Аксаков Иван Сергеевич
Письма к А. A. Тютчевой

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Иванъ Сергѣевичъ
АКСАКОВЪ
ВЪ ЕГО ПИСЬМАХЪ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

   

ПИСЬМА КЪ РАЗНЫМЪ ЛИЦАМЪ

ТОМЪ ЧЕТВЕРТЫЙ

ПИСЬМА
къ М. Ѳ. Раевскому, къ А. Ѳ. Тютчевой, къ графинѣ А. Д. Блудовой, къ Н. И. Костомарову, къ Н. П. Гилярову-Платонову.

1858--86 г.г.

Со снимками съ писемъ Ивана и Константина Сергѣевича, Вѣры Сергѣевны Аксаковыхъ и матери ихъ Ольги Семеновны.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ ИМПЕРАТОРСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛІОТЕКИ
1896

   

ПИСЬМА КЪ А. Ѳ. ТЮТЧЕВОЙ 1).

   1) Эти письма И. С. Аксакова къ Аннѣ Ѳеодоровнѣ Тютчевой вдвойнѣ интересны: во 1-хъ они представляютъ собой путевыя впечатлѣнія о той поѣздки по Россіи, о которой И. С. упоминаетъ въ письмѣ въ М. Ѳ. Раевскому отъ 11 Іюня 1865 (No 50). Она предпринята была ради отдыха, по настоянію врачей. Во 2-хъ письма эти писаны послѣ того какъ Анна Ѳеодоровна дала согласіе стать женой Ивана Сергѣевича -- но не была еще объявлена его невѣстой. Это обстоятельство поясняетъ почему въ этихъ письмахъ встрѣчается изложеніе характерныхъ воззрѣній Ивана Сергѣевича на бракъ и семейную жизнь.
   

1.

Съ 14 на 15 Іюня 1865 г. Пароходъ "Князь", на полномъ
ходу отъ Козмодемьянска въ Казани. 11 час. веч.

   Я сошелъ наконецъ съ палубы. Вы ждете отъ меня, можетъ быть, описаній, "путевыхъ впечатлѣній". Не ждите. Впечатлѣнія мои были многообразны, обильны, сильны, но это не впечатлѣнія туриста или путешественника. Трудно передать вамъ, Анна Ѳеодоровна, какъ это было. Такъ бы мнѣ не хотѣлось, чтобъ въ томъ, что я буду говорить, была опять поэтическая ложь или фраза. Я пережилъ день съ Волгой будто душа съ душою, будто повѣрялъ ей всѣ свои тайны, будто несла она всѣ мои думы. Чѣмъ теперь полна и живетъ моя душа, вы знаете, и въ этой личной жизни я какъ-то, и самъ не знаю какъ, сроднился съ Волгой. Ради Бога не воображайте, что я становился въ позитуру поэта, который занялся такимъ красиво-поэтическимъ дѣломъ, какова передача своихъ тайнъ наперсницѣ (confidente) Волгѣ. Мнѣ это и въ голову тогда не приходило, хотя необыкновенно много и дѣятельно жило мое сердце цѣлый день. Только теперь, когда кончился долгій день, онъ встаетъ передо мною во всемъ своемъ смыслѣ и образѣ. Всѣ фазисы, чрезъ которые прошелъ я нынче, фазисы душевнаго настроенія сами собой приходились въ гармоніи со всѣми фазисами свѣта, тѣни, волненія и тишины Волги. Такъ согласно была иногда съ душою эта свинцовая волнующаяся масса воды, ничего не отражающая, безотвѣтная, наводящая тоску и уныніе,-- этотъ вѣчный прибой и отбой волнъ, это -- казалось неспособное утихнуть волненіе. Такою представлялась мнѣ и жизнь моя, хотя я и не дѣлалъ этого сравненія тогда, но жидъ имъ. Какое-то недовѣріе охватывало душу, страхъ какого-то недоразумѣнія и виднѣлась въ перспективѣ жизни таже сѣрая волнистая даль. И какой-то ясностью проникалась вдругъ душа, какой-то вѣрою въ счастье, и глядишь: на Волгѣ стало тише, отражается зелень, вытягиваются въ глубь своими вершинами деревья прибрежныхъ лѣсовъ, голубыя полосы ложатся длинныя между сизыми и бѣлыми полосами, отражая небо. Въ такомъ согласіи съ Волгою родною русскою рѣкою жило мое взволнованное сердце, хоть я и не замѣчалъ, слава Богу, этого согласія тогда, а то бы это мнѣ мѣшало. И послѣ треволненнаго дня наступила тишина ночи на Волгѣ, не неподвижность, а могучее вѣчное, но мирное и тихое движеніе. И послѣ треволненнаго дня, я какъ-то невольно неожиданно кончилъ его умиленной, въ полномъ смыслѣ слова умиленной молитвой, стоя на концѣ палубы, и растилаясь душой и думой по безбрежности водъ, скрывавшейся въ отдаленномъ туманѣ и по безбрежности небеснаго свода. Я молился, да направитъ Христосъ и мой корабль по волнамъ и пучинамъ стезею правой, молился еще объ одномъ человѣкѣ...
   Вы были такъ добры, что позволили мнѣ передать вамъ свою задушевную тайну и разсказать вамъ о моихъ отношеніяхъ въ NN. Не имѣю теперь возможности писать къ ней, и потому вы не удивитесь, что въ письмѣ къ вамъ я не могу воздержаться отъ передачи чисто личныхъ, хотя и лишнихъ для настоящаго письма -- ощущеній.
   Сильною мнѣ отрадою и помощью служить то письмецо, которое я получилъ утромъ въ день отъѣзда. Странное что-то совершается со мной, и кажется доброе. Чувство мое такъ проникается правдой, что неспособно уже быть предметомъ поэтическаго созерцанія, освобождается отъ поэтической лжи. Я думалъ даже самъ въ первую минуту, что такъ таки и начну писать въ NN стихи, разнообразныя варіаціи на извѣстную тему. Этого нѣтъ. Слава Богу, что этого нѣтъ, что это чувство не похоже на прочія, для которыхъ il y a de la poésie toute-prête. Вы не можете себѣ представить, какъ я этому радъ, потому что я и а priori и по опыту сталъ не слишкомъ довѣрять поэтическому восторгу. NN внесетъ, я надѣюсь, высшій духовный строй въ мою поэзію. Если я когда нибудь и напишу стихи въ NN, такъ они будутъ не похожи на прежнія. Я сталъ бояться поэтической фразы съ NN, и такъ хочу съ нею и для нея и для себя правды, правды Божьей, святой, возносящей духъ превыше всякой поэзіи. Мнѣ еще какъ-то не все уяснилось въ моихъ отношеніяхъ къ NN. Что-то будто осталось недоговореннымъ. Порой на меня находитъ или находило сомнѣніе: что, если ее охватываетъ чувство, что она ошиблась и что теперь усиленно старается настроить себя въ уровень предстоящихъ ей обязанностей. Это было бы ужасно, потому что такое искусственное и насильственное настроеніе не могло бы продержаться долго, несмотря даже на молитву, въ которой иногда много нервной экзальтаціи. Конечно обязанность ее поддерживать лежитъ на избранномъ ею свободно человѣкѣ, и положимъ, что этотъ человѣкъ силенъ, но вѣдь и у него же могутъ бытъ минуты ослабленія, упадка духа. Ему также надо, чтобъ его любили всего, со всѣми его свойствами и сторонами, а не за одно какое либо качество. Но это мучительное сомнѣніе смѣняется вѣрою въ душу и честность NN, я знаю, что она ищетъ правды Бога въ этомъ дѣлѣ, она пишетъ во мнѣ, что уже миръ водворяется въ ея душу. "Сами себя и другъ друга Христу Богу предадимъ", вотъ смыслъ высшихъ человѣческихъ отношеній въ союзѣ двухъ человѣковъ между собою -- не правда ли? Передайте это NN, когда ее увидите. Передайте ей также, что мнѣ нужно вѣрное и преданное сердце, и что въ нѣкоторыя минуты нынѣшняго дня, чувствуя, какъ вѣрно и предано ей мое сердце, какъ отнынѣ связана съ нею вся моя судьба, я думалъ о той великой отвѣтственности, которую принимаетъ каждый другъ за друга. Сохрани Богъ отъ пошлаго счастія. Ни въ какомъ случаѣ любовь не должна вести къ паденію, ни въ какомъ смыслѣ. Она не должна быть и плѣномъ {Для меня она была плѣномъ. Дойду ли я до свободы Христа?}. Она должна вести въ высшей дѣятельности духовной, въ гармоническомъ и освященномъ союзѣ двухъ жребіевъ, двухъ душъ, двухъ представителей противоположныхъ полюсовъ человѣческаго рода -- мужчины и женщины.
   Долженъ сказать вамъ по правдѣ, что путешествіе мое не имѣетъ много смысла теперь. Голова моя полна совсѣмъ инымъ. Мнѣ кажется это очень понятно и странно, еслибъ было иначе. Я ѣду и спрашиваю себя -- зачѣмъ это дѣлаю, зачѣмъ добровольно удаляюсь, и дѣлаю даже большую трату. Все какъ-то странно вышло. Я чувствовалъ потребность уединиться, удалиться, но не надолго же. Да, наконецъ, голова работаетъ и надъ изысканіемъ средствъ привести дѣло къ желанному концу, а изысканіе это вовсе не легко. Но пусть будетъ, что будетъ. Мнѣ теперь опять мирно и ясно на душѣ.
   А хороша Волга. Истинно русская рѣка, образъ Россіи. Эта глубокая, широкая, безбрежная почти, текущая мощь, съ ея однообразными, пустынными берегами, это русскій народъ. Волга это водная пустыня, это цѣлая страна. Невольно вспоминаешь все, что вы когда-то писали о Волгѣ. Въ настоящую минуту вы вѣрно уже за Валдаемъ...
   "Князь" нашъ пароходъ маленькій, но отличный. Въ мужской общей каютѣ 1-го класса, гдѣ я теперь пишу, насъ только двое, я и одинъ купецъ Широковъ, который отлично храпитъ подъ шумъ водъ и колесъ. Въ каютѣ же у насъ прекрасный образъ Спасителя. Въ отдѣльной же каютѣ помѣщается астраханскій губернаторъ Дегай, человѣкъ не глупый, но несноснѣйшій хвастунишка и лгунишка. Завтра, т. е. во вторникъ въ 10 часовъ утра мы пересаживаемся въ Казани на другой, большой пароходъ того же общества "Царь" или "Царицу". Письмо это отправлю изъ Казани. Когда-то оно дойдетъ. Разберете ли вы его? Такъ трудно писать во время хода, особенно теперь, стало сильно качать. Многое вамъ покажется непріятнымъ въ письмѣ, и мнѣ самому непріятно. но какъ же быть? Не могу я писать теперь о совершенно постороннемъ. Простите, что такъ много наговорилъ вамъ о моемъ личномъ дѣлѣ съ NN. Очень желалъ бы знать, получится ли вами это письмо мое и когда. Прощайте, будьте здоровы.

И. А.

   Уже часъ ночи.
   

2.

За Симбирскомъ. Пароходъ "Царица" съ 15 на 16 іюня 1865.

   11й часъ, въ каютѣ зажжена лампа s свѣчи я я очень радъ водворяющейся тишинѣ и возможности уединенія. Пароходъ устроенъ очень глупо. Для пассажировъ перваго класса нѣтъ особой палубы, а есть на палубѣ душная маленькая комната, которая всегда полна. На палубѣ же отъ носа до кормы буквально ступить нельзя: до такой степени она запружена народомъ, большею частью простымъ, завалена вещами и дровами. Днемъ сидѣть въ каютѣ душно, да и ничего не видишь, сидѣть въ комнаткѣ І-го класса на палубѣ еще несноснѣе, потому что тутъ читать невозможно, нѣтъ мѣста, да и ничего не видно, кромѣ спинъ мужиковъ, размѣщенныхъ кругомъ комнаты; къ тому же спущены съ обоихъ краевъ парусинныя завѣсы. Одна отрада на балконѣ, наверху, гдѣ капитанъ стоитъ у руля, но тамъ обыкновенно очень сильный вѣтеръ. Несмотря на ваше предсказаніе, погода хотя и не холодная, но не жаркая, очень вѣтреная, и дождь даже накрапывалъ. Вчера вечеръ былъ лучше. Нынче почему-то капитанъ не заблагоразсудилъ продолжать путь ночью, и въ эту минуту мы бросаемъ якорь и будемъ стоять до двухъ часовъ ночи. Очень жаль, что не могу ходить по палубѣ и что погода не довольно хороша. Голубого неба, которое я очень люблю, почти не было видно, и дулъ этотъ постоянный вѣтеръ, который я очень не люблю. Общество нисколько не интересное, нѣтъ ни одного приволжскаго купца, съ которымъ бы я охотно поговорилъ, даже ни одного простого туземнаго помѣщика, котораго бы можно было пораспросить.
   Мы пересѣли нынче утромъ въ 7 часовъ съ "Князя" на "Царицу" вѣроятно промотавшуюся или разжалованную, потому что она очень грязна. Въ Каванъ не могли заѣхать, потому что пароходъ стоялъ не болѣе 2-хъ часовъ. Путешествіе по водѣ начинаетъ меня утомлять своею пассивностью, особенно при очень медленномъ ходѣ нашего парохода. Не участвуешь въ самомъ процессѣ движенія. Волга стада еще шире, еще величавѣе, еще пустыннѣе и однообразнѣе. Медленно выдвигаются линіи и контуры береговъ, скромные, тихіе. Хороша она не видами, а своими размѣрами, своимъ характеромъ, а наконецъ и видами, создаваемыми на водѣ переливами свѣта. Такъ было ейчасъ: на западѣ красная варя погасающая, на востокѣ синяя темь, а въ срединѣ молодой мѣсяцъ. Поразителенъ также видъ съ Волги погорѣвшаго Симбирска: стоятъ дома каменные безъ крыши и безъ оконъ точно съ проткнутыми глазами. Всматриваясь въ Волгу, я старался припомнить себѣ XVII вѣкъ, когда ставились эти города -- Симбирскъ, Царицынъ и пр., для защиты отъ татаръ, для охраненія Волги отъ разбойниковъ, которые гуляли по ней почти безпрепятственно на своихъ быстрыхъ стругахъ, подъ звуки пѣсни ими сложенной: "Внизъ по матушкѣ по Волгѣ, по широкому раздолью". Эти бѣдные городишки, какъ напримѣръ Тетюши, Козмодемьянскъ, Макарьевъ и проч. когда-то цвѣли своею русскою торговою и духовною жизнью. Такъ въ Макарьевѣ въ XIV вѣкѣ основанъ былъ монастырь, и около него само собою собралось населеніе и устроилась знаменитая ярмарка, лѣтъ 60 тому назадъ только переведенная въ губернскій городъ Нижній. Монастырь едва существуетъ теперь, куполъ провалился. Такъ, въ Тетюшахъ, этомъ жалкомъ городишкѣ, который хуже всякой деревни, есть своя чудотворная икона, Богъ вѣсть когда-то найденная, и народъ окрестный до сихъ поръ ходить на богомолье въ бѣдную часовенку. Такъ, чуть ли не въ Ковмодемьянскѣ (не въ названіи собственно дѣло) былъ монастырь "неизвѣстно кѣмъ основанный" говоритъ "Путеводитель по Волгѣ", теперь упраздненный, полуразрушенный. Знаете ли вы, Анна Ѳеодоровна, что теперь возникъ вопросъ объ излишнемъ количествѣ церквей въ старинныхъ русскихъ городахъ, и что поборникомъ (т. е. pro а не contra) этого упраздненія является Беллюстинъ, приславшій мнѣ даже статью объ этомъ предметѣ (которую я отказался напечатать)" И дѣйствительно, во многихъ уѣздныхъ городахъ (старинныхъ) стоять прекрасныя старинныя церкви во множествѣ (въ городѣ Калязинѣ ихъ 21), но бѣдныя, бѣдныя, и недавно, въ Тотьмѣ, кажется, закрыли 6 церквей и оставили одну, чтобъ былъ одинъ приходъ богатый. Какъ же существовали эти церкви прежде, когда и народонаселенія и промысловъ было меньше? Существовали онѣ въ то время, когда Царь и бояринъ всякій день ходили къ обѣдни, когда еще могуча была органическая жизнь. Она стихла, затаилась и ничего болѣе не творить, открывъ чистое поле k Faction gouvernementale. Но государство не въ состояніи замѣнить органическую жизнь и ея бѣдность, скудностъ, отсутствіе ея выглядываютъ какъ лохмотья нищенскаго рубища подъ великолѣпной, но узкой и короткой одеждой. Какая это загадка Россія! Вотъ тема для интереснаго труда: прослѣдить процессъ постепеннаго замиранія или омертвѣнія органической жизни, какимъ образомъ древнему русскому государственному устройству стадъ присущъ элементъ нѣмецкаго Staat. Указаніемъ на реформу Петра нельзя ограничиться. Можно сказать: съ тѣхъ поръ какъ духовный элементъ отошелъ отъ власти и высшихъ сферъ народа. но какъ, когда, какимъ образомъ -- все это можетъ составить книгу столько же интересную, какъ и Токвиля: L'Ancien Régime et la Révolution.-- И что это за духовный элементъ нашъ, который такъ негативенъ, пассивенъ, который успокоивается въ своемъ бездѣйствіи на волѣ Божіей. Или призваны мы только къ духовнымъ подвигамъ? Но развѣ они исчерпываются молитвою? Намъ не на что указать въ старинѣ -- кромѣ молитвенныхъ подвиговъ, не на кого -- ни на одного государственнаго человѣка -- кромѣ молитвенниковъ, святителей, святыхъ, затворниковъ, пустынниковъ,-- ни на одинъ памятникъ, кромѣ пещеръ, храмовъ, монастырей... богатое духовное наслѣдіе. Но что же мы съ нимъ дѣлаемъ? Мы не отказались отъ жизни, мы хотимъ жить и процвѣтать, какъ всѣ люди, но не умѣя справиться съ этимъ наслѣдіемъ, отрекаемся отъ него, и являемся дѣйствительно comme des bâtards въ цивилизованномъ человѣчествѣ. Разрѣшитъ ли наконецъ себѣ Россія задачу -- примирить духовное наслѣдіе съ жизнью цивилизованною, или осуждена -- однажды дрогнувши, усомнившись въ вѣрѣ -- явиться несостоятельною и для жизни цивилизованной? или же ея духовный элементъ разовьется до высшей духовности, положительной дѣятельности? Или необходимо Славянской натурѣ прививка Нѣмецкой вѣтви? Вотъ вопросы, которые неотвязчивою грустью преслѣдуютъ, когда всматриваешься въ современное состояніе Россіи. Одно несомнѣнно, что современное просвѣщеніе въ Россіи дается русскому простому человѣку чрезъ нравственное паденіе, т. е. онъ долженъ въ душѣ своей отказаться отъ духовныхъ преданій и примириться заранѣе съ тѣмъ, что этимъ преданіямъ противорѣчитъ. И сколько онъ при этомъ утрачиваетъ. Онъ самъ не замѣчаетъ, что перестаетъ быть человѣкомъ органическимъ, что онъ становится духовно слабъ и непроизводителенъ... Откуда же взять истиннаго просвѣщенія?
   Все это сотая, тысячная часть тѣхъ мыслей, которыя навѣяла на меня Волга, видъ городовъ и деревень, запустѣлыхъ храмовъ, обгорѣвшихъ домовъ и великолѣпныхъ новыхъ соборовъ казенной архитектуры, пароходовъ, на которыхъ капитаны и ихъ помощники нѣмцы... Я не могъ удержаться, чтобъ не передать вамъ часть этихъ мыслей, хотя онѣ будутъ и не ясны вамъ въ моемъ сбивчивомъ изложеніи. Впрочемъ для вашего ума достаточно только намека, но согласитесь, что книга въ родѣ Токвилевой для русской исторіи политической, общественной, бытовой необходима. Вы вѣрно читали Токвиля. Вотъ еслибъ пришлось бросить "День" и уединиться въ деревню -- и тэма для труда готова.
   Видите также, что я сталъ способенъ думать теперь и о другомъ. Только очень мало и неохотно. Думается мнѣ почти исключительно объ одномъ, объ одномъ. Какъ глупымъ мнѣ кажется теперь все это путешествіе. Зачѣмъ я уѣхалъ сюда? Мнѣ нужно быть тамъ, гдѣ NN, видѣться съ нею каждую свободную минуту, говорить съ нею. Намъ о стольномъ нужно переговорить! Не подлежитъ сомнѣнію, что вмѣсто 6-го Августа, я возвращусь къ 1-му Августа, а можетъ быть даже и раньше, чтобъ провести все свободное время до возобновленія "Дня" съ тѣмъ, черезъ кого отнынѣ приходятъ мнѣ силы для жизни, масло для моей лампы: помните я говорилъ вамъ, что тухнетъ постоянно моя лампа, приходится все подвертывать винтъ -- и все тухнетъ. Теперь уже не будетъ тухнуть.-- Теперь она загоритъ ровнымъ огнемъ и свѣтомъ...
   Вы нынче пріѣхали въ Петербургъ или Царское Село, вступили въ должность... Кажется я знаю все, что вы теперь должны были перечувствовать, возвращаясь въ эти комнаты, свидѣтельницы вашей прежней жизни. Кстати: вы спрашивали меня можно ли вамъ передать то, что я вамъ разсказывалъ,-- Eugénie? Если вамъ этого желается, можно,-- только чтобъ она была скромна: не забудьте также, что она была противъ моего сближенія съ NN и отчасти многому помѣшала, отчего послѣдовало между нами охлажденіе. Когда я вспомню, какъ много потрачено времени такъ дешево, такъ напрасно, то меня страхъ беретъ и такъ хочется поскорѣе все покончить и устроить, не откладывая въ долгій ящикъ.-- Я вамъ писалъ нынче, или вѣрнѣе послалъ нынче утромъ письмо изъ Казани. Не знаю дойдетъ ли оно до васъ и скоро ли? Я адресовалъ его въ Зимній дворецъ, не зная, гдѣ вы -- въ Царскомъ или Петергофѣ. Это письмо вѣроятно пойдетъ дольше -- я пошлю его изъ Самары завтра, и вѣрно дольше, чѣмъ изъ Саратова. По полученіи этого письма потрудитесь отвѣчать тотчасъ же мнѣ, въ Ялту, и потомъ уже не писать, потому что дольше 14-го Іюля я тамъ не останусь ни въ какомъ случаѣ.
   Еслибъ вы знали, какъ мнѣ трудно писать, именно мнѣ. Труднѣе, чѣмъ писать передовыя статьи въ виду цензора Рахманинова. Писать -- въ постоянной, какъ говорятъ латинскіе богословы restrictio mentalis. Поскорѣе хочу выйти изъ этого положенія: оно невыносимо. И вѣдь сколько соображеній... Въ концѣ Сентября уже открываютъ обыкновенно подписку на слѣдующій годъ газеты. Открывать ли? Въ Августѣ мѣсяцѣ вносятся залоги для полученія права на безцензурное изданіе? Вносить ли?.. Но всѣ эти соображенія, хоть и очень важныя въ практическомъ отношеніи -- ничто съ заботою о томъ, что происходить теперь въ душѣ NN. Можетъ быть ей опять страшно. Можетъ быть вдругъ оставили ее силы и она не чувствуетъ въ себѣ довольно рѣшимости на подвигъ? Пусть она не боится. Съ Божіей помощью я дамъ ей силъ, какихъ ей нужно, а она дастъ мнѣ тѣхъ, какихъ нужно мнѣ. Она обѣщала мнѣ хранить свое сердце въ мирѣ, молчаніи и тишинѣ. Ничто такъ иногда не умудряетъ, какъ молчаніе. Какъ хорошо иногда бываетъ, когда молчишь,-- когда не раскидываешь свою думу направо и лѣво, когда она вся уходитъ въ душу и проникаетъ собой всего человѣка. Мириться съ пошлостью и подлостью нельзя, но миръ души, почерпаемый изъ Бога -- самъ умудрить человѣка -- какъ воевать ему съ мерзостью и пошлостью, прощая людей и не оскорбляя ихъ. Только тишина отражаетъ небо. Пусть даже молитва не будетъ страстною; ибо "страсть" внѣдряется всюду, даже въ молитву и унижаетъ молитву. Есть что-то особенно наставительное въ томъ, что ей данъ образъ умиленія. Мнѣ кажется, что самая благотворная молитва есть умиленная, потому что въ умиленіи пребываетъ ощущеніе на себѣ любви Божіей и несомнѣнная вѣра въ Его благость.
   Я надѣюсь, что вы будете беречь здоровье, которое такъ дорого намъ всѣмъ. Въ особенности скажите это NN, -- я боюсь, что ея нервы разстроятся,-- хотя съ другой стороны мнѣ кажется, что возложивъ свою надежду на Христа, она вѣрно чувствуетъ себя крѣпкою и успокоенною. Прощайте. Вы просили моихъ стиховъ. Буду ихъ переписывать на почтовой бумагѣ и присылать вамъ постепенно, съ объясненіями на каждое стихотвореніе.-- Найду ли письмо въ Таганрогѣ?.. А мнѣ ужъ по неволѣ приходится молчать. Уходи же все назадъ, осѣдай на дно души, что въ этотъ часъ поднялось оттуда и просится наружу. Прощайте, будьте здоровы, будьте бодры и мирны и свѣтлы. Христосъ съ вами,

Ив. Аксаковъ.

   

3.

Съ 16 на 17 Іюня, на четвергъ. За Сызранью, у Хвалынска.

   Какъ хороша была она нынче, Волга, особенно вечеромъ, такъ и втекала въ душу. И не то, чтобъ былъ особенно великолѣпенъ вечеръ, чтобъ небо было безоблачно, но какъ-то вѣтра было меньше и поверхность воды вѣчно движущаяся -- вѣчно текущая была ровнѣе и глаже. Удивительная эта красота Волги! Рейнъ красивъ, но слово "красота" не идетъ къ нему, а вполнѣ идетъ въ некрасивой Русской природѣ, т. е. Русской рѣкѣ, Русской степи; на Волгѣ, напримѣръ нѣтъ рѣзкихъ "красотъ", но при скромности, убожествѣ нѣкоторомъ, при смиренности ея береговъ -- есть величавость простора, величавость мощи, величавость однообразія. Безпокоятся о единствѣ Россіи. Оно намъ прирожденно, какъ во внѣшней такъ и въ духовной природѣ.--
   Не ждите отъ меня "описаній", "Волжскихъ впечатлѣній". Волга вѣроятно скажется чѣмъ нибудь и въ литературной моей дѣятельности, но когда и чѣмъ -- я не знаю, да признаюсь -- и не хлопочу объ этомъ, а просто раскрываю настежь ей душу: "на, -- теки, ширь мою душу"! Выли такія минуты вечера, когда казалось я впивалъ эту красоту волнами,-- были и такія минуты, когда я всматривался въ темнѣющую даль, пароходъ почти незамѣтно, такъ медленно двигался, красота ночи священнодѣйствовала и какъ роса, падала на каждую душу: не осталось, вѣрно, ни одной души человѣческой, которая бы не смирилась передъ нею, не укротила своего бунта, не угомонила своей суеты: кругомъ меня на палубѣ шумные разговоры дня смѣнялись тихимъ говоромъ, -- но это напоминаетъ мнѣ мои стихи при описаніи одной ночи и луны:
   
   О помню я твое сіянье
   И цѣлый рядъ такихъ ночей,
   И тихій говоръ и молчанье
   Невольно прерванныхъ рѣчей.
   
   И такъ было мгновеніе, когда охваченная внезапнымъ порывомъ и чувства красоты и силы сочувствія, душа побѣдила разстояніе и живо ощутила присутствіе другой души и соединеніе съ нею... Разумѣется -- это поэтическая фикція,-- я хотѣлъ бы избавиться отъ фикцій -- но онѣ сдѣлались чуть ли не второю природой.
   Я совершенно миренъ, спокоенъ, счастливъ, но чего-то однакожъ все не достаетъ моему счастію. Мы мало говорили, я не успѣлъ видѣть радостнаго или покрайней мѣрѣ свѣтлаго лица -- только минутами, и предо мной часто проносится ея смущенное лицо, и звучитъ слово: "страшно". Какъ бы хотѣлось мнѣ вознесть ея душу надъ всякимъ страхомъ -- превыше страха и праха и исполнить ее вѣры -- въ себя, если не мои силы, то въ мои стремленія. Мнѣ непремѣнно нужно разсказать ей многое изъ моей жизни. Она увидитъ, какъ эти стремленія, съ Божіей помощью, выносили меня вверхъ въ тѣхъ случаяхъ, когда прочіе мужчины не считаютъ нужнымъ подниматься вверхъ. Ради Бога не считайте это самохвальствомъ. Право сказать это, указать на силу стремленій и Божію имъ помощь -- купилъ я дорогою цѣною.
   Конечно, Анна Ѳеодоровна, вы не ждете отъ меня отчета о моемъ Волжскомъ путешествіи и моихъ Волжскихъ впечатленіяхъ. Менѣе кстати путешествовать по Россіи нельзя было. Я постыдился бы себя, счелъ бы своимъ паденіемъ, еслибъ, когда либо, могъ ослабѣть во мнѣ интересъ общественный, еслибъ я могъ стать равнодушнымъ въ какой либо выгодѣ Россіи или Русскаго народа. Личное счастье можетъ быть или не быть, но оно не можетъ быть цѣлью жизни. Цѣль жизни выше и никогда въ самомъ человѣкѣ, а внѣ его. Эгоизмъ личности долженъ непремѣнно поглощаться высшею любовью, любовью къ отечеству, къ идеѣ, къ Богу, любовь къ Которому немыслима безъ любви въ ближнимъ... Но я заговорился. Я хотѣлъ сказать, что не оставаясь равнодушнымъ ко всему, что я слышу и вяжу относительно бѣдствій или подъема народа,-- я вовсе не въ такомъ расположенія духа, чтобъ успѣшно могъ собирать свѣдѣнія, чтобъ они могли спокойно и систематически группироваться въ головѣ. Однимъ словомъ кто же когда либо уѣзжалъ собирать путевыя впечатлѣнія, дѣлать путевыя замѣтки и пр., приготовляясь къ перевороту въ своей личной судьбѣ? Мнѣ даже мудрено пріискивать себѣ корреспондентовъ для "Дня", когда онъ вѣроятно продолжаться въ будущемъ году не будетъ.-- Что-то вы теперь подѣлываете, да и гдѣ вы наконецъ? Это однообразное плаваніе, увлекающее васъ постоянно въ даль, эта даль постоянно отодвигающаяся, все это охватываетъ душу чувствомъ отдаленности: чувствуешь, что находишься далеко, далеко. Только въ Пятницу въ 4 часа будемъ мы въ Царицынѣ и только въ Понедѣльникъ въ Таганрогѣ. Вѣроятно, я еще не найду тамъ писемъ, но распоряжусь, чтобъ ихъ прислали мнѣ въ Ялту. Изъ Ялты или даже раньше долженъ буду послать дѣловое письмо къ брату моему, Григорію, Оренбургскому Гражданскому Губернатору, съ предложеніемъ и проектомъ раздѣла,-- потому что у насъ имѣнія общія, не раздѣлены; раздѣлить придется не только имѣнія, не только доходы, но и обязательства.
   На пароходѣ у насъ теперь народу множество. Въ І-мъ классѣ почти всѣ мѣста заняты. Я къ вамъ пишу, а рядомъ со мною, пользуясь свѣчами, лежитъ, и читаетъ "Русскій Вѣстникъ" (повѣсти) отставной откупщикъ, и безпрерывно прерываетъ меня замѣчаніями объ акцизѣ съ вина, о народномъ пьянствѣ. Днемъ рѣшительно некуда было дѣться на палубѣ, а въ общей каютѣ 1-го класса происходила карточная игра, и я воспользовался этимъ обстоятельствомъ, чтобъ въ сторонѣ отъ нея переписать нѣсколько стихотвореній изъ прежняго періода моей жизни. Они переписаны при полномъ ходѣ парохода, потому то такъ дурно. Я буду продолжать ихъ переписывать на почтовыхъ листахъ и пересылать къ вамъ. Вѣдь вы желали ихъ имѣть. Выходилъ я въ Самарѣ на берегъ, видѣлъ и посѣтилъ нѣкоторыхъ знакомыхъ и сосѣдовъ по имѣнію, также былъ въ Губернской Земской Управѣ.
   Доходятъ ли до васъ мои письма и довольны ли вы ими со стороны формы? Я писалъ вамъ въ письмѣ, посланномъ изъ Самары, что я дольше 14 числа іюля не останусь и потому, по полученіи письма изъ Самары вашъ отвѣтъ только тогда меня застанетъ, когда будетъ посланъ тотчасъ. Затѣмъ пишите одно письмо въ Кіевъ. Я думаю, что письмо изъ Саратова придетъ раньше самарскаго. Вы не повѣрите, какъ мнѣ теперь трудно писать письма къ вамъ. То ли бы, такъ ли бы я хотѣлъ написать. Прощайте. Долженъ еще написать письмо къ маменькѣ. Прощайте, будьте всегда въ мирѣ и въ свободѣ Христа. Пусть снизойдетъ на васъ сила тишины, и спокойно пламенѣетъ неугасаемая лампада въ вашей душѣ: простите за это сравненіе, оно только кажется риторическимъ. И знаете что: многое, истасканное и опошленное, обрѣтаетъ смыслъ новый и свѣжій, когда оно вдругъ проникнется искренностью и правдой. Жму ваши ручки. Спите и почивайте мирно. Господь съ вами.
   

4.

Ночь съ четверга на пятницу 17/18 іюня. Станица у села Золотого, за Саратовымъ.

   Какая ночь, какая ночь, Анна Ѳеодоровна, еслибъ вы знали, какая ночь! Можетъ и у васъ тамъ хорошая ночь, и вы не спите, а любуетесь ею въ окно, въ Петергофѣ, -- но не такая она какъ здѣсь, теплая, мягкая, ласковая. Красота совершенная, ничего ей недостаетъ. Пароходъ присталъ на ночь къ пристани у села Золотого. Тишина полная. Волга и безъ того здѣсь необъятно широкая, сливается съ небомъ въ безмѣрной дали, мѣсяцъ круторогій, золотой, виситъ прямо надъ водою и переливается въ ней золотымъ столбомъ, за нимъ, въ отдаленіи, въ облакахъ, осѣвшихъ къ низу, безпрерывно трепещетъ зарница, трепещетъ на небѣ и въ водѣ. Направо крутой берегъ, кишатъ бабы, таскаютъ дрова;-- два три дерева, и какъ хороши они теперь тутъ на этомъ безлѣсномъ пространствѣ, цѣпляются корнями за крутизну. Горы и тучи на небосклонѣ ложатся темною тѣнью на одномъ краю Волги, и эта сизая темь еще привлекательнѣе, еще сильнѣе притягиваетъ меня къ себѣ, чѣмъ свѣтлый край востока... Такая всенощная совершается теперь въ природѣ, дорогая Анна Ѳеодоровна, такое богослуженіе, что весь невольно безъ словъ сливаешься съ этою молитвою природы, съ этою бесѣдою Бога съ человѣкомъ. Не ушелъ бы съ палубы! И долго, долго стоялъ я на ней. И такъ мнѣ недоставало васъ, не для того, чтобъ разсуждать съ вами о прелестяхъ ночи, а чтобъ помолчать вмѣстѣ. Потому что только молчаніемъ можетъ почтить человѣкъ святыню такой ночи, потому что невольно смолкаетъ жалкая, ограниченная звукомъ и словомъ рѣчь человѣческая и вся обуздывается душа человѣка.
   И потомъ подумалъ я невольно: эта красота ночи точно также свѣтила и тысячи лѣтъ тому назадъ, для другихъ людей и народовъ, и точно также будетъ сіять въ вѣка грядущіе неизмѣнно, а милліоны людей благоговѣйно созерцавшихъ эту красоту одни за другими легли въ могилу, еще болѣе холодную, чѣмъ эта вода, и утучнили собою эти берега. Красота эта неизмѣнна и равнодушна; мѣняется, подвиженъ, смертенъ тотъ, кто одинъ постигаетъ эту красоту... И страшно было бы остановиться на этой мысли, еслибъ не носить въ душѣ несомнѣнной вѣры, что вознесется человѣкъ превыше этой внѣшней красоты Божьяго міра, что вся вселенная не стоитъ единой души человѣческой.
   Ахъ, моя добрая, милая Анна Ѳеодоровна, какъ я люблю святыню души человѣческой, люблю ее въ каждомъ (прочтите мои стихи No 10), и какъ еще болѣе я люблю ее -- многострунную, окрыленную могучими крылами духа, такую, какъ, напр. у NN. И какъ чувствуешь святость своего подвига, когда душа такая ввѣряется тебѣ, когда ты за нее становишься отвѣтственъ передъ Богомъ (точно такъ же, какъ и за мою душу дѣлается она отвѣтственною). Бракъ -- таинство, это я всею душою признаю.
   Совершенно ложны понятія о мужской нравственности, существующія въ свѣтѣ и признаваемыя даже за нами женщинами. Даже NN говоритъ, что невѣста обязана отчетомъ мужу или жениху, а послѣдній не обязанъ. Это несправедливо. Я не хочу быть изъятъ отъ строгаго суда, я хотѣлъ бы, чтобъ NN точно также строго смотрѣла и на мужскія нравственныя обязанности, чтобъ она любила чистоту и цѣломудріе въ мужчинѣ прежде всего. Я говорю это, пожалуй, не въ выгоду себѣ, но повторяю стремленія, идеалъ мой сохранились неизмѣнно чисты и я могу сказать, цѣломудренны. Дѣлая дурное, я никогда не кривилъ душою и не называлъ дурного хорошимъ, не поэтизировалъ ни паденія, ни разврата, а выбивался изъ его власти всѣми силами души.
   Смотря на эту чудную ночь, я думалъ также: о, не всегда же душа можетъ быть въ такомъ настроеніи! За этою ночью послѣдуютъ пошлые дни, жизнь мелочная вступитъ опять въ полныя свои права. О, не дай Богъ погрязнуть въ мелочахъ разсчета, въ суетѣ, какого бы качества она ни была, къ какой бы категоріи ни принадлежала: къ категоріи ли внѣшней или умственной дѣятельности; не дай Богъ опошлиться и чувствовать сердце свое заплывшимъ жиромъ пошлаго довольства, пошлыхъ благъ, пошлаго счастія. И развѣ можетъ опошлить человѣка ежедневная будничная жизнь, когда есть молитва, когда есть возможность читать Евангеліе? Если только человѣкъ будетъ святиться молитвой, въ какой бы формѣ она не совершалась, то и въ ежедневности онъ будетъ стоять надъ нею и не утратить во всѣхъ отправленіяхъ, во всѣхъ злобахъ дня, идеи вѣчнаго, общаго, Бога наконецъ.
   Но можетъ быть вы недовольны слишкомъ элегическимъ тономъ моего письма. Я не все элегически былъ настроенъ и чувствовалъ цѣну денегъ. О, еслибъ я имѣлъ теперь тысячъ 100 капитала, чтобъ облегчить жизненный подвигъ для NN. Она и сама не знаетъ, можетъ быть, какой это не легкій жизненный подвигъ. Нужно очень любить душу человѣка и вѣрить въ свое съ нимъ счастье, чтобъ принять и понести такой подвигъ. Мнѣ приходится жалѣть о томъ, что я всю жизнь свою мало хлопоталъ о пріобрѣтеніи, считалъ нѣсколько постыднымъ посвящать свою жизнь на устройство личныхъ дѣлъ, а не на публичную дѣятельность, "общественное благо" и т. д. Проще бы отнестись къ жизни, жить какъ всѣ, было бы, можетъ быть, лучше. Но я еще не теряю надежды, что все какъ нибудь устроится, хотя и понимаю вполнѣ, что NN вправѣ требовать, чтобъ я на время сошелъ съ высотъ внизъ и занялся рѣшеніемъ практическаго вопроса. Прощайте. Нынче такъ хорошо было на Волгѣ, что я въ ту минуту не жалѣлъ, зачѣмъ я уѣхалъ: точно будто нужно было это моей душѣ. Съ какимъ нетерпѣніемъ буду я ожидать писемъ, чтобы знать -- что тамъ происходитъ. Пусть только не скрывается отъ меня никакое движеніе души. Прощайте. Христосъ да будетъ надъ вами. Думается мнѣ, что письмо мое не лишено будетъ благотворнаго дѣйствія. Мнѣ кажется, что во мнѣ есть такая сила такой любви, которая не можетъ не сказаться силою и другой душѣ. Письма это пошлется изъ Царицына. Я сегодня купался въ Волгѣ.
   Хорошо ли вы разбираете мои письма?
   

5.

Ночь съ пятницы на субботу 18/19 іюня. На Дону, у Калача.
Пароходъ "Казакъ".

   Не могу пропустить дня, чтобъ не написать вамъ нѣсколько строкъ: по крайней мѣрѣ хоть начать письмо, которое только въ Воскресенье вечеромъ можетъ быть сдано на почту въ Ростовѣ. Такъ вотъ гдѣ я -- на Дону. Донская земля сильно меня интересуетъ. Казаковъ офицеровъ на пароходѣ много и завтра я надѣюсь многое узнать. Въ Царицынѣ сдалъ я письмо къ вамъ на почту: когда-то оно дойдетъ. Какая степь безбрежная смѣнила намъ Волгу -- эту степь водяную. Какъ странно видѣть желѣзную дорогу и паровозъ мчащійся по этой еще почти дикой степи, гдѣ нѣтъ ни жилья, ни дерева, гдѣ только встрѣчаются чумаки съ своими волами, точно также ѣздившіе тутъ и въ XVI и въ XVII вѣкѣ, и во всякомъ случаѣ являющіе собой самый первобытный способъ перевозки. Бѣжитъ телеграфная проволока по этой степи,-- какъ бы удивляется ей степь, и недоумѣвая посматриваютъ люди на эту диковинную имъ затѣю начальства. Послѣдніе результаты цивилизаціи среди первобытныхъ основъ и элементовъ жизни. Даже не можетъ пока конкурировать цивилизація съ ними. Желѣзная дорога въ большомъ убыткѣ, ибо никто почти товаровъ не возить на ней, предпочитая возить на чумакахъ. Я полагаю, что вы знаете что такое чумаки? Это особый малороссійскій промыселъ, возчики или фурманы, которые на волахъ (быкахъ) обыкновенно отправляются съ рыбой или за рыбой, съ солью или за солью въ Крымъ. Этимъ же именемъ называются и тѣ чумаки, которые развозятъ товаръ почти исключительно въ Южной Россіи: на Сѣверъ они не любятъ ходить. Чумакъ отправляется въ рубашкѣ, пропитанной дегтемъ, идетъ пѣшкомъ подлѣ своихъ воловъ, медленно, вяло. Волы не требуютъ корма, вездѣ для нихъ кормъ въ степи. Чумакъ довольствуется кашицей, которую тутъ же въ степи, пока волы пасутся, готовить себѣ. Часто видишь огонекъ на землѣ въ степи: это чумаки ужинаютъ. Какъ чудно хороши и какъ протяжно унылы чумацкія пѣсни: такъ и чувствуешь, что они сложились подъ ладъ воловьяго шага. Гдѣ же съ этимъ способомъ перевозки конкурировать изобрѣтеніямъ цивилизаціи, когда такъ дешевъ трудъ человѣческій здѣсь, когда такъ дешево время. Кстати: имѣете ли вы понятіе о моемъ трудѣ объ "Украинскихъ ярмаркахъ", трудѣ, который увѣнчанъ первою преміею въ Географическомъ Обществѣ и преміею отъ Академіи Наукъ? Я буду имѣть честь представить вамъ эт^отъ трудъ и въ немъ попрошу васъ прочесть одно "Введеніе". Мнѣ кажется оно не дурнымъ доказательствомъ пользы присутствія поэтическаго элемента даже въ трудахъ статистическихъ.
   Донъ! Какая историческая рѣка! Какая народная рѣка!..
   Нынче Пятница. Вспомнилъ я Пятницу 11 Іюня, ровно недѣлю тому назадъ, вспомнилъ со всѣми подробностями. Начатое въ Пятницу 11 Іюня должно совершиться по моему разсчегу послѣ 26 Декабря, такъ чтобъ 1 Января встрѣтить въ деревнѣ. Такъ хотѣлось бы мнѣ ускорить этотъ срокъ, но едва ли можно будетъ -- и вотъ почему: вѣдь я долженъ же додать "День" за второе полугодіе.
   

6.

Суббота, 19 Іюня. 11 часовъ вечера. Пароходъ "Казакъ".

   Пароходъ остановился на ночь и я продолжаю письмо. Славный день провелъ я нынче, Анна Ѳеодоровна, во сколько можетъ теперь быть для меня славнымъ день, проведенный вдали отъ нѣкоторой не безъизвѣстной вамъ особы. Я узналъ, между прочимъ, что и вы плыли на этомъ же самомъ пароходѣ, и пишу я, можетъ быть, изъ той же самой каюты, гдѣ и вы жили, изъ дамской, такъ какъ дамъ 1 класса на пароходѣ всего одна моя сестра. Мнѣ это думать очень пріятно. Только ложась спать въ общей мужской каютѣ, познакомившись съ своими спутниками, казачьими офицерами, узналъ я, что съ нами плыветъ Наказный Атаманъ Войска Донского, знаменитый Граббе, возвращающійся изъ Петербурга съ похоронъ Наслѣдника. Граббе, съ своей стороны, узнавъ, кто ѣдетъ, пожелалъ со мной познакомиться, и мы нынче цѣлый день провели вмѣстѣ и кажется очень подружились, на сколько возможна эта дружба при разницѣ лѣтъ и положенія. Что за славный старикъ! Ему 76 лѣтъ, лѣтъ проведенныхъ въ бояхъ (онъ былъ адъютантомъ Ермолова въ Бородинской битвѣ), и онъ такъ свѣжъ умомъ и сердцемъ, такъ нѣтъ въ немъ ни одной старческой морщинки -- въ смыслѣ духовномъ, никакихъ складовъ, дѣлаемыхъ жизньк" въ родѣ тѣхъ, какія образуются на долго носимомъ платьѣ,-- такимъ честнымъ духомъ вѣетъ отъ него, что встрѣча съ нимъ была для меня и "назидательна и утѣшительна. Дай Богъ сохраниться такимъ. Много тутъ значитъ завалъ, который даруетъ эта долгая служба -- не почилая, а дѣятельная, это непрерывное исполненіе долга извнѣ налагаемаго на человѣка,-- долга общественнаго. Публичная дѣятельность необходима для мужчины.-- Много, много разсказывалъ онъ мнѣ интереснаго изъ своей жизни,-- между тѣмъ случайно упомянулъ и о Вашей матери, которую онъ зналъ во время оно, кажется еще когда она была за Петерсономъ.-- Ему дѣлали въ станицахъ разныя встрѣчи, на Цимлянской онъ выходилъ и благодаря его любезности и любезности его адъютанта, я видѣлъ гораздо болѣе, чѣмъ могъ бы видѣть безъ нихъ. На этомъ пароходѣ, съ этимъ же Граббе и съ этими же офицерами, два года тому назадъ плылъ и Наслѣдникъ и какъ все здѣсь полно воспоминаній объ немъ! Сколько разсказовъ. "Лучше бы мы его и не видали", говорятъ на Дону. Вообще я былъ пораженъ тѣмъ личнымъ къ нему сочувствіемъ, которое я нашелъ вездѣ по пути, гдѣ онъ два года тому назадъ проѣхалъ.
   Донъ мнѣ очень нравится. Трудно себѣ представить, что на берегахъ этой рѣки живетъ воинственное населеніе, это правда,-- но на этихъ скромныхъ размѣрахъ отдыхаешь послѣ Волги, постоянно подавлявшей душу своею величавостью и мощью. Мы ѣдемъ благополучно, ни разу не садились на мель. Погода ясная, воздухъ сухой и легкій, но не жарко. Я отдаю свою душу нагляднымъ впечатлѣніямъ, т. е. раскрываю ее настежь и даже не забочусь о томъ, что и какъ въ нее входить. Глаза дѣлаютъ свое дѣло, смотрятъ, и я знаю по опыту, что мнѣ этого почти достаточно, чтобъ потомъ воспроизвести картину страны, достаточно вѣрную, чтобъ заставить предположить во мнѣ "глубокое изученіе". А потому она такою кажется, что схватывается характеръ, общій типъ страны. По крайней мѣрѣ такъ было до сихъ поръ.
   Но во сколько присутствуетъ N N для меня мысленно во всемъ благомъ и добромъ, посылаемомъ мнѣ Богомъ, какъ въ мірѣ внѣшнемъ, такъ ни въ мірѣ нравственномъ, -- во столько же мнѣ не достаетъ ея осязательнаго присутствія. Какъ я люблю N N, какъ я люблю ее, люблю съ каждымъ днемъ больше и глубже не тою любовью, какою я любилъ въ 22 года, или позднѣе въ 30, 35 лѣтъ, любовью, въ которой для меня, для моей гордости, было много унизительнаго, чего я стыдился и совѣстился предъ собой и предъ людьми. Я чувствовалъ свое рабство, плѣнъ, зависимость, власть слѣпой страсти, -- ничего подобнаго я теперь не чувствую, а точно будто вошелъ въ обладаніе сокровищемъ, которое долго и напрасно искалъ. Тревоги нѣтъ во мнѣ, -- тревоги, которую я считалъ себѣ уже прирожденною, которую я привыкъ даже полагать источникомъ для меня вдохновенія, симптомомъ жизни, залогомъ силы. Я надѣюсь, что съ N N я обрѣту въ себѣ другой источникъ жизни, силы и творчества. Но покуда я все еще не въ полномъ обладаніи, и потому -- послѣ разныхъ умиротворяющихъ впечатлѣній дня, природы, встаютъ предо мной -- увы! разные практическіе вопросы.-- Я остановился вчера на томъ, что мнѣ необходимо додать подписчикамъ второе полугодіе,-- въ противномъ случаѣ мнѣ пришлось бы возвращать подписчикамъ тысячъ 6 денегъ, которыхъ у меня нѣтъ. Уговорить же кого нибудь окончить "День" безъ меня, я не вижу возможности. Раздѣлъ съ братомъ я вѣроятно окончу къ Октябрю мѣсяцу. Вѣроятно изъ двухъ имѣній одно достанется мнѣ, или въ Самарской, или Оренбургской губерніи. Если Самарское, то я приму обязательство выплачивать проценты слѣдующіе моимъ сестрамъ. Наконецъ, если представится выгодный случай, могу его и продать, и уплативши капиталомъ всѣ долги, остальное присоединить къ капиталу N N, и купить вмѣстѣ имѣніе. Въ Оренбургской губерніи по прежнему счету имѣніе въ 600 душъ слишкомъ, въ Самарской въ 400 душъ слишкомъ,-- которыя всѣ выкупились. Имѣнія были бы хороши, еслибъ вмѣстѣ съ ними намъ не достались частные долги и казенный (на Оренбургскомъ имѣніи -- долгъ Опекунскому Совѣту). Эти долги и казенный долгъ всѣ бы покрылись выкупной ссудой за Оренбургское имѣніе, еслибъ крестьяне пошли на выкупъ, но они не хотятъ, и не пойдутъ вѣроятно. Сестрамъ дано Подмосковное имѣніе, Абрамцево, которое представляетъ цѣнность отъ 35 до 40 тысячъ руб. сер. (но даетъ доходу покуда не болѣе 1000 руб. сер.), и сверхъ того по желанію отца, мы обязались или выплатить каждой (ихъ три) по 15 тысячъ руб. или же выдавать на эту сумму 6%. Теперь покуда этого ничего не дѣлается, а доходы дѣлятся по ровну (я же до сихъ поръ изъ доходовъ общихъ не беру себѣ ни копѣйки, живя то жалованьемъ на службѣ, то трудами, такъ что у меня самого накопилось моихъ долговъ тысячъ 6 или 7). По случаю эманципаціи, а главное по случаю трехъ сряду неурожайныхъ годовъ, и по недостатку свободнаго оборотнаго капитала, доходы упали почти на половину. Наши имѣнія, дававшія при крѣпостномъ правѣ, до 15 тысячъ дохода и даже больше -- даютъ теперь половину, или нѣсколько болѣе, а иногда, какъ въ нынѣшній истекшій годъ и менѣе. Вамъ во всемъ этомъ многое непонятно, что такое выкупъ.-- Вы можетъ быть и не знаете. Прекратить общее управленіе имѣніями и полученіе доходовъ необходимо, какъ для большаго порядка въ управленіи, такъ и потому что мой братъ имѣетъ дѣтей и нуждается въ опредѣленной и отдѣленной собственности,-- хотя впрочемъ у жены его, рожденной Шишковой, есть свое порядочное состояніе. Такимъ образомъ вы можете видѣть, что состояніе все же есть, что изъ затруднительнаго положенія имѣній выпутаться можно, что нѣкоторыя счастливыя обстоятельства, какъ то выкупъ и хорошій урожай при выгодныхъ цѣнахъ могутъ значительно поправить дѣло, что на 2000 руб. я всегда могу разсчитывать, а можетъ быть и больше, современемъ же навѣрное больше. Я не теряю надежды, что дѣла примутъ оборотъ еще болѣе благопріятный.
   Не слишкомъ интересное письмо посылаю я вамъ съ Дона, Анна Ѳеодоровна, отдавая вамъ отчетъ для сообщенія NN. Разберете ли вы мое письмо. Какъ бы я желалъ имѣть вашу карточку, уже новѣйшую, теперешнюю. Какъ ни дорога мнѣ прежняя, теперешняя будетъ еще дороже. Какъ будетъ мнѣ горько, если не найду писемъ въ Таганрогѣ, а это можетъ случиться благодаря нашей почтѣ. Прощайте, да благословитъ васъ Господь. Прощайте, будьте здоровы и бодры духомъ... Скажите NN, что мнѣ теперь хотѣлось бы знать о каждомъ ея часѣ, теперь я какъ будто имѣю на это право, она могла бы завести дневникъ, гдѣ бы отмѣчала все кратко. Это впрочемъ желаніе, а не требованіе, въ случаѣ если исполнить требованіе ей тяжело или неудобно. Прощайте. Жму ваши обѣ ручки своей одной рукой, слабыя ручки, въ которыхъ такой источникъ для меня силы.
   

7.

20 іюня 1866 г. Воскресенье, полночь. Ростовъ-на-Дону.
Пароходъ "Императрица Марія".

   Опять тотъ же пароходъ, на которомъ и вы плыли. Какъ это пріятно! Мы пришли въ Ростовъ часу въ 7-мъ, и прямо перешли на этотъ пароходъ, который завтра (въ понедѣльникъ) въ 10 часовъ утра повезетъ насъ въ Таганрогъ, куда и придетъ часа въ 4 пополудни, а во вторникъ, часовъ въ 7 утра, другой пароходъ понесетъ насъ въ Ялту. Найду ли я въ Таганрогѣ письмо отъ васъ? Не думаю, если вы написали первое письмо только по пріѣздѣ въ Петербургъ. До Ростова почта изъ Москвы доходитъ въ 5 дней, до Таганрога въ 6 дней, а до Ялты дней въ 10 или еще больше. Вотъ это-то меня и смущаетъ и отравляетъ мнѣ прелесть путешествія. Такъ вы далеко!
   Какая ночь! Какая роскошь, такъ и обдаетъ красотой, точно будто въ волны моря, такъ и погружаешься весь въ красоту. Я люблю приморскіе оживленные порты и видъ этой уснувшей жизни послѣ рабочаго дня, этого присмирѣвшаго шума, этой притихшей дѣятельности, это царство тишины, спустившееся на городъ, этотъ лѣсъ мачтъ, отражающійся въ неподвижной водѣ, вмѣстѣ съ мѣсяцемъ и звѣздами, едва ли не лучше вѣчной тишины морской пустыни, гдѣ нѣтъ жизни человѣческой. Я любовался ночью и въ Тріестѣ и въ Генуѣ, но здѣсь, хотя размѣры скромнѣе и еще не видать моря, мнѣ отраднѣе отъ мысли, что это мое, родное. Какъ вдвое, вдесятеро любишь Россію послѣ такого путешествія. Кажется и любовь становится такъ же широка, какъ и ея пространства и стелится, какъ русская пѣсня по этимъ пространствамъ степей и водъ. Весь ширишься. Я бы всякаго государственнаго дѣятеля (какъ и всякаго редактора) заставилъ бы ежегодно совершать такое путешествіе. Сиди только на палубѣ и гляди и незамѣтно въ душѣ водворится миръ русскій, водворится уваженіе къ жизни, къ ея правамъ, къ ея органическому росту. Такъ многіе внутренніе вопросы Дона, о которыхъ вкривь и вкось толкуемъ мы въ Москвѣ, разрѣшились для меня здѣсь непосредственно, внутреннимъ откровеніемъ. Сиди и смотри, а тамъ Богъ знаетъ какимъ внутреннимъ процессомъ, отражающіяся въ тебѣ наглядныя впечатлѣнія сами собою складываются въ картину и въ мысль. Я очень доволенъ Ростовомъ. Городъ растетъ, это такъ рѣдко на Руси, а здѣсь чувствуешь торговую органическую силу. Въ немъ растетъ и преобладаетъ и теперь элементъ великорусскій и вѣроятно возьметъ верхъ надъ не-русскимъ Таганрогомъ... Какая разница въ климатѣ и во всемъ типѣ между Царицынымъ, напр., и Ростовомъ... Ростовъ, Астрахань и все это наше юго-восточное пространство заселено "вольницей", бѣглыми, бѣжавшими отъ крѣпостного ига, отъ казеннаго "благоустройства", ихъ здѣсь не трогали, и они здѣсь начинали новую жизнь, вновь женились и жили подъ новыми именами. Это страна бродягъ и авантюристовъ русскихъ -- изъ простого народа. Я долженъ былъ повести своего "бродягу" и въ Астрахань и въ Ростовъ-на-Дону, и у меня объ немъ упоминается даже въ напечатанномъ отрывкѣ изъ "бродяги". Въ Астрахани я бывалъ, но въ Ростовѣ я въ первый разъ. Очень хороши мѣстами берега Дона, особенно къ нижнему Дону ближе. Я вамъ кажется говорилъ, что мы выходили съ Граббе въ Цимлянской станицѣ, сидѣли съ казаками, пили чистое цимлянское вино,-- одна старая женщина, вдова-есаульша затащила атамана въ свою хату только для того, чтобъ онъ побылъ у нея хоть минуту. Какъ опрятно они живутъ въ своихъ хатахъ, это просто любо. Къ сожалѣнію, вамъ мало извѣстна вся эта сторона русской жизни съ ея исторической и бытовой стороны, и потому о многомъ не распространяюсь, но вы непремѣнно современемъ всю ее узнаете, за это я вамъ ручаюсь. Для меня было бы величайшимъ счастіемъ путешествовать съ вами по Россіи. Вдвоемъ съ вами мы бы многое -- многое поняли, многое намъ бы раскрылось. Не правда ли? Граббе мы высадили въ Аксайской станицѣ. Что за славный старикъ. Какъ оживлялся онъ всякій разъ, когда я въ разговорѣ касался нравственнаго элемента въ человѣкѣ. Видно было, что ударяешь по самымъ живымъ струнамъ. Этотъ воинъ вѣрить только въ нравственную силу, силу духа... "Благодаря Бога, говорилъ онъ мнѣ, въ теченіе долгой моей жизни, я встрѣчалъ много честныхъ душъ, и такъ былъ счастливъ, что куда меня не назначали, вездѣ удавалось мнѣ отыскивать честныхъ людей". Я сказалъ ему на прощанье нѣсколько теплыхъ словъ похвалы. "Я не скрою, отвѣчалъ онъ, что мнѣ это пріятно и тѣмъ болѣе пріятно, что такія слова сказаны мнѣ Аксаковымъ..." "Я теперь понимаю репутацію Аксаковскую", сказалъ онъ, послѣ нашего знакомства, другому. Кстати объ этой репутаціи. Какая она странная и необъяснимая. Она сложилась изъ репутаціи моего отца, какъ автора "Семейной Хроники", репутаціи брата и отчасти моей. Многіе почти не умѣютъ различать эти три лица и смѣшиваютъ ихъ вмѣстѣ. Что авторъ "Семейной Хроники" имѣетъ извѣстность, это очень понятно, но почему мы съ братомъ пользовались ею въ Россіи, даже прежде отца, это мнѣ представляется загадкой, потому что ни на одно крупное произведеніе нельзя указать,-- ни "Русская Бесѣда", ни даже "День" никогда не были популярны такъ, какъ популярно имя, которое я ношу. Я не могу скрыть отъ себя, что эта репутація не столько о талантахъ, сколько о гражданскомъ и нравственномъ характерѣ. Братъ мой, конечно, вполнѣ ее заслуживалъ; я, говоря по совѣсти и безъ фальшивой скромности, въ тысячу разъ меньше, между тѣмъ я едва ли былъ неизвѣстнѣе брата. Это послѣднее объясняется отчасти огласкою нѣкоторыхъ поступковъ, огласкою, конечно не умышленною, но тѣмъ не менѣе нескромною, я это сознаю. Такъ или иначе, а эта репутація меня смущаетъ, потому что я самъ внутри чувствую, что она не вполнѣ заслужена, что знаютъ только хорошее мое и видное, а дурное и тайное остается неизвѣстнымъ. Съ другой стороны это значеніе имени, которое носишь, служитъ нѣкоторымъ предохранительнымъ средствомъ; оно обязываетъ и во всякомъ случаѣ служитъ добрымъ memento. Но я никакъ не могъ проѣхать incognito. Нѣкоторые узнали меня или по карточкамъ, или потому что видали на публичныхъ засѣданіяхъ Общества Словесности; однимъ словомъ вездѣ становилось извѣстнымъ, что ѣдетъ редакторъ, что я именно хотѣлъ позабыть. Я все это вамъ пишу не заботясь о томъ, что вы во всемъ этомъ можете подмѣтить нѣкоторую струю тщеславія. И вы будете не совсѣмъ неправы, сознаюсь въ этомъ, но признаюсь вамъ, вся эта репутація и пр. теперь именно получаетъ для меня цѣну, все это добро не мое уже лично, а принадлежитъ нераздѣльно и другому лицу. Я радъ, что могу предложить ему по крайней мѣрѣ честное уважаемое въ Россіи имя, и постараюсь съ своей стороны, чтобъ это уваженіе не пропало, чтобъ я сталъ сколько нибудь достоинъ этого добраго мнѣнія, которымъ я обязанъ преимущественно отцу и брату. Но довольно объ этомъ. Видите, какъ я сталъ откровененъ съ вами.
   Я не веду никакого дневника, ничего не записываю, не пишу ничего, кромѣ писемъ къ вамъ, но думаю, что ощущаемаго и видимаго, принимаемаго въ душу достаточно для того, чтобы дать новый строй моему публичному писанію или даже внушить мнѣ со временемъ двѣ-три статьи. Я даже и къ вамъ не могу писать такъ, какъ бы я писалъ прежде. Такъ перемѣнились отношенія и такъ еще не установились новыя. Я не имѣю никакихъ извѣстій отъ своихъ. Мнѣ интересно знать, были ли вы въ тотъ вечеръ у маменьки?.. Однимъ словомъ полезно путешествіе, пріятно очень, но я предпочелъ бы всему этому въ настоящую минуту Петербургъ, или Царское Село, или Петергофъ. И не будь я связанъ сестрой, я можетъ быть даже воротился съ полъ-дороги!.. Путешествіе же наше идетъ какъ нельзя удобнѣе и пріятнѣе. Погода чудесная, но не знойная. Часто перепадаетъ дождикъ. Но теперь капли дождя -- золотыя капли. Хлѣба поправляются; народъ повеселѣлъ. Скучно только, что не дадутъ на палубѣ полюбоваться одному и помолчать. Нынче вечеромъ, напр., никакъ не могъ отвязаться отъ сообщества Столыпина и убѣдясь, что онъ самъ меня не оставитъ, оставилъ я его и ушелъ въ каюту писать къ вамъ. Взялъ было нѣсколько книгъ читать, но признаюсь -- не читается. Половина второго, надо кончить. Авось либо найду письмо въ Таганрогѣ и тогда буду отвѣчать. Пока прощайте, вы вѣрно теперь почиваете. Что-то вамъ снится? Не мучьте себя, ради Бога, мученіемъ вы не сдѣлаетесь лучше и такою, какою желалъ бы NN васъ видѣть. Такою вы сдѣлаетесь отъ полноты упованія въ благость Божію, отъ полноты любви и преданности человѣку, отъ избытка всякаго добра и блага, которому только отворите настежь всѣ ворота въ душѣ. Вы уже такая и есть, какой надо NN. Прощайте, спите мирно, Христосъ съ вами и да пошлетъ онъ вамъ силъ, силъ и силъ и благоуханной кротости въ душу. Позвольте пожать заочно ваши обѣ ручки...
   

8.

Море. Пароходъ "Митридатъ". Ночь между Бердянскомъ и Керчью. Со вторника на среду, съ 22 на 28 іюня.

   Хоть и очень неудобно писать, хоть и не къ спѣху, потому что неизвѣстно, когда пойдетъ это письмо, хоть и сильно качаетъ, море не спокойно, но мнѣ хочется уйти къ вамъ, поговорить съ вами. Вчера я не писалъ къ вамъ и мнѣ чего-то уже не достаетъ. Еслибъ море было тише, красота была бы полная: ночь лунная, почти безоблачная, луна отражается въ морѣ безконечной золотистой полосою волнъ. Да и что тутъ описывать. Довольно сказать: "ночь лѣтняя, теплая. Море. Луна". Полный поэтическій рецептъ, какъ ни опошливали его, но опошлить его никогда нельзя, какъ ни исчерпывали тему, но она неисчерпаема. Несмотря на качку, мнѣ до сихъ поръ не было дурно, можетъ быть потому, что мысль моя очень озабочена. Сестра страдала. Я нахожу, что красоты уже слишкомъ полный кубокъ я пью, такъ что допивать не хочется, можно опиться. Постоянно удивляться, постоянно находиться въ процессѣ восхищенія и восторга, это не жизнь, а какая-то особенная дѣятельность, спеціальное отправленіе (fonction) души подъ конецъ утомительное. Еслибъ вы были здѣсь, еслибъ я могъ посидѣть съ вами на верхней палубѣ или подержать въ своей рукѣ вашу ручку -- о, тогда бы другое дѣло. Теперь для меня все получаетъ цѣну только при васъ и черезъ васъ,-- и 4 фотографіи, которыя ношу въ карманѣ не помогаютъ моему горю. Я впрочемъ добросовѣстно высидѣлъ на палубѣ цѣлый вечеръ, но встрѣчный намъ южный вѣтеръ слишкомъ силенъ и пыль отъ угля безпрестанно летитъ въ глаза, къ тому же пароходъ биткомъ набить. Едва разстался въ Бердянскѣ съ Дм. Столыпинымъ, съ которымъ плылъ почти 6 сутокъ, какъ тутъ же очутились другіе знакомые или знакомые знакомыхъ -- и очень скучные люди. Да вообще это скучно постоянно находиться въ обществѣ. Пароходъ превращается въ плывущій салонъ. Трудно писать. Въ Таганрогѣ я не нашелъ письма отъ васъ, но распорядился на почтѣ, чтобъ тотчасъ же его прислали въ Ялту, но и въ Ялтѣ, куда мы прибудемъ въ четвергъ на разсвѣтѣ, вѣроятно я не тотчасъ найду письмо ваше. Куда это я такъ далеко запропастился? Когда, въ какое время? Какъ это глупо. Почта ходитъ въ Ялту такъ долго. Но покуда прощайте, писать дѣйствительно мудрено. Да будутъ съ вами всѣ силы Господни. Вѣтеръ становится сильнѣе.
   

9.

Четвергъ, 11 час. ночи. Ялта, 24 іюня.

   Я въ Ялтѣ съ утра, я былъ въ Ливадіи, все выходилъ и высмотрѣлъ, и дворецъ и садъ, видѣлъ даже васъ на двухъ фотографіяхъ и на картинкѣ, гдѣ представлена Императрица на телѣгѣ. Видѣлъ васъ окруженною Дворомъ. Фотографія не похожа, слава Богу -- и какъ хотѣлось мнѣ вырвать васъ оттуда. "Вотъ домъ фрейлинъ", сказалъ мнѣ Лазаревскій, и хотѣлось мнѣ взойти въ этотъ домъ и посмотрѣть комнаты, гдѣ вы жили, но я былъ не одинъ, съ нами, но не совсѣмъ пріятной случайности было цѣлое семейство нашихъ пароходныхъ спутниковъ Фанъ-деръ-Флитовъ, которые также высадились въ Ялтѣ. Но я это сдѣлаю въ другой разъ. Лазаревскаго я зналъ заочно по литературѣ (онъ малороссъ и отчасти украйнофилъ, другъ Шевченка и проч.); разумѣется онъ очень радъ оказывать мнѣ всяческое вниманіе.
   Много разнообразнѣйшихъ ощущеній пережилъ я здѣсь въ этотъ день, и въ Ливадіи. Не скрою отъ васъ, что эти мѣста для меня полны вами. На все это глядѣлъ вашъ глазъ, всѣ эти дороги и дорожки выхожены вашими ногами, всею этою красотою сполна упивалась ваша душа, о Крымѣ и изъ Крыма я имѣю ваши письма. Пожалуйста не сочтите меня попавшимъ въ положеніе 18 лѣтняго мальчика, испытывающаго въ первый разъ извѣстное чувство. Нѣтъ, это пишетъ вамъ 42-хълѣтній мужчина, которому это "извѣстное" чувство къ несчастію слишкомъ хорошо знакомо, который испыталъ его въ высшемъ градусѣ страсти, испепелившей много хорошаго въ душѣ, страсти имъ проклинаемой и осуждаемой. Все это не то. Не страсть говоритъ теперь во мнѣ, во мнѣ ничто не бушуетъ, я не горю въ жару, оставаясь даже на единѣ самъ съ собою, я не стыжусь и не краснѣю за себя, за свою слабость, за свой плѣнъ, какъ бывало. Но теперь все мое существо и существованіе сосредоточено въ васъ, какъ въ своемъ собственномъ, естественномъ центрѣ, въ то же время съ чувствомъ не только свободы,-- но и освобожденія. Послѣднее слово вамъ не совсѣмъ понятно, потому что вы не знаете всѣхъ обстоятельствъ моей жизни. Вы не знаете, вы не подозрѣваете, какъ дружба съ вами была мнѣ благодѣтельна, и что сближеніе мое съ вами началось собственно тогда, когда я наконецъ одержалъ побѣду надъ... какъ бы выразиться -- надъ своего рода демономъ. Надо вамъ сказать, что всѣ раза, какъ я испытывалъ чувство "любви" -- это было скорѣе несчастіемъ для меня: ни объ одномъ не сохраняю я не только отраднаго воспоминанія, но стараюсь изгладить всякое воспоминаніе. Я попадалъ на такого рода женскія существа, которыя противорѣчили мнѣ, моимъ убѣжденіямъ, моему идеалу вполнѣ, и которыя я дерзко хотѣлъ вести къ добру, но которыя меня вели къ злу и къ измѣнѣ всей нравственной стороны моего бытія. Любовь являлась для меня самымъ мучительнѣйшимъ диссонансомъ и минуты наслажденія, которыя она давала, были минуты самозабвенія,-- минуты паденія, послѣ которыхъ немедленно же возставалъ протестъ моего лучшаго я -- или Ангела хранителя. Я раздваивался, я чувствовалъ, что кто-то недоволенъ мною, кто-то зоветъ меня безъ умолку, кто-то (не помню стиховъ, да они и не кончены и написаны не были), кто-то около меня:
   
   То голову клонить,
   Такъ скорбно, такъ грустно взираетъ,
   То плачетъ и стонетъ
   И руки ко мнѣ простираетъ...
   
   Я это явственно чувствовалъ... Въ это же время я писалъ стихи, длинные (и лучшіе) мои стихи, которыхъ у меня не осталось къ сожалѣнію, которыхъ я всѣхъ не помню, но въ которыхъ была между прочимъ слѣдующая строфа:
   
   Господь, Господь, мою ты знаешь душу!
   Суди меня, о грозный Судія!
   Пусть казнь твою я на себя обрушу,
   Но пусть блеснетъ мнѣ истина Твоя.
   
   И Господь внялъ этой самой горячей и искренней мольбѣ, которую я когда либо приносилъ. Онъ обрушилъ на меня казнь и истина мнѣ блеснула, и я почувствовалъ въ казни милость и благость. Стихи эти искренни. Они никому неизвѣстны, ихъ у меня даже нѣтъ, а та особа, по поводу которой они были написаны, обидѣлась этими стихами и не только не была ими тронута, но старалась заставить меня забыть про нихъ. (Не подумайте, чтобъ это была Смирнова). Я непремѣнно напишу вамъ подробнѣе всю эту исторію, потому что она много истратила моихъ внутреннихъ силъ, но какъ я вамъ говорю,-- я, благодаря именно Бога, воспрянулъ наконецъ, порвалъ всѣ путы и сѣти,-- воспрянулъ, правда, безъ прежней самонадѣянности и нравственной гордости, за которую и наказалъ меня Господь и смирилъ мою гордость моей собственной нравственной силой, -- но я уже не раздваивался и не слышалъ грустнаго надъ собой плача Ангела-хранителя (или божественной стороны каждаго человѣка), я наконецъ нашелъ себя -- знаете ли вы въ комъ?.. въ васъ. Вотъ гдѣ душа моя обрѣтается не въ диссонансѣ, а въ гармоніи, вотъ съ кѣмъ сближеніе не огорчитъ моего божественнаго Я, т. е. Ангела-хранителя, вотъ любя кого -- я могу остаться въ истинѣ, въ правдѣ, въ согласіи съ самимъ собой,-- могу укрѣпиться въ вѣрѣ, могу возноситься къ Богу. Зачѣмъ не раньше было это сближеніе, говорилъ я самъ себѣ... Не правда ли -- есть много сходнаго въ исторіи внутренней каждаго изъ насъ?.. И когда три года назадъ мои мечты, казалось рушились совсѣмъ, такъ что я отложилъ всякую надежду на то, чтобъ онѣ когда либо могли сбыться,-- вы остались для меня чѣмъ то завѣтнымъ, и я употреблялъ всѣ усилія, чтобъ не увлекаться личнымъ чувствомъ къ вамъ и не создавать себѣ новыхъ мученій. Я даже, по желанію матери и сестеръ, дѣлалъ въ эти три года попытки жениться на одной дѣвушкѣ, съ которой буквально не говорилъ и 10-ти словъ, но которую, впрочемъ, я зналъ за умную и строго-нравственную, хотя совершенно холодную, -- но дѣлалъ эти попытки такимъ образомъ, что онѣ не могли удасться: нужно было предварительное сближеніе, но на него у меня не доставало ни охоты, ни силъ. "Вотъ еслибъ дѣло шло объ N N, -- говорилъ я и самъ себѣ, и матери и даже сестрамъ, такъ и раздумывать нечего было бы, -- но приходится мнѣ теперь искусственно сочинять себѣ жизнь и устраивать "домашнее счастіе" -- и дѣло не удается, и дѣвушки, на которыхъ мнѣ указываютъ, инстинктивно чувствуютъ это...
   Понимаете ли вы теперь ваше значеніе для меня? Не то, чтобъ я смотрѣлъ на васъ, какъ на источникъ силы, какъ на руководителя и пр. Благодаря Бога, я имѣю кое-какую силу. Но расправить свои крылья эта сила можетъ только при васъ и съ вами. Я вамъ говорилъ, что жизнь моя черства, хотя я работаю много, тружусь для общей пользы, очистилъ жизнь свою внѣшнимъ образомъ вполнѣ, но нѣтъ "благоуханія" въ душѣ, нѣтъ гармоніи, нѣтъ любви. Любви не въ пошломъ смыслѣ, когда человѣкъ гостить гдѣ-то, внѣ своей собственной души, любви, какъ исключительнаго состоянія души, но любви, какъ нравственной силы пребывающей въ человѣкѣ.-- Но эта "любовь" какъ нравственная сила была бы опять отвлеченна и безпредметна, еслибъ она, по Божьему устроенію, не сосредоточивалась какъ въ фокусѣ -- въ законѣ любви мущины къ женщинѣ, данномъ намъ и освященномъ Богомъ... Понимаете ли вы, что моя душа знаетъ вашу душу можетъ быть лучше васъ самихъ, и что все разсказанное вами не можетъ затмить того, что уже давно, невѣдомо для васъ, открылъ мой внутренній взоръ въ вашей душѣ. Онъ открылъ то, что мнѣ нужно, что мнѣ на потребу. Понимаете ли, что тутъ нѣтъ съ моей стороны ни поэтизированія, ни идеализированія. La réalité, дѣйствительность вашей души, на которую вы съ такой скорбью мнѣ указываете, есть -- по выраженію одного Нѣмецкаго философа nicht die wahre, aber die schlechte Wirklichkeit,-- das ist nicht das Echte человѣка. Позвольте же мнѣ знать это echtes вашей души лучше васъ. Въ этомъ отношеніи довѣрьтесь моимъ словамъ, моему суду. Какъ мы оба ни были бы дурны, какъ бы мы оба ни падали, но намъ обоимъ даны какіе-то АнгелыХранители, которые тоскуютъ и плачутъ о каждомъ нашемъ паденіи. Называйте это совѣстью, или иначе -- все равно. Но что же такое совѣсть въ человѣкѣ, какъ не лучъ Божій, какъ не само божество въ немъ пребывающее, какъ не связь человѣка съ міровымъ закономъ предвѣчной истины и правды? Всякому дана совѣсть, всякому данъ этотъ Ангелъ-Хранитель,-- но если у кого совѣсть надѣлена большею чуткостью, если кому явственнѣе вѣяніе надъ нимъ крыльевъ его Ангела, -- съ того въ тысячу разъ больше и спросится. Сколько разъ въ жизни приходилось мнѣ видѣть на своихъ товарищахъ, что они, купаясь въ грязной жизни, тѣмъ не менѣе не мараются и сохраняютъ въ душѣ свѣтъ и тепло и такія движенія, предъ которыми ничто вся моя тогдашняя строгость и добродѣтель,-- и въ то же время я внутренно сознавался, а потомъ и на опытѣ убѣдился, что милліонный кусочекъ, атомъ грязи,-- ихъ не марающей,-- выпачкаетъ меня совсѣмъ и совершенно, именно потому, что мнѣ дано полное вѣдѣніе и пониманіе всего значенія этой грязи. Но Богъ намъ въ помощь.
   Обыкновенно смотрятъ на религію, какъ на "утѣшеніе въ скорбяхъ", какъ на "отраду" -- на Бога -- какъ на пріютъ, какъ на богадѣльню для увѣчныхъ, больныхъ и всякихъ духовныхъ инвалидовъ. Даже Тургеневъ въ своемъ романѣ: "Дворянское Гнѣздо", желая привести свою Лизу, послѣ мученій любви, въ какое нибудь тихое пристанище, привелъ ее въ монастырь... Многіе привѣтствовали это въ немъ, какъ обращеніе къ Богу. Помню, что Хомяковъ первый указалъ на ложное такое пониманіе Тургеневымъ Бога. Богъ -- есть не только утѣшеніе, но сила на подвигъ, трудъ, на дѣятельность, на жизнь. Такъ и любовь, какъ я ее понимаю. Да будетъ же такъ!
   Я не нашелъ писемъ отъ васъ ни въ Таганрогѣ, ни въ Ялтѣ. Письма сюда доходятъ дней черезъ 12. Послѣ завтра приходитъ почта. Авось либо я получу отъ васъ письмо. Томительно. Получили ли вы всѣ мои письма: изъ Казани, изъ Самары, изъ Саратова, изъ Царицына, изъ Ростова на Дону, изъ Таганрога (кажется),-- и теперь 7-ое.
   Какой вы отвлеченный человѣкъ, скажете вы, пріѣхалъ въ Ялту и вмѣсто того, чтобъ писать о впечатлѣніяхъ Крыма, пишетъ разныя разсужденія. Во первыхъ скажу вамъ, что въ настоящую минуту -- реветъ на морѣ буря, туманъ сѣлъ на горы и на море, шелъ дождь -- холодно, сыро и сѣро, ничего не видно. Во вторыхъ -- наше плаванье по Азовскому морю и по Черному было самое бѣдственное. Страшный вѣтеръ вздулъ море такъ, что качка была ужасная,-- очень немногіе остались цѣлы, въ томъ числѣ и я, и то потому, что сидѣлъ на самой верхней палубѣ и спасался холодомъ. Но спазмъ мучилъ меня цѣлый день. Сестра измучилась совершенно, да почти и всѣ пассажиры, которыхъ въ одномъ 1 классѣ было слишкомъ 70 человѣкъ. Среда и ночь на Среду (когда я кончилъ писать начатое, но недописанное къ вамъ письмо, которое прилагаю), были мучительныя. Нынче въ 7 часовъ утра пришли мы въ Ялту и увидали ее только подойдя къ ней. Красота южнаго берега, хотя и знакома мнѣ давно, пахнула на меня такъ свѣжо, какъ будто я ее никогда прежде не видалъ. Какъ добрался я на берегъ и занялъ въ новой гостинницѣ N на берегу моря, такъ и не захотѣлось оторваться отъ окна. Погода въ этотъ же мигъ степлѣла и прояснилась. Я просто упивался красотой. Но голова моя продолжаетъ кружиться даже до сихъ поръ какъ я пишу къ вамъ, все кажется будто меня катаетъ. Впрочемъ оставляю до другого раза историческое описаніе моего путешествія, такъ же какъ и поѣздки въ Ливадію и осмотръ дворца и церкви. На дняхъ осмотрю ваши владѣнія. Но къ вечеру пошелъ опять дождь, стало холодно и сыро... Боюсь, что это письмо надѣлаетъ вамъ непріятностей... Но мнѣ уже надоѣло писать намеками и обиняками, когда такъ много нужно серьезнаго поговорить. Къ тому же я предполагаю, что вы уже сказали тому лицу, которому вы хотѣли разсказать... Кстати, я сказалъ дорогою все сестрѣ, съ которой ѣду. Она очень рада за меня, и сегодня, пріѣхавъ въ Ялту, отправилась въ обѣднѣ (нынче 24 Іюня, праздникъ) и отслужила молебенъ заздравный за своихъ и за васъ,-- какъ она мнѣ сказала объ этомъ потомъ. Прощайте, до Вторника. Прощайте же. Крѣпко жму ваши ручки. Христосъ съ вами. Почивайте, уже 2 часа ночи.
   По полученіи письма, можете писать только въ Кіевъ, отправивъ письмо не позднѣе 12 Іюля.
   

10.

25 Іюня, Пятница, 11 часовъ вечера. Ялта.

   Ясная, тихая ночь. Море шумитъ и плещетъ такъ ровно, луна такая золотая, небо съ краю моря такъ сине и безоблачно,-- только верхи горъ повиты облаками, и простору водъ, простору неба, простору свѣта положенъ предѣлъ темною, почти черною грядою горъ. На этой грядѣ бѣлѣются маленькія зданія, освѣщаемыя луною. Я ходилъ теперь часа полтора вдоль моря по бульвару -- совершенно одинъ. Ни души. Только видѣлъ вдали кого-то сидящаго на камнѣ надъ моремъ. Вся эта красота вамъ знакома. Но эта ночь еще не такая обаятельная, плѣнительная, растлѣвающая, сладострастная ночь, какія бываютъ на югѣ,-- ночь, сравнительно, довольно свѣжа,-- днемъ шелъ дождь, дулъ сильный вѣтеръ. Къ тому же на Югѣ я предпочитаю безлунныя ночи: тогда ярче горятъ звѣзды, которыхъ теперь не видать при полномъ сіяніи полнаго мѣсяца... Всякій разъ какъ поворотивъ отъ моря -- оборачиваюсь я въ горамъ и упираюсь въ нихъ взоромъ,-- мнѣ кажутся онѣ тою грядой препятствій и затрудненій, которая лежитъ мнѣ теперь на моемъ пути къ свѣтлому счастію. Сколько ихъ предстоитъ преодолѣть. Чудны горы, чудно море, чуденъ этотъ югъ, но зачѣмъ я въ Ялтѣ, спрашиваю я себя? Какъ попалъ я въ Ялту? Не странно-ли? Не нелѣпо-ли? Что это за странность, за оригинальность такая? Это остатокъ моихъ прежнихъ невольныхъ странностей,-- отчасти привычки дѣлать все наперекоръ своимъ влеченіямъ своей природѣ. Шутка, сказать -- почта доходитъ сюда изъ Москвы на 12 или 13 день... Собственно Россія кончилась для меня Ростовомъ,-- Таганрогъ уже Греческій городъ,-- положимъ, впрочемъ, что онъ и Русскій. Когда я увидалъ себя въ морѣ,-- я какъ будто отрѣшился отъ Россіи: море не имѣетъ національности. Крымъ мнѣ хорошо знакомъ. Въ 66 году я изъѣздилъ его верхомъ, хоть я и плохой ѣздокъ,-- но несмотря на знакомство -- увидавъ снова эту красоту съ парохода, я былъ ошеломленъ и упоенъ -- какъ бы совершенно свѣжій человѣкъ. Остановились мы въ гостинницѣ Галахова,-- въ комнатахъ съ видомъ на море и на горы. Въ тотъ же день сестра хотѣла послать депешу маменькѣ,-- оказалось, что телеграфъ въ Ялтѣ и надо было ѣхать туда; къ намъ присосѣдилось одно семейство, также остановившееся въ той же гостинницѣ. Въ Ливадіи Лазаревскій и архитекторъ Монигетти показали мнѣ весь дворецъ, всѣ постройки и что еще предположено сдѣлать. Этотъ Монигетти преталантливый художникъ. Все дѣлается съ необыкновеннымъ вкусомъ, все осмысленно, все имѣетъ цѣлую художественную исторію за собой. Церковь мнѣ очень понравилась, но особенно хороша иконопись Бейдемана (несмотря на нѣмецкую фамилію, онъ Грекъ и православный.) Эта иконопись -- въ Византійскомъ -- древнемъ, не изуродованномъ вкусѣ. Все важныя, святыя, безстрастныя, не плотяныя, а одухотворенныя лица. Такая святость и тишина почіетъ на этихъ изображеніяхъ. Такія изображенія встрѣчаются отчасти и въ Кіевѣ въ древнихъ мозаикахъ, и на Аѳонѣ и въ коллекціи Севастьянова. Я обѣщалъ Монигетти заѣхать въ другой разъ осмотрѣть люстру, которую онъ дѣлалъ, взявъ себѣ за прототипъ рисунокъ люстры изъ коллекціи Севастьянова, и другія работы. Съ величайшею любовью занимаются эти люди своимъ дѣломъ, съ художническою любовью, и вы нашли бы теперь большую разницу съ прежнимъ. Все необыкновенно просто, необыкновенно изящно. Съ удивленіемъ говорилъ мнѣ Монигетти, что безстрастность и строгость Византійскаго стиля оцѣниваются въ Царскомъ семействѣ, и съ восторгомъ говорили они объ Императрицѣ.-- Съ какою грустью взглянулъ я на дворецъ Наслѣдника. "Жалѣю, что мнѣ не придется имъ воспользоваться", сказалъ онъ архитектору на прощаньѣ, разумѣя конечно, что трудно ему было бы проводить лѣто въ Крыму, но теперь эти слова получили другой смыслъ. Я уже писалъ вамъ, сколько я пережилъ тутъ ощущеній, смотря на эти мѣста, гдѣ вы жили, ходили, видя ваши фотографіи (одна изъ нихъ съ очень злымъ лицомъ -- это мнѣ понравилось), и вы понимаете, что эти ощущенія были большею частью тяжелы и не отрадны. Ахъ какъ мнѣ нужно, нужно отъ васъ письмо! Завтра приходитъ почта, но привезетъ ли она мнѣ что нибудь?.. Подумали ли вы о томъ, какъ мнѣ необходимо получать теперь какъ можно чаще ваши письма? Неужели вы не написали передъ отъѣздомъ? Двѣ недѣли нынче ровно съ той Пятницы,-- въ Воскресенье двѣ недѣли, какъ я уѣхалъ и ничего не знаю о васъ. Но всего важнѣе для меня будутъ ваши письма по возвращеніи въ Петербургъ. Никогда я не чувствовалъ такъ цѣну денегъ какъ теперь, никогда такъ не желалъ быть богатымъ. Будь у меня большое состояніе, я распорядился бы иначе -- и не допустилъ бы оттяжки и отсрочки. Какъ обо многомъ, обо многомъ нужну поговорить! Къ 1 Августа думаю -- явиться къ вамъ въ Петербургъ. Поѣздка моя рѣшительно не имѣетъ теперь смысла. Я уже не могу даже и смотрѣть на себя, какъ на редактора, потому что -- если желаемое случится -- "День" прекратится, если только не возьмется издавать его Самаринъ. Но едва ли онъ возьмется. Между тѣмъ съ 1 Октября должна быть открыта подписка на слѣдующій годъ, слѣдовательно къ этому времени вопросъ долженъ быть рѣшенъ, и рѣшеніе должно быть оглашено. Вѣроятно, такъ или иначе, а все это дѣло огласится и прежде, какъ ни скрывай его, но каково же вамъ будетъ при такой огласкѣ?..
   Прощайте покуда. Завтра буду продолжать это письмо. Теперь уже поздно. Вы вѣрно крѣпко помолились Богу и уже спите. Гдѣ то витаетъ теперь ваша фантазія, какіе узоры наводить она на сонной канвѣ? Пошли вамъ Христосъ всякой нужной силы въ душу!
   

11.

Суббота 26 Іюня. Ночь -- 1 часъ.

   Нынѣшняя почта ничего не привезла мнѣ. Оно и понятно. Почта ходитъ 13 дней и могла бы привезти письмо только развѣ отправленное въ Понедѣльникъ, на другой день моего отъѣзда. Но не несносно ли это? Никакая красота природы не можетъ примирить меня съ такимъ неудобствомъ. Въ виду этого безконечнаго моря, этого безбрежнаго горизонта -- чувствуешь себя подчасъ такимъ одинокимъ, отрѣшеннымъ отъ остального міра, такимъ сирымъ. Вы всего этого не испытали (развѣ въ Ниццѣ только); васъ окружали вездѣ комфротъ и удобство. Мнѣ хотѣлось показать вамъ жизнь съ другой стороны, какъ она существуетъ для насъ прочихъ смертныхъ. Нѣтъ ничего неудобнѣе жизни въ Ялтѣ, и пріѣздъ сюда уменьшается съ каждымъ годомъ. Ничего нельзя достать, припасы всѣ и дороги и скверны, нѣтъ ни одного фортепьяно въ городѣ, -- даже "Московскія Вѣдомости" получаетъ всего одинъ человѣкъ да и то еще не вѣрно. Но и это бы все ничего, только бы сообщенія были скорыя. Дни стоятъ превосходные -- теплые, но не жаркіе и съ дождями, даже съ грозами. Ночь чудная, теплая,-- мѣсяцъ почти полный плыветъ по небу среди черныхъ тучъ и свѣтъ его такъ золотистъ и жарокъ, что почти больно смотрѣть. Но эти черныя тучи и это темное тихое море -- тихое до такой степени, что обычный плескъ его превращается въ какое то журчанье -- наводятъ тоску, какъ то томятъ сердце. Такая тишина этого простора,-- такъ притихла, такъ затаила дыханіе эта безпредѣльность, такъ неподвижно-строго глядятъ кипарисы, что становится жутко и страшно. Нѣтъ -- тяжела и утомительна эта торжественная тишь, эта пустынность. Она сильно дѣйствуетъ на нервы. Въ Италіи -- услышишь непремѣнно человѣческій голосъ, пѣсню,-- здѣсь ни звука человѣческаго. Особенно тамъ, куда мы перебрались нынче съ сестрой. Она не захотѣла оставаться въ гостинницѣ и пріискала прехорошенькую квартиру на берегу моря, самый крайній послѣдній домикъ города, въ противоположную сторону отъ Ливадіи,-- на самомъ концѣ Слободки. Впрочемъ послѣ Вторника (въ этотъ день утромъ приходитъ почта), мы отправляемся дѣлать экскурсію вдоль всего южнаго берега, проѣдемъ и въ Севастополь и въ Бахчисарай: это продолжится 6 сутокъ не менѣе.
   Сообщите мнѣ пожалуйста день вашего рожденія и имянинъ. Въ честь какой Анны святой вы названы. У меня день рожденія и имянинъ одинъ и тотъ же -- 26 Сентября, праздникъ Іоанна Апостола, Евангелиста и Богослова. Ведите также списокъ вашимъ письмамъ со дня моего отъѣзда, чтобы мнѣ знать, всѣ ли я ихъ получилъ.-- Прощайте, спокойной ночи.
   

12.

Воскресенье 27 Іюня. 11 часъ.

   Природа точно подрядилась выставить намъ на показъ всю свою красоту, и такъ щедро сыплетъ своими дарами, что просто не знаешь куда и дѣваться и какъ будто говоришь про себя: много, много! довольно, уже вмѣщать некуда, эта роскошь давитъ и пресыщаетъ,-- какъ то порабощаетъ человѣка. Но бываютъ минуты, когда человѣкъ гордо чувствуетъ себя человѣкомъ,-- не сыномъ матери -- природы, но хозяиномъ ея и господиномъ. Между прочимъ такое ощущеніе дается личнымъ счастьемъ, счастьемъ любви (не страсти, которая свирѣпствуетъ въ человѣкѣ какъ буря, или во всякомъ случаѣ уподобляется грозѣ). Такое же ощущеніе почувствовалъ бы и я, вѣроятно, еслибъ получилъ хоть строчку отъ N N...
   Святой законъ любви и союза любви въ бракѣ! Здѣсь возводится до апоѳеоза, оправдывается и освящается личность, индивидуальность человѣка. Особенно для женщины важно это значеніе ея индивидуальности, потому что другого она почти не имѣетъ. И это значеніе личности оправдывается и освящается тѣмъ, что все эгоистическое въ этомъ значеніи поглощается любовью къ другому. Такимъ образомъ любовь въ бракѣ, поглощая личный эгоизмъ, въ то же время даетъ всю полноту значенія человѣческой индивидуальности, оправдывая и освящая ее! Въ каждомъ бракѣ, въ каждомъ сочетаніи мужа и жены какъ бы повторяется Божье мірозданіе; въ этой четѣ мужа и жены -- весь міръ Божій, вся полнота творенія, все человѣчество. Ибо не для множества, не для количества человѣковъ сошелъ Господь на землю, а для человѣка, мужа и жены, ибо существованіе одного безъ другого не мыслимо. Конечно, есть еще высшее служеніе -- Богу съ сохраненіемъ дѣвства, но это есть явленіе исключительное, что и объяснено въ Евангеліи,-- не всякій къ нему призванъ. Да и оно возможно только при царствѣ брака на землѣ.
   Бракъ есть самъ по себѣ святыня и таинство, а не только сталъ таковымъ послѣ Христіанства. На этомъ основаніи церковь признавала дѣйствительными браки языческіе и не перевѣнчивала ихъ. Христіанство дало уразумѣть эту святость и освятило бракъ чрезъ освященіе людей. но какъ между язычниками, такъ и между христіанами -- бракъ можетъ быть и не бракомъ, а соединеніемъ du mâle et de la femelle.-- Бракъ по страсти не есть святой бракъ. Страсть не духовна,-- въ ней есть демоническая сила, и достигнувъ цѣли, т. е. полнѣйшаго обладанія страстно любимымъ существомъ, тѣснѣйшаго съ нимъ соединенія, тѣснѣе котораго ничего быть не можетъ, она гаснетъ, не имѣетъ raison d'être. Только гармоническій союзъ индивидуальностей -- во имя Бога, но имя высшаго и завѣтнѣйшаго для человѣка, можетъ быть залогомъ и неисчерпаемымъ источникомъ счастія, даже при внѣшнемъ несчастіи, не можетъ ли быть какая нибудь гармонія -- безъ нравственной основы? Можетъ ли она существовать при томъ диссонансѣ, который вноситъ зло? Очевидно нѣтъ. И потому для полноты счастія для полноты союза необходима гармонія въ высшемъ нравственномъ идеалѣ, въ стремленіяхъ въ Богу. Мужъ долженъ быть совѣстью для жены, жена -- совѣстью для мужа, оба другъ другу Ангелами-хранителями. Не потому, чтобъ такой то господинъ или такая то госпожа были каждый нравственнымъ совершенствомъ, а потому, что въ каждомъ живетъ духъ Божій, есть совѣсть, и они даютъ другъ другу все свое лучшее. Я увѣренъ, что N N, хотя бы сама имѣла и недостатки, будетъ чутко чувствовать всякое дурное движеніе во мнѣ и оберегать меня, точно такъ же, какъ и я, оставаясь слѣпымъ относительно себя, буду чутко чувствовать и слышать все дурное въ ней. Есть пошлая фраза: надо любить человѣка со всѣми его недостатками. Любить недостатки въ любимомъ человѣкѣ нельзя, я этого не понимаю,-- можно его любить несмотря на недостатки, любить ради того, чѣмъ хороша его индивидуальность. Во мнѣ можетъ быть это доходитъ до крайности. Я такъ хочу, чтобъ любимая мною женщина была хороша нравственно! И никогда въ жизни не имѣлъ я этого удовлетворенія, и любовь мною испытанная всегда была для меня мученіемъ. О только полюбивъ NN я узналъ миръ въ любви, узналъ любовь безъ упрековъ совѣсти. Любя ее, могу смѣло сознаться въ этой любви самому себѣ, стать съ нею предъ судомъ совѣсти, предъ судомъ Божьей правды. И это не потому опять, чтобъ N N была совершенство, а потому что ея идеалъ -- мой идеалъ, ея нравственный путь и мой путь. Мнѣ съ ея душой свободно, я не терзаюсь нравственнымъ диссонансомъ, я не оплакиваю свое паденіе, свою измѣну Божьей правдѣ. О какъ я ей за это благодаренъ и какъ я люблю ее. И подай намъ Богъ съ нею вмѣстѣ служить Божьей правдѣ! Шире этого моря, безпредѣльнѣе его -- душа человѣческая; превыше этихъ горъ, превыше этихъ звѣздъ возносится она и паритъ надъ этой бездушной природой, дивясь творенію своего Творца, сама причастница Вѣчнаго Духа зиждущаго міръ, причастница его безконечности. О во всю эту ширь и эту высь моей души, и также безпредѣльно какъ она, и также сливаясь съ Богомъ-міроздателемъ, священнодѣйствуетъ во мнѣ Бога -- любовь къ N N... Знаете вы вѣдь эту NN и передайте ей это.
   А какія чудеса творить теперь ночь, и море, и мѣсяцъ... Просто языкъ нѣмѣетъ. Я никогда не могъ описывать красоту природы, глядя на нее. Какъ то странно остановить въ себѣ дѣйствіе впечатлѣнія и стать къ природѣ въ отношеніе объективное. Вы можетъ быть ждете отъ меня стиховъ къ морю. Можетъ быть они и будутъ, только развѣ тогда, когда я уѣду отъ моря. Впрочемъ теперь для меня всякая строка N N дороже всякой красоты моря. Я купаюсь въ красотѣ, купаюсь въ воздухѣ, въ лучахъ солнца, въ волнахъ морскихъ, но признаюсь вамъ не воздаю и сотой доли того, что мнѣ дается этою природой. Смотрю на чудное отраженіе луны въ морѣ и перебираю въ памяти всѣ разговоры. И все не понимаю зачѣмъ я въ Ялтѣ.
   Мудрененько будетъ мнѣ издавать "День" по возвращеніи. Мудрено, потому, что теперешнее состояніе не есть спокойное обладаніе, а только еще стремленіе къ нему и на пути -- тысяча препятствій. Я хотѣлъ писать отсюда разныя письма къ сотрудникамъ и корреспондентамъ, взялъ нѣкоторыя статьи прочесть, нѣкоторыя книги, и ничего не читаю, ничего не дѣлаю. Я просто забылъ, что я редакторъ. Будто я былъ когда-то редакторъ? Быть не можетъ.
   Вотъ я теперь съ вами разговариваю, а когда то дождусь отвѣта? Ровно черезъ мѣсяцъ и уже въ Москвѣ. Вы вѣрно уже знаете, что 10 Іюля я уѣзжаю отсюда и возвращаюсь въ Москву черезъ Кіевъ... Но прощайте на этотъ разъ. Дайте пожать ваши ручки. Христосъ съ вами. Нынче я былъ у обѣдни въ церкви, въ которой вы конечно не разъ молились... Прощайте.
   

13.

Понедѣльникъ, 28 Іюня. 12 часовъ ночи.

   Съ часъ тому наладь возвратился изъ Гурзуфа, куда мы ѣздили съ сестрой. Что за чудное мѣсто, какая ширь вида -- и на море и на горы и снизу вверхъ, и сверху внизъ. Я хотѣлъ видѣть непремѣнно ваши владѣнія, но представьте себѣ никто не знаетъ. Управляющій Гурзуфомъ,-- человѣкъ новый, итальянецъ, который не былъ въ то время здѣсь, когда вы были.-- Я впрочемъ поручилъ одному человѣку непремѣнно мнѣ розыскамъ это и надѣюсь таки отыскать эту вашу обѣтованную землю. Нельзя ли здѣсь поставить домикъ, а когда будетъ желѣзная дорога то пріѣзжать сюда недѣли на двѣ, на три? Завтра, дождавшись почты и отправивъ это свое письмо, отправляюсь я и самъ съ сестрой -- въ объѣздъ по Крыму т. е. отсюда до Алушты, изъ Алушты надо будетъ взять верстъ 30 въ сторону и провести день въ Кучукъ-Узенѣ у Княжевича, Александра Максимовича (это товарищъ отца по Казанской гимназіи: онъ взялъ слово съ насъ, что мы къ нему заѣдемъ, къ тому же тамъ гоститъ теперь пріятельница сестры, нѣкто М-lle Pistolcorst (русская); -- изъ Кучукъ-Узена назадъ въ Алушту и оттуда въ Симферополь,-- изъ Симферополя въ Бахчи, сарай со всѣми принадлежностями, въ Севастополь, въ Балаклаву, въ Георгіевскій монастырь, въ Байдары -- и вновь по Южному берегу въ Алупку, въ Мисхоръ и назадъ въ Ялту. Это путешествіе продолжится дней 6. Ѣдемъ мы въ открытой городской пролеткѣ или линейкѣ. Затѣмъ еще 6 дней, и 10-го Іюля въ обратный путь -- черезъ Кіевъ. Признаюсь, я бы охотно миновалъ Кіевъ, потому что я его знаю очень хорошо, а главное потому, что у меня тамъ множество знакомыхъ, начиная отъ Генералъ-Губернатора, которыхъ миновать мнѣ нельзя. Наконецъ мнѣ опять приходится фигурировать тамъ какъ редактору "Дня", какъ одному изъ сильныхъ дѣятелей въ вопросѣ о Западномъ краѣ. Газета моя наиболѣе читается тамъ. А между имъ -- въ настоящую минуту мнѣ не до того,-- и хотя ничто въ мірѣ не можетъ ослабить моего участія къ интересамъ Россіи, и не должно ослабить, но теперь мнѣ нужно устроить самого себя. Къ тому же фигурируя теперь какъ редакторъ, я не могу забыть, что скоро редакторомъ не буду. А тутъ явятся и корреспонденты, и цѣлыя статьи, и цѣлые проекты поднятія и разработки новыхъ вопросовъ, и пр. и пр. Вы не можете себѣ представить, какими нитями связывается изданіе журнала съ внутренностью Россіи... Но миновать Кіевъ мнѣ нельзя, потому что для сестры Кіевъ и Кіевская святыня -- главная цѣль поѣздки. 23 Іюля не позднѣе, (а можетъ быть и раньше) -- выѣзжаю въ Москву. Завтра утромъ приходить почта. Что-то я получу? Вообразите себѣ, что со времени отъѣзда, съ 13 Іюня по 29-ое не имѣю никакихъ не то что писемъ, но даже извѣстій ни отъ васъ, ни отъ своихъ. Это несносно.
   Кстати: помните, недавно вы спрашивали меня -- почему я вамъ такъ долго не писалъ и вообще такъ мало писалъ весь прошлый годъ. Я помню живо этотъ разговоръ а parte, важный для меня не по содержанію, а потому что онъ былъ а parte, и я почувствовалъ, что вамъ также, какъ и мнѣ, въ тягость ваши гости, и что-такое прочиталось мнѣ въ вашей душѣ, отчего долго долго не могъ заснуть я ночью. Вы не хотѣли почему-то принять объясненіе, которое я выразилъ вамъ тогда въ намекахъ. А между тѣмъ это дѣйствительно такъ. Я чувствовалъ, что переписка меня увлекаетъ. Получивъ ваше письмо, я испытывалъ непреодолимое желаніе отвѣчать тотчасъ и много, и наконецъ отдался бы весь перепискѣ... Зачѣмъ? къ чему? спрашивалъ я себя. Развѣ не дано было мнѣ знать черезъ Шеншину, что этого быть не можетъ, развѣ на нѣкоторыя знаменательныя мои письма не получалъ я отвѣты краснорѣчивые своею короткостью или тѣмъ, что они вовсе на письмо не отвѣчали. Мнѣ было нѣсколько досадно на себя -- тратиться даромъ и играть роль только корреспондента. Помните я намекнулъ вамъ въ письмѣ, что я у васъ 99 корреспондентъ. Но малѣйшее теплое выраженіе вашей дружбы вызывало меня тотчасъ на отзывъ. Однимъ словомъ, такъ какъ мнѣ пришлось отказаться отъ исполненія своей мечты и съ великою болью въ сердцѣ принять это рѣшеніе, то я даже и въ Петербургъ поэтому не домогался ѣздить и даже поставилъ себѣ вопросъ -- видѣться ли съ вами въ Москвѣ, откладывать ли свой отъѣздъ. Я чувствовалъ, что увидя васъ снова, я подниму со дна души все, что тамъ было уложено. Но ваши послѣднія два письма ко мнѣ изъ Петербурга (которыхъ я никому не показывалъ) уже передъ пріѣздомъ вашимъ сдѣлали почти то, что могло сдѣлать свиданіе,-- а увидавши васъ, я почувствовалъ, что участь моя рѣшена. Я не надѣялся на тотъ исходъ, который совершился, но принялъ такое рѣшеніе, чтобъ не имѣть другой жены, кромѣ N N, и ждать ее хоть 20 лѣтъ. Но впрочемъ въ послѣдніе дни я уже чувствовалъ, что между нами устанавливается такая интимность исключительная, которая связываетъ души неразрывно, которая даетъ права другъ надъ другомъ, которая можетъ имѣть только одинъ извѣстный исходъ. Возникало то, что выражено отчасти въ слѣдующихъ четырехъ стихахъ, написанныхъ сначала для "Бродяги", для выраженія отношеній Алешки къ Парашкѣ, но потомъ мною вычеркнутыхъ, такъ какъ они не шли къ простотѣ разсказа и русскаго крестьянскаго быта:
   
   Въ толпѣ ли встрѣтятся случайно,
   При многолюдной болтовнѣ,--
   Они, связуемые тайной,
   Какъ будто все на единѣ!
   
   Потерпѣвъ неудачу въ попыткахъ жениться вообще, и признавши, что Богу не угодно баловать меня такой нравственной помогой, какую я надѣялся найти въ N N, а угодно, чтобъ я шелъ одинъ и обрекъ себя на монашество сердца,-- признавши въ то же время всю правду, всю законность такой Божьей воли, наказующей меня именно въ томъ, въ чемъ я грѣшилъ,-- я уже было покорился и задавилъ себя трудомъ, устроилъ свою жизнь строго, отказался отъ всякихъ наслажденій, я хотѣлъ посвятить себя исключительно служенью общественному, всячески уничтожая и вытравляя свою личность. Но жизнь эта такъ мало походила на жизнь, жизнь стала такъ черства и суха, такъ самъ я сталъ черствѣть въ душѣ и становиться добродѣтельнымъ безъ доброты,-- не было благоуханія въ душѣ, не доставало масла моей лампѣ, не было силъ для жизни, не было перспективы, и право я не пожалѣлъ бы о жизни ни минуту, еслибъ пришла смерть. Я уже заранѣе распоряжался всѣми своими бумагами на случай смерти и тосковалъ, что некому мнѣ передать всѣхъ преданій нашего литературнаго дома, всего этого богатаго архива литературной, умственной и гражданской дѣятельности. Есть правда у меня родной племянникъ, сынъ брата, но онъ всего трехъ лѣтъ, а братъ мой Григорій -- добрый, честный, славный, дѣльный человѣкъ -- развился и жилъ всю жизнь внѣ семьи и внѣ московскихъ духовныхъ интересовъ. У него нѣтъ вовсе дарованій, сдѣлавшихъ нашу семью извѣстною, и поэтому то онъ и держалъ себя постоянно дальше отъ Москвы, занимаясь хозяйствомъ и службой. Онъ старше меня, женился лѣтъ 6 тому назадъ и умѣетъ быть совершенно счастливъ со своей женой. Онъ губернаторъ въ Оренбургской губерніи. Но объ немъ въ другой разъ. Я хотѣлъ только сказать вамъ, въ какомъ безотрадномъ состояніи духа былъ я, безъ ропота, покорившись судьбѣ, признавъ нравственную справедливость ея рѣшеній, но и безъ всякаго счастія, безъ всякой жизни. Я чувствовалъ, что вяну и молилъ Бога, чтобъ онъ не далъ мнѣ упасть духомъ и послалъ мнѣ силы не только для формальнаго исполненія своего долга, но для живой дѣятельности духа производительной и творческой, для того чтобъ совершить достойно подвигъ своего страшнаго сердечнаго одиночества. Потому что сердцемъ я совершенно одинокъ и въ своей семьѣ и въ кругу друзей. Съ друзьями я близокъ по единству направленія и гражданскихъ убѣжденій. Съ Самаринымъ сердечной интимности не только 5 у меня, но и у брата моего покойнаго -- его сверстника и друга, никогда не было. Частная, личная, сердечная даже свѣтская жизнь Самарина была всего менѣе извѣстна Хомякову и брату,-- ея они и не касались... И вдругъ пріѣздъ N N сбилъ меня совершенно съ толку, и поѣздка, которая казалась мнѣ потребностью цѣлебною для моей души, явилась мнѣ излишнею. И Господь такъ неожиданно посылаетъ мнѣ помощницу и подругу и даетъ силы для подвиговъ жизни, для борьбы, для труда. Знаете, -- такой даръ... oblige. Налагается большая отвѣтственность передъ Богомъ. Надо оправдать, надо заслужить такую милость во сколько это возможно. Впередъ же, съ Богомъ! Я чувствую на себѣ благую тяготу благости Божіей! Не такъ ли?... Христосъ съ вами, да будетъ его благословеніе надъ вами! Вотъ ужъ бы пожалъ теперь ваши ручки!...
   

14.

29 Іюня 1865 г. Вторникъ.

   Зная, что почта приходитъ рано утромъ, проснулся я самъ собою въ половинѣ 6-го, хотя легъ въ 3 часу ночи и побѣжалъ на почту. Есть! письмо изъ Петербурга! Отъ маменьки нѣтъ письма. Вѣрно она писала въ Таганрогъ, а не въ Ялту или уѣхала къ Троицѣ. Письмо ваше отъ 15 Іюня, въ самый день пріѣзда. Благодарю васъ. Не даромъ вы молились о путешествующихъ -- я чувствовалъ, что несется за мной по волнамъ чья-то молитва, я какъ то смѣло и бодро опирался на чью-то молитву. О еслибъ вы испытывали то же ощущеніе! Какъ хорошъ молебенъ о путешествующихъ! Люди молятъ о хорошемъ шоссе,-- Азъ есмь путь, говоритъ Христосъ. Такъ и все. Вотъ почему мнѣ всегда было непонятно молиться о житейскомъ счастіи во имя счастія только. Еслибъ меня постигла бѣда въ пути и я умеръ хорошею кончиною, -- можетъ быть это и былъ бы настоящій путь, можетъ быть молитва достигла бы только тогда настоящей цѣли, а не той, которая видится сквозь призму человѣческой конечности и ограниченности. Чтобъ не было такихъ постоянныхъ недоразумѣній mal entendus между человѣкомъ и Богомъ, самое лучшее и вѣрное: молиться: дай намъ необходимое и да будетъ воля Твоя! Какъ я люблю andante и piano душевное, дышащее въ вашемъ письмѣ, и въ соединеніи съ моимъ forte это составляетъ мнѣ кажется гармоническій аккордъ. Спѣшу отправить письмо.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

15.

30 Іюня 1866 г. Кучукъ-Узень.

   Слава Богу разошлись довольно рано и хотя рано надо встать, но все же пользуясь тѣмъ, что я одинъ, хочу писать вамъ нѣсколько строкъ. Этому письму придется отправиться изъ Симферополя, гдѣ мы будемъ въ Субботу. Перечитывая мысленно ваше письмо -- полученное мною отъ 15 Іюня и сравнивая его съ моими письмами, я думаю вы не совсѣмъ будете довольны послѣдними. Но вспомните однако, что я здѣсь купаюсь въ морѣ красоты, что видъ этой природы не можетъ же не производить на меня впечатлѣній, вовсе однакожъ не чувственныхъ,-- а чисто поэтическихъ, и что всякое теперь во мнѣ поэтическое возбужденіе естественно примыкаетъ теперь къ одному центру. Но мнѣ очень будетъ больно, и я себѣ никогда не прощу, если мои письма какъ нибудь повредятъ вамъ въ другомъ отношеніи. Наложу на себя подвигъ молчанія и воздержанія, если хотите. Вы можете сами разумѣть, впрочемъ, что что бы я ни испытывалъ, что бы я ни описывалъ, хотя бы и съ фигурой умолчанія -- вездѣ и всюду и всегда, во всемъ это лицо -- тутъ. Вы пишите въ письмѣ, что вы немного простудились. Надѣюсь, что это не важно, хотя я буду спокоенъ только тогда, когда получу слѣдующее письмо.-- Завтра 1 Іюля. Съ удовольствіемъ помышляю, что 10-го я двинусь въ обратный путь, -- и не безъ отвращенія думаю о томъ, что скоро мнѣ придется снова засѣсть за редакцію "Дня"! Такъ онъ блѣденъ этотъ "День" предъ восходящимъ для меня новымъ днемъ моей жизни! Въ письмѣ вашемъ слышится молитвенный строй вашей души. Сохраните его -- онъ подаетъ вамъ силы и поставить васъ въ другія отношенія къ людямъ, т. е. весь міръ переставится для васъ;-- такъ отрадно знать и чувствовать, что вы молитесь. Но не насилуйте себя, не добивайтесь этого строя во чтобы ни стало. Не искажайте вашу личность и вашу духовную природу. Духовная природа людей не можетъ быть подведена къ одному знаменателю,-- тутъ нѣтъ общей программы,-- тутъ такое же разнообразіе, какъ разнообразіе даровъ. Мнѣ, кажется, случалось вамъ указывать на поэта Св. Григорія Богослова, который не могъ вынести архіерейскаго званія съ его гражданскою обстановкою, съ его пошлостью и дипломатичностью, и оставилъ каѳедру, несмотря на упреки и просьбы его друга, Василія Великаго, великаго мудреца и администратора. Примѣровъ бездна. Я хочу только сказать этими примѣрами, что не слѣдуетъ преслѣдовать и вытравлять въ себѣ всякое въ сущности недурное, душевное движеніе: иначе вы лишите себя внутренней свободы. Но это только предостереженіе, по всей вѣроятности даже лишнее. Если въ васъ теперь живетъ молитвенное расположеніе -- пусть живетъ и святить васъ, наполняя вашу душевную храмину благоуханіемъ. Но такъ какъ, по словамъ самаго Исаака Сирянина кажется, такое состояніе душевное не можетъ продолжаться всегда и постоянно, то вы не должны, еслибъ вдругъ вы перестали бы осязательно ощущать въ себѣ такой молитвенный строй, приходить отъ того въ отчаяніе и упадокъ духа. Пусть молитвенный строй оставить прочный слѣдъ на мысли, на убѣжденіи, на волѣ человѣка, которому разумъ данъ Богомъ,-- прочный слѣдъ въ жизни,-- пусть онъ осолитъ васъ, а самъ можетъ иногда испариться и улетучиваться. Вы этого не бойтесь. Впрочемъ повторяю -- это къ вамъ собственно теперь и не относится, но все же примите это къ свѣдѣнію. Передъ отъѣздомъ моимъ маменька служила молебный о путешествующихъ въ Благовѣщенскомъ Соборѣ (тутъ есть на стѣнѣ особенный образъ Спаса). Меня поразило Евангеліе этого молебна "Авъ есмь путь и животъ, и никто не прійдетъ къ Отцу, развѣ Мною". Чудное Евангеліе, которое объясняетъ истинный смыслъ отношеній человѣческой молитвы въ Богу, или такъ сказать преломленіе лучей молитвы въ высшей атмосферѣ божества. Я шутя употребилъ въ послѣднемъ письмѣ выраженіе: mal-entendu между Богомъ и человѣкомъ, но это выраженіе заключаетъ въ себѣ цѣлую мысль. Это вовсе не значитъ, чтобъ я не допускалъ молитвы о плавающихъ, недугующихъ и пр. и вообще партикуляризма въ молитвѣ: пусть такая молитва имѣетъ мѣсто, какъ бесѣда души съ Богомъ, какъ довѣрчивое откровенно-дѣтское отношеніе человѣка къ Богу, какъ движеніе души,-- но все это должно быть подчинено одной общей высшей идеѣ: "да будетъ Воля Твоя"; этими словами должна заканчиваться всякая такая партикулярная и спеціальная просительная молитва... Но пора кончить. До завтра. Не забудьте карточки.
   

16.

Четвергъ, 10 часовъ вечера, 1 Іюля. Алушта.

   Вотъ гдѣ продолжаю я свое письмо къ вамъ, вотъ куда меня перебросило. Сижу теперь на станціи, въ станціонномъ домѣ, сестра прилегла отдохнуть а я вытащилъ свои письменные снаряды. Я это люблю. Я столько ѣздилъ по Россіи и привыкъ къ этимъ остановкамъ на станціяхъ: временное часовое жилище,-- принесутъ самоваръ, и станетъ этотъ уголъ вдругъ своимъ, такъ наполнишь, населишь его собой, своими думами и мечтами,-- перо, чернила, бумага подъ бокомъ -- и весь твой міръ тутъ, съ тобой. Но нужно вамъ кое что разсказать о нашемъ путешествіи. Это стоить того. Я уже писалъ вамъ, что мы отправились въ объѣздъ по Южному берегу, а также Симферополь, Бахчисарай, Севастополь, Балаклава, Байдары и др. Такъ какъ своего экипажа у насъ нѣтъ, а на почтѣ другихъ не имѣется, кромѣ телѣгъ, то мы наняли лошадей съ экипажемъ,-- что удобно, потому что надо же отдыхать. Везетъ насъ самъ хозяинъ экипажа и лошадей, очень оригинальный господинъ. Онъ крещеный Татаринъ, Александръ Михайловичъ Касимовъ: очень образованный человѣкъ, владѣющій превосходно семью языками, жившій довольно долго и за-границей. Дѣло въ томъ, что его, маленькаго татарченка, выпросилъ у отца, по своей прихоти барской, графъ Мих. Дм. Толстой, чтобъ воспитывать его вмѣстѣ съ своимъ сыномъ. И воспитывался молодой татаринъ вмѣстѣ съ молодымъ графомъ, ѣздилъ съ ними за-границу, выдержалъ даже экзаменъ для поступленія въ университетъ. Но такъ какъ учился онъ гораздо блистательнѣе сына графа Толстого, то это уже охладило къ Касимову отношеніе родителей Толстыхъ. Тутъ примѣшалась какая-то исторія, страсть къ картамъ, страсть къ какой-то женщинѣ, однимъ словомъ Толстой отказалъ ему въ содержаніи и Касимовъ остался одинъ, на улицѣ, безъ средствъ. Хотѣлъ было поступить въ военную службу -- не удалось, и послѣ разныхъ попытокъ кончилось тѣмъ, что онъ женился въ Одессѣ и возвратился на родину, въ Ялту,-- гдѣ (т. е. около Ялты) живутъ его родные братья -- татары. Тутъ находился онъ около 10 лѣтъ и -- то производствомъ кумыса, то коммисіонерствомъ, то въ качествѣ управляющаго, повѣреннаго, chargé d'affaires, составилъ себѣ маленькое состояніе, и когда есть время, а другихъ люкративныхъ занятій нѣтъ, ѣздитъ съ путешественниками въ качествѣ кучера и чичероне. Такой кучеръ очень неудобенъ, при немъ ни по каковски говорить нельзя, онъ все понимаетъ,-- неудобенъ и потому, что не знаешь, какъ съ нимъ обращаться, но онъ держитъ себя такъ умно и ловко, что ставить васъ a votre aise совершенно. Я попалъ на него на улицѣ случайно и узналъ всю эту исторію отъ него дорогой. Но его приличный видъ съ самаго начала побудилъ меня къ такому вѣжливому съ нимъ обращенію, что мнѣ не пришлось измѣнить моего обращенія, узнавши его исторію. И такъ во Вторникъ, по палящему жару отправились мы съ нимъ въ Алушту съ тѣмъ, чтобъ отдохнувши часа 4 въ Алуштѣ, пуститься въ сторону, въ Кучувъ-Узень, къ Княжевичамъ. Странно было мнѣ ѣхать къ нимъ,-- такъ какъ ни они меня, ни я ихъ, другъ друга мы не очень-то любимъ. Но все это дѣлается во имя отцовской дружбы. Александръ Максимовичъ (старикъ) имѣетъ то несомнѣнное достоинство, что онъ отличный товарищъ и вѣрнѣйшій другъ. Въ теченіи 60 лѣтъ онъ сохранялъ къ отцу моему неизмѣнную товарищескую преданность. Затѣмъ ничего общаго между ними не было, а между мной и имъ или его семействомъ еще менѣе. Племянники его дрянь люди, хотя всѣ болѣе или менѣе сохранили черты Княжевичскаго радушія и гостепріимства. Но мнѣ у нихъ всегда тяжело и душно, потому что приходится избѣгать разговоровъ о честности, правдѣ, прямотѣ, и т. п. Оба племянника имѣютъ прескверную репутацію. Тѣмъ не менѣе надо было отправиться. Шоссе кончается въ Алуштѣ,-- прежде въ Кучувъ-Узень можно было попасть только лодкой по морю или верхомъ черезъ горы,-- но сестра, послѣ своихъ страданій на морѣ, не рѣшилась плыть три часа по морю, а верхомъ она не ѣздитъ, да и переѣздъ слишкомъ тяжелъ. Оставалось ѣхать по вновь сдѣланной дорогѣ, которую пробили только съ годъ тому назадъ, желая довести ее до Судака и довели только до Кучукъ-Узеня. Мы и отправились. Но дорога оказалась ужасною, съ горы на горы и по самымъ высокимъ отрогамъ Чатырдага и Дэмержи. Она совершенно того же характера, что и дорога по Южному берегу, также необыкновенно красива, но она очень опасна, потому что перилъ нѣтъ,-- вездѣ обрывы, обвалы, прорвы, такъ что большую часть дороги я долженъ былъ идти пѣшкомъ впередъ. Мѣсяцъ теперь всходить довольно поздно, и въ такой то темнотѣ пришлось намъ пробираться по дорогѣ, которая хотя и пробита, но никакой ѣзды по ней не производится и которую размыло весной горными потоками. Я понадѣялся на своего М-r Alexandre Kassimoff,-- но онъ ѣзжалъ тутъ только верхомъ. Можно было взять путь кратчайшій,-- хотя еще болѣе опасный, но мы его въ темнотѣ не замѣтили и сдѣлали верстъ 15 лишняго крюку. Однимъ словомъ, вмѣсто 29 сдѣлали 46. Ночь была чудная, даже жаркая, мы взбирались на высочайшіе утесы и спускались на самое дно долинъ,-- все со 2 половины дороги -- и это большею частью пѣшкомъ. Еслибъ не усталость сестры, то я могъ бы только радоваться такому необычайному приключенію. Ночь въ горахъ! Что за пустыня! Ни жилья человѣческаго, ни звѣря, ни птицы. Только кузнечики (цикады) оглашали пустынныя безмолвныя горы своимъ какимъ-то жаркимъ и страстнымъ трещаньемъ. Наконецъ взобрались мы на самый верхній хребетъ. Взошелъ мѣсяцъ. Ничего не видно, кромѣ горъ и моря. Былъ 1 часъ ночи. Сестра отказалась ѣхать далѣе, убѣжденная, что мы сбились съ дороги и объявила, что она тутъ же ночуетъ: мѣсто было удобное: плоскость на вершинѣ горы, окруженная верхами другихъ горъ. Она расположилась на землѣ, на экипажныхъ подушкахъ, а нашего кучера я послалъ впередъ отыскивать дорогу. И тутъ часъ времени провелъ я съ невыразимымъ наслажденіемъ, котораго участницей, въ моей мечтѣ, была конечно N N. Тишь, безмолвіе, пустыня, дикость, первобытность этихъ горъ,-- совершенная отрѣшенность отъ міра, отъ людей... Понятно, что на горѣ лучше молятся, чѣмъ долу (т. е. внизу). Мнѣ было очень хорошо. Не знаю, что вы испытывали въ это время, можетъ быть крѣпко почивали, но я мысленно бесѣдовалъ съ вами на этой горѣ -- отрасли хребта Яйлы, вѣтви Дэмержи. Наконецъ Касимовъ возвратился, объявивъ, что до Кучукъ-Узеня онъ отыскалъ дорогу,-- всего верстъ 7. Мы двинулись и часу въ 3-мъ (значить уже въ Среду) добрались до мѣста,-- гдѣ нашли себѣ пріютъ, не разбудивъ хозяевъ.-- Въ Кучукъ-Узенѣ провели мы полтора тягостныхъ дня,-- чтобъ дать отдохнуть сестрѣ. Сестра спрашивала Антонина Княжевича о владѣніяхъ вашихъ и граф. Блудовой, и поэтому поводу онъ распространился ей въ порицаніяхъ вашему "дурному характеру", говоря, что всѣ придворные дали вамъ прозваніе "ершъ". Мнѣ очень было пріятно узнать, что Антонинъ Княжевичъ бранитъ васъ: это даже мирить меня съ нимъ. Эпитетъ ершъ на мой взглядъ -- довольно удаченъ и очень лестенъ. Въ немъ слышится мнѣ весь протестъ вашей природы противъ той жизни, которую суждено было вести, противъ лжи, васъ окружающей. Послѣ такого отзыва мнѣ очень забавно вспомнить ту картинку въ Ливадіи, гдѣ вы изображены рядомъ съ Антониномъ Княжевичемъ пѣшкомъ за телѣгой. А между тѣмъ этотъ Антонинъ говорилъ мнѣ объ особенной къ нему милости Божіей, спасшей его вино отъ пожара на Нижегородской ярмаркѣ. "Если люди хвалятся иногда милостями царей, то почему же мнѣ не похвалиться милостью Божіей", и т. д. Вотъ вамъ и поводъ къ размышленію.-- Для того, чтобъ дурные и глупые и пошлые люди не очень раздражали васъ-вотъ вѣрное средство: заинтересуйтесь ими, заинтересуйтесь вопросомъ о томъ, куда же сгибло или запропастилось доброе въ нихъ, въ какую сдѣлку или compromis вступила ихъ душа: вообразите себѣ пошлаго, глупаго, дурного въ торжественныя минуты жизни, въ минуты правды, напр. когда онъ искренно влюбленъ, когда онъ умираетъ, и т. д.
   Выѣхавши изъ Кучукъ-Узеня въ б часу послѣ обѣда, по той же дорогѣ, но выкинувши крюкъ 16 верстъ, въ 9 часовъ вечера были мы въ Алуштѣ. Ночь была великолѣпна -- не жарка и не страстна, какъ обыкновенно на Югѣ,-- а торжественно-важна. Я написалъ вамъ письмо, потомъ хотѣлъ прилечь уснуть, но не усидѣлъ въ комнатѣ, вышелъ на балконъ станціи, который прямо выходитъ на море и тамъ просидѣлъ до утра и задремалъ только на разсвѣтѣ. Въ 4 часу утра мы отправились дальше, перевалили черезъ Чатырдагъ и въ 10 часу пріѣхали въ Симферополь, откуда я вамъ и пишу. Я не забуду этой ночи въ Алуштѣ, такая она была молитвенная! Хорошо не спать въ такую ночь,-- глазъ на глазъ, въ tête-a-tête съ Творцомъ, съ Твореніемъ, со всѣми чудами Божьими,-- съ самимъ собой, съ своей собственной душой. Какъ искренно и легко исповѣдуется душа въ эти минуты! Неужели же она лжетъ и тутъ? Лжетъ поэтически? и все это не болѣе, какъ художественное впечатлѣніе? Это-же дастъ мнѣ правды, правды моей душѣ?... Я рѣшилъ, что это вы. Будемте правдой другъ для друга!...
   Пріѣхавши въ Симферополь, я отправился на почту и пользуясь обаяніемъ имени редактора и литератора, склонилъ почтмейстера, сдѣлать маленькую незаконность, распечатать постъ-пакетъ адресованный изъ Петербурга и Москвы въ Ялту и запечатываемый уже въ Петербургѣ и Москвѣ. Распечатали и оказалось ваше письмо отъ 17 Іюня, посланное въ Москву съ графиней-Блудовой, но отправленное съ адресомъ руки Екатерины Ѳеодоровны -- только 22-го Іюня! Еслибъ я не перехватилъ его здѣсь, такъ я бы получилъ его только черезъ 4 дня. Это второе ваше письмо. Тотчасъ же и отвѣчаю. Я очень доволенъ вашимъ письмомъ, доволенъ его трезвымъ характеромъ. Не на каменистую почву падаетъ сѣмя -- или слово въ вашей душѣ. Все что вы пишите о молчаніи вполнѣ согласно съ моими собственными мыслями и словами. О какъ хорошо помолчать иной разъ, и какъ правы вы, говоря, что многіе дары не дозрѣваютъ и скудѣетъ творчество въ человѣкѣ -- оттого, что не выноситъ ихъ человѣкъ въ тайникѣ своей души! Исаакъ Сирянинъ говорить: "сподобившійся бесѣды съ самимъ собою лучше есть сподобившагося бесѣды съ Ангелами". Не правда ли, какъ хорошо и глубоко это слово. Вы не подумайте однако, что я прочелъ всего Исаака Сирянина, но я прочелъ отрывки изъ него. А стыдно, что мы такъ мало знакомы съ этой литературой. Я бы очень охотно познакомился съ ней съ вами вмѣстѣ, если только вы будете на это согласны,-- разумѣется не теперь, а со временемъ... Если у васъ есть Творенія Свв. Отцовъ въ русскомъ переводѣ, то возьмите ту часть, гдѣ стихи (въ прозѣ) Григорія Богослова и прочтите его стихи о молчаніи. Онъ наложилъ на себя чуть ли не на два года обѣтъ молчанія и разсказываетъ въ стихахъ ощущеніе молчанія.-- Но васъ прошу не накладывать на себя обѣта молчанія относительно меня. Погодите... Какъ радъ я, что вамъ не страшно, что вамъ мирно. Только прошу васъ не скрывать отъ меня ничего, что вамъ не нравится во мнѣ или въ моихъ письмахъ. Не годится -- брошу, а годится -- воспользуюсь. Прощайте же, моя правда. Пора это письмо сдать на почту и нынче же вечеромъ поспѣть въ Бахчисарай, гдѣ и ночевать. Вы говѣли. Поздравляю васъ. Мнѣ это очень отрадно было узнать. Прощайте.

Симферополь. 2 Іюля Пятница.

   

17.

1866 г. Іюля 8-го, 11 часовъ вечера. Севастополь.

   Въ 9 часу вечера пріѣхали мы въ Севастополь, переправились черезъ бухту съ Сѣверной стороны на Южную, гдѣ и остановились въ гостинницѣ Ветцеля. Здѣсь такъ тяжело, такъ обидно, такъ ноетъ здѣсь русское сердце, что ни о чемъ иномъ ни говорить, ни думать нельзя. Я впрочемъ ужъ не въ первый разъ въ Севастополѣ. Я его подробно разсматривалъ на другой годъ послѣ войны, въ 1866 году, и ужъ не помню къ кому, но написалъ тогда всѣ свои впечатлѣнія въ письмахъ. Тогда эти развалины были еще свѣжи, раны такъ сказать еще сіяли и сочились кровью, событіе историческое еще не отодвинулось въ даль, а было животрепещущимъ настоящимъ. Я помню также ваши письма изъ Севастополя. Завтра посѣщу могилы и отслужу панихиду. Мы пріѣхали вечеромъ, и какъ здѣсь сумерекъ нѣтъ, а темнота ниспадаетъ внезапно, то видъ разрушенія былъ скрытъ отъ насъ. Но довольно знать, что я въ Севастополѣ. И какъ не идетъ къ Севастополю эта превосходная гостинница, въ которой мы помѣстились, и кое-гдѣ мѣстами какіе-то лоскутья живой жизни. Очень мало, но все же нѣсколько домовъ обстроилось, по бульвару гуляютъ дамы,-- слышны разговоры,-- хохотъ, кое гдѣ бренчанье музыки. Что нибудь одно: или Севастополь долженъ быть отстроенъ заново, со всѣми своими укрѣпленіями, воскреснуть такою же грозною твердынею, какъ прежде, или же остаться памятникомъ великой борьбы народовъ, громадною усыпальницею, каменнымъ эпическимъ сказаніемъ. Потому что Севастопольскій эпизодъ въ современной исторіи -- это какой то отрывокъ изъ героическаго періода, это эпосъ. но какъ ни быстро уходитъ Севастополь въ прошлое, все же долго, долго пройдетъ, пока онъ станетъ въ такой исторической перспективѣ, что Русскій способенъ будетъ отнестись къ нему, если не равнодушно, то только поэтически, и что эти развалины покроются для него почтеннымъ мхомъ исторіи, перестанутъ вопіять объ оскорбленіи народной чести, о сотняхъ тысячей падшихъ братій, а будутъ служить поводомъ къ назидательнымъ размышленіямъ. Теперь вѣроятно уже уничтожились слѣды хозяйничанья чужеземцевъ въ нашемъ дому, ихъ надписи на домахъ, названія улицъ, дороги ими проложенныя, но когда я былъ въ 66 году, все это еще существовало, и отъ всего этого краска стыда и негодованія бросались въ лицо. О какъ мы легко перенесли этотъ позоръ! Правда добыто столько славы при томъ, и такъ сильно было сознаніе своихъ грѣховъ, что мы смиренно признали себя заслужившими казнь,-- но тѣмъ болѣе должны бы мы были почтить тѣхъ, кто палъ искупительною жертвой. Древняя Русь непремѣнно бы установила въ день сдачи Севастополя панихидное служеніе по всей Россіи. Знаете ли вы Дмитріевскую поминальную Субботу -- въ началѣ Сентября. Ее знаетъ каждый мужикъ, хотя и не знаетъ, почему она установлена. Она установлена Дмитріемъ Донскимъ послѣ Куликовской битвы въ память всѣхъ погибшихъ на этой битвѣ. Не "торжество", не "кавалерійскій праздникъ", какіе установляются у насъ съ Петра -- хоть бы въ честь Полтавской побѣды или взятія Парижа,-- а смиренное поминаніе. Посмотрю завтра и иностранныя кладбища. Это послѣднее меня не возмущаетъ. Какъ будто всѣ народы, участвовавшіе въ кровавой борьбѣ, по окончаніи борьбы, пришли въ ужасъ сами отъ совершившагося истребленія человѣковъ,-- борцы ушли, оставивъ по себѣ безмолвныя кладбища и Ангеловъ смерти ихъ сторожащихъ. Станы воюющихъ враговъ -- превратились въ станы мертвыхъ. Здѣсь и теперь, какъ и прежде есть и Французы и Англичане и Сардинцы и Турки, и Русскіе,-- но не живые, а мертвые. Будь Русскій человѣкъ менѣе христіанинъ православный, онъ бы непремѣнно сложилъ бы легенду, что по ночамъ въ 12 часовъ -- встаютъ изъ гробовъ павшіе представители народовъ, и начинается снова жаркая сѣча, и валятъ невидимыя орудія и пр. и пр. Но Русскій человѣкъ простой -- вѣритъ, что за гробомъ вражды нѣтъ и враждовавшіе тамъ помирились...
   Какъ мы пріѣхали, вечеръ былъ великолѣпный. Правда, сверкали вдали не то молнія, не то зарница, но было необыкновенно тихо и огни на судахъ отражались спокойно въ бухтѣ. А теперь вдругъ поднялась буря, вѣтеръ такъ и рветъ окна, дождь, молнія. Не удивляйтесь, если письмо будетъ нѣсколько испачкано. До начала бури, окна у меня были открыты и на огонь налетѣла цѣлая туча москитосовъ или мосхитовъ,-- теперь они такъ и облипаютъ бумагу, и несносно кусаются, хотя и не опасно...
   Я не могу здѣсь не думать о простомъ солдатѣ, о "нижнемъ чинѣ", какъ его у насъ офиціально называютъ. Въ реляціяхъ о битвахъ офицеры обыкновенно называются по именамъ, а о солдатахъ пишется: "нижняго чина убито столько то". Нижній чинъ безличенъ и погибая не удостоивается собственнаго личнаго имени, а только нарицательнаго, опредѣляющаго родъ, espèce. Между тѣмъ всѣ единицы этого рода, всѣ отдѣльныя личности -- пережившія каждая личную свою драму передъ смертью, съ личною отвѣтственностью передъ Богомъ. Засыпаютъ ихъ въ общую могилу. Я давно собирался написать стихотвореніе, -- не забудьте -- прошу васъ -- мнѣ о немъ напомнить потомъ когда нибудь, подъ заглавіемъ "нижній чинъ", гдѣ говорю объ утѣшительной мысли, что вся эта толпа для насъ -- для Бога человѣческія души, и что каждая изъ нихъ затерянная здѣсь во "множествѣ многомъ" --
   
   "Отыщется въ день судный передъ Богомъ."
   
   Нравится ли вамъ это?
   А вчера уѣзжая изъ Симферополя, я заѣхалъ опять на почту, опустилъ письмо къ вамъ,-- и какое счастіе!-- получаю еще письмо отъ васъ! Въ промежутокъ времени, что я былъ на почтѣ утромъ и получилъ ваше второе письмо, опять пришла почта и почтмейстеръ задержалъ Ялтскій постпакетъ, и нашелъ тамъ еще письмо ко мнѣ -- третье. Такимъ образомъ я получилъ вчера два письма отъ васъ, всего три. Благодарю, благодарю. Дорогой въ экипажѣ, я поспѣшилъ его прочесть, а пріѣхавши въ Бахчисарай -- перечелъ его снова. И знаете, гдѣ я его прочелъ. Я имѣлъ письмецо къ Шостаку, здѣшнему городничему, да наконецъ я и самъ былъ и ночевалъ у него во дворцѣ въ 66 году,-- и намъ тотчасъ же дали помѣщеніе на ночь во дворцѣ, потому что въ городѣ негдѣ останавливаться. Мнѣ отвели комнату -- "гдѣ спала фрейлина Тютчева", а сестрѣ комнату Великой Княжны. И такъ въ той же комнатѣ, и можетъ быть и на томъ же диванѣ гдѣ вы почивали тогда,-- усѣлся я и перечелъ ваши письма,-- перечелъ медленно, медленно,-- подъ журчаніе Бахчисарайскихъ фонтановъ. Не правда ли, какъ это странно?
   Я очень доволенъ вашими письмами. Говорю "доволенъ" не въ смыслѣ похвалы вамъ, а въ томъ смыслѣ, что они даютъ моей душѣ тоже bien-être, какимъ исполнена ваша. Прочитавъ ихъ, мнѣ дѣлается хорошо, мирно,-- а этотъ элементъ чуждъ и новъ моей душѣ. Мятежъ и тревога -- вотъ собственно тотъ элементъ, въ которомъ я пребываю съ тѣхъ поръ, какъ себя знаю. Я этотъ мятежъ даже поэтизировалъ, называлъ его "святымъ" и "законнымъ"...
   
   Но я предѣлы наложу
   Души святому мятежу, и т. д.
   
   До тѣмъ менѣе я всегда признавалъ, что миръ есть высшее состояніе духа, что мятежъ не мудрость, а человѣкъ долженъ къ ней стремиться, а начало премудрости, говоритъ Сирахъ кажется, страхъ Господень. Онъ же, сколько помню говорить въ другомъ мѣстѣ, "начало премудрости -- пожелать премудрости". Я очень люблю этого Сираха и Соломона. Я предполагаю со временемъ, на досугѣ, перечесть ихъ съ вами.-- Итакъ, если мы оба не мирные стремились къ миру и наконецъ обрѣли его, то изъ этого выходитъ, что соединеніе нашихъ душъ, le contact de nos âmes -- производитъ гармонію, и каждый пополняется другимъ и находитъ въ другомъ что ему на потребу. Читая ваши письма -- я чувствую себя въ своей Heimath-gesucht, geahnt und hingethant, -- чувствую себя въ безопасности -- въ нравственной стихіи. Обращаюсь къ вашимъ письмамъ.
   Вашъ часъ дня и мой любимый часъ, хотя съ нимъ къ сожалѣнію у меня не связано никакихъ воспоминаній, потому что дѣтство свое я провелъ большею частью въ городѣ и въ этотъ часъ у насъ всегда садились обѣдать. Этотъ часъ -- послѣ вечеренъ, и я всегда любилъ то особенное освѣщеніе, которое онъ давалъ Москвѣ, и тѣ косвенные лучи солнца. Это часъ, когда сваливается жаръ и улегается вѣтеръ. Впрочемъ лучше васъ прочувствовать и описать этотъ часъ трудно. Въ Россіи, повторяю, этотъ часъ приходится какъ разъ послѣ вечеренъ; вы знаете вѣдь, что простой народъ мѣряетъ время не часами, а временемъ службы: около обѣденъ, около вечеренъ. Мнѣ хотѣлось описать этотъ часъ въ "Бродягѣ", я и началъ было, но долженъ былъ поспѣшить къ вечеру, чтобъ пріурочить свою картину къ крестьянскому быту.
   
   Жаръ свалилъ. Повѣяла прохлада,
   Длинный день кончаетъ рядъ заботъ, и т. д.
   
   Чудный, поэтическій часъ, который конечно мнѣ теперь вдесятеро дороже: образъ маленькой дѣвочки, выходящей гулять въ этотъ часъ со своей нянькой, теперь такъ запечатлѣлся въ моей душѣ, что его оттуда не вырвешь, и образъ этотъ отнынѣ неотложно будетъ возникать во мнѣ въ этотъ часъ... Что дѣлать -- сердитесь не сердитесь, а это такъ. Что касается до юга, то наши мнѣнія въ этомъ сходны: одно я скажу -- море и горы, какъ проявленіе силы и величія, какъ колоссальное совмѣщеніе могущества и тайны -- сильно поднимаютъ душу, и отъ времени до времени я чувствую въ себѣ потребность взойти на гору и взглянуть на море, т. е. ощущить почти осязательно и физически -- безпредѣльность. Впрочемъ и то сказать: море и горы не составляютъ принадлежности Юга, -- тоже самое можно имѣть и на Сѣверѣ, хотъ бы въ Финляндіи, но однакожъ не среди кочекъ и болотъ. Но я люблю нашу Сѣверную природу, какъ она есть безъ schöne Aussicht, безъ belle vue, особенно въ то время года и въ тѣ часы дня, когда она нѣжна, ласкова и смиренна. Я не люблю Южной природы за ея чувственность, точно также какъ не люблю и Южныхъ -- страстныхъ и чувственныхъ людей. На Югѣ человѣкъ дѣлается самъ частью природы, красивымъ животнымъ, а не господиномъ ея, какъ онъ является на Сѣверѣ. Вообще я не люблю, когда въ человѣкѣ слишкомъ много породы, ce qu' on appelle race pur sang, какъ въ лошадяхъ, слишкомъ много физичности; въ нашемъ Сѣверномъ человѣкѣ, въ его обликѣ гораздо болѣе обще-человѣческаго, болѣе духовности. Въ Южной женщинѣ много страсти, -- но нѣтъ нѣжности, нѣтъ доброты. А выше всего доброта! Въ этомъ случаѣ я вполнѣ схожусь съ Русскимъ народомъ, который такъ высоко цѣнитъ доброту, что готовъ простить изъ за нее много грѣховъ... Въ Бессарабіи, я помню, мнѣ случалось встрѣчать въ толпѣ Валаховъ, Цыганъ и Молдаванъ съ черными сверкающими какъ уголь глазами, съ горбатыми носами, съ черными какъ смоль волосами, съ мохнатою раскрытою грудью -- однимъ словомъ, картинными людьми; думаешь -- вотъ сила, вотъ герои,-- встрѣчать между ними бѣлобрысаго, бѣлокураго, невысокаго русскаго мужичка, съ благообразной физіономіей, спокойной, доброй, разумной -- и чувствовалось: вотъ сила, вотъ человѣкъ, а то звѣри,-- вотъ господинъ, которому эти твари должны быть покорны,-- оно такъ и есть. Выше всего духъ, а духъ въ Южномъ человѣкѣ угнетенъ его природой, и душа у него какая-то чувственная. Разумѣется и на Югѣ точно также возможно освобожденіе духа, какъ на Сѣверѣ его огрубѣніе, но мы говоримъ здѣсь про типъ, про породу. И какъ я любуюсь, смотря на N N, что въ ней нѣтъ этой животной породистости, этой знойной красоты, что въ ней мало тѣлесности, что она не belle-femme, что въ ней такое преобладаніе духа! Вся она крошечная, умѣстится на одной моей ладони, легче перышка,-- но если свѣтильникъ тѣлу есть око, такъ вся она освящается данными ей двумя свѣтильниками. Ахъ эти глаза! маленькіе, но искрящіеся такимъ свѣтомъ! Какъ я люблю эти глаза, полюбилъ ихъ съ самаго перваго дня знакомства. Вся она, эта N N, сосудъ скудельный, -- но духомъ горяще, Господу работающе! Вы скажете: опять я идеализирую. Да, идеализирую, потому что безъ идеализаціи невозможны никакія личныя отношенія къ людямъ. Т. е. это значить, что въ каждомъ человѣкѣ есть его идеалъ, -- его же внутренняя истинная физіономія, его типъ, его лучшее, относительно котораго самъ человѣкъ можетъ быть невѣренъ. Я могу быть хуже меня самого, вы можете быть хуже васъ самихъ, но для меня важно именно это его самое въ человѣкѣ. Вы не такая, но такою вы должны быть, и если никогда не достигается полнота идеала, то вѣдь стремленій къ этому идеалу вы въ себѣ отрицать не можете.
   Я писалъ это письмо, выжидая пока стихнетъ страшный вѣтеръ, мѣшающій нашей переправѣ съ Южной стороны на Сѣверную сторону Севастополя, чтобъ осмотрѣть кладбище Русское и новую церковь. Не дождавшись тихой погоды, мы рѣшились отправиться въ объѣздъ: это цѣлыхъ 15 верстъ и мы доѣхали до кладбища уже въ 8 часовъ вечера. Какое сильное, глубокое производитъ оно впечатлѣніе. Тутъ и Горчаковъ, и генералы и солдаты: послѣдніе въ общихъ могилахъ, крытыхъ одной плитой, въ видѣ пирамидальной крыши. И много ихъ этихъ бѣлыхъ плитъ. Это кладбище павшихъ или умершихъ -- не за себя, а за нѣчто высшее себя, не съ заботами о своемъ личномъ духовномъ спасеніи, а съ заботами о спасеніи отечества, родной земли, повергая участь своей души милосердію Божію. Всѣ они, эти храбрые и благородные, послужили идеѣ общаго, поглотившей эгоизмъ личности въ нихъ. Въ виду разрушеннаго Севастополя краснорѣчиво это нѣмое кладбище,-- и почти оттуда же виднѣются кладбища иностранныя -- каждая нація въ своей оградѣ. Не брань, не битва, не cliquetis, не звукъ сѣчи, копій, сабель, пушекъ раздается въ тишинѣ, а ведутъ эти кладбища будто бесѣду нѣмую между собою. И легли они эти борцы, а разрѣшеніе вопроса таитъ про себя исторія... Церковь мнѣ понравилась. Она устроена вся въ видѣ памятника.
   Полонъ всякихъ и патріотическихъ и религіозныхъ и философскихъ думъ, поѣхалъ я, когда уже стемнѣло, съ сестрой въ Балаклаву. Ѣхали все по "Французскому (т. е. Французами устроенному) шоссе! Доплелись до Балаклавы въ 1 часу ночи на Понедѣльникъ (5 Іюля). Заснуть не было никакой возможности отъ множества блохъ и насѣкомыхъ, въ 4 часу утра отправились мы въ Георгіевскій монастырь, гдѣ отстояли заутреню и возвратившись въ Балаклаву продолжали путь на почтовыхъ и чрезъ Байдарскія ворота, часу въ 5-мъ, въ вашемъ часу, пріѣхали въ Мисхоръ, гдѣ и остановились, по настоятельному приглашенію, у моихъ знакомыхъ Данилевскихъ, занимающихъ здѣсь два домика. Здѣсь мы и останемся вплоть до нашего отъѣзда, который воспослѣдуетъ дней черезъ 5, т. е. въ Субботу. Я довольно усталъ отъ объѣзда по Крыму: мы ѣздили ровно недѣлю въ экипажѣ открытомъ и довольно неспокойномъ, съ разными дорожными приключеніями. Пріѣхавши, выкупался въ морѣ, погулялъ по саду вмѣстѣ съ хозяевами, поужиналъ съ ними, и пришелъ въ свою комнату, чтобъ докончить письмо къ вамъ. Но усталость берегъ свое, сонъ сильно клонитъ, а мнѣ предстоитъ завтра же утромъ съѣздить въ Ялту, отдать на почту это письмо, и можетъ быть еще получить отъ васъ. Насъ съ сестрой очень безпокоитъ то, что до сихъ поръ отъ маменьки нѣтъ ни писемъ, ни извѣстій. Мы уже послали телеграмму изъ Симферополя, прося отвѣчать въ Ливадію (дальше телеграфъ никуда не доходить). Завтра заѣду на телеграфъ въ Ливадіи, чтобъ узнать нѣтъ ли отвѣта. Поэтому прощайте. Не извольте сердиться, если находите мои письма слишкомъ длинными и болтливыми. Я еще не дошелъ до того, чтобъ писать къ вамъ и къ N N письма коротенькія, но надѣюсь, что дойду. Еще одно письмо я напишу вамъ изъ Ялты, въ Пятницу 10 Іюля. Прощайте. Христосъ съ вами. Скажите N N, что я крѣпко, крѣпко сжимаю ея ручки въ моей, и что съ завтрашняго же дня начну новую бесѣду, отвѣчая на письма. Прощайте же, тихое счастье мое.
   

18.

Мисхоръ, 6 Іюля, 11 часовъ вечера.

   Нынѣшняя почта въ Ялтѣ не привезла мнѣ отъ васъ писемъ,-- за то мы получили наконецъ письма отъ своихъ и отвѣтъ на посланную нами телеграмму. Оказывается, что одна изъ моихъ сестеръ заболѣла воспаленіемъ въ легкихъ или чѣмъ-то въ родѣ этого, и хотя телеграфъ отъ нынѣшняго числа извѣщаетъ, что ей лучше, но сестру и меня это очень тревожить и безпокоитъ. Воспаленіе въ легкихъ вылѣчивать не трудно,-- но опасны бываютъ послѣдствія. Мы же такъ напуганы и знаемъ по опыту, какъ самые крѣпкіе организмы, самыя крѣпкія груди легко подвергаются чахоткѣ. Вслѣдствіе этого мы еще ускорили днемъ свой отъѣздъ и выѣзжаемъ отсюда 8--9-го будемъ въ Симферополѣ, перехватываемъ тамъ двѣ почты, направленныя въ Ялту, и поспѣшимъ въ Екатеринославъ, гдѣ, кромѣ писемъ, будетъ насъ ждать и телеграмма. Отъ содержанія этой телеграммы будетъ зависѣть -- направимся ли мы прямо въ Москву черезъ Харьковъ, или же поѣдемъ сначала въ Кіевъ. Богъ милостивъ, опасность минуетъ, но все же это значительно смутило душевное состояніе.-- Я вамъ пишу, а на дворѣ гроза, сильный дождь. Мнѣ очень бы хотѣлось знать -- одобряете ли вы мою мысль о пріѣздѣ въ Петербургъ?-- надѣюсь найти отвѣть на этотъ вопросъ по возвращеніи въ Москву. Если одобряете, то уважите -- какъ, когда и гдѣ можно надѣяться васъ видѣть. По мѣрѣ того, какъ приближается срокъ окончанія моего отпуска, сумрачнѣе становится у меня на душѣ. Предстоитъ усиленная редакторская дѣятельность въ то время, какъ я наименѣе къ ней способенъ, потому что не могу отдаться ей вполнѣ всею душою, со всѣми ея помыслами и помышленіями. Но и это бы еще ничего, еслибъ впереди предстояло мнѣ что нибудь вѣрное, опредѣленное для устройства моихъ дѣлъ. Тянуть дѣло, отлагать окончательную развязку не только мучительно, но и неудобно. Мы оба можемъ очутиться въ очень фальшивомъ положеніи... Лично, относительно себя, я былъ на этотъ счетъ очень безпеченъ, но теперь, теперь... Видѣть любимаго человѣка въ стѣсненіи и нуждѣ -- это невыносимо. Впрочемъ объ этомъ надо думать на мѣстѣ въ Москвѣ, когда получу письмо отъ брата и соображу все положеніе дѣлъ... Нынче я какъ то смущенъ и мнѣ не пишется, къ тому же очень усталъ: были въ Алупкѣ, все ходили и осматривали. Какъ бы мнѣ нужно было бы теперь почувствовать руку NN въ моей рукѣ, какъ бы это меня оживило! Я цѣню ваше желаніе воздерживаться и молчать, но сдѣлайте милость не молчите со мною. Мнѣ теперь нужна бесѣда съ вами.
   

19.

Среда вечеромъ, 7 Іюля.

   Какой прекрасный сѣрый день нынче въ Крыму! Сѣрый, ненастный, теплый день -- это здѣсь рѣдкость, и какъ отдыхаетъ глазъ послѣ неумолимаго, по вашему выраженію свѣта,-- и какъ дышется легко, и какъ смотрится легко на эту присмирѣвшую, скромную природу. Точно будто ослабили туго натянутыя нити, отпустили душевное напряженное состояніе. Я люблю такіе деньки. Въ минуты рѣдкія досуга отъ моихъ необыкновенно привѣтливыхъ и гостепріимныхъ хозяевъ, я, чтобъ еще лучше себя настроить, уходилъ въ себѣ, перечитывалъ послѣднія ваши письма и какъ то самъ умирялся и свѣтлѣлъ духомъ.-- но какъ бы это сдѣлать, Анна Ѳеодоровна, чтобы испытывая благодатное ощущеніе мира, теплоты, свѣта въ душѣ, не замѣчать его, или по крайней мѣрѣ не дѣлать его предметомъ своего сознанія, но становиться къ нему въ объективное отношеніе, какъ будто оно внѣ васъ и вы отъ него свободны? Не нужно бы его ни описывать, ни объ немъ говорить слишкомъ много, а я чуть было не принялся писать стиховъ о томъ, какъ миръ водворяется въ душу, и что это такое за ощущеніе тишины. Я воздержался отъ стиховъ, предпочитая сохраненіе мира стихамъ и боясь, что писаньемъ стиховъ я его прогоню, т. е. какъ бы расквитаюсь съ нимъ и удовлетворюсь его поэтическимъ образомъ, а не реальною сущностью. Мнѣ приходится самому брать противъ себя предосторожности какъ противъ поэта. Неправда ли, какъ странна такая двойственность, и не вредитъ ли во мнѣ поэтъ положительному человѣку, а положительный человѣкъ поэту? Вредитъ, одинъ мѣшаетъ другому. Одинъ и тотъ же человѣкъ пишетъ "Бродягу" и изслѣдованія "О торговлѣ на Украинскихъ ярмаркахъ". Оба сочиненія имѣютъ успѣхъ, послѣднее вѣнчано два раза преміями, удостоено золотой медали, признано классическимъ, но изъ меня не вышло статистика, полюбившаго это дѣло, а "Бродяга" остался недоконченнымъ и какъ поэтъ я не произвелъ ничего крупнаго. Правда въ изслѣдованіи о ярмаркахъ видно присутствіе художественнаго элемента въ изслѣдователѣ и такое приложеніе поэтическаго откровенія въ статистикѣ было не безплодно для дѣла,-- но одолѣвъ поэтическимъ штурмомъ весь огромный статистическій матеріалъ и написавъ въ 6 недѣль книгу въ 400 печатныхъ страницъ (правда не отрываясь отъ работы, работая даже и цѣлыя ночи на пролетъ),-- я, повѣрите ли, совѣстно въ этомъ сознаться, знаю теперь самъ эту мою книгу хуже любого другого, ее прочитавшаго. Но я сознаю самъ, что такое поэтическое отношеніе къ труду не есть настоящее отношеніе къ труду для достиженія ученаго прочнаго знанія, и всячески стараюсь избавиться отъ этого недостатка, но еще не избавился, хотя уже стиховъ давно не пишу и чуть ли не утратилъ этой способности совсѣмъ. Эта борьба во мнѣ двухъ этихъ элементовъ, двухъ разныхъ требованій и запросовъ моей натуры и производить во мнѣ, между прочимъ, такое безпокойство, мѣшаетъ цѣльности и зрѣлости. Мнѣ кажется, что NN, внося гармонію и миръ въ мою душу, дастъ мнѣ возможность разрѣшить проблему, и поставить противоположные во мнѣ элементы не во враждебныя, другъ другу мѣшающія отношенія, но въ гармоническій аккордъ, въ которомъ одинъ элементъ другому пособляетъ и пополняетъ. Я молюсь теперь о томъ, чтобы миръ, осѣняющій теперь такъ сладко мою душу, былъ бы не поэтическимъ призракомъ, плодомъ моего теперешняго праздничнаго досуга, а будничнымъ практическимъ дѣломъ, чтобъ онъ выдержалъ испытаніе, тяжкаго и непріятнаго труда и ежедневности. Ежедневность -- самое страшное испытаніе, самый вѣрный оселокъ (камень о который точатъ лезвее ножей), самая надежная проба всякаго порыва, всякаго чувства, воли и т. д. Я до сихъ поръ терпѣть не могъ ежедневность, и склоненъ былъ желать, чтобъ
   
   Вся жизнь была одно служенье,
   Одинъ лирическій порывъ,
   
   хотя и понималъ, что это фальшиво, хотя красиво, что такихъ рѣчей нельзя вложить въ уста мудрости. Но ежедневность именно ежедневность и составляетъ,-- должна, по крайней мѣрѣ, составлять источникъ счастья въ брачномъ союзѣ. Я стараюсь теперь собрать свои силы, созрѣть для подвига ежедневности;-- она не исключаетъ поэзіи и ея правъ, напротивъ она только освобождаетъ поэзію отъ порывовъ, отъ минутности, внося ее во всю жизнь, какъ плодотворный, производительный элементъ. Что-то вы на это скажете?
   Завтра ѣдемъ въ обратный путь, и завтра къ вечеру простимся въ Алуштѣ съ Чернымъ моремъ и съ южнымъ берегомъ, и поворотимъ въ Симферополь. Какъ ни радъ я возвращаться въ Москву, но не безъ грусти разстаюсь я съ моремъ и съ этимъ небомъ.
   

20.

Ея Превосходительству
Аннѣ Ѳеодоровнѣ
Тютчевой.

Донесеніе.

   Чрезъ сіе честь имѣю вамъ донести, что въ вотчинѣ вашей, Таврической губерніи, Ялтскаго уѣзда, Дикое-Поле, Безымянна тожъ, все, благодареніе Богу, обстоитъ благополучно, и по осмотрѣ моемъ никакихъ поврежденій не оказалось. Напротивъ все въ исправности: поле отъ всякихъ произрастеній свободно, земля какъ слѣдуетъ, вдоволь нагрѣвается и пропекается солнцемъ, высота горы не убавилась нисколько и наблюденіе надъ моремъ, надъ сосѣдними виноградниками, садами, долами и горами, какъ нельзя удобнѣе. Одно только найдено мною не въ порядкѣ. Плетень, огораживающій владѣніе Вашего Превосходительства, слишкомъ низокъ, и черезъ него легко лазить, что и я учинилъ съ двумя Татарами,-- проводниками. По сей причинѣ я сумнѣваюсь -- не украли бы чего. Такъ не прикажете ли Ваше Провосходительство сдѣлать плетень повыше? О чемъ вамъ нижайше и доношу...
   8 Іюля 1865 г.
   Сей рапортъ, который въ настоящую минуту пишу вамъ въ Алуштѣ, показываетъ вамъ, что я посѣтилъ вашу землю. Нынче утромъ (Четв. 8 Іюля) отправились мы изъ Мисхора, заѣхали въ Ливадію отправить телеграмму и чтобъ проститься съ Монигетти, гдѣ попали на обѣдъ и должны были обѣдать. Въ Ливадіи очутился въ это время Антонинъ Княжевичъ, вмѣстѣ съ дядей. Монигетти же въ это утро были заняты перепиской вашего письма о кончинѣ Наслѣдника, копію съ котораго прислалъ имъ изъ Гаспры Князь Мещерскій (я забылъ сказать, что проѣзжая изъ Мисхора мимо Гаспры, и услышавъ звонъ, мы зашли въ церковь: обѣдни почему то не служили, а служили часы. Нынче вѣдь праздникъ Казанской Божьей Матери. Я впрочемъ не очень люблю тотъ culte Богородицы, который существуетъ въ Русскомъ быту и отчасти въ церкви. Объ этомъ когда нибудь послѣ.-- За обѣдомъ Монигетти, сидѣвшій подлѣ меня, говорилъ мнѣ по секрету, по поводу переписываемаго ими вашего письма, что онъ слышалъ, что вы очень умны и "съ либеральными идеями". Отъ нихъ мы поѣхали въ Ялту, взяли тамъ подорожную и почтовыхъ лошадей, и вечеромъ пріѣхали въ Алушту, гдѣ вынуждены ночевать, потому что дорога отсюда въ Симферополь очень не хороша, а ночь такая темная что ни эти ни видно. По дорогѣ отъ Ай-Даниля, по предварительнымъ распросамъ, отыскалъ я землю Графини Блудовой. Нашелся Татаринъ, который меня проводилъ, и показалъ земли, которыя купили Государынины фрейлины. Земля графини -- садъ цвѣтистый въ сравненіи съ вашею, тамъ даже что-то сѣяно и посажено. Татаринъ, показывавшій мнѣ, почти не умѣлъ объясняться по русски. Желая обозначить границы вашего поля, онъ говорилъ: "вонъ тамъ (гдѣ стояла корова) это ужъ другой человѣкъ, а вотъ это тебѣ, все тебѣ, и это тебѣ". По его словамъ тутъ долженъ хорошо родиться виноградъ: на самомъ упекѣ солнца! Выбрали вы мѣстечко! Видъ дѣйствительно великолѣпный, но надо бы велѣть посадить деревьевъ. Я обошелъ все кругомъ.
   

21.

Симферополь 9 Іюля.

   Пріѣхавъ нынче утромъ, я отправился на почту, но не нашелъ письма ни отъ маменьки, ни отъ васъ. Нынче же должна придти вечеромъ другая почта. Мы подождемъ ее и потомъ будемъ продолжать свой путь до Екатеринослава. Я думаю, что вамъ сообщили уже нашу депешу о томъ, что со 2-го Іюля надо писать въ Екатеринославъ, а потомъ въ Кіевъ. Можетъ быть это было не совсѣмъ ловко съ моей стороны?.. Послѣднее ваше письмо я имѣю отъ 22-го Іюня, т. е. писано этого числа, а изъ Москвы отправлено 24-го. Я простился съ моремъ. Богъ знаетъ, когда я его увижу, и увижу ли? Такъ оно далеко отъ сердца Россія, гдѣ я живу, такъ оно вообще не наше!.. Извѣстіе о болѣзни сестры смущаетъ меня и нарушаетъ доброе, гармоническое расположеніе духа. Слишкомъ многое и о многомъ хотѣлось бы мнѣ написать теперь вамъ, но лучше отложу до другого раза. А теперь некогда, пойду справляться на почту.
   

22.

Понедѣльникъ, 12 Іюля 1865 г. Екатеринославъ.

   Здѣсь не нашелъ я на почтѣ вашего письма, вѣроятно вышло какое-нибудь недоразумѣніе и вамъ не переслали мою депешу къ матушкѣ, въ которой я телеграфирую ей, что 2-го Іюля писать письмо въ Екатеринославъ, а 10-го -- въ Кіевъ. Въ Пятницу, въ Симферополѣ, дождался я почты, вскрылъ пакеты, адресованные въ Ялту -- нѣтъ письма. Мнѣ это очень больной досадно, мнѣ именно теперь такъ были бы нужны ваши письма. Или тутъ вышло недоразумѣніе и вы продолжаете писать ваши письма въ Ялту, или же вы прекратили вовсе писать, имѣя въ виду мое письмо изъ Саратова, гдѣ я разсчитываю, что 14-го Іюля меня уже не будетъ въ Крыму,-- или же тутъ есть другія причины,-- можетъ быть мои письма причинили вамъ какія нибудь непріятности. Во всякомъ случаѣ съ 24-го Іюня я не имѣю отъ васъ писемъ. Слава Богу, отъ своихъ мы нашли здѣсь и письма и депешу, вполнѣ успокоительныя на счетъ здоровья сестры.
   Въ Пятницу вечеромъ поздно выѣхали мы изъ Симферополя, въ Понедѣльникъ утромъ (нынче) пріѣхали въ Екатеринославъ. Нынче же вечеромъ выѣзжаемъ, и надѣемся въ Четвергъ днемъ быть въ Кіевѣ. Тамъ пробудемъ недѣлю времени и черезъ недѣлю пути, съ остановками -- я буду въ Москвѣ. Жара страшная. Мы ѣдемъ всѣ ночи на пролетъ, несмотря на ихъ темноту, а днемъ останавливаемся раза два, часа по два, но это не помогаетъ потому что станціи душныя, полны мухъ. Теперь я чувствую въ себѣ только тупую усталость и не очень расположенъ пускаться въ описанія, къ тому же жара невыносимая,-- а мнѣ еще надо хлопотать о подорожной. А есть что описать -- это дорогу ночью въ степи, эту нашу степь -- наше зеленое море! Ѣдучи я думалъ: нѣтъ вы этого ничего не испытали, вы не знаете что такое ѣхать съ колокольчикомъ ночью въ степи, и пр. и пр. Все это мнѣ хотѣлось бы дать вамъ испытать. Мы какъ нибудь предпримемъ вмѣстѣ путешествіе по Россіи: надо, чтобъ вы увидали Россію какъ она есть и остались вѣрны своей любви въ ней и вѣры въ нее, не смотря на безобразную подъ часъ дѣйствительность.
   Прощайте, буду писать вамъ изъ Кіева, Надѣюсь что авось либо я получу отъ васъ письма въ Кіевѣ. Видите какъ я пишу тотчасъ послѣ дороги, рука трясется. Прощайте -- въ Кіевѣ предполагаю написаться вдоволь и съ этой пріятной перспективой теперь кончаю, Прощайте, Господь съ вами. Я впрочемъ прощаюсь и встрѣчаюсь съ NN каждое утро и каждый вечеръ и въ степи и на морѣ, и въ дорогѣ и на отдыхѣ. Да хранитъ васъ Богъ такою, какъ вы были эти дни.
   

23.

Пятница, 16 Іюля 1865 г. Кіевъ.

   Кіевъ самъ по себѣ, Кіевъ Кіевомъ, а и то не мало значитъ, что здѣсь на почтѣ нашелъ я три письма отъ васъ. Спасибо вамъ. Мнѣ хорошо. Такое "благораствореніе воздуховъ" и въ погодѣ и въ душѣ, что истинно благодаришь Бога, и набираешься силъ на жизнь. По крайней мѣрѣ такъ кажется, и дай Богъ, чтобъ такъ было. Теперь-то не мудрено носить въ душѣ такое чувство мира и гармоніи, а посмотримъ, Иванъ Сергѣевичъ, что скажешь ты недѣли черезъ двѣ-три, когда вновь окунешься въ редакторскую суету, въ редакторское безденежье, въ дѣятельность публициста. Вотъ это будетъ настоящее испытаніе. Человѣкъ никогда не долженъ въ счастьѣ забывать о несчастьѣ и долженъ въ счастьѣ запасаться силами для несчастья, равно какъ и въ несчастьѣ не долженъ терять вѣру въ счастье,-- однимъ словомъ нужно быть выше счастья и несчастья житейскаго, или лучше сказать стать на такой высотѣ, достигнуть такого особеннаго счастья, при которомъ удачи и неудачи жизни не могутъ поколебать въ насъ внутренней гармоніи. Но я совершенно неумѣстно и не во время зафилософствовался.
   Кланяется вамъ Кіевъ. Я пріѣхалъ вчера утромъ, прямо къ торжеству, бывающему здѣсь 15 Іюля, въ день Св. Князя Владиміра и былъ на этомъ торжествѣ вмѣстѣ съ вами. Вы можетъ быть и не догадывались, что вы принимали участіе въ этомъ торжествѣ?.. Да и какъ еще! Я видѣлъ какъ у васъ, въ одно время со мной брызнули слезы изъ глазъ, когда горы Кіевскія, Днѣпръ, Крещатикъ -- гдѣ совершилось крещеніе Руси, и вся окрестность огласились пѣніемъ тысячи голосовъ: "святый, равноапостольный великій княже Владиміре, моли Бога о насъ"! На самомъ мѣстѣ дѣла Владимірова, на самомъ мѣстѣ крещенія Руси, въ присутствіи хоругвь и образовъ, высланныхъ къ памятнику Владиміра отъ каждой святыни Кіевской, въ присутствіи сотни тысячъ крещеннаго Владиміромъ русскаго народа, эта благодарная пѣснь православной Руси, послѣ тысячелѣтняго вкушенія благъ отъ неоскудѣваемаго источника открытой ей Истины,-- слышать эти возгласы въ Кіевѣ -- производить такое сильное впечатлѣніе, которое никакимъ воображеніемъ не можетъ бытъ возсоздано. Это торжество впрочемъ установлено недавно. Въ этотъ день митрополитъ служитъ обѣдню въ Десятинной церкви, гдѣ лежатъ мощи Св. Ольги и гробница Владиміра. Потомъ отъ Лавры, отъ всѣхъ монастырей и церквей сходятся хоругви, кресты, иконы, духовенство къ памятнику Св. Владиміра. (Всѣ бранятъ, но мнѣ очень нравится эта колоссальная фигура съ крестомъ на горѣ),-- тутъ служится молебный Владиміру и ставъ на подножіи чугунной статуи -- Митрополитъ осѣняетъ Кіевъ -- а съ нимъ и всю Русь съ четырехъ сторонъ. Вся родная исторія ожила во мнѣ въ ея непрерывной связи историческихъ мгновеній или моментовъ, въ ея живой, неумирающей связи, при ощущеніи которой утрачивается ощущеніе лѣтъ и временъ. Что значитъ тысячелѣтіе?! Дѣло Владиміра будто вчерашнее дѣло, и переживаешь лично, въ данную минуту, повидимому ограниченную условіями мѣста и времени,-- мгновеніе "всемірно-историческое", касающееся племенъ и народовъ, милліонъ милліоновъ лицъ, преемственно смѣнявшихъ другъ друга въ теченіи тысячелѣтія.-- Далѣе отъ памятника Владиміра, который на горѣ, церковная процессія сходитъ извилистыми дорогами, которыя всѣ по краямъ окаймлены народомъ, -- внизъ, къ колодцу Іоанна Предтечи, и тамъ совершается водосвятіе. Затѣмъ процессія уходитъ, хоругви и иконы разносятъ по церквамъ, а народъ запружаетъ собою всю долину около колодца, стараясь достать и испить освященной воды. Прибавьте къ этому великолѣпнѣйшій день, безоблачное небо, голубой Днѣпръ, зелень этихъ горъ, на которыхъ толпятся по всѣмъ изгибамъ и извивамъ, люди въ праздничныхъ одеждахъ,-- и вы поймете, почему я такъ благодаренъ былъ себѣ, что поспѣлъ именно къ этому дню. И такъ пріятно думать и чувствовать, что никто лучше васъ -- не слился бы гармонически съ думами и ощущеніями, возбужденными этимъ торжествомъ во мнѣ, да въ васъ они были бы еще живѣе;-- можетъ быть не такъ живо было бы въ васъ историческое чувство, но живѣе, чѣмъ я ощутили бы вы давленіе вѣковъ молитвы! Какая вы славная, надобно сказать правду!
   Крещеніе Руси! Какое чудесное историческое мгновеніе! Какъ просто, безъ борьбы, напоялась эта земля живой Воды, какъ родной, давно жданной, и какъ мгновенно зацвѣло въ ней православіе могучею жизнью... Читали ли вы, въ подлинникѣ,-- въ лѣтописи Нестора,-- описаніе этого событія, а потомъ молитвенный, благодарственный дифирамбъ этого спокойнаго и безстрастнаго монаха -- лѣтописца -- по поводу этого перваго возблистанія лучей Истины Православія на Русь... Не прошло вѣка -- Русь называется "Святою Русью"! Удивляюсь, что учителя исторіи не заставляютъ учениковъ читать это мѣсто въ подлинникѣ. Если вы не читали, то имѣйте въ виду, что вамъ предстоитъ прочесть какъ это, такъ и нѣкоторыя другія мѣста изъ лѣтописей вмѣстѣ со мною.
   Я былъ въ Кіевѣ два раза, въ 1864 году и прожилъ мѣсяцъ, и въ 1855 г., проходя съ дружиною. Тогдашнія мои впечатлѣнія были записаны -- и многое, сколько помню, было выражено очень удачно. Всякій, знакомый съ исторіей, испытываетъ особенное историческое чувство, при видѣ Кіева. На васъ вѣетъ весною Руси, тою вешнею Русью, до-Татарскою, которая была хороша, какъ ясное утро, съ своими Владимірами, Изяславами, Мечиславами, съ дѣятельною мѣстною жизнью, съ своими князьями и вѣчами. Это не единодержавное величіе Москвы, царственное, могучее, воплотившее въ себѣ идею единства и цѣльности Руси,-- красота Москвы и красота Кіева выражаютъ собою два момента въ Русской исторіи. Въ Москвѣ Русь является государствомъ и государственный элементъ преобладающимъ, а въ ощущеніи государственной силы есть что-то давящее и гнетущее. Въ Кіевѣ же вамъ дышется такъ легко, какъ дышется въ молодости, весною, утромъ! Идея единства только носилась надъ русскою землею, жила въ общемъ сознаніи, но не воплощалась, въ рѣзко-осязательномъ фактѣ едино" держанія!.. А потомъ эти горы -- полныя пещеръ, и пещеры полныя этихъ "молитвенниковъ за Русскую Землю", -- этой первой жатвы христіанскаго посѣва! Тутъ и Несторъ-лѣтописецъ, тутъ и Илья Муромецъ-миѳическій народный богатырь временъ "Владиміра Краснаго-Солнышка", богатырь изъ народа, пировавшій на пирахъ Владиміра. Вы знаете, что большая часть народныхъ пѣсенъ пріурочивается къ свѣтлому времени Владиміра... Но право, я бы не окончилъ, еслибъ пустился въ. разсужденія о значеніи пещеръ и по поводу пещеръ и Кіева. Знаю только, что быть намъ съ вами въ Кіевѣ вмѣстѣ, если Богъ позволитъ.
   (Кіевская, княжеская Русь -- преобразуется отчасти въ Днѣпрѣ, прихотливомъ, мѣняющемъ свое русло, какъ мѣняла Русь свою столицу; Московская, царственная, державная Русь преобразуется въ Волгѣ).
   Хоть я и писалъ вамъ изъ Екатеринослава, но это было не въ счетъ: я такъ усталъ тогда отъ дороги! До Кіева отъ Ялты мы сдѣлали сухопутно слишкомъ 1030 верстъ, ровно въ недѣлю. Изъ Мисхора заѣхали мы въ Ливадію, послать телеграмму, но тутъ насъ задержали обѣдать Монигетти, у которыхъ въ то же время оказались Княжевичи; впрочемъ, кажется, объ этомъ я вамъ писалъ -- изъ Симферополя. Изъ послѣдняго вечеромъ мы двинулись на Перекопъ, съ Перекопа на Бериславъ, Никополь, Екатеринославъ. Оттуда въ Кременчугъ, и на Полтавской губерніи въ г. Хоролъ, Лубны, Пирятинъ, Переяславъ, наконецъ станція Бровары, Днѣпръ, Кіевъ. Такимъ образомъ мы проѣхали Перекопскую степь, степь Новороссійскую, самую сердцевину Малороссіи. Ѣхали мы постоянно по ночамъ, останавливаясь на нѣсколько часовъ днемъ въ самый лютый жаръ. Да и останавливаться негдѣ. Вездѣ душно и грязно. Экипажецъ нашъ оказался необыкновенно легокъ и покоенъ. Хороша ночь на горахъ, хороша она на берегу моря, но хороша же она и въ степи, гладкой и ровной какъ скатерть! ночь темная, безлунная, но звѣздная! Я люблю степь -- это зеленое море, надъ которымъ опрокинулось сводомъ море синяго неба. Ѣдешь, звенитъ однозвучно колокольчикъ, по мягкой дорогѣ ни стука, ни дребежжанья экипажа. Только одни вы и бодрствуете, да куетъ въ дали кузнечникъ, да издали покрякиваетъ коростель. Все спитъ, все безмолвствуетъ, все пустынно. Но безпредѣльность степи не имѣетъ въ себѣ той грозной, давящей душу тайны, какою обладаетъ бездонное море, ни того страшнаго могущества. Звѣзды такъ ярки. Млечный путь доходитъ до самой земли! И по этому пустынному дикому пространству бѣжитъ телеграфная проволока, и какъ то одиноки, сиры стоятъ беззащитные телеграфные столбы, о которые подчасъ задѣваетъ чумакъ съ своимъ неповоротливымъ воломъ и между которыми ловко прокладываетъ для себя удобную дорогу Русскій ямщикъ съ своей тройкой. Смотришь, смотришь въ эту темную даль и незамѣтно для себя задремлешь, потомъ отъ какого-нибудь возгласа ямщика, дремота, какъ птица, слетитъ съ твоихъ очей,-- смотришь и не понимаешь -- что это такое и гдѣ ты, какіе-то фантастическіе образы принимаетъ и бричка и вони, и пологая степь кажется отвѣсной стѣной,-- пока наконецъ все придетъ въ прежніе размѣры и разстелется опять передъ глазами степь, и раскинется надъ ней небо,-- и вновь снидетъ на душу тихій, безмятежный, молитвенный восторгъ,-- а потомъ также тихо и нѣжно слетитъ на глаза дремота. И еслибъ подлѣ меня въ бричкѣ сидѣла NN, то я бы слышалъ ея шептанье: какъ хорошо, Господи! и потомъ: какъ мнѣ хорошо! И крѣпко пожали бы мы другъ другу руки, и вмѣстѣ безъ словъ славословили бы Бога.
   Впрочемъ довольно объ этомъ. Я только себѣ рѣшилъ непремѣнно совершить подобное путешествіе съ NN, въ такой же маленькой бричкѣ, съ тѣми же ея удобствами и неудобствами. А что за прелесть Малороссія! Вотъ она должна вамъ понравиться. Въ ея природѣ нѣтъ ничего яркаго, рѣзкаго, но столько мирнаго, мягкаго, ласковаго, такой поэтическій колоритъ подернулъ ее всю, что въ ней есть неотразимая прелесть. Вотъ и тамъ необходимо побывать вмѣстѣ. Есть чудныя имѣнія въ Переяславскомъ уѣздѣ Полтавской губерніи, верстъ 100 и 160 отъ Кіева по дорогѣ. Затѣмъ, что все-таки будетъ очень чувствительно намъ Великоруссамъ -- тамъ все-таки мало духовно-церковной жизни въ народѣ. Поэтому я вполнѣ одобряю вашу мысль на счетъ покупки имѣнія около Св. Горъ, и вообще предпочелъ бы имѣнія въ Южную сторону отъ Москвы, чѣмъ въ Восточную. Ну право, кажется, Саровская пустыня въ Воронежской или Тамбовской, а не Нижегородской. Что касается до Св. Горъ, то тугъ удобно поручить это дѣло Кохановской во всѣхъ отношеніяхъ: она отличная хозяйка. Желѣзная дорога до Харькова доведется скоро, и еще раньше ея будетъ проведена желѣзная дорога до Козлова и до Воронежа, оттуда уже не такъ далеко. Наконецъ самъ Харьковъ представляетъ разные рессурсы -- докторовъ, библіотеки, книгопродавцевъ, четыре огромныхъ ярмарки въ году, и проч.-- Надо однакожъ непремѣнно, чтобъ это имѣніе давало хорошій процентъ за потраченныя деньги. Напишите обо всемъ этомъ подробно H. С. Соханской.
   Я принялъ всѣ мѣры, чтобы ни одно ваше письмо не пропало и вездѣ на почтѣ оставилъ записки, куда отсылать письма, присланныя на мое имя. Но не ошибаетесь ли вы сами въ счетѣ. У меня до сихъ поръ шесть вашихъ писемъ. Первое изъ нихъ писано 15 Іюня, въ день вашего пріѣзда въ Петербургъ, отправленное изъ Петербурга 16 Іюня; второе письмо 17 Іюня и отправлено вами въ Москву съ Графиней Блудовой, а изъ Москвы отправлено ко мнѣ 22 Іюня. Третье письмо (и какое это славное письмо -- вы говѣли и причащались) -- начато вами 20 Іюня, потомъ вы продолжали писать 21 и 22 Іюня: оно отправлено изъ Москвы ко мнѣ 24 Іюня.-- Вотъ тутъ я полагаю есть письмо, до меня не дошедшее -- потому что четвертое, полученное мною письмо писано вами 80 Іюня. Едва ли съ 22 Іюня по 30 вы не писали! Напротивъ вы упоминаете, что писали 25 Іюня, и этого-то письма я и не получалъ. Быть не можетъ, чтобъ вы не сказали ничего о самомъ переѣздѣ вашемъ въ Петергофъ. Письмо, писанное вами 30 Іюня, 1 Іюля и отправленное вами 2 Іюля, получено мною здѣсь въ Кіевѣ, куда и было адресовано. Пятое письмо писано вами 4 и 5 Іюля и послано къ маменькѣ въ Москву, откуда отправлено 9 Іюля въ Кіевъ. Наконецъ шестое коротенькое письмо, безъ означенія числа,-- въ немъ вы упоминаете о первомъ моемъ письмѣ изъ Ялты; на штемпелѣ конверта стоитъ СПБ., 9 Іюля, стало быть оно во всякомъ случаѣ позднѣе письма, отправленнаго того же числа изъ Москвы. Всѣ эти три письма я нашелъ въ Кіевѣ 15 Іюля. И такъ шесть писемъ. Весьма вѣроятно, что пропало одно, адресованное въ Ялту. З-жъ это обидно и больно! И это одно изъ писемъ, какъ видно, которымъ вы особенно дорожили! Я впрочемъ надѣюсь, что оно таки дойдетъ до меня -- но уже въ Москвѣ. Я такъ радъ, что вы пишите дневникъ, или лучше сказать -- не дневникъ, а ежедневно бесѣдуете со мной,-- и съ такимъ нетерпѣніемъ хочется мнѣ погрузиться въ чтеніе вашего дневника. Вообще добро творятъ моей душѣ и добромъ вѣютъ на меня ваши письма. Спасибо вамъ -- говорю я самъ себѣ, читая ихъ... Теперь спѣшу отослать это письмо на почту и нынче же стану продолжать -- отвѣчать на ваши письма. Прощайте же покуда. Ручку вашу, и да благословитъ васъ Богъ, и да воздастъ Онъ вамъ тою же полнотою сердечнаго существованія, которою живу я теперь.
   

24.

17 Іюля Суббота. Ночь на Воскресенье. Кіевъ.

   Нынче утромъ отправилъ я письмо къ вамъ, а ввечеру получилъ письмо отъ васъ отъ 10 и 11 Іюля и посланное изъ Петербурга 12-го. Я неосторожнымъ и неумѣстнымъ разсужденіемъ огорчилъ васъ, смутилъ васъ -- какъ мнѣ это больно! Простите мнѣ, сдѣлайте милость. Ну вотъ видите -- я какой! А вы въ этомъ же письмѣ меня идеализируете, ставите выше себя, Богъ знаетъ на какой пьедесталъ. Въ самомъ дѣлѣ я человѣкъ видно очень отвлеченный, видно у меня горячѣе голова, чѣмъ сердце, что я не сообразилъ сердцемъ, какое впечатлѣніе должно было произвести на васъ мое неосторожное слово! Отъ васъ жду я себѣ жизни сердца, и того благоуханія мира, любви, которое проникнетъ насквозь мою суровую, черствую -- отъ природы довольно грубую природу, которую я искуственно закалилъ еще въ большей суровости. Во мнѣ есть страшная гордость ума, который не хочетъ дать себя уловить въ плѣнъ никакому обольщенію чувствъ и хотѣлъ бы во всякое время быть готовымъ ко всему, которому обидны сюрпризы, недостойные мыслящаго человѣка. И потомъ -- я столько жилъ и пережилъ, столько испыталъ самообольщеній, что утратилъ вѣру въ свои ощущенія. Какъ многое казавшееся мнѣ вѣчнымъ и прочнымъ оказалось потомъ кратковременнымъ и шаткимъ, какъ часто ропотъ смѣнялъ хвалу, отчаяніе и уныніе -- бодрость и упованіе, тревога -- тишину,-- сомнѣніе вѣру. Вы меня еще не вполнѣ понимаете. Называете Наѳанаиломъ -- "въ немъ же лѣсти нѣтъ",-- когда моя главная мольба къ Богу: дай правды мнѣ, и къ вамъ -- будь орудіемъ для меня правды, -- когда мнѣ такъ опротивѣла во мнѣ самомъ поэтическая ложь, что поэтическіе восторги мною заподозрѣны, и я -- высшее выраженіе серьезности моихъ отношеній къ вамъ -- не позволяю себѣ писать къ вамъ стиховъ. Вотъ почему я хватаюсь за мысль, какъ за болѣе вѣрнаго и надежнаго союзника и путеводителя. Логика не измѣнчива. Я пріучилъ себя къ абстракціи. Наконецъ -- мнѣ казалось, что послѣ того, какъ я однажды въ разговорѣ изложилъ вамъ свой взглядъ на жизнь и смерть, мои слова не могутъ имѣть для васъ ничего новаго. Я не хочу забывать о возможности смерти, но теперь (только теперь) говорю прямо Богу, что не желаю умирать, а желаю жить,-- но во всякомъ случаѣ (по разсчету чисто эгоистическому) желалъ бы умереть прежде NN, потому что люблю ее ужъ очень. Какъ вы нервны, добрая моя! Простите мнѣ мои абстракціи и останавливайте меня, да онѣ и сами пройдутъ въ той атмосферѣ тепла и свѣта, которою я буду дышать. А знаете ли, что какъ мнѣ не больно то, что я васъ смутилъ и разстроилъ, все же мнѣ было пріятно въ этомъ смущеніи и разстройствѣ проявленіе того чувства, которое -- каюсь -- до сихъ поръ недостаточно во мнѣ проявлялось. Повѣрите ли, что на меня находили сомнѣнія въ чувствѣ NN ко мнѣ. Помните, я сказалъ NN, и она съ этимъ вполнѣ согласилась, что люблю ее больше, чѣмъ она меня,-- вспомните, что многое осталось недосказаннымъ и недоразъясненнымъ, и что два съ половиной года тому назадъ я былъ отвергнутъ ею, и всѣ мои теплыя письма вызывали холодные отвѣты. Повѣрите ли -- покаюсь вамъ въ этой слабости -- я въ письмахъ NN, полученныхъ мною во время моего путешествія, старательно подбиралъ всѣ малѣйшія черты ея личнаго чувства ко мнѣ, независимо отъ того христіанскаго благорастворенія, которое произвело въ ея душѣ рѣшеніе на подвигъ, обреченіе себя службѣ и покорности другому человѣку ее любящему (но одинаково ли любимому)? И нельзя сказать, чтобъ NN была расточительна на такія проявленія, и я хвалилъ ее за это, и тѣмъ болѣе они мнѣ были дороги, я видѣлъ для себя это проявленіе не въ словахъ любви, а въ дѣлѣ мира и тишины, водворившихся въ ея сердцѣ. Но тѣмъ не менѣе все же отчасти этимъ можетъ быть объяснено -- почему сорвалось у меня съ пера такое неумѣстное разсужденіе -- въ отвѣтѣ на первое письмо. Послѣ трехъ-четырехъ писемъ NN, почти навѣрное можно было бы сказать, что оно не сорвалось бы.
   Но оставимъ эти анализы. Мы на добромъ пути съ NN. Христосъ да будетъ съ нею и да подастъ ей столько любви, сколько нужно для ея и для моего счастія, и кажется мнѣ, что эта молитва услышана. Неправда ли? Да возстановится въ ней снова власть мира надъ ея душой! Вспомнитъ пусть она слова Спасителя: "Да не смущается сердце ваше" и пр.
   Что это за странныя у васъ разсужденія о себѣ самой, о своемъ характерѣ. Вы ставите себя такъ низко, а меня такъ высоко. Согласитесь, que je ne peux pas accepter la position, que vous me faites, и еслибъ я на это согласился, то стоялъ бы ужъ не высоко, а очень низко. Но я вамъ скажу по секрету, что я вѣдь точно также ставлю васъ во многихъ отношеніяхъ выше себя, и именно въ нравственномъ отношеніи, и цѣню себя лично очень не высоко. Мой идеалъ высокъ, а не я. О, какъ я стою предъ нимъ низко! Такъ низко, что принимаясь такою радостною благодарностью посылаемое отъ Бога счастіе, не только не предъявляю на него никакихъ правъ, но считаю его совершенно незаслуженнымъ. Я его вовсе не достоенъ, а это ужъ особенная милость Божія. Вы не знаете всѣхъ подробностей моей жизни, а еслибъ знали, такъ можетъ быть не идеализировали бы меня такъ. Согласитесь немножко, что было бы очень мнѣ неловко красоваться на пьедесталѣ и трепетать ежеминутно, что какая-нибудь черта изъ прошлой жизни или какой нибудь промахъ, bévue -- вдругъ компрометируютъ все мое идеальное достоинство! Повѣрите ли -- внутренно краска бросается мнѣ въ лицо, когда говорятъ мнѣ о моей правдивости, когда правда-то и есть для меня искомое,-- когда сестры мнѣ прямо говорятъ: "тебѣ нельзя ни въ чемъ вѣрить -- ты поэтъ, у тебя порывы только и поэтическіе фразы" -- когда мнѣ самому кажется иногда, что я просто ловко обманываю, надуваю, и морочу людей, и что наконецъ все это уваженіе, которымъ я незаконно пользуюсь, когда-нибудь лопнетъ и обнажитъ меня во всей моей нравственной худощавости. На это есть указанія въ моихъ стихахъ. (Кстати -- мнѣ немножко грустно, что вы не только ни слова не сказали мнѣ о моихъ стихахъ, но даже не упомянули ни разу, получили ли вы ихъ -- я вамъ ихъ посылалъ три или четыре раза). Но думаю иногда -- не все же я надуваю, должно быть есть во мнѣ что и доброе, что Богъ оказываетъ мнѣ столько милости, и что NN меня любитъ. Точно также и вы скажите себѣ: "опредѣлять мѣрку собственнаго достоинства -- это ложь. Должно быть есть во мнѣ что-то, за что онъ меня любить"! Оба мы -- каждый самъ по себѣ -- первые грѣшники передъ Богомъ, но оба стремимся къ правдѣ Божьей, и въ каждомъ изъ насъ есть полезное и нужное для другаго, чѣмъ полнится существованіе и облегчается подвигъ жизни и путь къ небу... Хороши ли вы, дурны ли,-- оставимъ это: вы будете говорить въ смыслѣ отрицательномъ, я въ положительномъ, и если вы возмните себя "хорошею", такъ это будетъ не совсѣмъ хорошо. Но я знаю только то, что вы мой хлѣбъ насущный, если разумѣть подъ этимъ словомъ "только" -- нужно тотъ хлѣбъ, о которомъ мы ежедневно молимъ Бога. И посмотрите -- какая странность, -- или вѣрнѣе сказать -- не доказывается ли справедливость моихъ словъ тѣмъ,-- что ваша не мирная душа способна давать миръ моей душѣ, и моя вѣчнотревожная, незнающая угомона душа, я -- про котораго Смирнова говаривала, что я точно будто всегда comme au bain marie,-- я оказываюсь миротворцемъ, даю миръ вашей страстной душѣ! Вы -- по вашему человѣкъ отжившій и отцвѣтшій (!!) -- даете жизнь и заставляете цвѣсть чужую душу,-- и я, который далъ даже отставку и душѣ и сердцу, -- оказываюсь "моложе васъ" и заставляю молодѣть васъ. Я, который считаю себя, олицетворенною ложью -- вношу въ васъ силу правды, и вы, которая полагаете себя отъ нее далекою, вы моя правда! NN говоритъ, что не можетъ быть моею совѣстью! Да развѣ она не знаетъ, что если только любишь человѣка, то всегда найдешь въ себѣ для него нужную совѣсть. Будемъ беречь другъ въ другѣ все доброе и исправлять все дурное, и взаимная любовь, призывая Христово имя, сдѣлаетъ насъ мудрѣйшими наставниками другъ для друга. Смотрите -- и теперь всѣ наши недостатки даютъ въ каждомъ изъ насъ, т. е. ваши во мнѣ и мои въ васъ -- плоды добрые, совершенно неожиданные! Вашъ не миръ сказался во мнѣ миромъ и т. д.
   Видали ли вы, мой добрый, добрый другъ горныя рѣчки и рѣки въ Швейцаріи? Начинаются онѣ стремительнымъ горнымъ истокомъ, шумно несущимся съ горныхъ высотъ, прорывающимъ себѣ узкія ложбины или ниспадающимъ водопадомъ,-- наконецъ достигнувъ долины, они вдругъ и мечутъ, роютъ себѣ русло, ворочаютъ камни и уносятъ ихъ въ своемъ быстромъ напорѣ. Издали слышанъ гулъ горной рѣчки; она не глубока, не полноводна, какъ рѣки плоскихъ мѣстъ, она мутна, безпокойна, она шумна,-- нерѣдко пропадаетъ она въ землѣ, какъ Рона и тамъ совершаетъ свое подземное блужданіе. Но наконецъ послѣ тревожнаго шумнаго теченія, по каменистому ложу, чѣмъ ближе къ морю, рѣчка выходитъ на мягкое песчаное ложе, становится рѣкою -- многоводною, глубокою, не порывистою а спокойно-могучею, не стремительною, но величаво катящею волны, повинуясь вѣчному движенію,-- и несетъ она на своемъ хребтѣ корабли, полные сокровищъ вещественныхъ и духовныхъ. Мы съ вами похожи на эти горныя рѣчки по первой половинѣ нашей жизни. Также металась и кипѣла въ насъ душа, спѣша развитіемъ, такимъ же стремительнымъ безпокойнымъ потовомъ текла наша внутренняя жизнь и теперь, когда оба потока обогатились водами взаимно, не предстоитъ ли намъ, по милости Божіей, потечь мирной, многоводной, глубокой рѣкой -- пока не сольется она съ безконечностью моря. Вотъ вамъ и отводъ на ваши слова: зачѣмъ же жизнь стала бы лучше, теперь когда она клонится къ вечеру?.. Если Богъ дастъ вамъ, послѣ бурнаго, сумрачнаго дня, закатъ величавый и мирный, тихій свѣтъ вечерній -- благодарите его, не считайтесь съ нимъ -- зачѣмъ не весь день былъ таковъ, а благословите Бога и славословьте его пѣшемъ вечернимъ. Грустно мнѣ читать ваше грустное письмо: abgelebt ohne gelebt zu haben! Я говорилъ себѣ тоже самое, тѣми же словами постоянно,-- но чтобы вы сказали, еслибъ я сталъ говорить вамъ теперь эти слова? Въ предверіи къ новой жизни? Не падайте духомъ. Мнѣ приходится имѣть силъ за двоихъ. Что такое счастіе? Величайшее счастье дѣлать счастье другихъ, величайшее несчастіе быть причиной чужаго несчастія. Вамъ открывается возможность сдѣлать высокое дѣло на землѣ -- сдѣлать счастливымъ цѣлаго человѣка и неужели мысль объ этомъ не можетъ достаточно живо одушевитъ васъ и подать вамъ силъ, нужныхъ для этого человѣка? Любите меня только, и Богъ подастъ вамъ стать моей правдой, моей совѣстью, моимъ Ангеломъ-Хранителемъ. Бодрѣе, мой другъ! Бодрость духа есть христіанское требованіе. Вамъ плакать хочется! Будь я съ вами, я увѣренъ, что мнѣ удалось бы разсѣять этотъ нервный припадокъ тоски. Quand je lis vos lettres, ces pages pleines de vie et de foi..... Это для меня совершенно неожиданно. никто мнѣ этого никогда не говорилъ; увы! вѣры во мнѣ нѣтъ или очень мало, а есть убѣжденіе, что не одно и тоже. Дѣтскаго отношенія къ Богу во мнѣ нѣтъ, и вы сани въ этомъ же письмѣ, въ началѣ разбранили меня, что я хочу мудрствовать съ Богомъ, а не обращаю къ нему человѣческаго, дѣтскаго голоса и пр. Хорошо было бы, еслибъ то что вы говорите про мои письма, было правдой! Но не есть ли это поэтическое воображеніе вѣры и жизни въ письмахъ? Можетъ быть отъ словъ еще такъ далеко до дѣла? Не сочиняю ли я самъ себѣ и жизнь и вѣру? Можетъ быть когда прекратится переписка, вы въ дѣйствительной ежедневности будете поражены отсутствіемъ всего того, что увлекало васъ въ моихъ письмахъ?... Qui réalisent si bien l'idéal de ma jeunessa! Да, на бумагѣ. И не говорилъ ли я вамъ тысячу разъ, что вы должны отдѣлять мой идеалъ, идеалъ моей поэзіи отъ меня самаго? На бумагѣ ничто не мѣшаетъ мнѣ досягать моего идеала и говорить съ вами отъ его имени, жить съ вами въ его сферѣ (съ вами такъ легко въ ней живется, она вамъ родная). Но вообразите, что я, читая ваши письма повторяю себѣ тоже самое, истиннно вамъ говорю. Во первыхъ ваши письма приводятъ меня въ отчаяніе своею искренностью, тѣмъ, что въ нихъ есть de spontané и въ сравненіи съ вашими мои мнѣ кажутся сочиненными, поддѣланными. Затѣмъ -- въ вашихъ письмахъ столько вѣры, столько души, что мнѣ становится за себя неловко, и я боюсь иногда, что вы разочаруетесь во мнѣ. Ваше письмо тоже воплощеніе моего идеала,-- и я, какъ вы, грустилъ спрашивая: зачѣмъ не раньше? Зачѣмъ такъ поздно? Зачѣмъ не 15, не 10 лѣтъ тому назадъ сошелся я съ вами? О еслибъ я тогда сошелся, не было бы того опустошительнаго періода въ моей жизни съ 63 по 69 годъ, которые я такъ бы охотно вычеркнулъ изъ жизни, и которые повидимому лишаютъ меня права поминать о моемъ идеалѣ,-- хотя только благодаря ему я и спасся. А вы тутъ горюете о себѣ, que votre vie а été audessous de votre idéal! Но я вѣдь это знаю, и не смущаюсь этимъ, мнѣ дорогъ именно вашъ идеалъ, ваша родина, куда вы стремитесь, тотъ пламень священный, который готовъ вспыхнуть въ вашей душѣ, потому что не потухли искры (это я для васъ говорю "искры", а по моему онъ просто горитъ tout de bon). J'ai beau vouloir, je ne puis plus avoir le sentiment que j'ai droit au bonheur. Я уже выше вамъ сказалъ про себя, что я считаю для себя счастье вовсе не заслуженною милостью, и я напротивъ совсѣмъ было покорился безсчастію, какъ заслуженному наказанію. Ибо, что прощается одному, то другому пройти даромъ не можетъ, смотря по степени даровъ, каждому отпущенныхъ. И тѣмъ болѣе цѣню я какъ милость Божію посылаемое мнѣ счастье, что счастье это свято, не разлучаетъ а сближаетъ меня съ Богомъ. Идеалы наши общіе -- вотъ что важно. Жизнь наша шла разными путями до сихъ поръ, много потратили мы въ ней силъ духа, но не всѣ онѣ растратились, еще сбереглись кое-какія силы, и какъ послѣ кораблекрушенія -- мы спаслись на берегъ -- израненые, изувѣченные, и спасли свое-знамя -- идеалы! Намъ приходится теперь съ вами жить заднимъ числомъ! Грустно! Это не весна уже, не молодость! Что дѣлать, нѣтъ въ моей душѣ ни прежней свѣжести, ни цѣльности, ни чистоты. Но все что сбереглось въ ней хорошаго, возьмите и возлелѣйте, точно также, какъ и я возьму и уврачую нашу больную душу и предадимъ сами себя и другъ друга Христу.
   Vous avez plus d'années, que moi, mais vous êtes plus jeune, parceque и пр. Точно ли это молодость сердца? Не абстракція ли это головы? Головѣ вѣдь живется легче, чѣмъ сердцу; голова часто отдѣлывается отъ страданій души, пріискавъ имъ философское опредѣленіе. Я иногда чувствую въ себѣ старость сердца, чувствую на себѣ бремя годовъ... Видите -- намъ нечего другъ передъ другомъ соперничать своими недостатками. Простимъ ихъ другъ другу заранѣе, и запасемся большимъ запасомъ снисхожденія и любви, потому что многое придется еще прощать намъ. Будьте увѣрены, что я васъ ставлю ниже вашего идеала, что я заранѣе признаю въ васъ тьму недостатковъ, и тѣмъ не менѣе есть въ васъ что-то, чего вы сами не видите, есть такія жемчужины, которыя уловилъ я на днѣ вашей души, которыхъ достаточно чтобъ обогатить меня на всю остальную мою жизнь. Очень бы желалъ я, чтобъ вы въ моей душѣ могли отыскать нѣчто подобное, ибо во всякой душѣ человѣческой есть перлы, но только не всякому ловцу они даются! Будетъ съ насъ.
   А знаете ли вы, что Наѳанаилъ, въ немъ же льсти нѣтъ, собирается непремѣнно написать романъ подъ названіемъ "Ложь",-- гдѣ будутъ представлены разные виды духовной лжи. изученные на опытѣ, Наѳанаиломъ, на самомъ себѣ!
   Будьте спокойны. Секретъ изъ нашей семьи не выйдетъ. Всѣ хорошо понимаютъ необходимость секрета и всѣ сочувствуютъ этому дѣлу. Не сказать мнѣ нельзя было, потому что предстоящею мнѣ перемѣною въ жизни обусловливается перемѣна и ихъ жизни. Напр. въ Сентябрѣ надо мѣнять квартиру. При наймѣ дома теперь должно быть принято въ соображеніе, буду ли я жить, или нѣтъ. Точно такъ и по имѣнію. Не могу я не объяснить причины раздѣла и проч.
   По желанію вашему купилъ я вамъ Распятіе, т. е. крестъ съ Распятіемъ. Я къ сожалѣнію -- не имѣю никакихъ предразсудковъ! Есть кресты большіе, съ богатой рѣзьбой, но всѣ съ безобразнѣйшимъ Спасителемъ. Просто видѣть нельзя безъ отвращенія; и именно Спасителя, а остальныя черты изъ жизни его вырѣзанныя на крестѣ кругомъ,-- порядочны. Но самое распятіе тутъ пропадаетъ. Я люблю Распятіе. Я купилъ вамъ то, на которомъ лучше другихъ изображенъ Спаситель, хотя оно очень просто и небогато,-- къ тому же ручное. Еще купилъ я вамъ образъ Анны и Кіевской печати маленькаго формата изданія церковно славянскимъ шрифтомъ -- Евангеліе, Апостолъ, Псалтирь, Молитвенникъ. Можетъ быть это все у васъ есть, и вамъ оно не нужно.
   Здѣсь въ Кіевѣ меня тормошатъ каждый день обѣдами, вечерами. Здѣсь "День" въ большомъ почетѣ. Что за чудный городъ! И какъ хорошъ онъ именно теперь,-- въ такую чудную погоду. Каюсь вамъ, что съ трудомъ вступилъ я опять здѣсь въ должность Редактора,-- и слушая безконечные разсказы, которые наперерывъ сообщаются г. Редактору, я украдкой уходилъ мыслью далеко -- побесѣдовать съ NN. Это письмо отсюда я пишу послѣднее. Нынче Воскресенье вечеръ (даже ночь). Во Вторникъ вѣроятно мы выѣдемъ вечеромъ, въ Ильинъ день (воспѣтый мною въ Бродягѣ -- всенощная), и черезъ недѣлю будемъ въ Москвѣ. Ѣдемъ въ своемъ экипажѣ и по дорогѣ заѣдемъ въ Новгородъ-Сѣверскъ къ сестрѣ замужней.
   Не знаю -- будете ли вы еще писать въ Кіевъ. Не знаю -- буду ли писать вамъ съ дороги. Мнѣ немножко грустно, что кончатся эти длинныя досужія мои письменныя бесѣды съ вами. Я не надѣленъ даромъ слова и писать мнѣ легче, чѣмъ говорить.
   Прощайте же, мой скудельный сосудъ, мой хлѣбъ насущный. Христосъ съ вами. Будьте бодры -- будьте счастливы, ради Бога! Не падайте духомъ, а вѣрьте мнѣ и въ меня и положитесь во всемъ на милость Божью,-- и дайте мнѣ того, чего я у васъ прошу, и чего съ избыткомъ найдетъ въ себѣ ваша любящая душа.
   Въ Москвѣ надѣюсь найти отвѣтъ на это письмо. Я пріѣду въ Москву -- 26 Іюля. Назначить время пріѣзда въ Петербургъ будетъ зависѣть отъ васъ. Напишите -- какъ и гдѣ можно будетъ навѣстить васъ. Прощайте. Половина второго. Вы вѣрно уже легли. Пусть будетъ легокъ и пріятенъ вашъ сонъ -- безмечтателенъ и безмятеженъ, и пусть завтрашній день вы встрѣтите съ бодрыми, освѣженными силами, съ тепломъ и свѣтомъ въ душѣ, съ довѣрчивымъ упованіемъ, благоухая миромъ и любовью. Прощайте, жму вашу руку -- Христосъ съ вами, другъ.
   

26.

Съ 20 на 21 Іюля -- Вторникъ -- Среда. Ночь.

   Черезъ нѣсколько часовъ мы ѣдемъ въ обратный путь. Съ наслажденіемъ пробылъ я шесть дней въ Кіевѣ и рѣшилъ себѣ, если Богъ позволитъ, навѣстить его вновь -- но уже въ сопровожденіи NN.
   Ни вчера ни нынче писемъ отъ васъ не было. Мнѣ это больно. Послѣднее ваше письмо, писанное 11 іюля и посланное
   12-го заключаетъ въ себѣ такія слова, которыя, послѣ прежнихъ писемъ о свѣтломъ мирѣ и тишинѣ -- произвели на меня особенно грустное впечатлѣніе: "Такъ тяжело грустно" -- пишите вы -- "плакать хочется"... Мнѣ не хотѣлось, чтобъ это письмо было послѣднимъ въ ряду писемъ, вызванныхъ моимъ путешествіемъ, было заключительнымъ аккордомъ. Я даже думалъ, что вы поспѣшите мнѣ написать на другой же день успокоительное письмо, которое бы разсѣяло грусть. Но письма нѣтъ, хотя бы могло придти даже отъ 14 Іюля. Можетъ быть вы и написали, но письмо какъ нибудь осталось неотправленнымъ. Въ письмѣ отъ 11 Іюля не сказано, что это письмо послѣднее и что вы больше писать не будете.
   Я утѣшаюсь только тѣмъ, что миръ опять къ вамъ возвратился.
   О какъ бы я желалъ, чтобъ вы опять могли написать мнѣ со всею искренностью сердца: "мнѣ хорошо, я счастлива, у меня такой миръ въ душѣ и такъ хочется благодарить Бога"! Блюдите этотъ миръ -- отъ него зависитъ и мой миръ. Всякое облачко ваше помрачаетъ и мое небо. Да будетъ же миръ Христовъ съ вами, да осѣнитъ вашу душу святая тишина, пусть будетъ въ ней свѣтло и мирно и уютно моей душѣ. Прощайте -- теперь вѣроятно буду писать только изъ Москвы, около 26-го. Христосъ съ вами. Будьте же счастливы, будьте бодры, свѣтлы и мирны -- и неужели безсильно это мое горячее, горячее желаніе? Жму ваши обѣ ручки.
   Я распорядился, чтобъ изъ Кіева письма были отосланы назадъ въ Москву.
   

26.

Понедѣльникъ, 20 Іюля. 12 часовъ ночи. Москва.

   Нынче вечеромъ часовъ въ 8 пріѣхали мы наконецъ благополучно въ Москву. Ровно 6 недѣль мы путешествовали, сдѣлали тысячи 4 верстъ по водѣ и сушѣ, чего чего не видали. Слава Богу -- путешествіе было истинно благополучно во всѣхъ отношеніяхъ. Можете представить себѣ, какъ обрадовалась маменька. Къ счастію я нашелъ сестру Наденьку уже поправляющеюся (хотя медленно). И вообразите мою радость: здѣсь я нашелъ большой пакетъ отъ васъ -- родъ дневника, присланный вами avec votre maman, comme vous dites, -- и также письмо отъ 26 Іюня въ Ялту и возвращенное изъ Ялты: то самое письмо, которое я считалъ пропавшимъ! И такъ ни одно письмо не пропало. Я имѣлъ время только слегка пробѣжать ваши письма. Я завтра, отдохнувъ вполнѣ, буду лакомиться ими медленно, en savourant bien весь ихъ сокъ. Видите -- какой я гастрономъ. Благодарю васъ. Письма такія славныя, буду отвѣчать завтра же на нихъ подробно,-- и кое за что побраню. Побраню за то, что не хотите быть моею совѣстью, моею правдою по избытку смиренія. Да поймите же, что мое требованіе вовсе не то значитъ, чтобъ вы были какъ сама правда, -- но чтобъ любовь ваша, вашей грѣшной души, была такъ чутка, чтобы слышала все мое дурное, -- чтобъ все мое дурное васъ оскорбляло и вызывало васъ на замѣчаніе, вызывало въ васъ желаніе чтобъ дурнаго во мнѣ не было. Въ этомъ смыслѣ я хочу, чтобъ вы были моею совѣстью, и вы будете ею, точно также, какъ и я вашею.
   Но я такъ усталъ, не раздѣвавшись въ теченіи 6-ти дней, спавши только въ колясочкѣ, въ которой мы пріѣхали, вѣки мои такъ отяжелѣли, опухли, что съ трудомъ читаю. А между тѣмъ мнѣ хотѣлось дать знать вамъ о нашемъ возвращеніи въ Москву. Думаю, что въ Четвергъ я могу выѣхать въ Петербургъ, но навѣрное еще не знаю. Будьте увѣрены въ моей скромности. Ничто и никто не выдастъ здѣсь секрета. Я вполнѣ согласенъ съ вашими доводами въ необходимости совершеннаго теперь секрета. Во всякомъ случаѣ вы получите еще отъ меня письмо до моего пріѣзда. А теперь прощайте. Молитва ваша сопровождала меня въ пути, и не покинетъ меня и теперь въ пристани. Христосъ съ вами. Спасибо вамъ за все, за все,-- и хвала Божьей Правдѣ, Божьему милосердію... Нынче утромъ Въ дорогѣ, и вчера -- я, черезъ 12 лѣтъ безмолвія, продолжалъ въ мысляхъ "Бродягу" и начертилъ себѣ нѣсколько новыхъ сценъ и картинъ. Кланяется вамъ вся Земля Русская. Еще разъ Христосъ съ вами.

-----

   Возвратившись въ Москву, 26-го Іюля 1865 г. Иванъ Сергѣевичъ Аксаковъ отправился 30 Іюля въ Петербургъ и тамъ на этотъ разъ бракъ его съ Анной Ѳеодоровной Тютчевой былъ окончательно рѣшенъ. Анна Ѳеодоровна въ то время состояла фрейлиной Государыни Императрицы Маріи Александровны и воспитательницей августѣйшей дочери ея, великой княжны Маріи Александровны, впослѣдствіи герцогини Эдинбургской, а нынѣ герцогини Саксенъ Кобургъ-Гота. На вступленіе Анны Ѳеодоровны въ бракъ по этому необходимо было испросить согласіе Государыни Императрицы.
   Передъ поѣздкой въ Петербургъ Иванъ Сергѣевичъ написалъ Аннѣ Ѳеодоровнѣ, 27-го Іюля, еще одно письмо -- въ которомъ упоминается еще о дорогомъ другѣ NN. Письмо это не приводится здѣсь, такъ какъ оно не имѣетъ никакого отношенія къ поѣздкѣ по Россіи и явится, со временемъ, прекраснымъ вступленіемъ къ той интересной и оживленной перепискѣ, которую повелъ Ив. С. Аксаковъ съ А. Ѳ. Тютчевой уже въ качествѣ признаннаго жениха ея.
   Переписка эта началась съ 6-го Августа 1865 г. и заканчивается письмомъ отъ 5-го Января 1866 г. За эти пять мѣсяцевъ, насчитывается сто десять писемъ Ивана Сергѣевича къ Аннѣ Ѳеодоровнѣ (повидимому это все таки еще не всѣ письма и нѣкоторые должно считать уничтоженными). Изъ этихъ писемъ очень многіе весьма пространны, такъ что.одной этой коллекціи хватитъ почти на цѣлый томъ, подобный предлежащему.
   По содержанію -- это настоящій философскій романъ въ письмахъ, изобилующій интересными разсужденіями о брагѣ, о любви, о страсти, о супружескомъ долгѣ, о значеніи семьи съ точекъ зрѣнія религіозной, нравственной, общественной. Въ письмахъ этихъ вмѣстѣ съ тѣмъ Иванъ Сергѣевичъ сообщаетъ своей невѣстѣ характеристику многихъ своихъ родственниковъ, откровенно дѣлится свѣдѣніями о своемъ незавидномъ имущественномъ положеніи, увѣдомляетъ ее подробно о ходѣ работъ по приспособленію къ жилью для новобрачныхъ усадьбы въ подмосковномъ селѣ Абрамцевѣ (близь извѣстнаго женскаго Хотьковскаго монастыря и станціи Хотьково, Московско-Ярославской и. д). Встрѣчаются тамъ и сообщенія о московскихъ родственникахъ, о семьѣ Сушковыхъ (Дарья Ивановна Сушкова,-- сестра Ѳедора Ивановича Тютчева и тетка Анны Ѳеодоровны). Въ этой семьѣ жила Китти -- Катерина Ѳеодоровна, младшая сестра Анны Ѳеодоровны -- интересная переписка съ которой Ивана Сергѣевича Аксакова, вмѣстѣ съ перепиской его съ Дарьей Ѳеодоровной Тютчевой со временемъ также можетъ составить новый томъ этой Аксаковской хроники въ письмахъ.
   Въ заключеніе остается замѣтить, что переписка Ивана Сергѣевича Аксакова съ Анной Ѳеодоровной Тютчевой прекратилась съ пріѣздомъ Анны Ѳеодоровны въ Москву. Бракосочетаніе ихъ состоялось 12-го Января 1866 г. въ церкви Егорія на Вспольѣ, что на Малой Никитской.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru