Аксаков Иван Сергеевич
Опора русского самодержавия - Земская Россия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Сочиненія И. С. Аксакова.
   Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860--1886
   Томъ четвертый.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
   

Опора Русскаго самодержавія -- Земская Россія.

"Русь", 18-го іюля 1881 г.

   Самое необходимое, можетъ-быть даже единое на потребу для Россіи въ настоящую минуту, это-реформа земскихъ учрежденій, это -- образованіе мѣстнаго, уѣзднаго и областнаго управленія, чрезъ мѣстныхъ людей, подъ контролемъ правительства и мѣстнаго населенія,-- короче выразиться: организація земства, въ дѣйствительномъ и истинномъ значеніи этого слова. Къ сожалѣнію, ни высшая наша администрація, ни земскіе наши дѣятели все еще не достаточно убѣждены,-- такъ намъ кажется,-- въ существенной важности, въ главенствѣ этой задачи, въ неотложности ея разрѣшенія. А между тѣмъ для Россіи нѣтъ инаго выхода, нѣтъ инаго спасенія, какъ стать Россіей земскою, т. е. стать самой собою, стать,-- не только насиліемъ событій, но сознательнымъ, общимъ произволеніемъ,-- именно тѣмъ, чѣмъ быть указано ей самой природой, къ чему прямыми и обходными, дальними путями направляла ее исторія съ начальныхъ дней политическаго ея бытія. Мы съ 1-го же No нашей газеты поставили этотъ "вопросъ" или точнѣе -- эту нашу точку зрѣнія, и съ тѣхъ поръ ужасный въ своемъ краснорѣчіи языкъ событій только утвердилъ висъ на ней, только подкрѣпилъ, какъ vu думаемъ, своими кровавима аргументами вѣрность нашего взгляда. По крайней мѣрѣ серьезныхъ, заслуживающихъ вниманія возраженій мы ни отъ кого не слыхали и нигдѣ не прочли,-- и наши противники ничего намъ не противопоставили, кромѣ дешеваго глумленія будто бы "либеральнаго", въ сущности безсодержательнаго свойства. Неужели однако уроки исторіи пропадутъ и на этотъ разъ даромъ и для общества и для власть имѣющихъ?
   Россія -- повторимъ и еще разъ -- стала теперь на распутьѣ; предъ ней двѣ дороги: одна -- за границу, другая -- "домой". Первая есть продолженіе пути, на который она двинута Петромъ, дальнѣйшій логическій процессъ началъ, внесенныхъ имъ въ наше государственное бытіе. Призвавъ начало, мудрено, повидимому, отрицаться его послѣдствій; естественный законъ тяготѣнія наклоняетъ насъ, повидимому, невольно и неудержимо въ сторону Западной Европы, т. е. къ слѣдованію за нею по ея историческимъ пятамъ, къ повторенію ея задовъ, къ болѣе совершенному воспроизведенію у насъ ея политическихъ и общественныхъ формъ, въ ихъ преемственномъ развитіи. Перенеся къ себѣ, напримѣръ, типъ западно-европейскаго государства XVII вѣка, напяливъ, съ грѣхомъ пополамъ, богатырскими усиліями на эту колодку нашу Россію, и именно съ тѣхъ, чтобъ сравняться съ Европой,-- можемъ ли мы питать притязаніе остаться, среди Европы, при этой старомодной и изветшавшей колодкѣ, повсюду въ Европѣ заброшенной и замѣненной колодкою/новою? Вступивъ въ XVII вѣкѣ на путь европеизма, можемъ ли мы не пройти, если не всегда фактически, то въ области общественнаго сознанія, чрезъ тѣ фазисы, чрезъ которые прошла Европа и въ XVIII, и въ XIV вѣкахъ? не пріобщиться самою жизнію къ практическимъ результатомъ ея внутренняго историческаго процесса? Заимствованный нами типъ полицейскаго государства изъ Западной Европы XVII вѣка замѣ щепъ тамъ повсюду типомъ государства условно-договорнаго или конституціонно-монархическаго, а сей послѣдній готовится уступить мѣсто (а во Франціи уже уступилъ) типу республиканскому: впереди же, очевидно, предстоятъ новые соціальные перевороты, такъ что современныя политическія формы Запада уже не воплощаютъ послѣдняго слова его политической мысли. Такимъ образомъ естественное, логическое завершеніе Петровскаго переворота или Петровскаго періода заключается, повидимому, къ переходу отъ абсолютизма въ созданной Петромъ формѣ къ позднѣйшей, выработанной европейскою исторіею, формѣ правленія, т. е. къ конституціонной, съ перспективою новыхъ назрѣвающихъ, отчасти уже и назрѣвшихъ въ Европѣ видоизмѣненій.
   Но это только повидимому. Путь этотъ вполнѣ естественъ и логиченъ для мысли абстрактной, отвлеченной отъ русской народной жизни; для созданной Петромъ, въ которую обратилъ онъ все стоявшее внѣ земщины и соблазнительный доступъ въ которую, даже и для земщины, былъ открытъ имъ, по лѣстницѣ чиновъ, государственною службою. Онъ вполнѣ естественъ и логиченъ не только для чиновниковъ -- этого Петровскаго порожденія -- но и для всей сотворенной имъ казенной общественной среды, ибо Петръ взялъ въ казну и цивилизацію, и культуру, и просвѣщеніе, и всякую дѣятельность мысли и духа, и все подчинилъ европейскому просвѣтительному началу, все направилъ въ одну "сторону, противоположную, по духу, сторонѣ родной и народной,-- въ Европейскому Западу. Онъ "прорубилъ въ Европу окно", называемое до сихъ поръ Петербургомъ, и чуть ли не двѣсти лѣтъ съ тѣхъ поръ часть Россіи (правящая, верховодящая, ея административный и "культурный слой", и почти вся такъ-называемая "интеллигенція") продолжаетъ глядѣть въ это пресловутое окно преимущественно на Европу,-- спиною къ остальной Россіи и во всему Русскому народу. Впрочемъ, какъ бы ни стоять, окно поставлено на такомъ крайнемъ краю Россіи, что отъ него внутрь ничего почти и не видно Понятно, поэтому, что всѣ тѣ, которые въ наши дни еще не освободились въ своемъ сознаніи отъ нравственнаго плѣна, куда увелъ могучій Петръ и мысль, я духъ всей сложившейся поверхъ народа общественной среды,-- которые и до сихъ поръ послушны направленію, утвердившемуся въ Россіи въ силѣ и власти со временъ Петровской реформы, и пребываютъ до сихъ поръ въ отчужденіи отъ народа и народности, въ душевномъ подобострастія предъ западно-европейскими политическими и духовными идеалами,-- понятно, повторяемъ, что всѣ они тянутъ къ единственному логическому для нихъ исходу. Съ ихъ точки зрѣнія, вся бѣда современной русской эпохи именно въ томъ, что мы остановились на полудорогѣ, въ положеніи полуевропейцевъ и не рѣшаемся просто, прямо, безъ обиняковъ, откинувъ всякое національное жеманство, послѣдовать путемъ европеизма до конца, подчиниться безпрекословно законамъ европейскаго развитія и стать Европейцами въ смыслѣ западномъ вполнѣ и всесовершенно. Другими словами: спасеніе Россіи для нихъ -- въ усвоеніи себѣ "однородныхъ съ Европою политическихъ учрежденій",-- или "конституціи". Вотъ готовая формула тѣхъ вожделѣній, чаяній, аспирацій, влеченій, думъ, томящихъ нѣкоторую (и не малую) долю русскаго такъ-называемаго "образованнаго" общества; вотъ ея лозунгъ. Можно, пожалуй, упрекнуть ее въ недостаткѣ умственной оригинальности, но она за нею и не гонится: наши читатели знаютъ, до какой степени ей претитъ и слово, и понятіе: "самобытность"; она не вмѣщаетъ его ни умомъ, ни душою. Но при всемъ томъ, ея силлогизмъ вѣренъ: Петровскій, перенесенный изъ Запада и переложенный на русскіе нравы абсолютизмъ (который вовсе не одно и то же съ самодержавіемъ по древнимъ русскимъ понятіямъ) очевидно уже отжилъ свой вѣкъ и оказывается несостоятельнымъ, стало быть -- надлежитъ перенести съ Запада ту самую политическую форму, въ которую разрѣшился на Западѣ же заимствованный у него абсолютизмъ. И надобно сказать правду, тяготѣніе въ этомъ направленіи существуетъ сильное, и съ точки зрѣнія всякаго посторонняго наблюдателя, имѣющаго дѣло только съ выдающеюся частью русскаго общества,-- повидимому неодолимое.
   Но есть тяготѣніе посильнѣе, не, а во истину неодолимое, и въ сторону совершенно противоположную. И наблюдатель, да и само общество проглядываютъ бездѣлицу: только 80% русскаго населенія! только то, что и въ буквальномъ, и въ переносномъ смыслѣ именно и есть "Русская Земля",-- то, что собственно и зовется "Русскій народъ"!! Онъ,-- наперекоръ самозванной "русской интеллигенціи", его болѣе или менѣе отрицающей,-- смѣетъ имѣть свою нравственную и духовную личность въ семьѣ народовъ вселенной,-- свою національную самобытность среди политическихъ націй міра, занимать свое особливое, индивидуальное мѣсто и въ исторіи, и въ соціологіи, и въ психологіи народовъ. Онъ не пошелъ за Петромъ въ его отважное странствіе по чужбинѣ; ни казнями, ни соблазнами не далъ себя увлечь на тотъ путь духовнаго самоотрицанія, отступничества, экспериментовъ и превращеній, на который двинулъ Преобразователь государство и общество. Онъ остался, пребываетъ и теперь хранилищемъ историческаго преданія, всей самородной руды, всего сокровища національнаго духа. Въ немъ тотъ спасительный центръ тяжести, который послужилъ нашему государству устоемъ, который не попустилъ его, подобно кораблю безъ груза, носиться изъ стороны въ сторону, по зыбямъ отвлеченной человѣческой мысли, метаться по прихоти вѣтровъ -- противорѣчивыхъ, вѣчно мѣняющихся доктринъ и теорій. Что сталось бы съ Россіей, еслибъ не спасла ее эта, такъ-называемая косность нашего народа,-- эта его недовѣрчивость къ "среднему культурному Русскому человѣку", на которую, со словъ г. Щедрина, такъ жалуются наши петербургскіе опричники, они же и "либералы" западноевропейскаго направленія?! Отъ "культурнаго человѣка" самого, скажемъ кстати, зависитъ теперь устранить подозрѣніе и возвратить къ себѣ довѣріе, но для этого нужно стать съ народомъ одного духа, не презирать народа въ своей культурной надменности, спѣсиво утверждая, будто единеніе съ народомъ возможно для культурнаго человѣка только при условіи: заразиться народной проказой и язвами! Мы же думаемъ, что если кто зараженъ проказой и язвами, такъ именно самъ г. культуртрегеръ: ему и предстоитъ очиститься отъ нихъ предварительно, для того, чтобы вполнѣ оздоровѣвъ умомъ и душою, войти въ единеніе съ народомъ и содѣйствовать благотворно его просвѣщенію.
   Но недовѣріе народа къ верхнимъ своимъ, правящимъ, руководящимъ, такъ или иначе командующимъ классамъ, заподозрѣннымъ имъ, болѣе или менѣе основательно, въ отступничествѣ, не помѣшало ему сохранить упорную вѣру въ свои историческіе, національные, бытовые, земскіе и государственные идеалы. И не только вѣру, но и неколебимую вѣрность тому принципу личной, полноправной монархической власти, въ которомъ народъ признавалъ основное, существенное условіе своего политическаго бытія, который онъ умѣлъ распознавать подъ всякою заморскою личиной, не смущаясь никакими переряживаніями и маскарадами, которыми такъ щеголяло наше государство, особенно въ XVIІI вѣкѣ, да даже и въ первой половинѣ ХІХ-го. Подъ оболочкой Петровскаго, чуждаго національному духу абсолютизма, народъ не переставалъ видѣть и чтить древнее единодержавіе, твердо уповая, что время недоразумѣній -- этого испытанія, этого насланія Божія -- минетъ, что живъ его древній, его прежній, такъ-сказать земскій царь, и неразрывно жива его связь съ своей землей и съ своимъ народомъ. И не напрасно было его упованіе: въ минуты общей опасности, въ великія мгновенія (къ несчастію, только мгновенія) нашей исторіи, подъ наитіемъ историческаго, высоко возбужденнаго національнаго духа, это единство государя съ народомъ проявлялось воочію, въ мощи несокрушимой и творческой, несмотря на всѣ помѣхи отъ бюрократическихъ, бытовыхъ и "культурныхъ" средостѣній. Въ этой упорной вѣрѣ народной, въ этомъ несокрушимомъ сознаніи связи Земли съ Царемъ и заключается до сихъ поръ вся крѣпость, вся надежда Россіи, весь залогъ нашего будущаго оздоровленія, возстановленія нашей внутренней всенародной цѣльности, съ устраненіемъ внѣшнихъ и внутреннихъ преградъ,-- нашего дальнѣйшаго, правильнаго, наконецъ, и плодотворнаго развитія.
   Ибо никакое правильное развитіе невозможно при томъ отсутствіи внутренней цѣльности, которымъ болѣетъ до сихъ поръ Россія въ своей исторической ежедневности, при настоящихъ, уже почти два вѣка существующихъ, нормальныхъ аномаліяхъ своего государственнаго и общественнаго строя. Какъ мы уже сказали, Россію дергаютъ, тянутъ въ разныя стороны два тяготѣнія: одно за границу, въ Западную Европу, другое -- домой. Послѣднее тяготѣніе, народное, конечно могущественнѣе: оно-то именно и является силою, сдерживающею государство отъ разрыва съ національной своей основой. Первое тяготѣніе, сравнительно, гораздо слабѣе, однакожъ настолько сильно, что парализуетъ общую жизнь организма, разстраиваетъ правильность его отправленій. Ни народъ безъ того слоя, который призванъ служить ему органомъ самосознанія, ни этотъ слой самъ по себѣ, внѣ народа, и тѣмъ менѣе въ отчужденности отъ народа,-- не могутъ творить ничего. А вѣдь именно творчества, свободнаго, дѣятельнаго творчества жизни и недостаетъ нашей землѣ. Такое взаимное соотношеніе обоихъ факторовъ можетъ наконецъ привести къ общему разстройству. Народъ, безъ сомнѣнія, представляется у насъ силою положительною, но осужденною на бездѣйствіе; косность, за которую его такъ легкомысленно обвиняютъ, служитъ ему, конечно, при настоящихъ условіяхъ, нѣкоторымъ орудіемъ спасенія,-- однакожъ есть предѣлы времени, за которыми она ведетъ къ разложенію самаго организма. Верхній, такъ-называемый просвѣщенный слой народный, къ которому причисляется и сама администрація, въ свою очередь представляетъ изъ себя силу дѣйствующую, но отрицательную, большею частью антинаціональную по своему духу, а потому не животворную; напротивъ, если не всегда мертвенную и мертвящую, то такъ или иначе искажающую ходъ самой жизни. Обѣ стороны какъ бы говорятъ другъ съ другомъ на непонятномъ языкѣ, пребывая во взаимномъ недоразумѣніи и недовѣріи, изъ котораго народъ выдѣляетъ только одно лицо -- историческій образъ царя, воплощающаго для него идею государства,-- царя, которому (а съ нимъ и всему государству), по мнѣнію народному, только обстоятельства, только одни внѣшнія средостѣнія препятствуютъ -- стать едино съ землею.
   И дѣло именно въ этихъ обстоятельствахъ и внѣшнихъ средостѣніяхъ, изъ которыхъ не всѣ произвольнаго, во большая часть -- историческаго свойства. Устраненіе ихъ не могло х и не можетъ совершиться иначе, какъ ходомъ внутренняго историческаго развитія. И несмотря на все стѣсненіе отправленій, на всю неправильность кровообращенія въ цѣломъ организмѣ, историческій ростъ и формація его не пріостанавливались, хотя, именно вслѣдствіе этой неправильности, происходили медленно, туго, долгимъ болѣзненнымъ процессомъ, не достигая своей надлежащей полноты. Самый Петербургскій періодъ былъ однимъ изъ этихъ процессовъ, которымъ Россія добыла себѣ орудія для исполненія своего всемірно-историческаго призванія и стала участницей въ историческимъ достояніи общечеловѣческаго духа: вся задача ея теперь въ томъ, чтобъ въ поискахъ за общечеловѣческимъ не утратитъ своей народной личности, своей индивидуальной, духовной самостоятельности,-- и минута для окончательнаго рѣшенія этой задачи, т. е. собственно для закрѣпленія за жизнью народною нравъ нашей національной личности -- въ сознаніи руководящихъ классовъ народа, эта роковая минута именно теперь наступила. Затѣмъ, какъ мы уже не разъ объясняли, тотъ типъ земскаго государства, котораго только неполный очеркъ былъ данъ до-Петровскою Русью и который, въ періодъ послѣ-Петровскій, былъ, казалось, совершенно вытѣсненъ изъ сознанія правительственнаго или образованнаго, культурнаго слоя, и жилъ только въ инстинктѣ народномъ,-- этотъ идеальный типъ, для возможнаго своего воплощенія, потребовалъ именно довершенія той формаціи, результатомъ которой явилось организованное крестьянское населеніе. Да, 19-мъ февраля 1861 г. началась новая историческая эра, полагающая, по нашимъ понятіямъ, совершенный конецъ Петербургскому періоду нашей исторіи и при-'" дающая ему значеніе длиннаго обходнаго пути, возвращающаго насъ теперь на нашу историческую почву. Но въ томъ-то и горе, что ни правительство, ни даже общество не сознаютъ всего значенія совершившагося переворота. Теперь только, съ уничтоженіемъ крѣпостнаго права, уничтожалась, если не de jure, то de facto, та искусственная, Екатерининская, дворянская, цементомъ душевладѣльчества связанная корпорація, которою обособлялся отъ народа самый просвѣщенный его классъ. Теперь только стало возможно земство, т. е. союзъ сельской земщины съ просвѣщенными, земскими же силами, въ гармоническомъ сочетаніи двухъ началъ: общиннаго и личнаго, и обоихъ вмѣстѣ -- какъ земства -- съ началомъ государственнымъ.
   Всѣ матеріалы, всѣ составныя стихіи и орудія новаго строя уже даны теперь исторіей, и дѣло тормозится только потому, что ни правительственное, ни общественное сознаніе (кромѣ развѣ нѣкоторыхъ лицъ) не стоитъ еще вполнѣ въ уровень съ настоящими событіями, не освободилось еще отъ воззрѣній Петровскаго періода. Но медлить нельзя. Время нудитъ. Судьба нашего будущаго не за горами. Мы стоимъ на ея порогѣ,-- и отъ нашего выбора, нашего рѣшенія зависитъ и наша участь. Оставаться Россіи въ настоящемъ положеніи, между двумя тяготѣніями, изъ которыхъ, каждое тянетъ и дергаетъ ее въ свою сторону,-- долѣе невозможно, такъ же какъ невозможно и продолженіе прежнихъ порядковъ Петербургскаго періода съ его бюрократіей и казенщиной, въ виду ихъ полнѣйшаго банкротства, т. е. полнѣйшей несостоятельности всѣхъ существовавшихъ доселѣ орудій администраціи,-- и въ виду совершенно измѣнявшихся соціальныхъ условій жизни. Вопросъ становится рѣзко и прямо, и настойчиво требуетъ отвѣта: или продолжать насильственно и противоестественно Петербургскій періодъ, который, если не признать его законченнымъ, логически приводитъ на Западъ, туда, къ западнымъ политическимъ формамъ, или же возвратиться домой, къ историческому, коренному, національному земскому строю. Но такъ какъ уйти "на Западъ" съ народомъ невозможно,-- онъ туда не пойдетъ,-- то уступить тяготѣнію ненародной, хотя качественно и не маловажной части общества, значило бы внести въ русскую жизнь такую фальшь, такую ложь, которыя привели бы Россію на край гибели: однимъ словомъ, это равнялось бы самоубійству. Выходъ одинъ: признать Петербургскій періодъ законченнымъ, и обогатясь его добромъ, отбросивъ все, что далъ онъ злаго и лживаго, оправдавъ такимъ образомъ дѣло Петрово,-- возвратиться къ такому строю, при которомъ единственно возможенъ искренній, безъ недоразумѣній, союзъ между верховною властью и народомъ, между Государствомъ и Землею. Необходимо, чтобы оправдалась вполнѣ упорная вѣра народа, чтобы русское самодержавіе, откинувъ чуждыя ему оболочки нерусскаго абсолютизма, стало самодержавіемъ истинно-національнымъ, опирающимся не на однѣ массы народныя, но на всю земскую, цѣлокупную Россію.
   Только такая земская Россія возвратитъ плодотворную, дѣйствительную, а не мнимую силу верховной власти, а всей русской жизни -- цѣльность и творчество. Пора наконецъ сознать, что у правительства нѣтъ,-- кромѣ чиновничества, въ которое оно извѣрилось и которое само въ себя не вѣритъ,-- никакого другаго орудія, кромѣ земства: прежней общественной опоры, которою служила ему дворянская корпорація, стоявшая между властью и закрѣпощеннымъ народомъ, теперь уже не существуетъ, и дворяне, понявъ свое высокое историческое призваніе, сами ушли въ земство и стали его неотъемлемою частью. Казалось бы, что всѣ правительственныя заботы и усилія должны бы теперь сосредоточиться на одномъ: на созданіи и организаціи земства и земскаго самоуправленія, какъ необходимаго своего органа и орудія. Точка зрѣнія ревнивой и подозрительной власти, вынужденно уступившей какія-либо права и старающейся затѣмъ стѣснить пользованіе ими, можетъ бытъ вполнѣ свойственна только тѣмъ иностраннымъ правительствамъ, которыхъ власть не имѣетъ корней въ самомъ бытіи народномъ; но русское самодержавіе, которое съ народомъ едино, уже по самой русской природѣ своей должно быть чуждо такого воззрѣнія, особенно тамъ, гдѣ, какъ въ земствѣ, основа всему, стяга земли" -- самъ Русскій народъ. Нельзя, конечно, отрицать, что бюрократизмъ или вообще иностранное вліяніе усиливалось навязать и нашей администраціи оптику совершенно отличную отъ той, которою руководилась до-Петровская Россія. Такъ, напримѣръ, теперь коллективная просьба вчитается чуть не бунтомъ, чуть не е скопомъ и заговоромъ", тогда какъ при Московскихъ царяхъ, напротивъ, во всякомъ дѣлѣ, которое касалось не одного лица, а многихъ или возбуждало общій вопросъ, требовалось именно, чтобъ люди предварительно сошлись, потолковали между собою, сговорились и потомъ уже подавали челобитную сообща. Непосредственная жалоба царю отъ жителей какой-нибудь мѣстности на царскаго воеводу вовсе не вмѣнялась имъ въ вину и преступленіе, не считалась инсубординаціей или посягательствомъ на аттрибуты власти, попыткою поколебать "престижъ" правительства, какъ непремѣнно бы посудили современные бюрократы. Примѣровъ такого различія точекъ зрѣнія можно было бы указать множество, но и приведенныхъ довольно.
   Если и нравственный долгъ, и самый интересъ правительства побуждаетъ его -- съ полною искренностью и любовью отнестись къ организаціи русскаго земства на самыхъ широкихъ, народныхъ основаніяхъ, то тѣмъ болѣе, казалось бы, такого рода организація должна была бы заботить нашихъ "земцевъ" или существующія у насъ земскія учрежденія. Но, какъ мы уже сказала, наши земскія учрежденія отнесясь, въ большинствѣ, къ вопросу о реорганизаціи уѣзднаго управленія не съ тѣмъ вниманіемъ, какого этотъ вопросъ заслуживаетъ. Они какъ бы не поняли всего значенія предложенной имъ задачи. Они какъ бы не догадываются, что "земскія учрежденія" въ настоящемъ ихъ видѣ -- еще вовсе не земство. И не потому они еще не земство, что земскія собранія разныхъ губерній лишены права сноситься между собою, или что еще не созываютъ губернскихъ гласныхъ, по стольку-то отъ губерніи, въ Петербургъ. Всѣ эти и другія, имѣнодобныя ограниченія, конечно, только временныя и вѣроятно падутъ сами собою, какъ скоро земскія учрежденія станутъ дѣйствительно земствомъ. А для того, чтобы стать истинно земствомъ, необходимо земскимъ учрежденіяхъ пустить глубокіе корни въ мѣстную жизнь и въ сознаніе народное, тѣсно связаться съ мѣстнымъ населеніемъ, бить по истинѣ, а не по формѣ выразителемъ народной мысли,-- народнымъ мѣстнымъ представительствомъ въ полной правдѣ этого слова. Но какъ же всѣмъ этимъ стать и быть, если не разрѣшить задачи именно объ устройствѣ уѣзда, о связи земскихъ учрежденій съ крестьянскимъ самоуправленіемъ, о созданія живыхъ звеньевъ между народомъ и просвѣщеннымъ мѣстнымъ слоемъ,-- объ установленіи той общности, солидарности, однимъ словомъ той цѣльности, которой теперь не существуетъ и безъ которой истинное земство не мыслимо? Можетъ ли теперь мѣстная вемская "интеллигенція" сказать, что она заодно съ народомъ? Конечно нѣтъ,-- а такое условіе необходимо. Если судить по отзывамъ петербургскихъ газетъ объ "уѣздной кутузкѣ",-- нѣкоторымъ интеллигентамъ именно нежелательно испытывать на себѣ тяготѣнія нашего крестьянства и его воззрѣній. Въ какой степени такого рода нежеланіе "либерально" и "демократично" -- предоставляемъ судить самихъ читателямъ. Мы же, съ своей стороны, только въ такомъ тяготѣніи видимъ настоящую гарантію противъ увлеченій вашей "интеллигенціи". Во всякомъ случаѣ нельзя не признать страннымъ, что въ то самое время, когда "либеральная" печать такъ сѣтуетъ о простомъ народѣ, терзаемомъ старшинами, писарями, полиціей, кулаками, Разуваевами и Колупаевыми, наши "либеральныя" земства-то и уклоняются отъ разрѣшенія задачи: какъ бы избавить народъ отъ подобныхъ терзаній,-- уклоняются, слѣдовательно, отъ самаго удобнаго случая оказать благо народу и связать его нравственными узами съ мѣстной интеллигенціей! Фактъ въ высшей степени диковинный и прискорбный, свидѣтельствующій, что наше общественное сознаніе не только не впереди, а позади потребностей настоящей исторической минуты...
   Только учрежденіемъ искренней, тѣсной связи мѣстнаго населенія уѣзда съ мѣстными земскими просвѣщенными силами, только реорганизаціей уѣзднаго управленія и самихъ земскихъ учрежденій, можетъ быть создано истинное земство, безъ котораго отнынѣ немыслимъ нашъ государственный строй. Только на земскую Россію можетъ опереться русская полноправная верховная власть, только въ этомъ союзѣ земли и государства наше спасеніе и залогъ нашего самобытнаго правильнаго развитія. Къ установленію этого-то союза, къ организаціи истиннаго цѣльнаго земства и должны, по нашему крайнему разумѣнію, быть направлены, съ полною искренностью, чистосердечіемъ и любовью, всѣ заботы и усилія какъ правительства, такъ и общества.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru