|
|
|
|
|
|
|
Опишите Вашу службу, званіе, лѣта, гдѣ Вы воспитывались и другія важнѣйшія обстоятельства Вашей жизни.
|
Отъ роду мнѣ 25 лѣтъ; чинъ мой Коллежскій Ассессоръ, хотя я уже въ Іюнѣ прошлаго 1848 года выслужилъ узаконенный срокъ для полученія новаго чина, но, по случаю перехода моего изъ Министерства Юстиціи въ Министерство Внутреннихъ дѣлъ, представленіе о моемъ чинѣ не могло бытъ сдѣлано. Воспитывался я въ Императорскомъ Училищѣ Правовѣдѣнія, откуда вышелъ въ 1842 году съ чиномъ 9-го класса и поступилъ прямо на службу во 2-е отдѣленіе 6-го Департамента Правительствующаго Сената, гдѣ черезъ три недѣли назначенъ былъ исправлять должность Секретаря. Въ концѣ 184И года отправился я съ бывшимъ Сенаторомъ, нынѣ Членомъ Государственнаго Совѣта, Княземъ П. П. Гагаринымъ на ревизію въ Астраханскую губернію. Въ концѣ 1844 г. ревизія кончилась, и я поступилъ въ прежнюю должность. Лѣтомъ 1845 года указомъ Правительствующаго Сената опредѣленъ я былъ Товарищемъ Предсѣдателя Уголовной Палаты въ Калугѣ. Въ Маѣ 1847 года причисленъ я къ Департаменту Министерства Юстиціи, и ордеромъ Министра предписано было мнѣ исправлять должность Оберъ Секретаря сначала во 2-мъ Отдѣленіи, а потомъ (въ Октябрѣ мѣсяцѣ того же года) въ 1-мъ Отдѣленіи 6-го Департамента Сената. Высочайшимъ приказомъ 21-го Сентября 1848 года переведенъ я былъ въ Министерство Внутреннихъ Дѣлъ Кандидатомъ на должности въ губерніи. Вслѣдствіе чего, сдавъ должность въ Сенатѣ, пріѣхалъ я въ Петербургъ, но въ Октябрѣ же мѣсяцѣ отправленъ Его Высокопревосходительствомъ Г. Министромъ Внутреннихъ Дѣлъ съ секретнымъ порученіемъ (о раскольникахъ) въ Бессарабію, откуда 21 то Января 1849 года возвратился, представивъ Министру отчетъ по своимъ занятіямъ. Съ весною я предполагалъ вновь отправиться куда-нибудь съ порученіемъ, и такъ какъ предстояла надобность въ обозрѣніи и хозяйственномъ описаніи городовъ Казанской губерніи, то я и просилъ Директора Департамента Хозяйственнаго назначить меня туда, а самъ между тѣмъ занялся чтеніемъ разныхъ дѣлъ Министерства, касающихся городовъ Казанской губерніи. Особенныхъ другихъ важнѣйшихъ обстоятельствъ жизни не было. Я не упоминаю здѣсь тѣхъ, которыя имѣютъ значеніе только для меня: пятилѣтняя болѣзнь одной изъ моихъ сестеръ, не давняя, съ годъ продолжающаяся болѣзнь другой сестры и проч. и проч.
|
|
|
|
|
Кто Вашъ родитель и братья, гдѣ они находятся, чѣмъ занимаются и какое имѣютъ состояніе?
|
Отецъ мой Коллежскій Совѣтникъ Сергѣй Тимоѳеевичъ Аксаковъ, 58 лѣтъ, теперь въ отставкѣ, а прежде служилъ цензоромъ и былъ нѣкогда Предсѣдателемъ Московскаго Цензурнаго Комитета, впослѣдствіи же былъ Директоромъ Константиновскаго Межеваго Института. Съ 1826 года онъ живетъ постоянно въ Москвѣ, уѣзжая лѣтомъ въ подмосковную деревню свою Абрамцево (верстахъ въ 60 отъ Москвы). По слабости своего зрѣнія (жестокая болѣзнь лишила его одного глаза), онъ не можетъ много заниматься дѣлами; письма большею частью диктуетъ, также диктуетъ воспоминанія своего дѣтства и записки о рыбной ловлѣ и объ охотѣ, ибо въ молодости былъ страстнымъ охотникомъ. Года два тому назадъ напечатаны были его записки о рыбной ловлѣ, обратившія на себя общее вниманіе чистотою языка, живостью разсказовъ и умѣньемъ придать имъ интересъ даже и не для охотниковъ. Старшій братъ мой Константинъ, Магистръ Императорскаго Московскаго Университета, живетъ при отцѣ и при матери моей. Семейство наше состоитъ изъ десяти человѣкъ: изъ трехъ братьевъ и семи сестеръ, которыя живутъ у родителей же и изъ которыхъ двѣ тяжело больны. Изъ братьевъ двое, т. е. братъ Григорій и я, отвлечены службою отъ родительскаго дома, слѣдовательно, одному необходимо было остаться при семействѣ, и эту святую обязанность исполняетъ братъ мой Константинъ, помогающій отцу моему въ хозяйствѣ и занимающійся, сверхъ того, самъ для себя учеными трудами по части русской Исторіи и Филологіи. При этомъ я укажу на два его сочиненія: диссертацію о Ломоносовѣ и драму: Освобожденіе Москвы въ 1612 году.-- Братъ мой Григорій, окончившій въ 1842 году курсъ въ Училищѣ Правовѣдѣнія, служитъ теперь Симбирскимъ Губернскимъ Прокуроромъ. Онъ женатъ, имѣетъ дочь. Литературой онъ не занимается, т. е. не пишетъ.-- У отца моего состояніе, по многочисленности его семейства, весьма ограниченное: душъ съ 500 въ Оренбургской губерніи, въ Белебеевскомъ уѣздѣ и душъ съ 300 въ Симбирской, въ Корсунскомъ уѣздѣ. Имѣнія эти заложены. Кромѣ того, душъ 40 въ подмосковной деревнѣ Дмитровскаго уѣзда, Абрамцевѣ.
|
|
|
|
|
Въ бумагахъ Вашпъ находится письмо Вашего родителя, въ которомъ онъ, отвѣчая на Ваше письмо отъ 24-го февраля, дѣлаетъ Вамъ замѣчаніе за рѣзкость и неточность выраженій, особенно за то, что Вы не договариваете Вашихъ мыслей, отчего выходятъ такой смыслъ, что иной можетъ принятъ Васъ за либерала. Объясните съ полною откровенностью все содержаніе упомянутаго письма Вашего и, если сохранила Ваша память, наложите оное точными словами, особенно тѣ мѣста, за которыя Вы получили замѣчаніе отъ Вашего родителя?
Совершенно справедливо.
Святая истина!
Слава Богу!
Все это справедливо.
Справедливою много, хотя, слава Богу, не въ общемъ примѣненіи...
Конечно, если это такъ, то это неприлично и не должно бы быть допущено мѣстными властями...
Потому что подъ видомъ участія къ мнимому утѣсненію Славянскихъ племенъ таится преступная мысль о возстаніи противъ законной власти сосѣднихъ и отчасти союзныхъ государствъ и объ общемъ соединеніи, котораго ожидаютъ не отъ произволенія, а отъ возмѣщенія, гибельнаго для Россіи!..
И мнѣ жалъ, потому что это значитъ смѣшивать преступное съ святымъ.
Прекрасно, но посмотримъ, что есть русскій человѣкъ въ мысляхъ г. Аксакова.
Очень понятно!
Бываютъ такіе, но они неминуемо должны подвергнуться презрѣнію и осужденію всѣхъ благомышлящихъ людей, которыхъ еще довольно и которыхъ, слава Богу, съ каждымъ днемъ болѣе.
А потому и не надо подавать къ тому повода равными сужденіями, преувеличеніями и выходками, которыя одною надменностью и неопытностью отзываются и искажаютъ чистоту намѣреній.
Вѣрю, но и въ добрыхъ намѣреніяхъ можно ошибаться. C'est le ton,qui fait la musique.
|
Готовъ отвѣчать на этотъ вопросъ съ полною откровенностью, хотя она можетъ быть для меня и невыгодною. Поводомъ къ письму моего отца было мое письмо къ нему слѣдующаго содержанія. Я писалъ: "возвращеніе стараго порядка вещей въ Европѣ наводитъ улыбку гордой радости на лица нашихъ Петербургскихъ аристократовъ. Они вдругъ всѣ пріободрились. Всякій разъ послѣ прогулки по Невскому проспекту овладѣваетъ мною великая скорбь. Вы не повѣрите, какъ возмущается душа моя при видѣ этихъ господъ Полу-Французовъ, Полу-Нѣмцевъ, все что угодно, только не русскихъ, коверкающихъ свой родной языкъ, ослѣпляющихъ насъ роскошью произведеній Запада и живущихъ уже совсѣмъ не по русски! На лицахъ ихъ написано: "Слава Богу, теперь мы безопасно можемъ дѣлать то, что дѣлали прежде, т. е. роскошничать, развратничать и разорять нашихъ крестьянъ"! Когда въ прошломъ году, испуганные Европейскими смутами, они пѣли хвалебный гимнѣ Россіи и русскому народу, то въ этихъ словахъ слышались мнѣ другія слова: "какой у насъ въ самомъ дѣлѣ добрый, терпѣливый, удобный народъ: мы презираемъ его, выжимаемъ изъ него послѣднюю денежку, и онъ сноситъ все и даже не питаетъ къ намъ ненависти". Вотъ выраженія, за неточность которыхъ упрекалъ меня отецъ мой, говоря, что отъ того выходитъ такой смыслъ, который можетъ по дать обо мнѣ ложное понятіе, будто и либералъ, тогда какъ, прибавляетъ онъ, западный либерализмъ противенъ душѣ твоей. И онъ совершенно правъ. Пользуюсь случаемъ, чтобы дополнить невысказанную мысль и изложить ее съ искреннимъ чистосердечіемъ.-- По моему мнѣнію, старый порядокъ вещей въ Европѣ такъ же ложенъ, какъ и новый. Онъ уже ложенъ потому, что привелъ къ новому, какъ къ логическому, непремѣнному своему послѣдствію. Ложныя начала исторической жизни Запада должны были неминуемо увѣнчаться безвѣріемъ, анархіей, пролетаріатствомъ, эгоистическимъ устремленіемъ всѣхъ помысловъ на одни матерьяльныя блага и гордымъ, безумнымъ упованіемъ на однѣ человѣческія силы, на возможность замѣнить человѣческими учрежденіями Божія постановленія. Вотъ къ чему привели Западъ, авторитетъ Католицизма, раціонализмъ Протестантизма и усиленное преобладаніе личности, противное духу смиренія Христіанской Общины.-- Не такова Русь. Православіе спасло ее и внесло въ ея жизнь совершенно другія начала, свято, хранимыя народомъ {Слова, набранныя здѣсь курсивомъ, были написаны Ив. Сергѣевичемъ, но подчеркнуты Государемъ Императоромъ Николаемъ Павловичемъ.}. Народъ смотритъ на Царя, какъ на самодержавнаго Главу всей пространной русской православной Общины, который несетъ за него все бремя заботъ и попеченій о его благосостояніи; народъ вполнѣ вѣритъ ему и знаетъ, что всякая гарантія только нарушила бы искренность отношеній и только связала бы безъ пользы руки дѣйствующимъ, наконецъ, что только то ограниченіе истинно, которое налагается на каждаго христіанина въ отношеніи къ его ближнимъ духомъ Христова ученія. Взглядъ русскаго народа на Правительство вообще высказанъ былъ въ оффиціальномъ объясненіи на извѣстный Манифестъ, изданномъ въ Февралѣ или Мартѣ мѣсяцѣ прошлаго года, въ словахъ: всякая форма правительственная, какъ бы совершенна она ни была, имѣетъ свои недостатки и проч.-- Да не подумаютъ, что я хочу льстить,-- Боже сохрани! Но вотъ мои убѣжденія: При Петрѣ Великомъ верхніе слои общества отчуждались отъ народа и поддались обаянію Запада, увлеклись блестящимъ соблазномъ его цивилизаціи и презрѣли коренныя, основныя начала русской народности. Не одни художества и ремесла были вводимы въ Россію!... Нѣтъ! русскіе портные ссылались на каторгу за шитье русскаго платья (См. Полное Собраніе Россійскихъ Законовъ), русскій языкъ былъ весь доломанъ, исковерканъ и нашпигованъ иностранными выраженіями; администрація, съ ея Нѣмецкими учрежденіями и названіями, подавила жизнь своимъ формализмомъ; чиновники, съ своими Нѣмецкими чинами, были поставлены въ неискреннія и странныя отношенія къ народу, которому было трудно не только понять, но и выговорить имена ихъ. Дворянство совершенно оторвалось отъ народа, присвоивъ своей жалкой цивилизаціи право: не вѣрить, когда онъ вѣритъ; не соблюдать уставы Церкви, имъ соблюдаемые; не знать языка, которымъ онъ говоритъ; забыть свою исторію и преданія и глядѣть на него только какъ на удобный матерьялъ къ извлеченію изъ него доходовъ. Послѣдующія поколѣнія шли по данному толчку, не оглядываясь, не сознавая, и общество въ томъ виновато передъ Правительствомъ, что заслоняло отъ него народъ и мѣшало Правительству понимать Россію въ настоящемъ свѣтѣ...-- Между тѣмъ, какъ образованное общество жило заемной жизнью, обезьянски шло за Западомъ и добровольно задавало себѣ въ чужомъ пиру похмѣлье,-- народъ, слава Богу, оставался тѣмъ же или почти тѣмъ же. Я говорю: почти, потому что примѣръ разврата, нами подаваемый, начинаетъ проникать и въ села. Разумѣется, простой народъ, живущій въ столицахъ, сначала оскорблялся, видя напримѣръ въ Москвѣ, что въ великій постъ, когда онъ говѣетъ, постится, идетъ къ заутрени или возвращается съ исповѣди, высшее общество, съ факелами, пѣсельниками, Цыганами и Цыганками, бѣшено наслаждается ночными катаньями съ горъ,-- но потомъ и народъ мало по малу привыкаетъ къ этому и, чего добраго, пожалуй заведетъ и у себя тоже.-- Въ нынѣшнее царствованіе во многихъ сердцахъ пробудились угрызенія совѣсти. Спрашивали себя: не виноваты ли мы передъ русскимъ народомъ, старались воскресить въ себѣ русскаго человѣка. Это возрожденіе русской народности проявилось въ наукѣ и литературѣ. Люди, всѣми силами, всѣми способностями души преданные Россіи, смиренно изучавшіе сокровища духовнаго народнаго богатства, свято чтущіе коренные начала его быта, неразрывные съ православіемъ, люди эти, Богъ вѣетъ почему, прозваны были славянофилами, хотя въ ихъ отношеніяхъ къ западнымъ Славянамъ была только одно сердечное участіе къ положенію единокровныхъ и единовѣрныхъ своихъ братій. Я принадлежу къ этимъ людямъ и думаю, что намъ, т. е. образованному обществу, слѣдуетъ покаяться, нравственно перевоспитаться и стать русскими людьми {См. стр. 152.}. Въ началѣ прошлаго года произшествія въ Европѣ заставили насъ думать, что общество образумится, перевоспитается. Но вышло не то. Общество, въ особенности Петербургское, сперва испугалось: новое доказательство, что оно не знаетъ русскаго народа, потому что всякое возстаніе, всякій насильственный, революціонный путь ненавистенъ, противенъ его нравственнымъ убѣжденіямъ и основамъ его быта, проникнутаго духомъ Вѣры. Общество скоро успокоилось, не видя, впрочемъ, что ругая Западъ, оно хранитъ въ себѣ всѣ его начала, продолжаетъ жить заемною жизнью, словомъ, какъ выразился не помню кто, думаетъ устроить на Руси свой домашній Западъ и безнаказанно упиваться сладостью всѣхъ тѣхъ же грѣховъ, которые погубили Западъ. Поэтому, говорю откровенно, противно мнѣ бывало смотрѣть {См. стр. 162.} на какого-нибудь износившагося въ пустой и развратной жизни франта, владѣтеля цѣлыхъ десятковъ тысячъ душъ крестьянъ, которые въ потѣ лица работаютъ кротко и усердно на удовлетвореніе безумной роскоши своего господина. А господинъ этотъ полонъ глубокаго презрѣнія къ "грубому и невѣжественному" мужику, не умѣетъ безъ ошибокъ подписывать своего имени и считаетъ себя уволеннымъ отъ обязанности, если не вѣрить, то почитать Церковь и ея уставы. Вмѣсто того, чтобы поучаться у народа его мудрости и смиренію, онъ, вступивъ въ службу, готовъ будетъ сейчасъ учить его по своему и навязывать ему Богъ знаетъ какія, только не русскія теоріи. Такихъ господъ много. Они на каждомъ шагу попадаются въ Санкт-Петербургѣ.-- Отецъ мой говоритъ, что негодованіе мое можетъ быть принято въ другомъ смыслѣ, т. е. въ либерально-западномъ. Если такъ, то весьма ошибутся тѣ, которые это подумаютъ. Я уже сказалъ, что всякій насильственный путь противенъ русскому народу, а слѣдовательно и всѣмъ тѣмъ, которые, какъ я, имѣютъ претензію держаться русскаго духа. Я убѣжденъ, что насиліе порождаетъ насиліе, нарушаетъ нравственную чистоту дѣла и никогда не приводитъ въ добру; я считаю даже, что никакая цѣль никогда не оправдываетъ средствъ, и вѣрю Спасителю, сказавшему ученику Своему, когда тотъ хотѣлъ Его защитить (слѣдовательно, сдѣлать, кажется, святое дѣло): "всякій, поднявшій мечъ мечемъ и погибнетъ!" -- И потому я желалъ бы только, чтобы мы сами. открывая другъ другу мирнымъ путемъ убѣжденія наши заблужденія, постарались попасть на прямую дорогу, устремили всѣ свои силы на изученіе родной стороны, на пользу Россіи и ея народа, при содѣйствіи Правительства, которое всегда благонамѣренно, но не всегда успѣваетъ въ своихъ желаніяхъ и которое во сто разъ благонамѣреннѣе самаго нашего общества. Только Правительство можетъ практически осуществить возрожденіе русской народности и самобытное развитіе русской жизни.-- Объясненіе мое на этотъ вопросъ нѣсколько длинно; но я счелъ нужнымъ распространиться и начать издалека, дабы предупредить всякія недоразумѣнія. Все написанное мною изложено съ самою полною откровенностью.
|
|
|
|
|
Въ другомъ письмѣ отъ 15 февраля родитель Вашъ, упоминая, что Вы сообщаете ему о предположеніяхъ по службѣ, сожалѣетъ, что пишете объ этомъ съ почтой, тогда какъ у Васъ много окказій, присовокупляя: всего бы лучше вовсе не писать. Объясните съ тою же откровенностью обо всемъ, что Вы писали на счетъ предположеній по службѣ.
Ни чуть, цѣль прекрасная и начальникъ доступенъ.
|
Поводомъ къ этому письму моего отца послужило другое письмо мое, въ которомъ я писалъ, что отказался отъ предложеннаго мнѣ мѣста начальника отдѣленія, прибавляя, что отказался бы даже и отъ Вицедиректорства, потому что цѣль моя на службѣ: ѣздить съ порученіями по Россіи и изучать ее во всѣхъ отношеніяхъ, не только по одному предмету возлагаемаго на меня порученія. Отецъ мой, по нѣжности своей ко мнѣ, вѣроятно, думаетъ, что подобный отзывъ, если бы дошелъ до свѣдѣнія моего Начальства, повредилъ бы мнѣ въ сужденіяхъ его обо мнѣ, какъ о чиновникѣ.
|
|
|
|
|
Почему Вы дозволили себѣ помѣщать въ Вашихъ письмахъ извѣстіе о заключеніи Камеръ-Юнкера Самарина въ крѣпость и почему принимали въ немъ участіе?
|
Я не понимаю, почему я въ письмѣ не могъ упомянуть о заключеніи камеръ-юнкера Самарина въ крѣпость, когда это было извѣстно всему городу и всѣ объ этомъ говорили. Если-бъ это не было извѣстно, то всякій въ правѣ былъ бы подумать, что онъ пропалъ безъ вѣсти. Управляющій дома Устинова, гдѣ квартировалъ Самаринъ, намѣревался было, какъ я самъ видѣлъ, подать въ Полицію извѣщеніе о неизвѣстной отлучкѣ Самарина, но былъ отъ того удержанъ. Участіе въ Самаринѣ я принималъ потому, что знаю его уже лѣтъ семь, какъ умнаго, образованнаго, честнаго, даровитаго человѣка, съ твердымъ характеромъ, съ добросовѣстною душою, всѣмъ сердцемъ преданнаго Россіи.
|
|
|
|
|
Изъ отвѣтовъ родителя брата Вашего Константина на письма Ваши о Самаринѣ видно, что они вполнѣ раздѣлаютъ негодованіе Самарина противъ Нѣмцевъ въ Россіи; а родитель Вашъ въ письмѣ о маскарадѣ, данномъ въ Москвѣ графомъ Закревскимъ, отдавая русскому платью преимущество предъ всѣми костюмами, говоритъ, что Московская публика возстаетъ общимъ бунтомъ на графа Закревскаго, что ругательство надъ русскимъ платьемъ въ маскарадѣ произвело на общество самое благопріятное дѣйствіе и что послѣдствія его будутъ полезны. Если и Вы раздѣляете мнѣнія Вашихъ родственниковъ, то подробно объясните Вашъ образъ мыслей по означеннымъ предметамъ.
|
Отецъ и братъ писали мнѣ, что раздѣляютъ негодованіе Самарина противъ Остзейскихъ Нѣмцевъ. Я раздѣляю это негодованіе ибо, какъ русскій, не могу быть равнодушенъ къ положенію русскихъ въ Остзейскомъ краѣ. Впрочемъ, такъ же, какъ и мои родственники, я не люблю Нѣмцевъ толь ко какъ касту, дѣйствующую въ духѣ презрѣнія къ Россіи и ея народу, но въ частности уважаю и люблю ихъ, если они хорошіе люди. Доказательствомъ этому служитъ то, что у меня много пріятелей Нѣмцевъ. Что касается до возстанія всей Московской публики противъ Графа Закревскаго общимъ бунтомъ, то эти выраженія въ письмѣ моего отца относились, сколько могу припомнить, къ тому, что Графъ Закревскій, пригласивъ Московское общество къ себѣ на folle journée, разстроилъ этимъ уже совсѣмъ заготовленный пикникъ; отказаться они не посмѣли, но поѣхали къ Графу Закревскому весьма недовольные. Изъ тона писемъ моего отца слышно презрѣніе его вообще къ Московской публикѣ, которая часто изволитъ гнѣваться на Графа Закревскаго за его короткій судъ и расправу, но въ тоже время готова на всякое униженіе, чтобы попасть въ салонъ Графини Закревской.-- Что касается до выраженій его о русскомъ платьѣ, то они содержатъ ту мысль, что общество, надѣвъ русское платье, какъ шутовское, маскарадное, въ замѣнъ арлекинскаго или испанскаго костюма, почувствовало же однако красоту и удобство этого одѣянія и невольно спросило себя: отчего бы не ходить такъ всегда?.. Я не придаю платью большой важности, но думаю однако, что если-бъ мы всѣ надѣли русское платье, то стали бы менѣе чужды народу и легче было-бы намъ перевоспитать, себя на русскій ладъ. Не говоря уже о томъ, что русскій нарядъ удобнѣе и красивѣе, я просто не понимаю, отчего костюмъ, принадлежащій чужой народности, со всѣми невыгодами и вреднымъ вліяніемъ иностранной моды,-- носить приличнѣе, чѣмъ наше народное платье?..
|
|
|
|
|
Братъ Вашъ Григорій въ одномъ письмѣ изъ Симбирска, выхваляя Елачича и называя безумнымъ Франкфуртское собраніе, передаетъ надежду, что Австрія изъ Нѣмецкой превратится въ Славянскую монархію. Не питаете ли Вы и родственники Ваши славянофильскихъ понятій и въ чемъ они состоятъ?
И дѣльно, потому что все прочее мечта; одинъ Богъ можетъ опредѣлитъ, что готовится въ дальнемъ будущемъ; но ежели бы стеченія обстоятельствъ и привели къ этому соединенію, то оно будетъ на гибель Россіи.
|
Братъ Григорій называетъ въ одномъ изъ писемъ своихъ Франкуртское собраніе безумнымъ... Я думаю, въ этомъ и спрашивающіе меня не сомнѣваются. Онъ выхваляетъ Блачича... Развѣ онъ не былъ достоинъ похвалы? Это призналъ и Государь Императоръ, наградившій его орденомъ. Что касается до мнѣнія его, что Австрія изъ Нѣмецкой превратится въ Славянскую монархію, то я также думалъ это, ибо нѣмецкіе элементы ея подгнили и она давно бы рухнулась, если бы не поддержали ее Славяне. Поэтому и можно было предполагать, что Австрія сдѣлаетъ volte face и обратится въ Славянскую Имперію. Это было бы впрочемъ, весьма грустно, такъ какъ возникновеніе рядомъ съ Россіею самобытной, сильной Славянской монархіи привлекло бы къ ней всѣ тѣ южныя Славянскія племена, которыя теперь мы отъ себя отталкиваемъ, и лишило бы Россію значенія: быть единственнымъ сосудомъ Православія и Славянскихъ началъ на землѣ. Впрочемъ, можетъ быть, Австрія устоитъ и въ настоящемъ своемъ видѣ.-- Что касается до моихъ славянофильскихъ идей, то ни я, ни родственники мои не славянофилы въ томъ смыслѣ, въ какомъ предложенъ этотъ вопросъ. Въ Панславизмъ мы не вѣримъ и считаемъ его невозможнымъ 1) потому, что для этого необходимо было бы единовѣріе Славянскихъ племенъ, а католицизмъ Богеміи и Польши составляетъ элементъ враждебный, чуждый, несмѣсимый съ элементомъ Православія прочихъ Славянъ; 2) всѣ отдѣльные элементы Славянскихъ народностей могли бы раствориться и слиться въ цѣлое только въ другомъ, крѣпчайшемъ, цѣльномъ, могучемъ элементѣ, т. е. въ русскомъ; 3) большая часть Славянскихъ племенъ уже заражена вліяніемъ пустаго западнаго либерализма, который противенъ духу русскаго народа и никогда къ нему привиться не можетъ. Признаюсь, меня гораздо болѣе всѣхъ Славянъ занимаетъ, а брата моего Константина даже упрекаютъ въ совершеннѣйшемъ равнодушіи ко всѣмъ Славянамъ, кромѣ Россіи, и то даже не всей, а собственно Великороссіи.
|
|
|
|
|
Еще родитель Вашъ въ письмѣ отъ 8 Марта пишетъ къ Вамъ: "жизнь въ Москвѣ сдѣлалась для меня еще несноснѣе, и обстоятельства требуютъ неукоснительнаго бѣгства; и предметы общихъ разговоровъ, устремленіе общихъ интересовъ, непосредственно раздѣляемыхъ всѣми, имѣющихъ еще у сниться въ будущемъ, выводятъ меня изъ терпѣнія. Весьма затруднительно и не безвредно для меня и будетъ странно, а какъ бы хорошо уѣхать вамъ съ Константиномъ въ Абрамцево". Въ чемъ состоитъ тягостное?
|
Это письмо моего отца касается чисто семейныхъ дѣлъ: разстройства финансовъ, болѣзни дочерей, а также и скуки, наводимой на него, Московской жизнью. Онъ охотно бы прожилъ въ деревнѣ всю зиму, ибо онъ и братъ мой Константинъ любятъ всею душою природу, деревню и всѣ ея мирныя удовольскія. Прошлаго года отецъ мой уѣхалъ въ деревню въ самомъ началѣ весны, но простудился тамъ, сдѣлался очень боленъ и долженъ былъ воротиться въ Москву. Поэтому онъ и называетъ поѣздку въ деревню не безвредною. Пустота ежедневныхъ общихъ, интересовъ и разговоровъ нагоняетъ на него, при невозможности заниматься службою, такую сильную скуку, что онъ часто уходитъ въ другую комнату, не дожидаясь отъѣзда гостей.
|
|
|
|
|
Между книгами Вашими оказались сочиненія Штейна о Соціализмѣ и Коммунизмѣ и стихотворенія Мицкевича. Гдѣ и у кого пріобрѣли Вы эти книги? не питаете ли Вы мыслей коммунистическихъ и вообще противныхъ образу нашего правленія, и если питаете, то объясните со всею искренностью, какимъ путемъ Вы приведены къ этому?
|
Найденныя у меня книги куплены въ Москвѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, но когда именно и въ какомъ магазинѣ, не помню. Пріобрѣлъ же я ихъ изъ любознательности. Мицкевича купилъ потому, что самъ занимаюсь поэзіей и пишу стихи. Коммунистическихъ идей не раздѣляю. Свои мысли я изложилъ уже въ третьемъ пунктѣ и думаю, что въ нихъ нѣтъ ничего, "противнаго образу нашего правленія".
|
|
|
|
|
У Васъ еще оказались стихи Вашего сочиненія, писанные къ Князю Оболенскому въ 1843 году, въ которыхъ Вы съ насмѣшкою отзываетесь о гражданской службѣ и Сенатѣ, о наградахъ чинами и крестами. Не распространяли ли Вы этихъ стиховъ и мыслей, въ нихъ заключающихся, и для чего сохраняли этотъ листокъ?
|
Посланіе къ Князю Оболенскому, товарищу по Училищу и сослуживцу, писано мною въ началѣ 1843 года, когда мнѣ было 19 лѣтъ. Оно заключаетъ въ себѣ юношеское разочарованіе въ службѣ, ибо формализмъ судебнаго дѣлопроизводства сильно охладилъ мою пылкую ревность къ общеполезной дѣятельности. Мнѣ тогда страшно было вообразить, что прослужи лѣтъ 40 въ этой атмосферѣ, я могу совершенно подчиниться вліянію служебнаго формализма, сдѣлаться чиновникомъ, который думаетъ только объ очисткѣ бумагъ, о полученіи за это наградъ, смотритъ на людей отвлеченно, не понимая ничего, кромѣ своихъ дѣлъ, и постепенно заглушаетъ въ себѣ живаго человѣка, желавшаго нѣкогда только блага и пользы!.. Со временемъ я перемѣнилъ мысли и думаю, что можно остаться чиновникомъ и сохранить въ себѣ человѣка. Листокъ этотъ сберегся случайно; впрочемъ, я и не видѣлъ надобности его истреблять.
|
|
|
|
|
Объясните, какую главную мысль предполагаете Вы выразить въ поэмѣ Вашей "Бродяга" и почему избрали бѣглаго человѣка предметомъ сочиненія?
|
Отчего выбралъ я бродягу предметомъ поэмы?.... Отъ того, что образъ его показался мнѣ весьма поэтичнымъ; отъ того, что это одно изъ явленій нашей народной жизни; отъ того, что бродяга, гуляя по всей Россіи какъ дома, даетъ мнѣ возможность сдѣлать стихотворное описаніе русской природы и русскаго быта въ разныхъ видахъ; отъ того наконецъ, что этотъ типъ мнѣ, какъ служившему столько лѣтъ по уголовной части, хорошо знакомъ. Крестьянинъ, отправляющійся бродить вслѣдствіе какого-то безотчетнаго влеченія по всему широкому пространству русскаго царства (гдѣ есть гдѣ разгуляться!), потомъ наскучившій этимъ и добровольно являющійся въ судъ -- вотъ герой моей поэмы. Написана еще только первая часть, которая сама за себя можетъ дать объясненіе.
|
|
|
|
|
Не имѣете ли еще чего присовокупитъ въ поясненію предложеннаго въ предыдущихъ вопросахъ?
|
Кажется, ничего больше присовокупить не имѣю кромѣ того, что 1) я до сихъ поръ не знаю, зачѣмъ я арестованъ и въ чемъ меня обвиняютъ или подозрѣваютъ; 2) что все предыдущее изложено мною по долгу совѣсти, безъ малѣйшей утайки; 3) что я чувствую себя совершенно чистымъ предъ Богомъ, Россіею и Государемъ и вполнѣ надѣюсь на милость Божію и на правосудіе Правительства.
|