Аксаков Иван Сергеевич
О суде над Березовским

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Сочиненія И. С. Аксакова
   Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
   Изъ "Дня", "Москвы", "Руси" и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860--1886
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
   

О судѣ надъ Березовскимъ.

"Москва", 11-го іюля 1867 г.

   Судъ надъ Березовскимъ оконченъ. Присяжные признали его виновнымъ, но съ обстоятельствами, смягчающими вину, вслѣдствіе чего онъ приговоренъ не къ смертной казни, а къ пожизненной каторгѣ. Напрасно думаютъ нѣкоторые, такой результатъ долженъ возмутить русское общество, и представляютъ Россію требующею мести, жаждущею крови преступника! Россія и ея Государь стоятъ превыше всякаго чувства мщенія -- имъ не нужно жертвы, не нужно крови для удовлетворенія русской національной чести. Наша честь и наша совѣсть тутъ ни при чемъ. Дѣло касалось чести и совѣсти самихъ Французовъ. Не будемъ же толковать о приговорѣ и вдаваться въ юридическую его оцѣнку.
   Но есть другая сторона дѣла, которая не можетъ не интересовать и не возмущать насъ.
   Здѣсь важенъ не самый исходъ суда, а то, что предшествовало приговору, я этомъ-то мы хотимъ сказать нѣсколько словъ.
   Курсъ на французскій умъ, французскій либерализмъ и вообще на Французовъ еще и прежде сильно упалъ въ русскомъ обществѣ, но все же за ними признавалась, по преданію, какая-то обаятельность пресловутой "французской вѣжливости" (la politesse franèaise) и сально развитаго чувства національной чести. Теперь и это обаяніе разсѣялось въ конецъ. Грубые возгласы, раздававшіеся иногда изъ толпы при появленіи гостя Франціи, Русскаго Государя, на улицахъ Парижа; встрѣча ему при посѣщеніи Дворца Юсстиціи; наконецъ, оправданіе таковыхъ поступковъ большею частью французской журналистики, -- все это, еще до 25 мая (6 іюня), краснорѣчиво свидѣтельствовало -- до какой степени самыя элементарныя требованія вѣжливости утратили для Французовъ свою обязательную силу. Франція -- эта "старшая дочь" цивилизаціи -- явилась въ данномъ случаѣ менѣе цивилизованною, чѣмъ какая-нибудь Бухара или Курдистанъ. Покушеніе 25 мая -- этотъ наглый оскорбительный вызовъ нравственному чувству Франціи, это вѣроломное нарушеніе гостепріимства, казалось пробудило и во Французахъ уснувшее чувство народной чести. Можно было предполагать, что оскорбленная, вызванная къ отвѣту, въ виду всего міра, французская народная честь потребуетъ себѣ самаго яркаго, всеполнаго удовлетворенія, что судъ надъ преступникомъ и справедливое ему возмездіе сдѣлаются для Французовъ une question de réparation d'honneur. По французское негодованіе оказалось только временною вспышкой... Французскій судъ надъ убійцей превратился въ арену новыхъ оскорбленій лицу, предназначавшемуся быть жертвой убійцы, оскорбленій -- гостю Франціи, поставившему себя подъ охрану французской чести!. Само собой разумѣется, что всѣ эти безсильныя оскорбленія пали тутъ же обратно, всею своею тяжестью, на самихъ оскорбителей, на весь Французскій народъ.
   Нельзя безъ отвращенія читать защитительное слово Эммануэля Араго, этого éminent orateur, этого illustre orateur, какъ величаютъ его Французы. Впрочемъ, чувство отвращенія слишкомъ серьезно, а серьезно относиться къ громамъ краснорѣчія французскихъ "иллюстровъ" значило бы оказывать имъ честь, которой они не заслуживаютъ. Борзорѣчивый, какъ всѣ французскіе адвокаты, метръ Араго, съ театральнымъ французскимъ жаромъ, съ приличною случаю декламаціей, тѣлодвиженіями и трясеніемъ голоса, протвердилъ предъ своею французскою публикой тѣ стереотипныя фразы негодованія и симпатіи, которыми изобилуетъ рѣчь всякаго Француза, когда онъ пускается говорить объ отношеніяхъ Россіи и Польши высокимъ слогомъ. Мы могли бы, нисколько не ошибившись, заранѣе разсказать рецептъ этой французской ораторской стряпни и всѣхъ тѣхъ словесныхъ пряностей и приправъ, которыми защитникъ Березовскаго долженъ былъ неминуемо уснастить свою рѣчь. Мы знали напередъ, что встрѣтимся тутъ съ старыми знакомыми -- и съ "народомъ мученикомъ" (peuple martyr), и съ "la sainte cause de la Pologne" (священнымъ дѣломъ Польши), и съ названіемъ русскаго царя "папою греческой церкви", и съ наименованіемъ Волыни Польшею, и съ тысячью другихъ громоносныхъ терминовъ и оборотовъ, давно привычныхъ нашимъ ушамъ, давно ставшихъ общими мѣстами, но тѣмъ не менѣе еще способныхъ производить сенсаціи и агитаціи во французской, достойной своихъ ораторовъ, публикѣ. Мы были заранѣе увѣрены, что рядомъ съ обычными доводами, свидѣтельствующими о самомъ грубомъ невѣжествѣ -- ignorance crasse -- во всемъ, что касается Россіи, эта защитительная рѣчь будетъ пересыпана условными возгласами, имѣющими непремѣнно исторгаться, въ данную минуту, изъ взволнованной груди оратора-либерала, тѣмъ болѣе Араго, какъ уже давно состоящаго и даже заматорѣлаго въ чинѣ "краснаго" и "республиканца". Но мы должны сознаться, что метръ Араго превзошелъ самыя смѣлыя наши ожиданія. Онъ дошелъ до геркулесовскихъ столбовъ адвокатской театральности и недобросовѣстности, стараясь создать изъ Березовскаго -- героя, дѣлающаго честь обществу, среди котораго живетъ; поразить умы присяжныхъ потрясающимъ разсказомъ о мнимой сценѣ убійства въ Варшавѣ, воспроизведенной имъ по какой-то польской картинѣ, и даже обвинить русскаго Императора въ нравственномъ нарушеніи гостепріимства!! Онъ собралъ въ своей рѣчи все, что могло возбудить въ слушателяхъ ненависть къ Россіи, несмотря на то, относилось ли оно къ дѣлу или нѣтъ; онъ сослался и на законы, сочиненные Петромъ I-мъ и какъ-то удержавшіеся въ Сводѣ, и на циркуляры, вызванные необходимостью подавить страшныя неистовства и мучительства, которымъ подтвергали русскихъ обывателей польскіе повстанцы. Онъ не упомянулъ, конечно, ни о трехъ тысячахъ убійствъ изъ-за угла, совершенныхъ польскимъ и о адомъ, ни о жандармахъ-вѣшателяхъ и кинжальщикахъ, ни о томъ, какъ Поляки сдирали кожу съ живыхъ Русскихъ, попавшихся имъ въ плѣнъ, ни о прочихъ подвигахъ славной націи, которой девизъ, по его словамъ: "отчизна, религія, справедливость"! Однимъ словомъ, это засѣданіе французскаго суда было публичною сценическою постановкой всѣхъ польскихъ клеветъ на Россію, пріумноженныхъ и помноженныхъ одна на другую, -- вмѣстѣ съ публичною проповѣдью въ пользу политическаго убійства. И ни въ комъ эта рѣчь не вызвала ни негодованія, ни даже неодобренія; ничье чувство приличія не смутилось такою неумѣстностью и несвоевременностью оскорбленій Россіи и ея Государя -- при разсмотрѣніи дѣла о покушеніи на Его же жизнь! Мало того, что въ гостепріимномъ Парижѣ онъ подвергался опасности быть убитымъ, къ ужасу всей Россіи, но это самое подало поводъ тому же Парижу оскорбить его снова. Пусть эти оскорбленія и неспособны досягнуть до лица оскорбляемаго, но тѣмъ не менѣе намѣреніе оскорбить -- было, и приведено въ исполненіе безъ препятствія и безъ протеста со стороны общества какъ въ оградѣ, такъ и внѣ ограды суда.
   При такихъ условіяхъ трудно отдѣлаться отъ предположеній, что будь преступникъ не Полякъ, а какой нибудь православный Болгаринъ, и стрѣляй онъ въ турецкаго султана или даже египетскаго вице-короля, въ бытность ихъ гостями въ Парижѣ, тѣ же самые присяжные едвали бы не произнесли надъ Болгариномъ приговоръ къ смерти. Не можемъ мы не подозрѣвать, что обстоятельствомъ, побудившимъ присяжныхъ смягчить приговоръ о винѣ Березовскаго, было вовсе не какое-нибудь человѣколюбивое соображеніе (которое въ виду молодости и малоумія Березовскаго легко могло имѣть мѣсто), а именно то обстоятельство, что преступникъ былъ Полякъ, а Государь, на жизнь котораго онъ покушался, былъ Государь -- русскій. Впрочемъ и это не потому, чтобы нашъ Государь самъ по себѣ возбудилъ антипатію Французовъ; напротивъ, личность его, по общимъ отзывамъ, произвела во Франціи дѣйствіе самое симпатическое,-- по потому собственно, что онъ государь -- Россіи.
   Россія -- вотъ кому не прощается самое ея существованіе, вотъ предметъ и вражды, и зависти, и страха я эти но-германской Европы! И ненавидима и неразумѣема, и незнаема, и оклеветываема чужими и своими иностранцами, стоитъ она среди міра, сама особый міръ, съ самобытными духовными и бытовыми началами, съ несомнѣннымъ залогомъ великой исторической будущности! Этотъ ненавидимый міръ есть міръ православно-славянскій, къ которому примыкаютъ и влекутся неодолимымъ влеченіемъ всѣ даже иновѣрныя славянскія племена, въ комъ не успѣло запустить глубокихъ корней латинство. Она и не понимаетъ, незлобивая Русь, какой дикою злобой дышетъ къ ней цивилизованный Западъ, какъ пугается онъ каждаго въ ней проявленія жизни, какъ не терпитъ его просвѣщеніе загорающагося свѣта съ Востока! Съ недоумѣніемъ, не уступающимъ ни опыту ни привычкѣ, смотрятъ и до сихъ поръ наши братья Славяне на ту ярую бурю негодованія, которую поднимаетъ въ Европѣ одно ихъ предъявленіе правъ на народное бытіе, одно ихъ притязаніе -- жить! Пусть такъ? Не станемъ же унижаться и заискивать у Европы ея дружбы и милостиваго расположенія. Въ этой незаслуженной ненависти, въ этой неправедной злобѣ, возбуждаемой Россіей и всѣми славянскими племенами, есть своего рода величіе и возбудительная сила, есть указаніе на наше особое призваніе въ исторіи. Этою ненавистью, этою злобою опредѣляются, такъ-сказать, живыя границы и нравственные признаки славянскаго міра въ Европѣ; мѣрой вражды ея измѣряется въ каждомъ славянскомъ племени внутренняя прочность славянскаго элемента. Пора понять, что Западъ любитъ только своихъ, и чѣмъ сильнѣе въ насъ Русскихъ, въ насъ Славянахъ, народное чувство и самосознаніе, тѣмъ менѣе мы свои Западу, тѣмъ сильнѣе его ненависть. Она есть почетное свидѣтельство о нашей вѣрности нашимъ народнымъ началамъ и нашему историческому призванію. И наоборотъ: кто изъ Славянъ не ненавистенъ Европѣ, тотъ навлекаетъ на себя подозрѣніе въ духовной измѣнѣ Славянству. И изъ всѣхъ славянскихъ племенъ только одна шляхетская Польша стяжала себѣ ея сочувствіе и дружбу. Она -- своя Европѣ, и какъ же не быть ей своею, когда она всегда была передовымъ врагамъ Славянскаго міра? Не Поляки ли, эти "сѣверные Французы", какъ они сами себя величаютъ, стоятъ во главѣ каждаго движенія направленнаго противъ возрожденія къ жизни славянскихъ національностей? Не они ли проливаютъ теперь, съ усыновленною Западомъ Турціей, кровь Болгаръ, а также и братьевъ нашихъ по вѣрѣ -- православныхъ Грековъ? Не они ли стараются задавить бѣдное русское племя въ Галиціи? Не они ли торгуются теперь о союзѣ съ Мадьярами, къ утѣсненію и гибели прочихъ австрійскихъ Славянъ? Есть за что любить ихъ Европѣ,-- по истинѣ достойны они ея симпатіи" выслужились они передъ нею неизмѣннымъ предательствомъ своихъ братьевъ! Пусть же будетъ она своя Европѣ вполнѣ -- шляхетская Польша; не своя она намъ, ей не должно быть мѣста въ семьѣ славянской, пока она не покается,-- если только возможно для нея покаяніе!
   Ничто такъ не подтверждаетъ, словъ русскаго поэта о двойной правдѣ создавшейся на Западѣ, для нихъ? т. е. для латиногерманской Европы и Поляковъ, и для насъ -- Русскихъ и прочихъ Славянъ, какъ весь этотъ процессъ Березовскаго, съ рѣчами Араго и сочувствіемъ французскаго общества. Этими словами закончимъ и мы свою рѣчь:
   
   Для нихъ -- законъ и равноправность,
   Для насъ -- насилье и обманъ,
   И закрѣпила стародавность
   Ихъ какъ наслѣдіе Славянъ!
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru