самое время онъ указалъ на порабощеніе Чехонь католицизму, какъ на пропасть, которая никогда не допуститъ родственнаго сближенія между Русскими и Чехами, до тѣхъ поръ, пока чешская интеллигенція не отречется отъ римской куріи, до тѣхъ поръ, пока Чешскій народъ, въ которомъ, какъ видно изъ исторіи гуситскаго движенія и послѣдующихъ событій, католицизмъ не пустилъ глубокихъ корней,-- не возвратится къ своей стародавней вѣрѣ. Только при отсутствіи религіозной ровни Чехи могутъ претендовать на ту роль, которую имъ предназначатъ Ригеръ: таковъ былъ окончательный выводъ Аксакова. И Аксаковъ былъ тысячу разъ правъ. Онъ не лавировалъ и не хитрилъ въ перепискѣ съ Ригеромъ; онъ говорилъ какъ честный русскій гражданинъ и писатель, какъ сынъ Православной Церкви, гнушающійся всякою ложью и всякими безчестными компромиссами. Тѣмъ не менѣе, въ концѣ концовъ онъ поступилъ, вопреки мнѣнію г. Модестова, въ полномъ смыслѣ слова "тактично", ибо уяснилъ настоящее положеніе дѣлъ, указалъ на почву, на которой только и возможна славянская взаимность. Правда, по теоріи нашихъ космополитовъ, Славяне намъ близки не въ силу того, что они. наши единовѣрцы теперь или прежде, а потому, что они принадлежатъ къ той же расѣ, къ какой принадлежатъ и Русскіе. Но гг. космополитамъ не мѣшало бы вспомнить, что и Поляки тоже славянской расы, а между тѣмъ... Но лучшимъ отвѣтомъ на соображеніе г. Модестова будетъ отвѣтъ данный Аксаковымъ много лѣтъ тому назадъ всѣми теперь позабытой, но въ свое время довольно вліятельной, архилиберальной газетѣ "Современное Слово", уличавшей аксаковскій "День" въ "византійствѣ". "Наше выраженіе о тяжести славянскихъ христіанъ магометанскаго ига, писалъ Аксаковъ въ началѣ шестидесятыхъ годовъ, подало поводъ редакціи "Современнаго Слова" къ очень забавному негодованію. "Византійство!" восклицаетъ она, давая разумѣть, что отвращеніе христіанъ отъ магометанства есть признакъ невѣжества, остатокъ грубыхъ временъ, наслѣдіе Византіи, слѣдъ той тьмы, которую напустила на насъ Византія. "Не на этомъ основаніи слѣдуетъ сочувствовать Славянамъ, толкуетъ санктпетербургскій прогрессистъ, а на основаніи расоваго сходства или единства породъ; расы мы одной, вотъ въ чемъ дѣло!" Мы дорого бы дали, чтобы видѣть, какъ редакторъ "Современнаго Слова" обратился бы съ такою рѣчью о расѣ и о византійствѣ къ мужественному населенію Сербіи, Черногоріи, Герцеговины, Болгаріи, которое только вѣрности вѣрѣ отцовъ обязано сохраненіемъ своей народности, и которое давнымъ-давно купило бы себѣ спокойствіе и благоденствіе, если бы признало Коранъ за истину, какъ это и сдѣлали боснійскіе землевладѣльцы".
   Точка зрѣнія Аксакова -- точка зрѣнія всего Русскаго народа" Сліяніе "Московскаго государства" съ Малороссіей, многовѣковая политическая и нравственная солидарность Восточныхъ Славянъ съ Россіей,-- все это совершилось и возросло на почвѣ религіознаго единенія, и Аксаковъ, какъ истинно-русскій человѣкъ, понималъ это не только своимъ свѣтлымъ умомъ, но и своимъ чуткимъ благороднымъ сердцемъ. И кто же, кромѣ сбитыхъ съ толку россійскихъ "интеллигентовъ", насквозь пропитавшихся антинаціональной и анти-исторической закваской, рѣшится упрекать его за это?...
   

III.

13 февраля.

   Заканчиваемъ разборъ статьи г. Модестова объ Аксаковѣ. Мы уже третій разъ возвращаемся къ ней, ибо она въ такомъ недостигаемомъ совершенствѣ отражаетъ въ себѣ программу политической и литературной партіи, которую у насъ принято называть либеральной, космополитической и т. д., но которую всего приличнѣе было бы назвать партіей пошлыхъ вожделѣній, что вниманіе, оказываемое нами г. Модестову, вполнѣ имъ заслужено, какъ типичнѣйшимъ представителемъ "интеллигентной улицы".
   Какъ вамъ уже извѣстно, г. Модестовъ увѣряетъ, что Аксаковъ, по своимъ симпатіямъ и. антипатіямъ, не былъ истинно-русскимъ человѣкомъ, и что онъ не понималъ настоящаго положенія дѣлъ ни въ Россіи, ни въ Славянскомъ мірѣ. Иного вывода отъ людей той клики, къ которой принадлежитъ г. Модестовъ, и нельзя ожидать. Аксаковъ былъ глубоко и сознательно вѣрующимъ христіаниномъ; этого мало, онъ видѣлъ въ православіи краегоугольный камень міросозерцанія и гражданственности Русскаго народа и всего Славянскаго племени; онъ считалъ Церковь не "вѣдомствомъ государственнаго исповѣданія", а силою живою и дѣйственною, вліяніе которой должно отражаться и на политикѣ, и на литературѣ, и на частной, и на общественной жизни; онъ считалъ русскую исторію, предшествующую Петровской реформѣ, не безсодержательной фантасмагоріей дикихъ проявленій варварства и невѣжества, а эпохою заслужившею и выработавшею коренныя основы русской жизни; онъ дерзалъ различать въ крутомъ и насильственномъ переворотѣ Петра І-го не только великія и славныя дѣянія, но и одностороннія увлеченія Западомъ и легкое отношеніе къ народнымъ идеаламъ, и плохо замаскированное презрѣніе къ родинѣ; онъ, наконецъ, постоянно твердилъ, что большая часть нашего образованнаго общества -- "чужая у себя, чужая на чужбинѣ", что ей необходимо отказаться отъ мысли, что Россія "матеріалъ, изъ котораго каждый можетъ кроить:
   
   На всякій образецъ что кому угодно:
   Парламентъ съ лордами или республикъ рядъ,
   Аркадскихъ пастуховъ иль пахотныхъ солдатъ.
   
   Что-жь удивительнаго, что наши, непомнящіе родства, западники, эти пустоцвѣты ложнаго просвѣщенія, утверждаютъ, будто Аксаковъ "не понималъ настоящаго положенія дѣлъ ни въ Россіи, ни въ Славянскомъ мірѣ"? "Не понималъ" на ихъ жаргонѣ значитъ: считалъ пошлостью и игру въ парламентаризмъ, и боязнь смѣть свое сужденіе имѣть, идущее въ разрѣзъ съ заграничными "вѣяніями" и "теченіями". Кромѣ того, Аксаковъ усматривалъ тѣсную связь между славянской взаимностью и православіемъ, а это ужь ни на что не похоже!... Развѣ въ нашей "прессѣ" не твердится на всѣ лады въ теченіе послѣднихъ 30 лѣтъ, что религіозными вопросами могутъ интересоваться только "чернь непросвѣщенная" да "отсталые люди"? "Sommes-nous positivistes"? вопрошаетъ одинъ изъ героевъ г. Боборыкина. Какъ же не провозгласить, что Аксаковъ не былъ истинно-русскимъ человѣкомъ? Какъ не прокричать, что образованіе, не оплодотворило его ума, какъ оно оплодотворяетъ истинно широкіе умы"? Вѣдь у Аксакова не было ничего общаго ни съ, современникомъ", ни съ, отечественными Записками", ни съ, вѣстникомъ Европы", ни съ, новостями"! Но не комично ли все-таки, когда гг. Модестовы соболѣзнуютъ, что, образованіе оплодотворило" умъ Аксакова менѣе чѣмъ слѣдовало бы? Если что можно сказать объ Аксаковѣ, въ полномъ смыслѣ слова блестящемъ и образованномъ человѣкѣ, имя котораго займетъ одно изъ почетныхъ мѣстъ и въ исторіи русской науки, и въ исторіи русской поэзіи, то что сказать объ его строгихъ цѣнителяхъ и судьяхъ, если и заявившихъ себя, такъ развѣ только ни поприщѣ составленія плохихъ компиляцій и безталанныхъ Фельетоновъ?
   Г. Модестовъ полагаетъ, что Аксаковъ смотрѣлъ на Западную Европу съ ненавистью и злобой, и не понималъ значенія западно-европейской культуры. "Интеллигентная улица" всегда придерживалась такого взгляда,
   
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . повторяя
   Урокъ который ей изъ дѣтства натверженъ.
   
   Она и не подозрѣваетъ, что представители "славянофильства" зорко слѣдили за развитіемъ западно-европейской мысли, глубоко интересовались ея судьбами и стояли на высотѣ современнаго знанія. Въ этомъ смыслѣ и Аксаковъ былъ "Европейцемъ", чего отнюдь нельзя сказать о нашихъ, не помнящихъ родства, космополитахъ. Но Аксаковъ относился къ Западной Европѣ не съ подобострастнымъ чувствомъ холопа цивилизаціи, а какъ человѣкъ великаго племени и великаго народа, предназначеннаго не къ подражательной, а къ творческой дѣятельности, къ созиданію самобытной культуры. Слѣдуетъ ли изъ этого, что вожди славянофильства вообще, Аксаковъ въ частности, не понимали значенія западно-европейской цивилизаціи? Конечно, нѣтъ. Вспомнимъ хотя бы вотъ эти изъ сердца вылившіяся строфы Хомякова, посвященныя славному прошлому Запада:
   
   О, какъ прекрасенъ былъ тотъ Западъ величавый!
   Какъ долго цѣлый міръ, колѣна преклонивъ
   И чудно озаренъ его высокой славой,
   Предъ нимъ безмолвствовалъ, смиренъ и молчаливъ!
   Тамъ солнце мудрости встрѣчали наши очи,
   Кометы бурныхъ сѣчъ бродили въ высотѣ,
   И тихо, какъ луна, царица лѣтней ночи,
   Сіяла тамъ любовь въ невинной красотѣ!
   Тамъ въ яркихъ радугахъ сливались вдохновенья,
   И вѣра, огнь живой, потоки свѣта лилъ...
   О, никогда земля отъ первыхъ дней творенья
   Не зрѣла надъ собой столь пламенныхъ свѣтилъ!
   
   А какая скорбь звучитъ въ этихъ идеалахъ:
   
   О, грустно, грустно мнѣ! ложится тьма густая
   На дальнемъ Западѣ, въ странѣ святыхъ чудесъ:
   Свѣтила прежнія блѣднѣютъ догорая,
   И звѣзды лучшія скрываются съ небесъ.
   
   Лучшіе представители славянофильства, въ томъ числѣ и И. С. Аксаковъ, понимали значеніе западно-европейской цивилизаціи лучше своихъ безпочвенныхъ антагонистовъ, но имъ не представлялось человѣчество "въ образѣ Француза", они не считали западно-европейскую цивилизацію послѣднимъ словомъ цивилизаціи... Они, наконецъ, не скрывали отъ себя, что "на дальнемъ Западѣ ложится тьма густая", и настойчиво указывали "дремлющему Востоку" его великое призваніе. Это ли "узкая точка зрѣнія"? Это ли "односторонность" и "партійность" взглядовъ?
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru