Lib.ru/Классика: Аксаков Иван Сергеевич. Речи в заседаниях Московского Славянского Благотворительного Комитета

Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886

Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и К^о). 1886.

РѢЧИ И. С. АКСАКОВА
въ засѣданіяхъ Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Комитета (Общества) въ 1876, 1877 и 1878 гг., его воззваніе и другіе документы изъ той же эпохи.

1. Засѣданіе Славянскаго Комитета 17 января 1876 года.
Въ политехническомъ музеѣ состоялось экстренное засѣданіе Славянскаго Благотворительнаго Комитета, назначенное по поводу пріѣзда въ Москву агента международнаго комитета по вспомоществованію Герцеговинцамъ г. Веселитскаго-Божидаровича. По словамъ Московскихъ Вѣдомостей, публики на этотъ разъ собралось болѣе чѣмъ обыкновенно бываетъ въ засѣданіяхъ Комитета. Въ 8 часовъ вечера предсѣдатель комитета И. С. Аксаковъ открылъ засѣданіе слѣдующею рѣчью:

Мм. Гг! Нынѣшнее засѣданіе наше выходитъ изъ ряда обыкновенныхъ. Мы собрались сюда для того, чтобы всѣмъ наличнымъ составомъ Московскаго Славянскаго Комитета, уже 17 лѣтъ ратующаго за идею славянской взаимности, почтить благодарнымъ привѣтомъ того, кто такъ самоотверженно, такъ дѣятельно перелагалъ эту идею въ дѣло, былъ ея живымъ воплощеннымъ образомъ предъ лицомъ тысячей и тысячей нашихъ единоплеменниковъ,-- подавалъ имъ утѣшеніе и ободреніе въ настоящую, самую тяжкую пору ихъ вообще скорбной исторической жизни. Г. Веселитскій-Божидаровичъ здѣсь предъ вами. Своими дѣйствіями въ званіи агента международнаго комитета, учрежденнаго для сбора пожертвованій и оказанія помощи бѣдствующимъ семействамъ жителей Босніи и Герцеговины, онъ стяжалъ себѣ повсемѣстную громкую извѣстность и въ то же время всеобщую признательность всѣхъ жертвователей, въ числѣ которыхъ, между прочимъ, почти вся Россія... Но что за причина и этой извѣстности, и этой признательности? Г. Веселитскій-Божидаровичъ былъ повидимому только орудіемъ посторонней благотворительности. Но, мм. гг., мы видимъ изъ ежедневнаго опыта, во что, по большей части, обращается повсюду общественное благотвореніе, это совокупное множество личныхъ милостыней, личныхъ жертвъ, личныхъ сердечныхъ движеній и великодушныхъ порывовъ,-- во что обращается оно, проходя изъ канцеляріи въ канцелярію и доходя наконецъ до цѣли своего назначенія? Въ какое-то механическое дѣйствіе бездушнаго, хотя и благотворительнаго снаряда, утрачивающее самое живительное свойство благотворенія, самую лучшую его сторону -- непосредственное прикосновеніе любви, освящающей подаяніе, облагороживающей и дающаго и пріемлющаго; оно уже не пользуетъ нравственно, если даже и пользуетъ вещественно, что, однако, въ полной мѣрѣ едва ли возможно всегда. Но не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ; недостатокъ матеріальной помощи съ успѣхомъ восполняется иногда пробужденіемъ мужества и упованія въ несчастныхъ. Въ настоящемъ же случаѣ, при оказаніи пособія Герцеговинцамъ, предстояло не только призрѣть и пригрѣть сиротствующихъ, голодныхъ и холодныхъ, снабдить ихъ одеждой и пищей, однимъ словомъ -- совершить не только дѣло человѣколюбія въ отношеніи къ страждущимъ людямъ, но и дѣло сочувствія сильныхъ къ слабымъ, свободныхъ къ угнетеннымъ, братьевъ къ братьямъ. Вотъ въ исполненіи всей этой задачи и состоитъ подвигъ г. Веселитскаго Божидаровича. Онъ для оказанія помощи Герцеговинцамъ имѣлъ въ распоряженіи своемъ только десятки, едва ли сотни тысячъ рублей, тамъ, гдѣ бы нужны милліоны, но онъ съумѣлъ личными силами души сохранить за этою общественною милостыней ея нравственный характеръ онъ донесъ въ цѣлости до страждующихъ всю святую совокупность состраданія милліоновъ сердецъ, онъ донесъ до бѣдствующихъ Славянъ, изнемогающихъ въ священной борьбѣ за свою народность, вѣру, свободу -- все порученное ему благое бремя сочувствія и любви великаго братскаго народа. И вотъ онъ теперь здѣсь, сподобившійся понести иное святое бремя, въ возвратъ вамъ за благодѣянія: тысячи благословеній, благодарныхъ молитвъ и слезъ нашихъ измученныхъ братьевъ, а теперь надеждъ и упованій, высокихъ упованій, возлагаемыхъ ими на насъ -- Русское общество, Русскій народъ... Оскудѣетъ ли дающая братская рука? Обманетъ ли Россія ожиданія порабощенныхъ? Господа! Считаю излишнимъ, послѣ сказаннаго мною, перечислять въ подробности заслуги г. Веселитскаго-Божидаровича, напоминать, напримѣръ, достоинство его превосходныхъ отчетовъ, краснорѣчивыхъ не по словосочиненію только, но по мастерскому воспроизведенію фактовъ во всей простотѣ правды, и могущественно подвигшихъ сердца къ состраданію несчастнымъ Герцеговинцамъ не у насъ лишь въ Россіи, но даже и въ Западной Европѣ, прежде всегда съ такимъ холоднымъ высокомѣріемъ относившейся къ славянскому племени. Полагаю, что эти заслуги даютъ г. Веселитскому-Божидаровичу безспорное право на званіе почетнаго члена нашего Московскаго Славянскаго Комитета (званіе, на равдачу котораго мы, какъ вамъ извѣстно, очень скупы), и если ви раздѣляете мое мнѣніе, то приглашаю васъ заявить о вашемъ согласіи теперь же нашему дорогому гостю.

2. Отъ Московскаго Славянскаго Комитета *).

*) Воззваніе это послѣдовало въ іюнѣ 1876 года.

Неистовства, звѣрства, бѣшеный разгулъ самыхъ дикихъ страстей, сожиганіе заживо дѣвицъ, напередъ поруганныхъ и обезчещенныхъ, истребленіе мирныхъ жителей десятками тысячъ, опустошеніе цѣлаго края огнемъ и мечемъ,-- всѣ роды мукъ и бѣдъ обрушены нынѣ на безоружное болгарское населеніе разсвирѣпѣвшимъ изувѣрствомъ азіатской орды, сидящей на развалинахъ древняго, великаго православнаго царства и другихъ православныхъ славянскихъ державъ. Нѣкогда обузданная русскими государями, но затѣмъ, изъ зависти въ Россіи и ненависти къ Славянству, вновь возвеличенная совокупными усиліями всей Западной Европы; введенная ею въ семью христіанскихъ государствъ, размалеванная ею румянами и бѣлилами европейской цивилизаціи, эта орда, эта Турція, это чудовищное зло и чудовищная ложь замышляетъ теперь на глазахъ всей Европы растоптать болгарское племя и сломить въ своихъ предѣлахъ послѣдній оплотъ славянской народности -- Сербію и Черногорію. Но чаша долготерпѣнія, даже и славянскаго, переполнилась. Искра, зажженная герцеговинскимъ отчаяніемъ, разгорѣлась въ широкое пламя. Встаетъ Болгарія, сербская и черногорская рать ринулась въ бой,-- начинается страшная, кровавая, послѣдняя борьба Славянства съ Исламомъ. Для Славянъ это борьба на жизнь и смерть; они рѣшились добиться независимости иди погибнуть. Нѣтъ у нихъ ни оружія въ достаткѣ, ни денегъ, некогда воздѣлывать поля, ни призирать женъ и дѣтей, остающихся безъ крова и пищи. Въ то время, какъ англійское министерство одушевляетъ Турцію нравственною и матеріальною поддержкою, а Австро-Венгрія какъ-бы желѣзной стѣной, по всей своей обширной границѣ, ограждаетъ Турцію отъ провоза къ воюющимъ Славянамъ оружія и хлѣба, остальныя западно-европейскія державы присутствуютъ безучастно при неравномъ, убійственномъ спорѣ, готовыя вырвать плодъ побѣды у христіанъ, если Богъ благословитъ ихъ побѣдой.

За что же такъ долго, такъ упорно удерживаетъ Европа эти несчастныя племена въ оковахъ рабства? За что страждутъ такъ ужасно и такъ давно Болгары и Сербы? За то единственно, что они православные и Славяне, что единовѣрны и единоплеменны съ Россіей. Вотъ за какой грѣхъ они казнятся, и нѣтъ у нихъ защитниковъ во воемъ мірѣ кромѣ одной Россіи... Но развѣ этого мало?

Представляя разрѣшеніе этого вопроса въ отношеніи политическомъ высшимъ соображеніямъ,-- Московскій Славянскій Комитетъ взываетъ въ русской общественной совѣсти и молятъ о помощи жертвамъ возстанія, казнящимся за грѣхъ православія, за грѣхъ единовѣрія и единоплеменности съ нами! Пособить мы, общество и народъ, можемъ и право имѣемъ только деньгами. Съ самаго начала герцеговинской борьбы, русское духовенство на всемъ пространствѣ Россіи, отъ архипастырей до сельскихъ священниковъ, явилось ревностнымъ ходатаемъ предъ Русскою землею о нуждахъ нашихъ славянскихъ братій и краснорѣчиво доказало, что вмѣстѣ съ чувствомъ христіанскаго милосердія оно хранитъ въ себѣ неизмѣнно живое народное чувство и вѣрное разумѣніе русскаго историческаго призванія и долга. Да окажетъ же наше высокочтимое духовенство свое содѣйствіе Комитету и въ настоящемъ случаѣ, и съ молитвою о ниспосланіи нашимъ братьямъ побѣды и одолѣнія на враговъ, да приступитъ къ новому сбору пожертвованій.

3. Рѣчь вицепрезидента Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Комитета въ засѣданіи 24 октября 1876 г.

Мм. Гг. Можно было думать, что приспѣлъ наконецъ часъ для русской земли сдать свое дѣло государству,-- то дѣло величайшей государственной важности, которое до сихъ поръ, въ теченіи столькихъ мѣсяцевъ, съ неимовѣрнымъ напряженіемъ силъ, выносила она одна на своихъ плечахъ, безъ пособія и содѣйствія своего правительства. Я разумѣю здѣсь не презрѣніе только больныхъ, голодныхъ, сирыхъ Болгаръ и Сербовъ различныхъ наименованій, не помощь только деньгами и тряпьемъ, а помощь кровью, страдную работу освобожденія -- однимъ словомъ дѣятельное участіе -- Русскаго народа въ самой войнѣ сербской за славянскую независимость. Подписанное на дняхъ Портою перемиріе еще не служитъ порукою въ томъ, что за нимъ послѣдуетъ миръ, такой миръ, который бы пришелся въ мѣру законныхъ требованій нашихъ братьевъ, въ мѣру нашей народной чести и кровавыхъ жертвъ, принесенныхъ Русскою землею. Поэтому временное прекращеніе военныхъ дѣйствій еще нисколько не поводъ къ ослабленію трудовъ и усилій, ознаменовавшихъ послѣднее время нашей общественной жизни. Въ отставку выбыть еще нельзя. Еще не настала для общества пора слагать съ себя тяжкое бремя необычной ему,-- можно сказать -- нежданной, негаданной дѣятельности.

Я сказалъ: "необычной, нежданной, негаданной". Въ сакомъ дѣлѣ то, что творилось въ Россіи въ эти послѣдніе мѣсяцы -- неслыхано и невидано не только въ русской, но и въ ничьей исторіи. Общество,-- точнѣе -- самъ народъ, помимо своего правительства, безусловно вѣрнаго дипломатическимъ обязательствамъ,-- безъ всякой помощи государственной организаціи, ведетъ войну въ лицѣ нѣсколькихъ тысячъ своихъ сыновъ (сыновъ, а не наемниковъ), на свои частныя средства, въ странѣ, хотя и родственной, но чужедальней, доселѣ ему почти неизвѣстной,-- не изъ корысти, не за свои прямые, практическіе, матеріальные интересы, а за интересы повидимому ему чуждые и отвлеченные. Ведетъ не прячась, не потаенно, а среди бѣла для, съ полнымъ сознаніемъ законности, правоты, святости,-- скажу болѣе: естественности своихъ дѣйствій. Этой-то простоты и безыскусственности нашего общественнаго движенія никакъ не способна понять Западная Европа, въ которой почти всякое публичное совокупное дѣйствіе является продуктомъ подготовительной агитаціи, заговора, подстрекательства, и совершается лишь подъ руководствомъ и при посредствѣ правильно организованныхъ, хотя бы и скрытныхъ учрежденій. Нисколько не удивительно поэтому, что какому-нибудь лорду Биконсфильду, да и не ему одному, даже и нѣкоторымъ нашимъ доморощеннымъ иностранцамъ русской крови (преимущественно на высшихъ общественныхъ ступеняхъ), мерещатся тайныя общества и въ Россіи, такъ что весь позоръ, по ихъ мнѣнію, или иначе: всю честь русскаго народнаго вмѣшательства въ сербскую войну они приписываютъ лишь коварству Славянскаго Комитета! Нельзя безъ улыбки читать такое иностранное мнѣніе о могуществѣ нашего Комитета. Вамъ, мм. гг., лучше чѣмъ кому-либо извѣстно, какъ мало заслужена Комитетомъ приписываемая ему честь. Такова природа этого всенароднаго движенія, что оно не только не могло быть сочинено Комитетомъ, не только не способно было втѣсняться въ какія-либо комитетскія рамки, но перешло далеко за его края и почти подавило собою нашу скромную организацію. Здѣсь уже дѣло не Славянскаго Комитета, а всей Русской земли, и величайшая честь для Комитета -- умалиться до значенія простаго орудія народной мысли и воли,-- орудія посильнаго, и къ сожалѣнію, недостаточнаго.

До какой степени не было никакой предумышленности въ дѣйствіяхъ Комитета -- лучше всего доказывается тѣмъ, что Комитетъ вовсе не былъ приготовленъ къ той обширной дѣятельности, которая выпала ему на долю. Наша Распорядительная Коммиссія, устроенная, такъ сказать, по домашнему, изъ трехъ-четырехъ лицъ, безъ всякаго подобія канцеляріи, долго продолжала работать въ томъ же составѣ, хотя ей становилось трудно и даже очень трудно; только съ іюля мѣсяца обзавелась она первымъ письмоводителемъ на жалованьѣ, и потомъ лишь постепенно, уступая необходимости, увеличивала количество служащихъ, воспользовавшись въ то же время усерднымъ и дѣятельнымъ содѣйствіемъ многихъ членовъ Славянскаго Комитета и почти всего правленія Московскаго Общества взаимнаго кредита, гдѣ я имѣю честь предсѣдательствовать.

Если это наше искреннее признаніе можетъ навлечь на васъ упрекъ въ непредусмотрительности, то оно, съ другой стороны, служитъ самымъ краснорѣчивымъ отвѣтомъ на клеветы иностранныхъ газетъ; британскій премьеръ, полагаю, совершенно бы сбился съ толку, еслибъ свое представленіе о Комитетѣ провѣрилъ по нашимъ книгамъ и документамъ, нo и упрекъ въ непредусмотрительности былъ бы несправедливъ. Наше народное движеніе изумило не одну Европу, но и русское общество, т. е. образованный, мыслящій слой Россіи, именно тѣмъ самымъ, что оно было, не въ реторическомъ, а въ точномъ смыслѣ этого слова. Десятки лѣтъ раздавалась проповѣдь такъ-называемыхъ славянофиловъ и была, казалось, лишь гласомъ вопіющаго въ пустынѣ; двадцать два года назадъ Крымская война, возникшая также изъ-за Восточнаго или вѣрнѣе Славянскаго вопроса, вызвавъ могучій взрывъ "патріотизма", не пробудила однакоже историческаго самосознанія въ тѣхъ народныхъ слояхъ, гдѣ сидятъ самые корни русской силы, духовной и внѣшней... Намъ не виденъ и невѣдомъ таинственный процессъ внутренняго народнаго созрѣванія и вообще духовныхъ отправленій народнаго организма; можно было, конечно, догадываться, что съ уничтоженіемъ крѣпостнаго состоянія и разныхъ сословныхъ юридическихъ перегородокъ, съ распространеніемъ грамотности, умственный кругозоръ народа расширился и дѣятельность мысли стала вольнѣе,-- но то, что совершилось, превзошло самыя смѣлыя ожиданія. Признаюсь откровенно, каждый новый фазисъ проявленій народнаго сочувствія поражалъ меня радостною нечаянностью, пока наконецъ не объявилось это сочувствіе во всей своей могучей и простой правдѣ. Не менѣе поражалъ меня постепенно измѣнявшійся строй мыслей и тонъ рѣчей въ нашей такъ-называемой интеллигентной сферѣ, въ нашей печати: всѣ литературные лагери, партіи и фракціи перемѣшались, всѣ очутились, чуть не къ всеобщему своему удивленію, согласными и единодушными въ самомъ главномъ, жизненномъ для Россіи вопросѣ; вчерашніе противники встрѣтились союзниками. Точно будто подломились ходули и всѣ сошли на землю, стали на ноги,-- точно будто сбросили арлекинскіе наряды и оказались тѣмъ, что они въ самомъ дѣлѣ, русскими людьми просто, какъ есть.

Было чему удивляться человѣку, помнящему былое нашей общественной жизни, да и выяснилось это не вдругъ, а одновременно съ ходомъ событій. Когда началось возстаніе въ Герцеговинѣ, съ небольшимъ годъ назадъ, и Московскій Славянскій Комитетъ, а также и его Петербургскій Отдѣлъ, напечаталъ посланіе митрополитовъ Сербскаго и Черногорскаго, эти посланія духовныхъ лицъ были, чрезъ русское духовенство, доведены до свѣдѣнія народа,-- только доведены до его свѣдѣнія, не больше, и пожертвованія уже и тогда приняли размѣры дотолѣ небывалые. Предъ народомъ стали раздвигаться предѣлы православнаго міра, открываться новые горизонты братства. Но все это еще было смутно. Не менѣе смутно было сознаніе и въ общественныхъ сферахъ,-- такъ что. когда генералъ Черняевъ, въ сентябрѣ прошлаго года, пріѣхалъ въ Москву и" предложилъ отправить вмѣстѣ съ нимъ человѣкъ пятьдесятъ нижнихъ чиновъ въ Черногорію, а оружія на 500 человѣкъ,-- планъ этотъ не могъ состояться -- за недостаткомъ денежныхъ средствъ, которыхъ у Комитета въ то время не было еще вовсе, а у частныхъ лицъ не оказалось въ готовности... Послѣдовавшая затѣмъ дѣятельность Комитета имѣла внѣшній видъ и даже характеръ -- преимущественно благотворительный; добровольцами, при пособіи Комитета, отправлялись въ Герцеговину одни южные Славяне, Сербы, отчасти Болгаре, проживавшіе въ Россіи: исключеніе составили только два русскихъ офицера, нарочно для этой цѣли пріѣхавшіе въ Москву, такъ какъ въ Петербургѣ въ пособіи имъ было отказано. Когда же на славянскомъ небосклонѣ появилась заря новой, болѣе значительной въ политическомъ смыслѣ и организованной борьбы, именно борьбы Сербскаго княжества съ Портою за освобожденіе подвластныхъ Туркамъ Славянскихъ земель, и генералъ Черняевъ, въ концѣ марта нынѣшняго года, заявилъ Комитету о своемъ намѣреніи ѣхать въ Сербію, то Комитетъ, конечно, не могъ не оцѣнить великаго значеніе такого событія, какъ появленіе Черняева во главѣ сербскаго войска. Но ни Комитетъ, ни самъ Черняевъ, конечно, еще не предвидѣли тогда, что произойдетъ въ самомъ русскомъ населеніи, даже въ средѣ пахарей-мужиковъ. Присутствіе Черняева въ сербской арміи казалось Комитету прежде всего полезнымъ въ отношеніи военномъ, но особенно важно для Комитета было то, что вождемъ сербскимъ являлся именно Русскій, представитель русской идеи, русскаго воззрѣнія на славянское дѣло, въ смыслѣ истинныхъ интересовъ Славянства, внѣ мѣстной племенной исключительности и розни. Комитету было очевидно, что подвигъ самоотверженія со стороны Черняева не можетъ не поднять среди Славянъ обаяніе и честь русскаго имени, сильно, въ то время, скомпрометированнаго дипломатіей, не можетъ не поднять и въ самомъ русскомъ обществѣ его нравственный уровень, чувство собственнаго достоинства. Нужно было только устранить нѣкоторыя денежныя затрудненія, останавливавшія отъѣздъ генерала Черняева: сумма была ничтожная, всего 6,000 рублей, и Комитетъ не задумался ее выдать. Вскорѣ затѣмъ какъ огласилось прибытіе Черняева въ Сербію (что уже само по себѣ произвело сильное впечатлѣніе какъ въ Европѣ, такъ въ Россіи и во всемъ мірѣ Славянскомъ), началась страшная эпопея рѣзни, грабежей, насилій и всѣхъ турецкихъ неистовствъ въ Болгаріи. Тутъ уже не нужно было никакихъ особенныхъ усилій со стороны Комитета для возбужденія сочувствія и состраданія. Историческій мотивъ борьбы съ невѣрными и лютымъ Татариномъ, проходящій сквозь все житіе Русскаго народа, отзвукъ пережитыхъ золъ и скорбей, увѣковѣченныхъ и пѣснею и церковными празднествами, но казалось затертыхъ въ народной памяти новѣйшими бѣдами,-- все это не то, чтобы припомнилось въ видѣ историческихъ фактовъ, а самый врагъ, самое зло предстало какъ что-то давно знакомое и родное. Для Русскаго нѣтъ врага популярнѣе Турка: пожертвованія вещами и деньгами полились рѣкою...

Началась сербская война. Съ первой же минуты она стаяла своею Россіи; честь русскаго имени связывалась съ именемъ вождя. За Черняевымъ вслѣдъ поѣхало въ Сербію, помимо Комитета, нѣсколько его сослуживцевъ и близкихъ пріятелей. Вниманіе общества и самого народа, отъ Герцеговины, Босніи, Черногоріи -- перейдя на Болгарію,-- сосредоточилось тогда на Княжествѣ Сербскомъ и такимъ образомъ обошло весь кругъ православныхъ Славянскихъ племенъ. Съ замираніемъ сердца слѣдила Россія за неравномѣрною борьбою маленькой православной землицы, величиною меньше Тамбовской губерніи, съ громадными полчищами азіатской орды, разсѣвшейся въ трехъ частяхъ свѣта. Но когда сербскія войска испытали первую неудачу, когда на эту почву возбужденнаго народнаго сочувствія пала, такъ сказать, первая капля русской крови, когда совершился первый подвигъ любви и принеслась первая, чистая жертва во имя Россіи, отъ Русскаго, за вѣру и братьевъ, тогда дрогнула совѣсть всей Русской земли, и какимъ-то откровеніемъ сердца -- народъ разомъ усвоилъ себѣ, не мудрствуя лукаво, весь міръ истинно-славянскаго, т. е. православнаго братства. Онъ какъ-то разомъ перешагнулъ чрезъ всѣ географическія и иныя научныя трудности, да и ступилъ, какъ ни въ чемъ не бывало, на путь своего историческаго призванія, который, казалось, такъ мудрено было бы ему втолковать безъ спеціальныхъ учебниковъ. Всѣ эти названія горъ и рѣкъ, эти Моравы, Савы, Дрины, стали ему какъ бы свои, и прохаживаясь между ними, онъ словно повторилъ себѣ, чрезъ восемь столѣтій, замѣчаніе Нестора въ его лѣтописи: "а русскій языкъ я словенскій единъ есть". Въ этомъ сознаніи, пріобрѣтенномъ Русскимъ народомъ, залогъ всего будущаго: оно стоитъ всякихъ побѣдъ, и еслибъ въ настоящую минуту дѣло славянское и казалось кому-либо въ проигрышѣ, то эта временная неудача ничто въ сравненіи съ величіемъ добытаго.

Какъ съ самаго начала, такъ и потомъ, Московскій Славянскій Комитетъ не зазывалъ и не заманивалъ съ своей стороны ни одного добровольца. Сами собой, одинъ за другимъ, стали являться отставные офицеры, прося указаній, совѣтовъ и содѣйствія: какъ бы пробраться въ Сербію и стать въ ряды арміи подъ начальствомъ Черняева? Извѣстіе о смерти Кирѣева, перваго Русскаго, павшаго въ этой войнѣ, разомъ двинуло сотни охотниковъ, да и впослѣдствіи этотъ фактъ постоянно повторялся: стоило только огласиться новымъ смертямъ въ средѣ русскихъ добровольцевъ, на мѣсто каждаго умершаго являлось десять живыхъ съ готовностью заступить его мѣсто: смерть не отпугивала, а какъ бы привлекала. Но все же въ началѣ волонтеры были изъ числа людей только военнаго ремесла и офицерскаго званія. Я помню минуту истиннаго умиленія, испытаннаго мною, когда въ первый разъ обратился ко мнѣ съ просьбою объ отправкѣ его въ Сербію "нижній чинъ" -- унтеръ-офицеръ Карасевъ: такъ еще новъ и неожиданъ былъ для меня подобный самовольный починъ въ низменной нашей общественной средѣ! Вскорѣ это ощущеніе смѣнилось впечатлѣніями еще сильнѣйшаго свойства, когда стали являться уже не одни нижніе чины, но и простые крестьяне. И съ какой смиренной настойчивостью, какъ бы испрашивая милости, со слезами, на колѣняхъ, молили они объ отправленіи ихъ на поле битвы,-- именно молили, потому что Комитетъ принялъ было за правило: оказывать пособіе только отставнымъ военнымъ. Само собою разумѣется, однако, что подобныя просьбы крестьянъ были, нами всегда уважены. И надобно было видѣть ихъ радость при объявленіи имъ комитетскаго рѣшенія. Впрочемъ эти сцены стали повторяться такъ часто, движеніе такъ усилилось, дѣла и хлопотъ прибавилось такъ много, что уже некогда было ни останавливаться надъ проявленіями народнаго чувства, ни разспрашивать въ подробности являющихся о двигавшемъ ихъ побужденіи: "положилъ себѣ помереть за вѣру",-- "сердце кипитъ", "не терпится -- хочу послужить нашимъ", "нашихъ бьютъ"; -- куда?-- "къ нашимъ, заодно постоять" -- вотъ краткіе отвѣты, звучавшіе спокойною искренностью и такою задушевною простотою, въ которой слышалась неодолимая мощь. Чувствовалось, что предъ вами, въ смиренномъ обликѣ, безъ горделивой, самодовольной осанки, стояли герои -- скажу больше: люди того закала, изъ какого выходили мученики первыхъ вѣковъ христіанства. Да, намъ приходилось сподобиться узрѣть самую душу народную!..

Разумѣется, случались и ошибки, бывали и исключенія; иногда тѣже самые герои и мученики, въ ожиданіи подвига, или отправляясь на смертный подвигъ, не отказывались подчасъ и гульнуть. Но у кого же хватило бы духа бросить за это въ нихъ камнемъ? Повторяю: со стороны нижнихъ чиновъ и простолюдиновъ-добровольцевъ не было и не могло быть никакого корыстнаго расчета въ ихъ побужденіяхъ. Я по крайней мѣрѣ добросовѣстно предварялъ всѣхъ и каждаго о суровости предстоявшаго имъ жребія,-- да и ничего "выгоднаго" не представлялось имъ съ перваго же раза: 50 рублей на брата, изъ которыхъ не менѣе 35 уходило на проѣздъ по Румыніи, да еще на дорожныя харчи и т. п. издержки.

Движеніе приняло наконецъ такіе размѣры, что пришлось устроить особое отдѣленіе собственно для пріема волонтеровъ, для разсмотрѣнія ихъ просьбъ и заявленій. Это отдѣленіе было открыто въ Славянскомъ Базарѣ, въ помѣщеніи, предложенномъ нашимъ членомъ А. Л. Пороховщиковымъ, который самъ въ немъ усердно занимался вмѣстѣ съ Н. Д. Бакунинымъ и В. И. Симанскимъ. Затѣмъ оно было переведено въ домъ князя Гагарина, который вызвался принимать постоянное участіе въ нашихъ занятіяхъ и работаетъ съ утра, до поздняго вечера. Вскорѣ Комитетъ убѣдился, что нѣтъ никакой возможности сосредоточить народное движеніе не только въ одномъ московскомъ центрѣ, но даже и еще въ двухъ другихъ центрахъ, въ Петербургѣ и Кіевѣ, гдѣ существуютъ Отдѣлы., Вся Россія готова была покрыться Отдѣлами Славянскаго Комитета, изо всѣхъ городовъ присылались намъ о томъ заявленія; но мы, къ истинному сожалѣнію, не могли удовлетворить эту настоятельную потребность: разрѣшеніе на учрежденіе Отдѣла зависитъ не отъ насъ, а отъ Министерства внутреннихъ дѣлъ. Къ счастію, въ Одессѣ существуетъ утвержденное правительствомъ особое общество, подъ названіемъ Благотворительнаго Славянскаго Общества Кирилла и Меѳеодія, и оно своею дѣятельностью оказало значительныя услуги общему дѣлу. Къ счастію также, въ нѣкоторыхъ губернскихъ городахъ нашлись настолько просвѣщенные и причастные всенародному чувству начальники, что они безъ труда разрѣшили мѣстнымъ жителямъ: учреждать особые кружки "для сбора пожертвованій", кружки, которые и послужили центрами для мѣстной дѣятельности на пользу общаго дѣла. Но когда порывъ сочувствія охватываетъ собою десятки милліоновъ народа на пространствѣ чуть не цѣлой части свѣта, мудрено упорядочить, регулировать проявленія этого сочувствія, дать ему рамки, форму, правильное единообразіе, особенно при отсутствіи надлежащей гласности. Насъ, именно Московскій Славянскій Комитетъ, обвиняютъ въ томъ, что у насъ Россія, такъ сказать, выбилась изъ рукъ, что мы не сумѣли покрыть се сѣтью стройной организаціи, что не воспользовались въ должной мѣрѣ народною готовностью жертвовать, и оставляли множество мѣстъ безъ указаній и руководства. Фактъ вѣренъ, но упрекъ несправедливъ. Поставленные лицомъ къ лицу съ сочувствіемъ всей необъятной Россіи, мы лишены были даже возможности сноситься съ нею путемъ печати -- по причинамъ, отъ насъ не зависѣвшимъ. Для письменныхъ же сношеній съ сотнями городовъ и селъ, и тысячами лицъ, отъ которыхъ мы получали запросы -- не только насъ съ нашей канцеляріей, не достало бы и цѣлаго министерскаго департамента. Но это лишь внѣшняя невозможность. Тотъ не знаетъ натуры народныхъ движеній, особенно въ Россіи, кто воображаетъ, что ихъ легко подчинить какой*либо организаціи, предложенной какимъ-либо комитетомъ. Чувство проявляется своеобразно и разнообразно, и не любитъ стѣсненій. Пожертвованія стали спеціализироваться -- смотря по тому, какой предметъ именно излюбило сердце жертвователей; жертвователи -- и это въ высшей степени законно въ психическомъ смыслѣ -- захотѣли взойти въ прямыя, непосредственныя сношенія съ лицами и мѣстностями, въ пользу которыхъ жертвовали, и минуя Комитетъ, города, села, отдѣльныя лица писали прямо отъ себя и Черняеву, и князю Милану, и княгинѣ Натальѣ, и князю Николаю, и митрополиту Михаилу, посылали имъ прямо отъ себя депутатовъ, добровольцевъ, деньги и вещи, съ подробнымъ разъясненіемъ ихъ назначенія, а при этомъ кстати своихъ чувствъ и ожиданій. Всему этому разнообразію, и если хотите, непорядку такъ и подобало быть, ибо самое дѣло было диковинно и (съ чѣмъ вы уже конечно согласитесь) не имѣло прецедентовъ, а потому и опыта не было!

Да, милостивые государи, ни прецедентовъ, ни опыта не имѣло ни русское общество вообще, ни нашъ Комитетъ въ особенности, для того, чтобы одновременно не только исполнять свое благотворительное призваніе раздачею денежной помощи, но и исправлять должность интендантства, коммиссаріата, инспекторскаго департамента, военно-медицинскаго, артиллерійскаго, провіантскаго вѣдомствъ, чуть ли даже не генеральнаго штаба.

Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что такая непривычная для насъ дѣятельность, организуемая притомъ на ходу, была сопряжена съ немалыми ошибками, и несмотря на всѣ наши труды и старанія, не всегда достигала надлежащихъ результатовъ. Впрочемъ, при оцѣнкѣ этихъ результатовъ, необходимо принять во вниманіе отсутствіе всякой правильной организаціи въ самой Сербіи, которая, при своемъ миніатюрномъ государственномъ устройствѣ, оказалась вовсе не приготовленною и не приспособленною къ военному хозяйству въ такихъ крупныхъ размѣрахъ. Какъ бы то ни было, Славянскій Комитетъ сдѣлалъ съ своей стороны все, что могъ, и сдѣлалъ добросовѣстно, какъ умѣлъ и какъ зналъ, поддерживаемый въ своей непомѣрной работѣ надеждою, что придетъ же наконецъ часъ, когда политическія обстоятельства дозволятъ Русской Землѣ воспользоваться благами созданной ею, могучей русской правительственной организаціи и сдать свое дѣло государству,-- то дѣло, которое составляетъ существенное призваніе государства, какъ политической, внѣшней силы народнаго организма.

Перехожу затѣмъ къ отчету, или вѣрнѣе сказать -- къ перечню главныхъ статей нашего прихода и расхода: эти цифры еще живѣе охарактеризуютъ нашу дѣятельность; болѣе же подробнаго отчета въ настоящее время, когда дѣло еще ведется, представить нельзя за неполученіемъ точныхъ свѣдѣній съ мѣста.

Я предвижу заранѣе, что цифры нашего прихода произведутъ въ публикѣ нѣкоторое разочарованіе. Мы ежедневно и читаемъ и слышимъ, что изъ Россіи высылались въ Славянскія земли цѣлые милліоны, причемъ обыкновенно ставится строгій вопросъ: куда же дѣваются эти милліоны? Но эта молва о количествѣ милліоновъ столько же вѣрна, какъ о количествѣ добровольцевъ, которыхъ общественное мнѣніе насчитываетъ чуть ли не до 20 т. и которыхъ въ самомъ дѣлѣ была только пятая часть, можетъ быть нѣсколько болѣе, можетъ быть и менѣе. Въ Московскомъ Славянскомъ Комитетѣ, съ самаго начала герцеговинскаго возстанія или съ 1 сентября прошлаго, т. е. 1875 года, до 22 октября, сего 1876 года, слѣдовательно почти въ 14 мѣсяцевъ, всѣхъ пожертвованій поступило: 742,328 р. 73 коп. Изъ нихъ въ теченіи первыхъ десяти мѣсяцевъ съ половиной поступило 151,458 р. 78 к.; въ послѣдніе же три мѣсяца съ небольшимъ, т. е. съ 14 іюля по 22 октября поступило 590,869 р. 95 к., или среднимъ числомъ въ день 5,900 р. 742 тыс. рублей цифра почтенная, но еще очень далекая отъ тѣхъ милліоновъ, о которыхъ гласно молва. Если къ этому присоединить приходъ Петербургскаго Отдѣла Славянскаго Комитета, которымъ въ тотъ же срокъ времени было собрано 800 тыс. руб. (въ первый періодъ пожертвованій перевѣсъ былъ на сторонѣ Петербурга, благодаря распоряженіямъ высшаго духовнаго вѣдомства), то всего на всего выйдетъ въ обоихъ главныхъ центрахъ Россіи полтора милліона слишкомъ, и это въ виду необходимости оказывать помощь Герцеговинѣ, Черногоріи, Босніи, Болгаріи и наконецъ ратному дѣлу въ Сербіи!... Конечно, не нужно забывать, какъ я уже имѣлъ честь вамъ доложить, что въ послѣдніе мѣсяцы, въ пору высшаго возбужденія народныхъ сочувствій, образовалось множество палыхъ центровъ по всей Россіи, которые распоряжались пожертвованіями самостоятельно и пересылали деньги, минуя Славянскій Комитетъ и его Отдѣлы, прямо отъ себя, съ различными, спеціальными назначеніями, чѣмъ иногда не мало затрудняли тѣ мѣста и лица, къ которымъ препровождались такія отдѣльныя, большею частью мелкія суммы. Весь почти западный край Россіи во второй періодъ пожертвованій -- обошелся безъ участія Славянскаго Комитета и Кіевскаго Отдѣла, котораго приходъ сравнительно не великъ. Нѣкоторыя общества и учрежденія, какъ напримѣръ Петербургское Кредитное Общество, препроводившее сто тысячъ прямо отъ себя въ распоряженіе генерала Черняева (кромѣ 100 т., переданныхъ имъ Петербургскому Отдѣлу), жертвовали также независимо отъ Комитета. Такимъ образомъ вывести въ точности общую цифру пожертвованій пока еще невозможно; но если присоединить къ нимъ и денежныя суммы, издержанныя Главнымъ Обществомъ Попеченія о раненныхъ и больныхъ воинахъ, то едва ли и тогда общій итогъ пожертвованій превыситъ 3 милліона, а съ вещественными пожертвованіями 3 ¹/₂ милліона.

Это и громадно и мало. Мало сравнительно съ размѣромъ потребностей, ибо свыше 3 милліоновъ православныхъ нашихъ братьевъ Балканскаго полуострова нуждается въ самомъ существенномъ -- въ хлѣбѣ, одеждѣ и кровѣ. Мало относительно такой крупной величины, какова Россія, съ ея 80 милліонами населенія, ея пространствомъ, равняющимся цѣлой части свѣта, ея значеніемъ, ея политическимъ и военнымъ могуществомъ, и пр. и пр. Мало -- въ виду молвы о десяткахъ милліоновъ жертвованныхъ рублей. Это громадно, если принять въ соображеніе источникъ пожертвованій, ихъ нравственный характеръ, условія нашего общественнаго развитія и тѣ помѣхи -- мелкія, ничтожныя, но тѣмъ не менѣе дѣйствительныя, какія приходилось, а иногда и не удавалось, преодолѣвать порыву и готовности жертвователей. Громадно -- потому, что двѣ трети пожертвованій внесъ все же онъ, нашъ бѣдный, обремененный нуждою, простой народъ,-- и каждый его мѣдный грошъ, безъ сомнѣнія, по нравственному результату подаянія значилъ и на вѣсахъ исторіи вѣсилъ тяжеле сотни червонцевъ. Вообще можно замѣтить, что пожертвованія по общественной лѣстницѣ шли въ обратной прогрессіи: чѣмъ выше, чѣмъ богаче, тѣмъ относительно слабѣе и скуднѣе. Были конечно и исключенія, да нельзя не принять въ соображеніе и общаго экономическаго состоянія Россіи въ эти неурожайные годы. Несомнѣнно однако же то, что наши денежныя знаменитости не участвовали вовсе, а если и участвовали, то въ самомъ ничтожномъ размѣрѣ въ этой всероссійской народной складчинѣ, можетъ быть потому, что "не сочувствуютъ!" Оно громадно наконецъ въ виду новизны самого дѣла, непривычки и неумѣлости нашей дѣйствовать народно и сообща, отсутствія организаціи, неудобства сношеній и сообщеній со всѣми углами Россіи, и наконецъ -- къ виду невозможности для Комитета пользоваться безпрепятственно пособіемъ печатнаго публичнаго слова. Но главное: громаденъ результатъ, добытый всею этою, въ сущности невеликою цифрою пожертвованій; громаденъ по своимъ нравственнымъ послѣдствіямъ, по подъему нашей общественной самодѣятельности, по пробужденію нашего народнаго историческаго самосознанія, по сближенію Славянскихъ племенъ между собою, потому наконецъ, что идея Славянства изъ отвлеченной сферы перешла въ жизнь, во очію объявилась.

Но на этомъ останавливаться нельзя и одними нравственными результатами довольствоваться не слѣдуетъ. Надо обезпечить ихъ прочными практическими, матеріальными условіями бытія, надо довершить дѣло и дотянуть гужъ до конца, помня пословицу....

Я не стану распространяться теперь о подробностяхъ нашего "прихода", хотя онѣ въ высшей степени интересны. Впрочемъ потому именно, что онѣ такъ интересны, онѣ заслуживаютъ обстоятельнаго изложенія, чѣмъ и занимается теперь нашъ почтенный секретарь, онъ же и профессоръ исторіи. Письма, при которыхъ большею частью присылались пожертвованія, приводятся теперь въ порядокъ и многія изъ нихъ, какъ искреннѣйшія, простыя изліянія народнаго чувства, лучше всего свидѣтельствуютъ о правдѣ настоящаго историческаго движенія.

Перехожу къ расходу.

Въ первый, такъ сказать Герцеговинскій періодъ пожертвованій, деньги расходовались почти исключительно на нужды православныхъ славянскихъ семействъ Герцеговины и Босніи, и на пособіе Черногоріи. Всѣхъ денегъ такимъ образомъ препровождено въ Рагузу и непосредственно черногорскому правительству въ первые 8 мѣсяцевъ 96,000 р., а въ послѣдній періодъ времени, т. е. когда Черногорія сама вступила открыто въ бой, только 39,583 р. 45 к., всего же 135,583 р. 45 к. Конечно, 39 тысячъ рублей немного, но несправедливо мнѣніе, будто Черногорія была пренебрежена или забыта. Ее нельзя было забыть: она достаточно напоминала о себѣ своими изумительно доблестными подвигами, которые вмѣстѣ съ подвигами нашихъ добровольцевъ, одни только и тѣшили русскія сердца во все время этой неравномѣрной борьбы. Но понятно однако же, что съ началомъ сербской войны вниманіе общества и самыя пожертвованія устремились туда, гдѣ лилась русская кровь, гдѣ исходъ борьбы представлялъ болѣе важное, не одно мѣстное, но и общее политическое значеніе, да и самая задача поставлена была шире. Теперь же вновь стали поступать приношенія въ пользу Черногорцевъ, и не далѣе какъ вчера получена разомъ 5,000 р. отъ неизвѣстнаго. Письмо его свѣтлости князя Николая, которое сейчасъ вамъ будетъ доложено, и тѣ свѣдѣнія о бѣдственномъ положеніи черногорскаго населенія послѣ войны, которыя привезъ и которыя передастъ вамъ лично присланный сюда княземъ нашъ почетный членъ Г. С. Веселитскій-Божидаровичъ, вѣроятно возбудятъ въ васъ желаніе удѣлить немедленно часть нашихъ суммъ въ распоряженіе князя Николая, и я полагаю, что мы могли бы, безъ особеннаго затрудненія, ассигновать на это 50 т. р. с. {Рѣшено было: отдѣлять немедленно въ пользу Черногоріи 50 т. р. с., что и исполнено.}.

Пособіе отправлявшимся въ Герцеговину и Боснію добровольцамъ мы оказывали только Сербамъ, воспитывавшимся въ Россіи, на что и истрачено 3,202 р. 40 к. Впрочемъ, какъ исключительный въ то время случай, были и два русскіе офицера, которымъ, по ихъ просьбѣ, Комитетъ не отказалъ въ денежныхъ средствахъ для поѣздки въ Герцеговину.

На Болгарію и ея несчастное населеніе истрачено въ разное время 38,058 р. 68 к. Изъ нихъ 10 т. р. были посланы въ Императорское Россійское Посольство въ Константинополѣ, гдѣ по этому поводу и образованъ былъ нашимъ повѣреннымъ въ дѣлахъ, г. Нелидовымъ, особый комитетъ для вспоможенія бѣдствующимъ Болгарамъ.

На Болгарскія же, а также на Боснійскія семейства, укрывшіяся въ Сербскомъ княжествѣ, послано митрополиту Сербскому Михаилу въ разное время 7,000 р., роздано иными путями 1,000 р., и отправлено недавно спеціальному, учредившемуся для сей цѣли въ Бѣлградѣ комитету 5,000 р., итого 13,000 руб.

Въ распоряженіе генерала Черняева, т. е. какъ на содержаніе его и его штаба, такъ и на нужды поступавшихъ на службу подъ его начальство русскихъ добровольцевъ, отправлено было до сихъ поръ 78,966 руб. 76 коп. Значительная часть этой суммы была жертвована съ спеціальнымъ назначеніемъ: "въ распоряженіе генерала Черняева", "генералу Черняеву", и т. д. Извѣстно, что ни генералъ Черняевъ, ни русскіе офицеры не получали отъ сербскаго правительства никакихъ денежныхъ средствъ на свое содержаніе. Главнокомандующій Моравскою арміею изъ этихъ же суммъ выдавалъ жалованье своимъ русскимъ офицерамъ, сколько было можно,-- оказывалъ пособіе нуждающимся, раненымъ и возвращающимся, покупалъ лошадей для арміи и вообще производилъ многіе расходы для потребностей своего войска.

Когда генералъ Новоселовъ принялъ начальство надъ Ибарской арміей, то на удовлетвореніе нуждъ русскихъ офицеровъ я нижнихъ чиновъ, служившихъ въ этой арміи, было въ разное время отослано Комитетомъ 20,401 р. 20 к. Изъ нихъ также нѣкоторая часть была жертвуема, особенно изъ провинціи, именно съ этою цѣлью.

Въ помощь больнымъ и раненымъ въ Сербіи, призрѣваемымъ ея свѣтлостью княгинею Наталіей, а также бѣлградскимъ Женскимъ Дружствомъ, отправлено было 6,000.

Въ распоряженіе его свѣтлости сербскаго князя Милана 10,000 р.

На санитарное дѣло въ Черногоріи издержано до сихъ поръ 6,307 р. 76 к. Когда открылась война Черногорцевъ съ Турками, мы отправили туда трехъ врачей и четырехъ фельдшеровъ, съ жалованьемъ: врачамъ по 200, фельдшерамъ по 75 р. въ мѣсяцъ, кромѣ подъемныхъ денегъ; кромѣ того двѣ тысячи рублей употреблены были на покупку вьючныхъ лошадей и другихъ принадлежностей. Врачебный персоналъ находится въ завѣдываніи русскаго генеральнаго консула А. С. Іонина. Дѣятельность нашихъ врачей была весьма успѣшна. Они стяжали общую благодарность какъ князя, такъ и всего населенія.

Въ Сербію было отправлено Комитетомъ первоначально 13 врачей, 14 фельдшеровъ -- исключительно для дѣйствія на перевязочныхъ пунктахъ, съ жалованьемъ: врачамъ по 150, фельдшерамъ по 50 р. въ мѣсяцъ, кромѣ подъемныхъ, сверхъ того 23 сестры милосердія изъ общины "Утоли моя печали" (съ содержаніемъ по 60 р. въ мѣсяцъ на каждую), при начальницѣ общины, княгинѣ Н. Б. Шаховской; затѣмъ еще 7 сестеръ милосердія, по ходатайству нашего Дамскаго Отдѣленія изъ здѣшней Покровской Общины, при санитарномъ отрядѣ Общества русскихъ врачей. Изъ 13 отправленныхъ нами врачей, трое уже возвратились, а мнѣ фельдшеровъ десять; выборъ послѣднихъ оказался большею частью неудаченъ, да къ тому же ихъ съ успѣхомъ могли замѣнить и замѣнили сестры милосердія, всѣ опытныя въ перевязываніи ранъ и и въ уходѣ за больными. Управленіе нашимъ санитарнымъ отрядомъ было возложено на П. И. Николаева (предсѣдателя Владимірской губернской земской управы), который не только пожертвовалъ на санитарную часть значительную денежную сумму, но и самъ на свои средства отправился въ Сербію, взявъ отпускъ. Къ сожалѣнію, состояніе здоровья не позволило ему остаться въ Сербіи долѣе нѣсколькихъ недѣль, и завѣдываніе отрядомъ предложено было княгинѣ Шаховской. Мы можемъ только порадоваться, что наше санитарное дѣло попало въ руки такой энергической, умной, самоотверженной женщины. Княгиня тотчасъ устроила госпиталь отъ Славянскаго Комитета въ Парачинѣ. Въ настоящую же минуту этотъ госпиталь перенесенъ въ Бѣлградъ.

Всего на санитарную часть въ Сербіи отчислено было до сихъ поръ 31,052 р. 96 к.; впрочемъ эта сумма еще не вполнѣ издержана.

Наибольшій расходъ былъ произведенъ по отправкѣ добровольцевъ, но онъ еще не опредѣленъ въ точности, ибо деньги добровольцамъ выдавались частью въ Москвѣ, частью въ Кишиневѣ и Бѣлградѣ, куда для этого переводились нами значительныя суммы.

Пособіе добровольцамъ, отправлявшимся въ Сербію, выдавалось сначала въ довольно щедромъ размѣрѣ, потому что представлялось какимъ-то исключительнымъ расходомъ, т. е. не менѣе 200 рублей офицерамъ, а нѣкоторымъ полковникамъ, которыхъ присутствіе въ Сербіи казалось особенно полезнымъ, значительно выше. Когда же число добровольцевъ увеличилось и самое отправленіе ихъ туда стало обычнымъ явленіемъ, размѣръ пособія былъ сокращенъ, такъ что штабъ-офицерамъ выдавалось 250 р., оберъ-офицерамъ отъ 150 до 200, юнкерамъ не свыше 120 руб., унтеръ-офицерамъ отъ 75 до 100, нижнимъ чинамъ 70, 60 и не менѣе 50 рублей. Изъ этого пособія производились добровольцами расходы на заграничный паспортъ, на проѣздъ чрезъ Румынію отъ Яссъ до Турнъ-Северина и на продовольствіе во время пути; проѣздъ же отъ Москвы до Кишинева и до Одессы, благодаря Правленіямъ Московско - Курской, Курско- Кіевской, Кіевско - Брестской и Одесской желѣзныхъ дорогъ, былъ и остается даровой, по свидѣтельствамъ Славянскаго Комитета, точно также какъ и провозъ отправляемыхъ нами грузовъ. Изъ изложеннаго выше каждый можетъ вывести заключеніе, что денежное пособіе, выдававшееся Комитетомъ, никакъ не могло служить приманкою для поступленія въ ряды сербской арміи.

Всѣхъ добровольцевъ, получившихъ пособіе отъ Московскаго Славянскаго Комитета, по настоящее число насчитывается 1,176 человѣкъ, въ томъ числѣ 11 полковниковъ.

Денегъ на пособіе истрачено приблизительно до 140 т. р. с., включая сюда и расходы на обратную отправку домой тѣхъ добровольцевъ, которые явились сюда безъ предварительныхъ сношеній и справокъ, безъ всякихъ средствъ, иногда пѣшкомъ, изъ самыхъ искреннихъ побужденій, нб не могли быть приняты по какимъ-либо независящимъ отъ нихъ обстоятельствамъ и не имѣли денегъ для возвращенія. Вообще добровольцевъ могло бы быть отправлено вдвое болѣе; но Комитетъ выдавалъ пособіе почти исключительно военнымъ, отъ отставныхъ офицеровъ требовалъ въ большинствѣ случаевъ свидѣтельствъ объ ихъ образѣ жизни за время послѣ выхода въ отставку, и никого не принималъ заочно. Въ числѣ этихъ 1,176 добровольцевъ мы считаемъ и добровольцевъ изъ городовъ, т. е. такихъ, на которыхъ средства давались иногородними мѣстными жителями и переводились въ Комитетъ. Особенно много отправилось добровольцевъ изъ Нижняго и Орла, и притомъ отлично снаряженныхъ одеждою и обувью,-- не мало изъ Казани, Самары, Астрахани и изъ другихъ городовъ

Независимо отъ сихъ добровольцевъ, Комитетъ оказалъ пособіе и казакамъ на Дону, Терекѣ и Кубани, пожелавшимъ помочь своимъ православнымъ братіямъ въ ихъ честной борьбѣ съ мусульманами. На этотъ предметъ издержано приблизительно до 40 тысячъ. Говорю приблизительно, потому что расходъ производился заочно, и точныхъ расчетовъ еще не получено.

Нѣкоторые добровольцы оставили здѣсь семейства, которыя съ ихъ отъѣздомъ очутились въ самомъ бѣдственномъ положеніи. Другіе, отличившись въ бояхъ и раненые, писали въ Комитетъ письма изъ госпиталей, прося оказать помощь ихъ женамъ и дѣтямъ. На это израсходовано Комитетомъ до сихъ поръ 2,269 р. 34 к., въ томъ числѣ выдано пособіе и семействамъ нѣкоторыхъ убитыхъ офицеровъ.

Возвратившимся раненымъ добровольцамъ выдано до сихъ поръ 711 р.

На русско-болгарскую дружину въ Сербіи выслано было Комитетомъ, въ равное время, полковнику Медвѣдовскому 7,440 р.

Спеціально на нужды нашихъ добровольцевъ въ Сербіи по 22 октября выслано было митрополиту Михаилу, генералу Дандевилю и отправлено съ членами Комитета П. А. Висковатовымъ и А. А. Нарышкинымъ 17,564 р. {Послѣ 22 октября переведено было по 29 октября еще слишкомъ 30,000 руб. по телеграфу въ Бѣлградъ.}.

Устройство военно-походнаго телеграфа въ Сербіи стоило Комитету слишкомъ 9,007 р. 18 к. 3,871 р. были израсходованы на устройство двухъ походныхъ подвижныхъ церквей, съ хоругвями и пѣвчими. На этотъ предметъ жертвовались спеціальныя суммы какъ Комитету, такъ и г. товарищу предсѣдателя П. Н. Батюшкову, который принялъ на себя трудъ исключительнаго завѣдыванія этою частью, и который представитъ вамъ о томъ особый отчетъ.

Болѣе 5,800 руб. издержано до сихъ поръ на изготовленіе, покупку и отправку шинелей, сапоговъ, полушубковъ и нѣкоторыхъ другихъ предметовъ одежды и обуви, а также и продовольствія. Шинелей отправлено до сихъ поръ свыше 4000, сапоговъ до 2000 паръ, полушубковъ до 3000, чаю до 2000 фунт.

Собственно же на наши канцелярскія издержки, съ жалованьемъ письмоводителямъ, истрачено до сихъ поръ, съ расходами на телеграфъ и на переводъ за границу денегъ, 1,981 руб.

Опуская теперь подробности о другихъ мелкихъ статьяхъ расхода, напр. на устройство кружекъ для сбора, посылку и содержаніе агентовъ и проч. и проч., перехожу къ общему итогу.. Всего по 22 октября издержано нами, въ теченіи 14 мѣсяцевъ, 583,542 р. 38 к.

Въ остаткѣ 158,786 р. 35 к. Изъ нихъ 5,000 р., пожертвованные г-жею В. А. Морозовой), и 500 руб., пожертвованные г. Лукинымъ, имѣютъ спеціальное назначеніе: первые на воспитаніе сиротъ, оставшихся послѣ убитыхъ русскихъ добровольцевъ, вторые на воспитаніе сиротъ павшихъ въ бою Сербовъ въ самой Сербіи.

Расходы, какъ видите, не велики, при такомъ крупномъ дѣлѣ и въ виду столькихъ вопіющихъ нуждъ, заявляемыхъ намъ не только изъ Черногоріи, Босніи, Герцеговины, Болгаріи и Сербіи, но и изъ среды нашихъ русскихъ добровольцевъ, которымъ бѣдная сербская казна не въ состояніи производить никакого денежнаго содержанія. А между тѣмъ денежныя средства наши ничтожны и приливъ пожертвованій началъ замѣтно ослабѣвать. Въ послѣднія три недѣли съ 5,900 руб. онъ дошелъ до 2,500 р. среднимъ размѣромъ въ день. Но намъ предстоятъ расходы неотложные, обязательные для русской общественной совѣсти: это именно обезпеченіе участи русскихъ добровольцевъ, пребывающихъ въ Сербіи, обезпеченіе раненыхъ, обезпеченіе семействъ убитыхъ, доставленіе средствъ для возвращенія въ Россію. Мы приняли теперь мѣры для правильной организаціи раздачи жалованья тѣмъ изъ добровольцевъ, которые состоятъ въ Сербіи на службѣ (чего до сихъ поръ не было) и вышлемъ на дняхъ къ 'нашему члену П. А. Висковатову, для этой цѣли и вообще на нужды добровольцевъ, 25,000 руб., что и будемъ производить ежемѣсячно, пока достанетъ средствъ.

Русское общество не броситъ начатаго, затѣяннаго имъ дѣла, въ этомъ нельзя сомнѣваться. Но нельзя не замѣтить, что въ послѣдніе дни, подъ вліяніемъ газетныхъ корреспонденцій, сочувствіе въ публикѣ собственно къ Сербамъ нѣсколько охладѣло. Какъ будто идея Славянства и рѣшеніе великаго Восточнаго вопроса могутъ зависѣть отъ мелкихъ, мѣстныхъ интригъ, ссоръ и тому подобнаго случайнаго дрязга, который неразлученъ съ каждымъ житейскимъ дѣломъ, водится вездѣ, гдѣ водятся люди, и совершенно исчезаетъ въ общемъ фонѣ исторической жизни! Но какія бы ни были вины нѣсколькихъ Сербовъ по отношенію къ нѣсколькимъ Русскимъ, въ общемъ виноваты мы, а не Сербы. Да, мы -- какъ общество, какъ Россія. Сербы не обязаны знать, да и не могутъ понять, что помощь, оказанная имъ, есть помощь посильная только отъ одного русскаго общества; имъ неизвѣстны тѣ исключительныя домашнія условія, въ какихъ оно находилось. Говорятъ, пишутъ, печатаютъ, славятъ: "содѣйствіе Россіи, милліоны Россіи". Подъ Россіей разумѣютъ они, Сербы и всѣ задунайскіе Славяне, не тотъ или другой классъ общества, но и все государство, Россію въ ея общемъ, цѣльномъ образѣ,-- однимъ словомъ, они не привыкли отдѣлять въ Россіи народъ отъ правительства, и понадѣявшись на "Россію", затѣяли борьбу выше силъ. Результаты этой ошибочной надежды всѣмъ извѣстны: сотни разрушенныхъ селъ, выжженные города, треть территоріи въ рукахъ Турокъ,-- истощеніе средствъ, всеобщее разореніе. Казнить ли еще Сербовъ и намъ за ихъ заблужденіе?

Мы у Сербовъ въ долгу.

Но мы въ долгу не останемся. Не только русское общество не дастъ осрамить русское имя, но уже близокъ часъ, такъ давно всѣми нами желанный и призываемый, благословенный часъ, когда въ самой Россіи все станетъ на свое мѣсто, и дѣло свойства государственнаго отойдетъ къ государству; когда, другими словами, само могучее наше правительство, съ своею прочною историческою организаціей, во главѣ и при содѣйствіи общественныхъ силъ, возьметъ защиту Славянъ въ свои крѣпкія руки. Да будетъ такъ.

4. Рѣчь предсѣдателя Московскаго Славянскаго Комитета въ засѣданіи 6-го марта 1877 года.

Мм. гг. Съ иными надеждами, при иныхъ обстоятельствахъ собирались мы въ этой самой залѣ, четыре мѣсяца тому назадъ. Не успѣло закатиться солнце, озарившее погромъ сербской рати на Дюнишѣ, какъ надъ Славянскимъ міромъ занялась, повидимому, заря новаго бодраго дня, исполненнаго радостныхъ упованій. Въ тотъ мигъ, когда, казалось, все погибало, когда въ неравной борьбѣ сломился русскій геройскій оплотъ, созданный въ Сербіи съ такимъ трудомъ и любовью, одинокими усиліями Русской земли, безъ всякаго содѣйствія русской власти,-- подвиглась вдругъ сама великая наша держава и грознымъ: "не далѣе!" остановила натискъ побѣдоносныхъ турецкихъ войскъ. Вы помните громовое дѣйствіе на умы въ Россіи и Европѣ русскаго ультиматума. Откуда взялась сила этого слова, предъ которой преклонился міръ? Опиралась ли она на готовыхъ надежныхъ союзниковъ, на политическія, вѣрно разсчитанныя соображенія? Праздные вопросы! Она взялась изъ себя самой, изъ своей внутренней правды. Устами Царя рекла, негодуя, сама историческая совѣсть Россіи, и слово Его прогремѣло, какъ "власть имущее"...

Не правы ли мы были, повидимому, когда, подъ впечатлѣніемъ этого событія, въ засѣданіи Комитета 24-го октября, выражали вамъ надежду, что "не только русское общество не дастъ осрамить русское имя, но уже близокъ часъ, такъ давно всѣми нами желанный и призываемый, когда русское общество сдастъ бремя необычной и несвойственной ему дѣятельности государству, когда само наше правительство, во главѣ и при содѣйствіи общественныхъ силъ, возьметъ защиту Славянъ въ свои крѣпкія руки"...?

Вскорѣ затѣмъ эти наши надежды были подтверждены торжественно и всенародно. 30-го октября въ Кремлѣ, среди святыни и древности московской, Русскій Царь вступилъ въ общеніе со своимъ народомъ, въ общеніе духа съ его прошлыми и грядущими судьбами и держалъ къ нему рѣчь, на вѣки врѣзавшуюся въ народную память. Самодержавный Царь явилъ Себя причастнымъ сердцемъ тому великому движенію, которымъ ознаменовалъ себя прошлымъ лѣтомъ Его народъ, выславъ своихъ сыновъ на борьбу съ врагами Славянства и вѣры. Онъ помянулъ сочувственнымъ словомъ "нашихъ добровольцевъ, изъ коихъ многіе, какъ выразился Государь,-- поплатились кровью за славянское дѣло". "Я знаю -- такъ всенародно возвѣстилъ Царь -- что вся Россія вмѣстѣ со Мною принимаетъ живѣйшее участіе въ страданіяхъ нашихъ братьевъ по вѣрѣ и по происхожденію"... "Если Я увижу, продолжалъ далѣе Государь, что мы не добьемся такихъ гарантій, которыя обезпечивали бы исполненіе того, что мы въ правѣ требовать отъ Порты, то Я имѣю твердое намѣреніе дѣйствовать самостоятельно... Да поможетъ намъ Богъ -- такъ заключилъ Государь Свою рѣчь -- исполнить наше святое призваніе".

Нѣтъ мгновеній возвышеннѣе тѣхъ, когда, внезапнымъ подъемомъ всенароднаго духа, вся многовѣковая исторія страны вдругъ затрепещетъ въ ней живою движущею силой, и весь народъ послышитъ себя единымъ, цѣльнымъ въ вѣкахъ и пространствѣ, живымъ историческимъ организмомъ. Такую именно минуту пережили мы съ вами въ завѣтный день 30-го октября, когда вся Русь, въ лицѣ Москвы, принимала отъ Царя Его мысль и слово, и устами Москвы же, въ ея отвѣтномъ адресѣ на благую вѣсть, выражала свою вѣру и страстное желаніе: "да прейдетъ слава Царя-Освободителя далеко за русскій рубежъ, во благо нашимъ страждующимъ братьямъ, во благо человѣчеству, во славу истинѣ Божіей".

Вторя Москвѣ, возликовала и заговорила вся русская область, и до сихъ поръ еще не перестаютъ доноситься изъ дальнихъ концовъ нашей земли запоздалые въ своей радости отголоски...

Эти слова Государя не были дѣломъ случайнаго, личнаго державнаго произволенія. Это было наитіе историческаго духа. Онъ говорилъ, какъ преемникъ царей, какъ преемникъ Ивана III, принявшаго отъ Палеологовъ гербъ Византіи и сочетавшаго его съ гербомъ Московскимъ,-- какъ преемникъ Петра и Екатерины,-- какъ вѣнчанный блюститель древнихъ преданій и непрерывавшагося историческаго завѣта.

Отъ этихъ словъ не можетъ быть отреченія,-- развѣ бы самъ Русскій народъ отрекся себя и своего призванія, и подписалъ бы себѣ смертный приговоръ.

Я не напрасно привелъ вамъ на память это наше недавнее прошлое, которое такъ многіе спѣшатъ забыть и которое повидимому въ такомъ рѣзкомъ противорѣчіи съ настоящимъ: небо надъ нами, казавшееся такимъ лучезарнымъ, заволоклось сѣрыми, удушливыми облаками... Слова, сказанныя въ Кремлѣ, непреложны, какъ истина, но напрасно было надѣяться на немедленное торжество истины! Между нею и ея исполненіемъ воздвиглись какія-то изумительныя, неуловимыя препятствія. Наше "святое призваніе", о которомъ говорилъ Государь, несомнѣнно, но видно для того чтобы подъять и понести его, нужна несокрушимая вѣра въ Россію, въ ея правду и ея силу,-- нужно съ ея народомъ единеніе въ духѣ,-- нужно именно то, въ чемъ, къ нашему вреду и позору, обличалась срамная скудость. Вспыхнувшій на мгновеніе свѣтъ историческаго откровенія, озарившій, казалось, даже головы скудоумныхъ, скоро затмился въ сознаніи дѣятелей, и не руководимые ни чувствомъ, ни инстинктомъ народнымъ, они колобродятъ въ умственной тьмѣ, гоняясь за блуждающими огнями европейской мысли. Въ самомъ дѣлѣ, какъ опредѣлить вамъ положеніе славянскаго дѣла за эти четыре мѣсяца нашего нравственнаго удушья? Какое зрѣлище представляется намъ? Наша могучая, великая Россія, сойдя съ прямаго пути истины, тяжело плутаетъ по дебрямъ и закоулкамъ политики, на удивленіе и удовольствіе всей Европы. Она же могучая, великая, единая Славянская держава не перестаетъ безпокоиться объ устройствѣ въ пользу Славянъ какого-то благотворительнаго европейскаго концерта, и всякій разъ, когда по ея настоянію концертъ состоится,-- концертъ, гдѣ всѣ вопятъ нагло-фальшивыми голосами, а Россія выводитъ свою мелодію теноромъ, деликатнымъ, но за то искреннимъ,-- всякій разъ, къ ея удивленію, выручка оказывается въ пользу Турокъ! Мы видѣли длинный рядъ дипломатическихъ совѣщаній, съѣздовъ, и объѣздовъ, въ которыхъ всѣ участники, не обманывая другъ друга, обманывали лишь одну Россію, не прибѣгая даже и къ хитрости, грубо и явно. Но никакіе обманы, никакія обиды и оскорбленія не могли поколебать упрямой кротости и назойливаго миролюбія русской дипломатіи: обиды, отъ которыхъ щеки Россіи пылаютъ стыдомъ и изнываетъ сердце. Полагаю это выраженіе позволительно хоть теперь употребить намъ, Русскимъ, послѣ того, какъ самъ его величество, германскій императоръ Вильгельмъ, всего менѣе заинтересованный въ славянскомъ дѣлѣ, выразился въ разговорѣ съ посланнымъ недавно въ объѣздъ русскимъ дипломатомъ (какъ напечатано въ русскихъ газетахъ) такими словами: "предлагайте что угодно и будьте увѣрены, что я поддержу всѣ мѣры, принятыя вами, чтобъ избавить ваше правительство, меня самого и всѣ христіанство отъ жгучаго стыда". А между тѣмъ Турки рѣжутъ, да рѣжутъ и Болгаръ, и Босняковъ, и Старосербовъ, рѣжутъ, сажаютъ на колъ, насилуютъ, правда, не на такую широкую руку, не такъ декоративно и шумно какъ прежде, но втихомолку, исподоволь и не менѣе основательно. А между тѣмъ сотни тысячъ семействъ герцеговинскихъ, боснійскихъ, болгарскихъ вотъ уже второй годъ влачатъ самое бѣдственное, ужасное существованіе, вдали отъ родины, на чужбинѣ: поля ихъ остаются необработанными, сады невоздѣланными, а Русскій народъ, самъ обремененный нуждою, истощается въ собственныхъ средствахъ, поддерживая несчастныхъ посильными подаяніями.

А между тѣмъ Болгарія, которой муки подвигли даже и Европу на состраданіе, которой участью была повидимому болѣе всего озабочена русская дипломатія и которая поэтому уже обнадежилась, что для нея настаетъ пора новой самостоятельной жизни,-- Болгарія начинаетъ содрогаться отъ ужаса при одной мысли о грозящемъ ей разочарованіи. Если этому страдальческому племени, послѣ того, что сулило ему русское народное движеніе въ 1876 году, придется поколебаться въ своей вѣрѣ въ Россію, оно падетъ въ такую глубокую бездну отчаянія, изъ которой едва ли выйдетъ, или же погибнетъ духовно, отдавшись во власть иноземцамъ.

А между тѣмъ,-- пока русская дипломатія пытается учинить новый европейскій концертъ, съ пересадкою музыкантовъ и все съ тою же цѣлью не идти далѣе минимума реформъ, добытаго пресловутою и въ самой Европѣ осмѣянною конференціей,-- Сербія, подъ давленіемъ Англіи и Австріи, вынуждена была заключить миръ съ Турціей; миръ, свидѣтельствующій предъ всѣмъ свѣтомъ, что ни во что послужило ей святое братское самоотверженіе Русскаго народа. Все это возвышенное движеніе Русской земли, этотъ подъемъ народнаго духа, это потраченное народное достояніе, составившееся большею частью изъ крестьянскихъ трудовыхъ грошей, эти сотни русскихъ жизней, такъ великодушно и беззавѣтно отданныхъ за вѣру и братьевъ, эта дорогая русская кровь, такъ обильно пролитая на сербскихъ поляхъ за "славянское дѣло", какъ изволилъ выразиться въ своей рѣчи самъ Государь,-- все это оказалось напрасно, втунѣ, пошло ни во что, даже не потянуло на вѣсахъ нашей дипломатіи... Русская кровь осталась не отмщенною, народный подвигъ даже не принятымъ во вниманіе, какъ будто была пролита не русская, а какая-нибудь готтентотская кровь; какъ будто все это происходило гдѣ-то въ Африкѣ или въ Австраліи. Въ довершеніе всего, этотъ народный подвигъ сталъ предметомъ глумленія, насмѣшекъ и клеветы, и не въ однихъ только высшихъ общественныхъ классахъ (что къ несчастью было бы совершенно въ порядкѣ вещей), но даже въ слояхъ, казалось бы, болѣе образованныхъ и мыслящихъ.

Не могу не остановить вашего вниманія на этомъ предметѣ. Начинаетъ проявляться странная повадка хулить и чернить величавый народный порывъ прошлаго года. Ужь не потому ли, можетъ быть, что подобное историческое явленіе обязываетъ, т. е. предъявляетъ запросъ на болѣе высокій духовный строй и на послѣдовательность дѣйствій, налагаетъ нравственный долгъ: и по минованіи порыва оставаться вѣрнымъ началу, лежащему въ его основѣ? Такъ оно и будетъ -- мы вѣримъ -- въ нашемъ простомъ народѣ, но не такъ поступаетъ, большею частью, наше образованное общество. Оно какъ бы спѣшитъ поскорѣе расквитаться съ тѣми впечатлѣніями и даже увлеченіями, которымъ невольно было подчинилось въ прошломъ году. Ему не подъ силу нести долѣе этотъ нравственный грузъ, мѣшающій обычному, легкому отношенію къ жизни. И вотъ, подъ видомъ служенія правдѣ и будто-бы "тяжелой, но святой обязанности самоизобличенія", съ какимъ-то злорадствомъ подбираются и распускаются всевозможныя сплетни, слухи, небылицы, и отчасти и были про всякаго пьянаго добровольца, про всякій случайный безпорядокъ или частное злоупотребленіе. Нѣтъ ничего выгоднѣе, удобнѣе и дешевле отрицанія и скептицизма; они придаютъ человѣку видъ какой-то умственной широкости и многосторонности, чуждой ослѣпленія и фанатизма, а въ сущности только прикрываютъ скудость внутренняго содержанія, бѣдность мысли, отсутствіе крѣпкихъ убѣжденій и нравственнаго идеала. Самоизобличеніе дѣйствительно есть великая духовная сила -- оно серьезно и благотворно; но то, что мы видимъ у насъ -- плодъ духовнаго безсилія и неспособности постигнуть глубокій смыслъ совершающихся явленій. Дошло до того, что наши добровольцы; о которыхъ благоволилъ въ своей рѣчи упомянуть самъ Государь, по возвращеніи стали чуть не опальными въ глазахъ нѣкоторой части общества, преимущественно высшихъ его сферъ, петербургскихъ; полиція, сообразуясь съ настроеніемъ господствующимъ вверху, усердно снимаетъ съ нихъ сербскіе мундиры и черногорскія платья, такъ чтобы ничто не напоминало о постыдномъ увлеченіи прошлаго лѣта. Дошло до того, что отрицаютъ самый фактъ самодѣятельности народной, и опять-таки оттуда, преимущественно изъ Петербурга, доносятся теперь отзывы, что и народное-то сочувствіе православнымъ славянскимъ братьямъ -- просто миѳъ, выдумка; что все это "движеніе" не болѣе, какъ штука Славянскаго Комитета, который бы, кстати, слѣдовало совсѣмъ запретить, стереть, уничтожить; что Комитетъ набралъ лишь отребье со всего народа, да и отправилъ въ Сербію и т. д. въ томъ же родѣ. Это уже не самообличеніе, а какое-то добровольное самозаушеніе или самооплеваніе, доходящее до сладострастія, до безстыдства! Затаптывать въ грязь тотъ порывъ народнаго чувства, которымъ освятилась и обновилась Русская земля, то явленіе, въ которомъ одномъ въ наше печальное время мы почерпаемъ упованіе и вѣру въ себя самихъ, клеветать на Россію, на Комитетъ, на Славянъ -- забывать про тѣ милліоны, составившіеся въ буквальномъ смыслѣ изъ лептъ простонародныхъ -- этого нельзя объяснить только умственною ограниченностью и невѣжествомъ: тутъ уже немощь и растлѣніе духа.

Я не стану отвергать, что въ дѣлѣ народнаго вмѣшательства въ борьбу Сербіи съ Турціей -- были безпорядки. Да и не могли не быть, потому что не было правильной организаціи; а организаціи не было потому именно, что самое дѣло не было исполненіемъ какого-либо плана, заранѣе обдуманнаго Комитетомъ, а послѣдствіемъ всеобщаго искренняго увлеченія и негодованія. Въ средѣ добровольцевъ были, конечно, и пьяницы, и негодяи, можетъ быть ихъ было процентовъ пять или нѣсколько больше,-- но замѣтимъ, не было трусовъ, по крайней мѣрѣ о нихъ не слышно... Едва ли монетъ подлежать сомнѣнію, что, появись русскій ультиматумъ не 20-го октября, а 20-го августа или 20-го сентября, о чемъ такъ усиленно молила Россію сербская власть, не было бы ни столько пролитой крови, ни столькихъ взаимныхъ пререканій, всегда вызываемыхъ всякою неудачею, ни особенныхъ безчинствъ, ни подъ конецъ деморализаціи. Военный волонтеръ среди мира -- аномалія. Порывъ вообще не терпитъ перерыва, и такъ какъ онъ въ то же время элементъ безпорядка, то если ему на смѣну не придетъ правильная организація въ духѣ тѣхъ же началъ,-- порывъ улетучится, и остается безпорядокъ. Выведенные изъ боевыхъ позицій въ столицу и города, томимые бездѣйствіемъ, понимая, что періодъ ихъ самодѣятельности миновалъ, и что, по сознанію всего міра, наступилъ чередъ для дѣйствія самой Русской державы,-- съ какимъ страстнымъ нетерпѣніемъ желали и ожидали себѣ наши добровольцы организаціи отъ русской власти! Они надѣялись, что русскій авангардъ, готовая русская боевая сила пригодится для русской, нынѣ бездѣйствующей на Прутѣ арміи, но ошиблись въ своихъ разсчетахъ.

И точно пріѣзжалъ въ Бѣлградъ русскій генералъ, но почти одновременно съ нимъ пріѣхала и новая отсрочка на 2 мѣсяца, а долговременная отсрочка, мм. гг., по выраженію одного Святаго, есть "скукъ питательница и мать отчаянія". Мы это и на себѣ испытываемъ...

Волонтеры не могли и не захотѣли долѣе ждать, въ виду нерѣшительности русской политики, и русское оффиціальное содѣйствіе выразилось только въ уничтоженіи русскихъ вольныхъ военныхъ дружинъ. И вотъ, въ виду непріятеля, который еще занималъ треть Сербіи и могъ, при возобновленіи войны, въ нѣсколько дней безпрепятственно дойти до самаго Бѣлграда; въ виду разоренныхъ и сожженныхъ селъ и городовъ, какъ будто совершивъ свое дѣло вполнѣ, съ надлежащимъ концомъ, потянулись тысячи нашихъ добровольцевъ обратно домой, совѣстясь смотрѣть въ глаза Сербамъ и недоумѣвая: "неужто же, защищая вѣру и христіанъ противъ Турокъ, по мысли и внушенію всего русскаго люда, жертвуя жизнью и претерпѣвая всякія лишенія, они чинили что-то недоброе и начальству противное?"... Нельзя не полагать, что подобное настроеніе духа способно скорѣе понизить его, чѣмъ укрѣпить и возвысить.

Затѣмъ, если и были отверженцы въ средѣ добровольцевъ, развѣ не болѣе еще было ихъ между севастопольцами, въ числѣ которыхъ были и арестанты, и даже распутныя женщины, очищавшія себя подвигами самопожертвованія? Не было развѣ ихъ между Русскими и 1812 и 1612 годовъ, не говоря уже о болѣе отдаленныхъ временахъ, хоть бы о крестовыхъ походахъ? Правда, нашлись у насъ художники-реалисты, которые отрицаютъ нравственную заслугу Русскаго народа въ пожарѣ Москвы 1812 г.; нашлись историки-реалисты, которые пытались низвести съ пьедесталовъ, воздвигнутыхъ благородной народной памятью, и Донскаго, и Минина, и Пожарскаго. Но это свидѣтельствуетъ только о томъ, что нѣтъ ничего тупоумнѣе реализма, когда онъ берется судить объ явленіяхъ историческихъ, нравственныхъ и вообще высшаго порядка. Уставившись вплоть глазами въ зданіе, вы не увидите его архитектурныхъ очертаній, а увидите только кирпичъ, мусоръ и известь. Взору реалиста народъ представляется только какъ совокупность отдѣльныхъ единицъ, Петровъ, Ивановъ, Матвѣевъ, а не какъ цѣлое, не какъ живой организмъ, неуловимый для внѣшняго чувства. Исторія, мм. гг., постигается только процессомъ идеализаціи. Имѣя дѣло съ дѣйствительностью, нужно умѣть различать въ ней черты историческія, отдѣлить личное отъ общаго, случайное отъ личнаго, внутреннее отъ внѣшняго.

Въ этомъ гудѣ и гамѣ самообличеній, клеветъ, сплетенъ, доносовъ, жалобъ со стороны судящихъ и судимыхъ, критиковъ и самихъ дѣятелей -- позабыта только -- бездѣлица!-- огромное большинство молчащихъ. А въ нихъ-то вся и сила и устой нашей земли, въ нихъ,-- въ безмолвіи и смиреніи совершившихъ свой геройскій подвигъ и ежедневно совершающихъ великіе подвиги долготерпѣнія. Не могу, кстати, не вспомнить про одного изъ добровольцевъ, унтеръ-офицера Ѳедорова. Уже пожилой, онъ пришелъ прошлымъ лѣтомъ въ Комитетъ -- отправляться въ Сербію изъ какой-то дальней деревни, гдѣ проживалъ съ семействомъ, въ чистой отставкѣ, послѣ долгаго срока службы. На вопросъ мой: зачѣмъ онъ идетъ въ Сербію? онъ отвѣчалъ, что онъ еще можетъ пригодится, что ему не въ терпежъ, что ужь онъ такъ себѣ положилъ "помереть за вѣру и за нашихъ, за православныхъ". Въ Сербіи, какъ я узналъ потомъ, онъ былъ изъ числа тѣхъ Русскихъ, которые, не помню гдѣ, наступали на турецкіе шанцы -- стройно, нога въ ногу, опустивъ ружья, молча, не обстрѣливаясь. Это грозное безмолвіе, эта тишина наступленія навели такой ужасъ на Турокъ, что они не выдержали и бѣжали изъ шанцевъ. Ѳедоровъ былъ при этомъ раненъ въ голову, но, оправившись, вскорѣ за заключеніемъ перваго перемирія вернулся въ Россію и опять пришелъ къ намъ въ Комитетъ за полученіемъ проѣзднаго билета по желѣзной дорогѣ. Мы выдали ему Кое-какое пособіе, хотя онъ ничего не просилъ и ни на что не жаловался, но онъ все переминался, какъ будто недоумѣвая, наконецъ обратился ко мнѣ съ такими словами: "рѣшите вы меня, ваше благородіе, могу я теперь возвратиться домой или мнѣ опять туда пойти?" -- Какъ, зачѣмъ, чего тебѣ мало?-- "Да вѣдь помните, я и вамъ говорилъ, что иду жисть положить"...-- Ну?-- "Да вотъ, не умеръ, живъ".-- Да ты раненъ.-- "Раненъ, правда, ну да рана еще не что!... Коли скажете надо идти, я готовъ".-- Да ты вѣдь не трусилъ, не прятался отъ смерти?-- "Это сохрани Богъ, я свое дѣло дѣлалъ, да все кажется, надо бы до конца"... Насилу намъ удалось успокоитъ его совѣсть,-- и доживаетъ онъ теперь свой вѣкъ,-- безмолвствуетъ гдѣ-то въ глуши Княгининскаго или Блабужскаго уѣзда. Вы хорошо знаете, мм. гг., что этотъ Ѳедоровъ не есть единичное, исключительное явленіе, а типичное, что подобныхъ ему не мало, и если Господь, по библейскому сказанію, простилъ одинъ городъ за пять праведныхъ, то авось либо помилуетъ Онъ и нашу многогрѣшную землю за этотъ сонмъ невѣдомыхъ праведныхъ въ темныхъ, низменныхъ слояхъ Русскаго народа...

Отъ этихъ праведныхъ мысль невольно переносится къ противоположному полюсу нашего народа, къ той петербургской великосвѣтской средѣ, которая, узнавъ отъ заѣзжихъ духовныхъ авантюристовъ (должно быть впервые) про Іисуса Христа и Господа Бога, съ отличной стороны ими отрекомендованныхъ, собирается въ настоящее время учить праведности и христіанской любви нашъ простонародный людъ, да еще по англійскимъ книжкамъ. Не потому упомянулъ объ этой смѣшной и дикой затѣѣ, чтобы придавалъ ей какое-либо значеніе. Самъ по себѣ этотъ, такъ-называемый у насъ въ печати "великосвѣтскій расколъ" дѣло ничтожное и пустое. Но если принять во вниманіе, что всѣ эти, болѣе или менѣе богатые и знатные русскіе люди, отдавшіеся духовному руководству иноземныхъ учителей,-- поющіе о Христовой любви по чужестраннымъ нотамъ, отличались совершеннымъ безучастіемъ къ самоотверженному народному движенію въ пользу православныхъ Славянъ и не внесли (какъ это Комитету хорошо извѣстно) ни одной "лепты" на помощь страждущимъ нашимъ братьямъ по крови и о Христѣ, Сербамъ, Болгарамъ и Черногорцамъ; если припомнить при этомъ,что то же общество въ началѣ нынѣшняго столѣтія было одержимо модною маніей масонства) а въ послѣдніе 10 лѣтъ царствованія Александра I было пасомо іезуитомъ графомъ де-Местромъ и поставляло обильный контингентъ въ ряды католической папской арміи,-- нельзя не усмотрѣть въ подобномъ явленіи характеристическаго признака цѣлой среды,той среды, которая, къ несчастію, по своему общественному положенію, играетъ такую важную роль въ судьбахъ нашего отечества. Нельзя не признать въ этомъ отчужденія отъ своей Церкви и отъ своего народа симптомовъ того недуга, которымъ страждетъ нашъ общественный организмъ и въ которомъ лежитъ объясненіе помѣхъ и препятствій, временно воздвигшихся между царскимъ словомъ и дѣломъ, между истиной и ея исполненіемъ.

Вездѣ, въ каждой правильно, органически развившейся странѣ -- высшіе классы общества признаются наиболѣе образованными и просвѣщенными, служатъ своему народу органами сознанія, по преимуществу хранятъ историческія преданія. Такова, напримѣръ, Англія. Что же видимъ у насъ? Совершенно наоборотъ. Ваши высшіе общественные классы, составляющіе плотную, ближайшую среду около центровъ власти, тѣсно соприкасающіеся со всѣмъ, что оказываетъ практическое вліяніе на русскую жизнь,-- наши высшіе классы, за исключеніемъ малаго числа отдѣльныхъ лицъ, почти совершенно чужды своему народу не только мыслью и худомъ, но и языкомъ и инстинктами. Они не заслуживаютъ названія "просвѣщенныхъ", и только "цивилизованы". Какъ, скажутъ намъ, вы отрицаете просвѣщеніе всей Западной Европы, котораго они въ нашемъ народѣ представители и носители?... Неизчислимы сокровища знанія и науки на Западѣ, но, мм. гг.,' сѣмена просвѣщенія, приносимыя къ намъ оттуда, тогда только могутъ быть плодоносны, когда пріемлются критическимъ трудомъ независимой мысли, ложатся на почву самостоятельную, способную переработать и возрастить благое зерно, вызываютъ самодѣятельность духа. А не тогда, когда мысль въ плѣну и изъ духовной почвы вывѣтрились всѣ соки народности, въ которой одной ея сила, цѣнность и отличіе. Странное дѣло! всякому понятно то значеніе, которое имѣетъ нравственная личность въ человѣкѣ и то презрѣніе, которое внушаетъ къ себѣ человѣкъ безличный, человѣкъ не въ счетъ -- блѣдное, безсильное отраженіе чужихъ мнѣній и чувствъ, вѣчное игралище чужой воли.

Но не то же ли самое и съ народами? Народы такія же личности въ человѣчествѣ, личности не въ физіологическомъ только смыслѣ, но по преимуществу въ духовномъ: народы, сохранившіе, разработавшіе особенность своего личнаго духа, участвуютъ въ общемъ развитіи человѣчества самостоятельно, плодотворно; народы безличные идутъ не въ счетъ,-- промокаемая бумага въ книгѣ исторіи.

Болѣе вѣка подвергался Русскій народъ мучительной пыткѣ обезличенія и нравственнаго искаженія на всевозможные иностранные лады, но пережилъ, перемогъ всѣ напасти, пока наконецъ духовная сущность русской народности, сохранившаяся въ низшихъ народныхъ слояхъ, не воздѣйствовала обратно на общество и не вызвала въ среднихъ образованныхъ его слояхъ внутреннюю работу историческаго самосознанія. Все это давно извѣстно, все это проповѣдовалось такъ-называемыми славянофилами еще 30 лѣтъ назадъ, все это давно усвоено мыслящими людьми въ Россіи (кромѣ какихъ-нибудь умственныхъ выродковъ), но до сихъ поръ еще не проникло въ высшіе и вліятельные слои нашего общества; они по прежнему не только сами нравственно и умственно безличны, но и поклоняются безличности, возводятъ ее въ принципъ, хотѣли бы навязать ее и народу.

Въ качествѣ безличныхъ, они осуждена и сами осуждаютъ себя на духовную немощь, на умственное безплодіе; нѣтъ у нихъ ни способности творчества, ни иниціативы. Жалкіе оттиски чужой культуры, они (опять-таки кромѣ нѣкоторыхъ счастливыхъ исключеній) вѣчно въ духовномъ подобострастіи передъ Западною Европою и въ то же время щеголяютъ, самоуслаждаются своимъ рабствомъ. Изгнавъ русскій языкъ изъ своего употребленія, чуждые своей странѣ, своей Церкви, своей исторіи, живя чужимъ словомъ, чужимъ умомъ, они цивилизованы и невѣжественны, они не Русскіе и въ то же время не принадлежатъ и не могутъ принадлежать ни къ какой иной народности, они -- иностранцы вообще.

Народный организмъ нашъ могучъ; корни нашего дерева здоровы, но дерево все же болѣетъ и не даетъ плодовъ, если не покрывается здоровой листвой и цвѣтомъ. Пока будетъ продолжаться это умственное и нравственное раболѣпство передъ Западною Европою, эта постоянная духовная измѣна русской народности въ высшихъ классахъ Русскаго народа; пока волна народнаго самосознанія, распространяясь и поднимаясь все шире и выше, не захватитъ и ихъ, не переродитъ и не возвратитъ ихъ странѣ; пока эти классы не просвѣтятся наконецъ истиннымъ просвѣщеніемъ и не доразовьются до значенія органовъ русской народной мысли и всей его сущности духовной, до тѣхъ поръ будетъ совершаться -- по невѣдѣнію и безсознательности -- постоянное невольное предательство истинныхъ интересовъ Россіи на всѣхъ путяхъ ея исторической жизни. До тѣхъ поръ трудно надѣяться на правильное, успѣшное, безболѣзненное для насъ самихъ, разрѣшеніе Восточнаго вопроса, такъ тѣсно, органически, духовно и кровно связаннаго съ судьбою русской народности, съ историческими началами, которыя ее создали и воспитали.

Все дѣло за нами, за нами самими и ни за кѣмъ инымъ. Нечего сваливать вину на другихъ и негодовать на Турцію и на Европу. Турція не можетъ же такъ легко и предупредительно перестать бить, какъ намъ бы этого было желательно. Она осуждена пасть, но права въ своей борьбѣ. Западная Европа также права съ точки зрѣнія своихъ, можетъ быть, узко понимаемыхъ, эгоистичныхъ, но все же своихъ собственныхъ интересовъ. Мы только неправы, ибо отрицаемъ и губимъ свои кровные интересы.

Восточный вопросъ для Россіи въ существѣ своемъ простъ и ясенъ. Это вопросъ собственнаго нашего бытія, нашъ собственный, Русскій, а не Западно-Европейскій. Ибо христіанскій Востокъ -- область христіанства восточнаго, во главѣ котораго мы стоимъ, и иною быть не можетъ. Россія и всѣ Славяне Балканскаго полуострова -- это цѣлый особый міръ православно-славянскій: всѣ оторванные его члены должны быть возвращены этому міру. Его призваніе развить и проявить, и воплотить въ исторической жизни тѣ духовныя начала, которыя лежатъ въ основѣ славянской народности и обусловливаются главнымъ образомъ православнымъ вѣроисповѣданіемъ. Различіе въ этихъ основныхъ началахъ, въ самой сущности духовной, это различіе и составляетъ причину вѣчнаго антагонизма между латинско-протестантскимъ Западомъ и православно-славянскихъ Востокомъ. И что бы мы ни дѣлали, какъ бы ни отрекались предъ Западною Европой отъ своей народности, какъ бы ни унижались, какія бы жертвы ни приносили ради ея спокойствія и мира, мы ей не будемъ свои, никогда не внушимъ ей довѣрія, никогда не погасимъ ея тайной вражды, пока она насъ не обезсилитъ, не оскопитъ вещественно и духовно. Все это ясно, какъ Божій день, и свидѣтельствуется болѣе чѣмъ десятью вѣками исторіи. Въ этомъ отношеніи не только римскій папа, но и весь Западъ остался вѣренъ самому себѣ. Латинская имперія, созданная было крестоносцами въ Константинополѣ, только прототипъ того порядка вещей, къ которому упорно стремится Западъ, хотя бы въ иномъ образѣ и формѣ.

Не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ и не о вещественномъ благосостояніи только живутъ и значатъ народы въ исторіи. Не объ улучшеніи только быта Славянъ балканскихъ предстоитъ намъ заботиться, не отъ однихъ Турокъ должны мы охранять ихъ, но и отъ посягательствъ Запада, какъ на ихъ земли, такъ и на ихъ духовное совращеніе и обезличеніе. Страданія нашихъ братьевъ по вѣрѣ и происхожденію, въ которыхъ, по великодушному торжественному признанію самого Русскаго Царя, "вся Россія вмѣстѣ съ Нимъ принимаетъ такое живое участіе",-- страданія, отъ которыхъ Россія призвана ихъ избавить, не одни физическія, но и нравственныя, состоятъ не только въ лишеніяхъ пищи, крова, внѣшней безопасности жизни, но и въ томъ униженіи и искаженіи, которому подвергается ихъ духовная личность, забитая, презрѣнная, растлѣваемая, то обольщаемая, то насилуемая къ духовному отступничеству и Исламомъ и Латинствомъ, и Турціей и всѣмъ Западомъ. Наше "святое призваніе", о которомъ напоминаетъ намъ Государь, въ томъ и состоитъ, чтобы оградить всему Славянскому міру не только условія внѣшняго матеріальнаго, безпрепятственнаго роста и существованія, т. е. независинось земель, морей и проливовъ, но и самостоятельность и свободу развитія самой сущности славянскаго духа.

Я, можетъ быть, слишкомъ уже часто повторялъ здѣсь слова нашего Государя, но, мм. гг., эти слова -- великое событіе въ нашей современной жизни. Въ сѣромъ безотрадномъ сумракѣ, насъ окружающемъ, въ этомъ хаосѣ понятій, противорѣчивыхъ стремленій и дѣйствій, въ этой истомѣ ожиданій, которою болѣетъ вся Русь, эти слова одни свѣтятъ ей сквозь мглу ободрительнымъ и путеводнымъ свѣтомъ. Въ нихъ цѣлая программа. Эти слова и народное единодушное самовольное проявленіе братской любви къ угнетеннымъ Славянамъ -- такіе историческіе указатели, слѣдуя которымъ мы не собьемся съ праваго пути и исполнимъ наше призваніе, несмотря ни на какія преграды. Въ духѣ этихъ указаній, мм. гг., всегда дѣйствовалъ и дѣйствуетъ нашъ Комитетъ, въ лицѣ избранныхъ вами распорядителей. Хотя мало было утѣшительнаго въ нашей дѣятельности за послѣдніе четыре мѣсяца, ибо приходилось, какъ вы увидите потомъ изъ краткаго отчета, большею частью раздѣлывать то, что созидалось въ прежніе мѣсяцы нами же, съ такимъ трудомъ и стараніемъ; однако же, думаемъ, сѣмена, посѣянныя нашею дѣятельностью, легли на русскую и славянскую землю не даромъ и дадутъ всходъ. Какія бы ни встрѣчались теперь препятствія, затрудненія, задержки и отсрочки,-- торжество въ концѣ концовъ будетъ принадлежать лишь правдѣ, если только мы останемся вѣрными ей въ нашемъ чувствѣ и въ нашемъ сознаніи, если мы -- во всѣхъ случайныхъ злобахъ историческаго дня, во всѣхъ этихъ политическихъ временныхъ усложненіяхъ, не совратимся съ пути и не упустимъ изъ виду нашей существенной исторической цѣли. Не станемъ же и мы съ вами, мм. гг., унывать и слабѣть въ нашихъ усиліяхъ, но еще болѣе напряжемъ и соединимъ ихъ для облегченія духовныхъ и тѣлесныхъ страданій, обезпеченія духовныхъ и вещественныхъ нуждъ православныхъ Славянъ, для поддержанія нашей духовной и нравственной съ ними взаимности; для укрѣпленія въ нихъ любви и вѣры въ Россію, подвергшейся въ послѣдніе дни такимъ тяжкимъ испытаніямъ; для поддержанія достоинства и чести русскаго имени, для непрестанной упорной борьбы съ внутреннимъ и домашнимъ врагомъ: съ невѣжествомъ и непониманіемъ, съ вольною и невольною измѣною русской народности въ самой нашей русской общественной средѣ. Да исполнится "святое" историческое призваніе Россіи. За нами народъ, впереди -- Кремлевское слово.

5. Рѣчь произнесенная предсѣдателемъ Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Комитета въ засѣданіи 17 апрѣля 1877 года.

Мм. гг.! Вотъ онъ, наконецъ, мигъ такъ давно желанный и призываемый, выстраданный милліонами сердецъ! Не напрасно была наша вѣра въ "Кремлевское слово". Царское слово стало дѣломъ,-- дѣло превзойдетъ слово. Подвигъ превыситъ мѣру смиренія; преизбыткомъ добра нарушится скромность задачи, въ величество непредугаданныхъ событій одѣнется мудровоздержная Царская рѣчь. Уже и теперь, по одному простому Царскому призыву къ брани, чуждому горделивыхъ надеждъ и искусственныхъ возбужденій, великаномъ поднимается отзывное народное чувство,-- въ самомъ дѣлѣ будто Илья Муромецъ, отсидѣвъ сиднемъ, выпрямляется во весь свой ростъ. Неслыханное, необычайное совершается между нами. Какъ благовѣстъ, пронеслись по Россіи слова Государева манифеста, и будто въ праздникъ, радостно и молитвенно, осѣняя себя крестомъ, привѣтствуетъ ихъ Русь. Отчего же такъ свѣтелъ онъ, при вѣсти о войнѣ, этотъ * небраннолюбивый, мирный народъ? "Что ему Гекуба?" спросилъ бы Гамлетъ, или: "что ему Болгарія?" могутъ спросить, пожалуй, наши доморощенные позитивисты, матеріалисты и прочіе близорукіе печальники о народѣ. Не къ пролитію ли собственной крови призывается онъ? Не въ новымъ ли тратамъ своего скуднаго достоянія? Обуяла ли его жажда военной славы или мщеніе губителю-врагу? Но никакой врагъ не грозилъ ему лично; это не то, что было въ Двѣнадцатомъ году, когда непріятель, вторгнувшись въ русскіе предѣлы, жегъ его города и селенія, грабилъ и осквернялъ храмы и распалялъ его къ мести. Въ настоящую же нору, и врагъ, и поводъ къ борьбѣ, и оборонямые интересы представляются, повидимому, какою-то отвлеченностью, чѣмъ-то чуждымъ, не касающимся его матеріально и близко. Конечно, честь Россіи затронута, а чувство государственной чести всегда было живо въ Русскомъ народѣ, такъ что и въ прежнія тяжкія, пережитыя имъ времена онъ всегда доблестно подвизался въ войнѣ и жертвовалъ достояніемъ, какъ скоро узнавалъ, что, по мысли царя, долгъ и честь Россіи того требуютъ. Но никогда духъ народный не являлъ такой высоты подъема, свободной въ то же время отъ надменности и отъ восторженнаго самохвальства. Въ томъ-то и сила, что настоящая война дѣло не только, но, что всего важнѣе, и совѣсти народной. Совѣсть зоветъ и поднимаетъ его на брань; она-то творитъ это дивное священнодѣйствіе сердецъ, проявляющееся въ любви, самопожертвованіи, молитвѣ, на всемъ необъятномъ пространствѣ нашей земли.

Эта война ея духу потребна; эта война за вѣру Христову; эта война за освобожденіе порабощенныхъ и угнетенныхъ славянскихъ братій; эта война праведная, эта война подвигъ, святой, великій, котораго сподобляетъ Господь Святую Русь. И вотъ она выходитъ, ликуя, на кровавый пиръ, громко и смѣло исповѣдуя имя Божіе, ко удивленію мудрецовъ вѣка... Но потому именно, что подвигъ такъ возвышенъ и святъ, для совершенія его нужны чистыя руки и чистое сердце, и нужнѣе всего молитвы, да радуясь призванію, не возгордимся, не усомнимся, не ослабнемъ, въ срединѣ пути, духомъ и волею. Теперь именно кстати припомнить намъ то вѣщее пѣснопѣніе Хомякова, съ которымъ онъ обращался къ Россіи еще въ 1854 году, и въ которомъ Россія представлялась ему съ тою духовною готовностію, какой въ то время она еще не имѣла, но съ какою -- дастъ Богъ -- явится она, быть-можетъ, теперь:

Не въ пьянствѣ похвальбы безумной,

Не въ пьянствѣ гордости слѣпой,

Не въ буйствѣ смѣха, пѣсни шумной,

Не съ звономъ чаши круговой;

Но въ силѣ трезвенной смиренья

И обновленной чистоты,

На дѣло грознаго служенья

Въ кровавый бой предстанешь ты!

О, Русь моя! какъ мужъ разумный,

Сурово совѣсть допросивъ,

Съ душою свѣтлой, многодумной,

Ступай на божескій призывъ!

Такъ, исцѣливъ болѣзнь порока

Сознаньемъ, скорбью и стыдомъ,

Предъ міромъ станешь ты высоко

Въ сіяньи новомъ и святомъ!

Идя! тебя зовутъ народы,

И совершивъ свой бранный пиръ,

Даруй имъ даръ святой свободы,

Дай мысли жизнь, дай жизни миръ!

Иди! свѣтла твоя дорога,

Въ душѣ -- любовь, въ десницѣ -- громъ,

Грозна, прекрасна, Ангелъ Бога

Съ огнесверкающимъ мечомъ!

Вотъ съ какими возвышенными внушеніями, съ какими строгими нравственными запросами обращался къ своему народу нашъ безсмертный поэтъ и учитель. Вспомнимъ кстати и другаго вѣщаго поэта, Тютчева, который такъ страстно ожидалъ пришествія настоящей минуты, и который, въ ту же пору какъ и Хомяковъ, привѣтствовалъ Русскаго Царя слѣдующими стихами:

Въ доспѣхи вѣры грудь одѣнь

И съ Богомъ, исполинъ державный!

О Русь, великъ грядущій день,

Вселенскій день и православный!

Поэтъ ошибся во времени, но только во времени... Будетъ ли наступающій день -- днемъ вселенскимъ и православнымъ?..

Благо же нашей поэзіи, не перестававшей, въ теченіи болѣе полувѣка, напоминать намъ наше святое историческое призваніе и будить наши сердца къ подвигамъ любви, братства, вѣры,-- чему подобнаго не встрѣчается въ національной поэзіи иныхъ странъ. Да, въ настоящую торжественную для Россію пору, въ этотъ часъ суда Божія, мысль моя невольно и непрестанно обращается къ этому сонму умершихъ, память которыхъ, дорогая мцѣ лично, должна быть дорога и всей Россіи, хотя бы теперь и не всѣ это разумѣли. И кому же, какъ не Московскому Славянскому Комитету прилично помянуть теперь, съ благоговѣйною признательностью, тѣхъ "чистыхъ, честныхъ, благородныхъ", славныхъ нашихъ предшественниковъ, тѣхъ первыхъ старѣйшихъ славянофиловъ, Хомякова и неразлучныхъ съ нимъ сподвижниковъ мысли и духа, Константина Аксакова и Юрія Самарина, которымъ не судилъ Богъ дожить до свершенія ихъ надеждъ, но которые подготовили настоящее великое переживаемое нами мгновеніе въ сферѣ народнаго самосознанія, положивъ на дѣло всю душу, всѣ силы, всѣ божьи дары, имъ такъ обильно преподанные. Помянемъ и другихъ ихъ сподвижниковъ, незабвенныхъ братьевъ Кирѣевскихъ; помянемъ и несостарившагося сердцемъ до смерти, старика Погодина, который, въ теченіи свыше пятидесяти лѣтъ, съ такоіо неутомимою любовью спеціально насаждалъ и возростилъ въ Русскомъ обществѣ идею славянской взаимности, который на всякое общественное событіе отзывался своеобразнымъ пламеннымъ словомъ, и еще полтора года тому назадъ, за мѣсяцъ до кончины, такъ горячо привѣтствовалъ, въ засѣданіи Комитета, начало возстанія Герцеговинцевъ. Богатое наслѣдіе духа досталось намъ въ удѣлъ; ихъ трудовъ плоды пожинаются нами теперь. Но видно -- иной есть сѣяй, иной есть жняй. Пусть же, позволю я себѣ сказать и своими старыми стихами:

Пусть почіютъ мирно гробы

Тщетно ждавшихъ столько лѣтъ!

Память имъ!..

Вспомнимъ и о свѣжихъ еще могилахъ недавно скончавшихся: Рачинскаго Александра Викторовича, по мысли и стараніями котораго возникъ въ первоначальномъ видѣ нашъ Славянскій Комитетъ, который исключительно и много поработалъ для Болгаріи и разстался съ земною своею дѣятельностію въ самый тотъ день, какъ двинулись наши войска къ предѣламъ Болгаріи; и Жинзифова, молодаго талантливаго Болгарина, питомца нашего Комитета, такъ усердно потрудившагося для страстно любимой имъ родины, и такъ успѣшно содѣйствовавшаго сознательному духовному сближенію своихъ сородичей съ неменѣе страстно любимою имъ Россіей.

Я не уклонился отъ предмета своей рѣчи, приглашая васъ "въ поминаніямъ". Возстановленіе въ памяти благой дѣятельности нашихъ предшественниковъ способно только поддержать въ насъ тотъ строй мыслей и чувствъ, который именно на потребу въ настоящую минуту.

Не въ первый разъ воюетъ Россія съ Турціей. Турція тотъ же врагъ Христа какъ и прежде; тѣ же угнетенныя православныя населенія какъ и въ старь; въ чемъ же причина настоящаго небывалаго въ народѣ стремленія? Причина въ томъ, что самый вопросъ Восточный, то-есть вопросъ о Турціи и о Славянствѣ, надвинулся къ роковому рѣшенію, и это чуетъ историческій народный инстинктъ. Причина въ томъ, что самый народъ уже не тотъ что прежде: не измѣняя своимъ духовнымъ основамъ, онъ растетъ и мужаетъ быстро, какъ богатырь въ сказкѣ. Если въ прежнія времена народъ и являлъ готовность къ войнѣ, то эта готовность была скорѣе дѣломъ доблестной покорности и послушанія; народъ вѣрилъ правительству на слово и повиновался его указаніямъ, честно исполняя свой долгъ. Но и только. Въ настоящую же минуту лишь послушаніемъ Царю сдерживалось нетерпѣніе народа. Онъ, можно сказать, не призывается властью, а только, послѣ долгаго ожиданія, пускается ею наконецъ къ войнѣ. Что прежде всего поражаетъ и изумляетъ въ нынѣшнемъ отношеніи народа въ предстоящему бранному подвигу, это сознательность, сознательность доходящая до отчетливости. Такая сознательность и такое единство сознанія на пространствѣ чуть не цѣлой части свѣта, почти отъ Ледовитаго Океана до Чернаго Моря и отъ Буга до Амура, такой стройный хоръ милліоновъ умовъ и сердецъ -- уже самъ по себѣ колоссальное, величественное, подъемлющее духъ нравственное явленіе. Ничего подобнаго не мыслилось въ старое время. Почву для такого единства приготовило намъ нынѣшнее счастливое царствованіе. Двадцать милліоновъ людей, изъятыхъ крѣпостнымъ правомъ изъ общаго строя государственной жизни, съ уничтоженіемъ крѣпостнаго права возвратились въ общую гражданскую семью, слились воедино съ отдѣленнымъ отъ нихъ народомъ. Пали многоразличныя сословныя средостѣнія, отмѣнились неправыя привилегіи,-- общее равноправное участіе въ судѣ, въ земствѣ, въ думахъ, въ повинностяхъ и въ самой тяжелой всесословной повинности, воинской,-- все это, незамѣтно для насъ самихъ, создало возможность того нравственнаго согласія, того единенія въ духѣ, отъ Царя до крестьянина, которымъ мы радуемся, гордимся и становимся такъ сильны теперь, въ грозные часы испытанія. При такомъ упраздненіи преградъ, содѣйствовавшемъ нашему единству, прозрачнѣе и виднѣе стала жизнь, вольнѣе и живѣе задвигалась мысль народная. Что касается въ частности до славянской идеи, которая такъ долго была лишь удѣломъ книжниковъ, то не прерывавшаяся въ теченіи двухъ лѣтъ живая рѣчь страданій, мукъ и борьбы православныхъ славянскихъ племенъ, рѣчь, постоянно газетными листками передаваемая въ вѣдѣніе народа,-- раскрыла ему цѣлый невѣдомый міръ братскихъ узъ и братскихъ святыхъ обязанностей.

Народъ не питаетъ отвлеченныхъ думъ и сочувствій. Что проникаетъ въ глубь его сознанія, то немедленно воплощается въ жизни и дѣлѣ. Его встревожившаяся совѣсть мгновенно, къ общему изумленію нашихъ образованныхъ классовъ, сказалась въ томъ порывѣ состраданія, который нагромоздилъ, въ пользу Болгаръ и Сербовъ, милліоны рублей изъ мѣдныхъ копѣекъ, и въ томъ движеніи добровольцевъ, которое напомнило Западу времена Крестовыхъ походовъ.

Кстати замѣтить: многіе петербургскіе прозорливцы надѣялись, что походъ въ Сербію своими трудностями, лишеніями, неудачами отобьетъ у Русскаго народа охоту къ подобнымъ подвигамъ и вытравятъ изъ его души сочувствіе къ "братьямъ Славянамъ". Повѣривъ анекдотамъ и росказнямъ болтливыхъ корреспондентовъ, вѣтреныхъ путешественниковъ и даже нѣкоторыхъ чѣмъ-либо огорченныхъ добровольцевъ, они уже ликовали при мысли, что славянскую идею постигло въ Россіи разочарованіе, и все это движеніе въ нашемъ народѣ окажется поддѣланнымъ и вздутымъ. Но народъ посрамилъ ихъ и на этотъ разъ, какъ и всегда впрочемъ. Наши простолюдины-добровольцы никогда и не увлекались тою слащавою сентиментальностью примысли о "братствѣ", какая приписывалась имъ нѣкоторыми дешевыми энтузіастами. Имъ не въ чемъ было и разочаровываться: они шли на подвигъ, на смерть и лишенія, не ища ни хвалы, ни благодарности; шли изъ тѣхъ высокихъ побужденій, которыя не могутъ измѣняться отъ неудачи или отъ недовольно-ласковаго пріема. Ихъ судъ оказался трезвѣе и безпристрастнѣе суда публицистовъ-обличителей, и если имъ грозила опасность разочарованія, такъ развѣ по возвращеніи, здѣсь въ Россіи, гдѣ походъ въ Сербію сталъ было нѣкоторое время предметомъ укора и насмѣшки. Тѣмъ съ большею радостью теперь и добровольцы, и народъ, ихъ высылавшій, встрѣтили манифестъ, какъ разрѣшеніе всѣхъ недоумѣній, какъ оправданіе ихъ искреннихъ братскихъ влеченій и дѣйствій.

Все дрябло, все безсильно въ нашей странѣ, что не пустило корня въ душу и мысль народа. Про славянское дѣло можно сказать, что оно только теперь стало на ноги, только теперь судьбу его можно считать обезпеченною, теперь, когда оно утвердилось и укоренилось въ русскомъ народномъ сознаніи. Въ этомъ смыслѣ, всѣ эти проволочки, отсрочки, оттяжки, самое это долгое воздержаніе нашего правительства отъ вмѣшательства въ борьбу, послужили, можетъ-быть, не по заслугѣ людской и не въ силу людскихъ соображеній, а по мудрости Бога, строющаго исторію, во благо Славянскому міру, вызвавъ самодѣятельность нашего народа и расширивъ въ немъ область сознанія.

Въ какомъ же отношеніи теперь, по объявленіи войны, будетъ находиться къ славянскому дѣлу нашъ Славянскій Комитетъ, въ чемъ же будетъ состоять его дѣятельность? Мнѣ приходилось слышать сожалѣнія о томъ, что теперь, съ выступленіемъ на политическую арену правительства, политическая роль Комитета, которую будто бы онъ до сихъ поръ игралъ не безъ успѣха, должна окончиться, и самостоятельности его будетъ положенъ предѣлъ. Но, милостивые государя, всѣ подобныя сожалѣнія неумѣстны и свидѣтельствуютъ только -- какъ мало еще разумѣютъ у насъ истинный характеръ дѣятельности нашего Комитета. Прежде всего онъ никогда не старался играть и не игралъ никакой роли. Это чисто французское выраженіе, основанное на французскомъ міросозерцаніи, не примѣняется къ прямому и искреннему образу нашихъ дѣйствій, чуждому притязаній и театральности. Если труды наши принимали иногда политическій оттѣнокъ, то это совершалось само собою, безъ систематической затѣи, вызывалось сущностью внѣшнихъ случайныхъ обстоятельствъ. Мы только уступали требованіямъ современной минуты и выходили за границы нашей обычной дѣятельности только тогда, когда къ тому вынуждало насъ сознаніе общей пользы, и другому дѣйствовать было некому. Мы не дорожимъ самостоятельностью только самостоятельности ради: мы прежде всего дорожимъ возможностію служить всѣми разумными способами славянской взаимности. Никто горячѣе вашего предсѣдателя, мм. гг., какъ вамъ хорошо извѣстно, не призывалъ того часа, когда обществу вообще, а Комитету въ особенности, можно будетъ сдать бремя необычной и несвойственной ему дѣятельности въ крѣпкія руки государства. Намъ остается только радоваться, что не приходится болѣе посылать добровольцевъ, то-есть не приходится посылать людей воевать безъ правильной государственной организаціи, подвергать ихъ лишеніямъ, болѣзнямъ, смерти, не обладая даже средствами, какъ это случилось въ Сербіи, ни помочь имъ надлежащимъ образомъ, ни даже собрать въ точности имена всѣхъ Русскихъ убитыхъ. Что же касается теперь до дѣятельности Комитета, то, благодареніе Богу, ему предстоитъ славное, почетное и широкое поприще. Государю Императору благоугодно было допустить, даже во время самой войны, дѣятельность агентовъ Славянскаго Комитета въ Задунайскомъ краѣ, съ тѣмъ чтобы она состояла подъ наблюденіемъ завѣдывающаго гражданскими дѣлами при Главнокомандующемъ дѣйствующею арміей,-- дѣятельность конечно благотворительную. Съ глубочайшею признательностію принялъ Комитетъ такое милостивое разрѣшеніе, видя въ немъ знакъ особеннаго довѣрія и признаніе нашей прежней дѣятельности не безполезною для Славянскаго дѣла. Отношенія нашихъ агентовъ къ Завѣдывающему гражданскою частію опредѣлены особыми Высочайше утвержденными правилами, которыя и сообщены мнѣ отъ министра внутреннихъ дѣлъ чрезъ московскаго генералъ-губернатора. Вотъ они:

1) На Завѣдывающаго гражданскими дѣлами при Главнокомандующемъ дѣйствующею арміей, какъ главнаго посредника между Славянскими благотворительными учрежденіями и мѣстными потребностями Славянъ Задунайскаго края, возлагается, подъ верховнымъ руководствомъ Главнокомандующаго, наблюденіе за всею вообще дѣятельностію Славянскихъ благотворительныхъ учрежденій и ихъ агентовъ внѣ Россіи, въ особенности въ земляхъ Турецкихъ и въ Сербіи.

2) Онъ получаетъ отъ названныхъ учрежденій какъ подробные списки ихъ агентовъ въ вышеозначенныхъ земляхъ, такъ въ особенности свѣдѣнія о возлагаемыхъ на нихъ порученіяхъ.

3) Онъ можетъ требовать отъ сихъ агентовъ сообщенія ему подробныхъ свѣдѣній по всѣмъ вопросамъ, которые касаются ихъ дѣятельности или представляютъ какую-либо важность для канцеляріи по гражданскимъ дѣламъ при дѣйствующей арміи.

4) Онъ требуетъ отъ агентовъ Славянскихъ благотворительныхъ учрежденій отчета въ исполненіи ввѣренныхъ имъ порученій и свѣдѣній объ употребленіи ими предоставленныхъ въ ихъ распоряженіе суммъ.

5) Вслѣдствіе дознанныхъ злоупотребленій со стороны сихъ агентовъ, а равно въ случаѣ недозволительной ихъ политической дѣятельности на мѣстахъ, онъ требуетъ отъ Славянскихъ благотворительныхъ учрежденій смѣны сихъ агентовъ и разрѣшаетъ, буде нужно, замѣну ихъ другими. Въ случаяхъ нетерпящихъ отлагательства, онъ, съ разрѣшенія Главнокомандующаго, принимаетъ немедленныя мѣры въ прекращенію ихъ дѣятельности и, буде нужно, къ удаленію ихъ, о чемъ для свѣдѣнія сообщаетъ подлежащему учрежденію.

6) Съ разрѣшенія Главнокомандующаго, при канцеляріи по гражданскимъ дѣламъ можетъ быть допущенъ главный агентъ Славянскихъ благотворительныхъ учрежденій, для руководства дѣятельностью прочихъ мѣстныхъ агентовъ.

Завѣдывающимъ гражданскою частію при Главнокомандующемъ состоитъ, какъ извѣстно, князь Владиміръ Александровичъ Черкасскій, имя котораго такъ тѣсно связано съ освобожденіемъ крестьянъ въ Россіи и въ Царствѣ Польскомъ, и служитъ, конечно, уже достаточною порукой въ томъ, что наши агенты найдутъ въ немъ разумнаго и искусснаго руководителя. Покуда назначенъ нами только одинъ агентъ, который и будетъ состоять при канцеляріи завѣдывающаго гражданскою частью, Дмитрій Алексѣевичъ Хомяковъ, сынъ нашего славнаго мыслителя и поэта; секретаремъ же къ Хомякову -- Константинъ Николаевичъ Станишевъ, Болгаринъ родомъ, кандидатъ Московскаго Университета и воспитанникъ Славянскаго Комитета. Кромѣ того, при этой же канцеляріи будетъ находиться агентомъ отъ Петербургскаго Комитета Александръ Алексѣевичъ Нарышкинъ, нашъ бывшій агентъ въ Сербіи, съ правомъ, ему отъ насъ предоставленнымъ, заступать мѣсто и г. Хомякова, въ случаѣ его отсутствія.

Благотворительную дѣятельность въ Задунайскомъ краѣ или, вѣрнѣе сказать, собственно въ Болгаріи, Комитетъ въ оффиціальной инструкціи, написанной имъ для своихъ агентовъ и сообщенной въ копіи г. Завѣдывающему гражданскою частью, очертилъ слѣдующимъ образомъ:

"Дѣятельность ихъ, будучи благотворительною, направляется преимущественно на поддержаніе храмовъ и школъ и на облегченіе участи бѣдствующаго христіанскаго населенія, содѣйствуя такимъ образомъ правительству (обращаю ваше вниманіе на эти слова) обновленію въ славянскихъ земляхъ, занимаемыхъ нашими войсками, правильной національной жизни въ бытовомъ, церковномъ, вообще въ духовномъ, нравственномъ и также матеріальномъ отношеніи".

Изъ этихъ словъ, мм. гг., вы можете усмотрѣть, какое значеніе придаемъ мы пребыванію нашихъ агентовъ въ Болгаріи. Имъ принадлежитъ доля участія въ той миссіи, къ которой призвана сама Россія въ отношеніи къ Болгарскому народу, и для исполненія которой необходима правительству не одна сила оружія, но и содѣйствіе всѣхъ русскихъ духовныхъ общественныхъ силъ. Поэтому дѣятельность нашихъ агентовъ, будучи благотворительною, есть въ то же время миссіонерская. Въ самомъ дѣлѣ, какая забота, по поводу возрожденія Болгаріи, должна лежать теперь на сердцѣ у каждаго, кому дорого будущее Славянскаго міра? Забота о томъ, чтобъ оградить Болгарію, на первыхъ же порахъ ея новаго бытія, отъ тѣхъ ошибокъ, тѣхъ ложныхъ шаговъ, которыми, къ несчастію, ступила, лѣтъ 50 тому назадъ, возрождавшаяся Сербія, и которые дали всему ея дальнѣйшему пути какое-то, вредное для нея самой, фальшивое направленіе. Я не считаю удобнымъ перечислять здѣсь эти ошибки, предоставляя себѣ возвратиться къ этому предмету въ другой разъ.

Къ счастію для Болгаріи, Московскій Славянскій Комитетъ воспиталъ изъ среды юныхъ Болгаръ не мало добрыхъ интеллигентныхъ силъ. Пусть же теперь, вмѣстѣ съ нашими агентами, положатъ они, при возрожденіи этого многочисленнѣйшаго южно-славянскаго племени, прочный, здоровый фундаментъ ея просвѣщенію, гражданскому и духовному строю. Пусть не заботятся ни о конституціяхъ, ни объ европеизмѣ вообще. Пусть не забываютъ, что безъ нравственнаго союза съ Россіей, безъ общаго съ нею духовнаго идеала, другими словами, внѣ православной религіи, какъ внутренней основы общественнаго бытія, какъ просвѣтительнаго и руководящаго начала, невозможна и несмыслима для славянскихъ племенъ никакая истинно-самостоятельная будущность, ни гражданская, ни духовная. Ибо еслибы славянскія племена измѣнили этой православной основѣ, въ которой заключается все существенное и многоплодное отличіе христіанскаго Бостона отъ. Запада и право Славянъ на самобытное участіе въ общечеловѣческомъ просвѣщеніи,-- они бы стали совершенно излишни для міра какъ Славяне и могли бы, безъ ущерба для человѣчества, уступить свое мѣсто западнымъ Европейцамъ. Впрочемъ, съ такимъ увѣщаніемъ можно бы обратиться и ко многимъ петербургскимъ мыслителямъ, изъ которыхъ нѣкто, въ одной петербургской газетѣ, съ высомѣрною и высокопарною важностью совѣтуетъ русскимъ войскамъ, указывая на мою послѣднюю рѣчь, оставить дома въ Россіи всѣ эти вздорныя мысли о духовныхъ элементахъ русской народности, о "сущности народнаго духа", и исполнять только одну миссію -- "нести къ Болгарамъ плоды европейскаго просвѣщенія"...

На это можно бы отвѣтить петербургскому глубокомысленному мужу, что въ такомъ случаѣ было бы уже несравненно справедливѣе поручить эту миссію не русскимъ войскамъ, а нѣмецкимъ и англійскимъ, какъ настоящимъ хозяевамъ европейскаго просвѣщенія. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, не отдать предпочтенія подлиннику предъ спискомъ.

Я утомилъ ваше вниманіе, мм. гг., но я счелъ необходимымъ выяснить вамъ отношеніе Комитета къ современнымъ событіямъ и направленіе его будущей дѣятельности. Задача предстоитъ намъ достойная и высокая, благодѣтельная,-- но не съ пустыми же руками явиться намъ въ Болгарію! Средства наши значительно оскудѣли, а даянія почти прекратились. Много, конечно, приходится и придется жертвовать русскому обществу и народу на многообразнѣйшія нужды вызываемыя войной въ предѣлахъ самой Россіи,-- но можетъ-быть, по пословицѣ: съ міра по ниткѣ, достанетъ у Россіи средствъ и. на нашу скромную долю. Къ вамъ, мм. гг., обращаемся мы съ покорнѣйшею просьбой оказать намъ ваше усердное содѣйствіе. Сбирайте пожертвованія книжками, кружками, какъ только возможно, снабжайте насъ средствами, столь необходимыми намъ для дѣятельности. Всѣ мы призваны теперь къ дѣйствію' и къ труду. Возблагодаримъ Бога, что даровалъ Онъ намъ счастіе переживать настоящія великія мгновенія, слышать и чувствовать въ нашей личной жизни трепетъ жизни исторической, всенародной, испытывать высокую, очистительную и освѣщающую отраду въ томъ, что всѣ мы теперь на Руси едино, въ тѣсномъ союзѣ мысли и духа съ милліонами братьевъ,-- однимъ сердцемъ дѣлимъ и радость и горе, что отъ каждаго изъ насъ нужна, спрашивается и пригодится Россіи работа. Настаетъ день, бодрый, великій, трудовой, историческій день. Изыдемъ же съ вами, по слову Псалмопѣвца, "на дѣло, на дѣланіе свое до вечера!"

6. Рѣчь произнесенная И. С. Аксаковымъ въ первомъ Общемъ Собраніи Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Общества 1 мая 1877 года.

Мх. гг! Въ послѣдній разъ собрался сегодня нашъ Московскій Славянскій Комитетъ для того, чтобы, переставая быть, претвориться въ Московское Славянское Благотворительное Общество и ввести въ свою внѣшнюю дѣятельность порядокъ указываемый уставомъ, утвержденнымъ Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ. Мы наконецъ признаны, открыто и положительно, нашею государственною властью послѣ 18'лѣтняго, почти внѣзаконнаго существованія. Въ этомъ узаконеніи заключается, несомнѣнно, значительная для насъ выгода: оно придаетъ намъ твердость и прочность. Выгода также и въ томъ, что дается организація независящая отъ личнаго предсѣдательскаго произвола и предоставляется членамъ довольно просторное право контроля. Самое новое наше названіе -- "общество" -- по смыслу своему шире: съ понятіемъ о комитетѣ всегда соединяется понятіе о чемъ-то весьма спеціальномъ, да и плохо вяжется такая цифра членовъ -- свыше тысячи -- которую мы теперь насчитываемъ. Тѣмъ не менѣе многіе изъ васъ, конечно, не безъ сожалѣнія разстанутся съ названіемъ, съ которымъ свыклись, которое вызываетъ въ памяти цѣлый длинный рядъ пережитыхъ невзгодъ и испытаній, преодолѣнныхъ препятствій, а также и радостныхъ минутъ успѣха и подъ конецъ торжества; съ названіемъ, которое въ послѣднее время стяжало себѣ, слава Богу, почетную всезнаемость во всемъ Славянствѣ и даже въ массахъ нашего простаго народа. 18 лѣтъ тому назадъ, небольшому кружку людей, изъ которыхъ въ живыхъ осталось очень немного, а изъ главныхъ водителей духа никого,удалось выхлопотать разрѣшеніе: оказывать, на свой счетъ конечно, благотвореніе Славянамъ въ Россіи и за границей, и въ послѣднемъ случаѣ доставлять помощь на мѣсто чрезъ посредство Азіатскаго Департамента Министерства Иностранныхъ Дѣлъ. Это казалось въ тѣ времена необычайною побѣдой! Тѣ немногіе "благотворители", какъ ихъ величали въ оффиціальныхъ бумагахъ, поручили вести дѣло вещественнаго вспомоществованія покойному попечителю Московскаго Университета Алексію Николаевичу Бахметеву, который и велъ, добросовѣстно и собственноручно, первую книгу нашихъ, болѣе чѣмъ скудныхъ, приходовъ и расходовъ. Нѣсколько лѣтъ спустя, послѣ уже Бахметева, мы стали употреблять, въ сношеніяхъ съ Министерствомъ, совершенно самовольно, но какъ-то случайно и естественно (надо же было какъ-нибудь именоваться) названіе: "Комитетъ", Министерство не протестовало и такимъ образомъ утвердилось то названіе, которое мы теперь мѣняемъ на названіе "Общество".

О первой группѣ славянофиловъ можно вообще сказать, что то было малое, очень "малое стадо", и самая дѣятельность совершалась первоначально, въ тѣсныхъ предѣлахъ, допущенныхъ тогдашними условіями Русской общественной жизни. Но это малое стадо помнило призывъ евангельскій: "не бойся, малое стадо", и было вѣрно вмалѣ. Ботъ объ этой-то вѣрности вмалѣ и слѣдуетъ какъ можно чаще напоминать тѣмъ нашимъ юнымъ дѣятелямъ, которые пренебрегаютъ подвигами невзрачными и скромными, требуютъ для себя, съ перваго же раза, дѣятельности въ обширныхъ размѣрахъ и падки на эффекты и театральность.

Про нашъ Славянскій Комитетъ можно также сказать, что онъ былъ вѣренъ вмалѣ. Долго считалъ онъ своихъ членовъ только десятками, долго не набиралось даже и десятка членовъ въ его засѣданіяхъ, долго дѣятельность его ограничивалась занятіями самаго скромнаго свойства (воспитаніемъ нѣсколькихъ Славянъ, умѣреннымъ пособіемъ нѣкоторымъ школамъ и т. п.); долго приходилось Комитету бороться около себя, внутри самой Россіи, съ невѣжествомъ, съ равнодушіемъ, съ направленіемъ противоположнымъ и даже злостно-враждебнымъ. Какъ въ игрѣ: "живъ-живъ курилка", забота Комитета долго была лишь о томъ, чтобъ не угасла искра, чтобы поддержался тлѣющій огонь... И вотъ огонь поддержался, и разгорѣлся. Число членовъ умножилось; открылись отдѣлы въ Петербургѣ и Кіевѣ. Ровно десять лѣтъ тому назадъ состоялся въ Москвѣ, по поводу Этнографической выставки, Славянскій съѣздъ, гдѣ впервые сошлись, на Русской землѣ, представители всѣхъ Славянскихъ племенъ во имя ихъ общаго единства. Нѣсколько лѣтъ спустя, воздвигся въ Чешской Прагѣ русскій православный храмъ также благодаря настойчивымъ стараніямъ Комитета, вопреки возраженіямъ людей робкихъ въ дѣлѣ и мнимо-мудрыхъ. О послѣднихъ событіяхъ напоминать вамъ нечего: они слишкомъ хорошо*извѣстны. Такимъ образомъ, долго и медленно пробиравшись узкими, тѣсными тропинками, утративъ на пути многихъ и многихъ лучшихъ людей, мы выбрались наконецъ на широкую дорогу и подошли къ самому рубежу обѣтованной земли. Уже развѣвается, за Русскими предѣлами, наше Русское знамя, подъятое за возвращеніе свободы и человѣческихъ правъ угнетеннымъ, уничиженнымъ, презрѣннымъ высокомѣрною въ своемъ просвѣщеніи Европою, православнымъ Славянскимъ племенамъ. Пробуждается дремлющій Востокъ, и не одни Славяне Балканскаго полуострова, но и весь міръ Славянскій ждетъ возрожденія. Новая, новая пора настаетъ, брежжетъ заря великаго, Славянскаго дня....

Въ такое-то великое, всемірно-историческое мгновеніе, среди кликовъ войны, бранныхъ тревогъ и заботъ, предстоитъ намъ, мм. гг., преобразиться изъ Комитета въ Общество, по уставу, подписанному, по какой-то знаменательной случайности, 12 апрѣля, въ одинъ день съ Манифестомъ о войнѣ съ Турціей. Хотя славянское дѣло уже вышло теперь изъ спеціальности Комитета или какого бы то ни было общества, но независимо отъ общихъ вопросовъ и задачъ, много и много еще предвидится тяжелой и черновой работы въ частномъ примѣненіи нашей братской любви къ жизни Славянскихъ племенъ.

И такъ съ Богомъ, передадимъ же новому Обществу во всей цѣлости направленіе, преданіе, духъ нашего Московскаго Славянскаго Комитета. Пусть перенесется на Общество та любовь и то сочувствіе, которыми такъ утѣшенъ былъ Комитетъ въ свои послѣдніе дни. Пусть новое Московское Славянское Благотворительное Общество вмѣститъ въ свой составъ все правомыслящее и правочувствующее не только въ Москвѣ, но и во всей Россіи! {См. на оборотѣ, подъ чертой.}

Два адреса Ивану Сергѣевичу Аксакову.

По поводу переименованія Славянскаго Комитета въ Общество и вышеприведенной рѣчи, членами Общества и почитателями Ивана Сергѣевича были поднесены ему икона Спасителя и два адреса слѣдующаго содержанія:

"Иванъ Сергѣевичъ!

"Вы сослужили великую службу славянскому дѣлу и едвали не болѣе дѣлу чисто-русскому. Вы дали плотъ и кровь славянскому братству, и то, что было или чувствомъ, хотя бы и многихъ, или историческимъ и поэтическимъ предвидѣніемъ, Вы сдѣлали дѣйствительнымъ фактомъ исторіи. Силою духа и властію любви Вы превратили вещественное благотвореніе въ великое благотвореніе духовное. Ваше имя, издавна слитое во едино съ понятіемъ о гражданской доблести, вызвало у насъ, Русскихъ, обиліе приношеній для вашихъ южныхъ братьевъ въ размѣрахъ никакъ не ожиданныхъ нами самими, а имъ, угнетеннымъ, страждущимъ и безнадежнымъ на землѣ, Вы указали въ любвеобильномъ, дѣйствительномъ славянскомъ братствѣ духовное отечество. Вашимъ подвигомъ, забывшимъ объ утомленіи, отбросившимъ заботы о здоровья, непобоявшимся немолчнаго враждебнаго крика русскихъ иностранцева, вѣщіе стихи поэта:

Вѣковать ли намъ въ разлукѣ?

Не пора-ль очнуться намъ?

На яву увидятъ внуки

То, что снилося отцамъ,--

изъ пророческой пѣсни превратились въ общее живое убѣжденіе насъ, коренныхъ Русскихъ, и нашихъ славянскихъ братьевъ.

"Примите же отъ насъ задушевное чествованіе Вашего любвеобилія, Вашей силы духа, чистоты побужденій и дѣйствій, и Вашего гражданскаго мужества Москва, 1 мая 1877 года".

(Слѣдуетъ нѣсколько десятковъ подписей -- въ огромномъ большинствѣ лицъ самыхъ извѣстныхъ и уважаемыхъ не только въ Москвѣ, но и во всей Россіи.)

II.

"Иванъ Сергѣевичъ!

"Сегодня заключилась дѣятельность вашего, доброй памяти Славянскаго Благотворительнаго Комитета и начивается новая жизнь Славянскаго Благотворительнаго Общества. При этомъ случаѣ считаемъ долгомъ совѣсти и потребностью нашей души выразить Вамъ нашу глубокую, искреннѣйшую благодарность за все, Вами на этомъ поприщѣ совершенное, и за то, что вы не уклоняетесь отъ дальнѣйшаго служенія великому дѣлу Славянства.

"Вы не пренебрегали первоначальною скромною дѣятельностью Комитета, относившеюся къ образованію славянской молодежи, къ поддержанію дружескихъ сношеній съ Славянскими землями и къ передачѣ имъ разныхъ пособій. Но когда обстоятельства измѣнились и оказалась необходимою дѣятельность иная, Вы стали въ уровень съ потребностями нашей страны и нашего времени. Вы вѣрно повяли наши народныя чувства и стремленія относительно возникшей борьба Босняковъ, Герцеговинцевъ, Болгаръ, Сербовъ и Черногорцевъ противъ мусульманскаго ига; своими воззваніями Вы пробудили то, что лежало въ душѣ каждаго изъ насъ; своими неутомимыми трудами, своею распорядительностью и своею добросовѣстностью Вы привлекли не только массу небывалыхъ, едва ожидавшихся пожертвованій, но и предложеніе услугъ вполнѣ безкорыстныхъ, даже съ самопожертвованіемъ сопряженныхъ. на пользу Славянства.-- Ваша рѣчь 6-го марта никогда не изгладится изъ нашей памяти, ибо Вы вѣрно и съ жаромъ высказали то, что всѣ мы чувствовали, чѣмъ мы болѣли. Вы оказали дѣйствительную и великую услугу славянскому и собственно русскому дѣлу, и, высказывая Вамъ нашу признательность, мы чувствуемъ -- насколько еще остаемся у Васъ въ долгу.

"Мы вполнѣ увѣрены, что и при новыхъ обстоятельствахъ Вы поставите Общество на высоту его призванія и тѣмъ утвердите за нимъ то значеніе, которое Вы ему доставили. 1-го мая 1877 г. Москва".

(Слѣдуютъ подписи.)

7. Рѣчь предсѣдателя Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Общества въ общемъ собраніи членовъ 26 сентября 1877 г.

Мм. гг.! Въ послѣдній разъ, бесѣдуя съ вами по поводу объявленія Россіею войны, мы привѣтствовали ее какъ наступленіе историческаго дня -- великаго, бодраго, трудоваго...

Россія на работѣ. Мы взошли въ самую знойную пору страды. Понадобился трудъ -- тяжкій, упорный, исполинскій трудъ, соотвѣтственный исполинской задачѣ. Еще не видать ему конца, еще не скоро отдохнутъ труженики.

Какъ предсѣдателю Славянскаго Общества, мнѣ слѣдовало бы представить вамъ обзоръ общаго положенія Славянскаго міра. Но все его вниманіе приковано теперь къ театру войны, и весь онъ, съ волненіемъ и тревогой, живетъ изо дня въ день вѣстями съ Кавказа и изъ-за Дуная. Тамъ сосредоточены всѣ его самые существенные, самые кровные интересы, тамъ рѣшается вопросъ его бытія., т. е. тамъ, гдѣ бьется съ врагами наша Россія, гдѣ потоками льется наша, русская кровь... О чемъ же иномъ и мы въ настоящую минуту можемъ мыслить, заботиться, говорить...?

Еще не пришло время подводить итоги. Война въ самомъ разгарѣ, со всѣми своими случайностями и превратностями, и -- сознаемся въ томъ прямо, безъ малодушія,-- насъ не балуетъ пока военное счастіе... Не на счастіе, впрочемъ, и возлагала Россія свои надежды. Наше утѣшеніе, наша радость покуда не въ результатахъ войны, а въ изумительной, дивной доблести нашихъ воиновъ. Никогда еще не выступало ихъ мужество въ такомъ озареніи святости. Это по истинѣ христіанское войско. Надъ всѣмъ этимъ, накопленнымъ войною хламомъ разнорѣчивыхъ толковъ, сплетенъ, интригъ, клеветъ, пререканій, въ безспорномъ величіи воздвигается лишь свѣтлый образъ русскаго солдата -- съ его добродушіемъ и простотою, съ несокрушимою мощью вѣрующаго, смиреннаго духа. Онъ препобѣдилъ всѣ пристрастія, всѣ предубѣжденія ненавистниковъ, и Европейскій міръ съ почтеніемъ преклонился предъ его воинскою твердостью и человѣческимъ сердечнымъ незлобіемъ.

Уже полсотни тысячъ этихъ героевъ, въ непрестанныхъ битвахъ, выбыло изъ строя... Но что же добыто ихъ сверхъестественнымъ напряженіемъ, ихъ драгоцѣнною кровью?... Не намъ, не отсюда, а можетъ быть еще и не время судить объ искусствѣ и способности вождей, о знаніи и умѣлости военноначальниковъ, о вѣрности и пригодности ихъ военныхъ соображеній. Мы можемъ говорить лишь о томъ, что чувствуетъ, что испытываетъ въ настоящую пору вся Россія -- въ виду такой траты усилій и крови, и такой, сравнительно, ничтожности добытыхъ результатовъ...

Россія недоумѣваетъ.

Какъ сказочный богатырь, у котораго чьимъ-то злымъ чародѣйствомъ отведена сила, занесенный съ размаху ударъ бьетъ въ пустой воздухъ, могучія руки падаютъ въ немочи,-- такъ и Россія невольно спрашиваетъ и дивится: отчего же такъ, до сихъ поръ, безсильны силы, что слышалъ и неперестаетъ слышать въ себѣ и теперь ея великанъ-народъ?

Свѣта, свѣта, какъ можно болѣе свѣта, вотъ что нужно теперь Россіи,-- въ свѣтѣ бодрость и мощь, власть и даръ обновленіи!-- свѣта, чтобы разошлася мгла, чтобы разсѣялся чадъ смрадныхъ слуховъ и толковъ... Но скуденъ свѣтъ, льющійся намъ изъ-за роковой зарубежной дали. Съ болѣзненнымъ напряженіемъ всматривается въ нее Россія и, какъ сквозь туманъ, видитъ лишь до сихъ поръ печальные призраки несчетныхъ геройскихъ жертвъ... Страстно прислушивается, но кромѣ ужасающихъ цифръ убитыхъ и раненыхъ и отрывочныхъ смутныхъ вѣстей, ничего не доходитъ до нея отъ органовъ Русской власти.

Въ самомъ дѣлѣ, не лаконическими же оффиціальными депешами, къ томуже всегда запаздывающими, можетъ быть утолена законная, праведная жажда свѣдѣній, которою мучаются семьи, которою томится Россія въ эту упорную, лютую, кровопролитнѣйшую изъ войнъ. Не странно-ли,-- да и не стыдно-ли,-- что вся эта великая, позади русской арміи выжидающая Россія, отъ верхнихъ слоевъ до нижнихъ, отъ знатныхъ палатъ до избы, осуждена пробавляться иностранными корреспонденціями и только въ нихъ ловить себѣ лучей истины! Эта высокая честь досталась преимущественно на долю двухъ англійскихъ корреспондентовъ, Форбса и Макъ-Гахана. Ихъ независимое, безпристрастное слово внушило довѣріе, болѣе чѣмъ робкія, строго процѣживаемыя цензурой сказанія русскихъ корреспондентовъ,-- и благодареніе имъ! Благодареніе за ихъ сочувствіе нашему дѣлу, за ихъ благоговѣйное уваженіе къ нашему солдату, за похвалу храбрости нашихъ офицеровъ -- и всего болѣе за трезвую, горькую правду. Эта правда, въ переводѣ русскихъ газетъ, обошла всю Россію, такъ какъ едвали найдется теперь хоть одно село на Руси, гдѣ бы не читались газеты... Это не то, что было прежде, и объ этомъ можетъ-быть не безполезно было бы вспомнить и за Кавказомъ, и за Дунаемъ...

Да, недоумѣніе, какъ грозная туча, облегло всю нашу землю отъ края до края, но только недоумѣніе,-- не уныніе, нѣтъ! На всемъ этомъ необъятномъ пространствѣ, среди милліоновъ народныхъ массъ, не проронится ни слова жалобы или ропота: "къ чему, да на что, да изъ-за чего повелась война?" -- народъ лишь недоумѣваетъ, почему она такъ ведется, а не иначе, почему доблестнѣйшія въ мірѣ войска доселѣ не добудутъ побѣды? Ни на одинъ мигъ не вкралось въ его душу сомнѣніе въ непреложности и святости предпринятой борьбы, ни разу не поколебалась рѣшимость довершить начатое до конца, нести ея тяготы до конца... И онъ донесетъ ихъ, и вынесетъ на своихъ могучихъ плечахъ достоинство Россіи и свершеніе историческаго завѣта, и искупитъ своею кровью грѣхи, тормозящіе ему побѣду.

Не на простой народъ, впрочемъ, ложатся эти грѣхи, не на эту "меньшую братію", какъ высокомѣрно-снисходительно чествуютъ его иногда въ нашемъ обществѣ, а именно на насъ, на "старшую братію", на ту нашу общественную среду, которой самый главный, самый пагубный грѣхъ -- корень всѣхъ нашихъ золъ и бѣдствій -- въ отчужденіи отъ русской народности. Ни на чемъ не сказалось такъ рѣзко это отчужденіе, это различіе между упомянутою средою и остальнымъ народомъ, какъ именно на настоящей войнѣ. Въ то самое время, какъ враги наши ликуютъ и надмеваются, когда самоотверженно гибнутъ тысячами наши воины, а оставшіеся въ живыхъ еще выше выросли, еще крѣпче закалились духомъ и ждутъ не дождутся изъ Россіи словъ одобренія и ободренія,-- какіе голоса, имъ въ утѣшеніе и назиданіе, громче и громче начинаютъ подниматься изъ этой среды и скоро, пожалуй, раздадутся оглушительнымъ хоромъ? Будто скорбя, они пророчатъ Россіи чуть не окончательное пораженіе... "Видите, видите" -- вопіютъ они, худо скрывая злорадство и парадируя въ новой для себя роли народолюбцевъ -- "мы были правы, да! мы были правы, мы всѣми способами противились этой безумной, безпричинной войнѣ, надвязанной Россіи дерзостью Славянскаго Комитета, сумасбродствомъ журналистовъ, фанатиковъ, которыхъ къ несчастію не успѣли унять. Что намъ за дѣло до какихъ-то Славянъ, Болгаръ и Сербовъ? Мы прежде всего Русскіе, Русскіе, ни о чемъ не должны мы думать и пещись какъ о Россіи,-- куда намъ освобождать и просвѣщать другихъ, у насъ и своихъ бѣдъ довольно, мы о нихъ заботимся, о народѣ болѣемъ,-- у насъ даже вотъ и проекты разные понаписаны,-- но насъ не послушали, нашъ совѣтъ отвергли, и что взяли? Что взяли?".

Не стоило бы даже удостоивать вниманія этотъ возгласъ дешевой мудрости и важнаго легкомыслія, еслибъ вся эта умственная и духовная ничтожность (на которую неизбѣжно обреченъ каждый, отчуждающійся своей народности) не была подчасъ надѣлена извѣстнымъ значеніемъ и высоко простирающимся вліяніемъ. Кто-жь, какъ не они, помимо случайныхъ военныхъ ошибокъ, главные виновники неудачъ, бѣдствій, того множества жертвъ, которое они оплакиваютъ? На кого, какъ' не на нихъ, по преимуществу должно пасть это излишество пролитой крови? Не они ли усилили врага, задержавъ ударъ, благовременно ему наносимый и снабдивъ его потребнымъ досугомъ? Война безпричинная, война навязанная!... Они и видя не видятъ, и слыша не слышатъ. Не растолковать ни иностранцамъ, ни имъ святой простоты и естественности народныхъ побужденій къ войнѣ и ея міроваго, историческаго смысла... Но мы не можемъ, мы не должны молчать,-- авось хоть кому-либо изъ нихъ пройдетъ въ душу слово истины.

Эта война -- историческая необходимость; эта война -- народная, и никогда ни къ какой войнѣ не относился народъ съ такимъ сознательнымъ участіемъ. "Но мы и сами народъ" -- слышится мнѣ новомодное возраженіе. Да, они точно часть народа и даже верхній его слой, но только къ прискорбію вывѣтрившійся и потому самому безплодный. Они призваны быть народу высшимъ Органомъ сознанія, но имъ невѣдома и чужда та стихія народнаго духа, которая пребываетъ въ народныхъ массахъ и творитъ историческую жизнь.... "Это поклепъ на народныя массы -- возражаютъ мнѣ снова: "зачѣмъ навязывать имъ какіе-то историческіе задачи и идеалы? Допросите простолюдиновъ хоть вмѣстѣ, хоть порознь: ничего-то о нихъ никогда они не вѣдали и не вѣдаютъ!" Но неужели же вы не знаете, что ни отдѣльная народная единица, ни извѣстное множество единицъ, хотя бы и изъ простонароднаго слоя, не выражаетъ еще собою понятія о народѣ? Вѣдь никто никогда, взятый порознь, не сочинялъ русскаго языка и не выдумывалъ ему грамматики, а вѣдь существуетъ же русскій языкъ, созданный никѣмъ инымъ какъ народомъ и отражающій его умъ. Народъ есть особый, цѣльный, самостоятельный организмъ, слагаемый совокупностью единицъ бывшихъ, наличныхъ и будущихъ, живущій въ вѣкахъ, управляемый своими внутренними историческими законами, имѣющій свой ростъ, свою память, свое развитіе, стремленія, задачи и цѣли, свои умственныя и духовныя отправленія, совершающіяся въ пространствѣ временъ, и которыя только дробясь, только отчасти, могутъ отражаться въ его отдѣльныхъ милліонныхъ атомахъ. То жизнь непосредственная. Работа же личнаго сознанія принадлежитъ лишь тѣмъ народнымъ единицамъ, которыя изъ среды стихійной выдѣлились трудомъ мысли и образованіемъ,-- но на этой-то чредѣ, къ которой вы призваны, васъ и постигаетъ, къ несчастію, духовное отступничество отъ народа. Да, какъ ученый, изучая родной языкъ, раскрываетъ законы его грамматики, такъ и вы, вдумываясь въ исторію роднаго народа, могли бы уразумѣть ея пути и ея задачи; но вы ея не знаете, не хотите и знать и презираете историческія преданія... Такого историческаго знанія и сознанія въ простонародныхъ массахъ конечно нѣтъ,-- но, рядомъ съ историческимъ инстинктомъ, нравственное сознаніе своей общей связи, своего личнаго долга и отношенія, въ данную историческую минуту, къ великому цѣлому, называемому народомъ (или именемъ страны, напримѣръ Россіей) вполнѣ доступно простонароднымъ массамъ -- и оно-то и высказалось въ настоящей войнѣ.

Прошу извиненія у слушателей, что излагаю эту азбуку общихъ понятій, но ее не безполезно было припомнить въ виду упорнаго недоразумѣнія относительно слова: народъ.

Само собою разумѣется, что простой народъ (по преимуществу и справедливо называемый народомъ), хотя и былъ несомнѣнно влекомъ своимъ историческимъ инстинктомъ, не задавался однако же отвлеченными умозрѣніями о строеніи русскихъ историческихъ судебъ, о будущемъ призваніи Россіи и Славянскаго міра. Его сознательное участіе къ войнѣ могло относиться только къ живой, реальной, нравственной ея сторонѣ. Онъ понялъ ясно одно: что эта война не прихоть Царя-Самодержца и не плодъ какихъ-либо недоступныхъ народу, но принимаемыхъ имъ на вѣру, соображеній; что она указана Царю и ему -- совѣстью; что она не только царева, но и его. Народъ, нашъ простой, смиренномудрый народъ, не одержимый ни властолюбіемъ, ни жаждою боевой славы, принялъ войну какъ нравственный долгъ, естественный и непроизвольный, какъ непреложный, священный подвигъ, сужденный ему Провидѣніемъ. Почему? Потому, что это война за вѣру, за христіанъ-православныхъ, да еще и одного съ нимъ племени -- гнетомыхъ, мучимыхъ злыми врагами Христа, Азіатами-мусульманами, поработившими издревле-христіанскія земли. Его понятія о христіанахъ-единоплеменникахъ были прежде довольно смутныя, да и самъ онъ былъ удрученъ духомъ, подъ тягостью крѣпостной зависимости. Съ освобожденіемъ же отъ крѣпостнаго рабства, онъ инстинктивно почувствовалъ, что онъ и самъ -- Россія, непосредственный участникъ ея призванія и исторической отвѣтственности. Какъ только въ прошломъ году дошло до народнаго вѣдома о турецкихъ лютостяхъ, о страданіяхъ христіанъ, о брани, воздвигнутой православными за Христа и свободу, народъ самъ, самовольно, пошелъ навстрѣчу подвигу, прежде чѣмъ онъ былъ возвѣщенъ ему верховною властью: онъ несомнѣнно вѣровалъ,-- и напрасно бы они. мудрые консерваторы, пытались его въ томъ разувѣрить,-- что Царская совѣсть не можетъ рознить съ совѣстью народной, и что жертва угодная Богу не можетъ не быть угодною и верховному народному вождю.

До такой степени на помощь Сербіи смотрѣли въ народѣ какъ на христіанскій подвигъ, что были села, гдѣ на міру признавали нужнымъ хоть одного изъ односельчанъ имѣть въ числѣ участниковъ подвига,-- міромъ снаряжали и благословляли избранниковъ. И эти избранники, на вопросы мои: зачѣмъ ѣдутъ? отвѣчали простодушно и искренно, что хотятъ е пострадать", хотятъ "помереть за вѣру", "положить души за други своя"....

И надъ этимъ-то священнодѣйствіемъ народнаго духа они кощунственно наругались, они закидали его бранью, насмѣшками, клеветами; глумились надъ народомъ, когда онъ молился, издѣвались надъ его состраданіемъ,-- и успѣли-таки въ самомъ правительствѣ (и ко вреду для него) поселить прискорбное недовѣріе къ искренности народнаго движенія, обозвавъ его революціоннымъ. Кто же однако революціонеръ? Понимаютъ ли они, что всякое подобное со стороны власти оскорбленіе народнаго чувства родитъ смущеніе въ народѣ и рознитъ его съ нею? О, какъ правъ былъ Юрій Самаринъ, заклеймившій ихъ направленіе названіемъ "революціоннаго консерватизма"! Вотъ они и добились, въ своемъ близорукомъ консерватизмѣ, устраненія даровитѣйшихъ русскихъ дѣятелей Сербской "самовольной" войны отъ участія въ настоящей "регулярной" войнѣ,-- и лишили нашу армію полезныхъ, испытанныхъ воиновъ.

Народное движеніе 1876 года неразрывно связано съ настоящею войною; это былъ прологъ къ послѣдующей исторической драмѣ,-- это дѣло одно и тоже. Историкъ не раздѣлитъ ихъ и не пойметъ, какъ не понимаетъ до сихъ поръ, въ смущеніи своемъ, и народъ -- почему, воюя теперь съ Турціей и освобождая Болгаръ, т. е. Славянъ, у насъ какъ бы отрекаются отъ крестоваго похода, предпринятаго народомъ прошлымъ лѣтомъ ради такихъ же Славянъ, и какъ

бы держатъ въ опалѣ участниковъ того народнаго дѣйствія, въ которомъ одномъ -- оправданіе и объясненіе нашей настоящей войны.

Пойдемъ дальше. То, что для народа, въ его личномъ сознаніи, представлялось нравственнымъ непреложнымъ долгомъ, то было въ то же время и историческою миссіею Россіи, какъ главы и представительницы цѣлаго особаго міра,Православнаго и Славянскаго, еще недосозданнаго, но созидаемаго, ожидающаго отъ будущихъ временъ своей конкретной исторической формы. Все значеніе Россіи во вселенной заключается въ ея религіозной и народной особенности, соединенной съ внѣшнею матеріальною силою,-- въ ея духовныхъ стихіяхъ, отличныхъ отъ стихій Западной Европы, въ ея Православіи и Славянствѣ. Она не можетъ достигнуть полноты своего развитія, не доставивъ торжества этихъ духовнымъ стихіямъ въ исконныхъ мѣстахъ ихъ пребыванія, не возстановивъ полноправности, хотя бы общечеловѣческой, братскихъ по крови и духу племенъ. Безъ возстановленія этой полноправности и безъ освобожденія Православнаго Востока отъ турецкаго ига, отъ матеріальныхъ и духовныхъ захватовъ Запада, Россія, какъ организмъ лишенный свободнаго кровообращенія, осуждена была бы навсегда остаться увѣчною, калѣкою, недоноскомъ. Война являлась для нея такою же необходимостью какъ самооборона, или иначе: какъ естественное продолженіе ея развитія, ея роста, какъ процессъ исторической формаціи.

Благословенъ удѣлъ той страны, гдѣ политическія задачи бытія совпадаютъ для народа съ исполненіемъ высокаго личнаго нравственнаго долга, гдѣ трудъ историческаго самосложенія совмѣщаетъ въ себѣ и христіанскій подвигъ! Торжество Россіи -- торжество мира, свободы, полноправности братской... То ли мы видимъ въ другихъ, именуемыхъ и христіанскими и цивилизованными, европейскихъ державахъ, которыхъ самое бытіе почіетъ на униженіи, гнетѣ, порабощеніи и развращеніи чужихъ народовъ,-- стало-быть въ сакомъ себѣ заключаетъ залогъ осужденія и гибели. Такъ, для интересовъ Британіи требуется, чтобы бѣдствовало населеніе Балканскаго полуострова и пребывало въ состояніи вѣчнаго малолѣтства, чтобы Турокъ господствовалъ надъ Христіаниномъ и Евангеліе попиралось Кораномъ. Всѣ эти турецкія звѣрства, это поголовное истребленіе Болгаръ, это повальное избіеніе ихъ дѣтей,-- все на руку Англіи, все это она терпитъ, допускаетъ, дабы отнять торжество у Россіи: это для Англіи дѣло патріотизма!! Такъ, уродливое политическое сочетаніе нѣмецко-жидовской культуры и мадьярской башибузуцкой дикости, извѣстное подъ названіемъ Австро-Венгріи, зиждется лишь на неравноправности ей подвластныхъ и на угнетеніи сосѣднихъ Славянъ!

Ничего этого не поняли наши консерваторы!... Когда Царь, который стоитъ и дѣйствуетъ предъ лицомъ исторіи и несетъ на себѣ отвѣтственность за судьбы Россіи, призналъ неизбѣжность давно ожидаемой народомъ борьбы, они пустили въ ходъ всѣ доступныя имъ, въ ихъ сферѣ, вліянія, чтобъ натворить препятствій объявленію войны. Несчастные! они мечтали преградить ходъ Исторіи,-- да впрочемъ Русская Исторія у нихъ не въ почетѣ, они ее "игнорируютъ"... Хода исторіи они не остановили, но затруднить, искривить, извратить его -- имъ все-таки удалось! Благодаря имъ, неприготовленная, почти врасплохъ захваченная Турція стала готовиться -- и изготовилась,-- мы же.... Но кто смущалъ, ослаблялъ, тормозилъ дѣятельность воли, необходимую для успѣха русскихъ приготовленій? Чьимъ противодѣйствіемъ или недостаткомъ содѣйствія замедлялись, парализовались они? Кто усилилъ врага и поднялъ его духъ, кто съ самаго начала подорвалъ и внѣшнюю русскую силу, и энергію распоряжающейся власти?

Дипломатія, вѣрное отраженіе той же безличности, безнародности, съ подобострастіемъ дикарей предъ цивилизаціей Европы начала свою выгодную для враговъ и неприбыльную для Россіи работу. Европа скоро повѣрила возгласамъ о неготовности, о нерасположеніи Россіи къ войнѣ и подвергла насъ пыткѣ постепенныхъ, оскорбительныхъ уступокъ. Неготовность! но чьи же господствующія воззрѣнія препятствовали разумѣть указанія исторіи, неотложныя задачи ^Россіи, и неослабно готовиться къ ихъ разрѣшенію? Исторія не ждетъ, и чаша страданій Христіанъ переполнилась, не справляясь -- готовы ли мы или нѣтъ... *

Этимъ еще не кончились услуги консерватизма русскому дѣлу. При какихъ условіяхъ, при какой обстановкѣ, благодаря ему, выступилъ наконецъ въ ратное поле русскій боецъ?.. Съ стопудовыми гирями на рукахъ и ногахъ, мѣшавшими движенію и размаху, убивавшими порывъ и силу! Ради "интересовъ европейскаго мира", осудили войну на "локализацію"... Интересы европейскаго мира! Это одна изъ тѣхъ лицемѣрныхъ "фикцій", тѣхъ условныхъ, пустопорожнихъ фразъ, въ которыя сама Европа нисколько не вѣритъ, но на которыя, какъ на удочку, ловитъ русское простодушіе и притязаніе на европеизмъ! Но вѣдь съ точки зрѣнія европейскихъ интересовъ самое существованіе Россіи, ея естественный ростъ и естественная прибыль внутренней силы уже не совмѣстны съ выгодами Европы: такъ ужь не нужно ли намъ, ради спокойствія Запада, понизиться, умалиться и разслабнуть до пригодной мѣры? "Локализація"! Но что значилъ для нашей войны этотъ новѣйшій дипломатическій терминъ? Онъ значилъ: освобожденіе Турціи отъ заботъ относительно Сербіи, Босніи, Греціи, Эпира, Ѳессаліи, Египта и устремленіе всѣхъ ея силъ исключительно на Русскую армію и на Болгарію, т. е. на ту именно страну, которую мы пришли надѣлить свободою и благоденствіемъ... Въ результатѣ -- Плевна, десятки тысячъ лишнихъ убитыхъ и раненыхъ, выжженная, вырѣзанная Болгарія, перспектива зимней кампаніи и можетъ-быть даже европейской войны!

Но и этого было мало. Не въ этомъ пущее зло, а въ попыткѣ исказить истинный смыслъ, ослабить самый внутренній нервъ войны. Съ нами борется врагъ, не только крѣпкій единствомъ религіознаго сознанія, какъ уже было указано и другими, но въ которомъ это религіозное сознаніе есть въ то же время сознаніе политическое и историческое. Религіозное призваніе Ислама, народовъ его исповѣдующихъ и преимущественно Турецкаго племени, состоитъ въ политическомъ господствѣ надъ народами невѣрными, т. е. немусульманами. Исторія, повидимому, оправдала такое ихъ притязаніе и пріучила Турокъ къ господству: ихъ историческая память хранитъ лишь преданія власти. Кромѣ того, настоящею войною поставленъ для нихъ роковой, грозный вопросъ: быть или не быть? Турція бьется на жизнь и смерть, бьется за владычество Ислама и своего племени, потому что безъ владычества немыслимо самое ихъ существованіе. Вотъ что написано на турецкомъ знамени, которое, въ судорогахъ отчаянія, потрясаетъ надъ собою распаленный, разнузданный фанатизмъ. Что же пытались мы противопоставить этому знамени? Въ нашемъ народномъ сознаніи это тоже война за вѣру и за братьевъ, за православіе и православныхъ единоплеменниковъ. Знамени врага мы должны, мы призваны противопоставить знамя съ высшимъ символомъ нашей святой вѣры: крестъ и священный завѣтъ "симъ побѣдиши!"... Но не заботились ли у насъ, прежде всего, о томъ, чтобъ, въ интересахъ гуманности и цивилизаціи, эта война была не племенною и не религіозною? Да какой же смыслъ въ этой войнѣ, если она не племенная и не религіозная?! Нашимъ консерваторамъ, въ ихъ недовѣріи и отвращеніи къ проявленіямъ русскаго народнаго духа, претили и претятъ самыя слова: "православіе" и "славянство": они для нихъ звучатъ какъ революціонные кличи. А въ нихъ-то, въ этихъ словахъ, самая основа той силы, которая рѣшаетъ побѣду! Въ такой рискованной ставкѣ какъ война, опасны всякія недоразумѣнія. Побѣду можетъ намъ дать только то знамя, которое мыслитъ и чаетъ видѣть предъ русскимъ воинствомъ Русскій народъ, и только тогда, когда оно будетъ подъято мужественно, твердо, вполнѣ сознательно, а не прикрыто безцвѣтнымъ флагомъ обще-европейскаго интереса!

Вотъ, вотъ гдѣ кроется главная причина и объясненіе понесенныхъ нами до сихъ поръ неудачъ! Виною всему отчужденіе отъ народности. Отрѣшаясь духомъ отъ духа своей страны, человѣкъ самъ себя обезличиваетъ, обезсиливаетъ, опоражниваетъ духовно и по необходимости живетъ чужимъ -- готовымъ, заемнымъ умомъ, чуть не чужою душою. Прибавьте къ тому и привычку: думать и говорить на чужомъ языкѣ, постоянно прибѣгать къ чужому готовому орудію обмѣна мыслей. Все это заемное добро, не пуская корней въ почвѣ себѣ инородной, претворяется въ головѣ и сердцѣ въ безплодный хламъ, въ безсознательную ложь, въ пошлость общаго мѣста. Выбросивъ изъ себя всякій "національный скарбъ", т. е. тяжкій грузъ историческихъ завѣтовъ и преданій, духовныхъ и умственныхъ связей съ роднымъ народомъ, вы, какъ судно безъ балласта, влаетесь по всякому вѣтру, вы -- въ точномъ смыслѣ слова -- легкіе люди! Да, вы не серьезные люди. Легкомысліе, верхоглядство, невѣжество и неразумѣніе самыхъ кровныхъ потребностей и интересовъ страны, неспособность и неумѣлость -- вотъ роковой вашъ удѣлъ, вотъ что по необходимости вносите вы во всѣ многоразличныя и разнообразныя русскія сферы вашей дѣятельности...

И при всемъ томъ, вы не лишены и даже преисполнены "патріотизма" и рыцарской чести, и безтрепетно идете въ бой, и доблестно встрѣчаете смерть на поляхъ брани! По въ томъ-то и дѣло, что понятія ваши узки, что патріотизмъ вашъ чисто внѣшній, такъ сказать политическій, безразличный и безсодержательный. Вамъ нѣтъ дѣла до духовныхъ стихій народной жизни, до внутренняго существа русской народности. Готовые сложить свои головы въ борьбѣ съ Европой за внѣшнее достоинство и независимость государства, зы въ то же самое время рабствуете духомъ предъ его цивилизаціей и нравственнымъ авторитетомъ, и хуже врага, безсознательно попираете и предаете то, что всего дороже народу... Вотъ, въ эту самую, можетъ быть, минуту многіе изъ васъ мужественно и свято умираютъ гдѣ-нибудь подъ Плевной и своею русскою кровью взращаютъ сѣмена новаго Славянскаго православнаго міра,-- того самаго міра, о которомъ вы не хотѣли ни знать, ни слышатъ при жизни!... Какими недоразумѣніями, какими колоссальными роковыми недоразумѣніями полнится наша земля! О вы, неумѣющіе жить и умѣющіе умирать русскими людьми, очнетесь ли, опомнитесь ли вы когда-нибудь? Грѣхъ вашъ -- злой, пагубный для Россіи -- грѣхъ невѣдѣнія, и даже не вашъ личный, а принадлежащій цѣлой вашей средѣ, и даже унаслѣдованный отъ вашихъ отцовъ и дѣдовъ... Ужели не вразумителенъ вамъ языкъ событій? Ужели не подъ силу вамъ совлечь съ себя это позорное грѣховное иго?

До довольно. Всѣ мы, каждый въ своемъ родѣ и своею долею, повинны и отвѣтственны въ общемъ положеніи дѣлъ. Оставимъ же взаимныя пререканія и, неся тяготы другъ друга, примемъ на себя сообща и грѣхъ и казнь, и покаяніе и обновленіе.

Время настало строгое. Но въ мѣру ли важности переживаемыхъ мгновеній настроено духомъ наше русское общество? Пусть каждый допроситъ свою совѣсть,-- и совѣсть не успокоитъ его. Прочь всѣ эти поминки прошлаго, гнилыя сѣтованія и укоры! Все стало намъ теперь ясно и непреложно съ нашими кровавыми, обидными неудачами. Новая пора встала,-- и какъ день пристыжаетъ малодушіе ночи и гонитъ прочь все смутное и невѣрное, такъ и свѣтъ, твердый свѣтъ, заблиставшій намъ съ горъ Арменіи и холмовъ Плевны, обличилъ намъ всю шатость нашихъ надеждъ и расчетовъ, наши ошибки, вины, недомысліе, и все, что тамъ нагнѣздилось во тьмѣ... Воспользуемся же урокомъ: онъ купленъ дорогою цѣною крови,-- пусть же не напрасны будутъ эти десятки тысячъ геройскихъ смертей! Не унывать теперь,-- теперь-то и можно быть бодрымъ: ни колебанія, ни выбора уже нѣтъ, въ виду одно: побѣдитъ! Нѣтъ отступленія для Россіи, хотя бы вся Европа воздвиглась стѣной на пути. Намъ въ томъ порукою Царь, носитель и сберегатель народной чести. Отступленіе значитъ отступничество, предательство страдальцевъ-единоплеменниковъ, измѣна историческому завѣту, начало политической смерти. Къ побѣдѣ же, полной, всеразрѣшающей побѣдѣ, направимъ всѣ силы нашего духа,-- въ опору Царю, въ подкрѣпленіе нашимъ неутомимымъ бойцамъ. Станемъ на высотѣ нашей великой исторической задачи; почтимъ врага, противопоставимъ дикому отчаянію фанатизма -- ясность сознанія, свѣтлое воодушевленіе вѣры, несокрушимую твердыню убѣжденной воли. Къ тяготамъ нашимъ прибавимъ новыя тяготы, къ жертвамъ приложимъ новыя жертвы, утысячеримъ напряженіе, а пуще всего не станемъ рознить, возсоединимся духомъ съ нашимъ роднымъ народомъ.-- О, не оставляйте его въ невѣдѣніи, не допускайте корениться недоумѣніямъ, очистите воздухъ, дайте ему вздохнуть нестѣсненною грудью! Незыблемъ онъ въ своемъ упованіи на Царя, на Царскую бдительность и не менѣе на Царское правосудіе, но жаждетъ слова, властнаго слова, которое бы повѣдало ему правду -- честную, мужественную, неукоснительную... Всякая правда ему по росту. Не отступится онъ отъ долга русской чести и совѣсти, отъ вѣковаго завѣта, нашъ великій подвигоположникъ- народъ. Многими, тяжкими, разнообразными испытаніями обставленъ его историческій путь, но съ помощью Бога, Котораго онъ непостыдно исповѣдуетъ, предъ лицомъ вселенной, онъ перемогъ ихъ и перебылъ,-- перебудетъ и переможетъ!...

8. Рѣчь произнесенная предсѣдателемъ Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Общества въ публичномъ засѣданіи 5-го марта 1878 года.

Мм. гг.! Дѣятельность нашего Славянскаго Общества, даже благотворительная, такъ тѣсно связана съ современными политическими событіями за Дунаемъ, что мы невольно медлили назначеніемъ дня нашего годичнаго общаго собранія: такъ уже виденъ былъ край кровопролитной борьбы, такъ уже близко надвигалось рѣшеніе. 19 января стихла война, затѣмъ мѣсяцъ томительнаго ожиданія, и наконецъ 19 февраля, день освобожденія милліоновъ русскихъ крестьянъ, день возродившій насъ всѣхъ нравственно и духовно, подписанъ миръ, дарующій свободу и человѣческія права милліонамъ человѣковъ,-- нашихъ братьевъ по вѣрѣ и крови,-- возраждающій къ новой жизни цѣлая племена и страны.

Конечно, Восточный вопросъ еще не порѣшенъ, Царьградъ не очищенъ отъ азіатской скверны и задача Россіи совершена еще не вполнѣ; тѣмъ не менѣе сбылось то, что самой смѣлой фантазіи представлялось едвали сбыточнымъ еще два года тому назадъ. Этого не слѣдуетъ упускать изъ виду при оцѣнкѣ результатовъ войны. Что бы ни таилось въ близкомъ будущемъ, никто и ничто никогда не отниметъ у насъ самаго существеннаго достоянія нашихъ побѣдъ, и какъ рѣки не потекутъ вспять, такъ не измѣнится и исполинскій, безвозвратно совершившійся фактъ: Оттоманское владычество въ Европѣ сокрушено на вѣки, хотя бы Турція еще и продолжала существовать; призванъ изъ небытія къ бытію крупный политическій Славянскій организмъ -- Болгарія.

Было бы чему радоваться, было бы чѣмъ утѣшиться, еслибъ политическій небосклонъ не былъ покрытъ такими темными тучами. Нельзя, конечно, сомнѣваться въ томъ, что Россія заставитъ уважитъ и исполнить условія договора, но низведутъ ли они миръ, столь желанный, столь нужный, на злополучныя населенія Балканскаго полуострова -- въ этомъ трудно не усомниться. Трудно было бы предаваться радости мира въ виду не только нерѣшенной судьбы и Герцеговины и Босніи, и земель Старой Сербіи, и Македоніи, и Греческихъ христіанскихъ провинцій, но и кровавой брани съ Турками, уже снова охватившей эти несчастныя страны.

Трудно не смущаться, соображая, какъ мало удовлетворены тѣ самые, которые первые подняли знамя борьбы, именно Герцеговинцы и Босняки, и Сербское Княжество, которое двукратно вело войну и въ 1876 году одно выдержало на себѣ весь напоръ Оттоманскихъ полчищъ. Конечно, не Россія, а лишь одна Австрія тому виною, но въ этомъ только новый поводъ въ смущенію. Конечно, не воинственныя угрозы Австріи и Англіи устрашаютъ Россію,-- но не можетъ же она оставаться равнодушною къ распалившейся зависти, кующей интриги и козни противъ славянской свободы и права, къ явнымъ покушеніямъ на захватъ или дѣлежъ Турецкихъ европейскихъ владѣній и на овладѣніе Дарданельскимъ проливомъ.

Дипломатія сочиняетъ конгрессъ, а такъ какъ мы не понесемъ на цензуру нашихъ условій мира, то исходъ лелѣяннаго дипломатами измышленія еще неизвѣстенъ, но не особенно предвѣщаетъ пору благоденствія. Несомнѣнно одно, что еслибъ Австрія отъ угрозъ Россіи перешла къ дѣлу, она бы подняла новый, Австрійскій, Западнославянскій вопросъ. И такъ какъ и на Балканскомъ полуостровѣ не водворена тишина, и даже относительно границъ самой Болгаріи можно опасаться замысловъ европейскихъ, то въ этой неизвѣстости. въ этомъ тяжеломъ недоумѣніи,-- которое однакожь долго продолжаться не можетъ, а между тѣмъ во многомъ парализуетъ дѣятельность нашего Общества,-- а предпочитаю, мм. гг., воздержаться на сей разъ отъ начертанія программы нашихъ будущихъ дѣйствій и созвать васъ снова, когда политическій горизонтъ хоть нѣсколько прояснится. Тѣмъ болѣе, что и изъ Болгаріи мы еще не получили, но вскорѣ ожидаемъ полученія свѣдѣній подробныхъ и обстоятельныхъ, способныхъ точнѣе опредѣлить характеръ предстоящей намъ дѣятельности. Теперь же я перейду къ печальному событію, имѣющему особую важность для нашего Общества, да и для всѣхъ, кому дороги судьбы Россіи и Славянскаго міра. Путемъ смертей и страданій призваны мы были совершить святое дѣло воскрешенія нашихъ братьевъ. Болгарская почва упитана русскою кровью. На русскихъ костяхъ стала Болгарія. И еще недавно, уже по прекращеніи брани, послѣдній торжественный актъ ея освобожденія и признанія ея самостоятельнаго бытія ознаменовался великою русскою жертвой. Во главу угла ея, вновь созижденнаго, гражданскаго строя легъ самъ строитель, легъ человѣкъ, отмѣченный высшими дарованіями. Учредитель и организаторъ этой новой, сотворенной Россіею Болгаріи сраженъ внезапно неринымъ ударомъ въ селеніи Санъ-Стефано, въ виду Царьграда и Св. Софіи, 19 февраля, въ самый день подписанія мирнаго договора,-- въ тотъ мигъ, когда, послѣ долгихъ, тяжкихъ трудовъ, онъ по праву могъ бы сказать себѣ: "теченіе скончалъ, подвигъ совершилъ". Смерть Черкасскаго не просто утрата умнаго, полезнаго государственнаго и общественнаго дѣятеля: убыло знаменитымъ умомъ, убыло цѣлой крупной общественной силой, и замѣстить ее нечѣмъ...

Странное, замѣчательное, совершенно оригинальное явленіе представлялъ собою въ Россіи князь Владиміръ Александровичъ Черкасскій, именно этимъ сочетаніемъ въ себѣ дѣятеля общественнаго и государственнаго. Онъ былъ безспорно человѣкомъ государственнымъ, онъ принималъ дѣятельное участіе въ величайшихъ государственныхъ дѣяніяхъ нынѣшняго царствованія,-- но онъ никогда не принадлежалъ къ сонму ни царедворцевъ, ни сановниковъ, не считался у нихъ своимъ и не проходилъ обычныхъ ступеней нашей служебной іерархической лѣстницы. Онъ всегда -- вольно и невольно -- сохранялъ за собою характеръ какъ бы представителя или делегата отъ общества на государственномъ дѣлѣ, хотябы онъ былъ и главнымъ его руководителемъ. Его имя служило уже знаменемъ, возвѣщавшимъ всякій разъ особую важность порученной ему работы, ея особое значеніе не только для государственныхъ, но и для общественныхъ, для національныхъ интересовъ. Таковы факты представляемые его жизнью, которыхъ не можетъ отрицать никакое недоброжелательство, хотя бы и пыталось извратить ихъ дѣйствительный смыслъ. Это былъ умъ сильный, обширный, дѣятельный, просвѣщенный многосторонними познаніями, чрезвычайно ясный и обладавшій необыкновенною творческою способностью: низводить абстракты на реальную почву, запутаннѣйшія, отвлеченныя теоріи приводить къ конкретной практической формулѣ и многотруднымъ задачамъ отыскивать самое простое рѣшеніе. Онъ былъ чуждъ всякаго доктринерства, въ смыслѣ подобострастія доктринѣ и насильственнаго подчиненія ей жизни; никогда не рабствовалъ отвлеченной логикѣ, напротивъ всегда считался съ жизнью, съ бытомъ. Онъ цѣнилъ и уважалъ Русскую исторію и органическія стихіи народа,-- умѣлъ въ своихъ работахъ примѣняться къ современной дѣйствительности и вступать съ нею въ плодотворное соглашеніе. Онъ не былъ ни идеалистомъ, ни теоретикомъ, но признавалъ значеніе и идеализма и теоретической дѣятельности, и замѣчательно, что люди, съ которыми онъ былъ наиболѣе близокъ, большею частію были именно люди теорій и идеаловъ, нисколько не практики. Изъ идеаловъ онъ держался наиболѣе доступныхъ осуществленію и любилъ теорію лишь какъ освѣщеніе данныхъ жизни, какъ разумъ фактовъ.

Но что онъ любилъ пуще всего и самоотверженно, это честь и достоинство Россіи, и, безусловно вѣруя въ Русскій народъ, въ его великую всемірно-историческую будущность, трудился неутомимо, не щадя силъ,-- какъ уже выразился князь Александръ Васильчиковъ въ своей прекрасной статьѣ,-- надъ основаніями, а не надъ вѣнцомъ зданія.

Значеніе князя Черкасскаго въ дѣлѣ Славянскаго возрожденія не только даетъ мнѣ право, но и налагаетъ обязанность задержать нѣсколько долѣе ваше вниманіе на этомъ недавно отшедшемъ и возстановить, насколько мнѣ это возможно, его истинный нравственный образъ. Говорю "возстановить", потому что, къ сожалѣнію, этотъ образъ большею частью совершенно искаженъ въ сознаніи русской публики, и если всѣ сходились въ признаніи за нимъ блистательныхъ дарованій, то наоборотъ, нравственная сторона его дѣятельности подвергалась самой разнообразной, хотя, большею же частію, отрицательной оцѣнкѣ. Князь Васильчиковъ уже коснулся этого явленія и указалъ, что служило къ нему поводомъ, изъ кого, главнымъ образомъ, состоялъ хоръ ожесточенныхъ хулителей. Нѣтъ сомнѣнія, русскіе крѣпостники, реакціонеры, скрывающіеся теперь подъ псевдонимомъ "консерваторовъ", польскіе паны и ксендзы, которыхъ интересы имущественные и политическіе такъ много пострадали отъ реформъ, совершенныхъ при дѣятельномъ участіи Черкасскаго, пылали къ нему непримиримою ненавистью и, не жалѣя клеветъ, старались,-- и успѣли,-- настроить враждебно къ нему людское мнѣніе. Было бы однакоже ошибкою утверждать, что только они, и они одни, относились къ Черкасскому съ непріязнью. Вина лежала отчасти и на самомъ князѣ. Всегда радушный хозяинъ, любезный и привѣтливый съ друзьями и сочувственными ему лицами, Черкасскій по большей части стоялъ къ людямъ только одною стороною: стороною мысли, ума, расчета. Онъ слишкомъ презрительно относился къ людскимъ толкамъ и пересудамъ, не заботился о мнѣніи лицъ имъ невысоко цѣнимыхъ, и никогда не пытался разсѣять недоразумѣнія, вызванныя его рѣчами и внѣшнимъ обращеніемъ. Какъ острый лучъ свѣта рѣжетъ слабые, подслѣповатые глаза, такъ и его острый умъ кололъ, рѣзалъ,-- особенно же глаза людей съ туманною мыслью, ублажающихся самообольщеніемъ. Онъ любилъ, къ сожалѣнію слишкомъ любилъ, издѣваться надъ добродушною глуповатостью,-- и уже безъ малѣйшей пощады клеймилъ высокомѣрную, злую глупость. Онъ владѣлъ удивительнымъ умѣньемъ выворачивать изнанку высокопарныхъ рѣчей своего антагониста, я въ грудѣ фразъ о безкорыстіи и гуманности обличать присутствіе тайнаго своекорыстнаго мотива. Всякое излишество чувствительности, все въ чемъ было очень ужъ мало ума, хотя бы и много сердца, мало толка, а только прекрасныя тщетныя пожеланія,-- что было больше по части праздныхъ чувствъ, чѣмъ настоящаго дѣла, встрѣчало въ немъ ироническую улыбку,-- которая, разумѣется, рѣдко ему прощалась. Дѣйствительно, онъ не всегда достаточно-бережно отрезвлялъ юную идеалистическую восторженность, и этого, понятно, не могла любить пылкая молодежь. Таковы были особенности, скажу прямо, недостатки его натуры, связанные органически съ положительными свойствами его ума и дарованій. Онъ говорилъ въ свое оправданіе, что никто по крайней мѣрѣ не можетъ обвинить его въ притворствѣ. И точно онъ никогда не притворялся; но онъ не только никогда не щеголялъ, а даже какъ бы боялся покрасоваться своими добрыми нравственными качествами, и, предпочитая казаться хуже чѣмъ лучше,-- вполнѣ въ этомъ успѣлъ. Я позволю себѣ коснуться одной интимной его черты. Этотъ "безсердечный" человѣкъ (какъ его называли) былъ самымъ заботливымъ и великодушнымъ изъ родственниковъ. Я не знавалъ сына нѣжнѣе и почтительнѣе къ матери (скончавшейся только за два мѣсяца до него), но если бы кто-либо изъ самыхъ приближенныхъ друзей отважился похвалить ему такое его качество, онъ, вѣроятно, вызвалъ бы отъ Черкасскаго какой-нибудь не совсѣмъ пріятный отвѣтъ. Въ его добрыхъ личныхъ дѣлахъ -- не было никакой той елейности, которая нерѣдко цѣнится людьми выше чѣмъ самое добро.

Но всѣ эти недостатки, сами по себѣ еще несущественные, могли подать поводъ только къ недоумѣніямъ. Гораздо серьезнѣе общія, ходячія, сложившіяся въ обществѣ обвиненія. Его постоянно клеймили и еще не перестаютъ клеймить прозваніемъ честолюбца, властолюбца, человѣка безъ убѣжденій, руководившагося лишь эгоистическимъ личнымъ расчетомъ.

Хотя и справедливо, что историческихъ дѣятелей, какимъ былъ князь Черкасскій, судитъ исторія; хотя, можетъ быть, и приличнѣе было бы, въ виду еще не опущеннаго въ могилу гроба, воздержаться теперь отъ всякой строгой оцѣнки, однако же эти соображенія не настолько вѣски, чтобы давать безвозбранно укореняться ложнымъ навѣтамъ и оставлять въ заблужденіи современниковъ, въ чаяніи отдаленнаго суда потомковъ. Тѣмъ болѣе, что смерть имѣетъ особенное свойство: разомъ подводя итогъ земному дѣланію, облегчать его уразумѣніе и всему отводитъ свое мѣсто. На ходу жизни, въ ея буйствѣ, ея ежедневныхъ случайныхъ проявленіяхъ, изъ-за чужихъ и собственныхъ толковъ, трудно познается основная, внутренняя правда человѣка, ускользающая, большею частью, даже отъ его собственнаго сознанія. Особенно же мало поддаются анализу такіе сложные организмы, какъ у Черкасскаго, исполненные такихъ, повидимому, противорѣчивыхъ влеченій: анализъ дробится и не даетъ цѣльнаго вывода. Только со смертью раскрывается въ своемъ истинномъ смыслѣ жизненный подвигъ и тотъ нравственный центръ тяжести, которымъ самъ собою, хотя бы и безсознательно, опредѣлялся и уравновѣшивался человѣкъ.

Я не стану пускаться въ полемику съ обвинителями; пусть говорятъ за меня факты его жизни, въ ихъ совокупности, которымъ я и представлю бѣглый обзоръ.

Прилежный и даровитый студентъ юридическаго факультета Московскаго университета, князь Черкасскій съ особенною любовью занимается исторіей Русскаго права и еще въ 1842 г. пишетъ на золотую кандидатскую медаль изслѣдованіе о цѣловальникахъ, т. е. о древнемъ русскомъ прообразѣ суда присяжныхъ. Затѣмъ, кандидатомъ, онъ продолжаетъ свои ученыя занятія и изготовляетъ, для полученія степени магистра, диссертацію объ "Юрьевѣ днѣ", т. е. о свободѣ перехода и о закрѣпощеніи крестьянъ въ древней Руси. Вотъ къ чему, къ какимъ основамъ Русской государственной и общественной жизни, устремилась, съ самаго начала своего самостоятельнаго поприща, мысль молодаго Черкасскаго,-- и это тѣмъ замѣчательнѣе, что умы современной ему молодой среды увлекались, большею частію, либерализмомъ совсѣмъ иного, превыспренняго, неприложимаго къ Россіи и потому празднаго свойства. Въ первую пору по выходѣ изъ университета, онъ предполагалъ посвятить себя ученому поприщу и искать каѳедры исторіи Русскаго права, но отказался однако же отъ этого намѣренія по совѣтамъ одного опытнаго и уважаемаго имъ лица, старавшагося направить его къ государственной службѣ. И дѣйствительно, съ своими связями и положеніемъ въ свѣтѣ Черкасскій, по общимъ понятіямъ, могъ легко составить себѣ "блистательную карьеру": для молодаго "честолюбца", казалось бы, нельзя было и желать лучшей обстановки, и онъ бы безъ труда дошелъ до высшихъ іерархическихъ степеней. Но должно-быть не такова была натура этого человѣка, чтобы онъ, изъ честолюбія, согласился пожертвовать своею независимостью и пойти избитою, рутинною дорогой. Должно-быть, уже и тогда, честолюбіе въ немъ было нѣсколько иного разряда: честолюбіе силы себя сознающей и ищущей развернуться во всю свою ширь, владѣть дѣломъ, избираемымъ его мыслью,-- воплотить свои государственные идеалы. Трудно было даже и въ самые молодые годы Черкасскаго вообразить себѣ его въ роли какого-нибудь чиновника особыхъ порученій, дѣйствующаго по чужимъ, начальническимъ указаніямъ. Черкасскій не пошелъ на службу,-- нельзя было считать службою принятое имъ на себя званіе почетнаго смотрителя уѣздныхъ училищъ,-- и хилъ большею частію въ Тульской деревнѣ, занимаясь сельскимъ хозяйствомъ и изучая положеніе крестьянъ. Въ 1847 году онъ устраиваетъ въ Тулѣ кружокъ изъ нѣсколькихъ образованныхъ помѣщиковъ для разработки проекта объ уничтоженіи крѣпостнаго рабства,-- кружокъ, который однакоже, послѣ Февральской революціи 1848 г., былъ по распоряженію правительства закрытъ.

Различныя партіи тянули его къ себѣ: и аристократическая, которая думала найти себѣ въ немъ могучее орудіе для своихъ олигархическихъ химеръ, и такъ-называемые западники, которые видѣли въ немъ Европейца и упорно хотѣли считать его своимъ. Но ознакомившись со всѣми направленіями московской интеллигенціи, Черкасскій, въ началѣ пятидесятыхъ годовъ, сталъ постепенно сближаться съ людьми такъ-называемаго славянофильскаго круга, хотя сближеніе съ ними не представляло въ то время никакихъ выгодныхъ разсчетовъ ни въ какомъ отношеніи, а способно было только компрометтировать и во мнѣніи властей, и еще болѣе во мнѣніи общества: славянофилы въ тѣ годы не только не пользовались популярностью, но были предметомъ постоянныхъ насмѣшекъ, клеветъ и ожесточеннаго поруганія въ литературѣ. Что же влекло его къ этимъ людямъ, съ которыми Черкасскій въ ту пору расходился по многимъ существеннымъ основамъ славянофильства?Вѣроятнѣе, прежде всего, таланты нѣкоторыхъ изъ нихъ,-- общая съ ними любовь къ Россіи, преданность ея національнымъ интересамъ, уваженіе къ Русскому народу и къ его исторической стихіи, потому-что для Черкасскаго народъ никогда не былъ tabula rasa, какъ для тогдашнихъ раболѣпныхъ поклонниковъ западной цивилизаціи.-- Влекло -- можетъ быть -- также и невольное сочувствіе съ нравственными качествами лучшихъ представителей этого круга. Какъ бы то ни было, но онъ дорожилъ отношеніями съ ними. Во 2 томѣ "Московскаго Сборника" на 1853 годъ должна была появиться его статья объ Юрьевѣ днѣ, но этотъ томъ въ рукописи весь, со всѣми статьями, не былъ допущенъ въ печати,-- "не по тому что было въ немъ сказано, а по тому, что умолчано" -- объяснилъ издателю покойный начальникъ Штаба III Отдѣленія, Л. В. Дуппельтъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ нѣкоторые участники сборника, въ Томъ числѣ и князь. Черкасскій, подверглись ограниченію въ правахъ печатанія и полицейскому надзору: все это было снято съ нихъ лишь по восшествіи на престолъ нынѣ благополучно царствующаго Государя.

Но и затѣмъ Черкасскій не пользуется никакимъ случаемъ для составленія себѣ служебной карьеры. Въ 1857 г., въ извѣстномъ Славянофильскомъ изданіи "Русская Бесѣда" онъ помѣстилъ нѣсколько небольшихъ статей, преимущественно по вопросамъ внѣшней политики, и этимъ первымъ своимъ печатнымъ дебютомъ сразу обратилъ на себя вниманіе какъ на первокласснаго публициста.

Наконецъ, въ концѣ 1857 года наступила пора, такъ давно чаемая Черкасскимъ, къ которой вся предшествовавшая его жизнь была только приготовленіемъ. Высочайше разрѣшено было образовать въ губерніяхъ Комитеты для обсужденія способовъ къ освобожденію крестьянъ, или къ е улучшенію ихъ быта", какъ это тогда оффиціально называлось. Черкасскій отдался любимой задачѣ вполнѣ, всѣми силами духа, и, стоя во главѣ меньшинства, громилъ большинство своими блистательными и, правду сказать, нѣсколько язвительными рѣчами. Борьба была его стихіей. Большинство не могло ему простить, ему -- князю, аристократу по происхожденію, демократическую будто бы затѣю надѣленія крестьянъ землею: добро бы онъ былъ человѣкъ неимущій, добро бы искренній, простодушный идеологъ, увлекающійся фантазіями либерализма, гуманности и т. д...! Но такого права на ересь помѣщичье большинство въ Черкасскомъ не признавало и чувствовало въ немъ опасную себѣ силу. Раздраженіе дошло наконецъ до того, что на выборахъ въ Тульскомъ Дворянскомъ Собраніи два дня стояла буря: препирались объ исключеніи князя Черкасскаго, какъ недостойнаго, изъ числа Тульскихъ дворянъ. Съ ироническою улыбкою на устахъ выдержалъ онъ весь этотъ ураганъ, стихшій по неволѣ за неимѣніемъ законнаго повода къ исключенію. Но въ то самое время, когда партія крѣпостниковъ пыталась подвергнуть его такому острацизму, неистово бѣсновалась противъ Черкасскаго,-- забавно, но и стыдно вспомнить,-- либеральная, ъ е. наша претендующая на либерализмъ журналистика, за то, что въ одной изъ своихъ по крестьянскому вопросу статей въ журналѣ А. И. Кошелева "Сельское Благоустройство", Черкасскій предполагалъ предоставить въ селеніяхъ старшинамъ право наказывать провинившихся крестьянъ, за неимѣніемъ другихъ мѣръ взысканія, нѣсколькими ударами розогъ. Не вѣдая никакихъ условій народной жизни, не принимая никакого участія въ тяжкихъ трудахъ по крѣпостному вопросу, нисколько не соображаясь съ положеніемъ самихъ борцовъ за дѣло крестьянской свободы,-- только вскарабкавшись на ходули "цивилизаціи",-- наши арлекины либерализма и гуманности, вмѣстѣ съ ругательствами, присылали по почтѣ цѣлые пуки розогъ въ редакцію "Сельскаго Благоустройства"!

О томъ же, какъ рѣшался вопросъ о надѣлѣ крестьянъ, пустоголовымъ крикунамъ не было дѣла. Не удивляйтесь, что я упомянулъ объ этомъ ничтожномъ, повидимому мелочномъ обстоятельствѣ: еще недавно, послѣ 20-ти лѣтъ, въ нѣкоторыхъ петербургскихъ журналахъ (и самыхъ значительныхъ) возобновленъ покойному дѣятелю освобожденія тотъ же шутовской упрекъ!

Призванный въ члены Редакціонныхъ Коммиссій для составленія Положенія о крестьянахъ, Черкасскій переѣхалъ въ Петербургъ и сдружился на общей работѣ съ Н. Милютинымъ и въ особенности съ Юріемъ Самаринымъ. Сближеніе съ послѣднимъ, по собственному сознанію Черкасскаго, оказало на него значительное нравственное вліяніе.-- Дни и ночи самоотверженнаго, одушевленнаго труда, въ теченіи болѣе двухъ лѣтъ, постоянная, упорная борьба, шагъ за шагомъ, съ могущественными противниками, хулы, клеветы, ненависть, остервенѣлая брань,-- все пережитое и испытанное этими тремя главными работниками величайшаго въ мірѣ благодѣянія, вѣчной славы нынѣшняго Государя,-- все это теперь уже мало цѣнится или позабыто. Но таково значеніе для Россіи дѣла 19 февраля 1861 года, какъ бы оно ни было несовершенно въ частностяхъ, что имена упомянутыхъ дѣятелей должны бы произноситься не иначе какъ съ благоговѣйною признательностію.

Это была лучшая эпоха въ жизни Черкасскаго. По изданіи Положенія, и онъ и Самаринъ поспѣшили на новый подвигъ -- практическаго примѣненія своей работы въ жизни: Самаринъ, въ качествѣ члена губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ Присутствія, въ Самару; Черкасскій, въ должности мироваго посредника, въ родной Веневскій уѣздъ. Его разумныя дѣйствія были тотчасъ же оцѣнены какъ крестьянами, такъ и помѣщиками, и прежняя озлобленная вражда Тульскаго дворянства къ Черкасскому была вскорѣ оставлена.

Послѣ двухъ лѣтъ труда, открылось ему новое поприще. Начался польскій мятежъ. Испробованные способы укрощенія и умиренія не приводили къ цѣли. Сила штыковъ при слабой мысли оказывалась недостаточною. Государю угодно было признать необходимость новыхъ пріемовъ и поручить дѣло Н. Милютину. Но Милютинъ не сталъ работать одинъ, а пригласилъ къ содѣйствію своихъ обоихъ сподвижниковъ крестьянскаго дѣла. Съ Высочайшаго соизволенія, но въ качествѣ частныхъ людей, Черкасскій и Самаринъ вмѣстѣ съ Милютинымъ, не безъ опасности для жизни, объѣхали Царство Польское, и плодомъ ихъ усиленныхъ трудовъ явилось Положеніе 19 февраля 1864 г., надѣлившее Польскихъ крестьянъ землею и освободившее ихъ отъ шляхетскаго матеріальнаго гнета. По выполненіи своей задачи, Самаринъ возвратился въ Россію, а Черкасскій, по совѣту Милютина, вступилъ въ первый разъ на службу, на должность главнаго директора Коммиссіи Внутреннихъ Дѣлъ. Тутъ-то впервые обнаружилъ въ себѣ Черкасскій блистательныя способности администратора, въ высшемъ политическомъ значеніи этого слова; впервые почуяли польскіе мятежные паны и ксендзы присутствіе новой, непроявлявшейся дотолѣ силы,-- силы мысли и сознательной воли,-- русское знамя поручено было твердой и умной рукѣ! За то какой дружный походъ озлобенной ненависти воздвигло противъ себя это новое, невиданное пугало, этотъ русскій умъ,-- и не только въ польской средѣ, но и въ Римѣ и въ Австріи, особенно когда Черкасскій завелъ живыя сношенія съ Галиціей и съ русскими уніатами. Вообще въ Австріи особенно ненавидѣли Черкасскаго, и были правы: Русь Карпатская и Галицкая была его любимою, задушевною мечтою... Въ русской административной рутинѣ новая струя мысли и сознательнаго русскаго національнаго чувства, внесенная Черкасскимъ изъ общественной сферы,-- Черкасскимъ прямо "изъ общественныхъ вольныхъ дѣятелей", изъ мировыхъ посредниковъ вскочившимъ почти въ министры,-- также представлялась чѣмъ-то инороднымъ,-- какою-то острою занозою, неспособною раствориться въ этой стихіи посредственности, бездарности и пошлости. Тѣ, которые могли считать себѣ Черкасскаго будущимъ соперникомъ и многочисленная дружина враговъ, нажитая себѣ Черкасскимъ за участіе въ Положеніи 19 февраля, и не менѣе многочисленная фаланга высокопоставленныхъ иностранцевъ съ русскими именами, непризнающихъ въ Россіи ни Русскаго народа, ни народности, ни исторіи,-- все и всѣ, соединясь въ общій станъ, направили свои стрѣлы противъ Черкасскаго. Послѣднему было еще не трудно дѣйствовать -- при поддержкѣ Н. А. Милютина въ Петербургѣ, но параличъ, сразившій этого доблестнаго государственнаго мужа и замѣна его другимъ, заставили Черкасскаго выйти въ отставку. Онъ былъ убѣжденъ, можетъ-быть и ошибочно, что ему не будетъ дано прежняго простора для дѣятельности, что онъ не будетъ уже такимъ полнымъ хозяиномъ дѣла, какимъ былъ, а онъ могъ управлять дѣломъ только въ качествѣ старшаго, въ качествѣ хозяина почти самовластнаго... Нѣсколько болѣе гибкости, болѣе ловкости, болѣе терпѣнія и корыстнаго расчета, и Черкасскій остался бы на службѣ и достигъ бы, безъ сомнѣнія, высшихъ верховъ знати и почести..! Какъ согласить такой неблагоразумный образъ дѣйствій Черкасскаго съ представленіемъ о честолюбцѣ, лишенномъ всякихъ убѣжденій и руководящемся только соображеніями личныхъ выгодъ? Какъ ни желалъ онъ себѣ высшаго административнаго поприща, гдѣ бы его силы могли найти себѣ полное развитіе и примѣненіе, какъ ни клонило его въ эту сторону -- чести и власти,-- былъ въ немъ, стало быть, какой-то нравственный центръ тяжести, который перевѣсилъ расчетъ -- и поставилъ на своемъ.

Снова Черкасскій въ бездѣйствіи, но черезъ два года снова выступаетъ общественнымъ дѣятелемъ, уже въ званіи Московскаго Городскаго Головы. Здѣсь опять является такой эпизодъ его жизни, который совершенно противорѣчивъ понятію о Черкасскомъ, сложившемуся во всѣхъ умахъ, даже очень близкихъ къ нему людей. Никто не могъ себѣ объяснить, какъ человѣкъ расчета, чуждый всякихъ увлеченій, ловкій и т. д., могъ совершить ту ошибку, которая заставила его сложить съ себя званіе Головы и окончательно закрыла ему пути къ высшимъ постамъ администраціи. А между тѣмъ иниціатива этой ошибки принадлежала всецѣло Черкаскому; онъ и самъ затруднялся истолковать поступокъ, который лично для него не могъ, очевидно, имѣть иныхъ послѣдствій кромѣ самыхъ вредныхъ. Такую неловкость, такую непослѣдовательность трудно однако же назвать безнравственной! Да и не была ли эта непослѣдовательность только мнимою? Вопреки ему самому, наперекоръ всѣмъ расчетамъ, не было ли въ этомъ поступкѣ чего-то такого, что согласовалось съ внутреннею нравственною стихіею души? Я разумѣю попытку заявить о настоятельной общественной потребности въ свободной искренности для слова и для вѣрующей совѣсти.

Тяжело было видѣть Черкасскаго осужденнымъ на жизнь частнаго человѣка, эти силы, эти способности, бездѣйствующими,-- но еще томительнѣе было ему самому. Онъ старался разсѣяться путешествіемъ по Европѣ, гдѣ всѣ, отъ Бисмарка до Тьера, разомъ оцѣнили его по достоинству и только дивились Россіи, небрегущей такими талантами. Но путешествіе не могло удовлетворить жаждѣ дѣятельности этого атлета работы. Года проходили, силы ржавѣли въ праздности, душу точило раздраженіе.

Прошло шесть лѣтъ. Раздалось знаменитое Царское слово 11-го октября 1876 года, какъ дальній раскатъ грома предвозвѣщавшій военную бурю. Черкасскій не счелъ для себя возможнымъ оставаться въ сторонѣ и предоставилъ себя въ распоряженіе высшей власти. Настало его новое и послѣднее земное служеніе. Кромѣ обязанностей Уполномоченнаго при Дѣйствующей арміи отъ Центральнаго Петербургскаго Управленія Общества Краснаго Креста, довѣріе Государя Императора возложило на него званіе Завѣдывающаго гражданскою частью во вновь занимаемомъ краѣ.

Если только представить себѣ исполинскій объемъ, обстановку, всѣ трудности порученной Черкасскому задачи, такъ можно лишь дивиться, какъ съумѣлъ одолѣть ее Черкасскій и дать ей удовлетворительное рѣшеніе. Предстояло вводить гражданскій строй въ страну, политически не существовавшую, которая даже не имѣла и признанныхъ географическихъ очертаній, которая была дотолѣ не болѣе какъ этнографическимъ терминомъ; въ страну почти незнаемую, о которой ни русская наука, ни Министерство иностранныхъ дѣлъ не заготовили никакихъ точныхъ свѣдѣній; въ страну постепенно отвоевываемую у непріятеля, такъ что нельзя было даже заложить общаго фундамента сразу и вывести зданіе хоть вчернѣ, съ тѣмъ, чтобъ потомъ заняться его отдѣлкой и приспособить къ жилью, а приходилось, держа общій плавъ, общую систему въ умѣ, строить кусками, то въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ, и не имѣя цѣлаго, приводить въ жизнь и въ дѣйствіе отдѣльныя второстепенныя части; наконецъ въ страну, представлявшую менѣе удобствъ для рѣшенія подобной задачи, чѣмъ даже какая-нибудь Ферганская область. Въ послѣдней достаточно было смѣнить хана и высшихъ чиновъ и воспользоваться существующимъ гражданскимъ матеріаломъ; здѣсь же совершался цѣлый соціальный переворотъ, перемѣщеніе слоевъ населенія. Весь верхній правящій слой -- турецкій снимался или уничтожался; съ появленіемъ русскаго войска бѣжало все, отъ паши до послѣдняго каваса, рушился весь административный порядокъ,-- надлежало вновь созидать все, сверху до низу, спѣшно, безъ малѣйшаго промедленія. Прибавьте къ этому, что этотъ гражданскій строй вводился на самомъ театрѣ войны, по пятамъ воюющихъ войскъ, дѣйствующихъ естественно въ сферѣ "военнаго положенія", которое въ то же время есть прямое отрицаніе гражданскаго. Рядомъ съ насиліемъ, хотябы и организованнымъ, приходилось водворять организованную свободу, законность, порядокъ и въ то же время удовлетворять военнымъ потребностямъ трехсоттысячной арміи! Идутъ полки, гонятъ Турокъ, отнимаютъ городокъ, вслѣдъ за ними водворяется гражданское управленіе,-- и новые полки, проходя, не имѣя уже права распоряжаться по военному положенію, настойчиво предъявляютъ свои неотлагательныя нужды къ управленію созданному лишь наканунѣ. Сколько поводовъ обвинять это управленіе въ недостаткѣ порядка и распорядительности! Прибавьте къ этому еще, что гражданскому организатору приходилось имѣть дѣло съ населеніемъ, хотя и родственнымъ, расположеннымъ къ намъ, но терроризованнымъ и насиліями Турокъ и нашими неудачами,-- населеніемъ отъ пятисотлѣтняго рабства лишившимся всякой иниціативы. Да и какое же могло быть добровольное содѣйствіе Болгаръ въ тѣхъ мѣстностяхъ, напримѣръ, которыя переходили не разъ отъ Турокъ въ Русскимъ и отъ Русскихъ къ Туркамъ? Могли ли Болгары, особенно въ селахъ, приниматься охотно за самоуправленіе по приглашенію русскихъ властей и способствовать успѣху гражданской организаціи, имѣя передъ собою примѣръ Ени-Загри, Казанлыка, Елены? Вспомните наконецъ, что до самаго конца войны едва ли кому могло быть извѣстно, вся ли Болгарія или только небольшая часть ея будетъ освобождена, будетъ ли она независима или полузависима, и какую получитъ политическую форму.

А между тѣмъ русское правительство не могло поступить иначе и ограничиться введеніемъ только военнаго управленія, потому что военное управленіе упраздняется съ отбытіемъ войскъ, и тогда Болгарія была бы ввергнута въ тотъ хаосъ, въ которомъ оставило ее паденіе турецкой администраціи. Эта безурядица могла бы подать Европѣ поводъ къ вмѣшательству и снова поднять вопросъ о реформахъ посредствомъ Европейской Коммиссіи; введеніемъ не гражданской организаціи Россія заявляла, что призываетъ Болгарію къ немедленному самостоятельному бытію. И что бы ни говорили, князь Черкасскій съ замѣчательнымъ искусствомъ рѣшилъ эту, повидимому, неразрѣшимую задачу. Введенное имъ гражданское управленіе не предопредѣляетъ и не исключаетъ никакой политической формы,-- оно необходимая принадлежность всякаго благоустроеннаго гражданскаго организма. Для самоуправленія сельскаго, земскаго и городскаго онъ далъ широкій просторъ, воспользовавшись порядками уже существовавшими при Туркахъ, и примѣнивъ ихъ къ потребностямъ болгарской политической автономіи. Благодаря ему, Болгарія обладаетъ теперь орудіями, необходимыми для самостоятельнаго національнаго развитія и правильнаго безпрепятственнаго отправленія гражданской жизни.

И при какихъ условіяхъ совершилъ онъ этотъ высокій подвигъ? Онъ не имѣлъ возможности свободнаго выбора подчиненныхъ. Откуда было взять людей для наполненія должностныхъ мѣстъ, когда Болгарія могла выставить лишь самое небольшое число образованныхъ работниковъ, и почти никого, способнаго къ административному дѣлу? Одинъ, вдалекѣ отъ Россіи, безъ друзей и товарищей, среди тревогъ и и лишеній походной жизни; въ суетѣ Главной Квартиры съ ея многочисленнымъ личнымъ составомъ,-- среди пререканій всегда борющихся двухъ стихій, военной и гражданской, среди интригъ и сплетенъ, неразлучныхъ съ высшими сферами власти; неся отвѣтственность и передъ арміей за слабость гражданскаго управленія, чуть ли не за всякаго запуганнаго Болгарина,-- и передъ Болгаріей и общественнымъ мнѣніемъ Россіи за каждый произволъ воинскаго начальника и за каждую излишнюю ревность гражданскихъ чиновниковъ при удовлетвореніи военныхъ нуждъ,-- вотъ та обстановка, при которой приходилось ему работать, та атмосфера, которою онъ дышалъ. Въ то же время онъ исполнялъ другія, не менѣе тяжкія обязанности по званію Уполномоченнаго Краснаго Креста. И также конечно былъ осыпанъ градомъ разнообразнѣйшихъ нареканій, какъ будто Красный Крестъ призванъ удовлетворять всѣмъ санитарнымъ нуждамъ арміи и восполнять собою недостаточность военно-медицинскаго управленія. Я впрочемъ не намѣренъ касаться этой стороны его дѣятельности. Позволю себѣ замѣтить только одно: едвали, не говорю уже о Бисмаркѣ или Питтѣ,-- но Пальмерстонъ или даже графъ Андраши, которому сравненіе съ Черкасскимъ, конечно, можетъ быть только лестнымъ, пригодились бы для званія Уполномоченнаго Краснаго Бреста при Дѣйствующей арміи. Эта высокопочтенная, благая дѣятельность едвали требуетъ, способностей государственныхъ, во всякомъ случаѣ требуетъ талантовъ совсѣмъ иного калибра и иной категоріи. Замѣчу также, что князь Черкасскій не щадилъ жизни при уборкѣ раненныхъ подъ Плевной и, по свидѣтельству иностранныхъ корреспондентовъ, распоряжался дѣломъ подъ пулями съ поразительнымъ мужествомъ...

Не подъ силу было одному человѣку нести такія задачи, такую тяготу труда, заботъ и борьбы. Онъ изнемогалъ отъ истомы и раздраженія,-- и раздраженіе плодило ему новыхъ враговъ. Въ то же время въ дорогомъ отечествѣ нашлись досужіе борзописцы, у которыхъ хватило духа пустить по Россіи ложные, дерзкіе пасквили, зная, что въ нашемъ обществѣ, при его дѣтской незрѣлости, всякому печатному слову еще готовы дать вѣру; зная также, что обвиняемый, по отдаленности и по своему оффиціальному положенію, поставленъ въ невозможность опровергнуть клевету. Такія статьи, затрудняя задачи Россіи возбужденіемъ къ ней недовѣрія въ средѣ Болгаръ, такъ совпадаютъ съ цѣлями Англіи и Австріи въ настоящую пору, что можно было бы признать ихъ писанными по иностранному заказу, еслибъ только онѣ были дѣльнѣй и умнѣе. Но увы! все это -- доморощенные продукты той нашей интеллигенціи, преимущественно петербургской, которая своимъ лакействомъ предъ Европой, своимъ отчужденіемъ отъ русской народности обрекла себя на вѣчное недомысліе, вѣчное больное, худосочное дѣтство.

Перейдя пѣшкомъ Балканы и вступивъ вскорѣ потомъ, вмѣстѣ съ торжествующими нашими войсками, въ Адріанополь, князь Черкасскій, по его словамъ, былъ вознагражденъ этою минутою за всѣ 14 мѣсяцевъ трудовъ и скорбей. Его благоговѣнію предъ русскимъ солдатомъ не было мѣры. На него и на Русскій народъ возлагалъ Черкасскій неколебимую надежду за будущее Россіи. "Всю ее держитъ" -- писалъ онъ изъ за-Дуная -- "на своихъ могучихъ плечахъ этотъ простой, этотъ сиволапый мужикъ! Все одолѣетъ, все вынесетъ нашъ добрый, нашъ великій страстотерпецъ -- русскій солдатъ!"

Я можетъ-быть слишкомъ увлекся и подробнѣе, чѣмъ предполагалъ, изложилъ вамъ главныя характеристическія данныя жизни князя Черкасскаго. Предлагаю вамъ самимъ сдѣлать логическую посылку и добыть выводъ, и затѣмъ свѣрить его съ обычными, банальными сужденіями объ этомъ великомъ гражданскомъ бойцѣ и доблестномъ подвижникѣ.

Въ знаменательномъ совпаденіи для смерти князя Черкасскаго со днемъ 19 феврали, днемъ освобожденія русскихъ крестьянъ и днемъ освобожденія Болгаріи, днемъ исполненія Россіею своего великаго историческаго призванія, видится что-то свыше правосудное. Этою смертью какъ бы запечатлѣла вѣчная, неразрывная связь имени князя Черкасскаго съ величайшими христіанскими дѣяніями не только русской, но и всемірной исторіи...

9. Рѣчь И. С. Аксакова, произнесенная 22-го іюня 1878 въ Московскомъ Славянскомъ Благотворительномъ Обществѣ.

Мм. гг.! Надгробнымъ словомъ начались наши послѣднія два собранія. Четыре мѣсяца тому назадъ, хоронили мы человѣка, знаменитаго дарованіями, самоотверженно послужившаго святому русскому дѣлу -- дѣлу освобожденія и созиданія Славянскаго міра. Мы оплакивали преждевременную смерть гражданскаго устроителя вновь похищенной изъ турецкихъ когтей Болгаріи, послѣдовавшую въ самый день подписанія Санъ-Стефанскаго договора, и прославляли имя, связавшее себя неразрывно съ однимъ изъ "величайшихъ христіанскихъ дѣяній современной исторіи": въ самомъ дѣлѣ, вся Болгарія призвана была къ новой жизни, не было уже болѣе ни одного христіанина -- раба на всемъ пространствѣ Болгарскаго разселенія отъ Дуная до Марицы!

Не опять ли хоронить собрались мы сегодня, но уже не человѣка, а милліоны людей, цѣлыя страны, свободу Болгаръ, независимость Сербовъ? хоронить великое, святое дѣло, завѣты и преданія предковъ, наши собственные обѣты,-- хоронить Русскую славу, Русскую честь, Русскую совѣсть?....

Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Скажите вы всѣ, здѣсь собравшіеся: неужели все это не сонъ, не просто страшныя грёзы, хотябы и наяву? Неужели и впрямь на каждомъ изъ насъ уже горитъ неизгладимое клеймо позора?.... Не мерещится ли намъ все то, что мы будто видимъ, слышимъ, читаемъ?

Или наоборотъ: прошлое было грезой? Галлюцинація, не болѣе какъ галлюцинація все то, чѣмъ ми утѣшались и славились еще менѣе полугода тому назадъ?! И плѣненныя Турецкія арміи подъ Плевной, Шипкой и на Кавказѣ, и зимній переходъ русскихъ войскъ чрезъ Балканы, и геройскіе подвиги нашихъ солдатъ, потрясшіе міръ изумленіемъ, и торжественное шествіе ихъ до Царьграда,-- эти необычайныя побѣды, купленныя десятками тысячъ Русскихъ жизней, эти несмѣтныя жертвы, принесенныя Русскимъ народомъ, эти порывы, это священнодѣйствіе народнаго духа,-- все это сказки, миѳъ, порожденіе распаленной фантазіи, можетъ-быть даже "измышленіе московскихъ фанатиковъ!" Не было ни побѣдъ, ни побѣдоносныхъ вождей, ни пролитой русской крови, ни избіенія Турками христіанъ, ни избавленія Русскими христіанъ Однако же полсотни тысячъ солдатъ -- раненыхъ, больныхъ, изувѣченныхъ призрѣваются теперь на всемъ пространствѣ Россіи,-- однако побѣдоносные дожди возвратились и всенародно, во свидѣтельство русскихъ побѣдъ, возведены въ санъ фельдмаршаловъ.... Это уже кажется не мечта, а дѣйствительность. Однако еще недавно въ самомъ Петербургѣ, съ флагами, пѣніемъ народнаго гимна на улицахъ, съ торжественнымъ молебномъ и пальбою изъ Петропавловскѣ крѣпости, праздновалось оффиціальное обнародованіе Санъ-Стефанскаго договора, скрѣпленнаго подписью нашего кабинета -- и нынѣ разрываемаго въ клочки....

Но если все это было, возможно ли же быть тому, что есть, что творится теперь тамъ, на конгрессѣ, что служитъ прянымъ отрицаніемъ, противорѣчіемъ, наругательствомъ всему бывшему? Ужели хоть долю правды должны мы признать во всѣхъ этихъ корреспонденціяхъ и телеграммахъ, которыя ежедневно, ежечасно, на всѣхъ языкахъ, во всѣ концы свѣта разносятъ теперь изъ Берлина позорныя вѣсти о нашихъ уступкахъ и, передаваясь въ вѣдѣніе всего народа, ни разу не опровергнутыя русскою властью, то жгутъ его стыдомъ и жалятъ совѣсть, то давятъ недоумѣніемъ? Какую же картину рисуютъ передъ нимъ всѣ эти публичныя сказанія? Ты ли это, Русь-побѣдительница, сама добровольно разжаловавшая себя въ побѣжденную? Ты ли на скамьѣ подсудимыхъ какъ преступница, каешься въ святыхъ, подъятыхъ тобою трудахъ, молишь простить тебѣ твои побѣды?.... Едва сдерживая веселый смѣхъ, съ презрительной ироніей, похваляя твою политическую мудрость, Западныя державы, съ Германіей впереди, нагло срываютъ съ тебя побѣдный вѣнецъ, преподносятъ тебѣ взамѣнъ шутовскую съ гремушками шапку, а ты послушно, чуть ли не съ выраженіемъ чувствительнѣйшей признательности, подклоняешь подъ нее свою многострадальную голову!...

Ложь! Если въ такомъ чудовищномъ образѣ и представляется Россія изъ Берлинскихъ писемъ и телеграммъ, то самая чудовищность служитъ л^лей порукой, что этому не бывать. Не то, чтобъ мы сомнѣвались въ справедливости сообщеній о замыслахъ и притязаніяхъ Англіи съ Австріей, руководимыхъ пресловутою маклерскою честностью Германскаго канцлера. Нисколько. Кривдѣ и наглости Запада, по отношенію къ Россіи и вообще къ Европѣ Восточной, нѣтъ ни предѣла, ни мѣры этой исторической аксіомы, какъ и никакихъ уроковъ исторіи, не вѣдаютъ только русскіе дипломаты да петербургскія руководящія сферы.... Болѣе чѣмъ вѣроятными, увы! признаемъ мы также и сообщенія о дѣйствіяхъ нашихъ представителей на конгрессѣ: на вѣки не забыть намъ услугъ, оказанныхъ русскою дипломатіею Россіи въ эти послѣдніе два года. Но какихъ бы щедрыхъ уступокъ, во вредъ Россіи и къ выгодѣ нашихъ враговъ, ни натворили русскіе дипломаты,-- развѣ Россія, въ лицѣ своего Верховнаго Представителя, сказала свое послѣднее слово? Не вѣримъ, чтобъ всѣ эти щедроты на счетъ русской крови и чести были одобрены Высшею властью; не вѣримъ и не повѣримъ, пока не появится о томъ оффиціальное правительственное извѣщеніе. Но даже и предположить подобное извѣщеніе было бы преступленіемъ противъ достоинства власти!....

И въ самомъ дѣлѣ, мыслимо ли, чтобъ весь этотъ колоссальный абсурдъ, эта ошеломляющая нелѣпость рѣшеній конгресса, это сплошное наругательство надъ Россіей могло когда-либо стать совершившимся фактомъ?

Посудите сами:

Изъ-за чего возгорѣлась война, изъ-за какого ближайшаго повода? Изъ-за турецкой повальной рѣзни, совершенной надъ населеніемъ Южной Болгаріи. Какая главная возвѣщенная задача войны? Вырвать Болгарское племя изъ-подъ турецкаго ига. Никогда никакая война не возбудила такого всеобщаго на Руси сочувствія и одушевленія, не вызвала столько жертвоприношеній любви, не заслужила въ такой полной мѣрѣ названія "народной", какъ именно эта война, благодаря именно этой священной задачѣ. По переходѣ нашихъ войскъ черезъ Дунай, Императорская прокламація объявляетъ Болгаръ свободными. Немедленно, по Высочайшей волѣ, полагается начало правильной гражданской организаціи края, и всюду, по мѣрѣ его занятія, вводится нами не временное военно-полицейское, а прочное гражданское управленіе. Послѣ исполинскихъ усилій, русскія войска преодолѣваютъ Балканы; русскія власти водворяютъ новый строй и по всей Южной Болгаріи. Санъ-Стефанскимъ договоромъ, скрѣпленнымъ подписью Императора Россіи и подписью самаго Турецкаго падишаха, вся Болгарія по обѣ стороны Балканъ возводится въ Княжество. Россійскій Императорскій Коммиссаръ торжественно водворяется въ главномъ Южно-Болгарскомъ городѣ Филиппополѣ и дѣлаетъ уже приготовленія къ созыву народнаго собранія... Повѣрила наконецъ несчастная страдалица-страна своему избавленію, съ радостію отдалась вѣрѣ и въ свою будущность, вздохнула свободно, ожидала и вдругъ... Съ соизволенія той же самой великодушной избавительницы -- Россіи, какъ по живому тѣлу распиливается Болгарія на двѣ части, и лучшая, плодороднѣйшая ея часть, Забалканская, та именно которая наиболѣе истерзана, изъязвлена, осрамлена турецкими звѣрствами, возвращается въ турецкое рабство!... Русскія же побѣдоносныя войска, тѣ самыя, что цѣною своей крови добыли свободу Южныхъ Болгаръ, приглашаются вновь закрѣпостить ихъ побѣжденному извергу и такъ сказать собственноручно отвести: христіанскихъ женъ на поруганіе, дѣтей на посрамленіе, всѣхъ на лютую турецкую месть за то, что вѣрили въ Русскую власть, за братское сочувствіе къ Русскимъ!

А еще въ Петербургѣ, какъ пишутъ въ газетахъ, многое множество легкомысленной военной молодежи и всякихъ государственныхъ недоростковъ, вращающихся въ петербургскихъ гостиныхъ, позволяетъ себѣ повально глумиться надъ Болгарами и бранить ихъ га недостатокъ будто бы довѣрія и радушія къ Русскимъ! Не говоря уже о томъ, какъ несправедливо, какъ безсердечно относиться такимъ образомъ, на основаніи частныхъ случаевъ, огульно ко всему народу, да еще къ народу, нравственно забитому, удрученному пятивѣковымъ гнуснымъ рабствомъ, спрашиваемъ ихъ: что, но ихъ мнѣнію, послѣ всѣхъ нашихъ торжественныхъ и нарушенныхъ обѣщаній, достойны ли оказываемся мы довѣрія и любви Болгаръ?...

Бѣдный русскій солдатъ, тебѣ стыдно будетъ и глава подоятъ на этихъ твоихъ "братушекъ"... За что же, благодаря русской дипломатіи, будешь ты заклейменъ въ памяти Болгарскаго народа ненавистнымъ названіемъ предателя!...

И осмѣлится кто-нибудь повѣрить, чтобъ такіе результаты конгресса были освящены согласіемъ Русской власти!... Да что же такое случилось? Не претерпѣли ли мы пораженія, страшнаго, поголовнаго, хуже даже Седана, потому что и послѣ Седана Франція не пошла на миръ и отбивалась пять мѣсяцевъ? Ничего не случилось, никакихъ боевъ не было. Только притопнулъ лордъ Биконсфильдъ, да Австрія пригрозила пальцемъ: такъ, по крайней мѣрѣ, повѣствуютъ наши газеты. Русская дипломатія, пожалуй, и могла испугаться, но только она одна, и никто больше.

Все это тѣмъ болѣе невѣроятно, что русскому правительству менѣе чѣмъ кому-либо можно убаюкивать себя надеждою, будто участь Южныхъ Болгаръ вполнѣ обезпечивается назначеніемъ нѣкоторыхъ реформъ. Оно слишкомъ богато историческимъ опытомъ, да и не оно ли само, на Константинопольской конференціи, съ такою силою обличало несостоятельность всѣхъ гарантій подобнаго рода? Тѣмъ болѣе, что Англія не дозволила истолкованія этихъ реформъ въ широкомъ смыслѣ административной автономіи и допустила ихъ единственно приличія ради и для облегченія Россіи ея политическаго отступленія. Не только не въ интересѣ Англіи оградить Южныхъ Болгаръ отъ всякаго посягательства на ихъ права личныя и общечеловѣческія, но вся задача поставленнаго ею на конгрессѣ Болгарскаго вопроса въ томъ только и состоитъ, чтобы вытравить изъ Южной Болгаріи всякій слѣдъ Болгарской народности. Ей запрещается даже и именоваться Болгаріей. Вѣдь христіанскимъ губернаторомъ можетъ быть назначенъ и Англичанинъ въ родѣ Бекеръ-паши извѣстнаго англійскаго консула Болгаро-убійцы. Ненависть и ожесточеніе великобританскаго перваго министра въ Болгарамъ, невиннымъ виновникамъ послѣдней войны, доросли до такихъ размѣровъ, что лордъ Биконсфильдъ былъ бы не прочь видѣть повтореніе турецкой рѣзни 1876 года, только съ меньшимъ скандаломъ и въ болѣе легальной формѣ. Онъ заботливо обезпечилъ себѣ возможность повальнаго истребленіи Болгарскаго въ Румеліи племени, при первомъ признакѣ мятежа. Именно для того, какъ оффиціально разъяснено самой Англіей, чтобы предоставить Туркамъ всѣ средства къ немедленному подавленію всякаго возстанія христіанъ въ самомъ его началѣ, по всей южной Болгаріи будутъ тянуться турецкіе этапные военные пункты, и Балканы послужатъ мѣстомъ постояннаго пребыванія для турецкихъ полчищъ, которыя такимъ образомъ могутъ, во всякую минуту, низринуться какъ въ долины Тунджи и Марицы, такъ и въ Придунайскую Болгарію. Признаки мятежа! Да и теперь въ Румеліи только присутствіе двухсотъ-тысячной Русской арміи едва-едва сдерживаетъ взрывы мести и озлобленія между Турками и Болгарами! Вотъ какая перспектива открыта рѣшеніемъ конгресса для Болгарскаго населенія, а оффиціозный, на казенныя деньги издающійся Въ русской столицѣ органъ чужестранныхъ интересовъ, Journal de St. Petersbourg, смѣетъ возвѣщать, что Россіи нечего безпокоиться, что ея жертвы принесены не напрасно, что свобода и безопасность христіанъ вполнѣ обезпечены! Бываютъ самообольщенія хотя и грубыя, но искреннія и невольныя: они еще могутъ служить какимъ-нибудь извиненіемъ человѣку. Имъ нѣтъ мѣста въ настоящемъ случаѣ: здѣсь можетъ быть только одинъ вольный, преступный обманъ собственной совѣсти!

Не такова совѣсть у Русскаго народа. И если, послѣ не совсѣмъ торжественной ретирады Императорскаго Коммиссара изъ Филиппополя въ Тырново, послѣ удаленія русскихъ войскъ за Балканы, возобновятся случаи турецкаго звѣрства, и вновь прольется христіанская кровь, и вновь наругается Турокъ надъ христіанскими женщинами, и дойдетъ о томъ до слуха Россіи,-- не воспрянетъ ли она, словно уязвленная, вся какъ одинъ человѣкъ, и ринется, посылая проклятія своимъ дипломатамъ?....

Ринется? Какъ бы не такъ! Именно противъ этихъ-то великодушныхъ русскихъ порывовъ и приняты мѣры лордомъ Биконсфильдомъ сообща съ русскими дипломатами. Британскій министръ, съ безцеремонностью сознающей себя силы, такъ прямо и объявилъ, что нея его задача: оградить Турцію отъ новой побѣдоносной Русской войны, какъ бы тамъ ни мучились христіане; однимъ словомъ, что весь конгрессъ ничто иное какъ открытый заговоръ противъ Русскаго народа. Заговоръ съ участіемъ самихъ представителей Россіи!! Такъ какъ опытъ показалъ, что Балканы, оставшіеся до сихъ поръ непреодолимою естественною преградою, не могли сдержать стремленія нашихъ войскъ, то, по рѣшенію конгресса, по всему Балканскому хребту будутъ возведены, конечно съ помощью англійскихъ денегъ и инженеровъ, такія турецкія укрѣпленія съ надежными турецкими гарнизонами, которыя-бы сотворили изъ Балканъ твердыню дѣйствительно необоримую....

Вотъ къ чему послужила вся Балканская страда Русскихъ солдатъ! Стоило для этого отмораживать ноги тысячами во время пяти-мѣсячнаго Шипкинскаго сидѣнія, стоило гибнуть въ снѣгахъ и льдинахъ, выдерживать напоръ бѣшеныхъ Сулеймановскихъ полчищъ, совершать неслыханный, невиданный въ исторіи зимній переходъ черезъ досягающія до неба скалы! Не успѣли герои Шипки, имя которой стало такъ любезно, такъ сродни народному слуху, не успѣли они вернуться домой и утѣшиться благодарностью соотчичей, какъ во очію предъ ними Русскою властью противъ нихъ же Русскихъ солдатъ, преодолѣнныя ими преграды обращаются въ непреодолимыя! Безъ краски стыда и жгучей боли нельзя уже будетъ теперь русскому человѣку даже произнести имя Шипки, Карлова и Баязета и всѣхъ тѣхъ мѣстъ, прославленныхъ русскимъ мужествомъ, усѣянныхъ русскими могилами, которыя нынѣ вновь предаются на оскверненіе Туркамъ! Добромъ же помянутъ эту кампанію и русскую дипломатію возвратившіеся солдаты!

И мы отважимся повѣрить, что на все это послѣдовало одобреніе Верховной Власти?.... Никогда!

Наша дипломатія хочетъ утѣшиться тѣмъ, что она добилась у конгресса согласія на возведеніе Придунайской Болгаріи въ Княжество. О простота, простота! Неужели можно думать, что послѣ такого открытаго изъявленія своихъ замысловъ, Англія и Австрія дозволятъ свободное и самостоятельное, въ національномъ духѣ, развитіе Придунайскаго Болгарскаго края? Неужели можно ожидать, что Англія и Австрія не примутъ всѣхъ нужныхъ имъ мѣръ, для того чтобы парализовать всякое значеніе этого княжества и поработить его себѣ въ политическомъ и экономическомъ отношеніи? Англія уже заявила свое требованіе участвованія въ гражданской организаціи княжества. Затѣмъ всѣ второстепенныя подробности, всѣ "детали" рѣшено установить послѣ конгресса, посредствомъ особыхъ коммиссій и посольствъ въ Царѣградѣ. Уступивъ въ главномъ, стоитъ ли препираться о мелочахъ? Русскіе дипломаты за мелочами гоняться не любятъ! Но сѣть мелочей, систематически сотканная Англіей и Австріей, такъ опутаетъ Придунайское Болгарское Княжество, какъ будто оно сжато желѣзными обручами, и не высвободиться ему изъ нихъ.

Да мѣры уже и приняты. Если Санъ-Стефанскій договоръ, по сознанію всего русскаго общества, грѣшилъ явною несправедливостью по отношенію къ Сербіи, Босніи, Герцеговинѣ, то конгрессъ взялся исправить эту ошибку. Сербіи принарѣжется нѣсколько лишнихъ квадратныхъ миль, но за то австрійскія войска вступятъ въ Боснію и Герцеговину. Съ умилительнымъ единодушіемъ всѣ державы, исключая Турціи, но не исключая Россіи, благословили Австрію на оккупацію, безъ сомнѣнія безсрочную, этилъ двухъ Славянскихъ земель, а потомъ на подчиненіе себѣ, въ той или другой благовидной формѣ, въ военномъ, политическомъ и экономическомъ отношеніи, и независимой Сербіи и независимой Черногоріи, и всей продольной полосы Балканскаго полуострова вдоль западныхъ границъ Болгаріи, вплоть до Эгейскаго моря! Русская дипломатія видитъ въ этомъ даже какое-то особенное торжество своей политики и съ увлеченіемъ, которому графъ Андраши даже и не вдругъ повѣрилъ, привѣтствовала, какъ новую эру, разграниченіе сферъ вліянія Россіи и Австріи на Балканскомъ полуостровѣ!

Нѣтъ такихъ и словъ, чтобъ заклеймить по достоинству это предательство, эту измѣну историческому завѣту, призванію и долгу Россіи. Согласиться на такое рѣшеніе -- значитъ подписать свое самоотреченіе, какъ Главы и Верховной Представительницы Славянскаго и всего Восточно-Христіанскаго міра,-- значитъ утратить не только свое обаяніе, не только сочувствіе, но и уваженіе Славянскихъ племенъ, нашихъ естественныхъ, нашихъ единственныхъ союзниковъ въ Европѣ. Свобода, самобытное развитіе и преуспѣяніе духовныхъ стихій Славянской народности возможны для Славянъ только въ единеніи любви съ Русскимъ народомъ.... Иначе рѣшаетъ русская дипломатія! Для того только, православный Русскій народъ, единый могучій и независимый изъ всѣхъ Славянскихъ народовъ, для того только и пролилъ ты свою драгоцѣнную кровь, принесъ въ жертву сотни тысячъ твоихъ сыновъ, для того ты и разорялся и временно обнищалъ, стяжалъ себѣ поистинѣ вѣнецъ страстотерпца и мученика, чтобы собственными побѣдами унизить себя какъ Славянскую державу, расширить владѣнія, умножить силу враговъ -- твоихъ и всего Славянства, и подчинить Православныхъ Славянъ господству Нѣмецкой и католической стихіи! Напрасный мученикъ, одураченный побѣдитель, полюбуйся на свое дѣло!...

Если во время Константинопольской конференціи мы говорили, въ такомъ же собраніи, что щеки пылаютъ у Россіи отъ получаемыхъ ею пощечинъ, то что же сказать теперь, при ежедневныхъ, торжественныхъ заушеніяхъ? А русскіе дипломаты, если вѣрить газетамъ, послѣ каждаго заушенія, только росписываются въ полученіи и просятъ взамѣнъ для Россіи лишь аттестата о "безкорыстіи"! По истинѣ безкорыстно, и въ аттестатѣ имъ не отказываютъ...

Слово нѣмѣетъ, мысль останавливается, пораженная, предъ этимъ колобродствомъ русскихъ дипломатическихъ умовъ, предъ этою грандіозностью раболѣпства! Самый злѣйшій врагъ Россіи и Престола не могъ бы изобрѣсть чего-либо пагубнѣе для нашего внутренняго спокойствія и мира. Вотъ они, наши настоящіе нигилисты, для которыхъ не существуетъ въ Россіи ни русской народности, ни православія, ни преданій, которые, какъ и нигилисты въ родѣ Боголюбовыхъ. Засуличъ и К°, одинаково лишены всякаго историческаго сознанія и всякаго живаго національнаго чувства. И тѣ и другіе -- иностранцы въ Россіи и поютъ съ чужаго европейскаго голоса; и тѣ и другіе чужды своему народу, смотрятъ на него какъ на tаbala rasa, презираютъ его органическія, духовныя начала, стараются сдвинуть его съ пути, заповѣданнаго ему исторіей и направлять насильственно на путь противоестественный... Всѣ они -- близкая другъ другу родня, порожденіе одного сѣмени, хотя и различествуютъ между собою бытомъ, воспитаніемъ, нравами, доктринами и главное -- степенью самосознанія .. Предоставляю вамъ самимъ рѣшать, кто же однако изъ нихъ: сознательныхъ и безсознательныхъ, грубо-анархическихъ и утонченныхъ государственныхъ нигилистовъ, въ сущности опаснѣе для Россіи, для ея народнаго и духовнаго преуспѣянія и государственнаго достоинства?

Неужели же, въ самомъ дѣлѣ, Турціи, грозящей своимъ смѣлымъ сопротивленіемъ обратить въ ничто всемудрый конгрессъ, суждено явиться ангеломъ -- спасителемъ русской чести?

Нѣтъ, что ни происходило бы тамъ на конгрессѣ, какъ бы ни распиналась русская честь, но живъ и властенъ ея вѣнчанный Оберегатель, Онъ же и Мститель! Если въ насъ, при одномъ чтеніи газетъ, кровь закипаетъ въ жилахъ, что же долженъ испытывать Царь Россіи, несущій за нее отвѣтственность предъ Исторіей? Не Онъ ли самъ назвалъ дѣло нашей войны "святымъ"? Не Онъ ли, по возвращеніи изъ-за Дуная, объяснялъ торжественно привѣтствовавшимъ его депутатамъ Москвы и другихъ русскихъ городовъ, что "святое дѣло будетъ довено до конца"? Страшны ужасы брани, и сердце Государя не можетъ легкомысленно призывать возобновленіе смертей и кровопролитія для своихъ самоотверженныхъ подданныхъ,-- но не уступками, въ ущербъ чести и совѣсти, могутъ быть предотвращены эти бѣдствія. Россія не желаетъ войны, но еще менѣе желаетъ позорнаго мира. Спросите любаго Русскаго изъ народа, не предпочтетъ ли онъ биться до истощенія крови и силъ, только бы избѣжать срама русскому имени, только бы не стать предателемъ христіанъ-братьевъ? Еще не постыдно уступить превосходной соединенной силѣ враговъ послѣ долгихъ, героическихъ побоищъ, какъ уступили и мы въ 1856 году безъ урона для своей славы, какъ уступила недавно и Франція. Но уступать предупредительно, безъ боя и выстрѣла, это было бы уже не уступкою, а отступничествомъ. Да и кто бы въ Европѣ дѣйствительно отважился теперь на войну? Не Англіи же, въ самомъ дѣлѣ, съ ея Индійскими чудищами, можемъ мы опасаться на сушѣ, а отъ войны на морѣ она потерпитъ сильнѣе чѣмъ мы. Не Австрія же, у которой, по выраженію покойнаго Тютчева, все тѣло -- Ахиллесова пятка (dont tout le corps n'est qu'un pied d'Achille), которая именно войны съ Россіей пуще всего и боится, потому что только отъ одной рѣшимости Россіи зависитъ вызвать на свѣтъ Божій "Австрійскій вопросъ".... Несокрушимъ и непобѣдимъ Русскій Царь, если только Онъ, съ ясностью историческаго сознанія, съ твердою вѣрою въ предназначеніе своего народа, отложивъ въ сторону попеченіе объ интересахъ Западно-Европейскихъ державъ, интересахъ своекорыстныхъ и намъ враждебныхъ, воздѣнетъ, по выраженію нашихъ древнихъ грамотъ, "высоко, грозно и честно" въ своей длани знамя Россіи -- оно же знамя Славянъ и всего Восточнаго Христіанства!

Волнуется, ропщетъ, негодуетъ народъ, смущаемый ежедневными сообщеніями о Берлинскомъ конгрессѣ и ждетъ, какъ благой вѣсти, рѣшенія свыше. Ждетъ и надѣется. Не солжетъ его надежда, потому что не преломится Царское слово: "святое дѣло будетъ доведено до конца".

Долгъ вѣрноподданныхъ велитъ всѣмъ намъ надѣяться и вѣрить,-- долгъ же вѣрноподданныхъ велитъ намъ и не безмолвствовать въ эти дни беззаконія и неправды, воздвигающихъ средостѣнія между Царемъ и землею, между Царскою мыслью и народною думой. Ужели и въ самомъ дѣлѣ можетъ раздаваться намъ сверху въ отвѣтъ внушительное слово: "молчите, честныя уста! гласите лишь вы, лесть да кривда"!..-.

Отвѣтъ И. С. Аксакова на посланіе къ нему д-ра Фр. Лад. Ригра*).

*) Изъ Праги, отъ 3 мая 1877 г.

Досточтимый господинъ!

Да,-- скажемъ и мы въ отвѣтъ на ваше братское посланіе отъ имени сеймовыхъ депутатовъ Чешскаго народа,-- ночь для Славянъ наконецъ минула и встало утро -- утро великаго міроваго дня: слышится трепетъ новой исторической жизни. Казалось бы, что же необычайнаго въ этой борьбѣ, предпринятой нынѣ Россіей? Не въ первый разъ устремляются русскія знамена за Дунай для блага угнетеннаго и посрамленнаго христіанства, и если кому несутъ они избавленіе и свободу, такъ только тѣмъ отраслямъ Славянскаго племени, которыя уже пять вѣковъ изнываютъ подъ ненавистнымъ турецкимъ игомъ. А между тѣмъ не одни Славяне Балканскаго полуострова,-- Славяне и прочихъ странъ и именованій встрепенулись' мыслью и духомъ, какъ будто и для нихъ насталъ историческій чередъ, какъ будто всѣ позваны, всѣ требуются къ отвѣту, всѣмъ надлежитъ вскорѣ стать на судъ исторіи, судъ Божій.... Готовы ли -- вотъ въ чемъ вопросъ.

Не забота "о почетной роли первенства въ исторіи" и о томъ всемірномъ владычествѣ, которое даетъ "цивилизація, созданная народами Арійскаго племени", какъ гласитъ ваше посланіе, должна бы, по нашему мнѣнію, тревожить въ наступающій мигъ Россію и все Славянство. Пусть первенствуетъ истина, пусть "жезлъ вселенной" принадлежитъ правдѣ. Наша "почетная роль въ исторіи" прежде всего: стать, быть и жить самими собою, Славянами, чѣмъ мы до сихъ поръ не были или были, но не вполнѣ; значитъ и дѣйствовать въ исторіи какъ Славяне; служить -- не "культурѣ" и "цивилизаціи": замѣнимъ эти малосодержательныя иностранныя слова и понятія многосодержательнымъ славянскимъ выраженіемъ -- служить просвѣщенію общечеловѣческому, служить истинѣ и высшей правдѣ своею правдою -- свойствами и особенностями славянскаго народнаго духа. О томъ надлежитъ намъ заботиться, чтобы явиться достойными своего призванія и помнить древнѣйшій завѣтъ, исходящій изъ вашей же достославной Чешской земли:

Намъ не хвально у нѣмцевъ искать правду,

потому что, прибавляетъ сказаніе:

У насъ правда по закону святу... *).

*) Пѣснь о Любушиномъ судѣ.

Соблюденъ ли Славянами, а если и соблюденъ, то въ какой мѣрѣ и степени этотъ многозначительный завѣтъ?

Неисповѣдимы пути исторіи. Судьбы Славянскаго племени тѣмъ отличаются отъ судебъ прочихъ народовъ, дѣйствовавшихъ и дѣйствующихъ на всемірно-историческомъ поприщѣ, что нѣтъ ни одной славянской отрасли, которая бы въ томъ или въ другомъ видѣ, въ теченіи своей жизни, не подверглась испытанію чуждаго ярма, внѣшняго или внутренняго, вещественнаго или нравственнаго, азіатскаго или романо-германскаго; которая бы, послѣ болѣе или менѣе упорной борьбы, не извѣдала, въ свое время, или насильственнаго обезличенія извнѣ, или измѣны и отступничества отъ отеческихъ преданій внутри себя,-- въ цѣломъ ли своемъ объемѣ и численномъ составѣ, или только въ отдѣльныхъ областяхъ и въ лицѣ однихъ руководящихъ, такъ-называемыхъ интеллигентныхъ классовъ. Всѣ волей-неволей поискали правду вчужѣ, пренебрегая "стародавнюю правду по святому закону"; всѣмъ грозила опасность утратить, а нѣкоторыя и утратили, не только политическую независимость, но самую свою народность въ ея высшемъ значеніи -- духовномъ.

Не станемъ распространяться о сокровенныхъ причинахъ такого явленія: оно безъ труда можетъ быть объяснено и даже оправдано. Явленіе иного рода, обратное, въ высшей степени знаменательное, изумляетъ и поражаетъ міръ въ жизни Славянскаго племени съ начала текущаго столѣтія. На глазахъ у всѣхъ совершается обновленіе и возрожденіе у народнаго духа во всемъ Славянствѣ (кромѣ отраслей окончательно погибшихъ), и совершается не властію внѣшнихъ политическихъ обстоятельствъ, а часто наперекоръ имъ, труднымъ, упорнымъ, внутреннимъ процессомъ самосознанія. Почти всѣ Славянскія страны напряженною работою мысли усиливаются позвать, понять, какъ бы вновь обрѣсти свою народность, возстановить ея права на духовную самостоятельность, на первенство и господство во всѣхъ отправленіяхъ народнаго бытія. Подвигъ по истинѣ суровый и сложный,-- несомнѣнно самимъ Провидѣніемъ сужденный Славянскому міру,-- подвигъ, отъ котораго, въ той или другой мѣрѣ, не свободенъ ни одинъ Славянскій край. Всѣ призваны пройти этимъ особымъ тяжкимъ путемъ внутренняго возсозиданія и самоопредѣленія,-- и только пройдя этимъ путемъ можетъ отрасль Славянскаго племени чаять себѣ будущности въ исторіи.

Страннымъ и извращеннымъ представляется, быть можетъ, инымъ мыслителямъ такой своеобразный процессъ развитія въ жизни Славянскихъ народовъ. Особенно же страненъ онъ съ точки зрѣнія западно-европейской. Несомнѣнно, что западноевропейскія племена, болѣе повидимому счастливыя, почти не вѣдали ни подобнаго внутренняго раздвоенія, ни отрицанія началъ собственнаго духа; жили и творили исторіи, не испытывая даже и потребности обращать для себя свою же народность во внѣшній предметъ сознанія и руководства. Еще болѣе сомнительнымъ кажется, чтобы отъ мысли, отъ анализа и абстракта можно было перейти въ жизни и къ дѣлу, къ тѣмъ конкретнымъ явленіямъ силы, для которыхъ требуется болѣе всего цѣльность и синтезъ, непосредственное творчество народнаго духа. Но справедливость этого замѣчанія только видимая. Къ душѣ народнаго организма, какъ и вообще къ сложной душѣ человѣческой, трудно примѣняются требованія и правила строго-логическаго формальнаго развитія, да и едва ли возможно сослѣдить во всей точности внутренній ходъ ея психическаго процесса. Развѣ самое побужденіе къ самопознанію, къ возстановленію народной самостоятельности можетъ быть вызвано въ дѣятеляхъ чѣмъ-либо инымъ, какъ живою непосредственною любовью, непосредственнымъ воздѣйствіемъ самого народнаго духа, смиренно притаившагося въ избранныхъ сердцахъ и только ждавшаго себѣ призыва и оправданія? Вотъ, мнится намъ, пламя исторической жизни невидимому совсѣмъ уже угасло, но наука, окрыляемая любовью, отыскиваетъ пепелище, бережно свѣваетъ пепелъ, и тлившіяся подъ нимъ искры разгораются снова. Таковъ въ особенности доблестный подвигъ чешскихъ мужей мысли и знанія, которые, уже на нашей памяти, одушевленно-терпѣливымъ трудомъ сняли съ родной земли много наносныхъ, чуждыхъ слоевъ и добрались наконецъ до глубоко схороненныхъ, засоренныхъ, но еще живыхъ ключей народнаго духа.

Въ этомъ особомъ, необычайномъ законѣ развитія, которому подчинены судьбою всѣ отрасли Славянскаго племени,-- по крайней мѣрѣ тѣ изъ нихъ, которыя имѣютъ въ себѣ задатки жизни,-- видится намъ несомнѣнный залогъ высшаго призванія Славянства въ исторіи міра. Ибо, совершая подвигъ самосознанія, народная духовная сущность необходимо отрѣшается отъ своей исключительности, узкости и односторонности, умудряется опытомъ чужихъ народовъ, пріобрѣтаетъ широту умственнаго кругозора, укрѣпляется въ своей собственной правдѣ и становится такимъ образомъ наиболѣе способною для высшаго служенія человѣчеству, т. е. для выраженія и воплощенія въ жизни основныхъ началъ христіанства. Богато одарено Славянское племя: въ мѣру этого богатства дано ему и призваніе; въ ту же мѣру сужденъ ему тяжкій очистительный подвигъ, по божественному слову: кому много дано, съ того много и взыщется.

Не въ физіологическихъ только признакахъ породы и даже не въ языкѣ заключается народность и ея право на самостоятельное бытіе. Народность въ исторіи есть понятіе по преимуществу нравственное и духовное. Что пользы въ сохраненіи физіологической особенности, если не сохранена, особенность духа, если самъ народъ нравственно безличенъ? Что толку въ народности, если она лишена своеобразнаго внутренняго содержанія? Не для того Провидѣніе тысячелѣтнимъ историческимъ процессомъ искушаетъ, какъ въ горнилѣ, различныя отрасли Славянскаго племени, чтобъ онѣ, возстановляя свою самобытность, обращали свой языкъ въ безразличное слѣпое орудіе чуждаго духа, служили славянскою рѣчью противославянскому міровоззрѣнію и подчиняли свою славянскую совѣсть духовному руководительству исконныхъ враговъ Славянства.

Вотъ почему мы и сказали въ началѣ, что наступающій историческій день потребуетъ всѣ отрасли Славянскаго племени къ допросу: то будетъ день не только воскресенія, но и суда.

Безъ сомнѣнія наистрожайшему отвѣту подлежитъ тотъ народъ, который, по своей многочисленности и внѣшнему государственному могуществу, такъ сказать помазанъ на первенство и предводительство въ семьѣ Славянской, а вмѣстѣ съ тѣмъ на подвигъ служенія своимъ братьямъ: освобожденія порабощенныхъ, укрѣпленія слабыхъ, возсоединенія разрозненныхъ. Но, къ стыду нашему, мы сами долго коснѣли въ невѣдѣніи о своемъ долгѣ и своемъ призваніи, и мало были достойны вашей братской любви. Не на Русскомъ великомъ народѣ однако же тяготѣетъ эта вина, а на той части общественной русской среды, которая руководила его внѣшними судьбами и въ своемъ духовномъ подобострастіи предъ Западной Европою, не зная ни своей исторіи, ни своей народности, преграждала народу свѣтъ историческаго сознанія. Нынѣ, слава Богу, послѣ долгой упорной борьбы преграда пала, и свѣтъ сознанія съ быстротою молніи охватилъ и подвигъ къ новому бытію всю Россію. Въ томъ ясномъ, свѣтломъ, мужественномъ одушевленіи, съ которымъ Русскій народъ, на удивленіе всего міра, подъялъ кровавый бой съ врагами Христа и Славянства, слышится не "юношескій порывъ", какъ выражается ваше посланіе, и не религіозное только увлеченіе, и даже не одна радость богатыря, который нашелъ себѣ честный подвигъ по силамъ и по сердцу, а радость о раскрывшемся высокомъ призваніи Россіи, какъ православной и славянской державы, о чаемомъ исполненіи впервые сознаннаго имъ историческаго долга, объ обрѣтеніи наконецъ праваго пути послѣ долгихъ блужданій, объ обрѣтеніи цѣлаго міра братства. Отнынѣ только Россія становится по истинѣ во главѣ Славянства, и останется во главѣ, какихъ бы ухищреній ни измышляли на Западѣ ея мнимые друзья и ея отъявленные враги.

И именно потому-то такъ важны для нея въ современную пору заявленія братскаго сочувствія со стороны западныхъ отраслей Славянскаго племени, заявленія безкорыстныя, такъ какъ отъ настоящей войны Россіи съ Турціей имъ нечего ждать для себя какихъ-либо практическихъ результатовъ. Эти заявленія, напоминая Россіи объ ея славянскомъ призваніи и о развѣтвленіяхъ Славянскаго міра, служатъ ей путеводными указаніями, внушаютъ ей бодрость и чувство силы. Конечно,-- мы не хотимъ этого скрыть,-- понятію Русскаго народа доступнѣе та именно братская связь, которая основана не на одномъ кровномъ родствѣ, но и на родствѣ духовномъ. Ему легче опознать себѣ братьевъ въ тѣхъ отрасляхъ Славянскаго племени, которыя вмѣстѣ съ нимъ соблюли вѣрность преданіямъ древней Вселенской церкви, нежели въ Славянахъ олатинившихся, коихъ духовное средоточіе -- Римъ. Однако же та особенная горячность сочувствія, которая въ настоящій мигъ проявлена Россіи Чешской землею,-- отозвалась въ самой глубинѣ русскаго народнаго сердца и пробудила въ немъ радостныя упованія...

Велики заслуги Чешскаго народа предъ всѣмъ Славянствомъ. Вы праведно хвалитесь тѣмъ, что "свѣтъ христіанскаго ученія, возсіявшій въ вашемъ Велеградѣ, благодаря славянскимъ вѣроучителямъ, озарилъ отъ васъ весь Славянскій Востокъ". Вѣрно и то, что Гусъ былъ первымъ въ Европѣ "по времени" борцомъ за идею, и что не мало мощныхъ силъ духа явилъ въ себѣ Чешскій народъ, который, пережилъ гуситскую эпоху своей исторіи, эту эпопею борьбы и мученичества "за высокіе интересы (приводимъ ваши по" длинныя выраженія), за просвѣщеніе, за свободу религіозныхъ убѣжденій, за свою славянскую народность, израненный на смерть, пребываетъ донынѣ несокрушенный, не "отступаясь отъ права народности". Вы надѣетесь, что Славянство поддержитъ Чешскій народъ на томъ мѣстѣ, которое онъ занималъ и занимаетъ -- "передоваго стража Славянства".

Да сбудется ваша надежда. Но да позволено будетъ намъ пополнить ваше начисленіе заслугъ гуситской эпохи и еще выше вознести славу величайшаго мужа вашей земли. Не въ томъ только заслуга Чешскаго народа, что онъ даже "по свидѣтельству западной исторіографіи", какъ выражается ваше посланіе, былъ первымъ по времени борцомъ за идею въ лицѣ Гуса и сталъ мученикомъ за свободу религіозныхъ убѣжденій. Нѣтъ такого лживаго религіознаго ученія, которое бы не отстаивало для себя свободы совѣсти и не имѣло бы+борцовъ и мучениковъ за свою превратную, но искренно исповѣдываемую идею; поэтому выше чести, приписываемой западными историками Гусу, ставимъ мы самое содержаніе его протеста, самое внутреннее достоинство той идеи, за которую онъ боролся и былъ мучимъ. И вѣдомо намъ, да и вамъ самимъ, что идея Гуса связывалась непосредственно съ тѣми преданіями, которымъ начало положено, по словамъ вашего же посланія, въ Велеградѣ и которыя унаслѣдованы Россіею со всѣмъ остальнымъ православнымъ Славянствомъ. Свѣтъ христіанскаго ученія, озарившій, какъ вы сами вѣрно свидѣтельствуете, изъ вашего Велеграда весь Славянскій Востокъ, не этотъ ли самый свѣтъ озарилъ и Гуса и воскресилъ въ его душѣ святыя, завѣщанныя вашимъ предкамъ преданія, утраченныя латинствующимъ и сохраненныя православнымъ Славянствомъ? Но латинскій Западъ, собравшись на Констанцскомъ судилищѣ, съ римскимъ первосвященникомъ и римскимъ императоромъ во главѣ, предалъ огню и Гуса и его дѣло...

Чехи, Чехи! такъ ли, какъ должно, чтите вы память вашего Гуса? Ужели его подвигъ только стародавній историческій фактъ, важный только "по времени", уже покрывшійся для васъ безразличною плѣсенью былаго, уже вполнѣ завершенный и отжитый?

Чехи! Чехи! Констанцскій соборъ не расходился -- онъ пребываетъ и поднесь, мѣняя только названія:-- онъ продолжаетъ и нынѣ громить анаѳемами и Гуса, и его дѣло, и все Славянство.

Костеръ Гуса не угасъ,-- онъ продолжаетъ пылать, но уже не въ Констанціи только, а въ самой Прагѣ. Кто же поддерживаетъ пламя? Кто подкладываетъ дрова въ востеръ?

Всѣ, всѣ связавшіеся духовными узами съ Римомъ, всѣ пребывающіе и нынѣ въ духовномъ единствѣ съ убійцами Гуса, съ тою властью, которая, предавъ его сожженію, ни разу въ теченіи пяти вѣковъ не отреклась отъ своего дѣянія, но продолжаетъ сожигать его и понынѣ, и еще недавно богохульственно призывала благословеніе небесное на враговъ Христа и Славянства, и кару небесную на вашихъ славянскихъ братьевъ, дерзнувшихъ избавить христіанъ отъ тиранніи Ислама....

Скажите сами: развѣ всѣ ревностно и усердно исповѣдующіе враждебное Гусу ученіе не повторяютъ сожженія Гуса и теперь, ежедневно и ежечасно въ сердцахъ своихъ? не пріобщаются къ сонму его палачей? не отступники духа славянскаго?

Всякое славянское племя, приковавшее свою духовную судьбу къ духовнымъ судьбамъ латинства, подлежитъ одному съ нимъ суду, само заранѣе подписываетъ себѣ одинаковый съ латинствомъ историческій приговоръ.

Угасите же костеръ Гуса. Оправдайте мученика, прославьте его не суетною, а святою, подобающею ему славою, и во имя его, въ духовномъ единеніи съ Славянствомъ восточнымъ, станьте вы, Чехи, на Западѣ, во истину передовымъ стражемъ Славянства.

Братскій привѣтъ вамъ и благодарность отъ всѣхъ, къ кому обращено ваше посланіе.

Оставить комментарий Аксаков Иван Сергеевич (yes@lib.ru) Год: 1878 Обновлено: 25/06/2015. 233k. Статистика. Речь: Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Заседание Славянского Комитета 17 января 1876 года От Московского Славянского Комитета Речь вице-президента Московского Славянского Благотворительного Комитета в заседании 24 октября 1876 г. Речь председателя Московского Славянского Комитета въ заседании 6-го марта 1877 года Речь произнесенная председателем Московского Славянского Благотворительного Комитета в заседании 17 апреля 1877 года Речь произнесенная в первом Общем Собрании Московского Славянского Благотворительного Общества 1 мая 1877 года Речь председателя Московского Славянского Благотворительного Общества в общем собрании членов 26 сентября 1877 г. Речь произнесенная председателем Московского Славянского Благотворительного Общества в публичном заседании 5-го марта 1878 года Речь И. С. Аксакова, произнесенная 22-го июня 1878 в Московском Славянском Благотворительном Обществе Ответ И. С. Аксакова на послание к нему д-ра Фр. Лад. Ригра

Аксаков Иван Сергеевич Речи в заседаниях Московского Славянского Благотворительного Комитета