Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860--1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
О нѣкоторыхъ юридическихъ вопросахъ касательно печати.
"Москва", 11-го октября 1868 г.
Читатели найдутъ въ нынѣшнемъ No отчетъ о вчерашнемъ засѣданіи московской судебной палаты но дѣлу, касавшемуся не только насъ лично, но и всей русской періодической литературы. Мы ни мало не расположены сѣтовать на нашего противника за то, что онъ, считая себя обиженнымъ и правымъ, поискалъ себѣ удовлетворенія путемъ судебнаго процесса и такимъ образомъ привлекъ насъ къ суду; мы нисколько не сожалѣемъ о тамъ, что намъ пришлось просидѣть нѣсколько часовъ на скамьѣ подсудимыхъ. Напротивъ, мы всегда охотно готовы отвѣчать предъ гласнымъ судомъ за свою публичную дѣятельность и признаемъ вполнѣ его полноправность и обязанность ограждать интересы частныхъ лицъ отъ злоупотребленій печати. И еслибы даже отсутствіе этихъ злоупотребленій представлялось настолько очевиднымъ (какъ и въ настоящемъ случаѣ), что могло бы заставить усомниться въ необходимости судебнаго преслѣдованія,-- то и тогда, думаемъ мы, лучше предоставить частному лицу, полагающему себя оскорбленнымъ, разрѣшить свое недоразумѣніе судомъ, способомъ юридическихъ преній, чѣмъ оставлять его неуспокоеннымъ и невразумленнымъ, съ мыслью о своей беззащитности. Но интересъ вчерашняго дѣла заключается вовсе не въ томъ частномъ случаѣ, что нѣкто жаловался за редактора "Москвы" за несоблюденіе имъ законовъ о печати и нарушеніе нравъ частныхъ лицъ, а въ тѣхъ юридическихъ вопросахъ уже общаго свойства, которые были постановлены передъ судамъ и разрѣшеніе которыхъ не безполезно какъ для интересовъ нашей періодической печати, такъ и для интересовъ самого правосудія. Поэтому, оставляя въ сторонѣ всѣ частности нашего процесса (налагаемыя, впрочемъ, подробно ниже, въ отдѣлѣ юридически хроники), мы обратимъ здѣсь вниманіе нашихъ читателей только на упомянутые вами юридическіе вопросы.
Первый вопросъ заключается въ томъ: въ какихъ случаяхъ слѣдуетъ считать обязательнымъ для редактора періодическаго изданія напечатаніе возраженія частныхъ лицъ? Къ сожалѣнію, Уложеніе о наказаніяхъ не только не даетъ прямаго отвѣта на этотъ вопросъ, но еще способствуетъ недоразумѣнію,-- конечно легко разрѣшимому при помощи здраваго смысла, но тѣмъ не менѣе часто повторяющемуся у людей, плохо знакомыхъ съ правами: печати... Каждый редакторъ знаетъ, по опыту, какъ чувствительно у насъ самолюбіе частныхъ лицъ ко всякимъ о нихъ журнальнымъ отзывамъ сколько-нибудь непріятнымъ, и какъ часто получаются отъ нихъ настоятельныя требованія: "немедленно напечатать ихъ возраженіе, подъ страхомъ судебнаго преслѣдованія по статьѣ 1033 Уложенія о наказаніяхъ". Статья же эта говоритъ совершенно глухо: "за непомѣщеніе въ повременномъ изданіи., сообщенныхъ какъ отъ правительства, такъ и отъ частныхъ лицъ, опроверженій или исправленій", издатель подвергается денежному штрафу, а иногда и запрещенію изданія.
Такъ какъ въ этой статьѣ нѣтъ указанія -- какія именно опроверженія или исправленія: ею подразумѣваются, то многіе готовы вообразить и воображаютъ, что въ этомъ отношеніи не положено никакого ограниченія, и что редакція обязана принимать всякое опроверженіе, какое они соблаговолятъ нависать,-- если только, конечно, опровергаемая ими статья сколько-нибудь и въ какой бы то ни было мѣрѣ касается ихъ личности^ На этомъ основаніе всякій неблагопріятный отзывъ объ авторскихъ способностяхъ какого-нибудь писателя или о талантѣ какого-либо художника,-- всякая строгая рецензія, разоблачающія бездарность сочинителя книжонки, риѳмоплетство непризнаннаго піиты или безсмыслицу публично произнесенной рѣчи -- давала бы права сочинителю, піитѣ, оратору на помѣщеніе ихъ "опроверженій", въ которыхъ имъ угодно была бы доказывать: сочинителю плохой книжки, что книжонка эта отличная, риѳмоплету, что его стихи не хуже пушкинскихъ и т. д. Практика свидѣтельствуетъ, что возможны даже притязанія се стороны частныхъ лицъ: печатать на счетъ редактора и противъ его воли, въ издаваемой имъ газетѣ, опроверженіе его личныхъ теоретическихъ мнѣній о нашемъ законодательствѣ! Очевидно, что такое притязаніе -- нелѣпость, что подобное право немыслимо, что не могъ же законодатель поставить періодическую печать въ такія условія, при которыхъ газеты служили бы только для выраженія чужихъ, а не своихъ мнѣній, только для дароваго помѣщенія статей посторонняго, нерѣдко плохаго издѣлья, въ направленіи газетѣ несочувственномъ или даже враждебномъ! Такъ какъ трудно высказать о чьемъ-либо произведеніи или публичномъ дѣйствіи такое мнѣніе, которое было бы совершенно согласно съ мнѣніемъ лица о самомъ себѣ,-- то никакое выраженіе мнѣнія, никакая критика не были бы возможны. Законодатель, повторяемъ мы, не могъ измыслить такихъ странныхъ условій, да и не измышлялъ, какъ оказывается по справкѣ съ спеціальнымъ законоположеніемъ о печати. Въ § 27 Высочайше утвержденнаго мнѣнія Государственаго Совѣта 6 апрѣля 1865 г. сказано: "если въ повременномъ изданіи появится извѣстіе, касающееся частнаго лица, то изданіе сіе не можетъ отказать въ принятія сообщенныхъ ему тѣмъ лицомъ, въ отвѣтъ, возраженій или поправокъ". Такъ вотъ о какихъ возраженіяхъ или опроверженіяхъ идетъ рѣчь въ 1038 статьѣ Уложенія,--возраженіяхъ на извѣстія. Въ этомъ словѣ и заключается ключъ къ разгадкѣ задачи; въ этомъ словѣ весь смыслъ и вся соль закона. Законъ не говоритъ: "извѣстіе, или же мнѣніе, или же оскорбительный отзывъ"; нѣтъ, онъ положительно, въ замѣчательною точностью выраженія, ограничиваетъ для редактора обязательность помѣщенія опроверженій категоріею извѣстій,-- однихъ извѣстій и ничего болѣе. Это и понятно и вполнѣ разумно. Невѣрное извѣстіе о какомъ-либо лицѣ можетъ и должно быть опровергаемо, ибо извѣстіе есть передача внѣшняго обстоятельства изъ чужой жизни, существующаго какъ бы само но себѣ, независимо отъ воли передающаго. Отношеніе, въ которомъ передающій извѣстіе находится къ передаваемому внѣшнему факту, есть отношеніе объектива мое. Именно такой характеръ содержанія всякаго "извѣстія" и такой характеръ независимости сообщаемаго факта отъ воли лица его сообщающаго, и придаютъ извѣстію, правильно или неправильно, характеръ достовѣрности или реальности, который опровергать частное лицо конечно имѣетъ безусловное право. Тамъ же, гдѣ высказывается только сужденіе о лицѣ или его поступкѣ,-- такого права опроверженія не предоставляется и не можетъ быть предоставлено закономъ, ибо личное мнѣніе по существу своему свободно и должно быть свободно; оно не предъявляетъ притязаній на несомнѣнность и достовѣрность по тому самому, что оно есть не болѣе какъ личное мнѣніе и выдаетъ себя только за то, что оно есть. Отношеніе лица къ мнѣнію, которое о немъ высказывается, опредѣляется, съ юридической точки зрѣнія, только одною стороною, именно его большею или меньшею оскорбительностью,-- но и только. На этомъ основаніи лицо, мнѣніемъ оскорбленное, не имѣетъ ни малѣйшаго права навязывать изданію опроверженіе самаго мнѣнія какъ бы оно оскорбительно ни было; но пользуется въ то же время полнымъ правомъ преслѣдовать редакцію или того, кому мнѣніе принадлежитъ, судебнымъ порядкомъ -- за оскорбленіе, нанесенное въ формѣ печатнаго отзыва.
Дѣлая такое строгое различіе между извѣстіемъ и мнѣніемъ, и ограничивая право на обязательное даровое помѣщеніе возраженій, опроверженій и поправокъ одною категоріею извѣстій, законъ опредѣляетъ и размѣръ этихъ возраженій, опроверженій и поправокъ -- не болѣе какъ вдвое противъ статьи, на которую они служатъ отвѣтомъ. Опредѣлять же такой размѣръ для опроверженія мнѣнія, для антикритики, было бы очевидно невозможно, ибо это значило бы предопредѣлять изложеніе и развитіе мнили и объемъ аргументаціи, слѣдовательно лишать иное опроверженіе всей силы опроверженія... Нельзя не пожалѣть, что въ 103$ статьѣ не сдѣлано въ самомъ текстѣ ссылки на выраженіе 27 § закона 6 апрѣля объ извѣстіяхъ; много бы недоразумѣній, хлопотъ и напрасныхъ жалобъ и исковъ было бы тогда предупреждено. Вотъ почему мы и придаемъ важность вчерашнему процессу и сдѣланной за немъ постановкѣ вопроса. Рѣшеніе его судомъ, хоть и въ частномъ случаѣ, не можетъ не послужить примѣромъ, или, какъ выражаются юристы, прецедентомъ дли будущихъ судебныхъ рѣшеній.
Другой юридическій вопросъ, не менѣе важный, состоятъ въ томъ: что слѣдуетъ разумѣть подъ сословіемъ. Статья 1040 Уложенія о наказаніяхъ исчисляетъ наказанія (до 300 р. штрафа и до 6 мѣсяцевъ тюремнаго заключенія): "за оскорбительный отзывъ въ печати о частномъ или должностномъ лицѣ... выражающій или заключающій въ себѣ злословіе или брань"... Относительно "браня" не можетъ быть покуда и спора; отличительное свойство браня есть ея внѣшняя ферма, почти не допускающая ошибокъ въ распознаваніи: къ тому же о "брани" не было и рѣчи во вчерашнемъ процессѣ. Несравненно важнѣе для насъ опредѣлить другой юридическій терминъ: злословіе, такъ какъ здѣсь преступное свойство опредѣляется не по внѣшнимъ только признакамъ, а и по содержанію.
Обратимся къ тѣмъ же примѣрамъ, которые послужили намъ для разрѣшенія перваго вопроса. Назвать автора бездарнымъ, неспособнымъ писателемъ, непризваннаго піиту плохимъ риѳмоплетомъ, актера никуда негоднымъ и т. д., значитъ безъ сомнѣнія оскорбить ихъ своимъ отзывомъ, но заключаетъ ли въ себѣ такой оскорбительный отзывъ злословіе? Долженъ ли рецензентъ или редакторъ, напечатавшій такой отзывъ, подвергаться за это штрафу до 300 р., или тюремному заключенію до 6 мѣсяцевъ? Конечно нѣтъ, потому что въ противномъ случаѣ не только критика, но и періодическая литература становится невозможностью" Обсужденіе чужихъ дѣйствій и мнѣній составляетъ не только призвавіе, но и сущность призванія каждаго повременнаго изданія, въ особенности газеты. Допустить татое широкое толкованіе термина злословіе и такое широкое примѣненіе 1 (14Й статьи -- значило бы допустить вопіющую несообразность. Не ясно ли отсюда, что оскорбленіе, чтобъ быть злословіемъ, должно касаться чего-либо инаго, кромѣ дарованій, умственныхъ качествъ и способностей человѣка. Чего же именно? Чести, совѣсти, нравственныхъ свойствъ человѣка -- отвѣчаемъ мы и думаемъ, что опредѣленіе наше вѣрно. Оно согласно, кажется намъ, и съ духомъ вашихъ законовъ. Въ томъ же Уложеніи о наказаніяхъ не въ отдѣлѣ преступленій противъ законовъ о печати, а ниже, въ статьяхъ 1535--1539 исчисляются наказанія "за распространеніе клеветы и оскорбительныхъ для чести сочиненій",-- только для чести, а ни для чего болѣе; наконецъ самая статья 1040, которая составляетъ теперь предметъ нашего обсужденія, есть только дополненіе статьи 1039-й, которая гласитъ слѣдующее:
"За всякое оглашеніе въ печати о частномъ или должностномъ лицѣ или обществѣ такого обстоятельства, которое можетъ повредить ихъ чести, достоинству или доброму имени, виновный подвергается" и пр.
Полный же текстъ 1040 статьи слѣдующій:
"За всякій оскорбительный отзывъ въ печати о частномъ или должностномъ лицѣ или обществѣ, или установленіи, выражающій или заключающій въ себѣ злословіе или брань, но б0зъ указанія опредѣленнаго позорящаго обстоятельства, виновный подвергается" и пр.
Очевидно, что смыслъ статьи 1040-й дополняется статьею 1039-й: свойства и сила оскорбленія тѣ же самыя, только безъ указанія внѣшняго опредѣленнаго обстоятельства. Честь, доброе имя, достоинство -- все это принадлежитъ къ области нравственной; ни честь, ни доброе имя, ни достоинство человѣческое не страждутъ отъ того, что человѣкъ будетъ критикою признанъ бездарнымъ писателемъ, или никуда не годнымъ актеромъ, или дѣятелемъ съ плохими способностями. Можно быть человѣкомъ высокой честности и нравственности, несомнѣннаго духовнаго достоинства -- и въ то же время оказаться человѣкомъ мало одареннымъ, лишеннымъ таланта яснаго и быстраго разумѣнія. Указаніе на эти послѣднія его свойства, безъ отрицанія нравственныхъ качествъ, и тѣмъ болѣе съ признаніемъ такихъ качествъ -- можетъ быть, конечно, обидно лицу, о комъ говорится, но можетъ ли оно быть названо "оскорбительнымъ отзывомъ, содержащимъ въ себѣ злословіе?" Одно ли это и то же,-- можетъ ли стоять народу съ нимъ такое, напримѣръ, выраженіе о лицѣ, что онъ человѣкъ не честный, злой, коварный, корыстный?... Между названіемъ человѣка въ печати -- злымъ,, корыстнымъ, и названіемъ его же въ печати -- бездарнымъ, "неспособнымъ къ у разумѣнію самыхъ простыхъ понятій" -- разница только ли въ степени оскорбительнаго злословія, или же разница болѣе глубокая, въ самомъ внутреннемъ существѣ и характерѣ оскорбленія,-- разница указывающая на разницу самыхъ сферъ оскорбленія? Такъ: иное дѣло оскорбленіе" чести,-- иное дѣло оскорбленіе самолюбія. Первое есть злословіе и даетъ человѣку право подвергать злословящаго дѣйствію 1040 статьи; второе есть просто обида самолюбію, не дающая обидѣвшемуся (если при этомъ не было, клеветы, лживаго извѣстія) никакого права, въ смыслѣ юридическомъ, требовать себѣ удовлетворенія отъ редакціи газеты, гдѣ такой обидный отзывъ былъ напечатанъ.
Вчерашній процессъ представилъ еще третій вопросъ, или вѣрнѣе сказать -- не вопросъ, а просто недоразумѣніе, которое кажется не встрѣчалось до сихъ поръ въ нашей судебной практикѣ; но именно для того, чтобъ не возобновляться, оно и требуетъ разъясненія при первомъ своемъ появленіи. Недоразумѣніе состоитъ въ томъ: можетъ ли разборъ, какой бы то ни былъ, состоявшагося о частномъ лицѣ судебнаго опредѣленія -- составлять для этого лица фактъ оскорбленія? Напримѣръ -- нѣкто NN обвиненъ судомъ въ воровствѣ-мошенничествѣ, газеты же, обсуждавшія рѣшеніе, признаютъ это преступленіе не кражей, а грабежомъ. Даетъ ли такой отзывъ право означенному NN преслѣдовать газеты за личное оскорбленіе, на томъ основаніи, что судъ не нашелъ возможнымъ обвинить его въ столь тяжкомъ преступленіи? Конечно нѣтъ. Другой примѣръ: судъ, разсматривая преступленіе, находитъ, что оно совершено не умышленно, безъ сознанія преступности дѣянія: переходитъ ли газета за предѣлы своего права, если, разбирая судебный приговоръ, выразитъ мнѣніе, что преступное дѣяніе было учинено вполнѣ сознательно, а потому и умышленно, и что это доказывается такими-то и такими обстоятельствами дѣла? Если разборъ и обсужденіе судебныхъ рѣшеній допущены закономъ {Высочайше утвержд. мнѣніе Госуд. Совѣта 20 октября 1864 г.} для газетъ, имѣющихъ у себя, съ разрѣшенія Министерства юстиціи, отдѣлъ юридической хроники, то мы полагаемъ, что таковая дозволенная юридическая оцѣнка судебнаго рѣшенія должна обнимать собою все содержаніе рѣшенія, т. е. весь объемъ преступнаго дѣянія, бывшаго предметомъ судебнаго разсмотрѣнія, со всѣми его объектами и субъектами. Здѣсь газета, печатающая таковую юридическую оцѣнку, имѣетъ дѣло не съ лицомъ N. N., а съ подсудимымъ, и потому никоимъ образомъ сдѣланный ею выводъ, хотя бы и весьма неблагопріятный для подсудимаго, не можетъ составлять личнаго оскорбленія, если только юридическая оцѣнка не выступаетъ изъ предѣловъ настоящаго судебнаго случая и не ищетъ, для своихъ выводовъ, другихъ основныхъ данныхъ, кромѣ тѣхъ, и только тѣхъ, которыя представило дѣлопроизводство. Только при нарушеніи этого условія можетъ быть предоставлено право подсудимому приносить жалобы на оскорбленіе.
Вотъ тѣ вопросы, которые были возбуждены процессомъ, происходившимъ вчера въ судебной палатѣ; мы сочтемъ себя вполнѣ удовлетворенными за безпокойство, причиненное намъ судебнымъ преслѣдованіемъ, если оно хоть сколько-нибудь послужило къ разъясненію этихъ общихъ вопросовъ для будущаго времени.