Ахматова Анна Андреевна
Белая стая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третья книга стихотворений.
    I.
    "Думали: нищие мы, нету у нас ничего..."
    ""Твой белый дом и тихий сад оставлю..."
    Уединение ("Так много камней брошено в меня...")
    Песня о песне ("Она сначала обожжет...")
    "Слаб голос мой, но воля не слабеет..."
    "Был он ревнивым, тревожным и нежным..."
    "Тяжела ты, любовная память!.."
    "Потускнел на небе синий лак..."
    "Вместо мудрости - опытность, пресное..."
    "А! Это снова ты. Не отроком влюбленным..."
    "Муза ушла по дороге..."
    "Я улыбаться перестала..."
    "Они летят, они еще в дороге..."
    "О, это был прохладный день..."
    "Я так молилась: "Утоли..."
    "Есть в близости людей заветная черта..."
    "Все отнято: и сила, и любовь..."
    "Нам свежесть слов и чувства простоту..."
    Ответ ("Какие странные слова...")
    "Был блаженной моей колыбелью..."
    II.
    9 декабря 1913 ("Самые темные дни в году...")
    "Как ты можешь смотреть на Неву..."
    "Под крышей промерзшей пустого жилья..."
    "Целый год ты со мной неразлучен..."
    "Древний город словно вымер..."
    "Еще весна таинственная млела..."
    Разлука ("Вечерний и наклонный...")
    "Чернеет дорога приморского сада..."
    "Не в лесу мы, довольно аукать..."
    "Господь немилостив к жнецам и садоводам..."
    "Все обещало мне его..."
    "Как невеста, получаю..."
    "Божий Ангел, зимним утром..."
    "Ведь где-то есть простая жизнь и свет..."
    "Подошла. Я волненья не выдал..."
    Побег ("Нам бы только до взморья добраться...")
    "О тебе вспоминаю я редко..."
    Царскосельская статуя ("Уже кленовые листы...")
    "Вновь подарен мне дремотой..."
    "Все мне видится Павловск холмистый..."
    "Бессмертник сух и розов. Облака..."
    III.
    Майский снег ("Прозрачная ложится пелена...")
    "Зачем притворяешься ты..."
    "Пустых небес прозрачное стекло..."
    Июль 1914
    I. "Пахнет гарью. Четыре недели..."
    II. "Можжевельника запах сладкий..."
    "Тот голос, с тишиной великой споря..."
    "Мы не умеем прощаться..."
    Утешение ("Вестей от него не получишь больше...")
    "Лучше б мне частушки задорно выкликать..."
    Молитва ("Дай мне горькие годы недуга...")
    "Где, высокая, твой цыганенок..."
    "Столько раз я проклинала..."
    "Ни в лодке, ни в телеге..."
    "Вижу, вижу лунный лук..."
    "Бесшумно ходили по дому..."
    "Подошла я к сосновому лесу..."
    "Так раненого журавля..."
    "Буду тихо на погосте..."
    "Высокомерьем дух твой помрачен..."
    "Приду туда, и отлетит томленье..."
    Памяти 19 июля 1914 ("Мы на сто лет состарились, и это...")
    IV.
    "Перед весной бывают дни такие..."
    "То пятое время года..."
    "Выбрала сама я долю..."
    Сон ("Я знала, я снюсь тебе...")
    Белый дом ("Морозное солнце. С парада...")
    "Долго шел через поля и села..."
    "Широк и желт вечерний свет..."
    "Я не знаю, ты жив или умер..."
    "Нет, царевич, я не та..."
    "Из памяти твоей я выну этот день..."
    "Не хулил меня, не славил..."
    "Там тень моя осталась и тоскует..."
    "Двадцать первое. Ночь. Понедельник..."
    "Небо мелкий дождик сеет..."
    "Я знаю, ты моя награда..."
    "Да, я любила их, те сборища ночные..."
    Милому ("Голубя ко мне не присылай...")
    "Судьба ли так моя переменилась..."
    "Как белый камень в глубине колодца..."
    "Первый луч - благословенье Бога..."
    "Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой..."
    V. У самого моря.

Белая стая

Стихотворения
Анны Ахматовой

   

Петроград
Издательство "Гиерборей"
1917

0x01 graphic

I.

                  * * *
   
   Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
   А как стали одно за другим терять,
   Так, что сделался каждый день
   Поминальным днем, --
   Начали песни слагать
   О великой щедрости Божьей
   Да о нашем бывшем богатстве.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Твой белый дом и тихий сад оставлю
   Да будет жизнь пустынна и светла.
   Тебя, тебя в моих стихах прославлю,
   Как женщина прославить не могла.
   И ты подругу помнишь дорогую
   В тобою созданном для глаз ее раю,
   А я товаром редкостным торгую --
   Твою любовь и нежность продаю.
   
   1913
   
   
                   Уединение
   
   Так много камней брошено в меня,
   Что ни один из них уже не страшен,
   И стройной башней стала западня,
   Высокою среди высоких башен.
   Строителей ее благодарю,
   Пусть их забота и печаль минует.
   Отсюда раньше вижу я зарю,
   Здесь солнца луч последний торжествует.
   И часто в окна комнаты моей
   Влетают ветры северных морей,
   И голубь ест из рук моих пшеницу...
   А не дописанную мной страницу --
   Божественно спокойна и легка,
   Допишет Музы смуглая рука.
   
   1914
   
   
                   Песня о песне
   
   Она сначала обожжет,
   Как ветерок студеный,
   А после в сердце упадет
   Одной слезой соленой.
   
   И злому сердцу станет жаль
   Чего-то. Грустно будет.
   Но эту легкую печаль
   Оно не позабудет.
   
   Я только сею. Собирать
   Придут другие. Что же!
   И жниц ликующую рать
   Благослови, о Боже!
   
   А чтоб тебя благодарить
   Я смела совершенней,
   Позволь мне миру подарить
   То, что любви нетленней.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Слаб голос мой, но воля не слабеет,
   Мне даже легче стало без любви.
   Высоко небо, горный ветер веет,
   И непорочны помыслы мои.
   
   Ушла к другим бессонница-сиделка,
   Я не томлюсь над серою золой,
   И башенных часов кривая стрелка
   Смертельной мне не кажется иглой.
   
   Как прошлое над сердцем власть теряет!
   Освобожденье близко. Все прощу,
   Следя, как луч взбегает и сбегает
   По влажному весеннему плющу.
   
   1912
   
   
                   * * *
   
   Был он ревнивым, тревожным и нежным,
   Как Божье солнце, меня любил,
   А чтобы она не запела о прежнем,
   Он белую птицу мою убил.
   
   Промолвил, войдя на закате в светлицу:
   "Люби меня, смейся, пиши стихи!"
   И я закопала веселую птицу
   За круглым колодцем у старой ольхи.
   
   Ему обещала, что плакать не буду,
   Но каменным сделалось сердце мое,
   И кажется мне, что всегда и повсюду
   Услышу я сладостный голос ее.
   
   1914
   
   
                   * * *
   
   Тяжела ты, любовная память!
   Мне в дыму твоем петь и гореть,
   А другим -- это только пламя,
   Чтоб остывшую душу греть.
   
   Чтобы греть пресыщенное тело,
   Им надобны слёзы мои...
   Для того ль я, Господи, пела,
   Для того ль причастилась любви!
   
   Дай мне выпить такой отравы,
   Чтобы сделалась я немой,
   И мою бесславную славу
   Осиянным забвением смой.
   
   1914
   
   
                   * * *
   
   Потускнел на небе синий лак,
   И слышнее песня окарины.
   Это только дудочка из глины,
   Не на что ей жаловаться так.
   Кто ей рассказал мои грехи
   И зачем она меня прощает?..
   Или этот голос повторяет
   Мне твои последние стихи?
   
   1912
   
   
                   * * *
                                   В. С. Срезневской
   
   Вместо мудрости -- опытность, пресное,
   Неутоляющее питье.
   А юность была -- как молитва воскресная...
   Мне ли забыть ее?
   
   Столько дорог пустынных исхожено
   С тем, кто мне не был мил,
   Столько поклонов в церквах положено
   За того, кто меня любил...
   
   Стала забывчивей всех забывчивых,
   Тихо плывут года.
   Губ нецелованных, глаз неулыбчивых
   Мне не вернуть никогда.
   
   1913
   
   
                   * * *
   
   А! Это снова ты. Не отроком влюбленным,
   Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным
   Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.
   Страшна моей душе предгрозовая тишь.
   Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,
   Врученным мне навек любовью и судьбою.
   Я предала тебя. И это повторять --
   О, если бы ты мог когда-нибудь устать!
   Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,
   Так ангел смерти ждет у рокового ложа.
   Прости меня теперь. Учил прощать Господь.
   В недуге горестном моя томится плоть,
   А вольный дух уже почиет безмятежно.
   Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,
   И крики журавлей, и черные поля...
   О, как была с тобой мне сладостна земля!
   
   1916
   
   
                   * * *
   
   Муза ушла по дороге,
   Осенней, узкой, крутой,
   И были смуглые ноги
   Обрызганы крупной росой.
   
   Я долго ее просила
   Зимы со мной подождать,
   Но сказала: "Ведь здесь могила,
   Как ты можешь еще дышать?"
   
   Я голубку ей дать хотела,
   Ту, что всех в голубятне белей,
   Но птица сама полетела
   За стройной гостьей моей.
   
   Я, глядя ей вслед, молчала,
   Я любила ее одну,
   А в небе заря стояла,
   Как ворота в ее страну.
   
   1915
   
   
                   * * *
   
   Я улыбаться перестала,
   Морозный ветер губы студит,
   Одной надеждой меньше стало,
   Одною песней больше будет.
   И эту песню я невольно
   Отдам на смех и поруганье,
   Затем что нестерпимо больно
   Душе любовное молчанье.
   
   1915
   
   
                   * * *
                                   M. Лозинскому
   
   Они летят, они еще в дороге,
   Слова освобожденья и любви,
   А я уже в предпесенной тревоге,
   И холоднее льда уста мои.
   
   Но скоро там, где жидкие березы,
   Прильнувши к окнам, сухо шелестят, --
   Венцом червонным заплетутся розы
   И голоса незримых прозвучат.
   
   А дальше -- свет невыносимо щедрый,
   Как красное горячее вино...
   Уже душистым, раскаленным ветром
   Сознание мое опалено.
   
   1916
   
   
                   * * *
   
   О, это был прохладный день
   В чудесном городе Петровом.
   Лежал закат костром багровым,
   И медленно густела тень.
   
   Ты только тронул грудь мою,
   Как лиру трогали поэты,
   Чтоб слышать кроткие ответы
   На требовательное "люблю!".
   
   Тебе не надо глаз моих,
   Пророческих и неизменных.
   Но за стихом ты ловишь стих,
   Молитву губ моих надменных.
   
   1913
   
   
                   * * *
   
   Я так молилась: "Утоли
   Глухую жажду песнопенья!"
   Но нет земному от земли
   И не было освобожденья.
   
   Как дым от жертвы, что не мог
   Взлететь к престолу сил и славы,
   А только стелется у ног,
   Молитвенно целуя травы, --
   
   Так я, Господь, простерта ниц:
   Коснется ли огонь небесный
   Моих сомкнувшихся ресниц
   И немоты моей чудесной?
   
   1913
   
   
                   * * *
   
   Есть в близости людей заветная черта,
   Ее не перейти влюбленности и страсти,
   Пусть в жуткой тишине сливаются уста
   И сердце рвется от любви на части.
   
   И дружба здесь бессильна, и года
   Высокого и огненного счастья,
   Когда душа свободна и чужда
   Медлительной истоме сладострастья.
   
   Стремящиеся к ней безумны, а ее
   Достигшие -- поражены тоскою...
   Теперь ты понял, отчего мое
   Не бьется сердце под твоей рукою.
   
   1915
   
   
                   * * *
   
   Все отнято: и сила, и любовь.
   В немилый город брошенное тело
   Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
   Во мне уже совсем похолодела.
   
   Веселой Музы нрав не узнаю:
   Она глядит и слова не проронит,
   А голову в веночке темном клонит,
   Изнеможенная, на грудь мою.
   
   И только совесть с каждым днем страшней
   Беснуется: великой хочет дани.
   Закрыв лицо, я отвечала ей...
   Но больше нет ни слез, ни оправданий.
   
   1916
   
   
                   * * *
   
   Нам свежесть слов и чувства простоту
   Терять не то ль, что живописцу -- зренье
   Или актеру -- голос и движенье,
   А женщине прекрасной -- красоту?
   
   Но не пытайся для себя хранить
   Тебе дарованное небесами:
   Осуждены -- и это знаем сами --
   Мы расточать, а не копить.
   
   Иди один и исцеляй слепых,
   Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
   Учеников злорадное глумленье
   И равнодушие толпы.
   
   1915
   
   
                   Ответ
                                   Гр. В. А. Комаровскому
   
   Какие странные слова
   Принес мне тихий день апреля.
   Ты знал, во мне еще жива
   Страстная страшная неделя.
   
   Я не слыхала звонов тех,
   Что плавали в лазури чистой.
   Семь дней звучал то медный смех,
   То плач струился серебристый.
   
   А я, закрыв лицо мое,
   Как перед вечною разлукой,
   Лежала и ждала ее,
   Еще не названною мукой.
   
   1914
   
   
                   * * *
   
   Был блаженной моей колыбелью
   Темный город у грозной реки
   И торжественной брачной постелью,
   Над которой держали венки
   Молодые твои серафимы, --
   Город, горькой любовью любимый.
   Солеёю молений моих[8]
   Был ты, строгий, спокойный, туманный.
   Там впервые предстал мне жених,
   Указавши мой путь осиянный,
   И печальная Муза моя,
   Как слепую, водила меня.
   
   1914
   

II

                   9 декабря 1913
   
   Самые темные дни в году
   Светлыми стать должны.
   Я для сравнения слов не найду --
   Так твои губы нежны.
   
   Только глаза подымать не смей,
   Жизнь мою храня.
   Первых фиалок они светлей,
   А смертельные для меня.
   
   Вот, поняла, что не надо слов,
   Оснеженные ветки легки...
   Сети уже разостлал птицелов
   На берегу реки.
   
   
                   * * *
   
   Как ты можешь смотреть на Неву,
   Как ты смеешь всходить на мосты?..
   Я недаром печальной слыву
   С той поры, как привиделся ты.
   Черных ангелов крылья остры,
   Скоро будет последний суд.
   И малиновые костры,
   Словно розы, в снегу цветут.
   
   1914
   
   
                   * * *
   
   Под крышей промерзшей пустого жилья
   Я мертвенных дней не считаю.
   Читаю посланья апостолов я,
   Слова псалмопевца читаю.
   Но звезды синеют, но иней пушист,
   И каждая встреча чудесней, --
   А в Библии красный кленовый лист
   Заложен на Песни Песней.
   
   1915
   
   
                   * * *
   
   Целый год ты со мной неразлучен,
   А как прежде и весел и юн!
   Неужели же ты не измучен
   Смутной песней затравленных струн, --
   
   Тех, что прежде, тугие, звенели,
   А теперь только стонут слегка,
   И моя их терзает без цели
   Восковая, сухая рука...
   
   Верно, мало для счастия надо
   Тем, кто нежен и любит светло,
   Что ни ревность, ни гнев, ни досада
   Молодое не тронут чело.
   
   Тихий, тихий, и ласки не просит,
   Только долго глядит на меня
   И с улыбкой блаженной выносит
   Страшный бред моего забытья.
   
   1914
   
   
                   * * *
   
   Древний город словно вымер,
   Странен мой приезд.
   Над рекой своей Владимир
   Поднял черный крест.
   
   Липы шумные и вязы
   По садам темны,
   Звезд иглистые алмазы
   К Богу взнесены.
   
   Путь мой жертвенный и славный
   Здесь окончу я.
   И со мной лишь ты, мне равный,
   Да любовь моя.
   
   1914
   
   
                   * * *
   
   Еще весна таинственная млела,
   Блуждал прозрачный ветер по горам
   И озеро глубокое синело --
   Крестителя нерукотворный храм.
   
   Ты был испуган нашей первой встречей,
   А я уже молилась о второй, --
   И вот сегодня снова жаркий вечер...
   Как низко солнце стало над горой...
   
   Ты не со мной, но это не разлука,
   Мне каждый миг -- торжественная весть.
   Я знаю, что в тебе такая мука,
   Что ты не можешь слова произнесть.
   
   1917
   
   
                  Разлука
   
   Вечерний и наклонный
   Передо мною путь.
   Вчера еще, влюбленный,
   Молил: "Не позабудь".
   А нынче только ветры
   Да крики пастухов,
   Взволнованные кедры
   У чистых родников.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Чернеет дорога приморского сада,
   Желты и свежи фонари.
   Я очень спокойная. Только не надо
   Со мною о нем говорить.
   Ты милый и верный, мы будем друзьями...
   Гулять, целоваться, стареть...
   И легкие месяцы будут над нами,
   Как снежные звезды, лететь.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   
   Не в лесу мы, довольно аукать,
   Я насмешек таких не люблю...
   Что же ты не приходишь баюкать
   Уязвленную совесть мою?
   
   У тебя заботы другие,
   У тебя другая жена...
   И глядит мне в глаза сухие
   Петербургская весна.
   
   Трудным кашлем, вечерним жаром
   Наградит по заслугам, убьет.
   На Неве под млеющим паром
   Начинается ледоход.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Господь немилостив к жнецам и садоводам.
   Звеня, косые падают дожди
   И, прежде небо отражавшим, водам
   Пестрят широкие плащи.
   
   В подводном царстве и луга, и нивы,
   А струи вольные поют, поют,
   На взбухших ветках лопаются сливы,
   И травы легшие гниют.
   
   И сквозь густую водяную сетку
   Я вижу милое твое лицо,
   Притихший парк, китайскую беседку
   И дома круглое крыльцо.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Все обещало мне его:
   Край неба, тусклый и червонный,
   И милый сон под Рождество,
   И Пасхи ветер многозвонный,
   
   И прутья красные лозы,
   И парковые водопады,
   И две большие стрекозы
   На ржавом чугуне ограды.
   
   И я не верить не могла,
   Что будет дружен он со мною,
   Когда по горным склонам шла
   Горячей каменной тропою.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Как невеста, получаю
   Каждый вечер по письму,
   Поздно ночью отвечаю
   Другу моему.
   
   "Я гощу у смерти белой
   По дороге в тьму,
   Зла, мой ласковый, не делай
   В мире никому".
   
   И стоит звезда большая
   Между двух стволов,
   Так спокойно обещая
   Исполненье снов.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Божий Ангел, зимним утром
   Тайно обручивший нас,
   С нашей жизни беспечальной
   Глаз не сводит потемневших.
   
   Оттого мы любим небо,
   Тонкий воздух, свежий ветер
   И чернеющие ветки
   За оградою чугунной.
   
   Оттого мы любим строгий,
   Многоводный, темный город,
   И разлуки наши любим,
   И часы недолгих встреч.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
   Прозрачный, теплый и веселый...
   Там с девушкой через забор сосед
   Под вечер говорит, и слышат только пчелы
   Нежнейшую из всех бесед.
   
   А мы живем торжественно и трудно
   И чтим обряды наших горьких встреч,
   Когда с налету ветер безрассудный
   Чуть начатую обрывает речь, --
   
   Но ни на что не променяем пышный
   Гранитный город славы и беды,
   Широких рек сияющие льды,
   Бессолнечные, мрачные сады
   И голос Музы еле слышный.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Подошла. Я волненья не выдал,
   Равнодушно глядя в окно.
   Села, словно фарфоровый идол,
   В позе, выбранной ею давно.
   
   Быть веселой -- привычное дело,
   Быть внимательной -- это трудней...
   Или томная лень одолела
   После мартовских пряных ночей?
   
   Утомительный гул разговоров,
   Желтой люстры безжизненный зной,
   И мельканье искусных проборов
   Над приподнятой легкой рукой.
   
   Улыбнулся опять собеседник
   И с надеждой глядит на нее...
   Мой счастливый, богатый наследник,
   Ты прочти завещанье моё.
   
   1914
   
   
                  Побег
                                  О. А. Кузьминой-Караваевой
   
   "Нам бы только до взморья добраться,
   Дорогая моя!" -- "Молчи..."
   И по лестнице стали спускаться,
   Задыхаясь, искали ключи.
   
   Мимо зданий, где мы когда-то
   Танцевали, пили вино,
   Мимо белых колонн Сената,
   Туда, где темно, темно.
   
   "Что ты делаешь, ты безумный!" --
   "Нет, я только тебя люблю!
   Этот ветер -- широкий и шумный,
   Будет весело кораблю!"
   
   Горло тесно ужасом сжато,
   Нас в потемках принял челнок...
   Крепкий запах морского каната
   Задрожавшие ноздри обжег.
   
   "Скажи, ты знаешь наверно:
   Я не сплю? Так бывает во сне..."
   Только весла плескались мерно
   По тяжелой невской волне.
   
   А черное небо светало,
   Нас окликнул кто-то с моста,
   Я руками обеими сжала
   На груди цепочку креста.
   
   Обессиленную, на руках ты,
   Словно девочку, внес меня,
   Чтоб на палубе белой яхты
   Встретить свет нетленного дня.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   О тебе вспоминаю я редко
   И твоей не пленяюсь судьбой,
   Но с души не стирается метка
   Незначительной встречи с тобой.
   
   Красный дом твой нарочно миную,
   Красный дом твой над мутной рекой,
   Но я знаю, что горько волную
   Твой пронизанный солнцем покой.
   
   Пусть не ты над моими устами
   Наклонялся, моля о любви,
   Пусть не ты золотыми стихами
   Обессмертил томленья мои --
   
   Я над будущим тайно колдую,
   Если вечер совсем голубой,
   И предчувствую встречу вторую,
   Неизбежную встречу с тобой.
   
   1913
   
   
                  Царскосельская статуя
   
   Уже кленовые листы
   На пруд слетают лебединый,
   И окровавлены кусты
   Неспешно зреющей рябины,
   
   И ослепительно стройна,
   Поджав незябнущие ноги,
   На камне северном она
   Сидит и смотрит на дороги.
   
   Я чувствовала смутный страх
   Пред этой девушкой воспетой.
   Играли на ее плечах
   Лучи скудеющего света.
   
   И как могла я ей простить
   Восторг твоей хвалы влюбленной.
   Смотри, ей весело грустить,
   Такой нарядно обнаженной.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Вновь подарен мне дремотой
   Наш последний звездный рай --
   Город чистых водометов,
   Золотой Бахчисарай.
   
   Там, за пестрою оградой,
   У задумчивой воды,
   Вспоминали мы с отрадой
   Царскосельские сады,
   
   И орла Екатерины
   Вдруг узнали -- это тот!
   Он слетел на дно долины
   С пышных бронзовых ворот.
   
   Чтобы песнь прощальной боли
   Дольше в памяти жила,
   Осень смуглая в подоле
   Красных листьев принесла
   
   И посыпала ступени,
   Где прощалась я с тобой
   И откуда в царство тени
   Ты ушел, утешный мой.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Все мне видится Павловск холмистый,
   Круглый луг, неживая вода,
   Самый томный и самый тенистый,
   Ведь его не забыть никогда.
   
   Как в ворота чугунные въедешь,
   Тронет тело блаженная дрожь,
   Не живешь, а ликуешь и бредишь
   Иль совсем по-иному живешь.
   
   Поздней осенью свежий и колкий
   Бродит ветер, безлюдию рад.
   В белом инее черные елки
   На подтаявшем снеге стоят.
   
   И, исполненный жгучего бреда,
   Милый голос как песня звучит,
   И на медном плече Кифареда
   Красногрудая птичка сидит.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Бессмертник сух и розов. Облака
   На свежем небе вылеплены грубо.
   Единственного в этом парке дуба
   Листва еще бесцветна и тонка.
   
   Лучи зари до полночи горят.
   Как хорошо в моем затворе тесном!
   О самом нежном, о всегда чудесном
   Со мной сегодня птицы говорят.
   
   Я счастлива. Но мне всего милей
   Лесная и пологая дорога,
   Убогий мост, скривившийся немного,
   И то, что ждать осталось мало дней.
   
   1916
   

III

                  Майский снег
                                  Пс.6, ст.7
   
   Прозрачная ложится пелена
   На свежий дерн и незаметно тает.
   Жестокая, студеная весна
   Налившиеся почки убивает.
   И ранней смерти так ужасен вид,
   Что не могу на Божий мир глядеть я.
   Во мне печаль, которой царь Давид
   По-царски одарил тысячелетья.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Зачем притворяешься ты
   То ветром, то камнем, то птицей?
   Зачем улыбаешься ты
   Мне с неба внезапной зарницей?
   
   Не мучь меня больше, не тронь!
   Пусти меня к вещим заботам...
   Шатается пьяный огонь
   По высохшим серым болотам.
   
   И Муза в дырявом платке
   Протяжно поет и уныло.
   В жестокой и юной тоске
   Ее чудотворная сила.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Пустых небес прозрачное стекло,
   Большой тюрьмы белесое строенье
   И хода крестного торжественное пенье
   Над Волховом, синеющим светло.
   
   Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,
   Кричит и мечется среди ветвей,
   А город помнит о судьбе своей:
   Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.
   
   1914
   
   
                  Июль 1914
   
                  I
   
   Пахнет гарью. Четыре недели
   Торф сухой по болотам горит.
   Даже птицы сегодня не пели,
   И осина уже не дрожит.
   
   Стало солнце немилостью Божьей,
   Дождик с Пасхи полей не кропил.
   Приходил одноногий прохожий
   И один на дворе говорил:
   
   "Сроки страшные близятся. Скоро
   Станет тесно от свежих могил.
   Ждите глада, и труса, и мора,
   И затменья небесных светил.
   
   Только нашей земли не разделит
   На потеху себе супостат:
   Богородица белый расстелет
   Над скорбями великими плат".
   
                  II
   
   Можжевельника запах сладкий
   От горящих лесов летит.
   Над ребятами стонут солдатки,
   Вдовий плач по деревне звенит.
   
   Не напрасно молебны служились,
   О дожде тосковала земля:
   Красной влагой тепло окропились
   Затоптанные поля.
   
   Низко, низко небо пустое,
   И голос молящего тих:
   "Ранят тело твое пресвятое,
   Мечут жребий о ризах твоих".
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Тот голос, с тишиной великой споря,
   Победу одержал над тишиной.
   Во мне еще, как песня или горе,
   Последняя зима перед войной.
   
   Белее сводов Смольного собора,
   Таинственней, чем пышный Летний сад,
   Она была. Не знали мы, что скоро
   В тоске предельной поглядим назад.
   
   1917
   
   
                  * * *
   
   Мы не умеем прощаться, --
   Всё бродим плечо к плечу.
   Уже начинает смеркаться,
   Ты задумчив, а я молчу.
   
   В церковь войдем, увидим
   Отпеванье, крестины, брак,
   Не взглянув друг на друга, выйдем...
   Отчего все у нас не так?
   
   Или сядем на снег примятый
   На кладбище, легко вздохнем,
   И ты палкой чертишь палаты,
   Где мы будем всегда вдвоем.
   
   1917
   
   
                  Утешение
                         Там Михаил Архистратиг
                         Его зачислил в рать свою.
                                 Н. Гумилев
   
   Вестей от него не получишь больше,
   Не услышишь ты про него.
   В объятой пожарами, скорбной Польше
   Не найдешь могилы его.
   
   Пусть дух твой станет тих и покоен,
   Уже не будет потерь:
   Он Божьего воинства новый воин,
   О нем не грусти теперь.
   
   И плакать грешно, и грешно томиться
   В милом, родном дому.
   Подумай, ты можешь теперь молиться
   Заступнику своему.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Лучше б мне частушки задорно выкликать,
   А тебе на хриплой гармонике играть!
   
   И уйдя, обнявшись, на ночь за овсы,
   Потерять бы ленту из тугой косы.
   
   Лучше б мне ребеночка твоего качать,
   А тебе полтинник в сутки выручать,
   
   И ходить на кладбище в поминальный день
   Да смотреть на белую Божию сирень.
   
   1914
   
   
                  Молитва
   
   Дай мне горькие годы недуга,
   Задыханья, бессонницу, жар,
   Отыми и ребенка, и друга,
   И таинственный песенный дар --
   Так молюсь за твоей литургией
   После стольких томительных дней,
   Чтобы туча над темной Россией
   Стала облаком в славе лучей.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   "Где, высокая, твой цыганенок,
   Тот, что плакал под черным платком,
   Где твой маленький первый ребенок,
   Что ты знаешь, что помнишь о нем?"
   
   "Доля матери -- светлая пытка,
   Я достойна ее не была.
   В белый рай растворилась калитка,
   Магдалина сыночка взяла.
   
   Каждый день мой -- веселый, хороший,
   Заблудилась я в длинной весне,
   Только руки тоскуют по ноше,
   Только плач его слышу во сне.
   
   Станет сердце тревожным и томным,
   И не помню тогда ничего,
   Все брожу я по комнатам темным,
   Все ищу колыбельку его".
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Столько раз я проклинала
   Это небо, эту землю,
   Этой мельницы замшелой
   Тяжко машущие руки!
   А во флигеле покойник,
   Прям и сед, лежит на лавке,
   Как тому назад три года.
   Так же мыши книги точат,
   Так же влево пламя клонит
   Стеариновая свечка.
   И поет, поет постылый
   Бубенец нижегородский
   Незатейливую песню
   О моем веселье горьком.
   А раскрашенные ярко
   Прямо стали георгины
   Вдоль серебряной дорожки,
   Где улитки и полынь.
   Так случилось: заточенье
   Стало родиной второю,
   А о первой я не смею
   И в молитве вспоминать.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Ни в лодке, ни в телеге
   Нельзя попасть сюда.
   Стоит на гиблом снеге
   Глубокая вода;
   Усадьбу осаждает
   Уже со всех сторон...
   Ах! близко изнывает
   Такой же Робинзон.
   Пойдет взглянуть на сани,
   На лыжи, на коня,
   А после на диване
   Сидит и ждет меня
   И шпорою короткой
   Рвет коврик пополам.
   Теперь улыбки кроткой
   Не видеть зеркалам.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Вижу, вижу лунный лук
   Сквозь листву густых ракит,
   Слышу, слышу ровный стук
   Неподкованных копыт.
   
   Что? И ты не хочешь спать,
   В год не мог меня забыть,
   Не привык свою кровать
   Ты пустою находить?
   
   Не с тобой ли говорю
   В остром крике хищных птиц,
   Не в твои ль глаза смотрю
   С белых, матовых страниц?
   
   Что же кружишь, словно вор,
   У затихшего жилья?
   Или помнишь уговор
   И живую ждешь меня?
   
   Засыпаю. В душный мрак
   Месяц бросил лезвие.
   Снова стук. То бьется так
   Сердце теплое мое...
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Бесшумно ходили по дому,
   Не ждали уже ничего.
   Меня привели к больному,
   И я не узнала его.
   
   Он сказал: "Теперь слава Богу", --
   И еще задумчивей стал.
   "Давно мне пора в дорогу,
   Я только тебя поджидал.
   
   Так меня ты в бреду тревожишь,
   Все слова твои берегу.
   Скажи: ты простить не можешь?"
   И я сказала: "Могу".
   
   Казалось, стены сияли
   От пола до потолка.
   На шелковом одеяле
   Сухая лежала рука.
   
   А закинутый профиль хищный
   Стал так страшно тяжел и груб,
   И было дыханья не слышно
   У искусанных темных губ.
   
   Но вдруг последняя сила
   В синих глазах ожила:
   "Хорошо, что ты отпустила,
   Не всегда ты доброй была".
   
   И стало лицо моложе,
   Я опять узнала его
   И сказала: "Господи Боже,
   Прими раба твоего".
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Подошла я к сосновому лесу.
   Жар велик, да и путь не короткий.
   Отодвинул дверную завесу,
   Вышел седенький, светлый и кроткий.
   
   Поглядел на меня прозорливец,
   И промолвил: "Христова невеста!
   Не завидуй удаче счастливиц,
   Там тебе уготовано место.
   
   Позабудь о родительском доме,
   Уподобься небесному крину.
   Будешь, хворая, спать на соломе
   И блаженную примешь кончину".
   
   Верно, слышал святитель из кельи,
   Как я пела обратной дорогой
   О моем несказанном весельи,
   И дивяся, и радуясь много.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Так раненого журавля
   Зовут другие: курлы, курлы!
   Когда осенние поля
   И рыхлы, и теплы...
   
   И я, больная, слышу зов,
   Шум крыльев золотых
   Из плотных низких облаков
   И зарослей густых:
   
   "Пора лететь, пора лететь
   Над полем и рекой,
   Ведь ты уже не можешь петь
   И слезы со щеки стереть
   Ослабнувшей рукой".
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Буду тихо на погосте
   Под доской дубовой спать,
   Будешь, милый, к маме в гости
   В воскресенье прибегать --
   Через речку и по горке,
   Так что взрослым не догнать,
   Издалека, мальчик зоркий,
   Будешь крест мой узнавать.
   Знаю, милый, можешь мало
   Обо мне припоминать:
   Не бранила, не ласкала.
   Не водила причащать.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Высокомерьем дух твой помрачен,
   И оттого ты не познаешь света.
   Ты говоришь, что вера наша -- сон
   И марево -- столица эта.
   
   Ты говоришь -- моя страна грешна,
   А я скажу -- твоя страна безбожна.
   Пускай на нас еще лежит вина, --
   Все искупить и все исправить можно.
   
   Вокруг тебя -- и воды, и цветы.
   Зачем же к нищей грешнице стучишься?
   Я знаю, чем так тяжко болен ты:
   Ты смерти ищешь и конца боишься.
   
   1 января 1917
   
   
                  * * *
   
   Приду туда, и отлетит томленье.
   Мне ранние приятны холода.
   Таинственные, темные селенья --
   Хранилища бессмертного труда.
   
   Спокойной и уверенной любови
   Не превозмочь мне к этой стороне:
   Ведь капелька новогородской крови
   Во мне -- как льдинка в пенистом вине.
   
   И этого никак нельзя поправить,
   Не растопил ее великий зной,
   И что бы я ни начинала славить --
   Ты, тихая, сияешь предо мной.
   
   1916
   
                  Памяти 19 июля 1914
   
   Мы на сто лет состарились, и это
   Тогда случилось в час один:
   Короткое уже кончалось лето,
   Дымилось тело вспаханных равнин.
   
   Вдруг запестрела тихая дорога,
   Плач полетел, серебряно звеня...
   Закрыв лицо, я умоляла Бога
   До первой битвы умертвить меня.
   
   Из памяти, как груз отныне лишний,
   Исчезли тени песен и страстей.
   Ей -- опустевшей -- приказал Всевышний
   Стать страшной книгой грозовых вестей.
   
   1916
   

IV

                  * * *
                                  Н. Г. Чулковой
   
   Перед весной бывают дни такие:
   Под плотным снегом отдыхает луг,
   Шумят деревья весело-сухие,
   И теплый ветер нежен и упруг.
   И легкости своей дивится тело,
   И дома своего не узнаешь,
   А песню ту, что прежде надоела,
   Как новую, с волнением поешь.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   То пятое время года,
   Только его славословь.
   Дыши последней свободой,
   Оттого что это -- любовь.
   Высоко небо взлетело,
   Легки очертанья вещей,
   И уже не празднует тело
   Годовщину грусти своей.
   
   1913
   
   
                  * * *
   
   Выбрала сама я долю
   Другу сердца моего:
   Отпустила я на волю
   В Благовещенье его.
   Да вернулся голубь сизый,
   Бьется крыльями в стекло.
   Как от блеска дивной ризы,
   Стало в горнице светло.
   
   1915
   
   
                  Сон
   
   Я знала, я снюсь тебе,
   Оттого не могла заснуть.
   Мутный фонарь голубел
   И мне указывал путь.
   
   Ты видел царицын сад,
   Затейливый белый дворец
   И черный узор оград
   У каменных гулких крылец.
   
   Ты шел не зная пути,
   И думал: "Скорей, скорей,
   О, только б ее найти,
   Не проснуться до встречи с ней".
   
   А сторож у красных ворот
   Окликнул тебя: "Куда!"
   Хрустел и ломался лед,
   Под ногами чернела вода.
   
   "Это озеро, -- думал ты, --
   На озере есть островок..."
   И вдруг из темноты
   Поглядел голубой огонек.
   
   В жестком свете скудного дня
   Проснувшись, ты застонал
   И в первый раз меня
   По имени громко назвал.
   
   1915
   
   
                  Белый дом
   
   Морозное солнце. С парада
   Идут и идут войска.
   Я полдню январскому рада,
   И тревога моя легка.
   
   Здесь помню каждую ветку
   И каждый силуэт.
   Сквозь инея белую сетку
   Малиновый каплет свет.
   
   Здесь дом был почти что белый,
   Стеклянное крыльцо.
   Столько раз рукой помертвелой
   Я держала звонок-кольцо.
   
   Столько раз... Играйте, солдаты,
   А я мой дом отыщу,
   Узнаю по крыше покатой,
   По вечному плющу.
   
   Но кто его отодвинул,
   В чужие унес города
   Или из памяти вынул
   Навсегда дорогу туда...
   
   Волынки вдали замирают,
   Снег летит, как вишневый цвет...
   И, видно, никто не знает,
   Что белого дома нет.
   
   1914
   
   
                  * * *
   
   Долго шел через поля и села,
   Шел и спрашивал людей:
   "Где она, где свет веселый
   Серых звезд -- ее очей?
   
   Ведь настали, тускло пламенея,
   Дни последние весны.
   Все мне чаще снится, все нежнее
   Мне о ней бывают сны!"
   
   И пришел в наш град угрюмый
   В предвечерний тихий час,
   О Венеции подумал
   И о Лондоне зараз.
   
   Стал у церкви темной и высокой
   На гранит блестящих ступеней
   И молил о наступленье срока
   Встречи с первой радостью своей.
   
   А над смуглым золотом престола
   Разгорался Божий сад лучей:
   "Здесь она, здесь свет веселый
   Серых звезд -- ее очей".
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Широк и желт вечерний свет,
   Нежна апрельская прохлада.
   Ты опоздал на много лет,
   Но все-таки тебе я рада.
   
   Сюда ко мне поближе сядь,
   Гляди веселыми глазами:
   Вот эта синяя тетрадь --
   С моими детскими стихами.
   
   Прости, что я жила скорбя
   И солнцу радовалась мало.
   Прости, прости, что за тебя
   Я слишком многих принимала.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Я не знаю, ты жив или умер, --
   На земле тебя можно искать
   Или только в вечерней думе
   По усопшем светло горевать.
   
   Все тебе: и молитва дневная,
   И бессонницы млеющий жар,
   И стихов моих белая стая,
   И очей моих синий пожар.
   
   Мне никто сокровенней не был,
   Так меня никто не томил,
   Даже тот, кто на муку предал,
   Даже тот, кто ласкал и забыл.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Нет, царевич, я не та,
   Кем меня ты видеть хочешь,
   И давно мои уста
   Не целуют, а пророчат.
   
   Не подумай, что в бреду
   И замучена тоскою
   Громко кличу я беду:
   Ремесло мое такое.
   
   А умею научить,
   Чтоб нежданное случилось,
   Как навеки приручить
   Ту, что мельком полюбилась.
   
   Славы хочешь? - у меня
   Попроси тогда совета,
   Только это-западня,
   Где ни радости, ни света.
   
   Ну, теперь иди домой
   Да забудь про нашу встречу,
   А за грех твой, милый мой,
   Я пред Господом отвечу.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Из памяти твоей я выну этот день,
   Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный:
   Где видел я персидскую сирень,
   И ласточек, и домик деревянный?
   
   О, как ты часто будешь вспоминать
   Внезапную тоску неназванных желаний
   И в городах задумчивых искать
   Ту улицу, которой нет на плане!
   
   При виде каждого случайного письма,
   При звуке голоса за приоткрытой дверью
   Ты будешь думать: "Вот она сама
   Пришла на помощь моему неверью".
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Не хулил меня, не славил,
   Как друзья и как враги.
   Только душу мне оставил
   И сказал: побереги.
   
   И одно меня тревожит:
   Если он теперь умрет,
   Ведь ко мне архангел Божий
   За душой его придет.
   
   Как тогда ее я спрячу,
   Как от Бога утаю?
   Та, что так поет и плачет,
   Быть должна в его раю.
   
   1915
   
   
                  * * *
   
   Там тень моя осталась и тоскует,
   Все в той же синей комнате живет,
   Гостей из города за полночь ждет
   И образок эмалевый целует.
   И в доме не совсем благополучно:
   Огонь зажгут, а все-таки темно...
   Не оттого ль хозяйке новой скучно,
   Не оттого ль хозяин пьет вино
   И слышит, как за тонкою стеною
   Пришедший гость беседует со мною?
   
   1917
   
   
                  * * *
   
   Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
   Очертанья столицы во мгле.
   Сочинил же какой-то бездельник,
   Что бывает любовь на земле.
   
   И от лености или со скуки
   Все поверили, так и живут:
   Ждут свиданий, боятся разлуки
   И любовные песни поют.
   
   Но иным открывается тайна,
   И почиет на них тишина...
   Я на это наткнулась случайно
   И с тех пор все как будто больна.
   
   1917
   
   
                  * * *
   
   Небо мелкий дождик сеет
   На зацветшую сирень.
   За окном крылами веет
   Белый, белый Духов день.
   
   Нынче другу возвратиться
   Из-за моря -- крайний срок.
   Все мне дальний берег снится,
   Камни, башни и песок.
   
   На одну из этих башен
   Я взойду, встречая свет...
   Да в стране болот и пашен
   И в помине башен нет.
   
   Только сяду на пороге,
   Там еще густая тень.
   Помоги моей тревоге,
   Белый, белый Духов день!
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Я знаю, ты моя награда
   За годы боли и труда,
   За то, что я земным отрадам
   Не предавалась никогда,
   За то, что я не говорила
   Возлюбленному: "Ты любим".
   За то, что всем я все простила,
   Ты будешь ангелом моим.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Да, я любила их, те сборища ночные,-
   На маленьком столе стаканы ледяные,
   Над черным кофеем пахучий, зимний пар,
   Камина красного тяжелый, зимний жар,
   Веселость едкую литературной шутки
   И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.
   
   1917
   
   
                  Милому
   
   Голубя ко мне не присылай,
   Писем беспокойных не пиши,
   Ветром мартовским в лицо не вей.
   Я вошла вчера в зеленый рай,
   Где покой для тела и души
   Под шатром тенистых тополей.
   
   И отсюда вижу городок,
   Будки и казармы у дворца,
   Надо льдом китайский желтый мост.
   Третий час меня ты ждешь -- продрог,
   А уйти не можешь от крыльца
   И дивишься, сколько новых звезд.
   
   Серой белкой прыгну на ольху,
   Ласочкой пугливой пробегу,
   Лебедью тебя я стану звать,
   Чтоб не страшно было жениху
   В голубом кружащемся снегу
   Мертвую невесту поджидать.
   
   1915
   
   
                  * * *
                                 Юнии Анреп
   
   Судьба ли так моя переменилась,
   Иль вправду кончена игра?
   Где зимы те, когда я спать ложилась
   В шестом часу утра?
   
   По-новому, спокойно и сурово,
   Живу на диком берегу.
   Ни праздного, ни ласкового слова
   Уже промолвить не могу.
   
   Не верится, что скоро будут святки.
   Степь трогательно зелена.
   Сияет солнце. Лижет берег гладкий
   Как будто теплая волна.
   
   Когда от счастья томной и усталой
   Бывала я, то о такой тиши
   С невыразимым трепетом мечтала
   И вот таким себе я представляла
   Посмертное блуждание души.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Как белый камень в глубине колодца,
   Лежит во мне одно воспоминанье.
   Я не могу и не хочу бороться:
   Оно -- веселье и оно -- страданье.
   
   Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
   В мои глаза, его увидит сразу.
   Печальней и задумчивее станет
   Внимающего скорбному рассказу.
   
   Я ведаю, что боги превращали
   Людей в предметы, не убив сознанья,
   Чтоб вечно жили дивные печали.
   Ты превращен в мое воспоминанье.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Первый луч -- благословенье Бога --
   По лицу любимому скользнул,
   И дремавший побледнел немного,
   Но еще покойнее уснул.
   
   Верно, поцелуем показалась
   Теплота небесного луча...
   Так давно губами я касалась
   Милых губ и смуглого плеча...
   
   А теперь, усопших бестелесней,
   В неутешном странствии моем,
   Я к нему влетаю только песней
   И ласкаюсь утренним лучом.
   
   1916
   
   
                  * * *
   
   Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой,
   Смотрю взволнованно на темные палаты?
   Уже привыкшая к высоким, чистым звонам,
   Уже судимая не по земным законам,
   Я, как преступница, еще влекусь туда,
   На место казни долгой и стыда.
   И вижу дивный град, и слышу голос милый,
   Как будто нет еще таинственной могилы,
   Где, день и ночь, склонясь, в жары и холода,
   Должна я ожидать Последнего Суда.
   
   1917

V

              У самого моря
                  I
   
   Бухты изрезали низкий берег,
   Все паруса убежали в море,
   А я сушила солёную косу
   За версту от земли на плоском камне.
   Ко мне приплывала зелёная рыба,
   Ко мне прилетала белая чайка,
   А я была дерзкой, злой и весёлой
   И вовсе не знала, что это -- счастье.
   В песок зарывала жёлтое платье,
   Чтоб ветер не сдул, не унёс бродяга,
   И уплывала далёко в море,
   На тёмных, тёплых волнах лежала.
   Когда возвращалась, маяк с востока
   Уже сиял переменным светом,
   И мне монах у ворот Херсонеса
   Говорил: "Что ты бродишь ночью?"
   
   Знали соседи -- я чую воду,
   И, если рыли новый колодец,
   Звали меня, чтоб нашла я место
   И люди напрасно не трудились.
   Я собирала французские пули,
   Как собирают грибы и чернику,
   И приносила домой в подоле
   Осколки ржавые бомб тяжёлых.
   И говорила сестре сердито:
   "Когда я стану царицей,
   Выстрою шесть броненосцев
   И шесть канонерских лодок,
   Чтобы бухты мои охраняли
   До самого Фиолента".
   А вечером перед кроватью
   Молилась тёмной иконке,
   Чтоб град не побил черешен,
   Чтоб крупная рыба ловилась
   И чтобы хитрый бродяга
   Не заметил жёлтого платья.
   
   Я с рыбаками дружбу водила.
   Под опрокинутой лодкой часто
   Во время ливня с ними сидела,
   Про море слушала, запоминала,
   Каждому слову тайно веря.
   И очень ко мне рыбаки привыкли.
   Если меня на пристани нету,
   Старший за мною слал девчонку,
   И та кричала: "Наши вернулись!
   Нынче мы камбалу жарить будем".
   
   Сероглаз был высокий мальчик,
   На полгода меня моложе.
   Он принёс мне белые розы,
   Мускатные белые розы,
   И спросил меня кротко: "Можно
   С тобой посидеть на камнях?"
   Я смеялась: "На что мне розы?
   Только колются больно!" -- "Что же, --
   Он ответил, -- тогда мне делать,
   Если так я в тебя влюбился".
   И мне стало обидно: "Глупый! --
   Я спросила. -- Что ты -- царевич?"
   Это был сероглазый мальчик,
   На полгода меня моложе.
   "Я хочу на тебе жениться, --
   Он сказал, -- скоро стану взрослым
   И поеду с тобой на север..."
   Заплакал высокий мальчик,
   Оттого что я не хотела
   Ни роз, ни ехать на север.
   
   Плохо я его утешала:
   "Подумай, я буду царицей,
   На что мне такого мужа?"
   "Ну, тогда я стану монахом, --
   Он сказал, -- у вас в Херсонесе".
   "Нет, не надо лучше: монахи
   Только делают, что умирают.
   Как придёшь -- одного хоронят,
   А другие, знаешь, не плачут".
   
   Ушёл не простившись мальчик,
   Унёс мускатные розы,
   И я его отпустила,
   Не сказала: "Побудь со мною".
   А тайная боль разлуки
   Застонала белою чайкой
   Над серой полынной степью,
   Над пустынной, мёртвой Корсунью.
   
                   II
   
   Бухты изрезали низкий берег,
   Дымное солнце упало в море.
   Вышла цыганка из пещеры,
   Пальцем меня к себе поманила:
   "Что ты, красавица, ходишь боса?
   Скоро весёлой, богатой станешь.
   Знатного гостя жди до Пасхи,
   Знатному гостю кланяться будешь;
   Ни красотой твоей, ни любовью, --
   Песней одною гостя приманишь".
   Я отдала цыганке цепочку
   И золотой крестильный крестик.
   Думала радостно: "Вот он, милый,
   Первую весть о себе мне подал".
   
   Но от тревоги я разлюбила
   Все мои бухты и пещеры;
   Я в камыше гадюк не пугала,
   Крабов на ужин не приносила,
   А уходила по южной балке
   За виноградниками в каменоломню, --
   Туда не короткой была дорога.
   И часто случалось, что хозяйка
   Хутора нового мне кивала,
   Кликала издали: "Что не заходишь?
   Все говорят -- ты приносишь счастье".
   Я отвечала: "Приносят счастье
   Только подковы да новый месяц,
   Если он справа в глаза посмотрит".
   В комнаты я входить не любила.
   
   Дули с востока сухие ветры,
   Падали с неба крупные звёзды,
   В нижней церкви служили молебны
   О моряках, уходящих в море,
   И заплывали в бухту медузы,
   Словно звёзды, упавшие за ночь,
   Глубоко под водой голубели.
   Как журавли курлыкают в небе,
   Как беспокойно трещат цикады,
   Как о печали поёт солдатка,
   Всё я запомнила чутким слухом,
   Да только песни такой не знала,
   Чтобы царевич со мной остался.
   Девушка стала мне часто сниться
   В узких браслетах, в коротком платье,
   С дудочкой белой в руках прохладных.
   Сядет, спокойная, долго смотрит,
   И о печали моей не спросит,
   И о печали своей не скажет,
   Только плечо моё нежно гладит.
   Как же царевич меня узнает,
   Разве он помнит мои приметы?
   Кто ему дом наш старый укажет?
   Дом наш совсем вдали от дороги.
   
   Осень сменилась зимой дождливой,
   В комнате белой от окон дуло,
   И плющ мотался по стенке сада.
   Приходили на двор чужие собаки,
   Под окошком моим до рассвета выли.
   Трудное время для сердца было.
   Так я шептала, на двери глядя:
   "Боже, мы мудро царствовать будем,
   Строить над морем большие церкви
   И маяки высокие строить.
   Будем беречь мы воду и землю,
   Мы никого обижать не станем".
   
                  III
   
   Вдруг подобрело тёмноё море,
   Ласточки в гнёзда свои вернулись,
   И сделалась красной земля от маков,
   И весело стало опять на взморье.
   За ночь одну наступило лето, --
   Так мы весны и не видали.
   И я совсем перестала бояться,
   Что новая доля минет.
   
   А вечером в Вербную субботу,
   Из церкви придя, я сестре сказала:
   "На тебе свечку мою и чётки,
   Библию нашу дома оставлю.
   Через неделю настанет Пасха,
   И мне давно пора собираться, --
   Верно, царевич уже в дороге,
   Морем за мной он сюда приедет".
   Молча сестра на слова дивилась,
   Только вздохнула, -- помнила, верно,
   Речи цыганкины у пещеры.
   "Он привезёт тебе ожерелье
   И с голубыми камнями кольца?"
   "Нет, -- я сказала, -- мы не знаем,
   Какой он подарок мне готовит".
   
   Были мы с сестрой однолетки
   И так друг на друга похожи,
   Что маленьких нас различала
   Только по родинкам наша мама.
   С детства сестра ходить не умела,
   Как восковая кукла, лежала;
   Ни на кого она не сердилась
   И вышивала плащаницу,
   Бредила даже во сне работой;
   Слышала я, как она шептала:
   "Плащ Богородицы будет синим...
   Боже, апостолу Иоанну
   Жемчужин для слёз достать мне негде..."
   
   Дворик зарос лебедой и мятой,
   Ослик щипал траву у калитки,
   И на соломенном длинном кресле
   Лена лежала, раскинув руки,
   Всё о работе своей скучала, --
   В праздник такой грешно трудиться.
   И приносил к нам солёный ветер
   Из Херсонеса звон пасхальный.
   Каждый удар отдавался в сердце,
   С кровью по жилам растекался.
   "Леночка, -- я сестре сказала, --
   Я ухожу сейчас на берег.
   Если царевич за мной приедет,
   Ты объясни ему дорогу.
   Пусть он меня в степи нагонит:
   Хочется на море мне сегодня".
   "Где же ты песенку услыхала,
   Ту, что царевича приманит? --
   Глаза приоткрыв, сестра спросила. --
   В городе ты совсем не бываешь,
   А здесь поют не такие песни".
   К самому уху её склонившись,
   Я прошептала: "Знаешь, Лена,
   Ведь я сама придумала песню,
   Лучше которой нет на свете".
   И не поверила мне и долго,
   Долго с упрёком она молчала.
   
                  IV
   
   Солнце лежало на дне колодца,
   Грелись на камнях сколопендры,
   И убегало перекати-поле,
   Словно паяц горбатый кривляясь,
   А высоко взлетевшее небо,
   Как Богородицын плащ, синело, --
   Прежде оно таким не бывало.
   Лёгкие яхты с полдня гонялись,
   Белых бездельниц столпилось много
   У Константиновской батареи, --
   Видно, им ветер нынче удобный.
   Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,
   К чёрным, разломанным, острым скалам,
   Пеной покрытым в часы прибоя,
   И повторяла новую песню.
   Знала я: с кем бы царевич ни был,
   Слышит он голос мой, смутившись, --
   И оттого мне каждое слово,
   Как Божий подарок, было мило.
   Первая яхта не шла -- летела,
   И догоняла её вторая,
   А остальные едва виднелись.
   
   Как я легла у воды -- не помню,
   Как задремала тогда -- не знаю,
   Только очнулась и вижу: парус
   Близко полощется. Передо мною,
   По пояс стоя в воде прозрачной,
   Шарит руками старик огромный
   В щелях глубоких скал прибрежных,
   Голосом хриплым зовёт на помощь.
   Громко я стала читать молитву,
   Как меня маленькую учили,
   Чтобы мне страшное не приснилось,
   Чтоб в нашем доме бед не бывало.
   Только я молвила: "Ты Хранитель!" --
   Вижу -- в руках старика белеет
   Что-то, и сердце моё застыло...
   Вынес моряк того, кто правил
   Самой весёлой, крылатой яхтой,
   И положил на чёрные камни.
   
   Долго я верить себе не смела,
   Пальцы кусала, чтобы очнуться:
   Смуглый и ласковый мой царевич
   Тихо лежал и глядел на небо.
   Эти глаза, зеленее моря
   И кипарисов наших темнее, --
   Видела я, как они погасли...
   Лучше бы мне родиться слепою.
   Он застонал и невнятно крикнул:
   "Ласточка, ласточка, как мне больно!"
   Верно, я птицей ему показалась.
   
   В сумерки я домой вернулась.
   В комнате тёмной было тихо,
   И над лампадкой стоял высокий,
   Узкий малиновый огонёчек.
   "Не приходил за тобой царевич, --
   Лена сказала, шаги услышав, --
   Я прождала его до вечерни
   И посылала детей на пристань".
   "Он никогда не придёт за мною,
   Он никогда не вернётся, Лена.
   Умер сегодня мой царевич".
   Долго и часто сестра крестилась;
   Вся повернувшись к стене, молчала.
   Я догадалась, что Лена плачет.
   
   Слышала я -- над царевичем пели:
   "Христос воскресе из мертвых", --
   И несказанным светом сияла
   Круглая церковь.
   
   1914
   

----------

   Состав и расположение по первому изданию. Сверено по изданию: Анна Ахматова. Собрание сочинений в шести томах. Том 4. Книги стихов. -- Москва: Эллис Лак, 2000.
   Книга была отпечатана в сентябре 1917 г. тиражом 2000 экземпляров.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru