Обширный двор. Грязный трехэтажный дом в виде буквы П с деревянными галереями. В нем множество маленьких квартир. Прямо -- ворота. Посреди двора старая, большая, разбитая акация, много ветвей засохших. От нее к одному из столбцов галереи через весь двор идет веревка, на которой сушится белье -- рубахи, несколько пар чулок, красная вылинявшая юбка с огромной яркой заплатой. У дерева темная лужа. Здесь же кучи камня и бревна, приготовленные для ремонта дома. Полдень. Жильцы высыпали из квартир. Бродят по галереям, по двору. Всё беднота, исхудалые, больные, многие в лохмотьях и босые. Словно где-то отбирали людей, всех здоровых и цветущих оставили на месте, а сюда прислали брак... Седой горбун, взрослый мальчик-идиот в одной рубахе, девушка на костылях, дети, женщины, старики. Многие держат детей на руках или ведут их за руки -- по двое, по трое. На всех лицах тоска и страх. Люди бродят как тени, останавливаются, шепчут, внезапно замирают, под влиянием страха вскрикивают, садятся, встают опять, опять ходят... Иногда плачут дети, их унимают -- лаской или пинками. Порою доносится отдаленный глухой шум или залп, и тогда все в ужасе ахают, сбиваются в кучу или, напротив, в тупом страхе рассыпаются по сторонам, бегут по галерее. Слепая, стуча палкой, пробирается вдоль куч камня, держась за них рукой. Сосед сидит на бревнах. Он крайне истощен, голос сиплый, глаза огромные. Он задыхается, с усилием глотает воздух через широко раскрытый рот. Такой человек больше двух-трех дней не проживет. Самсон -- рядом с ними. Часто вскидывает на них свои безумные глаза, что-то бормочет или смеется тихим смехом помешанного. Меер сидит на земле и сортирует две кучи костей. Шейва, пробираясь к нему, кричит.