Аксаков Иван Сергеевич
По поводу речи Наполеона III 28 октября 1863 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Сочиненія И. С. Аксакова
   Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
   Изъ "Дня", "Москвы", "Руси" и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860--1886
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
   

По поводу рѣчи Наполеона III 28 октября 1863 г.

2-го ноября 1863 г.

   23 октября стараго стиля императоръ Наполеонъ торжественно открылъ въ Парижѣ новый черёдъ засѣданій сената и законодательнаго корпуса и произнесъ рѣчь. Онъ зналъ, что на него въ эти мгновенія сосредоточены взоры всего міра, что внимаетъ ему, напрягая слухъ, вся вселенная, что каждое произносимое имъ слово имѣетъ, такъ сказать, вселенскій и историческій резонансъ,-- и потому рѣчь его, сказанная Французскимъ депутатамъ, обращена собственно не къ нимъ, а ко всѣмъ народамъ и государствамъ -- участникамъ и дѣятелямъ современной исторіи. Такимъ высокимъ значеніемъ рѣчи Наполеона обязаны вовсе не своему внутреннему достоинству или содержанію, вовсе не званію его, какъ Французскаго императора, а положенію, занятому Наполеонидами въ исторіи,-- положенію, о которомъ мы говорили еще недавно. Въ самомъ дѣлѣ, за ними признается -- и признается всѣми -- какъ будто особая привилегія иниціативы въ политикѣ, какъ будто какое-то право вносить въ обычный органическій процессъ исторіи -- внушенія личнаго ума, личнаго духа, смущать міръ, держать въ тревогѣ народы и государства. Въ то время, какъ всѣ государства живутъ естественнымъ ходомъ своей жизни и ихъ развитіе есть логическое развитіе, а ихъ дѣйствія -- законныя отправленія ихъ собственныхъ организмовъ; въ то время, какъ центръ тягости каждаго изъ нихъ находится въ немъ самомъ, во* внутреннемъ существѣ каждаго подобнаго организма; въ то время, какъ дѣйствія каждаго обусловливаются выгодами и пользою страны и удобно, почти безошибочно предопредѣляются заранѣе,-- Франція живетъ личною жизнью своего монарха-Наполеонида,-- центръ тягости находится не въ ней, а въ его личности,-- его дѣйствія представляются вѣчною загадкою, вѣчною неожиданностью -- обусловливаемыя лишь его личными соображеніями. Чего ждать нынѣшнею весною? зимою? что скажетъ Наполеонъ при открытіи или при закрытіи засѣданій? 23 октября? 1 января?-- что затѣваетъ, что придумываетъ, на кого и на что направится революціонный потокъ его мысли, его дѣятельности, какое начало общенародной политики выдвинетъ впередъ, какую идею вздумаетъ пустить въ оборотъ? вотъ вопросы, которые задаютъ себѣ и другъ другу народы и государи, справедливо тревожась за прочность мира. И миръ въ мірѣ непроченъ, пока сидитъ Наполеонидъ на престолѣ. Мы не очень безпокоимся по случаю рѣчей королевы Викторіи, короля Вильгельма или Австрійскаго императора, даже не очень любопытствуемъ ихъ знать; мы увѣрены, что никто изъ нихъ не считаетъ, да и въ голову никогда ни одному изъ нихъ не придетъ счесть себя лично призваннымъ -- такъ, ни съ того, ни съ сего, передѣлать карту Европы и заняться дѣлами чужаго государства, если послѣднія не имѣютъ прямой связи съ интересами подвластныхъ имъ народовъ; намъ наконецъ извѣстны влеченія этихъ народовъ, видны накапливающіяся и сгущающіяся тучи историческихъ бурь и урагановъ; все это мы можемъ, болѣе или менѣе, предузнать, предвидѣть, предугадать; все это совершается -- мы это знаемъ -- по открытымъ или сокрытымъ для насъ логическимъ законамъ исторіи и не носитъ на себѣ характера личной прихоти и произвола; все это, наконецъ, для насъ не сюрпризъ и не загадка,-- чѣмъ обыкновенно, съ своей стороны, періодически даритъ Европу знаменитый сфинксъ нашего времени.-- Наполеонъ I, Наполеонъ III -- дѣло не столько въ личныхъ дарованіяхъ каждаго, сколько въ ихъ исторической революціонной миссіи, равно присущей обоимъ. Обѣ личности исчезаютъ въ общей исторической личности Наполеонидовъ -- конечно, созданной духомъ перваго Наполеона, носящей на себѣ клеймо его генія. Да, Наполеониды имѣютъ значеніе какъ личность въ исторіи, несмотря на то, что въ ней личность индивидуумовъ поглощается большею частью значеніемъ личностей народныхъ и государственныхъ; или, вѣрнѣе сказать, сама личность Наполеонидовъ является однимъ изъ условій развитія, историческимъ двигателемъ Западнаго человѣчества, какою-то историческою силою, но не случайною, а органически порожденною всею духовною природою Запада. Въ нихъ Западное начало личности возрастаетъ до степени міровой революціонной силы, до титаническаго величія -- и непремѣнно сталкивается съ началомъ совершенно противоположнаго содержанія и тяготѣнія, -- съ всемірно историческимъ значеніемъ Славянства, воплощаемымъ въ себѣ Россіею: титаническому величію личности суждено сокрушаться о личное смиреніе Русскаго народнаго духа. По крайней мѣрѣ такъ было съ Наполеономъ I, и такъ, по нашему мнѣнію, рано или поздно, будетъ и съ Наполеономъ III. Войны можетъ даже и не быть въ слѣдующемъ году за Польшу; но если Наполеонъ проживетъ еще долго, то новая война Россіи съ нимъ, какъ мы думаемъ, неизбѣжна.
   Во всякомъ случаѣ современное отношеніе Европы къ императору Наполеону и постоянная зависимость отъ его прихотливыхъ личныхъ "инспирацій", отъ того, что внушитъ ему его личный духъ,-- слишкомъ ненормально и долго продолжаться не можетъ. Но сколько именно, -- этого конечно знать не дано. Рано или поздно, Европа свергнетъ съ себя это нравственное деспотическое иго, но свергнуть его она можетъ только лишь съ помощью Россіи, -- единственно съ ея помощью и никоимъ образомъ безъ Россіи. Роковое призваніе Наполеонидовъ сопряжено съ роковыми ошибками и роковымъ паденіемъ въ ихъ личной судьбѣ, -- и какъ ни уменъ Наполеонъ III, едвали ему удастся предотвратить то роковое стеченіе обстоятельствъ, которое грозитъ втянуть его въ новую, роковую для него войну. Но однакоже мы должны просить извиненія у читателей въ томъ, что увлеклись въ сторону гаданіемъ о будущемъ и соображеніями объ общемъ историческомъ значеніи Наполеонидовъ, и возвратимся къ рѣчи императора Французовъ.
   Положеніе его было затруднительно. Безуспѣшность, или, вѣрнѣе сказать, совершенное пораженіе, испытанное имъ въ дипломатическомъ его походѣ противъ Россіи, обида нанесенная Франціи Россіей совершеннымъ отказомъ на всѣ предложенія Франціи и пренебреженіемъ ея угровъ,-- всего этого не могъ допустить Наполеонъ безъ ущерба для достоинства Наполеоновской Франціи и для будущихъ судебъ Наполеоновской династіи. Но какъ удовлетворить требованію оскорбленной чести, какъ возмѣстить понесенный ущербъ вліянія и авторитета? Наказать и принудить Россію безъ помощи союзниковъ невозможно, а союзники, поставивъ Францію лицомъ къ лицу съ Россіей, сами уклонились отъ борьбы и рѣшились, по выраженію Англійской газеты "Times", преспокойно скушать обиду. Всѣ ждали съ понятнымъ нетерпѣніемъ, всѣхъ въ высшей степени занимала мысль, какъ вывернется искусный мастеръ изъ путъ, въ которыхъ самъ запутался и далъ себя запутать Англіи и Австріи? Положеніе, казалось, было безвыходное, но нельзя сказать, чтобъ Наполеонъ III не нашелъ изъ него исхода, -- по крайней мѣрѣ на первое время и настолько, чтобъ произнести во всеуслышаніе міра рѣчь -- поражающую неожиданностью доводовъ и выводовъ и исполненную блеска, хотя бы и мишурнаго. Наполеонъ съ одной стороны льститъ Россіи, воздавая ей благодарность за "искреннюю и дружескую поддержку" въ дѣлахъ, не поддержанныхъ ни Англіей, ни Австріей и крайне для нихъ непріятныхъ, -- въ пріобрѣтеніи Ниццы и Савойи; онъ съ одной стороны провозглашаетъ, какъ высоко цѣнитъ союзъ съ Россіей,-- съ другой льститъ легко улещающемуся Польскому самолюбію, называя Польское дѣло такимъ популярнымъ во Франціи дѣломъ, что онъ рѣшился изъ-за него подвергнуть риску дорогой для него, Наполеона, союзъ съ Россіей; онъ признаетъ за Польскимъ народомъ наслѣдственное право, занесенное въ лѣтописи исторіи и трактаты. Мы рады были бы ошибиться, но, увы! едвали такая всенародная торжественная оцѣнка Польскаго дѣла въ устахъ императора Французовъ не воспламенитъ вновь Польскаго безумія несбыточными надеждами и мечтами, не придастъ новой нравственной силы мятежу, не вызоветъ новыхъ крайнихъ изнурительныхъ усилій и новыхъ потоковъ крови со стороны Польши! Но сила рѣчи Наполеона не въ этомъ. Россія отвергла безкорыстные совѣты Франціи и даже приняла ихъ за устрашеніе, говоритъ онъ. "Что же предпринять затѣмъ? Остается ли только выборъ между войной и молчаніемъ? Нѣтъ: намъ остается, объявляетъ Наполеонъ, еще одно средство". Это средство, предлагаемое Наполеономъ, есть -- всеобщій Европейскій конгрессъ. На этомъ конгрессѣ рѣшеніе Польскихъ дѣлъ должно быть предоставлено верховному суду Европы и будутъ разсмотрѣны всѣ другіе вопросы, волнующіе Европу...
   Мысль о конгрессѣ не новая. Наполеонъ выдаетъ ее даже какъ бы за мысль Россіи, намекая тѣмъ на возможность пересмотра Парижскаго трактата,-- пересмотра для нея, конечно, желаннаго, -- но тѣмъ не менѣе мысль эта въ послѣднее время была какъ-то оставлена и забыта; по крайней мѣрѣ никто не полагалъ услышать ее вновь, выраженную въ рѣчи Наполеона. Будетъ ли она принята или нѣтъ, это другой вопросъ, но она, безъ сомнѣнія, получаетъ теперь новую силу, особенно отъ доводовъ, употребленныхъ имъ въ ея защиту. Эти доводы заслуживаютъ вниманія по искусству, съ которымъ они ставятъ Францію повидимому въ довольно выгодное, а прочія державы повидимому въ невыгодное и неловкое положеніе. Вотъ подлинныя слова Французскаго императора:
   "Пусть оно (т. е. заявленіе о конгрессѣ) поможетъ намъ разъ навсегда утишить броженіе раздора, готоваго вспыхнуть со всѣхъ сторонъ, и пусть изъ самаго этого тяжелаго положенія Европы, тревожимой столькими элементами разложенія, возникнетъ новая эра порядка и умиротворенія. Не настало ли время перестроить на новыхъ основаніяхъ зданіе, подкопанное временемъ и часть за частью разрушенное революціями?" (Нѣтъ, еще не настало, скажемъ мы: основанія для новаго порядка еще не выработались, а выработаться могутъ они не конгрессомъ, а жизнію. Зданіе еще не въ конецъ подкопано временемъ, еще не довольно разрушено переворотами.) Не крайняя ли необходимость утвердить новыми конвенціями невозвратно совершившееся, и выполнить съ общаго согласія то, чего требуетъ спокойствіе міра?" (Но факты еще не всѣ совершились или, лучше сказать, не вполнѣ: теперь пришлось бы утверждать конвенціями только начало факта, и такъ сказать останавливать его на полномъ ходу; но объ этомъ мы скажемъ ниже.) Трактаты 1815 года почти повсюду перестали существовать; сила вещей сокрушила ихъ въ Греціи, Бельгіи, Франціи, Италіи, на Дунаѣ; Германія волнуется, желая ихъ отмѣны; Англія великодушно измѣнила ихъ уступкою Іоническихъ острововъ, а Россія попираетъ ихъ ногами въ Варшавѣ. Среди этого послѣдовательнаго уничтоженія основнаго Европейскаго трактата разгораются пламенныя страсти, и на Югѣ, какъ и на Сѣверѣ, могучіе интересы требуютъ разрѣшенія. Можетъ ли слѣдовательно что-нибудь быть законнѣе и разумнѣе созванія Европейскихъ государствъ на конгрессъ, на которомъ личное самолюбіе и упорство умолкли бы предъ верховнымъ судомъ? Что можетъ быть согласнѣе съ идеями вѣка и съ желаніями большинства, какъ обращеніе къ совѣсти и разуму государственныхъ мужей всѣхъ странъ, съ такими словами: "Предразсудки, мстительныя чувства насъ раздѣляющія, не слишкомъ ли уже долго продолжаются? Завистливое соперничество великихъ державъ безпрестанно ли будетъ задерживать прогрессъ цивилизаціи? Всегда ли будемъ мы питать взаимную недовѣрчивость чрезмѣрными вооруженіями? Должны ли самыя дорогія наши средства безконечно истощать въ тщеславномъ выставленіи нашихъ силъ? Сохранимъ ли мы вѣчно то положеніе, которое не есть ни миръ съ его безопасностью, ни война съ ея счастливыми случайностями? Не станемъ же долѣе придавать искусственную важность превратному духу крайнихъ партій, противопоставляя узкіе разсчеты законнымъ стремленіямъ народовъ. Будемъ имѣть смѣлость промѣнять болѣзненное и ненадежное состояніе на положеніе прочное и правильное, хотя бы даже это стоило намъ жертвъ. Соединимся безъ заданной напередъ системы, безъ исключительнаго честолюбія, движимые лишь желаніемъ установить порядокъ вещей, которому основаніемъ будутъ вѣрно-понятые интересы государей и народовъ. Призывъ этотъ, желаю думать, будетъ всѣми принятъ. Отказъ заставилъ бы предполагать тайные замыслы, опасающіеся дневнаго свѣта. Но даже въ случаѣ, если это предложеніе не было бы принято единодушно, оно будетъ имѣть ту огромную выгоду, что укажетъ Европѣ, гдѣ находится опасность, гдѣ спасеніе. Двѣ дороги открыты: одна ведетъ къ прогрессу путемъ соглашенія и мира, другая -- рано или поздно приведетъ къ войнѣ, вслѣдствіе упорнаго желанія поддержать разваливающееся прошедшее. Вы знаете теперь, господа, какимъ языкомъ намѣренъ я говорить Европѣ", и пр.
   Итакъ Наполеонъ является миротворцемъ, у него нѣтъ тайныхъ замысловъ, которые бы боялись дневнаго свѣта, которымъ было бы невыгодно обнаружиться на конгрессѣ, которымъ конгрессъ положилъ бы законныя преграды!! Опасность грозитъ Европѣ не отъ Франціи: напротивъ, въ ней, въ ея консерватизмѣ спасеніе, а несоглашающіеся на конгрессъ -- тѣ грозятъ Европѣ опасностью, потому что они, стало-быть, питаютъ тайные замыслы, которымъ конгрессъ будетъ помѣхой! Вотъ положеніе, занятое теперь Наполеономъ. Дѣйствительно, конгрессъ выгоденъ для Франціи,-- ни для кого такъ не выгоденъ, какъ для нея. Акты новаго конгресса замѣнили бы формально и торжественно акты конгресса Вѣнскаго, такой тяжелой памяти для Французовъ; они узаконили бы то, что уже успѣлъ натворить Наполеонъ III, и наложили бы узду на опасныя для него честолюбивыя стремленія прочихъ государствъ; но самого его эти акты, конечно, никогда не въ силахъ были бы связать, если бъ только представился ему случай дѣйствовать къ выгодѣ Франціи и своей собственной,-- случай, который онъ всегда найдетъ возможность выдать за новый и конгрессомъ не предвидѣнный. Однимъ словомъ, Наполеонъ предлагаетъ другимъ связать самихъ себя обязательствами, которыхъ узелъ будетъ въ его рукѣ.
   Наполеонъ уже и прежде добивался конгресса, но Европейскіе кабинеты уклонялись отъ него безъ объясненія, -- по крайней мѣрѣ безъ гласнаго объясненія причинъ. Теперь они поставлены въ непріятную необходимость гласно объяснить побудительныя причины своего отказа. Но почему же отказа? Потому, полагаемъ мы, что для большей части Европейскихъ державъ конгрессъ не выгоденъ, и именно потому, что они питаютъ разные тайные и нетайные замыслы, изъ которыхъ многіе вполнѣ естественны и законны. Начнемъ съ Италіи. Италія желаетъ избавиться отъ свѣтскаго владычества Папы и отнять Венецію у Австріи. Узаконеніе только совершившихся фактовъ на конгрессѣ равнялось бы для Италіи отреченію отъ этихъ ея притязаній, ибо нѣтъ никакого сомнѣнія -- католическія державы не допустили бы на конгрессѣ упраздненія Папскаго государства, и Австрія не согласилась бы подписать себѣ отреченіе отъ Венеціи, отъ знаменитаго Итальянскаго четырехугольника,-- и отъ надеждъ, въ тайнѣ ею хранимыхъ, возстановить въ Италіи прежній порядокъ. Большая разница въ признаніи совершившагося факта и въ юридическомъ его узаконеніи. Просто признанный совершившійся фактъ не служитъ еще источникомъ права. Такимъ образомъ ни Италія, ни Австрія не могутъ уже желать конгресса,-- и именно потому, что обѣ питаютъ личные замыслы. Наполеонъ можетъ прямо указать на нихъ: вотъ гдѣ опасность, вотъ кто не желаетъ прочнаго умиротворенія Европы! А между тѣмъ онъ же самъ создалъ это положеніе для Италіи и Австріи, положеніе, при которомъ не можетъ быть мира, пока вопросы Папскій и Итальянскій не совершатъ своего полнаго развитія. Конгрессъ былъ бы только задержкой этому развитію и въ сущности нисколько бы не содѣйствовалъ умиротворенію. Далѣе. И Пруссія, и Австрія не могутъ признать для себя выгоднымъ перенести свой споръ объ устройствѣ Германіи на общій судъ Европы; у обѣихъ державъ есть честолюбивые, но не выработавшіеся еще вполнѣ замыслы, есть притязанія, но еще не высказываемыя ясно, на первенство, которыя могутъ быть разрѣшены ходомъ исторіи, но не конгрессомъ; они еще не созрѣли даже до того, чтобъ облечься въ опредѣленную формулу: это-то обстоятельство и было причиною неуспѣха Австрійскихъ попытокъ нынѣшняго лѣта -- совершить реформу Германскаго союза. Причина неуспѣха заключалась не въ томъ или другомъ параграфѣ Австрійскаго проекта, а въ тенденціяхъ Пруссіи и Австріи, которыхъ ни та, ни другая обнаружить и во всей полнотѣ формулировать, конечно, не захочетъ. Англія также едвали можетъ быть расположена къ конгрессу, -- какъ потому, что онъ могъ бы послужить къ возвеличенію значенія Франціи, такъ и потому, что пересмотръ Парижскаго трактата, сдѣланный въ интересахъ Россіи -- для нея нисколько не желателенъ. Она будетъ опасаться, чтобы результатомъ конгресса не вышло какъ-нибудь сближеніе Россіи съ Франціей, возобновленіе союза, къ ослабленію котораго Англія употребила столько усилій и проглотила столько оскорбленій,-- и наконецъ потеря для Англіи всѣхъ плодовъ Крымской ея кампаніи.
   Что касается до Россіи, то она, наученная опытомъ Вѣнскаго трактата, едвали захочетъ связать себя новыми международными обязательствами. Прежде всего было бы, мы думаемъ, противно ея достоинству и чести отдать Польское, дѣло на верховный судъ Европы и признать заранѣе для себя обязательность рѣшеній ареопага, составленнаго изъ судей -- ей большею частью враждебныхъ. Польскій вопросъ, отношенія Польши къ Россіи не могутъ быть ни разрѣшены, ни даже поняты Западной Европой. Это вопросъ
   
                       "Славянъ между собою,
   "Домашній старый споръ ужъ взвѣшенный судьбою,
   "Вопросъ, котораго не разрѣшите вы.
   
   Событія показали, что Польскій вопросъ не заключается въ предѣлахъ одного Польскаго Царства, не исчерпывается однимъ внѣшнимъ административнымъ устройствомъ Польши, не разрѣшается конституціей. Онъ можетъ быть окончательно разрѣшенъ только на основаніи начала народностей, когда это начало будетъ проводиться въ жизнь во всемъ Славянскомъ мірѣ,-- а именно развитію этого начала въ Славянскомъ мірѣ и будутъ положены преграды новымъ конгрессомъ. Россія, по нашему мнѣнію, могла бы согласиться на конгрессъ только въ такомъ случаѣ, еслибъ онъ могъ провозгласить освобожденіе Славянскихъ племенъ Турціи и Австріи, уничтоженіе Турціи и низведеніе Австріи на подобающую ей степень. Но этого ожидать нельзя, да и такіе результаты добываются жизнію, борьбою, а не бюрократическимъ порядкомъ, не теоретическими рѣшеніями конгрессовъ. Конгрессъ Западныхъ державъ только узаконилъ бы порядокъ вещей, подлежащій разрушенію, только связалъ бы Россіи руки для дѣйствія, для исполненія ея Славянскаго призванія въ исторіи, только установилъ бы принципъ верховнаго суда Европы надъ Россіей, -- и взамѣнъ этого доставилъ бы Россіи ничтожныя выгоды измѣненіемъ въ ея пользу нѣкоторыхъ параграфовъ Парижскаго трактата. Но первый выстрѣлъ въ Европѣ можетъ повести къ обще-Европейской войнѣ, а война -- къ упраздненію и Вѣнскаго и Парижскаго трактатовъ!
   Итакъ ни одна великая держава, кромѣ Франціи, не можетъ, по настоящему, согласиться на конгрессъ, и Россія менѣе всѣхъ. Перестройка зданія, предлагаемая Наполеономъ, требуетъ совершеннѣйшаго разрушенія старыхъ основаній и разчищенія мѣста отъ обломковъ и развалинъ. Эта работа исторіи еще не совершена. Можетъ-быть черезъ пять-десять лѣтъ, нѣсколько позже, нѣсколько раньше, конгрессъ и будетъ кстати, но не теперь.
   Во всякомъ случаѣ державы поставлены въ непріятную необходимость отказываться отъ предложеній мнимаго умиротворенія и объяснять причины своего отказа, оставляя за Наполеономъ выгодное и совершенно незаконно имъ присвоиваемое званіе миротворца, являясь, въ глазахъ Европы, какъ будто противниками мира и возлагая на себя, повидимому, отвѣтственность за могущую воспослѣдовать отъ ихъ отказа -- всеобщую войну! Такимъ образомъ миролюбіе Наполеонида грозятъ войною!... Какъ отнесутся державы къ предложеніе Французскаго императора, и что изъ всего этого выйдетъ,-- вотъ тревожные вопросы, на которые нынѣшняя же зима дастъ отвѣтъ.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru