Аксаков Иван Сергеевич
Не "рожа крива", а криво самое зеркало

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Томъ второй. Изданіе второе
   С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
  

Не "рожа крива", а криво самое зеркало.

Москва, 1-го января.

   Не въ томъ вопросъ, что сулитъ намъ новый 1883 годъ, а въ томъ: что сами несемъ мы ему навстрѣчу. И не о надеждахъ или упованіяхъ нашихъ на будущее ведемъ мы здѣсь рѣчь: характеристическою чертою настоящей минуты -- это скудость самыхъ надеждъ и упованій. Вѣдь и то, и другое предполагаетъ какой-либо отчетливо сознанный предметъ вожделѣнія: нѣтъ силы въ надеждѣ чего-то на что-то, ни въ упованіи на лучшее вообще. Въ томъ-то и дѣло, въ томъ-то и печаль наша, что мы и сами не знаемъ, чего желать и чего хотѣть, что если сокрыто отъ насъ -- чѣмъ наполнена кошница пожаловавшаго къ намъ гостя, какія блага, какія невигоди к во всякомъ случаѣ поучительныя вразумленія таятся въ ней, то уже совершенно не закрыто, а явно для насъ самихъ, что встрѣчаемъ мы новый годъ съ пустыми руками и пустою кошницей. Ни плановъ, ни программъ, ни тщательно поставленныхъ задачъ, ни строго обдуманныхъ и точно выраженныхъ требованій, ни даже ясныхъ стремленій или опредѣленныхъ положительныхъ идеаловъ. Зато много разбитыхъ (и по дѣломъ разбитыхъ) вѣрованій, много горькихъ разочарованій, -- сомнѣнія, недоумѣнія, вопросительные знаки вездѣ и во всемъ, а знаки восклицанія стали у насъ уже давно знаками отрицанія... И это послѣ многихъ лѣтъ неумолчнаго, почти свободнаго говоренія, -- достаточно свободнаго, чтобы могла выработаться и вызрѣть общая мысль, чтобъ люди могли сойтись на какомъ-либо общемъ рѣшеніи нѣкоторыхъ насущнѣйшихъ вопросовъ, придти хоть бъ .нѣкоторому единству взглядовъ и воззрѣній!.. Напротивъ, чѣмъ больше толковали, тѣмъ больше сбивались съ толку, чѣмъ обильнѣе были словопренія, тѣмъ легче путались въ собственныхъ противорѣчіяхъ, тѣмъ пуще затемнялся смыслъ, пока, наконецъ, умствователи не обезсидѣли и не стали -- что уже очевидно -- въ тупикъ, хотя многіе и не расположены въ тонъ сознаться... Невольно вырывается порою изъ груди кликъ отчаянія, -- праздный, разумѣется, кликъ: не здоровѣе ли было бы, пожалуй, намъ всѣмъ помолчать и въ молчаніи стяжать умъ свой?
   Конечно, дѣло идетъ не о какихъ-либо частныхъ случайныхъ злобахъ дня, такъ или иначе удовлетворяемыхъ. Да и подъ словомъ мы слѣдуетъ здѣсь разумѣть наше общество, нашу "интеллигенцію", а не ту громадную массу Русскаго населенія, которая имѣетъ, хоть и не сознаваемую ею, привилегію жить) просто жить не мудрствуя лукаво и дѣлать
  
   Дѣло великое жизни...
  
   за насъ и для насъ. Завидная привилегія! И не здѣсь ли должна поискать себѣ объясненія самая наша общественная боль? Не ощущается ли, не видится ли въ насъ нѣкоторый недостатокъ чего-то, что Нѣмцы называютъ или назвали бы Lebensstoff, -- т. е. жизненной матеріи, той непосредственной органической силы, которая, находясь внѣ нашей воли, почти не поддаваясь сознанію, питаетъ, живитъ, ведетъ, направляетъ человѣка, даетъ ему чувство удовлетворенія, чувство настоящей жизни?.. Не со вчерашняго дня замѣчаются въ Русскомъ обществѣ признаки такого явленія. Да простятъ читатели пишущему эти строки ссылку на одно его давнее стихотвореніе, едва ли кому извѣстное, въ которомъ какъ бы отразилось предощущеніе нашего современнаго недуга:
  
   Смотри: толпа людей нахмурившись стоитъ --
   Какой печальный взоръ! Какой здоровый видъ!
   Какимъ страданіемъ томися неизвѣстнымъ,
   Съ душой мечтательной и тѣломъ полновѣснымъ,
   Они рѣчь умную, но праздную ведутъ,
   О жизни мудрствуютъ, но жизнью не живутъ,
   И тратятъ свой досугъ лѣниво и безплодно,
   Всему сочувствовать умѣя благородно!
   Ужели племя ихъ добра не принесетъ?
   Досада тайная подчасъ меня беретъ,
   И хочется мнѣ имъ, взамѣнъ досужей скуки,
   Дать заступъ и соху, топоръ тяжелый въ руки,
   И толки превратя объ участи людской,
   Работниковъ изъ нихъ составить полкъ мой!
  
   Въ томъ-то и горе наше, что мы и до сихъ поръ все еще "о жизни мудрствуемъ, но жизнью не живемъ", и ужъ до такой степени замудрствовались, что перестали и понимать самую жизнь, утратили самую способность разумѣнія ея языка. Но добро бы ни сознавали ясно, сами бы оплакивали эту нашу неспособность! Нисколько. Напротивъ: не сознавая ея, но, однако же, чувствуя неполноту своего бытія, мы стараемся вознаградить въ себѣ изъянъ личной жизни преизбыткомъ гордости, самомнѣнія и неуважительнаго отношенія къ жизни немудрствующихъ. Мы не только отвлеченно мудрствуемъ о жизни, но и мудримъ, въ силу условій нашего общественнаго строя, надъ жизнью народною, т. е. мудрствуемъ реально. Но такая практическая отвлеченность лишена, разумѣется, всякой зиждительной силы и только наполняетъ нашъ реальный міръ болѣе или менѣе безобразными явленіями, какими-то вещественными абстрактами, наводящими на насъ еще пущую тоску и уныніе, -- только плодитъ въ нашихъ умахъ еще большую путаницу и смуту...
   А между тѣмъ этому "мудрствующему", убогому жизненнымъ смысломъ общественному слою принадлежитъ въ нашей странѣ властное и не метафорически, не по сравненію только, а по закону и по бытовымъ условіямъ привилегированное положеніе. Такъ уже сложилась наша новѣйшая исторія. И вотъ этотъ властный и привилегированный, сверхнародный слой, онъ-то именно и мятется мыслью въ настоящую минуту, да такъ мятется, что порой вызываетъ воспоминаніе о зимней мятелицѣ, что вертитъ-крутитъ снѣжную пыль, слѣпитъ глаза ямщику, сбиваетъ его съ дороги, заводитъ его въ сугробъ съ телѣгой и лошадьми... Кто виноватъ? ямщикъ или мятелица?.. Если въ чемъ можно упрекнуть ямщика, такъ развѣ только въ томъ -- зачѣмъ выѣхалъ онъ въ мятель, а не переждалъ, пока она уляжется и смѣнится лучшей погодой...
   Да, такое явленіе мятущихся и мудрствующихъ представляетъ теперь наше отечество... Есть грубоватая пословица: нечего на зеркало пенять, воли рожа крива. Но вѣдь случается и наоборотъ: лицо вовсе не криво, а если даже не верхъ благообразія, то вовсе и не безобразно, -- а криво самое зеркало. Общественное сознаніе въ жизни страны -- что же оно иное, какъ не зеркало? Не въ кривомъ ли зеркалѣ постоянно отражается и наша Россія? А такъ какъ носителемъ этого сознанія у насъ именно и есть мудрствующая о жизни и мудрящая надъ Русскою народною жизнью, въ то же время и руководящая часть Русскаго общества, то не приходится ли съ болью въ сердцѣ признать, что у Русской жизни, -- у той, которой духомъ и непосредственною творческою силою создалось, держится, стоитъ наше государство, -- криво самое сознаніе?.. Нельзя не пожалѣть о положеніи страны, гдѣ правители и руководители осуждены почерпать необходимыя о ней данныя изъ такого зеркала, которое отражаетъ все восо и лживо, малое кажетъ крупнымъ, крупное малымъ, темное свѣтлымъ, свѣтлое темнымъ, красивое -- пугаломъ и наоборотъ! На то же осуждены почти всѣ наши умствователи, вмѣстѣ и порознь, почти вся наша такъ-называемая интеллигенція, -- и чѣмъ только не является Россія у нихъ въ отраженіи, какими только благами не угрожаютъ ей!.. Но такъ какъ въ практическомъ примѣненіи почти всякое измышленное ими благо попадаетъ мимо, какъ-то въ бокъ или шиворотъ-на-выворотъ; то и взаимнымъ недоразумѣніямъ, а въ частноcти разочарованію и отчаянію нашей интеллигенціи нѣтъ предѣла... И какія недоразумѣнія! отъ разведенія маиса въ Архангельской губерніи до заведеній аристократіи на англійскій манеръ, отъ насильственныхъ плантацій картофеля тамъ, гдѣ не знаютъ, куда дѣваться со пшеницей, до конституціонныхъ попытокъ (причемъ Конституція понимается въ народѣ какъ жена Константина Павловича) и т. д., и т. д.! Милліонъ недоразумѣній или, по-истинѣ "милліонъ терзаній!" На недоразумѣніи зиждется чуть не двѣ трети воздвигнутыхъ нами построекъ, -- недоразумѣніе всосалось намъ въ плоть и кровь, такъ что стало для насъ нормальнымъ элементомъ существованія, хотя расплодившіяся кругомъ трагическія реальныя аномаліи начинаютъ душить и давить насъ самихъ...
   Но ни недоразумѣніямъ, ни аномаліямъ конецъ еще не насталъ. Вотъ и въ настоящую минуту въ Петербургѣ, этомъ могущественномъ воплощеніи абстрактно-мудрствующей и реально-мудрящей въ Россіи силы, -- самимъ простодушнѣйшимъ образомъ, для стомилліоннаго населенія, для государства, считающаго себѣ тысячу лѣтъ исторической и девять сотъ лѣтъ христіанской церковной жизни, "люди науки" изволятъ сочинять новыя гражданскія и уголовныя уложенія какъ бы въ какомъ безвоздушномъ пространствѣ! Профессоръ А. вводитъ въ семью, вмѣстѣ съ "фамильными совѣтами", и будочника, профессоръ Б. проектируетъ условія и сроки развода такъ-то, профессоръ В. назначаетъ ихъ инако и, наконецъ, профессоръ Г. требуетъ введенія его при всякомъ удобномъ и неудобномъ поводѣ... Однимъ словомъ -- разсуждаютъ себѣ о семьѣ и разводѣ съ самою достолюбезною развязностью, какъ будто въ Россіи нѣтъ ни народа, ни церкви (не только какъ церковнаго правительства, но и какъ церковнаго общества), какъ будто вопросъ о разводѣ и семьѣ не касается ближайшимъ образомъ христіанской совѣсти всего Русскаго народа... Его-то, слона, и не примѣтили въ Петербургѣ... Объ уложеніяхъ мы упомянули теперь такъ, для примѣра, намъ придется еще обстоятельнѣе поговорить о нихъ... Но пусть читатель только возстановитъ въ своей памяти и своемъ воображеніи все это долгое, давнее, упорной искривленіе нашего общественнаго сознанія, и ему живо представится картина современной Россіи. Съ одной стороны -- великій народъ, -- тотъ, въ которомъ вся тяга земли, тотъ страстотерпецъ, который на своихъ плечахъ вынесъ все бремя нашего историческаго существованія и государственнаго зиждительства, который хранитъ въ себѣ самый источникъ жизненной силы нашего бытія. Этотъ народъ бодръ и свѣжъ, полонъ вѣры и здраваго смысла, несетъ безропотно свою историческую службу, однимъ словомъ -- дѣлаетъ доступное ему дѣло жизни, выжидая, чтобъ недоступное ему, по его невѣдѣнію и самому бытовому строю, довершили тѣ, которые отъ народа, но сверхъ народа, призваны служить высшимъ органомъ народнаго самосознанія. Но поверхъ народа чѣмъ же является взору посторонняго наблюдателя Русское общество?
  
   Мятутся будто галокъ стая,
   Завидѣвъ коршуна вдали,
   Кричатъ, галдятъ, не понимая
   Другъ друга и родной земли!
  
   Прислушаться къ этому разноголосому крику, выходитъ, что государство, которое даже послѣ тысячи лѣтъ историческаго бытія почитается у всѣхъ еще молодымъ, до сихъ поръ окончательно не сложилось, все еще ширится, ростетъ, подъемлется изъ силы въ силу, -- что это государство чуть не на краю гибели, безсильно, маломощно, тщедушно, хило, такъ что щелчокъ дать -- свалится, разсыплется, -- не о себѣ стоитъ, не о себѣ живетъ, и можетъ спастись лишь по иностраннымъ рецептамъ! Выходитъ какъ-то, что страна, большая, чѣмъ всѣ государства Европы взятыя вмѣстѣ -- чуть ли не страдаетъ "малоземельемъ", тогда какъ наши-же "люди науки" обыкновенно краснѣютъ за ея малонаселенность, сравнивая съ населенностью Европы. Выходитъ, что страна, надѣленная несмѣтнѣйшими богатствами -- чуть не самая бѣднѣйшая въ мірѣ... Выходитъ, будто народъ, наиболѣе человѣчный между всѣми народами (объ его человѣчности свидѣтельствуютъ даже иностранцы, особенно очевидцы послѣдней нашей войны), превратившій въ обработанныя цвѣтущія нивы "Дикое поле", степное кочевье азіатскихъ ордъ, просвѣтившій свѣтомъ христіанства и гражданственности многое множество племенъ туранскаго происхожденія, населившій, воздѣлавшій, распространившій свое политическое и культурное вліяніе въ размѣрѣ истинно исполинскомъ (и все это самъ собою, при тѣхъ помѣхахъ, какія неизбѣжны, когда въ распоряженіи властей не вѣрное, а кривое зеркало), -- что этотъ народъ, какъ еще недавно возгласилъ въ Петербургѣ одинъ изъ авторитетныхъ жрецовъ науки вовсе-де не культурный, въ культурѣ не способный и по части культуры стоитъ ниже всякаго Татарина, а потому... Потому нечего ему и притязать на какую-либо самобытность законодательнаго, политическаго и духовнаго развитія!..
   Однимъ словомъ -- цѣлый міръ лживыхъ представленій, мнимыхъ болѣстей, мнимыхъ силъ и мнимаго безсилія, фальшивыхъ потребностей и нуждъ, подмѣненныхъ цѣлей и идеаловъ -- подобія жизни, лишеннаго силы жизни! Зато теперь наши мудрствующіе и мудрящіе сами казнятся. Никуда не вывезло ихъ пренебреженіе въ Русскому народу и народности, и какъ ни шпорили они осѣдланныхъ коней своихъ, -- т. е. всевозможныя доктрины, теоріи и всяческіе абстракты, -- не вынесли ихъ лихіе вони и только вышибли изъ сѣделъ. Въ настоящую минуту сильно убыло у нашихъ вожаковъ заносчивости и самодовольства, но до смиренія еще далеко. Они еще не способны повиниться, они все отыскиваютъ виноватаго... Виноватымъ оказывается, разумѣется, правительство, и только оно одно; на шею его и взваливается вся отвѣтственность... Но отъ этого никому не легче, и такое обвиненіе не только не поможетъ дѣлу, но еще болѣе путаетъ понятія и отдаляетъ желанное исцѣленіе. Не пора ли уже и перестать баловать себя самихъ такимъ дешевымъ обвиненіемъ и отводить себѣ глаза отъ нашихъ же собственныхъ винъ? Можетъ быть и дѣйствительно, съ исторической точки зрѣнія, первоначальная вина искривленія нашего народнаго сознанія, вина отчасти невольная и во всякомъ случаѣ не лишенная смягчающихъ обстоятельствъ, лежитъ въ правительствѣ, хоть бы начиная съ Петра, -- но уже съ давнихъ поръ роли едва ли не перемѣнились. Воспитанное правительствомъ, общество стало воспитывать его самого, создало около правительства цѣлую среду, обусловливающую и опредѣляющую въ большей или меньшей степени его государственную дѣятельность. Его ошибки и вины -- ошибки и вины самого общества, той или другой его части. Если чего слѣдуетъ желать нашему правительству, такъ это возможности и рѣшимости высвободиться изъ одуряющей общественной атмосферы и окунуться въ свѣжихъ струяхъ жизни народной; если что можетъ быть поставлено ему въ вину, такъ именно то, что оно изъ-за общества не усматриваетъ самого народа, не замѣчаетъ кривизны зеркала... Но вѣдь недостаточно откинуть или разбить кривое зеркало, нужно замѣнить его зеркаломъ новымъ, отражающимъ точно, вѣрно, правдиво, а таковаго не создать по щучьему велѣнью!.. Все-таки въ правительствѣ, каково бы оно подчасъ ни было, важенъ и дорогъ самый тотъ историческій государственный и народомъ сознательно охраняемый принципъ, которому Россія обязана своимъ политическимъ бытіемъ и ростомъ -- не смотря ни на какія препятствія внѣшнія и внутреннія, ни на какія абстрактныя мудрствованія и практическія мудрованія. И, благодаря стойкости этого основнаго принципа, бывали и въ новѣйшей нашей исторіи великія, святыя мгновенія, когда, словно чудомъ, историческій народный инстинктъ возобладалъ надъ всѣми отвлеченными умствованіями, объединялъ въ одномъ чувствѣ и въ одномъ стремленіи всѣ классы и сословія безраздѣльно. Положеніе Россіи таково, что будь правительство не только семи, но семи сотъ семидесяти семи пядей во лбу, и то вдругъ, разомъ, собственною силою не разрѣшило бы задачи. Нельзя однимъ махомъ передѣлать дѣло давнихъ временъ, стряхнуть хламъ и пыль столѣтій, выправить общественное сознаніе и возстановить въ одинъ прекрасный день, какимъ-нибудь указомъ, цѣльность и немыслимое безъ цѣльности творчество жизни!... Уничтоженіе крѣпостнаго права выдернуло такъ-сказать изъ-подъ самаго главнаго орудія общественнаго строя, изъ-подъ дворянскаго сословія, ту историческую вѣковую основу, на которой оно сидѣло. "Ста тысячъ полиціймейстеровъ" въ видѣ помѣщиковъ -- чѣмъ такъ гордилась Екатерина II, -- какъ бы не бывало. Образовался провалъ, и многое повисло на воздухѣ. Кое-какъ, на скорую руку созданными земскими учрежденіями, никого пока въ своемъ настоящемъ видѣ не удовлетворяющими, поспѣшно заткнули эту пустоту; но тѣмъ не менѣе великій соціальный переворотъ, совершенный Александромъ II, поколебалъ всю правительственную систему, созданную петербургскимъ періодомъ Русской исторіи, съ его бюрократическою, канцелярско-полицейскою опекою. Новый строй еще не сложился, да и сложиться ему не легко -- именно благодаря отсутствію въ правящихъ и въ общественныхъ классахъ историческаго національнаго духа и нераздѣльной съ нимъ жизненной творческой силы и правды въ сознаніи. А вѣдь изъ этихъ общественныхъ классовъ пополняется самый составъ правительства; изъ нихъ же берутся работники и исполнители, однимъ словомъ -- всѣ орудія правительственной дѣятельности. Обратится ли правительство помимо ихъ, т. е. своихъ присныхъ, прямо въ такъ-называемому общественному мнѣнію, стараясь уловить его въ рѣчахъ я печати, что услышитъ, что найдетъ оно? Ничего, какъ мы уже сказали, кромѣ оглушительнаго разномысленнаго сумбура, -- никакой программы. сколько-нибудь опредѣленной, въ которую кто бы нибудь и самъ твердо вѣрилъ, никакого яснаго и толковаго плана, а больше все отраженія да отзвуки чужихъ, вычитанныхъ, на иноземной почвѣ возникшихъ доктринъ и теорій. Если кого должна взять тоска, такъ не нашихъ такъ-называемыхъ "либеральныхъ" публицистовъ, а именно правительство. Что-жъ это такое, что за притча такая? Вѣдь есть же жизнь и сила жизни въ Россіи, иначе Россія давно бы перестала и быть, а не продолжала, напротивъ, невѣдомо какъ, хоть вкось и вкривь, но все же рости и множиться, -- но отчего же сила эта не дается въ руки, отчего не слыхать языка этой жизни въ Русскомъ поверхнародномъ слоѣ?
   Ничѣмъ нельзя было бы хуже наказать нашихъ современныхъ отрицателей, пессимистовъ и всякихъ иныхъ критиковъ, вообще корифеевъ такъ-называемой интеллигенціи, какъ если бы вдругъ, подобно Хлестакову въ "Ревизорѣ", почудились имъ слова: "Иванъ Александрычъ, Иванъ Александрычъ, пожалуйте государствомъ управлять!"... Послѣ первыхъ двухъ лѣтъ эксперимента, они преданы были бы проклятію, втоптаны были бы въ грязь самою интеллигенціей -- какъ теперь топчутъ въ грязь то самое земское и городское самоуправленіе, котораго такъ добивались, съ которымъ на первыхъ порахъ такъ носились, рисуясь въ роли членовъ парламента, въ нѣкоторомъ родѣ! Кстати: многими и теперь превозносятся времена первыхъ такъ-называемыхъ "либеральныхъ вѣяній"... Но спрашиваемъ тѣхъ, которые въ тѣ времена пытались рекомендовать правительству: учинить всероссійское представительство изъ членовъ губернскихъ земскихъ собраній, -- каково было бы положеніе правительства, да и ихъ самихъ, еслибъ оно повѣрило имъ на слово и послушалось ихъ совѣта? Вѣдь теперь они же сами, на основаніи сравнительно маловажнаго опыта съ вопросомъ объ организаціи уѣзда, объявляютъ во всеуслышаніе, что земскія собранія въ настоящемъ своемъ видѣ совсѣмъ никуда не пригодны и земскій гласный отнюдь не можетъ быть признанъ надежнымъ представителемъ общественной мысли... Такъ перевернулись взгляды и соображенія въ теченіе одного или полутора года! И затѣмъ ничего въ запасѣ нѣтъ, кромѣ воздыханій, сѣтованій, пеней, жалобъ и порицаній, но не на себя обращенныхъ... А съ этого-то и надо было бы начать, и въ этомъ началѣ едва ли, по пословицѣ, не половина дѣла...
   Короче сказать, еслибъ кто насъ спросилъ, въ чемъ наша бѣда? мы отвѣтили бы: въ томъ, что криво народное самосознаніе въ Русскомъ обществѣ, въ томъ, что въ бѣгахъ у васъ, въ затемненіи или плѣну самый здравый смыслъ, -- и на вопросъ: что намъ теперь нужнѣе всего? "эманципація здраваго, простаго смысла" -- былъ бы нашъ отвѣтъ.
   Не объ индивидуальномъ, личномъ смыслѣ каждаго, конечно, идетъ здѣсь рѣчь, и обижаться здѣсь некому. Мы имѣемъ въ виду опять то же самое общественное явленіе, на которое уже однажды указывали, задавая вопросъ: почему въ Россіи, гдѣ народъ отличается такою смышленностью, всѣ мы жалуемся на "безіюдье", т. е. на недостатокъ людей умныхъ и способныхъ? Это вовсе не значить, чтобъ въ Россіи мало было людей, одаренныхъ вообще умомъ и талантами, -- ихъ, напротивъ, довольно, -- но слишкомъ ужъ мало людей одаренныхъ здравымъ разумѣніемъ вещей именно самыхъ простыхъ и въ ихъ настоящемъ видѣ. Способности къ отвлеченнымъ умозрѣніямъ у насъ много; въ ней по преимуществу мы и напрактиковались; но въ пониманіи жизни дѣйствительной, реальной, именно Русской народной жизни, мы оказываемся большею частью до постыдности слабы. Наше общественное воспитаніе напоминаетъ собою семинаристовъ былыхъ (а можетъ быть и настоящихъ) временъ, которые готовы тотчасъ набѣло настрочить какую угодно проповѣдь или богословское разсужденіе на любую тему, но не въ состояніи написать толково ни дѣловаго письма, ни разсказа о вещахъ самыхъ обыкновенныхъ. Точно также и наши "интеллигенты": всѣ превеликіе мастера писать разные "взгляды" и "нѣчто", судить и рядить о судьбахъ человѣчества вообще, созидать и разрушать въ теоріи человѣческія общества... Правда, оригинальнаго тутъ нѣтъ ничего, какъ и у семинаристовъ-богослововъ: у тѣхъ и у другихъ есть подъ рукою книжки или профессорскія лекціи... Но зато прибавьте, именно "интеллигентамъ", -- и это своего рода оригинальность, -- самомнѣніе, гордость знанія, или точнѣе -- полузнанія, чванство послѣдними словами науки, высокомѣрно-отрицательное отношеніе въ Русской исторіи, въ Русской народности, полнѣйшее невѣдѣніе -- изъ человѣческихъ обществъ -- именно Русскаго общества, -- и вамъ станетъ понятно, какимъ образомъ въ этой средѣ отвлеченности, невѣдѣнія и отрицанія, но все же на Русской почвѣ, могли возникнуть и сепаратизмъ, и федерализмъ, и конституціонализмъ, и соціало-демократизмъ, и демократо-революціонизмъ, и анархизмъ, однимъ словомъ -- всѣ заграничные измы, образовавшіеся тамъ исторически и законно, но у насъ беззаконнорожденные, -- а въ концѣ-концовъ, какъ вѣнецъ нашего общественнаго культурнаго развитія, все выражающій однимъ словомъ, приводящій все къ одному знаменателю, вполнѣ уже нашъ, свой, дома выхоленный -- нигилизмъ... Что же мудренаго, что водворился наконецъ такой умственный хаосъ, что никто не только дѣйствительной жизни, но и другъ друга не разумѣетъ, и всѣхъ обуяли уныніе и тоска, -- уныніе вслѣдствіе видимой своей, общественной, хотя еще и не вполнѣ понятой несостоятельности, и тоска, также еще несознанная, но несомнѣнная -- по здравомъ смыслѣ... "Такъ дальше продолжаться не можетъ" -- слышится теперь обычный возгласъ... Можетъ-то можетъ, -- такіе возгласы приходилось намъ на вашемъ вѣку слышать не разъ; можетъ потому, что Россія стоитъ тѣми 80% населенія, съ которыми-то именно наши мнимые "либералы" и не любятъ считаться. Но не подлежитъ и спору, что если такой хаосъ продлится, онъ отзовется наконецъ и на жизни народной, -- будетъ, какъ зловредное повѣтріе, портить народъ такъ-сказать на самомъ корню.
   Какъ же, однако, изъ такого положенія выдти?
   Выдти не легко. Можетъ вывести, пожалуй, какое-либо крупное внѣшнее событіе, но такого содѣтеля накливать не желательно. Пожалуй случится и нѣчто другое, совсѣмъ неожиданное, но не невозможное у насъ. Совершенно вѣрно замѣчено, что наше развитіе идетъ скачками, что между отцами и дѣтьми въ Русскомъ обществѣ большею частью нѣтъ ничего преемственнаго, а какой-то обрывъ. И намъ сдается, что Русскій доктринаризмъ начинаетъ уже нѣсколько утомлять общество и подергиваться окраскою пошлости, по крайней мѣрѣ въ глазахъ еще не дѣйствующаго, еще лишь подростающаго молодаго поколѣнія, насколько намъ довелось его наблюдать. Можетъ быть мы обманываемся -- но какъ не хотѣлось бы обмануться!-- совсѣмъ негаданно, того и гляди, выступятъ на сцену молодые люди съ отвращеніемъ къ дешевымъ отвлеченностямъ и обобщеніямъ, съ скептическимъ недовѣріемъ въ теоріи, безъ суевѣрнаго отношенія въ "послѣднимъ словамъ науки", -- поколѣніе, по всей вѣроятности, безъ самообольщенія, но и безъ энтузіазма, даже безъ мечтанія объ "общемъ благѣ" (о которомъ предшествовавшимъ поколѣніямъ, полвѣка сряду, было обязательно мечтать съ 15 лѣтъ), но съ несравненно большимъ практическимъ смысломъ, съ большею честностью къ самооцѣнкѣ, съ болѣе здоровымъ критеріумомъ и съ большею способностью въ основательному, хотя бы и скромному, кропотливому труду, а также и m жизни въ деревнѣ. Это будетъ прежде всего выраженіемъ нравственной реакціи, поворотною точкою въ нашемъ общественномъ процессѣ, и во всякомъ случаѣ будетъ къ добру... Какъ весною усматриваются иногда поверхъ стараго, перебывшаго зиму травянаго хлама, тамъ и сямъ, молодые побѣги свѣжей зеленой травы, -- такъ будто и теперь видятся намъ такіе побѣги въ нашемъ современномъ обществѣ... Но, повторяемъ, это только наше предположеніе, основанное на нѣкоторыхъ признакахъ: всякіе теперь выводы изъ него были бы неумѣстны.
   Но что непремѣнно требуетъ нашего неотложнаго вниманія, это общественное воспитаніе. Въ немъ главный источникъ нашей болѣзни -- болѣзни сознанія. Все наше воспитаніе, особенно университетское, организовано такъ, -- и уже издавна, съ самаго перваго насажденія у насъ Европейскаго просвѣщенія, -- чтобъ воспитывать людей въ отвлеченности и въ отрицаніи -- въ отрицаніи Русской духовной національной сущности. Съ самаго начала образованіе служило правительству только средствомъ для изготовленія нужныхъ ему для государственной службы людей. Это придало образованію особый отпечатокъ, имѣвшій немаловажное историческое значеніе. Дипломъ университетскій окончательно вытѣснилъ въ обществѣ значеніе дворянской родословной и заградилъ дорогу политическимъ поползновеніямъ аристократизма; онъ равнялъ всѣ сословія, но за то всѣхъ переправлялъ въ благородное и привилегированное званіе людей казенныхъ, чиновниковъ, въ свою очередь дослуживавшихся до барства и рабовладѣльчества. Въ то время наука, цивилизація состояли въ казнѣ, мыслились только во Французскомъ кафтанѣ или Нѣмецкомъ мундирѣ, при шпагѣ и въ одномъ изъ классовъ табели о рангахъ, -- и понятное дѣло, что требовалось не столько науки, сколько "цивилизаціи"... Учились же всѣ "понемногу, чему-нибудь и какъ-нибудь". Настала другая пора. Государственная потребность въ образованныхъ чиновникахъ удовлетворена съ избыткомъ и можетъ считаться вполнѣ обезпеченною, но университетъ и до сихъ поръ не можетъ назваться "храмомъ науки". Онъ и теперь сохраняетъ свое утилитарное, такъ-сказать карьеристское значеніе. Студенты попрежнему на положеніи "питомцевъ государственныхъ".-- "Наука" пріобрѣла несравненно болѣе ученую осанку, осанку "почти Европейской" науки; но въ сущности она была и осталась, большею частью, только рабскимъ отголоскомъ науки Запада, именно въ томъ ея состояніи, на томъ послѣднемъ ея словѣ, какое г. профессору стало извѣстно, когда онъ съ нею знакомился за границей, еще приготовляясь въ своей каѳедрѣ... За немногими исключеніями, наука въ Россіи, вообще говоря, не проявила живой, творческой силы. Русскій геній внесъ самостоятельный свой вкладъ въ сферу искусства, но въ наукѣ этотъ вкладъ крайне бѣденъ, -- какъ, впрочемъ, объ этомъ прекрасно и очень мѣтко говоритъ нашъ сотрудникъ, H. H. Страховъ, въ статьѣ, ниже помѣщаемой... Университетъ и въ наше время продолжаетъ искусственно, разными преимуществами и льготами, привлекать въ себѣ многое множество учащихся отъ всѣхъ сословій я, одѣляя ихъ подобіемъ науки -- болѣе или менѣе блѣднымъ и сокращеннымъ спискомъ ея заграничнаго оригинала -- создаетъ изъ нихъ массу, во-первыхъ, господъ, во выраженію простонародья (каковыми, однако, оно не считаетъ ни семинаристовъ, ни слушателей духовныхъ академій), т. е. людей привилегированныхъ; во-вторыхъ, людей совсѣмъ оторванныхъ отъ народа, его вѣрованій, его историческихъ преданій, его бытовыхъ воззрѣній. его идеаловъ политическихъ, историческихъ и духовныхъ, -- и не только оторванныхъ, но поставленныхъ къ нимъ въ отношеніе прямо отрицательное. Наконецъ -- людей по необходимости отвлеченныхъ, лишенныхъ національнаго чувства, національнаго разума и національной почвы, и способныхъ лишь именно въ абстрактнымъ мудрствованіямъ, а потомъ и къ мудрованію надъ невѣдомою имъ и неуважаемою ими народною жизнью. Здѣсь-то и совершается тотъ процессъ искривленія сознанія, о которомъ на говорили. Здѣсь вставляются юношѣ чужіе очки, въ которыхъ онъ потомъ и ходитъ обыкновенно до конца дней своихъ; здѣсь даются ему чужіе вѣсы и мѣрила, на которыхъ онъ потомъ вѣшаетъ и мѣритъ свое, народное; здѣсь пересаживаются въ его душу всѣ болѣзненныя отрицанія, стремленія, исканія чужой исторической жизни, со всѣми ея недугами, и не влагается ни одного положительнаго, своего, національнаго идеала... Таковъ, за нѣкоторыми, повторяемъ, частными исключеніями, общій характеръ образованія, получаемаго въ Русскихъ университетахъ, да и въ большей части нашихъ учебникъ заведеній. Впрочемъ, о плодахъ его можно судить, и довольно безошибочно, уже по нашему обществу: у насъ вѣдь домашняго семейнаго воспитанія въ высшихъ общественныхъ классахъ почти и не существуетъ: ему почти систематически не дается хода. Во всякомъ случаѣ никто не станетъ отрицать, что въ нашей современной молодежи, по которой мы обязаны заключать и о результатахъ получаемаго ею высшаго образованія, рѣдко приходится встрѣтить не только патріотическій энтузіазмъ, но и просто горячее чувство любви въ своей землѣ и своей народности, а также и гражданскую доблесть. Развѣ это не печальное явленіе? Развѣ не отвѣтственны за него наши педагоги предъ всей Россіей? Для того ли сбираются на содержаніе высшихъ учебныхъ учрежденій милліоны денегъ съ Русскаго народа, чтобы воспитывать людей безнародныхъ, не расположенныхъ и не способныхъ служить Россіи именно такъ, какъ ей нужно, и въ томъ, что ей на потребу? Скажутъ, конечно, что призваніе университетовъ воспитывать человѣка вообще, служить истинѣ вообще, безъ отношенія въ національности, что наука-де космополитична по самому своему существу, и т. д., -- словомъ возраженія извѣстныя. Къ этому, безъ сомнѣнія, въ сотый разъ прибавятъ, что газета "Русь" -- врагъ всякаго просвѣщенія и желала бы удержать Русское общество на уровнѣ умственнаго развитія и познаній Русскаго мужика. Но газета "Русь" именно и отстаиваетъ серьезную въ Россіи школу, именно ту, классическую, которая какъ бѣльмо на глазу у нашихъ противниковъ; но, по мнѣнію газеты "Русь", Русскому человѣку нужно учиться несравненно болѣе, чѣмъ любому Европейцу Запада, именно потому, что мы, Русскіе, пришли въ историческій міръ позднѣе другихъ и должны обратить въ свое духовное достояніе все, что до насъ выработано вѣками обще-человѣческаго мышленія. Но вѣдь Европейская наука тамъ, гдѣ она процвѣтаетъ, у себя дома, въ оригиналѣ, а не въ жалкой копіи, какъ у насъ, не производитъ нигдѣ національнаго обезличенія, не вытравливаетъ въ людяхъ чувство своей народности, любовь въ своей землѣ и сознаніе своихъ къ ней обязанностей: доказательствомъ служатъ всѣ истинные служители науки въ Англіи, Германіи, Италіи, Франціи. Но вѣдь міръ не безвоздушное пространство, и въ мірѣ реальномъ человѣкъ-вообще существуетъ лишь какъ отвлеченное понятіе, а человѣкъ безличный -- значитъ человѣкъ лишенный всякой способности самостоятельнаго усвоенія, воспріимчивости и воздѣйствія, производительности и творчества, -- лишенный всякихъ силъ личнаго духа, которыми могъ бы онъ, сохраняя свою личность, доразвить, возвысить ее, по возможности, до человѣка-вообще. И такъ какъ нѣтъ человѣка, который бы не принадлежалъ въ какой-либо народности, то то же самое, что сказано о личности индивидуальной, должно быть перенесено и на личность коллективную или народную. Безъ народнаго не можетъ быть и общечеловѣческаго: только уважая свою народную личность, только развивая, разрабатывая всѣ дары, всѣ силы личнаго народнаго духа, можетъ народъ совершать свое служеніе высшей истинѣ (что особенно хорошо выражено въ статьѣ г. Соловьева, въ этомъ же No); только тогда можетъ внести онъ и свой самостоятельный вкладъ во всемірное, общечеловѣческое просвѣщеніе. Но свойства народныхъ умовъ разныя, жизненный историческій опытъ ихъ различенъ, даже отраженіе высшей нравственной правды въ быту и въ жизни народовъ бываетъ у каждаго своеобразное; наконецъ, каждому дано въ этой высшей истинѣ усмотрѣть и развить по преимуществу, въ реальномъ примѣненіи, какую-либо особую сторону, -- а потому до чудовищности ошибочно -- самое то, что въ служеніи какого-либо народа принадлежитъ именно его личности, принимать за нѣчто общечеловѣческое, за нѣчто обязательное для подражанія. Но это-то и творится у насъ. Постоянно обезличивая въ молодежи духъ народный, наше общественное воспитаніе немилосердно подсѣкаетъ въ нихъ самый нервъ жизненности духовной, всякую силу оригинальнаго творчества, но, не будучи въ состояніи подсѣченную силу замѣнить иною живою, производительною силою, т. е. Русскую національность -- чужою національностью, оно выпускаетъ на Русскій свѣтъ Божій только массы отвлеченныхъ, нравственно искаженныхъ, изуродованныхъ Русскихъ людей, осужденныхъ на вѣчное скитаніе мыслію въ какомъ-то пустопорожнемъ пространствѣ, короче сказать -- на духовное безплодіе. Вотъ почему наша холостая наука не только не внесла никакого особенно замѣчательнаго вклада въ общечеловѣческуго науку, но ничего и не въ состояніи была явить свѣту, кромѣ нигилизма, -- этого высшаго выраженія всяческаго отрицанія!
   Нѣтъ, не на уровнѣ "мужицкаго" образованія желаемъ мы удержать Русское общество. Общество дѣйствительно призвано выводить народный умъ изъ той области непосредственнаго бытія, въ которой по необходимости пребываютъ народныя массы, въ высшую область сознанія; тѣ начала народнаго духа, которыя какъ зерна хранятся въ народной почвѣ и опредѣляютъ его бытіе какъ народа въ цѣломъ, должны получить, черезъ общество, свое полнѣйшее развитіе; народная духовная личность можетъ вполнѣ проявиться лишь въ совокупномъ разнообразіи личнаго творчества выдѣленныхъ народомъ изъ себя единицъ. Сфера такой личной духовной дѣятельности народныхъ единицъ, сфера, гдѣ происходитъ этотъ процессъ народнаго самосознанія, и есть то, что обыкновенно называется обществомъ, и что въ послѣднее время не совсѣмъ точно называется "интеллигенціей"... Но каково положеніе страны, гдѣ орудія сознаванія испорчены, сознательный органъ не дѣйствуетъ или дѣйствуетъ плохо, и весь сознательный процессъ крикъ?
   Конечно, не одни педагоги въ этомъ виноваты... По всей вѣроятности педагоги вообще оскорбятся нашими словами, -- именно тѣ, которымъ совѣсть не позволитъ воспользоваться сдѣланного нами оговоркой и причислить себя къ "исключеніямъ", и которымъ, по правдѣ молвить, "имя легіонъ". Но и имъ въ нѣкоторое оправданіе можно сказать, что они только унаслѣдовали педагогическое преданіе, ведущееся съ давнихъ поръ. Педагогомъ по преимуществу, во весь Петербургскій періодъ нашей исторіи, былъ самъ правительствующій Санктпетербургъ; да и весь административный нашъ строй, всѣ условія историческаго новѣйшаго развитія и новѣйшаго, подъ ихъ воздѣйствіемъ сложившагося общественнаго быта, все учило, воспитывало, направляло въ томъ же духѣ и въ томъ же смыслѣ, и привело насъ наконецъ въ то положеніе, въ которомъ мы теперь обрѣтаемся и которое наши пессимисты называютъ безвыходнымъ...
   Пессимистовъ у насъ теперь также легіонъ, но источникъ нашего пессимизма, нашей тоски и унынія, частью выражающихся въ газетныхъ плачахъ и причитаньяхъ того лагеря, что съ наивнымъ самообольщеніемъ величаетъ себя "либеральнымъ", частью же дѣйствительно, хотя и нѣсколько иначе, ощущаемыхъ всѣмъ Русскимъ обществомъ, -- источникъ этотъ, повторяемъ снова, лежитъ въ чувствѣ нашей собственной духовной или интеллигентной общественной немощи, о-бокъ съ величайшею народною мощью и въ виду задачъ, поставленныхъ намъ исторіей. Именно теперь, когда стало наконецъ ясно, что нельзя идти далѣе такъ, какъ намъ шлось, когда жизнь предъявляетъ нашему сознанію запросы: какъ быть, куда идти? мы стоимъ или топочемся на мѣстѣ безотвѣтные, -- вѣрнѣе сказать не способные дать отвѣта, и что еще хуже -- не сознающіеся въ такой неспособности. Или же спѣшимъ справляться съ чужестраннымъ историческимъ опытомъ, рыться въ чужестранныхъ учебникахъ -- не найдемъ ли тамъ отвѣта на нашъ Русскій историческій вопросъ!.. Но уже ни къ заимствованіямъ, ни къ подражаніямъ нѣтъ прежней вѣры, -- и во всей этой суетѣ, во всемъ этомъ диссонансѣ общественнаго многоголосья господствуетъ одна пронзительная, раздирающая нота -- безнадежности.
   Но безнадежности не должно быть мѣста. Предоставимъ причитанья и плачи бабамъ-плакальщицамъ Олонецкой губерніи, и мужественно взглянемъ своей винѣ прямо въ глаза. Поймемъ же наконецъ, что виною всему -- невѣрность нашей умственной оптики, фальшивость нашего зеркала, кривизна нашего сознанія. Мы можемъ, пожалуй, въ нѣкое себѣ утѣшеніе припомнить и народную поговорку, сложенную ямщиками: "куда кривая ни вынесетъ"!.. Должно быть ею и одушевился, во время оно, держанный ямщикъ нашъ Петръ, когда надлежало втащить въ гору, на путь всемірно-исторической дѣятельности, нашъ грузный экипажъ, глубоко увязшій въ топи исключительной національности. Ну и вынесла кривая, вынесла, правда, совсѣмъ въ сторону отъ дороги, куда-то въ чащу, трущобу, попала на самый край пропасти, но все же вынесла на такое мѣсто, откуда мы можемъ теперь свободно озирать окрестность, оглянуть пройденное, увидать, гдѣ была топь и какой путь отъ нея самый вѣрный, и такимъ образомъ попасть наконецъ и на настоящую, правую дорогу...
   Станемъ же править наше сознаніе. Это поважнѣе теперь для насъ всякихъ внѣшнихъ мѣропріятій; распоряженій и учрежденій; въ этомъ все наше спасеніе. Конечно, воспитаніе юношества стоитъ здѣсь на первомъ планѣ, но не юношей однихъ и не на школьныхъ только скамьяхъ, -- самихъ себя и на всѣхъ путяхъ жизни должны мы перевоспитывать. Россіи нужнѣе всего теперь напряженный трудъ мысли, -- къ этому-то труду мы и позволяемъ себѣ теперь призывать Русское общество, -- трудъ добросовѣстный, точной отправленія котораго должно быть, прежде всего, обузданіе теоретической заносчивости, почтительное отношеніе къ духовному содержанію, къ требованіямъ нашей народной жизни -- и въ ея историческимъ указаніямъ. Во тьмѣ и хаосѣ, въ крутящемся вихрѣ господствующихъ у насъ воззрѣній и понятій, нашими путеводителями да будутъ: вѣчная, превысшая истина христіанская, слѣдуя за которою мы, слава Богу, не отдѣляемся отъ Русской національной почвы, а только утверждаемся въ ней, -- и Русская исторія, которая раскроетъ намъ тѣ органическія силы, коими слагалась, доселѣ жива и должна, по освобожденіи ихъ отъ гнета недоразумѣній и всяческаго чужаго наноса, оживиться вновь для высшей исторической дѣятельности наша Россія. Съ этою цѣлью "Русь" начинаетъ печатать съ 1-го же No рядъ статей подъ названіемъ "Великій споръ" -- споръ Запада съ Востокомъ, -- опредѣляющихъ мѣсто нашей національности въ историческомъ бытіи христіанства -- и статей о проявленіи и дѣятельности земской стихіи въ исторіи Русскаго государства. Просимъ нашихъ читателей не поскучать предлагаемою имъ въ настоящемъ No монографіей этой стороны нашей исторической жизни, на которую едва ли не первый указалъ К. С. Аксаковъ. Подъ этою внѣшне-сухою оболочною они, вчитавшись, откроютъ источникъ живой и животворящей силы и найдутъ отвѣтъ на многіе современные имъ вопросы. Ибо -- какъ бы ни ломали себѣ голову наши публицисты о разныхъ пригодныхъ для Россіи "правовыхъ порядкахъ", нѣтъ для Россіи другихъ зиждущихъ началъ, какъ государственный и земскій строй -- два начала не противоположныя, не оппозиціонныя другъ другу, состоящія не въ условной, полной недовѣрія сдѣлкѣ между собою, какъ политическіе элементы на Западѣ, -- но начала, взаимно восполняющія другъ друга, тѣсно связанныя между собою единствомъ нравственнымъ, взаимною любовью и вѣрою, -- только со временъ Петра разъединенныя господствомъ иностранныхъ воззрѣній и ждущія только благопріятныхъ условій для новаго, совмѣстнаго и плодотворнаго развитія. Изъ статьи "Земское дѣло въ Смутное время" читатели увидятъ, какимъ образомъ сама земля съумѣла спасти и возстановить разбившійся государственный нарядъ и самую государственную власть, со всѣми ея прерогативами.
   Государственный и земскій строй подъ знаменемъ высшаго нравственнаго начала, т. е. истиннаго христіанства или а иначе православія -- вотъ опредѣленіе или идеалъ Россіи какъ государственнаго организма, и другаго нѣтъ.
  
   1883 г.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru