Аксаков Иван Сергеевич
Программа "Вести" о примирительном начале в России

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Томъ второй. Изданіе второе
   С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
  

Программа "Вѣсти" о примирительномъ началѣ въ Россіи.

Москва, 17-го марта.

   Недавно, одинъ изъ тѣхъ крупныхъ землевладѣльцевъ, -- за органъ которыхъ такъ долго выдавала себя газета "Вѣсть", не возбуждая съ ихъ стороны никакого протеста, -- замѣтилъ печатно, что, относясь по крайней мѣрѣ подозрительно ко всѣмъ новѣйшимъ реформамъ и смущая публику зловѣщими предсказаніями, газета эта никогда опредѣлительно не высказывала, чего бы она сама желала. Передовая статья 7-го марта въ No 29 служитъ какъ бы отвѣтомъ на это обвиненіе. Это нѣчто въ родѣ политической программы; по крайней мѣрѣ, было видимое желаніе формулировать программу, но вышло что-то особенное и лучшее -- какая-то политическая симфонія, какъ-будто упавшая въ журнальный міръ изъ другой, высшей области безстрастнаго созерцанія и невозмутимой гармоніи, оттуда, гдѣ не слышно ни скрипа, ни треска, возбуждаемыхъ на землѣ столкновеніемъ грубыхъ фактовъ и непримиримыхъ понятій.
   "Какъ у нихъ тамъ все хорошо и стройно" -- подумаетъ восхищенный читатель и добавитъ про себя: "а какъ бы вышло нехорошо и безобразно у насъ, то-есть на землѣ, если бы вздумали облечь эти дивные мотивы въ форму циркуляровъ, а насъ -- заставить плясать подъ эту плѣнительную музыку!"
   Музыка имѣетъ передъ словомъ одно великое преимущество: она убаюкиваетъ слухъ, не тревожа мысли, и потому неблагодарна задача того, кому приходится переводить звуки въ понятія, а сочетанія нотъ -- въ логическія формулы; но дѣлать нечего -- симфонія все-таки разыграна для насъ и мы очень бы желали понять ее.
   Неизвѣстный композиторъ "Вѣсти" очевидно вдохновился мотивомъ другого великаго бельгійскаго маэстро, Шедо-Феротти, недавно плѣнявшаго нашу публику. У обоихъ одинъ мотивъ: идеальная Русь какъ безнародное государство.
   Дѣло вотъ въ чемъ: "Россійское государство создалось изъ находящагося въ срединѣ его крѣпкаго, одноплеменнаго и единовѣрнаго ядра" -- это, наконецъ, признано -- и слава Богу.
   Затѣмъ "населеніе многихъ окраинъ разноплеменно и разновѣрно" -- это тоже фактъ неоспоримый.
   Изъ указаннаго различія между ядромъ и окраинами, что должно выйти? Въ прежнія времена, вышла бы междоусобная война, но тѣ времена прошли; теперь нужно и возможно согласіе, котораго требуетъ государственное единство. А что нужно для водворенія согласія? Слушайте, вамъ открываютъ формулу объединенія и умиротворенія: ядро -- это большинство, окраины -- это меньшинства. Нужно, "чтобъ въ государствѣ опредѣлилась господствующая національность и господствующая религія (т. е. національность и религія большинства), чтобъ эти господствующія силы были признаны остальными (т. е. меньшинствами) и чтобъ онѣ получили несомнѣнную увѣренность въ своемъ преобладаніи". Это одно условіе, а вотъ другое: "нужно, чтобъ меньшинствамъ не было отказываемо въ тѣхъ уступкахъ, безъ которыхъ люди существовать не могутъ, т. е. чтобъ за меньшинствами было признано право на уваженіе ихъ нравственнаго достоинства и на пользованіе тѣми средствами, которыя необходимы для ихъ матеріальнаго преуспѣянія".
   Хорошо, думаетъ читатель, вотъ мы сейчасъ узнаемъ, что разумѣть подъ господствомъ одной народности и одного вѣроисповѣданія далъ другими; въ чемъ можетъ и должно выражаться господство и въ чемъ признаніе его; при какихъ условіяхъ можетъ большинство увѣриться въ дѣйствительности своего преобладанія? Безъ сомнѣнія, мы узнаемъ также смыслъ нѣсколько туманныхъ терминовъ: "необходимаго для людскаго существованія права на уваженіе достоинства, на пользованіе; средствами къ преуспѣянію" и т. д.
   Объяснить все это необходимо, ибо весь вопросъ въ томъ именно и заключается, чтобъ разграничить условій господства однихъ съ условіями самостоятельности другихъ; но не дождется читатель никакихъ объясненій. Ихъ нѣтъ. Вѣдь сказано: мы плаваемъ въ области не понятій, а звуковъ. Тамъ, на верху, все, какъ видно, согласовано и примирено, -- ну и довольно съ васъ. Термины кажущіеся намъ противоположными уложились въ фразѣ, фраза удалась -- чего-жъ вамъ больше? А если вы ужъ непремѣнно хотите что-нибудь понять, высмотрѣть и ощупать, пожалуй, вамъ скажутъ, "что напримѣръ для государства лютеранскаго нѣтъ надобности обращать въ лютеранскую вѣру своихъ подданныхъ католиковъ, если католицизмъ отказался отъ своихъ политическихъ стремленій". Не правда ли, какъ легко даются разрѣшенія, если только сперва устранить вопросы? Одно сельско-хозяйственное общество предложило на конкурсъ слѣдующую задачу: какія принять мѣры для предохраненія зерновыхъ складовъ отъ мышей? Очень просто, отвѣчалъ одинъ агрономъ, никакихъ мѣръ не нужно, если мыши откажутся отъ дурной привычки поѣдать зерна. Дѣйствительно просто.
   Ну, а если католицизмъ не откажется отъ своихъ политическихъ стремленій, тогда что? Изъ словъ "Вѣсти" выходитъ (если только примѣнять въ ея словамъ законы логики), что въ такомъ случаѣ есть надобность для лютеранскаго государства обращать въ лютеранскую вѣру своихъ подданныхъ католиковъ. Такъ ли это? А какъ же бы могъ католицизмъ, оставаясь католицизмомъ, то-есть латинствомъ, отказаться отъ политическихъ своихъ стремленій? Глава латинской церкви -- государь свѣтскій; мірская власть -- неотъемлемая принадлежность церковнаго главенства; слѣдовательно, подчиняясь ему безусловно, какъ главѣ церкви (а условно и съ оговорками въ церкви относиться нельзя), всякій исповѣдующій латинство, будь онъ подданный Прусскаго короля или Россійскаго Императора, стремится къ политическому центру находящемуся внѣ Пруссія и Россіи, а всякій членъ латинскаго клира, отъ приходскаго ксендза до примаса, считаетъ себя всегда и вездѣ не только подданнымъ, но и дипломатическимъ агентомъ государя, царствующаго въ Римѣ. Чтобъ католицизмъ отказался отъ своихъ политическихъ стремленій! Чего захотѣли {"Il est de Teseence de la religion catholique d'être intolérante" (католическая вѣра по существу своему нетерпима) -- это писалъ министръ папы Пія VII, кардиналъ Конзальви къ Парижскому нунцію кардиналу Капрару, въ 1804 году, во время переговоровъ о пріѣздѣ папы въ Парижъ для коронованія Наполеона; притомъ писалъ по поводу не догматическаго, а политическаго вопроса о вѣротерпимости, именно о томъ: какъ должна относиться государственная власть во Франціи къ иновѣрцамъ не-католикамъ. Въ формулѣ внеораторской присяги были слова: "Клянусь уважать свободу отправленія богослуженія и заставлять уважать ее -- respecter et faire respecter la liberté des cultes; вотъ чего, по своей латинской совѣсти, не допускалъ Римскій дворъ. Revue des Deux Mondes. Янв. 1867.}! Сдержать, ограничить, обуздать ихъ проявленіе -- дѣло, конечно, возможное, хотя трудное; но вѣдь ужъ это не миръ и не гармонія. Другихъ примѣровъ нѣтъ, а этотъ одинъ, какъ видно, не совсѣмъ удаченъ. Ужъ лучше бы совсѣмъ безъ примѣровъ.
   И такъ, вамъ не повѣдано, какъ совершится примиреніе; но зато мы сейчасъ узнаемъ, кѣмъ оно совершится. Собственно въ отвѣтѣ на этотъ вопросъ, композиторъ "Вѣсти" нѣсколько отступилъ отъ Шедо-Фероттьевской традиціи. Бельгійскаго маэстро поразилъ колоссальный образъ Русскаго царя и онъ воскликнулъ: "объединяющая сила найдена! Онъ, Русскій царь, пусть будетъ отцомъ многихъ семействъ, Нѣмецкаго, Русскаго, Польскаго и, кажется, еще Грузинскаго; пусть эти его семейства остаются одно для другого навсегда чужими; но пусть каждое изъ нихъ вяжется личною связью съ этимъ однимъ общимъ отцомъ. Другого единства не требуется" (мы приводимъ почти подлинныя слова). Это было придумано во многихъ отношеніяхъ не дурно; но забыто одно.
   Если не въ музыкальномъ отношеніи, то въ области логики, какъ понятіе, и въ жизни дѣйствительной, какъ бракъ, многоженство и семья взаимно исключаются. Семья по существу своему ревнива; при ней могутъ быть домочадцы, но другой семьи около своего отца она не терпитъ; кто хочетъ имѣть много женъ, у того нѣтъ ни одной, а есть только наложницы. Это былъ единственный, правда довольно существенный, диссонансъ въ блистательной фантазіи, недавно для насъ разигранной въ Брюсселѣ и которую собирались заставить разучивать нашихъ гимназистовъ и студентовъ. Не знаемъ, оскорбила ли она тонкій слухъ композитора "Вѣсти"; какъ бы то и было, онъ открылъ другой идеалъ: одно руководящее сословіе и подъ нимъ множество руководимыхъ племенъ.
   Къ этой. у насъ совершенно новой темѣ, онъ переходитъ довольно cavalièrement; первый мотивъ (къ которому мы еще надѣемся вернуться впослѣдствіи), объ отношеніяхъ большинства къ меньшинствамъ, остается, какъ мы видѣли, недоиграннымъ; онъ обрывается на самомъ интересномъ мѣстѣ (въ симфоніяхъ, по правиламъ музыкальной композиціи, это можетъ быть допускается), а затѣмъ, идетъ вдругъ слѣдующій новый мотивъ:
   "Нечего и говорить (?), что какъ большинство (т. е. ядро Россіи, или Русскіе), такъ и меньшинство имѣетъ своихъ руководителей въ высшихъ слояхъ общества, и что сила заключается въ томъ, чтобы руководители меньшинства пристали откровенно въ руководителямъ большинства. Такимъ образомъ, и Нѣмецкое, лютеранское и иное меньшинство (это иное очень хорошо -- сказать прямо Польское еще рано; не успѣли еще забить того, что было вчера; черезъ полгода, Богъ дастъ, это иное раскроется и изъ него выползутъ Замойскіе, Потоцкіе и т. д.) тогда только будетъ въ добровольной связи съ великимъ Русскимъ государствомъ, основаннымъ на Русской національности, когда руководящая часть этого меньшинства пристанетъ откровенно въ руководящей части Русскаго общества. Кто же эта руководящая часть русскаго общества? Русская исторія выдвинула, и Русскій народъ призналъ эту руководящую силу въ лицѣ Русскаго дворянства. Это та самая сила, о которою (sic: mit welcher) Русскіе цари собирали Русскую землю... На этомъ званіи Русскаго дворянина (должно быть: въ этомъ званіи) соединяются съ господствующею національностью руководители иноплеменнаго меньшинства, а слѣдовательно, и самое это меньшинство".
   Просимъ извиненія за длинную выписку; ея нельзя было миновать. Это основный мотивъ всей симфоніи; все остальное не болѣе, какъ варіаціи.
   Спорить и возражать мы на сей разъ не будемъ, а постараемся только извлечь изъ теоріи "Вѣсти" прямые выводы и сопоставить ихъ съ тѣмъ, что представляется у насъ въ дѣйствительности.
   Но прежде всего, нельзя еще разъ не обратить вниманія на указанное выше различіе между двумя политическими идеалами. Первоучитель Россіи по части безнароднаго государства, Шедо-Феротти, полагалъ объединяющую силу въ верховной власти, именно въ личной власти, въ самодержцѣ, отрѣшенномъ отъ всякаго сословнаго опредѣленія. Композиторъ "Вѣсти" полагаетъ эту силу въ сословіи. Эта существенная разница естественно наводитъ на вопросъ: какая же роль, по теоріи "Вѣсти", выпадаетъ на долю государя? Какъ олицетвореніе единства, онъ очевидно продуктъ объединяющей силы; онъ же, до нѣкоторой степени и творецъ единства, по крайней мѣрѣ сотрудникъ объединяющей силы, съ которою (какъ выражается "Вѣсть") цари собирали Русскую землю. Значитъ, Русскій царь приписывается въ передовому сословію и дѣлается царемъ-дворяниномъ, le premier gentilhomme de Russie, на подобіе Франциску I, называвшему себя le premier gentilhomme de France. Но если слово дворянинъ значитъ что-нибудь, то оно выражаетъ именно то, чѣмъ извѣстный классъ людей выдѣляется изъ массы всего народа какъ отдѣльное сословіе, и отличается отъ другихъ сословій, городскихъ и сельскихъ. Тотъ Русскій царь, который согласился бы прослыть царемъ-дворяниномъ, конечно могъ бы по-прежнему любить мѣщанъ и крестьянъ всею душою, по-прежнему заботиться о ихъ благѣ и т. д., но все-таки онъ сдѣлался бы для нихъ чужимъ, именно въ той мѣрѣ и степени, въ какой бы онъ самъ себя считалъ и считали бы его другіе дворяниномъ. Такъ какъ у насъ зачастую довольно безцеремонно перетолковываютъ и уродуютъ чужую мысль, чтобы легче было съ нею справиться, то мы считаемъ не лишнимъ крупными буквами напечатать, что различіе не то что антагонизмъ, а антагонизмъ не то что вражда. Мы не предполагаемъ между сословіями ни непремѣнной вражды, ни непремѣннаго антагонизма; все это можетъ быть, можетъ и не быть; на сей разъ мы предполагаемъ, напротивъ, полное, невозмутимое согласіе и все-таки повторяемъ: самое существованіе нѣсколькихъ сословій предполагаетъ между ними различія, иначе они бы слились и упразднилась бы ихъ раздѣльность. Потому, кто приписывается къ одному сословію, тѣмъ самымъ исключается изъ другихъ, тотъ становится къ этому одному, своему сословію, въ отношенія болѣе близкія и тѣсныя, чѣмъ къ другимъ. Хорошо ли это или нѣтъ въ примѣненіи въ верховной власти, объ этомъ мы теперь разсуждать не будемъ; но во всякомъ случаѣ, мы можемъ сказать, что до сихъ поръ на Руси этого не было, а такъ какъ трудно же предположить, чтобы Россія, до появленія No 29-го "Вѣсти", не имѣла никакого понятія о своемъ царѣ, то можемъ также сказать, что теорія "Вѣсти" есть не только новизна, но и отрицаніе существующаго.
   Наша историческая жизнь выработала себѣ понятіе о своемъ царѣ, какъ о первомъ человѣкѣ всей Русской земли. Онъ, и одинъ онъ, стоитъ внѣ всякихъ сословныхъ опредѣленій, выше иъ, и поэтому, только поэтому, одинаково близко ко всѣмъ сословіямъ безъ изъятія. Ни одинъ феодальный король этого про себя сказать не могъ и дѣйствительно не говорилъ.
   Оттого, что Русскій царь не дворянинъ, не торговый, не посадскій человѣкъ и не крестьянинъ, всѣ сословія считаютъ его своимъ въ равной степени, и это значеніе его заключаетъ въ себѣ историческое, всею землею признанное уполномочіе быть верховнымъ вершителемъ всѣхъ сословныхъ споровъ и тяжбъ. Мы были свидѣтелями одного такого вершенія. Кому неизвѣстно, что ожиданія, возбужденныя въ крестьянахъ извѣстіемъ о скоромъ упраздненіи крѣпостнаго права, далеко выходили изъ предѣловъ возможнаго; съ другой стороны, что большинство дворянства, -- при всемъ его желанія, цѣною нѣкоторыхъ пожертвованій, достигнуть мирной развязки, -- видѣло свое разореніе въ тѣхъ необходимыхъ уступкахъ, безъ которыхъ удовлетворительное разрѣшеніе вопроса было немыслимо? И однако, онъ разрѣшился. и разрѣшился мирно; дано было больше, чѣмъ предлагали одни, и несравненно меньше, чѣмъ ожидали другіе; но всѣ признали разрѣшеніе и подчинились ему какъ третейскому приговору царя, перваго человѣка Русской земли. Такъ ли бы окончилось дѣло. если бы то же самое Положеніе 19-го февраля 1861 года объявлено было какъ приговоръ царя-дворянина?
   Конечно, напоминаніемъ о 19-мъ февралѣ мы не ублажимъ и не убѣдимъ "Вѣсти"; да мы и не надѣемся убѣдить ее, а ограничиваемся простымъ заявленіемъ вывода изъ ея же словъ: теорія газеты, выдающей себя за органъ по преимуществу охранительный, вводитъ въ Русскую жизнь новое (можетъ быть и лучшее, но все-таки новое), доселѣ у насъ небываіое понятіе о власти.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru