Аксаков Иван Сергеевич
По поводу речей Араго и Жюль Фавра в деле Березовского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Сочиненія И. С. Аксакова
   Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
   Изъ "Дня", "Москвы", "Руси" и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860--1886
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
   

По поводу рѣчей Араго и Жюль Фавра въ дѣлѣ Березовскаго.

"Москва", 16-го іюля 1867 г.

   Къ счастію, уже прошло то время, когда глаголъ французскихъ ораторовъ имѣлъ непререкаемый авторитетъ, способенъ былъ не только занимать, но смущать и увлекать русскую публику. Безопасно могутъ теперь раздаваться въ нашихъ ушахъ фабричные перуны французскихъ поставщиковъ науки и слова. Безбоязненно перепечатываемъ мы въ нашихъ газетахъ "ученые" доводы глубокомысленнаго невѣжды Henri Martin и красивыя ругательства Араго, Фавра и прочихъ мастеровъ французскаго ораторскаго цеха. Мы убѣждены, что нѣтъ теперь въ Россіи ни одного свободолюбиваго юноши, который бы повѣрилъ во французскія, а также и въ польскія фразы о свободѣ, и дался бы въ обманъ этимъ потѣшнымъ огнямъ, этому дешевому фальшфейеру науки и слова.
   Читатели имѣли недавно предъ глазами рѣчь Араго въ защиту Березовскаго, а въ нынѣшнемъ No прочтутъ и рѣчь Жюль-Фавра въ законодательномъ корпусѣ,-- этого "знаменитаго" оратора, знаменитаго, по словамъ французскихъ газетъ, "особенно возвышенностью чувствъ и мыслей". Несмотря на академическое старообразіе того учрежденія, котораго Жюльфавръ недавно удостоился быть членомъ (онъ получилъ кресло во Французской Академіи, слѣдовательно теперь l'un des quarante, одинъ изъ сорока), общественное положеніе Жюль-Фавра -- быть пылкимъ, самымъ пылкимъ изъ либераловъ, точно также напримѣръ, какъ общественное положеніе его товарища по оппозиціи въ палатѣ, Глэ-Бивуана,-- быть бѣдовымъ ребенкомъ, enfant terrible, оппозиціи. Върѣчи своей Жюль-Фавръ дѣлаетъ упрекъ правительству, зачѣмъ русскій Императоръ былъ принятъ въ Парижѣ съ такими почестями и выраженіями сочувствія, послѣ того какъ Россія попрала ногами "священныя права Польши", подавила польскій мятежъ -- "это законное домогательство возстановленія правъ трактатовъ и нравственности", и наконецъ, перомъ князя Горчакова, дала въ 1863 году европейской дипломатіи такой высокомѣрный отказъ (un congé hautain -- буквальнѣе: "высокомѣрно указала дверь"). Государственный министръ Руэ, хотя и находилъ вообще страннымъ такой укоръ въ вѣжливости, оказанной гостю, однакожъ счелъ нужнымъ, для оправданія "исключительнаго" пріема, сдѣланнаго въ Парижѣ императору Александру, напомнитъ оратору и публикѣ преступленіе Березовскаго, добавляя, что всѣ эти знаки вниманія объясняются счастливымъ исходомъ покушенія, жертвой котораго могъ бытъ и императоръ Наполеонъ! Все это не требуетъ поясненій и въ высшей степени характеризуетъ французскую націю, заставляя сожалѣть о чести, оказанной Франціи посѣщеніемъ русскаго Государи, -- но мы не можемъ не остановиться вновь на этомъ непрерывно возглашаемомъ словѣ "Польша!" и не предложить гг. Фавру, Араго и tutti quanti слѣдующій, самый простой вопросъ:
   "Польша, Польша!" Да что же такое Польша? Отдавали ли себѣ когда нибудь французскіе публицисты отчетъ въ этомъ словѣ? Какое понятіе соединяютъ они съ этимъ словомъ? Какую это Польшу разумѣютъ о^р подъ симъ громкимъ терминомъ? Есть ли это термовъ политическій или этнографическій?
   Если это терминъ политическій, то спрашиваемъ опять: означаетъ ли онъ собственно Царство Польское, о которомъ идетъ рѣчь въ трактатахъ 1815 года, или же такъ-называемую Польту историческую?
   Если дѣло идетъ только о Царствѣ Польскомъ, то зачѣмъ же вмѣшиваться въ дѣла русскихъ губерній Сѣверозападнаго и Югезанаднамо края, оправдывать мятежъ жителей этого края польскаго происхожденія и вообще польскія притязанія на этотъ край? Законное, положимъ, съ точки зрѣнія французскихъ ораторовъ, возстаніе въ Царствѣ должно быть ими же признано беззаконнымъ на Волыни, въ Подоліи, въ Виленской губерніи и т. д., если только они хотятъ остаться вѣрными логикѣ. По очевидно французскіе адвокаты "Польши" держатся не этой точки зрѣнія,, т. е. разумѣютъ подъ "Польшей" не одно Царство Польское: иначе они разошлись бы въ возирѣніяхъ съ своими пріятелями -- польскими эмигрантами. Послѣдніе и слышать не хотятъ о "Конгрессувкѣ", какъ они называютъ Царство Польское, потому что оно дѣйствительно очень мало и не представляетъ никакихъ условій для самостоятельнаго политическаго бытія. Но если дѣло идетъ не о томъ политическомъ терминѣ, который считаетъ свое лѣтосчисленіе съ 181ö года, то зачѣмъ же ссылаться на трактаты и на Вѣнскій конгрессъ?
   Если же Араго, Фавръ и Ко, къ которой можно причислить чуть не всю французскую интеллигенцію, разумѣютъ подъ "Польшею" не современное Царство Польское, а Польшу историческую, то опять спрашиваемъ: какую же именно? Позаботился ли хоть одинъ изъ французскихъ говоруновъ опредѣлить себѣ съ точностью такъ часто и съ такою завальчивостью употребляемый ими въ этомъ смыслѣ терминъ? Не находя отвѣта у Французовъ, мы должны обратиться за объясненіемъ къ Полякамъ. Такъ какъ вся польская эмиграція рукоплещетъ рѣчамъ о Польшѣ французской трибуны и барро, пользуется симпатіей и денежною помощью французскаго правительства, то мы въ правѣ предположить солидарность мнѣній между польскими "патріотами" и французскими полонофилами, хотя бы послѣдніе вѣрили только на слово первомъ. Поляки же, какъ извѣстно, въ своихъ притяжаніяхъ опираются на историческое право, и говоря о Польшѣ разумѣютъ обыкновенно Польшу въ границахъ 1772 года, до раздѣла. Скажемъ мимоходомъ, что если ужь опираться на истерическое право, такъ зачѣмъ останавливаться на такой близкой эпохѣ? Отчего не хватить и дальше, до 1654 года напримѣръ, т. е. до присоединенія Малороссіи къ Россіи, или даже до XVI вѣка? И дѣйствительно, судя по адресу Поляковъ, поданному французскому императору по поводу покушенія Березовскаго, они и не очень чинятся съ предѣлами времени и дѣлаютъ пребезцеремонные заѣзды назадъ, въ историческую даль. Отъ Балтики до Черною моря -- вотъ границы ихъ Полыми! Excusez du peu! Но отважится ли съ ними въ такое дальнее путешествіе политическая симпатія Французовъ? Согласны ли они признать Одессу польскимъ городомъ, Новороссійскій край краемъ польскимъ, и права на нихъ Поляковъ несомнѣнными? Пусть отвѣтятъ. Едвали рѣшится дать утвердительный отвѣтъ даже и г-нъ Жюль Фавръ, а между тѣмъ самое то, что подобное притязаніе могло найти мѣсто въ письмѣ адресованномъ императору Наполеону, даетъ намъ поводъ настаивать на вопросѣ. Не, возразятъ намъ, это не есть мнѣніе большинства Поликовъ. Благоразумнѣйшіе изъ нихъ гораздо великодушнѣе, снисходительнѣе въ своихъ требованіяхъ и ограничиваются эпохой 1772 года, до перваго раздѣла Польши. Обратимся же къ этимъ умѣреннымъ требованіямъ.
   Стало-быть Французы, вмѣстѣ съ Поляками, желаютъ возстановленія Польши въ предѣлахъ ея, бывшихъ только за 100 лѣтъ тому назадъ? Такъ ли? Если такъ, то пусть гг. Араго, Фавръ и прочіе полонофилы спросятъ себя: гдѣ же эта Польша, куда она дѣвалась, между кѣмъ подѣлены ея часта? Между Австріей, Пруссіей и Россіей -- не правда ли? Въ такомъ случаѣ почему же они обрушиваютъ свой гнѣвъ на одну Россію? Почему же они проповѣдываютъ крестовый походъ за Польшу только противъ Россіи, а обладаніе Австріей и Пруссіей такими значительными частями бывшаго Польскаго государства не возбуждаетъ въ нихъ ни малѣйшаго негодованія? Пруссія, напримѣръ, владѣетъ самою коренною польскою землей, искони называвшеюся Великою Польшей, и не только всегда отказывала польской національности въ юридическомъ признаніи, но даже включила Познань въ Сѣверогермаяскій Союзъ и колонизировала ее Нѣмцами. Однакожъ Пруссія, за такую ловкую ампутацію, не призывается къ суду ни Французами, ни самими Поляками. Что же касается до Галиція, то еще Наполеонъ I, воюя съ Россіей, запрещалъ Полякамъ и думать о ней. Почему же негодованію и угрозамъ подвергается одна Россія? Объясняли ли себѣ это противорѣчіе французскіе публицисты? Не за то ли они гнѣваются, что Россія стремится обрусить такъ называемыя польскія земли? Но въ такомъ случаѣ зачѣмъ же не сердитъ ихъ онѣмеченіе Познани, почти уже совершенное Пруссіей? Не нравится имъ русская система управленія? Но въ такомъ случаѣ рѣчь можетъ идти только объ управленіи, а не объ возстановленіи Польши.
   Толкуя о возстановленіи, разумѣя подъ словомъ "Польша" -- Польское государство 1772 года, Французы необходимо должны разумѣть Польшу не только русскую, но и съ ея частями -- прусскою и австрійскою. Таково требованіе логики. Однакожь такъ ли это? Понимаютъ ли вожди французскаго общественнаго мнѣнія, что возглашая: "Польша. Польша", они тѣмъ самымъ провозглашаютъ расчлененіе не только Россіи, не только Пруссія, но даже и Австріи (которую, между прочимъ, желаютъ теперь имѣть своею союзницей)? Съ такимъ выводомъ они конечно не согласятся, но другаго логическаго вывода нѣтъ. Чего же они хотятъ?
   Они должны будутъ сознаться, что хотятъ возстановленія Польши только русской и подъ словомъ "Польша" разумѣютъ только Царство Польское и отнятыя Россіей по тремъ раздѣламъ. нѣкогда принадлежавшія Польскому государству, русскія и литовскія земли. Но въ такомъ случаѣ, стало-быть, ни логика, ни справедливость не принимаются здѣсь за основаніе, и такое сокращеніе политическихъ предѣловъ Полыни 1772 года въ пользу Австріи и Пруссіи есть совершенно произвольное? Французы -- охотники толковать о принципахъ, но въ силу какого же принципа ограничиваются они собственно русскою "Польшею"? Принципъ историческаго права, принципъ національностей въ польскомъ дѣлѣ -- одинаково дѣйствителенъ или недѣйствителенъ въ примѣненіи какъ къ Россіи, такъ къ Австріи и Пруссіи. Да не станутъ ли Французы и тутъ въ противорѣчіе съ своими друзьями, Поляками, которые, опредѣляя Польшу пространствомъ отъ Балтики до Чернаго моря, подразумѣваютъ прусскія прибалтійскія области?
   Пусть же гг. Араго, Жюль Фавръ и Ко такъ и объявятъ намъ: или что они означаютъ словомъ "Польша" все Польское государство въ предѣлахъ 1772 года, а выраженіемъ -- la sainte cause de la Pologne (священнымъ дѣломъ или правомъ польскимъ) возстановленіе польскихъ частей въ одно цѣлое, какъ принадлежащихъ Россіи, такъ Австріи и Пруссіи; или же, что это священное право, этотъ терминъ и всѣ ихъ полонофильскія вожделѣнія -- относятся только до той части, которая досталась Россіи. До сихъ поръ они такого категорическаго объясненія не дали, но оно было бы по крайней мѣрѣ, если и не логично, то за то просто и откровенно.
   Очевидно, что для такого исключенія въ пользу Россіи нѣтъ оправданія ни въ какихъ общихъ принципахъ, и имѣется только одно основаніе -- слѣпая вражда къ Россіи. По положимъ, что ни Галиціи, ни Познани не существуетъ, или что при всемъ польскомъ правѣ на эти земли -- о нихъ не можетъ быть и рѣчи по фактической невозможности или по политическимъ соображеніямъ; положимъ, что дѣло идетъ объ одной Россіи: во имя же чего предъявляютъ французскіе публицисты свои притязанія на возстановленіе Польши изъ тѣхъ частей, которыя достались Россіи? Во имя историческаго права? Но на это право вообще не имѣютъ привычки ссылаться либералы, и особенно Французы. Въ силу этого одного права можно отнять у Франціи Альзасъ, да и Австрія отдать Венецію и сѣверную Италію, уничтожить Бельгію и перекроить въ пользу деспотизма карту Европы. Наконецъ, если это право истекаетъ изъ историческаго факта, то всякій позднѣйшій историческій фактъ служитъ источникомъ новаго историческаго права. Очевидно, что это начало не выдерживаетъ критики... Остается принципъ національностей. Но если взять для него основаніе этнографическое, такъ отъ "Польши" останется весьма малая часть, такая малая часть, что для пользы самихъ Поляковъ лучше уже и не упоминать объ этнографіи. Пришлось бы отрѣзать отъ Царства Польскаго и Люблинскую, и Августовскую губерніи, населенныя не польскимъ племенемъ, да и во всей западной Россія почти не признать ни одного кореннаго Поляка. Но оставимъ этнографію, какъ основаніе неудобное, а допустимъ опредѣленіе національности болѣе широкое, причислимъ даже всѣхъ ополяченныхъ Русскихъ къ польской національности. Вопросъ будетъ тогда уже объ отношеніяхъ большинства и меньшинства, такъ какъ право національности основывается на численномъ преобладаніи. Вопросъ этотъ, стало-быть, рѣшается статистикой; пусть къ ней и обратятся Араго, Фавръ и прочіе французскіе полонофилы. Статистика имъ и покажетъ, что если въ Царствѣ Польскомъ, о которомъ и слышать не хотятъ Поляки, большинство на сторонѣ польскаго племени, то въ бывшихъ польскихъ провинціяхъ Поляки составляютъ меньшинство даже сравнительно съ Евреями. Если же французскіе ораторы этихъ статистическихъ данныхъ не знаютъ, такъ пусть же и сознаются въ своемъ невѣжествѣ. Наконецъ, можно пожалуй, презирая краснорѣчіе статистическихъ цифръ, сослаться на желаніе народонаселенія въ этихъ бывшихъ областяхъ Польскаго государства, сказать, напримѣръ, что коренное русское населеніе желаетъ возвратиться въ составъ Польши? Но на вопросъ о стремленіяхъ народонаселенія или большинства отвѣчаетъ вся исторія, новѣйшіе историческіе факты и примѣръ Галиціи, находящейся въ тѣхъ же условіяхъ какъ и Волынь, Подолія и проч.
   Однимъ словомъ, какъ ни кинь, такъ клинъ. Мы нарочно умалчиваемъ о нашихъ, русскихъ, правахъ на "Польшу" и становимся безпристрастно на точку зрѣнія самихъ Французовъ. Ни нравственныхъ, ни юридическихъ, ни историческихъ, ни статистическихъ никакихъ основаній для ихъ притязаній въ пользу "Польши" не отыскивается, и всѣ ихъ политическія теоріи и возгласы оказываются лишенными логи кн, разваливаются при малѣйшей аналитической повѣркѣ, при малѣйшемъ прикосновеніи къ правдѣ дѣйствительности и смысла.
   Въ самомъ дѣлѣ, если французскіе ораторы стоятъ на почвѣ трактатовъ, такъ не имѣютъ права говорить ни о независимости Царства, ни о прочихъ когда-то бывшихъ польскихъ провинціяхъ.
   Если стоятъ на почвѣ историческаго права, то, вопервыхъ, притязаніе на этомъ правѣ основанное относится столько же къ Россіи, какъ къ Австріи и Пруссіи; вовторыхъ, это значило бы признать такое начало, которое несовмѣстно ни съ какими либеральными принципами и можетъ быть обращено и противъ Франціи относительно Альзаса.
   Если стоятъ на почвѣ принципа національностей, такъ приложеніе этого принципа не только неспособно создать Польскаго государства, но разрушило бы его вновь, еслибъ оно существовало. Для этого стоитъ только обратиться къ статистическимъ и историческимъ учебникамъ: со всею наглостью цифръ и фактовъ они свидѣтельствуютъ противъ лик польскаго политическаго идеала.
   Если же примутъ за основаніе этнографію -- такъ убьютъ въ конецъ всякую Польшу.
   Между тѣмъ Поляки формулируютъ сами свое требованіе такъ: все, или ничего.
   Просимъ извиненія у нашихъ читателей за такія длинныя разсужденія о дѣлѣ для нихъ порѣшенномъ. Все это для насъ Русскихъ кажется уже общимъ мѣстомъ. Но мы имѣемъ въ виду, въ настоящемъ случаѣ, не русскую публику. Намъ хотѣлось бы, чтобы французскіе знаменитые ораторы, такъ дерзко бросающіе вамъ въ лицо всякія оскорбленія по поводу "священнаго права Польши", отвѣтили на простой и только одинъ-единственный вопросъ: что же такое Польша?
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru