Айхенвальд Юлий Исаевич
Литературные заметки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Литературныя замѣтки.

   А. И. Южинъ двадцатипятилѣтіе своего достойнаго служенія искусству ознаменовалъ тѣмъ, что воскресилъ на сценѣ Малаго театра Отелло Шекспира. И лишній разъ великая драма показала свое неумирающее значеніе. На фонѣ теперешней больной и часто мнимой утонченности ярко и сильно вырисовались простыя линіи шекспировской трагедіи, и ревность, "чудовище съ зелеными глазами", названная такъ триста лѣтъ назадъ, опять явила свои неизмѣнныя черты. Замыселъ драматурга, его произведеніе создали особую литературу, но и вся она, огромная, не могла рѣшить неразрѣшимой проблемы, которую поставили Шекспиръ и Пушкинъ:
   
   Зачѣмъ арапа своего
   Младая любитъ Дездемона,
   Какъ мѣсяцъ любитъ ночи мглу?
   
   Нашъ поэтъ на собственный вопросъ свой отвѣтилъ, что "сердцу дѣвы нѣтъ закона", и вотъ это беззаконіе души, эту "беззаконную комету въ кругу расчисленныхъ свѣтилъ", Шекспиръ написалъ со свойственной ему силой паѳоса. Онъ нарочно мужское и женское взялъ въ ихъ предѣльной потенціи. Онъ далъ картину, которая называется: черное и золотое. Мгла мужчины и лунное сіяніе женщины нашли себѣ у него и воплощеніе, соотвѣтственное этой внутренней полярности: у него мужчина -- мавръ, а женщина -- золотая венеціанка, съ волосами Береники. "Овечка бѣлая" тяготѣетъ къ "груди черной, какъ сажа". И темный, страстный, сильный очарованъ бѣлокурой, нѣжной, хрупкой. Для того чтобы еще разительнѣе оттѣнить весь этотъ контрастъ, Отелло -- воинъ, т.-е. мужчина но преимуществу, а Дездемона предана хозяйству, и разсказамъ Отелло не можетъ она внимать подолгу, отвлекаемая домашними заботами. Никогда еще на поприщѣ страсти, во всѣхъ романахъ вселенной, въ міровой исторіи любви, герой и героиня не были такъ противоположны другъ другу, и никогда еще не соединяло ихъ такое мощное влеченіе. Это не мечтательная тоска сѣверной сосны по прекрасной пальмѣ юга: это -- дикое безуміе инстинкта, это -- стихійная воля, которая сильнѣе смерти и передъ смертью не поблѣднѣетъ въ своемъ огневомъ стремленіи.
   Къ чарамъ воина присоединились для женщины чары разсказа. Отелло не только сражался, но онъ и разсказывалъ о своихъ сраженіяхъ. Есть что-то обаятельное во всякой разсказанной жизни. А здѣсь, въ этихъ звукахъ мужского слова,-- какая жизнь! Волшебная сказка о мірѣ, который весь лицомъ къ лицу видѣлъ и перестрадалъ Отелло!
   
   Она меня за муки полюбила,
   А я ее -- за состраданье къ нимъ.
   
   За муки мужчины, за трудный подвигъ жизненной войны, женщина отдала свое состраданіе и любовь, увѣнчала воина и разсказчика,-- она, прекрасная, она на островѣ Кипрѣ представшая Кипридой.
   Отелло и Дездемона позвала и услышали другъ друга съ разныхъ концовъ міра.
   И прежде всего на зовъ Отелло ушла Дездемона отъ Брабанціо, какъ Марія отъ Кочубея, какъ всякая дочь отъ всякаго отца. Тамъ, гдѣ въ сердцѣ происходитъ борьба между дочерью и любовницей, неизмѣнно верхъ одерживаетъ послѣдняя. Поэзія лишилась бы одного изъ своихъ идеальныхъ образовъ, и безъ покорной дочери, безъ Антигоны, въ черной слѣпотѣ блуждалъ бы несчастный Эдипъ, если бы Антигона имѣла возлюбленнаго.
   Надъ златокудрой головою Дездемоны склонилась тѣнь могилы и проклятія уже въ то мгновеніе, когда оскорбленный и обманутый отецъ зловѣще предостерегъ Отелло, что Дездемона обманетъ и его. Не выдержалъ отецъ, что дочь его, бѣлая голубка, покоится на груди мавра, и умеръ онъ. Недолго послѣ этого жила и Дездемона; недолгую пѣсню спѣла она про иву, зеленую иву,-- и вотъ убилъ ее тотъ, кто ее любилъ.
   Это -- обычная трагедія, мотивъ такой извѣстный: мы убиваемъ то, что любимъ. Отелло сначала не хотѣлъ этого, и въ благородномъ самоотреченіи, мысленно обращаясь къ мнимой измѣнницѣ, онъ говорилъ:
   
   О, если я найду, что ты, мой соколъ,
   Сталъ дикъ, твои я путы разорву,--
   Хоть будь онѣ изъ струнъ моихъ сердечныхъ --
   И Богъ съ тобой: лети, куда захочешь!
   
   Но онъ не отпустилъ сокола, а задушилъ его, потому что "чудовище съ зелеными глазами" питается только смертью, и ничѣмъ инымъ его голода не насытишь. Въ душѣ Отелло воцарился хаосъ, и это нашло себѣ выраженіе въ томъ, что Отелло сузился: онъ пересталъ быть воиномъ, разсказчикомъ, человѣкомъ,-- передъ нами только оскорбленный и обезчещенный мужчина. Онъ прощается со всѣмъ:
   
   Простите вы, пернатыя войска
   И гордыя сраженія, въ которыхъ
   Считается за доблесть честолюбье --
   Все, все прости. Прости, мой ржущій конь,
   И звукъ трубы, и грохотъ барабана,
   И флейты свистъ, и царственное знамя!...
   
   Міръ для него сосредоточился на предательствѣ Дездемоны, міръ для него сдѣлался не больше того рокового платка, который навѣки вошелъ въ память читающихъ людей, какъ мнимое вещественное доказательство измѣны, какъ трагическое реальное доказательство человѣческой скорби и слѣпоты.
   Пушкинъ сказалъ про Отелло, что онъ не ревнивъ, а довѣрчивъ. О дѣйствительно, есть другой, типичный ревнивецъ въ пьесѣ: это -- Яго. Онъ мститъ Отелло и Кассіо за то, что они пользовались благосклонностью его жены. Одно и то же чувство пустило разные ростки въ разныхъ сердцахъ: свѣтлая душа чернаго Отелло и черная душа свѣтлаго Яго,-- каждая посвоему страдала и казнила (хотя знаменательно, что оба они, Отелло и Яго, сошлись въ одномъ: и тотъ, и другой убилъ свою жену). Страшный и коварный Яго, "полудьяволъ", это -- объективированныя дурныя стороны Отелло, его отрицательное, его трагическая каррикатура, это -- змѣиные ходы той самой ревности, которой простодушный Отелло далъ движеніе прямое. Но для всякаго Отелло предостереженіемъ служитъ Яго; недаромъ именно онъ шепнулъ Отелло, что Дездемону надо задушить на ея постели; вообще, не такъ легко и просто, какъ это кажется на первый взглядъ, отдѣлить субстанцію Отелло отъ субстанціи Яго. И ужъ нехорошую тѣнь, подобіе Яго, бросаетъ на Отелло, на его прямодушіе, то, что не самъ онъ убилъ Кассіо, а поручилъ это сдѣлать другому, хотѣлъ воспользоваться чужими услугами; правда, здѣсь объясненіе въ томъ, что свою ненависть и обиду, и месть Отелло долженъ былъ сосредоточить на одномъ существѣ, разрѣшить свою страсть на одной и убить только одну, только ее, Дездемону. Онъ жилъ и умеръ для одной, какъ Дездемона жила и умерла для одного.
   
   Для того я мавра полюбила,
   Чтобъ съ мавромъ жить,--
   
   и она могла бы прибавить: чтобъ съ мавромъ умереть.
   А ея мужъ и убійца, заколовшись, падаетъ на трупъ Дездемоны и говоритъ свое послѣднее любовное слово:
   
                      Съ поцѣлуемъ
   Я убилъ тебя, и съ поцѣлуемъ
   Я смерть свою встрѣчаю близъ тебя!
   
   Это -- новое и послѣднее вѣнчаніе, посмертная свадьба Отелло и Дездемоны. Въ его власти было убить ее, но не разлюбить ее. Въ его власти было убить ее, но онъ не могъ сдѣлать такъ, чтобы она покинула его, своего вѣчнаго мавра. Неугасима свѣча любви. И обвѣнчанные смертью, пройдя таинство убійства и самоубійства, они вошли теперь неразлучной четою въ тотъ міръ, гдѣ нѣтъ ревности, гдѣ нѣтъ низости, гдѣ нѣтъ Яго,-- но гдѣ есть неизмѣнные Отелло и Дездемона. Они не могутъ умереть, они не могутъ разорвать своего союза, потому что мѣсяцъ будетъ вѣчно любить ночную мглу и ночная мгла будетъ вѣчно любить свой ясный мѣсяцъ. Не въ ревности, а въ этой нерасторжимости человѣческихъ вѣнчаній и заключается высшая идея той драмы, которую создалъ Шекспиръ про мавра и венеціанку, про черное и золотое, что есть въ картинѣ міра и души.

-----

   Драма Ибсена "Росмерсхольмъ", поставленная на сценѣ Художественнаго театра и не спасенная этой постановкой отъ своей несценичности (такъ какъ въ пьесѣ нѣтъ событій, а есть лишь медленное и тяжкое раскрытіе существующаго и существовавшаго),-- эта драма представляетъ собою лишь одну изъ варіацій той излюбленной темы скандинавскаго писателя, что прошлое не проходитъ, что его призраки, бѣлые или черные кони, рѣютъ и появляются въ окрестностяхъ нашего душевнаго замка, что мы живемъ не столько въ своемъ настоящемъ, сколько въ своемъ прошломъ. Объ этомъ, на страницахъ Русской Мысли, намъ приходилось уже не разъ говорить при анализѣ другихъ произведеній Ибсена.
   Въ этой основной идеѣ Ибсена присоединяется въ данномъ случаѣ моментъ борьбы между совѣстью и счастьемъ. И какъ всегда у знаменитаго драматурга, побѣждаетъ совѣсть. Міръ для него, это -- Росмерсхольмъ, грузный, мрачный, съ фоліантами, съ генеалогическими таблицами (дорога къ прошлому, ветхій слѣдъ традиціи, старое дерево исторіи), весь обвѣянный дыханіемъ молитвы, молчанія и могилы; это -- работа, и книги, и Кантъ; это -- "категорическій императивъ"; это -- сознаніе исполненнаго долга, тяжелаго креста, чистая совѣсть. И въ эту среду стараго проникаетъ новое въ лицѣ Ревекки. Она выступила противъ морали въ имя счастья. Для этого она устранила со своего пути мѣшавшую ей живую душу,-- Беату, жену Росмера, того самаго Росмера, который жилъ въ Росмерсхольмѣ, его властелинъ и его жертва,-- и Беата утопилась. Но когда счастье къ Ревеккѣ пришло и Рооперъ предложилъ ей стать его женой, она отъ этого отказалась; она почувствовала, что къ счастью не способна, что Росмерсхольмъ сокрушилъ и сломилъ ее, подрѣзалъ крылья у ея смѣлой воли, что Росмерсхольмъ даетъ благородство, но отнимаетъ счастье. Она проникла въ старый міръ, въ старый домъ, питая замыслы великихъ переворотовъ,-- но оказалась перерожденной сама. И замолкла она, и холодными лучами освѣтило ее полуночное солнце. На сѣверѣ морали погасла ея страсть. Раньше искавшая жертвы себѣ, она теперь себя приноситъ въ жертву и, нравственно позванная утопленницей Беатой, бросилась въ ту же воду, чтобы своимъ подвигомъ увѣрить Росмера въ его умѣніи облагородить душу и въ своемъ умѣніи посторониться, не мѣшать, отрубить себѣ, по совѣту горемыки Бренделя, и ушко, и пальчикъ, и самую жизнь.
   Но вмѣстѣ съ нею въ воду бросился и Росмеръ. Пасторъ, онъ отказался отъ церкви; онъ изъ Росмерсхольма, изъ дома отцовъ своихъ, изъ жилища старины, направился было къ новому, къ свѣтлому, къ молодому,-- во подкосились его ноги, опустились его руки, и до свѣжаго и молодого онъ не дошелъ, а старое уже потеряло надъ нимъ свою прежнюю нераздѣльную власть. То, что осталось въ немъ отъ Росмерсхольма, требуетъ его устами отъ Ревекки, чтобы она принесла жертву, утопилась, и тѣмъ доказала способность Росмера и Росмерсхольма облагораживать; но дуновеніе счастья и страсти, внесенное Ревеккой въ строгій домъ Росмерсхольма, уже не позволило ему жить для жертвы, жить безъ жизни,-- и эта жизнь безъ солнца и счастья показалась ему постылой, и онъ бросился въ воду вмѣстѣ съ Ревеккой. Онъ ли пошелъ за нею, она ли за нимъ? "Этого намъ никогда не рѣшить". Но несомнѣнно то, что теперь они -- мужъ и жена. Они оба не выдержали Росмерсхольма. Они оба уступили. Ревекка отказалась отъ счастья, но и Росмеру не понадобился больше такой міръ, который похожъ на Росмерсхольмъ. Они сошлись въ отказѣ отъ жизни, соединились въ смерти и ушли изъ міра какъ вѣчные супруги.

Ю. Айхенвальдъ.

"Русская Мысль", кн.III, 1908

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru